Одинокий лыжник

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Обмывание», конечно, не состоялось. Все присутствующие, нервничая и жестикулируя, разбились на группы. Манчини, забрав с собой добрую половину владельцев гостиниц в Кортино, отправился с ними совещаться. Мэйн незаметно исчез, и мне пришлось в одиночестве позавтракать в «Луне». Я пытался понять, какое отношение все это имело к Инглезу.

Возвратившись в «Кол да Варда», я, не задерживаясь, прошел к себе в комнату и написал Инглезу отчет об аукционе. Затем снова спустился в гостиную. Лыжников уже не было, но у бара, с бокалом в руке, стоял Вальдини. Вид у него был неважный.

— Не повезло вам сегодня, — заметил я лишь для того, чтобы сказать что-нибудь.

Совершенно пьяный Вальдини, усиленно пытаясь казаться беспечным, пожал плечами. Я, понимая, что он чувствует себя отвратительно, не мог не пожалеть этого прохвоста.

— Но вы все-таки заставили отступить Манчини.

— Манчини! — злобно воскликнул Вальдини. — Манчини болван и ничего не знает. Но тот, другой… — Он внезапно разрыдался, однако у меня это вызвало лишь чувство отвращения.

— Сожалею, что… — заговорил было я, правда, довольно сухо…

— Сожалеете?! — прервал меня Вальдини, вытирая слезы. — Вы-то почему должны сожалеть? Сожалею только я, Стефан Вальдини. Мне следовало быть тут хозяином. Все здесь должно было принадлежать мне. — Он величественно взмахнул рукой и добавил: — Да, да, мне.

— То есть, вы хотите сказать, что все это должно было принадлежать госпоже Форелли, да?

— Вы слишком много знаете, Блэйр. Чертовски много! — На его лице появилось неприятное выражение, видимо, он пытался обдумать что-то. Я вспомнил, что, когда на аукционе Манчини назвал его «мелким бандитом из Сицилии», я подумал, что это сказано со зла. Однако сейчас я с очевидностью понял, что Вальдини действительно опасный гангстер.

На террасе послышались шаги, распахнулась дверь, и вошла Форелли. Одета она была в белый лыжный костюм, белые перчатки, белый берет, красный шарф и красные носки. Форелли так посмотрела на Вальдини, что тот сразу съежился. Не взглянув на меня, она прошла к бару.

— Альдо! — крикнула женщина.

Прибежал бармен, и Форелли, заказав себе рюмку коньяку, вышла на террасу и села за столик на солнце.

— По-моему, вы нужны вашей хозяйке, — обратился я к Вальдини. Он злобно посмотрел на меня, однако промолчал и вслед за Альдо, несшим коньяк, вышел на террасу. Альдо тут же возвратился, зашел за стойку бара, достал запечатанную телеграмму и протянул ее мне.

— Это вам, сеньор.

— Когда вы получили ее? — спросил я.

— Сегодня утром, сеньор, незадолго до вашего ухода. Телеграмму доставил Эмилио, когда приехал за вами утром.

— Почему же, черт возьми, вы сразу не отдали мне ее? — сердито спросил я. — Разве вы не понимаете, что телеграмму задерживать нельзя?

Альдо глупо улыбнулся и, как обычно, лишь развел руками.

Я вскрыл телеграмму. Она гласила:

Инглезу нужен подробный отчет в том случае, если покупателем окажется не Манчини. Значит, он подозревал, что на аукционе появится неизвестный покупатель? Какая ему разница, кто купил «Кол да Варда»? Он требовал телеграфировать о подробностях, а это означало, что мне нужно еще раз спуститься в Кортино. Я решил попытаться проделать это на лыжах, на которые не вставал уже два года. Тут же я вспомнил, что с того момента, как Вальдини начал на аукционе торговаться, в голове у меня все время вертелась мысль задать один вопрос Альдо.

— Помните, вы не хотели дать нам комнаты? обратился я к нему. — Это потоку, что Вальдини распорядился отказывать гостям?

Явно боясь отвечать, Альдо беспомощно взглянул в сторону террасы, и мне стало очевидно, что я прав.

— Ладно, в конце концов, это не важно, — заметил я. Похоже, что Вальдини и Форелли намеревались закрыть гостиницу сразу же после ее приобретения. Почему?

Я вернулся к себе в комнату, переоделся и составил ответ Инглезу такого содержания.

Спустившись в гостиную, я увидел Форелли, сидящую в одиночестве у бара. Я направился к двери, но, она окликнула.

— Мистер Блэйр!

Я обернулся. Она стояла, прислонившись к стойке, ласково улыбаясь и приглашая меня глазами.

