Одиссея. Перевод А.А. Сальникова

Песнь вторая (Бета). Собрание, спор и отъезд

Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.

Ложе покинул своё и возлюбленный сын Одиссея.

Быстро оделся; свой меч острый через плечо он повесил;

К белым стопам привязал он сандалии дивной работы;

[5] Вышел из спальни своей, лучезарному богу подобный.

Звонкоголосых призвал он глашатаев и повелел им

Кликать на площадь народ, собрать кудреглавых ахейцев.

Те стали кликать народ; площадь быстро толпою густела.

После, как все собрались, переполнив широкую площадь,

[10] Вышел к народу он сам, с медноострым копьём длиннотенным.

Шёл не один он, за ним две свирепых собаки бежали.

Весь его вид красотой неземной озарила Афина,

Так что дивился народ, на идущего юношу глядя.

Старцы на место отца усадили его, расступившись.

[15] Первым тогда слово взял благороднейший старец Египтий,

Годы согнули его, даровав опыт жизни огромный.

Сын же любимый его, что когда-то отплыл с Одиссеем

На глуботрюмных судах к Илиону, что славен конями, –

Сын Антифонт был убит, копьеборец, в пещере Циклопом

[20] И послужил для него он последней едою на ужин.

Трое других сыновей были дома: один – с женихами

Буйствовал, сын Еврином; двое – в поле отцу помогали.

Но о погибшем не мог он забыть: всё оплакивал горько,

Всё сокрушался о нём. И народу сказал со слезами:

[25] «Слушайте, что я скажу перед вами сейчас, итакийцы!

С тех самых пор, как отплыл Одиссей на судах глуботрюмных,

Мы не сходились ещё на всеобщий совет здесь ни разу.

Кто же собрал нас теперь? Кто почувствовал надобность в этом?

Юноша он, может быть? Или зрелый годами мужчина?

[30] Может быть, слышал он весть, что идёт неприятеля сила,

Хочет нас предостеречь он о том, наперед всё разведав?

Или о пользе другой для народа сказать он намерен?

Мудрым он кажется мне, и совет его, верно, полезен.

Зевс да поможет ему, если доброе дело задумал!»

[35] Так он сказал. Телемах ободрён был его добрым словом:

Сразу подняться и речь обратить он к собранью решился.

Встал он и вышел вперёд. Тут же скипетр вложил ему в руку

Вестник его Певсенор, что всегда был разумен в советах.

К старцу сначала тогда Телемах обратился; сказал он:

[40] «О, мудрый старец! Тот муж, что собранье собрал, – недалёко.

Вот я, пред вами, – гляди. И великая скорбь меня гложет.

Нет, я не слышал о том, что идёт неприятеля сила;

И не разведывал то наперёд, чтобы вам сообщить здесь.

Также о пользе другой для народа сказать не намерен.

[45] Речь обо мне и о том, что на дом мой обрушились беды.

Две их: одна – мной отец благородный пропал безвозвратно.

Был он и вам как отец, вас любивший, когда был царём здесь.

Ну а вторая беда тяжелее того – угрожает

Мне разореньем она, весь мой дом от неё истребится:

[50] Яро преследуют мать против воли её неотступно

Граждан знатнейших сыны, женихами в наш дом они ходят.

Прямо к отцу её в дом обратиться, к Икарию старцу,

Смелости нету у них. Пусть бы сам он со щедрым приданым

Выдал её за того, кто из них ему будет приятней.

[55] Нет же! Приятнее им ежедневно толпой к нам являться,

Резать у нас и быков, и козлов, и баранов без счета,

Шумно все дни пировать, истребляя вино дорогое.

Дом разоряется наш. Нет сегодня в нём мужа такого,

Как Одиссей, чтобы мог от проклятия дом наш избавить.

[60] Сами ж беспомощны мы. И, наверное, в будущем тоже

Жалости будем одной мы достойны, лишившись защиты.

Если б я силу имел, – сам бы стал я для дома оплотом!

