Один триллион долларов

9

Когда они встретились на другой день, солнце стояло уже высоко. Джованна накрыла небольшой завтрак в библиотеке, одном из немногих помещений, не затронутом вчерашней вечеринкой и потому не приведенном в плачевное состояние. По всему нижнему этажу сновали люди из пати-сервиса, приводя все в порядок. Через открытые окна слышались шумы и голоса, сопровождавшие разборку каруселей и павильонов на праздничной площади.

– Приятное дело – быть богатым, – сказал Джон.

– Несомненно. – Альберто устало помешивал свой эспрессо. Его брат Грегорио с красными глазами выглядел таким же мрачным и невыспавшимся. Лицо Эдуардо опухло, будто он вообще не спал. Он сидел, молча опрокидывая чашку за чашкой.

И лишь патрон выглядел цветущим. Он, как обычно, рано ушел спать и с утра уже успел совершить прогулку.

– Но моя задача теперь, – продолжал Джон, разглядывая густую черную жидкость в своей чашке, – раздать деньги бедным, не так ли?

Мгновенно установилась тишина. Как будто он ляпнул постыдную глупость.

Джон поднял голову и широко раскрыл глаза.

– Так я понял. Или не так? Деньги предназначены не для меня, я должен как-то применить их. Устранить нужду. Бедность. Что-то вроде этого.

Патрон закрыл глаза, медленно вздохнул и снова открыл их.

– Это ваши деньги, Джон, – сказал он. – Они принадлежат вам. Без каких-либо условий.

– Вы можете делать с ними что хотите, – добавил Альберто.

– Но разве в завещании нет такой оговорки? Ведь я должен при помощи этих денег вернуть человечеству будущее?

– Это не оговорка, – поправил Кристофоро Вакки. – Это пророчество. Вы не должны – вы сделаете это. Разница, как между землей и небом.

– То есть я действительно могу взять себе все, если захочу?

– Вы полностью вольны распоряжаться ими. Можете их взять и хоть раздать бедным, если захотите.

– При этом спрашивается, – вставил Грегорио с кисловатой миной старшего преподавателя, – кого следует считать бедным?

До сих пор Джон исходил из того, что он является некой подставной, промежуточной фигурой для изначально как-то запланированного применения этого состояния.

– Ну, – сказал он, заикаясь, – все люди, которые голодают, их и можно назвать бедными, разве нет?

– Согласен, – Грегорио встал, подошел к книжному шкафу и достал оттуда объемистый том, судя по заголовку – статистический ежегодник. Полистал его и нашел нужное место: – Их около… 1,3 миллиарда человек. Сколько может получить от вас каждый из них?

– Приблизительно… – В уме не сосчитать. Он никогда не был силен в устном счете, а остаточный алкоголь полностью исключал такую возможность. Джон взял с одного из пультов для чтения карманный калькулятор и принялся давить на кнопки. – Один триллион разделить…

И осекся. Карманный калькулятор, как и большинство приборов такого рода, имели восьмизначный дисплей. А триллион состоял из тринадцати цифр. Другими словами, калькулятор не принимал такого числа.

Он и 1,3 миллиарда не мог принять.

Джон уставился на прибор, какой повсюду в мире можно купить за несколько долларов. Большинству людей его хватало для всего, что им приходилось подсчитывать. Даже мультимиллионеру его хватило бы. У Джона в голове не укладывалось, что он находится в зоне по другую сторону от остального мира.

– По 770 долларов, – сказал Грегорио, подсчитав на бумаге с карандашом. – По 769 долларов и 23 цента на каждого, но, с одной стороны, у вас сейчас немного больше одного триллиона, а с другой стороны, вы должны отнять затраты, связанные с распределением денег, так что точный подсчет здесь невозможен.

Джон смотрел на него с таким чувством, будто ему это снится.

– 770 долларов? На человека? – Джон не поверил, пересчитал. Все сошлось.

– Не густо, – подытожил Грегорио. – За год уйдет на одни завтраки, даже если продукты дешевые.

