Одна против всех

Глава 1

Жизнь наша шла своим чередом за тем лишь исключением, что босс после всего случившегося в прошлый раз уложил Валентину в больницу на сохранение. От греха подальше. Мы остались вдвоем. Я сама готовила и убирала в офисе, не забывая при этом выполнять свои непосредственные обязанности секретарши и бухгалтера. Впрочем, работы было не слишком много: клиенты словно вымерли. Я уж было решила, что к нам вообще больше никто не появится и мы обанкротимся, как вдруг однажды в нашу дверь позвонили…

Он вошел, без приглашения уселся на диван, снял «лужковскую» кепку, вытер помятым платком лысину, почесал в затылке, затем напялил кепку обратно, спрятал платок в нагрудный карман мокрой от пота рубашки и, закинув ногу на ногу, уставился невидящим взглядом в стоящий напротив выключенный телевизор. Все это он проделал, даже ни разу не взглянув в мою сторону. Мужчине было за пятьдесят, он был довольно высокого роста, худым, с неприлично большим носом и тонкими, почти не различимыми на фоне лица губами. Из коротких рукавов светлой в полоску рубашки торчали худые волосатые руки с заостренными локтями, колени под темными просторными брюками тоже были острыми, как и локти, и вообще, весь он был каким-то угловатым, неуклюжим и нервным; время от времени он вздрагивал всем телом и снова замирал, словно впадал в забытье. Такие типы обычно работают водопроводчиками или инженерами в конструкторских бюро.

В общем, мне он почему-то сразу не понравился. Но, как говорил мой отец Акира, людей нужно оценивать не по внешнему виду, а по тому, что находится у них внутри. Мало ли какое тело кому досталось. Вдруг какому-то хорошему человеку просто не повезло, и Господь наделил его отталкивающей внешностью, так что ж, теперь он должен от этого всю жизнь страдать? Главное ведь не тело, а душа. Просто нужно уметь рассмотреть за неприятной формой приличное содержание, вот и все дела. Так учил нас отец. Поэтому я терпеливо сидела за своим столом и ждала, когда же наконец этот странный пришелец покажет себя. В принципе, мы с боссом никогда не соотносили свои профессиональные обязанности с симпатиями или антипатиями к клиентам: мало ли у кого нынче есть деньги и кому нужна наша помощь? Бывали у нас и подонки, и бандиты, и даже маньяки, однако же мы им всем помогали. Но все же это играло некую определенную роль в нашем отношении к расследованию.

Тип медленно повернул в мою сторону голову, туман в его глазах начал постепенно рассеиваться, и, когда взгляд окончательно прояснился, я поняла, что он меня видит. И улыбнулась своей очаровательной улыбкой. И даже голову склонила в знак приветствия. Ни один мускул на его худощавом лице при этом не дрогнул. Он снова отвернулся, откинулся на спинку и широко раскрытыми глазами уставился в телевизор, будто окаменев. Ну и типчик. Еще по прошествии некоторого времени я поняла, что передо мной самый настоящий слепоглухонемой. Он меня не видел, не слышал, сказать ничего не мог и, вероятно, сам не знал, куда в данный момент попал. Это было так очевидно, что я невольно рассердилась на себя. Дура, надо было сразу догадаться. Сняв трубку, я соединилась с боссом.

— Босс?

— Ну? — послышалось недовольное ворчание.

— У нас тут неординарный случай.

— Совсем неординарный?

— Дальше некуда. Пришел слепоглухонемой клиент.

— Да? — В голосе послышалась живая заинтересованность. — И что говорит?

— Босс, он слепо-глухо-немой, — по слогам произнесла я. — Он не может говорить.

— А чего же он тогда хочет?

— Честно?

— Как всегда.

— А черт его знает, босс. Вошел, сел и молчит. Телевизор смотрит.

— Подожди, телевизор ведь не работает, — напомнил босс. — И потом, как он смотрит, если слепой?

— А вы выйдите и сами все увидите, — разозлилась я. — Он уже полчаса здесь сидит.

Через несколько секунд дверь кабинета открылась, и в приемной вырисовалась стройная фигура Родиона. За все время нашего с ним разговора несчастный калека даже не пошевелился.

— Этот? — Босс кивнул на мужчину.

Я кивнула в ответ. Он подошел к человеку, внимательно осмотрел его со всех сторон, помахал перед глазами ладонью, пощелкал над ухом пальцами и повернулся ко мне.

— А как он сюда вообще попал: своим ходом или его принесли?

— Своим, конечно, — обиделась я. — Позвонил, я открыла дверь, он вошел, сел, взглянул на меня один раз, и вот, пожалуйста…

Подперев руками подбородок, Родион в задумчивости заходил перед ним по комнате. Наконец, придя к какому-то выводу, остановился напротив убогого и решительно ущипнул того за мочку левого уха. Никакой реакции не последовало.

— У тебя есть зеркальце? — тихо спросил босс.

Порывшись в ящике стола, я протянула ему пудреницу. Раскрыв ее, Родион поднес зеркало к носу клиента, подержал с полминуты, а затем взглянул на результат.

— Все ясно, — констатировал он спокойно, возвращая мне мое имущество, — клиент мертв.

— Не может быть, — пролепетала я, почему-то чувствуя себя виноватой в случившемся. — Пять минут назад он еще шевелился. Я сама видела…

— Это были предсмертные конвульсии, — невозмутимо пояснил Родион. — Так иногда случается.

— Но он ведь сам пришел! Разве такие конвульсии бывают?

— В этой Сумасшедшей стране все бывает, — пробормотал он, расширяя двумя пальцами веки покойника. — Смотри, глаза уже стекленеть начали. Готов, голубчик.

— Как вы можете так спокойно об этом говорить? — возмутилась я, подходя поближе. — У человека такое горе, а вы…

— Не хнычь. Ему уже все равно. Но меня интересует другое.

— Зачем я его впустила, да? Но…

— Нет, — он распрямился и еще раз внимательно посмотрел на мертвого клиента. — Меня интересует, зачем он к нам пришел.

— Может, он решил, что наш офис самое подходящее место для последнего пристанища? — робко предположила я. — Помните, как Толстой? Ушел из дома, никому ничего не сказав, зашел в будку к станционному смотрителю, лег на лавку и помер…

— Если этот тип Толстой, то я — китайский император, — негромко произнес босс, и лицо его теперь было очень серьезным. — Нет, тут что-то явно не так. Здесь есть какая-то тайна, и я до нее докопаюсь. Он ничего не говорил?

— Ни звука.

— Знаками ничего не показывал?

— Да нет вроде… Ой, постойте! — вспомнила я. — Он лоб платочком вытирал! Знаете, когда сел, то снял кепку, достал платок из кармана. Вот этот, — я ткнула пальцем в торчащий из нагрудного кармана платок. — Потом вытер лоб, снова надел кепку, сунул платок обратно и… все. Начал телевизор смотреть.

— Больше ничего? — нахмурился Родион, пытаясь разгадать значение таинственного послания странного пришельца.

— Потом он посидел, — продолжала я вспоминать мельчайшие детали событий, — медленно повернул ко мне голову, посмотрел на меня, но, кажется, не увидел, опять отвернулся, и все, босс, больше он не шевелился.

— Может, в платочке собака зарыта? — пробормотал он, вытаскивая из кармана покойника платок, затем развернул его и начал изучать. Посмотрел на свет, потряс, помял, снова развернул, снова потряс, пожал плечами и вернул платок хозяину. — Нет, если она где-то и зарыта, то не здесь.

— Может, он зарыл ее в кепке? — осенило меня.

Босс тут же стащил с головы трупа кепку.

— Дай ножницы.

Я подала. Осмотрев головной убор со всех сторон, он, недолго думая, вырезал подкладку, убедился, что и там ничего нет, а затем начал смело кромсать кепку вдоль и поперек, пока та не превратилась в лежащую на полу кучу кусков материи. Я с ужасом наблюдала за его действиями, но вмешиваться не решалась: он босс, ему видней.

— Надеюсь, остальную его одежду не постигнет та же участь? — со страхом спросила я.

— Пока не знаю. — Босс в нерешительности замер с ножницами в руках перед покойным, плотоядно разглядывая его рубашку. — Что-то ведь должно быть, что позволило бы нам узнать причину его прихода?

— Может, сначала обыскать? — догадалась я.

— Логично. Держи. — Он протянул мне ножницы и начал проверять содержимое всех карманов нашего посетителя. Вывернув все, до которых можно было добраться, и не найдя даже хлебной крошки, он уложил тело на диван и залез в задний карман брюк. И выудил оттуда автобусный талон. Совсем недавно пробитый.

— Похоже, у этого товарища был билет только в один конец, — пробормотал он, рассматривая компостерные отверстия на свет. — Нет, тут скорее всего ничего не закодировано. Проклятье!

Опустившись у изголовья на корточки, Родион уставился покойнику в открытые остекленевшие голубые глаза и задумчиво произнес:

— Что же ты хотел нам сказать, человек? Не просто так же ты пришел и умер на диване у частного сыщика. В Москве полно места, чтобы отдать концы, так нет, ты специально приехал сюда, пробив единственный талон, отыскал наш офис, позвонил, вошел, видимо, уже полуживой, и умер. Ну, чего молчишь? Стыдно, что сказать ничего не можешь? — Босс поднял голову и осмотрел приемную. — Наверное, твоя душа еще витает где-то здесь, видит и слышит нас, но помочь ни тебе, ни нам не в силах, ибо бестелесна и бессловесна…

В этот момент во входную дверь позвонили. Я подошла к видеофону.

— Кто там? — Он поднялся.

— Какие-то люди, босс.

— Какие еще люди?

— Незнакомые. Смотрите сами.

Он подошел к столу и взглянул на экран. У входной двери стояли двое крепких молодых мужчин лет тридцати. Оба были в белых рубашках с одинаковыми бордовыми галстуками и с одинаково дебильными физиономиями. Вид у них был такой, словно они пришли к себе домой, а им кто-то смеет не открывать. В дверь опять позвонили, на этот раз настойчивее.

— Это не клиенты, — буркнул босс. — Спроси, что им надо.

— Слушаю вас, — сказала я, включив микрофон.

— Добрый день, — вежливым тоном произнес один из них, со шрамом на лице, глядя прямо в камеру. — К вам можно войти?

— Простите, а по какому вопросу? — так же вежливо спросила я.

Те переглянулись, и тот, что со шрамом, сказал:

— Мы хотим вас нанять. За хорошую плату, разумеется.

Я посмотрела на Родиона. Проведя пятерней по своей шевелюре, он бросил взгляд на покойника, затем, оценивающий, на экран и тихо проговорил:

— Скажи, пусть подождут пару минут.

— Подождите секундочку, — выдала я в микрофон, — сейчас я доложу боссу.

— О’кей. — Оба кивнули, и я отключила аппаратуру.

Взяв тело человека, имени которого мы даже не знали, за руки, за ноги, мы с боссом быстро перетащили его на второй этаж и уложили на кушетке в кладовой, где хранился различный хозяйственный инвентарь. Затем я взяла веник с совком, замела останки покойницкой кепки, проверила, не осталось ли каких следов, и только после этого впустила посетителей. Родион уже сидел со степенным видом за своим огромным дубовым столом в кабинете и делал вид, что читает важные бумаги. У него всегда это получалось великолепно. Пока я вела их через приемную, они то и дело шныряли глазами по сторонам, словно что-то выискивали, и мне показалось, что даже принюхивались. Но если они и могли там что-то вынюхать, то разве что запах моих шикарных духов. Усадив мордоворотов перед боссом, я заняла свое привычное место в кресле сбоку и приготовилась стенографировать.

— Ну так что же у вас за дело? — Босс посмотрел на них поверх очков, отложив бумаги в сторону.

— Мы ищем одного человека, — произнес тип со шрамом. — Кстати, меня зовут Володя, а его — Игорь. Очень приятно.

— Взаимно, — буркнул босс. — Мое имя на двери вы, вероятно, заметили.

— Да, вас зовут Родион, — сказал Володя. — Так вот, нам срочно нужно найти этого человека.

Вынув из нагрудного кармана небольшую фотографию, он приподнялся и положил ее перед боссом. Тот лишь взглянул на нее мельком и снова перевел глаза на посетителей:

— Фотография мне ничего не дает. Расскажите мне о нем все: при каких обстоятельствах он пропал, кем вы ему приходитесь и так далее.

— Мы его родственники, — быстро вставил молчавший до сих пор Игорь. — Племянники. Кстати, вы его случайно не встречали? — И он пытливо уставился на моего босса.

— Нет, мы его случайно не встречали, — не моргнув глазом, ответил босс и посмотрел на меня. — Мария, взгляни, может, ты встречала этого человека?

Поднявшись, я подошла к столу, взяла фотографию и увидела до боли знакомое лицо, в данный момент его обладатель лежал у нас наверху в кладовке в мертвом виде.

— Кажется, где-то встречала, — неопределенно пожала я плечами, и оба бугая мгновенно напряглись. — Это не артист цирка, случайно?

— Нет, это не артист, — зло процедил Игорь и отвернулся. — Это наш дядя.

— Ну, тогда не знаю, — вздохнула я и села на место.

— А имя у вашего дяди есть? — спросил Родион.

— У нашего дяди все есть, — усмехнулся Володя. — Но, боюсь, его имя вам ничего не даст. Пусть это будет просто Сидоров Иван Петрович. Давайте ближе к делу, потому как оно не терпит. Задача ваша проста до безобразия. Мы знаем, что он пропал где-то здесь, буквально в вашем дворе, среди этих несчастных четырех жилых домов. Пропал совсем недавно, меньше часа назад. Отыщите нам его к вечеру и получите… — он многозначительно поднял указательный палец, — ровно двадцать тысяч баксов. Наличными. Вы нам дядю — мы вам бабки.

— Неплохо, — хмыкнул Родион. — А что ж вы, сами найти не можете? Тем более что знаете, где он пропал…

— Мы уже все здесь обрыли, но не нашли, — с хитренькой улыбочкой проговорил Игорь. — А вы здесь все и вся знаете, вам проще. И к тому же вы — детективы, — он опять усмехнулся.

Босс и ухом не повел. Взяв снимок, начал его разглядывать. Затем спросил:

— Деньги наличными, говорите?

— Да-да, налом, — заверил Володя. — Но только в обмен на дядю. Не волнуйтесь, у нас все как в банке.

— Это хорошо. А, простите, это ничего, если я задам еще один вопрос?

— Валяй, — небрежно махнул рукой Игорь.

— Благодарю, — сказал босс, и мне показалось, что он сейчас заплачет от умиления. — Скажите, а ваш дядя, он пропал или сбежал? Почему вы его ищете, а он вас нет?

Амбалы растерянно переглянулись, и Володя быстро произнес:

— Видите ли, наш дядя невменяемый. Он ничего не соображает. Вообще. Он не помнит ни своего имени, ни адреса — ничего. Время от времени он выходит на улицу погулять и теряется, а мы потом его сутками разыскиваем по всей Москве…

— Наверное, очень любите своего дядю? — тепло улыбнулся Родион. — Это похвально. Будь у меня такие племянники, я бы мог умирать спокойно.

При этих словах племянники опять напряглись, потом Володя незаметно ткнул Игоря локтем в бок, и оба расслабились. А босс продолжал:

— Скажите, а вы не думали о том, что в один прекрасный день ваш дядя выйдет вот так погулять и окочурится? И что будет, если мы найдем уже не дядю, а только его хладный труп? Как тогда быть с оплатой?

— Нас устроит и труп, — резко бросил Игорь. — Главное, чтобы это был труп дяди, а не какого-нибудь бомжа.

— Да-да, главное, чтобы мы были спокойны, — добавил Володя. — Знаете, чтобы похоронить по-человечески, потом на могилку ходить, цветочки носить, и все такое… Короче, вы не переживайте, в любом случае — дядя или его труп — вы получите свои двадцать кусков.

— Вот это уже совсем другой разговор, — удовлетворенно проговорил Родион, и мое сердце тревожно екнуло. — В таком случае, мы можем смело приниматься за поиски.

— Отлично! — обрадовался Володя. — Но только уговор: не позже сегодняшнего вечера. Ночью, сами понимаете, и искать труднее, да и всякое может случиться с больным человеком.

— Постараемся, — заверил босс. — Если, как вы утверждаете, он пропал в нашем дворе, то проблем не будет. Как вас найти, когда отыщем объект?

— А нас не нужно искать, — скривился Игорь. — Мы сами к вам придем. Допустим, в шесть часов. Надеюсь, к этому времени, — заговорил он, отчетливо выговаривая каждое слово, — вы уже найдете нашего дядю?

Босс посмотрел на часы. Я тоже. Была половина двенадцатого.

— Думаю, мы найдем его гораздо раньше, — уверенно заявил босс. — При условии, что он в этом дворе. Если же нет — не обессудьте: на другой территории другие расценки. И еще один нюанс, — он внимательно посмотрел каждому в глаза. — Если вашего дяди здесь не окажется, а мы затратим усилия, вы должны будете заплатить энную сумму…

— Э, нет, так не пойдет! — запротестовал Игорь, но Володя его перебил:

— Дядя здесь. И, чтобы вы не сомневались, я скажу одну вещь: весь этот двор оцеплен нашими… — он запнулся, — короче, дядиными родственниками. Все видели, как он сюда входил, но никто не видел, как выходил. И родня будет дежурить здесь до тех пор, пока дядя не отыщется.

— Он что, простите, такой богатый, — с интересом спросил босс, — что вы о нем так печетесь?

— Нет, просто мы все его очень любим, — фальшиво улыбнулся Игорь.

— Да, дядя был замечательным человеком, — добавил Володя.

— Был? — удивленно поднял брови Родион. — Вы сказали: был? Разве он умер?

С величайшим наслаждением я увидела, как этот бугай со шрамом начал медленно заливаться краской. Вот уж от кого не ожидала! Молодчина, босс!

— Э-э-э, я просто оговорился, — пробормотал тот, досадливо морщась, и быстро поднялся. — В общем, мы очень на вас рассчитываем. Идем, Игорь.

— И даже не сомневайтесь в успешном исходе дела, — Родион тоже поднялся. — Приходите в шесть, приносите деньги и получите своего дядю. Но только есть один момент…

Племянники, уже подошедшие было к двери, остановились и обернулись.

— Какой еще момент?

— Вы не должны нам мешать. Если вы или ваши родственнички начнут шнырять за нами повсюду, то я сразу же разрываю наш уговор. У нас есть свои профессиональные тайны, и я не хочу, чтобы о них знала половина Москвы.

Они опять переглянулись, что-то сказали друг другу глазами, и Игорь с ехидной ухмылочкой выдал:

— Нам нужны не ваши тайны, а наш ненаглядный дядя. Никто за вами ходить не будет, но и вы, уважаемый, не покинете территории этого двора, пока не найдете нашего родственника.

Не дожидаясь ответа, они быстро вышли из кабинета, и я едва успела догнать их, чтобы открыть входную дверь. Лица у них были очень суровыми и хмурыми. Около наших ворот я заметила черную «Ауди», за рулем которой сидел еще один такой же «племянник» в белой рубашке, бордовом галстуке и с непроницаемой физиономией. Запомнив номер машины, я заперла дверь и вернулась к боссу.

Тот сидел и набивал трубку.

— Ну что, Мария, — весело проговорил он, — похоже, мы опять вляпались в какую-то переделку?

— И не говорите, босс, — я села в кресло и вытащила из пачки сигарету, — везет нам на неприятности.

— Боюсь, что главные неприятности еще впереди, — хмыкнул он, раскуривая. — Не знаю, для чего им понадобился этот человек, но теперь я им его не отдам ни за какие коврижки. Суда по всему, он пришел к нам за помощью, и он ее получит, пусть даже мертвый. Знать бы только, чего он хотел…

— Может, для начала попытаться узнать, что это за племянники? — предложила я. — Мне удалось подсмотреть номер их машины.

— Брось, пустое, — махнул он рукой, с наслаждением затягиваясь. — Номера наверняка фальшивые. Как думаешь, они догадались, что их дядя здесь?

— Наверняка, — убежденно кивнула я, но потом меня взяли сомнения. — А может, и нет…

— Вот-вот, и я о том же. Они не уверены на сто процентов. С какой стати, сама посуди, мы бы стали укрывать у себя человека, который не в состоянии сказать ни слова? Или, тем более, мертвого? У нас ведь не анатомический музей. Это только такие авантюристы, как мы с тобой, способны на подобное безрассудство, но они об этом не знают, а потому сомневаются. А чтобы поддержать их в этих сомнениях, мы сейчас приступим к поискам.

— О чем это вы, босс?

— О том самом. Если мы не станем искать, то они сразу поймут, что дядя у нас. А, судя по размаху, организация у них серьезная, опять начнутся штурмы, взрывание дверей, битье окон и прочая чепуха, которая мне уже порядком надоела. Ясно, что они от нас не отстанут. Поэтому мы и начнем искать этого человека. — Он кивнул на лежащую на столе фотографию.

— И как же вы себе это представляете? — поинтересовалась я с сарказмом.

— Обыкновенно. Сейчас ты выйдешь с фотографией во двор и начнешь расспрашивать всех окрестных бабулек. Можешь даже по квартирам походить для вида или по подвалам с фонариком полазить — без разницы. Главное, чтобы они видели: мы начали работать.

— А к чему это? Все равно ведь я его не найду…

— Видишь ли, Мария, — глубокомысленно изрек Родион, — я ведь хочу не только тайну покойника раскрыть, но еще и денег заработать. Понимаешь глубинную суть сей проблемы?

— Ну вы даете, босс! — прошептала я восхищенно. — Когда-нибудь страсть к деньгам вас погубит.

— Да, но это страсть к честно заработанным деньгам. — Он с лукавой улыбкой поднял вверх указательный палец. — И это лучше, чем страсть к воровству, выпивке, наркотикам или коварным женщинам. — Тут он посерьезнел. — Ладно, отправляйся создавать видимость, а я пока займусь покойником.

— Как это вы им займетесь? — опешила я.

— Пока еще сам не знаю, — нахмурился он и проворчал: — Что-то ведь должно быть в этом человеке ценного, если даже за него за мертвого готовы отвалить двадцать тысяч долларов. И я уверен, что он принес нам какое-то сообщение. Осталось лишь его найти…

В дверь опять позвонили.

— Кого еще черти принесли? — недовольно проговорил босс. — Иди глянь, только никому без меня не открывай.

Я пошла в приемную. Включив видеофон, я увидела на пороге девушку, совсем юную, лет шестнадцати, русоволосую, с очень короткой прической и с огромными голубыми глазами. Она была довольно миловидной, если не сказать красивой, но красота ее была какой-то неживой, искусственной, как у куклы. На ней был светло-красный сарафан, обнажавший хрупкие загорелые плечи. Девушка явно была чем-то напугана, она то и дело озиралась по сторонам и нетерпеливо нажимала на кнопку звонка, от чего у меня в голове стоял непрерывный звон. Я прошла к боссу.

— Ну и кого? — спросил он.

— На этот раз совсем юную девицу. Не думаю, чтобы она умерла через пять минут после того, как войдет к нам. Но она чем-то очень напугана. Слышите, как звонит?

— Слышу, — он поморщился. — Час от часу не легче. И сильно напугана?

— Если мы тут еще пару минут порассуждаем, она может умереть от страха.

— Тогда впускай.

Только когда я открыла дверь, она наконец отпустила кнопку звонка и, оттолкнув меня в сторону, с расширенными от ужаса глазами пулей влетела внутрь, словно за ней гналась стая голодных питекантропов. Ее страх невольно передался мне, и я поспешила захлопнуть дверь, почувствовав, как учащенно забилось мое сердце. Господи, да что ж это творится сегодня?

— Помогите, они убьют меня! — задыхаясь, прокричала она, оказавшись в приемной. — Они звери, звери, они убьют меня…

И, упав на диван, где час назад предыдущий клиент почил в бозе, громко разрыдалась, сотрясаясь всем телом. Из кабинета вышел Родион.

— Клиентура, я смотрю, сегодня прямо валом прет, — проворчал он, глядя на рыдающее создание. — Да какая клиентура! Один пришел и концы отбросил, другая того и гляди слезами нас затопит… У нас тут что, — он вопросительно посмотрел на меня, — детективное агентство или приют для страждущих?

— А чего вы на меня-то смотрите? — обиделась я. — Между прочим, это вы тексты объявлений в газеты составляете…

— Ладно, не брюзжи, — буркнул он, шмыгнув носом. — Что это она тут кричала?

— Это я-то брюзжу?! — не выдержала я, всплеснув руками. — Да как вам не стыдно, Родион Потапыч! Да я — сама покорность, ангел, можно сказать, только что без крылышек…

— Я, кажется, о чем-то спросил? — не обращая внимания на мое справедливое негодование, спокойно произнес босс, продолжая разглядывать плачущую навзрыд девушку. — Так будь добра ответь.

Мгновенно успокоившись, я доложила:

— Кричала, что они ее убьют и что они звери.

— Кто?

— Это уже не ко мне. Это уже к ней. — Я ткнула пальцем в сотрясающуюся в рыданиях красотку.

— Это можно как-нибудь остановить?

— Не знаю, — с сомнением пожала я плечами. — Сейчас попробую.

Сбегав на кухню, я принесла графин с холодной водой и полотенце. Увидев все это, босс округлил глаза:

— А она от этого не умрет?

— Сейчас увидим.

И плеснула ледяной воды прямо девушке за шиворот. Крик, а вернее визг, который последовал за этим, наверняка был слышен за сотни километров от столицы, не одна стая ворон даже в Подмосковье, не говоря уже о самой столице, испуганно поднялась в небо, и, как знать, может быть, после этого вопля было снесено несколько крыш с окрестных домов. Но мы этого не видели. Мы видели разъяренную девицу с зареванным лицом, сначала взлетевшую до потолка, а потом начавшую носиться по приемной, размахивая руками и выкрикивая на хорошо поставленном жаргоне жуткие проклятия в адрес всех тех, кто смеет обижать несчастного ребенка, в том числе и в наш.

— А это как-нибудь можно остановить? — спросил Родион, предусмотрительно удалившись в прихожую, чтобы не смело взрывной волной.

— Не знаю, сейчас попробую, — вздохнула я.

Поймав мечущееся юное создание за руку, я резко развернула ее к себе и влепила звонкую пощечину. Поток ругательств тут же прекратился, она замерла, глядя на меня своими огромными удивленными глазищами, и спросила:

— За что?

— Чтобы жизнь медом не казалась, — ворчливо пояснил, выходя из прихожей, босс. — Спасибо, Мария. Теперь пойди умой все это и приводи ко мне в кабинет. Времени у нас нет, сама знаешь.

Через пять минут умытое, причесанное и виновато улыбающееся дитя сидело перед боссом в кресле. Звали ее, как выяснилось, Вика Беликова.

— Зачем вы сюда пришли? — строго спросил он, глядя на нее, как директор школы на нерадивую ученицу.

— Я уже говорила: они хотят меня убить, — ответила та и всхлипнула.

— Кто?

— Я их не знаю. Сначала они обманом заманили к себе моего отца, а потом начали и ко мне подбираться. — Вика опять всхлипнула.

Взяв платочек, я высморкала ее, как ребенка, и она продолжила:

— Сегодня они пришли к нам домой и начали спрашивать, не появлялся ли отец. Сволочи, сами же украли, а потом спрашивают…

— Что значит украли?

— Обыкновенно. Он у меня бывший ученый, микробиолог, долго без работы сидел, а потом вроде нашел приличную работу, с хорошими бабками, говорил, что теперь нормально жить станем. Как первый день на работу эту проклятущую вышел, так больше я его и не видела…

— Когда это было?

— Две недели назад. Сегодня понедельник? Да, тогда ровно две недели прошло.

— И вы его не искали?

— А чего искать, если они все время звонили и говорили, чтобы я не волновалась, с отцом все нормально, он скоро появится, и все такое. Первую неделю я еще верила, а потом перестала. У меня, между прочим, интуиция очень хорошая, я все сердцем чувствую… как мама… — Она снова всхлипнула, и я поняла, что сейчас опять будут слезы. Но Вика сдержалась и печально пояснила: — Мама у нас умерла три года назад, мы теперь только с отцом живем.

— А как вы к нам попали?

— Обыкновенно. Мы с отцом, когда он еще дома был, как-то раз объявления в газетах просматривали — он работу искал — и на вашу рекламу наткнулись. Он еще сказал, что вот, мол, какое объявление хорошее, наверное, и агентство тоже неплохое, надо бы, если вдруг что случится, непременно к ним обратиться. Вот я к вам и приехала.

— И что же вы хотите?

— Чтобы вы меня защитили.

— От кого?

— Вы тут что, такие тупые все? — изумилась девушка. — Я вам уже сто раз объясняла: от этих людей.

Босс сделал три глубоких вздоха, чтобы не сказать ненароком чего-нибудь грубого, и терпеливо продолжил:

— Как выглядит ваш отец?

— Какая разница, как он выглядит? Я уверена, что его уже нет в живых. Говорю же: интуиция у меня хорошая. Сначала они его убили, а теперь и за меня принялись. Когда сегодня они пришли, я это сразу поняла. Поэтому к вам и поехала. — Она снизила голос почти до шепота: — И знаете, что самое страшное?

— Еще нет.

— Они за мной следят, — зашептала Вика, оглядываясь по сторонам. — Я, когда в ваш двор входила, видела этих людей. Они в машине на улице сидели. Как они меня вычислили — неизвестно. Но они здесь, это точно.

— А вас они видели?

— Ха, еще чего! — громко хмыкнула девушка. — Я ж не дура! Мышью мимо них проскользнула — и к вам. Если бы они меня заметили, то точно бы убили.

— А во дворе их нет? — нахмурился босс.

— Нет. Я их только на Сретенке в машине видела. Они ведь все одинаково одеваются, в эти белые рубашки с галстуками, все здоровенные и тупые, как бараны. Звери, одним словом. Ненавижу козлов…

Мы с боссом переглянулись. Видимо, племянники сдержали слово и решили не мешать нашим поискам любимого дяди. Это было нам на руку.

— И все-таки, — мягко проговорил босс, — как выглядит твой отец?

— Ой, ну что ж вы все такие нудные, — тяжко вздохнула Вика. — Ну обычно выглядит, отец как отец, ничего особенного. Лысоватый немного, высокий, нос у него вот только очень большой, — она потрогала свой аккуратный носик. — Слава Богу, мне мамин достался, а то бы повесилась.

Мы с боссом снова переглянулись. Сомнений не было: наверху в кладовке лежал труп отца этой бедной девушки. События принимали совсем нежелательный для нас оборот. Боссу нужно было заниматься телом, мне отправляться «на поиски», а куда девать девушку? Не скажешь же ей, что мертвый папа лежит сейчас у нас в кладовке, так что ни о чем не беспокойся, милая, все уже кончилось и можно жить себе спокойно дальше. Я вообще не представляла, как босс собирается выкручиваться из этой ситуации, поэтому даже не стала ломать голову, предоставив это начальству. А начальство было себе на уме:

— Ну а то объявление, по которому отец работу нашел, ты помнишь? — спросил босс.

— Я его и в глаза не видела. Отец его сам где-то раскопал, позвонил туда, а мне ничего не рассказал. — Она обиженно надула губки. — Мы с ним всегда все вместе делали, а тут его словно подменили. Замкнутый какой-то стал, два дня ходил, все думал о чем-то, переживал… Я ведь вижу все, я глазастая. А он молчит. А потом вот на работу пошел… — Она поднесла к глазам руку и всхлипнула. — Будь она проклята, такая работа. Лучше бы с голоду померли, чем вот так вот… — и расплакалась.

У меня тоже комок подкатил к горлу, и я тоже с удовольствием поплакала бы сейчас вместе с ней, но мне было нельзя — я была на службе. Босс, однако, позволил себе недовольно шмыгнуть носом и поправить очки, что говорило о том, что и ему тоже не по себе.

— Ладно, Мария, отправляйся во двор, пошастай там для вида, а я пока займусь клиентами.