Но нестерпимы уже стали беды для нашего дома:

Гибнет он, грабят его. Вас самих не тревожит ли совесть?

[65] Так устыдитесь тогда пред народами, что по соседству

Нас окружают! Или хоть побойтесь богов, чтобы в гневе

Не покарали они за дела недостойные эти.

Я же взываю теперь к олимпийскому Зевсу; к Фемиде,

Что учреждает суды средь народа и их завершает!

[70] Ну так признайте ж, друзья, моё право! И дайте мне в горе

Дома побыть одному. Или, может, родитель мой славный

Некогда чем-нибудь здесь оскорбил меднолатных ахеян?

Может, умышленно вы мстите мне за своё оскорбленье,

Дом наш теперь разорять поощряя? Уж было бы лучше,

[75] Чтобы вы разом и скот, и запасы все наши пожрали:

Вот уж тогда бы скорей совершилось и ваше возмездье.

Мы бы ходили тогда по домам городским, умоляя

Наше обратно отдать: так, пока бы вы всё не вернули…

Вы же мне сердце теперь безнадёжным терзаете горем!»

[80] Так он во гневе сказал и повергнул свой скипетр на землю.

Хлынули слёзы из глаз. Сострадание вызвал в сердцах он.

Молча сидели вокруг, неподвижно; никто не решился

Дерзостным словом своим на слова Телемаха ответить.

Только один Антиной тут поднялся и гневно воскликнул:

[85] «Что ты сказал, Телемах, необузданный, гордоречивый!?

Нас оскорбляешь! Ещё и вину возложить на нас хочешь?

Нет, обвиняй ты не нас, женихов, пред ахейским народом!

Милую мать ты свою обвинять хитроумную должен!

Вот уж три года прошло, наступил и четвертый с тех пор, как

[90] Всех нас морочит она, лишь играя на душах ахейцев!

Кормит надеждой пустой, обещается каждому порознь,

Вести всё добрые шлёт, замышляя недоброе в сердце.

Кроме того, против нас и другую придумала хитрость:

Ткацкий огромный станок разместила в покоях с широкой

[95] Тонкою тканью большой и, собрав нас затем, объявила:

"Вот что, мои женихи! Раз погиб Одиссей благородный, –

Свадьбу бы нужно пока отложить до поры, как закончу

Савана ткань эту ткать, чтобы пряжа зазря не пропала.

Старцу Лаэрту покров гробовой я хочу приготовить

[100] Прежде, чем он попадёт в руки всеусыпляющей смерти:

Дабы не смели потом укорить меня жены ахейцев,

Что без покрова лежит тот, кто сам приобрёл очень много".

Так нам сказала она. Мы, поверив ей, все покорились.

Что же на деле? Ткала целый день она ткань ту большую,

[105] Ночью ж, при факелах, вновь распускала, что сделала за день!

Длился три года обман, все три года мы ей доверяли.

Но на четвёртый уж год круговратный, как время настало,

Всё нам служанка одна, тайну знавшая эту, открыла.

Тут мы застали её сами за распусканием ткани.

[110] Так поневоле пришлось ей работу свою всё ж закончить.

Ты же теперь, Телемах, так же нас, женихов, здесь послушай,

Чтобы и сам ты всё знал, и с тобой – остальные ахейцы!

Мать ты к отцу её в дом отошли, но вели, чтобы замуж

Шла за того среди нас, кто отцу и самой ей приятен!

[115] Если же скверно шутить снова станет с сынами ахеян,

Вздумает нас раздражать, гордо тешась дарами Афины:

Хитростью, острым умом, помогающим в разных искусствах,

В чём преуспела она… да, смекалки такой и у древних

Жён не встречали ещё, у ахейских прекраснокудрявых,

[120] Будь то Алкмена, Тиро́, иль Микена в венце своём дивном.

Им бы и в ум не пришло, что придумать смогла Пенелопа

Нам же во вред. Но теперь ей уж хитрость её не поможет!

Знай, до тех пор разорять будем дом твой, запасы съедая,

В мыслях покуда она будет так же упорна, как прежде!

