Однажды в зоопарке

Зебра полосатая

Зебру Жанну, красу и гордость зоопарка, забрали в санаторий «Весёлые ручейки». Там было уже несколько лошадей, и работники санатория по достоинству оценили их преимущества перед другими видами транспорта.

Во-первых, лошадям не нужен бензин.

Во-вторых, лошади не прокалывают шины.

Они не нуждаются в техосмотрах, замене масла, подзарядке аккумуляторов. Лошади не буксуют, не ржавеют и заводятся в любую погоду.

Конечно, лошадей надо кормить. Но лучше их кормить, чем шофёра. Шофёр жрёт, как лошадь. Колбасы и пива не напасёшься. А лошади кинешь охапку сена — она и довольна. Нет! Лошадь намного лучше. Лучше грузовика. Лучше трактора. Хотя лошадиных сил в ней немного. Всего одна. Зато какая! Добрая, тёплая, живая!

В санаторской конюшне, как мы говорили, было уже несколько лошадей. Молодая — Нюрка. Чуть постарше — Петровна. И совсем старый конь — Потапыч. «Он участвовал ещё в Куликовской битве», — шутили про него санаторские конюхи.

Все лошади встретили зебру громким лошадиным ржанием. Да таким, что с потолка конюшни посыпались труха и солома.

— Ну и чучело?! — воскликнула Нюрка. — И кто тебя так разукрасил?

— Я не чучело, я зебра. Я такая с рожденья.

— Зебра?! — заржал Потапыч. — Это ещё что за фрукт?

— Лошадь я, а не фрукт.

— Фрукт, фрукт! И полосы на ней, как на арбузе. Арбуз она, а не лошадь!

— Ар-рр-рбуз! Аррр-рбуз!

— Полосы на мне для маскировки, — объяснила зебра. — Чтоб хищники не съели.

— Какие ещё хищники? Волки?

— Львы! У нас в Африке нет волков.

— А у нас есть. Волков — директор санатория, — пошутил Потапыч.

— И лев у нас есть. Лев Дмитриевич, завхоз, — пошутила Петровна.

И все снова заржали.

Зебра обиделась. Она не ожидала, что так её встретят. Она ушла в самый дальний угол и улеглась на солому.

Наутро ей дали работу — детишек катать.

От одного вида зебры у ребятишек поднималось настроение. Они представляли, будто они не в подмосковном санатории, а в далёкой и загадочной Африке.

Зебра бежала, ребята визжали, сотрудники смеялись.

И только в конюшне дела не клеились. Почему она полосатая, почему не такая, как все?

— Ну, что полосатая, что? — оправдывалась зебра. — Ну, чем вам полосатые не нравятся?

— А тем, — отвечал Потапыч. — Что злые они. Один из ваших, полосатых, однажды… чуть меня не съел.

— Ка-ак?!

— В цирке я тогда работал. А он как выскочит из клетки. Как набросится на меня!

— Это тигр, наверно, был, а вовсе не зебра.

— Какая разница? Тигр, зебра… Все вы одинаковые, полосатые!

— И у меня был случай, — сказала Петровна. — На дачу вещи везли. Как бухнут на меня его. Полосатого. На четырёх ножках. Матрос… или матрас. Не помню уже.

Спорить было бесполезно.

И однажды зебра решила удалить свои полосы. Подумаешь — полосы. Это не ноги, не руки. И без них можно прожить.

Недалеко от санатория был маленький городок.

Всего несколько улочек с двухэтажными домами. Но самое главное, там была — ХИМЧИСТКА.

Ранним утром, когда все ещё спали, а туман в низинах напоминал упавшие с неба облака, зебра тихонько вышла из конюшни и побежала в сторону городка.

На шоссе не было машин, только лужи после ночного дождя. Зебра старалась бежать по лужам, ей нравились холодные брызги. Они так приятно покалывали кожу. Её бедную кожу. Непохожую на кожу остальных лошадей.

Химчистка только что открылась. Никого в ней ещё не было. На вешалках висели свежепочищенные костюмы и платья. Пахло какими-то незнакомыми запахами. Но запахи эти, хоть и непривычные, только радовали зебру. Скоро, скоро она станет бесполосой. Такой, как все.

Приёмщица пила чай с клубничным вареньем. Она пила его не спеша. Смачно втягивала чай из чашки и долго облизывала ложку. Ни одна капелька варенья не упала на газетку, аккуратно расстеленную на столе.

Зебра, стараясь не стучать копытами, осторожно подошла к окошечку.

— Вам чего, гражданка? — спросила приёмщица, не поднимая головы.

— Полосы удалить.

— Давайте ваши полосы. Удалим.

Приёмщица подняла голову и только тогда увидела зебру.

— Зебра!

— Да, — чуть не плача, сказала зебра.

— Ты что, милая! Зачем тебе полосы удалять? Такая красавица!

— Удалите. Пожалуйста. Надо мной все смеются.

— Завидуют. Потому и смеются.

— По-жалуйста-а!

— Хорошо, — вздохнула приёмщица. — Удалим. Удалим, если хочешь. Потом жалеть будешь.

— Не бу-уду.

— Давай попробуем. Где тут у нас удалитель?

Приёмщица достала с полочки склянку, вытащила из неё толстую резиновую пробку. Опрокинула склянку, смочила тряпочку…

— Давай лапку.

Зебра протянула «лапку».

Приёмщица провела по ней ваткой. Раз… другой… третий. Потёрла. Снова смочила. Снова потёрла.

— Нет, не берёт. Полосы у тебя — свои, родные. Такие полосы никакой удалитель не возьмёт.

Зебра очень расстроилась. Если и в химчистке удалить полосы нельзя, значит, быть ей всю жизнь полосатой.

Она вышла на улицу и побрела в сторону родного санатория.

И тут она увидела забор. И не просто забор, а только что покрашенный забор. Ещё не высохший, со свежей блестящей краской. И краска на заборе была точь-в-точь как её полосы.

«Если нельзя полосы удалить, — подумала она, — можно их закрасить. И я стану простой одноцветной лошадью».

Она подошла к мужичку, который красил забор.

— Покрасьте меня, пожалуйста.

Тот чуть не выронил ведро.

— А красить-то тебя зачем?

— Надо.

— И не проси. Разве можно такую красоту закрашивать?

— Надо мной все смеются.

— А зря!

Мужичок улыбнулся:

— Одним — полосатым быть, другим — в клеточку, третьим — в зелёный горошек. Мир-то он какой? Разноцветный. А если все в один цвет? И жить не захочется.

Зебра поняла: такого бесполезно уговаривать.

Она сделала вид, что ушла, а сама спряталась за угол забора. И стала ждать, когда мужичок уйдёт.

Так и случилось. На крыльце появилась женщина, что-то крикнула мужичку, тот вытер тряпкой руки, положил кисть на край ведра и пошёл в сторону дома. То ли чай пить, то ли селёдку чистить.

Зебра быстро вышла из своего укрытия. Взяла ведро с краской, вылила его на землю. И стала кататься в луже. Спиной — животом. Животом! И снова спиной!

И чем дольше она каталась, тем незаметнее становились полосы. Скоро вся она покрылась краской. И стала совсем бесполосой. Простой одноцветной лошадью.

«Теперь никто не скажет, что я полосатая!»

Когда она вернулась в конюшню, её нельзя было узнать.

Лошади уставились на неё.

— Ты что наделала? — крикнула Нюрка.

— Дура! — заорал Потапыч. — Мы только привыкать к тебе стали!

А Петровна отвернулась к стене и заплакала.

Через несколько часов у зебры поднялась температура. Её бил озноб. Она никак не могла согреться. И сеном её накрывали, и Нюрка к ней прижималась — ничего не помогало.

Пришлось вызывать врача. Из районной ветеринарной лечебницы.

Врач только ахал:

— Разве так можно? Как тебе не ай-я-яй! Взяла и сама себя изуродовала.

Он долго оттирал с неё краску, отмывал различными растворителями.

— Кожа дышать должна, а ты её краской. Э-эх!

Сантиметр за сантиметром он отмыл зебру. Всю. И вот из-под краски показались её замечательные полосы.

— Красота-то какая! — восхитился врач.

Он растер её с головы до ног лечебным кремом, и она заблестела, будто только что начищенные ботинки.

Лошади закричали:

— Урра! Ур-раа!

Как зрители во время салюта.

А спустя час спала температура, и она почувствовала себя абсолютно здоровой.

Через неделю в санатории состоялся праздник — День здорового ребенка.

По этому случаю решили всех катать на лошадях.

Вывезли из сарая специальную повозку на резиновых колёсах. Запрягли в неё тройку лошадей. По краям — Петровну и Нюрку. А в самом центре… В самом центре — зебру. Зебру полосатую.

И тройка помчалась по дороге.

А все встречные-поперечные просто ахали от восторга.

Справа — пегая лошадь, Петровна. Слева — чёрная как смоль Нюрка. А в центре — зебра. Зебра полосатая.

Красота-то какая!