Одиннадцать восьминогих

Весна

Весна начиналась в феврале.

Ещё неделю назад на виноградниках островками лежал снег. Шумело угрюмое море. С моря на берег то и дело набегали короткие злые дожди.

И сразу накатывало тепло.

Море становилось густо-синим. По морю, подпрыгивая на волнах, плыли облака. Это уходил туман. Из тёмных глубин к берегу возвращались пучеглазые камбалы.

На берегу таял снег. Дымилась красноватая земля. Зелёная щетинка трав била в трещины тротуаров. По Корабельной стороне волнами гулял дым — сжигали прошлогоднюю листву.

В Матросском сквере длиннорукие парни натягивали между столбами блестящие волейбольные сетки.

Из окон на них с завистью поглядывал шестой «а».

Некрасов, Степан и зайцы

— Итак, мы познакомились с несколькими произведениями великого русского поэта Некрасова, который в своих стихах отразил нелёгкую долю…

В шестом «а» стояла тишина. Потому что весна. Потому что сегодня первый жаркий день.

Шестой «а» разомлел.

— …нелёгкую долю русского крепостного крестьянина, — закончила Лидия Гавриловна. — Марокко, из каких стихотворений Некрасова мы узнаём о тяжёлой доле русского народа при крепостном праве?

Степан Марокко медленно встал.

— Жизнь русского народа при царе и помещиках була тяжёлой, — басом начал он.

— Правильно.

— Про це писал великий русский поэт Некрасов.

— Тоже верно.

Над партами пронёсся весёлый шумок.

— Вин писал про це… Люда Усанова подняла руку. С задней парты забормотали:

— …«Железная дорога»… «Орина — мать солдатская».. «Выдь на Волгу…»

Пим сидел за самой спиной Марокко. Разве можно смолчать?

И Пим не выдержал:

— «Дед Мазай и зайцы».

— …«Железная дорога»…. «Орина — мать солдатская»… «Выдь на Волгу…» — настаивала задняя парта.

Степан ещё раз, на всякий случай, пробубнил:

— Про це Некрасов… писал…

— «Дед Мазай и зайцы», — упорствовал Пим. Класс притих.

Степан слышал слово «Мазай», но, чувствуя подвох, понял: надо быть самостоятельным.

— «Дед Макар и зайцы», — решительно отрубил он. Класс взвыл от восторга.

Лидия Гавриловна всплеснула руками, а затем пристально посмотрела на Пима.

Пим ответил ей ясным взглядом честного человека. Лидия Гавриловна вздохнула.

— Усанова!

Люда Усанова вскочила.

— В стихотворении «Орина — мать солдатская» Некрасов отразил…

Ксанф

Литература была последним уроком. Прозвенел звонок.

Затолкав учебники в портфель, Пим бросился из класса. Коридор — лестница— двор. Во дворе он столкнулся со сторожем.

— Привет, Ксанф! Школьный сторож отпрянул в сторону, потёр задетую портфелем руку, сощурил близорукие глаза, пытаясь узнать в тёмном удаляющемся пятне мальчишку. КТО БЫ ЭТО МОГ БЫТЬ?

Ксаверий Антонович Фалинский поморщился. Тёмное пятно метнулось вправо, влево и наконец исчезло.

Бухта Восьминогова

Дом, в котором жил Пим, стоял на берегу бухты.

Четырёхэтажный новый дом из серых железобетонных плит. На крыше — две телевизионные антенны.

Дом как дом,

А бухта называлась странно: бухта Восьминогова. Кто такой Восьминогов? Говорили разное.

Говорили, что Восьминогов был поручиком суворовской армии. Армия разбила турок в Крыму. За отличия в боях поручику была пожалована земля.

Клочок земли на берегу тёплой черноморской бухты.

Поручик умел воевать. Он умел спать в седле.

Умел первым врываться на стены вражеских крепостей. Хозяйствовать он не умел. Он не сумел распорядиться землёй и разорился. Спустя некоторое время умер. Бухту назвали его именем.

Ещё говорили, что Восьминогов был купцом. Толстым купцом. Самым толстым и самым богатым в городе. Купец боялся воды. Боялся моря и никогда не ездил на пароходе.

Однажды он чуть было не разорился. Чтобы спасти капитал, ему пришлось срочно ехать в Одессу. Купец сел на пароход. Пароход затонул у самого берега. Купца еле спасли.

Тогда на последние деньги он построил доходный дом. Участок ему отвели на берегу моря. По просьбе купца архитектор построил дом так, чтобы ни одно окно не выходило на море.

В войну этот дом сгорел. На его месте построили новый— тот, в котором жил Пим.

Наконец, поговаривали, что Восьминогов был знаменитым капитаном. Он плавал на торговом судне. Однажды в Атлантике он подобрал шлюпку с горстью полуживых людей — их пароход погиб при столкновении с льдиной.

Прошло много лет. Капитан состарился и вышел на пенсию. Он жил в Приморске. В маленьком домике на Корабельной стороне. Тёплым летним днём почтальон принёс в домик письмо. В нём сообщалось, что после двадцати лет розысков ему вручается денежный приз за спасение моряков, потерпевших кораблекрушение.

Капитану не нужны были деньги. Он слишком хорошо знал, что теряют люди, приобретая их. На призовые деньги он построил на берегу безымянной бухты дом для престарелых моряков. Все окна его выходили на море…

Пиму больше всего нравилась легенда о капитане.

С ума сошли с этим футболом

Маленький Язик сидел на камне. На большом плоском инкермане, отполированном сотнями штанов.

Пим вёл мяч.

Он бежал неторопливо. Рысцой. Вытянув шею и выбирая, кому паснуть.

Когда Рафик бросился на него, Пим сделал вид, что отдаёт мяч. Но не отдал. Он протолкнул мяч мимо Рафика и очутился один на один с вратарём.

В воротах стояла Зойка. За её спиной был дом. Вечерними разноцветными огнями горели окна.

Закусив губу, Зойка ждала.

Пим сделал шаг.

Зойка бросилась ему в ноги.

Пим носком изо всех сил пустил мяч в ворота.

«Дзынь!»

С тонким звоном разлетелось стекло.

Наступила тишина.

Мальчишки бросились врассыпную.

Трёхлетний Язик сидел на камне. Он смотрел на жёлтую землю, усыпанную голубыми осколками. На красный мяч, медленно катящийся по двору.

Очень красивый красный мяч.

— Стекло разбили! Пионеры называется!.. Милиция!!

Из подъезда выбежала Язикина мать. Собрались прохожие. Расстёгивая на ходу планшетку, к дому подошёл участковый милиционер Эдик.

— Так, — сказал он. — Опять эти восьминогие?

Покапав из авторучки на землю, он сел писать акт. Мать Язика называла фамилии ребят. Пима она назвала первым. Зойку — второй.

С УМА СОШЛИ С ЭТИМ ФУТБОЛОМ, ЖИЗНИ НЕТ!

Болезнь номер один

Да, футбол для Приморска был не просто игрой.

ЭТО БЫЛА БОЛЕЗНЬ. — Болезнь номер один! — говорила Лидия Гавриловна. — Не понимаю: что вы нашли в нём хорошего, — мальчики?

Хорошего?..

В дни футбольных матчей город вымирал. Не работали магазины, мороженицы и парикмахерские.

Дым из трубы завода сочился в полсилы.

Троллейбусы шли с перебоями. Проезжая мимо стадиона, где кипела игра, водители останавливали машины и с надсадой кричали:

— Какой счёт?..

