Ожившие древности: Рассказы археолога

Дороги древних ведут в современность

Когда пришлось много лет назад лететь на самолете по трассе будущей Байкало-Амурской магистрали, под крылом медленно проплывали озера и реки, тайга сменялась заболоченными поймами и лишь редко-редко внизу виднелись селения. Сейчас этот край активно осваивается. Надо обладать большим воображением, чтобы представить себе, какой будет сибирская и дальневосточная земля в начале третьего тысячелетия. Но, главное, можно сказать уверенно: здесь все будет сделано для того, чтобы максимально использовать природные богатства края, поставить их на службу человеку. С новой силой будут звучать пророческие слова Ломоносова о том, что «могущество Российское прирастать будет Сибирью и Северным океаном…».

Стройка века… Магистраль века… Дорога мира, дорога в будущее… Так называли и будут называть Байкало-Амурскую магистраль у нас в стране и за рубежом. Все это не просто красивые слова, в каждом из них заключен глубокий смысл.

Строительство магистрали вызвало к жизни множество проблем экономического и социального порядка, в том числе и проблем, связанных с изучением истории народов, населявших обширные территории, где пройдет магистраль. В нашей стране существует обязательное правило, что рядом, а иногда впереди строителей, всюду, где развертываются новые гигантские стройки, трудятся археологи, спасая для будущих поколений драгоценные памятники прошлого.

В Сибири и на Дальнем Востоке уже накоплен большой опыт по изучению памятников культуры и проведению охранных работ. Этнографы, историки и археологи вели исследования в зоне строительства Братской, Иркутской, Усть-Илимской, Красноярской, Саяно-Шушенской ГЭС, сохраняя исторические и культурные ценности. Большие охранные археологические исследования в Сибири ведутся и во всех районах промышленного и ирригационного строительства.

Еще в период первого этапа строительства БАМа (в 30-е годы) была организована Амурская экспедиция, целью которой ставилось «выявление, учет и организация охраны памятников истории материальной культуры, искусства (туземного населения в особенности), истории революционного движения, находящихся на трассе участка Байкало-Амурской магистрали».

Археологам первой экспедиции удалось пройти головной участок трассы — от станции Тахтомыгда до проектируемой станции Тында. Экспедиция продолжалась почти полтора месяца. Она обнаружила каменные выкладки у проектируемой станции Бам, погребения близ пункта Бита, остатки стойбища у ручья Мутыгин. К сожалению, эта экспедиция до войны была первой и последней.

С новым строительством Байкало-Амурской магистрали вновь появилась необходимость детального изучения памятников прошлого на территории, по которой пройдет магистраль и будут строиться крупные промышленные объекты.

21 июня 1975 года из Улан-Удэ я вылетел в Нижнеангарск, откуда должна была начать работу наша небольшая экспедиция по исследованию археологических памятников на Западном и Центральном участках БАМа. Самолет летел над тайгой. Насколько хватал глаз, внизу расстилалось бескрайнее зеленое море. Показался Байкал, и все пассажиры приникли к иллюминаторам. Сколько легенд, преданий, песен сложено в течение веков об этом удивительном творении природы. Когда стоишь на высоком мысу и перед тобой открывается удивительная картина, можно любоваться часами. Голубое небо, сосны, прилепившиеся к крутым склонам. Грозен Байкал, когда внезапно вырвется из долины Баргузина холодный пронизывающий ветер, и горе тому, кто окажется в лодке, вдали от берега. Особенно поразителен Байкал, когда смотришь на него с самолета. Высокие берега, поросшие лесом, изумрудным ожерельем окаймляют голубоватую рябь воды. А дальше от берега поднимаются островерхие горы. На гольцах темными пятнами лежит зимний снег.

В Нижнеангарске меня встретил кандидат исторических наук А. Мазин. С ним мы прошли много таежных рек и троп в Сибири и на Дальнем Востоке. Хорошо помню, как в 1963 году он, студент Благовещенского пединститута, впервые попал в нашу археологическую экспедицию. Заядлый турист, спортсмен, первое время он не мог в дождь разжечь костер, а однажды во время дежурства на кухне у него подгорела уха, что не каждому удается. За эти годы Мазин стал хорошим специалистом и настоящим таежником. Огромная борода, необъятная ширина плеч, выдубленное на ветру и солнце доброе лицо сразу привлекало и располагало к нему людей. Надежный товарищ, который умеет делать все в экспедиции, он был незаменимым спутником. Анатолий Мазин только что вернулся из очень трудной экспедиции по Олекме.

Река эта сложная. В верхнем течении изобилует порогами и перекатами. На речке Большой Немырь лодка перевернулась на пороге, и несколько суток ему и его сотрудникам пришлось без продуктов, с остатками экспедиционного имущества выбираться из нехоженой тайги. Многое им пришлось испытать.

С первых дней в Нижнеангарске мы попали в рабочую атмосферу строительства БАМа. Нам предстояло переправить резиновую лодку с небольшим, трехсильным мотором и экспедиционным снаряжением к Северо-Муйскому хребту, чтобы оттуда спуститься по Верхней Ангаре — одной из крупных рек, впадающих в Байкал. Проще всего это сделать вертолетом. Но их не хватало. Шла горячая пора у строителей, изыскателей, геологов. Десятки начальников партий и групп с раннего утра осаждали организации, в распоряжении которых были вертолеты, но ответ везде был один: нет свободного борта и когда он появится, неизвестно. Мы понимали всю сложность обстановки. Лето короткое, и в сжатые сроки десяткам организаций необходимо к району работ отправить людей и оборудование. С утра, убедившись в бесплодности своих ожиданий, мы с Мазиным отправились на моторной лодке, которую на время нам дали в райкоме комсомола, обследовать берега Байкала и речки, впадающие в его северную часть.

