Одинокие души

Глава 5 Такая любовь убьет мир

Когда я просыпаюсь, вижу на тумбочке вазу с ромашками. Улыбаюсь и гадаю, кто мне их принес. Два года назад я прочла книгу «Язык цветов» Ванессы Диффенбах и узнала, что ромашка обозначает силу в трудные времена. С тех пор это мои любимые цветы, правда, знают об этом единицы.

Уже прошла неделя после аварии. Раны начинают заживать, лицо практически пришло в норму, плечо перестало болеть, и вообще мне стало гораздо лучше. Но за занавесом счастливого выздоровления кроются печаль, скука и одиночество. Кира больше не приходила. Астахов навестил меня всего один раз, и то толком не нашел в себе сил поговорить. Он винит себя в произошедшем и боится смотреть мне в глаза, что кажется безумно глупым. Но Лешу не переубедить. Единственное, чему я рада, так это тому, что он уже выздоровел и выбрался на свободу. Счастливчик.

Сегодня выходной. Больница пуста. Моя соседка по палате, Ларка, уехала с родителями домой, и мне не с кем поговорить даже о погоде. Я перечитала пару книг, прорешала сотню раз билеты по вождению и потеряла смысл в жизни. Неудивительно. Неделя в больнице отнимает его моментально.

Осталось лишь одно: мозговой штурм. Целую субботу я думала о том, что увидела, о своем воспоминании. Мне не дает покоя незнакомый голос. Иногда мне снится, что я падаю и меня подхватывают чьи-то руки. Я оборачиваюсь, но вижу лишь расплывчатый силуэт. И так каждый раз. Падение, загадочное спасение и тайное лицо незнакомца. Этот сон не дает мне нормально отдохнуть. Мама считает, что бессонница – последствия ушиба головы, а я считаю, что бессонница – последствие секретов, которые от меня скрывают. Мнения разные, но исход, к сожалению, один.

Сегодня воскресенье, и я хочу рискнуть, иначе к вечеру меня найдут задушенной костлявыми руками тоски или одиночества. Надев свитер, который мама оставила мне на случай, если я замерзну ночью, я выхожу из палаты. Коридор пуст. Я пытаюсь двигаться быстро, но получается так себе. Осмотревшись, я глубоко вдыхаю и удивляюсь своему безумию. Неужели я способна на такое?

Я пробегаю мимо регистрационного стола и заворачиваю за угол.

Видимо, способна.

Итак, я спускаюсь на первый этаж. Тут людей чуть больше, но они не обращают на меня внимания. В свитере я похожа на обычного посетителя, а не на больного. Осталась лишь одна проблема: на улице холодно, а у меня нет верхней одежды. Но мне наплевать.

Кто сказал, что побег – это легко?

Прохожу мимо охранника, чуть опустив подбородок, чтобы он не заметил синяков на лице, и выбираюсь на свободу. Двери позади, как и больница. Свежий воздух обдает лицо, будоражит кровь, и я закрываю глаза, чтобы в полной мере им насладиться. Я так рада, что сегодня родители работают во вторую смену, так рада, что меня никто не заметил, так рада, что я выбралась. Обхватив себя руками, я открываю глаза и только сейчас понимаю, что мне некуда идти. Радостный огонь быстро угасает. Его тушит холод, который наглыми порывами ветра пронизывает спину, ноги и живот.

На самом деле у меня есть Астахов, его дом и добрые родители. Они примут меня, я уверена. Можно позвонить ему, попросить приехать на автобусе и забрать меня подальше от этого места. Потом вернуться в больницу как ни в чем не бывало и сделать вид, будто я и не выходила на свободу. Почему нет? По выходным лекарства не раздают, докторов отпускают. На моем этаже лишь две медсестры, и им наверняка наплевать на всех, кто остался в отделении. Так что план вполне реальный и безобидный.

Я неуверенно киваю и иду в сторону супермаркета. Там должен быть телефон. Как назло, родители лишили меня и сотового, и ноутбука, и планшета. Они сказали, вредно держать такие вещи в больнице, правда, я-то прекрасно понимаю, что это лишь попытка ограничить меня от внешнего мира. Вдруг я решу связаться с Кирой? Она ведь такая злая и плохая девочка. Она нехорошо на меня повлияет, подаст мне неправильный пример.

Смешно, честное слово.

Когда я дохожу до магазина, у меня сводит руки. Пальцы отказываются двигаться, краснеют, немеют. Я засовываю ладони под свитер, надеюсь, что сумею набрать номер Астахова, сохранив все конечности. Какая нелепая ситуация. Не думала, что когда-нибудь попаду в нечто подобное.

Я добираюсь до главного входа и неожиданно спотыкаюсь. Совершенно безобидное движение вбок приводит мой организм в хаос. Перед глазами темнеет, и я буквально вижу, как здание супермаркета переворачивается. Позже я понимаю, что это не дом прыгает вверх тормашками, а я падаю на асфальт. Руки автоматически выставляю вперед, сталкиваюсь ими с какой-то преградой и крепко зажмуриваю глаза. Меня тошнит, словно я только что несколько минут подряд крутилась на стуле. Мне плохо. Очень плохо. Жар обдает плечи и шею, я борюсь с приступом рвоты и одновременно пытаюсь не умереть на ледяной дороге. Почему-то только сейчас до меня доходит, что две недели в больнице были прописаны мне не просто так.

– Так… – Я пытаюсь ровно дышать. Хочу открыть глаза, но почему-то не делаю этого. Сжимаю руки в кулаки и упираюсь головой в асфальт. Он холодный, становится немного легче. – Все в порядке. – Мне жутко плохо. – Все хорошо. – Совсем нехорошо.

– Эй? Что с тобой? – Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне. Не двигаюсь и не отвечаю. Рядом возникает шум, и я чувствую чью-то горячую ладонь на плече. – Чужачка, ты как? – Нахожу в себе силы приподнять голову, раскрыть глаза и внезапно встречаюсь взглядом с Максимом. Он выглядит обеспокоенным, но я это отмечаю во вторую очередь. Сначала я оцениваю его острые скулы, жгуче-черные волосы и темно-синие глаза. Кожа на щеках слегка красноватая. Наверное, он замерз. – Лия?

