Один

Рыбалка ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Костер я все-таки проморгал.

Зато, когда утром вылез из палатки, над островом стояло солнце и от всего шел пар — от травы, от кустов, от деревьев и от камней.

Я прихватил с собой огневой инструмент, удочки и начал спускаться к берегу. Все пропиталось водой. Под ногами чавкало. Кусты обдавали плечи холодным душем. Я не шел, а буквально плыл по траве, до тех пор пока не добрался до россыпей булыжников.

У воды все изменилось. Там, где ночью кипел прибой, громоздился огромный вал водорослей — в мой рост. Из вала торчали мокрые бревна и доски, а против того места, где я добывал огонь, я увидел шлюпку. Вернее, нос шлюпки — остальное было разбито, расщеплено, измочалено. Наверное, эту шлюпку снесло с палубы какого-нибудь корабля и она долго билась о камни у острова, пока ее не перебросило через рифы.

Ладно, доски от нее пойдут для костра, а сейчас — рыба, рыба и рыба! Я уже видел, как жарю огромную рыбину на своем старом костровище, где впервые получил огонь.

Перелез вал водорослей.

Море уже не бушевало, а только накатывалось на камни и снова отбегало назад, оставляя за собой пенные щупальца.

Я сложил удочки и полиэтиленовый сверток с огневым инструментом в сухое место и потащился вдоль кромки водорослевого вала. Может быть, найду какую-нибудь дохлую рыбину для наживки.

Опять из-под ног стайками сыпались маленькие крабы, и настороженно смотрели на меня три чайки, как часовые, сидящие на камнях. Ну, эти-то, наверное, ни одной рыбины мне не оставили. Ишь, как следят!

Водоросли пахли гнилью и еще чем-то аптечным. Волны равномерно бились о рифы. У-у-у-ух-х-х! — ударяла в камни вода. С-с-с-са-а-а… — откатывалась назад. Солнце висело в парном тумане.

Ничего подходящего для наживки не попадалось.

Я забрался на большой камень, выступающий в море. Волны не налетали на него с размаху, как на рифы, а плавно поднимались и опускались вокруг. Это происходило потому, что они теряли силы, наталкиваясь на черные зубы скал метрах в тридцати перед камнем. Очень удобное для рыбалки место.

Я лег на камень и заглянул в глубину.

Там извивались лохмотья длинных толстых листьев ламинарии, а у подножия камня крутилась рыжая пена, мешая смотреть. У меня на глазах вода опустилась, открывая на дне валуны, обросшие жесткими мшанками, а потом снова начала подниматься, словно карабкаясь по отвесу камня. Весь отвес был усеян плотно прижавшимися друг к другу продолговатыми грязно-зелеными раковинами.

Я пригляделся, вскочил и, приплясывая на камне, содрал с себя куртку, потом рубашку, а потом майку. Завязал майку у плечиков узлом, чтобы получился мешок. Меня всего распирало от нетерпения.

Мидии!

Помню, как отец впервые угостил меня пловом с мидиями.

Он принес домой полное ведро этих раковин и сказал:

— Сашка, если хочешь пировать, помогай. Сегодня попробуешь такого, что целую неделю будешь облизывать пальцы.

— Что делать, па?

Он вынул из кармана бумажник и дал мне три рубля.

— Быстро на станцию в магазин и купи килограмм помидоров.

Я схватил трешку и помчался на станцию.

Когда вернулся, на плите уже стояла кастрюлька с рисом, а на второй конфорке громоздилось ведро с грязными раковинами. Запах от них шел такой, что я поморщился.

— Не нравится? — спросил отец.

— Ну и воняют! — сказал я.

— Ничего, чем крепче воняют, тем вкуснее будет. На тропических островах растет такая штука — баньян. Ты видел на каштане зеленые шишки с колючками? Баньян похож на каштановые шишки, только размером они с небольшую дыню. На всех тропических базарах продают баньяны. Это самый высокий деликатес. Но если ты захочешь полакомиться баньяном в гостинице, тебя туда просто не пустят. Потому что воняет баньян еще почище этих мидий… ну, мягко сказать, как засорившаяся уборная. Зато тот, кто пробовал баньян, уже никогда не забудет его вкуса. И ему захочется попробовать еще раз и еще…

В ведре лопалось и шипело.

