Однажды в Америке

Глава 1

Косой Хайми взволнованно перегнулся через парту. Его голубые глаза смотрели в разные стороны. Он был настойчив и серьезен. Его голос звучал подобострастно.

– Эй, Макс, послушай, Макс. Ты слышишь меня, Макс? – шептал он просящим тоном.

Большой Макси бросил взгляд на учительницу, старую Булавку Монс, которая грозно сидела за столом далеко впереди, во главе нашего седьмого класса. Он положил на колени обернутый в бумагу роман и с раздражением посмотрел на Косого. Взгляд у него был острый и прямой; он вел себя спокойно и уверенно. В его голосе звучало пренебрежение.

– Почему бы тебе просто не читать книжку и помалкивать?

Он поднял с колен свой вестерн и пробормотал: «Вот задница».

Получив такой выговор, Косой посмотрел на Макси с болью и упреком. Он обмяк, надулся, чувствуя себя обиженным. Макси с добродушным юмором разглядывал его поверх книги.

Смягчившись, он прошептал:

– Ладно, Косой, что ты там хотел сказать?

Косой колебался. Отповедь Макси немного остудила его пыл. Это было видно по тому, что его глаза снова обрели нормальный фокус.

– Не знаю. Я просто подумал, – сказал он.

– Подумал? О чем? – Макс начал терять терпение.

– Как насчет того, чтобы сбежать из школы, отправиться на Запад и присоединиться к Джесси Джеймсу и его шайке?

Большой Макси посмотрел на Косого с глубоким отвращением. Он не спеша вытянул под маленькой партой длинные ноги. Лениво закинул за голову большие мускулистые руки, оказавшиеся высоко над затылком. Зевнул и слегка толкнул меня коленом. Он сказал тоном всезнайки, цедя слова сквозь зубы:

– Эй, Лапша, ты слышал, что прокудахтал этот цыпленок? Ты слышал? Как можно быть таким тупицей? Сделай одолжение, объясни ему. Господи, ну и олух!

– Таких еще поискать, – согласился я. Наклонившись к Косому, я сказал с привычной усмешкой превосходства: – Пораскинь своими мозгами. Все эти парни уже умерли, давным-давно.

– Умерли? – подавленно переспросил Косой.

– Конечно, умерли, дурень, – подтвердил я презрительно.

Он расплылся в притворной улыбке.

– Ты все знаешь. У тебя есть башка на плечах. Правда, Лапша? – Он издал угодливый смешок. Я проглотил эту лесть. Он сделал ее еще грубее. – Ты умник, вот тебя и прозвали Лапшой[1]. Верно, Лапша?

И он снова рассмеялся тем же заискивающим смехом.

Я с напускной скромностью пожал плечами и повернулся к Максу:

– А что еще ты ожидал от этого тупоголового Косого?

– Чего он ожидал от Косого? – вмешался крепыш Патси. Он сидел с другой стороны от Макса.

Мисс Монс бросила в нашу сторону предупреждающий сердитый взгляд. Мы не обратили на нее никакого внимания.

Патси вызывающим жестом откинул с кустистых бровей черные густые волосы. Оттопырив уголок верхней губы, он издал фырканье, означавшее у него крайнюю степень пренебрежения. Потом спросил намеренно отрывистым и грубым тоном:

– Что еще сморозил этот олух?

Коротышка Доминик, сидевший рядом с Косым, вызвался ответить. Он произнес тонким голоском:

– Он хочет отправиться на Запад и присоединиться к шайке Джесси Джеймса. Он хочет скакать на лошадке.

Доминик покачался вверх-вниз, держа в одной руке воображаемые поводья. Другой рукой он шлепал себя по толстому боку.

– И-го-го, Косой, и-го-го! – дразнил Доминик. Он поцокал языком.

Мы все вчетвером присоединились к этой игре, цокая языками и подскакивая на своих местах.

– Тише. Старый боевой топор, – шепнул Патси.

Словно темное облако, несущееся по ясному небу, по проходу двинулась огромная взъерошенная фигура. На ее гигантских боках клубились складки черной юбки, подколотой английскими булавками. Она грозно нависла над нами.

– Вы… вы… никчемные лодыри… чем вы тут занимаетесь?

Косой быстрым движением спрятал книгу за спину. Мисс Монс распирало от ярости. Ее щеки пылали от гнева.

– Вы… вы… хулиганы! Вы… вы… бандиты! Вы… вы… нищее отребье, читающее всякую дрянь! Немедленно отдайте мне эту грязную книжонку. – Она сунула руку под нос Макси.

Тот неторопливым и нахальным жестом сложил вестерн и положил его в задний карман.

– Сейчас же отдайте мне книгу! – Она в бешенстве топнула ногой.

Макс одарил ее сладкой улыбкой.

– Поцелуйте меня в точес, дорогая учительница, – сказал он на четком идиш.

Судя по выражению ее лица, она догадалась, какую именно часть тела Макс предлагал ей поцеловать.

На долю секунды класс замер в оцепенении. В комнате слышалось только астматическое дыхание, вырывавшееся из малиновых щек учительницы. Потом по партам пролетел подавленный смешок. Она резко развернулась на шум, задыхаясь от негодования. Одно мгновение мисс Монс в угрожающем молчании разглядывала класс. Потом направилась назад к столу, разгневанно покачивая на ходу мощными бедрами.

Доминик хлопнул левой ладонью по правой вытянутой руке: оскорбительный итальянский жест.

– Гола Тэй, старая Булавка! – крикнул он ей в спину.

Патси хлопнул Доминика по спине и хихикнул:

– У тебя слишком маленький; ей нужна ручка от швабры.

Макси издал губами громкий непристойный звук. Весь класс радостно заревел. Мисс Монс стояла у стола, наблюдая за этой буйной сценой. Ее трясло от ярости. Однако через минуту она взяла себя в руки. Ее гнев излился спокойной ледяной горечью. Она прочистила горло. Класс затих.

– Вы, пятеро оболтусов, виноваты в этом беспорядке, и вы получите по заслугам, – сказала она. – Мне уже второй год приходится терпеть вас, грязных мальчишек из Ист-Сайда, и ваши грубые выходки. Никогда, за всю свою учительскую карьеру, я не встречала таких мерзких маленьких бандитов. Впрочем, нет, я ошиблась. – Она торжествующе улыбнулась. – Несколько лет назад у меня училось несколько таких бездельников. – Ее улыбка стала еще шире. – И вчера в вечерней газете я прочла о том, как замечательно кончили двое из них. Они были такие же головорезы, как вы. – Учительница драматическим жестом указала на нас. – И я предсказываю вам, что вы пятеро в свое время закончите карьеру точно так же, как они, – на электрическом стуле!

Она села, улыбаясь нам и довольно кивая.

Патси проворчал:

– Она говорит о Левше Луи и Даго Фрэнке.

Макси сплюнул сквозь зубы.

– Пара тупых придурков, вот они кто! – Он повернулся ко мне. – Этот Левша Луи, он и вправду был твой дядя, Лапша?

Я с сожалением покачал головой. Я бы мог гордиться таким родственником.

– Нет, он был всего лишь другом моего дяди Абрахама, которого его друзья выбросили из лодки, когда они промышляли контрабандой бриллиантов.

Макси кивнул.

Учительница вынула тяжелые медные часы из складок черной юбки.

– Слава богу, до звонка осталось пятнадцать минут, – сказала она.

Мисс Монс сидела за столом, глядя на нас с полуулыбкой, очень довольная, как бы предвкушая тот конец, который она нам предрекла.

Макси вытащил вестерн из заднего кармана. Он бросил на учительницу нахальный взгляд и развалился с книгой за партой. Остальной класс вернулся к своим занятиям.

Я скопировал беспечную позу Большого Макси и еще глубже сполз за парту, слушая в открытое окно знакомый гул нью-йоркского Ист-Сайда. Я погрузился в свою любимую игру, воображая, что доносившийся с улицы шум – это звуки расстроенной оперы. Резкий свисток регулировщика означал сигнал дирижера начинать. Постукивание лошадиных подков, скрип колес и громыхание повозок по булыжной мостовой сливались в ритмичный рокот оркестровых барабанов. Громкие гудки грузовиков и рожки легковых автомобилей звучали как духовые инструменты, вплетавшиеся в основную тему. Крики и плач детей напоминали печальную музыку скрипок, отдаленный гул трамваев превращался в низкий дрожащий звук контрабаса. Человеческие голоса, врывавшиеся в эту суматоху и окликавшие друг друга на всевозможных языках, изображали звучавший на заднем плане хор, а зычные возгласы уличного разносчика, расхваливавшего свой товар, могли сойти за арию ведущего мужского тенора. Весь этот музыкальный гам перекрывал режущий крик какой-то толстухи. Я сделал из нее примадонну с оперным сопрано. Она высовывалась из верхнего окна:

– Шлойми! Шлойми! Эй, Шлойми, не забудь зайти к бакалейщику и купить жирную копченую селедку!