— Составьте мне компанию, — попросила она. — Я не люблю пить одна. Кроме того, хочу поговорить с вами. Меня все еще интересует та фотография.

Я чувствовал себя неловко. Что я мог ответить на вопрос, каким образом фотография оказалась у меня?

— Извините, но я должен спуститься в Кортино, — сухо ответил я.

Форелли отодвинула рюмку и почти бесшумно подошла ко мне. В ее лыжных ботинках можно было даже танцевать.

— Ну, так легко вы не отделаетесь, — беря меня под руку, заметила она. — Мне тоже нужно в Кортино, и вы, конечно, не откажетесь меня проводить? — Не ожидая — ответа, Форелли тут же воскликнула: — Ну, почему вы, англичане, такие сухари? Не смеетесь, не веселитесь, боитесь женщин, держитесь замкнуто. И все же вы милы. У вас есть, как это сказать… ну, достоинство, что ли, и это мне нравится. Ведь вы проводите меня в Кортино, правда? — Она склонила голову набок и лукаво взглянула на меня, — Да не будьте же вы таким чопорным, мистер Блэйр! Я не собираюсь соблазнять вас. — Она вздохнула. — Если бы раньше… но теперь… все мы стареем… — Форелли пожала плечами и пошла надевать лыжи.

— Боюсь, что это вам придется сопровождать меня, — прилаживая лыжи, заметил я. — Я уже несколько лет не вставал на снег.

— Не беспокоитесь, это мигом восстанавливается. Трасса в Кортино не трудна. Сперва, правда, нужно часто тормозить, а потом лыжня идет полого и без поворотов. — Она стояла на вершине склона, спускавшегося в сосновый лес.

На лыжах я чувствовал себя очень неловко и вспоминал слова Джо о каноэ. Такое же ощущение испытал сейчас я, сожалея, что поведал Форелли о необходимости побывать в Кортино.

— Мне почему-то кажется, что мы будем добрыми друзьями, — уже совсем с другим настроением заметила Форелли, положив изящную руку в белой перчатке на мою. — Я буду называть вас Нейль, это такое красивое имя. Вы же зовите меня Карла. — Она бросила на меня быстрый взгляд, желая убедиться, все ли я понял, затем улыбнулась и, взмахнув палками, ринулась вниз, в гущу темных сосен.

Лыжня действительно была не очень крутой, но мне с непривычки показалась чуть ли не отвесной, особенно там, где она избивалась среди темных стволов сосен. У меня не было даже времени задуматься над тем, почему вдруг Форелли признала, что она и есть та самая Карла.

Пройдя примерно половину трассы, я увидел, что она поджидает меня на освещенной солнцем небольшой полянке, сделав на ходу очень рискованный, но удачно получившийся поворот, я, как вкопанный, остановился около нее, подняв облако снега. Честно говоря, ноги у меня дрожали.

— Браво! — воскликнула Форелли. Она протянула пачку сигарет мне.

Я был доволен собой. Нечего скрывать, я старался показать себя в лучшем свете, и ее «браво» доставило мне огромное удовольствие. Закуривая, я видел, что от только что испытанного нервного напряжения у меня все еще дрожат руки.

Некоторое время мы оба молчали. Каждый из нас пытался определить, как вести себя дальше и что говорить. В лесу стояла тишина, ярко светило теплое солнце. Я испытывал приятную усталость. Покуривая сигарету, оказавшуюся турецкой, я наслаждался ее ароматом, таким необычным здесь, среди снега и сосен. Я знал, о чем хочет спросить меня Форелли, и спешно обдумывал ответ, ведь только для этого она ждала меня тут. Мне нужно было более или менее правдоподобно объяснить, каким образом у меня оказалась фотография. А как достал ее Инглез? Я бросил взгляд на Форелли, она наблюдала за мной, ожидая, что первым заговорю я. Наконец, я решился прервать затянувшуюся паузу.

— Значит, все же это ваша фотография? — спросил я, надеясь, что сумел скрыть охватившее меня волнение.

— Да, — глубоко затянувшись, тихо подтвердила она. — Вы были правы. Когда-то меня действительно звали Карла Рометта… — Она заколебалась, но, видя, что я жду, добавила: — Мы мало знакомы, однако вы, видимо, много знаете о. моих делах, и это не может нравиться мне. Ведь раньше мы с вами никогда не встречались?

— Да, — согласился я, — раньше мы никогда не встречались.

— И тогда, в отеле, вы сказали неправду?

— Должен же был я как-то начать разговор.

— Ну хорошо, раньше мы не были знакомы, но все же у вас оказалась моя фотография, сделанная… о, очень давно, в Берлине.

— Да, снимок сделан берлинским фотографом.