Он называет меня по имени, и у меня внутри что-то взрывается. Горячая смесь обволакивает органы, заставляет ощутить приятное ноющее чувство. Опьяневшая и размякшая, я ощущаю действие таблеток, которые оставила мне ночью мама. Возможно ли, что они до сих пор влияют на мой организм?

– Ты меня не поднимешь? – тихо спрашиваю я, обессиленно улыбнувшись.

– Конечно.

Парень аккуратно обнимает меня за талию, и я повисаю в его руках, как маленький ребенок. Не хочется выглядеть слабой, но почему-то мне кажется, что сейчас я могу не притворяться.

– Что ты здесь делаешь, Чужачка? Ты же должна лежать в больнице.

– Я сбежала.

– Сбежала?

– Да. Меня безумно достала вонь, так что я не выдержала и сбежала.

– Очень умно, – причитает Макс. – Тебе еще рано самостоятельно передвигаться. К тому же на улице небезопасно, разве Кира не предупреждала тебя?

– И все ты знаешь, – протягиваю я и откидываю назад голову. Приходится признать, что находиться в руках этого парня не только приятно, но и привычно.

– Я должен отнести тебя обратно.

– Нет!

– Да! Ты хочешь навредить себе еще больше?

– Какое тебе дело?

– Так, пойдем. – Максим двигается в сторону больницы, и я начинаю раздраженно вилять ногами.

– Отпусти меня!

– И не подумаю. Если тебе не важна своя жизнь, значит, о ней позабочусь я.

– Прекрати! – кричу я. – Какая разница, хорошо мне или плохо? Тебе-то что?

– Сделай одолжение, – улыбается он, а затем холодно добавляет: – Замолчи.

– Отпусти меня, или я буду кричать! – воплю я, а парень смеется. – Я серьезно.

– Чужачка, кому ты нужна? Кричи, конечно, сколько влезет. Но людям плевать.

Недовольно щурю глаза и вдруг замечаю, что мы практически подошли к больнице. В голове вертятся разные варианты, но ничто не поможет, только не с этим человеком.

– Максим, пожалуйста.

– Просто молчи.

– Выслушай, – шепчу я. – Я не собираюсь убегать из больницы навсегда. Мне просто необходима передышка. Там ужасно скучно и воняет жутко. Я ведь не сломала себе ноги и не повредила позвоночник. Мне позволено ходить, двигаться. Так почему же не сделать этого на улице, где я хотя бы могу нормально дышать?

– Чужачка…

– Всего несколько часов, и я вернусь. Обещаю.

Парень неуверенно останавливается и смотрит на меня. Не знаю, что он там видит, но неожиданно его взгляд смягчается.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да. Ты вправе решать сама, чего хочешь. – Его слова удивляют. Я послушно киваю и выдыхаю накопившийся в легких воздух. – Но…

– Так и знала! – бросаю я, перебив его. – Конечно, будут какие-то условия.

– Безусловно, – улыбается Макс. – Одна ты никуда не пойдешь.

– Отлично. Я как раз собиралась позвонить своему другу.

– С ним ты тоже не пойдешь.

– Это еще почему?

– Потому что я так сказал. – Максим хитро сужает глаза. – Я тебя нашел, я позволяю тебе выйти на свободу, и я за это ответственный. К тому же навыки первой медицинской помощи приветствуются. Иными словами, с тобой пойду я и только я.

– Очень смешно, – неохотно протягиваю я. – Ты ведь шутишь?

– Нет. Я абсолютно серьезно.

– Господи, но зачем я тебе? Обуза на день – это такое развлечение сейчас у золотой молодежи?

– Мне просто нечего делать.

– Так это от безысходности.

– Расценивай мое предложение как хочешь, – улыбается парень. – Итак, как человек знающий, я прекрасно понимаю, от чего бы ты сейчас не отказалась.

– И от чего же? От другой жизни?

– Нет. От еды, Чужачка. От нормальной, человеческой еды.

Хочу ответить что-нибудь едкое, но вдруг осознаю, что в этом нет смысла. Он прав. Я безумно проголодалась.

– Допустим, я согласна, – аккуратно предполагаю я.

– Допустим, я и так это знал.

– И куда мы пойдем?

– Даже не знаю. Судя по твоему виду, в ресторан нас не пустят. – Макс пристально смотрит на меня, и я вдруг вспоминаю, что выгляжу отвратительно. Кроме того, что на мне спортивные штаны и растянутый старый свитер, я не мыла голову уже несколько дней и вместо лица у меня гигантский синяк. Мне становится стыдно, и я отвожу взгляд. – Да, и в кафе тоже…

– Прекрати! – рявкаю я.

– Не любишь правду?

– А ты любишь оскорблять людей?

Парень усмехается и начинает двигаться в противоположную от больницы сторону.

– Не беспокойся, Чужачка, – ласково произносит он, и я непроизвольно поднимаю глаза, чтобы убедиться в искренности его интонации. – Ты прекрасно выглядишь.

– Ну да.

– Так и есть. Пара синяков не портят тебя. Поверь.

– С чего мне тебе верить?

– Я мужчина. Я могу отличить истинную красоту от поддельной.

– Неужели? – Я пытаюсь говорить непринужденно, хотя его слова смущают меня и заставляют краснеть. – И как же ты это делаешь?

– Давай я не буду раскрывать всех своих секретов.

Парень хмыкает, а я замечаю в нескольких метрах от нас его машину.

– Не думала, что окажусь в автомобиле так скоро, – шепчу я. Становится не по себе. Вспоминаю рыжее пятно, крик Леши и невесомость. Закрываю глаза и встряхиваю головой, надеясь избавиться от этих мыслей. Но они не уходят. В голову вдруг приходит бредовая идея: как я буду сдавать на права, если теперь столбенею при виде машин?