Потом я представил себе гоблинов и ведьм, которые мчались верхом на этих звуковых волнах и на струйках уличной вони. Они скользили по запахам гниющего мусора из открытых баков, путешествовали по зловонию сточных труб, смешанному с крепкими кухонными ароматами, которые доносились из многоквартирного дома, и с едкой мочой из школьных туалетов во дворе. Они врывались в окно удушающими парами, эти омерзительные гоблины, испускавшие смердящие газы. Благодаря этой игре в моей памяти навсегда остались звуки и запахи улиц Ист-Сайда.

Через некоторое время я вернулся к реальности. Я поглядел на Большого Макси, Патси, Доминика и Косого Хайми, спрашивая себя, о чем они сейчас думают. Я представил себе всех нас верхом на лошадях, с шестизарядными кольтами в руках, спасающимися от преследования правительственного отряда. Вот было бы здорово, подумал я. Я рассмеялся – как у меня, Лапши, могут быть такие детские мысли. Через несколько месяцев будет бар-мицва, а я все еще забавляюсь глупыми мечтами, как Косой Хайми. Я рассмеялся над самим собой.

– Что смешного, Лапша? – Макс отложил свою книгу и взглянул на меня.

– Ничего, просто подумал кое-что.

Макс улыбнулся:

– И ты тоже? О чем?

– О Косом, вступающем в шайку Джесси Джеймса.

– Он полный придурок, этот Косой. Что толку иметь дело с парнями, промышляющими по мелким городкам. – Макс пренебрежительно хмыкнул. – Конечно, он был крутой, этот Джесси Джеймс со своей шестизарядной пушкой, но ты понимаешь, Лапша, что я хочу сказать: глупо заниматься грабежом на лошадях. Это старомодный стиль. Мы будем делать по-другому. – Макс вытер нос тыльной стороной ладони. – Мы возьмем в банке миллион баксов, а потом скроемся.

Доминик спросил:

– Миллион баксов на всех пятерых, Макс?

– Нет, на каждого. Что ты скажешь о миллионе баксов, Лапша? – Макс был очень серьезен.

– О миллионе? Мне это нравится, но, я думаю, и полмиллиона будет достаточно, а потом мы скроемся. Полмиллиона баксов – это очень много денег, Макси, – сказал я рассудительно.

– Может быть, для кого-то и полмиллиона – большие деньги, но что касается меня, то мне нужен миллион. – Макс посмотрел на нас с вызовом.

Я пожал плечами:

– Ну ладно, хорошо, мы остановимся на миллионе. Какая, к черту, разница?

– И мы скроемся, когда получим по миллиону? – спросил Патси.

– Да, мы скроемся, и поедем в Бронкс, и станем там большими шишками, – безапелляционно заключил Макс.

– Эй, ребята. – Косой наклонился к нам. – А миллион баксов – это сколько?

Макс взялся за голову:

– Как вам нравится этот вопрос? Парню уже тринадцать лет, а он спрашивает, сколько это – миллион баксов!

Доминик вмешался в разговор:

– Косой, дурень ты этакий, миллион баксов – это миллион баксов, вот и все.

– Да, я понимаю, – с готовностью улыбнулся Косой, – но все-таки, сколько это? Скажи мне, Домми. Сколько это тысяч?

Доминик почесал в затылке:

– Я думаю, что миллион – это десять тысяч долларов.

– О чем ты говоришь? Это гораздо больше, чем пятьдесят тысяч баксов, верно, Лапша? – ухмыльнулся Патси.

Я был горд собой. Я знал все ответы. Поэтому они и прозвали меня Лапшой. Я веско произнес:

– Это десять сотен тысяч баксов!

Пат робко улыбнулся.

– Да, так я и хотел сказать. – Чтобы скрыть свое смущение, он поскорей переменил тему: – Когда мы начнем собирать деревья для костра на день выборов?

Макси подумал, прежде чем ответить.

– Начнем собирать в это воскресенье.

Косой заволновался:

– В этом году у нас будет большой костер, как всегда, даже если Уилсон проиграет?

– Конечно. Разве у нас не всегда был самый большой костер во всей округе? Не важно, кто выиграет, Уилсон или Хьюдж, у нас все равно будет большой костер.

Прозвенел звонок; мы стали собирать учебники. Остальные ученики почтительно стояли в стороне, пока мы шли к двери. Мисс Монс встала. Она протянула руку, чтобы остановить меня, когда я проходил мимо.

– Вы! – сказала она повелительно.

– Кто, я?

Я был готов оттолкнуть ее в сторону. Макси встал рядом, чтобы оказать мне помощь.

– Да, вы, молодой человек. Мистер О’Брайен хочет поговорить с вами.

– Кто, директор? Опять? – спросил я обеспокоенно. – А за что?

– Не задавайте лишних вопросов, молодой человек. Просто отправляйтесь наверх.

Я повернулся к Макси:

– Подожди меня. Я схожу к директору и узнаю, что от меня хочет этот старый болван.

Макс проводил меня к лестнице:

– Мы будем рядом, если тебе понадобится помощь. Мы ворвемся в кабинет и вышвырнем старую задницу из окна.

– Не надо. Он в общем-то ничего, не такой уж плохой парень, этот О’Брайен.

– Верно, для директора он не так уж плох, – согласился Макс.

Он пошел прочь. Я подождал, пока Макси не скроется из виду. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я снимаю свою фуражку. Я робко постучал в дверь. Послышался приятный низкий голос:

– Входите, пожалуйста.

Я вежливо остановился в приоткрытой двери:

– Вы хотели меня видеть, мистер О’Брайен?

– Да, да, входите. – Его большое красное лицо приветливо улыбалось. – Входите и закройте дверь. Присаживайтесь, молодой человек, это не займет много времени. Я как раз смотрел кое-какие ваши письменные работы, они очень хороши, очень хороши. – Он взглянул на меня. Его брови нахмурились. – Но ваше поведение меня разочаровывает.

Директор снова склонился над бумагами.

Я сел напротив него, чувствуя себя не в своей тарелке. Через некоторое время он отодвинул кресло от стола и стал раскачиваться на нем взад-вперед, закинув руки за голову. Его проницательные голубые глаза блестели. Он смотрел на меня. Он думал о том, что собирался мне сказать. Мне все больше становилось не по себе. Внезапно он перестал раскачиваться и наклонился над столом. Выражение его лица стало строгим.

– Иногда я спрашиваю сам себя, почему я вами занимаюсь. Вероятно, потому, что вижу в вас кое-какие способности. Если судить по вашей успеваемости, вы – необычайно умный мальчик. И мне кажется, что я должен с вами поговорить… – Директор встал и начал расхаживать по комнате. – Не считайте сие еще одним школьным уроком. Это не так. Вам осталось провести в нашей школе всего несколько месяцев, так что ваше поведение, каким бы оно ни было, не имеет для нас большого значения, однако… – Он многозначительно поднял палец. – Ваше поведение здесь очень важно для вас, и только для вас. Этот момент может стать поворотной точкой в вашей жизни. Повторяю, не будь вы таким умным мальчиком, я вообще не стал бы тратить на вас время. Я не пытался бы объяснить вам, что путь, на который встали вы и ваши товарищи, ведет в никуда. Поверьте мне. – Директор говорил взволнованно и серьезно.

Я сидел и думал, предоставив ему вести беседу. Что он, этот старик, может знать о нас, ребятах? Ему уже почти сорок пять, и он стоит одной ногой в могиле. С другой стороны, этот ирландец совсем не плох. В качестве директора он лучший из всех, кто бывал в нашей дыре. Не то что последний старый ублюдок, который только и знал, что развешивать оплеухи.

Директор продолжал:

– Отчасти я виню в происходящем ваше окружение. Вы понимаете, что я имею в виду под этим словом?

На минуту я забыл, с кем говорю.

– Понимаю ли я, что такое окружение? – усмехнулся я презрительно.

Он рассмеялся:

– Да, да, я и запамятовал, что вас прозвали Лапшой, – вы все знаете.

Я осекся и переменил тон. Я пробормотал:

– Окружение? Вы имеете в виду Ист-Сайд?

– И да, и нет; в основном – нет. Многие, очень многие достойные люди родились и выросли в этом районе. – Он остановился и несколько секунд смотрел на меня внимательно. – Та последняя история, в которую попали вы со своими друзьями, – в чем там было дело? Зачем вы совершили это?

Я пожал плечами.

– Вы понимаете, о чем я говорю?

