* * *

Жара, как жареный петух,

Внезапных перемен примета.

Ещё не тополиный пух,

Но и не снег. А листья – вдруг,

И это вдруг – начало лета.

Хоть южный воздух – не озон,

Но, тёплым ветерком согреты,

Вскрывают дачники сезон,

Как заколоченный балкон,

Вдыхая сладостное лето.


* * *

памяти Владимира Ренова

«Шестидесятники» уходят в никуда.

Прощай, романтика, наивные надежды.

Уже не будет жизнь такой, как прежде,

Где цвета крови знамя и звезда.

Страна без края, словно целина,

И дружба бескорыстная до гроба.

Надрыв Высоцкого и рядом – трубка Кобы…

И старости внезапной тишина.

И, всё ж, судьба, как музыка была,

Как песни, что назло врагам поются.

Они уходят. Но они вернутся,

Как совесть, в наши речи и дела.

* * *

В чём-то похож на всех,

В чём-то – лишь на себя,

Как прошлогодний снег

На эталон дождя.

Кто-то уходит в ночь,

Тень утопив в снегу.

Мне ему не помочь.

Но, всё-таки, – помогу.

* * *

Е. Кечаповой

От мыса «Надежда» до города «Счастье»

Билеты в продаже бывают нечасто.

Зато остановку с названьем «Печали»

На нашем маршруте не раз мы встречали.

Там суетно, зябко, тревожно, неловко.

Но, всё-таки, это своя остановка.

Идут поезда и туда, и оттуда.

В надежде на счастье, в надежде на чудо.

* * *

Изменилась – просто нет сравнения,

Так, что «да» звучит порой, как «нет».

Неизменно – лишь сердцебиение.

«Жизнь, ты слышишь!» – только смех в ответ.

Всё другое – моды, лица, улицы…

В прошлое, как в зеркало, взгляни,

Видишь, как они собой любуются,

Бравые, как будто трудодни,

Люди, проходящие колоннами.

Вот и поколение прошло…

И над временами, над знамёнами –

Снова жизнь – её добро и зло.

* * *

В городе фонтанов

жил рабочий люд.

Вроде, ничего не изменилось.

Только вот характер

Стал у жизни крут.

И фонтаны плакать разучились.

В небе проплывают

Те же облака.

Равнодушно смотрит в реку ива.

Кажется, вот-вот,

Зажмуришься слегка, –

И опять, как в детстве, всё красиво.

Только всё, что было –

Не вернуть назад.

Жизнь идёт, как поезд без стоп-крана.

Кто ты мне, –

Товарищ, волк иль брат,

Город, что забыл свои фонтаны.


* * *

Не слова, не отсутствие слов…

Может быть, ощущенье полёта.

Может быть. Но ещё любовь –

Это будни, болезни, заботы.

И готовность помочь, спасти,

Улыбнуться в момент, когда худо.

Так бывает не часто, учти.

Но не реже, чем всякое чудо.

* * *

Гул стоголосых витрин –

Даже сквозь крик – немой.

Я среди многих – один,

Среди чужих – чужой.

В чьём-то окне – тепло,

Где-то горит свет.

Ночью черней крыло

Там, где его нет.


Кто-то спешит домой,

Кто-то живёт не так.

Где ты, характер мой,

Твёрдый, как твёрдый знак.

* * *

И мобильная связь –

лишь привычная часть

Повседневного быта.

Я звоню в никуда, –

Чей-то голос, смеясь,

«Ваше время забыто».

Повторяю звонок,

Но в ответ лишь гудок,

Холодок душит ворот.

Время шутит со мной

Или впрямь стал чужой,

Прошлым кашляя, город.


Я напомню ему,

Как он жил по уму,

Как он душу калечил.

Я мобилен, как сон.

Как чужой телефон.

За себя я ответил.


* * *

В стране под названьем «весна»

Искрятся на солнце рассветы.

«Зелёный» – до станции «лето»,

И песней звучит тишина.

Весна, как спасательный круг,

Дарует надежду на чудо.

Пускай мне пока ещё худо,

Весна мне поможет, как друг.

* * *

В дождливом небе молчаливая сорока

Летит куда-то по своим делам.

Сороке, видно, тоже одиноко,

И я делю с ней небо пополам.

Мне тоже кажется, что я взлетаю

Сквозь дождь, как сквозь недобрый разговор.

И синева сквозь тучи прорастает,

И манит бесконечностью простор.


* * *

Венозной крови пенье под иглой –

Мы все – немного радиолы.

В душе мотив какой-то заводной,

Назло страданиям, весёлый.

Пою, похрипывая, словно диск

Пластиночный, из той эпохи.

Пою, превозмогая страх и риск,

Который ощущаю в каждом вдохе.

* * *

Событий в бытие сплетенье

И быта шаткая основа –

И всё – лишь ветра дуновенье,

Что обернулось вещим словом.

А в мыслях времена и лица –

На плюс и минус вновь разъяты..

И вновь – страница за страницей

Слова, как памятные даты.

* * *

От первой любви до последней,

Сквозь счастье и горечь – навзрыд!

Крылами касаясь соседней

Души, и моя, глянь, парит.


Взлетает и падает снова.

Где боль – там и радость сполна.

Казалось бы, петь – не готова.

Но, всё-таки, песня слышна.

* * *

Каждый видит лишь то, что хочет,

Каждый знает лишь то, что умеет.

Кто-то отметит, что день – короче,

А для кого-то лишь ночь длиннее.

Но и разбив черепаший панцирь

Дня или ночи, в осколках желаний

Отблески счастья найдёшь, между прочим,

Словно последнюю мелочь в кармане.

* * *

Отболев, появляется снова.

Разрывая планету на части,

Вслед за делом бросается слово,

И становится призраком счастье.


Свет распался на части света,

Мир с войной говорит несмело.

Есть вопросы, но нет ответов.

И до них – никому нет дела.

* * *

Всю жизнь мечтал о море,

Витая в облаках.

Искал мажор в миноре

И тайный смысл в словах.

Иллюзия свободы –

Как незабитый гол.

И так он шёл сквозь годы.

А к морю не дошёл.

* * *

Асфальтовою ниткой прошита тень небес.

Маршрутною улиткой чуть движется прогресс.


А в небесах ракеты, как тополиный пух…

От песен, что не спеты, захватывает дух.

От Слова, что готово, как сердце из груди,

Взлететь и биться снова, и падать, как дожди

На Землю, тень которой, пронзая Млечный путь,

Ложится в разговоры, вскрывая смысл и суть.


* * *

Вращение колёс

И календарный шелест…

Дорога, как вопрос,

Стреляющий не целясь.

Дорога – как ответ,

Как промысел рабочий.

И ничего в нём нет

Важнее многоточий.

* * *

От своих до чужих страданий,

От чужих до своих побед –

Скручен путь, словно рог бараний,

Осязаем, как тьма и свет.

И сочувствие вещей птицей

Дарит песню, как взмах крыла.

И любовь, как дорога длится,

Хоть и кажется, что прошла.

* * *

Независимость городской суеты,

Неожиданность новой волны.

Мы глазами сильны, как кроты.

Нам чужие ошибки видны.


Нам свои – как кинжал в боку,

Мы поём там, где хочется выть…

Красным цветом пронзает строку

Кровь. А может суровая нить.

* * *

Ярость разбитых дорог,

Старость забытых путей.

Молча шагает Бог

Среди своих детей.

Музыка громко кричит,

Сад это или ад?

Не поминая обид, –

Только вперёд, не назад.

Только вперёд, туда,

Где среди всех дорог

В сёла и в города

Совесть идёт, как Бог.


* * *

Всё как будто бы просто,

Всё, как было когда-то,

Где судьба, словно остров,

Лишь штормами богата.

Но не жду я погоды,

Наплевать, что несмелый.

И летят мои годы

Наугад, словно стрелы.

* * *

Неизвестность тревожит, как красный свет.

Что там, в будущем, – нет ответа.

Есть в программе лишь «да» и «нет».

И других вариантов нету.

И хоть всё повторяется вновь и вновь,

Искры вечности – всё же не пламя.

Но, как прежде, сгорает любовь,

Восходя на костёр вместе с нами.


Ничего не изменилось

* * *

Сергею Мокроусову

Я жил на улице Франко,

И время называлось «Детство»,

С 20-й школой по соседству.

Всё остальное – далеко.

Взлетал Гагарин, пел Муслим,

«Заря» с Бразилией играла,

И, словно ручка из пенала,

Вползал на Ленинскую «ЗИМ».


В «Луганской правде» Бугорков

Писал про жатву и про битву.

Конек Пахомовой, как бритва,

Вскрывал резную суть годов.

Я был товарищ, друг и брат

Всем положительным героям

И лучшего не ведал строя.

Но был ли в этом виноват?

Хотя наивность и весна

Шагали майскою колонной,

Воспоминаньям свет зелёный

Дают другие времена.


Я жил на улице Франко

В Луганске – Ворошиловграде.

Я отразился в чьём-то взгляде

Пусть не поступком, но строкой.

А время кружит в вышине,

Перемешав дела и даты,

Как будто зная, что когда-то

Навек останется во мне.

* * *

Несовпаденье улиц, лиц, заветных слов,

Несовпаденье и падение основ.

Неясный свет звезды или костра,

Любви, в которой «завтра» и «вчера»

Не совпадают, словно тьма и белый свет.

А в нём – всё те же Челубей и Пересвет

Сшибаются в немеркнущем огне,

Несовпаденье завещая мне.


* * *

Упавшее небо давит на плечи,

И мне оправдаться пред будущим нечем.

Цепляясь за небо, я падаю тоже.

И только земля провалиться не может.

И, превозмогая чужое бессилье,

Я в кровь раздираю

не руки,

но крылья.

* * *

Над кабинетами, над приёмными,

И над мыслями потаёнными

Дух начальства, пузатый, грозный,

И просителей – слёзно-постный.

Всё меняется – пьесы и роли,

Превращая диезы в бемоли,

Вызывая то плач, то смех.

Но, как прежде, манящий грех

Вновь находит в постели у власти

Не свободу, а призрак счастья.

* * *

Судьба – инструмент ударный.

Может быть, я ударник бездарный,

Но не слышится в марше кураж,

И победным не кажется марш.

Как по лестнице винтовой,

Не последний, и не герой,

Я по жизни иду, чуть дыша,

Торопливо, но не спеша.

А в ушах моих – ритм небес.

Не победный, но всё ж оркестр.

* * *

Пункт приёма

для несбывшихся желаний

Есть в душе у каждого

из нас.

Безразлично – поздний или ранний,

Он наступит, тот заветный час,

Что суммирует успехи и ошибки,

Поцелуи и удары по ногам…

И нежданная Иудина улыбка

Превращает радость

в стыд и срам.


* * *

Лежит судьба, как общая тетрадь,

Где среди точек пляшут запятые,

Где строки то прямые, то косые,

И где ошибок мне не сосчитать.

Бежит строка в дорожной суете,

И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.

А в небесах рисует строки ветер.

Он в творчестве всегда на высоте.

А у меня сквозь низменность страстей,

Невольную печаль воспоминаний

Таранит, разбивая жизнь на грани,

Строка любви, парящая над ней.

* * *

Жизнь не похожа на ту, что была.

Она не хуже, не лучше.

Всё так же вершатся судьба и дела,

На солнце находят тучи.

И вновь продолжается круговорот,

Мгновенье сменяет мгновенье.

И в каждом – внезапный уход и приход

В молчанье и в сердцебиенье.

* * *

Сквозь стук колёс – чуть слышен стук сердец.

Вагон похож на малую планету

Вращеньем спутников, колёс, колец,

Движением по кругу и по свету.

Врастает бытие в дорожный быт.

Судьба в купе, как в панцире улитка.

И манит расстоянье, и страшит,

Как жизнь, и как последняя попытка.

ВЕСНА

Зеленеет листва, да и лица

слегка молодеют,

Авель с Каином – только в начале вражды.

Созревают плоды, но и ненависть

исподволь зреет,

И дорога пылит, заметая чужие следы.


Чей-то смех или плач превращается

в древнюю песню.

Запоздалой слезой проливается дождь или боль.

И спустя сто веков жить не легче,

но всё интересней.

И ведёт за собой то ли рок, то ли новая роль.

* * *

Одуванчики включили жёлтый свет.

Одуванчики сигналят: «Всё пройдёт»

Даже город стал похожим на сонет,

Не попавший в общий переплёт.

Веселее стали даже старики.

У надежд весною страха тоже нет.

И удача вдоль запутанной строки

За собою манит ринуться вослед.


* * *

Сирень парит над садом,

Взмывая в небеса.

И кажется, что рядом

Вершатся чудеса.

И у судьбы в запасе –

Ещё пять лепестков.

В несбыточное счастье

Поверить я готов.

* * *

Майский жук – истребитель печали,

Самолёт желтоглазой весны.

Он сигналит – всё только в начале,

Словно эхо в устах тишины.

Впереди – и посадки, и взлёты,

Может быть, аварийный полёт…

А пока – сквозь дыханье свободы

Жук гудит, а, возможно, поёт.


* * *

Вишнёвыми осколками июля

Прошиты городские будни.

Стоят в почётном карауле

Деревья, как большие люди.

Плоды, как ордена – престижны,

А листья – будто бы погоны.

И, словно адъютант, за вишней

Шагает абрикос зелёный.

* * *

Автобус вздыхает сквозь кашель мотора,

Шофёр озабочен: «Оплата вперёд»

А ветер, расправив распахнутый ворот,

Сквозь город последние листья метёт.

Меж ними – обрывки счастливых билетов,

Осколки удачи и чья-то любовь…

Автобус сигналит: мол, песенка спета.

Но лето поёт. И всё ясно без слов.

* * *

Я расстрелян осенним дождём,

Ранен в сердце косым листопадом.

Он в своей правоте убеждён,

Он мне шепчет: «Так надо, так надо»


Я взлетаю за ним в небеса,

Я надеюсь на злую удачу.

А до снега – всего полчаса.

Я готов к нему, слышишь? Я плачу.

* * *

Он был красавцем 30 лет назад,

Влюблялся, мучился, подыскивал работу.

И, хоть глаза по-прежнему горят,

Судьба – уже не песня. Только ноты.

Другие по следам его идут,

Не замечая в песнях совпаденья

То радостных, то горестных минут,

Цепляющих мгновенье за мгновенье.