— Можно мне еще раз взглянуть на нее?

— У меня ее нет с собой, — солгал я.

Форелли испытующе взглянула на меня.

— Да? А все же странно… Несмотря на то, что мы не были знакомы, у вас оказалась моя фотография. Вы скажете мне, почему?

Она не спускала с меня глаз.

— На ней написано что-нибудь?

Я кивнул.

— А что там написано? Пожалуйста, скажите мне, — дрожащим голосом попросила она.

— Вы подарили ее Гейндриху.

Форелли вздохнула, помолчала, а потом повторила:

— Вы, видимо, очень хорошо осведомлены о моих делах. По словам Стефана, вы были на аукционе сегодня утром, и вам известно, что он пытался купить для меня «Кол да Варда». Каким образом вы узнали об аукционе?

— От Манчини.

— Манчини — старая паршивая свинья! — презрительно засмеявшись, воскликнула Форелли. — Ему становится известно все, что происходит в Кортино. Он — паук. Он сообщил вам, кто все-таки купил отель? Тот коротышка, который торговался со Стефаном, всего лишь подставное лицо.

— Манчини не сказал мне, кто именно купил, но, по его словам, адвокат этот является совладельцем юридической конторы в Венеции, ведущей финансовые дела промышленных! концернов. По-моему, Манчини опасается, что покупателем стал или какой-нибудь большой синдикат, или же крупная туристская фирма.

— Возможно, хотя и странно. Деловые люди не платят фантастические деньги за такие приобретения, как «Кол да Варда», — пожимая плечами, сказала Форелли. — И вы, наверное, спрашиваете себя, почему я хотела заплатить такую огромную сумму, не так ли?

— Конечно, это интересно.

— Но почему вам интересно?! — раздраженно проговорила она. — Почему вас интересуют мои дела? Как все утверждают, вы приехали сюда, чтобы написать киносценарий. Однако у вас оказалась моя фотография, вы знаете мое настоящее имя, и вас настолько интересует «Кол да Варда», что вы идете на аукцион. Какое вам дело до этого? Я настаиваю, чтобы вы сказали мне правду.

Я уже приготовил соответствующее объяснение, а она, упомянув о моей работе над киносценарием, сама подсказала мне ответ, при котором все становилось на свои места.

— Я действительно работаю над киносценарием. Естественно, что как писатель интересуюсь всем происходящим вокруг, Работая над своим произведением, писатель пишет о людях, с которыми он встречался, о событиях, которые произошли с ними, о местах, которые он видел, в общем, использует все, что он слышит и видит. Все, о чем писатель пишет, он читал, видел или испытал сам. Случайно мне попалась ваша фотография. Мы не были знакомы. и я ничего не знал о вас. Вы были для меня лишь подписью, связанной с неким Гейндрихом. Однако затем я прочитал в газете, что Гейндрих Штельбен был близок с танцовщицей Карлой Рометтой. Буквально через несколько часов после этого встретил вас, а на следующий день узнал, что вы намерены уплатить фантастическую сумму за «Кол да Варда», в свое время принадлежавшей Гейндриху Штельбену. Согласитесь, сами, что я не мог не заинтересоваться таким странным развитием событий.

Некоторое время Карла молчала; забыв о своей сигарете, она недоумевающе смотрела на меня. У меня мелькнула мысль, что она, очевидно, поверила моему объяснению, так как спросила:

— Ну, а фотография? Как: она вам досталась?

— Хорошо, скажу, если вы удовлетворите мое любопытство — почему вы намеревались уплатить за «Кол да Варда» четыре миллиона лир? Извините меня, — поспешил добавить я. — Я знаю, что не вправе спрашивать вас об этом, но все это настолько странно, что заинтриговало меня.

— Понимаю, — чуть ли не шепотом ответила Карла, — вы предлагаете мне сделку… Я объясню вам, почему мне хотелось купить «Кол да Варда», а вы расскажете мне, каким образом фотография оказалась у вас. Нельзя сказать, чтобы вы были галантны. Но ведь вы не имеете никакого права расспрашивать меня, а я имею полное право спросить о фотографии, которую когда-то подарила очень близкому другу.

Мне было неловко, поскольку я действительно не имел права совать нос в ее личные дела. Если ей так хотелось, она могла за любую цену покупать сколько угодно гостиниц. Кроме того, я вовсе не собирался признаваться ей, как и почему у меня оказалась ее фотография.

Я уже хотел извиниться и предложить продолжить спуск в Кортино, но Карла вдруг заявила:

— Я вовсе не возражаю против того, чтобы рассказать вам все, если вы будете молчать об этом. Обещаете?

Я кивнул.

