Одержимость

Деннис Этчисон Появляется только ночью

Если вы едете из Лос-Анджелеса в направлении Сан-Бернардино и двигаетесь на восток по шоссе 66, то вам обязательно придется пересечь Мохавскую пустыню.

Но даже если вы проедете Нидлз и пересечете границу, облегчение так и не наступит: на всем этом пространстве вам придется находиться в окружении сухого воздуха, пронзительное дуновение которого будет сопровождать вас на протяжении всего пути. От Флэгстаффа вас отделяют примерно двести миль, а Уинслоу, Гэллап и Альбукерк — это слишком много часов езды, чтобы рассчитывать добраться до них без еды, отдыха и укрепляющего сна.

Все обстоит примерно так: машина раскаляется, словно средневековое орудие пыток; вы начинаете ощущать запах горящих волос, а лобовое стекло сплошь покрывается разноцветными пятнами, остающимися от попавшихся на пути летающих тварей. Радиатор, забитый насекомыми, начинает чуть посвистывать и издавать легкое шипение, как умирающая на солнце ящерица…

Все это означает лишь одно: если вы для своего путешествия избрали именно эту дорогу, то передвигаться по ней следует лишь ночью.

Разумеется, по пути попадаются мотели, в которых обычно останавливаются на рассвете, а с дверных ручек их бунгало свисают таблички с надписью «Просьба не беспокоить»; в обеденное время вам всегда поднесут там поздний завтрак с неизменным кофе в картонных стаканчиках; есть и круглосуточные бензозаправочные станции, расцвеченные, как в детском сновидении, с надписями типа «Братья Уайтинг», «Коноко» или «Невыносимый Хербст» — ни вывески эти, ни сами имена вы не встречали раньше ни разу в жизни; имеются автоматы по продаже льда, содовой воды, конфет, там же можно совершенно неожиданно встретить зону отдыха — в сущности, самую обычную стоянку почти рядом с шоссе, со сложенными из кирпича туалетами и душевыми, а заодно и электрическими розетками, установленными специально для тех, кто устал, сильно опаздывает или попросту оказался без денег…

В общем, Макклею предстояло нелегкое путешествие. Он спустил ладони к самому низу рулевого колеса и, пытаясь расслабиться, стал всматриваться в простиравшуюся впереди темень. Оплетка руля чуть просела под его пальцами наподобие разогретой ириски. Где-то вдалеке, слева от него, горизонт изредка освещался короткими перламутровыми вспышками молний, после чего все снова становилось непроглядно-черным. В том направлении он уже и смотреть перестал, хотя временами в мозгу проносилась мысль, как далеко бушует сейчас гроза, если за всю ночь он так ни разу и не услышал даже малейшего отголоска грома.

С заднего сиденья послышался негромкий стон жены. Ее эта поездка вымотала вконец. Путешествие продолжалось уже четвертый день вместо предполагавшихся двух с половиной, и Макклей сделал над собой усилие, чтобы не думать об этом, однако воспоминание продолжало зависать над самой головой подобно грозовой туче.

Это было словно какое-то затмение или горячечный сон. Однажды — это было на второй день пути — мимо них промчался раскаленный автобус, его серебристые бока ослепили Макклея, но потом глаза выхватили сидевшую возле окна мексиканку с младенцем на коленях. Женщина не обращала на пейзаж за окном никакого внимания и лишь прижимала к себе обмякшего, словно в обмороке, ребенка, поливая его голову водой из детской бутылочки.

Макклей вздохнул и пробежался пальцами по кнопкам радиоприемника.

Он знал, что ни на средних волнах, ни на УКВ сейчас ничего нет, однако все же попытался. Ручку громкости предварительно, не желая разбудить Эвви, почти до отказа повернул влево. Потом ткнул пальцем редко используемую кнопку коротких волн и принялся медленно вращать ручку настройки, внимательно вслушиваясь в слабое потрескивание приемника, звучавшее на фоне гудения двигателя и колес.

Гробовое молчание. Он медленно прошелся по всему диапазону, однако из динамика доносился лишь приглушенный шум. Это чем-то напомнило ему вчерашний летний дождь и то, как его крупные капли отскакивали от стекол машины.