В футбол играли большие и малые. Все, кроме женщин и стариков.

Старики «болели».

На Приморском бульваре, у памятника знаменитому русскому хирургу Пирогову, собирались старейшие болельщики.

Они знали всё: кто будет вратарём сборной города, сколько раз Гиви, центральный нападающий «Авангарда», мячом ломал штанги, что такое «сухой лист».

Белые свечи каштанов горели над головами футбольных мудрецов.

Море одобрительно шелестело о цементные плиты набережной.

Море тоже любило футбол.

Мать

— Что ты ел в школе?

— Булку.

— А ещё?

— Компот. Пим помолчал.

— У нас завтра новый математик.

— Кто?

— Виктор Петрович, из девятого «б». Говорят, вредный! И придира.

— Да?

Мать вышла в прихожую и вернулась с ящиком, чёрным, с блестящим металлическим замком.

Замок щёлкнул. На столе появилась машинка. Новая пишущая машинка с зелёной клавиатурой.

Такая, о какой она мечтала.

Мать вставила в машинку лист бумаги и застучала: «Цок-цок-цок-трррр-р…»

йукеннгршощлздзжъфывапроячёмитьбюёкнух Проба… проба… Мой сын на прошлой неделе вместо того, чтобы обедать, откладывал деньги на футбол.

— Мама, нам всё равно к лету нужен мяч.

А мне нужен здоровый ребёнок. Проба… проба… №§-:,-?%цэ/)йукенгшщзхЪЖДЛОРПА=ВЫФячёсммиьбюя!

Когда мать, кончив печатать, ушла на кухню, за машинку уселся Пим.

при ехалцИРк, послешколы пойдём ТУДА

— А ну, не балуйся! — сказала, вернувшись, мать. — С кем это ты собираешься в цирк?

— С Сергеем.

Мать покачала головой. Потом она закрыла машинку и поставила её на окно.

— Ты знаешь, и не конец года, а столько отчётов! Пальцы немеют.

Она пошевелила пальцами, как первоклассница — мы писали, мы писали! — и подошла к окну.

За окном чёрной маслянистой рекой текло шоссе.

Оно начиналось в центре города, выходило на окраину и через степь, мимо развалин Корсонеса, убегало к Севастополю. По шоссе мчались машины. Покачиваясь, плыли прозрачные троллейбусы.

У самого дома троллейбусы разворачивались. Постояв, уходили обратно в город.

За троллейбусным кольцом до самого Корсонеса тянулась слобода. Пышные сады и черепичные крыши маленьких домиков.

В СЛОБОДЕ ЖИВУТ ВСЕ ХУЛИГАНЫ. НАПРАСНО ПИМ СДРУЖИЛСЯ С ЭТИМ СЕРГЕЕМ!

Мать вздохнула, ещё раз пошевелила пальцами и снова пошла на кухню.

От отца второй месяц нет писем…

Отец

Последнее письмо пришло под Новый год.

«Здравствуйте, жена моя Мария и сын Петр! — писал отец. — Средиземное море прошли тихо. Вторую ночь вожусь с движком. Греется и всё. Первый порт теперь будет Конакри. Жители там гвинейцы. Очень прошу тебя, Петр, хорошо учиться. Если обратным ходом будем в Афинах, куплю тебе, Лара, кофтачку. Сегодня на машинный люк запрыгнул из воды кальмар. Нос у него как у попугая. У вас тоже скоро будет жара. Петр, если будешь подклеивать маску, подклеивай 88-м клеем и не бери бэ-эф. Целую вас обоих и за неимением времени кончаю Ваш отец

Иван».

Мать разгладила пальцами письмо, незаметно исправила в слове «кофтачка» «а» на «о» и поставила после слова «кончаю» точку.

Затрещали диванные пружины, Пим вздохнул во сне, повернулся на другой бок.

Тэк-с!

Звонок ещё не умолк. В классе все были на местах.

— Ой, девочки, идёт!! — испуганно шепнула Люда.

В коридоре послышались шаги. Дверь открылась. В класс вошёл новый математик.

— Тэк-с… — сказал он. — Здравстуйте!

Он положил толстый портфель на стол, покосился на кусок мела и циркуль, приготовленные дежурным. Вынул из портфеля папиросную коробку. Достал из коробки свой тонко заточенный, обёрнутый бумажкой мел. Подошёл к доске.

— Тэк-с… — повторил он. — Окружностью называется замкнутая кривая линия, все точки которой равноудалены от общей точки, называемой центром.

Он прищурился, поиграл мелом и неожиданно, одним движением, нарисовал на доске круг. Класс охнул.

На доске торжественно белела замкнутая линия. Все точки её отстояли от центра на равном расстоянии. Циркуль не требовался.

Учитель отошёл от доски и положил мел в коробку.

Белые мерцающие пылинки висели в воздухе. Слышно было, как на первом этаже в физзале шлёпает о пол баскетбольный мяч.

Пим, весело улыбаясь, смотрел на доску…

— Так кто же из вас Меньшиков? — ледяным голосом повторил Виктор Петрович.

Сосед — Толик Сердюк — больно ткнул Пима карандашом в бок.

Пим вскочил.

— Итак, Меньшиков, подойдите к доске и разделите окружность на шесть равных частей.

Озадаченный Пим вышел на середину класса. О чём он думал?.. Ах да, — цирк! Сегодня в пять возле цирка будет ждать Сергей.

Пространство без воздуха

В конце Приморского бульвара стоял громадный полотняный шатёр. Куча динамиков наверху. Из динамиков неслась хриплая музыка:

«Трам-там-там, трам-там-там…» К полотну были пришиты полинялые зелёные буквы:

ЦИРК

Ниже наискосок висел транспарант.

«ПОЛЁТ В КОСМОС»

В углу транспаранта летел, раскинув крыльями руки, розовый человек.

У окошка кассы стояла кучка парней в светлых плащах: Хлыст, Фимка, двое незнакомых и Сергей.

Пим осторожно подошёл.

— Позже не мог? — недовольно сказал Сергей. — Ну, я, братва, пошёл.

— Давай, давай, — сказал Хлыст и бесцветными глазами посмотрел на Пима.

Пим моргнул.

Сергей сунул в окошко кассы две монетки, получил билеты. Вошли в цирк.

В цирке было душно. Призрачно горели голубые и оранжевые фонари.

На ярко освещенной арене стояла пушка. Короткая, без колёс. На лафете — две серебристые молнии.

Напротив пушки в проходе был установлен на растяжках резиновый бак, доверху наполненный водой.

Динамики, гремевшие над головой, замолчали.

Глуховатый мужской голос скороговоркой произнёс:

— Уважаемые товарищи. Сейчас перед вами в аттракционе «Полёт в космос» выступят артисты Всероссийского управления цирков Игорь и Ирина Тузаевы. Полёт выполняет Игорь Тузаев. У пульта — Ирина Тузаева. Прослушайте научный комментарий к номеру: «Космосом называется пространство без воздуха, окружающее Землю…»

Динамики ударили марш, и на арену выбежали маленький щуплый мужчина и высокая крепкая женщина. Оба в костюмах с блёстками.

Женщина подняла руку.

Публика жидко захлопала.

Мужчина стал к пушке и крутанул штурвал. Раздалось гудение. Ствол пушки медленно пополз вверх.

— Для балды крутит, — шепнул Сергей. — Видишь — ногой кнопку жмёт?