А он всё ищет свой простой мотив

Сквозь гомон птиц и дребезги трамвая,

В мелодию судьбу не превратив,

Всё чаще падая. Но иногда – взлетая.

* * *

К.М. Иванцову

В Освенциме сегодня тишина.

Не слышно стонов, выстрелов, проклятий

Хотя почти забытая война

Не выпускает из своих объятий

И тех, кто обживает небеса,

И тех, кто на земле ещё покуда.

А память воскрешает голоса,

Которые доносятся ОТТУДА.

Они звучат сегодня и во мне,

Живые строки Нового Завета,

Где жизнь сгорает в бешеном огне.

За что и почему? – И нет ответа.

За что и почему? – Ответа нет.

Вопросы забываются с годами.

И, кажется, чернеет белый свет –

Под бормотанье: «Было, но не с нами…»

Потомки Геббельса – как сорная трава,

Напялившая незабудок маски.

И кругом – от неправды голова

В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.


Мол, там совсем не мучили, не жгли

В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.

Но стон доносится из-под земли:

Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»

В Освенциме сегодня тишина,

И не седеют волосы убитых.

Приходят и уходят времена

И, проявляясь на могильных плитах,

Бессмертны имена познавших ад,

И в небеса ушедших без ответа.

За что и почему? Они молчат.

И словно божий суд, молчанье это.


* * *

Я работаю без суфлёра –

Говорю, ошибаюсь, плачу.

Тень случайного разговора

Заслоняет порой удачу.

Слово режет, как бритва, ловко.

И, бывает, я тоже трушу.

Я работаю без страховки,

Словно вены, вскрывая душу.

* * *

Среди добрых, злых и равнодушных,

Как в трамвае, нет свободных мест.

Есть табличка «Применять наружно»,

Добровольная, как Красный крест.

Любопытство, горькое как вишня,

Выросшая в тесноте двора,

Ощутит себя вдруг третьим лишним

На границе «завтра» и «вчера».


* * *

Я в долгу за свет и за тепло,

Свет души, тепло её и боль.

Я в ответе за добро и зло,

Как смычок в ответе за бемоль.

Как скрипач в ответе за струну,

И за свой провал или успех.

Как солдат – за прошлую войну…

Я в долгу за свет. Но не за всех.


* * *

Для себя – и склочники не врут,

Хоть и правду, вряд ли, говорят.

Ведь она – всегда напрасный труд,

Если всё равно, кто Брут, кто брат.

Из вранья рождается вражда,

Сплетнями оскаливая рот.

И гудят, как нервы провода.

Хоть привычнее – наоборот.

* * *

Женщине, стоящей у окна,

Не дорога – тень судьбы видна,

Жизни одинокий силуэт,

Проходящей мимо «ДА» и «НЕТ»,

Мимо поцелуев и вранья,

Пересудов стаи воронья,

Мимо прошлого, где детства ясный свет,

И любви, которой нет и нет.

* * *

То ли некогда, то ли не хочется

Постоять, поразмыслить слегка.

Суета – это суть одиночества,

Словно масло – внутри молока.

Суета – за столетьем столетие

Бытия неизменная суть.

Неужель за себя лишь в ответе я?

Вдруг за мною ещё кто-нибудь?

А в ответ – шелестенье бумажное,

То ли денег, а то ли газет…

Забывается самое важное,

То, чего в суете вовсе нет.

* * *

Все, говорят, не без греха.

И, всё равно, не так плоха

Жизнь, где сквозь слёзы

рвётся смех,

И где любовь рождает грех,

Как прозу – музыка стиха,

Вздыхая: «Все не без греха».


НЕ ХОЧЕТСЯ УХОДИТЬ

* * *

Удар за ударом. Спасибо, Луганск,

Ты учишь терпеть эту боль.

И я, не успевший устать от ласк,

Вживаюсь в судьбу, как в роль.


А жизнь так похожа на чёрный пиар,

А мир так насыщен войной…

И надо держать, держать удар

И сердцем, и клеткой грудной.

* * *

То ли снежный дождь,

То ли дождливый снег.

Музыка нежных рощ,

Скованных льдом рек

Похожа на дальний блюз,

А блюз на мерцающий свет…

И кажется легче груз

Ещё не прожитых лет.

* * *

Юрию Лебедю

Всему свой срок. И снова листопад,

Донбасский воздух терпок и морозен.

Не так уж много лет назад

Неотвратимым был парад,

И улиц лик – орденоносен.


Всему свой срок. Кочевью и жнивью,

Закату и последнему восходу.

Всему свой срок. И правде, и вранью

И нам с тобой, живущим не в раю,

А здесь, среди дыханья несвободы

.

* * *

Потаённый тает свет,

Отражаясь ближней далью.

Тени завтрашних побед

Гаснут в планке над медалью.

И который век подряд

Насмехается над властью

Жаркий, терпкий аромат

Ожидаемого счастья.


* * *

История начинается

с географии,

Как судьба –

со строки биографии.

Как с глотка молока –

сервиз.

А строка ведёт вверх

и вниз.

Мимо танков и мимо

трамвая,

В направлении ада

и рая,

Поминутно меняя

маршрут

И жонглируя «ТАМ»

и «ТУТ».

* * *

Дышу, как в последний раз,

Пока ещё свет не погас,

И листья взлетают упруго.

Иду вдоль Луганских снов,

Как знающий нечто Иов,

И выход ищу из круга.


Дышу, как в последний раз,

В предутренний, ласковый час,

Взлетая и падая снова.

И взлетная полоса,

В мои превратившись глаза,

Следит за мной несурово.

* * *

Начинается новый круг.

Или дуга.

Ищет во мне старый друг

Образ врага.

Да и круг за моей спиной

Полон вражды.

Будто шумный ручей весной –

Талой воды.

И у осени в небесах –

Круговорот,

Где в любовь переплавить страх

Мой черёд.


* * *

Ангелы поют очень тихо,

Хоть громкость уже на пределе.

Небеса постирала портниха,

И голоса отсырели.

Сшито на белую нитку

Всё синее и зелёное.

Но за садовой калиткой

Воркуют не черти – влюблённые.


* * *

Мысли ложатся спать

И превращаются в сны.

В мыслях не нужно ждать

Осени или весны.

Там, побеждая страх,

Я продолжаю бой.

Даже в счастливых снах

Я остаюсь собой.

* * *

Приближается то, что

Неведомо мне,

И уходят знакомые дни.

Бесконечность подобна

Китайской стене

И печатной строке сродни.

Продолжается поиск,

Но падает тень.

Изначально обрывист путь.

Бездыханною кажется

В сквере сирень.

Но и ей меня не обмануть.


* * *

Отражается свет в окне,

Отражаешься ты во мне.

Что пророчит мне этот свет –

Много дней или много лет?

И, как будто, светлеет грусть,

Когда я улыбаться учусь.

Ведь не зеркало я, не окно.

А во мне ты уже давно.


* * *

В контексте времени,

событий

и тревог

Стучат сердца, шаги…

И видит Бог,

Как жизнь идёт

вразвалку,

не спеша,

Насмешлива,

жестока,

хороша.

И слышу я

Часов небесных стук.

Сквозь радость встреч

И немоту разлук.

* * *

Прокладывая новый путь

Средь старых дорог,

На чьих-то костях,

Где-нибудь, когда-нибудь

Всё равно наткнёшься

на страх.

Все равно наткнешься

на грех.

Этот путь – из груди

в никуда.

Будто бритва,

кромсает смех

Оголённой души провода.


* * *

Ощутить и понять без слов

То, что вовсе понять невозможно,

Я готов, слышишь, я готов.

Не рассказывай, как это сложно.

Улетаю и я в небеса.

И украдкой – летаю, летаю.

И не слышу ничьи голоса.

И, представь, всё без слов понимаю.


А потом, позабыв про уют,

Возвращаюсь и падаю оземь.

Как промазавший в Цезаря Брут

В эту полувесеннюю осень.


* * *

Ничего ещё не ясно.

Среди мнимой тишины

В гонке гласных и согласных

Шансы всё ещё равны.

Все рассветы – не бездарны,

Хоть закаты – на крови.

Честь с бесчестием попарно

Ждут признания в любви.

* * *

Совесть собакам вряд ли нужна,

Они и не делают зла.

Главное – миска была бы полна,

И шкура – была бы цела.

Совесть придумана кем-то из нас

И вложена в каждый вдох.

Спасает всех нас, и не только в СПАС

Совесть, чьё имя БОГ.


* * *

Жизнь длится, словно теорема,

Где знак судьбы

Отмечен степенью проблемы.

Закон борьбы,

А также мнимого единства

Царит над всем.

Плюс минус глупость или свинство –

И нет проблем.

* * *

У лютой ненависти

странные истоки.

Любовь порою чаще,

чем вражда.

Торопимся от зависти

до склоки,

Где «НЕТ» взрывает преданное «ДА».

Приходят и уходят поцелуи.

Соль, не краснея, падает в вино.

И радуясь напрасно, и тоскуя,

Пытаемся парить,

летя на дно.


* * *

Одолеваю рубежи

В пути к финалу.

Среди бессонницы и лжи

Не всё пропало.

Ещё взлетает кипарис

Над бездной сада.

И жизнь, как-будто главный приз,

За боль награда.

* * *

Житейские проблемы во мне,

Словно мелочь в кармане,

Словно зола в огне

Или завтрашний чай в стакане.


В крови растворяется свет,

Красный, тревожный, жаркий.

А солнце далеких побед –

Как штамп на небесной марке.

* * *

Превращается камень в песок,

Антрацитом становится лес.

Но по–прежнему – пуля в висок,

И по-прежнему – нету чудес.

Не становится зло добром,

И тревогою память больна.

Мы по- прежнему – только берём.

Но на всё есть своя цена.

* * *

Лето уходит в отпуск,

Телам уютней в одежде.

А неба размытый фокус

Фиксирует: всё, как прежде.

Листва догорает молча,

Но в небо взлетают ракеты,

И тем разрывают в клочья

Надежды ушедшего лета.

* * *

У первых холодов – нестрашный вид –

В зелёных листьях притаилось лето.

И ощущенье осени парит,

Как голубь мира над планетой.

И синева раскрытого зрачка.

Подобна синеве небесной.

И даже грусть пока ещё легка,

Как будто пёрышко над бездной.

* * *

Превращаюсь в самого себя.

И, прощаясь, снова возвращаюсь.

И прощаю, всей душой любя.

И прощенья в муках добиваюсь.

Краем уха слышу дальний гром

И, не веря небесам на слово,

Вижу, как заглядывает в дом

Падающий, жёлтый лист кленовый.

* * *

Ещё по-летнему тепло,

Но листья кружат под ногами.

И, значит, время их прошло.

Или проходит. Вместе с нами.

Под ветром времени и мы

Вершим, кружась, своё движенье

Сквозь ожидание зимы

И гнёт земного притяженья.

* * *

У ветра сбит прицел – он метит на восток,

И среди прочих дел попутно бьёт в висок

Кружащейся листве, что падает к ногам.

И нагота ветвей, одолевая срам,

Подобна наготе идущих на расстрел.

И только кое- где, по–стариковски смел,

Трепещет в кроне лист, всё превратив в игру,

И рвётся в небо жизнь на бешеном ветру.

* * *

Сгущаются тучи и краски,

И правдой становится ложь.

А лица сгущаются в маски,

Рождая из трепета дрожь.

И мир вперемешку с войною

Сгущает вселенский простор.

И в нём растворяются двое,

Сгущая в Судьбу разговор.

* * *

Пронзают пространство чужие слова,

И каждое метит в меня.

И, невзирая на Покрова,

Нет спасу от злого огня.

И, словно нависла словесная сеть,

И тлеет, и тлеет запал.

Чем всё это слушать, смотреть

И терпеть –

Переключаю канал!

* * *

В промежутке меж двух облаков –

Ясность дня,

Словно умный меж двух дураков,

Включая меня.


И как будто кривая тень

В вышине.

Что готовит мне новый день?

Или не мне?

* * *

Абрикосовый цвет в апреле –

Украшение улиц моих.

Абрикосовые карусели –

Город в них, словно белый стих.

Я полвека его читаю –

Строки дней и поэмы лет,

Ожиданием урожая

Осеняя апрельский цвет.

* * *

Всё происходит совсем не случайно.

И случай внезапный – тоже не вдруг.

И даже коснувшись окраины тайны,

Не пересечь заколдованный круг.


Рядом – своя и чужая удача,

И между ними – вчерашняя боль.

Совесть, глаза воспаленные пряча,

Плохо играет заглавную роль.

* * *

На каждое НЕТ находится ДА,

Веское даже отчасти.

Предутренним светом сияет звезда,

И день предвещает счастье.

Но ветер, как листья, вздымает печаль.

И слово цепляет за слово.

И гасит порыв тормозная педаль,

Подобно закону сурова...

* * *

Теряют ценность добрые слова.

Они от лозунгов и ложных фраз устали.

Неверия пожухлая трава

Опасней, чем клинки дамасской стали.

Призывов золотая скорлупа

Потрескалась, как старая калоша.

Высоких слов безликая толпа

Бредёт сквозь души, совесть не тревожа.


* * *

Отходят вишни,

поспевают абрикосы.

На летней ярмарке –

горячая пора.

Ответы вырастают

из вопросов,

И что слышнее в них –

«Долой!» или «Ура!»?

Жара отнюдь

не дарит вдохновенья,

Желтеют абрикосы,

не скорбя.

Кипит варенье

и трещат поленья,

В огне сжигая полностью себя.

* * *

Не хочется уходить,

даже проигрывая «под ноль».

Не хочется уходить,

даже превозмогая боль.

И даже обиды нож,

что режет всегда живьём

Он тоже бывает хорош,

словно команда «Подъём!»

Не хочется уходить

ни в тучу, ни в синеву,

А хочется просто жить.

Хотя бы так, как живу.


То, что было – до свидания

* * *

У воспоминаний – сладко-горький вкус.

Проверяю старые пророчества,

Там, где я по имени зовусь.

Здравствуй, отчество!

Все, что было – здравствуй и прощай,

Гордые надежды недобитые.

Память настоялась, словно чай,

Не с лимоном, а с обидами.

Обижаюсь, впрочем, только на себя.

Полагаюсь тоже. И заранее

Принимаю то, что будет, не скорбя.

То, что было, – до свидания.

* * *

Неожиданно гаснет свет,

Начинается действо.