Он уже собирался прекратить свои бесплодные попытки, когда из динамика послышался голос диктора — потрескивающий и постоянно словно уплывающий в сторону. Как взломщик сейфов, он едва пошевеливал рукоятку настройки, пытаясь добиться максимально четкого звучания.

Несколько аккордов музыки. После секундного молчания снова голос диктора:

— «…часов по Гринвичу», — и название станции. Это был «Голос Америки», вещавший на заграницу. Он безрадостно пробормотал что-то себе под нос и выключил приемник. Жена пошевелилась.

— Зачем выключил-то? — пробормотала она. — Я как раз хотела послушать. Хорошая программа.

— Успокойся, — сказал он. — Успокойся. Ты еще спишь. Скоро остановимся.

— …только по ночам передают, — донеслись до него слова Эвви, после чего она снова закуталась в одеяло.

Он потянулся к «бардачку» и вытащил из него один из автомобильных атласов. Книжка была открыта на нужной странице. Макклей поднес ее к лампочке над головой и, управляя машиной одной рукой, пытался прочитать — в сотый раз? — перечень мотелей, ожидавших его впереди. Он знал этот список едва ли не наизусть, однако очередное прочтение ряда слов все-таки немного успокаивало, вселяя в душу некое подобие уверенности. А кроме того, хоть немного нарушало монотонный ритм езды.

Трудно представить, что можно повстречать посреди долгой ночи такое место: ярко освещенное, заставленное массой таких же, как у него машин, съехавших с шоссе и собравшихся в стайку под покровительственным кругом света.

Зона отдыха.

Он заметил бы ее даже без всякого указателя. Высоко поднятые над землей галогенные светильники изливали на площадку волны почти перламутрового сияния, разительно отличавшегося от холодного, голубовато-белого свечения обычных фонарей, изредка встречавшихся ему по дороге. Макклею, разумеется, доводилось видеть и иные обозначения зон отдыха, возможно, когда-то попадался и этот. Однако в дневное время подобные знаки оставались для него лишь самыми обычными указателями типа «Проселочная дорога — налево» или «Деловой комплекс — направо». Интересно, подумал он, может, все дело в столь необычной теплоте света, делающий этот населенный машинами островок столь привлекательным и манящим?

Макклей сбросил газ, включил пониженную передачу и съехал с шоссе.

Машина пошла чуть под уклон и непривычно заурчала — этот звук сразу его резанул, поскольку он впервые за несколько последних часов включал передачу, предназначенную для подобного дорожного покрытия.

Он подкатил к стоявшему у края площадки «понтиаку-файрберд», выключил зажигание и потянул на себя рукоятку тормоза.

Затем позволил глазам сомкнуться и откинул голову на подголовник. Наконец-то.

Первое, что он заметил, была тишина. Она оглушала его. В ушах надсадно и пронзительно засвистело, отчего он вспомнил звук телевизора, призывающий «выключить телевизор» в конце всех передач.

Второе, на что он обратил внимание, было покалывание в кончике языка.

Это возродило в сознании представление о змеином раздвоенном язычке. Наверное, я впитываю электричество из воздуха, подумал Макклей.

Третье, что отфиксировал его мозг, был шорох проснувшейся на заднем сиденье жены.

Она чуть приподнялась. — Мы что, уже спим? — спросила Эвви. — Откуда этот свет?..

Он заметил в зеркальце заднего вида контуры ее головы. Нет, всего лишь небольшая остановка, дорогая. Я… машине надо немного отдохнуть. — В конце концов, разве это не так? — подумал он. — Тебе не надо кое-куда сходить? Вон там, чуть подальше, видишь?

— О, Боже ты мой!

— Что такое?

— Да ноги затекли. Слушай, мы едем или не едем в…

— Скоро будет мотель. — Он не решился сказать ей, что им так и не удастся попасть в тот мотель, который он пометил несколько часов назад; не хотелось ему сейчас вступать в пререкания и споры. Он знал, что сейчас ей просто нужно отдохнуть; да и ему самому тоже не мешало бы это сделать, разве не так?

— Я бы не отказался хлебнуть немного кофе, — добавил он.

— Кончился, — зевнув, проговорила жена. — Больше нет. И хлопнула дверцей. Наконец, он смог опознать этот звон, понять, что это такое: просто в ушах отдавался звук его собственного сердцебиения, который почти заменил несмолкающий гул двигателя машины.