[125] Боги ей мысли её, может, в сердце вложили, и этим

Славу она обретёт превеликую. Ты ж – разоришься!

Мы никуда не уйдём, будем делать, что делали прежде,

Мужа покуда она из ахейцев не выберет сердцем».

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

[130] «О, Антиной, не дерзну я из дому услать против воли

Ту, что меня родила и вскормила! Отец мой – далёко;

Жив он, погиб ли, – как знать? Но Икарию за оскорбленье

Долго я буду платить, если сам к нему мать я отправлю.

Если ж вернётся отец – то и гневу отца я подвергнусь.

[135] Также – и гневу богов, если мать проклянёт меня в гневе,

Дом покидая родной. А в народе – мне стыд будет вечный!

Так что подобного я ничего никогда не скажу ей!

Если же это у вас только гнев вызывает, тогда уж

Лучше покиньте мой дом! И иные пиры учреждайте,

[140] Тратя не наше – своё, чередуясь своими домами.

Если ж находите вы, что для вас и приятней и легче

Всем одного разорять безвозмездно и нагло, что ж, – жрите!

Я же тогда призову вечносущих богов мне на помощь;

Может быть, Зевс вас тогда покарает, дела ваши видя:

[145] Смерть вам без платы пошлёт в доме, нагло разграбленном вами!»

Только сказал Телемах, как гремящий громами Кронион

Свыше к нему ниспослал двух орлов с горной скальной вершины.

Оба сначала они, будто ветром несомые, мирно

Рядом парили, раскрыв широко преогромные крылья.

[150] Но подлетели когда, оказавшись над шумным собраньем,

Крыльями стали махать и кружить над собравшимся людом.

Грозно глядели они на людей: страх глаза их внушали.

Вдруг сами в схватке сошлись. Исцарапав когтями друг друга,

Вправо умчались они, над домами паря городскими.

[155] Все изумились. Так, птиц провожая встревоженным взглядом,

Каждый гадал: что б могло предвещать им явление это.

Слово тут взял Алиферс, знаменитый и опытный старец,

Мастора сын. Он один среди сверстников всех по полету

Птиц мог искусно гадать и пророчил грядущее верно.

[160] Вот, полон мыслей благих, обратил он к собранию слово:

«Слушайте, что я скажу вам сейчас, итакийцы! Внимайте!

Прежде всего, к женихам обращусь, дабы их образумить.

Горе несётся на них неизбежное! Так как недолго

Будет в разлуке теперь Одиссей со своими родными.

[165] Где-то он близко уже. Злую гибель для них он готовит.

Горе и многим из нас, на гористой Итаке живущим,

Он принесёт. Потому поразмыслим-ка лучше сейчас мы

Как женихов обуздать поскорей. Было б лучше, когда бы

Сами смирились они. Это было бы им же полезней.

[170] Нет, не безопытный я предсказатель, и дело я знаю!

Всё ведь сбылось, что давно предсказал я царю Одиссею,

В то ещё время, когда в кораблях к Илиону отплыли

Войском аргивцы; отплыл с ними и Одиссей хитроумный.

Много он вынесет бед, потеряет товарищей многих;

[175] Всеми неузнанный он на двадцатом году лишь вернётся!

Так предсказал я тогда. Предсказанье сбывается ныне».

Тут сын Полиба ему, Евримах, возразил. Так сказал он:

«Старец, ты лучше домой возвратись! Там пророчествуй детям

Малым своим, чтобы им вдруг беды бы какой не случилось!

[180] Я ещё лучше тебя напророчить могу в этом же деле!

Мало ли видим мы птиц, что летят под сверкающим солнцем,

Только не все ведь они предвещают судьбу! Одиссей же

В крае далёком погиб. И тебе бы погибнуть с ним вместе!

Ты бы тогда прекратил здесь свои предсказанья пустые,

[185] Да перестал гнев питать в Телемахе, и так раздражённом!

Думаешь, он тебе даст за услугу богатый подарок?