— Фотография была сделана накануне войны. Я танцевала в Берлине. Гейндрих служил в гестапо. Он был женат, и нам приходилось соблюдать осторожность, но мы любили друг друга и были счастливы. Затем началась война и мы вместе побывали в Чехословакии, Франции, Австрии, Венгрии, а потом в Италии. Это было чудесно! — Карла говорила тихо, и взгляд ее больших темных глаз был устремлен вдаль, в мрачные дебри соснового леса. — Потом Германия капитулировала, и Гейндриха арестовали на вилле у озера Комо. Но ему удалось бежать, и вскоре мы снова встретились. Он купил «Кол да Варда» потому, что… — Она внезапно испытующе посмотрела на меня. — Вы, англичане, такие холодные, я сомневаюсь, поймете ли вы меня… Он купил этот отель потому, что здесь мы впервые встретились в январе 1939 года. День был теплый, солнечный, и мы много часов просидели на террасе, болтая, после чего уже виделись ежедневно. Спустя некоторое время я приехала к нему в Берлин, где он устроил для меня контракт с одним из лучших ночных клубов… «Кол да Варда» принадлежала нам месяца три, и мы жили, как в раю. Потом эти паршивые карабинеры арестовали его… После его ареста я жила в Венеции. Как только Гейндриха перевели в «Реджина чели», я отправилась в Рим, чтобы организовать его побег, но Гейндриха вскоре передали англичанам. Это был конец. — Последние слова она произнесла едва слышно.

Карла помолчала, но потом, пожав плечами, уже спокойным тоном продолжала:

— Теперь с той жизнью все кончено. В память о нашей любви я хотела купить этот отель. Мы с Гейндрихом собирались; превратить «Кол да Варда» в маленькую виллу в горах, и он уже начал заниматься этим, но его арестовали. Сейчас… когда Гейндриха нет в живых, я хотела, чтобы «Кол да Варда» принадлежала мне. Денег у меня много. За время службы в гестапо Гейндрих разбогател и оставил мне имущество почти в каждой столице — дома, драгоценности, а не банковские счета и ничего не стоящие бумажки, Карла снова посмотрела на меня. — Ну, вот, теперь я рассказала вам все, все…

Я чувствовал себя неловко и не мог выдержать ее укоризненного взгляда. Она не должна была рассказывать мне все так подробно.

— Но почему же вы поручили Стефану Вальдини вместо вас торговаться на аукционе? — спросил я, пытаясь скрыть смущение за таким прямым вопросом.

— Почему, почему? — засмеялась она. — Как много у рас вопросов. — Да потому, что я хотела избежать ненужной гласности.

— Понятно, но почему Вальдини? Он же… он же кажется мне мелким жуликом.

— Вы правы, мой дорогой. А как иначе он может выглядеть? Он действительно жулик. Бедный Стефан! Мне гак жаль его — он всегда верен мне. Стефан вам не нравится, да? — теперь уже лукаво улыбаясь, спросила она. — Он одевается слишком крикливо. Если бы вы только видели его до войны! Вот, пожалуйста, я ответила на все ваши бесконечные «почему», а теперь вы ответьте на мой вопрос.

— Но это настолько невероятно, что вы, не поверите. Я получил ее перед самым отъездом из Лондона. Мы сидели в баре, выпивали, и к нам присоединился один из участников пирушки за соседним столиком, совершенно пьяный. Услыхав, что я еду в Италию, он подарил мне эту фотографию. По его словам, он получил ее от какого-то немецкого военнопленного. Он сказал, что в Англии она ему не нужна, что я могу взять ее себе и, может быть, встречу эту девушку. Вот и все, — довольно неубедительно закончил я.

— Как его фамилия? — спросила Карла, испытующе смотря на меня.

— Не знаю. Это было совершенно случайное знакомство.

Некоторое время мы молчали. Я и сам прекрасно понимал, что мое объяснение не очень правдоподобно, но, вероятно, именно это убедило ее.

— Возможно, возможно, — наконец проговорила она. — Возможно, это тот англичанин, который допрашивал Гейндриха после первого ареста… Но почему вы-то носите с собой эту фотографию? Чем она вам так понравилась?

Может быть, все это время я надеялся встретить оригинал…

— И что вы думаете теперь, после встречи с оригиналом? Хотя, нет, это нечестно. Вы только что расстались со своей женой, правда? Вы же — типичный англичанин, мой дорогой, и ведете себя так по-английски… — Она ласково взяла меня за руку. И вы будете добры с моим маленьким Стефаном, ладно? Бедняга Стефан! Он так несчастен, но что поделаешь… А ведь он тоже добр к людям, которые ему нравятся. Ну, а теперь — вперед! Мы слишком долго проболтали, а мне нужно поскорее добраться до Кортино. У меня там свидание с очаровательным венгром.