Глава 2

В понедельник днем народу во дворе обычно бывает мало. Но сегодня не было вообще никого. У подъездов всех четырех старых домов, что окружали нашу будку, охраняя ее от ветров и любопытных глаз, не сидели знакомые бабули и не судачили от скуки и голода о том, что лучше помереть, чем жить в эпоху перемен. Не бегали меж деревьями ребятишки, не укатившие в связи с наступившим летом на дачи. Все словно вымерло в этот час в нашем дворе. Только неугомонные воробьи и вороны создавали видимость жизни да еще отдаленный шум проезжавших по Сретенке машин. Выйдя из офиса, я направилась прямиком к ближайшему к нам дому. В пределах прямой видимости ни одного «племянника» не наблюдалось. Но меня почему-то не оставляло неприятное ощущение, что за мной наблюдают. Если это было на самом деле так, значит, они точно так же могли видеть и Вику. Почему же они тогда ее не остановили? Странные, однако, люди, эти «племянники».

Я вошла в подъезд. Здесь было прохладно, грязно и пахло мочой. Ох уж эти московские подъезды! Мир низвергнется в тартарары, звезды упадут на землю, а российские подъезды какими были, такими и останутся. И никакой Лужков их не переделает, как не переделает он человеческую природу, в которой изначально заложено стремление к свинству. Поднявшись на площадку последнего этажа, где жила одна из наших «внештатниц» Клавдия Федоровна, маленькая старушка пенсионерка, бывшая оперная певица, я позвонила. Увидев меня в «глазок», она сразу открыла и впустила внутрь.

— Здравствуйте, Клавдия Федоровна, — улыбнулась я. — Как ваше здоровье?

— А, покойница пришла. Ну, заходи, заходи, — скрипучим голоском проговорила она, закрывая дверь на все замки. — А мы тебя в прошлый раз уже даже в церковь отпевать ходили. Иди на кухню, чаем напою.

Окна ее двухкомнатной квартиры выходили на обе стороны дома: и во двор, и на улицу, что было чрезвычайно удобно для наблюдения. Собственно, поэтому-то я к ней и пришла, а не для того, чтобы справиться о здоровье, которого, как я прекрасно знала, у нее отродясь не было, а в восьмидесятилетием возрасте — тем более. Пока она заваривала чай, я стояла у окна и смотрела на Сретенку. Внизу, прямо подо мной, у бровки тротуара стоял, даже заехав правыми колесами на тротуар, черный «Мерседес». Кто в нем сидел, я не видела, но догадывалась. С другой стороны дома стояла еще одна иномарка, попроще, всего-навсего темно-зеленый «БМВ» старой модели. В нем на переднем сиденье хорошо просматривались облаченные в свою униформу «племянники». Я не сомневалась, что они также стоят по всему наружному периметру двора. Плотно обложили, сволочи.

— А что это у вас там сегодня такое творится? — спросила старушка, выставляя на стол старинные фарфоровые чашки с блюдцами.

— А что такое? — небрежно спросила я в ответ. — Вроде ничего, все как обычно.

— Ну да, рассказывай, голубушка, — усмехнулась Клавдия Федоровна. — Я нынче за молоком ходила, так ко мне какие-то бандиты привязались, все про вас расспрашивали. И еще какого-то мужчину искали.

— Нашли?

— Похоже, нет. Облазили все подвалы, по квартирам ходили спрашивали, в каждую щель заглянули, но так и не отыскали. Да и как отыщешь-то? — Она бросила на меня хитрый взгляд.

— В каком смысле?

— Так ведь он у вас в офисе сидит. Весь двор об этом знает.

У меня похолодела спина, зашевелились на голове волосы, но я не подала вида.

— Весь двор, говорите? — спокойно спросила я. — Это как же понимать?

— Ну-у, милая моя, — широко улыбнулась старушка, — мы ведь как-никак ваши внештатные детективы, сама знаешь. Нам как делать нечего, так мы по окнам таращимся. Многие видели, как тот самый мужчина, описание которого нам эти бандиты давали, звонил в вашу дверь. Да и потом, ты ведь ко мне не чай пить пришла, правильно?

Ее ясные и проницательные глаза, выглядывающие из-под глубоких морщин, смотрели на меня весело и ласково. От них ничего нельзя было скрыть, и я перестала строить из себя идиотку.

— Правильно, Клавдия Федоровна, — вздохнула я и села за стол.

— Вот-вот, а то торчишь у окна, все выглядываешь кого-то. А то я не понимаю. — Она начала разливать кипяток. — Лучше бы у меня спросила, я бы тебе все и рассказала.

— Что рассказали? — потеряв волю к сопротивлению, спросила я.

— Что эти белорубашечники весь наш двор окружили своими машинами. У каждого прохода по две штуки стоят. Мне сейчас Софья Павловна из дома напротив звонила, вы ее знаете, так у нее в подъезде двое этих типов у окна дежурят. Как раз на дверь вашего офиса смотрят. Вот я и спрашиваю: что у вас там творится такое? Мы же за вас переживаем, волнуемся…

— Спасибо, милая вы моя Клавдия Федоровна, — растрогалась я. — А скажите, эти люди, они тоже знают, что тот мужчина у нас скрывается?

— Конечно, знают, — она пожала плечами, взяла печенье, надкусила и стала потихоньку прихлебывать горячий ароматный чай. — Кобылянская из второго подъезда самолично слышала, как они говорили, будто если нигде нет, значит, только в детективном агентстве. После этого и начали про вас расспрашивать. Ты не бойся, из наших никто не сказал, что мы того мужчину видели.

— А что вы им про нас говорили?

— Да много чего разного. Ты пей, сударыня, а то остынет. Заварка нынче, сама знаешь, недешева.

Дрожащей рукой я взяла чашку и сделала маленький глоток. Но чай после всего услышанного в горло не лез.

— Говорили, что вы самые лучшие детективы в городе, что вас все бандиты в Москве как огня боятся и так далее. В общем, только хорошее. А что, не надо было? — Она обеспокоенно взглянула на меня.

— Да нет, все правильно, — успокоила я ее. — Спасибо вам еще раз.

— Не за что. Кстати, если тебе интересно, то Софья Павловна мне еще кое-что сказала, — небрежно бросила она, снова принимаясь за печенье. Ну, лукавая старуха!

— Не томите, умоляю, — простонала я.

— То-то же. Чтобы потом не говорили, будто мы у вас зарплату даром получаем, — усмехнулась она. — Когда та девчонка к вам пришла…

— Так вы и ее видели?

— А как же? И не только мы. Так вот, когда она к вам пришла, те двое, что в подъезде дежурят, сразу своим по телефону звонить начали. А Софья Павловна у двери подслушивала…

Надо бы им в будущем зарплату повысить, подумала я про себя и вся обратилась в слух.

— …Доложили они, в общем, что дочка чья-то пришла. Что делать, мол, почему пропустили? Теперь осложнения могут возникнуть. Софья Павловна ответа не слышала, естественно — туга на ухо стала в последнее время — но зато поняла, что никуда вы от них не денетесь, в любом случае они свое получат. Тот бандит так и сказал: «Если понадобится — уберем всех». Вот так-то, голубушка. Может, вам милицию на помощь позвать?

— А чего ее вызывать, бабушка, если ничего не происходит? — вздохнула я, чувствуя, как что-то холодное и липкое пробирается в душу. — Не волнуйтесь, мы сами с ними разберемся.

— Ой, боюсь я за вас, Мария, — проскрипела бабуля. — Люди вы хорошие, только не за то дело взялись. Когда-нибудь одолеет вас вся эта нечисть…

— Не одолеет, Клавдия Федоровна, силенок не хватит, — с улыбкой заверила я ее и поднялась. — Ладно, спасибо за чай. Мне нужно идти.

— Да ты и не попила совсем. — Она осуждающе покачала головой и тоже встала. — Тревожно что-то у меня на сердце, девонька. Сидела бы ты уже здесь.

— Идти нужно, бабушка.

Проводив меня до двери, она еще раз покачала головой, глядя на меня как в последний раз, и посоветовала:

— Береги себя, Машенька. Мы ведь тебя как родную внучку все любим.

Уже спустившись на второй этаж, я поняла, что сделала глупость. Нужно было позвонить от старушки боссу и рассказать ему обо всем, чтобы он своей гениальной головой переварил полученную информацию и использовал ее с выгодой для нас. Он умел это делать до безобразия гениально. Я уже собралась поворачивать обратно, как на нижнем пролете показался нагло ухмыляющийся Игорь. За ним шли еще два дебильных «родственника».

— Ну, как продвигаются поиски дяди? — Он остановился на лестнице, держась рукой за перила и глядя на меня снизу вверх.

— Пока никак, — просто ответила я, тоже останавливаясь и пытаясь сообразить, что они задумали. — Вы забыли наш уговор?

— Мы ничего не забыли. А у вас ничего нет?

— Приходите в шесть часов, как договаривались, и все узнаете, — отрезала я и начала спускаться. — Дайте пройти и не мешайте работать.

Игорь нехотя убрал руку и отошел с дороги. Я спокойно прошла мимо него и уже хотела пройти мимо двоих остальных, как они плотной стеной загородили мне дорогу. Я оказалась блокированной: Игорь сверху сзади и двое спереди.

— Не торопись, — процедил один из «родни», буравя меня глазками. — Команды «разойдись» еще не было.

— Я вашим командам не подчиняюсь.

— У-у, какие мы серьезные, — послышался сзади насмешливый голос Игоря. — Прямо как настоящие. Ладно, крошка, хватит трепаться. Тебе придется пройти с нами — с тобой хотят поговорить.

— Да? — Я с улыбкой повернулась к нему. — Странно… У меня почему-то нет никакого желания ни с кем разговаривать. Может, в другой раз как-нибудь?

— Кончай выеживаться, — бросил он, скривившись. — Если не пойдешь сама — понесем. Но лучше тебе согласиться — иначе сделаем больно. Сейчас ты спокойно выйдешь вместе с нами из подъезда и дойдешь до машины. Поняла?

Он смотрел на меня своими наглыми глазками, ехидно сплющив губы, и мне хотелось размазать их по этому отвратительно самоуверенному лицу, чтобы оно раз и навсегда запомнило, что есть на свете сила, которая сильнее его, и что людей нужно уважать независимо от того, слабее они физически или нет. Но мне не хотелось обострять обстановку раньше времени, поэтому я спросила:

— К чему такая спешка? Или дядя уже нашелся?

— Нет, дядя не нашелся, но вы, похоже, и не собираетесь его искать. Поворачивайся и иди вперед. И не дергайся.

Он грубо схватил меня за локоть, развернул и подтолкнул в спину.

— Берите ее под руки, — скомандовал он двоим «быкам», и те, расступившись, сделали соответствующие движения.

И тут же оба получили по кадыкам: я лишь развела руки в стороны и ткнула им туда ладонями. Этого оказалось достаточно, чтобы они, схватившись за глотки и захрипев, вытаращили глаза и отвалились. Я снова повернулась к Игорю. Тот еще не успел ничего понять и лишь стоял, удивленно пялясь на своих дружков, и ошарашенно молчал. В следующее мгновение, придя в себя, он с высоты бросился на меня, огромный и быстрый, рассчитывая, видимо, раздавить, как букашку. Мне ничего не оставалось, как отскочить на площадку и броситься вниз, к выходу. Нет, конечно, можно было отключить и его, но это ни к чему бы не привело, кроме лишних неприятностей, которых у нас было и так хоть отбавляй. Игорь, судя по всему, ходил у них в каких-никаких начальниках, так что пусть пока живет. А те двое дуболомов как-нибудь оклемаются…

Оказавшись во дворе, я понеслась к офису. Сзади послышался злой крик:

— Вам конец, сучка! Так и передай своему Родиону!

Я даже не обернулась. Благополучно добравшись до наших дверей, я открыла ключом замок и юркнула внутрь.

Глава 3

Босса в кабинете не было. Вика тоже отсутствовала. Я поднялась на второй этаж, зашла в кладовую и ахнула: Родион сидел перед трупом со шприцом в руках и делал ему укол.

— Что вы задумали, босс? — округлила я глаза. — Хотите его оживить?

Он поднял глаза и пробормотал:

— Не мешай, ради Бога. Я беру у него кровь из вены.

— Зачем?!

— Хочу сделать анализ. Видишь ли, я подумал, что если он ничего не сказал и не принес в карманах, значит, разгадка может быть заключена в нем самом.

— Как это?

— А черт его знает, — он досадливо поморщился и вытащил наполненный темной кровью шприц. — Больше мне ничего в голову не приходит. Сейчас я позвоню своему знакомому в лабораторию, а ты потом отвезешь туда эту кровь. Пусть сделают анализ и скажут хотя бы, от чего он умер. Вдруг его отравили…

В изнеможении прислонившись к стене, я пролепетала:

— Боюсь, что я не смогу это отвезти.

— Это еще почему? — сердито спросил он, поднимаясь.

— Потому что… — я опустила глаза. — Только что произошло нечто такое, после чего мы вряд ли сможем отсюда выйти без риска для жизни.

— Та-ак! — Босс со шприцом наперевес приблизился ко мне. — Выкладывай, что опять натворила?

— Ей-Богу, ничего, босс, — начала я оправдываться. — Просто эти люди хотели меня похитить, когда я выходила из соседнего подъезда. Но я от них сбежала.

— И все? — Он внимательно посмотрел мне в глаза.

— Не совсем.

И я пересказала ему то, что услышала и увидела у Клавдии Федоровны. Выслушав мой сбивчивый лепет, босс еще больше посуровел, вылил содержимое шприца в стеклянную баночку, закупорил ее и молча пошел вниз. Я, полная страхов и сомнений, поплелась за ним. Войдя в кабинет, он уселся за свой стол и начал куда-то звонить.

— Алло, Дима, это Родион. Нужно провести всесторонний анализ крови…. Нет, не моей. Неважно. В течение часа к тебе приедет моя секретарша и привезет… Постарайся, чтобы сделали побыстрее, к сегодняшнему вечеру. Да, очень срочно… Нет, у меня все нормально, как всегда. Ты же знаешь… Она позвонит тебе из бюро пропусков, и ты ее встретишь. Все, спасибо.

Положив трубку, он взглянул на меня и вздохнул:

— Если бы ты знала, как я иногда отвлекаю от работы своих друзей… У них и так дел полно, а тут еще я… Ну да ладно, истина, как говорится, дороже. Ты уже придумала, как будешь выбираться отсюда?

— Вы серьезно? — не поверила я своим ушам.

— Конечно. А что ты предлагаешь?

— Пока не знаю, — смутилась я. — Кстати, где Вика?

— Она заперта в гостевой комнате на пятом этаже. Я ей популярно объяснил, что к чему, дал гору видеокассет, еды и попросил не выходить оттуда до вечера. Она охотно согласилась и, кажется, сразу улеглась спать. Перенервничала, бедняжка.

— Ей еще повезло. Если бы ее заметили, она была бы сейчас у них в лапах. Как вы думаете, кто эти люди, босс?

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Меня больше волнует, на кого они работают. Кому-то очень нужен наш покойник, для кого-то он — настоящее сокровище, а мы в данный момент его хранители. И пока не узнаю, в чем ценность этого сокровища, я с ним не расстанусь! — Глаза его гневно сверкнули.

— Я вас обожаю, босс! — восхищенно проговорила я. — Вы — прелесть! Такая любовь к чужим трупам…

— Это не труп, — обиженно проворчал он, — это вещественное доказательство.

— Доказательство чего?

— Преступления…

— Какого? — не унималась я. — Мы ведь ничего не знаем, босс. Вдруг этот человек умер от самого тривиального инфаркта, а те люди во дворе и в самом деле его родственники?

— Не болтай ерунды, — поморщился он. — Ты сама прекрасно знаешь, что это не так.

— Но ведь и доказательств обратного у нас нет!

— Будут, — упрямо проговорил он. — Вот отнесешь кровь на анализ — и будут доказательства. Я уверен на сто процентов.

— Мне не дадут сделать и десяти шагов, босс. Они уже поняли, что Вика нам все рассказала и их версия с дядей рассыпалась. Теперь они будут играть в открытую. На их стороне сила…

— А на нашей стороне закон и справедливость, — буркнул он, сам плохо веря в то, что эти понятия как-то смогут помочь нам победить бандитов. — Поэтому ты сейчас постараешься незаметно выскользнуть из офиса через окно с другой стороны, где они нас не ждут, и пойдешь на Петровку. Там позвонишь из бюро пропусков по этому телефону, — он протянул мне листок, — к тебе выйдут и заберут пузырек с кровью.

— А что потом?

— Потом можешь гулять где-нибудь подальше отсюда, — он отвел глаза. — Я сам со всем справлюсь. Если они начнут ломиться сюда — я вызову подкрепление, а если нет, тогда мне ничего не угрожает. Все, иди…

Вздохнув, я отправилась на второй этаж, где одно кухонное окно не имело решетки и выходило на другую сторону двора. Открыв его, я осмотрелась. Никого из бандитов поблизости не было. Рядом росли деревья, сразу за которыми стоял соседний дом, а за ним переулок, через который можно было выбраться на Сретенку, а там уже и до Петровки рукой подать. В принципе, ничего сложного и опасного, если бы не те люди в машинах, стоящих около каждого выезда со двора.

— Главное, держись людных мест, — посоветовал, подходя, Родион. — И не бойся, все будет нормально.

Маньяк, подумала я про себя. Ради подтверждения какой-то абсурдной догадки готов пожертвовать собственной секретаршей. Помешался уже на своих детективах… И выпрыгнула в окно. Босс тут же затворил его и помахал мне ручкой. Изверг!

Не успела я сделать и десяти шагов к деревьям, как из-за угла нашей будки показался один из «родственников». Заметив меня, он сразу закричал:

— Эй, ты куда это собралась? — и посмотрел за наше здание. — Братва, тут, кажись, мышка выскочила! Давай сюда!

Послышался топот, и я, не став больше ждать, рванула к ближайшему подъезду, где на втором этаже жил еще один наш «внештатник», семидесятилетний старик Иван Евсеевич. Он был очень скромным и стеснительным, всегда смущался, когда приходил за «зарплатой», и все бормотал, что настанет день, когда он сможет нам отплатить добром за добро. Кажется, этот день настал.

Когда я влетела на второй этаж, дверь его квартиры уже была открыта, а сам Иван Евсеевич торопливо махал мне рукой.

— Скорее, скорее! А то они поймут, что ты здесь! — прошептал он, затаскивая меня внутрь и закрывая дверь. — Вот сволочи какие, а! Совсем обнаглели.

— Спасибо, Иван Евсеевич, — я с благодарностью чмокнула его в сморщенную щеку. — Как вы догадались?

— В окно смотрел, — горделиво пояснил он. — Мне Клавдия Федоровна позвонила, просила приглядеть за вами. Вот я и… — Он смущенно отвел глаза.

— Ну, деды-старушки, вы даете! — улыбнулась я. — А не боитесь?

В этот момент на площадке послышались топот и голоса: «родственники» быстро бежали по лестнице вверх. Они, естественно, понятия не имели, в какой квартире я спряталась, и теперь им придется слегка поднапрячься, чтобы меня найти.

— Страшно, почему же, — проскрипел он. — Но ведь все мы люди, нужно помогать друг другу, а иначе как жить-то? Ты куда дальше-то?

— Мне бы на улицу выбраться, дедушка. Можно я вашим окошком воспользуюсь?

— А зачем окошко, когда балкон есть?

Он провел меня в гостиную, из которой выходила дверь на балкон, почти полностью спрятанный за густо растущими около дома деревьями. Место для побега было идеальным.

— Погоди, не высовывайся, — остановил он меня у двери, — сначала я сам гляну.

Выйдя на балкон, он повертел головой по сторонам и тут же вернулся.

— Вроде никого не видно. Машины ихние по краям дома стоят, а мы как раз посередине, так что проскользнешь. Подожди еще…

Он ушел в другую комнату, покопался там и вошел обратно, держа в руках красную клетчатую рубашку.

— На вот, накинь для конспирации, — деловито проговорил он. — Так они тебя не сразу узнают. А потом выкинешь — она все равно уже старая…

Решив, что лишняя предосторожность не помешает, я натянула на себя рубаху, доходившую мне как раз до коленок, и вышла на балкон. В листве берез тихо шумел теплый летний ветерок, весело чирикали воробьи, прыгая с ветки на ветку, а по тротуару, о чем-то переговариваясь, сновали ничего не подозревающие прохожие. Везет же людям!

Перебравшись через перила, я свесилась на руках вниз и спрыгнула на землю, в заросли каких-то кустарников. Никто меня не заметил. По краям длинного дома стояли две иномарки с сидящими в них людьми в белых рубашках. Они смотрели в сторону проходов между домами. Выйдя, как бы между прочим, из-за деревьев на тротуар, я расправила дедовскую рубаху, перешла через дорогу и скрылась под аркой дома напротив. Все, теперь, даже если и увидят, они меня не догонят. Эти дворы я знала как свои пять пальцев и могла скрыться от кого угодно. Сняв рубашку, я скомкала ее и сунула в водосточную трубу: авось еще пригодится. И пошла на Петровку.

Дима, высокий, довольно симпатичный и очень серьезный молодой человек в строгом темно-сером костюме, появился в бюро пропусков почти сразу после моего звонка. Мы с ним ни разу не встречались, однако он тут же узнал меня, подошел, отвел в сторону и тихо спросил:

— Что у вас там происходит?

— У нас? — Я сделала большие глаза. — Ровным счетом ничего. Обычная рутина, текучка и скука, как всегда. А что?

Недоверчиво посмотрев на меня, он пожал плечами:

— Да так, ничего. Передай Родиону, чтобы не рисковал без причины. А то я его знаю… Давай пузырек.

Я протянула ему наполненный кровью сосуд и спросила:

— Скажите, а почему вы так о Родионе беспокоитесь?

— Он слишком ценен для нас как интеллект и как личность, потому и беспокоимся, — Дима улыбнулся. — Ты там присматривай за ним, Мария.

— Да я уж и так стараюсь.

— И смотрите, если что — сразу звоните. Поможем. Ладно, я пошел. Через пару часов сам позвоню и сообщу результаты. Удачи тебе.

Да, удача нам сейчас очень не помешала бы, тоскливо думала я, возвращаясь обратно. Если эти люди примутся за нас всерьез, то спасти нас сможет только чудо. Или друзья Родиона, к которым он почему-то упорно не хочет обращаться за помощью. Ну и еще, конечно, спасти нас могла Пантера. Но не стану же я давать ей волю в присутствии босса — это было исключено. Значит, оставалось лишь надеяться на удачу. Было ясно, что Родион, пока не докопается до разгадки тайны пришедшего к нам покойника, не успокоится. Ему наплевать на то, что его жизни угрожает опасность и что вместе с ним можем пострадать мы с Викой — для него главное — истина, а все остальное побоку. Слава Богу, Валентина в больнице, а то бы он и ее подверг смертельному риску. Вот уж неординарная натура!

Попав в тот же двор, где спрятала рубашку, я осторожно выглянула из арки в переулок. Там все изменилось. Рядом с красной иномаркой, стоявшей у въезда в наш двор, припарковался огромный черный «Кадиллак». Около него в окружении парней в белых рубашках стояли двое солидных мужчин в черных костюмах и о чем-то негромко переговаривались. Судя по всему, на передовую прибыло начальство. Среди парней были и Игорь с Володей. Игорь, как всегда, ухмылялся, а Володя стоял с виноватым видом и слушал разговор боссов. Те еще о чем-то поговорили, и один повернулся к Володе. Я напрягла слух.

— Короче, так, — со злостью в голосе громко сказал он, — уберите отсюда всех своих людей. Оставьте кого-нибудь в подъезде. Но чтобы не мозолили здесь глаза, ясно?

Володя кивнул. Мужчина продолжал:

— И не вспугните ее. Если она такая крутая, то не нужно лишних жертв. Я уверен, она сама к нам прибежит, но если нет, тогда просто прикончите ее, и дело с концом…

Внезапно за моей спиной послышался еле слышный шорох — ко мне кто-то подкрадывался. Даже не оглядываясь, чтобы ничего не упустить из разговора, я выкинула назад ногу и попала во что-то мягкое. Скосив глаза, увидела падающего человека в белой окровавленной на груди рубашке. Похоже, я попала шпилькой ему в сердце. И снова обратилась в слух.

— Главное, не создавайте шума и не привлекайте внимания, — говорил строгий мужчина. — И так уже всех здесь на уши подняли. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что мы вообще существуем, понятно?

Володя снова кивнул.

— Все, действуйте. Держите людей во всех окрестных дворах и ждите ее. Без моего разрешения ничего больше не предпринимайте.

Кто-то из парней услужливо открыл двери «Кадиллака», мужчины погрузили в него свои тучные тела, и машина плавно тронулась с места. Еще через минуту переулок опустел. Все иномарки уехали, парни куда-то незаметно рассосались, я даже не увидела куда, и путь был свободен. После услышанного у меня почему-то в недобром предчувствии заныло сердце. Мне захотелось как можно быстрее попасть в офис и убедиться, что с боссом все нормально. На все остальное мне уже было наплевать. Оглянувшись еще раз на лежащего сзади недвижимого человека, я открыто вышла из арки и быстрым шагом направилась к проходу между домами. Пусть смотрят на меня сколько влезет, пусть даже попробуют остановить, но я все равно доберусь до офиса, чтобы успокоить тревожно бьющееся сердце. Но меня никто не остановил. Двор, как и раньше, был совершенно пустынен и тих. Здание наше стояло на месте, его никто не взорвал и не поджег. Это радовало. Благополучно добравшись до своей родной двери, я открыла ее ключом и вошла. Все было как прежде. Ничего не изменилось. В приемной все стояло и лежало на своих местах.

— Босс, вы здесь? — громко позвала я.

Непривычная тишина была мне ответом. Сердцебиение усилилось. Я бросилась в кабинет. Родиона там не было.

— Босс!!! — закричала я изо всех сил.

И опять никто не ответил. Господи, да что же это творится?! Не раздумывая больше, я побежала наверх, в кладовку, еще надеясь застать его там за вскрытием трупа или еще за чем-нибудь не менее увлекательным для настоящего детектива. Увы, ни босса, ни трупа в кладовке не оказалось. Мне стало совсем плохо. С трудом сдерживая душившие меня слезы, я понеслась на пятый этаж, в гостевую комнату, где должна была находиться Вика. Дверь была распахнута, комната пуста. На смятой кровати валялись видеокассеты. Все, это был конец. Сев на кровать, я расплакалась…

Глава 4

Записка, написанная красивым ровным почерком, лежала на столе Родиона. «Милочка, если хочешь увидеть своего босса живым, то ты никому ничего не скажешь. Выйди во двор, к тебе подойдут и отвезут куда надо. И без шуток».

Трижды перечитав нехитрое это послание, я начала в раздумье ходить по кабинету, как всегда делал босс, когда ничего толкового не приходило ему в голову. Как же эти мерзавцы смогли его перехитрить? Дверь не сломана, значит, он сам открыл ее и впустил их внутрь, а они затем повязали его вместе с покойником и Викой и увезли в неизвестном направлении. Если я сейчас выйду во двор, меня тоже туда увезут, и вырваться оттуда живой наверняка будет очень проблематично, по крайней мере вместе с боссом и Викой. Мне нужна была свобода действий. Но где ее взять, если руки скованы похищением босса? Я могу наворотить чего угодно, но это никак не помешает им его убить. Боже, подумать только, и все из-за какого-то покойника! Тоже мне, сокровище… Нет чтобы пойти и умереть где-нибудь в морге или на кладбище, где и положено, так он приперся сюда, перебаламутил здесь всех, подставил самым наглым образом, а теперь небось посмеивается в мире ином, где ему и хорошо, и спокойно. Заварил кашу и смотался на тот свет, а мы тут, на этом свете, расхлебывай…

Неожиданно на столе заработал телефон. Недолго думая, я взяла трубку и услышала знакомый насмешливый голос Игоря:

— И долго ты там сидеть собираешься, родная?

— Кто это?

— Не прикидывайся. Ты все прекрасно поняла. Давай ноги в руки, и во двор. Машина уже около ворот. И не ломай напрасно голову, все равно ничего не придумаешь. Сегодня не ваш день, ха-ха!

В трубке послышались гудки, а в моей голове явственно прозвучал язвительный внутренний голос:

— Иди, Мария, в машину и не дергайся, иначе только хуже сделаешь. Смирись и иди. Планида твоя такая. Вам действительно нынче не повезло. На этот раз вы проиграли…

— А это мы еще посмотрим, — возразила я вслух.

— Не глупи, идиотка! — испуганно провопил внутренний голос. — Эти люди не дилетанты, они пришьют Родиона!

— Не пришьют, — неуверенно возразила я.

— Пришьют! — уверенно заявил голос. — И виновата в этом будешь только ты! Выкинь из головы дурь и иди в машину. По крайней мере хоть перед смертью совесть твоя будет чиста.

— Ты думаешь? — Я тяжко вздохнула.

— Не думаю, а знаю. Сдавайся и не валяй дурака.

— Ну что ж, как скажешь.

Я поднялась с Родионова кресла, взяла свою сумочку и вышла из офиса, не забыв запереть его на все замки. За воротами уже ожидала черная «Ауди». Машина с тонированными стеклами стояла с закрытыми дверцами, словно не имела никакого отношения к происходящему. Поблизости никого видно не было. Похоже, эти товарищи были настолько уверены, что я сама отдамся им в лапы, что даже не соизволили выйти. Редкие негодяи…

Когда я подошла, задняя дверца открылась, из нее вылез смурной молодчик в белой рубашке и кивнул мне:

— Садись.

Ни слова не говоря, я забралась в салон, а он сел следом. Я оказалась зажатой меж Двумя молчаливыми дуболомами. За рулем сидел Игорь. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, находился Володя. Старые знакомые.

— Вот и умница, — похвалил меня Володя, поворачиваясь и глядя в глаза. — А то устроили тут расследование, понимаешь…

— Где мой босс? — перебила я его.

— Он в порядке. Пока, — его глаза залучились усмешкой. — Если ты не выкинешь чего-нибудь по дороге, он доживет до встречи с тобой. Это я тебе гарантирую.

— Может, наручники ей нацепить? — предложил Игорь, выруливая со двора. — Таран с Васьком до сих пор отойти не могут, как она их в подъезде зацепила.

— Не нужно, — мягко улыбнулся Володя, не спуская с меня глаз, — она хорошая девочка, умная, все понимает. Правда, Мария? Ты ведь не хочешь, чтобы с твоим шефом случилось несчастье?

Я ничего не ответила и стала смотреть в окно. Володя открыл «бардачок», в глубине которого я заметила пистолет, достал трубку сотового и набрал номер.

— Все в порядке, шеф. Мы уже двигаем к вам. О’кей. — Он отключил телефон и положил обратно.

Мы ехали по Сретенке в сторону Садового кольца. День был теплым и солнечным, по тротуарам куда-то спешили прохожие, у пивного ларька мужики жадно пили пиво из кружек, какие-то молодые ребята приставали к девчонкам, те весело смеялись, ничего не имея против, кто-то выходил из магазина с коробками в руках — в общем, все шло своим чередом и всем было хорошо. Кроме, разумеется, меня, которую везли на заклание. На Садовом мы повернули, перестроились в крайний ряд, набрали скорость и понеслись, обгоняя машины, к месту моей казни. Окна были закрыты, но работал кондиционер, и было прохладно. Володя уже смотрел на дорогу и молчал, как и все остальные. Мои «кавалеры» по бокам сидели, отвалившись в стороны, и таращились в окна. От них неприятно пахло потом, смешанным с мужской туалетной водой. Не выдержав пытки, я открыла сумочку, достала дезодорант и побрызгала на обоих. Они даже не шелохнулись. В голове моей было совершенно пусто, ни о чем думать не хотелось. Лишь где-то в глубине подсознания маячила мысль о том, что до места мы все равно не доедем. Как это произойдет, я еще не знала, но пальцы на моих руках уже сами собой начали потихоньку разминаться, готовясь к чему-то. Вообще мои руки жили сами по себе, как бы отдельно от меня. Может, потому что это были руки Пантеры, а не мои? В минуты опасности они начинали действовать самостоятельно, защищая хозяйку от всяческих грозящих ей неприятностей. Впрочем, ноги были не лучше. Вот и сейчас я с удивлением увидела, как левая рука опять залезла в сумочку, вынула дезодорант, тело повернулось к сидящему справа бугаю, и пальцы нажали на распылитель. Из флакона брызнула пахучая струя. Парень, как и в первый раз, даже не посмотрел в мою сторону. В следующее мгновение указательный палец правой руки с остро отточенным металлическим ногтем метнулся под мышку мордоворота, прошел между ребер и вонзился ему в сердце. Тот, как сидел, так и остался сидеть, даже не дернулся, только глаза закрылись и тело слегка обмякло. Достав платочек, я вытерла палец и повернулась к другой жертве, держа дезодорант в левой руке. Совсем еще молодой бандит лет двадцати двух смотрел в окно и ни о чем не подозревал. Жалости к ним у меня не было. Сами напросились.