Слушай же, что я скажу, – все слова мои сбудутся точно!

Если и впредь будешь ты со своим многоопытным знаньем

В юноше гнев возбуждать против нас болтовнею своею,

[190] То это, прежде всего, для него же бедой обернётся;

Так как один против нас ничего он поделать не сможет.

Ты же за это, старик, уж поверь, очень тяжко заплатишь:

Сердце заставим твоё очень горько о том сокрушаться!

А Телемаху скажу здесь при всех, пусть он примет совет мой:

[195] Матери пусть повелит он к отцу её в дом возвратиться;

Где тот пусть к свадьбе её подготовит с богатым приданым:

Дочери милой пусть даст, – сколько сану её подобает.

Ну а иначе все мы, женихи, сыны знатных ахеян,

Будем и впредь докучать сватовством! И никто нам не страшен!

[200] Ни Телемах, сколько б он многословных речей здесь ни сыпал;

Ни те пророчества, что изрекала здесь дряхлая старость!

Ими, старик, лишь вражду ты к себе в нас сильней возбуждаешь!

Будем и впредь разорять мы чужое добро безвозмездно

И до тех пор, пока нам не предъявят согласье на свадьбу!

[205] Сколько уж времени мы каждый день ожидаем ответа:

Кто будет ею средь нас предпочтён! Из-за этой задержки

Медлим, не ищем других мы невест. А ведь время проходит».

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

«О, Евримах, и вы все, женихи, сыны знатных ахеян,

[210] Больше уж вас убеждать не хочу я, и спорить не стану!

Боги всё знают и так! И ахейцы всё знают прекрасно!

Я лишь прошу мне корабль снарядить, и пусть опытных двадцать

Будут со мною гребцов, чтобы в плаванье мог я пуститься.

Пилос песчаный хочу посетить я, и гордую Спарту,

[215] Чтобы узнать, нет ли там о пропавшем отце моём слухов;

Может, какую молву, или где прорицанье услышу

То, что от Зевса, оно людям верные вести приносит.

Если услышу, что жив твой отец, что домой он вернётся,

Год буду ждать я его, терпеливо снося все обиды;

[220] Если услышу о том, что погиб он и нет уж надежды, –

В милую землю вернусь я тогда, в дом отцовский, немедля.

Холм я могильный ему возведу, честь воздав, справлю должный

Пир поминальный по нём. А затем выдам мать свою замуж».

Так он сказал и умолк, сев на место. Тогда встал для слова

[225] Ментор герой, другом был безупречному он Одиссею.

Вверил ему Одиссей при отплытии дом для охраны,

Старцу Лаэрту велел быть помощником, дому ж – плотом.

Вот, полон мыслей благих, обратил он к собранию слово:

«Слушайте, что я скажу вам сейчас, итакийцы! Внимайте!

[230] Благим и кротким с людьми, и приветливым, быть уж не должен

Царь скиптроносный теперь! Но, убив в себе правду и совесть,

Пусть притесняет народ каждый царь, беззаконно и смело!..

Раз уж забыть вы смогли Одиссея! Не он ли был нашим

Добрым и честным царём, был народу отцом благодушным?!

[235] Нет мне нужды обвинять женихов необузданно дерзких

В том, что в безумстве своём все они только зло совершают.

Сами рискуют они головами, когда разоряют

Дом Одиссея, решив, будто он уж домой не вернётся.

Вас же, собравшихся здесь честных граждан, хочу пристыдить я!

[240] Молча сидите вы все и не скажете против ни слова

Малой толпе женихов, хоть самих вас значительно больше!»

Тут Евенорид ему Леокрит возразил, грозно крикнув:

«Ментор, ты что говоришь, злой безумец!? Склоняешь сограждан,

Чтоб нас смирили они!? Но и силой большой было б трудно

[245] Всех нас смирить, чтобы мы от бесплатных пиров отказались.