Я покачал головой. Я лгал. Мое лицо пылало. Откуда он об этом узнал?

– Вы знаете, о чем я говорю. – Его голос затвердел. – Посмотрите на меня, молодой человек, и давайте будем откровенны друг с другом.

Директор снова стал расхаживать по комнате. Я чувствовал себя как преступник на перекрестном допросе.

– Я говорю о кондитерской Шварца, которую вы со своими друзьями ограбили несколько дней назад.

Я готов был провалиться сквозь пол. Значит, директор знал. Ну и пошел он к черту.

– Вам известно, что, если бы не ваш рабби, не католический священник ваших друзей и не моя небольшая помощь в отношениях с городскими властями, вы все могли бы отправиться в исправительное заведение?

Я пожал плечами. Вот, значит, как он думает, этот болван. Он не знает, кто на самом деле вытащил нас из той передряги. Я раздумывал, не сказать ли ему, что все дело уладил дядюшка Большого Макси, владелец похоронного бюро? Он пошел к Монаху, гангстеру, а Монах пошел к местному лидеру Таммани[2], и тот поговорил с судьей прежде, чем к нему успели обратиться рабби, священник или О’Брайен. Вся эта троица – полные придурки. Монах и местный босс – вот с кем надо иметь дело. У них все в руках – полиция, судьи, все.

– Я с вами говорю, молодой человек. Почему вы не отвечаете?

Я опять пожал плечами. Я не мог смотреть ему в глаза. Он продолжал расхаживать взад-вперед.

– Я вас спрашиваю, зачем вы это сделали? Для забавы? Ради денег? Родители дают вам карманные деньги?

– Иногда, если отец работает, – пробормотал я.

– А сейчас он работает?

Я покачал головой.

– Сколько раз мне повторять, что невежливо качать головой и пожимать плечами? Говорите, а не отвечайте мне телодвижениями. Потом вы всю жизнь не избавитесь от этой дурной привычки.

Я пожал плечами.

Он в отчаянии воздел руки.

– Ну хорошо… есть еще одна вещь, которую я хотел бы знать. – На мгновение он замялся. – Меня все время интересовало… разумеется, я не собираюсь вмешиваться в ваши личные дела, но я просто хочу знать, чтобы правильно действовать дальше… Почему вы и ваши друзья не пользуетесь возможностью получать бесплатные горячие обеды, которые выдают в школе? Я заметил, что вместо этого в обеденный перерыв вы с ребятами играете во дворе в баскетбол. Вы – хрупкого телосложения, и я думаю, что вам совсем бы не повредил горячий суп в середине дня. – В его доброжелательном тоне снова послышалось колебание. – Скажите, это не связано с тем, что вы называете «кошерностью»?

Я покачал головой:

– Нет. Кошерность для меня ничего не значит.

– Тогда почему? Мне просто хотелось бы знать.

Я ничего не отвечал; я только пожимал плечами.

– Бесплатные школьные обеды стоят городу больших денег и усилий, – продолжал директор, – но многие из детей, которые могли воспользоваться такой щедростью, этого не делают.

– Щедростью, – усмехнулся я.

– Да, щедростью, – повторил он. – Что не так с этими обедами?

– Суп, – сказал я иронически.

– Суп?

– Да, благотворительный суп, – пробормотал я.

– Хм… да, к сожалению, суп и хлеб – основные блюда, которые раздаются бесплатно, чтобы пополнить домашний рацион недоедающих детей в этих густонаселенных кварталах.

– Суповые школы, – сказал я презрительно.

Он грустно улыбнулся:

– Да, да, я уже слышал это раньше. Суповые школы. Ладно, давайте на время забудем о супе, хорошо?

Я кивнул.

– Вот и замечательно. Так на чем мы остановились? – спросил директор, улыбаясь. – Ах да, значит, ваш отец – один из тех, кому не повезло с работой?

Я кивнул. Он печально покачал головой. Потом сочувственно поцокал языком: «Цк, цк, цк». Я начал чувствовать себя неловко.

Директор глубоко вздохнул:

– Так вот почему вы собираетесь уйти из школы? И закончить на этом свою учебу? Вы хотите пойти работать и зарабатывать деньги, чтобы помогать вашей семье?

– Да.

– Это очень похвально, но не лучше ли все-таки будет сначала закончить школу?

Я пожал плечами.

– Так да или нет?

Я снова пожал плечами.

– Послушайте. Я хочу помочь вам. И я помогу вам, если вы станете вести себя по-другому. Держитесь подальше от ваших опасных приятелей и продолжайте ходить в школу. Только благодаря учебе…

Я его перебил:

– Я не могу ходить в школу. Я должен работать. Мой отец безработный. – Я выпалил это с вызовом, на одном дыхании.

– Сколько времени ваш отец без работы?

– Сколько? Месяца три.

– Хм. – О’Брайен поскреб подбородок. – Вот что, у меня есть одна идея, и, по-моему, это как раз ваш случай. Вы достаточно умны и в целом имеете хорошие задатки… – Он опять заколебался. Подумав немного, прибавил: – Думаю, что при правильном руководстве вы все еще можете стать добропорядочным и достойным гражданином. Я обращусь в агентство социальной помощи и попрошу его заняться вами и помочь вашей семье, чтобы вы могли продолжать ходить в школу. Только не связывайтесь с дурной компанией. – На его лице появилась доверительная улыбка. Он думал, что решил проблему. В его голосе звучала радость. – Итак? Разве это не хорошее предложение? Они помогут вам, чтобы вы помогли самому себе. Вы сможете продолжить учебу и, если будете правильно себя вести, добьетесь успеха. Ведь вы хотите добиться успеха в жизни, не правда ли? А чтобы приобщиться к благам этого мира, вам нужно приобрести специальность. Я вижу, у вас есть способности к математике. Почему бы вам не продолжить образование и не стать бухгалтером или даже менеджером? Все, что вам нужно, это не плестись по жизни без всякой цели. Специальное знание – как острый нож. Оно поможет вам прорваться через все препятствия, которые жизнь воздвигнет на пути к вашей цели. К вашему успеху. Вы понимаете, о чем я говорю?

Я понимал, о чем он говорит, но притворился дурачком:

– Да, у меня будет большой ножик.

В первый раз О’Брайен вышел из себя.

– Черт бы побрал вашу тупость, – взорвался он. – Я думал, вы поняли, о чем я говорил.

Я пожал плечами. Я начинал испытывать раздражение.

– Итак? – Его голос зазвенел.

– Что? – Я сделал вид, что не понимаю.

Он уставился на меня. Я опустил глаза. Ирландец понял, что я знаю, о чем он говорит.

Разумеется, я знал, о чем он говорил. Директор хотел, чтобы я продолжал учиться в школе, расстался с Максом и упустил миллион баксов, которые мы собирались заработать грабежом, и все остальное. Он хочет, чтобы я получал помощь от социального агентства? Ха! Тогда все будут смотреть на нас свысока. Благотворительность, фи! Что хорошего в образовании? Я уже знаю все, что мне нужно. Я умею писать. Я знаю арифметику. Я могу читать. Я умный. Я работаю своей башкой. Поэтому-то меня и прозвали Лапшой. Потому что я умный. Да, у меня будет очень острый нож. Нож моих специальных знаний. О’Брайен стоял передо мной с суровым выражением лица.

– Я обращусь в агентство социальной помощи, чтобы оно помогло вам, и вы продолжите учебу. – Он сказал это утвердительным тоном.

Я встал. Я чувствовал себя героем, как Натан Хэйл.

– Я не хочу вашей благотворительности и не нуждаюсь в ней. Я ухожу из школы.

Он был чертовски хороший парень. Мне стало его жаль. Он заботился обо мне, обо всех ребятах.

– Ну ладно, хорошо, это все, сынок. – Директор похлопал меня по спине.

Я направился к двери. Потом повернулся и сказал:

– Так я смогу забрать свои бумаги?

Директор не ответил. Он просто смотрел на меня и безнадежно вздыхал.

Я настаивал:

– Они мне нужны, мистер О’Брайен.

Он печально кивнул:

– Вы их получите.

Мои друзья ждали меня внизу.

– Чего от тебя хотел этот старый идиот? – спросил Макси.

– Ничего особенного. В основном он говорил с самим собой. Хотел, чтобы я остался в школе.

Косой достал из кармана гармонику. Мы пошли вниз по улице, распевая песенку «Прощай, девочка из Кони-Айленда».

У Макси был приятный сильный баритон. Патси пел посредственным басом. Доминик все время срывался на фальцет, потому что у него ломался голос, а я считал, что у меня неплохой тенор. В любом случае, мы очень гордились своим уличным квинтетом.