Макклей чуть обернулся, протянул руку над спинкой сиденья и стал нащупывать ящик со льдом.

Где-то должна была заваляться пара бутылок «кока-колы», подумал он.

Пальцы прошлись по лежавшей рядом с ящиком корзинке, перемешали страницы и без того спутанных карт и туристических атласов, откинули в сторону аптечку первой помощи, которую он сам же собирал (жгут, пинцет, ножницы, кровоостанавливающее средство, треугольная повязка, йод, лейкопластырь и прочие; огнетушитель, запасной блок сигарет, канистру с остатками питьевой воды, термос (про который Эвви сказала, что он пустой, — интересно, зачем ей понадобилось врать?)).

Макклей резко откинул крышку термоса. Через боковое стекло ему было видно, как Эвви исчезла за углом строения. Вся ее фигура по самые уши была укутана в одеяло.

Он открыл дверь и выскользнул наружу; спина сильно ныла.

Макклей стоял, омываемый лучами неестественно яркого света. Потом долго, с наслаждением пил из термоса. И наконец, двинулся вперед. В «файрберде» никого не оказалось. Следующая машина тоже была пустой. И следующая. Каждый автомобиль, мимо которого он проходил, сильно походил на предыдущие, что показалось ему странным и нелепым. Наконец до него дошло, что всему причиной свет, придававший железным корпусам ровный, желтоватый и чуть неестественный оттенок. У него возникло ощущение, будто сверху на машины лился густой, пробивавшийся сквозь плотную пелену пыли и мельчайших песчинок оранжевый солнечный свет. Даже на лобовых стеклах лежал тонкий слой осевшей пыли. На память пришли образы проселочных дорог и закатов.

Макклей шел дальше. Шел и со странной, неестественной отчетливостью различал эхо своих шагов, доносившееся откуда-то с дальнего конца неровной линии припаркованных машин. Наконец, он чуть ли не споткнулся о весьма банальную мысль (только сейчас он полностью осознал, как сильно вымотался за этот день) о том, что в машинах наверняка сидели люди — спящие люди. Ну, конечно. Да, черт побери, подумал он, глядя себе под ноги, так недолго и разбудить их. Тоже ведь бедолаги…

Помимо отголоска шагов, до него доносилось едва различимое в-шшш — это были стремительно летящие по шоссе редкие, очень редкие машины; с такого отдаления шорох их колес, то возникавший из ниоткуда, то снова исчезавший в никуда, был чем-то похож на робкий шепот прибоя, сначала захватывавший, а потом снова отдававший суше часть ее владений.

Он дошел до конца стоянки и повернул назад. Краем глаза Макклей увидел — или ему показалось, что он увидел, — рядом со зданием какое-то движение. Должно быть, Эвви спешит назад. До него донесся стук дверцы машины. Неожиданно нахлынуло воспоминание об одном маленьком событии, которое он наблюдал в одном из туристических городков в Нью-Мексико — это было в Таосе, куда они приехали с Эвви. Бродя по тамошнему парку, он выхватил взглядом фигуру индейца, как ему тогда показалось, — человека без возраста, завернутого в типичное для них одеяло, который прямо перед ними прошмыгнул в дверь магазина сувениров. В этом накинутом поверх головы одеяле индеец чем-то напоминал араба, по крайней мере, он именно такими всегда представлял себе арабов.

Послышалось хлопанье дверцы еще одной машины.

В тот же самый день (неужели это было всего лишь неделю назад?) Эвви обратила внимание на вереницу машин местных жителей — те ехали с зажженными фарами по поводу какого-то события, кажется, региональных выборов. «Мое лицо говорит само за себя», — с растяжкой, почти нараспев возвещал тогда Герман Дж., «фашист» Трухильо — кандидат на должность шерифа. А ведь сначала Эвви настойчиво утверждала, что это была похоронная процессия.

Макклей вернулся к машине, еще раз сладко потянулся и забрался внутрь. Жена уютно сжалась в комочек на заднем сиденье.

Он поспешно прикурил сигарету, секунду ожидая услышать ее протестующий голос, жалобы и требование немедленно открыть окно. Однако, как выяснилось, он мог сидеть спокойно, никто ему не помешал, так что он выкурил сигарету почти до самого фильтра.