Ранее, в 1963–1965 годах, в этом районе работали археологи во главе с моим старым другом, доцентом Иркутского университета В. Свиньиным. Они открыли и обследовали целый ряд древних стоянок и поселений, относящихся к разным хронологическим эпохам.

Северное побережье Байкала от Баргузинской бухты до поселка Нижнеангарска представляет низменную и сильно заболоченную местность с большим количеством озер, стариц и проток рек Кичеры и Верхней Ангары. Как бы продолжением низменности является узкая и длинная песчаная коса-остров Ярки, протянувшийся прямой линией от местности Чичевки до среднего Дагарского устья реки Верхней Ангары. Заболоченность этой береговой линии Байкала представляла большие трудности для расселения здесь древнего человека.

Более интересным оказалось северо-западное побережье Байкала. Сравнительно отлогие склоны гор, поднимающиеся к Байкалу, глубокие пади и долины речек создавали большие удобства для древних поселенцев, и наиболее интересные следы культуры исчезнувших эпох хорошо сохранились именно в этом районе.

Первые поселения древних людей удалось обнаружить почти в центре поселка Нижнеангарска. Через поселок здесь протекает небольшой ручей Сырой Молокан, впадающий в Байкал. Неподалеку от устья ручья поднимается вершина, которую местные жители называют Лысой сопкой, соединяющаяся седловиной с горным хребтом. При осмотре вершины сопки и ее склонов мы нашли большое количество подъемного материала — обломки сильно окатанной керамики, кварцитовые отщепы, каменные орудия: скребки на отщепах — для выделки кож диких животных и обработки деревянных и костяных изделий, ретушированные пластины, стерженьки рыболовных крючков и их заготовки. Больше всего находок встретилось на вершине сопки, представляющей сравнительно ровную площадку около 100 квадратных метров.

На этой площадке заложили раскоп. Удалось выяснить, что этот древний памятник двухслойный. Первый культурный горизонт залегал на глубине 20 сантиметров от современной дневной поверхности в слое красно-бурой супеси. Здесь обнаружили фрагменты хорошо орнаментированной глиняной посуды. Орнамент выполнялся различными штампами в виде многолепесткового цветка или вафельной сетки, треугольным штампом, а также острой лопаточкой по еще не обожженному сосуду. Орнамент, выполненный штампами, чередовался с налепными рассеченными великами. Кроме керамики, в первом культурном слое встречены мелкодробленые кости животных, сильно пережженные, кварцитовые отщепы и орудия из кварца, кремня, халцедона, глинистых сланцев и нефрита.

Ниже этого слоя залегала желто-бурая супесь с большим содержанием грубообломочного материала, которая лежала непосредственно на коре выветривания мраморовидных известняков. В этом культурном горизонте встречались сосуды, украшенные оттисками сетки-плетенки на внешней поверхности. Сосуды, видимо, относились к самому началу становления гончарства у местных племен. Древние гончары вырывали в земле углубление овальной формы, укладывали в него сеть, которую затем обмазывали глиной. Когда глина подсыхала, то ее вместе с сетью вытаскивали из углубления. Заготовку глиняного сосуда отделяли от сети, придавали ей более симметричную форму и обжигали. Этот начальный этап появления глиняных сосудов характерен многим племенам Прибайкалья и Забайкалья. Вместе с глиняными сосудами в культурном слое обнаружили каменные наконечники стрел и копий, скребки и другие орудия труда.

По всей видимости, первые люди пришли на этот холм в неолитическую эпоху — шесть тысяч лет назад. Они были в основном охотниками на диких животных: лосей, медведей, изюбрей, коз, а также рыболовами, для которых Байкал служил надежным источником пищи.

Позднее, через полторы тысячи лет, здесь обосновались также охотники и рыболовы, об этом свидетельствуют орудия охоты и крючки для рыбной ловли. И в первом и во втором культурных слоях не найдено остатков постоянных жилищ. Люди жили в легких переносных типа чума жилищах, каркасом которым служили жерди, покрывавшиеся шкурами диких животных.

Неподалеку от Лысой сопки, в 300 метрах от устья ручья Сырой Молокан, на распаханных огородах местных жителей также удалось найти фрагменты глиняных сосудов с очень тонкими стенками и ножевидные отретушированные пластины. Эти находки сильно отличались от тех, что сделаны на Лысой сопке.

Большая группа древних стоянок и поселений обнаружена нами южнее Нижнеангарска на западном побережье Байкала. Несколько поселений открыты в бухте Большая Чана. Бухта хорошо отгорожена высокими хребтами от холодных ветров. Пятиметровая терраса здесь покрыта густой травой и вся усыпана цветами. Застоявшийся запах свежей зелени и цветов кружил нам головы, и казалось, что мы находимся не на Северном Байкале, а где-нибудь на юге. Подступающие к долине сопки, поросшие лиственницей и соснами, резко контрастировали с зеленым ковром, украшенным синими, белыми и красными цветами. Давно привлекало внимание человека это место своими природными условиями. Все поселения относились в основном к каменному веку. При раскопках обнаружены керамика, каменные орудия, изделия из кости, судя по которым здесь также жили рыболовы и охотники.