Теперь я уже стоял на лыжах значительно увереннее, и мы довольно быстро добрались до Кортино, тем более, что и лыжня оказалась нетрудной. Я, оставив Карлу у гостиницы «Мажестик», в которой она проживала.

— Мы скоро встретимся, — заметила она, задерживая свою руку в моей. — Прощу вас молчать. Я и сама не понимаю, почему так разоткровенничалась… Вероятно потому, что вы показались мне человеком с доброй, отзывчивой душой.

Мы расстались.

Я отправился на почту, думая о том, какой странной и волнующей особой оказалась Карла Форелли. Видимо, она очень любила этого Гейндриха Штельбена! Отправив телеграмму. Инглезу, я встретил на улице Керамикоса, ходившего по магазинам и скупавшего сувениры. Я присоединился к нему и приобрел пару деревянных подставок для книг и несколько деревянных игрушек для Майкла, превосходно сделанных местными умельцами.

— Мне нравятся такие лавчонки, — заметил Керамикос. — Они чем-то напоминают старые народные сказки, в которых такие фигурки по ночам оживают.

— Вы скоро хотите вернуться в «Кол да Варда»? — спросил я, когда мы вышли из магазина.

— Да. Но у нас есть еще полчаса до автобуса. Давайте зайдем куда-нибудь выпить по чашке чаю.

Я охотно согласился. Я получал возможность выяснить, что он собою представляет и есть ли у него какие-либо особые, причины жить в «Кол да Варда». Мы зашли в — маленькое кафе, как раз напротив конечной остановки автобусов. В зале, заполненном посетителями, было душно. Официантка принесла нам чай, и я начал обдумывать. как перевести разговор на интересующую меня тему. Однако не успел я что-нибудь придумать, как Керамикос заметил:

— Странное место наш отель, не правда ли? Вы задумывались над причинами, приведшими сюда всех нынешних постояльцев? Ну, с вашим другом Бессоном дело обстоит просто — он приехал для съемки фильма. А Вальдини? Что заставляет Вальдини торчать там? Он вовсе не относится к энтузиастам лыжного спорта, а любит женщин, яркие огни, да и вообще он ночная птица. Или вот, возьмите Мэйна. Что Мэйн делает в «Кол да Варда»? Он — спортсмен. Человек его типа мог бы остановиться в горной гостинице только для того, чтобы основательно заняться спортом. Но он вовсе не ходит на лыжах от зари до зари и не возвращается в гостиницу только для того, чтобы отдохнуть за ночь. Нет, он отправляется на аукцион, так же, как и вы. Очень интересно… — Керамикос, не мигая, уставился на меня из-за очков с толстыми стёклами.

— Действительно, интересно, — согласился я, кивая, и тут же добавил: — Или вот еще вы…

— Да, конечно, еще я. — Покачивая круглой головой, он улыбнулся, словно эта мысль забавляла его самого.

Скажите, почему вы перебрались в «Кол да Варда»? По словам Вальдини, вам больше нравится в Кортино.

— Пожалуй, да, — вздыхая, ответил грек, — Но мне также нравится и уединение. Я столько пережил, а в «Кол да Варда» так тихо… Нет, нет, мистер Блэйр, я не намерен разговаривать о себе, предпочитаю посплетничать о других. Вы спросили о Вальдини? Ну, он остановился там с определенной целью, так как хотел приобрести «Кол да Варда» для своей приятельницы. Но, как я слышал, ему это не удалось. Вот меня и интересует вопрос — останется ли он в гостинице после ее продажи?

— А что вы предполагаете?

— Предполагаю? Я не предполагаю, а знаю, что он останется, так же как знаю и то, что вы не пишете никакого сценария.

Керамикос внимательно наблюдал за мной, и я почувствовал раздражение: инициатива з беседе ускользала от меня.

Ну, пока я написал немного, — заметил я, — так как изучаю обстановку, на фоне которой будет развёртываться действие фильма.

— Да? Изучаете обстановку? Что ж, мистер Блэйр, хорошее объяснение. Писатель всегда может объяснить все, что он делает, какими бы странными ни были его действия. Или тем, что изучает обстановку, или ищет сюжет и характеристики персонажей. Но разве для вашего сюжета нужен аукцион? Вы не нашли более удачных персонажей, чем сеньора Форелли? Вот видите, я тоже замечаю кое-что. А заметил я, что вы интересуетесь значительно больше тем, что происходит в «Кол да Варда», чем своим сценарием. Правда?