Даже и сам Одиссей, царь Итаки, когда бы вернулся

И захотел нас изгнать, женихов благородных и знатных,

В доме просторном его столько лет за пирами сидящих, –

Было б не на радость тогда возвращенье его для супруги,

[250] Долго скучавшей по нём! Злая погибель его бы постигла,

Если б один против нас он пошёл! Так что вздор говоришь ты.

Все разойдитесь теперь! Каждый пусть своим делом займётся!

Этого ж в путь снарядят Ментор пусть с Алиферсом, раз оба

Верность отцу его всё сохраняют, как добрые други.

[255] Долго, я думаю, здесь просидит он, однако, в Итаке,

Вести ища об отце. В путь ему никогда не собраться!»

Так он сказал, распустив самовольно собранье народа.

Быстро с собранья тогда разошлись по домам все ахейцы.

А женихи в дом царя Одиссея опять возвратились.

[260] Вот одиноко ушёл Телемах на песчаное взморье;

Руки седою водой он омыл и взмолился Афине:

«Ты, посетившая дом мой вчера; ты, что мне повелела

В море туманное плыть в корабле, чтобы, странствуя, мог я

Слухи о милом отце отыскать, о его возвращеньи;

[265] Где ты? Приди, помоги! В путь мешают уплыть мне ахейцы;

Больше других – женихи многосильные, полные злобы».

Так говорил он, молясь. Перед ним вдруг явилась Афина

Ментора образ приняв, стала схожа с ним видом и речью.

С речью крылатой к нему обратившись, богиня сказала:

[270] «Также и впредь, Телемах, ты не будь неразумен и робок,

Так как в тебе кровь отца, его доблесть живёт в твоём сердце,

Сила, с какой он всего добивался и словом, и делом, –

Цели достигнешь тогда и свой пусть одолеешь на славу!

Если ж не сын ты прямой Одиссея царя с Пенелопой,

[275] То не надейся, что ты завершишь своё дело успешно.

Редко бывает, чтоб сын по заслугам отцу был подобен;

Чаще он хуже отца. Очень редко бывает, чтоб – лучше.

Если не будешь ты впредь, Телемах, неразумен и робок,

И не совсем ты лишён Одиссеевой силы великой, –

[280] То есть надежда тебе совершишь своё дело успешно.

Пусть же опять женихи зло тебе замышляют, – оставь их.

Горе безумцам! Они в слепоте своей, правды не знают,

Смерти не чуют своей: в чёрном облике ближе и ближе

К ним подступает она ежедневно, чтоб всех погубить их.

[285] В путь же, намеченный твой, ты уж скоро отправиться сможешь.

Друг я тебе по отцу твоему, и поэтому нынче ж добуду

Быстрый корабль для тебя, и с тобою я сам в путь отправлюсь.

Ну а пока возвратись к женихам. Пусть тебе на дорогу

Дома припасов съестных заготовят побольше в сосудах;

[290] В амфоры пусть нам вина нацедят; а в мешки же из кожи

Жёлтой ячменной муки наберут, что полезна для мозга.

Я добровольцев в гребцы подыщу пока. А кораблей же

Старых и новых полно в омываемой морем Итаке.

Лучший из них подберу лично сам я; и быстро его мы

[295] В путь подготовим; затем вместе выйдем в широкое море».

Так говорила ему светлоокая дева Афина.

Голос услышав её, Телемах тут же берег покинул.

С сердцем печальным пришёл он домой. Там застал, как и прежде,

Всех женихов: вот одни в зале пиршеств с коз шкуры сдирали,

[300] Ну а другие свиней на дворе, заколов их, палили.

С колкой усмешкой к нему подошёл Антиной, улыбаясь,

За руку юношу взял, его имя назвав; так сказал он:

«О, Телемах! Вспыльчив ты, и в речах своих злых многословен!

Брось ты заботу о том, чтоб вредить нам и словом, и делом!

[305] Лучше, как друг с нами сядь, пей и ешь без забот, как бывало.

Волю исполнить твою не замедлят ахейцы, – получишь

И быстролётный корабль, и отборных гребцов! И помчишься

В Пилос священный, чтоб там разузнать об отце своём славном».