Пагуат. Блюуотер.Торо. Он чуть прищурился.

Лагето. Джозеф-сити. Эш-Форк. Он чуть потер один глаз рукой, снова прищурился и попытался сфокусировать взгляд, сместившийся с освещенных светом фар указателей на забрызганное останками насекомых лобовое стекло — у него ничего не получилось, и он снова стал вчитываться в надписи.

«Национальный заповедник».

Чуть поморщившись, Макклей снова перевел взгляд в сторону, но в очередной раз обнаружил, что хрусталики в глазах явно перестали подчиняться его мысленным приказам.

Сбоку мелькнула еще одна надпись — он успел выхватить ее взглядом.

«Реховот.» Он напряженно вчитывался в дорожные указатели, чуть ли не вслух произносил буквы и цифры с указанием оставшихся миль, но на самом деле мозг его видел лишь бесконечный список прошлых и будущих остановок и поворотов на дороге.

Все это я уже проезжал, подумал он. Сейчас, после долгих часов подавляемой усталости, он внезапно почувствовал, что-то сильно давит ему на грудь. Нет, до этого отеля ему не добраться — черт бы его побрал! Даже названия его сейчас не помню! В атласе, что ли, посмотреть… Впрочем, это сейчас неважно. Глаза. Не могу больше. Глаза не слушаются.

Ему уже начала мерещиться всякая всячина вроде стволов деревьев, коров, громадных грузовиков, на огромной скорости несущихся ему навстречу по шоссе. Одна корова, широко расставив ноги, невероятными зигзагами брела куда-то; несколько последних минут ее глубокое, размеренное мычание стало производить на него странное, почти манящее воздействие.

Надо найти хоть какой-нибудь мотель. Что угодно, подвернувшееся по пути.

И сколько до него придется добираться? Он крепко стиснул зубы, по-прежнему ощущая в висках биение пульса. Попытался вспомнить последний указатель. Следующий город. До него, пожалуй, не меньше мили. Или пяти миль. А то и всех пятидесяти. Думай! — он произнес это вслух. Да, вроде бы вслух. Хотя уверенности в этом не было. Если бы он мог сейчас немного отдохнуть! Вот прямо сейчас. Хотя бы несколько минут полежать… Казалось, он ясно и отчетливо видел простиравшуюся впереди дорогу. Ни камней, ни канав. Самая обычная обочина. Он включил первую передачу, машина медленно двинулась вперед, но он тут же сбросил педаль газа. Проехав по инерции несколько ярдов, машина остановилась.

Бог ты мой, подумал он. Макклей заставил себя повернуться и потянулся к заднему сиденью. Крышка с ящика со льдом была уже снята, так что он протолкнул пальцы в холодную воду и извлек два полурастаявших кубика, перенес их к себе на переднее сиденье и принялся протирать ими лоб.

Глаза его оставались закрытыми, отчего он видел перед собой лишь тусклые проблески света. Лед скользил по векам, щекам, снова по лбу. Под конец он сунул лед в рот и пожевал его — кубики растаяли легко, словно были сделаны из снега.

Он глубоко вздохнул. Потом снова открыл глаза. В этот момент мимо него по шоссе прогрохотала громадная цистерна, волны от которой донеслись даже до его машины. Чудовищное сооружение на колесах промчалось, как катер на море.

Нет. Так не годится.

Значит? Значит… А ведь он в любой момент мог вернуться назад, не так ли? Почему бы нет? Зона отдыха оставалась в каких-то двадцати — двадцати пяти минутах езды у него за спиной. (Неужели так мало?) Он мог сделать широкий разворот и поехать в обратном направлении. А потом поспать. Там будет гораздо безопаснее. Как хорошо, что Эвви об этом так и не узнает. Часик отдыха, может, даже два — это было все, что ему требовалось.

Если… А вдруг впереди тоже есть зона отдыха? А где именно? И как далеко? Он понимал, что второе дыхание, пришедшее к нему сейчас, продлится не более нескольких минут. Нет, не стоит испытывать судьбу.

Он взглянул в зеркальце заднего вида. Эвви, похожая сейчас на темный бугорок, продолжала лежать, укрытая одеялом; наружу выбивались только ее спутавшиеся волосы.