— Это они пекутся? — спросил я.

— Они варятся в собственном соку, — сказал отец. — Когда отдираешь раковину от камня, она сразу же захлопывает створки, и внутри остается морская вода. Вот в этой-то воде они и варятся. И никакой соли не надо.

Над ведром поднимался пар. Раковины шевелились, приоткрывали створки от жара. Мне казалось, что они даже попискивали.

Когда все раковины открылись, отец поставил ведро на табурет.

— Теперь чистить.

Мы разворачивали створки раковин пальцами и находили внутри оранжевый комочек мяса, похожий на крохотную пельменину. Мясо мы складывали в тарелку.

— Вот это и есть самая вкуснотища, — радовался отец. — Тут, Сашка, все микроэлементы, которые нужны человеческому организму. Вся таблица Менделеева. Кто ест мидии, тот живет до ста лет и никогда не болеет.

Из ведра мидий получилась столовая тарелка мяса. Тем временем поспел рис.

Отец ломтиками нарезал помидоры и поджарил их на подсолнечном масле.

А потом мы сидели друг против друга и ели.

Сначала мидии мне не понравились. Некоторые хрустели на зубах, будто в них было полно песку. Но отец сказал, что это не песок, а мельчайшие жемчужинки и что в мидиях попадается даже крупный жемчуг, величиной с горошину.

Когда же наконец я распробовал мясо, то понял, что лучше мидий нет ничего на свете.

Из майки получился мешок примерно на полведра. С этим мешком я и полез под скалу.

Сначала вода обожгла тело, но скоро я привык к холоду и уже ничего не замечал.

Мидии крепко сидели на камне. Приходилось под каждую подсовывать пальцы и с усилием отдирать с места. Я выбирал самых крупных, с куриное яйцо. Вода то заливала меня по самую шею, то опускалась до колен. Иногда ноги отрывало от дна и я всплывал, цепляясь обеими руками за ракушки. Мешок я держал в зубах. Скоро он был полон.

Я едва вытащил его на берег: ноги заледенели так, что пальцы не чувствовались. Выбрав нагретый солнцем камень, сел на него и растер ступни. Потом пошел к шлюпке.

Я знал, что борта шлюпок хорошо просмаливают, чтобы они не протекали, да еще сверху доски в несколько слоев покрывают краской. Краска тоже не пропускает воду. Значит, доски должны быть сухими. И действительно, когда я начал отрывать первую, она треснула на всю длину. Под ножом древесина оказалась сухой.

Теперь у меня хорошего топлива сколько угодно!

Обрадованный, я принялся за вторую доску, но шлюпка была построена на редкость прочно. Я весь вспотел, пока отбивал доску камнями. За третью я уже и не брался — потом.

Да и переломить доски оказалось непросто. Они были выпилены из какого-то особого дерева — гнулись, пружинили, но не хотели ломаться. Я излохматил всю доску камнями, прежде чем удалось перебить ее в трех местах.

От усилий и голода темнело в глазах. Пришлось несколько раз присаживаться, чтобы отдохнуть.

В конце концов я все-таки заготовил дрова.

На этот раз с огневым лучком у меня что-то не клеилось. Уголек на конце палочки получался, но мох, который я подкладывал к лунке, не хотел загораться. То ли он отсырел, то ли что-то я делал не так.

И тут я вспомнил про автомобильную покрышку с веревкой, которую видел недалеко от поплавка, похожего на подводную лодку.

Я пошел вдоль берега.

Вот, кажется, те самые камни. Да, да, именно те.

Но поплавка не было. Видимо, его выбило из камней и унесло ночью в море.

А покрышка?

Я обошел все вокруг.

Покрышка тоже исчезла.

Каким же я был дураком, что не отрезал тогда от нее веревку!

Я побрел назад к своим мидиям и тут заметил лохматый конец, торчащий из водорослей.

Она!

Разрыв скользкую груду, я добрался до рубчатого края. Ишь, как ее завалило.