Неужто триллион долларов, самые большие деньги, какие когда-либо были у человека, в конечном счете такая маленькая сумма? У Джона закружилась голова. Ему пришлось прервать размышления на эту тему.

– Вы правы, – сказал он. – Наверное, это была не самая лучшая идея.

Патрон подвинул к нему серебряную корзиночку с печеньем.

– Если хотите принять от меня добрый совет, – сказал он с тонкой улыбкой, – то пока не думайте о том, как избавиться от этих денег. Сначала привыкнете к тому, что они есть.

Салон самолета, который Эдуардо зафрахтовал для поездки в Лондон, был выдержан в спокойных серых тонах. В салоне было семь кожаных сидений, стереоаппарат для CD и легчайшие наушники для каждого пассажира; ласковая стюардесса подавала кофе и прохладительные напитки. Они вылетели утром из частного аэропорта неподалеку от Флоренции – небольшого и уютного, как в добрые старые времена: никаких очередей к окошку регистрации, никакого важничающего наземного персонала и никакого зала вылета; просто вышли из машины, двинулись пешком по летному полю к самолету и поздоровались с пилотами за руку. И когда они втроем – Джон, Эдуардо и Марко – уютно устроились и самолет взлетел, никто не утомлял их лекциями про кислородные маски и надувные жилеты.

– Тебе нужны костюмы, сшитые по твоей мерке, – решил Эдуардо накануне. – Лучшие в мире.

Несмотря на то, что его фотографии уже несколько недель мелькали в мировой прессе, никто не обратил на них внимания, когда после полудня они неторопливо фланировали по улице Сэвил Роу. Элитная лондонская миля портновского искусства оказалась грубо мощенной, с облупленными кое-где фасадами, а мусорные мешки на углах некоторых домов делали улицу похожей на многие другие в этой части Лондона.

Правда, флаги – государственный и рекламные местных фирм – висели над тротуаром чаще, чем где бы то ни было, и входных порталов с угловатыми мраморными колоннами тоже было больше обычного.

Марко следовал за ними на тактичной дистанции, пока они изучали витрины таких фирм, как Henry Pool & Co., Gieves & Hawkes, J.Dege & sons или Kilgour, French & Stanbury, в которых на безголовых манекенах были выставлены костюмы сдержанного покроя и скромных цветов. В конце концов они остановились перед одним фасадом. Над широкими окнами красовались золотые буквы имен Anderson & Sheppard.

– Говорят, здесь предпочитает заказывать костюмы принц Чарлз, – проявил осведомленность Эдуардо.

А что было хорошо для британского престолонаследника, для богатейшего в мире человека вполне заслуживало рассмотрения. И они вошли.

По сравнению с господином, вышедшим им навстречу, его коллега с Пятой авеню показался бы простым галантерейщиком. Эдуардо быстро и в сдержанных интонациях объяснил ему, кто они. Чего они хотят, было очевидно. Все это не вызвало на лице их собеседника ни малейшей реакции. Он привык экипировать красивейших, богатейших и знаменитейших людей этого мира. Другое дело – заявление Эдуардо, что потребуется сразу дюжина костюмов на разные случаи: это известие породило на его лице намек на обрадованную улыбку.

Джона провели в отдельное светлое помещение. На комоде с бесчисленными ящичками лежали мерные ленты, мелки закройщика и книга заказов. Появился немолодой мужчина в очках с тонкой оправой и принес целый сноп образцов ткани, которые начал прикладывать к подбородку Джона или к его руке, попутно оговаривая крой и отдельные детали костюма – плечи свободные или нет, с жилеткой или без, брюки с ремнем или на подтяжках, какие карманы, пуговицы, клапаны, швы и так далее. Затем к ним присоединился молодой цветущий человек, вносивший в книгу заказов мерки Джона, которые с него снимали со сдержанным равнодушием, произнося какие-то кодовые знаки – ОГ, ОТ, ОБ. Это походило на некий ритуал приема в тайное братство, Королевское Общество истинных носителей костюмов.