— Да, интересуюсь, — подтвердил я, защищаясь, но тут же перешел в атаку, — Например, я интересуюсь вами, синьор Керамикос. — Он удивленно поднял брови и улыбнулся. — Ведь вы. были знакомы с Мэйном до вчерашней встречи? — спросил я наугад, не будучи убеждённым в своей правоте.

— Вы это заметили? Вам не откажешь в наблюдательности, — мистер Блэйр. — Керамикос отставил чашку, подумал, и продолжил: — Все же интересно, почему вы так наблюдательны? Бот Бессон ненаблюдателен, ибо он обычный кинооператор и целиком поглощен своей работой. О Вальдини мне кое-что известно, также, как и о Мэйне. Но вы… в вас я не уверен. — Он было заколебался, а затем заметил: — А знаете, я вам кое-что скажу, и вы хорошо сделаете, если подумаете над моими словами. Да, вы правы, я был знаком с Мэйном и сейчас узнал его. Вам мало что известно о нем, не так ли? Все-таки, каково ваше мнение о нем?

Ну, первое впечатление о нем неплохое. Он хорошо начитан, дружелюбен и, я бы сказал, довольно симпатичен.

Симпатичен? — улыбнулся Керамикос. — И он довольно много путешествовал и, например, в период действия-«сухого закона» жил в США, а затем возвратился в Великобритании? и в 1942 году вступил в английскую армию. Вам интересно знать, мистер Блэйр, что, находясь в Италии, он дезертировал из армии?

— Откуда вам это известно?

— Он был полезен мне в Греции. Несколько раньше он возглавлял банду дезертиров, состоявшую из подонков различных национальностей, подвизавшуюся в Неаполе. Военная полиция ликвидировала эту шайку, и Мэйн появился в Афинах, где действовал в одиночку, выдавая себя за чиновника ЮНРРА, и нужно сказать, весьма преуспевал. — Керамикос снова улыбнулся, вынул массивные серебряные часы и сказал: — Нам пора, иначе вы опоздаете на автобус. — Мы встали, и он расплатился по счету.

На улице было холодно; заходящее солнце освещало вздымавшиеся над городом альпийские вершины, и они пламенели на нежной голубизне неба.

Мы пошли к остановке автобуса, и я спросил:

— И что же он делал для вас в Греции?

Я сказал достаточно, — поднимая руку, ответил Керамикос. — Вы наблюдательны, мистер Блэйр, но слишком не усердствуйте. Вы не в Англии. Граница с Австрией всего в нескольких милях отсюда, а рядом ФРГ и Франция. Да, вы знали Италию раньше, но тогда, вы служили в армии, и были винтиком огромной машины. Сейчас вы— штатский, а мы живем в другой, больной Европе, где часто происходит такое, с чем власти справиться не могут, ибо они бессильны и неавторитетны. Помимо всей этой роскоши, этих бездельников, — он кивнул на праздную толпу вокруг, — нажившихся на войне, существуют человеческие «джунгли», в которых царят страх и голод, где выживает сильнейший. Я рассказал вам о Мэйне, потому что не хочу, чтобы вы покидали уютное цивилизованное Кортино, и пускались в эти джунгли. — Керамикос помолчал и переменил тему. — Да, пожалуйста, — передайте Альдо, что я не вернусь к ужину.

— До вы же хотели поехать вместе со мной на автобусе? — удивился я.

— Я так сказал только потому, что хотел поговорить с вами наедине. Знаете, ведь люди бывают разные. Спокойной ночи, мистер Блэйр.

Я наблюдал за Керамикосом, пока его коренастая мощная фигура не затерялась среди толпы, и затем, обуреваемый тревожными мыслями, сел в автобус.

В отеле я нашел всего лишь Джо Вессона, мрачно посмотревшего на меня.

Хотелось бы знать, Нейль, — проворчал он, протягивая мне бокал с виски, — зачем вы суете свой нос во всякую всячину?

Вы имеете в виду мое посещение аукциона?

— Да, ведь насколько я понимаю, вы не написали еще и строчки, что с вами? Не можете сосредоточиться?

— Ничего, поработаю после ужина. Я уже продумал первую часть.

— Вот и хорошо, а то я уже начинал беспокоиться. Я видел других в таком же положении и знаю, что это значит. Конечно, ваша работа совсем другая, чем наша, операторская: сначала нужно все основательно продумать, — Голос. Джо подобрел. — Ну, как прошел аукцион?

Я рассказал, что произошло на аукционе.

Так вот почему я застал Вальдини в таком отвратительном настроении, когда вернулся сюда, — заметил он. — Гангстер из Сицилии, а? Он действительно похож на гангстера. Держитесь-ка подальше от его проклятой бабы, Нейль.

Ужинали мы только вдвоем, разговаривали мало. Я размышлял, чем сейчас заняты те трое, думал о том, что происходит во внешнем мире, гадал, что же произойдет тут. Мне почему-то казалось, что и наше убежище, приютившееся на снежном склоне горы Кристалло, тоже что- то выжидает…

Сразу: же после ужина я ушел к себе. Хотел поработать. Садясь за машинку, я подумал о том, в каком отчаянном положении находились мы с Пегги накануне моей встречи с Инглезом, и не мог допустить, чтобы это продолжалось. Я должен был воспользоваться представившейся возможностью поправить дела — для этого мне следовало написать сценарий, который понравился бы Инглезу.

И все. же работа у меня не шла. Решительно все мысли о сценарии вытеснялись размышлениями о том, что происходит в «Кол да Варда», Я не мог заставить себя работать над сценарием, сталкиваясь с такими непонятными фактами. В сотый раз я спрашивал себя, почему «Кол да Варда» так интересует Инглеза. Понятно, зачем приехали сюда-Вальдини и Форелли, но Мэйн и Керамикос? Правда ли то, что Керамикос рассказал мне о Мэйне? И почему он рассказал мне об этом, почему предупредил меня? Кто купил «Кол да Варда» и зачем?..

Я тупо смотрел на машинку и в полнейшем отчаянии курил одну сигарету за другой. Ну почему я не выброшу из головы всю эту историю и не займусь сценарием? Я клял себя, проклинал Инглеза за то, что он просто не поручил мне написать сценарий, а дал задание наблюдать за сборищем весьма сомнительных типов.

Несмотря на электрический камин, в комнате было холодно. Взошла луна. Снаружи расстилался белый мир. Холодный и враждебный. На подоконнике лежал толстый слой блестящего снега. С крыши свисала огромная снежная глыба, завершавшаяся длинной острой сосулькой.

Наконец я решил: какой смысл думать о сценарии, если голова полна всяких вопросов?.. Я принялся выстукивать на машинке очередной отчет Инглезу, на этот раз о Керамикосе. Излагая наш разговор в кафе, я слышал шум канатной дороги, в течение примерно часа трижды приходившей в движении. До меня доносились голоса из бара, а затем, часов в десять, тяжелые шаги, пожелания доброй ночи, стук закрываемых дверец.

— Ну, как идет дело? — поинтересовался Джо, просовывая голову ко мне в комнату.

— Нормально.

— Вот и хорошо. Внизу сейчас никого нет — все разошлись спать. Там теплее. Если хотите еще поработать, спуститесь…

Я поблагодарил. Джо прошел к себе, и в течение нескольких минут, я слышал, как он двигался по комнате. Затем все затихло. Вскоре Джо захрапел, и его храп доносился через стену.

Я закрыл машинку, встал и, коченея от холода, залез под теплое одеяло, однако долго не мог уснуть, мучимый раздумьями.

Видимо, я все же задремал. Когда я вдруг проснулся, высоко поднявшаяся луна заливала светом комнату, отражаясь от эмали умывальника. За стеной продолжал храпеть Джо, а в доме стояла прежняя тишина, однако мне почудился какой-то шум. Я лежал, согревшись под одеялом, прислушиваясь и ощущая ту самую настороженность, какую испытывал в детстве, внезапно просыпаясь в темноте.

Ничего не услышав, я попытался снова уснуть, но не мог, и, вспомнив о баре, решил, что не плохо бы выпить рюмку коньяка. Я встал, поверх пижамы надел два свитера и вдруг заметил, что окно выглядело как-то иначе, чем прежде. Подойдя к окну, я обнаружил, что огромная глыба снега, свисавшая с крыши, упала. Меня, очевидно, разбудил шум ее падения. Я уже было отвернулся от окна, как вдруг заметил проходившего по террасе человека, фигура которого, освещенная луной, отбрасывала длинную тень. Он осторожно спустился по ступенькам и скрылся за деревянной балюстрадой. Я даже не заморгал — уж не показалось ли мне это? Вообще-то говоря, меня это- совершенно не касалось. Возможно, что это был ухажер Анны, официантки, любившей пококетничать с посетителями, Я взглянул на часы. Шел третий час. Вероятно, на мое решение подействовало то обстоятельство, что сон все равно прошел, и я был одет. Я вышел из комнаты и тихо спустился по лестнице.

Большую гостиную с баром заливал лунный свет. Я быстро подошел к двери и открыл ее. Меня обдало холодом ночи, я на цыпочках пересек террасу спустился на тропинку, ведущую к канатной дороге, и оказался в тени террасы, вдоль которой шла эта тропинка. Надо мною возвышался фасад гостиницы. Огромные сосновые сваи, на которых она стояла, были так высоки, что я свободно мог пройти под ними. Однако сваи поддерживали лишь часть здания, так как под другой половиной было железобетонное помещение, в Котором находилась лебедка канатной дороги. Там было широкое окно, выходившее на трассу слиттовии. Из проема под окном выходил трос, а напротив был деревянный перрон, на который высаживались с саней пассажиры.