Мы шли по улице и пританцовывали под музыку. Внезапно мы остановились, вытаращив глаза: перед нами стоял величайший человек в мире. В наших глазах он значил больше, чем для других детей Джордж Вашингтон. Этот человек смотрел прямо на нас.

– Привет, малышня, – сказал он.

Мы замерли в благоговении. Макси всегда был у нас самым смелым. Он ответил:

– Привет, Монах.

Да, это был Монах, самый крутой парень в Ист-Сайде, а по нашим представлениям – и во всем мире.

– Мне нужна от вас одна услуга, детки.

– Все, что скажешь, Монах, – ответил Макс.

– Ладно, пошли за мной. – Он махнул нам рукой.

Мы последовали бы за своим героем прямо в ад, стоило ему сказать хоть слово. Он привел нас в бар на Ладлоу-стрит, где за пенистым пивом сидела дюжина здоровенных парней.

Монах засмеялся и сказал им:

– Как вам нравится моя новая банда?

Они посмотрели на нас с улыбкой.

– Крутые парни, ничего не скажешь, Монах. Не хотите пивка, пацаны? – сказал один из них.

Это был первый раз, когда мы пили пиво. На вкус оно оказалось ужасно, но мы осушили все до дна, чувствуя легкое головокружение и большую гордость.

Монах Истмен объяснил нам, что он хочет. Мы получили по две бейсбольные биты и договорились встретиться с ним и его бандой в парке на Джексон-стрит. У шайки ирландцев было обыкновение наведываться в этот парк и беспокоить старых евреев, которые устраивали там собрания. Но теперь ирландцев ждал сюрприз, для чего Монах собрал самых главных людей со всего Ист-Сайда. Это была команда звезд бейсбола, и она состояла из самых крупных игроков обеих лиг. Кроме Монаха, здесь находились малыш Дроппер, Пулли, Эби Кочан, Большой Луи, Безумный Иззи – все крутые ребята.

Если бы Монах и его люди на глазах у всех потащились с битами в парк, их наверняка накрыла бы полиция и засекли ирландцы. Поэтому он и обратился к нам.

Монах и его ребята просочились в парк по одному, сделав вид, что друг с другом не знакомы. Они расселись по лавочкам вместе со своими старшими собратьями по вере, вынули из карманов еврейские газеты и зарылись в них с головой, так чтобы никто не мог их узнать. Мы стояли неподалеку и держали биты наготове. Ждать пришлось недолго. Мы увидели, как со стороны прибрежной части парка появились ирландцы – около пятнадцати дюжих парней с дубинками в руках.

Ближе всех к приближавшейся толпе оказался Эби Кочан. Эби славился своей огромной головой, которая, однако, вовсе не была мягкой, как капуста, а, наоборот, твердой, как скала. Самый большой парень из ирландской банды подошел к Эби и прорычал:

– Ну-ка, чеши отсюда, сопляк. Проваливай из парка, пока цел, чертов ублюдок.

Эби медленно поднялся с лавочки, будто собираясь отступить. Потом, наклонив голову, он кинулся вперед, как бык. Мы не ждали никаких сигналов от Монаха. Мы сами помчались к нему с битами. Монах и его люди повскакали с лавочек. Каждый выхватил у нас по бите, и началась бойня. Мы наблюдали за ней со стороны, приготовив на всякий случай камни. Если бы где-нибудь показалась голова ирландца, мы впятером вполне могли бы вывести его из строя. Нам было очень весело.

Именно здесь мы в первый раз увидели Трубу, Джейка Проныру и Гу-Гу. Макси раньше всех заметил что-то странное. Трое ребят примерно нашего возраста то появлялись, то исчезали в самой гуще схватки. Макс сказал мне:

– Посмотри на этих двух еврейских мальчишек и на того ирландца. Они работают вместе. Они здесь что-то проворачивают, это точно.

В тот момент троица пареньков была в самой середине одной из дерущихся куч; потом они выскочили оттуда и нырнули в другую группу.

Я сказал:

– Ребята не дерутся; тогда что они там делают?

Макси пожал плечами.

Наконец приехал фургон с сиреной, и копы в высоких твердых шлемах начали размахивать дубинками. Все, кто мог, разбежались.

Макси и я подобрали по бите. Макс крикнул остальным, чтобы следовали за нами, и мы бросились догонять двух еврейских мальчиков и ирландца. Мы загнали их в угол у Ист-Ривер. Ирландский пацан едва переводил дух, но при этом улыбался.

– Может, не станем драться? Будем друзьями? – произнес он с сильным ирландским акцентом, потом протянул руку и представился: – Меня зовут Труба, а это двое моих парней – Джейки Проныра и Гу-Гу.

Джейк, тоже улыбаясь, протянул руку и сказал с заметным еврейским акцентом:

– Рад с вами познакомиться, ребята.

Макси занес для удара биту и сказал:

– Идите вы в задницу со своей дружбой. Лапша, проверь у них карманы.

Я передал свою биту Патси. Он держал ее наготове, пока Доминик и я шарили у них по карманам. Содержимое этих карманов нас удивило. Обыскав всех троих, мы нашли три бумажника и четверо часов с золотыми цепочками. Мы вынули из бумажника деньги, всего около двадцати шести долларов. Макси отдал по два доллара Трубе, Джейку и Гу-Гу. Потом, подумав немного, он дал каждому еще по баксу.

Джейк Проныра был высокий паренек. Труба, наоборот, низенького роста. Гу-Гу – толстяк с огромными выпученными глазами. Парни выглядели настолько разными, что я нашел такую комбинацию забавной. Потом, узнав их поближе, я обнаружил, что внутри все они были одинаковыми. Ребята являлись эмигрантами, – эмигрантами из разных стран, но с одним и тем же ехидным юмором и природной склонностью к воровству.

Но тогда мы стояли кружком вокруг Трубы и слушали, как он разглагольствует о своих подвигах. Это была наша ошибка. Уайти, коп, появился неожиданно. Он огрел Джейка по спине дубинкой.

– Вы – та самая мелюзга, о которых говорил один из арестованных. Ну-ка, давайте сюда бумажники и часы.

Он обыскал наши карманы и забрал все наши приобретения.

– А теперь проваливайте, пока я вас не арестовал, – сказал коп и мрачно потопал прочь.

– Вот чертов Уайти, – с досадой произнес Макси. – Жулик каких поискать. Готов поспорить, что он не собирается все это возвращать. Он оставит все себе.

– А ты как думал? – произнес я саркастически. – Ты разве не знаешь, что все вокруг жулики? Что каждый нарушает закон?

– Что верно, то верно, – сказал Макси.

– Ясно, Лапша прав, – согласился Патси. – Все кругом воры.

Мы уже вышли из парка.

– Надеюсь, еще увидимся, парни, – улыбнулся нам Труба.

Он, Джейк и Гу-Гу направились в сторону Брум-стрит.

– Заходите к нам, ребята! – крикнул я им. – Нас можно найти в кондитерской Джелли на Деланси-стрит.

– Хорошо, мы к вам заглянем! – крикнул в ответ Джейк Проныра.

Мы пошли вниз по улице. Неприятный эпизод с Уайти был уже забыт.

Стоял полдень пятницы. Солнце, люди, улицы – все в середине пятницы выглядело другим. Мы были счастливы и беззаботны. Перед нами – целая вечность: два свободных дня, два чудесных дня без школы. Я был голоден, а сегодня вечером меня ждал самый сытный за неделю ужин – единственный, когда можно наесться по-настоящему. Не черствый хлеб, натертый чесноком и запитый жидким чаем. Мама сегодня что-нибудь испечет. Вечером будет горячий свежий хлеб и вкусная рыба с хреном. Во рту у меня уже стояла слюна. Я облизывал губы, предвкушая удовольствие. Господи, как я был голоден! Но, похоже, не я один.

Косой перестал играть на гармонике и сказал:

– Как насчет того, чтобы сходить в булочную Йони Шиммеля и что-нибудь купить?

Патси спросил:

– У кого есть деньги? У тебя есть деньги?

– У меня есть цент, который не забрал Уайти, – ответил Косой.

– У кого-нибудь еще есть деньги? – Макс взял у Хайма его монетку.

Доминик вытащил два цента из своего потайного кармашка. У остальных ничего не было.

– Мы купим одну булочку за два цента и пакетик орешков за цент.

Купив хлеб и горячий нут, мы встали на углу улицы, где каждому досталось по куску булки и по нескольку орешков. Вкус у них был чудесный, но от этого мы стали только голоднее. Мы пошли по Садовой улице, где разносчики товаров уже собирали свои лотки, чтобы пораньше прийти домой к Дню отдохновения. Они смотрели на нас с опаской. Они нас уже знали. После нескольких сложных маневров Макс и Патси изловчились стянуть для каждого по апельсину. Когда мы убегали, разносчики кричали нам вслед ругательства:

– Бандиты, чтоб вам пусто было!