— Эй, — я легонько дотронулась до его плеча, — повернись, я тебя побрызгаю, а то дышать невозможно.

— Перед смертью не надышишься, куколка, — раздался спереди ехидный голос Игоря. — Между прочим, это из-за тебя мы вспотели, ты в курсе?

— Ну пожалуйста, — попросила я жалостливо.

— Ладно, Кулек, пусть потешится, — разрешил Игорь.

Они с Володей неотрывно смотрели на дорогу и ничего происходящего сзади видеть не могли. Когда Кулек нехотя повернулся ко мне всем корпусом, я брызнула ему в лицо и, когда он зажмурился, проделала ту же операцию, что и с его товарищем справа. Он беззвучно отвалился на спинку и замер. Теперь на заднем сиденье я была одна. Машина на большой скорости мчалась вперед по Садовому, за окном плотным потоком неслись легковушки и грузовики, в воздухе стояла автомобильная гарь, а во мне начали происходить изменения, как всегда бывало после убийства. Я начала превращаться в Пантеру. Обратного пути уже не было, оставалось только идти вперед, до конца, а там будь что будет. Никаких особых планов у меня не было, я действовала больше автоматически или инстинктивно, стараясь защитить себя от насилия, и Пантера не могла остаться в стороне.

— Долго нам еще ехать? — невинным голосом спросила я, нагибаясь вперед, между спинками передних сидений.

— Что, на тот свет не терпится? — усмехнулся Игорь. — Не торопись, туда всегда успеешь.

— Ну а все-таки?

— Еще примерно полчаса, — не поворачиваясь, бросил Володя.

— Спасибо, — от души поблагодарила я и нежно провела ладонью по его щеке. — Какое у тебя лицо красивое…

— Какое уж есть, — буркнул он смущенно, но не отстранился.

— Нет, я серьезно. И шея у тебя очень красивая. Бычья, я бы сказала, шея, мужская.

Я провела пальцами по его мускулистой шее. Судя по всему, ему это не было неприятно, он даже слегка улыбнулся и неловко повел плечами. Я незаметно вдавила палец в потайную точку на сонной артерии. Володя тут же отключился.

— И вообще, ты весь очень красивый мужчина, — закончила я, осторожно укладывая его голову на спинку сиденья, чтобы она не свалилась набок. — Мне такие всегда нравились.

— А такие, как я, тебе не нравятся? — хохотнул Игорь, и я повернулась к нему.

— Такие, как ты, вызывают у меня отвращение, — процедила я. — Выруливай к обочине и останови машину.

— Не понял, — удивленно протянул он, глядя на меня в зеркало. — Мужики, она, кажется, оборзела. Слышь, Володь?

Он бросил взгляд на напарника, и глаза его еще больше округлились: тот сидел с закрытыми глазами и не шевелился. Лицо его было белым как мел.

— Эй, друган, ты спишь, что ли?! — ошарашенно воскликнул Игорь и потряс его за руку. Володина голова тут же свалилась набок. — Ё-моё, братан, да что с тобой?! Кулек, Санек, а вы чего там сидите?! — Он обернулся назад.

— Они тебе уже не помогут — оба мертвы, — бросила я. — Останови машину, пока не вырвала тебе глотку. Живо!

Выбросив вперед руку с растопыренными пальцами, я царапнула по передней панели. На мягком пластике остались глубокие борозды от ногтей. Увидев это, Игорь судорожно сглотнул, побледнел и начал сворачивать с Таганской площади на Волгоградский проспект. Перестроившись в первую полосу, он, однако, не остановился, а продолжал медленно ехать вдоль обочины.

— Может, все-таки остановишься? — спросила я, потеребив мочку его маленького уха.

— Зачем? — хрипло спросил. — Чего ты хочешь?

— Поговорить.

Он вдруг резко двинул локтем назад, намереваясь ударить меня по лицу. И ведь ударил бы, не обладай я отменной реакцией. Отстранившись, я тут же подалась вперед, схватила его всей пятерней за ухо и крутанула. Боль, должно быть, была адская, потому что несчастный завопил как резаный, машина завиляла по дороге, перескочила через бордюр и наконец остановилась, едва не врезавшись в фонарный столб. Я отпустила ухо и удовлетворенно проговорила:

— Ну вот и славненько. А теперь поговорим.

— Сука! — простонал он, зажимая рукой искореженное ухо. — Ты мне за все ответишь!

— Отвечу. Но сначала ты скажешь, где мой босс.

Его правая рука оторвалась от уха и метнулась к «бардачку», где лежал пистолет. Хоть этот наглый тип и был очень сильно напуган, но сдаваться, как видно, не собирался. Верный пес… Узнать бы еще, кто его хозяин. Я ткнула сзади пальцем в мышцу его накачанного плеча, и рука тут же безвольно упала на сиденье. Он с удивлением уставился на нее, ничего не понимая, и пробормотал:

— Что за черт?

— Успокойся, дорогой, или мне придется прикончить и тебя. Говори, куда отвезли моего босса?

— Кто ты такая? — дрожащим голосом сипло спросил он, разглядывая меня в зеркале. — Как ты их всех убила? Ты что, из спецназа?

— Нет, я агент ЦРУ, — усмехнулась я. — Так что вы здорово влипли, ребята.

Глаза Игоря расширились, губы дрогнули, и он растерянно проговорил:

— Первый раз встречаю живого агента ЦРУ… Вас всех там так готовят?

— Всех. Так что у вас нет ни единого шанса. Лучше скажи мне все и останешься жить…

Не успела я договорить, как этот шустрый мерзавец распахнул дверцу и вывалился наружу. Вскочив на ноги, он, расталкивая прохожих, бросился по тротуару наутек в сторону Таганской площади. Я сидела, зажатая с двух сторон мертвыми телами, и могла только наблюдать, как он, свернув в ближайший проем между домами, быстро исчез из поля моего зрения. Гнаться за ним было поздно, бессмысленно, да и у меня не было никакого желания носиться по улицам за человеком, который все равно вряд ли что-то расскажет. Пусть бежит…

Перебравшись на водительское место, я вырулила на дорогу и поехала дальше, потому что ехать все равно больше было некуда. Володя, которому уже пришло время просыпаться, зашевелился и что-то сонно забормотал. У меня было предчувствие, что с этим человеком мы поладим быстрее, чем с его позорно сбежавшим напарником. Чтобы не травмировать его психику, когда он проснется окончательно, я свернула во дворы, отыскала тихий, безлюдный тупик, выгрузила из машины двоих мертвых головорезов, снова вернулась на Волгоградский проспект и погнала послушную машину в сторону Текстильщиков. Почти в этот же самый момент Володины глаза открылись, он потер их кулаками, сладко зевнул и повернулся ко мне лицом.

— Доброе утро, — улыбнулась я. — Как спалось?

— Не понял, — он быстро подобрался и посмотрел на заднее сиденье, но, естественно, никого не увидел. — Где мои люди? Где Игорь?!

— Они сбежали.

— Как сбежали? Куда сбежали? — опешил он, глупо таращась на меня. — Что ты несешь? Останови машину… — Он открыл «бардачок» и начал шарить там рукой в поисках пистолета.

— Ты не это ищешь? — Я вынула из-под бедра пистолет и ткнула ему в висок.

Вздрогнув всем телом, он замер. И почти сразу же зазвонил лежащий в открытом «бардачке» сотовый телефон. Володя не шелохнулся.

— Возьми трубку и скажи, что все идет как должно, вы меня везете по назначению, и так далее. Если ляпнешь что-нибудь лишнее — отправишься вслед за своими дружками.

— А где они все-таки? — хрипло спросил он.

— На том свете, — коротко бросила я. — Тебя дожидаются. Бери трубку.

Скривившись, словно глотнул концентрированной лимонной кислоты, он взял сотовый, прокашлялся и начал разговор:

— Слушаю. Да, это я. Все нормально, шеф, — он посмотрел на мелькающие за окном здания, — мы уже недалеко… В пробку попали… С ней все в порядке, — он покосился на меня, — сидит спокойно, не дергается. Не беспокойтесь, шеф, доставим в целости и сохранности. О’кей.

Он отключил телефон и глухо спросил:

— Ну и что дальше?

— Дальше мы поедем в гости к твоему шефу. И ты мне в этом поможешь.

— Ты что, в самом деле хочешь ехать в контору? — удивился он. — Ты сумасшедшая или просто дура? Тебя ведь там грохнут…

— Думай как хочешь. Мне нужен мой босс. Он ведь там? — Я убрала пистолет от его виска и положила себе на колени.

— Должен быть там, — мрачно бросил он. — Если еще не пришили, конечно.

— Моли Бога, чтобы этого не случилось, — посуровела я. — В противном случае тебе конец.

— Да нет, не волнуйся, он наверняка жив, — поспешил успокоить меня Володя. — Его будут держать, пока не заполучат и тебя. А потом вас всех и грохнут, — его губы растянулись в усмешке. — Так что поехали, я покажу дорогу, если ты так настаиваешь.

— Да, настаиваю. Только ты сам сейчас сядешь за руль и доставишь меня к шефу. Одно лишнее движение — и я всажу в тебя всю обойму. Уразумел?

Тот покорно кивнул, и я подрулила к обочине. Остановив машину, я, держа бандита на мушке, пересела назад, а он перебрался за руль. Теперь мне было гораздо удобнее.

— Ну, рассказывай, что у вас за контора? — Я ткнула дулом ему в затылок.

— Можешь меня не пугать, — хмыкнул он, осмелев, — все равно ведь не убьешь. Ты ведь хочешь найти своего Родиона, а без меня ты этого сделать не сможешь.

— Тут ты прав, — вздохнула я, — убить не убью. Но покалечу обязательно.

С этими словами я сжала двумя пальцами его шею у основания черепа, и он вскрикнул, чуть не потеряв управление. Я разжала пальцы.

— Ошизела?! — провопил он, потирая шею. — Больно ведь!

— Говори, ублюдок, — прошипела я, схватив его за волосы и прижав голову к спинке кресла. — Или я сниму с тебя скальп. Я это могу, можешь поверить…

— Я верю, верю! — тут же прохрипел он. — Только отпусти!

Я отпустила. Он облегченно выдохнул и сказал:

— Ну и хватка. Где ты всему этому научилась? У тебя не пальцы, а клещи. Надо было все же на тебя наручники нацепить.

— Поздно, батенька. Итак, я тебя слушаю.

— А тут и слушать нечего. Я всего лишь охранник, ничего почти не знаю. Мне платят за обеспечение внешней безопасности объекта и во внутренние дела не посвящают. Нас даже в главные помещения не пускают. Там у них своя охрана, специализированная. Так что извини, крошка, ничем помочь не могу. И это не треп, ей-Богу…

— Не верю, дорогой. — Я провела кончиками пальцев по его затылку, и он сразу втянул голову в плечи. — Не верю, чтобы ты хоть краем уха не слышал, чем занимаются твои хозяева. Лучше попытайся вспомнить, а то мне придется освежить твою память.

— Не надо, — быстро проговорил он. — Я, кажется, что-то припоминаю. Только не дотрагивайся до меня своими железными пальцами.

— Говори, — я убрала руку.

— Это какая-то лаборатория. Понятия не имею, что они там делают, но, по-моему, ставят какие-то опыты.

— Над людьми?

— Нет, над животными. У них там полно всяких крыс, мышей, собак, обезьян и прочей дряни. Раз в неделю новые партии завозят.

— А куда же старые деваются?

— А черт их знает, — поморщился он. — Сдыхают, наверное. Там специальный крематорий есть, в нем трупы животных сжигают.

— Вот видишь, а говоришь, ничего не знаешь. Много у них охраны?

— Много, — кивнул он. — Так много, что ты не продержишься там и минуты, несмотря на то, что такая крутая. Кстати, как ты умудрилась грохнуть Игорька с парнями? Неужто голыми руками?

— Голыми, голыми, — задумчиво проговорила я, размышляя над услышанным. — Значит, говоришь, есть охрана и внешняя, и внутренняя?

— Да. А как ты меня усыпила?

— Сколько всего человек?

— В моем подчинении двадцать четыре. Сколько в самом здании — не знаю. Но не меньше, если не больше. На твоем месте я бы туда не совался. Беги, пока есть возможность. Забирай тачку и сваливай подальше. Твоему боссу все равно конец…

— Зачем вам понадобился этот Беликов?

— Этого я тоже не знаю, клянусь. Мне приказали найти и доставить его обратно живым или мертвым. Говорят, он украл что-то очень важное и сбежал.

— А как вы его вычислили в нашем дворе?

— Элементарно. У него в кармане был радиомаячок. В вашем дворе мы нашли его, но самого Беликова потеряли — видимо, он о чем-то догадался, вытащил все из карманов и выбросил в кусты. Мы расспросили жильцов и поняли, что он у вас. Дальше ты все сама знаешь. Ну так что, не передумала?

— Далеко еще?

— Уже нет.

Мы ехали по Кузьминкам, петляя по узким, запруженным машинами улицам. Раньше я здесь никогда не была, поэтому старалась запомнить все повороты, чтобы потом суметь самостоятельно выбраться. Машина пересекла еще несколько кварталов и остановилась недалеко от неприметного бетонного забора грязно-серого цвета. Поверху была натянута колючая проволока, через одинаковые промежутки торчали фонари желтого цвета, а внутри колючей проволоки виднелись оголенные провода. Из-за забора торчали густые кроны деревьев, и больше ничего не было видно.

— Приехали, — буркнул Володя. — Проходная там, за поворотом.

— А что здесь раньше было? — спросила я, с любопытством разглядывая забор.

— «Почтовый ящик». Какое-то полностью закрытое военное предприятие. Все объекты находятся под землей, на поверхности только забор, проходная, гаражи и здание для внешней охраны. На всех дверях электронные кодовые замки плюс видеокамеры. Забор под током да еще и на сигнализации. Поверь, дорогуша, эта крепость абсолютно неприступна.

— Видимо, твоим хозяевам есть что скрывать. Как эта контора официально называется?

— Акционерное общество закрытого типа «Амаркорд». Это можно увидеть на двери проходной. Послушай, — он повернулся ко мне, — забудь про своего босса и беги отсюда, пока нас не засекли. Я знаю, как они работают. От них не скроешься, достанут где угодно, если захотят. Это страшные люди, и тебе тут ловить нечего.

— А ты как же? Тебе ведь вряд ли простят то, что я сбежала.

— Я? — изумился Володя. — Э-э, так это… Я так понял, что ты меня грохнешь, разве нет? — Он пытливо посмотрел мне в глаза. — Мне так и так конец. Я расписку давал…

— Какую еще расписку?

— Ну, что готов к тому, что работа связана со смертельным риском и прочее. Родных у меня нет, искать никто не будет, — он отвел взгляд. — Они специально таких себе набирают, чтобы можно было избавляться без последствий.

— Зачем же пошел?

— За бабки. Пять зеленых кусков в месяц, не плохо, а?

— Как раз на похороны хватит, — усмехнулась я.

— Не, я пока на тот свет не собираюсь, — он довольно хмыкнул. — Если ты меня не пристрелишь, я тоже в бега подамся…

Оглушительная трель сотового не дала ему закончить. Вопросительно взглянув на меня, он дождался моего кивка и взял трубку.

— Слушаю. Да, шеф, это я… Игорь?! Так он жив? — Володя скосил на меня глаза. — А у меня совсем другая информация… Нет, я тоже жив, меня просто усыпили. Она меня на мушке держит, шеф. Где мы? Сейчас скажу…

Я поднесла ему под нос кулак, и он быстро проговорил:

— В каком-то дворе, шеф. Где-то в районе Солнцева, на другом конце Москвы. А что с остальными двумя? Мертвы? Ну ничего, скоро и я за ними подамся. Она сумасшедшая, шеф. Требует, чтобы я показал ей расположение нашей фирмы, но я ни в какую. По-моему, она уже готова меня пришить… Поговорить? Сейчас спрошу, — он зажал трубку и посмотрел на меня. — Шеф с тобой переговорить хочет.

— С удовольствием, — я взяла трубку. — Алло.

— Мария? — услышала я знакомый голос человека, которого видела в переулке около «Кадиллака». — Зовите меня Николаем. Мне кажется, вы не совсем понимаете, что происходит. Вы в курсе, что ваш босс в данный момент находится у нас?

— Догадываюсь.

— А о том, что его жизнь зависит от вас, вы догадываетесь? Предлагаю вам прекратить заниматься ерундой и сдаться Владимиру. Приезжайте сюда, побеседуем и, может быть, найдем общий язык. Против вас лично мы ничего не имеем, но нужно расставить все точки над «i». Нам кое-что пока не ясно…

— Что именно?

— Ну, например, куда вы ходили, когда сбежали из своего офиса? Ваш начальник говорить отказывается, но мы надеемся, что вы окажетесь умнее. Поймите, у вас нет выбора: или вы приедете сюда, или ваш босс умрет жуткой смертью. Даю вам два часа, чтобы добраться до нас. Отдайте Владимиру пушку, он доставит вас до места. Все поняли?

— А теперь вы меня послушайте, — зло проговорила я. — Тот момент, когда Родион умрет, будет для вас началом конца. Для вас лично и для всей вашей шарашкиной конторы. У меня есть то, что может вас погубить, и я обменяю это только на живого босса вместе с девушкой. Вам ясно?

Николай помолчал. Затем осторожно спросил:

— О чем это вы?

— О трупе и о том, куда я ходила. Теперь ваша тайна принадлежит не только нам и вам, а и еще кое-кому. И только от меня зависит, будет этому дан ход или нет.

— А вы не блефуете?

Конечно, я блефовала! Но что еще оставалось делать в моей ситуации? Не зная, что еще говорить, я плела все, что приходило в голову, лишь бы как-то оттянуть срок казни Родиона и Вики. И, кажется, случайно попала в точку. Ну не прелесть ли я?

— Даже если и блефую, вы все равно не сможете это проверить, — ледяным тоном ответила я. — Так что не спешите расправляться с моим боссом, пока я еще могу держать ситуацию под контролем.

— Что вы можете предложить? — В его голосе послышалось раздражение.

— Оставьте Родиона и Вику в покое. В семь часов вечера я с вами свяжусь и скажу, что могу для вас сделать. Вы же умный человек, Николай, просто вам не повезло сегодня, вы нарвались не на тех, с кем можно играть в детские игры.

— В каком смысле?

— Мой босс — офицер ФСБ, вы в курсе? — загнула я, не моргнув глазом.

— Не смешите меня, — неуверенно произнес мерзавец. — Мне тут уже доложили, что вы — агент ЦРУ, а теперь вот еще и босс агент ФСБ. Вам не кажется, что в этом есть какое-то противоречие?

Ну вот, опять дала маху, с досадой пронеслось в моей голове. Нужно чуть меньше болтать, пока не завралась окончательно.

— У вашего Игоря от страха все в голове перепуталось, — заявила я. — Ну и охранники у вас. Жалкие трусы и слюнтяи.

При этих словах Володя дернулся; словно его ужалила муха цеце, и отвернулся к окну.

— Ну хорошо, допустим, я вам поверил, — снова заговорил Николай. — Вашего босса мы не тронем. Пока. Но запомните: при малейших признаках опасности для нас он будет первым, кто заплатит за это.

— На вашем месте я бы приберегла его для собственной страховки, — усмехнулась я. — Когда доберусь до вас, он будет первым, на кого я соглашусь обменять вашу поганую жизнь. Все, до вечера.

Я отключила связь и кинула трубку на переднее сиденье.

— Круто, — уважительно проговорил Володя. — С шефом еще никто так не разговаривал.

Поехали отсюда, — скомандовала я, взмахнув пистолетом. — Мне пришла в голову одна идея, и я хочу побыстрее ее осуществить.

Развернув машину, он резко нажал на акселератор, и мы быстро помчались подальше от проклятого забора, за которым томился несчастный Родион.

— Куда ехать? — спросил Володя немного погодя.

— В центр, на Петровку, 38. Знаешь, где это?

Бедняга изменился в лице и пробормотал:

— О Господи… Что ты задумала?

— Не твое дело. Как я поняла, тебе знакомо устройство всей наружной сигнализации?

— Естественно. Я ведь за нее отвечаю. А что?

— Ничего. Нарисуешь мне план расположения всех входов и выходов и объяснишь, как можно отключить электричество на заборе.

— Но это же безумие! — ошеломленно воскликнул он. — Даже если ты сможешь попасть внутрь, то обратно уж точно не выберешься! И потом, ток отключается только под землей, а туда даже я попасть не моту. Я там ни разу не был за все три года работы на эту фирму. На проходной бронированные двери с кодовым замком, ее без кода не откроешь и танком. Единственное, как можно проникнуть во двор, так это на вертолете. Или с парашютом спрыгнуть.

— А что, неплохая мысль! — рассмеялась я. — Осталось только найти вертолет и парашют. Ты, кстати, когда-нибудь прыгал с парашютом?

— Еще чего не хватало, — серьезно ответил он. — Мне и на земле хорошо. А ты прыгала?

— Тридцать два раза, — гордо сообщила я. — У меня даже значок есть.

— Да кто же ты такая, черт бы тебя побрал? Может, ты и вправду разведчица? На кого ты работаешь?

— На свою совесть, милый, — строго ответила я. — Ладно, хватит болтать, смотри на дорогу, а то не довезешь. Кстати, у меня есть для тебя приятная новость.

— Да? И какая же?

— Сегодня я тебя не убью.

— Чего ж так? — Его голос сорвался.

— Ты можешь мне еще пригодиться. А потом… — Я сделала глубокомысленную паузу, и он окаменел в ожидании приговора. — Потом посмотрим на твое поведение. Как я поняла, если ты вернешься без меня, тебя все равно прикончат. А если не вернешься вообще, то тебя будут искать. Поэтому предлагаю тебе перейти на мою сторону — тогда у тебя появится шанс выжить.

— Боюсь, у вас самих нет ни единого шанса…

— А ты не бойся. Хочешь верь, хочешь нет, но детективное агентство «Частный сыск» еще никогда не проигрывало, хотя нас хотели убрать люди и покруче твоего шефа. Мы заколдованные.

— Ага, — скептически ухмыльнулся он, — скажи еще, что тебя ангел-хранитель бережет, и я окончательно успокоюсь.

Я не стала говорить ему, что меня и на самом деле бережет ангел-хранитель в лице моего отца Акиры, что именно он не дает мне погибнуть и спасает меня, когда уже, казалось бы, нет никакой возможности остаться в живых. Я не стала ему говорить об этом, ибо он все равно ничего бы не понял, да и не поверил бы в мою ментальную связь с живущей в ином мире душой Учителя. Я лишь сказала:

— Если желаешь, можем поспорить.

— На что?

— На твою душу. Мы выигрываем — ты начинаешь работать на нас, честно и преданно.

— А если проигрываете?

— Ну, тогда подашься в бега, — вздохнула я, стараясь выкинуть из головы грызущие меня сомнения. — Но не раньше.

— Не волнуйся, мне и самому уже интересно посмотреть, что у вас из всего этого получится, — я заметила в зеркале, как задорно блеснули его глаза. — Можешь располагать мной до окончания всей этой чехарды — мне все равно делать нечего.

— Тогда считай, что договорились.

— О’кей. А можно вопрос?

— Валяй.

— Почему Игорь жив? Ты ведь говорила, что он мертв…

— Для меня он уже мертв. Он сбежал, как последний трус.

— На него это не похоже… Чем же ты его так запугала?

— Не знаю, — честно ответила я.

— Хотя я догадываюсь: одно твое присутствие уже вызывает какой-то необъяснимый панический страх. Ты парализовала мою волю. Я вот сижу и трясусь весь, и не могу понять, почему. Ты не гипнотизерша, случаем?

— Не знаю, все может быть.

— Ну ты и штучка, Мария. А твой босс действительно работает на ФСБ?

— Нет, это ФСБ на него работает, — уточнила я. — И скоро ты в этом убедишься. Поехали быстрее.

Володя вытер дрожащей рукой пот со лба и прибавил газу…

Глава 5

Очутившись в бюро пропусков, я снова позвонила Диме и попросила срочно спуститься. Через десять минут мы уже сидели в нашей машине.

— Ну, что у вас еще стряслось? — спросил он, сев рядом со мной на заднее сиденье.

— Маленькая неприятность — Родиона похитили, — пояснила я.

Дима посуровел.

— Опять? Ну, неугомонный. И кто на этот раз?

— Помните, я приносила вам кровь на анализ?

— Конечно, помню. Кстати, результатов пока нет. И что же?

— В общем, сегодня утром к нам в офис заявился неопознанный труп…

— Кто? — вытаращил глаза оперативник.

— Труп, самый настоящий, холодный и бездыханный. Вернее, сначала он был жив, а потом сразу умер, не успев произнести ни слова…

— Так вот оно как дело было, — задумчиво бросил с водительского места Володя. — А мы никак не могли понять…

— Это еще кто? — Дима посмотрел на водителя.

— Это один из тех, кто украл босса, — с улыбкой представила я своего нового напарника. — Его зовут Володя, познакомьтесь.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Дима. — А что он здесь делает?

— Сейчас он работает на меня. Но это не суть. У трупа есть дочь, она пришла к нам, чтобы найти своего отца, и ее похитили вместе с боссом. Как я поняла, в этом трупе сокрыто нечто очень важное, настолько важное, что у нас его хотели купить за двадцать тысяч баксов…

— Ого! — присвистнул Дима. — Не слабо. И Родион, конечно же, не продал.

— Разумеется, — я гордо задрала подбородок. — Истина для него дороже денег. Но в результате его каким-то макаром похитили вместе с трупом и дочерью. Кстати, Вольдемар, забыла спросить, как вам удалось его выманить?

— Это все шеф придумал, — нехотя бросил тот. — Привез сюда свою секретаршу-любовницу, она у него актриса. Начала ломиться в вашу дверь со слезами на глазах и молить о помощи. Когда твой мягкосердечный босс открыл, она сунула ему в нос пушку и позвала нас. Как говорится, взяли без шума и пыли.

— Сволочи, — коротко резюмировала я. — Вы слышали, Дима, как надули нашего Родиона?

— Да уж, есть у него еще слабые места. Вы знаете, где он сейчас?

Я быстро обрисовала ему всю ситуацию, он внимательно выслушал, не перебивая, а потом сказал:

— Будем выручать. Сидите здесь и ждите меня, я скоро вернусь.

…Через час мы уже ехали обратно в Кузьминки. Дима сидел рядом со мной. За нами двигался автобус, забитый бойцами ОМОНа. Дима, на основании моего заявления о похищении Родиона, получил официальный ордер на обыск территории фирмы «Амаркорд» и был настроен очень решительно. У Володи же, наоборот, эта идея особого энтузиазма не вызвала.

— Зря вы это затеяли, — заметил он, как только мы отъехали от Петровки.

— Почему ты так думаешь? — спросил Дима.

— Один черт никого не найдете. Свидетелей у вас нет, шеф заявит, что вы ошиблись, и все дела.

— А ты разве не свидетель?

— Обо мне забудьте, — нахмурился Володя. — Я туда и не сунусь — там, под землей, они найдут способ, как меня убрать. И вы даже трупа моего не найдете.

— Он прав, Дима, — вставила я. — Пусть лучше остается в машине снаружи. А мы обыщем там каждый угол и найдем босса…

— Если он еще там, — опять вклинился Володя.

— В каком смысле? — удивился Дима.

— У моего шефа все везде схвачено. Он уже наверняка знает, что к нему едут гости с Петровки — у него службу безопасности бывший генерал КГБ возглавляет, между прочим.

— Это исключено! — запротестовал муровец. — Об этой операции известно только моему начальству.

— А начальство не люди? — усмехнулся Володя. — Они ведь тоже кушать хотят. А шеф за информацию немалые бабки платит. У него и в налоговой полиции, и в МВД, и в ГАИ, и даже в санэпидемстанции свои люди сидят. Так Что вашего Родиона уже наверняка или увезли оттуда, или запрятали так, что ни одна собака не найдет. Глухой номер, короче.

— Ну, это мы еще посмотрим, — помрачнел Дима, и весь оставшийся до Кузьминок путь мы проехали молча.

В том, что в словах Володи была доля истины, мы смогли убедиться, едва только подъехали к проходной. Не успели мы выйти из машины, высадив охранника за квартал от забора, как дверь невзрачной с виду проходной открылась и из нее вышел шеф Николай собственной персоной. Он был совершенно спокоен, на лице застыла вежливая улыбка, и только глаза были очень серьезными, почти злыми, отражая истинное состояние души.

— Чем обязаны такой чести? — Он подошел к Диме и протянул руку для приветствия. — Я президент этой фирмы Николай Крутицкий.

— Вот этим. — Вместо руки тот сунул ему под нос ордер на обыск. — К нам поступило заявление от этой гражданки, — он кивнул на меня, скромно стоящую рядом. — Она утверждает, что ее босс сейчас находится на территории вашей фирмы.

— Но это же абсурд, — улыбнулся Николай, ехидно посмотрев на меня. — Я впервые вижу эту вашу гражданку, а уж о ее боссе тем более никогда не слышал. У нас солидная организация, мы занимаемся исключительно научными исследованиями, а не похищением людей.

— А как вы узнали, что мы приедем? — спросил Дима, не спуская глаз с непроницаемого лица Николая.

Тот лишь на мгновение сконфузился, но тут же быстро взял себя в руки и, кивнув на выстроившихся около автобуса омоновцев, заявил:

— Я как раз на проходной находился, увидел в окно этих ребят и понял, что что-то произошло. Вот и вышел к вам, чтобы узнать, в чем дело. Все очень просто.

— Чем занимается ваша фирма?

— Вы что же, ехали сюда и не удосужились это выяснить? — усмехнулся Николай. — Ну вы даете… Мы проводим мирные и законные частные исследования, уважаемый, в области генной инженерии. Слышали про английскую овечку Долли?

— Клонирование? — буркнул Дима.

— Оно самое. Видите ли, поскольку государство нынче, как вы знаете, практически не финансирует науку, закрывает институты и выгоняет профессоров на улицу, мы, несколько таких ученых, решили сами, на свои деньги продолжить исследования, которые не смогли завершить под эгидой государства.

— Ладно, ведите нас внутрь, там разберемся, — строго произнес Дима.

— Ради Бога, — пожал тот плечами. — Но только учтите, я буду жаловаться на вас в вышестоящие органы.

— Это ваше право.

Нас провели через проходную, и мы оказались в огромном, почти пустынном дворе. Справа стояли бетонные боксы гаражей, недалеко от них среди высоких деревьев виднелось двухэтажное кирпичное здание — видимо, там жила охрана. Вдоль забора бегали здоровенные овчарки. Их длинные цепи были прикреплены к протянутой по земле проволоке. Увидев нас, они тут же огласили двор свирепым лаем, но кто-то из охранников в белой рубашке прикрикнул на них, и они послушно смолкли, продолжая, однако, наблюдать за нами своими умными глазами. Спустившись по асфальтовой дорожке в небольшое углубление в земле прямо посреди двора, мы подошли к железным воротам. Справа была маленькая дверь с кодовым замком. Набрав несколько цифр, Крутицкий что-то тихо сказал в расположенное рядом с номеронабирателем переговорное устройство, и замок в двери щелкнул. Дима смотрел на все это с заметным недоумением, наверное, гадая, на кой черт им понадобилось столько средств безопасности, какие даже не в каждом банке увидишь. Но терпеливо молчал.

— Прошу вас, заходите, ищите где угодно — все помещения в вашем распоряжении. Я предупрежу своих людей, они будут оказывать вам всяческое содействие в поисках. А мне, извините, нужно работать. Когда убедитесь, что напрасно потеряли время, милости прошу ко мне в кабинет — я с удовольствием приму ваши извинения.

И, одарив нас с Димой ядовитой ухмылкой, степенно удалился по длинному, хорошо освещенному узкому коридору, плавно ведущему куда-то вниз, под землю.

— Так, — Дима повернулся к ожидающим приказа омоновцам, — ищем Родиона и молодую девушку по имени Вика. Фотография Родиона у вас есть, а девушку и так узнаете. Переверните здесь все, но найдите. Вперед, ребята.