От бухты Большая Чана, далее на юг, берег Байкала весь изрезан небольшими заливами. Особый интерес представляет обширная пойма от мыса Курла до Северобайкальска. Она тянется на 15–20 километров, и во многих ее местах найдены древние поселения.

Наряду с неолитическими стоянками и поселениями раннего железного века нам удалось найти два памятника со сложной стратиграфией. Они располагались на небольшом расстоянии друг от друга. Первый открыт на высокой террасе байкальского берега в пади Малая Курла, в 300 метрах от устья ручья того же названия. В слое бурого суглинка под дерном и на размытом галечнике у воды собраны многочисленные фрагменты гладкостенной керамики и сосуды, украшенные шнуровыми отпечатками и оттисками лопаточки и штампа по всей поверхности. Сосуды гладкостенные, двух основных форм: слабопрофилированные в виде банок с толстыми стенками, орнаментированные поверху налепными рассеченными валиками, и тонкостенные с расширяющимся туловом, украшенные по венчику косыми насечками, ниже которых налеплены валики, а под ними хорошо заметны отпечатки в виде шнура. Один сосуд по форме и орнаменту оказался точной копией сосудов из погребений глазковской культуры Прибайкалья. Это было время, когда впервые племена, расселявшиеся в долинах Байкала и на Ангаре, стали пользоваться изделиями из меди.

Ниже культурного горизонта, относящегося к раннему металлу, залегал второй, неолитический. В нем найдены в основном орудия труда из камня и керамика, украшенная отпечатками сетки-плетенки, такая же, как и на Лысой сопке в Нижнеангарске. Еще ниже, в слое светло-коричневой глины, найдены грубые отщепы, нуклеусы, большие скребла и ножи. Здесь не было наконечников стрел, характерных для неолитической эпохи, зато были массивные наконечники копий для охоты на крупных животных.

Такая же сложная стратиграфия наблюдалась и на втором памятнике, найденном в 1,6 километра от первого по левому берегу ручья. На террасе, которая, постепенно поднимаясь, примыкала к скальным обнажениям, разведочным раскопом было выявлено два культурных горизонта: неолитический и мезолитический. В нижнем слое, у очага, вместе с каменными орудиями обнаружены кости медведя, лося и косули. Люди впервые пришли на это место 10–12 тысяч лет назад, построили свои простейшие жилища, и в течение длительного времени на берегу Байкала горели костры, согревая одних из первых, кто полюбил эти удивительно прекрасные места.

…Все дни стояла хорошая погода. Яркое солнце растопило последние льдины, которые еще кое-где лежали вдоль берегов озера. Вертолета все не было. И в один из таких дней рано утром мы решили обследовать на моторной лодке берега Байкала в 50–60 километрах южнее Нижнеангарска.

Во второй половине дня стали сгущаться тучи, подул восточный ветер. По Байкалу заходили крутые волны с белыми барашками. Пристать было негде, вплотную к воде подступали высокие скалы, и мы пошли к Богучанскому острову, который чуть виднелся в надвигавшейся пелене тумана. Чем дальше мы отходили от берега, тем сильнее дул ветер. Лодку бросало словно щепку. Мотор натужно гудел, стараясь изо всех своих 20 лошадиных сил справиться с напором волны. Поднятая на гребень лодка обнажала корму, и винт начинал вращаться с бешеной скоростью. Его вой заглушал шум ветра, который дул навстречу. Мы медленно приближались к острову. Волна стала чаще заливать мотор, и он заработал с перебоями.

Пожертвовав остатками обеда, я стал котелком вычерпывать из лодки воду, которой становилось все больше и больше. Холод от промокшей одежды и высоких ледяных байкальских волн забирался внутрь тела. Мы не говорили с Анатолием Мазиным, да в этом адском шуме и грохоте и невозможно услышать друг друга. С надеждой смотрели мы на мотор, в котором было наше спасение.

До острова оставалось несколько сот метров, как пошел проливной дождь. Ветер немного утих, но волна оставалась прежней, а вода в лодке все прибывала. Анатолий на корме, у мотора, будто застыл. С его лица и бороды струйками стекала вода от дождя и волны, которая не стала меньше и продолжала заливать лодку. Шло время, казалось, мы совсем не приближаемся к острову. Механически я черпал воду, чувствуя, что от холода немеют руки и ноги. В эти минуты особенно верилось в многочисленные рассказы о коварстве Байкала. Какими одинокими и бессильными мы чувствовали себя среди разбушевавшейся стихии.

Последние десятки метров, отделявшие нас от острова, мы прошли чудом. Лодку почти наполовину залило водой, мотор работал на пределе возможностей и мог в любой момент заглохнуть. Какой долгожданной и надежной казалась нам земля под ногами. Выйдя на берег, мы уже не обращали внимания на дождь. После холодной байкальской волны теплый дождь нас только согревал.

Неподалеку от того места, где мы пристали, стояла избушка рыбака. Для нас она была просто подарком судьбы. Мы перенесли в нее вещи, растопили печурку. Все вымокло, и мы, раздевшись, грелись у огня.

Вскоре вскипел чайник. Обжигаясь крепко заваренным чаем, мы молча глядели друг на друга и слушали свист ветра и рев волн. Под шум байкальской волны мы и уснули.

Разбудило нас солнце, проглядывавшее сквозь маленькое окошко. Оно только поднялось над Байкальскими горами, и его лучи освещали наше скромное жилье, приютившее нас в ненастный вечер. Мы позавтракали и вышли из дома. На улице было тихо. Байкал словно застыл, утомленный вчерашней бурей. Яркое солнце, веселое щебетание птиц среди деревьев. Ничто не напоминало о пережитом.