Поделив апельсины, мы направились на Деланси-стрит, где находился мой дом.

– Смотри-ка, это Пегги, Пегги Бумеке, – взволнованно прошептал Косой.

У нашего подъезда, лениво прислонившись к двери, стояла светловолосая Пегги – дочь дворника и нимфоманка.

– Привет, ребята! Дай мне кусочек твоего апельсина, Лапша! – крикнула она мне.

– Я дам тебе кусочек своего апельсина, если ты дашь мне кусочек своей…

Патси не закончил фразу; он стоял, улыбаясь и с надеждой глядя на нее.

– Ну ты и нахал. – Она хихикнула, довольная этим предложением. Тем не менее Пегги его отшила. – Позже, птенчик, не сейчас. И не за апельсин – принеси мне пирожное, русскую шарлотку, если хочешь, чтобы я дала тебе кое-что взамен.

Проходя мимо Пегги, я ее ущипнул.

– Ох, Лапша, перестань, не здесь, лучше пойдем под лестницу, – прошептала она.

Я был очень молод. Я сказал:

– Нет, сейчас я голоден.

Макси бросил мне вдогонку:

– Встретимся после ужина у Джелли, Лапша.

– Я приду! – крикнул я в ответ.

Я бегом промчался по пяти пролетам скрипучей лестницы и влетел в нашу темную и тесную квартирку. В ней стоял чудесный запах пекущегося хлеба.

– Ужин готов, мама? – завопил я, швырнув в угол учебники.

– Это ты, мой мальчик, мое золотце?

– Да, ма, я спрашиваю – ужин готов?

– Что ты спрашиваешь?

– Я спрашиваю, ма, – ужин готов?

– Да, да, он готов, но подожди, пока твой отец и братья вернутся из синагоги, и я зажгу праздничные свечи.

– Я голоден, ма. Почему я должен ждать твоих свечей и папы?

– Потому что, если бы ты был как твой папа и братья, ты бы не попадал все время в неприятные истории, и не ходил бы всегда таким голодным, и, может быть, хоть иногда думал бы о синагоге. – Мама испустила глубокий вздох.

– Я думаю о еде и о том, чтобы делать деньги, большие деньги, мама, – миллион долларов.

– Миллион долларов? Это очень глупо, сынок, поверь мне. Миллион долларов – это для миллионеров; а для бедных людей есть синагога. А теперь не мешай, пожалуйста, – мне надо закончить со стиркой, чтобы мы могли принять ванну перед Днем отдохновения. И не забудь напомнить – я должна вымыть тебе голову с керосином.

– Ма, а папа занял денег, чтобы заплатить за квартиру?

Я услышал, как мама снова глубоко вздохнула:

– Нет, сынок.

Я взял «Робин Гуда», которого одолжил мне Макси, и стал перечитывать его заново. Я был ненасытным читателем. Я мог читать все, что попадалось мне под руку.

Я слышал, как мама энергично трет одежду, замоченную в ванной. Дневной свет начал постепенно меркнуть. Скоро читать стало трудно. Я чиркнул спичкой и взобрался на кресло. Я попытался включить газ, но в лампе его не было. Я крикнул:

– Ма, у нас нет газа!

Она тяжело вздохнула:

– Я весь использовала, чтобы выпечь хлеб и нагреть воду для стирки.

– Брось в счетчик четвертак, ма, я хочу читать.

– Не могу, сынок.

– Почему, ма?

– Сегодня вечером у нас будут свечи.

– Но я не могу читать при свечах.

– Прости, сынок, но больше тратить нельзя. Я заправлю лампу завтра вечером. Может быть, так мы сможем дотянуть до следующей недели.

Я хлопнул дверью и отправился в туалет, который находился в коридоре: им пользовались все шесть семей, живших на нашем этаже. Мне потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к стоявшей в нем вони. В потайной нише за унитазом я держал коробочку с окурками, которые вылавливал в сточных канавах. Я выкурил три окурка, чтобы подавить аппетит. Я заметил, что на стене, где обычно висел на гвозде рулон оберточной бумаги, ничего нет.

– Кончилась бумага для дерьма, – пробормотал я.

Про себя я заметил, что надо достать немного бумаги на Атторни-стрит, где торговцы фруктами выбрасывали ее, когда разворачивали свои апельсины, или, как запасной вариант, стянуть телефонную книгу из кондитерской Джелли.

Я услышал приближавшиеся шаги. Я с надеждой ждал. Дверь туалета открылась. Да, это оказалась Фанни, она жила дальше по коридору. Фанни была моя ровесница.

– О, это ты! – воскликнула она, глядя на меня с приятным удивлением. – Почему ты не запираешь дверь, как принято? – Фанни кокетливо улыбалась.

Я отвесил насмешливый поклон:

– Заходите, заходите, как сказал паук мухе.

Она, улыбаясь, стояла в двери.

– Похоже, птенчик, ты не прочь потрогать меня своими невинными ручками?

Фанни хихикнула. Положив руки на свои широкие бедра, она стала покачиваться взад-вперед. Короткое тугое платье плотно обтягивало ее полную круглую грудь и всю маленькую пухлую фигурку. Это меня сильно возбудило. Я запустил руку за вырез ее платья. Я нащупал теплые гладкие молодые груди. Я слегка сжал ее соски. Она продолжала покачиваться с закрытыми глазами, прерывисто дыша.

– Ну как, это нравится твоим сиськам, Фанни? – прошептал я.

Фанни открыла глаза. Она улыбнулась:

– Сиськи – это то, что дают малышам, чтобы они сосали молоко, а не то, чем играют мальчики.

– Входи, – прошептал я в возбуждении, – я запру дверь, и мы с тобой поиграем. – Я потянул ее за руку.

Она подалась назад:

– Сначала сходи к Джелли и купи мне русскую шарлотку.

– Кто тебя этому научил? Пегги? – проворчал я.

Фанни хихикнула.

– Ну что, купишь мне пирожное? А если принесешь два, я позволю тебе поиграть у меня между ногами.

– Да, да, – задыхался я, – я куплю тебе целую коробку шарлоток.

Она засмеялась, услышав мой прерывавшийся голос. Я обхватил ее за мягкие большие ягодицы и притянул к себе. Мне почти удалось закрыть дверь. В это время с другого конца коридора донесся глубокий рев, похожий на мычание коровы, зовущей своего теленка.

– Фанни, Фанни, скорее, я тебя жду.

Фанни прошептала:

– Это мама. Мы собираемся идти на ужин к моей тете Рифке. Дай мне пройти. Я позволю тебе поиграть со мной в другое время.

Мне не хотелось ее отпускать. Я был слишком возбужден.

– Пожалуйста, пусти меня. Я хочу писать, – сказала она. – Если не отпустишь, я напущу себе в штанишки.

Я выпустил ее из рук. Она задрала платье, спустила штанишки и села на унитаз. Я с отвращением ушел. Я решил, что она слишком вульгарна.

Я спустился вниз в надежде встретить Пегги. Я посмотрел в подвале. Проверил все туалеты на каждом этаже. Даже на крышу заглянул. Ее нигде не было. Разочарованный, я вышел на крыльцо и стал смотреть на девушек и отпускать непристойные замечания, когда они проходили мимо.

У подъезда появился запыхавшийся Макси. Он махнул мне рукой:

– Пошли, Лапша.

Я сбежал по ступенькам и поспешил за ним.

– Что случилось, Макс?

– Идем, нас ждет мой дядя на Пирс-Эрроу.

– Твой дядя повезет покойника на катафалке? – обрадовался я.

– Да, мы поедем в Гарлем. На Мэдисон-авеню. Надо ему помочь. Подвернулась неожиданная работенка.

В похоронное бюро мы прибежали, едва переводя дыхание, и как раз вовремя, чтобы помочь дядюшке Макса поднять борта его катафалка. Мы с гордым видом уселись на большие передние сиденья. Пустив экипаж трусцой мимо парка по Пятой авеню, дядя Макса указывал нам на стоявшие вдоль улицы богатые дома.

При этом он отпускал саркастические комментарии:

– Смотрите-ка, ну точь-в-точь такие же, как в Ист-Сайде. Наверное, и этим беднягам в их домах тоже не хватает еды вдоволь.

Его замечание напомнило мне о моем хроническом голоде. Я прошептал Максу:

– Может быть, мы раскрутим твоего дядюшку на несколько хот-догов или что-то в этом роде?

Макси в ответ закивал и подмигнул. Он подтолкнул меня локтем:

– Когда-нибудь мы сможем купить себе много хот-догов.

– Мне уже не терпится, – сказал я.