…Часа два мы рыскали по бесконечным коридорам, заглядывая во все кабинеты, в какие-то бесчисленные лаборатории с колбами, пробирками, ретортами, микроскопами и лаборантами в белых халатах, в вольеры, где лаяли собаки, прыгали обезьяны с измученными, обреченными глазами, а в клетках сидели крысы и мыши, беспрерывно обнюхивающие друг друга. Побывали мы и в крематории, где в огромной газовой печи сжигались тела этих несчастных животных. Заглянули в столовую, на кухню, осмотрели личные комнаты сотрудников, некоторые из которых, как выяснилось, жили прямо здесь, на рабочем месте. Но ни босса, ни Вику не нашли. Когда стало ясно, что дальнейшие поиски ни к чему не приведут, Дима, усевшись в на стул в одной из пустых комнат в глухом тупике подземелья, куда мы забрели уже без всякой надежды, устало проговорил:

— Похоже, твой Вольдемар был прав: этот тип знал, что мы приедем, и увез Родиона. Арестовать мы его не можем — нет доказательств, а значит, нужно убираться отсюда.

— А как же мой босс? — тоскливо проронила я.

— Надо подумать. Я попытаюсь что-нибудь раскопать об этой конторе, узнаю, чем они здесь занимаются, добуду компромат, и мы попытаемся обменять его на Родиона. Иного выхода не вижу. Если они его отсюда увезли, то искать бесполезно, сама понимаешь.

— Нет, он здесь.

— С чего ты взяла? — Он поднял удивленные глаза.

— Чувствую.

— А, ерунда все это, — отмахнулся он. — Я доверяю не чувствам, а своим глазам. Мы заглянули во все двери, которые здесь есть, в каждую комнату, но Родиона не нашли. Значит, его увезли. И не накручивай, ситуация и без того паршивая.

Он включил рацию, по которой переговаривался с омоновцами во время поисков, и спросил:

— Ну что, ребята, ничего не нашли?

— Нет, капитан, все чисто.

— Тогда сворачиваемся. Двигайтесь к выходу и ждите меня. — Он выключил рацию и поднялся. — Не расстраивайся, Мария, Родиона мы обязательно выручим. Не сегодня, так завтра. А сейчас идем.

— Я остаюсь здесь.

Дима по-отечески улыбнулся:

— Не валяй дурака, девочка. Если еще и ты сгинешь, нам только лишней работы прибавится. Пошли. — Он взял меня за локоть, но я тут же вырвалась и гневно прошипела ему в лицо:

— Если кто из нас и валяет дурака, так это вы, а не я! Вас обвели вокруг пальца, а вы и рады! Не можете помочь — обойдусь без вас, только не мешайте ради Бога. Я остаюсь!

— Я не могу этого допустить, — Дима был непреклонен. — Что я потом скажу Родиону?

— Сначала найдите его, а потом говорите все что угодно. Лучше подумайте о том, как вам отсюда выйти, чтобы они не заметили моего отсутствия. Без Родиона я отсюда не уйду, и баста!

Дима как-то странно посмотрел на меня своими умными карими глазами и вдруг тихонько рассмеялся и сказал:

— Родион говорил мне, что ты совершенно неуправляемая особа, но я и не представлял себе, до какой степени. Ладно, черт с тобой, оставайся. Я что-нибудь придумаю.

Камень размером с Эверест свалился с моей души, я бросилась Диме на шею и крепко поцеловала в губы. Он моментально покраснел как рак, отодрал мои руки и смущенно пробормотал:

— Несносная девчонка… Чему ты радуешься, дурочка? Тебя тут убить могут… Смотри только, будь осторожна, дождись ночи, а потом действуй. — Он вытащил из кармана портативную рацию. — Держи на всякий случай. Я оставлю кого-нибудь поблизости от забора, если что — вызывай помощь.

— Не нужно никого оставлять. Дайте такую же рацию Володе и скажите, чтобы он сидел в машине неподалеку.

— Думаешь, ему можно доверять?

— Думаю, да.

— Может, тебе пистолет дать? — задумчиво произнес он, критически осматривая меня с ног до головы.

— Не нужно, а то еще убью кого-нибудь невзначай. Кстати, проверьте еще гаражи наверху и здание охраны — вдруг Родиона спрятали там.

— Сделаем. Даю тебе времени до семи утра. В семь часов я снова сюда приеду якобы для повторного обыска и заберу тебя. Встретимся в этой же комнате. Договорились?

— Буду ждать с нетерпением, — улыбнулась я. — Идите и не забудьте извиниться перед Крутицким.

— Пошел он… Мне еще нужно выяснить, кто в нашем управлении за его счет живет. Так что дел у меня по горло. До встречи.

Взглянув на меня в последний раз, Дима удалился, не забыв плотно притворить за собой дверь. Вскоре в коридоре смолкли его шаги, и наступила тишина. Комната, в которой я находилась, была совсем маленькой, с чисто побеленными голыми стенами, под низким потолком висела лампа дневного света. Кроме стула, здесь был еще только старенький письменный стол с выдвижными ящиками. Повернув ручку английского замка, я заперла дверь, подошла к столу и начала выдвигать ящики. В них было пусто, как в нашем с Валентиной холодильнике, когда мы еще не познакомились с Родионом и не начали зарабатывать деньги. Из коридора не доносилось ни звука. Часы на руке показывали половину восьмого. Судя по всему, рабочий день здесь уже закончился. Когда мы еще бродили с Димой по кабинетам, сотрудники уже убирали со столов и снимали халаты, готовясь покинуть это мрачное подземелье. Интересно, они хоть догадываются, на кого работают и какую функцию выполняют в таинственном механизме этого мрачного подземного института? Вряд ли… Узнать бы, чем на самом деле занимается этот Крутицкий, и все сразу встало бы на свои места. Но как узнаешь, если мы обошли и осмотрели все и ничего мало-мальски подозрительного не обнаружили. Вполне обычные лаборатории, обычные люди в обычных белых халатах и обычное, на взгляд профана, оборудование. И все же что-то здесь было не так. Иначе зачем тогда понадобилось немолодому микробиологу сбегать отсюда, рискуя жизнью, да еще и нас подставлять? И потом, к чему такие беспрецедентные меры безопасности? Не только ведь для того, чтобы оберегать покой гениальных ученых, работающих в могильной тиши этого бомбоубежища…

Усевшись на стул, я начала вспоминать расположение всех помещений, пытаясь понять, где могли упрятать моего босса. В том, что он был здесь, я почему-то не сомневалась, ибо и на самом деле интуитивно ощущала его присутствие. А может, мне кто-то подсказывал это извне? Впрочем, мне было без разницы, кто и что, главное, что уверенность в этом не покидала меня ни на минуту. Подземная территория фирмы представляла из себя сеть узких проходов, перпендикулярно отходящих в обе стороны от центрального коридора. Эти проходы с несметным количеством дверей причудливо изгибались, словно в лабиринте, и каждый заканчивался тупиком. В одном из таких, самых дальних от входа тупиков я сейчас и находилась. Мне было уже известно, где находятся лаборатории, крематорий, личные комнаты сотрудников и кабинет Крутицкого. Все другие коридоры осматривали омоновцы, но, как они докладывали нам по рации, там не было ничего архиважного, только какие-то склады, хозблоки и все те же комнаты для сотрудников. Заблудиться здесь было практически невозможно: все дороги вели к главному коридору, а тот, в свою очередь, к выходу из бункера. Успокоив себя таким образом, я решила подсчитать охранников. У каждой двери в лабораторию, которых только я одна насчитала семь, в креслах сидели по два мордоворота в белых рубашках. Это уже четырнадцать. Два бугая оберегали кабинет Крутицкого, двое стояли у выхода и еще один зачем-то сидел у двери, ведущей в помещение с животными. Уже девятнадцать. Это только те, которых видела я. Скольких еще видели остальные омоновцы, проводившие обыск в других концах подземелья, мне было неведомо. У каждого охранника поверх белой рубашки под мышкой висела наплечная кобура, из которой выглядывала рукоятка пистолета. В любом случае вести открытую войну против этой армии не было никакого смысла, значит, нужно было вести войну тайную. Как я заметила раньше, в коридорах отсутствовали видеокамеры наблюдения, что значительно облегчало мне передвижение по лабиринтам. Трудность заключалась лишь в том, что я пока не знала, куда идти. Перспектива тупо бродить по переходам, тычась наугад в каждую дверь, меня не прельщала. Поэтому я сидела и пыталась понять, куда эти мерзавцы могли упрятать нашего Драгоценного Родиона. Небось лежит сейчас, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, на сыром и холодном бетонном полу и проклинает все на свете, включая собственную неосмотрительность и доверчивость. Лихо его перехитрили, нечего сказать. Нашли, называется, слабое место. Найти бы еще эту секретаршу-артистку да повыдирать ей патлы, чтобы неповадно было в другой раз играть такие неблаговидные роли…

В коридоре послышались шаги. Гулкие и уверенные, они быстро приближались. Других дверей в этом тупике больше не было, значит, кто-то направлялся именно сюда, и не исключено, что по мою душу. Может, они заметили, что я не вышла с территории вместе с омоновцами, и теперь рыщут по всем комнатам? Этого еще не хватало… Я поднялась, на цыпочках подкралась к двери, тихонько повернула ручку замка и встала сбоку, прижавшись спиной к стене. Кто бы там ни был, все равно пусть войдет, мне как раз недостает человеческого общения. Вот и побеседуем.

Шаги смолкли прямо за дверью, и я услышала чье-то шумное дыхание и звон ключей. Вот он вставил ключи в замок и начал открывать. Может, не знает, что здесь открыто? Чертыхнувшись, пришелец повернул ручку, и дверь наконец открылась. Худой пожилой мужчина в белом халате быстро прошел к столу и, не замечая меня, начал отодвигать его в сторону. Я с изумлением наблюдала. Ему было за пятьдесят, волосы на большой голове с высоким морщинистым лбом были совсем седыми, взгляд у него был какой-то затравленный. Оттащив стол в угол, незнакомец вытащил из кармана нож, открыл его, нагнулся и, подковырнув короткую доску в полу, легко вынул ее из паза. По-видимому, это был его тайник. Я расслабилась: значит, никто ничего не заметил и меня не ищут. Это уже легче. Тем временем мужчина, сидя на корточках боком ко мне, запустил в образовавшееся отверстие руку, пошуровал там и извлек на свет Божий небольшую круглую жестяную коробку из-под импортного печенья. Меня он по-прежнему не замечал. Дрожащими пальцами открыв коробку, вытащил из нее заткнутую резиновой пробкой маленькую пробирку с какой-то бесцветной жидкостью и начал ее рассматривать, словно невиданную диковинку. Покрутил ее, потряс, понюхал пробку, потрогал пальцем, не протекает ли, любовно погладил, тяжко вздохнул и наконец, словно решившись на что-то, отвернул полу халата и начал расстегивать… ширинку. Господи, что он еще задумал? Неужели я еще и на это должна смотреть?! Я уже собралась закрыть глаза, как он, оттянув резинку синих семейных трусов, сунул туда пробирку и быстро привел себя в порядок. Вот это да! От удивления я чуть не ойкнула, но вовремя спохватилась. Затем он сунул жестянку обратно в щель, уложил в паз доску и стал задвигать стол на место. Я стояла за дверью и терпеливо ждала, когда же этот странный тип меня все-таки заметит. Самой начинать разговор мне почему-то не хотелось. Установив стол, он придирчиво осмотрел его со всех сторон, проверяя, все ли на месте, и только после этого повернулся к двери. Вселенский ужас отразился в его глазах, когда они встретились с моими. Мужчина изменился в лице, сильно побледнел, губы его задрожали, и он попятился назад.

— Здравствуйте, — произнесла я с виноватой улыбкой. — Это ничего, что я подсматривала? Это вышло случайно, честное слово…

Наткнувшись на стол, он застыл, как камень, не спуская с меня ошеломленных глаз, и срывающимся голосом проговорил:

— В-вы, вы как здесь?.. Почему вы?.. Зачем здесь?

— Хороший вопрос. — Я тихо закрыла дверь, заперла на замок и спросила: — Вы кто?

— Я? — Он растерянно посмотрел по сторонам, словно там мог быть ответ на этот вопрос, и просипел: — Я профессор Шостиков Андрей Палыч. Значит, вы все видели?

— Увы, вы не оставили мне выбора. Правда, я ничего не поняла. Зачем вы спрятали пробирку в трусы? Вы что, больны?

Его рука испуганно дернулась к ширинке и тут же отдернулась.

— Послушайте, — заговорил он дрожащим шепотом, глядя на меня измученным взглядом, — я видел, как вы сегодня ходили здесь с представителями власти. Значит, вы с ними?

— С кем?

— С властью?

— Вообще-то, я сама по себе, но сегодня да, с властью. А в чем дело?

В его глазах мелькнуло облегчение.

— Я так и думал, — пробормотал он. — Я знал, что это должно когда-нибудь случиться.

— Что именно?

— Что вы придете и положите конец этому дикому преступлению, которому даже нет названия.

— Знаете что, давайте сядем и спокойно поговорим, — предложила я мирно. — Я так поняла, у нас есть общая тема для беседы. Сюда никто не может прийти?

— Сюда очень редко кто заглядывает. И то не в такое время. Эта часть корпуса не задействована. Позвольте, я действительно присяду, а то что-то ноги не держат? — Он с мольбою посмотрел на стул.

— Да ради Бога, — милостиво разрешила я. — А мне и стола будет достаточно. Вы ведь меня не боитесь?

— Нет… по-моему. — Он опустил глаза. — Хотя в последнее время я живу в постоянном страхе, вы меня понимаете?

— Пока нет. Садитесь.

Он в изнеможении опустился на стул, а я присела на краешек стола.

— Ну, теперь рассказывайте.

— Скажите, а что вы здесь вообще делаете? — спросил он, понемногу приходя в себя. — Милиционеры ушли, а вы остались…

— Я ищу одного человека.

— Так вы только за этим приходили? — разочарованно протянул он. — А я подумал, что… Впрочем, это неважно. Главное, что вы здесь и я могу вам отдать доказательства.

— Которые лежат у вас в трусах? — догадалась я.

— Да. Я рассчитывал, что коль уж здесь появилась милиция, то снаружи что-то происходит, значит, уже догадались и начали копать. А если начали, то обязательно еще раз появятся, и я смогу как-нибудь незаметно передать им это страшное изобретение, пусть даже ценой собственной жизни. — Он обреченно вздохнул. — Нельзя допустить, чтобы они закончили эксперименты и пустили это в ход, понимаете?

— Пока я ничего не понимаю, профессор. Давайте лучше все по порядку: кто, чего, куда и зачем. А то вы так сбивчиво рассказываете…

— Да-да, вы правы. — Он суетливо дернулся на стуле, провел рукой по седым волосам и виновато скривился. — Я тут уже так давно, что мне кажется, будто вся жизнь здесь прошла. Это ужасно, поверьте.

— Вы и живете в этом бункере?

— Ну конечно! Причем пошел на это совершенно добровольно, даже расписку дал, когда устраивался сюда. Понимаете, я думал, что Крутицкий на самом деле хочет продолжить исследования по клонированию, а он оказался законченным негодяем. Честно говоря, я еще в институте его недолюбливал, он слишком много думал о деньгах, хотел превратить науку в способ личного обогащения, а это, как вы понимаете, никак не вяжется с кодексом чести настоящего ученого. Но как ученый он все же очень талантлив, очень. Когда меня сократили и я остался без работы, он позвонил и предложил поработать в его частном институте, то есть здесь. Пообещал создать все условия для работы, современное оборудование, собственную лабораторию, о чем раньше мы и не мечтали, ну и, соответственно… хорошую зарплату. Я, естественно, с радостью согласился. Еще бы, такая возможность воплотить в реальность мечту всей моей жизни! — Глаза ученого загорелись фанатичным огнем. — Мы ведь еще шесть лет назад получили первые результаты в области клонирования животных, опередив все другие страны, представляете? — Он снова поник. — Но тогда как раз начались реформы, и всем было уже не до этого. Крутицкий поставил мне одно условие: я должен постоянно находиться здесь, якобы для того, чтобы не отвлекаться. Зарплату будут переводить на сберкнижку, жена сможет снимать деньги и ни в чем себе не отказывать. Мы с ней посоветовались и решили, что ничего страшного в этом нет, потерпим как-нибудь полгодика, а потом все встанет на свои места. Я написал соответствующую расписку, собрал свои вещи и переселился сюда. Первые две недели мне еще позволяли звонить домой и разговаривать с женой, а потом Крутицкий заявил, что это меня отвлекает, и запретил звонить. Заставил сказать жене, что я отбываю в долгосрочную командировку. Вот я и отбыл…

— Так что же вы такое изобрели все-таки? — нетерпеливо спросила я.

— Погодите, дойдем и до этого. Тут такое творится… Я ведь не один здесь такой. Но остальные смирились, им лишь бы деньги шли, а я не могу так. Лучше умереть с голоду, чем идти против своей совести. Поэтому и припрятал эту пробирку в своем кабинете. Да-да, — он печально обвел глазами комнату, — это мой рабочий кабинет. Когда я только пришел сюда, мне сказали именно так. А потом все отобрали.

— И давно вы уже здесь?

— Почти полгода. Нам запрещено общаться с внешним миром, мы здесь как в концлагере, натурально. Кругом эти псы-охранники, следят за каждым шагом, все вынюхивают что-то, сволочи. Сегодня, перед тем как вы появились, нас предупредили: скажете хоть слово — родные погибнут. Вот мы и молчали. Но потом я решился. Понимаете, нужно отнести эту пробирку в Академию наук. Только там смогут определить всю опасность ее содержимого. А как только это станет известно, то прикрыть эту адскую лавочку уже не составит большого труда. По крайней мере мне так кажется…

— Да что же в ней находится, черт вас возьми?! — не выдержала я пытки. — Что вы все ходите вокруг да около!

— Мне даже произносить это страшно, — выдохнул он и вдруг тяжело закашлялся, покраснев от натуги, а в следующий миг за громкими звуками его кашля я уловила топот бегущих по коридору нескольких пар ног. Они стремительно приближались к кабинету. Недоброе предчувствие сжало мое сердце, и я бросилась к задыхающемуся от тяжелого кашля профессору.

— Сюда идут, слышите! — закричала я шепотом и зачем-то начала стучать кулаком по его спине. — Да скажите же мне, что в этой проклятой пробирке, пока еще не поздно!

Но он продолжал кашлять, выпучив глаза и все больше багровея, и не мог произнести ни слова. От топота уже сотрясались стены и ухало в голове. Профессор смотрел на меня несчастными глазами, как обреченная на заклание корова, и давился от приступа, как я поняла, туберкулеза.

— Ну произнесите же хоть слово! — Я затрясла его за плечо, пытаясь остановить проклятый кашель, и даже пошлепала по щекам, но ничего не помогало.

Шаги замерли около двери, ее подергали, постучали кулаком, а затем раздался незнакомый злой голос:

— Шостиков, открывай, сволочь! Мы знаем, что ты здесь! Открывай, мерзавец, а не то дверь вышибем!

— Минуточку! — прохрипел вдруг профессор, перестав кашлять. — Уже открываю.

Он поднялся, торопливо расстегнув ширинку, вытащил пробирку, сунул мне в руки, приставил палец к губам и подтолкнул меня к стене за дверью, где я пряталась раньше. Лицо его в этот момент было таким несчастным, что я чуть не расплакалась от жалости. Убедившись, что я стою у стены и не двигаюсь, он повернул ручку замка. Дверь с шумом распахнулась.

— Опять на одиночество потянуло, козел?! — проревел кто-то, и я услышала звук пощечины и болезненный стон профессора. — Играть с нами вздумал, гад?! Мы тебя обыскались уже по всему бункеру! Бегом к президенту, придурок!

Его опять ударили, выволокли из комнаты и потащили по коридору, даже не заглянув внутрь и не закрыв дверь. Я опять осталась одна, только на этот раз уже вместе с чертовой пробиркой, о которой бедный Шостиков так и не успел ничего толком рассказать. Теперь я точно знала, что Крутицкий нарушает закон, правда, пока еще понятия не имела, как доказать это официально. Те, кого он заставил работать на себя, вряд ли откроют рот и что-нибудь скажут из боязни за жизнь своих родных. До утра доставить пробирку в Академию наук и членораздельно объяснить там, чего я от них хочу, тоже не представлялось возможным. Значит, оставалось лишь одно: отправляться на поиски Родиона и Вики и попутно добывать эти самые доказательства. Жаль, что профессор успел сообщить так мало. А ведь столько у меня к нему было вопросов, на которые один он только и мог ответить… Да, еще бы минут пять, и я бы знала все. Проклятый Крутицкий! И зачем, интересно, ему именно сейчас понадобился этот Шостиков? Наверное, перепугался, ублюдок, из-за нашего визита. Но ничего, впереди еще вся ночь, и я уж постараюсь превратить ее для тебя в ночь кошмаров и ужасов, господин ученый-преступник…

Дождавшись, пока в коридоре все смолкнет, я прикрыла дверь и стала отодвигать стол. Не было никакого смысла таскать с собой эту пробирку. Еще неизвестно, что со мной случится. Пусть пока полежит в надежном месте. В крайнем случае, я всегда смогу ее забрать утром, когда за мной придет Дима. Подковырнув ногтем доску, я уложила пробирку обратно в жестянку, спрятала ее в нишу и вернула доску на место. Затем задвинула стол, уселась на него и открыла свою сумочку. Кроме подаренных Родионом еще в самом начале моей работы универсальных отмычек, там были еще Димина рация, маленький фонарик, перочинный ножик, скотч, ручка с блокнотом, фальшивые удостоверения на все случаи жизни и косметичка. В принципе, этого мне было достаточно, чтобы продержаться всю ночь против банды вооруженных охранников. Единственным препятствием было то, что я не знала, с чего начать и куда в первую очередь направить свои стопы.

Вдруг рация замигала красной лампочкой и тоненько запищала. Включив связь, я тихо спросила:

— Кто это?

— Володя. Как ты себя чувствуешь, крошка? — В его голосе послышалась ирония. — Не поймали еще?

— Ты где?

— В машине, недалеко от проходной, в соседнем дворе. Твой Дима накачал меня инструкциями, дал рацию и пообещал оторвать голову, если с тобой что-нибудь случится. Забавный парень.

— Ты уже знаешь, что мы не нашли Родиона?

— А я вам что говорил? — усмехнулся он. — Крутицкий не идиот, его на шару не возьмешь. Зачем ты осталась? Ты даже не представляешь, как рискуешь, крошка.

— Мне плевать. Я хочу найти своего босса и разогнать всю эту дьявольскую шарашку к чертовой матери.

— О-о, какие мы грозные. Но, боюсь, силенок у тебя не хватит. Мой тебе совет: сиди в той комнате и никуда не суйся, пока твой Дима тебя не заберет. Иначе просто пристрелят, и никакие твои приемчики не помогут. А потом Крутицкий найдет способ отболтаться от кого угодно, включая твоего мента. Ты поняла?

— Где они могли спрятать Родиона, как думаешь?

— Ха! — хохотнул он. — Где могли спрятать! Да где угодно. Вы оба этажа осмотрели?

— Что? — опешила я. — Какие оба этажа? Тут только один вроде…

Володя громко расхохотался, а когда успокоился, сказал:

— Ну вы и лопухи! Вас надули, как детей. Сыщики, тоже мне. Вы, как я понял, только по административным помещениям ходили, а под ними есть главные заводские корпуса — там ведь когда-то военный завод был, крошка, вертолетные двигатели собирали. Сейчас там все законсервировано, Крутицкому это не нужно, ему и так места хватает, но войти туда можно. Наверняка твоего Родиона спрятали там, если, конечно, не вывезли в другое место.

Я слушала его и чувствовала себя последней дурой. Ну конечно же, как мы не догадались, что внизу могут быть другие помещения! Нужно было сначала выяснить, что здесь было раньше, а потом уже ехать с обыском. Правда, времени было не очень много, но могли бы успеть, а теперь вот облапошились по первое число.

— Нет, его не вывезли, я уверена, — сказала я твердо. — А откуда ты знаешь про второй этаж? Если, как говорил, никогда не был под землей?

— Я тебя обманул, моя прелесть, — весело выдал мерзавец. — На самом деле я знаю каждый уголок вверенной мне территории — я ведь начальник охраны как-никак.

— Когда я выйду отсюда, лучше бы тебе в тот момент находиться километров за двести от Москвы, — процедила я.

— Ты сначала выйди, ха-ха! — Он снова рассмеялся. — А лучше всего сиди там, где ты есть, и жди своих. И, ради Бога, никуда не суйся: мы ведь поспорили, ты помнишь? Я хочу увидеть, как ты проиграешь этот спор, девочка. Все, заканчиваем, а то батарейки сядут. До встречи.

Рация смолкла, и я уложила ее в сумочку. Володю я так больше и не увидела. Не знаю, куда он делся.

Я открыла дверь, прислушалась и вышла в пустой коридор с выкрашенными в темно-зеленый цвет стенами. Слева была глухая стена, а справа, метрах в пяти, находилась дверь соседней комнаты, такой же, как и эта, пустой — мы ее осматривали вместе с Димой. Еще через три метра коридор сворачивал направо и вел к центральному проходу. Дойдя до поворота, я опять прислушалась. Стояла мертвая тишина, ни шагов, ни голосов, ни каких других звуков до меня не доносилось. Коридор уходил далеко вперед, и где-то там опять сворачивал. Не раздумывая более, я поправила сумочку на боку и двинулась на поиски своего драгоценного босса. Благополучно добравшись до широкого центрального прохода, остановилась и посмотрела по сторонам, осторожно выглянув из-за угла. Ни справа, ни слева никого не было. План мой был прост: нужно было попасть в комнату кого-нибудь из сотрудников, которых удерживали здесь насильно, и попытаться разговорить, чтобы узнать, что за чертовщина здесь происходит и где находится вход в нижний этаж. Еще, конечно, неплохо было бы выяснить, где сейчас сам господин Крутицкий, ночует ли он здесь или отправляется домой. Его кабинет находился в самом начале бункера, в одном из первых поворотов, там же были и охранники, встречаться с которыми мне пока не хотелось, чтобы не поднимать лишнего шума. Комнаты, где проживали ученые, располагались в одном из ответвлений с правой стороны, но в каком точно, я не помнила — слишком уж много их здесь было. Значит, придется действовать методом тыка. Выскользнув из-за угла, я быстро пробежала до ближайшего поворота, нырнула туда и сразу же увидела охранника. А ведь я точно помнила, что раньше его здесь не было! Надо же, попалась, идиотка, на первом же повороте…

Он сидел на стуле сразу за углом боком ко мне И читал книгу. Повернувшись на шум, бугай на мгновение опешил, уставившись на меня недоуменным взглядом, а затем, молниеносно выхватив из кобуры под мышкой пистолет, вскочил, целясь мне в лоб, и прорычал:

— Стой, где стоишь, и не дергайся!

Я послушно замерла. Руки парня, сжимавшие пистолет, заметно дрожали, он очень волновался и мог убить меня, даже не желая, случайно нажав на курок. Между моим лбом и дулом «ТТ» было не более трех метров, промахнуться было практически невозможно.

— Не дергайся, я сказал! — зачем-то снова выкрикнул он.

— Да я и не дергаюсь, малыш, — пожала я плечами. — Ты только не нервничай ради Бога, а то еще выстрелишь невзначай.

Он вдруг осклабился:

— Выстрелю, и мне ничего за это не будет. У нас приказ стрелять на поражение, как только ты вылезешь из своей норы. Где ты пряталась, сучка?

Он оторвал одну руку от пистолета, вытащил из-за пояса рацию и поднес ко рту.

— Шеф, мышка попалась, — доложил он. — Я в девятом блоке, держу ее на мушке.

— Не подпускай ее близко к себе, понял? — донесся из рации знакомый голос Игоря. — Сейчас подойдет подкрепление. В случае малейшей опасности — стреляй по ногам.

Ага, значит, Володю уже списали, подумала я, а Игоря поставили на его место. Быстро же здесь все делается. Мне почему-то стало очень тоскливо от мысли, что я попаду в лапы этого ублюдка, когда сила на его стороне. Вот уж он, наверное, отыграется за те унижения в машине…

— Ты все слышала? — злорадно процедил охранник, засовывая рацию обратно за пояс.

— Ага, — сказала я, с улыбкой глядя ему в глаза, и прямо с ноги метнула свою туфлю-убийцу.

Длинная острая шпилька вонзилась ему меж маленьких, близко посаженных глаз. И в тот же миг раздался выстрел — умирая, парень все же успел нажать на курок. Пуля просвистела у меня около уха, с визгом вонзилась в стену за моей спиной, срикошетила и, жужжа, полетела куда-то по центральному проходу, откуда уже доносились шаги и крики. Раздумывать было некогда. Метнувшись к падающему телу охранника, я подхватила пистолет, выдернула туфлю, сняла с ноги вторую, чтобы не мешала, и бросилась босиком по коридору, надеясь успеть свернуть за угол прежде, чем появится подкрепление.

— Стой, курва!!! — закричал кто-то сзади.

Поняв, что сейчас будут стрелять, я упала на пол и уже кувырком добралась до поворота. Пули пролетели надо мной. Спрятавшись за углом, я перевела дух и осмотрелась. Коридор с множеством дверей походил как две капли воды на тот, который я так опрометчиво покинула. Он заканчивался тупиком, а все комнаты были, насколько я помнила, забиты каким-то старым лабораторным оборудованием. Охранники, прибежавшие на зов, остановились, галдя, где-то около трупа своего товарища, и кто-то провопил:

— Ни хрена себе! Сашка мертв! Что делать, командир?! У нее Сашкина пушка!

— Подождем, — раздался в ответ раздраженный голос Игоря. — Да встаньте вы за стены, бараны! Не высовывайтесь пока. Черт, говорил же этому идиоту, чтобы сразу стрелял!

— Чем это она его уделала? Глянь, какая дыра во лбу.

— Хрен ее знает! Это не баба, а черт в юбке, от нее не знаешь, чего ждать.

Ах, ты не знаешь, ублюдок? Высунув руку с пистолетом за угол, я выстрелила. В ответ они тут же начали палить из всех стволов, которых там было не меньше пяти или шести.

— Стоп! — закричал Игорь. — Хорош стены долбить! Подождем, пока у нее кончатся патроны, а потом возьмем ее с потрохами.

— Замочу, падлу! — взвизгнул кто-то с ненавистью. — За Сашкá…

Взяв туфли в зубы, я на карачках поползла дальше по коридору, до следующего поворота. Мне хотелось зарыться куда-нибудь, спрятаться, чтобы не нашли, и ждать наступления утра. А там придет Дима с ребятами, и все образуется. И если бы я не была такой дурой, то отсиделась бы в кабинете Шостикова, и все именно так и случилось бы. Но меня понесло навстречу своей гибели, неизвестно, куда и зачем… Что вот я теперь буду делать, когда действительно закончатся патроны? Из этого тупика никуда уже не денешься, они перероют все комнаты, найдут и пристрелят. А потом сожгут труп в крематории, и никто не узнает, где могилка моя. И Дима никогда не сможет доказать, что я осталась здесь в нарушение всех законов о частной собственности и что здесь же был Родион, от которого тоже сразу избавятся, как только со мной будет покончено. Пока что я надеялась, что Крутицкий клюнул на мой блеф и не тронул пока Родиона. Но он, гад этакий, каким-то образом догадался, что я осталась внутри. Неужели Дима ничего не смог придумать? Ну и друзья у босса… А еще в МУРе работают. Или это Крутицкий оказался слишком умным? Впрочем, теперь уже без разницы, как все получилось, главное, что меня вычислили и теперь будут охотиться, пока не уничтожат. Если у Крутицкого есть свои люди на Петровке, то он наверняка знает о том, что Дима собирается вернуться утром, а значит, попытается во что бы то ни стало решить все свои проблемы до семи часов утра. И главная его проблема сейчас — это я. Ну что ж, если понадобится, я позову Пантеру, и пусть она сама разбирается здесь со всеми своими звериными методами…

Свернув за угол, я увидела тупик и поднялась на ноги. Голоса уже слышались в отдалении: охранники продолжали оставаться на своих местах, думая, очевидно, что я караулю их с пистолетом, и не решались лезть под пули в открытом пространстве узкого коридора. Толкнув первую же дверь с левой стороны, я вошла внутрь и оказалась в каком-то темном помещении. Нащупав на стене выключатель, зажгла свет и осмотрелась. Мы с Димой уже были здесь пару часов назад и ничего подозрительного не нашли. Огромная комната была заставлена четырьмя рядами длинных стеллажей, на которых громоздились непонятные электронные приборы, микроскопы и склянки с надписями по-латыни. В дальнем конце возвышался огромный железный шкаф темно-синего цвета, в котором на плечиках висели белые халаты. В принципе, при большом желании здесь вполне можно было продержаться до рассвета, решила я и начала выкручивать ногтем мизинца шурупы из крышки выключателя — свет мне был ни к чему. Отвинтив крышку, я вырвала один провод из контакта, и люминесцентные лампы тут же погасли. Закручивать крышку я не стала — пусть кого-нибудь долбанет током, если сунется, может, поумнеет… Приоткрыв дверь, я прислушалась. Голосов теперь уже слышно не было. Постояв в неизвестности минуты две и так ничего и не услышав, я, сгорая от любопытства, выскользнула в коридор и на цыпочках, сжимая в руке пистолет, пошла к повороту. Дойдя, затаила дыхание и стала вслушиваться в тишину. Ни звука. Это было странно. Не могли же они уйти? Опустившись на корточки, я осторожно выглянула за угол. Там тоже было пусто. Что за чертовщина? Такое ощущение, что на меня плюнули, про меня забыли и вообще до меня здесь не было никакого дела. Добравшись до того поворота, откуда недавно стреляла, я наконец услышала сдавленный шепот. Разговаривали все там же, где-то около трупа.