Мужчина приставил к пушечному стволу лесенку. Вскарабкался по ней. Свесил ноги в жерло и — скрылся. Динамики загремели барабанную дробь. «Трр-ррр-ррр-р-р-р!!!» Теперь штурвал вертела женщина.

— Пять! — громко воскликнула она-

— Четыре!

— Три!

— Два!

— Один!

— Ноль!

Раздался громкий пороховой треск. Голубой дымок выскочил из пушки. Следом вылетел свёрнутый в комочек артист. Он взлетел к самому потолку, дважды перевернулся, крикнул: «Гоп!» — и с плеском шлёпнулся в воду.

Точно в бак!

Все захлопали.

Артист выбрался из бака. Женщина взяла его за руку, вывела на середину арены.

С артиста на ковёр ручьём текла вода. Он ёжился. Женщина улыбалась и кланялась.

Вместе с толпой ребята вышли из цирка. На площади остановились.

Пим вздохнул.

— Неинтересно, — сказал он. — Я думал, у них ракета будет, скафандры…

— Зачем? — удивился Сергей. — По-моему, хорошо. Видал, как он сложился? А как в воду вошёл? Тренировочка — будь здоров!

Бицепс — во!

Сергей распахнул калитку. Пим вошёл.

Маленький дворик. Калитка, крашенная зелёной краской. Три глухие стены. По выбеленным извёсткой камням тянулись вверх верёвки. По верёвкам бежала повитель.

У одной из стен стоял вагонеточный скат — два колеса на толстой поржавелой оси.

Сергей подошёл к скату, нагнулся, ухватил его и рывком выбросил над головой.

— Уп!

Подержав, бросил. Скат глухо ткнулся в землю.

— Попробуй!

Пим вцепился в скат, оторвал его от земли и уронил-

— Тяжёлый! — пробормотал он.

Сергей согнул руку в локте. Под застиранной добела рубашкой бугром вздулся бицепс.

— Во! — сказал он. Пим потрогал бугор.

— Серёжа, мы скоро с вашими слободскими играть будем, — сказал он. — Ты бы посудил, а то проиграют — побьют.

— Не побьют, — добродушно сказал Сергей.

Он начал снимать с бельевой верёвки гимнастический костюм.

— Серёжа, — снова спросил Пим, — а кто такой Хлыст? Сергей усмехнулся.

— Он пятак пальцами гнёт. Понял? Пим кивнул.

— Ты бы приходил ко мне, — сказал он. — У нас дома машинка. Научу печатать. Ты сейчас куда?

— На Корабельную, в физзал. Секция там сегодня — наши штангисты, с завода.

— Можно, и я?

— Пойдём. На Парковую, а там — на троллейбус.

В другой раз

Слободские улицы все шли вдоль моря. Одна только Парковая выходила к шоссе.

У обочины шоссе стояла Толикина сестра — Лена Сердюк из девятого «а». Через плечо у неё висел фотоаппарат. Увидев Сергея, она помахала ему рукой.

— Куда идёшь? — спросил Сергей. Волосы над Лениной головой светились оранжевым облаком.

— В Корсонес. А ты?

— Да я… — неуверенно проговорил Сергей.

— Идём со мной? Сергей посмотрел на Пима.

— Знаешь что, Пим, в другой раз, — сказал он. — Видишь, как получается! — и протянул Пиму руку.

— Вижу! — ответил Пим и, не оглядываясь, пошёл прочь.

Дональд плюс Джеральд равняется забор

На следующем уроке математик не ушёл на перемене из класса, а, став у доски, написал:

— Буквами зашифрованы цифры от нуля до девяти. Дэ — это пять. Остальные угадайте дома. Для решения этой задачи нужно только дисциплинированное мышление. Не торопитесь.

— Тэ — это ноль! — крикнул Толик.

— Конечно. Ноль пишем, единицу переносим. Шестиклассник с достаточным самолюбием может решить эту задачу за сутки.

Пим подошёл к доске-

…Если Дэ — это пять, то Эр — число больше пяти. Эр — это семь или девять…

Он обернулся. Прямо на него смотрела Зойка. Мимо доски. Мимо задачи. Именно на него.

Степан сидел сгорбившись над листом бумаги. Он писал толстым скрипучим пером. На круглых цифрах перо рвало бумагу и повизгивало.

— Сердюк, что вы хотите спросить? Толик подмигнул Пиму.

— Виктор Петрович, — сказал он, — а правда, что вы считаете математику самой главной наукой?

Виктор Петрович спокойно посмотрел на него.

— Безусловно, — он выпятил челюсть. — Самая главная наука — математика.

Толик торжествующе посмотрел на ребят.

— Греческий учёный Пифагор говорил, что все науки лишь постольку являются науками, поскольку они пользуются математикой. Числом можно описать всё.

— Самая главная наука — це марксизм, — сказал Степан.

Виктор Петрович кивнул. Пим встал.

— А вот футбол, — сказал он, — можно описать только словами.

— Разве? — удивился Виктор Петрович. — А счёт? Ноль-ноль или семь-семь — разве это не соотношение сил? Скорость игроков, число ударов — всё можно обозначить числами. Мало того: футбол — игра. У неё есть свои правила. Существует раздел математики, который изучает игры, — теория игр…

Люда Усанова фыркнула.

— Изучив правила игры, можно построить играющую машину. Машину-математика. Есть машины, которые умеют играть в шахматы. Они считают на три хода вперёд. Выигрывает у такой машины только игрок, который считает дальше, чем на три хода. Это не какая-нибудь особенная машина в виде шахматиста. Обычная вычислительная машина из радиоламп и проводов…

— Виктор Петрович, я решил, — сказал Степан. Он вынес к учительскому столу свой листок.

— М-да, решил, — удивился Виктор Петрович, — скажите, пожалуйста, за двадцать минут! За одну перемену!

Он вертел в руках забрызганный чернилами лист бумаги.

— Эль — восемь, Е — девять… Всё верно. Радуюсь за вас!.. Так о чём же я?

Класс постепенно наполнялся учениками.

— Ах да, о машинах! Хотите, мы построим небольшую вычислительную машину?

— Какую? — крикнул Пим.

— Она будет похожа на забор, — спокойно ответил Виктор Петрович. — Марокко, вы никогда не занимались в математическом кружке? Зайдёте после уроков ко мне. Итак, вторым признаком равенства треугольников является…

Марокко — страна в Африке

Степан Марокко пришёл в класс в начале года. Вместе с Зойкой. Только Зойка издалека, с Севера, а он — из соседних мест, с Херсонщины. С литературой ему не везло. В школе, где учился раньше Степан, всё время болела учительница. Её замещал учитель физкультуры. Отец Степана был трактористом, Весной он брал Стёпку с собой в ночную. Светящимися жуками ползали в темноте трактора. Лязгали стальные гусеницы. Тонко пищала настроенная на районную волну походная радиостанция.

В Приморске отец поступил на автобазу. В двенадцать лет Степан уже умел поднять домкратом «москвич», заклеить прокол. Он тёр непослушным тяжёлым напильником глянцевую резину. Короткими ножницами вырезал заплату. Трогал пальцем «на отлип» намазанное резиновым, остро пахнущим клеем место прокола. Клал заплату, придавливал её кирпичом.

Это всё он знал. Не знал он литературы и ещё одного: откуда у него такая фамилия?

Пим говорит, там живут марокканцы; по жёлтой каменистой пустыне ходят верблюды, и холодным рассветным утром рычат голодные львы.

На кой пёс ему такая фамилия?

Степан оказался в классе старше и сильнее всех.