Через минуту веревка была у меня в руках. Мокрая, толщиной в два пальца и длиною почти с меня.

Это была настоящая веревка из пеньки, а не капроновая, которая только плавится, но не горит. Теперь только расплести ее и хорошенько высушить. Не всю, конечно, а несколько прядей.

На эту работу у меня ушло часа три.

На сухом, хорошо прогретом солнцем камне я разложил пряди. Когда они высохли, расплющил их плоским камнем и растрепал. Получилось что-то похожее на вату.

Я обернул веревочной ватой огневую палочку немного выше того конца, который входил в лунку на сучке. После этого обложил ватой лунку и снова принялся за лучок.

После нескольких быстрых поворотов палочки вата начала тлеть. Я дернул лучок еще несколько раз и вынул палочку из лунки. Положив на тлеющую вату щепочки, раздул огонь.

Отлично горели шлюпочные доски. Я собрал все горючее, что только нашел на берегу, и сложил грудой около костра: пусть подсыхает. Когда нагорело побольше угольев, высыпал на них мидии. Раковины свистели, шипели, шевелились в огне, подталкивая друг друга раскрывающимися створками. Я вытащил из углей одну раскрывшуюся раковину и развернул половинки. Там был замечательный оранжевый кусочек мяса!

В тот день я наелся так, что распух живот.

Еще два раза нырял под скалу и добывал раковины.

Когда солнце начало опускаться к воде, решил порыбачить. Теперь у меня было сколько угодно наживки.

Поглубже насадив на крючок плотную мидиевую пельменину, я залез на скалу, размотал удочку и опустил наживку в воду.

Почти сразу же кто-то схватил крючок.

Я рванул лесу.

Из воды вылетел здоровенный краб, мелькнул длинными ногами в воздухе и шлепнулся обратно в море.

Честное слово, он был величиною с тарелку!

Мясо с крючка исчезло.

Я снова наживил удочку.

Не успел опустить крючок в глубину — дернуло так, что я чуть не свалился в воду. Перебирая руками, я начал вытягивать шнурок.

Два-три перебора он шел свободно, потом застопорился. Я тянул вверх — тот, под камнем, изо всех сил сопротивлялся и тянул вниз. Я начал бояться, что крючок оторвется от лесы или разогнется, и слегка ослабил натяжение. В тот же момент леса побежала под скалу. Я снова натянул и почувствовал, как шнурок то подергивают, то отпускают. В те мгновения, когда он чуть-чуть ослаблялся, я подтягивал его к себе. Наверное, крючок держал краб величиной с колесо.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Так соревновались мы в перетягивании несколько минут. Потом леса освободилась и я выбрал ее на всю длину.

Крючок держался на месте, но мяса на нем опять не было.

Ну нет, я не собирался кормить этих костяных пауков мидиями!

Еще раз наживив удочку, я забросил лесу по другую сторону скалы.

Долго ничего не дергало. Шнурок свободно ходил из стороны в сторону, подталкиваемый волнами.

Я сидел на камне, глядя то на море, сегодня чистое и четкое до самого горизонта, то на слабо дымящий костер. Один на острове! А ведь мне почти никогда не приходилось быть одному. Вечно я был кому-то нужен, кому-то чем-то обязан. Вечно куда-то спешил. То нужно было сходить к приятелю, то отец посылал в магазин или к своим сотрудникам с поручениями, то надо было написать тетке, то уроки… Редкие дни выдавались такие, когда я полностью принадлежал себе. И все равно придумывалось какое-нибудь дело. То шел новый фильм в клубе, то возился с фотоаппаратом, то читал книгу или сидел у телевизора. А тут — ничего! Никаких телевизоров, никаких книг. Я, небо, море и остров… Интересно: долго ли можно так прожить? Вот уже пять дней…

Пять или шесть?

Я вспомнил, что забыл делать зарубки на палочке-календаре.

Стоп, надо подумать и сосчитать правильно.

Меня выбросило на берег утром. Это можно считать первым днем. Вечером строил шалаш у источника. На второй день нашел на берегу парусину и матрац. Ночевал уже в палатке. На третий день я увидел чужой катер и добыл огонь. Четвертый и пятый дни шел дождь, я мастерил удочки. Сегодня — шестой.