— Рвач, не спорь, — зло шипел Игорь. — Сейчас ты доползешь до того угла и проверишь, там она или нет.

— Но, командир, — протестовал Рвач, — если она там, то мне конец, ты ж понимаешь. Она меня первым же выстрелом уложит. Я так не согласен.

— Тебе за что бабки платят, скотина? Не можем же мы сидеть здесь до утра? Шеф сказал взять ее, значит, надо взять, понял?

— А почему всегда я? Пусть вон Кудрявый идет…

— А я что, крайний? — возмущенно прошептал Кудрявый. — Тебе сказали, ты и иди!

— Пошел ты…

— Короче, если не поползешь прямо сейчас, я сам тебя пришью, усек? — процедил Игорь. — Вперед и без базара.

Тяжкий вздох пронесся по коридору, и я услышала, как кто-то, сопя, пополз в мою сторону, перебирая коленями и руками по бетонному полу. Я стала отползать назад, за последний поворот. Оказавшись там, села и стала ждать. Вот он добрался до поворота, замер, видимо, боялся сразу выглянуть, потом зашевелился, шурша одеждой, и я поняла, что он все-таки осмелился выглянуть из-за угла. На этот раз по коридору пронесся вздох облегчения, а затем раздался громкий осипший голос:

— Ее здесь нет, командир! Она смоталась куда-то!

— Ты чего орешь, придурок! — рявкнул во всю глотку Игорь и скомандовал: — Идем, братва!

Десяток пар ног тут же затопал по коридору, а я сняла пистолет с предохранителя. Рассуждать о том, правильно я делаю или нет, не было никакого смысла: или они прикончат меня, или я их. Поэтому, дождавшись, когда вся толпа покажется из-за поворота, я выглянула из-за угла и, целясь в ноги, выпустила все оставшиеся в обойме патроны. Четверо амбалов в белых рубашках и галстуках тут же свалились на пол и задрыгались, крича от боли. Остальные, включая Игоря, который бежал последним, немедленно бросились назад и остановились за стеной.

— Сука! Ты что делаешь, гнида!!! — заорал кто-то. — Игорь, она так нас всех перебьет!

— Не перебьет, — весело ответил тот. — У нее уже патронов нет.

— Ты уверен?!

— А то… У Сашка была только одна обойма.

— А может, у нее еще своя пушка есть!

— А это мы сейчас проверим. Давай, иди и возьми ее. Если не выстрелит, значит, она наша.

— Братки, хватит трепаться, помогите же! — простонал кто-то из лежащих. — Утащите нас отсюда, мать вашу!

— Ага, а если она палить начнет? — несмело возразил кто-то, но Игорь ледяным тоном приказал:

— Волоките их в медпункт. Говорю же, нет у нее больше патронов. Она теперь наша. Миронов и Резо останьтесь здесь, остальные займитесь ранеными. Вперед.

Послышалось пыхтение, стоны усилились и начали отдаляться. Их волокли по полу, как мешки с цементом, не обращая внимания на страдальческие крики покалеченных товарищей. Вслед за этим послышался сдавленный голос Игоря, который, похоже, говорил по рации:

— Шеф, у нас тут потери… Еще четверо… Нет, она им только ноги прострелила… Я понимаю, что ерунда. До семи управимся, не переживайте, никуда не денется. Только мне еще люди нужны. Нужно с других участков снимать… Понял… Живьем брать?! Но, шеф, вы ведь говорили, что… Да ничего она не знает! И того козла давно пора убрать… Ну ладно, как скажете. Только предупреждаю: вся ответственность за жизнь остальных теперь на вас. Эта стерва очень опасна, я ж говорил… О’кей…

— Так, братишки, надо ее живьем брать, — усмехнулся он, выключив рацию. — Шеф чего-то боится и поговорить с ней хочет.

— Если у нее пушки нет, то возьмем, какие проблемы, — ответил кто-то басом с кавказским акцентом. — Может, уже пойдем, чего ждать?

— Иди, биджо, — хмыкнул начальник охраны, — если не боишься. А мы посмотрим, что у тебя получится. Кстати, мне еще подкрепление нужно вызвать.

Он снова включил рацию и начал отдавать команды, смысл которых сводился к тому, чтобы все бросали свои посты и, вооружившись до зубов, бежали к девятому боксу. В поперечном коридорчике, разделявшем наши боевые позиции, послышался шорох: кто-то неслышно подкрадывался к повороту, за которым я пряталась. Вот уже послышалось его сдавленное дыхание, он подошел совсем близко, и наконец из-за угла показалось дуло пистолета, а затем и волосатая рука, сжимавшая рукоятку. Пистолет начал поворачиваться в мою сторону, палец на курке напрягся, но я не стала дожидаться, пока он выстрелит наугад и продырявит мне живот, а ударила по руке растопыренной пятерней, всеми своими когтями, разорвав ему вены и сухожилия на запястье. Несчастный Резо, лица которого я так и не увидела, вскрикнул, кровь брызнула во все стороны, пистолет упал на пол, изуродованная рука исчезла, и послышался торопливый удаляющийся топот и глухое рычание. Еще один кандидат на больничную койку местного медпункта…

— Чем это она тебя так?! — ошарашенно воскликнул Игорь.

— Я сам не понял! — чуть не плача, простонал биджо.

— Беги скорее к врачу, пока вся кровь не вытекла! — злым голосом приказал Игорь и крикнул: — Эй, ты слышишь меня, сучка поганая? Выходи оттуда, если жить хочешь! Или мы из тебя решето сделаем!

— А ты приди и возьми, милый! — ответила я. — Лучше скажи, где мой босс, и я оставлю вас в покое! Ты разве еще не понял, что вам со мной не справиться?

— Что она несет, Игорек?! — воскликнул Миронов. — Это же обыкновенная баба, а не дивизия «СС»! Дай я ее прикончу?

— Заткнись, идиот. Сейчас наши подойдут, и тогда двинемся. Против толпы она ничего сделать не сможет. А вот и они…

До меня донесся топот множества бегущих по главному коридору ног. Точно подсчитать, сколько их прибыло, было невозможно, но явно не меньше десяти человек. В коридоре стало очень шумно. Здраво рассудив, что, если вся эта оголтелая и озверевшая от злости компания головорезов ринется на меня, мне несдобровать, я потихоньку развернулась и поспешила к двери облюбованного мною склада. Закрыв за собой дверь, я включила фонарик и пошла к железному шкафу. По пути снимала со стеллажей приборы и укладывала их на пол — пусть поспотыкаются…. Потом достала из шкафа один белый халат, надела на себя поверх джинсового костюма, застегнула на все пуговицы, сунула за воротник плечики, залезла в шкаф и встала в один ряд с висящими там халатами, зацепив крючок вешалки за деревянную перекладину и втянув голову внутрь длинного, свисающего до самого пола халата. Я почему-то рассчитывала, что таким образом в темноте меня могут и не заметить, тем более что они точно не знали, в какой именно комнате я спряталась. А на самый крайний случай у меня всегда оставалось беспроигрышное средство — Пантера. Застыв в неловкой позе висящего в шкафу халата, я принялась ждать решения своей участи.

Примерно через пару минут в коридоре послышался крик «Банзай!», а затем громкий топот — выстроившиеся в боевой порядок охранники бросились в атаку на хрупкую и беззащитную девушку. Гул стал быстро приближаться. Вот они добрались до последнего поворота, свернули и остановились. Голоса смолкли.

— Она где-то зарылась опять! — узнала я возбужденный голос Игоря. — Разберитесь по трое и начинайте обыскивать помещения. Друг от друга не отходить, все время держаться вместе. Если что — стреляйте в ноги. Она нужна нам живая.

— Разберемся, командир, — пробурчал кто-то. — Подумаешь, баба…

— Ты, Бурляй, не видел, что она с Резо сделала, — раздался мрачный голос Миронова. — От руки живого места не осталось. Это настоящий зверь, а не баба.

— Это пока она со мной не встретилась. У меня с ними разговор короткий.

— Хорош болтать, расходитесь по комнатам, — скомандовал Игорь. — Как найдете, сразу кричите. Погнали.

Все быстро разбрелись, захлопали соседние двери, которых там было не меньше восьми, защелкали выключатели, послышались звуки опрокидываемой мебели и грохот бьющихся об пол склянок. Через мгновение от удара ноги распахнулась и дверь моего склада. Свет, проникший из коридора, до шкафа не доставал, и я оставалась в кромешной темноте, делая вид, что я лабораторная униформа и не более того. А что мне еще оставалось? Раздвинув пальцами полы халата, я стала наблюдать. Вошли трое, все в осточертевших уже мне белых рубашках, незнакомые, здоровенные, как Игорь, и коротко стриженные. Один привычно потянул руку к выключателю, оттуда с треском вырвался сноп искр, и парень громко выругался:

— Ё-моё! Что за фигня?! Меня током долбануло!

— Свет вруби, Влад, не видно ни хрена.

— Тут выключатель сломан, слышь, Бурляй? Фу ты, черт, как больно-то! — Он все тряс рукой. — Кажется, кожу подпалил.

Бурляй и еще один парень встали лицом к проходам между стеллажами и внимательно всматривались в полумрак, пытаясь хоть что-то рассмотреть.

— Может, за фонариком сбегать? — предложил Влад, разглядывая оголенный выключатель. — Тут, кажись, все разворочено, а без света ничего не найдем.

— А по-моему, тут никого нет, — неуверенно проговорил третий, топчась на месте. — Может, пойдем отсюда?

— Закрой варежку, — пробасил Бурляй. — Пока все не осмотрим — не уйдем. Влад, становись в третий ряд, и пошли все вместе вперед. Пушки держите наготове.

— Думаешь, надо? — Влад нехотя пожал плечами и пристроился в крайний ряд между стеллажами. — Ну что, двинулись?

Они синхронно пошли вперед, медленно и неотвратимо приближаясь к моему зыбкому убежищу. Бурляй шел посередине и был ко мне ближе всех. Добравшись до невидимого в темноте первого осциллографа, который я положила на пол, он споткнулся, грохнулся со всего размаха на пол и громко выматерился. Влад с товарищем, испуганно повернувшись в его сторону, тут же открыли огонь. Выпустив в стеллаж по обойме, они хриплыми голосами хором спросили:

— Бурляй, ты где?

— Перестаньте палить, придурки! — проревел тот, поднимаясь на ноги. — Чуть меня не замочили…

— Что тут происходит?! — в помещение ворвался Игорь с пистолетом наперевес, а с ним два его помощника. — Она здесь?

— Да нет, я споткнулся просто, а эти идиоты стрелять начали, — пояснил Бурляй. — Света же нет, ни хрена не видать…

— Да? А почему это вдруг света нет? — насторожился Игорь. — Тут ведь недавно все ремонтировали.

— Значит, недоремонтировали, — зло процедил Бурляй. — Выключатель сломан. Ладно, мы тут сами разберемся…

— Ну-ну, — Игорь удивленно покачал головой, бросил взгляд на разобранный выключатель и кивнул своим людям. — Идемте.

Они исчезли в коридоре. Мои мучители перезарядили оружие и двинулись дальше, уже полностью скрытые тьмой. Мне были видны лишь их смутные силуэты. Буквально через пять секунд Бурляй споткнулся о заботливо подставленный мною микроскоп и снова свалился, на этот раз уже на стеллаж, который, не выдержав нагрузки, начал заваливаться на идущего по другую сторону Влада. На пол со страшным грохотом посыпались приборы и склянки. Влад, едва успев отскочить в сторону от падающей полки, выставил пистолет и заорал:

— Бурляй, я буду стрелять!!! Где она?!

Третий не стал дожидаться ответа, а передернул затвор и сразу же начал палить в потолок. Началась настоящая чехарда. Бурляй орал во всю глотку, чтобы в него не попали, Влад с напарником стреляли во все стороны наугад, причем несколько пуль со звоном отскочили от моего железного шкафа, а со стеллажа продолжали падать и разбиваться приборы и банки. В довершение всего в комнату снова примчался Игорь и, направив в темноту пистолет, завопил:

— Сдавайся, сучка!!! Ты окружена! Где она, мужики?! Вы где?!

Выстрелы вновь смолкли, и стал наконец слышен голос лежащего на полу Бурляя.

— Ну козлы, я вас сейчас уродовать буду! — гневно процедил он, поднимаясь и стряхивая с себя осколки. — Второй раз уже чуть меня не замочили.

— А мы виноваты, что ты все время падаешь? — истерично взвизгнул Влад. — Под ноги смотреть нужно!

— Так ведь не видно ни черта! Хоть глаз выколи…

— Постойте, — в голосе Игоря послышались мрачные нотки, — вы что, нервы мои испытываете? Я и так уже на пределе…

— Думаешь, нам легче? — буркнул Бурляй виновато. — Но здесь ее пока не видно, так что не волнуйся. Лучше бы фонарик нашел…

— Колян! — крикнул кому-то в коридоре Игорь. — У тебя ручка с фонариком была. Где она?

— Здесь.

— Тащи сюда!

Прибежал Колян, сунул Игорю фонарик и с любопытством уставился в глубь комнаты.

— Что здесь такое? Нашли бабу?

— Не твое дело, иди ищи дальше, — рявкнул на него Игорь. — Держи, Бурляй, и больше не падай. Сейчас мы в остальных комнатах проверим и к вам присоединимся. И не кричите почем зря, а то я устал уже сюда бегать.

— Разберемся.

Бурляй взял у него фонарик, и Игорь ушел. Темноту прорезал тоненький лучик, быстро пробежался по стеллажам, застыл на полу, где были расставлены приборы-ловушки, скользнул дальше и остановился на мне. То есть, конечно, не на мне, а на висящих в шкафу халатах, под одним из которых я скрывалась.

— Братва, шкаф видите? — тихо спросил Бурляй, осторожно обходя приборы и приближаясь к шкафу.

— Видим, а что? — не понимая, спросила братва.

— А что там внутри?

— Кажись, тряпки какие-то… Да ты подойди поближе и проверь.

Оба напарника стояли посередине комнаты между стеллажами и опасливо наблюдали за Бурляем.

— А у вас там все чисто? — спросил он, останавливаясь в метре от шкафа.

— У нас голый Вася. Если в этом ящике ее нет, значит, она вообще не здесь, — сделал вывод Влад. — Пошарь там, и сваливаем отсюда, пока все ноги не переломали.

Я незаметно закрыла щелку и напряглась в томительном ожидании. Вот лучик прошелся по халатам, слегка ослепив меня на мгновение, попрыгал поверху, понизу, затем я услышала, как охранник подошел ближе и начал перебирать висящие тряпки, начав с другого от меня конца широкого шкафа. Я уже поняла, что конфликт неизбежен, и приготовилась к самому худшему. В тот момент, когда его рука нащупала мое плечо, я дернула полы халата, с треском оторвав все пуговицы, и, не обращая внимания на слепящий глаза луч, оттолкнулась ногой от стены и бросилась на гиганта Бурляя. От неожиданности он, не удержавшись на ногах, повалился на спину, пальцы моих рук прошлись по его здоровенной физиономии, я почувствовала, как слезает кожа, и вырвала ему кадык, чтобы он не смог закричать. Через мгновение все было кончено. Двое других, не понимая, что произошло, почему фонарик вдруг упал на пол, а товарищ молчит, вскинули пистолеты, и один спросил:

— Бурляй, ты что, опять споткнулся?

— Ну, что ты там возишься, Бурляй? — нетерпеливо спросил Влад. — Не разыгрывай нас, а то опять ведь палить начнем…

Я взяла фонарик, направила ему в лицо и начала обходить полку, чтобы подобраться поближе.

— Ну кончай дурить, Бурляй! — Он заслонился рукой. — Я пошутил! Хорош уже, идем отсюда! Подумаешь, чуть не попали… Не убили ведь…

Я продолжала идти на парня, скрытая тьмой и слепя его фонариком. Третий, решив, что дело кончено, уже повернулся к выходу и проворчал:

— Ладно, вы тут разбирайтесь, а я пошел…

Когда он вышел, в помещении раздался негромкий стон Влада — я метнула ручку-фонарик, и она попала острой пишущей стороной ему в глаз. Бедняга так и упал с торчащим из лица горящим фонариком…

Подойдя к нему, я взяла оброненный пистолет, подобралась к двери и выглянула в коридор. Там было пусто. Все комнаты были открыты, из них доносился шум обыска. Не тратя больше времени, я выскользнула наружу и неслышно побежала прочь из этого тупика к центральному проходу.

Глава 6

Окрыленная столь легким успехом, я решила не возвращаться в кабинет Шостикова, а прямиком направилась в приемную президента, которая находилась в самом начале бункера, в коридоре с отделанными под дерево стенами, с ковровыми дорожками и люстрами на потолке. У Крутицкого была огромная приемная, где днем сидела секретарша с двумя охранниками, и такой же просторный кабинет. Все это мы осматривали вместе с Димой, надеясь отыскать там Родиона, но ничего интересного, кроме забитого импортным спиртным бара в кабинете, не нашли. По моим прикидкам, Игорь еще минут пятнадцать будет обыскивать все комнаты в тупике и только потом, когда наткнется на убитых, сообразит, что я сбежала. Этого времени мне должно хватить на то, чтобы хоть что-то выяснить или, в крайнем случае, обезопасить свое дальнейшее пребывание в подземной лаборатории.

Свернув в ведущий к приемной коридор, я сняла туфли, взяла их в руку, спрятала пистолет за спину, бесшумно подкралась к закрытой двери, на которой красовалась медная табличка с надписью «Президент», и, не постучавшись, открыла. За столом секретарши никого не было. Дверь в кабинет Крутицкого была заперта. В кресле около его двери сидел охранник и смотрел по телевизору футбол с выключенным звуком. Второй охранник, очевидно, находился сейчас вместе с Игорем. Увидев меня, сторожевой пес сразу вскочил и потянулся за пушкой. Я вытащила из-за спины свою и прижала палец к губам. Он тут же расслабился, растерянно заморгал, уставившись на мое оружие, и сел на место, нехотя убрав руку из-под мышки.

— Сам у себя? — тихо спросила я, кивнув на дверь Крутицкого.

Он снова кивнул. В глазах его появились обреченность и страх. Видимо, он уже был наслышан о моих «подвигах» и теперь, увидев меня воочию, разволновался. Дожила, называется: мужчины, вместо того, чтобы при виде меня испытывать страсть и здоровое влечение, почему-то начинают бояться. Если так пойдет и дальше, то я до конца дней останусь девственницей…

— Аккуратно вытащи двумя пальцами пистолет и сунь его под кресло, — попросила я. — И не строй из себя героя, если жить хочешь.

Он побледнел и медленно проделал все так, как мне хотелось. Когда оружие очутилось под креслом, я поставила туфли на пол, обулась, затем, не спуская глаз с амбала, нащупала за своей спиной ручку замка на входной двери и повернула ее до упора. Затем, не опуская пистолета, приблизилась к охраннику и ткнула дулом в его лоб. Глаза его расширились от ужаса, губы задрожали, и мне показалось, бедняга вот-вот расплачется. Когда я протянула руку и стала нащупывать сонную артерию на его шее, ужас сначала сменился недоумением, потом безразличием, а затем глаза и вовсе закрылись, сонные и бессмысленные. Товарищ уснул. Все, теперь можно было идти на прием к президенту. Долго же я ждала этой минуты! Сейчас он, подлец, все мне расскажет, или я за себя не отвечаю…

Вытерев окровавленные руки о рубашку спящего охранника, поправив прическу на голове и приведя в порядок свой чудесный, немного испачканный кровью джинсовый костюм, я поудобнее перехватила пистолет и только после этого открыла дверь кабинета. Крутицкий сидел за дальним концом длинного стола и что-то сосредоточенно писал. На носу его сидели очки в тяжелой золотой оправе, делавшие его и в самом деле похожим на солидного ученого. Пиджак висел на спинке кресла, рукава ослепительно белой рубашки были закатаны по локоть.

— Ну, что там еще? — недовольно буркнул он, не поднимая глаз и продолжая строчить.

— Да вот, зашла узнать, где мой босс, — небрежно бросила я, запирая за собой дверь.

— Какого дьявола? — Он наконец оторвался от бумаг, и очки вместе с глазами медленно поползли на лоб. — Это ты?!

Ручка упала на бумагу, он распрямился в кресле, а рука потянулась куда-то за стол.

— Сиди спокойно! — рявкнула я, и он послушно замер. — Положи руки на стол, чтобы я их видела.

Он положил. Пальцы его тряслись, как у алкоголика. Я подошла и присела на край стола.

— Ну что, подонок, как видишь, я до тебя добралась, как и обещала.

— Где мои люди? — глухо спросил он, зло глядя перед собой в одну точку. — Ты что, всех прикончила?

— Пока не всех. Но, если вы меня вынудите, я это сделаю, не сомневайтесь.

— Чего ты хочешь?

— Разве не понятно? У меня две пустячные просьбы: во-первых, пусть сюда сейчас же приведут Родиона с Викой, а во-вторых, ты мне расскажешь, чем на самом деле занимается эта контора.

Он вдруг усмехнулся, и мне это не понравилось.

— Мне можно отвечать?

— Можно.

— Во-первых, — он посмотрел на меня, — Родиона здесь нет. И Вики тоже. Доставить их сюда смогут лишь утром. Я же не идиот, чтобы держать свою страховку, как ты сама сказала, рядом с собой. Если со мной что-нибудь случится или я не позвоню в назначенное время, твой Родион умрет — мои люди имеют такой приказ. Так что если ты меня сейчас убьешь, то тем самым лишишь жизни и своего горячо любимого босса.

— И когда же ты должен звонить?

— Пусть это останется моей маленькой тайной, дорогая, так будет надежнее. — Этот негодяй уже в открытую издевался надо мной. — А во-вторых, о целях наших исследований я уже все рассказал и добавить мне нечего. Ты можешь перебить здесь всех и меня в том числе, но ничего этим не добьешься. Поэтому лучше убери свою пушку — она тебе не понадобится. В данный момент мы с тобой на равных.

— Это ты так думаешь. Мне же ситуация кажется совсем иной. — Я спрятала пистолет в свою сумочку и как бы между прочим спросила: — Скажи, Николай, ты ведь боишься боли?

Он слегка изменился в лице, но усмешка с губ не исчезла.

— Душевной? — уточнил мерзавец.

— Физической, — вкрадчиво поправила я, змеясь улыбкой и поигрывая своими длинными, изящными пальцами с железными когтями, которыми легко пробивала миллиметровую жесть, о чем он еще, правда, не догадывался. — Я могу устроить тебе такую экзекуцию, что ты сам предпочтешь умереть, чем терпеть эту адскую боль. Ты когда-нибудь слышал о средневековых пытках?

Глазки его забегали, пальцы нервно забарабанили по столу.

— Ты что, пытать меня собралась? — просипел он.

— Ты ведь не оставляешь мне выбора, — вздохнула я и, резко выбросив вперед руку, отщипнула ему мочку левого уха и бросила перед ним на исписанные бумаги.

Зажав рукой окровавленное ухо и ошарашенно уставившись на меня, он дико завопил:

— Что ты наделала, дура?! Ты спятила?!

— Это только начало, — успокоила я его. — Поверь, мне будет нетрудно переместить тебя с кресла на этот стол, только уже в виде кусочков. — Я снова потянула к нему растопыренные окровавленные пальцы.

— Не трогай меня!!! — Он отшатнулся, скривившись от боли и страха. — Ты больна, тебя лечить нужно!

— Меня нужно лечить только от такой заразы, как ты, — процедила я.

— Я подам на вас в суд за незаконное проникновение на территорию частной собственности и нападение на сотрудников!

— Подавай. Тебя первого же и засудят за похищение людей.

— Вам все равно конец! Вы не знаете, кто за мной стоит. Здесь огромные деньги замешаны…

— Говори, где Родион, или я продолжу, — перебила я. — Мне не нравится твой нос…

Я начала присматриваться к его мясистому носу, и он испуганно закрыл его свободной рукой.

— Мне нужно позвонить! — быстро выдохнул он. — И… я должен взять пластырь, пока не истек кровью.

— Пластырь тебе не поможет. Да у тебя его и не хватит, если будешь молчать. Звони, скажи, чтобы привезли босса и Вику к проходной и ждали нас. Потом ты прикажешь своим «быкам» отойти подальше, и мы вместе с тобой выйдем отсюда.

— А что потом?

— Это ты уже спросишь у Родиона — пусть он решает. Звони…

Дрожащей рукой он схватил трубку, потыкал в цифры пальцем и прижал трубку к здоровому уху.

— Занято, — пробормотал он.

— Ничего, перезвонишь позже, а пока…

Тут заработала рация, лежащая рядом с компьютером, которую я сразу не заметила. Он беспомощно взглянул на меня.

— Ответь, — кивнула я. — И не вздумай импровизировать — покалечу.

Тоскливо посмотрев на свою мочку, он взял рацию, прокашлялся, включил связь и вполне нормальным, спокойным голосом проговорил:

— Слушаю.

— Шеф, мы ее потеряли! — послышался взволнованный голос Игоря.

— Болваны!!! — не сдержавшись, в ярости воскликнул Крутицкий, и тут я с ним была совершенно согласна.

— Но, шеф, она уложила еще двоих! — начал оправдываться начальник охраны. — Мы не знаем, куда она делась. Вы там в порядке?

Крутицкий поднял на меня измученные глаза и нехотя ответил:

— В порядке.

— Закройтесь на все замки, окажите Семену, пусть никому, кроме меня, не открывает, слышите, шеф? Если она до вас доберется, мне даже страшно представить, что будет! У Бурляя голова на ниточке прямо держится — она отодрала ее голыми руками…

— Заткнись, идиот! — снова закричал Крутицкий, с ужасом взглянув на мои руки. — Где вы сейчас находитесь?

— Там же, в девятом блоке. Мои люди уже роптать начали…

— Трусы поганые! — процедил Крутицкий. — За что я вам плачу, недоделки?! Ладно, сидите там и ждите моей команды, ясно?

— Как скажете, шеф, только…

— Молчать!!! — Его лицо перекосилось от бешенства. — Это приказ! От вас все равно толку нет!

Он швырнул рацию на пол и тяжело задышал, закрыв рукой лицо. Я его понимала, ему было сейчас очень трудно. Но Пантера уже вышла из меня и делала то, что считала нужным, оберегая свою хозяйку от неприятностей — так ее запрограммировал мой отец Акира. Этот красивый, но жестокий зверь, живущий во мне, обязан был охранять меня любыми доступными ему методами, вплоть до убийства, если не было другого выхода. Пантера не знала жалости и сомнений, она защищала меня, как мать защищает своего детеныша, и готова была умереть, лишь бы со мной ничего не случилось. Я же в минуты опасности пряталась за нее и безропотно наблюдала, ибо не могла простая, обыкновенная хрупкая девушка самостоятельно справиться с ситуациями, в которые попадала в силу не зависящих от нее обстоятельств. Ведь я не виновата, что на свете еще столько зла, которое, к сожалению, чаще всего одерживает верх над добром…

— Господи, — пробормотал Крутицкий, — ну почему этот Беликов пришел именно к вам? — Он взглянул на меня, в его глазах засветилась догадка. — Или вы были знакомы с ним раньше?

— Нет, мы познакомились, только когда он стал уже трупом. Бедняга даже сказать ничего не успел.

— Но тогда почему вы не согласились выдать его нам за деньги? — изумился он. — Вы что, коллекционируете мертвецов?

— Просто мой босс считает себя обязанным помогать всем клиентам без исключения, в том числе и покойникам.

— Невероятно… Ну что ж, теперь мне все ясно. Я признаю свое поражение. — Он безучастно уставился перед собой. — Но это совсем не означает, что вы выиграли…

— О чем это вы? — насторожилась я.

— О чем? — Он горько усмехнулся одними уголками губ. — Сейчас скажу… Можно я накину пиджак, а то знобит что-то? — Он зябко поежился.

— Можно.

Накинув на плечи пиджак, он как-то странно посмотрел на меня и сказал:

— Видишь ли, моя девочка, когда я вступил в эту опасную, но очень прибыльную игру, я, как и многие, дал расписку о неразглашении тайны. В противном случае меня ждет лютая смерть. Лютая, понимаешь? Люди, которые стоят за всем этим и диктуют правила игры, никогда и ничего не прощают. Они все видят и все знают. Им было известно о предстоящем обыске, о том, что утром сюда опять заявятся менты, и о том, что жена твоего босса сейчас лежит на сохранении в клинике. Я уверен, что ее уже нет в живых…

На моей голове зашевелились волосы, мне захотелось вцепиться в эту сволочь мертвой хваткой и рвать на части. Но я сдержалась. Сволочь продолжала:

— Они даже знают, что ты сейчас находишься в этом кабинете.

— Как это?

— Очень просто: когда ты вошла сюда, я нажал ногой на потайную кнопку в полу, и теперь они слушают наш с тобой разговор…

— Ну ты и гад, — буркнула я.

— Не то слово, — хмыкнул он печально. — Я уверен, что они уже едут сюда. Ты смогла справиться с моими людьми, но с теми, кто за мной стоит, тебе тягаться не по силам, можешь мне поверить…

Со стороны коридора послышался неровный гул, словно целая армия спешила сюда, гремя подкованными железом сапогами.

— Что это значит? — спросила я.

— Разве это не ясно? — Его лицо исказила злорадная усмешка. — Тебе крышка. И твоему Родиону тоже. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как тебя обломают, но, увы, ты загнала меня в тупик, из которого есть лишь один выход…

— И какой же? — Я никак не могла понять, к чему он клонит. Шум в коридоре нарастал.

— Какой? — Он хитро взглянул на меня. — Сейчас все сама увидишь. Пока эти люди сюда ворвутся, ты ведь наверняка успеешь причинить мне еще немало боли, а я ее боюсь — тут ты была совершенно права. Поэтому с радостью оставляю тебя на растерзание моим покровителям, ха-ха-ха! — Он вдруг истерично расхохотался. — Ох, и не завидую же я тебе, крошка! А теперь прощай…

Он быстро наклонил голову, схватил зубами угол лацкана и стиснул челюсти. Я рванулась к нему, но было уже поздно: лицо его начало синеть, глаза закатились, рот оскалился, обнажив желтые зубы, и из него повалила густая белая пена. Меня словно охватил паралич: уставившись на самоубийцу, я оцепенела. Крутицкий умер, раскусив вшитую в лацкан пиджака ампулу с ядом. Он трусливо сбежал на тот свет, оставив меня одну, растерянную и так ничего и не узнавшую, наедине с толпой несущихся сюда головорезов. Не нужно мне было позволять ему надевать этот проклятый пиджак! Опять я ошиблась, и эта ошибка теперь может стоить мне жизни. И Родиону тоже. И Валентине… Боже, какая же я дура!

…Из оцепенения меня вывела тишина. Мертвая, непривычная, она вдруг воцарилась в кабинете, давя на мозги и путая мысли, как будто я находилась глубоко под водой. Я удивленно повернулась к двери. Никто не ломился в нее, никто не кричал в приемной и не топал ногами — все было тихо и спокойно, как в гробу. Вдруг на столе затрещал телефон. Машинально я подняла трубку и услышала незнакомый, но приятный мужской голос:

— Ну что, крошка, допрыгалась? Короче, объясняю ситуацию: сейчас мои бойцы, которые находятся в приемной, произведут из гранатомета два выстрела: одним вышибут дверь кабинета, а другим разнесут тебя в клочья. Тебя это устраивает?