Его выбрали заместителем председателя совета отряда.

Председателем уже третий год был Пим.

За буквами стоят звуки

Перемена тянулась подозрительно долго.

Опять врут часы-автомат и спит Ксанф!

Виктор Петрович и Лидия Гавриловна сидели в учительской за столом. На коленях у Лидии Гавриловны лежала сумочка. Чёрная, узкая; вместо замка — бронзовая змейка Со свёрнутой на сторону головой.

Виктор Петрович покосился на змейку и вежливо спросил:

— Как у вас учится Меньшиков?

— Пим?

— Какой Пим?

— Простите….. Ребята зовут его Пим. Пётр Иванович Меньшиков.

— Он учится хорошо?

— Пятёрки и тройки. Четвёрок у него почти нет… Вы знаете, однажды он спросил у меня: «В азбуке тридцать две буквы. Что, если выбросить половину?» Я растерялась и ответила: «Нельзя: за буквами стоят звуки». Правда, неубедительно? Ведь некоторые звуки — это несколько букв. Я — йа, ю — йу… По-моему, он учится хорошо, а вот Зинаида Фёдоровна по истории ему ставит тройки.

— На прошлом уроке я отобрал у него водолазную трубку.

— Что ж, у него отец — моряк. В прошлом году я встретила их в Голубой бухте, километров десять отсюда. Меньшиков плавал с маской. Проплыл в двух шагах от меня и не заметил. А отец сидел на берегу, смотрел на него. Смешно смотрел— подперев щёку рукой, по-бабьи. И вздыхал.

Лидия Гавриловна замолчала.

— Я очень люблю их класс, — добавила она, — особенно мальчишек. Говорят, у мальчиков есть два возраста: когда они не моют уши и когда моют. Так у этих — переходный период. Скоро они будут делать причёски, носить узкие брюки и писать стихи. У некоторых окажутся золотые руки, золотые головы, золотые сердца… Очень забавные ребята. Девочки взрослее…

— Да. Мне кажется, самая способная из них — Никольская?

— Конечно. Её дядя — директор музея в Корсонесе. Приехала в прошлом году из Ленинграда. Очень развитая девочка. Из очень хорошей семьи.

Это почти суд!

Очень развитая девочка из очень хорошей семьи стояла в воротах. На руках её были тёткины капроновые перчатки. Ворота — два кирпича.

— Бью! — крикнул Пим и ударил с носка.

Мяч летел, шипя как снаряд.

Зойка закрыла глаза и подставила мячу ладони. Мяч ударился о них, отскочил и покатился в ворота.

— Мазила! — сказал Толик. — Гол!

Зойка закусила губу и, прихрамывая, пошла прочь.

— Сам мазила!

На лестнице она сняла перчатки, сунула их под мышку; дойдя до площадки третьего этажа, нажала кнопку звонка.

— Ну вот, — сказал Зойкин дядя Николай Иванович, открывая дверь, — извольте радоваться. Может, хоть это остановит тебя?

Зойка замерла на пороге.

В руках Николай Иванович держал узкий белый конверт.

— Штраф из милиции. Маша, иди говори с ней сама. Девочка— а на неё приходят повестки, как на последнего хулигана. Ведь повестка — это почти суд! Это привлечение к уголовной ответственности!

Зойка стояла сжав губы и смотрела в пол. На дяде были домашние туфли. Значит, опять не был на работе: болело сердце.

— Только подумать: моя племянница футбольным мячом бьёт окна! Что ждёт нас потом? Ты будешь играть в регби? Заниматься боксом?.. Первый раз встречаю такого подростка.

Зойка шмыгнула носом. Сыграть в регби она мечтала давно.

Карта

И у Пима дома вышел скандал.

Мать плакала. Повестка валялась перед ней на столе. Пим сидел на диване и сухими глазами смотрел перед собой.

На столе рядом с повесткой лежала газета.,

За спиной Пима висела карта. На карте — два полушария. Туго стиснутые сеткой параллелей и меридианов, рвались на волю материки. Синими пятнами штилели моря.

По синему Атлантическому океану плыл отец. Маленькое экспедиционное судно искало тунцов. Оно искало рыбьи стаи и поднимало тралом со дна бугристые, похожие на футбольные мячи кораллы.

На карте полушарий около озера Байконур была нарисована красным карандашом ракета. Когда-то давно Пим мечтал стать космонавтом…

Взгляд Пима упал на газету. Команда «Авангард» перед матчем с «Водником» цепочкой выбегает на поле. Первым бежит капитан команды — Гиви.

А ЧТО, ЕСЛИ?.. НУ КОНЕЧНО, СВОЯ ФУТБОЛЬНАЯ КОМАНДА!

— Мама, мне очень нужна машинка…

Пим запнулся.

Мать встала, молча подошла к столу и сняла с машинки футляр.

В команде должно быть одиннадцать человек. Команда должна называться… Как же она должна называться? Пим сел за машинку и напечатал;

СПИСОК КОМАНДЫ

1. Центр нападения — Меньшиков Пётр.

2. Правый крайний — Степан Марокко.

3. Левый полусредний — Толик Сердюк.

4. Вратарь — Зойка Никольская.

Кончив печатать, он задумался. Четыре человека. Не густо. Название команды он так и не придумал.

Будем играть

Весь следующий день Пим искал игроков. Он собрал их на перемене.

— А шо? — сказал Степан. — Я могу. Мне батька будь здоров чоботы купил!

— Правильно, — Пим оглядел собравшихся. — А вас надо уговаривать?

— Я, понимаешь, посмотрю, — сказал Рафик Мергерян,

— Форма какая? — спросил Теляков.

— Красная с белым, — уверенно ответил Пим. — Можно без формы.

— Если красная, мы тоже будем, — сказал Коля Руденко и посмотрел на брата.

— Если мама разрешит, — пояснил Костя. — И потом, если шахматы…

— Не уйдут твои шахматы, — сказал Пим, — Сегодня — на тренировку, к шести часам. Мяч мой.

Сухой лист

На тренировку пришли все. Играли долго.

— Чтобы забить с углового мяч, надо бить его ударом «сухой лист». Бьёшь сбоку, мяч крутится и заворачивает в ворота. Вот так, — объяснил Пим.

Мяч полетел прямо. Теляков хихикнул.

— Я не вижу «сухой лист», — сказал Рафик, Пим откашлялся.

— А мы читали, — Коля Руденко посмотрел на брата, — что во всём мире только два человека умеют подавать «сухой лист».

— Третий человек в мире — это Пим, — сказал Теляков.

— Телевизор, тебя давно били? — спросил Толик.

— Не ты, — обиделся тот. — Оставайтесь, если хотите, я пошёл!

— Мы тоже, — сказал Костя, — нас мама ждёт. Пим молча пошёл к дому.

По пути он сбил ногой куст шалфея. Куст брызнул на тропинку лиловым цветом, надломился, упал в пыль.

Навстречу по тропинке шёл Сергей. Поравнявшись с Пимом, он весело кивнул.

— Здорово, Пим! Как дела?

— Здравствуй, — сухо ответил Пим и прошёл мимо. ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ, КТО ГОТОВ ПРОМЕНЯТЬ ДРУГА НА ПУЧОК РЫЖИХ ВОЛОС…

«Железный могол»

Это случилось почти двести лет назад.

Маленький австрийский городок шумел, как улей. Городской театр был переполнен, занавес раздёрнут, сцена — пуста.

Ровно в семь на сцену вышел человек во фраке, с афишей в руках.