Обходя остров, мы вдруг увидели в обрезе берега охристые пятна, заполненные темно-серой супесью. Длина их чуть более метра, а глубина до 40 сантиметров. Сверху их перекрывали крупные камни. Сомнений не оставалось — это остатки древних погребений.

При разборке трех погребений удалось обнаружить плохо сохранившиеся кости человека, зашлифованные каменные топоры, костяные кинжалы, имитирующие медные, фрагменты керамики, наконечники стрел. Дно и стены погребальных углублений оказались покрытыми толстым слоем охры. Сверху костяки также были засыпаны охрой — кровавиком, который часто применялся при захоронениях у племен Прибайкалья. По представлениям древних народов, он символизировал жизнь, и, посыпая умерших красной краской, они обеспечивали им жизнь в нижнем мире — царстве мертвых.

Несколько древних поселений и стоянок удалось обнаружить и в северной части Байкала — по речкам Холодной и Кичере. Они также относились к каменному и более позднему времени — эпохе бронзового и железного века.

Открытые и частично исследованные памятники на северном и западном побережьях Байкала в зоне строительства Байкало-Амурской магистрали позволили наметить общую картину заселения этих мест человеком, последовательность и смену культур далекого прошлого.

Наиболее ранней стоянкой на Байкале являлась Лударская, исследованная ленинградским археологом Л. Хлобыстиным. Она относится к мезолиту — переходному этапу от палеолита к неолиту. В районе строительства БАМа также обнаружены стоянки на речке Курлы, относящиеся к тому же времени. Нахождение и широкое распространение мезолитических поселений на северном побережье Байкала вполне вероятно, так как в это время совершенствуется охота, появляются лук и стрелы, зарождается и развивается рыболовство, а рыбные богатства озера и впадающих в него рек не могли не привлечь на его берега древних людей.

Если для определения хронологии до неолитических культур ведущее значение имеют каменные орудия, то в эпоху неолита не меньшее значение приобретает керамика, особенно на поселениях, часто не имеющих выраженных комплексов каменных орудий. На древних поселениях Северного Байкала и Чивыркуйского залива она была преобладающей и в ряде случаев единственной.

Исходным типом глиняных сосудов для Прибайкалья являются сосуды параболоидной формы с рельефными оттисками сетки-плетенки по внешней поверхности, с прямыми венчиками, украшенными одним-двумя рядами вдавлений круглой палочкой в виде ямочек или сквозных отверстий. В некоторых случаях сосуды имеют более сложную профилировку, отогнутый венчик и орнаментированы отступающими вдавлениями прямой, овальной или зубчатой лопаточкой. Вторая группа сосудов, более поздняя, по приемам орнаментации тесно связана с последующими по времени типами сосудов и иной техникой изготовления.

На стоянке Лысая сопка в Нижнеангарске в нижнем слое найдены остатки сосудов с оттисками сетки-плетенки, имеющие прямые венчики, украшенные одним рядом ямочек. Подобные остатки сосудов найдены на Байкале в четких стратиграфических условиях на многих стоянках.

Отсутствие хорошо выраженного комплекса каменных орудий, сопутствующих такой керамике на Байкале, затрудняет датировку. Однако по аналогии с чистыми комплексами на многослойных поселениях, раскопанных на Ангаре, эти находки условно можно отнести к раннесеровской культуре и датировать IV тысячелетием до нашей эры.

Верхний слой на стоянке Лысая сопка содержит остатки гладкостенных сосудов, изготовленных, видимо, при помощи подшлепки лопаточкой, обмотанной травой, и затем заглаженных. Отказ от прежней формы изготовления керамики в твердом каркасе с применением плетеной сетки и переход к новой технике свободной лепки раскрепостил фантазию первобытного художника и позволил запечатлеть ее в пластике на влажной глине, так чутко отзывавшейся на любое легкое движение руки. Он перебирает десятки различных штампов и наблюдает за эффектом, который дает применение каждого из них. В какой-то период в орнаментике появляются устоявшиеся стандарты, но предшествует им период поисков как в мотивах, так и в технике нанесения орнамента. Не случайно поэтому так трудно свести к чему-то единому по орнаменту и формам сосудов керамику поздненеолитических стоянок и горизонтов на многослойных памятниках. Подобное мы наблюдали на стоянке Лысая сопка. Фрагменты сосудов из первого слоя орнаментированы горизонтальными рядами вдавлений овальной и прямоугольной отступающей лопаточкой; накладными валиками с насечкой, сделанными такой же лопаточкой; ромбовидными штампами, дисковидными штампами в виде концентрических кругов, квадратной сетки или в виде лепестков цветка, вписанных в окружность. Венчики сосудов в большинстве случаев прямые или слегка отогнутые, дно круглое.

Вместе с керамикой в слое удалось обнаружить орудия, ярко характеризующие быт поселенцев. Это обломки и заготовки стерженьков рыболовных крючков байкальского типа из красного глинистого сланца со следами распиловки; обломки шиферных пил, заготовка подвески, обломок лезвия шлифовального топора, нефритовый ножичек на тонкой, хорошо отшлифованной пластинке, скребки на отщепах с овальным лезвием, обломки призматических пластинок, небольшой нуклеус конической формы с прямым основанием, отщепы. Важно отметить, что на стоянке на один-два наконечника стрелы приходится около десятка рыболовных крючков и на двадцать обломков призматических пластинок около 500 отщепов. Возможно, это свидетельствует об упадке пластинчатой техники в конце неолита, а возможно, только о специфическом «разделении труда» на описываемом поселении. По хозяйственному укладу и орудиям труда поздние поселенцы Лысой сопки близки к китойской культуре Ангары.

