Одинокие сердца (ЛП)

=== Глава 8 ===

Гермиона стояла посреди библиотеки Малфой-мэнора, ясно понимая, что у неё нет ни малейшей причины находиться здесь. Приближалась полночь, и она сама не знала, о чём думала, когда решила появиться в усадьбе в столь поздний час. Честно говоря, настолько невыносимо стало в своём пустом и холодном доме, что она просто шагнула в камин, старательно отгоняя мысли о возможных последствиях.

Рабочая неделя прошла ужасно: тело раз за разом преподносило неприятные сюрпризы — её попеременно мучили то зверский голод, то невыносимая тошнота. Кроме того, добавилась новая пытка: Гермиона стала обострённо чувствовать запахи. Ей даже в голову раньше не приходило, что модные теперь шёлк и кашемир на самом деле пахнут настолько неприятно. Духи же со стойким ароматом просто убивали, выворачивая все внутренности наизнанку.

Настроение у Гермионы теперь стало непредсказуемо, словно морской бриз, а невыносимое бремя одиночества только усугубляло положение. Она, правда, изо всех сил сопротивлялась, стараясь не беспокоить Гарри своими истериками: друга и так захлёстывало чувство вины перед ней. Да и кроме этого у него проблем было выше крыши: беременность жены, топчущееся на месте расследование и прочие обязанности, связанные с работой и не только. А о том, чтобы озаботить своими трудностями Джинни, речи вообще не шло: истеричный плач подруги в середине второго триместра мог принести только непоправимый вред.

Гермиона погружалась в холодный, беззвучный, пустынный на многие мили вакуум одиночества. Она попыталась с головой окунуться в работу и перевод «Сказок барда Бидля», но, к сожалению, этого оказалось недостаточно, чтобы заполнить окружающую пустоту. К четвергу тоска и отчаяние настолько завладели ей, что Гермиона чувствовала себя тяжело больной. Её ничто не интересовало. Всё вокруг стало немило: надоели собственные слёзы, надоело бесконечно перелистывать их с Роном фотографии, но больше всего надоело сидеть одной. И когда сил терпеть уже не осталось, она просто швырнула горсть летучего пороха в камин и назвала адрес Малфой-мэнора.

В поместье было тихо и темно. Гермиона пошла прямиком в библиотеку, надеясь попасть туда незамеченной, но двери были уже открыты, а внутри горел тусклый свет. Видимо, эльфы узнали о её визите и приготовили всё необходимое.

«Бдительность превыше всего», — подумала она.

Уже войдя в библиотеку и остановившись посередине комнаты, Гермиона попыталась решить, что же делать дальше. В принципе выбор был небогат: либо она прислушивается к голосу разума, разворачивается и уходит, пока не застукал хозяин (а она была уверена, что рано или поздно он здесь точно появится), либо проявляет чудеса храбрости и остаётся.

— Страдаете лунатизмом, миссис Уизли? — знакомый баритон нарушил ночную тишину.

Гермиона вздрогнула и, глубоко вздохнув, повернулась к Малфою лицом. Она понимала, что сбегать уже слишком поздно. С усмешкой на губах Люциус стоял, прислонившись к двери библиотеки, одетый в лёгкие вельветовые брюки и простую белую рубашку. Несколько верхних пуговок на ней были расстёгнуты, и внимание Гермионы привлекла его сильная грудь. Под тонкой батистовой тканью ощутимо выделялись широкие плечи и рельефные мускулы. Первый раз за время их общения Малфой предстал в такой непринуждённо-домашней, открытой одежде, и Гермиона, к своему ужасу, глаз не могла оторвать, настолько был красив этот мужчина. Зная, что проиграла, но не в силах что-либо изменить, она словно глупый маленький мотылёк, ошеломлённый жаром и загипнотизированный ослепительным сиянием, летела в бушующее пламя страсти.

