Одинокие сердца (ЛП)

=== Глава 14 ===

Поцелуи… Сладкие, чувственные, пьянящие поцелуи сводили его с ума и заставляли трепетать. Трепетать! Люциус Малфой, пятидесятилетний солидный мужчина дрожал от нежных, почти невесомых поцелуев!

Он стоял в спальне, сжимая хрупкую ведьму в объятьях. Магия переполняла их: тёплое янтарное свечение окутывало Гермиону, а вокруг Люциуса, искрясь словно снежинки, вращались сверкающие кристаллики. Разноцветные сияющие вихри кружились, сливаясь воедино и растворяясь друг в друге.

Невесомо танцуя на прекрасных, цвета красного дерева волосах Гермионы и придавая мерцающий опаловый блеск серым глазам Люциуса, озорные лунные блики дразнили чувства, превращая действительность в сказку. Волшебство призрачного лунного света освобождало их от сомнений и забот, будило беспечность и чувственность, заставляя забыть о прошлом и будущем. Для них существовало только сейчас, только объятья друг друга, только страсть и огонь.

Выпустив Гермиону из рук, Люциус низко и глухо выдохнул:

— Раздень меня.

Беспрекословно подчинившись приказу, она медленно развязала шейный платок, неспешно, одну за другой расстегнула пуговки, поочерёдно снимая и отбрасывая в сторону его многочисленные одежды и наслаждаясь каждой минутой. Когда нежные пальцы коснулись тела, Люциус не смог сдержать восторженного, гортанного стона, отозвавшегося у неё внутри мелкой дрожью. Едва касаясь, Гермиона благоговейно ласкала гладкую, словно отшлифованный мрамор кожу. Великолепие этой зрелой мужской красоты завораживало. Запах его пьянил сильней вина, горящий страстью взгляд и часто вздымающаяся грудь кружили голову.

Когда лёгких прикосновений стало недостаточно, Люциус скинул с её плеч шёлковый халат и увлёк за собой в постель. Впервые за всю их недолгую историю он позволил Гермионе вести в любовном танце. Та с готовностью приняла роль, заставив его улечься на спину и оседлав крепкие бёдра. Он был полностью в её власти, сдавшись на милость победительницы. Поддразнивая, Гермиона медленно скользила губами, вкушала его, смаковала, боготворила каждый дюйм этого великолепного тела, пока Люциус не взмолился хриплым прерывающимся голосом:

— Возьми меня, милая… Позволь войти в тебя… Почувствовать тебя…

Приподнявшись на коленях, Гермиона медленно, мучительно-медленно начала опускаться, наслаждаясь болезненно сладкой дрожью, пока Люциус проникал, скользил внутрь горячего, влажного тела. И когда оказался полностью в ней, одновременно раздались его гортанный вскрик и протяжный стон Гермионы, объявляющие о слиянии и единстве двух душ, сердец и тел. В эту секунду обоим показалось, что мир замер вокруг них, время остановило свой бег, а земля прекратила вращение. Но вот горящие взгляды встретились, и сердца забились с удвоенной силой. Они начали древний, как сама жизнь, танец, и мир родился заново, а время и земля возобновили вечное движение в унисон с любовниками.

Она была прекрасной мечтой, соблазнительной сиреной и вела обоих к кульминации с такой уверенностью и страстью, что Люциус совершенно потерялся в захвативших его ощущениях.

Конечно, позже ночью он заставит её покориться, и она отдастся ему вся, без остатка много раз. Но сейчас… Восхитительный образ движущейся на нём Гермионы — её порозовевшая, шелковисто мерцающая, нежная кожа и янтарные глаза, полузакрытые в экстазе; вишнёво-красные, припухшие от поцелуев губы и дикие, разметавшиеся по хрупким плечам кудри; тяжёлые, налитые груди и округлый животик — всё это останется в его памяти навсегда, подогревая желание и сводя с ума…

Снова и снова они утоляли безумную жажду, наслаждаясь друг другом, пока наконец в полном изнеможении не достигли финала.

Они лежали в своей постели, сплетясь в единый клубок истомлёно-расслабленных тел, шёлковых простыней, кудрей Гермионы и локонов Люциуса.

— Я должна идти, — сказала она, придя в себя.

— Останься… Никто не ждёт тебя дома… только холодная постель и горькое одиночество… Спи…

Сильные руки Люциуса крепко обняли Гермиону, а мерный стук его сердца успокоил и погрузил в сон.

Её разбудило безжалостное солнце, нещадно слепившее глаза колючими лучами. Люциуса рядом не было, и Гермиона лежала в постели одна.