Ничего невозможного нет,

Есть одно фарисейство.

И вращая сценический круг,

Пот стирая, как жалость,

Понимаешь не сразу, не вдруг,

Это – все, что осталось.

* * *

Часы спешили, как всегда.

И я не отставал.

Туда – сюда, туда – сюда –

Житейский коленвал

Толкал меня то вверх, то вниз,

А я вращал его.

И рядом – бешеная жизнь.

И больше ничего.

* * *

В душе, и в округе – неравновесие.

Над страной – словно тень мракобесия.

Все законы – на личных контактах,

Аргументы забывают о фактах.

Все естественно и очень странно.

Все глубины – не глубже кармана.


* * *

В. Дунину

Шаг за шагом познаю себя,

Сравнивая то, что было, с тем,

Что стало.

Жизненную книгу теребя,

Продираюсь сквозь кварталы

И вокзалы.

Правила познавший назубок,

Я не путаю, где красный,

Где зелёный.

Но какой от этих знаний прок

В сантиметре от обрывистого склона.


* * *

Перед праздником – тишь

Перед жарой – стынь.

Это – ржавчина с крыш,

Это – в душе полынь.

Завтрашний день размыт,

А где-то – наверняка.

Чувствуешь, жизнь болит.

Как бок под рукой мясника.

* * *

Смотрю на себя со стороны –

Чьи-то тени в глазах видны.

Лет прошедших, знакомых лиц,

Бывшей Родины без границ.

Глядь – походка уже не та,

Ноги сковывает суета,

И улыбка – лицу в разрез –

Где они – ожиданья чудес?

Тают в сердце, его теребя.

Весь расчёт – на себя, на себя.


* * *

Очистить взор от мишуры

Достигнутого, достигаемого.

И осознать, что все дары –

Насмешка Каинова

И ощутить опять своё

Младенчество и ученичество.

Как оголенный провод бьет

Души ранимой электричество.


* * *

Что делать, что делать,

Не знаю.

Живу наугад и во сне.

Ночами, как будто,

Летаю.

А ночи летают во мне.

А днем так легко

И так странно

Упруго шагать по земле.

И жизнь,

Словно рваная рана,

Пульсирует, бьется во мне.


* * *

Я посмотрел в твое окно.

А в нем и пусто и темно

Лишь отражение двоится.

Твое иль наше –

Все равно.

Я посмотрел на небеса.

Шел дождь горючий как слеза.

Сквозь ветра свист

И причитанье

Прорвались чьи-то голоса.

Сквозь гром прорвался сердца стук

И молний бешеный паук

Оплел все небо,

Распадаясь

На миллионы

Наших рук.

* * *

Были физики и лирики,

Стали люберы и рокеры.

Были юноши наивные,

Стали мальчики жестокие.


Снова «толстыми и тонкими»

Стали мы, полны учтивости.

Но как зубы под коронками,

Скрыты гены справедливости.

Внукам лириков неведомо

Это чувство бестолковое.

А победы мнятся бедами.

Но не старыми, а новыми.


* * *

У меня ломается язык.

О себе он речь держать привык,

Вглядываясь в жизнь, искать себя,

О себе болея и скорбя.

А в глазах моих – наоборот.

Окружающий меня народ


Видит отражение своё

И себя во мне не узнаёт.

Впрочем, я не зеркало. И всё ж,

Чем-то всё равно на всех похож.

* * *

В душе покой?

Скорее равнодушие.

Сквозь рыночные крики, маету,

То ли контуженные,

то ли простуженные.

Несутся мысли, подводя черту.

А под чертой – нетронуты, пустынные

Листы бумаги и дороги нить,

И лепестки, подернутые инеем.

Клубок, в котором бьется слово

«жить»…


* * *

Сколько нас, красивых

и не очень,

Умных и дурных,

свободных и рабов…

Памятью вчерашней обесточен,

Обеззвучен эхом новых слов.

Завтрашние точки, запятые,

Отблеск будущих удач

и неудач,

Схватки мировые, родовые…

Тишина сквозь грохот,

смех

и плач.


* * *

Сияющая даль социализма

Исчезла за холмами небылиц.

Мы дышим спёртым воздухом цинизма,

И удивленье сходит с наших лиц.

Кто был никем… А, впрочем,

был иль не был –

Душа молчит, как смятая ботва.

То хлеба не хватает ей, то неба…

То слов. Хотя вокруг – слова, слова.

* * *

У каждого – своё,

И каждому – своё.

Глянь – не над падалью

кружится вороньё –

Над Родиной. Уж в небе стало тесно,

Хоть жить, по-прежнему,

тревожно – интересно.

Своё вдруг кажется

совсем чужим.

Мечты сгорают, превращаясь в дым,

Не в журавлей, как думал я

когда-то,

И не в вороний след

на дне заката.

* * *

Перекись водорода меняет цвет

Новая прическа меняет стиль.

Утро вечеру говорит: «Нет»,

Старый закат сдавая в утиль.

Утренний кофе пахнет весной,

Старые счёты стирает вражда.

Дождь, словно праздник,

прошёл стороной.

Ночь шелестит миллионами «Да».

* * *

Н. Сухаревской

Притворяюсь весёлым. Знакомое дело.

Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.

Что в душе наболело – скрываю умело,

И за то, что несмелый – прощенья прошу.

Открываю и вновь закрываю скрижали.

Паникую и вновь обретаю покой.

И удача внезапной сестрою печали

Вдруг бросается вслед за случайной строкой.


* * *

Все вокруг – расплата

За добро и зло.

Думал – рановато,

А оно пришло,

Время, что расставило

Точки и слова.

Наплевать на правила!

Главное – жива

Память, та, что мучает

Ночи напролёт,

Что звездой колючею

За собой ведет.

Память та, что с совестью

Вечно не в ладах,

Складывая горести,

Умножая страх.

* * *

От немоты – до глухоты,

Сквозь темноту,

И с жизнью перейдя на «ты»,

Прозреть: «Не ту».

Не ту дорогу в День сквозь Ночь

Предвидел Бог.

И кто-то мог ему помочь,

Но не помог.

* * *

Взглянул в окно – увидел хлопья,

Там снегопад в ладони хлопал,

Весь город падал из окна.

И лишь зима была видна.

А вышел на мороз – снежинки

Припали тотчас же к лицу.

Зима шепнула без запинки:

«Все. Дело близится к концу».

Ещё – февральские метели

И дальше – мартовская стынь…

Но где-то рядом, еле-еле

Пахнула летняя полынь.

* * *

И все-таки февраль!

Какое наслажденье

Предчувствовать, что март

уже готов к броску.

И каждое незримое движенье

Диктует не поступок,

так строку.

И, все-таки февраль.

Он в меньшинстве в природе,

И силы большинства

ещё диктуют ход

Событий, новостей

и перемен в погоде.

И, все-таки, февраль.

А не наоборот!

* * *

Отходят вишни, поспевают

абрикосы,

Объятья летние все жарче,

все вкусней.

А лебеда пророчествует: «Осень…»

Но летом, все же, мысли не о ней.

Успеть! Собрать! Придумать!

Приготовить!

Сгореть? Да нет же, просто

загореть.

Горячка, а не горечь –

в каждом слове.

И пульс стучит: «Успеть,

Успеть,

Успеть!»

* * *

Знакомая весна цветёт сиренью,

Любовью, жизнью, страстью, чей-то ленью.

Знакомая весна на фоне злобы

И зависти крутой, что смотрит в оба.

Ещё на фоне искренних улыбок,

И добрых слов, и горестных ошибок,

Забытых песен, модных силуэтов,

Красивых женщин, летчиков, поэтов…

Знакомая весна в саду и дома.

И счастье тоже, кажется, знакомо.


* * *

Уходит запах лебеды,

Приходит осень.

А скверы, парки и сады

Прощенья просят

За всю разбросанность свою.

За убыль света.

И то – живём ведь не в раю.

И рай – не лето.


* * *

В стране сентября, где краснеет

арбузная мякоть,

Где солнечный свет по утрам

ненавязчив, как друг,

Надежды плывут в облаках,

и грядущая слякоть

Немыслима вовсе.

И воздух упруг.

В стране сентября средь прохожих

виднеется лето.

Оно полирует каштаны,

вздымая листву в синеву.

И всё-таки, всё-таки

летняя песенка спета.

В стране сентября ожиданием

лета живу.


* * *

Зубы скрипели.

Гортань молчала.

Сердце стучало –

Начни сначала.

Мысли метались –

Роман или повесть.

Души срастались.

Болела совесть.

* * *

А вот верба –

Совсем не торопится.

Книгу жизни читая в реке,

Сквозь весеннюю многоголосицу

Дышит вечностью на сквозняке.

Суета далека, словно облако,

А оно так похоже на лёд…

В тишине различая все шорохи,

Дышит верба, как будто поёт.


* * *

Он не надолго опоздал –

Лишь на мгновение.

Но изменилось все –

Вокзал и настроение.

Чужие лица, самогон,

Любви пропажа.

Чужой отцепленный вагон.

Но жизнь – всё та же.


* * *

Чем старше города,

Тем кажутся моложе.

Сквозь лиц и улиц письмена,

Привычную рассеянность прохожих

История, как будто, не видна.

Но, кажется, вон там,

За перекрёстком,

Мелькнула тень,

Незримая как взгляд.

И листья, словно судьбы

Над погостом,

Не в небо, а в бессмертие

Летят.


Из книги “Я надеюсь…”

* * *

Возвращаются забытые слова,

Проявляются надежды и улыбки,

И весна – как новая глава,

Где краснеют розы, как ошибки.

Хочется найти, поднять, сберечь,

Избежать сомнений ненапрасных,

И не искривить прямую речь,

И Луганск нарисовать как праздник.

* * *

Я надеюсь, что солнце

взойдёт из тумана,

Я надеюсь, закончится

время обмана.

Я надеюсь, синонимом

слова «красиво»

Станет важное в каждой

судьбе «справедливо»

Я надеюсь, что люди

добрее, чем звери.

Несмотря ни на что,

я надеюсь и верю!


* * *

Дальний предел пуст,

И не гудят провода.

На полке Марсель Пруст,

В небе – чужая звезда.

А в сердце – знакомая боль.

И все это стоит гроши.

Ниже всего на бемоль

Голос солгавшей души.

* * *

Параллелограмм перестраивается

в круг

И спрямляет углы.

Бывший враг говорит тебе:

«Друг»,

А вратарь забивает голы.

День темнеет и падает

в ночь.

Улыбаясь, светлее мрак…

Тот, кто может, не хочет

помочь,

Тот, кто хочет, не знает, как.


* * *

Н. Малахуте

Не хватает не злости,

не нежности –

Не хватает в судьбе

безмятежности.

Не хватает улыбки крылатой,

Легкой детскости, не виноватой

В том, что все получилось

так странно,

Что в смятении люди и страны,

Что в конце благодатного лета

Все прозаики мы. Не поэты.

* * *

Я не знаю, за что и как,

Я не знаю, зачем и где.

Но сияет небесный знак,

Отражаясь в земной воде.

И летит среди прочих миров

Мой, ничтожный, прекрасный, родной.

И скрепляется кровью кров,

И вопрос, как крыло за спиной.


* * *

Почему-то люди не добреют,

А посмотришь – всё наоборот.

Языком, как острой бритвой бреют,

Завистью оскаливая рот.

Время, говорят, совсем не сахар,

Да и годы, говорят, берут своё…

Иоганну Себастьяну Баху

Тоже кто-то жаловался на житье.


* * *

Я бегу от себя,

Приближаясь к себе,

Избегая борьбы,

Постоянно в борьбе.

Ветер глупой удачи

Застыл в небесах,

Отражаясь в неузнанных

Мною глазах,

Распадаясь на капли

Слепого дождя,

И меня, к сожалению,

Не находя.


* * *

Что суждено – знать не дано.

Хорошо это или нет?

Не надо мной – вместе со мной

Белый пленительный свет.

Я посижу, я погрущу,

Я помечтаю ещё.

Совесть болит – это к дождю.

Что там – за тем дождём?

* * *

Войти и выйти – знак вопроса

Оставив лишь после себя.

И все – так просто и не просто,

Любя, завидуя, скорбя.

Войти и выйти – в чём проблема!

Берёшь, и тут же отдаёшь.

И думаешь – в запасе время,

Когда в запасе – медный грош…

* * *

У надежды – строгое лицо,

У печали – добродушный взгляд.

А любовь мне шепчет: «Будь борцом…»

Совесть напевает: «Виноват»

Виноват, и горше нет вины

В том, что отступаю перед злом.

Умники по-прежнему умны,

Оставляя жалость на потом…


* * *

Чего не хватает? –

Достатка, покоя?

Конечно, о чём разговор!

И время уходит моё

золотое.

И лишь суеты – перебор.

О Боже! Куда ни посмотришь –

нехватка!

Но жизнь всё равно

хороша.

И зреют надежды

на солнечной грядке,

И вся в ожиданьях

душа…


* * *

В частном доме с утра –

деревенский покой.

Лишь трамвай прозвенит

вдалеке.

Это город родной

за рекой, под рукой

На вишнёвом стоит сквозняке.

Поднимаются цены,

густеет трава.

Вновь берет нас в крутой

оборот

Жизнь, которая даже

в ошибках права.

Жизнь, как город.

И как огород.

* * *

Я тихоход. Я медленно хожу.

По сторонам внимательно гляжу.

Постичь пытаюсь: «Что и как?»

Найти среди недобрых

добрый знак.

Не тороплюсь. И всё ж

хочу успеть

Все, что положено мне,

досмотреть.

А вдруг мелькнет сквозь

семь извечных бед

Удачи долгожданной силуэт.

* * *

Постоянно ищу ответы.

А в ответ слышу лишь приветы.

А в ответ слышу лишь вопросы,

Они горькие, словно слёзы.

Даже воздух, сладчайший в мае,

Шелестит: «Ничто не знаю».

Я боюсь за тебя, Украина.

Я боюсь за тебя и за сына.

* * *

Смятение, сомнение,

тревожное волнение,

Душевный плач и пение,

веселье и тоска –

И все эти томления, желания,

стремления –

Неужто все во имя куска

или глотка?

А, может, все ужасное,

весёлое, прекрасное,

Все доброе и злобное

вершится неспроста?

Струится ярко-красное

мгновенье ненапрасное,

И в эхе отражается

и глохнет пустота.