– Что, ребятки, хотите получить парочку хот-догов? – усмехнулся дядюшка Макси. – Ладно, я понял намек, но сначала надо забрать покойника.

Когда, погрузив покойника, мы возвращались обратно в Ист-Сайд, дядя Макси остановился у фургончика с хот-догами и купил нам по два франкфуртера. Мы разлеглись на катафалке, поглощая угощение. Обернувшись, дядя Макси ради шутки протянул нам сигары. К его удивлению, мы их взяли, закурили и пыхнули дымом. Он разразился довольным смехом:

– Ну, детки, с вами все в порядке.

Мы помогли ему перенести тело во двор похоронного бюро.

– Спасибо, мальчики. – Он снова засмеялся и поправил себя: – Нет, спасибо, парни. – И протянул каждому по четвертаку.

Макси сказал:

– Были рады помочь вам, дядюшка. Дайте мне знать, если мы снова вам понадобимся.

Дядя с любовью взглянул на Макса:

– Когда вырастешь, станешь большим человеком. – Он одобрительно похлопал его по спине.

– Спасибо за поездку и за все остальное, – сказал я.

– Не за что. Пока, ребята. – Дядя Макси с улыбкой посмотрел нам вслед.

Мы вошли в кондитерскую Джелли, пыхтя сигарами и чувствуя себя важными людьми. Патси, Доминик и Косой уже находились там и ждали нас. Патси крикнул:

– Эй, крутые парни, где вы были?

Макси бросил свой четвертак на прилавок и сказал:

– Лимонад и пирожные на всех.

За прилавком в грязном фартуке, обернутом вокруг широкой талии, стоял сын Джелли, Толстяк Мо. Он подобрал монету и стал внимательно ее рассматривать.

Патси сердито фыркнул:

– Ты что там рассматриваешь, Толстяк?

Мо пробормотал извиняющимся тоном:

– Ничего, Пат, ничего.

– Отлично, тогда тащи скорее лимонад.

Мы сидели на стульях и с шумом всасывали мягкий крем с русских шарлоток. Мы глазели на электрическую машину для взбивания коктейлей – это была сенсационная новинка для Ист-Сайда.

В дверях появились Джейк Проныра, Гу-Гу и Труба, наши новые друзья с Брум-стрит. Мы обменялись приветствиями.

Джейк спросил:

– Ну что, ребята, не хотите послушать хорошие стихи?

– Стихи? – с сомнением переспросил Макси. – Ты что – поэт?

– У Джейка всегда есть новые стихи и шутки, – сообщил Труба. – Он сам их придумывает.

– Да, грязные штучки, – подтвердил Гу-Гу. – Но классные.

– Такие стоит послушать, – согласился я.

– Ладно, валяй. – У Макса был скучающий вид.

Мы развернулись на стульях, повернувшись лицом к Джейку. Он встал перед нами в позу. С улыбкой на чумазом лице он продекламировал:

Он остановился. Он ждал нашего одобрения.

– Это все? – спросил Макси.

– Да. Вам понравилось? – с надеждой спросил Джейк.

– Дерьмо, – ответил Макси.

Джейк выглядел совершенно убитым.

Труба предложил:

– Попробуй свою шутку, Джейк.

Тот воспрянул духом и снова обнадеженно заулыбался.

– Что общего между Ист-Ривер и женскими ногами?

Никто из нас не знал ответа.

– Чем выше поднимаешься, тем лучше.

Он улыбнулся нам, пытаясь прочесть одобрение на наших бесстрастных лицах.

Мы стали молча прихлебывать лимонад. Труба заметил на прилавке коробку с пирожными. Они втроем поспешили к ней.

Толстяк завопил:

– Эй, ребята, уберите руки. У вас есть монеты?

Труба вытащил долларовую купюру. Джейк Проныра взял ее у него из рук и помахал в воздухе.

Он обратился к нам:

– Ребята, не хотите еще пирожных?

Мы взяли по две штуки на каждого.

Макс спросил:

– Откуда у вас зелень, пацаны?

– Труба обработал одного пьянчугу на Бауери-стрит.

Джейк с гордостью обнял Трубу за плечи.

– А, он был тюфяк, – скромно сказал коротышка Труба. – Я стянул у него еще вот это.

Он показал большой нож.

Я вспомнил про О’Брайена и его нож «специальных знаний», который нужен для достижения успеха. Я увидел в этом что-то вроде знамения. Такой нож должен принадлежать мне. Я должен иметь его у себя. Он даст мне магическую власть, подумал я.

– Можно мне посмотреть, Труба?

Он протянул его мне. Это был нож на пружине и с кнопкой, немецкого производства. Он издал чудесный звук, и из рукоятки выскочило широкое сверкающее лезвие. Тут не могло быть никаких вопросов. Этот нож должен стать моим. Я продолжал открывать и закрывать его под носом у Трубы. Он встревоженно пятился назад.

Макси посмотрел на меня. Он сказал:

– Тебе нравится эта штука, Лапша? Хочешь оставить ее у себя?

– Да, классная вещица.

– Ну так оставь себе, она твоя. Правда, Труба?

Макси повернулся со сладкой улыбкой к Трубе и Джейку Проныре. Они поняли, что улыбочка Макса и мое поведение ничего хорошего им не предвещают. Патси приблизил лицо к Трубе и прорычал:

– Ты ведь подаришь его Лапше, правда, Труба?

Доминик и Косой стояли у них за спиной, готовые к действию. Я продолжал смотреть на Трубу и пощелкивать лезвием возле его горла. На мгновение в кондитерской Джелли воцарилось напряженное молчание. Наконец Джейк нарушил его добродушным смехом:

– Конечно, возьми его себе, Лапша, все равно он слишком большой и слишком опасный для такого коротышки, как Труба.

Я отошел к полке с книжками, разглядывая и поглаживая лезвие ножа. Оно было красиво. Заточенное с обеих сторон, узкое и острое наверху. В длину лезвие было не меньше шести дюймов. При нажатии на кнопку оно выскакивало из шестидюймовой рукоятки. Это было замечательное оружие. Оно удобно помещалось в кармане брюк. Мой взгляд скользнул по соблазнительным названиям книг, завернутых в бумажные обложки. Они гипнотизировали именами Ника Картера, Даймонда Дика, всевозможными вестернами. Я пролистал «Бедняк разбогател» Горацио Элджера, не зная, как лучше поступить – купить эту книгу или потратить четвертак, который дал мне дядя Макси, на газ для своей домашней лампы. Я подумал, что если куплю газ, то смогу читать весь вечер дома.

Толстяк Мо подошел ко мне и прошептал:

– Давай, Лапша, спрячь книжку к себе в карман, пока не появился мой старик. Только не очень ее мни, а завтра утром принесешь обратно, ладно?

Благодарный и обрадованный, я незаметно положил «Бедняка» в карман и сказал:

– Я буду обращаться с ней бережно. Спасибо, Мо, завтра утром я ее верну.

Я почувствовал, что мне больше нечего желать. У меня был четвертак для газа, новый нож и книжка, которую можно почитать вечером.

– Ладно, ребята, – сказал Макси, снимая с себя галстук и пиджак, – пора приступать. Не хотите к нам присоединиться?

Он повернулся к Джейку, Трубе и Гу-Гу.

– А что вы собираетесь делать? – спросил Джейк.

– Мы собираемся устроить бег на длинную дистанцию, – ответил Макс.

– Нет, это не для нас, – сказал Джейк. – Еще увидимся.

Они ушли.

Мы последовали примеру Макси, сложив одежду на стульях. Выбежав трусцой на улицу, мы начали нашу ежедневную длинную пробежку. Макси держался впереди всех, задавая темп. Во время упражнений он становился спартанцем.

– Когда мы вырастем, это войдет в привычку, у нас будут мускулы и хорошее дыхание, и мы станем крепкими, как гвозди.

Мы трусили по улице компактной группой позади Макси и его длинных ног. Кварталов через десять пухлый Доминик, задыхаясь и отдуваясь, прокричал:

– С меня хватит, Макс. Я совсем выдохся.

Макси повернул голову, его дыхание почти не участилось.

– Твоя проблема, Домми, в том, что ты ешь слишком много спагетти. Когда-нибудь ты об этом пожалеешь.

Доминик отстал. Мы продолжали бежать, меняя темп, – ускоряли бег в одном квартале и замедляли в следующем. Улица спускалась вниз, в финансовый район. Мы остановились, чтобы передохнуть у тротуара. Перед нами стояло огромное здание. Окна в нем были закрыты тяжелыми железными ставнями. Входная дверь блестела прочной сталью.

Патси заметил:

– Похоже на тюрьму.

– Здесь нет никаких тюрем, – сказал я.

Патси спросил:

– Откуда ты знаешь?