Развернув афишу, он звучным голосом прочёл: — «Три вечера. Укрощенный гений шахматной игры. Автомат — непобедимый механический шахматист «Железный могол» — демонстрирует своё искусство». Господин, желающий сразиться с машиной, изволит занять место на сцене.

После вступительных слов человека во фраке из-за кулис выкатили странное сооружение — механическую куклу в кресле.

Кресло было прикреплено к шахматному столу, похожему на ящик. Кукла — одета в халат и чалму.

Хозяин автомата — человек во фраке — пригласил желающих убедиться в том, что внутри куклы нет ничего, кроме рычагов и пружин.

Быть машине соперником вызвался местный аптекарь. Потряхивая локонами парика, он взобрался на сцену и занял место за шахматным столом.

Расставили фигуры. Хозяин машины завёл автомат ключом. Игра началась.

Аптекарь двинул вперёд королевскую пешку. Автомат был недвижим. Затем внутри него что-то зажужжало, защёлкало. Автомат поднял руку, взял плохо гнущимися пальцами свою пешку и двинул её навстречу противнику.

В зале раздался ропот изумления.

Аптекарь заволновался. Он без конца поправлял очки, вытирал лицо платком. Конь аптекаря, который вышел вслед за пешкой, попал под атаку. Автомат снял его и с глухим стуком бросил в коробку.

Дальше пошло ещё хуже. Рокировка не спасла короля. Ферзь чёрных ворвался в середину белых фигур. Потеряв ладью, аптекарь сдался.

Вытирая рукой мокрый лоб, он встал из-за доски и, пошатываясь, спустился в зал.

Зрители ошеломленно молчали.

Хозяин автомата смахнул фигуры с доски, раскланялся и укатил автомат за кулисы.

В зале раздались осторожные хлопки.

Расходясь по домам, бюргеры обсуждали виденное.

— Подумать только — машина! — ахали одни.

— Животное электричество! — уверяли другие.

…Так началось триумфальное шествие по Европе механического шахматиста.

Автомат почти не знал поражений. Ничью он делал один раз на двадцать партий.

Если у него кончался завод, автомат замирал с протянутой рукой. Головой он не двигал.

Слава его неслась над городами Европы. Она обогнала пассажирский пакетбот и раньше его высадилась на землю Америки.

Однако здесь «Железного могола» ждал конец. В одном из городов обиженный проигрышем любитель спрятался в публике и закричал: «Пожар!» Публика бросилась к выходу. Сбежал и очередной игрок, сидевший на сцене. Хозяин метался перед кулисами.

Но самым неожиданным было поведение автомата. Он задёргал руками, затрясся, изнутри его послышались проклятия и крики о помощи. Наконец дверцы столика распахнулись, и на сцену выскочил маленький безобразный человечек.

Тайна раскрылась.

В автомате, под столом, сидел горбун — отличный шахматист. Человеку, который волновался, сражаясь с машиной, выиграть у него было очень трудно.

Первая машина, играющая в шахматы, оказалась мошенничеством..

— А мы с вами жуликами не будем, — заключил Виктор Петрович.

Шёл его урок.

— Машина, которую мы начнём завтра строить, — маленькая вычислительная машина. Только из-за того, что она маленькая, она не сможет играть в шахматы. Если сравнивать её с конторскими счётами, у неё слишком мало косточек, чтобы решать сложные задачи. Но простые задачи она решать будет.

Что она будет делать?

— Для того чтобы понять, как устроена машина, я ещё раз напомню вам счёты. Самые обыкновенные счёты, — сказал Виктор Петрович. — Их косточки могут быть переброшены влево или вправо. Перебрасывая косточки влево, мы записываем числа. Можно представить себе счёты, у которых вместо косточек — лампы. Лампы могут быть зажжены или погашены. Зажигая лампы, мы будем записывать числа. Зажигая новые лампы или гася, мы будем прибавлять или вычитать новые числа.

Зажжённые и погашенные лампы… Их можно назвать единицами и нулями. Или двойками и нулями. Наша машина, я сказал, будет похожа на забор. Зажжённая лампа на первой дощечке будет обозначать двойку в нулевой степени, на второй дощечке — двойку в первой степени, на третьей — двойку во второй, и так далее. Чтобы записать число пять, я зажгу одну лампу на третьей дощечке и одну — на первой. Четыре и один — это пять.

Наша машина сама будет складывать или вычитать числа. Командовать будем мы. Мы будем нажимать кнопки на пульте. Будем приказывать: «Сложи, вычти…»

— А дважды два она умножит?

— Безусловно. Завтра после уроков можно начинать работу. Кто хочет помогать мне?

Пим откашлялся и встал.

— Виктор Петрович, — сказал он. — Мы обсудили этот вопрос на совете отряда. Желают все. Но мы решили, что придут отличники и самые дисциплинированные.

— Ну, зачем же самые дисциплинированные? — удивился Виктор Петрович. — Пусть придут те, у кого есть паяльники. Лампы я куплю сам. Нужно шестьдесят четыре лампы. Наша машина будет считать до тридцати двух. Итак, завтра вечером, в шесть часов, в комнате, где раньше была фотолаборатория…

ЭВМ

В фотолабораторию пришли десять человек.

— Кто принёс паяльник, поднимите руку, — сказал Виктор Петрович.

Поднялись две руки.

— Марокко с паяльником — за первый стол, Сердюк — за второй. Паяем платы. — Виктор Петрович начертил на доске схему. — Таких плат, я говорил, должно быть тридцать две.

К Толику подошли Зойка, Теляков и Пим.

— Ты паяй, — сказал Толик Пиму. — Я подожду.

— Включаю! — сказала Зойка и воткнула вилку паяльника в розетку. Паяльник лежал на столе. Над кончиком его закурился голубой дымок. Пим ткнул паяльником в кусок канифоли. На куске выступила янтарная капля. Теперь припой. Зойка щипцами держала два провода. Белый блестящий шарик упал на провода, дрогнул и затуманился. Провода слиплись.

Телякову надоело стоять около Пима. Он ушёл к Степану.

Степан паял — как клеил: припай — провод, припай — провод…

— Ось як, бачишь? — сказал он. Теляков кивнул.

Второй провод у Пима паяться не захотел.

— Да у тебя холодный паяльник! — сказал Виктор Петрович.

Пим поправил вилку, положил паяльник на табурет. Вернулся Теляков.

— Теперь паять буду я, — сказал он.

— Подождёшь! — буркнул Пим. — Напили лучше фанерок.

— Сам пили! — обиделся Теляков. — Не хочешь, не надо, буду сидеть.

Он опустился на табурет.

— Паяльник! — закричала Зойка.

— Ай! — взвизгнул Теляков.

— Ребята, — закричала Зойка, — человек горит! Штаны Телякова потушили.

— Обжёгся? — участливо спросил Толик.

— Не твоё дело! — Теляков сопел и переминался с ноги на ногу.

— Иди домой! — сказал Виктор Петрович. — А все остальные — стоп! Сначала оборудуем рабочие места. Делаем подставки для паяльников.

Число «пи»

От канифольного дыма щипало глаза. Передав Зойке паяльник, Пим вышел в коридор. Он сел на подоконник и стал смотреть, как в чёрном прямоугольнике окна бродят красные и зелёные самолётные огоньки.

Следом в коридор вышел Рафик. В руках его была книга.

— Ты чего зубришь? — спросил Пим.

— Понимаешь, задачка не получилась. Я думал Виктора спросить. Посмотри, пожалуйста.