* * *

Безветренно в природе. А в судьбе?

Барометр сигналит: «Перемены» –

Привычный ветер разрывает вены,

И на аорте, словно на трубе

Играет. А в природе благодать…

Какого ж чёрта на душе твоей осадок?

Тебе ведь всё равно не угадать –

Какой на вкус он – горек или сладок,

Последний утоляющий глоток.

И пусть следы сотрет всё тот же ветер –

Какая благодать на белом свете,

Пока секундами пульсирует висок.

* * *

Возвращаться в 90-й не хочу.

Там – ещё агония страны.

Пленку памяти кручу, кручу.

Вижу прошлое в лицо. Не со спины.

Не хочу я возвращаться никуда.

Мне бы в завтра на мгновенье заглянуть

И увидеть: чистая вода

Пробивается сквозь нынешнюю муть.


* * *

Рвутся привычные связи

В день, вроде, будний, не судный.

Трудно отмыться от грязи,

И не запачкаться трудно.

Эхо простится с тобою

Чистою нотой, без фальши,

Где-то за дальней чертою…

Кстати, а что же там, дальше?

* * *

Заводчане торгуют, торгуют…

Где найти им работу другую,

Ведь заводу они не нужны.

Это бизнес – основа державы.

Это бизнес – преддверие славы.

Или, может, преддверье войны?

Солнце греет, луна охлаждает,

Желтый лист в сентябре опадает,

Невзирая на курсы валют.

Дирижёр своей палочкой машет,

И сквозь мысли о хлебе и каше,

Слышишь? – Ангелы что-то поют.

И без всякой надежды на чудо

Даже в дни, когда тяжко и худо,

Люди Родиной землю зовут.

* * *

Говорят, надежды умирают.

Где их кладбище – никто не знает.

А другие говорят – надежды вечны,

Даже если несерьёзны и беспечны,

Словно небо, словно воздух они с нами.

Греет душу их негаснущее пламя.

Даже если жизнь темна иль полосата.

Даже если ты уходишь без возврата.

* * *

Старый паровоз на пьедестале –

Времени застывшее реле.

Может Микоян, а, может, Сталин

Отражались в лобовом стекле.

Позади – шальные километры,

Впереди – незримые века.

И сквозь уносящиеся ветры,

Словно рокот: «Жив ещё пока».

* * *

Н. Найшу

Это город. И в нём не хватает тепла.

И не осень прохладу с собой принесла.

Не хватает тепла в руках и душе,

В ручке мало тепла и в карандаше.

Не хватает тепла во встречных глазах.

В них смятенье и холод. А, может быть, страх.

В этом городе нищим не подают.

Им по праздникам дарят весёлый салют.

В тёмном небе так много слепящих огней,

Но не греют они суету площадей.

Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ

В этом городе тёплых разбитых сердец.

* * *

Потихоньку забывается война.

Их всё меньше, стариков-фронтовиков,

В чьих ушах ещё по-прежнему слышна

Перекличка грозовых, шальных годов.

Сын, конечно, не в ответе за отца,

Забывая тень войны или страны.

Как понять нам это время до конца,

Не избавившись от собственной вины?


* * *

Тысячу лет назад

Всё было так и не так.

Руку протягивал брат,

Меч окровавленный – враг.

Где-то цвела сирень

И зеленела трава…

Превозмогая лень,

Думала голова.

Кто-то был явный трус.

Кто-то – безумно смел.

Мудрость мотал на ус

Воин средь свиста стрел.


Было им хорошо,

Так же, как нам сейчас?

Тысяча лет прошло

Или всего лишь час?


* * *

Падают на землю абрикосы,

Отрываются листки календаря.

Задаются глупые вопросы,

И не ясно – зря или не зря.

И не ясно – есть на них ответы?

Или всё проходит без следа,

Падая, как абрикосы в лето,

На лету сгорая, как звезда.

* * *

Прошлых лет друзья или враги –

Где они – найти их не могу.

И хоть в прошлом не видать ни зги,

Другу шлю привет я и врагу.


В чем они, причины той вражды –

Мне понять сегодня не дано.

Чище отстоявшейся воды

Памяти открытое окно.

Вижу в нём чужие имена,

Слышу голоса былых обид…

Боже, ну кому она нужна,

Совесть, что порою так болит?..

* * *

Почему так много суеты?

Где заветные покой и воля?

Слишком много горечи и боли,

Слишком мало в сердце теплоты.

Может быть, во времена Сократа

Было всё иначе? Может быть.

Как в одну связать всё это нить:

Время, время, в чём мы виноваты?

* * *

Неяркий праздник.

Гомон и салют

под занавес.

Набитые трамваи.

И лица озабоченно снуют,

Напитки, как концерт,

в себя вливая.

Как трудно услыхать, понять, узнать,

Запомнить, улыбнуться

и расстаться,

Стерев натужной радости печать.

Без лишних комплиментов и оваций.

* * *

У жизни в запасе всегда есть весна,

И, хочется верить, ещё не одна.

В запасе у жизни друзья и враги,

И радость от встречи, и крик: «Помоги!»

В запасе у жизни дорога домой

И всё, что зовётся родной стороной.

О, Боже, она и страшна и нежна…

В запасе у жизни вся жизнь.

И весна.

* * *

Плетётся март,

не шатко и не валко.

То снег, то солнце,

оттепель и грязь…

Аллеи оживающего парка

Вдыхают небо,

плача и смеясь.

И мы с тобой сменить наряд готовы,

И пусть в душе всё тот же неуют,

Надеждам нашим выданы обновы,

Хоть их, конечно, не в Париже шьют.

* * *

Опять всё мелочно и зыбко,

И все заботы – об одном.

И лишь случайная улыбка,

Перевернув в душе вверх дном

Всё то, что мыслями зовётся,

Отвлечь способна и увлечь,

Чтоб снова Пушкинское солнце

Смогло взрастить прямую речь.


* * *

Живу, как будто, в октябре,

не в мае.

И урожай не в радость мне.

Уже ночами не летаю,

А только думаю во сне.

Как мало нужно и как много,

Куда ведёт меня строка?

Она, как жизнь и, как дорога,

Что горечью своей сладка.

* * *

Что делать, если всё, что было –

было плохо?

Винить себя, родителей, эпоху?..

Из красного сквозь красное

течет мгновенье,

И цвета крови –

каждое сердцебиенье.

Куда бежать, откуда,

в чём причина?

Чьи проявляются

следы

в житейской глине?

И, все ж, искать в чужой судьбе ответ –

напрасно.

Свой календарь, свой белый свет.

И даже красный.

* * *

Сигаретный дым уходит в небо,

Тает в воздухе последнее «Прости»…

Над дорогой, городом, над хлебом –

Божьи и житейские пути.

Жизнь зависла над чертополохом.

Только мир, по-прежнему большой.

Не хочу сказать, что все – так плохо,

Не могу сказать, что хорошо.


* * *

Угнетают незабытые секреты,

Старые и новые долги,

Угнетает то, что тает лето,

Тает, как его ни береги.


Угнетает то, что на прохожих

Озабоченности вечная печать.

Да и мы с тобой по кругу тоже

Движемся. А хочется летать.


* * *

От победы мы не застрахованы,

Вот она – победная струна!

Но услышь: аккордами Бетховена

Почему-то страсть обрамлена.

Вроде бы совсем не место горечи,

Ведь победа, как нектар, сладка.

Но уже душа с грядущим борется.

И хватает пустоту рука.

* * *

Среди потока людей и машин,

Среди городской суеты

Острей ощущаешь, что ты – один,

Что ты – это только ты.

И всё же оставшись наедине,

Пускай не сразу, не вдруг

Любовь и дружбу ценишь вдвойне,

Как самый спасательный круг.

* * *

Головокружение – не от успехов –

От весны, от лета, от тепла.

Кто-то улыбается мне сверху.

Жизнь проходит. Но ведь не прошла.

Отвечаю небесам улыбкой,

Песню, как весенний флаг несу.

Силуэт удачи зыбкий, зыбкий

Виден сквозь весеннюю грозу.

* * *

Я не выдохся, не иссяк,

Хоть всё в жизни не просто так,

Хоть всё в жизни совсем не просто,

Но следят за мной мои звёзды.

Мой корабль попал в туман,

Может, в курсе моем изъян?

Капитан, это яхта «Беда»?

«Нет!» – мигает, сгорая звезда.


Из книги «Всё будет хорошо»


* * *

Огнянись, приятель, хоть на миг,

Дай мне посмотреть в твои глаза.

Прочитать хочу в глазах твоих

То, что в суете ты не сказал.


Не сказал ты матери: «Прости»

Сыну позабыл сказать: «Привет!»

И своей любимой: «Не грусти»

Не промолвил, глядя ей вослед.

Ты хотел сказать, да позабыл

В поисках насущного куска…

Оглянулся я. Но след простыл.

Светофор… И суета в зрачках.

* * *

У деревьев нет ни паспортов,

ни виз –

Кроной – вверх,

корнями – вниз,

Нет границ в земле

и в небесах,

Нет границ в сердцах

или глазах.

У каштанов, у акаций, тополей –

Всюду родственные связи

на земле.

Те же листья, те же ветви,

тот же цвет…

То же счастье, даже если

его нет.

От Москвы и до Луганска – тополя.

Хоть с границами - одна на всех

Земля.


* * *

Забываются серые будни,

Вспоминаются яркие краски,

Ну давай торопиться не будем,

Ну давай говорить без опаски

Комплименты, ведь это так просто –

Ты красива, умна и желанна,

Я удачлив…

Ну, что же? Ах, брось ты!

Жизнь прекрасна и так.

Без обмана.


* * *

Откуда-то издалека

Доносятся трубные звуки –

«Привет! До свиданья! Пока!» –

Ты слышишь, дыханье разлуки

смешалось с моим и твоим,

Ты чувствуешь – через

мгновенье

Вот тут, где с тобой мы стоим,

Где слышится сердцебиенье –

Останется лишь пустота,

Лишь след от летящего взгляда…

И вновь между нами черта,

И жизнь, как сплошная преграда.


* * *

Нетороплива, как часы, судьба,

И тороплива, как часы, порою.

Вдруг в драку превращается борьба,

Так и не ставшая игрою.

Играют много, все кому не лень,

И я играю. Чаще – бестолково.

То свет торопится, то медлит тень,

То вдруг порадует,

а не поранит

слово.

* * *

Отсверкали весёлые дни,

Словно скрылись за серою шторой.

Мы опять с тобой, осень, одни,

И всё те же ведём разговоры.

Кто, зачем, и откуда, и как,

И опять: «почему»? – нет ответа.

Это юности стёртый пятак

Прокатился сквозь позднее лето.


* * *

Л.В.

Что-то происходит внутри,

А что-то снаружи.

Совесть моя, не умри,

Я тебе нужен.

Так же, как ты нужна.

Сердце – не камень.

Ночью горит луна

Даже за облаками.


* * *

Всё будет хорошо. Я знаю.

Или, вернее, заклинаю,

Хочу надеяться и верить,

Удаче открывая двери.

Всё будет хорошо. Над нами

Победа вскинет своё знамя.

Я уже вижу, как все будет,

Пусть кто-то говорит о чуде.

Всё будет хорошо. Прогнозы

Бывают лживыми, как слёзы.

Пусть не шутя, пусть не играя,

Всё будет хорошо. Я знаю!

* * *

День короче на минуту,

Незаметную, как будто.

Незаметную, но всё же

Старше всё, а не моложе.

Старше на сердцебиенье,

Сам себе шепчу: «Держись!»

Думаешь: «Прошло мгновенье…»

А оно длиною в жизнь.


* * *

Всё, что не сказано – вовсе,

Не исчезает бесследно.

Листья, летящие в осень,

Падают тоже не в бездну.

Отблеск несбывшихся планов

Медью пылает морозной.

Не опасаюсь, что рано,

Я опасаюсь, что поздно.


* * *

Саше

Зеленеет трава у обочины

Средь пожухлой листвы в ноябре.

Не печалься, ещё не просрочены

Наши шансы в ответной игре.

Пусть устали с тобою мы донельзя,

Пусть победа пока далека…

Всё равно, всё равно –

мы поборемся –

От свистка, дорогой, до свистка!


* * *

Уезжают старые друзья,

Улицы знакомые без них,

Как осиротевшая семья.

Да и город будто бы притих.


Улетают старые друзья.

Не как птицы, что вернутся вновь.

Новые и дальние края

Убивают старую любовь.

Ну, а я по-прежнему – «Привет!»

Это же немыслимо – «Прощай…»

И мучительно ищу ответ

Между «оставайся – приезжай».


* * *

Вновь разноцветная вьюга

Дарит нам листья кленовые.

И тротуары упруги,

Словно дорожки ковровые.

Синее небо, как летнее,

Плавает в лужах бездонных.

Листья мои всё заметнее…

Только всё меньше зелёных.

* * *

Всё вокруг досадно и нелепо,

Как солдат, чихнувший на параде.

Попадаю пальцем прямо в небо

Сквозь косые дождевые пряди.


Я не знаю нового прогноза,

Да и старому, наверное, не сбыться.

Говорят, что дождь похож на слёзы,

Украшающие злые лица.

* * *

Пахнет кулак перегаром,

Завтрашний день пахнет порохом.

Все происходит – недаром,

Наоборот – очень дорого.

Запах котлет над державой

Переходит в запах хот-дога.

И не ясно – где лево, где право,

Хорошо это, или плохо.


* * *

Со мной играет светотень,

Со мной играет тьма и день.

Со мной играет жизнь и смерть,

И карусели круговерть.

Со мной, с утра и до утра,

Идет нелепая игра.

И каждый хочет победить,

Не просто выжить. Просто жить.

И потому мне всё ясней

Нестройный хор полутеней.

* * *

Все больше грустных стариков

На фоне мерседесов.

Слышнее клацанье курков,

Знакомей чувство стресса.

Верны прогнозы, не верны.

От них уже не скрыться…

Но чувство собственной вины –

Как общий шрам на лицах.

* * *

Мы тоже были рождены,

Чтоб сделать сказку былью.

Но оказалось – у весны

Соломенные крылья.

И скука, как побитый пёс,

Блукает где-то.

И слышен дальний стук колес,

Но нет билетов.

И дарит ночь чужие сны,

И счастье – рядом.

Знакомый гимн чужой страны –

За всё награда.


Из книги «Разговор с другом»


1994

Городские часы стоят.