Почти неделю вели мы раскопки и разведку памятников на Северном Байкале. Одновременно воевали за вертолет, что не давало положительных результатов. На наше счастье, мы узнали, что до Уаяна по Верхней Ангаре пойдет небольшая 20-тонная баржа с грузом для строителей БАМа, и мы ринулись по начальству, чтобы получить разрешение отправиться на ней. Этот вопрос мы решили быстро и через несколько часов вместе с командой уже грузили строительный материал, оборудование, продукты для строителей.

Баржа «Арбикли» оказалась небольшой. Главное достоинство, что она плоскодонная и могла проходить по самой малой воде. Вместе с нами отправлялись шесть геологов. Баржу загрузили до предела, а у геологов остались на берегу три лошади, необходимые им для полевых маршрутов. Пришлось еще раз переложить весь груз, чтобы и им найти место. Для нас нашлось лишь несколько квадратных метров в трюме, но мы радовались, что наконец решилась проблема транспорта.

Уже под вечер мы вышли из Нижнеангарска по одному из рукавов Верхней Ангары. В нижнем течении река разливается на несколько километров, и, насколько хватал глаз, всюду расстилалась пойма с большими озерами, на которых гнездились тысячи уток и другой водоплавающей птицы. Стоял тихий вечер. Косые лучи солнца мягко отражались в воде, поросшей осокой. Пойма, постепенно поднимаясь, переходила в ровную со свежей зеленью долину, уходящую далеко к высоким вершинам Байкала. Баржа, тихонько постукивая мотором, не спеша разрезала голубоватую гладь воды. Мы все собрались на носу и вели неторопливую беседу.

За четверть века мне пришлось побывать во многих уголках Сибири и Дальнего Востока. Я люблю этот удивительный край за его природу, наполненную сдержанной, суровой красотой, и особенно люблю людей, живущих и работающих здесь. Во время экспедиции часто приходилось делить радость и горе с людьми случайными, а порой и незнакомыми, с которыми ты встретился всего несколько часов назад. И сколько доброты, внутренней душевной силы и щедрости можно встретить у сибиряка. Первое его стремление — помочь человеку, попавшему в беду, а потом уже расспросить, кто ты и откуда. Среди коренных сибиряков редко встретишь человека, который прежде сделает для себя, а потом для другого. В любом доме здесь можно найти кров и пищу.

Скоро мы познакомились и многое знали друг о друге, появились общие заботы и интересы. Остановившись на ночлег, готовили сообща ужин. У нас с Мазиным оказалась картошка, привезенная из Новосибирска, большая редкость здесь в это время года. Еда получилась отличная: картошка с тушенкой, свежекопченый омуль и хариус, крепко заваренный чай. У большого костра, почти до утра слышались рассказы об экспедиционной жизни, охоте, рыбалке, и чувствовалось, что никому не хочется засыпать. Утром я проснулся от стука мотора. Команда баржи жила по своему расписанию.

Днем мы расстались с геологами. На высоком берегу реки среди тайги они выгрузили свой груз, свели лошадей, которые, почувствовав под ногами землю, нарушили девственную тишину веселым ржанием. Мы долго махали друг другу на прощание. На барже стало просторнее, но в душе каждый из нас чувствовал какую-то утрату. Пройдет время, и, встретившись, мы можем не узнать друг друга. Нас сдружили часы, случайная встреча, но сколько тепла оставили эти люди в сердце.

На третий день показался Уаян, небольшой поселок, затерянный в байкальской тайге. Совсем недавно здесь жили в основном тунгусы, буряты, русские. А сейчас в пяти километрах от Уаяна строилась большая станция Байкало-Амурской магистрали. На его улицах можно было видеть молодых загоревших людей со всех концов страны.

На этом наше путешествие не кончалось, а только начиналось. Нам предстояло найти моторную лодку, чтобы на ней подняться дальше, вверх по реке, до Северо-Муйского хребта. Найти лодку в это время оказалось сложно. Все взрослые были на сенокосе или готовили запасы для зимней охоты. В сельсовете нам посоветовали обратиться к Ивану Реену — старожилу здешних мест. Он работал проводником во многих экспедициях и хорошо знал верховье реки.

Его мы нашли на берегу. Чертыхаясь, он чинил лодочный мотор. Познакомились, рассказали о целях и задачах экспедиции. Уговаривать долго не пришлось. Анатолий стал помогать ему в ремонте.

На следующий день рано утром мы вышли из Уаяна. Река в верхнем течении часто меняет русло и изобилует перекатами и порогами. Горы то вплотную подходят к Верхней Ангаре, тесня ее своими громадами, то расступаются, открывая широкие долины, поросшие соснами и березами. Река с ревом, пенясь вокруг скальных глыб, выступающих из воды, несется по каменистому ложу. Щедра и прекрасна природа в этих местах. Древний человек, должно быть, часто посещал их, ставя свои легкие переносные жилища на берегах Верхней Ангары. Тщательно обследовать верховье реки нам не удалось: все время нас преследовали неудачи. Часто ломался мотор, а на второй день на пороге мы разбили винт. На следующем пороге и у запасного винта обломилась лопасть, и мотор не мог справиться с быстрым течением. На перекатах нам приходилось груз переносить на себе, чтобы облегчить лодку. При впадении в Верхнюю Ангару речки Ганкули мы нашли только одну неолитическую стоянку. Керамика, украшенная сеткой-плетенкой, свидетельствовала о том, что она относилась к тому же времени, что и находки в Нижнеангарске.