Максим останавливается. Он колеблется, я это чувствую, пусть и не вижу его лица. Мне внезапно становится стыдно: я опять веду себя как трусиха. Хочется скрыть страх, но я не могу этого сделать. Тело реагирует отдельно от разума, и мне остается лишь надеяться на то, что сердцебиение чуть сбавит темп в ответ на мои мольбы и просьбы.

Оно этого не делает.

Неожиданно Макс проводит пальцами по моим скулам, медленно и нежно, и я ошеломленно распахиваю глаза. Мне хочется сказать что-то, но я молчу. Смотрю в темно-синие глаза парня и не могу пошевелиться. Он изучает мое лицо, мою шею и плечи. Его интерес привлекает. Медленно парень движется по моей ключице кончиками пальцев, поднимается к подбородку, останавливается на щеке. Создается впечатление, будто он сканирует мою кожу. А затем он вдруг смотрит мне в глаза, и столько волнения и жажды в этом взгляде, что теперь я слышу биение своего сердца во всем теле, ощущаю его повсюду. Кажется, что я способна не отрывать взгляд от его глаз вечно, ведь там столько уверенности, столько храбрости. Если бы Макс был моим другом, я бы смогла на него положиться, смогла бы найти в нем опору и защиту.

Если бы Максим был моим.

– Я не позволю тебе пострадать, Лия, – шепчет он, и у меня пробегают мурашки по спине, волоски на руках, шее поднимаются, электризуются, дыхание становится тяжелым. – Со мной ты в безопасности, слышишь? Со мной ты можешь ничего не бояться.

Наши лица безумно близко. Я ощущаю его горячее дыхание, а он слышит, как я вздыхаю. На несколько секунд мне кажется, что движение вокруг остановилось и сейчас вся жизнь сосредоточена лишь здесь, в паре сантиметров между нами. Однако иллюзия покидает меня. Максим неожиданно отстраняется и растерянно выпускает меня из объятий.

– Так что… – он откашливается, – так что можешь не волноваться.

Мне так много хочется сказать ему, но я не могу вымолвить ни слова. Киваю и осторожно сажусь на пассажирское сиденье, едва парень открывает мне дверь. Он обходит автомобиль, а я до сих пор ощущаю тепло его рук на лице и испытываю такую дикую неловкость, словно сделала нечто плохое и запретное.

Он садится за руль, я боюсь повернуть голову в его сторону. Вдруг он увидит мои красные щеки или заметит пот на лбу?

– Тебе холодно?

– Немного.

Он заводит машину и включает печку.

– Скажи, когда согреешься.

– Хорошо.

Дрожащими руками пристегиваюсь. Парень нажимает на газ, и меня впечатывает в сиденье так грубо, словно в меня ударил неистовый поток ветра. Дыхание сбивается. Мы едем медленно, а мне кажется, что мы летим. Обеспокоенно смотрю по сторонам, пытаюсь наблюдать за проезжей частью, но бессмысленно. Меня до сих пор тошнит, перед глазами вертятся дома, деревья, люди, и я не могу сфокусироваться.

– Чужачка?

– М?

– Ты как?

– Все нормально. – Сглатываю и выдавливаю улыбку. – Разве не видно? Все отлично.

– Я вижу лишь панику. Успокойся. Я вожу уже пять лет. – Заметив мой удивленный взгляд, он добавляет: – Из них три года – легально.

– Максим, все хорошо.

– Поэтому ты сейчас порвешь пальцами мое сиденье?

Я опускаю взгляд на свои руки и испускаю громкий вздох. Ногти впились в чехол, словно одичавшие пиявки. Резко высвободив сиденье, я прижимаю ладони к коленям и откидываю назад голову.

– Прости, – трудно дышу. – Прости, я не хотела.

– Ничего страшного. Может, остановиться?

– Нет, не стоит.

– Если тебе плохо…

– Прекрати вести себя так, словно я инвалид и умру через несколько дней, – серьезно говорю я и смотрю на парня. – Да, мне не по себе, но это не значит, что ты должен жалеть меня или испытывать сочувствие.

– Я лишь не хочу, чтобы тебе стало хуже. Дело не в жалости, а в волнении.

– А ты не волнуйся. Я ведь не настолько слабая, чтобы умереть от бешеной скорости в сорок километров в час. Это, конечно, очень жутко и опасно. Но я переживу.

Максим усмехается и смотрит на меня как-то по-новому. Наконец я замечаю в его темно-синих глазах уважение. И мне льстит это. Ужасно льстит.

– И куда ты, Чужачка, хочешь, чтобы мы поехали?

– Ты прав насчет моего внешнего вида, – признаюсь я и стягиваю волосы в тугой хвост. – Выгляжу я так, словно только что восстала из мертвых. Пугать людей в кафе не стоит, так что обойдемся без еды.

– Я так не думаю.

– Не думаешь, что я плохо выгляжу, или не думаешь, что стоит обойтись без еды?

– Оба твои варианта. – Он подмигивает мне. – Я что-нибудь придумаю.

– И что же? Тут стоять нельзя, – умничаю я.

– Я ненадолго. – Макс паркуется и глушит двигатель.

– Ты куда? – произношу вопрос я в воздух. Максим выходит из машины, закрывает за собой дверь и скрывается за поворотом. – Отлично.

Выдыхаю и оглядываюсь: в салоне чисто, я бы даже сказала – пусто. На панели лежат диски, и я внимательно изучаю их: Nirvana, Radiohead, «Би-2». Отмечаю, что вкус у парня отменный. Будь у меня машина, музыка бы в ней играла такая же. Неожиданно я замечаю еще один диск. Он лежит дальше всех, со стороны водителя. Отстегиваю ремень и тянусь к нему. Диск нелицензионный. Наверняка выборка любимых треков. Я открываю коробку и вижу надпись: Бесстрашному.