Утро принесло с собой осознание того, что она натворила. Неуловимая эйфория ночи испарилась, исчезла с первым лучом солнца, отпустив на волю растерянность, чувство вины, отчаяние и печаль. Жестокая реальность неумолимо пронзала Гермиону острыми иглами мрачных, тяжёлых мыслей, заполнивших разум.

«Это не любовь!.. Это предательство!.. Настоящее предательство!..»

Они звенели в голове всё громче, вызывая нестерпимое желание убежать, спрятаться ото всех и от себя. Гермиона поспешно вскочила с постели, но тут дверь отворилась, и в комнату вошёл полностью одетый Люциус.

— Доброе утро.

Его свежевыбритое лицо не выдавало никаких признаков замешательства или сомнений, на тонких губах играла мягкая, довольная улыбка. Обнаженная Гермиона застыла посередине комнаты, отчаянно пытаясь найти свою одежду. В следующее мгновение в руках Люциуса появился халат.

— Ты не это ищешь, дорогая?

Нервно закутавшись в него, Гермиона крепко-накрепко завязала пояс. Почувствовав её напряжение и неловкость, Люциус замер, пристально наблюдая за недавно такой родной, а теперь неприступной и чужой женщиной. Его улыбка поблёкла, постепенно сменяясь привычной высокомерной холодностью.

— Ты собиралась сбежать, Гермиона, не так ли?

— Нет, — она едва нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. — Что мы творим, Люциус? Что с нами происходит? Я уже ничего… ничего не понимаю! Что делать дальше, как вести себя, чем оправдываться?..

Почувствовав, что нижняя губа начинает дрожать, Гермиона с силой её прикусила. Заметив это, Малфой подошёл к ней и провёл подушечкой большого пальца, стирая крошечную алую каплю крови. Мягкие губы сами раскрылись навстречу неожиданной ласке, и стоило тихому вздоху нечаянно сорваться с её уст, тут же Люциус настойчиво прильнул к ней. Его язык нежно прошёлся по припухшей губе, стараясь успокоить боль, заласкать чувствительную ранку. У Гермионы от нахлынувших ощущений закружилась голова, и она почти потеряла контроль над собой… Почти…

Люциус целовал её податливые губы, отлично понимая, что ещё минута, и она придёт в себя, оттолкнёт его. Но не смог устоять: Гермиона делала его таким слабым… Стараясь не думать о последствиях, он вкушал эти сладкие уста, пока предоставлялась такая возможность.

— Нет! Пожалуйста, Люциус, прекрати, — маленькие ладошки упёрлись в его грудь. — Надо остановиться. Это неправильно, и мы оба знаем это.

Тяжёлый, удушливый гнев ядовитой змеёй скользнул в сердце Малфоя.

«Так ничего и не поняла до сих пор! Она уже моя, я заявил на неё права и не собираюсь отступать, сколько бы она ни сопротивлялась».

— А вот и гриффиндорская мораль проснулась, — он холодно и зло ухмыльнулся. — Довольно поздно для угрызений совести, тебе не кажется, Гермиона?

Она вздрогнула от этого ледяного тона и, отлично понимая причины растущего гнева, взмолилась:

— Ты сам знаешь: необходимо прекратить… то, что происходит между нами… Люциус, пожалуйста, не ищи меня больше… Прошу тебя… дай побыть в одиночестве и во всём разобраться…

— Пытаешься сказать, что бросаешь меня, ведьма? Никто и никогда не отвергал Люциуса Малфоя. Слышишь? Никто и никогда.

Тень грустной, безнадёжной улыбки коснулась алых губ, и, не глядя на него, Гермиона тихо возразила:

— Я не могу бросить тебя… Хотела бы, но, увы, не хватает сил… Поэтому прошу… отпусти меня, Люциус. Не мучай… — её губы снова задрожали, а глаза наполнились слезами.

Мгновенно гнев его испарился, лицо озарилось состраданьем, и он неосознанно поднял руку, чтобы стереть её слёзы, приласкать, успокоить. Однако в следующую же минуту фирменная малфоевская холодность непроницаемой маской скрыла бушевавшие чувства, и Люциус опустив руку, отступил назад.

— Ну что ж… Как прикажете… Я сделаю всё именно так, как вы пожелаете, миссис Уизли. Уверен, дорогу домой вы знаете. До свидания.

И ушел… Оставил Гермиону, как она и просила — в одиночестве, в слезах и с разбитым сердцем. С трудом собрав остатки самообладания, она каминной сетью добралась до квартиры.

Стоило ей только шагнуть в собственную гостиную, как раздался ещё один гневный возглас.

— Гермиона! Может пора объясниться?

Возмущённый тон и ярость, полыхавшая в зелёных глазах, указывали на то, что Поттер был не на шутку разозлён. Но Гермиона сейчас находилась в таком разбитом состоянии, что не заметила его негодования.