Все трамваи идут в никуда.

Сорок восемь часов подряд

Без работы герои труда.

Воздух пыльный поранил грудь,

Хлеб кирпичный не лезет в рот…

Кто-то скажет когда-нибудь:

«Это был интересный год».


* * *

Я землю луганскую

раем

совсем не считаю.

Но в ней моим дедам спокойно лежать,

и я знаю,

Что эта земля и накормит меня

и согреет,

Хоть небо не так уже ярко,

как в детстве моем голубеет.

И кровью,

и потом полита от края до края

Земля,

та,

которую раем совсем не считаю…


* * *

Хочется жить и весёлым, и грустным,

Хочется жить и евреям, и русским,

Хочется жить старикам и влюблённым,

Горьким пропойцам и чемпионам,

Хочется жить и в тюрьме, и на воле,

Хочется жить и в больнице, и в школе,

Хочется жить демократам, военным,

Толстым, худым, террористам и пленным…

Хочется, в общем,

так мало,

ей-богу –

Жизни и счастья.

Хотя бы немного.


* * *

Это город моих неудач и удач,

Моих горьких потерь и находок…

Этот город больной,

этот город – мой врач,

Он старик, и он мой одногодок.

Этот воздух,

который был раньше степным –

По душе мне и с пылью Донбасса.

Ну, а дым заводской –

что ж, Отечества дым

Сладок нам, как говаривал классик.


Здесь друзья и враги – не чужие, мои,

Да и я для них кое-что значу.

Здесь и память моя – на любви и крови,

Надо мной то хохочет, то плачет…

О Луганске своём говорю – и всегда,

Как о близком, родном человеке.

Есть на свете Париж.

Есть ещё города…

Но Луганск в моем сердце навеки.

* * *

Всё уже когда-то было сказано,

Всё ещё когда-то повторится,

Жизни наши туго перевязаны

Временем,

словно фигуры в блице.

Мой черёд – сказать своё заветное –

Он – вся жизнь

и плюс одно мгновение.

Только объявили время летнее, –

Как уже – глядь! – смена поколения…


* * *

Это рок проходит мимо

С тяжким взглядом пилигрима.

Это грозное дыханье наступающего дня…

Сколько боли,

сколько крови –

Это мрамор изголовья,

это свежая могила.

Но пока не для меня.

8 августа 1994 г.

г. Луганск


* * *

У зависти и корень, и язык

Длинней,

чем у степного сорняка.

Привык к успеху ты,

иль не привык –

Но с завистью знаком наверняка.

Она тебя уколет побольней

Ведь ей известно всё, всегда,

про всех…

И всё же

если нравишься ты ей,

То это значит, ты обрёл успех!

* * *

Нужны ли сегодня стихи

и эта печаль между строчек,

Когда от лесковской блохи остался лишь

лапки кусочек,

Когда между мной и тобой

Из всех интересов – бубновый,

А лозунг за нашей спиной –

Он позавчерашний, не новый,

Когда городские черты стираются,

словно подошвы.

Со временем, вроде, на «ты»,

Но только не с будущим,

с прошлым!


* * *

Не хочется спешить,

куда-то торопиться.

А просто жить и жить,

И чтоб родные лица

не ведали тоски,

завистливой печали.

Чтоб не в конце строки

Рука была –

В начале…

* * *

В. Музыке

Понять друг друга и простить –

вот в чем надежда.

Поскольку «быть или не быть»

страшит, как прежде.

Они живут не так, как мы –

они другие.

Из ночи в ночь, во тьму из тьмы,

благие

Деянья неизвестны им, и, всё же,

Терпеньем, мужеством своим

Спаси их, Боже.

* * *

Я чувствую – придется полететь.

Я ощущаю крылья за спиною.

И мой аэродром уже на треть

Готов к полетам,

как журавль зимою.

А надо мной – открытый небосвод,

Разрешены полеты

и посадки…

Когда-то было всё наоборот,

И, кажется, запреты были сладки…

* * *

Давление падает. Осень…

И бесится ветер в саду,

Гудит,

как король мотокросса,

Влюблённый в лихую езду.

И всё-таки белый халат

Земле одевать рановато.

И астры прощально горят

В просторах вишневого сада.

* * *

Увидь меня летящим,

но только не в аду.

Увидь меня летящим

в том городском саду,

Где нету карусели, где только тьма и свет…

Увидь меня летящим

Там, где полетов нет.


Из книги «История любви забытой»


Ночной ветер

И лист, дрожащий в темноте,

Ночного ветра отраженье,

И я, в трамвайной тесноте,

Влекомый жизнью на сраженье,

Неведомо за что, куда,

Едины в том, что есть беда,

И есть вина, и есть волненье,

Но всё исчезнет без следа,

А ветер гонит прочь сомненья

И кружит листья в вышине…

И мне тревожно, друг, и мне.

* * *

Мои друзья меня не понимают.

Мы говорим на разных языках.

И между нами бывшая прямая

Внезапно превращается в зигзаг.

А раньше был язык мой

всем понятен,

Как дровосек из сказок

братьев Гримм.

Зато теперь как много белых пятен,

Когда мы слушаем и говорим.

Мы говорим: «Куда же нам

деваться?»

А слышим канонады дальний гул.

И, заменив «Товарищи»

на «Братцы»,

Пугает нас все тот же караул.


* * *

Не подсказываю никому,

Потому что и сам не знаю…

Не пойму ничего. Не пойму.

Начинается жизнь другая.

Может время стихов ушло,

Время прозы суровой настало?

Жизнь, как птица с одним крылом,

Бьется в каменной клетке квартала…


* * *

Я не хочу быть чемпионом,

И не хочу – самоубийцей.

Но всё ж знаком я с марафоном.

Мы все – немного олимпийцы,

Вот только лишнего – не надо.

Мне быть, как все, – и то утеха.

Писал ведь «Жизнь – уже награда!»

Не кто-нибудь,

а доктор Чехов.


* * *

А в море под названием «война»

Есть остров под названием «любовь».

Там ночью канонада не слышна

И там под крик «Ура!»

не льётся кровь.

Там смерть невероятна, как вчера.

Там жизнь любви равна лишь

и верна.

И, если слышится там изредка

«Ура!»,

То лишь от поцелуев и вина.

Но волны все опасней и страшней.

И тает остров в утреннем дыму.

Я знаю – «на войне, как на войне…»

Но сердцем эту мудрость не пойму.


* * *

Вновь жизнь пульсирует, как рана.

И, дёрнув за рычаг стоп-крана,

Не знаешь – что там впереди.

Какие брезжут перспективы –

Убьют нас или будем живы

И веселы, как Саади.

Глаза пугают, как двустволка,

Язык – колючий, как иголка, –

И это наш с тобой портрет.

А мы себя и не узнали,

Мы просто жали на педали,

Но скорости всё нет и нет.

Зато бывают перестрелки,

И это, право, не безделки –

Пасть, как поэт, с свинцом в груди,

Где жизнь пульсирует, как рана…

О, боже, помирать нам рано,

Когда ещё – всё впереди.


* * *

Ружьё висит и не стреляет,

Хоть пьеса близится к концу.

По площади сквозняк гуляет,

Как будто тени по лицу,

Вопросы, слышатся, советы –

Куда, зачем, откуда, как…

Как тополиный пух, билеты

По площади несёт сквозняк.

Ружьё молчит. Молчит зловеще.

Лишь гром грохочет, как в аду.

И как носильщик тащит вещи,

Тащу себя я сквозь беду.

* * *

Утеряна или нет?

Куда ни взгляни – связь.

Куда ни пойди – билет,

Куда ни ступи – грязь.

Может быть, это сон?

Может быть, зря я вплавь?

Но тёмный как сто ворон,

Вечер мне шепчет: «Явь…».

* * *

Р. Рыбникову

Останавливаются часы.

Идут ещё по инерции.

И стрелок казачьи усы

Унылы на фоне коммерции.

Завести – не хватает сил,

Или, быть может, умения.

Не везёт – значит, жизнь,

как такси.

Пора менять направление.

А стрелки часов, словно компас, –

на юг,

Сложившись, как знак

восклицательный,

Зовут и меня, и тебя,

мой друг.

По радиусу и

по касательной.


* * *

Кто постучится нынче в этот дом?

Струится вечность, не подозревая

О том, что есть распятие, о том,

Что жизнь проходит с грохотом трамвая.

А дом стоит, от грохота ничуть

Не поколеблясь, не дрожа основой.

И тот, кто одолеет этот путь,

Когда-нибудь воскреснет снова.


* * *

То ли порознь, то ли вместе –

Всё равно попадём туда.

То ли с песнями, то ли без песен,

Поезда, как герои труда,

Отдуваясь, кряхтя и вздыхая,

Довезут до платформы «Конец»

Всех, кто мнил о себе: «Летаю…»

Стук колес, или стук сердец,

Заглушив то ли плач, то ли песню,

Успокоит. А, может быть, нет.

То ли порознь, то ли вместе…

Здесь важнее вопрос. Не ответ.


* * *

От неудач до неудач –

Дорога иль строка.

И даже выигранный матч

Таит наверняка

И горечь будущих утрат,

И поражений боль.

Поэтому, наверно, рад

Победе над собой

Я более, чем над другим.

Преодолев себя.

Душа поёт победный гимн,

Себя и мир любя.

* * *

У доброты – всегда в запасе

доброта,

Её количество – неиссякаемо.

Но эта истина, хоть и проста,

Увы, так трудно познаваема.

Кулак, наган, ложь или грош –

Вот аргументы нашей злости…

А мир вокруг – по-прежнему хорош,

А мы – по-прежнему

безжалостные гости…


* * *

Бронзовое небо за спиной,

Тучи грозовые надо мною,

Дождь прошёл. Но, видно,

не грибной.

Дождь прошёл. Но небо грозовое.

Ждать ли, торопиться, –

милый мой,

Всё уже предрешено не нами.

Бронзовеет небо за спиной,

И пятак сверкает под ногами.


* * *

Невзначай, ненароком, случайно –

Что такое, за что – не пойму.

Загляну в переулок,

как в тайну,

что живет в обветшалом дому.

Там старуха сидит молчаливо,

Там старик смотрит хмуро в окно.

Во дворе осыпаются сливы –

их зимою не есть всё равно.

Ощутишь вдруг такое томленье

Дней прошедших и тех, что идут.

Будто годы,

сжимая в мгновенья,

Призывает к себе страшный суд.

* * *

Бабье лето в конце сентября

Дарит душам добро и надежду.

Может, осень ругали мы зря.

Не за гранью ещё мы, а между.

Между гранями зла и добра,

Между старым и новым заветом.

Бабье лето. И солнце с утра,

Словно вестник грядущего лета.


* * *

Неторопливость выходного дня –

В ней роскошь делать то и это…

Пусть за окном – зима иль лето,

Будильнику нет дела до меня.

Неторопливость выходного дня –

Так вот чего, друзья, нам не хватает.

А жизнь, как в детстве эскимо,

так быстро тает,

Вокзальной суетой маня…

* * *

Проникнувшись, приникнув,

замолчав,

Как птицу, на груди отогревая

Твою улыбку и печаль,

Вдруг ощутить, что ты –

полуживая,

То ли от радости, а то ли от невзгод.

И ветра дуновенье

под лопаткой…

Не делится судьба

даже на год,

И даже на мгновенье

без остатка.

* * *

Чужое счастье, как синица,

Забилось вдруг в моих руках.

И стал похож я на убийцу,

Превозмогающего страх.

Сквозь стыд, как будто сквозь

терновник,

Я пробирался,

чуть дыша,

Хоть не была ни в чем виновна

Пока ещё моя душа…


Из книги «Усталый караул»


* * *

Город европейский мой

с неевропейской культурой.

Со своей китайскою стеной

и конною скульптурой,

С пыльным небом

и промышленным ландшафтом.

Где к заводу примыкает шахта,

Где над церковью – немым укором крест.

Где на кладбище убогом

не хватает мест.

Город мой,

любимый

и проклятый,

Мы с тобою друг пред другом

виноваты.

Я виновен в том,

что грязный ты

и серый,

Ну а ты – что мы живём без веры,

Погружаясь,

словно в Дантов ад,

В женский мат

и в детский мат,

Совесть, как друзей своих теряя.

Город мой, под звон твоих трамваев,

Как когда-то под церковный звон,

Жизнь проходит, как тяжёлый сон,

Жизнь проходит, словно лотерея,

И от неудач своих дурея,

Ищем мы

виновных

каждый час.

Город мой,

прости сегодня нас…

* * *

Афишной тумбы артистичный профиль.

Репертуар: Чайковский и Прокофьев.

И рядом – шариковой ручкой мат.

И сообщение о том, что Верка – дура

Над штампом «Управление культуры»

Уму и сердцу много говорят.

О том, что нескончаемы мытарства

На сцене, наяву. Что нет лекарства

от дурости и хамства.

Только есть надежды на великую

Культуру,

На музыку её, литературу,

На совесть и порядочность. На честь…


* * *

Здесь всё, как прежде,

всё, как прежде.

Сквозь неизменное житьё

Наивный краешек надежды

Ведет сознание моё.

Враньём и правдой переполнен,

Искал я старые следы,

И, словно Людвиг Ван Бетховен,

Оглох в предчувствии беды.

Знакомых улиц душный вечер,

И снятый с прошлого покров…

Сквозь разговоры, лица, встречи

Невинная сочится кровь…

* * *

Ю. Ротенфельду

Мне все ещё как будто невдомёк,

Мне кажется, что я не понимаю…

Стучит будильник,

но молчит звонок,

Звучит симфония,

не первая – седьмая.

Какой сумбур!

Какая благодать!

И первый день

похож на день последний.

О чём там говорить,

о чём молчать,

Когда уже ломают дверь

в передней.


* * *

Идут незримые минуты,

но внятен их тревожный гул.

Не забирай мою цикуту,

Я всё равно уже хлебнул.

Не забирай, прошу, не трогай,

Ты видишь – нет на мне лица.

Я подышу перед дорогой,

Я это выпью до конца.

Я всё равно уже отравлен,

Но мне отрава эта – всласть.

Там, где от центра до окраин

Не слаще выжить, чем пропасть.

И пусть свеча почти задута,

Я и допью, и допою.

Не забирай мою цикуту,

Пускай отраву, но мою!