— Я польщен тем, что моя библиотека вам всё-таки пригодилась, миссис Уизли, — констатировал Люциус.

Его слова вывели Гермиону из ступора, и она ещё попыталась исправить ситуацию.

— Добрый вечер, мистер Малфой… Да… Я тут книги искала… Мне казалось, я их видела где-то здесь…Но, к сожалению, так и не смогла найти…Ошиблась, наверное… Извините… Так поздно вас побеспокоила… э-э… я… м-м… Мне, вероятно, пора уйти… Спокойной ночи.

Гермиона знала, что несёт какой-то бред, и щёки её просто запылали от стыда.

«Чёрт! — подумала она. — Враньё — явно не мой конёк…»

Прикусив нижнюю губу, она направилась к двери, однако Люциус не собирался давать ей даже малейший шанс к бегству и шагнул наперерез, преграждая выход.

Гермионе пришлось остановиться и поднять взгляд на хозяина. Тот, не отрываясь, смотрел на неё.

— Не думаю, что могу позволить вам сбежать, миссис Уизли, — протянул он. — Вы сами пришли сюда в столь поздний час, и я хочу знать — почему. Так что, пока не объясните своё появление здесь, я вас никуда не отпущу. И, пожалуйста, на этот раз — честно. Лгунья из вас никудышная — явно не хватает практики. Приступайте. Я жду… — и, махнув рукой, замер в ожидании.

Гермиона обеспокоенно вздрогнула под этим вопрошающим взглядом, не зная, что сказать. Но внезапная волна раздражения поднялась, накрыв её с головой, и смыла смущение и неудобство без следа.

— Что ты ожидаешь услышать от меня, Люциус?

Его имя из её уст прозвучало неожиданно для обоих. Малфой приподнял брови в знак удивления, но промолчал.

— Я одна, понимаешь, одна! Только четыре холодных стены вокруг и боль одиночества! Столько боли! Она убивает меня! Вот единственное объяснение, которое у меня есть… — раздражение ушло так же внезапно, как и появилось, и Гермиона тихо добавила: — Я действительно не знаю, почему я здесь.

Они стояли напротив друг друга, совсем близко, и Гермиона видела его глаза. В приглушённом свете библиотеки они сияли мягким серебристо-опаловым блеском, изредка вспыхивая цветными крапинками. Она невольно опустила взгляд ниже.

«Почему я никогда раньше не замечала, насколько чувственны его губы? Не слишком полные, не слишком яркие… Просто идеальные… Они завораживают и манят… А этот аристократический подбородок и твёрдая линия челюсти… бледная кожа крепкой шеи… сильные мышцы груди…».

Вновь она почувствовала себя словно под гипнозом. Глупый, глупый маленький мотылек ничем не мог себе помочь: прекрасное обжигающее пламя влекло её из необозримых просторов холодного одиночества в неизведанный, но такой манящий и необходимый обездоленному сердцу жар опаляющей страсти.

Медленно, сама не веря в то, что делает это, Гермиона подняла руку и прикоснулась к его губам. Люциус не двигался, серые глаза пристально рассматривали её, и только чуть сбившееся дыхание выдавало, что за непроницаемой маской холодности таится волнение. Может быть, он боялся спугнуть её снова, Гермиона не знала, и сейчас ей было всё равно. Пальцы легко пробежались по чёткому рисунку губ, коснулись мужественного подбородка, спустились ниже… к шее, ещё ниже… обвели широкий размах ключиц, а затем… Гермиона медленно раздвинула борта расстёгнутой от ворота рубахи, лаская гладкую, твёрдую, словно из мрамора изваянную, грудь. Невероятно, но даже такой простой, почти невесомый контакт с его кожей, с его телом вызывал настолько сильное возбуждение, что дышать становилось всё трудней.