На четвертый день, возвращаясь в Уаян, мы заночевали у строителей БАМа. Их было 40 человек. Они строили мост через Янчуй — быструю, очень своенравную реку. Самому старшему из них — руководителю работ — не было и тридцати. Они нас встретили радушно, и мы долго вели беседу у костра. Весна в этом году для строителей оказалась тяжелой: мелководье на Верхней Ангаре не позволило забросить технику, и ребятам все работы приходилось делать вручную. Сваи для моста они забивали деревянными молотами, бревна таскали волокушами. Часто бывали перебои с продовольствием. Они приступили к строительству моста, когда на реке еще стоял лед. Мост был уже почти готов, но вскрылась река, и его снесло половодьем. Они все начали с самого начала. На вопрос: «Трудно вам?» — ответили: «Мы ехали на БАМ работать, а о трудностях знали». Для многих это первая работа в жизни. Большинство из них приехали и впервые встретились с таким количеством мошки и комаров. Даже мы, проработавшие в разных местах Сибири много лет, порой с трудом переносили эту пытку, которая продолжалась и днем и ночью. Из сорока человек за четыре месяца ни один не покинул отряд. Прощались с ними мы с хорошим чувством радости и некоторой зависти к их задору и упорству. Можно быть уверенным, что они построят мост, и не один, но этот мост будет, пожалуй, главным в их жизни.

Из Уаяна мы отправились вниз уже на своей резиновой лодке. Небольшой, трехсильный мотор ходко шел по течению. Верхняя Ангара в этих местах имеет пойму до 10 километров, много рукавов и проток. Пойма примыкает к высоким хребтам с гольцами, покрытыми ледяными шапками. Первый день нас радовал контрастами: яркое солнце, голубое небо с легкими облаками, отражавшимися в прозрачной воде, свежая зелень долин и еще не растаявший в ущельях и по склонам снег. Но на следующий день сгустились тучи, подул северный ветер и к вечеру пошел дождь. Стало по-осеннему холодно и неуютно. Ночевали мы в устье реки Куморы при впадении ее в Верхнюю Ангару.

Утром мы тщательно обследовали террасу, на которой расположено село Куморы. Рядом с селом обнаружили могильник, частично разрушенный огородами. Среди находок выделялись изяществом топоры из полудрагоценного камня — нефрита и костяные составные кинжалы. Основой для таких кинжалов служили бедренные кости диких животных, которые раскалывались вдоль, заготовки шлифовались, а затем вырезался с двух сторон узкий паз, и в него вставлялись изящные, отретушированные с двух сторон каменные пластины. Получалось очень сложное по технике изготовления и очень красивое изделие. Судя по находкам, могильник относился к серовскому времени.

Из Кумор вышли во второй половине дня. Дождь продолжал идти весь день. Ночевали на метеостанции, у бывшего села Ченга. Здесь разбила свой лагерь небольшая экспедиция лимнологов из Иркутска. У них мы обсушились, а на следующий день, пока Мазин ремонтировал мотор, я обследовал окрестности и на седловине, соединяющей мыс Ченга с хребтом, обнаружил каменные выкладки, сделанные человеком из крупных глыб мраморовидного известняка. Выкладки представляли собой небольшие курганчики высотой до полуметра и в периметре около 4–5 метров. Под камнем на глубине до 60 сантиметров встречались жженые кости, угольки и вкрапления охры-кровавика. Установить назначение этих выкладок не удалось. По-видимому, это остатки каких-то культовых сооружений древних людей.

После обеда мы снова отправились в путь, несмотря на непогоду. Продолжал идти мелкий дождь. Нам предстояло вылететь на Центральный участок БАМа. Оставалось мало времени. В 10 километрах от мыса Ченга, на озере Мокли, обнаружили большое поселение. Озеро соединялось с Верхней Ангарой небольшой протокой. Северный берег озера террасистый, высокий. В этом месте и поселился древний человек. О том, что здесь жили люди, свидетельствовали глубокие овальные западины — остатки древних жилищ. В двух из них мы заложили разведочные шурфы. Оказалось, жилища уничтожены пожаром. В их заполнении хорошо видны остатки обугленных конструкций. Пожар был настолько сильным, что глина и супесь спеклись крупными блоками. На полу жилищ лежали кости животных, костяные наконечники стрел, керамика. Судя по находкам, поселение относится к раннему железному веку. Такое поселение с долговременными полуподземными жилищами впервые открыто в районе Байкала.

Ночевали на острове. Промокшие спальные мешки не грели, и мы встали рано. Дождь немного утих. После завтрака мы снова отправились в путь. В пятнадцати километрах от ночевки, на высокой террасе, обнаружили еще одно поселение бронзового века. Находок, за исключением керамики, почти не было. Но зато нашли много фрагментов сосудов и почти целые сосуды. Они все были хорошо профилированные, украшенные затейливым геометрическим орнаментом.