* * *

Неласковый пейзаж отчизны

милой –

Неубранных полей глухая злость и сила,

Небес клубящихся извечная тоска,

И путник, как страна,

готовый для броска,

Неведомо куда, но поскорее…

И украинцев жаль,

и русских,

и евреев,

И всех детей измученной земли,

Тех, что идут,

проходят

и ушли…

* * *

Усталый караул шагает по стране.

Усталый караул – в тебе сидит, во мне.

Усталые мозги, усталая рука –

От лишнего хлопка, от жесткого курка.

Усталый караул, ты нас посторожи

От злобы вековой, а, главное, от лжи.

Усталый караул, ведь ты же не конвой,

Но каждый норовит шепнуть тебе: «Я свой…»

Усталый караул, ты нас не разгоняй,

Перелилась уже усталость через край,

Уже усталый мир склоняется к войне,

Пока наш караул шагает по стране.


Письмо другу

Книгочей, бессребреник, простак…

Жизнь – как схема без обратной связи.

Может в книгах пишут что не так,

Но судьба в учебники не влазит.

Синева – в глазах и за окном,

Темнота – в делах, а, может, в душах.

Почитаешь – пишут об одном,

И совсем другое слышат уши.

Что ж готовит нам грядущий день?

Чьи же роли в пьесе мы играем?

Ленского ль, Онегина ли тень

Задержалась над родимым краем?

А на кухне факел голубой

Чайник вновь довёл до исступленья.

И плывут над нашею судьбой

Облака чужого поколенья.


* * *

От выдоха до вдоха – проходит только миг.

Но целая эпоха

в глазах твоих, моих.

От радости до страха

Эпоха без границ.

И пыль архипелага

не стёрта с наших лиц.

От счастья до кручины

Сквозь миг,

сквозь жизнь,

сквозь век

Иду я, дурачина,

советский человек.

И всё моё наследье,

Хорош я или плох –

Томительный, последний

Мой выдох

или вдох…

* * *

Нелепая смерть, как нелепая жизнь,

В которой работал,

влюблялся,

дружил

Настойчиво и бестолково,

И где, как в пословице, съел тот, кто смел,

А ты оглянулся ещё не успел,

И даже последнее слово

Ещё не придумал, ещё не узнал,

Какой из себя он,

последний вокзал,

Ан, вот уже – раз и готово.

Прощайте, талоны на сахар-песок,

Прощай,

колбасы несъедобной кусок,

Румынский костюм, почти новый,

Основы марксизма,

его миражи.

Нелепая смерть и нелепая жизнь,

Как памятник этим основам.


* * *

На кладбище в Каменном Броде,

Как масло на бутерброде,

Земля на могилах жирна.

На пасху приходят потомки,

Меж жизнью

и смертью у кромки

Сидят за стаканом вина.

Здесь пахнет весенней травою,

А в воздухе,

над головою

Весенние птицы поют.

И только земля под ногами,

Под праздничными

пирогами

Мрачна,

как последний приют.

* * *

Поздно терять, хоть не поздно искать,

Поздно прощаться и поздно встречаться.

Поезд ушедший уже не догнать –

Самое время в себе разобраться.

Полунамёков неясная вязь,

Полунадежды и полустремленья…

Время уходит, над нами смеясь,

Нам оставляя лишь сердцебиенье.

Сердце стучит, а ответов всё нет.

Время вопросов всё длится и длится.

Поздно прощаться. А может быть, нет?

Поздно. Сквозь сердце проходит граница.


* * *

Наивный взгляд,

бесхитростная речь.

Весь облик полон

ласкового света.

И среди сотен

мимолетных встреч

Осталась самой памятною

эта.

Средь обозленных,

равнодушных лиц –

Как луч надежды –

детская улыбка.

И, как из клетки

выпускают птиц,

Так и душа

прощает все ошибки.

* * *

Пустых ожиданий дырявый карман,

Пустых обещаний бездонная бочка.

Куда ни посмотришь –

повсюду обман,

И это не ягоды,

только цветочки.

Пророки шаманят,

жиреют дельцы,

А жизнь продолжается,

как лотерея.

Но если кругом виноваты отцы,

То станут ли дети

умней и добрее?..

* * *

Трамвайного пути избитые законы.

Трассирующий след вверх поднятой дуги,

И друг за другом вслед

идущие вагоны,

Сплетающие в цепь круги,

круги,

круги…

И мы с тобой идём по замкнутому кругу,

Хоть, кажется, вершим движение вперёд.

И только тень в глазах надежды и испуга –

Испуга за страну,

надежды на народ.


* * *

Он попал под автобус «Ростов –

Мариуполь».

И кровавые пятна затмили стекло.

Как обычно, толпа хлопотала

над трупом,

И шофёра в тоске безысходной рвало.

Между двух городов,

посредине дороги

Он лежал на земле.

Не бывает чудес.

Но завыл верный пёс во дворе

в Таганроге,

И упала слеза из развёрстых небес.


* * *

Проходящий маршрут,

этот поезд нелитерный – мой

К чаю тут подают

пряник, мерзкий, как кнут,

да и чай тут с тяжелой водой.

Тут проносятся вспять

и сжигаются, словно мосты,

Мои лучшие дни,

мои лучшие сны.

И одна лишь отрада – ты.

И не выйти, не встать,

и маршрут изменить не дано,

А в соседнем купе

дуют водку весь день

и вовсю матерятся в окно.

Где же ты, проводник,

пропадает вагон,

мы несемся во тьму, во тьму…

То ли рельсовый стык,

то ли ветер сквозь стон,

то ли эхо в ответ – не пойму.

Не пойму, не пойму,

не могу я понять,

хоть и поезд нелитерный – мой,

Но за чайной водой,

вперемешку с бедой,

услыхал я: мы едем домой.

Кто-то едет домой,

кто-то едет со мной,

но скажите куда, куда?

Но лишь тень за спиной,

да мотив за стеной:

навсегда, навсегда, навсегда…


* * *

Когда неспелых помидоров

под ногами слышен хруст,

Когда, хоть воздух свеж,

усталый взгляд не замечает

бездны неба,

Когда в совхозный ящик,

как червонный туз,

Ложится помидор

утробе нашей ненасытной

на потребу,

Всё это значит – осень.

И уже

Пора природе подводить свои итоги.

Не оттого ль такая тяжесть на душе,

Что злится осень

на моем пороге…


* * *

История любви забытой,

Растерянной, задерганной,

разбитой

На тысячи осколочных ночей,

На тысячи житейских мелочей,

На крохи правды

и мгновения обмана.

Любовь разбитая

похожа на тирана,

Пытающего душу, плоть и кровь…

Любовь забытая.

Но всё-таки любовь,

Хоть горькая, обидная и злая.

Пускай не рай.

Но отблеск рая.


* * *

И. Семененко

Где же наши с тобою друзья?

Сквозь молчанье идём,

как сквозь строй.

Только память твоя и моя

Их улыбки ведет за собой.

Прошлых радостей,

прошлых обид

Гаснет эхо. А может быть, нет?

Что же сердце болит и болит

На исходе счастливейших лет.

На исходе счастливейших лет,

на пороге неведомых зим,

Где все меньше весёлых побед,

Что же мы всё молчим и молчим…


* * *

Груз опозданья знаком уже с детства.

Вкус состраданья не дан по наследству.

Что-то забито,

а что забыто.

Преданный друг – эталон дефицита.

Веришь – не веришь,

придешь – не придешь.

Заперты двери. И правда, как ложь.

* * *

Из ниоткуда в никуда

не может течь даже вода.

Распутает событий вязь

Причинно-следственная связь.

А что неведомо уму –

Потомки все-таки поймут,

найдя, быть может,

в толще лет

И наш с тобою слабый след.

Лишь время канет без следа

Из ниоткуда в никуда…


* * *

Ветер траву, словно прачка, полощет

Там, где Донец и Зелёная Роща.

Где, как погоду,

автобуса ждут

И где до речки всего пять минут,

Там, где не слышен промышленный дым,

Там, где Донбасс так походит на Крым…


* * *

О чём это шепчет под ветром трава?

Глухи и невнятны чужие слова.

О чём это тополь мечтает?

Никто никогда не узнает.

Никто, никогда…

Но как вечный Улисс,

Стремится в ладонь мою сорванный лист.

* * *

Мокрый снег похож на мокрый

тополиный пух.

На табличке – «Перерыв до двух».

Перерыв. Ну что же,

подождём.

С полуснегом и с полудождём.

В полузиму,

в полуосень…

Ведь на всех

Нету счастья,

только мокрый снег.


* * *

Не обольщаясь синевой,

Весны непрочность ощущая,

Иду по марту сам не свой,

И ветер свищет за плечами.

Пугает ветер ледяной,

Пронзает насквозь тело,

душу.

Но я, разбуженный весной,

Свой страх уже не обнаружу.

* * *

Претенденты на победу в марафоне!

Марафонский бег в отцепленном

Вагоне

Предвещает не победу, а участье

В том процессе, что зовут

«борьба за счастье»,

Претенденты на победу в марафоне!

Марафонский бег в оцепленном вагоне,

Предвещает он победы вам едва ли.

Не для вас куют победные медали.

Претенденты на медали в оцепленье

Цепь за цепью переходят

в наступленье.

Претенденты на победу

в марафоне –

Это вам трубит труба в Иерихоне.

Не до жиру, не до бега,

не до смеха…

Претенденты…

Претенде…

И только эхо…

* * *

Мы – лишние люди. Пора, брат, пора.

Печоринским знаменем клясться не будем.

И всё же как в поле идут трактора,

Так мы с тобой катимся в лишние люди.

Забытые лозунги бродят, как квас.

Плакатов глазницы глядят опустело.

Мы – лишние люди, уходим, как класс.

И это, наверное, главное дело.

Помашет рукой удалой Азамат

И что-то Максимыч шепнёт с укоризной…

И снова с тобой, как столетье назад,

Мы лишние люди у нищей отчизны.

И видно не скоро придет романист,

Который покажет нас всех, как явленье.

Уходит эпоха, как фильм «Коммунист»…

И мы – просто образы для сочиненья.


* * *

Весна внезапна,

словно повышенье цен,

Но, слава богу,

не зависит от министров.

Хоть мы и ожидали перемен,

Но всё ж они

пронзительны, как выстрел.

А, между тем, весна

берет своё,

И даже воздух

пахнет абрикосом.

Неведомое ждет страну жнивьё,

Когда посеяны

одни вопросы…


* * *

И.Юмаковой

Дневники с пятёрками хранил,

А в подвале было сыровато.

Порчей дневники мои объяты,

И забвеньем – всё, что я учил.

В дневниках – оценки хороши.

А за ними ничего не видно.

Отчего ж так горько и обидно,

Словно порча губит часть души.

А душа сама ведёт дневник.

Что-то помнит, что-то забывает.

Страшно за меня переживает,

Что пятёрки получать отвык.

* * *

Инерция…

И для души

закон Ньютона применим.

Никак мне не расстаться с ним.

Воспоминаний сила

опять меня сдавила…

Души моей потёмки –

потёмки кинозала.

Замедленная съёмка.

Смотрю, и всё мне мало.

* * *

Когда обида душу жжёт,

Тут сода не поможет.

Поможет соль. Соленый пот.

Ну, а не он, то что же?

Ни лесть, ни жалость не спасут,

Ни добрые советы…

Поможет только тяжкий труд.

И я проверил это.

* * *

Я в переулок Ночи зашёл,

томимый жалостью,

За улицей Дневною алел густой закат.

И крепко спали люди в гостинице

Усталости,

А где-то духом Бодрости

был полон Утра сад.

Весёлая застенчивость и грустная Удача

Шла рядом со Случайностью,

болтая невпопад,

И Гордость одинокая

Давилась поздним плачем,

И Суета спешила,

А Глупость шла назад.

А где-то в поднебесье,

блеснув крылом Надежды,

Летели птицы Юности,

зовя с собою вдаль…

Но всё проходит с возрастом,

И с возрастом всё реже

В незримость улиц путаных я захожу.

А жаль.


* * *

Дождь рассыпал слёзы по асфальту

И ушел, гонимый ветром, к югу.

Словно карты – веером – гадалка,

Разбросала звёзды ночь по кругу.

Звёздный отблеск тает под ногами,

На асфальте мокром и блестящем.

Этой ночи давнее гаданье

О грядущих днях и настоящих.

Погадаем – радость или горе,

Нагадаем – встречи и разлуки.

Отчего же первый мёд так горек,

Почему до боли сжаты руки?

Ночь уходит, кончено гаданье,

Гаснут в небе тысячи огней,

Но огонь несбывшихся желаний

Сердце обжигает всё сильней.


* * *

Возвращаюсь из совхоза,

пахну свежим огурцом.

Ничего, что это проза,

быть бы в прозе молодцом.

Молодым ещё, тем паче.

Пусть колючки на штанах.

Надо мной,

как флаг удачи,

Голубого неба флаг.


* * *

Закончился сеанс дневной,

как дым растаял.

По площади идет со мной

Княгиня Трубецкая…

Лишь только складочка у рта

волненьем дышит,

И площадь – та или не та,

чужие крыши.

И растворяется в дыму

декабрьский холод.

Я все пойму и не пойму –

приподнят полог.

Восстанья радостный кураж. Кипит отвага.

Стоит гвардейский экипаж,

и блещут шпаги…

Стирает время все следы

с брусчатки старой.

Но свет пленительной звезды,

Как прежде, ярок.


* * *

На вершине лесистого склона

Скрыто злобное сердце дракона.

Ветер воет и тьма ворожит,

И в испуге ребёнок дрожит.

А дракону – чего?

– Хороша

Бессердечная жизнь и душа.

За бессмертье не платят гроши,

За бессмертье живут без души.

Добрым молодцам головы рвать –

Бесконечная благодать.

А в груди моей стук да стук.

Вот я вырос, прошел испуг.

Всё что было – быльём поросло,

но воюют добро и зло…

Эту сказку читает дочь,

Добрым молодцам хочет помочь.


* * *

О небесном говорю.

А земное – вот, под боком.

В небе – ближе к декабрю –

Будто на душе морока.

В небе тот же разнобой.

Тучи небо рвут на части.

Так же и у нас с тобой

Счастье спутано с несчастьем.

Не в созвездии Орла –

В жизни бренной неполадки,

Ставим на любовь заплатки…

Вот такие, брат, дела.


* * *

На окраине шагаю вдоль забора.

Над забором вьётся злая птичья свора.