К удивлению Джона, никто не потребовал ни предоплаты, ни адреса. Было записано лишь его имя и срок первой примерки. Через шесть недель подойдет?

– Прекрасно, подойдет, – ответил за Джона Эдуардо.

Раз уж они оказались в Лондоне, то похожие процедуры последовали у Turnbull & Asser на Джермин-стрит 71, где Джон заказал себе шесть дюжин рубашек по своей мерке, а также у John Lobb на Сент-Джеймс-стрит 9, где он заказал двадцать пар туфель – тоже по своей мерке. Требованию заказать цилиндр у Lock & Co Джон воспротивился, но все же купил себе две шляпы. Они спонтанно приняли решение заночевать, оповестили экипаж самолета и сняли королевский номер в отеле Савой. Незадолго до закрытия магазинов они купили у Fortnum's банку малосольной белужьей икры за такую цену, что Джон в первый момент подумал, что она обозначена в лирах, а не в фунтах стерлингов, контрабандой пронесли ее в отель и приступили к ее освоению.

– Есть икру нужно исключительно без всего, – наставлял Эдуардо, благоговейно впечатывая банку в лед, в котором им принесли бутылку сухого шампанского. – Люди, которые едят икру со сливками, анчоусами, нарубленными каперсами, сваренными вкрутую яйцами и так далее, не могут взять в толк, что тем самым они портят вкус, за который заплатили такие большие деньги. Самое большее, что я мог бы рекомендовать, – это тонкие тосты с несоленым сливочным маслом, но самое лучшее все же есть икру в чистом виде. И никогда, – заклинал он, как будто речь шла о том, чтобы удержать Джона от смертного греха, – действительно никогда нельзя намазывать икру на тост ножом. Это уже просто варварство. Вся фишка икры состоит в том, чтобы икринки попали в рот целыми, и там их раздавить языком о нёбо, наслаждаясь при этом крошечными взрывами вкуса, ради которого и разыгрывается весь спектакль.

Джон оглядел темную массу в раскрытой баночке, похожую на клейкие черные жемчужинки.

– И как же ее правильно брать?

– Берешь ложечку, – ответил Эдуардо, демонстрируя две белые пластиковые ложечки, какие прилагаются к коробкам с детским питанием. – Раньше использовали ложечки из рога, из дерева или из слоновой кости, но пластик лучше всего – легкий, мягкий, без острых краев, гигиенический и одноразовый.

Когда Джон взял первую ложку икры, до него вдруг дошло, что сейчас его наполненный рот стоит больше, чем он раньше проедал за месяц. Безумие. Просто извращение, подумал он. Потом распробовал и подумал: С другой стороны…

На следующее утро все продолжилось. Они гуляли по Пикадилли, изучали безупречные витрины и покупали жакеты и пуловеры из чистого кашемира, зажимы для купюр из серебра, запонки из платины и булавки для галстуков, которые стоили целое состояние.

– А что с галстуками? – спросил Джон.

– Галстуки покупают в Париже или в Неаполе, – твердо объяснил Эдуардо. – Hermes или Marinella.

– Понял, – кивнул Джон.

Они покупали солнечные очки, шелковые платки для нагрудного кармана, перчатки из оленьей кожи, шарфы из шерсти и из шелка, носки, плащи и зонты, – все это в магазинах, которые являются поставщиками британского королевского дома. И когда добыча была отправлена через вышколенных продавцов в аэропорт, где самолет вместе с экипажем все еще ждал, когда арендаторам придет в голову лететь дальше, они посетили, поскольку это оказалось по дороге, скачки.

Поначалу Джон не нашел в этом мероприятии ничего интересного: множество взволнованных людей и кучка мчащихся лошадей. С каждым забегом приходилось топтаться по все большему количеству разорванных купонов. Он скорее от скуки решил попробовать, как чувствуешь себя, поставив на игру деньги и проиграв их, и поставил сто фунтов на лошадь, не имевшую шансов.