Я вырезал шесть зарубок на палочке, на которую наматывал лесу. На всякий случай. Потом перенесу на свой главный календарь.

Шесть дней. Почти неделя. А казалось, что тянулся один огромный день с небольшими перерывами на сон. И за эти шесть дней я наелся по-настоящему только один раз — сегодня. Как много человеку нужно работать, возиться, придумывать, чтобы хорошенько поесть!

Почему никто не клюет на мою удочку? Или я сделал что-то не так? Может быть, рыбы вообще нет здесь, у берега?

Я вытянул лесу из воды. На ее конце болтался пустой крючок.

Проклятые крабы!

Пришлось снова идти к костру за мидиями.

Я взял на скалу сразу десяток раковин.

Раз за разом я забрасывал шнурок в море, и каждый раз, теперь уже не дергая, кто-то незаметно снимал наживку с крючка.

Скоро все мидии у меня кончились.

Хватит!

Я смотал леску и спустился к костру. Посидел некоторое время у огня, слушая плеск прибоя, съел еще несколько мидий и начал собираться домой. Нужно было перетащить к палатке угли, остатки досок, огневой инструмент и кусок веревки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Вечер выдался теплый, вершина горы четко рисовалась на фоне неба. Я подумал, что ночью опять грянет дождь. Но солнце опускалось к горизонту такое же чистое, каким было днем. Вот оно село на край моря, и от его красного круга до самого острова протянулась огненная дорога. И вдруг диск на глазах начал плющиться, расширяться, от его верхней части оторвался кусочек и полыхнул кроваво-красным огнем. Все шире и шире растекалась оставшаяся над горизонтом кромка, и все тоньше она становилась. И вот уже только малиновый холмик остался над почерневшим морем, расколотым огненной полосой. Оторвавшийся кусочек потемнел, остыл и превратился в темную тучку.

И все кончилось.

А потом на быстро темнеющем небе начали вспыхивать звезды. Сначала бледные, они разгорались все ярче и начинали мерцать, будто ветром раздувало крохотные голубые угли.

Ветки, сложенные мною ночью у входа в палатку, подсохли за день. Костер потрескивал и горел почти без дыма. В палатке лежала полная майка печеных мидий. Не было липкой сырости. Я подтащил матрац ближе к выходу и улегся поудобнее.

Необыкновенно хорошо лежать так, глядеть на спокойный огонь и думать.

Шесть дней я устраивался на острове, и вот наконец все нормально.

Тихо кругом. Над деревьями и кустами висят звезды. В палатке даже уютно. Одежда моя просохла. Огневой инструмент я разложил у костра.

…Интересно: кто первый из команды катера узнал, что меня смыло?

Они-то, наверное, представляют, что я сижу на каком-нибудь острове голый, продрогший, голодный, во все глаза смотрю на море и жду.

А мне неплохо.

Вот дом, который я построил своими руками.

Вот огонь, который я добыл без всяких спичек.

Вот мидии, которых я наловил.

Вот удочки. Я сам сообразил, из чего их сделать. Жаль только, рыба на них не попадается. Но ничего, еще попадется! Вероятно, морскую рыбу надо как-то по-другому ловить. Теперь, когда я узнал, что на скалах здесь столько мидий, ничего не страшно. И для еды хватит, и для наживки.

А завтра, если будет хороший день, пойду за Левые скалы. Надо осмотреть остров, а не крутиться на одном месте.

Я представил себе остров таким, каким видел его с горы, похожим на лодку. Значит, за Левыми скалами находится правый борт лодки. Берег Правого Борта. Красиво звучит!

Там много больших камней и прибой сильнее, чем у меня, в бухте. Моя бухта — кормовая часть лодки. Пусть так и будет: бухта Кормы. И если в моей бухте выбрасывает на берег много всякого барахла, то на берегу Правого Борта, наверное, еще больше. Может быть, я найду багор. Для чего он может мне понадобиться, я не представлял. Но мне очень хотелось иметь багор. Длинная палка, и на нее насажен раздвоенный остряк. Один конец остряка прямой, другой полукругло загнут. Хорошая штука! Такие багры я видел на пожарных щитах нашей станции и на катере. Загнутым концом можно вытаскивать бревна из воды. Прямым остряком — разламывать ящики и раскалывать доски. Можно даже охотиться на большую рыбу.