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

[310] «Нет, Антиной, не могу, неприлично мне с наглыми вами

Вместе сидеть за столом, пить и есть, веселясь беззаботно.

Будьте довольны уж тем, что покуда я был малолетним,

Вы, женихи, на пиры всё богатство у нас разорили!

Но повзрослел я теперь и, советников слушая умных,

[315] Много узнал, и в душе у меня стало мужества больше.

Я постараюсь навлечь вам на головы страшную гибель,

Так ли, иначе – не суть: здесь ли, в Пилосе, – средство найдётся.

Еду! И путь мой теперь, уж поверь мне, не будет напрасен,

Хоть на чужом корабле я отправлюсь, с чужими гребцами.

[320] Ваша вина в том, что я ничего своего не имею!»

Это сказав, руку тут вырвал он из руки Антиноя.

А женихи между тем пир устроили сытный и шумный.

Много обидных речей посылали они Телемаху.

Так говорили одни из ругателей дерзконадменных:

[325] «Нас погубить Телемах не на шутку решил, берегитесь!

В помощь друзей привезти из песчаного Пилоса хочет,

Или из Спарты. О том, видим мы, он заботится очень.

Или Эфиру ещё посетит, плодородную землю,

Чтобы оттуда он мог привести нам смертельного яда:

[330] В кратеры бросит его перед пиром, и всех нас отравит!»

Ну а другие в ответ говорили насмешливо первым:

«Кто может знать, вдруг и он на своём корабле глуботрюмном

В море, вдали от родных, как и сам Одиссей, просто сгинет.

Этим немало и нам он доставит хлопот, ведь придётся

[335] Всё, чем владеет он здесь, поделить меж собой! Ну а дом уж

Пусть заберут его мать с тем, кто станет из нас ей супругом».

А Телемах между тем в кладовую спустился отцову,

Где в помещеньях больших кучи золота, меди хранились,

Много там платьев в ларях было, много и масел душистых.

[340] В глиняных бочках вдоль стен многолетние сладкие вина

В складе подземном стоят. То – божественный чистый напиток

Тайно хранился на тот день счастливый, когда Одиссей вдруг

В дом возвратится родной, претерпев много бед и страданий.

Двери двустворные вход в кладовую ту прочно держали.

[345] Старая ключница всё проверяла там денно и нощно,

Должный порядок вела, охраняла богатства усердно;

Труд Евриклея несла честно, дочь Певсенорида Опса.

В ту кладовую позвав Евриклею, сказал Телемах ей:

«Амфоры сладким вином, няня, ты мне наполни: вкуснейшим

[350] После того, что храним, – дорогого, – что здесь бережёшь ты,

Помня отца моего, уповая, что в дом свой вернётся

Царь Одиссей, претерпев много бед и страданий в дороге.

Так, мне двенадцать налей полных амфор и плотно закупорь.

Кожаных крепких мешков приготовь; двадцать мер ты отмеряй

[355] Жёлтой ячменной муки, и наполни мешки эти ею.

Знай же об этом одна! Все припасы поставь ты отдельно.

Вечером я подойду, чтоб забрать их; в то время, когда уж

В верхний покой свой уйдёт моя мать, почивать собираясь.

В Спарту я ехать хочу, также в Пилос песчаный, – разведать,

[360] Нет ли о милом отце и его возвращении слухов».

Тут уж кормилица слёз не сдержала. И вот, Евриклея,

Громко рыдая, к нему обратила крылатое слово:

«Милое наше дитя! Как пришло тебе это на сердце?

Ты ведь единственный сын, ты – надежда последняя! Что ж ты

[365] Хочешь покинуть свой дом и уплыть, как уплыл твой родитель?

Сгинул он в дальних краях незнакомых, вдали от отчизны.

Здесь же, пока ты в пути, женихи злое дело устроят,

Чтобы тебя погубить; и богатство твоё всё разделят.