Рафик открыл книгу.

«Окружность разделена на четыре равные части. Чему равна длина каждой дуги, если радиус окружности — 20 сантиметров..»

— Здесь надо умножить на «пи», — сказал Пим. — Оно равно…

Он начал листать задачник.

Куда девалось это проклятое «пи»?

Хлопнула дверь.

В полутьме по коридору шёл Ксанф.

— И чего собрались? — начал он, обращаясь к мальчикам. — Сколько раз вам говорили…

Пим закрыл задачник.

— Ксанф, — совершенно серьёзно сказал он, — чему равно число «пи»?

Школьный сторож вздрогнул.

— Три и четырнадцать сотых, — пробормотал он, дёрнул головой, постоял, повернулся и пошёл прочь.

Пим снова открыл книгу. «Справочные величины»… «пи» — 3,14, при точных вычислениях 3,141592…» Он свистнул. Ого! Вот так Ксанф!

— Пим, а почему он знает это? — шёпотом спросил Рафик.

В дверях лаборатории показался Виктор Петрович.

— Ну, воины, пора. Убирайте лабораторию — и по домам.

Пим соскочил с окна.

ЛЮБОПЫТНО: КСАНФ ЗНАЕТ ЧИСЛО «ПИ»!

Инспектор

Как только в класс вместе с Лидией Гавриловной вошла полная женщина в пенсне и с портфелем, все поняли — инспектор.

Инспектор села рядом со Степаном.

— Начнём урок, — сказала Лидия Гавриловна. Она заметно волновалась.

Первой она вызвала Зойку. Зойка рассказала о болдинской осени, о сказках Пушкина, о Татьяне.

— Татьяна всю жизнь любила Онегина, а у того настоящая любовь прошла мимо, и он уехал путешествовать. Им овладело беспокойство, охота к перемене мест…

Лидия Гавриловна весело поморщилась: ни болдинская осень, ни Онегин в программу не входили.

Инспектор слушала, полузакрыв глаза, и довольно кивала. Вдруг она заметила стоящего у задней парты Телякова.

— А этот мальчик почему стоит? Он, наверное, хочет дополнить?

— Я не хочу дополнить, — сказал Теляков.

— Он вчера сел на паяльник, — объяснил Пим «Инспектор строго посмотрела на него. Пим проворно закрыл тетрадь. В тетради по литературе был нарисован кит.

… Когда кит ныряет за добычей, он может почти час гнаться за ней не всплывая…

Лидия Гавриловна вызвала ещё Толика, а потом сама прочла наизусть стихотворение Пушкина «Кавказ».

Читала Лидия Гавриловна хорошо.

В классе было тихо. Когда урок кончился, инспектор поднялась и подошла к Лидии Гавриловне.

— Поздравляю вас, — сказала она. — Хотя у меня есть пожелания методического плана, но остальное хорошо. Видно, что вы любите поэта и сумели свою любовь передать детям. Девочка, которая отвечала, знает материал, как восьмиклассница. Очень вдумчивый мальчик, хотя и экспансивный, сидел на второй парте. По его лицу было видно, что у него есть вопросы. Кстати, где он?

Позвали Пима.

— У тебя были вопросы во время урока? — ласково спросила инспектор. — О чём ты думал?

Пим покраснел.

— Не стесняйся, можешь задать этот вопрос мне. О чём ты думал, когда девочка так поэтично рассказывала про осень?

— Я думал, почему кит может сорок минут не дышать под водой, — сказал Пим.

Это сплошной ужас!

У Лидии Гавриловны вздрагивали плечи. Перед ней стоял Виктор Петрович.

— Да успокойтесь же, успокойтесь, — говорил он.

— Вам легко говорить, — прошептала Лидия Гавриловна. — У вас педагогический талант. А я… пять лет училась, преподаю третий год — и всё не так.

— Что вам сказала завуч?

— Зинаида Фёдоровна… сказала: «Вы распустили класс. На уроке у вас стоят. Бросают реплики. Один ученик нагрубил инспектору». А он не грубил. Это Меньшиков. Он сказал правду. Он действительно думал о китах.

Виктор Петрович улыбнулся.

— Распустили класс… Какая ерунда! Вы сами прекрасно знаете, что это не так. Вот вам носовой платок, вытрите слёзы. Это ещё не худшее, что будет с вами в жизни. Я оптимист.

Лидия Гавриловна кивнула.

Прозвенел звонок. Виктор Петрович кашлянул, постоял и направился к дверям девятого «б».

Лидия Гавриловна подняла голову. На сером, истёртом каблуками полу лежали оранжевые квадраты света. За высоким, с откинутой фрамугой окном светилось молодою листвой шелковичное дерево. На ветке, против окна, сидели два скворца.

Лидия Гавриловна прижалась щекой к тёплому стеклу. Постепенно боль и обида прошли.

И зачем только Зинаиде Фёдоровне было кричать: «Это сплошной ужас!»?

Лидия Гавриловна постучала пальцем по стеклу. Скворцы повернули к ней головы.

— Скворушки, скворушки, — сказала она, — я вас знаю, у вас жёлтые носы!

Птицы согласно забормотали.

Южное сияние

Наступил май. С машиной надо было торопиться. Работали каждый день.

— Сегодня начнём монтировать, — сказал Виктор Петрович.

Вечером Пим и Зойка встретились по дороге в школу. Шли по шоссе. Дымилась степь. На горизонте туманной полосой голубело море.

Громыхая и урча, их обогнал самосвал. Он двигался как слон. Чёрные ядовитые клубы висели за ним в воздухе.

— Ух, и отрава! — сказал Пим.

Зойка посмотрела наверх. Вверху было небо. Жёлтое с зелёной полосой. Еле приметная облачная полоса…

Когда Зойка была маленькая, они с матерью жили в Ленинграде.

Как-то она вышла на балкон и увидела небо. Жёлтое небо с зелёным заревом. Зарево разгоралось, обняло полнеба, а затем, задрожав, начало гаснуть.

— Это северное сияние, — сказала мать.

…Зойка посмотрела снова вверх. Зелёная полоса змеилась и медленно уплывала на запад.

— Чего ты? — спросил Пим.

— Видишь, — сказала Зойка, — полоса? Однажды в Ленинграде я видела северное сияние… Может, и это?..

— Тоже ещё сказала, — засмеялся Пим. — Южное сияние, что ли? Это истребитель пролетел. Выхлоп у него знаешь какой здоровый! А зелёное — потому что закат.

Заурчал второй самосвал. Пим поморщился.

— Носит их, — сказал он. — Такая отрава. Дышать нечем.

— И всё-таки это сияние, — тихо сказала Зойка.

Зойка

Отца Зойка не помнила. Отец умер, когда ей ещё не было года. Зойка росла у матери одна. Мать работала врачом. Она была легка на подъём. Часто меняла города. В каждом городе покупала кровать, книжный шкаф и письменный стол. Уезжая — оставляла соседям.

Последний год они жили на Ладоге. На острове.

— Нет, — сказала однажды мать, — тебе надо уезжать. Это не учёба — ходить по льду в школу. Пол зимы училась, пол — гуляла. Я напишу брату в Крым.

Был май. Холодный, солнечный май. Зойка вышла из дома и лесом пошла на северный берег к Монастырской бухте.

Бухта открылась вдруг.

Она начиналась у горбатого скалистого мыса, плавной дугой вдавалась в берег и заканчивалась у развалин монастыря.

В монастыре двести лет назад останавливался проездом Пётр Первый.