Конечно, меня это не устраивало! Кому ж захочется погибать в самом расцвете сил и лет? Разве что сумасшедшему. Но я себя таковой не считала. А с другой стороны, еще неизвестно, что меня ждет, если я останусь жива. Может быть, придется потом пожалеть, что не согласилась быть расстрелянной в упор из подствольного гранатомета? А впрочем, где наша не пропадала…

— Что вы хотите? — спросила я, стараясь сохранять присутствие духа.

— Ты не поверишь, но мы хотим видеть тебя живой и здоровой, — серьезно проговорил он.

— Не поверю, естественно. А зачем это вам?

— Слишком много вопросов. Сдайся добровольно, или мы открываем огонь. У тебя есть ровно две секунды: одна на обдумывание, другая на ответ. Время пошло. Раз…

— Сдаюсь, — выдавила я, презирая себя и ненавидя этих ублюдков.

— Ну вот и славненько, — в голосе говорившего послышалось явное облегчение. — Теперь поступим следующим образом: оставь на столе все оружие, какое у тебя есть, открой дверь, отойди на три шага и ляг на пол лицом вниз, руки на затылок. И лучше тебе даже не дышать, когда мои бойцы войдут в кабинет, иначе они могут принять это за попытку сопротивления и всадят в тебя весь боезапас, который принесли с собой. Они предупреждены о твоих скрытых талантах и видели беднягу Бурляя, так что…

— Я все сделаю. А можно вопрос?

Вместо ответа он положил трубку, из чего я сделала вывод, что вопросы теперь буду задавать не я… Вздохнув, я бросила пистолет на стол, подошла к двери, открыла замок, отошла ровно на три шага и улеглась лицом вниз на ковер, сцепив пальцы на затылке и закрыв глаза — смотреть на то, что здесь будет происходить, мне вовсе не хотелось. Сколько себя помню, у меня еще не было никогда так скверно на душе… Набрав в легкие побольше воздуха, я крикнула:

— Входите же, черт бы вас побрал!

Дверь тут же распахнулась от пинка, в комнату, лязгая оружием, вбежали какие-то люди, окружили меня со всех сторон, держась при этом на расстоянии, а затем я услышала звук передергиваемого затвора. Раздался глухой выстрел, я почувствовала острую боль под правой лопаткой и почти сразу же сознание затуманилось, и меня стремительно понесло в пугающую непроницаемым мраком холодную пропасть…

Глава 7

Очнулась я в белой смирительной рубашке. Вокруг меня были белые стены, белый потолок и белые занавески на окнах с белыми рамами. Я лежала на кровати с белой простыней, и под головой у меня была жесткая подушка с белой наволочкой. Все вокруг было белым, красивым и опрятным. Только вот на душе было черным-черно. Сомнения, угрызения совести и злость на саму себя переполняли меня всю без остатка, и хотелось умереть, только бы не чувствовать себя такой беззащитной и во всем виноватой. Опять попалась, опять подставила самых близких людей! Да когда уже меня жизнь научит быть осторожной и предугадывать события хотя бы на полшага вперед?! Сколько можно вляпываться по собственной глупости в неприятности, а потом выбираться из них, жертвуя, как правило, жизнями тех, кто хотел мне зла? Так ведь скоро на земле вообще только половина населения останется, если учесть, что каждый второй сейчас преступник. Нет, нужно будет сказать боссу, чтобы научил меня думать, чтобы поделился своими мозгами и сделал меня хоть чуточку умнее. Иначе сама пропаду и его погублю.

Смирительная рубашка — одно из самых гениальных изобретений человеческой мысли — сковала меня так, что я не могла пошевелить и пальцем. Зачем ее так стянули — одному Богу известно. Но стянули. Даже дышать было трудно. Ее грубая плотная ткань, накрахмаленная и пахнущая нафталином, врезалась в мою нежную кожу, причиняя боль, и мне стало тоскливо от мысли, что на теле опять останутся синяки. Моей одежды на мне не было. Какого-нибудь шкафа, где она могла бы лежать, в комнате тоже не наблюдалось. Здесь вообще ничего не было, кроме кровати и меня на ней. Даже тумбочки. Слева от меня светилось окно, справа — белая дверь. Лодыжки мои были притянуты жгутом к железной спинке кровати, а по груди проходил широкий кожаный ремень, не дающий ни встать, ни повернуться. Запеленали, прости Господи. Правая лопатка, в которую эти сволочи выстрелили в меня ампулой со снотворным, ужасно ныла.

Дверь открылась. Вошел какой-то щуплый пожилой тип с бородкой, в белом халате и очках, похожий на доктора Айболита. За ним вплыла мужеподобная медсестра с черными усами, на голову выше его и в два раза толще. В руках она несла деревянный стул. Подставив его около кровати под задницу Айболиту, она немедленно удалилась. Сняв очки в толстой роговой оправе, тип тщательно вытер их полой халата, посмотрел сквозь них на свет, еще немного потер, удовлетворенно крякнул и наконец нацепил на нос. И молча уставился на меня. Я так же молча смотрела в потолок. Говорить мне с этим заведомо грязным подонком было не о чем. Так прошло около двух минут.

— Вот гляжу я на тебя и думаю, — услышала я задумчивый голос. — Что бы мне с тобой такое сотворить? Тело у тебя очень красивое, портить жалко — это факт. Внутренности у тебя все здоровые, даже очень здоровые, я бы сказал, и на них я мог бы заработать немало денег, но, увы, без этих внутренностей твое тело очень скоро испортится, а его, как я уже говорил, портить не хочется. Поэтому вот сижу и думаю: что мне с тобой делать, красавица?

— Есть у меня одна мысль, — выдала я, не поворачивая головы.

— Да? И какая же? — с любопытством спросил он.

— Отпустите меня домой.

— Ну, это было бы не интересно, — разочарованно протянул Айболит. — Не так часто мне доставляют такие отличные человеческие экземпляры, чтобы я ими разбрасывался. Я ведь экспериментатор, мыслитель, творец, а ты говоришь: домой. Придумай что-нибудь получше.

— Вас как зовут, мыслитель?

— Ах да, прости, забыл представиться, — смущенно пробормотал он. — Знаешь, я привык уже, что мое имя здесь всем знакомо, вот и забываю. Аркадий Викторович я. Мамонтов. А ты, насколько мне известно, Мария. Красивое имя. Почти такое же красивое, как и ты сама. Поверь, я знаю толк в анатомии и могу оценить красоту.

— Послушайте, Аркадий Викторович, могу я узнать, где нахожусь и зачем?

— Как, — притворно удивился мерзавец, — тебе разве не сказали?! Негодяи. Я им непременно выскажу свое «фи» при первой же встрече. Конечно, ты имеешь право знать это. Ты в частном Центре экспериментальных медицинских исследований. Если коротко, то просто ЦЭМИ. Это довольно закрытое учреждение и занимается оно, в частности, секретными разработками в области новейшей медицины.

— Новейшей?

— Ну да. Это которая соединяет в себе традиционную медицину и ту, которую нынче модно называть нетрадиционной, то бишь парапсихологию, биоэнергетику, магию, целительство и прочую лабуду, которой я не буду сейчас забивать тебе голову. Одним словом, мы экспериментируем, ищем новые подходы и методы совершенствования возможностей человеческого организма. У нас есть несколько филиалов в Москве и по всей России. Кстати, из одного такого филиала тебя сюда и доставили. Говорят, теперь его закроют, а жаль — там уже почти добились неплохих результатов.

— Каких, например?

— Они работали над механизмом порабощения личности посредством воздействия на генную структуру человека. Правда, при этом использовались запрещенные препараты, но кто об этом знает? Ничего, зато все остальные филиалы работают на полную катушку, — гордо сказал он.

— Ну и как успехи? — У меня противно засосало под ложечкой.

— Есть успехи, — скромно проговорил Мамонтов и тяжко вздохнул. — Но нужно еще много работать. Не хватает человеческого материала. Между прочим, перед тобой сидит профессор, доктор медицинских наук, член-корреспондент и прочее, и прочее. Так что цени. Моя специализация — психотропные препараты. Я могу сделать из тебя гения, а могу — злодея.

— А как насчет законности ваших исследований?

Я наконец повернула голову. Профессор сидел, заложив ногу за ногу, в позе «Мыслителя» и, не мигая, смотрел на меня выцветшими глазками сквозь толстые линзы очков.

— У-у, куда тебя понесло, — усмехнулся он. — Закон — это где-то там, — он махнул рукой в сторону окна, — за этими стенами. А здесь у нас, как видишь, тишина и покой, здесь идет работа мысли, а она умирает при одном лишь упоминании слова «закон». Творчество и вдохновение — это беспорядок, хаос, и ни в какие рамки их не втиснешь — тут же угасают. Нам, творцам, нельзя жить по закону — мы сразу чахнем. Нам нужна свобода, свобода от всего, что мешает и сковывает движение мысли вперед, к истине. Поэтому можешь считать меня аморальным типом, но ради истины я готов носить этот ярлык до конца своих дней…

— Надеюсь, уже недолго осталось, — пробормотала я.

— Что? — не расслышал профессор.

— Говорю, что вы, наверное, фантастических американских фильмов насмотрелись про всякую подобную чепуху, вот и бредите.

— Милая моя, о чем ты говоришь! — Он возбужденно поднялся и заходил перед кроватью, размахивая руками. — Какие там фильмы! Да американцам и не снилось то, что мы делаем здесь, в этих стенах! Фантазия их сценаристов просто ничто в сравнении с реальностью, которой мы уже давно могли бы похвастаться перед всем миром, но не позволяют чертовы нормы международного права! Тьфу на них три раза! — Он плюнул на пол и яростно растер ногой. — Все их искусственные зомби, киборги, биороботы и робокопы — просто детский лепет! У нас есть образчики гораздо круче, поверь! Но, увы, мы не можем легализовать свои открытия в силу устоявшегося в международных ученых кругах консерватизма. — Тут он поник, сгорбился, доплелся до стула, упал на него и затих, погрузившись в свою невеселую думу.

— Ты даже не представляешь себе, как это обидно, — с болью в голосе снова заговорил профессор. — Годы работы, сил, терпения, поисков — и все в стол, в стол… Вот поэтому я никогда не выхожу из этого института: не хочу видеть убожества, которое царит в мире, который я давным-давно мог бы сделать совершенным!

— Чушь какая-то, — пробормотала я. — Вы, часом, не сумасшедший из соседней палаты? Где ваша смирительная рубашка? Возьмите мою — она вам нужнее.

— Ты мне не веришь, — печально проговорил он, глядя в одну точку перед собой. — И ни один здравомыслящий человек со стандартным мышлением не поверит. Вот так вот я и умру, непризнанный гений, человек из далекого будущего, в которое вы никогда не заглянете, ибо повязали себя дурацкими законами, а они делают из вас болванов, не видящих дальше собственного носа. Все!

Он решительно поднялся. Глаза его сверкали из-под очков, бледные губы дрожали, он взлохматил рукой редкие седые волосы на голове и торжественным тоном произнес:

— Теперь я понял, что сделаю с тобой!

Мне почему-то стало страшно, но я улыбнулась:

— И что же, интересно?

— Ты сама натолкнула меня на эту мысль, заговорив об американских фильмах. В одном из них я видел женщину-киборга, безжалостную убийцу. Именно такой я тебя и сделаю.

— Вы шутите? — Теперь я уже всерьез испугалась.

— Какие уж тут шутки, милочка? — Его усмешка стала зловещей. — Организм у тебя крепкий, ты, как мне сказали, профессиональная убийца, а теперь еще будешь неуязвимой и полностью подчиненной своему хозяину. Да, я это сделаю!

— И долго делать будете? — просипела я, ибо в горле вдруг пересохло.

— Пустяки. Через пару часов будешь готова. Это ведь всего лишь несколько внутривенных инъекций, а не операция на мозге. Препараты моего собственного изготовления, между прочим.

— А можно вопрос перед тем, как я стану киборгом?

— Валяй.

— Вы действительно во все это верите?

Он вдруг нахмурился, сунул руки в карманы халата и сухим голосом произнес:

— Жаль, что ты ничего не будешь соображать, а то бы сама убедилась.

И, развернувшись, быстрым шагом вышел из кабинета, оставив меня наедине с пустым стулом и неописуемым страхом.

Примерно полчаса я металась по кровати, насколько позволяли путы, но высвободиться так и не сумела. Господи, неужели все, что говорил этот полоумный, могло быть реальностью? Перспектива превратиться в убийцу меня не пугала — по сути, я действительно уже была убийцей, какая и не снилась профессору Мамонтову. Правда, убивала только в целях самообороны, да и то лишь когда другого выхода не было. Но вот как психотропные препараты, которым я вряд ли смогу долго сопротивляться, подействуют на живущую во мне Пантеру? Я знала, что этого зверя необходимо постоянно контролировать — слишком уж он может быть страшен, отделенный от моего сознания, которое управляет им и усмиряет его животные порывы. Только я держала Пантеру на цепи, отпуская лишь в те моменты, когда моей жизни угрожала опасность. И, собравшись разорвать эту цепь, профессор даже не подозревал, какое чудовище может выпустить на свободу. Эта мысль мучила и бесила меня больше всего, но сделать что-либо я была бессильна. Я начала вспоминать все, чему учил меня отец, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения, но ничего подходящего не приходило в голову. Акира даже не подозревал, что я могу подвергнуться подобного рода испытанию, поэтому и не застраховал меня от него. Он предусмотрел все, кроме психотропного воздействия на мой мозг…

Дверь опять открылась. Я повернулась и увидела красивого темноволосого мужчину лет сорока в строгом черном костюме-тройке. Он был довольно высоким, поджарым, с широко поставленными карими глазами с густыми ресницами, с правильным прямым носом и красиво очерченными губами. Держа руки в карманах брюк, он стоял в дверном проеме с сигаретой в зубах и, немного щурясь от дыма, смотрел на меня. Кого это еще черт принес?

Он прошел в комнату, взял стул, поставил на середину и уселся, небрежно закинув ногу на ногу. Затем вынул изо рта сигарету, стряхнул пепел на пол и с мягкой улыбкой спросил меня:

— Знаешь, Мария, зачем ты нам понадобилась?

По его голосу я узнала в нем человека, который принимал по телефону мою капитуляцию.

Я решила не отвечать. Немного выждав, он сказал:

— На твоем месте я бы предпочел поговорить, пока еще есть такая возможность. Ведь скоро ты превратишься в зомби, в мою рабыню без мозгов, без мыслей и желаний. А пока ты еще живой и нормальный человек, то лучше насладись этим напоследок — вот мой тебе совет.

— Чего вы от меня хотите? — со злостью выдавила я.

— Многого. Как только я узнал о твоих чудесных физических способностях, мне сразу стало ясно, что ты именно тот экземпляр, который мне нужен. Знаешь, а ведь я даже не подозревал, что такие люди, как ты, вообще существуют. — Он глубоко затянулся и с шумом выпустил изо рта и ноздрей клубы дыма.

— Где мой босс?

— Не беспокойся о нем. Он еще жив. И жена его жива. И девчонка. Они все будут жить, пока ты не выполнишь свою миссию. А потом мы вернем вас всех в ваш офис и исчезнем.

— Перестаньте говорить загадками.

— Какие уж тут загадки? — усмехнулся он. — Надо же на кого-то свалить вину за то, что тебе предстоит сделать. Будет куча свидетелей, которые увидят тебя на месте преступления, все они потом в один голос подтвердят, что это сделала ты и никто другой, и менты ни за что не догадаются, что здесь замешан лично я. Гениально, не правда ли?

— Не обольщайтесь, мой босс всегда найдет способ выкрутиться…

— Увы, моя крошка, твой босс к тому времени будет уже сумасшедшим. Как и его беременная супруга, впрочем, — с ноткой грусти в голосе произнес он. — А ты так вообще будешь говорить только то, что заложат в твой мозг. Тебя закодируют, и в результате ты возьмешь всю вину на себя, да еще и Родиона своего обвинишь в том, что это он разработал весь план и послал тебя на убийство. Хочешь верь, хочешь нет, но ваше агентство просто идеально подходит для осуществления моих планов. Будь сейчас жив этот Беликов, я бы повысил ему зарплату за то, что он вывел меня на таких замечательных людей, как вы. Мне самому такое бы и в голову не пришло. Мы подкинем вам в контору документы, из которых будет ясно, что вы занимались как раз этим делом. А потом, когда вам что-то не понравилось, просто взяли и убили своего клиента. Дело в том, крошка, что в противном случае я стал бы первым, кого заподозрили бы в организации этой акции. А в данном случае я буду совершенно чист.

— Вы забываете, что о вас знают на Петровке…

— На Петровке знают не обо мне, а о Крутицком, не путай, девочка, — весело проговорил он. — Этот ваш неугомонный Дима обнаружил его труп сегодня утром, когда явился с повторным обыском. Кстати, все остальные трупы мы убрали, чтобы у него не разыгралась фантазия, — он усмехнулся. — Дима со товарищи долго рыскал по всем комнатам и особенно долго почему-то задержался в бывшем кабинете Шостикова. Ты не знаешь почему?

— Понятия не имею, — сухо бросила я.

— А мне кажется, он искал тебя, милашка. Ты ведь там спряталась, когда решила остаться?

— Это уже не имеет никакого значения.

— Согласен. Но, думаю, тебе будет интересно узнать, что Дима уже находится под следствием — оказывается, Крутицкий оставил предсмертную записку, в которой обвинил капитана в том, что тот довел его до самоубийства своими необоснованными претензиями к честной и чистой науке и требованиями платить ежемесячную мзду за милицейскую «крышу». А поскольку Крутицкий человек очень нервный и впечатлительный, то взял и отравился, не видя другой возможности освободиться от вымогателя в погонах. Так-то, милая. Ваш Дима теперь сам висит на волоске, и я не исключаю, что очень скоро окажется за решеткой.

Как бы ни было мне плохо до этого момента, но после этих слов стало еще хуже. Единственная моя надежда на спасение рухнула. Эти хитрые бестии продумали все до мелочей, не оставив нам с боссом никаких шансов. Что за напасть такая в этом году? Сначала помощник депутата чуть не заставил нас признать свое поражение, теперь вот еще какие-то крутые загнали в угол… А ведь это год Тигра, мой, между прочим, год, ибо в апреле мне исполнилось двадцать четыре. Казалось бы, сам Бог велел Тигру охранять меня и лелеять, а тот почему-то плюнул на меня, даже несмотря на то, что я в детстве была рыжей, и пустил судьбу своей подопечной на самотек. И куда только астрологи смотрят?

— Что это вы так разоткровенничались? — спросила я, чтобы отогнать тоскливые мысли. — И вообще, кто вы такой?

— Я спонсор или инвестор — как будет угодно, — он широко улыбнулся. — Зовут меня Евгений Николенко, можно просто Женя. Я вкладываю деньги в различные, выгодные, на мой взгляд, нетрадиционные предприятия, в которые ни один нормальный человек деньги не вложит, ибо не видит в этом перспективы. А я вижу, потому что мне на роду написано вывести человечество на гораздо более совершенный уровень развития…

— Вы страдаете комплексом Бога? — съязвила я.

— Ничуть. — Он щелчком послал истлевшую сигарету в дальний угол комнаты и достал из пачки «Мальборо» новую. — Хочешь курить? Ты не думай, это не наша подделка. Мне из Америки привозят, прямо с фабрики «Филип Моррис» — тамошний директор мой хороший приятель.

— Не откажусь, — неожиданно для самой себя произнесла я.

Он поднялся со стула, подошел, присел на краешек моей кровати и поднес зажженную сигарету к моему рту. Я увидела его холеные пальцы, почувствовала приятный запах хорошего одеколона, от которого по телу пробежали мурашки, и жадно затянулась. Голова сразу же закружилась.

— Ты побледнела, — сочувственно сказал он, с беспокойством глядя на мое лицо. — Нужно спросить у профессора, можно ли тебе курить перед инъекцией. — Он уселся поудобнее и с увлечением заговорил: — Между прочим, насчет комплекса Бога ты недалека от истины. Я уже вложил немалые деньги в новейшие технологии, основанные на теории о микролиптонах. Ты знаешь, что это такое?

— Слышала краем уха. — Я сразу вспомнила профессора Коха с его навязчивой идеей создания психотронного генератора, который я безуспешно разыскивала в прошлом году.

— Вот видишь, и ты тоже слышала, — удовлетворенно проговорил он. — Эти сумасшедшие на первый взгляд ученые за годы советского режима понапридумывали столько всякой всячины, что никаких денег не хватит, чтобы претворить это в жизнь. Их никто никогда не слушал и не понимал, все их изобретения до сих пор гниют на полках, и только я один понял, какая это золотая жила.

— Откуда же у вас такие деньги?

— Деньги? Для меня не существует такого понятия, как деньги. Они были у меня всегда, с самого рождения, и с каждым днем их становится еще больше. Для меня это так же привычно, как и воздух, которым я постоянно дышу. Но это не самая подходящая тема для разговора. Ты спросила, почему я так с тобой откровенен? Что ж, я отвечу: потому что через час ты уже вообще ничего не будешь помнить. Как мне объяснил профессор Мамонтов, в твоем мозгу просто сотрут всю информацию из клеток памяти, а потом по новой запишут то, что мне нужно. Твоя личность как таковая перестанет существовать. Он настроит твое сознание на полное подчинение только моему голосу…

— Да это же бред сивой кобылы! — опять не выдержала я. — Такого просто не бывает!

Он рассмеялся.

— Вот и все мои друзья так говорят, когда впервые слышат. Им тоже это все кажется фантастикой. Однако благодаря мне это стало реальностью. И поверь, многое из того, что делают сегодня в моих лабораториях, уже давным-давно практиковалось в советских психушках и НИИ КГБ, только в гораздо более грубой и бессмысленной форме. Слышала, наверное, о «блокаде памяти», о психотронном кодировании, о сентетивном гипнозе и так далее?

— Скажите, вам меня не жалко? — всхлипнула я, умирая от жалости к самой себе.

— Честно? — серьезно спросил он. — Очень жалко. Будь ты хоть немного глупее, я бы сделал тебя своей любовницей и время от времени посылал тебя убирать конкурентов. Но, как я уже убедился, ты не из тех, кто добровольно согласится идти против своей совести. Поэтому я использую тебя только один раз и, пардон, уничтожу…

— Так вы это уже давно задумали?

— Как только услышал о твоих подвигах, а что? — Он удивленно посмотрел на меня.

— А профессор сказал, что это он придумал, когда меня только увидел, — наябедничала я на Мамонтова.

— Это у них случается, — мягко улыбнулся Евгений. — Они все немножко сумасшедшие и очень тщеславные. Пусть тешатся, пока есть возможность. Главное, чтобы отрабатывали деньги, которые я им плачу.

Он посмотрел на часы, встал со стула, расправил пиджак и ставшим вдруг холодным тоном произнес:

— Прощайте, Мария. Честно говоря, вы мне очень нравитесь как женщина. Но вы сами выбрали себе другую участь. Мне искренне жаль…

Склонив голову в коротком поклоне, он развернулся на месте и быстрым шагом вышел прочь из комнаты, оставив меня гадать, с кем я беседовала — с хорошим, но больным человеком или с законченным негодяем. Тотчас же в комнату вошли Мамонтов и еще двое молодых мужчин в больничных халатах и шапочках. Вслед за ними уже знакомая мне мужеподобная медсестра вкатила двухэтажную металлическую тележку с накрытыми белой материей полками. На тележке что-то многозначительно позвякивало, от чего по моей спине сразу же побежал неприятный холодок. Господи, неужели это не сон?!

— А вот и я! — радостно объявил, потирая руки, профессор, член-корреспондент Академии наук. — Заждалась небось, девица-красавица?

Беспомощно дернувшись на постели, я еще раз убедилась, что вырваться невозможно, и, отвернувшись к окну, затихла. Пусть делают что хотят, мне уже все равно, лишь бы это все поскорее закончилось.

— Так, ребятушки, подготовьте мне пациентку к операции, — скомандовал Мамонтов.

Я уж было обрадовалась, подумав, что сейчас меня распеленают и я накостыляю тут всем по первое число, но не тут-то было. Ребятушки сели с двух сторон на кровать, один, сграбастав двумя руками мои волосы, поднял их вверх, оголив шею, а другой начал тщательно протирать ее со всех сторон смоченной спиртом ваткой. Через минуту нежная кожа на моей шее покрылась красными пятнами, а сама я от запаха спирта слегка захмелела.

— Готово, Аркадий Викторович, — доложил ассистент, выбрасывая ватку в специальную металлическую ванночку на тележке.

— Отличненько! — расцвел в улыбке профессор. — Уступи-ка мне место, Олежек, а ты, Славик, держи ей голову покрепче, чтобы не трепыхалась. Сам понимаешь, операция очень сложная, требует тонкой работы. Маша, повязку!

Медсестра подошла к нему сзади и ловко окрутила его противное лицо марлевой повязкой, умудрившись при этом не задеть очки.

— Перчатки. — Он поднял согнутые в локтях руки и пошевелил пальцами.

Услужливая медсестра тут же вытянула из кармана резиновые перчатки и аккуратно натянула их на морщинистые руки профессора. Мельком взглянув на них, он удовлетворенно проговорил:

— Тэк-с, начнем, господа.

Он приблизился ко мне, деловито осмотрел истерзанную шею и поднял руку.

— Шприц.

Сестра подала ему шприц.

— Славик, ты держишь?

— Держу, профессор. — Славик еще сильнее вцепился в мои волосы, и я закусила губу от боли.

— Олежек, ноги.

Олежек бросился к моим ногам и навалился на них всем своим центнеровым весом.

— Замечательно, — сказал профессор, наморщив лоб, и выдавил из шприца воздух. Потом осклабился. — Ну что, голубушка? А ведь тебе сейчас очень крупно повезет — ты станешь бессмертной. Небось рада?

— Может, не надо, профессор? — взмолилась я.

— Глупости, — посуровел он, нахмурив брови и примеривая шприц к моей шее. — Маша, ты когда-нибудь встречала более неблагодарную тварь, чем эта?

— Никогда, Аркадий Викторович, — буркнула та густым басом.

— Вот-вот, и я о том же. — Он оттянул рукой мой подбородок. — Не понимают невежды своего счастья. Ну, поехали…

— Постойте, профессор! — Я напряглась всем телом. — Можно один вопрос?

Он застыл, недоуменно глядя на меня.

— Что еще?

— Вы уверены в своем препарате? Он надежен?

Тот мгновенно оскорбился, кисло скривившись, повернулся к стоявшей за спиной Маше и пожаловался:

— Ты слышала, Маша? Она сомневается…

— Дура, — коротко резюмировала Маша.

— Профессор, вы можете породить чудовище! — выкрикнула я в отчаянии. — Вы ведь ничего обо мне не знаете!

— Спокойно, моя милая, спокойно, мои препараты универсальны. Они проверены на крысах, обезьянах и людях. Результаты просто потрясающие!

— Но я не человек, профессор!

Глаза его округлились, он на мгновение опешил, а потом снисходительная улыбка поползла на его губы:

— А-а, понятно. Мне говорили, что ты якобы умеешь выпускать наружу свои звериные инстинкты, но, поверь, в данном случае это не имеет никакого значения — все клетки человеческого мозга устроены одинаково. Я их изучил, как никто другой…

— Вы идиот, профессор!

— А вот этого тебе говорить не следовало, — посуровел он. — Славик, ты держишь?

— Еще как, профессор! — радостно откликнулся тот, еще больнее сжав мои волосы.

— Тогда поехали…

— Профессор! — вскричала я в последней надежде предотвратить неизбежное. — Хотя бы скажите мне, как это остановить, когда я буду убивать вас?!

— Меня?! — не поверил он, и глаза его стали совершенно безумными. Потом он вдруг убрал шприц от моей шеи и коротко бросил: — Марш отсюда. Все!

Через секунду никого, кроме меня с Мамонтовым, в комнате не осталось. Ученый, убедившись, что они это сделали, повернулся ко мне. В глазах его теперь уже сквозило беспокойство.

— Нельзя убивать того, кто тебя породил, девочка, — зашептал он, наклонившись к моему уху. — Но если эта дикая мысль все же придет тебе в голову, то постарайся запомнить, хотя это и нереально, вот что: я — единственный, кто сможет вернуть тебя к жизни. Ты не думай, я не преступник, я придумал противоядие, но об этом никто не должен знать, слышишь? Иначе погибну я и все те, кого я изуродовал, поняла? Я еще надеюсь, что смогу вырваться отсюда… — Он воровато оглянулся на дверь. — Эти сволочи постоянно за мной следят. Но ты не дрейфь, тебе не будет больно, ты просто перестанешь существовать, и все. Но, если вдруг вспомнишь себя, знай: только я, только я, только я смогу тебе помочь. — Он вдруг нежно провел рукой по моей щеке. — Честно говоря, я сам тебя боюсь, девочка. То, что мне рассказали о тебе, не входит ни в какие рамки, да я и сам вижу, что в тебе живет еще кто-то, мне неведомый. Тебя еще изучать и изучать нужно, но хозяин торопит, ему нужны немедленные результаты, сама понимаешь. Поэтому прости меня, если сможешь, и смирись…

— Вы нехороший человек, профессор.

— Не трави душу, цыпка. Мы ведь с тобой договорились, да? Мне жалко тебя, но и себя тоже жалко. Мне всех вас жалко, еще с тех пор, как мы начали экспериментировать на бомжах и прочем сброде. И запомни одну вещь. — Он склонился ко мне совсем близко, и я почувствовала прикосновение его губ к своему уху. — Мои препараты несовершенны, они держатся только одни сутки. Потом, если не вколоть противоядие, наступает смерть от удушья, и при этом кожа покрывается струпьями, как при проказе…

— Вы очень нехороший человек, профессор…

— Да знаю я! Но ничего не могу с собой поделать — истина проклятая манит.

— Истина или деньги?

— Опять ты за свое? — рассердился вдруг Мамонтов. — Ладно, хватит откровенничать. Я сделал все, что мог. Маша, мы приступаем! — крикнул он, отстранившись от меня. — Где вы там бродите, лентяи?!

Лентяи мгновенно обозначились на пороге и бросились к кровати. Олежек вытянулся в струнку около тележки, Славик опять сграбастал ручищами мои волосы, а Маша замерла в скорбной позе рядом с профессором в ожидании приказов. Тонкая игла вонзилась в мою шею у основания черепа, вся голова сразу будто наполнилась кипятком, и сознание начало быстро ускользать от меня, уносясь в неведомый темный водоворот, в конце которого ждало безумие. Поняв, что теперь уже ничто меня не спасет, я закрыла глаза и почувствовала, как по щекам побежали горячие слезы. Прощай, Мария!

В следующее мгновение какая-то часть моего сознания, которой еще не коснулось воздействие адского препарата, в последней, отчаянной попытке спастись покинула тело, оставив его и Пантеру на растерзание этим кровожадным, беспощадным и алчным людям…

Глава 8

Все произошедшее со мной дальше дошло до меня лишь в виде обрывков воспоминаний помутненного лекарствами сознания и догадок доктора Каширина, который, собственно, и спас меня от окончательной гибели, а потом был так великодушен, что все мне рассказал. И у меня нет оснований ему не верить. Так или иначе, другой информации об этом у меня нет, так что я до сих пор довольствуюсь лишь этими обрывочными сведениями, хотя и того, что мне удалось выяснить, оказалось более чем достаточно, чтобы едва не сойти с ума. А выявила я, втайне от босса, вот что….

Видимо, мой мозг был полностью блокирован проклятыми препаратами, и только малюсенькая его часть все еще продолжала работать, поддерживая меня в здравом уме. Я не могла как следует соображать и владеть своим телом, которое внезапно стало каким-то чужим. Даже голос перестал меня слушаться, подчинившись какой-то неведомой силе, вошедшей в меня вместе с препаратами Мамонтова. Но, как бы то ни было, я была жива и могла контролировать хотя бы свои мысли. Те, которые еще остались в моем успевшем убежать от препарата сознании.