Я начал мерзнуть и подумал, что веду себя более чем глупо, гоняясь в третьем часу ночи за призраками, и уж было решил вернуться в бар, чтобы согреться коньяком, как между сваями заметил какое-то осторожное движение. Я стал наблюдать и вскоре обнаружил очертания человека, стоявшего в тени.

Оставаясь в тени, я застыл на месте, рассчитывая, что он не заметит меня. Однако прежде чем я решил, что мне делать дальше, человек вышел из-под здания и направился вдоль машинного помещения. На белом фоне снежного склона я мог отчетливо рассмотреть его. Это был низкорослый, плотный человек, совсем не похожий на того, которого я видел из окна. Он остановился у окна машинной. Я осторожно пробрался поближе. В это мгновение в машинном помещении вспыхнул ручной фонарь, и его луч упал на лицо человека, глядевшего в окно. Это был Керамикос! Я поспешно спрятался за одной из свай. И как раз вовремя, так как грек отпрянул от окна и зашел за сваю почти рядом со мной. Однако он проделал это недостаточно быстро, послышался хруст снега под чьими-то ногами, и на Керамикоса снова упал луч фонаря.

— Я ждал вас, — послышался чей-то голос. Рассмотреть говорившего я не мог. Говорил он по-немецки, с австрийским акцентом.

— Если так, нам нет смысла продолжать игру в прятки, — тоже по-немецки ответил Керамикос, выходя из- за укрытия.

— Совершенно верно. Заходите. Нам нужно поговорить.

Фонарь погас, и обе фигуры скрылись в помещении.

Дверь захлопнулась. Больше я ничего не слышал. Выйдя из укрытия, я бесшумно прокрался к окну, где до этого стоял Керамикос, спустился на колени и, устроившись так, чтобы на меня не упал луч фонаря, если он вспыхнет, заглянул внутрь. Нужно сказать, что зрелище было довольно странным. Фонарь полностью освещал Керамикоса, отчего его лицо казалось мертвенно-белым, а тень причудливо расплывалась на стене. Они сидели друг против друга на огромном барабане с тросом. Незнакомец сидел ко мне спиной и курил. В помещении царил полумрак, в котором проступали неясные очертания лебедки.

Я наблюдал до тех пор, пока колени у меня не заныли, а Керамикос и его собеседник все разговаривали, спокойно, без жестикуляций. О чем шла их беседа, я не слышал.

Я перебрался через деревянный перрон. Под ногами у меня громко хрустел снег. Пробравшись к двери машинного отделения, я осторожно приоткрыл ее.

Сквозь образовавшуюся щель я увидел, что сцена ничуть не изменилась. Они по-прежнему сидели лицом друг к другу, причем Керамикос мигал от света, как филин.

…Мы ослабим один зубец, — донеслись до меня слова незнакомца, осветившего фонарем массивный тормоз лебедки, — а когда сани начнут спускаться, вышибем его. Произойдет это в наиболее отвесной части трассы, и все сочтут, что произошел несчастный случай. Затем я закрою гостиницу, и без каких-либо помех мы займемся поисками.

— Но вы уверены, что все это здесь? — спросил Керамикос.

— А зачем бы тогда Штельбен купил «Кол да Варда»? Почему его любовница хотела купить отель сейчас? Да, все это здесь.

— Но ведь раньше вы не верили мне, — сказал Керамикос. — Почему же верите теперь? И почему я должен верить вам?

— Иного выхода у нас нет.

— Да, придумано неплохо, — помолчав, продолжал Керамикос. — Мы отделаемся от Вальдини и Форелли, а потом… — Он умолк и. как мне показалось, взглянул прямо на меня. — Вы, наверное, плохо закрыли дверь — сквозит. — Он встал и, сопровождаемый лучом фонаря, подошел к двери.

Я быстро спрятался в тень под сваями. Дверь распахнулась и снег заблестел от вырвавшегося света. Я взглянул из-за сваи. Керамикос внимательно осматривал место, где я только что стоял, и; склонившись, даже пощупал снег.

— Что там случилось? — глухо донеслось до меня из помещения…

Ничего —. отозвался Керамикос. — Наверное, дверь была неплотно закрыта. — Он прикрыл за собой дверь, и меня вновь окружила ночная тишина.

Спустя несколько минут они вышли и скрылись на тропинке, ведущей к террасе.