Серые скалы с частоколом бронзовых сосен поднимались над озером. У развалин светилась песчаная коса. Добела перемытый волной и дождём песок клином уходил в синее озеро-море.

Никто ещё не был здесь с зимы. Ни один след не пятнал сияющую выпуклую поверхность косы.

Подойдя к развалинам, Зойка остановилась. Был штиль.

Цепляясь за кирпичные обломки, Зойка по монастырской стене спустилась к озеру.

Нехоженая дорога начиналась у её ног и тонула в неподвижной воде.

Зойка поставила ногу на песок. С тихим хрустом надломился верхний, спрессованный ветром слой.

Она сделала шаг. Второй. Песок тонко запел. Она сделала ещё десяток шагов и остановилась. Было тихо. Совершенно тихо. Ей сделалось страшно. Зойка бросилась назад. На вершине скалы она обернулась. Внизу на литой нехоженой поверхности косы чернела оборванная цепочка следов.

— Страшно… — сказала Зойка и засмеялась.

Зелёная тетрадь

Монтировал машину сам Виктор Петрович. Ему помогал Степан. Остальные смотрели. Когда установили на место десять плат, Виктор Петрович объявил перерыв.

— А мы не очень устали, — сказал Толик.

Виктор Петрович улыбнулся.

Вышли в коридор. У машины — она теперь и верно стала похожей на забор — остались Зойка и Пим.

Пим сидел на столе и смотрел на свет радиолампу.

— Пим, — неожиданно спросила Зойка. — Ты помнишь, как я первый раз пришла в класс?

Пим пожал плечами.

— Я вошла во время перемены, а в классе был ты…

— Я дежурил.

— …Я села, долго молчала, а потом спросила: «У вас мальчики с девочками дружат?» Помнишь, что ты ответил?

— Не помню.

— Ты сказал: «А что с ними дружить?» А вы с Толиком по-настоящему дружите?

Пим нахмурился.

— Знаешь, — сказал он, — лучше зачисти провод. Вон тот. Виктор сейчас его паять будет.

— Мне пора домой, — сказала Зойка. — Дяде порошки нужны, у меня рецепт.

Она замолчала. Пим взял провод и начал возиться с ним.

— Знаешь что, — сказала Зойка, — хочешь, я покажу тебе одну тетрадь?

— Какую?

— Так. Чужая. Она у меня в классе.

Она убежала и вернулась с тонкой тетрадью в зелёной обложке.

— Вот, — сказала она. — Ты мне её обязательно отдай. Пим нерешительно взял тетрадь в руки.

— Я ухожу, — сказала Зойка, — ты мне её обязательно отдай, слышишь?

Хлопнула дверь,

Пим раскрыл тетрадь. На первой странице крупными буквами было написано:

«Снежный человек — заманчивая, но недоказанная гипотеза».

На второй: «Может ли девочка дружить с мальчиком? Отвечает 6-й «а». И шли ответы, написанные разными почерками:

«1. Если вы встанете рядом с мальчиком и возьмётесь за руки, — не думайте, он вас не укусит.

2. У нас в классе дружат.

3. Если б я куда-нибудь очень спешила, а кто-нибудь вдруг остановил меня и спросил, можно ли дружить с мальчиком, я бы не задумываясь ответила: «Да, можно».

4. Среди девочек редко встретишь хорошего друга.

5. Девочки не хотят дружить с мальчиками, боятся насмешек.

6. По-моему, все, кто учится в одном классе, должны быть друзьями. Ведь у них одна цель.

7. А почему бы не дружить с мальчиком? Ведь у нас в стране все равны. Важно, чтобы была хорошая дружба, а с кем дружить — с мальчиком или девочкой — неважно».

Под некоторыми ответами стояли инициалы. «Л. У.» — Людка Усанова. А Зойка?

— Пим!

В дверь просунулась голова Толика.

— Ты что делаешь? Что у тебя? Покажи! Давать или не давать?

Пим остановился в нерешительности. Толик подошёл и взял тетрадь.

— Ух, ты! — сказал он. — Вот это да!

Он прочёл про снежного человека и захохотал.

— Я тебе её завтра отдам! — сказал он и сунул тетрадку в портфель. — Пошли домой?

— Я ещё поработаю, — нерешительно ответил Пим. — Мне можно: мать на собрании.

Драка

Домой Пим возвращался в темноте. Чтобы скорее выйти на шоссе, он из улицы свернул в переулок. В переулке горел единственный фонарь. Слышались голоса. Под фонарём, в центре жёлтого круга, стоял, покачиваясь, человек. Он был без кепки, в расстёгнутом пиджаке. В руке держал камень. — Брось, говорю! От фонарного столба отделилась фигура и тоже вошла в круг.

Хлыст!

Пригнувшись, как кошка, Хлыст начал кружить вокруг пьяного.

— Брось кирпич! — негромко повторил он. Пьяный размахнулся. Хлыст наотмашь тяжёлым кулаком ударил его в лицо. Пьяный беззвучно повалился на землю. Пим прижался к забору.

Хлыст нагнулся над пьяным и начал шарить в его карманах. Скрипнул песок. По переулку, насвистывая, шёл человек. Подойдя ближе, он остановился. Сергей! Пим бросился к нему.

Сергей посмотрел на лежащего человека, на Хлыста, схватил Пима за рукав и потянул прочь.

Не успели они сделать и десяти шагов, как их нагнал Хлыст.

Он тяжело дышал. Узнав Сергея, он спросил;

— Откуда?

— Из города.

— Этот с тобой?

— Да.

— Что видели?

— Ничего.

Хлыст приблизил своё лицо к Пиму и белыми глазами посмотрел на него из темноты. Глаза тускло поблёскивали. Правую руку Хлыст держал в кармане.

Пим зажмурился от страха.

Сергей дёрнул его за рукав и повёл улицей вниз к шоссе, где зелёным огнём горели ртутные лампы и шурша проносились автомашины.

Сияющий, полный света троллейбус с прозрачной голубой крышей выплыл из-за угла, проплыл серединой асфальта и исчез, уронив с проводов лиловую цепочку искр.

Я ненавижу тебя!

Ночью Пим не спал. Он метался по дивану. Над его головой раскачивался жёлтый фонарь, и чёрный человек без конца падал в пыльный песок немощёного переулка.

— Что с тобой? На тебе лица нет! — удивилась утром мать. — Ты нездоров?

— Нет, ничего.

В школу он собирался долго, шёл кружной дорогой; проходя мимо переулка, в котором встретил Сергея, вздрогнул. Будто кулаком ткнули в грудь…

В школу он пришёл минут за пять до звонка. Едва вошёл в класс, понял: что-то произошло.

Девочки стояли кучкой у стены. Мальчишки сгрудились у окна.

Они гоготали.

— Чего ржёте? — спросил Пим. — Дайте посмотреть. Мальчишки расступились.

На окне сидел Толик. В руках у него была зелёная тетрадь.

Пим нахмурился и протянул к ней руку.

— Брось ты, давай дочитаем, — сказал Теляков. — Там такое… — Он не закончил. В дверях показалась Зойка.

Мальчики затихли.

Зойка подошла к Пиму. Глаза у неё были красные. Губы сжаты в полоску.

— Если ты хочешь знать, — начала она. Губы её задрожали. — Я… я… никогда не думала, что ты… Я ненавижу тебя. Понимаешь, не-на-ви-жу!