Мной овладевает интерес, и, убедившись, что Макса еще нет рядом, я вставляю диск в проигрыватель. Через пару секунд из колонок доносится музыка. Я застываю, вслушиваясь в ноты. Мелодия кажется мне знакомой, но я никак не могу вспомнить, где я ее слышала. Напрягаюсь и чувствую легкое раздражение. Мне всегда сложно вспоминать подобные вещи, но едва начинаются слова, на меня снисходит озарение. В конце припева я очарованно повторяю за певицей:

– Такая любовь убьет мир.

«Маша и Медведи». Задумчиво смотрю перед собой и не знаю, радоваться ли мне очередному восстановлению памяти. Такое чувство, что эта песня когда-то много значила для меня, но ее грустные слова не позволяют ощутить вкус счастья.

Я переключаю трек.

С первых же аккордов узнаю Земфиру. Переключаю. В начале словосочетание: большие города, и я уже знаю, что играет «Би-2».

Данное времяпровождение очень увлекает меня. Мне так нравится угадывать мелодии, восстанавливать в каком-то смысле свои воспоминания.

В предвкушении включаю дальше и неожиданно для самой себя замираю. Почему-то ком застревает где-то в горле, а ладони мгновенно становятся мокрыми. Я недоуменно делаю громче. Еще громче. Начало песни гремит в машине, давит на меня со всех сторон, но я делаю еще громче! Еще! Внутри что-то растет, что-то пульсирует. Сердце неистово бьется, отдает во всем теле, и я придавливаю рукой грудь: боюсь, что оно вот-вот выпрыгнет. Начинается куплет, но я до сих пор не могу понять, кто поет. Слова странные: знакомые и чужие одновременно. Я напрягаюсь. Буквально слышу, как в голове вертятся мысли. Почему-то становится не по себе. Да и дышать трудно, и тело наливается свинцом. Я испуганно понимаю, что ощущаю себя загнанной в клетку. Эта машина – тюрьма, этот запах – прошлое, схватившее меня в свои когтистые пальцы. Страх. Мне вдруг становится страшно. Я обхватываю себя руками и закрываю глаза. Что происходит, что происходит?

– Хочешь оглохнуть? – В машине неожиданно появляется Максим, и я испуганно подпрыгиваю. Смеясь, он убавляет звук, и вся атмосфера безумства испаряется. Закрыв за собой дверь, парень протягивает мне бумажный пакет из «Макдоналдса». – Ужин подан.

– Вообще-то обед, – дрожащим голосом подмечаю я и растерянно киваю: – Спасибо.

– Нашла мои диски?

– Они лежали на панели, я не сдержалась и решила прослушать.

– И как?

– Ну, довольно-таки неплохо. – Мне все еще не по себе. – На диске, который я только что слушала, написано «Бесстрашному». Это ты у нас Бесстрашный?

– Да. Это прозвище мне дали в стае. Но я не люблю, когда меня так называют.

– Почему же?

– Давай договоримся: вопросы только во время трапезы. – Парень откладывает свой пакет на заднее сиденье и заводит машину. – Предлагаю остановиться в парке, здесь меня в любой момент могут оштрафовать.

– Как скажешь. – Я с любопытством смотрю на Максима и замечаю татуировку на его шее. Кобра. Хочется спросить, откуда она, но я сдерживаюсь.

На самом деле это первый человек, который отложил разговор на несколько минут, а не на несколько месяцев. Поэтому я слушаюсь и еду молча вплоть до парка. Когда мы приезжаем, Макс паркуется под огромным деревом, выключает ближний свет и глушит двигатель. Отодвинув свое сиденье чуть назад, он берет пакет с едой и принимает положение полулежа. Я бы хотела сесть так же, но мне не позволяет больная спина. Выдохнув, я прижимаю к себе ноги и откидываю назад голову.

– Не думала, что проведу выходные в твоей компании, – признаюсь я. – Очень интересный исход дня.

– Я тоже так не думал, – говорит парень и достает огромный гамбургер. – Но жизнь – вещь непредсказуемая.

– Сожалеешь?

– Это не тот случай, чтобы сожалеть.

– А какой же должен быть случай?

– Два вопроса подряд, Чужачка. – Максим жадно откусывает гамбургер и невнятно произносит: – Так не по правилам. Будем спрашивать по очереди.

– Ладно. – Открываю свой пакет и счастливо улыбаюсь. Картошка фри, чикенбургер, кусочки мяса: голова идет кругом. – Максим – ты мой герой.

– Я знал, что тебе понравится.

Я искренне улыбаюсь и пробую картошку – какое блаженство.

– Задавай вопрос, потому что я хочу задать свой. Ну же!

– Хорошо. – Парень хмурится, а затем протягивает: – Только давай договоримся: ответ не в два предложения, а полный.

– Договорились.

– Тогда вот мой вопрос: когда мы были под мостом, ты сказала, что не помнишь, как на твоем запястье появилась татуировка. Это последствия бурной вечеринки или что-то другое?

Я усмехаюсь.

– Вообще-то, я потеряла память. – Гамбургер в руках парня застывает. – Прошлым летом я упала с крыши пятиэтажного здания, а очнувшись, поняла, что не помню целый год. Врачи сказали, у меня амнезия.

– Эм. Прости. Я не знал. Наверное, с этим трудно смириться.

– Да уж. Я до сих пор не смирилась. – Почему-то меня не смутил его вопрос. Даже наоборот, стало легче, после того как я ответила. – Что ж, не все в жизни так гладко, как хочется.

– Мне жаль.

– Разве мы разговариваем для того, чтобы пожалеть друг друга? Я ведь выжила, так что жалеть меня незачем.

– Ты права. Незачем.

Я киваю и увлеченно прикусываю губу. Хочется спросить о самом важном, но я начинаю издалека:

– Как ты попал в стаю и когда это произошло?

– Чуть больше года назад, мы с братом наткнулись на группу подростков. Они развлекались, прыгая с моста в реку. Полное безумие. – Максим улыбается. – Парни привязывали себя к железному бортику и ныряли в тридцатиметровую пропасть. На удивление, мне захотелось попробовать.

– Ты просто псих! – восклицаю я. – Это же опасно!