Его участие сразу повысило привлекательность мероприятия, переплавило топот копыт и нервозность публики с их биноклями, твидовыми пиджаками и купонами в почти волнующее событие. Вдобавок ко всему лошадь, на которую поставил Джон, выиграла, и они покидали ипподром с толстой пачкой фунтов. Эти деньги чуть не испортили ему впечатление от скачек.

После обеда они полетели в Париж, чтобы купить галстуки, и Эдуардо повел его в небольшой изысканный ресторан, чтобы он смог насладиться там настоящими трюфелями.

– Ну, – спросил Эдуардо, когда поздно ночью самолет снова летел во Флоренцию, – каково чувствовать себя триллионером?

Джон посмотрел на него и вздохнул.

– Сейчас, – признался он, – я чувствую себя как в Диснейленде для богатых.

Между тем осаду журналисты сняли, и можно было снова без помех завтракать на веранде. Когда на следующее утро после завтрака Джон вернулся в свою комнату, все лондонские покупки были уже там: дюжины коробок, бумажных пакетов с ручками и пестрых свертков. В первый момент это было как на Рождество: можно все распаковывать и радоваться. Но потом он почувствовал себя осажденным зонтами, пуловерами, шарфами, бриллиантовыми булавками для галстуков и запонками, и покупка всех этих вещей показалась ему совершенно бессмысленной. Он сидел на кровати, чувствуя свое бессилие управиться с этим валом покупок, и тут зазвонил телефон. Джон рассеянно взял трубку.

– Доброе утро. Как дела? – Незнакомец.

– Спасибо, – неопределенно ответил Джон. – Очень хорошо, я думаю. Кстати, большое спасибо за факс.

– Не стоит благодарности.

Казалось, это было целую вечность тому назад. Хотя прошла всего неделя.

– Это было, ну, неожиданно. Так сказать, спасение в последнюю секунду.

– Да, – спокойно согласился звучный голос.

– Я думаю, нет смысла спрашивать, откуда у вас это медицинское свидетельство?

Низкий, сдержанный смех, от которого исходило спокойствие. Он даже не потрудился сказать «нет».

– В любом случае, я вам очень благодарен, – сказал Джон. – Если это для вас что-то значит.

На мгновение возникла тишина, как будто связь прервалась. Потом незнакомец сказал:

– Это значит для меня очень много. И, может быть, я к этому еще вернусь.

Тон, каким он это сказал, вызвал у Джона неприятное чувство. Может, оттого, что пришлось вспомнить родного брата Лино, который готов был его обмануть?

– Теперь, когда вы стали самым богатым человеком земли, – продолжал незнакомец, – что вы намерены делать?

Ну вот, опять. Только успел отвязаться от этой мысли. Можно вытеснить все, что угодно, когда летишь через континент за покупками. Забудешь и пророчества, и священную миссию.

– Я еще не знаю, – помедлил он, думая о том, что не обязан отчитываться перед звонившим, который даже не считает нужным назваться. – Сейчас я занят тем, что привыкаю к большим деньгам. Покупки в Лондоне, обед в Париже, все такое.

– Понятно. И вы можете себе это позволить. Но думали ли вы о будущем? Что вы будете делать через год, через пять лет, через десять? Где вы хотите жить? Как будет выглядеть мир вокруг вас?

Джон смотрел на гору пуловеров и шарфов и ненавидел их.

– Это… эм-м… я еще не решил, – сказал он с чувством нарастающего удушья. Хорошо ли он это сформулировал? Лучше, чем понятия не имею?

– Не решили, так-так. А между какими альтернативами вам приходится выбирать?

– С триллионом долларов можно делать что хочешь, – ответил Джон грубее, чем рассчитывал. – Альтернатив сколько угодно.

– Конечно. – Даже если Джон его и обидел, тот не дал этого заметить. – Это называют муками выбора. Люди, у которых нет выбора, не могут оценить такую дилемму по достоинству.

Что все это значит?

– Вот именно, – кивнул Джон, чтобы протянуть время.