Зойка повернулась и бросилась вон из класса. Люда Усанова подошла и выхватила из рук у Толика тетрадь. Пим попробовал усмехнуться. Чёрт знает, что такое!

Зазвенел звонок. В коридоре послышались шаги Лидии Гавриловны.

Снова Ксанф

Литература… История…. Большая перемена.

Всю перемену Пим простоял в коридоре.

СУМАСШЕДШАЯ ЭТА ЗОЙКА! ВСЕ ДЕВЧОНКИ — СУМАСШЕДШИЕ. ПОДУМАЕШЬ, ТЕТРАДЬ!

Подошёл Рафик.

— Ты чего? — спросил его Пим. Рафик тоже был злой.

— Зинаида тройку в четверти пообещала, — сказал он. — Вот чего.

— За что?

— За Колумба.

— Не знал? Рафик кивнул.

— А что она спросила?

— Сколько у него было кораблей.

— А ты?

— Что я, с ним плавал?

Глаза у Рафика сделались чёрные-чёрные.

— А ещё что она спросила?

— Много.

Позади Пима шаркнул веник. Пим обернулся и увидел Ксанфа.

— Ксанф, — медленно спросил Пим, — ты не знаешь, сколько кораблей было у Колумба, когда он открыл Америку?

Сторож испуганно посмотрел на мальчика.

— «Санта Мария», «Нинья», «Пинта»… — забормотал он. — Три корабля. Отплыли из Палоса 3 августа 1492 года., курсом юго-запад… к Канарским островам…

Рафик с удивлением посмотрел на Пима.

— Нехорошо шутишь, Пим! — сказал он. — У меня дедушка в Ереване. Мы никогда не шутим с ним.

Пим стоял привалясь к стене и смотрел, как удаляется согнутая фигура сторожа.

«СТОРОЖ, КОТОРЫЙ ЗНАЕТ ЧИСЛО «ПИ» И НАЗВАНИЯ КОРАБЛЕЙ КОЛУМБА… ОБ ЭТОМ НАДО СКАЗАТЬ СЕРГЕЮ!

— Пим! — К ним подбежал Толик. — Приходил слободский Пеца из седьмого «а», спрашивал, может, сегодня сыграем? У них тоже семь человек.

— Сыграем, — задумчиво ответил Пим,

— После уроков, за домом?

— Хорошо.

Гол!

На поле вышли: Степан, Пим, Толик, Теляков, два Руденко. Зойка — седьмая по списку, — конечно, не пришла.

— Ладно, в ворота стану я, — сказал Толик. Слободских было семь, капитаном у них был Пеца — длинный семиклассник в бутсах.

— Иди! — подтолкнул Пима Степан. Капитаны встретились посреди поля.

— Разыграем? — спросил Пеца. Пим кивнул.

Пеца вытащил из кармана перочинный ножик, показал его Пиму и спрятал кулаки за спину,

— В какой?

— В левой.

Ножик лежал в правой,

— Мы начинаем! — крикнул Пеца своим. Команды разошлись по местам.

— Давай проиграем, а? — прошептал Теляков. — А то набьют!

Начали с центра.

Слободские сразу пошли вперёд.

Пеца играл на краю. В центре стоял мордатый парень в тельняшке.

— Пеца, пас! — кричал мордатый, и Пеца выкатывал ему мяч.

— Бац! — мяч срывался с ноги мордатого и, вихляя, летел в аут.

В воротах стоял Толик.

Мордатый подошёл ближе к воротам.

— Пеца, пас!

Мяч катился прямо ему в ноги.

Мордатый подцепил носком башмака мяч и со свистом пустил его в Толика. Толик пригнулся.

— Гол!

Понурив голову, Толик побрёл за мячом.

Начали с центра, и тотчас же Пеца, пройдя по краю, вышел к воротам.

Один на один с Толиком. Гол!

Над Корсонесом уныло звенели цикады. Было душно. Над степью кружил ястреб. Заметив в траве суслика, он сложил крылья и камнем упал вниз.

— Три-ноль, — сказал мордатый. — Так пойдёт или ещё воткнуть?

— Ещё, — мрачно сказал Пим.

Перед самым концом игры появился Сергей.

— Ну как? — спросил он. Толик пожал плечами.

Слободские забили ещё гол, Сергей потрепал Толика по плечу.

— А я-то думал! — сказал он. — Пришёл заступаться. Теперь они вас и так не тронут.

Он помахал Пиму рукой и ушёл. Проиграли 0:5. Домой шли молча.

— Ну и хорошо, — сказал Теляков. — А то набили бы морду…

— Тебе, — сказал Толик.

— Как, команда, дела? — спросил Эдик, появляясь из-за дома.

С углового один нечестно забили, — сказал Пим.

— Ясно, — Эдик поправил фуражку. По шоссе шла Лена Сердюк. — А остальные честно?

— Остальные ничего.

Не оборачиваясь, разошлись по парадным.

«ЗАЧЕМ Я ХОТЕЛ ВИДЕТЬ СЕРГЕЯ? АХ, ДА — КСАНФ! ЗАБЫЛ ПРО НЕГО СКАЗАТЬ. В ОДНОЙ КАРТИНЕ ШПИОН БЫЛ ПАРИКМАХЕРОМ…»

— Мяч надо другой купить, — бубнил Толик, — этот из рук выскакивает. А заметил, мордатый всё время в офсайте пасся?..

На третьем этаже хлопнула дверь.

— Толик! — крикнула Лена. — Домой — обедать!

Умножим два на два

Машину закончили перед самыми каникулами.

Летним майским днём Виктор Петрович объявил:

— Сегодня вместо пятого урока соберёмся в лаборатории. Собрались все. Это был великий день.

Машина стояла посреди комнаты. К металлической стойке были привинчены фанерные дощечки. На каждой дощечке— радиолампы, белые стаканчики конденсаторов, красные и зелёные палочки сопротивлений. Паутина проводов…

В маленькую комнатку набилось полно народу.

Виктор Петрович проверил питание. Свет есть.

— Марокко, поставьте переключатель на «счёт». Степан щёлкнул эбонитовой ручкой.

Виктор Петрович проверил изоляцию. Хорошо. Цепь — цела; ещё раз пробежал остриями пробника по контактам.

— Ну вот, — сказал он, — дадим напряжение.

Степан воткнул вилку в сеть. На пульте вспыхнул контрольный глазок.

— Набираю единицу.

Виктор Петрович нажал один раз кнопку.

— Складываю её с нулём.

На пульте зажглась неоновая лампочка.

— Два в нулевой степени равно единице. А сейчас знаменательный миг: умножим два на два. Анатолий, позови Лидию Гавриловну, она в учительской.

Толик выбежал.

Теляков подмигнул Пиму и тотчас же вскрикнул.

— Теляков, что с тобой? — спросил Виктор Петрович.

— Виктор Петрович, он ударился головой о стену. Он больше не будет, — ответил Пим.

Виктор Петрович удивлённо посмотрел на ребят. Вошли Лидия Гавриловна с Толиком.

— Итак, дважды два!

Виктор Петрович набрал две двойки и нажал кнопку умножения.

На пульте зажглись две лампочки.

— Два в квадрате — четыре и два в нулевой степени — единица; четыре плюс один — пять.

— Дважды два — пять!

Лидия Гавриловна весело засмеялась.

— И всё-таки она работает! — сказал Виктор Петрович. — У человечества были ещё большие заблуждения и неудачи. Я верю в технику. Пускай до осени дважды два будет пять. Идёмте по домам. Завтра последний день занятий!

Поздравляю вас с летом!