В уютно обставленном кабинете Евгения Николенко в мягких креслах вокруг небольшого журнального столика сидели трое: сам Николенко, профессор Мамонтов и я, то бишь уже не я, а какая-то совсем другая, незнакомая мне и пугающая меня девушка. Звали ее Мария. Она была похожа на сомнамбулу. Ничего не выражающие глаза тупо смотрели в одну точку перед собой, губы были плотно сжаты, руки безвольно лежали на коленях и плюс ко всему она еще и раскачивалась из стороны в сторону. Смирительной рубашки на ней, то есть на мне, уже не было, ее место занимал обычный белый халат. На столике стояла открытая бутылка шампанского, бокалы и пепельница. Изящно закинув ногу на ногу, с мерзкой улыбочкой на лице и неизменной сигаретой в зубах негодяй Николенко принимал работу еще большего мерзавца Мамонтова.

— Кто я? — спросил он.

— Вы мой хозяин, — каким-то неживым, механическим голосом ответила я, перестав раскачиваться.

— Кто ты?

— Я ваша рабыня.

— Что ты должна делать?

— Убивать ваших врагов.

— А потом?

— Потом умереть.

— Умница, — Евгений повернулся к сидящему около него самодовольно ухмыляющемуся профессору, который почему-то теперь уже был без своих очков с толстыми линзами. — Похоже, у тебя получилось, Аркадий. Она сейчас вообще не соображает?

— Абсолютно. Она все слышит, но ничего не понимает. Ее мозг реагирует только на ваши команды. Если вы прикажете ей сейчас умереть — она умрет. От разрыва сердца. Мгновенно. Поэтому будьте осторожны.

— Потрясающе… Ты получишь премию, профессор. А способность убивать у нее не утратилась?

— Если она профессионально убивала и раньше, то теперь сможет это делать с еще большим успехом — у нее отсутствуют страх, сомнения, угрызения совести и, что самое главное, чувство боли. Все эмоциональные рецепторы в мозговых клетках заморожены. А физические данные остались без изменений.

— Вы выяснили, кто она такая на самом деле: на кого работает, где тренировалась, у кого училась убивать? Она ведь уникальна…

— Извините, Евгений Михайлович, но это не моя стезя, — отвел глаза профессор. — Мой конек — наука. Впрочем, вы теперь ее хозяин, она будет слушать только вас, поэтому спросите, и она вам все расскажет. Считайте, что она сейчас в гипнотическом сне, а вы гипнотизер.

Евгений взял со столика бокал с шампанским, сделал маленький глоток, поставил обратно и полез за следующей сигаретой. Профессор тоже взял бокал, осушил его тремя жадными глотками и с беспокойством взглянул на шефа.

— Только помните, — он нервно дернул плечами, — она проживет не более суток.

— Ерунда, — скривился Евгений. — Этого более чем достаточно, чтобы сделать то, что мне нужно. А потом пусть подыхает. Кстати, я хочу, чтобы ее босса подготовили к завтрашнему утру. Но не раньше.

— Как скажете, Евгений Михайлович.

— Значит, говоришь, я могу спросить ее о чем угодно и она ответит?

— А вы попробуйте, — подобострастно улыбнулся Мамонтов. — Фирма гарантирует.

— Это не опасно?

— Что вы! Посмотрите на нее: разве не видите, что она уже ручная?

— Да уж, глаза у нее туповатые. Ладно, попытаюсь. — Он встал с кресла, подошел ко мне, сел на подлокотник и провел рукой по моим волосам. — Мария, кто научил тебя убивать?

— Я никогда никого не убивала, хозяин.

— А как же тогда Бурляй и все остальные? — удивился он.

— Их убила Пантера.

— Кто?! — Он опешил.

— Пантера.

— Какая еще пантера?

— Моя вторая сущность. Она живет во мне независимо от меня.

— Что еще за ерунда, профессор? — сердито спросил Николенко. — Что она несет?

— Она может говорить только правду, — растерялся тот. — Значит, это так и есть.

— Хорошо, Мария, откуда взялась в тебе эта… Пантера?

— Ее вселил в меня Акира.

— Зачем?

— Чтобы она защищала меня от врагов.

— Ну и ну… А кто такой этот Акира?

— Мой отец.

— Отец?! Он что, японец?

— Да.

— И как он ее в тебя вселил?

— Он монах, у него высшие знания о сущем. Меня он в них не посвящал.

— А где он сейчас?

— Я отрубила ему голову.

— О Господи, зачем?! — ошарашенно вырвалось из Николенко.

— Он так велел, — пояснила я.

— Фантастика… Профессор, а… эта Пантера для нас не опасна?

— Не больше, чем сама Мария, — живо ответил тот. — Все внедренные психическим методом тела имеют биохимическую основу, а в данный момент ее сознание полностью парализовано на клеточном уровне. Она, извиняюсь, сейчас просто тупа до безобразия и реагирует только на ваш голос, как я уже говорил. Вы для нее Бог — она так закодирована. Вам стоит лишь приказать…

— Великолепно. Мария, покажи нам что-нибудь из твоих штучек.

В следующее мгновение я махнула над столом своей рукой, отрезала остро отточенным железным ногтем указательного пальца половину торчащей изо рта Николенко сигареты, поймала ее на лету и щелчком отправила горящим концом в левый глаз профессора. Тот даже моргнуть не успел. Глаз с треском зашипел, по щеке медленно поползла серая студенистая масса. Еще через мгновение он схватился руками за лицо и истошно закричал. Евгений, округлив глаза, удивленно проговорил:

— Такого я еще не видел, профессор… Вы слышите? А впрочем, вам не до этого… — Он брезгливо поморщился. — Да прекратите вы кричать. Валентин!

Стоящий у дверей с непроницаемой физиономией абсолютно лысый дуболом мгновенно подскочил и застыл в позе вопросительного знака.

— Убери отсюда это дерьмо, — бросил Николенко. — И прикончи, что ли, чтоб не мучился. Он свою миссию уже выполнил.

Телохранитель выдернул из-под мышки пистолет, достал из кармана глушитель, быстро накрутил надуло, приставил к виску невыносимо визжащего Мамонтова и, не раздумывая, деловито нажал на курок. Вопли тут же смолки. Подхватив его под мышки, детина легко выволок тело из комнаты и аккуратно прикрыл за собой дверь. Если бы я могла владеть своим телом, то стала бы рвать на себе волосы или начала стучаться головой о стену. Ведь Мамонтов был единственным, кто мог бы еще спасти меня от неминуемой гибели! А теперь он был мертв, и я лишилась тем самым последней надежды…

— Так, Мария, теперь слушай меня внимательно, — строго сказал Николенко, доставая новую сигарету. — Ты должна выполнить для меня одну просьбу. Трудную просьбу. Практически невыполнимую. Но ты ведь это сделаешь? — Он посмотрел на меня своими умными, красивыми глазами.

— Сделаю, хозяин.

— Теперь уже не сомневаюсь. Ты знаешь, что такое альфа-фитопротеин?

— Знаю.

— Да? — Он удивленно поднял брови. — Ну-ка, ну-ка…

— Он содержится в человеческих эмбрионах, — услышала я свой монотонный голос. — Стоимость одного грамма этого белка на черном рынке доходит до шести миллионов долларов. Некоторые биохимические лаборатории получают заказы на выделение и очистку этого белка, используя в качестве сырья то, что остается после абортов у ничего не подозревающих российских женщин.

— Поразительная осведомленность… Не каждый специалист в области гинекологии знает, где и как можно использовать альфа-фитопротеин.

— Мы сыщики, хозяин. А мой босс один из лучших.

— Тогда вы должны знать, что мировой рынок супердорогих препаратов ежегодно потребляет около одного грамма этого белка. Всего один грамм, понимаешь? И за каждый этот грамм ведется жесточайшая борьба. Причем только у нас, в России, все это богатство совершенно бесхозно — женщины платят за аборты, в то время, когда им самим должны платить огромные деньги за то, чтобы получить сырье для этого бесценного продукта. До сих пор у нас никто не знает, для чего он применяется. Есть версия, что это средство от старения, а кто-то утверждает, что с его помощью можно лечить рак — версий много, но точной нет. Есть лишь факт: за него дают большие деньги. Существует несколько посредников, которые продают все это дело в Америку и имеют немалые бабки. Несколько лет назад в Ташкенте взорвали биохимическую лабораторию, похитили шесть граммов белка и расстреляли всех сотрудников. Не оставили никого, даже уборщиц. Ты знаешь об этом?

— Я читаю газеты.

— Самое парадоксальное, что мало кто слышал о том, продавалось ли когда-либо большое количество этого белка — все держится в абсолютном секрете. Эти операции по своей значительности превосходят даже операции по тайной продаже крупных партий оружия другим странам, как, например, та, о которой говорил покойный генерал Рохлин. Ты помнишь этот скандал с продажей оружия Армении?

— Помню.

— Так вот, я тебе скажу, что все это копейки в сравнении с тем, что творится на рынке альфа-фитопротеина. В российских лабораториях сегодня хранятся десятки граммов этого белка, и никто не знает, что с ним делать. А ведь это все тянет более чем на миллиард этих проклятых американских долларов! — Он досадливо скривился. — Идиоты, понимаешь?

— Понимаю, хозяин.

— Сидим на живых деньгах, не можем поднять экономику, делаем огромные долги, а воспользоваться тем, что имеем, не можем. Но это не главное. Главное то, что в той лаборатории в Ташкенте убили моего лучшего друга.

Николенко поднялся с кресла и прошелся по комнате. Вид у него был очень удрученный.

— Мы с ним вместе придумали всю эту идею с нетрадиционным бизнесом, понимаешь? Он был умнее меня, честнее, порядочнее, мы даже дружили семьями, но… — Он размахнулся и врезал кулаком по стене. — Проклятье, я сам тогда послал его в Ташкент разузнать насчет этого белка! И его пришили вместе с остальными! — Он вдруг успокоился, сел обратно в кресло, налил шампанского, залпом выпил и швырнул хрустальный бокал в стену. — А теперь я хочу, чтобы человек, организовавший эту бойню, умер. Его называют Стекольщиком — у него один глаз стеклянный.

— Нет проблем, хозяин.

— Ты убьешь его, и я успокоюсь. Причем не просто убьешь, а сначала уничтожишь все его логово и всех его псов. А саму эту падлу притащишь сюда, и я посмотрю в его глаза перед тем, как лично всажу меж ними пулю.

— Сделаю, хозяин.

Он внимательно посмотрел на меня и зло усмехнулся:

— Я очень надеюсь на это, крошка. Только тебе придется очень постараться. Дело в том, что он, как и все подонки, боится умереть, скотина, и до него практически невозможно добраться. Он спит и ест со своими сторожевыми псами, они у него все бывшие работники президентской охраны, видят за три километра невооруженным глазом, однажды они застрелили сидевшего на крыше соседнего дома снайпера. Из пистолета, одним выстрелом. Они не подпускают к нему никого и получают за это огромные деньги. Его даже авторитетные воры достать не могут, хотя уже не раз пытались. Он ни от кого не зависит, плюет на всех, как на безродную шваль, посылает на хер все московские группировки и живет здесь как хочет, шакал! — Хозяин гневно сплюнул на пол. — Даже я не могу его достать!

— Я достану.

— Я на тебя рассчитываю. У меня уже есть готовый план, девочка. Не хватало только достойного исполнителя. Ты возьмешь его тепленьким.

— Возьму, хозяин.

— Господи, до сих пор не верю, что Мамонтову это удалось, — пробормотал он, глядя на мое тело и качая головой. — Не зря, значит, живу я на этой земле и трачу деньги. Запомни главное: после того как притащишь его сюда, тебе нужно будет вернуться в свой офис вместе с боссом, которого к тому времени уже превратят в дауна, позвонить в милицию и признаться в совершенном преступлении. Я не хочу, чтобы на меня потом ополчились все родственнички и друзья Стекольщика с ментами в придачу. Мое имя звучать не должно, поняла?

— Поняла, хозяин.

— Ну и слава Богу. — Он облегченно откинулся на спинку кресла. — Сейчас тебя переоденут, дадут машину, и ты встретишь его на пути следования его кортежа. Он очень падок на красивых блондинок. Воспользуйся своим обаянием. Да убери ты это идиотское выражение с лица! Ты должна быть очаровательной и сексапильной…

Я изменила выражение лица и стала, наверное, похожа не на сомнамбулу, а на криво улыбающегося олигофрена. Тьфу, прости Господи…

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — он удовлетворенно хмыкнул. — Самое главное — это любой ценой попасть в его неприступную крепость в лесу, на берегу Москвы-реки, и стереть этот гадюшник с лица земли. Живым не должен уйти никто. А потом притащишь Стекольщика сюда. Вот, пожалуй, и все, что тебе нужно сделать. Перед выездом я проинструктирую тебя более подробно. А теперь ступай…

Глава 9

На душе, искусственно отделенной от тела, у меня было так паршиво, как не было еще никогда. Доктор Каширин, который имел связи во всех этих преступных концернах и которому потом «коллеги» выложили всю мою историю в мельчайших подробностях рассказывал мне ее с невольным содроганием. Сидя в маленькой серебристой «Тойоте» с открытым верхом, я стрелой летела по нейтральной полосе Ленинского проспекта в сторону своей гибели, обгоняя шумящий справа поток медлительных и неуклюжих автомобилей. В кровавом зареве заката мои длинные золотистые волосы полыхали на ветру языками бушующего пламени, на лице, которое обдувал встречный поток воздуха, застыла демоническая улыбка, и я мчалась вперед в развевающейся алой блузке, откинув левый локоть на дверцу и не обращая ни на кого и ни на что внимания. Но, даже несмотря на мою потрясающую внешность, было во всем этом зрелище нечто жуткое, такое, что я бы наверняка тоже ужаснулась, доведись мне воочию лицезреть эту картину со стороны…

Я добралась до Петровки, проехала по ней до маленького и незаметного Крапивинского переулка, названного так когда-то потому, что там делали крапивные веники для Сандуновских бань, въехала в него, развернула машину около алжирского посольства и, вернувшись назад, остановилась около самого выезда на Петровку, по которой проносились легковушки. Движение там было одностороннее, а улица достаточно узкой, чтобы я не смогла промахнуться, когда здесь по своему обычному маршруту проедет кортеж Стекольщика. Каждый вечер, примерно в половине седьмого, Стекольщик ехал этой дорогой из своего офиса, расположенного чуть ниже по Петровке, домой. И именно здесь, по мнению Николенко, мне было легче всего с ним столкнуться так, чтобы никто не заподозрил неладное — в противном случае охранники без всяких разбирательств сразу же открыли бы огонь и перестреляли всех подряд, без разбора, как это уже случалось не раз. Светофора здесь не было, и, чтобы влиться в непрерывный поток автомобилей, нужно было довольно долго ждать, пока в плотном ряду машин не появится малейшая брешь. Ну а я якобы оказалась такой нетерпеливой, что взяла да и поехала внаглую…

Кортеж Стекольщика всегда состоял из трех черных бронированных «БМВ» с тонированными стеклами, совершенно одинаковых, только с разными номерами. Для пущей безопасности сам босс постоянно садился в разные машины, поэтому никто не мог предугадать, в которой из них он будет находиться в следующий раз. Исходя из этого, мне предстояло врезаться в самую первую, чтобы остановить остальных.

Лежащая на правом сиденье трубка сотового телефона тихонько запищала, я взяла ее и послушала. Это был Николенко.

— Они едут, Мария. Осталось пятьдесят метров. Ты готова?

— Да, хозяин, я готова.

Затем, зашвырнув трубку за спину, подальше от машины, я завела мотор и отъехала назад, чтобы было где разогнаться. В принципе, быстроходной спортивной «Тойоте» набрать приличную скорость — раз плюнуть, особо много места и не нужно, но мне хотелось действовать наверняка. Как только на дороге показался сверкающий лаком черный капот массивного «БМВ», моя нога вдавила акселератор до упора, и машина с бешеным визгом рванулась вперед. Взревел мотор, заскрежетали об асфальт шины, «Тойота», на полном ходу выскочив из переулка, с жутким грохотом врезалась в правую заднюю дверцу проезжающего по Петровке черного автомобиля. От страшного удара бронированная дверь прогнулась, сам «БМВ» отбросило вбок, а меня выбросило из машины. Пробив головой переднее стекло своей «Тойоты», изрезавшись осколками, я перелетела через «БМВ», перекувыркнулась в воздухе и шмякнулась спиной на широкую крышу проезжавшей по следующей полосе серой «Волги». Та резко затормозила, меня швырнуло вперед, и я, вся окровавленная, оказалась лежащей на спине с открытыми глазами, на асфальте перед колесами застывшей «Волги», в которую сзади въехала еще одна машина. Все движение на дороге тут же застопорилось. Водители с криками начали выскакивать на дорогу, кто-то подбежал к моему израненному телу, начал щупать пульс…

— Ну-ка, разойдитесь! — послышался грубый властный голос, и я увидела двух здоровенных мужиков в черных костюмах. Бесцеремонно растолкав окружавших меня ошеломленных водителей и прохожих, они подобрались ко мне, склонились, внимательно разглядывая, и один злобно процедил:

— Вот шалава! Чуть дверцу не сломала…

— Да ты что, какая дверца, командир?! — возмутился бледный, как полотно, водитель «Волги». — Ты на нее посмотри — живого места нет. Эй, вызовите кто-нибудь «Скорую»!

— Закрой пасть, придурок! — проревел один из охранников, бросив на него убийственный взгляд. — Сами разберемся!

— Нужно милицию вызывать, — проговорил еще кто-то. — Может, она пьяная…

— Да какая она пьяная, — возразил водитель. — Просто дура еще! Ездить ни черта не умеют, а туда же, за руль. Глянь, от ее тачки почти ничего не осталось. И крышу мне всю помяла. Да, надо ментов вызывать, пусть протокол составляют…

Двое амбалов переглянулись, и один быстро ушел в направлении третьего «БМВ», застрявшего в пробке вместе с остальными машинами. А другой примирительным голосом проговорил:

— Ладно, мужик, ты не кипятись понапрасну. Сейчас разберемся. И с тобой разберемся, и с ментами…

— Да чего тут разбираться? — Тот повернулся к толпе. — Эй, вызвал кто-нибудь «Скорую» или нет? Помрет ведь девка!

Подошел второй, что-то шепнул на ухо товарищу и, обращаясь к остальным, громко сказал:

— Короче, мы ее сами в больницу отвезем, а то и вправду окочурится. — Он залез в карман пиджака вытащил пачку долларов и сунул ее водителю «Волги». — А это тебе на ремонт. Хватит?

У того глаза вылезли из орбит, и он, схватив деньги, пробормотал:

— Хватит, командир, конечно, хватит. Я тоже думаю, что без ментов оно лучше будет. А то такая катавасия начнется — ввек не отмажешься, — и посмотрел на мое тело. — Только вы уж ее побыстрее…

— Не волнуйся, мужик, все будет в ажуре. Бери ее, Васек. Надо дорогу быстрее освобождать.

Сзади уже раздавались возмущенные автомобильные сирены. Подхватив за руки, за ноги, они, как сломанную куклу, быстро потащили меня ко второму «БМВ». Еще трое таких же здоровенных парней оттаскивали в переулок выковырянные из чуть прогнувшейся дверцы первой машины жалкие остатки красавицы «Тойоты». Через минуту я уже была в машине, лежала на заднем сиденье, ехала в неизвестном мне пока еще направлении и прислушивалась к разговору телохранителей Стекольщика.

— Нет, ну не сука она, скажи, Шура? — со злостью говорил водитель.

— Сука, конечно, — мрачно согласился Шура.

— Я бы таких еще в роддоме своими руками душил.

— Шеф сказал, надо еще разобраться, кто она такая. Может, это не случайность. Ты сам как думаешь?

— Не похоже. Думаю, если бы это было покушение, нас бы обстреляли или гранатами закидали. Помнишь, как в прошлом году?

— Помню. Еле отбились.

— Во-во. А эта баба просто идиотка. Вот очухается, я ей устрою езду. — Он скрипнул зубами. — Не хватало нам еще с ментами разбираться из-за каких-то безмозглых потаскух.

— Шеф сказал, что сам с ней разберется, когда приедем. — Он повернулся и посмотрел на меня. — А ничего вроде бабенка-то. Шеф таких любит. Интересно, она еще дышит?

— Лучше бы померла. Еще и все сиденье кровью уделает…

Я громко застонала.

— Живучая стерва, — с ненавистью произнес водитель. — Кто она такая? Документы в машине нашли?

— Какие там документы — все всмятку. Да и искать особо некогда было, сам знаешь. Не переживай, сама все расскажет, когда приедем.

Они замолчали и за всю дорогу больше не произнесли ни слова. Ехали мы очень быстро, и где-то минут через сорок машина остановилась и покачивание прекратилось. За это время я кое-как успела восстановить свои силы, мои щеки слегка порозовели, и только кровотечение из многочисленных мелких порезов на руках и груди все еще не прекращалось, все больше и больше пропитывая и без того алую шелковую блузку. Как ни странно, но лицо мое при аварии почти не пострадало. Время от времени я приоткрывала глаза и косилась в сторону сидящих впереди парней, потом снова закрывала, продолжая делать вид, что все еще нахожусь без сознания. Наконец мы прибыли на место. Это был тот самый особняк Стекольщика, который подробно описывал Николенко. Мрачный, серый исполин в четыре этажа, с вычурными башенками, резными балкончиками и террасками был окружен высоким забором, за которым виднелся сосновый лес. Вдоль забора на цепях сидели бультерьеры с высунутыми языками, а поверху были пущены четыре ряда стальной проволоки, наверняка под напряжением. Все три машины въехали через массивные железные ворота в просторный двор и остановились на эстакаде около парадного подъезда с небольшими колоннами. Мою физическую оболочку грубо выволокли из машины, затащили в дом и бросили на диван в небольшой комнатке на первом этаже, в которой, кроме дивана, были еще только стол и три стула. Охраны было очень много, все они тихо переговаривались между собой, и я ничего не могла разобрать, как ни пыталась. Впрочем, это уже не имело никакого значения: так или иначе, все они были обречены — никем теперь уже не управляемый, неудержимый в своей слепой ярости зверь сделает свое страшное дело. Я не сомневалась ни минуты, что к утру здесь не останется никого, кроме самого Стекольщика. Мне совершенно не хотелось, чтобы все эти люди погибли, лично я не испытывала к ним никакой злости, ибо они ничего дурного мне не сделали, но я знала, что при первой же опасности для моей жизни Пантера начнет убивать, и я не стану ее сдерживать, потому что так велел мой хозяин, который стал для меня, по-видимому, единственным мерилом всех ценностей в мире. Ведь для моей еще живой, но совершенно бессознательной плоти не существовало теперь ни Акиры, ни братьев, ни Родиона с Валентиной, ни совести — один только он, хозяин, Евгений Николенко, владел мною, властвуя безраздельно. С горечью осознавая это все, я лежала, с трудом ощущая свою окровавленную оболочку, над которой уже потеряла власть, бессильная что-либо изменить, видя происходящее словно в тумане, и с тоской думала о том, что, когда моя плоть наконец умрет в страшных муках, мне тоже предстоит покинуть этот грешный мир. Господи, что я скажу Отцу и братьям, когда предстану перед ними!

Вошел какой-то маленький пожилой человечек в сером костюме (это и был доктор Каширин), с вежливой улыбкой и усталыми глазами. Присев на край дивана, он взял мою руку и стал щупать пульс. Затем развел пальцами веки и осмотрел глаза. Я лежала, не шевелясь, и не подавала никаких признаков того, что нахожусь в сознании. Вздохнув, он вышел и почти сразу же вернулся, на этот раз уже с чемоданчиком. Достав из него вату, бинты, какие-то пузырьки и пинцет, он разложил все это на стуле около себя и начал колдовать над ранами. Сначала снял с меня испачканную кровью блузку и тщательно обтер ваткой с раствором перекиси водорода израненные грудь и шею. Потом принялся за руки. Все это он делал очень старательно, не торопясь, и при этом даже напевал себе под нос что-то неразборчивое, словно получал удовольствие от любимой работы. Смыв всю кровь, он еще раз осмотрел мое тело и, как мне показалось, остался доволен. Затем взял пинцет и начал вытаскивать из ранок осколки стекла, бросая их в маленькую металлическую ванночку, которую тоже вынул из чемоданчика. Они со звоном, как маленькие колокольчики, падали туда, и, когда я насчитала девятнадцать таких колокольчиков, дверь открылась и показалась мордатая физиономия Шуры.

— Ну что, док, пациент будет жить? — Его взгляд замер на моей обнаженной груди, и маленькие глазки похотливо заблестели. — Ну ни фига себе!

— Будет, куда она денется, — не оборачиваясь и не прекращая своего занятия, пропыхтел док. — Хорошо еще, что она без сознания, а то бы сейчас выла здесь от боли. Сейчас я закончу и приведу ее в чувство.

— Давай пошевеливайся, док. Шеф с ней пообщаться хочет.

— Еще минут десять, от силы пятнадцать.

— Но не больше.

Физиономия исчезла, и дверь закрылась. Вынув из моей израненной плоти еще двадцать четыре кусочка стекла, доктор смазал все раны йодом и опять куда-то вышел. Вернулся уже с коричневой мужской рубашкой примерно пятьдесят восьмого размера. Приподняв меня за затылок, натянул рубашку, застегнул на все пуговички, опустил голову обратно на подушку и полез за очередным пузырьком. Смочив ватку, поднес ее к моему носу — это был нашатырь. Даже забыв поморщиться для вида, я резко распахнула глаза, посмотрела на него и спросила, отстранив его руку:

— Какого черта? Кто вы такой?

— Успокойся, милая, — улыбнулся он. — Ты попала в аварию. По крайней мере мне так сказали. Ты не бойся, ничего страшного, переломов, как ни странно, нет, только царапины. Осколки я все вынул, раны продезинфицировал, скоро все подсохнет. Я даже перевязывать не стал. Твоя блузка вся в крови, поэтому походи пока в этой рубашке, она, правда, немного великовата, но все же…

— Где я нахожусь? — перебила я механическим голосом.

— В доме того, кто чудом спас тебя от гибели. Ты врезалась в его машину, а он решил о тебе позаботиться. — Он бросил на меня удивленный, изучающий взгляд. — У тебя странный голос, детка. И выражение лица тоже. Впрочем, это, наверное, от шока. Ты долго была без сознания…

— Где моя машина?

— Тебе все сейчас расскажут.

Он начал суетливо укладывать все свои причиндалы обратно в чемоданчик.

— Вы врач?

— Да, я домашний доктор хозяина этого дома. У меня здесь свой кабинет, в котором я живу и работаю. — Он пошел к двери. — Ладно, милая, лежи здесь и никуда не уходи. Сейчас за тобой придут. — Он взялся за ручку двери, потом обернулся, посмотрел на меня задумчиво и вдруг спросил: — Ты случайно наркотики не принимала?

— Нет. А в чем дело? — Я вперила в него немигающий взгляд своих холодных, бессмысленных глаз.

— Глаза у тебя… — Он поднес руку к щеке. — Они какие-то странные… Очень схожие симптомы… Впрочем, это наверняка от шока, от шока, — пробормотал он и, открыв дверь, торопливо вышел.

Через мгновение, словно дожидались этого, в комнату вломились двое мужланов с пистолетами под мышками и направились ко мне. Что-то неуловимо изменилось у меня внутри, тело напряглось, и я испугалась, что Пантера прикончит их прямо тут. Но нет, дав поднять себя с дивана, я покорно пошла с ними, поддерживаемая с двух сторон за локти. Видимо, решила немного выждать, чтобы узнать, как выглядит сам Стекольщик, которого я еще не видела. А то ведь в запале схватки и он тоже мог попасть под горячую лапу! Вот хитрая бестия! Совсем как я настоящая. Черт возьми, я смотрела на себя и ничего не могла поделать — проклятые препараты обезоружили мое сознание!

Меня повели по просторному, прохладному холлу с камином, по широкой мраморной лестнице поднялись на третий этаж, свернули в коридор, прошли еще несколько метров и остановились около массивной дубовой двери с огромной медной ручкой в виде головы рычащего льва. Один из охранников постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь, и они вошли, все еще не выпуская из рук моего красивого хрупкого тела, в которое вселился Сатана. Впрочем, кто такой Сатана? Лучше бы уж был он, чем Пантера. Но эти несчастные парни, не ведающие страха, прожженные убийцы, об этом еще не догадывались. Впрочем, не такие уж они были и несчастные, если разобраться. Судя по всему, тут проворачивались далеко не самые благовидные дела и на счету у этих ребят была не одна загубленная невинная душа. Как знать, возможно, когда-нибудь мы с боссом и сошлись бы с этим Стекольщиком в смертельном поединке, если бы он попался на нашем пути, и тогда он вряд ли бы нас пожалел. Но если бы да кабы, да если бы во рту росли грибы, короче, он нам не попался, а без преступления не должно быть наказания. Я так считаю, потому что так считает мой отец Акира, и пусть кто-нибудь скажет, что это неправильно — я первой брошу в него камень. Хотя и уверена, что этот Стекольщик самый отъявленный бандит. Чего стоит один только расстрел лаборатории в Ташкенте…

Комната, в которой мы оказались, напоминала музей антикварной мебели. Какие-то причудливой формы шкафы, горки, резные стулья, диваны и огромный стол посередине — все это из красного дерева, слегка потемневшего от времени — в полном, как мне показалось, беспорядке загромождали это довольно обширное помещение. На стенах висели огромные картины со сценами из Апокалипсиса, с высокого потолка свисала, доставая почти до поверхности стола, большая хрустальная люстра с золотыми канделябрами, в которых горели электрические лампочки, дававшие света не больше, чем если бы там были свечи. Среди всего этого барахла на шикарном канапе с изогнутыми ножками возлежал человек в роскошном шелковом халате непонятной расцветки. Глаза его были закрыты, во рту он держал трубку от богато украшенного резьбой серебряного кальяна и время от времени короткими струйками выпускал дым уголками губ, от чего в комнате стоял легкий дурманящий запах кокаина. На пальцах руки, держащей трубку, тускло поблескивали перстни. Зачесанные назад волосы лежащего были длинными и седыми, худощавое, вытянутое лицо с острым подбородком было изрыто глубокими морщинами и казалось изможденным. Или очень усталым. Судя по всему, он был довольно высоким. Ему было что-то около пятидесяти на вид, но точнее в таинственном полумраке комнаты да еще сквозь курящийся из кальяна дымок рассмотреть было невозможно. От всей его фигуры веяло какой-то спокойной уверенностью и недюжинной силой, которые появляются обычно у людей, слишком много повидавших и переживших на своем веку. Или у тех, кто много убивал…

— Пусть она сядет, — бросил он чуть хрипло, не открывая глаз.

Меня подвели к креслу, стоящему в ногах у Стекольщика, и усадили так, чтобы он видел мои бессмысленные глаза. Охранники встали по бокам. Я сидела в своей нелепой рубашке и смотрела на мужчину так, словно вместо него лежал и курил кальян запеченный в яблоках гусь, которого я собиралась съесть с потрохами — это можно было понять по нездоровому блеску, появившемуся в моих глазах. К счастью, Стекольщик этого почему-то не заметил. Зато доктор, который наблюдал эту сцену из комнаты, где были установлены мониторы охранной видеослежки, видел все. Это и позволило ему впоследствии все мне рассказать. Стекольщик повел ноздрями, словно пытался по запаху определить, что за птица перед ним сидит, затем приоткрыл один глаз, видимо, не стеклянный, вперил в меня немигающий взгляд и спросил:

— Зачем ты это сделала?

— Случайно, — ответила я неживым голосом. — Вы — Стекольщик?

Глаз мгновенно застыл, а затем посмотрел на стоящего рядом с креслом охранника.

— Это вы ей сказали? — В голосе послышалась угроза.

Те удивленно переглянулись, пожали плечами и собрались уже было что-то ответить, как Стекольщик, отбросив трубку кальяна и вскочив на ноги (и куда только спокойствие подевалось?), заорал:

— Держите ее, болваны! Кого вы сюда привезли?! — и бросился к стоящему рядом с его ложем резному шкафу, инкрустированному янтарем.