– Но, – продолжал незнакомец, – ведь вам предстоит решать это в связи с прорицанием, не правда ли?

Кажется, этот человек все знал.

– Какое прорицание? – тем не менее спросил Джон.

– Да бросьте! Прорицание вашего предка Джакомо Фонтанелли. Наследник его состояния вернет человечеству потерянное будущее. Я бы сильно обманулся в вас, если бы оказалось, что этот вопрос вас совсем не мучает.

«Я это прорицание еще ни разу не читал, – подумал Джон. – Поскольку оно написано по-латыни, а наследник состояния Фонтанелли случайно не учил этот язык».

Но вслух он этого не сказал.

Опять этот тихий смех, как бы издалека, с высоты Гималаев, пожалуй.

– Вам еще понадобится моя помощь, Джон. Подумайте об этом.

И он положил трубку.

Каждый день приходили приглашения на банкеты, вернисажи, приемы, футбольные турниры или гала-вечера. Джону предлагали возглавить благотворительные проекты или приглашали его вступить в Лайонс-клуб, Ротари-клуб и другие эксклюзивные кружки. Кристофоро Вакки с удовольствием зачитывал эти письма за обедом, чтобы потом отложить в сторону и сказать:

– Вы еще не созрели, Джон. Для начала не мелькайте на публике. Погодите, пока уляжется общественное возбуждение. Дайте себе время вжиться в эту роль.

У Эдуардо на этот субботний вечер было приглашение на театральную премьеру во Флоренции, и он уговорил Джона поехать туда с ним.

Как выяснилось, это был очень маленький, авангардистский театр в той части Флоренции, куда туристы не забредали. Пьеса была тоже авангардистская, это значило, что молодые, экзальтированные актеры выкрикивали казавшиеся бессмысленными диалоги в маленький зал, не набиравший и сотни зрителей, то и дело барабанили по пустым бочкам и обливали друг друга густыми цветными жидкостями. В конце спектакля он стали срывать с себя одежду, и большинство из них встретили аплодисменты полуобнаженными. Аплодисментам не было конца, возможно, оттого, что публика – преимущественно мужская – не могла наглядеться на кланяющихся актрис. Джону все это показалось очень изысканным. Правда, он ничего не понял. Наверное, ему следовало впредь серьезнее относиться к занятиям по языку с professore.

После спектакля был прием для театральных критиков, друзей и приглашенных почетных гостей. Сначала перед прессой предстали режиссер с толстым лицом и автор пьесы, юркий человечек в очках под Джона Леннона. Постепенно к ним присоединялись техники сцены, осветители и, наконец, актеры, смывшие с себя липкую жидкость и просушившие волосы феном. Алкоголь потек рекой, и прием переродился в пьянку.

Один оживленный тип, одетый во все черное, как и большинство здесь, обхаживал Джона, стараясь сделать вид, что вовсе его не обхаживает. Он избегал слова деньги, вместо них говоря о затратах. Но Джон сообразил, что тот заправляет финансами театра, и не мог отделаться от чувства, что в нем видят ходячий кошелек.

Чуть позже режиссер втянул его в разговор, из которого уже нельзя было выпутаться, и даже если Джон отходил под предлогом, что умирает от жажды, режиссер неотступно преследовал его. Спрашивал, представляет ли он свою жизнь в качестве театральной пьесы.

– Но ведь я еще жив, – сказал Джон. – Это была бы неоконченная пьеса.

– О, это ничего, – сказал режиссер.

В какой-то момент Джон потерял ощущение времени и направление событий. Кто-то предложил ему кокаин. Марко был тут как тут, молчаливый и трезвый. Одна из актрис привязалась к Джону, чтобы он сыграл с ней кусочек спектакля, хотя бы ту его часть, где они срывали с себя одежду. Джон при этом не обращал внимания на фотовспышки.

В понедельник утром этот снимок появился в нескольких газетах. Вакки только посмеивались, а Джон решил, что пора менять образ жизни.