– Я стал Бесстрашным не потому, что раздавал всем цветы, Чужачка. Естественно, было опасно, но разве меня это волновало? Я настолько полюбил такие развлечения, что собрал с братом свою собственную компанию, где люди могли совершать безумные поступки и получать от этого удовольствие. А главное – получать удовольствие без последствий.

– Шестнадцать погибших подростков – разве это не последствия? – осуждающе спрашиваю я.

– Ты ничего не знаешь, так что, прошу тебя, не делай скоропалительных выводов.

– Подожди, – меня вдруг озаряет, – ты сказал, собрал стаю с братом. Получается…

– Да. – Макс откусывает гамбургер и пожимает плечами. – Шрам, или говоря человеческим языком – Стас, мой родной брат.

Я ошеломленно выдыхаю и только сейчас осознаю, какой была слепой. Сходство в их внешности очевидно: острые скулы, прямой нос, черные угольные волосы, смугловатая кожа. Лишь глаза разные, но я уверена: присмотревшись, я бы и там нашла нечто единое. Возможно, в заблуждение меня ввела рана на лице предводителя. Она изменила не только внешний облик парня, но и внутренний. И все же, как я могла так облажаться?

– Что ж, моя очередь. – Максим не ждет, пока я приду в себя, спрашивает. – Почему тебя так интересует стая? В чем подвох?

– Подвоха нет. Я наткнулась на вас случайно, потому что хотела спасти сестру. – Я серьезно смотрю на парня. – Что ж, на самом деле ваше сборище представлялось мне рассадником отморозков, которым наплевать на свою жизнь и на общепринятые правила. Вы делаете что хотите, когда хотите и где хотите. Я считаю это аморальным образом жизни. Точней, я так считала. Но сейчас, – мне приходится придвинуться чуть ближе к Максиму, потому что сказанные мной слова являются страшной тайной, – но сейчас я понимаю, что ошибалась. Мое мнение насчет того, что в ваших телах вместо крови течет адреналин, не изменилось, но я вижу что-то еще, что-то, что жутко влечет меня. И пока я не пойму, что это, я никуда от вас не денусь.

Макс улыбается.

– Интересный ответ.

– Я хочу говорить честно, чтобы потом не было недопониманий. Скажи мне, стаю основали ты и твой брат. Так почему же бразды правления в его руках? Почему вы не командуете вместе? Возможно, тогда бы удалось избежать многих смертей и трагедий.

– Мне это не нужно.

– А Шраму нужно?

– Пойми, пусть мы и родные братья, у нас совершенно разные жизненные принципы. Я – участник, он – организатор. – Парень выдыхает. – Руководить должен один человек, и я рад, что не мне представилась эта возможность.

– Считаешь, из тебя вышел бы плохой предводитель?

– Я не знаю и даже не хочу об этом думать. Тебе кажется, что Стас – корень зла, что он причина всех наших бед и несчастий. Но ты глубоко ошибаешься. Мой брат готов пожертвовать всем, что у него есть. Он не даст свою стаю в обиду, я знаю это. Если бы у меня был выбор, я бы доверил свою жизнь именно ему, потому что… – Парень громко выдыхает. – Потому что это его призвание! Он так долго не мог найти себя и сейчас наконец нашел. Стас отличный предводитель и верный друг. Я уверен в нем так же, как уверен в самом себе.

Я вспоминаю, как на перроне Шрам отодвигал подростков ближе к центру вокзала, как он предупреждал нас не терять голову во время испытания. Но это кажется такой мелочью по сравнению с тем, когда я просила его помочь освободить Карину из куба, а он стоял и бездействовал. Спорные чувства, и я не могу понять, в состоянии ли я доверить свою жизнь этому человеку так же уверенно, как Максим. Наверное, пока нет.

– Почему ты стояла на рельсах так долго? – неожиданно спрашивает парень, и я растерянно пожимаю плечами. В его глазах отражаются грусть и какая-то безнадега. Мне не понять этого взгляда. Только не сейчас. Может, чуть позже, но не сегодня.

Я не ожидала такого вопроса и поэтому долго думаю, прежде чем ответить.

– Возможно, – колеблюсь, прикусив нижнюю губу, – возможно, мне понравилось ощущать себя свободной.

– Но ты могла погибнуть.

– Я бы успела отпрыгнуть в сторону.

– Вряд ли. – Макс с горечью улыбается. – Ты должна чувствовать разницу между храбростью и безумством, Чужачка. Глупость не поощряется. Большинство страдают только потому, что переоценивают себя.

– И это мне говорит человек, который прыгает с тридцатиметровой высоты в пропасть, вооружившись лишь толстым канатом.

– Я серьезно.

– Я тоже! – с вызовом восклицаю я. – Откуда берется твоя уверенность в себе? Если тебя прозвали Бесстрашным, значит, ты совершил огромное количество безумных поступков, не колеблясь и не дрожа. Чем я хуже?

– Ты ничего обо мне не знаешь. Нельзя перестать бояться. Каждый раз я понимаю, что могу не вернуться домой, что сильно рискую, но на то у меня есть свои причины. Моя уверенность граничит с безысходностью и апатией. Я потерял вкус к жизни и теперь пытаюсь восстановить его, прыгая с обрыва, кидаясь под поезд и разгоняясь до двухсот километров в час. Адреналин спасает меня от живой смерти. Но зачем это тебе? Зачем ты подвергаешь себя такой опасности? – Он недоуменно качает головой. – Кричишь на свою сестру, но делаешь то же самое.

– Тебе не понять.

– Это ты не понимаешь, Лия. – Я поднимаю взгляд на парня и чувствую, как от него исходит волнение. – Не знаю, чего ты хочешь добиться, но это явно не стоит твоей жизни.

– Следующий вопрос, – раздраженно отрезаю я. – Итак…

– Мы еще не закончили.

– Закончили. Я и так сказала тебе слишком много, так что теперь твоя очередь. – Парень громко выдыхает, а я задаю главный вопрос, который волнует меня больше всего вышесказанного. – Разумней было бы спросить: страдаешь ли ты раздвоением личности? Но я не стану оскорблять тебя и поставлю вопрос по-другому: зачем сначала избивать меня, а потом спасать жизнь? Причем неоднократно.

– Чужачка, – протягивает Максим. – Это глупо!

– Ответь.

– Сама подумай.

– Макс, ты нарушаешь правила. Я задала вопрос – отвечай на него.

– Неужели это не очевидно? – Я качаю головой, и парень громко выдыхает. – Я помогаю тебе, потому что нахожусь в нужное время в нужном месте.

– Что за чушь? – возмущаюсь я. – Хочешь сказать, ты побил меня, потому что находился в нужное время в нужном месте? Тогда это как минимум странно.

– Правила стаи просты – чужаков мы не терпим. Ты – чужая. У тебя не было вариантов: в любом случае ты бы пострадала. Вот только есть одно «но». Пострадать от гематомы на плече или от сломанных ребер? – Глаза Максима становятся яркими, и я невольно засматриваюсь в них, осознавая, что даже в этом отвратительном поступке просвечивается нотка героизма. – Поединок с Костей в лучшем случае закончился бы переломом. Я сделал так, что ты смогла ходить на следующий день. Чувствуешь разницу?

– Но зачем ты помогаешь мне?

– Это уже следующий вопрос.

– Нет. Ты не сказал главного. Почему ты спасаешь меня? Какая тут для тебя выгода?

– Лия, – Макс пожимает плечами, – я не могу по-другому.

– Но почему?!

– Потому что не могу!

Парень поправляет черные волосы и проводит рукой по кожаному рулю. Выдохнув, он поднимает голову, и вдруг наши взгляды встречаются. Готова поклясться, что он, как и я, чувствует нечто электрическое в воздухе. Возникает странное желание приблизиться к нему, согреться, и это желание не пугает меня, а, наоборот, придает сил и уверенности. Я уже второй раз замечаю тягу к Максиму и теперь не могу отрицать, что эта тяга действительно существует. Сердце делает сальто, когда парень поднимает руку и протягивает ее в мою сторону. Кажется, он хочет дотронуться, хочет прикоснуться, и я затаиваю дыхание. Мне не пошевелиться. Мой взгляд прикован к его темно-синим глазам, а они смотрят на мои губы, на мою шею, на мое лицо. Это сводит с ума и одновременно обезоруживает. Я забываю, как дышать. Его пальцам остается еще несколько сантиметров до моей щеки, но я уже ощущаю жар в том месте, где они коснутся лица, уже ощущаю покалывание на коже. Возникает мысль придвинуться чуть ближе, ведь тогда я наконец почувствую его прикосновение, но я быстро отбрасываю эту идею. Мне не по силам даже моргнуть. И когда стук моего сердца становится таким громким, что его смог бы услышать и сам парень, Макс опускает руку. Я разочарованно выдыхаю и перевожу взгляд в сторону.

– Прости, – шепчет он и растерянно отодвигается. Запустив пальцы в густые волосы, Максим откидывает назад голову и вновь произносит: – Прости меня.

– Ничего.

– Нет, правда. Я не хотел.

Вновь поднимаю взгляд на парня и чувствую пустоту внутри: он не хотел. Пытаюсь улыбнуться – не получается. Почему-то день резко переходит в вечер. Становится темно, мрачно и тихо.

– Мне уже пора в больницу, – сообщаю я и заворачиваю пакет с едой. – Отвези меня, пожалуйста.

– Да, конечно.

Он заводит машину, жмет на газ и все это время избегает моего взгляда. Становится еще неприятней. Прикусив губу, я смотрю в окно, наблюдаю за тем, как деревья превращаются в дома, а река – в дорогу. Парк остается позади, и мы въезжаем в город с пылью вместо тумана и с дымом вместо облаков.

В салоне тепло, но мне холодно. Атмосфера непринужденности испаряется, остается лишь колючее недопонимание. От этого я чувствую себя неловко и даже смущаюсь, едва голова Макса на несколько градусов поворачивается в мою сторону.

– Ты знала, что стая перенесла инициацию на конец ноября? – внезапно прерывает тишину парень, и я благодарно выдыхаю. Еще чуть-чуть, и я бы повесилась прямо на дверной ручке.

– Правда? Почему?

– Стасу не понравилось, что ты попала в аварию. Он считает это необычным стечением обстоятельств.

– Это я уже слышала.

– В любом случае я с ним согласен, – заявляет Макс. – Нам некуда спешить. Лучше разобраться сейчас, чем расплачиваться за то, что мы упустили, потом.

– Вы так уверены в том, что аварию подстроили. Но люди ежедневно гибнут на дорогах, и в этом нет ничего сверхъестественного. – Я пожимаю плечами. – Астахов просто не заметил на дороге человека, кажется, человека. Я, если честно, так и не поняла, кто или что возникло перед нами.

– Я предупреждал тебя: быть в стае опасно. У нас много проблем, с которыми не сталкиваются обычные люди.

– Например?

– Например, подстроенная авария.

– Но кому это нужно? – удивляюсь я. – Зачем?

– Трудно сказать, Лия. На другом конце города есть еще одна компания. Сборище отморозков, пытающихся доказать свое превосходство. Я считаю их причастными к данному происшествию.

– Думаешь, здесь загвоздка в банальном выяснении отношений?

– Очень может быть.

– Но ведь речь идет о жизнях людей! – возмущенно восклицаю я. – Вы должны разобраться, иначе пострадает кто-нибудь еще.

– Чужачка, – улыбается Максим, и я замечаю за поворотом больницу. – Мы именно этим и занимаемся.

Мне становится не по себе от того, что кто-то хочет моей смерти. Пробегает холодок по спине, и я вжимаюсь в сиденье, сцепив перед собой руки.

– Не волнуйся, – увидев беспокойство на моем лице, протягивает парень, сбавляет скорость и останавливается напротив здания городского госпиталя. – Ты в безопасности, если не будешь совать свой нос туда, куда не следует.