Наши раскопки прервал вновь усилившийся дождь с холодным ветром. Укрыться было негде, и мы решили плыть дальше. В лодке, под палаткой, было не так холодно. Но сильный ветер поднял большую волну, и она стала перехлестывать через борт. Резиновая лодка под напором воды плохо слушалась руля. Надвигалась ночь, и при мысли, что ночевать придется в сырых спальных мешках и палатке, которая, промокнув, пропускает воду, по телу пробегала дрожь. На наше счастье, в 10 километрах от найденного поселения на берегу реки увидели избушку. Сразу стало веселее. В избушке было сухо и уютно.

Во время экспедиций нам часто приходилось ночевать в зимовьях охотников. Старый обычай всех сибирских звероловов — забота о путнике. Дверь в зимовьях никогда не закрывается на замок. Около печи обязательно лежит запас сухих дров на два-три дня. В специальном месте оставлены спички, соль и немного продуктов. Если человека застигла непогода, он всегда может укрыться в зимовье, а если кончились продукты, то и взять их сколько ему нужно, оставив хозяину записку с благодарностью. Уходя из приютившего жилья, путники всегда наводят порядок, заготавливают дрова, а если есть возможность, оставляют продукты. В каждом зимовье можно найти десятки благодарственных записей, сделанных на клочках бумаги, а иногда, что гораздо хуже, и на стенах. Сколько десятков и сотен людей приютили, обогрели, а некоторым, может быть, и спасли жизнь эти небольшие избушки, затерянные в тайге! Сколько судеб они повидали!

Нам хорошо и уютно было сидеть у жаркого огня, пить чай, обжигая губы, чувствуя, как тепло расходится по всему телу. На следующее утро мы оставили свою записку, несколько банок тушенки и сгущенного молока и, преодолевая внутреннюю дрожь от предстоящей встречи с дождем и ветром, вышли за порог…

В бассейне Верхней Ангары на пути к Нижнеангарску мы обследовали еще несколько стоянок и поселений неолитического и более позднего времени.

Торопились мы напрасно. Взлетную площадку в Нижнеангарске размыло дождем, и мы еще неделю ждали самолета, ведя разведку и исследуя древние памятники в районе Байкала. Наряду с ранними памятниками нам удалось найти и исследовать сравнительно поздние поселения и могильники эвенков и бурят, относящиеся к XV–XVII векам.

Почти месяц работала наша небольшая экспедиция в районе северного и северо-западного побережья Байкала. Мы вели поиск вместе с проектировщиками, на лодках, пешком пробираясь через тайгу и болота. И, несмотря на трудности, прошли около полутора тысяч километров. Удалось обследовать бассейны рек Верхняя Ангара, Китера, Кичера, северо-западную часть побережья Байкала. Открыто большое количество уникальных памятников, охватывающих длительный исторический период — от мезолита до XVIII–XIX веков, которые позволяют наметить общий ход исторического процесса в этом районе.

На севере Байкала, в бассейне Верхней Ангары, судя по нашим материалам, много своеобразия в развитии древних культур по сравнению с южным Прибайкальем. Дальнейшее изучение неолитических и более поздних памятников позволило в полном объеме установить историю племен, населявших север Байкала в каменном, бронзовом и железном веках.

В 1975 году и в последующие годы мы с Мазиным обследовали бассейны рек Гилюя, Бурей, Амгуни, где прошла Байкало-Амурская магистраль. Открыты десятки новых памятников различных хронологических эпох.

Наибольший интерес представляют изученные Мазиным наскальные рисунки в 70 километрах от поселка Усть-Уркима. Там берег реки обрывается к воде отвесным уступом высотой до 25–30 метров. Скальная плоскость с рисунками ориентирована с северо-запада на юго-восток и имеет шапкообразную форму, слегка вытянутую на юго-восток. Писаница состоит из 13 композиций, которые расположены на отдельных естественных плоскостях скалы и нанесены красной охрой. По цвету краски и по стилю рисунков писаницу можно разделить на две сильно отличающиеся друг от друга группы.

Первая и наиболее древняя группа рисунков расположена на высоте от четырех до восьми метров. Рисунки нанесены темно-красной охрой и по контуру залиты краской. К этой группе рисунков относятся пять отдаленных друг от друга плоскостей, на которых изображены животные, зооморфные существа, солярные знаки и человеческие фигурки.

Вторая группа рисунков расположена на высоте от двух до четырех метров. Рисунки нанесены сплошными контурными линиями. Охра, которой выполнены они, светлее, чем в первой группе. На них изображены животные, солярные знаки, бегущие человечки и люди, стреляющие из луков.

У писаницы был заложен раскоп. В культурном слое при раскопках обнаружены скребловидные орудия, три обломка вкладышей для ножа, один нуклеус и много отщепов. Наиболее интересной находкой явилось изображение животного, нанесенное красной охрой на базальтовую плиту, и небольшая кремневая фигурка.

На основании находок из раскопа, которые перекрывали плиту с изображением животного, писаницу можно датировать IV тысячелетием до нашей эры. Это одна из наиболее древних и хорошо датированных галерей каменного века в Сибири.

Вторая писаница расположена на 18 километров ниже поселка Усть-Нюкжа на гранитном останце. Рисунки выполнены ярко-красной охрой. По манере нанесения, цвету краски и сохранности относятся к одному времени. Они представлены изображениями человеческих фигурок, лодок с антропоморфными существами, солярных знаков, животных, людей, едущих на животных и ведущих их в поводу. Наиболее интересной фигурой в этой композиции является изображение отдельно стоящего лося. Характерная черта этого рисунка — реалистичность выполнения, нарочитая подчеркнутость головы и холки лося. Этим художник передал всю силу и мощь зверя. Рисуя огромную, тяжелую голову с лосиной горбоносой мордой, приоткрытым ртом и длинными обвислыми ушами, древний мастер закончил подшейный клок животного в виде кольца — солярным знаком. Это не просто лось, а покровитель всего живого: лось-солнце.