Макси засмеялся:

– Не спорь с Лапшой. Он все знает. Он и сам это признает.

– Да, – улыбнулся я. – У меня башка варит.

– Ты хочешь сказать, что у тебя вместо головы котел, да, Лапша?

Все засмеялись, и я тоже.

Макси обратился к прохожему:

– Эй, мистер.

Человек остановился:

– Да?

– Что это за здание – тюрьма?

Мужчина улыбнулся:

– Тюрьма? Нет, это место, где хранят деньги.

Патси заинтересованно спросил:

– Много денег?

– Пожалуй, да. – Прохожий забавлялся. – Несколько миллионов. Это Федеральный резервный банк.

Улыбнувшись, он пошел дальше.

Макси подошел ближе к дому и попытался заглянуть в него. Вернувшись, он сказал:

– Когда-нибудь мы обчистим это местечко. Как думаешь, Лапша?

– Я не против, но мне кажется, это будет трудная работа. По-моему, место очень крутое. Как ты собираешься его ограбить?

Макси ответил:

– Не волнуйся, когда придет время, я придумаю как.

Я посмотрел на Макси. Он разглядывал здание. Мне вспомнилась картинка, которую я однажды видел, – мышь с вызовом смотрит на слона.

Он пробормотал:

– За миллион баксов я расколю это заведение.

Мы пробежали весь обратный путь до кондитерской Джелли. Доминик стоял снаружи, разговаривая с симпатичной брюнеткой, сестрой Толстяка Мо, неприступной Долорес. Втайне мы все ее обожали. Через левое плечо у нее висела пара танцевальных туфель. Увидев нас, она холодно улыбнулась. Приветливой Долорес была только с Косым.

– Привет, Хай, – сказала она. – Не хочешь сегодня мне поиграть, пока я буду заниматься?

– Конечно, Долорес, с удовольствием. – Косой весь сиял от радости. – Для тебя сколько хочешь, сколько хочешь, сколько хочешь, – говорил он без остановки.

Они отправились в заднее помещение кондитерской. Мы последовали за ними и стали смотреть, как Долорес переобувается и приступает к танцам. Она сымпровизировала несколько па под музыку Косого. Движения ее тела вызвали у меня дрожь. Я неотрывно следил, как она била ногой об ногу и делала легкие и грациозные пируэты, описывая круг за кругом. Спустя некоторое время Долорес остановилась, чтобы перевести дыхание. Она присела и стала разговаривать с Косым.

Макс позвал ее:

– Эй, Долорес.

Она обернулась и холодно взглянула на него.

– «Эй» говорят лошадям. С кем, по-твоему, ты разговариваешь – с Пегги? Я не привыкла, чтобы ко мне обращались таким тоном.

Долорес повернулась к нему спиной и продолжала беседовать с Косым. Внутри меня пробежал трепет наслаждения. Это был первый раз, когда я с болезненной остротой почувствовал прилив страстного влечения к Долорес и одновременно гордости за нее. У меня возникло чистое и возвышающее чувство, совсем не похожее на то, что я испытывал к Пегги или другим своим соседкам, которые нравились мне раньше. Глядя на надменное изящество, с которым Долорес сидела перед нами в кресле, я почувствовал, что она похожа на танцующего ангела, – нечто утонченное и неземное. Да, мне все стало ясно. Я любил Долорес.

Я улыбнулся и подошел к ней:

– Что это был за танец? Как он называется?

Она высокомерно взглянула на меня через плечо:

– А я думала, ты знаешь все. Это был «говорящий» танец. Ты вовсе не такой умный, каким тебя считают.

Я стоял перед ней молча, с покрасневшим лицом, не находя достойного ответа.

Косой сообщил:

– Долорес занимается, чтобы стать профессиональной танцовщицей. Когда-нибудь она будет звездой в бродвейском шоу.

Он постучал гармоникой по ладони. Потом в быстром темпе заиграл «Да, сэр, она – моя малышка».

Долорес снова закружилась посреди комнаты, двигаясь в такт музыке. Внимание, проявленное ею к Косому, почему-то нисколько меня не беспокоило. Макси – вот кто вызывал у меня ревность. Пока она танцевала, он потихоньку подобрал ее туфли и забросил их за скамейку.

Наконец Долорес закончила, улыбнулась Косому и сказала:

– Большое спасибо, Хай. Ты замечательно играешь на гармонике.

Косой вспыхнул и что-то пробормотал. Она стала рассерженно искать свои туфли. Я залез за лавку, вытащил их оттуда и протянул ей. Девочка не поняла, что произошло. В ее взгляде была ярость. Она надела туфли, не сказав ни слова. Я готов был убить Макса. Долорес вышла из комнаты, высоко вскинув голову и сверкая зелеными глазами.

Убитый, я молча вышел на улицу. Я встал в дверях, чувствуя, что весь мир рушится вокруг меня. Долорес значила для меня так много, а Макс поссорил меня с ней.

В мое мрачное настроение ворвался миролюбивый голос:

– Хочешь «Доброго капрала», Лапша?

Макс протянул мне сигарету. Я принял от него это предложение мира.

Мы стояли и курили. На улице показался мистер Джелли.

Подойдя к двери, он сказал, понизив голос:

– Ну что, мальчики, принесете мне что-нибудь завтра утром?

Макси кивнул и сказал:

– Конечно, разве мы всегда не снабжаем вас утренними газетами?

Джелли похлопал Макси по щеке:

– Принесите мне завтра пачку «Тагенблатт», ладно?

– Ладно. – Макси подтолкнул меня локтем. – Завтра встанем пораньше, Лапша.

Я кивнул:

– Во сколько?

– Около половины пятого я буду ждать тебя на углу.

– Я приду.

Мы продолжали стоять, чувствуя, что нам трудно вести разговор.

Мы заслоняли дверной проем. Появился новый посетитель. Мы с уважением посторонились перед хорошо одетым, усатым Профессором. Нас охватил трепет гордости и удовольствия, когда он одарил нас доброжелательной улыбкой.

– Как дела, ребята?

– Хорошо, Профессор, – ответил Макс.

– Отлично, Профессор, – отозвался я.

– Подождите меня, мальчики, я сейчас выйду.

Макс сказал:

– Конечно, Профессор.

Мы увидели, как он вошел в телефонную будку.

– Вот головастый мужик, у него мозгов хватает. – Макс был преисполнен восхищения. – Только неделя как вышел из тюрьмы, но я готов побиться об заклад, что он уже снова промышляет джанком[3]. Умный итальяшка. Интересно, где он берет зелье? – задумался Макс.

– У него есть связи. Я думаю, Профессор привозит его из-за границы. В нашей стране это не растет, – сказал я важным тоном всезнайки.

– Откуда он его привозит, Лапша? Из Италии?

– Может быть, из Италии, а может быть, из Китая. Китайцы часто его курят, я где-то об этом читал.

– Зачем люди курят опиум?

– Это вызывает у них приятные грезы.

– Сладкие грезы о девочках? – усмехнулся Макс.

Мы оба засмеялись. Я сказал:

– Я был бы не прочь как-нибудь выкурить трубочку этого зелья.

– Я тоже. Как говорится, оттянуться по-настоящему. Верно, Лапша?

Я кивнул и улыбнулся.

Профессор вышел, куря большую сигару.

– У меня есть для вас работа, парни, идите вслед за мной, – сказал он тихо.

Мы последовали за ним. Он обогнул угол и вошел в темный складской полуподвал. Профессор держал дверь приоткрытой, пока мы не подошли, и задвинул ее за нами на засов. Мы прошли вслед за ним сквозь темноту в заднюю комнату. Он чиркнул спичкой и зажег газовую лампу. У Профессора была хорошо оборудованная мастерская со столярным инструментом, ручной дрелью и небольшим механическим штамповальным прессом в углу. Я заметил на столе маленький точильный брусок. Я сунул его в карман, когда Профессор повернулся к нам спиной. На верстаке лежал большой деревянный ящик с открытой крышкой. Внутри него были видны колесики и шестеренки. Ящик имел прорези на передней и задней стороне и две ручки по бокам. Макс и я подошли к нему поближе. Он был тщательно отполирован и выглядел неуместным в этом грязном помещении. Профессор стоял, глядя на нас и покручивая ус.

– Что это? – Макс кивнул на ящик.

– Это? – У Профессора был лукавый вид. Он захлопнул крышку и сказал: – Давайте я продемонстрирую вам новое изобретение, которое должно быть в каждом доме.

Он покрутил ручку, шестеренки в ящике начали вращаться, и из прорези перед нашим изумленным взором появился десятидолларовый банкнот. Он отошел в сторону и сказал:

– Ладно, давайте пока забудем про эту машину. Вот что мне от вас нужно, парни… – Профессор остановился. Он стоял, глядя на нас и покручивая свои гладкие усы. – Думаю, вы, ребята, не откажетесь заработать немного денег, правда?

Я сказал:

– Разумеется, Профессор, мы для этого сюда и пришли.

Он посмотрел на нас серьезно:

– Я знаю, что вы умные ребята, и могу быть уверен, что ваши рты останутся на замке, так?

Мы оба эхом ответили:

– Так.

Он улыбнулся, показав крупные белые зубы.

– Прекрасно, прекрасно, вы хорошие парни, как раз такие, каким я могу доверять. Я не стал бы обращаться к кому-нибудь другому, потому что большинство молодых людей любит болтать. А теперь – вот зачем я вас сюда позвал: вы знаете, где находится Мотт-стрит?

– Да, Профессор, – гордо ответил Макси. – Лапша знает этот город, как по книжке.

– Мотт-стрит в Чайнатауне, – сказал я.

– Верно.

Он достал из ящика маленький круглый шарик, похожий на оконную замазку.

– Положите это к себе в карман. Отнесите в магазин по адресу, который я укажу. Просто положите на стол и сразу уходите. Это все, что нужно сделать. Согласны? – Профессор заставил нас несколько раз повторить адрес магазина, пока мы его не запомнили. – Будьте осторожны с этой штукой. Она очень дорогая, и с ней нельзя играть.

Макси кивнул:

– Да, Профессор, мы знаем, что это такое.

Профессор вопросительно поднял брови.

– Джанк, – сказал я.

Профессор усмехнулся. Он похлопал меня по спине:

– Умный мальчик. Я подожду вас здесь и дам каждому по доллару, как только вы вернетесь.

Оказавшись в Чайнатауне, мы без труда нашли магазин. Когда мы открывали дверь, мимо прошел, помахивая дубинкой, полицейский, который не обратил на нас никакого внимания. Мы вошли внутрь, висевший над дверью звонок издал слабый надтреснутый звук. При тусклом свете мы едва смогли разглядеть сидевшего за столом большого толстого китайца. Он со злобным видом уставился на нас. Я был рад, что в кармане у меня есть нож. Это давало мне чувство восхитительной уверенности. Я твердым взглядом ответил на его взгляд. Я погладил кнопку на рукоятке ножа. Мысленно я несколько раз вонзил лезвие в его толстую глотку, а потом располосовал ему лицо.

Произошла странная вещь: я увидел, как глаза китайца наполнились страхом. Я мог поклясться, что он знал, о чем я думаю. Я был в этом уверен. Он знал: все, что мне требуется, – сделать один шаг вперед. Своим волшебным выпрыгивающим лезвием я мог легко превратить его физиономию в мелкую крошку. В страхе он отвернул от меня белое вялое лицо. Я засмеялся и сплюнул на пол. Макс положил шарик на стол. Мы вышли.

– Над чем ты смеялся, Лапша?

– Над китайцем.

– Китайцы не любят, когда над ними смеются.

– Я мог бы справиться с этим узкоглазым, да и с любым другим тоже, – сказал я хвастливо.

Макси взглянул на меня с любопытством:

– Это был большой китаец.

Я пожал плечами:

– Ну и что? Я бы укоротил его до своего размера.

Макси рассмеялся и похлопал меня по спине:

– Ах да, я забыл, у тебя теперь нож Трубы!

– Мой нож.

– Ну да, твой нож. Ты себя неплохо чувствуешь, когда у тебя под рукой есть такая вещь, верно, Лапша?

Я кивнул:

– Да, я чувствую себя так, словно кое-что собой представляю.

– Я и сам хочу найти себе что-нибудь в этом роде, – сказал Макси. Он подобрал с тротуара сигарный окурок и засунул его в уголок рта. – В один прекрасный день я обзаведусь револьвером. Попрошу об этом Профессора.

Он протянул мне окурок. Я несколько раз затянулся, потом вернул его обратно.

Профессор держал дверь открытой, пока мы спускались по лестнице в его жилище.

– Все в порядке? Вы его доставили? – спросил он встревоженно.

– Да, все в порядке, мы его доставили. – Макс сплюнул на пол. Он пыхнул своим сигарным окурком. Я холодно смотрел на Профессора.

Он рассмеялся и дал каждому по доллару.

– Вы, ребята, далеко пойдете, вы умеете работать с товаром.

– Да, Профессор, мы хотим делать деньги. Нам они нужны, – сказал я.

– Вы будете делать много денег, а я научу вас как.

– Еще бы, ведь вы – Профессор, – сыронизировал Макс.

Он усмехнулся и потер руки:

– Да, да, я могу научить вас, мальчишек, многим вещам, возможно, к нашей взаимной выгоде.

– Профессор. – Макс нерешительно топтался с ноги на ногу.

– Да, Макс?

– Вы не могли бы достать пару пушек для меня и Лапши?

– Пушек? – Профессор выглядел удивленным.

– Да, пару пушек – ну, вы знаете, револьверов.

– Да, Макс, я понял, что ты имел в виду. – Он покрутил ус. Потом внимательно посмотрел на нас. – А зачем они вам?

– Мы думаем, что когда-нибудь пушки нам смогут пригодиться.

– Для чего, например, и когда?

– Ну, для ограбления.

– И что ты собираешься ограбить, Макс?

Тот на мгновение заколебался. Потом он сказал:

– Понятное дело, мы хотим ограбить какую-нибудь лавочку.

– Что ж, давайте посмотрим. Может быть, я смогу дать вам несколько полезных советов. Что вы будете грабить – кондитерскую Джелли?

– Нет, мы хотим взять Федеральный резервный банк, – внушительно заявил Макс.

Профессор повернулся к нам спиной и поднес ко рту носовой платок. Поначалу нам показалось, что он смеется. Но мы ошиблись. Он зашелся в глубоком кашле. Когда приступ закончился, Профессор извинился. Он вытер мокрые глаза.

– У меня скверный кашель; этот подвал не очень полезен для здоровья. А теперь насчет Федерального резервного банка. Для такого дела вы пока еще слишком молоды, ребята. Подождите несколько лет. Сначала вам надо поднабраться опыта на мелких ограблениях, вроде кондитерских и аптек, а потом можно будет переходить и к Федеральному резервному банку. Договорились, парни? – Он широко улыбнулся. – Вы всегда можете обратиться ко мне за помощью.

– Вы сможете достать нам револьверы? – настаивал на своем Макс.

– Да, да. Я могу достать все, что угодно. Предоставь это мне, Макс. Они у вас будут, как только я решу, что вы для них созрели. Это вас устроит? Одна из вещей, которые вам надо усвоить, – не действуйте чересчур скоропалительно, ребята. – Он похлопал Макса по спине. – Как называется книга, которая лежит у тебя в кармане? – спросил у меня Профессор.

Я вынул книжку и показал ему. Он взглянул на нее неодобрительно, проворчал:

– «Бедняк разбогател». Это не слишком детская книга для мальчика твоего возраста?

Я пожал плечами.

– Любишь книги? – спросил Профессор, улыбаясь.

– Да, я люблю читать.

– Почему бы тебе не брать хорошие книги, ходить в Публичную библиотеку?

– Библиотека для сосунков.

Он рассмеялся:

– Ладно, вот что я тебе скажу, – я запишу тебя в свою библиотеку. Давай, заходи и выбери себе что-нибудь. – Профессор жестом указал на туалет.

– Ваши книги хранятся в туалете?

– Да, входи, не стесняйся, это самое лучшее место для библиотеки. Здесь можно по-настоящему сосредоточиться на том, что читаешь.

Я вошел в туалет. Обе стены от пола до потолка оказались покрыты книжными полками. У всех были незнакомые заглавия – «Воспитание Генри Адамса» какого-то парня по имени Йейтс и многие другие, о которых я никогда не слышал.

– Ну, нашел что-нибудь себе по вкусу? – крикнул мне Профессор.

Я заметил книгу, заглавие которой мне хоть что-то говорило – «Жизнь Джонсона» Босуэлла. Да, подумал я, это должно быть чертовски интересно. Все о чемпионе Джеке Джонсоне. Я вышел с этой книгой.

Профессор спросил:

– Что ты выбрал?

Я показал ему книжку. Он посмотрел на меня с сомнением.

– Ты уверен, что книга тебе понравится и ты сможешь ее понять?

– Шутите, – фыркнул я.

– Это слишком серьезная вещь для мальчика.

– Вы не знаете Лапшу, Профессор, он – умный парень. Самый большой умник на всей Деланси-стрит.

– Хорошо, Лапша, – сказал Профессор, – когда ты ее закончишь, я хочу знать, что ты об этом думаешь.

– Я обязательно вам расскажу.