– По-моему, мы уже поняли, что это мое любимое занятие.

– Тогда будь осторожна и не действуй сгоряча. Иногда поспешные выводы приводят к неисправимым последствиям.

Я киваю и громко выдыхаю.

– Что ж, – поправив волосы, я улыбаюсь, – спасибо за то, что вызволил меня из этой тюрьмы и позволил немного отдохнуть.

– Ну, вызволила себя ты самостоятельно, а я лишь вовремя оказался рядом.

– Уже не в первый раз.

Вновь наши взгляды встречаются, и вновь хочется смотреть на Макса бесконечно долго, но на этот раз я не позволяю эмоциям взять надо мной контроль. Выхожу из машины.

– Лия.

Оборачиваюсь. Парень смотрит на меня и загадочно улыбается, чего-то ждет, но чего? У меня внутренности сворачиваются в трубочку, я еле стою на ногах, пошатываюсь и неуклюже выпрямляюсь. – Инициация перенесена на конец ноября, но это не значит, что стая перестанет собираться. Каждое третье воскресенье мы ходим в бар рядом с набережной, и ты приглашена.

– Что, уже смирился с тем, что я одна из вас? – Мой голос дрожит, но я надеюсь, что он не заметил.

– С этим нельзя смириться. Ты всегда останешься чужачкой.

Я собираюсь ответить что-то колкое, но замечаю, как дергается уголок его губ, и замираю, не в силах вымолвить и слова.

– Но раз уж я решил стать твоим личным телохранителем, я должен находиться рядом. А рядом – это на расстоянии нескольких метров друг от друга. Не больше.

– Мне не нужен телохранитель. Я не такая слабая, как ты думаешь.

– Отлично. В таком случае телохранитель нужен мне.

– Вот как, забавно. – Внутри взрываются огромные шары с горячей жидкостью. Они ошпаривают органы, и мне становится так жарко и душно, что я мгновенно забываю о холоде. Практически не могу дышать, держусь на плаву лишь за счет сохраненного секундой назад кислорода. И это ощущение не покидает меня вплоть до того момента, пока я не договариваю фразу: – Тогда еще встретимся.

– Не сомневаюсь.

Макс закрывает окно, и я отворачиваюсь. Не могу больше смотреть на него, просто не нахожу сил. Бегу в больницу, прижимая к себе руки. Ладони вспотели. Вытираю их о штаны и громко выдыхаю. Слишком странно, слишком просто. Не бывает такого, что ты не знаешь человека, а потом внезапно перестаешь дышать в его присутствии.

Я вхожу в больницу и на пороге случайно сталкиваюсь с женщиной. Тело отвечает на удар и ноет, словно ребенок, которого разбудили. Мышцы шеи схватывает легкая судорога, и мне трудно шевелить головой. Прикусываю губу. Моргаю и пытаюсь взять себя в руки. Выпрямляюсь так сильно, как могу, иду мимо охранника и замечаю, как он выходит на середину прохода, чтобы перегородить мне путь.

Сердце подпрыгивает.

– Куда направляемся? – Голос тяжелый, прокуренный. Я поднимаю взгляд и замечаю седые усы, широкие брови и низко посаженные глаза. Сглатываю.

– Я иду в палату.

– Время для посещений закончилось полчаса назад.

– Вы меня не поняли. Я направляюсь к себе в палату. Выходила подышать.

– Неужели? – Охранник устало выдыхает. – Имя. Фамилия?

– Лия Бронская.

– Так-так… – Мужчина смотрит в толстую тетрадь и ведет по колонке пальцем. – Есть такая. И почему ты выходила? Пациентам, которые лежат в твоем отделении, запрещается покидать территорию больницы.

– Ну а мне разрешили.

– И кто же?

– Родители. Они здесь работает.

Неожиданно охранник усмехается и громко захлопывает тетрадь. Я дергаюсь.

– Они хотя бы сами об этом догадываются?

Хочу ответить, но вместо этого устало выдыхаю. Конечно, они понятия не имеют, что я выходила. Начинает болеть голова. Я морщусь и вновь смотрю на мужчину.

– Пожалуйста, пропустите меня. Этот день был долгим. Я очень устала.

– Ну и кто теперь виноват, что ты не отдыхала в палате?

– Черт, прошу вас. – Возможно, я унижаюсь, но сейчас меня это не волнует. Голова кружится, кружится, кружится. Наверное, так на мой организм действует запах лекарств и старой мебели, который встретил меня с распростертыми объятиями на пороге. – Такого больше не повторится. Я обещаю.

– Ты же понимаешь, что я должен вызвать твоих родителей?

– Не надо. Они не поймут.

– Прости. – Охранник тянется рукой к рации, но я вдруг хватаю его за запястье. Он удивленно вскидывает брови и замирает. Мне самой не по себе, и поэтому я неуклюже разжимаю пальцы и испуганно выдыхаю.

– Пожалуйста. Прошу вас, не делайте этого. – У меня в запасе еще несколько секунд, прежде чем он вновь решит сообщить о моем побеге, и я выпаливаю: – Ко мне приезжал мой парень. Родители не одобряют его, и на этой почве мы сильно ссоримся. Поймите, если они узнают, что он приезжал навестить меня, нам больше не разрешат видеться! Умоляю, мне не выдержать этого!

О да. Актриса из меня прекрасная. Врать я всегда умела, но это что-то новенькое.

Охранник цокает и недовольно складывает на груди руки.

– И мне от этого что? Девушка, есть определенные правила и…

– Прошу вас! – перебиваю я и пытаюсь сделать жалостливый вид. – Пожалуйста. Я больше никуда не уйду. Обещаю! Только позвольте мне вернуться в палату. Мама скоро придет на работу, и она захочет навестить меня. Если меня там не будет… – Я наигранно прикусываю губу и отвожу взгляд в сторону.

– О боги, – хрипя, протягивает мужчина и внезапно раскидывает руки в стороны. – Чтобы больше не попадалась мне на глаза, ясно?