Исследуя культ оленя у оленеводов сибирской тайги и тундры, один из крупнейших ученых XIX века — этнограф и археолог Л. Штернберг писал, что «по условиям быта этих народов олень, являющийся поильцем и кормильцем оленеводов, стоит на первом плане, и весь круг наших предков связывает его культ с высшим солнечным божеством. По верованиям чукчей, солнце принесло людям оленей, хотя, впрочем, только белых оленей. Коряки того же мнения, причем они утверждают, что олень создан из огня. Этим еще более подчеркивается связь его со священным солнцем, с которым он, таким образом, одной физической природы».

В нашем распоряжении есть и прямые свидетельства, указывающие, что первобытные охотники Сибири представляли солнце в облике гигантского лося, за день пробегавшего по всему небосводу и затем к ночи якобы погружавшегося в преисподнюю, в бесконечное подземное море. О таком солнечном звере — гигантском лосе — рассказывается, например, в одной долганской сказке, которая, видимо, создана еще в каменном веке и дожила у людей тундры до нашего времени.

«На отдаленном берегу, на самом краю земли, недалеко выдающемся вперед скалистом мысу, — говорится в сказке, — лежат лосиные кости. Кости эти древние, вполовину истлевшие. К мысу приходит мальчик. Он должен узнать, куда солнце к закату девается — поверх только ходит или под воду спускается».

Как научила мальчика его мудрая мать, он в определенном порядке, кость к кости, собрал скелет огромного лося. Затем по ее совету мальчик три раза ударил гигантского лося между рогами. «После первого удара все кости, до единой, сухожилиями связались, плотью обросли, соединились. Когда второй раз ударил, мясом кости обросли, шерстью оделись и вздулись, костяк в тело зверя превратился. После третьего удара, как только молот его упал на землю, четырьмя ногами опираясь, подобно быку дикого оленя, шеей потягиваясь, зверь тот вскочил…» На этого чудесного лося усевшись, мальчик в мировое море выплыл и собственными глазами увидел, как солнце в воду опускалось и как по дну моря, сверкая, шло. Получив затем новое богатырское задание доставить сказочному царю дочь самого солнца, мальчик снова к тому же самому мысу морскому пришел, чудесного лося вновь поднял и изложил свою просьбу. В ответ лось сказал, что пойдет по тем путям, по которым солнце под землю опускается.

В дальнейшем оказывается, что чудесный лось не только «ходит по путям солнца», но и сам превращается в солнце, вернее, это и есть само солнце. Сидит мальчик на берегу, ждет лося, вдруг видит, что солнце не в одном, а сразу в двух местах взошло: «Одно солнце, как обычно, вверху по небу поднялось; другое солнце по поверхности сюда приближается; как посмотрел парень, видит — из воды лося-зверя концы рогов чуть виднеются». Изображение лося-солнца и открыто на писанице в Усть-Нюкже.

Исследуя древние памятники в районе строительства Байкало-Амурской магистрали, встречаясь с изыскателями, проектировщиками, строителями, геологами, я все время думал о роли всех их в нашей истории. Памятники древних людей, открываемые археологами, рассказывают нам о далеком прошлом, о том времени, когда впервые человек, осваивая тайгу, пришел на берега Байкала. Это было много тысяч лет назад. Он был первым, чья нога ступила в этот дикий край. Проходили века, тысячелетия, человек развивал свою культуру, совершенствовал орудия труда, осваивал все новые и новые территории в жестокой борьбе с природой, стихией, дикими зверями. В то время не было письменности. Но у людей формировались и развивались свои традиции, появлялись свои герои, сказания, которые передавались из поколения в поколение. Многое, связанное с их жизнью, представлениями, мыслями, чувствами, мы уже не узнаем. Но благодаря археологии из тьмы веков, из забвения, хотя и по крупицам, проявляются дела далеких поколений, первых землепроходцев, покорителей тайги и тундры.

Им на смену пришли племена и народы, о которых имеются письменные источники и о которых мы знаем значительно больше. Скотоводы, кузнецы, воины, они уже на новом уровне культуры осваивали эти места — и тоже своего рода землепроходцы.

В XVII веке сюда пришли русские. Культура аборигенов — эвенков, бурят, якутов — обогатилась европейской. И русские много почерпнули полезного, рационального у местного населения. Значительно больше стали возможности человека. Он смог лучше обжить и освоить территорию. И первых русских мы также по праву называем землепроходцами.

Строительство Байкало-Амурской магистрали практически закончено. Строилась она не только ради настоящего, но и ради будущего. И первостроители магистрали тоже землепроходцы. БАМ работает, работает на советского человека, и песни сегодня уже поют о новой дороге, о новой большой стройке… Но БАМ всегда останется и в стальных рельсах, которые пересекают хребты, реки, болота, вековую тайгу, и в трудовых делах, и в памяти народной. А строители БАМа навсегда войдут в историю.

В ее анналах есть и должно быть место для наших далеких предков и для сегодняшних строителей. Долг историков и археологов — сохранить память о давно ушедших временах и поколениях людей. День сегодняшний есть следствие дня вчерашнего. Все в жизни и судьбах людей и поколений имеет свое начало. День завтрашний — продолжение дня сегодняшнего, умноженное талантом и трудом грядущего поколения.