— Гарри!

Увидев лучшего друга, она бросилась ему на грудь, задыхаясь от сдавленных рыданий, слёз, невнятных жалоб и на корню пресекая все его попытки наброситься с укорами.

Когда накануне вечером, побывав в квартире Гермионы, Гарри обнаружил, что подруги нет дома, а утром она так и не появилась, он каким-то шестым чувством понял, что та находится у Малфоя. Ярость закипела в его сердце. Он чувствовал себя преданным и еле сдерживался.

Однако сейчас, когда виновница (и его лучшая подруга к тому же) выплакала все глаза в его объятьях, он попросту не знал, что делать: ругаться или жалеть её.

— Гермиона… Гермиона, что он сделал? Скажи мне. Я его убью, честно!

— Нет, — раздался приглушенный ответ.

Тридцать минут спустя, как и в любое другое понедельничное утро, принявшая душ, одетая и готовая показаться миру, Гермиона сидела на кухне.

— Когда это началось? — как будто через силу спросил Гарри.

Он испытывал смешанные чувства: с одной стороны, он понимал, что должен узнать всю правду, с другой стороны, ему очень не хотелось эту правду слышать.

— Когда Люциус спас меня от Долохова, — Гермиона заметила, как вздрогнул друг, услышав имя Малфоя. — Мы вместе прошли этот путь и провели довольно много времени друг с другом. Знаешь, Гарри… Одиночество — страшное чувство… Ужасное, если честно…

Некоторое время они сидели молча, оба глубоко погруженные в свои мысли. В конце концов, вздохнув, Гермиона нарушила молчание:

— Но теперь всё закончилось. Не будет больше ничего…

— Ничего? На самом деле?

Гарри одарил её скептическим взглядом, но Гермиона упрямо кивнула.

— Не смотри на меня так, Гарри, все кончено.

— Я не стану притворяться, что понимаю тебя, Гермиона. Я даже не могу поставить себя на твоё место, чтобы понять. Поэтому раз ты сказала, что всё кончено, значит, всё кончено.

— Спасибо, Гарри… О чёрт, я опаздываю на работу!

Соскочив с места, Гермиона быстро подхватила сумочку и двинулась к дверям, когда друг остановил её, взяв за руку.

— Ну… Ты не торопись… Министерство превратилось в какой-то сумасшедший дом… В фойе пресса дежурит, остальное можешь сама представить… В моём кабинете установлен служебный камин, думаю, лучше всего нам отправиться каминной сетью туда и переждать шумиху. Ты как считаешь?

Мгновенно взвесив предложение друга, Гермиона решительно его отвергла:

— Нет, Гарри. Я не хочу скрываться и доберусь до Министерства как обычно.

Улыбнувшись, Поттер ободряюще потрепал её по плечу.

— Я знал, что ты так и ответишь. Джинни и все остальные уже ждут нас там.

«Она опаздывает».

Люциус стоял в коридоре Министерства. Тёмная ниша надёжно скрывала его от нескромных глаз. Наряду с прессой и толпой любопытных зевак он ждал появления Гермионы. Как только она ушла, Малфой тут же связался с нужными людьми и подёргал за все ниточки, которые только имелись в его распоряжении. Плоды его утренних усилий были налицо: один за другим, корреспонденты и прочие представители прессы расходились по делам, да и праздным лодырям, видимо, поднадоело топтаться на одном месте.

Внезапно по оставшейся толпе прокатилась волна возбуждённого гула. Похоже, что самые настойчивые всё же дождались прибытия главной достопримечательности. И точно — спустя несколько секунд Люциус увидел Гермиону. Она решительно шагала по коридору, а семеро Уизли и Поттер сопровождали её, живой стеной ограждая от назойливых корреспондентов и зевак.

Стоило Малфою её увидеть, в ту же секунду у него перехватило дыхание и пересохло во рту. Он услышал жалобный треск и только тогда заметил, что слишком сильно сжимает трость побелевшими пальцами. Сердце его переполнилось восхищеньем. Гермиона была великолепна — глаза её горели, а кудри неукрощённой гривой обрамляли лицо. Она шагала с гордо поднятой головой, и каждое её движение было полно грации и уверенности в себе.

Люциус удовлетворённо вздохнул: вот она во всей красе — его ведьма, его львица, его новая королева. Их утренняя размолвка не имела никакого значения. Важно только то, что Люциус уже принял решение, и никто не в силах его отменить. Даже она. Просто надо немного подождать, и в конце концов Гермиона поймёт его правоту. Ну, а если она хочет поиграть в «кошки-мышки», что ж… он тоже не прочь поучаствовать в этой игре…