Я киваю и благодарно улыбаюсь.

– Спасибо вам большое.

– Иди уже! – Он переминается с ноги на ногу и бормочет: – Молодежь.

– Спасибо, – вновь шепчу я и срываюсь с места. Надо идти как можно быстрей, пока он не передумал, но головная боль перерастает в нечто большее. Я чувствую, как немеют ноги, вижу, как темнеет перед глазами, и потому неуклюже притормаживаю. Придавливаю рукой живот. Мне плохо. Может, так на меня подействовал свежий воздух?

Где-то в глубине души я радуюсь, что плохо мне только сейчас. Опять быть слабой при Максиме – просто унизительно. Сжимаю руки в кулаки и через силу продолжаю идти по коридору. С трудом преодолеваю лестницу и наконец вижу дверь в свое отделение.

Я с облегчением выдыхаю. Сон наверняка приведет меня в чувство. Подхожу ко входу, протягиваю руку, собираюсь открыть дверь, как вдруг она распахивается мне навстречу. Я еле успеваю среагировать, отклоняюсь назад и прилипаю спиной к стене. Открываю глаза и ошарашенно замираю. Я вижу то, что видеть не должна, то, что видеть не могу физически. Темнота заполняет разум, и приходится сжать кулаки так сильно, чтобы боль привела меня в чувство. Но не помогает. Я не шевелюсь, ощущаю пелену перед глазами и, не веря, прихожу к выводу, что схожу с ума. Закрываю глаза, открываю. Картинка не меняется. Опять закрываю.

– Почему ты не сказала мне раньше, почему? – рычит знакомый голос, и я испуганно прислушиваюсь. – Почему не предупредила меня?

Громко выдыхаю, набираюсь смелости и вновь распахиваю глаза. Нет. Мне это не снится. О боги! Перед собой я вижу девушку. Она такого же роста, как и я, с такими же пропорциями тела. Волосы такие же угольные, вьющиеся, только черный ряд дополняют темно-зеленые пряди, что приводит меня в ужас. Девушка слегка горбится, выглядит злой и испуганной. Разговаривает по телефону и взмахивает руками, злясь то ли на себя, то ли на того, с кем общается. Кеды изношены, выглядят выцветшими и старыми. На ней порванные широкие джинсы и черный мужской пиджак. Его рукава закатаны под локоть, и я замечаю на запястье то, что заставляет меня прикрыть рукой рот. То, от чего мурашки пробегают по телу. Татуировку. «W».

– Ты должна была сказать мне раньше! – вновь кричит моя копия и непроизвольно откидывает назад голову. – Что же он творит?

Я начинаю дрожать. Голова раскалывается на две части, в ней что-то пульсирует и норовит взорваться. Я чувствую это. Перед глазами пропадает пелена, и я смахиваю со щек слезы. Не понимаю, почему плачу. Наверное, мне очень страшно.

– Идиот, – бросив трубку, заключает копия и внезапно начинает двигаться в мою сторону. Я вжимаюсь в стену и с ужасом округляю глаза. Она идет ко мне, она идет на меня! Другая я решительно сокращает между нами дистанцию. Она не собирается останавливаться. Ее лицо поразительно похоже на мое, только в глазах стоит неведомое мне чувство. Уверенность. Действия копии резки и четки. Она кладет телефон в карман пиджака, приближается ко мне так близко, что я чувствую аромат своих же духов, и вдруг испаряется, словно облачная дымка. В одну секунду ее силуэт смазывается, пропадает, и до меня долетает лишь дымка тумана.

У меня немеют руки. Я стою, не шевелюсь, и даже слезы замерли. Замерло все вокруг. Тишина обволакивает меня со всех сторон, и я начинаю прерывать ее громкими, резкими выдохами. Ужас вскипает во мне. Страх давит на плечи, и я готова прогнуться под его тяжестью. Внутри все горит, голова продолжает пульсировать, и тогда я понимаю, что уже не могу стоять на месте. Отмираю, резко отпрыгиваю от стены и несусь в свою палату. Возобновляется плач. Мне страшно, но я не знаю, почему именно. То ли от того, что я сошла с ума, то ли от того, что увидела себя же со стороны. Грубо смахиваю слезы с лица. Еще раз. И еще, и тут улавливаю странный запах. Резко останавливаюсь, поднимаю перед собой руки и вижу на ладонях кровь.

– О господи. – В панике расширяю глаза и вновь провожу пальцами по лицу. Теплая жидкость смешалась со слезами. Откуда она? Несусь в туалет, забегаю и замираю перед зеркалом. Две толстые струи крови медленно стекают по моим губам и по подбородку. Носовое кровотечение. У меня никогда не было ничего подобного! Черт. Включаю кран с холодной водой и испуганно начинаю умывать лицо. Мойка окрашивается в бледно-алый цвет, помещение заполняет запах ржавчины: соленый, стойкий. Я поднимаю голову и вновь осматриваю свое отражение. Порозовевший подбородок практически чистый. Кровь больше не течет. Еще раз повторяю свои действия и еще раз смотрю на себя. Глаза красные от слез. Возле виска небольшой отек, а на щеке две маленькие царапины. Они скоро заживут, я знаю. Я надеюсь.

Облокотившись руками о мойку, опускаю голову и начинаю глубоко дышать. Не понимаю, что только что произошло, но и не хочу понимать. В мыслях смешиваются события, мне неясно, как же так вышло, что встреча с Максимом переросла во встречу со своей копией. Такого не бывает. Это ненормально.

Первое, что приходит на ум – это травма головы. Отсюда носовое кровотечение и пульсирующая боль. Возможно, мой мозг создал галлюцинацию. И это лишь последствие аварии, а не психическое расстройство.

Хочется рассказать о случившемся маме, спросить у нее совета. Возможно, я должна принять лекарства, пройти курс лечения. Но тут я неожиданно понимаю, что подобная искренность приведет меня к дополнительным «каникулам» в больнице, и поэтому отбрасываю эту идею. Все что угодно, но только не продление срока в этом месте.