Но тут её почти бессознательная сольная разведка закончилась: Люциус взял инициативу на себя. Он накрыл ладонью, лежащую на его груди руку Гермионы, и, всё сильней прижимая к телу, потянул глубже под рубашку. Когда кончики пальцев нежно коснулись соска, оба застонали. Теперь его дыхание было таким же быстрым и прерывистым. Горячие волны желания перекатывались сквозь них, стремясь найти выход и воссоединиться в один дикий шквал эмоций.

Прижимая её к груди и увлекая за собой, Люциус достиг кресла и опустился в него, усадив Гермиону себе на колени. Настойчивые губы, обжигая её шею горячим дыханием, дарили лёгкие поцелуи и покусывания, а пальцы быстро расстёгивали пуговицы на блузке. Гермиона прильнула к этому надёжному крепкому телу, пытаясь раствориться в объятьях, обвила руками его шею, запутавшись пальцами в платиновых локонах. Цепляясь за него, как за спасательный круг в бескрайнем океане одиночества, она вынудила его на мгновенье замереть, крепко обнять её и какое-то время просто держать в объятьях. Гермиона ощущала его страсть, его желание, но всё же этого было недостаточно: среди всей гаммы чувств отсутствовало самое главное — любовь.

«Любовь!»

Раскатом грома прозвучал её отчаянный всхлип, разрушив гармонию их дыханий. Слёзы неудержимо потекли по её щекам, а грудь заболела от душераздирающих рыданий.

— Люциус, Люциус… Я всегда одна и так устала от этого! Я ничего не понимаю! Почему? За что? Это несправедливо, чертовски несправедливо!.. Я любила его, на самом деле любила, Люциус!.. А сейчас… Ты… Почему всегда ты? Почему именно ты? Скажи мне, — всхлипывала Гермиона, уткнувшись в его неприлично дорогую батистовую рубашку.

«Черт, всё в наших жизнях так хитро переплелось!» — мелькнуло в голове у Малфоя, пока он отчаянно старался либо успокоить её, либо утихомирить собственное желание.

Пытаясь убедить её в правильности происходящего, он исступлённо зашептал:

— Успокойся… Дай нам шанс, Гермиона… Не противься своим желаниям… Разреши помочь тебе, снять это бремя… Нам обоим станет намного легче, Гермиона… Позволь мне…

Лаская губами ключицы, он уже начал стягивать блузку с её плеч, но тут Гермиона подняла на него взгляд и сокрушённо прошептала:

— Нет, Люциус, нет… Остановись… Это не мы, это наше отчаяние… Мы просто ещё не пришли в себя… Если это произойдёт сейчас, мы разрушим… испортим всё, что с нами происходит, что бы это ни было… Сейчас не время… Нет… Пожалуйста, нет…

Малфой остановился и от бессилия зарычал: она была так близка и желанна, сидела на его коленях и в его объятьях. Некоторое время он внимательно смотрел Гермионе в глаза, а потом уже почти спокойно сказал:

— Глупая ты девочка, — и, приглаживая растрёпанные кудри, продолжил: — Будешь сопротивляться за нас двоих, моя смелая маленькая гриффиндорка? Думаешь, ты настолько сильна? Не заблуждайся: я постоянно буду проверять твою стойкость. И не сдамся. Всё предрешено, и мы не в силах что-то изменить. Это только вопрос времени, дорогая. В конце концов ты уступишь и поймёшь — это судьба.

Гермиона чувствовала, что совершенно измучена и опустошена. Не силах даже удержать голову, она прислонилась к его крепкому плечу и прошептала заплетающимся языком:

— Не будь так уверен, Люциус. Ты не знаешь главного… К тому же я устала… Отнеси меня домой, пожалуйста. Завтра пятница, и мы должны быть в форме. Отнеси меня домой, Люциус, — прошептала Гермиона и закрыла глаза.

Малфой поднял её на руки и аппарировал в квартиру. Бережно уложил на диван в гостиной, кинул прощальный задумчивый взгляд и отправился обратно в Мэнор.