Лучше останься! Здесь мы, здесь твоё всё! Нужды тебе нету

[370] В страшное море идти, чтоб терпеть там и бури, и беды».

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

«О, ты не бойся! В свой путь я иду не без помощи бога.

Но поклянись мне, что мать от тебя ничего не узнает

Целых одиннадцать дней или даже двенадцать с отъезда,

[375] Если не спросит сама обо мне, иль другие не скажут.

Я опасаюсь: от слёз красота её может поблёкнуть».

Клятвой великих богов Евриклея тогда стала клясться.

После ж того как она совершила надёжную клятву,

Амфоры сладким вином наполнять она стала, а после

[380] Кожаных крепких мешков приготовила, полных мукою.

А Телемах к женихам, пировавшим беспечно, вернулся.

Новая мысль тут пришла светлоокой богине Афине:

Вид Телемаха приняв, обойти она город решила.

Встретит кого из мужей, с лаской к каждому речь обращала,

[385] Чтобы на быстрый корабль они вечером вместе собрались.

Вот к Ноемону она, сыну славному Фрония, с просьбой

Дать ей корабль подошла. Ноемон согласился охотно.

Солнце уж село меж тем, потемнели дороги и тропы.

В море солёное тут быстролётное судно спустили

[390] И оснастили его всем, что нужно для плаваний дальних;

После корабль подвели в бухте к самому выходу в море.

Все на корабль собрались, те, кого побудила богиня.

Новая мысль тут пришла светлоокой богине Афине.

Вот, снова в доме она Одиссея, подобного богу.

[395] Сладостный сон навела на глаза женихам пировавшим,

Путала мысли у них, вышибала из пьяных рук кубки.

Натиску сна уступив, по домам разошлись все, и вскоре

Сон одолел их, сомкнув им ресницы усталые крепко.

Тут, Телемаху представ, светлоокая дева Афина

[400] Вызвала тихо его из устроенной пышно столовой,

Ментора образ приняв: вид и речь его. Так говорила:

«О Телемах, нам пора! Наши спутники в медных поножах

Все уж у вёсел сидят, ожидая тебя с нетерпеньем.

Время идти! Дольше ждать и откладывать путь не годится».

[405] Это сказав, за собой повела его быстро Афина;

Шла торопясь впереди; он едва поспевал за богиней.

К морю и к ждавшему их кораблю подошли они вскоре.

Спутников на берегу там песчаном нашли длиннокудрых.

К ним обратилась тогда Телемахова сила святая:

[410] «Дру́ги! Из дома скорей принесём все съестные припасы,

Что заготовлены. Но, мать не знает о тайне отъезда;

И никому из рабынь не известно… лишь ключница знает».

Так он сказал и пошел, и за ним поспешили другие.

Взяли припасы они, принесли их на прочное судно;

[415] Всё уложили, как им повелел сын царя Одиссея.

Скоро и сам он вступил на корабль за богиней Афиной.

Вот на корме корабля разместилась богиня, а рядом

Сел Телемах. Вот гребцы, отвязали поспешно канаты,

Тоже взошли на корабль и расселись на лавках у вёсел.

[420] Ветер попутный тогда послала им богиня Афина.

Свежий повеял Зефир, зашумел, вспенил тёмное море.

Стал Телемах тут гребцов ободрять; он велел им скорее

Снасти наладить. Они приказанью его подчинились.

Мачту сосновую враз приподняли, в гнездо водрузили,

[425] И, утвердив её в нём, привязали канатами крепко.

Быстро затем, на ремнях закрепив, белый парус подняли.

Ветром наполнился он. И вокруг корабля закипели

Шумные волны, бурля средь пурпурно-закатного моря.

Лёгкий корабль по волнам заскользил, путь себе пробивая.

[430] Снасти наладив, они на своём корабеле чернобоком

Сладким вином дорогим до краёв дружно полнили чаши,

И, возлиянья творя, все молились богам вечносущим.

Больше же всех остальных – Зевса дочери, деве Афине.

Ночь всю и утро корабль быстроходный свой путь шёл спокойно.