Над ее телом в заднем стекле загорались огни догонявшего их чудовищного грузовика.

Наконец Макклей принял решение. Он быстро включил первую передачу, сделал широкую дугу и, не дожидаясь грузовика, сразу же перешел на четвертую. В мозгу вяло брела мысль об оставшемся за спиной теплом, приветливом свете.

Он остановился рядом с «файрбердом» и выключил фары. Потом попытался дотянуться до подушки, которая лежала где-то сзади, но тут же передумал: не стоит беспокоиться. А то еще Эвви проснется.

Макклей скомкал свою куртку, положил ее на подлокотник между сиденьями и прилег.

Сначала сложил руки на груди. Потом сунул их под голову. Потом зажал между коленями. Потом снова лег на спину, уложив руки по бокам тела и упираясь ногами в противоположную дверцу.

И ни на секунду не закрывал глаза. Взгляд его блуждал вдоль полоски горизонта, где по-прежнему время от времени продолжали вспыхивать неяркие проблески молний.

И наконец, с шумом выдохнул из себя воздух — словно соединил в этом движении все выдохи, которые сделал за свою жизнь. А потом поднялся, вышел из машины и направился в сторону туалета.

Внутри все было выложено белым кафелем, а на потолке горели лампочки без плафонов. От яркого света в глазах защипало. Потом он вымыл руки, но к лицу не прикасался — после умывания заснуть будет еще труднее.

Оказавшись снаружи и вновь ощутив, как здорово он сегодня намотался, Макклей невольно прислушался к отголоскам своих шагов, гулко отскакивавшим от цементного пола.

— На следующей неделе надо будет с кем-нибудь объединиться…

Он опять же вслух произнес эти слова — теперь в этом не было никаких сомнений, потому что через какое-то мгновение голос вернулся к нему, уже в виде эха, хотя с каким-то странным, необычно глухим звучанием. А здорово все-таки — уже завтра в это же время он будет у себя дома. Сейчас это казалось ему почти невероятным.

Он остановился и чуть наклонился, чтобы напиться из небольшого фонтанчика.

Шаги продолжали преследовать его. А ну-ка, погоди, подумал Макклей. Конечно, я отошел довольно далеко, но… Он судорожно сглотнул, продолжая внимательно вслушиваться.

Шаги замерли. Черт побери, подумал он. Это же надо так уделаться. Мы. Она. Нет, это была моя вина, на сей раз мой план. Ехать ночью, спать днем. Да, именно так. Если, конечно, можешь заснуть.

Ну, полегче, полегче. Он свернул за угол и пошел по направлению к стоянке. Неожиданно на самом краю его зрения что-то словно мелькнуло.

Он быстро повернул голову вправо — как раз вовремя углядел стремительный проблеск чьего-то движения — движения, явно говорившего о стремлении поскорее укрыться в темноте.

На другой стороне, правда, располагался дамский туалет, прикинул он про себя. Может, Эвви…

Он глянул в сторону своей машины, но та была ему не видна.

Макклей двинулся дальше. Теперь зона парковки напоминала оазис, залитый лучами света. Огнями пожарища. Или отблесками костра индейцев: машины с трех сторон окаймляли стоянку наподобие фургонов, приготовившихся к ночевке в прерии.

Сила — в массовости, подумал он. И вновь каждая машина, мимо которой он проходил, поразительно напоминала ему предыдущую, разумеется, это была игра света. И машины были все те же самые, которые он видел полчаса назад. Сейчас у них был особенно запыленный, покинутый, несчастный вид.

Он прикоснулся к одному из радиаторов. Пыль. А почему бы ему не запылиться? На его собственной колымаге, наверное, не меньше грязи, тем более после таких дорог.

Он прикоснулся к следующей машине, потом к еще одной. Все они были настолько грязные, что он мог без труда написать на любой собственное имя и при этом не опасаться, что поцарапает краску.

Макклей представил, как выглядит со стороны, прохаживаясь вдоль этих машин — Боже упаси! — причем вообразил, что оказался здесь год спустя и вновь увидел все эти машины. Те же самые.