И вдруг я подумал, что на мелкую рыбу можно охотиться маленькой пикой. Сделать ее из проволоки. Проволоки у меня целый моток — от ящиков. Отломить хороший кусок, выпрямить на камне, заострить и привязать к палке. А чтобы рыба не срывалась, попытаться выковать на конце бородку, как у рыболовного крючка. Потом сесть где-нибудь на берегу, над тихой водой, и высматривать рыбу. Даже крабов можно будет накалывать на такую штуку.

Я осмотрел проволоку.

Ржавая и очень мягкая. Нет, пика из такой не получится. Вот если бы немного потолще! Хотя, если скрутить ее вдвое, она станет жестче. Двойной кончик развести вилочкой, заточить на камне и сделать бородки.

Завтра же попробую.

…А если на катере подумали, что я утонул?

Ведь они легко могли предположить, что меня смыло не у острова, а в открытом море и, конечно, я не смог добраться ни до какой земли. Отец сам говорил, что в море вода даже в самое теплое лето не прогревается выше шестнадцати градусов, а в такой воде человек от силы может выдержать двадцать — тридцать минут.

Я вообразил, как катер придет на станцию и все в тот же день узнают, что меня нет на свете, будут жалеть отца, в школе мою фамилию вычеркнут из журнала и скоро все реже и реже будут вспоминать об Александре Бараше. А потом и вовсе перестанут говорить обо мне. Ну, жил, ну, учился, не особенно хорошо, на троечки и четверки, любил ходить в тайгу за грибами, любил иногда подраться, и вот нет его. Что ж, так уж получилось… Несчастный случай… Со всяким такое может… И отец успокоится и смирится с мыслью, что меня уже нет, как смирился с мыслью, что нет мамы… А я буду жить здесь, питаться мидиями, ловить рыбу, пересиживать в палатке дожди и штормы, никому не нужный и всеми забытый…

Мне сделалось так нехорошо от этой мысли, что хоть плачь. Приключение оборачивалось совсем другой стороной…

Нет!

Не может быть, чтобы они так подумали!

Найдут, обязательно найдут. Если не свои, то рыбаки. Я слышал, что они иногда наведываются в этот район.

Надо сделать что-нибудь такое, чтобы на проходящих мимо кораблях узнали, что на острове есть человек.

Костер!

Разжечь на вершине горы огромный костер, и чтобы от него получилось как можно больше дыма, и чтобы он дымил целыми днями.

Завтра же полезу на гору, соберу там все, что может гореть, и запалю. А еще лучше поджечь самое большое дерево, то, с горизонтальной веткой. Старая древесина будет гореть долго и дымно. Сгорит одно дерево — подожгу другое, третье… У меня будет постоянный сигнал.

Да, но не стану же я сидеть дни напролет на вершине и поддерживать огонь. Я там с голоду подохну. Надо будет заготовить хороший запас мидий. И жарить их там. И птичьи яйца, наверное, там найдутся.

Почему я раньше о них не подумал? Вот чего, наверное, полно на острове. Надо поискать гнезда. Кстати: какие птицы здесь водятся?

Я начал вспоминать, но перед глазами стояли только чайки с серыми крыльями, которые следили за мной на берегу.

Чайки гнездятся на скалах. Но в глубине острова нет высоких скал. А на береговых они не будут высиживать птенцов: там слишком сильный прибой и во время штормов волны, наверное, перехлестывают верхушки скал. Высокие скалы только у того мыса, который похож на нос лодки. На мысе Носа. Нет, звучит как-то не так… Носовой мыс… Это еще хуже. Как же называется самая передняя, носовая часть лодки по-морскому? Ах да, форштевень.

Значит, пусть «носовая» часть моего острова будет мысом Форштевня. Завтра же туда и отправлюсь.

Я подбросил в костер веток потолще и с этим заснул.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