То ли спорят меж собой,

То ли меня за окраину поганую бранят.

Неуютно, да к тому ж ещё зима.

У ворон, видать, не густо в закромах.

Мне б ответить посуровей воронью.

Оправдаться за окраину свою.

За грехи свои,

за зиму,

неуют.

За людей, что на окраине живут…

Мне бы с мыслями собраться.

И тогда…

Улетели, вдруг, вороны. Вот беда.

* * *

На старом трамвае до автовокзала,

А после пешком пять минут.

И нужно всего-то для счастья так мало:

«Скажите, а как Вас зовут?»

Когда это было, и было ли, право,

И нет ли дороги назад,

Туда, где мечты ещё только о славе,

Где светится девушки взгляд.


* * *

И середина лета проходит стороной.

Утерян, видно, где-то

Привычный летний зной.

За пеленой дождливой укрылась синева.

Поникла сиротливо

Июльская трава.

И, вопреки приметам,

Стучится в окна град.

Течёт сквозь пальцы лето.

И не вернуть назад…

* * *

Когда весёлые трамваи

Грохочут сквозь ночную мглу,

И город, словно оживает,

Как иноверец на колу,

Когда усталым телеглазом

Мерцают окна в темноте,

Когда шофёр рулит под газом,

Браня прохожих, как чертей,

Когда от центра до окраин

Привольно дышит только вор,

Когда опасливо сжимает

Прохожий головной убор…

Поэт проходит, как комета,

Сквозь мрак, сквозь город,

сквозь печаль…

И жаль несчастного поэта,

И город, как поэта, жаль.

* * *

Кружится, кружится, падая, лист,

Золотом первым отмечен.

Воздух осенний

прозрачен и чист,

И листопад бесконечен…

Осень со мной,

ничего больше нет.

Я, как мальчишка, беспечен.

Счастья осеннего терпкий букет…

И листопад бесконечен.

Из книги «Старые долги»


* * *

Живу. Мне тридцать третий год.

Я сыт, одет, обут.

И не испробовал,

Как дед,

Военной соли пуд.

Зато отец узнал сполна

Вкус соли на войне.

Амосов учит: «Соль вредна».

Военная – вдвойне.

И хоть изведана и мной

Котлов солдатских соль,

Мой возраст – самый призывной.

И в этом тоже соль.

И если крикнут: «Становись!»

Найдём себя в строю.

За хлеб и соль.

За нашу жизнь.

За Родину свою.

* * *

В моём доме осенняя смута.

За стеною ругается люто

старый дед,

старый чёрт с бородой.

Ищет кружку с живою водой.

В моём доме такая картина:

На стене фотография сына

снова в ужас приводит отца,

столько лет не меняя лица.

И с рожденья глядят на меня

Очи с отблеском злого огня,

что горел под деревнею Ельцы.

Словно тени в глазах, погорельцы.

Ищут крова в краю неродном.

На крови был поставлен мой дом.

А теперь в нём осенняя смута,

плачет дед и ругается люто

И горит на лице у меня

Отраженье святого огня.


* * *

О солдатах столько песен и стихов,

Сколько стоптано солдатских каблуков.

Но тачаются, как прежде сапоги,

И не все ещё написаны стихи.


* * *

Мой дед здороваться любил

И вслух читать газеты.

Читал, покуда было сил,

Про жизнь на белом свете.

С машиной швейной был в ладу

И с нашей старой печкой.

А вот в пятнадцатом году –

Стрелял под Берестечком.

«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –

Рассказывал он внукам.

В работу верил. Не в рубли.

И уважал науку.

Моим пятёркам был он рад.

Предсказывал победы.

Хотел, чтоб был я дипломат…

А я похож на деда.


Детство

Дед шил шапки

И пел песни.

А я сидел на столе

И ел картошку.

Пахло кожей

И тёплым мехом.

А на стене

Висела карта мира.

И два портрета

Висели рядом.

А на них –

Два моих дяди,

Одеты в солдатскую форму,

Чему-то задорно смеялись…

Давно дед сшил

Последнюю шапку.

Давно дед спел

Последнюю песню.

А со своих портретов

Смеются геройски дяди…

Смеются

Из моего детства.


* * *

Легко ли мне сквозь толщу лет

От половецкого копья

увидеть след

Не в теле, а в душе,

Где столько дыр,

Где живы вещие Аскольд и Дир,

Где рядом свист разящего копья,

и свист из дыр,

и посвист Соловья.

Душа моя…

На ней печать веков,

седых, ворчливых,

Мудрых стариков…

Душа моя…

На ней печать вины, как отраженье

смутной старины…

И я сижу под вечною звездой,

под древним деревом,

как ребе молодой.

До дыр зачитанную Книгу бытия листаю.

Вот история моя.

Она во мне. И только мне видна,

Витает между строк моя вина.

* * *

Вспоминаю армейскую жизнь.

Как шептал я себе: «Держись!»

Как гонял меня старшина

И кричал мне: «А, вдруг, война?..»

Как я песни в строю орал,

Как потом в лазарете хворал.

Как до блеска я драил полы,

Как казался себе удалым,

Хоть и не был большим удальцом –

Хмурый воин с худущим лицом.

Но зато по команде «Отбой» –

Засыпал я, довольный судьбой,

Потому что служил стране,

И светилась звезда в окне,

Потому что, как ни ряди –

Жизнь была ещё вся впереди.


* * *

Была шинель

Мне велика.

Погоны я

Пришил неловко.

Не уронил всё ж

Честь полка,

Когда «В руках у нас винтовка»

Пел на плацу.

Когда: «Не трусь», –

Шепнул сосед. –

«Тяни носочки…»

У ягод был различный вкус.

А помнятся

Одни цветочки.


* * *

Пахнет армией зима.

Строевых занятий топот,

Песен свист (куда твой Сопот!),

Снега скрип и кутерьма

Сводят вновь меня с ума.

Пахнет армией зима.

Сапогами из сушилки,

Пирогами из посылки,

И не ведает сама

Как на ту она похожа,

Ту, что строже и моложе,

Что растаяла в руке

В том военном городке…


* * *

Мне ещё до увольненья далеко.

Покупаю я в буфете молоко.

Мой карман не тяготят рубли,

И в погоны ещё плечи не вросли.

До казармы и обратно я – бегом

За сержантом, за бывалым «стариком».

«Разрешите обратиться», – говорю,

Обучаюсь уставному словарю.

По утрам на турнике вишу

И весёлое письмо домой пишу.

Вспоминаю вкус парного молока…

И длинна, как путь домой, моя строка.


* * *

Майор Агапов – ветеран войны.

Отец солдатам и слуга страны.

Он вспоминает 43-й год

И говорит нам: «Дети». А мы взвод.

Такой у нас сегодня политчас.

Ведёт майор Агапов свой рассказ

Про день войны у берегов Днепра,

Когда «Вперед! За Сталина! Ура!» –

Кричал майор, тогда ещё солдат.

Он постарел. А тридцать лет назад


Такой же был пацан, как мы сейчас.

Ведет майор Агапов политчас,

Как будто в бой за Родину ведёт,

Забыв который час, который год,

Не по уставу называя нас: «Сыны…»

Майор Агапов. Ветеран войны.


* * *

В полковой библиотеке благодать.

Я шагаю вдоль родной литературы.

Далеко. Сержанта не видать.

Рядом Пушкин и Белинский хмурый.

Марширует с песней батальон.

Вместе с песней в небесах летаю.

В русскую поэзию влюблён,

Шагом строевым овладеваю.

Я читаю, и мечтаю, и брожу.

Возвращаюсь на вечернюю прогулку.

И стихов как будто не пишу,

Только сердце бьется слишком гулко.

* * *

Ребята, что лежат в земле под Брестом,

Вот ваши внучки выросли в невесты.

А сыновья и дочки поседели.

Уже и внуки в армию успели

И встали в строй, где было ваше место…

Цветет земля, горевшая под Брестом.

И не завянет никогда цветок,

В письме с войны лежащий между строк.


* * *

Два сапога отдал я старшине

В последний день моей армейской службы,

И прапорщик, всем сантиментам чуждый,

Швырнул привычно их к стене.

Ещё и буркнул недовольно мне

В своей каптёрке, вымытой до блеска,

Что нерадивость, мол, имела место,

А бережливости – в помине нет.

Протёр до дыр я оба сапога:

Всё этот бег по местности неровной,

Всё этот шаг, то строевой, то вольный,

Да марш-бросок на мнимого врага.

В солдатских мозолях моя нога.

А я-то думал сапогам нет сносу…

Но прапорщик всё курит папиросу,

А я сдаю ему два сапога.

* * *

Май. На площади Героев

Блеск погон и блеск наград.

Старики солдатским строем,

Словно юноши, стоят.

Тишина на белом свете.

Только в памяти – война…

А с балконов смотрят дети

И считают ордена.

* * *

На вокзале жизнь другая.

Там уборщица, ругая

всех и всё,

в жару, в морозы

Выметает смех и слёзы.

Там на лавке ожиданья

Время, скорость, расстоянье,

как в задачке школьных лет,

не дают найти ответ.

Там другого нет пути – чемодан

в вагон внести

И за рокотом движенья ощутить вдруг

напряженье

Дня и ночи,

сердца,

крови,

Гул забросив в изголовье…


9 мая

Ветер играет шёлком знамен.

Блеском Победы день озарён.

«Синий платочек»… Оркестр духовой.

Синее небо над головой.

Майская радость. А слёзы видны.

Снова идут ветераны войны.

Всмотримся в лица. Увидим на миг

Тени погибших среди живых.


* * *

Есть у прощанья

Трудный миг.

Среди ненужных слов

и спешки

Внезапно вспомнишь

о своих

Мечтах,

тревогах и надеждах…

Казалось важным

всё вчера,

А вышло на поверку

вздором.

И день, что у себя украл,

Тебе вдвойне

сегодня дорог.

И колебания души:

«Брось всё. Останься.

Переделай!..»

А друг кричит:

«Бывай! Пиши!»

И бьют часы

на стенке белой.

* * *

Мы на практике в Коломне.

Мы студенты. Пятый курс.

В полугоде от диплома,

Вдалеке от брачных уз.

В голове у нас столица,

До которой два часа.

Свищет в форточке синица,

Пахнет домом колбаса.

Дни за днями мы считаем.

Что-то чертим, что-то знаем.

Дарим Людочке цветы.

В полугоде от диплома…

Ничего не помню, кроме

Ощущенья высоты.

* * *

Сзади – Киев, впереди – Херсон.

Сухогруз щебёнкою гружён.

Капитану 28 лет,

А меня моложе в экипаже нет.

Только я не экипаж. Я гость.

Рядом штурман, парень – гвоздь.


Я на практике – подручный моторист.

Драю теплоход, чтоб был он чист.

Загораю на корме и на носу,

И мечтаю, будто вахту я несу.

И шагаю на стоянках на базар,

Закупаю с поварихою товар.

И считаю дни

и тороплюсь,

Будто опоздать куда боюсь.

Белый свет зовёт со всех сторон.

Сзади – Киев.

Впереди – Херсон.

Июль

Абрикосы плавятся от зноя.

Абрикосы нежный сок пускают.

Солнце абрикосою степною

Растекается над всем Донбассом,

тает.

А вдоль улицы,

по-деревенски щедрой,

Абрикосовая россыпь золотая…

Кто в Донбассе знает только недра,

Тот, считай, совсем не знает края.

* * *

Уже совхозным загаром

Плечи обожжены.

И над кипящим базаром

Густой аромат весны.

Уже на пороге лето.

Сбриваю пушок над губой.

Из зеркала, как из портрета,

Смотрю на себя, молодой…


* * *

Из седой земли, из родной земли

Вырос горький лук, где цветы цвели.

Он не сеян был, он не полот был.

Горькой горечью всю траву забил.

Злыми пиками он помахивает,

Злыми стрелами он потряхивает…

Соберу я лук, урожай земной,

Встрепенется луг: «Приходи весной».

Чтоб цвела земля для хороших дел.

Лук в моих руках, да без горьких стрел.


* * *

Арсению Тарковскому

Ничего не изменилось,

Только время растворилось

и теперь течёт во мне.

Только кровь моя сгустилась,

Только крылья заострились

меж лопаток на спине,

И лечу я, как во сне.

Как цыганка нагадала:

Всё, что будет, – будет мало.

Быть мне нищим и святым.

Где-то в сумраке вокзала

мне дорогу указала.

Оглянулся – только дым.

Где огонь был – все дымится.

Крыльев нет. Но есть страница,

Вся в слезах. Или мечтах.

На странице чьи-то лица.

Небо, дым,

а в небе птицы,

Лица с песней на устах.

Ветер времени играет.

Ветер кровь

мою смущает

Наяву или во сне.

Мальчик с узкими плечами,

парень с хмурыми очами –

Я не в вас. Но вы во мне.

Мы с лопатой на ремне

маршируем на ученье,

Всё слышнее наше пенье.

Мы шагаем и поём.

О красавице – дивчине,

о судьбе и о калине,

И о времени своём.


* * *

Хочется верить словам и призывам.

Хочется верить. Но если бы живы

были бы те

миллионы замученных,

Не было б, может, бедою наученных,

Правду и ложь равнодушно внимающих,

жрущих и пьющих

и «всё понимающих».

Все понимающих. Только не верящих,

Жить по-другому уже не умеющих.

И заколочены души, как двери…

Но хочется верить.

Хочется верить!

* * *

Виктору Филимонову

Снова старые долги не дают покоя.

По воде идут круги.

Даже под водою

За кормою пенный след тает постепенно.

Но обиды прежних лет

Вновь видны сквозь пену.

Справедливости волна

лишь бы не спадала.

Снова старая вина сердце болью сжала.

Побеждает совесть страх.

И судьба – не скрипка.

Исправлять пришла пора старые ошибки.

* * *

А мы – как детали машин

Средь связей то жёстких,

то гибких.

И, кажется, вот-вот решим,

И преодолеем ошибки.

Решим уравненье своё,

Где звенья, шарниры и своды

Металл свой, как люди житьё,

Ломают за степень свободы.


* * *

Хотел попасть в «десятку»

а попал впросак.

Что в жизни так,

а что не так?

Не всё учебникам покорно,

И истина бывает спорна.

Как отыскать

тот верный шаг?

И отворить какие двери,

Чтобы сознание потери

Напрасно прожитого дня

Не жгло, не мучило меня?