А что, если некоторые из этих машин действительно брошенные? — устало подумал он. Мотор перегрелся, что-то там взорвалось, сломалось посреди дороги — вот владельцы и бросили их, а потом решили не возвращаться. Кто знает? Или это дорожную полицию волнует, что ли? Интересно, а станут их здесь месяцами, а то и годами держать, вроде сараев змееловов рядом с шоссе?

Интересная мысль. В голове Макклея продолжало звенеть. Он чуть изогнулся назад и сделал глубокий вдох, насколько это было возможно на такой высоте. И тут же что-то услышал.

Слабое, легкое, почти незаметное постукивание. Это напомнило ему звук бегущих ног, но потом он поднял взгляд на висевшую над головой лампу.

Сотни мотыльков бились о вытянутый плафон; их мягкие тела кружили вокруг, подлетали, ударяясь о стекло, а потом снова устремлялись вдаль. Это продолжалось без конца. В свете лампы их крылья казались полупрозрачными.

Он сделал еще один глубокий вдох и вернулся к машине. Ему было слышно легкое потрескивание, которое издавал постепенно остывавший корпус машины. Макклей машинально опустил руку на капот. Разумеется, теплый. А как колеса? Он прикоснулся к левому переднему. Тугое, горячее, как булка, которую только что извлекли из печи. Он поднес ладонь к глазам — на ней, подобно обуглившейся коже, остался след черной резины.

Потом потянулся к ручке двери. К крылу машины резко подлетел мотылек — он смахнул его рукой, чиркнув пальцем по машине, отчего на ней остался короткий след.

Макклей присмотрелся и увидел волнистый, крапчатый узор, покрывавший его немытый автомобиль. И тут же все вспомнил. Дождь, вчерашний дождь, вода оставила потеки на слое пыли.

Он глянул на соседнюю машину. Та тоже была испещрена пятнами высохших дождевых капель, однако, приблизив взгляд, он увидел, что водяные полоски вдоль и поперек пересекались другими, можно сказать, более свежими и поверхностными, а поверх их находились все новые и новые.

Выходит, «файрберд» перенес здесь не один дождь. Макклей прикоснулся к его капоту. Холодный. Он поднял ладонь и увидел, что к большому пальцу прилип мертвый мотылек. Попытавшись стереть его новым прикосновением к капоту, он увидел, что на месте прежнего мертвого насекомого оказалось точно такое же, но уже другое. И тут он увидел бесчисленные, съежившиеся, мумифицированные тела мотыльков, плотными слоями покрывавшие весь капот и чуть похожие на пересохшую, шелушащуюся краску. Все его пальцы теперь покрывала пыльца с их крылышек.

Макклей устремил взгляд наверх. Высоко над головой, на фоне медленно перемешавшихся пластов кучевых облаков парили и извивались мотыльки. Выходило, что «файрберд» стоял здесь давно, очень давно. Ему хотелось забыть об этом, сделать так, чтобы мысль эта улетучилась сама собой.

Захотелось вернуться в машину, запереться, лечь и забыть обо всем, от всего отключиться. Как хотелось ему уснуть и проснуться, но уже в Лос-Анджелесе.

Но он не мог. Макклей обошел «файрберд» и скользнул взглядом по ряду остальных машин. Чуть поколебавшись, он двинулся вдоль них.

«Ле сэйбр». «Коугар». «Шеви-фургон». «Корвер». «Форд». «Мустанг». И все покрыты толстым слоем пыли. Он остановился у «Мустанга». Когда-то — интересно, когда именно? — машина эта была ярко-красной, можно сказать, ослепительно-красной; наверное, мальчишке какому-нибудь принадлежала. Но теперь его лобовое стекло стало матовым; корпус был покрыт слоем пыли и грязи странного, специфического оттенка, цвет которого он никак не мог определить.

Чувствуя себя кем-то вроде извращенца, который бродит по кинотеатру для автомобилистов, Макклей наклонился и прильнул к стеклу машины со стороны водителя.

На переднем сиденье смутно маячили два крупных объекта.

Он поднял руку. Подожди-ка… А что, если эти двое сейчас сидят и также разглядывают его, но уже со своей стороны стекла? Он постарался выбросить эту мысль из головы. Потом тремя пальцами протер небольшую брешь в плотно спекшейся коросте на стекле и почти прильнул к нему.

Фигур было две, это точно. И два подголовника. Он стал чуть отходить назад. И случайно посмотрел на заднее сиденье. На глаза ему попалось что-то длинное, неровной формы. Нога, задняя часть бедра. Светлые волосы, местами утопавшие в тени. Воротник плаща.

И изящная серебристая паутина, соединявшая волосы и край воротника.

Он невольно отскочил в сторону. Ботинок ударился о борт старого «форда». Он резко обернулся, держа руки вытянутыми перед собой. В ушах молотом колотилась кровь.

Макклей протер стекло «форда» и заглянул внутрь. На переднем сиденье ссутулилась фигура мужчины. Подбородок опустился на куртку. Хотя нет, это была не куртка, точно — это было странное бесформенное пятно. В слабом отблеске света Макклей увидел, что оно успело подсохнуть, приобретя темно-коричневый оттенок.

Жидкость попала на грудь явно изо рта мужчины. Нет, не изо рта.

По горлу проходил тонкий, ровный разрез, тянувшийся почти до самого уха.

Макклей стоял, словно окаменев, спина отчаянно ныла, глаза метались из стороны в сторону, ища в себе силы закрыться и стараясь одновременно не закрываться. Стоянка и эти машины… От каждого лобового стекла отражался ровный, блеклый свет: «корвер», «фургон», «коугар», «ле сэйбр», «мустанг» и в каждой из них мог находиться…

Шум в ушах как будто утих, и он различил рокот двигателя, доносившийся со стороны шоссе. Очередной грузовик. А над головой в лучах соблазнительного света продолжали кружить и метаться мотыльки.

Его качнуло. Макклею показалось, что он вновь услышал скрип открываемой дверцы и поспешный шорох мягких подошв по тверди бетона. И впервые за все это время он наконец все вспомнил. Вспомнил звук удара второй двери, хотя в тот момент ни одна машина кроме его собственной, на стоянку не подъезжала.

Или… это была дверь его машины, которая хлопнула вторично уже после того как Эвви забралась внутрь?

Но если так, что же получается? Почему? И потом, он действительно ухватил взглядом фрагмент какого-то образа, явно стремившегося ускользнуть. Ему почему-то опять вспомнился тот самый индеец из туристического городка, желавший скрыться от глаз прохожих в дверном проеме магазина сувениров! Некоторое время он продолжал стоять, опустив взгляд себе под ноги, пока мысленно вновь не увидел тот магазин, его витрину, заполненную оловянными фигурками божков, цепочками и гобеленами, вытканными замысловатыми узорами и надписями на непонятном ему языке.

Наконец, он со всей отчетливостью припомнил все детали: индеец отнюдь не пытался скрыться в магазине. Он хотел тайно покинуть его.

Макклей все еще не до конца понимал значение происходившего, но все же открыл глаза — как бы впервые за многие и долгие века — и бросился к своей машине.

Только бы унять это чертово дыхание, пронеслось у него в мозгу.

Он попытался взять себя в руки. Постарался не думать о ней, о том, что могло с ней случиться — еще тогда, — и о том, ЧТО все это время лежало на заднем сиденье его машины.

Он должен был это выяснить. Наконец он добрался до своей машины, превозмогая подступающий, волнами накатывающий страх, хотя противостоять ему сил у него уже не оставалось.

Он сказал себе, что надо думать сейчас о чем-то другом, о том, что можно было как-то контролировать: километраж пробега, счета в отелях, временные зоны, прогнозы погоды, запаски колес, новые фары, инструменты для ремонта бескамерной резины, гидравлический пресс, бумажные полотенца, диски для колес, набор ключей, дорожные чеки, кредитные карточки, дорожный набор (зубная щетка, паста, дезодорант, станок для безопасной бритвы, лезвия к ней, пенящийся крем для бритья, очки, капли для глаз, ручка со слезоточивым газом, фломастеры, портативный радиоприемник, батарейки, огнетушитель, канистра с водой, пара перчаток, запас машинного масла, сумочка для денег с именной пластиковой биркой…)

На заднем сиденье его машины под одеялом не чувствовалось ни малейшего движения; ничего там так и не шевельнулось даже тогда, когда, теряя контроль над собой, а заодно и рассудок, он зашелся в густом, теплом вопле.