Охранники, опешив лишь на секунду, быстро опомнились и дальше уже действовали по инструкции, четко и слаженно, как, наверное, их учили в подразделении президентской охраны. Один тут же всем своим громадным телом навалился на меня, сидящую с непроницаемым лицом, прижал к креслу, обхватил двумя руками, а другой амбал кинулся защищать грудь шефа, роющегося в ящике шкафа. Молодец, Стекольщик, быстро сообразил, что к чему! Видимо, он и на самом деле очень боялся смерти. Общеизвестно — чем хуже человек, тем больше страшит его перспектива оказаться на том свете. Скорее всего трусы, подлецы и негодяи подсознательно чувствуют, что им предстоит Там держать ответ за все свои злодеяния на земле, оттого и трясутся, стараясь как можно подольше задержаться в земном мире, оттянуть момент Страшного суда. А честному и доброму человеку особо на этот счет переживать нечего.

На этот раз интуиция подвела Стекольщика. Не нужно было вообще привозить сюда это чудовище в моем образе — дольше бы прожил. Он наконец отыскал пистолет и, спрятавшись за спину расставившего руки телохранителя, направил его в сторону моего кресла.

— Кто тебя послал, сука?! — взвизгнул он, сверкая своим стеклянным глазом. — Говори, или я лично тебя прикончу! Алексей, что ты там разлегся на ней, идиот?

С кресла не донеслось ни звука. Между нами было около четырех метров, поэтому Стекольщик и его верный пес не могли видеть того, что произошло. Зато мне все было видно прекрасно. Пантера своими жуткими когтями уже вспорола Алексею живот, и он лежал на ней бездыханный, заливая чистую рубашку доктора своей кровью. Поэтому и не смог ответить своему хозяину. Я продолжала сидеть, как ни в чем не бывало, прячась от возможных пуль за массивным телом преданного телохранителя. С кресла уже капала кровь, но те двое ее не замечали.

— Леха, ты чего? — удивленно пробасил его напарник, опуская пистолет. — Эй, братан, отзовись, слышь?

Братан не отозвался. Наступила неловкая пауза.

— Что происходит, Виктор? — дрожащим голосом спросил Стекольщик. — Почему он молчит?

— А хрен его знает.

— У нее оружие есть?

— Мы не обыскивали.

— Идиоты! — прошипел шеф. — Наверняка она его прирезала. Она — киллерша. Я это сразу понял по глазам. Это хитрая и расчетливая киллерша!

Как он был близок к истине!

— Ладно, я буду держать ее на мушке, а ты иди и проверь, — приказал Стекольщик и, протянув руку к шкафу, нажал на спрятанную там кнопку. Тут же по всему дому оглушительно завизжал противный зуммер.

Не успел Виктор сделать и шага, как тело его товарища свалилось с кресла, и все оцепенели от ужаса: я испачкала свое лицо кровью убитого, и теперь оно напоминало натуральную маску смерти, явившейся по души всех находящихся в этом замке. По словам доктора, с ужасом взиравшего на всю эту сцену по монитору, оскаленный рот мой был растянут в зловещей ухмылке, с искривленных губ капала кровь, глаза горели безумным огнем, волосы торчали во все стороны, а скрюченные пальцы окровавленных рук сжимали бесформенный комок мяса… Это было сердце охранника. В тот момент, когда он мне показывал запись, я возненавидела Пантеру и все, что было с ней связано. Я вдруг поняла, что во мне живет не благодушный монстр, готовый с легкостью наказать обидчика за малейшее ко мне прикосновение, а самое настоящее чудовище, слишком хорошо обученное убивать, чтобы спокойно жить в моем девичьем теле, мечтающем об обычных женских радостях. Тогда впервые мне стало страшно. Акира умудрился, без всяких сомнений в правильности того, что делает, внедрить в меня настоящее дикое животное, причем хитрое, сильное, невидимое и ужасное, наделенное гораздо большим умением, чем профессиональные киллеры. И именно тогда, просматривая видеозаписи того, что делала в замке Стекольщика Пантера, я впервые увидела со стороны, на что она способна. Обезумевший зверь, обученный нести смерть без жалости и сострадания, начал свою страшную охоту, последней жертвой в которой должен был стать он сам. И предотвратить это уже не мог никто. Это могла сделать лишь я сама, но мое сознание убили Мамонтов с Николенко, лишив возможности управлять внедренным в меня Акирой существом, которому предстояло убить впоследствии еще и тех, кто его породил. То был конец империи Стекольщика.

…Эти двое не успели опомниться, как я взвилась в воздух, пролетела разделяющие их четыре метра и одним движением лапы разорвала Виктору глотку, одновременно толкнув его на ошалевшего Стекольщика. Они упали. Я вцепилась когтями в держащую пистолет руку главаря и вырвала его вместе с пальцами. Тот дико закричал, извиваясь под своим мертвым телохранителем, но выбраться не смог. Схватив его за длинные седые волосы, я притянула его лицо к своим глазам и громко зарычала, жутко оскалившись и глядя на него взглядом умирающей от голода Пантеры. Что-то случилось при этом с могущественным воротилой преступного бизнеса, никогда никого и ничего не боявшимся, но только глаза его вдруг закатились и он тут же обмяк и отяжелел в руке. Я отпустила волосы, и голова его с мягким стуком упала на ковер. Я встала и посмотрела на дверь. За ней слышались топот и крики: на помощь хозяину спешили верные псы. Подхватив с пола два пистолета, я кошкой скользнула к двери и замерла в двух шагах от нее в ожидании, держа оружие наготове. Еще мгновение, и дверь распахнулась. Вбежали трое, все с пистолетами, и, так же, как бежали, начали падать друг на друга, сраженные пулями. Три человека — три пули. Вытащив торчащий изнутри ключ, я вышла в коридор, заперла дверь, а ключ спрятала под ковер, чтобы Стекольщик, если очнется раньше времени, не смог сбежать. Сирена все еще продолжала противно визжать на весь дом, и со всех сторон слышались приближающиеся крики и топот. Я не стала дожидаться и пошла по коридору, держа в каждой руке по пистолету. Замирая от боли и страха, я наблюдала за собой, бессильная что-либо изменить. Дальше речь уже шла не обо мне, а о Пантере, поэтому я просто перескажу то, что видела на кассетах — ибо это была не я…

Глава 10

К шести утра все было кончено. Замок Стекольщика напоминал парижскую Бастилию после штурма. Все вокруг было залито кровью и усыпано телами охранников. Пантера не пожалела даже собак — она разорвала бультерьеров на части голыми руками. После этого, обезумевшая от крови и запаха смерти, потерявшая в схватках всю свою одежду, кроме тонкой полоски трусиков, вся израненная, с двумя пулями в левом плече и боку, она еще два часа бродила по замку и хозяйственным пристройкам, выискивая живых. И, только убедившись, что приказ хозяина выполнен полностью, логово уничтожено, пошла наверх, в комнату Стекольщика. Уже подойдя к двери, она вдруг услышала шорох. Едва различимый, почти неслышный, как дыхание бабочки, но все же это был шорох. Она тут же напряглась и повернула голову в ту сторону, откуда донесся звук. И только теперь увидела еще одну дверь, почти в самом конце этого коридора, куда она почему-то не заглядывала, посчитав, наверное, что в этом крыле находится только комната Стекольщика. Она метнулась туда и приникла ухом к двери, хищная и осторожная. Шум больше не повторялся. Она нажала ручку двери и попробовала открыть. Заперто. Она постучала, пытаясь определить толщину двери, и довольно осклабилась. У, зверюга… Дверь здесь была не дубовой, как у хозяина, а попроще и потоньше. Когда-то я прошибала такие двери ударом пальцев. Пантера умела это делать так же, как я. Примерившись, она всадила растопыренные пальцы обеих рук в самую середину двери. Послышался треск ломаемых досок, полетели щепки, и руки ее провалились внутрь. Нащупав с той стороны замок, она открыла его и, толкнув дверь, впрыгнула в комнату. Дрожащий от страха доктор сидел в дальнем углу между шкафом и увешанной мониторами стенкой и трясущимися руками держал перед собой скальпель. Бедняга видел и слышал те душераздирающие предсмертные крики, которые разносились по замку в эту кошмарную ночь, и был совершенно седым, хотя еще вечером волосы его были темные.

— Не подходи ко мне!!! — вскрикнул он. — Я знаю, кто ты!

Пантера остановилась около него и начала разглядывать, как разглядывают таракана, которого не знают, за что ухватить, чтобы вытащить из щели и раздавить. Слова врача ее совершенно не тронули. Воспользовавшись возникшей паузой, тот начал быстро выкрикивать ей в лицо:

— Я не сразу понял, кто ты, когда увидел тебя там, внизу, но теперь я узнал эти симптомы! Это дело рук Мамонтова, я знаю, знаю, слышишь?! Тебя еще можно спасти! Он зомбировал тебя, негодяй! Ты — зомби, слышишь?! — Доктор, видя, что его слова не достигают цели, начал плакать, по сморщенным щекам потекли слезы, но он все еще не оставлял надежды, и я молила Бога, чтобы он докричался до атрофированных мозгов Марии, ибо от этого зависела и моя жизнь. — Я могу спасти тебя, у меня есть противоядие! Услышь же меня, девочка, умоляю тебя, я помогу тебе вернуться к жизни! Тебе нужен только один укол! Позволь мне его сделать, прошу тебя! Не нужно меня убивать, иначе ты погибнешь и сама!

Пантера, немного послушав с тупым недоумением, затем отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и начала искать глазами подходящий предмет, которым бы можно было придавить забившееся в угол жалкое существо с острым скальпелем в руке. Мои великолепные туфли-томагавки были растерзаны в эту ночь в клочья, и их куски были разбросаны по замку или торчали в телах охранников. Остались лишь когти на пальцах рук, но бросить ими в визжащего доктора было нельзя. Не найдя ничего поблизости, она повернулась спиной к доктору и начала осматривать комнату.

Доктор, увидев, что Пантера на него не смотрит, быстро вытащил из нагрудного кармана рубашки небольшой шприц, юрко вынырнул из-за шкафа, бросился на спину Марии и вонзил иглу ей в шею, почти в то самое место, куда до него колол ее Мамонтов. Не знаю, что случилось с Пантерой, может, слишком устала, но только она, к счастью, не смогла среагировать вовремя: мужественный доктор успел выдавить содержимое шприца. А вот дальше бедняге уже не повезло. Разъяренная Пантера повернулась к нему и одним ударом отбросила его хлипкое тело к стене. Тот шмякнулся о нее головой, свалился на пол и затих. Она с яростным рычанием прыгнула на него, намереваясь разорвать в клочья, но тут силы изменили ей, она вдруг потеряла равновесие, судорожно дернулась и замертво свалилась рядом со своим поверженным спасителем…

Глава 11

Все остальное я уже помнила сама. Первое, что я почувствовала, когда пришла в себя, это страшную боль во всем теле. Она ломала меня на дыбе, крутила в камнедробилке, рвала щипцами и резала на части раскаленными серпами. Я открыла глаза. Боже, какое это, оказывается, счастье — иметь возможность открыть глаза! Мало того, можно еще пошевелить рукой или ногой, сказать что-то и тебя услышат — в общем, нет ничего лучше, чем собственное тело, пусть даже очень больное. Не понимаю, почему некоторые души так стремятся побыстрее освободиться от своей плотской оболочки? Это ведь самый настоящий абсурд. Я подняла голову. Все было как и прежде. Доктор полулежал у стены, а я рядом с ним лицом вниз. Странно, но сверху все выглядело совсем по-другому. Память моя работала четко, я сразу все вспомнила и попыталась ощутить в себе присутствие той самой страшной и совершенно чуждой мне Марии, за которой я наблюдала в течение нескольких последних ужасных часов. Но ничего не ощутила, все было как прежде, я была самой собой и вполне сносно соображала. Какой все-таки молодец этот доктор. Жаль только, что умер…

— О Господи, как больно… — услышала я сдавленный стон и, повернувшись, с изумлением увидела, что доктор, сморщившись от боли, держится рукой за затылок.

Вдруг он вскинул голову, и наши взгляды встретились. В его глазах отразились сразу и страх, и недоумение, и чисто профессиональное любопытство.

— Ты-ы… как? — боязливо спросил он, ожидая, видимо, что я сейчас брошусь на него и добью.

— Спасибо, доктор, — улыбнулась я как можно приветливее, сразу забыв о своей боли. — Вы самый чудесный доктор на свете.

Радостный вздох облегчения вырвался из его груди, а по щекам побежали счастливые слезы.

— Значит, мне удалось, — всхлипнул он. — И ты меня теперь не убьешь?

— Нет, теперь уже нет, — рассмеялась я, поднимаясь и садясь на полу рядом с ним. — Я вообще-то простая, скромная девушка, а не убийца.

— Постой, постой. — Он нахмурился и недоуменно всмотрелся в мое лицо. — Ты что, все соображаешь?

— Да, а что? — удивилась и я.

— Но… этого просто не может быть, — пробормотал он ошеломленно. — Это просто невероятно.

— А в чем дело-то, док? — От его слов мне стало страшно.

— Как это в чем?! — Он дернулся, но тут же скривился, схватившись за затылок. — Проклятье! Чертова стена… Послушай меня, прости, не знаю твоего настоящего имени…

— Мария.

— Так вот, Мария, после того, что с тобой сделали, ты могла или умереть, или на всю жизнь остаться умалишенной — другого, увы, не дано. Твое сознание было полностью и необратимо подавлено воздействием зомбирующего препарата. Поверь, это тысячу раз доказанный научный факт: клетки мозга не восстанавливаются.

— Значит, наука ошибалась, — улыбнулась я.

— Это исключено, — упрямо заявил док.

— Скажите, — осенило меня, — зачем же вы тогда сделали мне укол, если шансов на спасение у меня не было?

— Извини, девочка, — он стушевался, — но прежде всего я хотел спасти себя. Я ведь знаю, что обычными методами зомби остановить невозможно. Ты бы убила меня…

— Понятно. А что, я действительно была… настоящей зомби?

— Самой натуральной. Мамонтов просто подвел научную основу под допотопные методы зомбирования, известные в некоторых африканских племенах. И, к сожалению, добился кое-каких результатов.

— Он что-то еще говорил о киборгах, сверхчеловеках и прочей ерунде. Неужели они и этого добились?

Снисходительная улыбка появилась на лице доктора.

— Конечно, нет. Просто некоторые ученые имеют слабость иногда пофантазировать, а Мамонтов — очень слаб в этом отношении. Но давай вернемся к тебе: что ты там говорила об ошибке? Тебе известно нечто большее, чем всей мировой науке?

— Увы, я далека от науки, — вздохнула я. — По крайней мере была до сих пор. Но, похоже, скоро стану светилом. Скажите, что будет, например, если во время зомбирования сознание человека будет находиться вне тела? Или часть его…

— Вне тела? Ну, не знаю, — задумался он, — таких опытов, насколько мне известно, еще никто не проводил.

— Тогда считайте, что первый опыт уже есть и он прошел удачно.

— Значит, вот почему ты все помнишь? — Его глаза уважительно заблестели. — Ведь, по идее, ты сейчас вообще не должна ничего помнить из того, что творила этой ночью. Ты очень странная девушка…

— Не более, чем любая другая. — Я с трудом поднялась сначала на карачки, а потом и на ноги. — Ладно, доктор, у меня тут небольшие проблемы со здоровьем, — посмотрев на свое окровавленное тело, я с трудом улыбнулась. — Не могли бы вы как-нибудь помочь? Вы ведь врач.

— Да-да, конечно, — засуетился он, поднимаясь. — Идемте ко мне в операционную. Я смотрю, у вас два пулевых ранения и множество колотых, рваных и резаных.

— Идемте. А пока вы будете меня латать, я с удовольствием выслушаю ваш рассказ о том, что же здесь, в конце концов, творится.

— Кстати, — он вдруг замялся, — там… — он кивнул на дверь, — там никого не осталось?

— Только Стекольщик. Чудовище, в которое меня превратил Мамонтов, убило всех. Вы уж извините…

— Да что вы, я ведь все понимаю, — усмехнулся он. — Да и потом, этой банде негодяев давно было пора отравляться в ад, где ей и место. А где Стекольщик?

Мы подошли к двери с головой льва вместо ручки, я достала из-под ковра ключ и открыла. Мы вошли. Стекольщик уже пришел в себя, но с головой у него было явно не в порядке: он сидел на теле Виктора и тихонько смеялся, ковыряясь в носу изуродованной рукой, на которой остался только мизинец. В другой он держал то, что осталось от сердца Алексея. Нас он даже не заметил. Док, не обращая внимания на трупы охранников, подошел к нему, помахал ладонью перед глазами и, посмотрев на меня, удовлетворенно произнес:

— За что боролся, на то и напоролся, голубчик. Туда ему и дорога. Может, его усыпить, как думаешь?

— Нет, он мне еще нужен.

— Зачем?

— У меня еще есть пара незавершенных дел на сегодня. Так что вам придется поторопиться.

— С такими ранами?! — ужаснулся он. — Да я удивляюсь, как вы вообще на ногах держитесь, голубушка! Два месяца постельного режима и ни днем меньше!

— Разберемся, док. Идемте, у вас только час времени на все про все…

Закрыв Стекольщика, мы прошли в операционную. Правда, Пантера в поисках живых там все перевернула вверх дном, но док, которого, как выяснилось, звали Александр Николаевич Каширин, быстро привел все в порядок, уложил меня на стол, приготовил инструменты и начал исцелять мою порядком покалеченную плоть без всякого наркоза и анестезии, ибо я уже боялась всех этих уколов и препаратов, как чумы.

— Ну, так я слушаю, — напомнила я ему. — Вы обещали все рассказать.

— Эх, голубушка Мария, — вздохнул он, пытаясь ухватить кончиками пинцета застрявшую в моем плече пулю, — боюсь, чтобы все рассказать, понадобится беспрерывная двадцатичетырехчасовая операция на вашем теле.

— А вы конспективно.

— Ну что ж, попробую. В данный момент в России существует несколько подпольных синдикатов, которые специализируются на различного рода медицинских исследованиях, запрещенных всеми нормами международного права. Направления у всех разные, но цель одна: заграбастать побольше денег, не важно, какой ценой. Во всех цивилизованных странах за это давно бы упекли в каталажку или даже повесили, а у нас, в нашем бардаке, в этой мутной, будь она проклята, воде реформ, можно выловить любую рыбку. В том числе и эту. К тому же от советских времен осталась масса незавершенных, уникальных в своем роде исследований, на которые теперь нет денег. Их дорабатывают сейчас нелегально и продают за рубеж…

— Короче, док.

— Прости. В России сейчас самый дешевый рынок ученой рабсилы, если можно так выразиться. Многие светлые умы оказались на улице, сидят без работы и готовы на все, лишь бы прокормить свои семьи. Негодяи со всего мира этим пользуются. Находят здесь людей типа Стекольщика или того же Николенко, а те уже открывают фирмы, набирают персонал и обеспечивают бесперебойную работу, заставляя ученых пахать в своих частных лабораториях. Методы у них известные — уголовные. Деньги на исследования поступают из-за рубежа, суммы крутятся просто бешеные. Причем сами ученые зачастую понятия не имеют о том, на кого в действительности работают. Они находятся в совершенно зависимом положении от своих хозяев, их держат на поводке страха за жизнь родных или свою собственную. Кстати, я тоже один из таких бедолаг. Стекольщик — один из самых крутых и жестоких воротил этого бизнеса. Все синдикаты конкурируют между собой, воруют друг у друга идеи и ученых, не гнушаясь при этом ничем, вплоть до убийств и открытых нападений на лаборатории. Вот потому у них такая мощная система безопасности — друг друга боятся. Тебе не больно?

— Бывало и хуже. Откуда вам столько известно, док?

— Я ведь личный врач Стекольщика, не забывай. Он меня вообще за человека не считал, думал, что подчинил полностью, как собаку. Поэтому не стеснялся говорить в моем присутствии о своих делах. Допустим, я ставлю ему горчичники, а в это время к нему приходят посетители…

— А сбежать не пробовали?

— Сбежать? — Он горько усмехнулся. — Что толку бежать, если тогда погибнут самые близкие мне люди, ради которых я, собственно, и живу. Нонсенс. Я краем уха слышал, что на днях тут один уже попытался сбежать, прихватив с собой образец запрещенных препаратов. Но его поймали. Кстати, он из лаборатории Крутицкого.

— Но при нем никаких образцов не было! — невольно воскликнула я.

— А тебе это откуда известно? — удивленно поднял он брови.

— Да так, — спохватилась я, — тоже краем уха слышала.

— Ну, не хочешь говорить — не надо. Я привык не задавать лишних вопросов — себе дороже.

— А я привыкла задавать их. Где вы взяли антизомбин, док?

— Стекольщик дал, — ответил он просто. — Как уж он его добыл — не знаю. У него везде свои шпионы. Он держал этот препарат для себя, на всякий случай. Сказал, что если Николенко попытается его зомбировать, то я должен буду вколоть ему эту штуку. И описал мне симптомы, которые появляются у зомби. Осторожный был волк, матерый, но смерти очень боялся и болезней тоже. В результате у меня имеются практически все противоядия от изобретенных в частных лабораториях препаратов.

— А правда, что он убил друга Николенко в Ташкенте?

— Во-первых, у этих людей нет таких понятий, как дружба. Человек человеку волк — вот их главная мораль. А во-вторых, насколько мне известно, ташкентскую лабораторию уничтожил сам Николенко. Другое дело, что Стекольщик постоянно выкрадывал у него лучших ученых и продавал в другие лаборатории. Этого Николенко ему простить не мог и уже несколько раз пытался до него добраться, но безуспешно. С тобой ему просто повезло… Ну, вот и все, Мария, я закончил. — Он отошел от стола и осмотрел результаты своего труда. — Кажется, получилось неплохо. Осталось перебинтовать.

— Вот этого не надо, док! — воспротивилась я. — Мне понадобится свобода действий. Нельзя ли как-нибудь пластырями обойтись?

Тоскливо посмотрев на меня, как на совершенно безнадежного человека, он вздохнул и пошел к шкафу за пластырями. Затем вышел из комнаты и вскоре вернулся, Держа в руках видеокассеты.

— Посмотри, что тут вытворяла, Мария, пока я буду тебя долечивать. Думаю, тебе это будет небезынтересно.

— Что это? — удивилась я.

— Это записи, сделанные этой ночью охранными видеокамерами.

Через полчаса, отмытая от крови, вся залепленная тампонами и пластырями, испачканная йодом и какими-то мазями, одетая в мужские брюки и рубашку, которые подарил мне доктор, босая, я ехала в темно-синем «Мерседесе» в сторону лаборатории Николенко. Одежда закрывала все пластыри, лицо мое, как всегда, оставалось почти нетронутым, и никто бы не смог сказать, увидев меня, как я прожила эту дикую ночь. Рядом со мной с перевязанной рукой и безумным взглядом сидел Стекольщик.

Глава 12

Николенко ожидал нас у самой проходной. По его лицу было видно, что прошедшая ночь была не самой лучшей в его жизни, что он немало попереживал и понервничал, но в целом был вполне здоров. Впрочем, я не сомневалась, что это ненадолго.

— Ну? — спросил он, когда я, как сомнамбула, вышла из машины и уставилась на него невидящим взглядом.

— Я все сделала, хозяин, — монотонным голосом ответила я. — Вот ваш Стекольщик.

Лицо его нервно дернулось, он махнул рукой, и какие-то люди начали грубо вытаскивать сумасшедшего Стекольщика из машины. Когда его поставили перед Николенко, тот принял небрежно-презрительную позу и выдал:

— Ну что, говнюк, теперь ты понял, кто в этом доме хозяин?

Стекольщик засопел, запустил в нос палец и начал там усердно ковыряться, с интересом разглядывая сверкающие лаком ботинки Николенко. Торжествующая улыбка постепенно начала сползать с лица победителя, он недоуменно глянул на меня и, стиснув зубы, произнес:

— Мария, немедленно доложи мне, что здесь происходит?

Я стояла около него с самым глупым видом, на какой была способна, повернулась к Стекольщику, пожала плечами и сказала:

— Я привезла то, что от него осталось. Но он жив.

Николенко еще раз глянул в безумные глаза Стекольщика. Гнев на мгновение овладел им, он дернулся, как будто хотел ударить ненавистное ему существо, но потом все же взял себя в руки и процедил охранникам:

— Ладно, тащите его в крематорий. — Он посмотрел на мою одежду. — Что за маскарад, Мария?

— Не могла же я приехать сюда голой.

— Было бы неплохо, кстати, — нервно скривился он. — Ты всех убрала?

— Всех, хозяин.

— Никто ничего не видел?

— Никто.

— Ну ты даешь. — Он покачал головой, разглядывая меня. — Что ж за Пантера в тебе сидит? Хотел бы я сам такую иметь…

— Что делать дальше, хозяин?

— Жди здесь. Сейчас приведут твоего босса и эту девчонку. Отвезешь их в свой офис и сразу же позвонишь в милицию. — Он посмотрел на часы. — Тебе осталось жить два часа. Запомни — когда начнешь покрываться струпьями, скажешь, что подцепила эту заразу в особняке Стекольщика. Впрочем, может так случиться, что ты даже сказать ничего не успеешь. Все бумаги уже подготовлены, возьмешь их с собой. Твой Родион, — он хмыкнул, — написал их собственноручно. Там детально описано, как вы выслеживали Стекольщика и как решили убить его, потому что не видели иного выхода, как спасти отца этой Вики. Девчонка вам понадобится как наводка. Труп ее папаши мы подкинем в особняк Стекольщика, и все сойдется само собой. Ну скажи, Мария, разве я не гениален? — Он самодовольно усмехнулся и полез за сигаретами.

— Не мне судить, хозяин.

— Слушай, как же ты их всех замочила? До сих пор поверить не могу. Знаешь, сначала я хотел послать своих людей, чтобы понаблюдали со стороны, но потом решил не рисковать: вдруг кто-нибудь увидит, и сразу станет ясно, кто тебя послал. Но мне жутко интересно. У него ведь такие бойцы…

— Пантера разорвала их на части, хозяин, — обыденным тоном ответила я.

— На части? — Он потер рукой лоб. — Надо же… Ну и славненько, ну и ладно. Он давно напрашивался на неприятности. Господи, какой же я молодец…

В этот момент в дверях проходной показался мой босс. Его вели под руки двое здоровенных охранников. Вернее, даже не вели, а несли. Кровь застыла в моих жилах, когда я увидела эту сцену. Очки его были разбиты, но еще еле-еле держались на носу, кудрявая шевелюра стояла дыбом, джинсы и рубашка были чем-то испачканы, он весь извивался, как в безумном танце, ноги заплетались, но больше всего меня испугала его улыбка. Это была улыбка идиота. Полного. Вдобавок ко всему он еще и напевал:

— Через две, через две зимы, через две, через две весны…

Лицо при этом у него было таким счастливым, словно через две зимы, после тридцатилетнего ожидания, он должен был получить трехкомнатную квартиру в новостройке. Меня передернуло, и я с трудом взяла себя в руки. Вслед за ним вывели Вику. Девушка была все в том же своем сарафане, немного помятом, но целом, прически на ней не было, были только торчащие во все стороны космы, глаза ее, остекленев, смотрели в никуда, а губы судорожно кривились, словно она хотела что-то выговорить, но никак не могла это сделать. Ее тоже вели под руки двое дюжих головорезов.

— А вот и твое начальство, — радостно осклабился Николенко. — Принимай. Как говорится, передаем из рук в руки. Видишь, как я и обещал, они уже готовы к употреблению. — Он посерьезнел. — Сейчас ты отвезешь их в свой офис, Родиона посадишь в его кабинет, девчонку — в приемную. А сама позвонишь в милицию и скажешь, что только что совершила убийство по приказу своего босса.

Ему протянули синюю кожаную папку, он взял ее, взглядом отослал подчиненного и протянул папку мне.

— Это положишь на стол Родиону.

— Сделаю, хозяин.

Он вдруг пристально посмотрел на меня, сделал шаг назад и недоуменно проговорил:

— Что-то в тебе изменилось, Мария. Не могу понять что. Такое ощущение, будто у тебя появился ум. Этого не должно быть.

Я сделала вид, что не услышала, и, как робот, произнесла:

— Вы правы, хозяин.

— Я прав? — Он поднял брови. — Да я всегда прав, черт возьми! Кто бы сомневался. И ты, тупорылая сучка, не можешь судить, кто прав, а кто нет! Бери своих придурков и уезжай отсюда к чертовой матери. Марш!

— Как скажете, хозяин. А где Валентина?

Николенко нахмурился и сухо бросил:

— Я тебя обманул. Нет у нас твоей Валентины.

И, круто развернувшись, быстрым шагом пошел к проходной. У меня отлегло от сердца: значит, они ее не взяли! Я даже чуть не подпрыгнула на радостях, но вовремя спохватилась и пошла к машине, куда уже усадили моего спятившего босса и несчастную девочку.

…Примерно минут через сорок мы были в нашем родном офисе. В приемной нас уже поджидал бледный и взволнованный доктор Каширин. Увидев, до какого состояния довели Родиона и Вику, он схватился за голову и издал нечленораздельный звук, в котором явственно слышался ужас. Затем пробормотал:

— Изверги, нелюди, что ж они творят-то. Хорошо еще, что их не зомбировали, как тебя, а просто накачали кое-какими препаратами.

И полез в свой чемоданчик; в нем он привез все противоядия, которыми снабдил его Стекольщик. Пока он хлопотал над пациентами, в кабинете босса раздался звонок. Это был Дима.

— Господи, разве вы не в тюрьме?! — невольно вырвалось у меня.

— Где?! — в свою очередь опешил он. — С какой это стати мне быть в тюрьме?

— А мне сказали, что…

— Не верь никому, кроме своего босса, — строго проговорил он. — Кстати, где Родион?

— Здесь. Его лечат.

— Он что, заболел?

— Да, сошел с ума — его нашпиговали какими-то транквилизаторами, или анаболиками, или еще Бог знает чем.

— О Господи… — ошарашенно проговорил Дима. — Я срочно выезжаю. Все расскажешь на месте. Кстати, Валентина со мной. Я, когда понял, что дело серьезное, забрал ее из больницы. С ней все нормально…

— Я так и подумала. Только захватите с собой дивизию спецназа. А еще лучше армию. И ордер на обыск…

Глава 13

К вечеру, когда Родион еще даже не пришел окончательно в себя, с Николенко уже было покончено. Увидев меня в добром здравии, он чуть сам не сошел с ума и не стал ни о чем спорить. В лабораториях его фирмы и подвальных помещениях омоновцы обнаружили несколько десятков измученных препаратами человек. Все охранники были арестованы, доктора и ученые задержаны до выяснения обстоятельств, а в печи крематория нашли полуистлевшие человеческие кости. Было такое ощущение, что мы находились не в столице цивилизованной России, а в самом настоящем аду, где царят лишь насилие и зло. Такое, пожалуй, творили только эсэсовцы, когда проводили запрещенные опыты над узниками концлагерей. Все препараты из лабораторий были доставлены на экспертизу в Академию наук. Разгром шайки Стекольщика списали на бандитские разборки. Фирму Крутицкого тоже перевернули вверх дном, и Дима сказал, что вышел на след еще нескольких подобных «лабораторий». Впрочем, нас это уже никоим образом не касалось.

Но самое интересное, что наконец-то удалось выяснить тайну пришедшего к нам покойника. Оказывается, несчастный ученый, не видя другого способа вынести через проходную, где всех тщательнейшим образом обыскивали, образец запрещенного препарата, поступил следующим образом. Он отпросился у Крутицкого на пару часов домой, якобы для того, чтобы попрощаться с дочерью. Крутицкий, будучи совершенно уверен, что тот никуда не денется, ибо за ним будут следить по радиомаяку, разрешил. Тогда ученый ввел препарат себе в вену и поехал к нам, даже не подозревая, что за ним следят. Когда охранники увидели, что он направляется в прямо противоположную от своего дома сторону, они бросились в погоню и настигли его в нашем дворе. Вернее, не его, а «жучок», который тот выбросил из кармана. Таким образом, Беликов, рискуя жизнью своей и дочери, привез нам в своей крови доказательства одного из самых жутких преступлений последнего времени. Видимо, он не рассчитал дозу или препарат оказался слишком сильным, но он умер, так и не успев ничего нам рассказать. Вике, чтобы не расстраивать ее и без того сильно поврежденную нервную систему, мы с боссом ничего не сказали: кто знает, как бы она отреагировала на то, что ее любимый отец подставил ее под удар, желая спасти человечество от грядущей гибели? В конце концов, каждый человек, как бы тяжело и трудно ему ни было, должен иметь право на выбор. Беликов поступил вот так. И нужно ли его судить за это? Лично я не могу решить для себя этот вопрос до сих пор…