* * *

Вот думу думает философ,

И что-то чертит инженер.

Куда деваться от вопросов,

И где найти себе пример?

Сидит ошибка на ошибке,

Сам чёрт им сватает меня.

Судьба играет не на скрипке –

Напоминает мне родня.

Судьба, судьба… Смотрю на деда.

Так что же там, в конце пути?

Узнал ли он свои ответы?

Смогу ли я свои найти?

* * *

“…А не буду понят – так что ж…

Над родною пройду стороной,

Как проходит косой дождь…”

В.В. Маяковский

Ну, а я как пройду? Стороной?

Иль над домом своим родным

Пролечу, как дождь проливной,

Или развеюсь, как дым.


В чём вина моя, в чём беда?

Каждый дать мне готов совет.

На работе шемящее «Да»

Переходит в тоскливое «Нет».

Инженер я в стихах? Иль поэт,

Лишь для тех, кто в стихах профан?

Логарифмы в моих руках

Или с рифмами барабан?

А над домом проходит дождь,

Бьётся в окна мои, как живой.

Усмиряю сердечную дрожь

И сквозь дождь слышу голос свой.


* * *

На работу и домой,

Где-то рядом выходной

Переходит в понедельник

И проходит стороной.

То ли ехал, то ли спал,

А пошёл пешком – устал.

По дороге встретил птицу,

Посмотрел и не узнал,

Оглянулся – птицы нет.

Закачался белый свет.

Будто ветер

В грудь ударил,

Будто в небе

Тает след.

* * *

Марш футбольный – со всех сторон.

Ветер первенства – ветер весенний.

Растворяюсь в тебе, стадион,

Сорок тысяч во мне твоих мнений.


Пас, обводка и снова пас.

Вот удачи анфас и профиль.

Стадиона неистовый глас –

Эхо греческой философии.

Свист, как птица, летит в облака

Над победой и над пораженьем.

А в ушах – от свистка до свистка –

Ветер первенства, ветер весенний!

* * *

Я двухкопеечных монет

Всегда держу запас в кармане,

Звоню друзьям. А чаще – маме.

Звоню и говорю: «Привет».

И слышу снова: «Береги

Больное горло. Приходите,

И внучку Иру приводите,

Мы будем печь с ней пироги».

И мы придём на тёплый свет,

Что добротой своею манит.

И будет петь в моем кармане

Хор двухкопеечных монет.


* * *

У меня в кармане

Соска да игрушка.

На руках – ребёнок,

Хочет песни петь,

И совсем не хочет

Слушаться и кушать.

А весна проходит.

Надо всё успеть.

Я учу напамять

Сказки и загадки,

Начал разбираться

В песнях и стихах.

Вырастает репка –

Значит все в порядке,

И растет ребёнок

На моих глазах.


* * *

Что там я себе толкую.

Дочь в руках держу больную.

«Скорой помощи» всё нет.

Долгожданная карета,

Что ж её так долго нету,

Кто зажёг ей красный свет.

Обжигает дочь мне руки,

Содрогаюсь я от стука,

Кто стучится в грудь мою?

Я свой страх на замечаю,

Развожу лекарство в чае,

Храбро песенку пою.


* * *

Детство пахнет

цветами – майорами,

Что росли на соседнем дворе.

И вишневым вареньем,

которое

Розовело в саду

на костре.

Детство пахнет

листвою осеннею,

Что под ветром

взлетает, шурша…

Что ж так больно глазам?

На мгновение

Запах детства узнала душа.

* * *

Бурьян пророс из детства моего.

Я не узнал его.

Он посерел от пыли.

Качаясь скорбно на ветру,

Он шелестит. И шепчет мне:

«Мы были.

И ты играл со мной

В военную игру…»

«И с другом! –

Я кричу ему. –

И с другом!»

И смотрит дочка на бурьян

С испугом.

А он пророс из детства моего.


Колыбельная дочке

Скажи мне, знаешь что, скажи,

О чём пчела сейчас жужжит.

И я с пчелою говорю,

Той, что летит по ноябрю.

Я говорю ей: «Как же так.

Где ваши ульи, матки, соты?..»

Она в ответ жужжит: «Пустяк.

Ещё не кончены полёты.

Ещё холодные цветы

В руках цветочниц не завяли».

А есть ли в них нектар? Едва ли.

И палисадники пусты.

И в небе смутном и пустом,

Жужжащей точкой уменьшаясь,

Пчела кивает мне, прощаясь…

Потом, я говорю, потом.

Тебе расскажут сами пчёлы.

Ты спи давай. Уже футбола

Почти полтайма позади.

И слышу снова: «Подожди».

Уже луна в окне дрожит.

«Скажи мне, знаешь, что скажи…»


* * *

Лежат премудрости в портфеле,

Тащу портфель я еле-еле,

В дневник упрятана душа.

В пенале ручка наливная,

В кино картина неплохая,

Да и погода хороша.

Но я пройду две остановки,

Не нарушая установки.

Дневник открою и тетрадь.

Два месяца ещё учиться,

Надеждам сбыться и не сбыться,

И всё ещё решать. Решать.

* * *

Прочитано так мало.

Читается так трудно.

Дорога от вокзала

Уходит прямо в будни.

А мир вокруг великий.

И снова зреет завязь…

И молодость, и книги -

Никак не начитаюсь.


Обретение

В. Шефнеру

Как трудно обрести уверенность в себе,

Не потеряться, не раскиснуть, не сломаться.

И в трудную минуту не сробеть,

И, победив,

собой не восторгаться.

Не позабыть среди мороки дел

Взглянуть на небо и вдохнуть всей грудью.

Услышать соловья.

Запомнить, как он пел,

Запомнить всё. Такого уж не будет.

Не повторяясь даже в мелочах,

Волнуя,

увлекая

и тревожа,

Зовёт нас жизнь. В ней радость и печаль,

И всё впервые. Хоть и с прошлым схоже.


* * *

Времена и падежи.

Лица чьи-то и глаголов…

То ли школа на всю жизнь,

То ли жизнь сплошная школа.

* * *

Капля никотина

Меня не убила.

Капля лекарства

Меня не спасла.

Гордая женщина

Разлюбила

Глупая женщина

Обняла.

В старом трамвае

Я встретился с нею.

В новом трамвае

Её потерял.

В небо взглянул –

Там воздушные змеи.

Душу открыл –

И себя не узнал.

В темной душе моей

Страсти кипели.

В светлой душе моей

Радость цвела…

Капля отравы

Убить не сумела

Капля лекарства

Спасти не смогла.

* * *

Собирали подберёзовики.

Собирали подосиновики.

Помню – платье твоё розовое,

Помню – небо наше синее.

Все грибы-то наши съедены.

И вино в стаканах выпито.

Помнятся дожди осенние.

Помнится дорога в рытвинах.

И прохожие случайные,

И перрон платформы Бронницы.

Помнятся слова прощальные,

И молчанье тоже помнится.

И не ведали, что спросится,

Что аукнется с такою силою…

Собирали подберёзовики.

Собирали подосиновики.

Вечер

Вижу – зеркало в прихожей

И картину на стене.

День уже почти что прожит,

Но ещё живет во мне.


Где-то музыка играет,

То слышна, то не слышна…

На коленях – молодая

Задремавшая жена.

* * *

Любовь разбита, как асфальт.

Жизнь монотонна,

как дорога.

И времени безумно жаль,

И нас с тобой немного.

Горшки цветочные пусты.

Благоухает жизнь на грядке…

И мы с тобою,

как цветы

В процессе пересадки.

Ночь

Откроем дверь,

И до утра

Прохладной тишины усталость

Струиться будет

Сквозь угар

Дневных забот и потрясений.

В дремотной глубине души

Улягутся все страсти.

И проступит

То самое,

Единственное верное решенье,

Что днем искали мы напрасно.

Отбросив суету

Высокопарной речи,

Придет к нам

Ясность мысли запоздало.

И будет

Искренность, и прямота, и честность

В прохладе

Тишины усталой.

* * *

Всего-то полчаса ходьбы,

Но лес и ночь – как тыл врага.

И ветра шум – как шум борьбы,

И птица свищет, как Яга.

А рядом – поезда гудок,

Вот-вот покажется вокзал.

Видать, неважный я ходок,

Или от страха так устал.

От детских страхов – тьма и свет

У основания судьбы.

А между ними – столько лет…

И полчаса всего ходьбы.

* * *

До аптеки и обратно.

На трамвае и пешком.

Принимаю аккуратно

Все таблетки с молоком.

От бронхита до ангины

Тот трамвайчик держит путь.

В перерывах – час с малиной

И горчичники на грудь.

От ступени – до ступени.

В кулаке пирамидон.

Кот садится на колени,

А в ушах – трамвайный звон.

А лекарства помогают,

И горчичники пекут…

От трамвая до трамвая.

От простуд и до простуд.


* * *

Иду вдоль окон.

Тороплюсь. И всё же,

Нет-нет, и загляну в окно.

Их друг на друга нет похожих.

И, кажется, смотрю кино,

Где каждый кадр

За занавеской

Имеет подлинный сюжет.

Где вслед за рожицею детской

Ожжёт угрюмым взглядом дед…

А мне, как зрителю, мешает

Стекла зеркальная броня.

Я отражаюсь. Я мелькаю.

И окна смотрят на меня.

* * *

И бабка, что курила «Беломор»,

И та, что рядом с нею восседала,

Покинули, покинули наш двор.

И на скамейке пусто стало.

И только девочка трех лет

Зовет беспечно: «Баба Сима!..»

Да белый свет. Да синий цвет,

Да желтый лист, летящий мимо.


* * *

Было густо – стало мало.

Было много – стало редко.

И в сторонку от вокзала

Вытянута чья-то ветка.

И гудит по ней устало

Одинокий старый поезд,

То, что было, с тем, что стало,

Совмещая в слове «Совесть».


* * *

Что это? Горьких вишен

В этом году так много.

Что-то в моих деревьях

Сладость пошла на убыль.

Горечь дождей осенних

Вьелась в судьбу, в дорогу.

И пропитала землю,

И перешла на губы…


* * *

Бассейн искусственный.

И пара лебедей

Средь прочей водоплавающей птицы.

На месте белокрылым

Не сидится.

Плывут по кругу,

Веселя людей.

Плывут по кругу

И, душою всей томясь,

Все пробуют подрезанные крылья.

Чтоб снова ощутить

Своё бессилье…

А рядом – корм,

И убирает грязь

По совместительству

Служитель строгий,

Кляня судьбу

За вымокшие ноги.

И рядом –

Облака плывут, клубясь.

* * *

Нам бы пить с тобой вино

И поглядывать в окно,

Разговор вести о жизни,

О футболе -

Всё равно.

Ну, а мы с тобой сидим,

Друг на друга не глядим.

Только дым от сигареты

Между нами.

Только дым…

* * *

Гостей принимать не умею.

Острю и смущенно краснею,

Включаю спасительный джаз.

А друг, что приходит не часто,

Он тоже быть гостем не мастер,

Вставляет лишь изредка «Да-с».

Что делать. Пою его чаем

И чем-то ещё угощаю,

Себя за неловкость корю…

Потом, когда дверь закрываю,

Всё заново переживаю.

И с другом свободно болтаю,

О жизни легко говорю.


* * *

Глухо стукнут соседские двери.

За окном дальний лай задрожит.

В тишину надо прежде поверить,

А потом тишиною прожить.

Вечер с ночью затеяли прятки,

Ветер дереву шепчет стихи…

Залпом пью тишину. Без оглядки.

И часов ощущаю шаги.

* * *

Живу возле

собачьего питомника.

Стоит ночами

в окнах лай.

Как будто звуковая хроника

Житья-бытья

собачьих стай.

И человечий голос слышится

Так неожиданно в ночи.

И занавеска вдруг

колышется.

И сердце, как топор,

стучит.


Сон

Я вишу на своём волоске.

Я руками хватаюсь за крышу,

Но ломается жесть в кулаке,

И кричу я, но крика не слышу.

И пока не сорвался я вниз,

Извиваясь всем телом тщедушным,

Рядом бьётся бессмертная жизнь

За мою небессмертную душу.


* * *

Как по-осеннему

Звучит рожок.

И мне понятен

Плач протяжный.

Ни строчки за душой.

А есть должок

Перед собой, перед судьбой…

Не важно,

Когда, кому –

Всему свой срок.

В моих карманах

Пляшут запятые.

А рифмы

Спутались в тугой клубок.

И не находятся

Слова простые.

* * *

И над собой поднялся,

И посмотрел вокруг.

Налево - друг смеялся,

Направо – плакал друг.

Какие-то заботы

Носились в свете дня.

И я узнал кого-то,

И он узнал меня.


Я полетел направо,

Но друг сказал: «Пустяк».

И прямо под ногами

Орлом лежал медяк.

* * *

Спешим всю жизнь – отчёт… зачёт…

почёт…

Природа стала частью ширпотреба.

И только ядовитый пот течёт.

И ядовитый взрыв взлетает в небо.

Куда ни глянь – и всюду чей-то след.

И жизнь, как золото, отмерена на пробы…

И только шлёт нам яростный привет

Природа, словно гибнущий Чернобыль.


* * *

Едем, едем… Этот кружит,

Тот петляет по спирали.

И следит – не сесть бы в лужу,

Чтобы вдруг не обогнали.

А дорога-то – щербата.

Проезжаем чьи-то даты,

Чьи-то хаты, казематы…

В небе скачет конь крылатый.

А дорога – не цветами,

Вся усыпана камнями,

Изборождена следами,

И пропитана веками и годами,

и часами…

И слезами вся дорога,

Как святой водой, умыта.

Скользко. Смотрят все под ноги.

Сеют звёзды через сито.

В спешке звёзд не замечают.

Звёзды падают на землю.

А дорога мчится дальше.

А из звёзд растут деревья.


* * *

Звезда моя в тумане,

И дождь по барабану,

Как водится, стучит.

Успехи лишь в намёках.

Пока в отдельных строках

К судьбе моей ключи.

Мигают дни недели

Огнями карусели,

И кружатся слова.

Рифмую. Мне не спится.

Исписана страница,

И начата глава.

Но на пути овраги,

И кляксы на бумаге,

И слёзы на глазах.

А я тащусь по строчке,

Пока душа в сорочке

Летает в небесах.

* * *

Взгляни в окно

И позабудь

На миг

Забот привычных бремя.

За снежной дымкой

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги