Ожившие древности: Рассказы археолога

Сибирь — прародина человечества?

Вторая половина сентября 1871 года в Иркутске была на редкость холодная. Среди покосившихся и осевших под грузом лет деревянных домов свечками горели золотистые березы и багряные осины. Гроздья рябины алыми пятнами выделялись на желтом фоне листвы. Снега еще не было. Но ночью мороз подмораживал лужи и серебрил инеем пожухлую траву. Жители Знаменского предместья Иркутска готовились к длинной и холодной зиме. Через небольшую речушку Ушаковку, впадающую в Ангару, тянулись обозы, груженные дровами и хворостом. Простой люд предместья копошился у своих домиков, утепляя их на зиму.

С наступлением морозов веселее пошли работы и на рытье котлована под будущее здание военного госпиталя. Землекопы, проклиная плотный, словно цементированный суглинок, дружно работали лопатами и кирками, стараясь наверстать упущенные теплые дни, чтобы закончить рытье котлована до снега и настоящих морозов. Все было бы хорошо. Но неожиданно появилось препятствие, которое грозило затормозить всю работу… Произошло непредвиденное: из-под свежеотваленной с большим трудом глыбы земли вдруг показалась кость. В другом случае на нее, может быть, и не обратили бы внимания, но она сразу же удивила всех своими размерами. Кость, частично разрушенную, с трудом вытащили из земли и поразились ее весу. Она была словно каменная. Рабочие тесно сгрудились, обсуждая случившееся. Подошел производитель работ и также заинтересовался находкой. По соседству с ним жил человек, с его точки зрения, ученый, который состоял членом Восточно-Сибирского отдела Географического общества, некто В. Бельцов. Ему-то и решили показать находку.

Пока один рабочий ходил за Бельцовым, другие, продолжая копать, неподалеку от первой находки нашли клыки благородного оленя с отверстиями и шар, вырезанный неизвестно кем из кости какого-то крупного животного. Поверхность шара, местами сильно потрескавшуюся, прорезали пучки плавно изогнутых линий. В центре его была сделана глубокая лунка. Шар и клыки рабочие передавали друг другу. Восклицаниям не было конца.

Многие пытались пробовать кость на крепость, и неизвестно, что бы стало с находками, не появись Бельцов. Он внимательно осмотрел находки, но, не будучи специалистом, не сказал ничего определенного. Тщательно упаковав их, он тут же отправился к консерватору Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества Ивану Дементьевичу Черскому.

В Иркутске многие знали этого скромного, молчаливого человека с застенчивой и чуть печальной улыбкой. Когда-то в юности у себя на родине, в Польше, он примкнул к восставшим против гнета царизма и крепостничества, был арестован и сослан в Сибирь на бессрочную службу. Но ни безжалостная муштра, ни тяжелая болезнь, ни недостаток средств и времени не могли убить в нем главного — тяги к знаниям. Не успев получить достаточного систематического образования, он благодаря самоотверженному труду, несгибаемому упорству стал со временем одним из самых образованных людей своего времени. Поражают широта интересов и глубина знаний Черского в самых разных науках. Он был настоящим энциклопедистом. Его блестящие работы в области различных проблем геологии не потеряли научного значения до настоящего времени. Он обобщил обширный материал по палеонтологии Северной Азии и создал оригинальную гипотезу об истории эволюции постплиоценовой фауны Сибири. Его перу принадлежат интересные работы в области зоологии. В изучении быта и нравов народов Сибири, и истории, археологии, этнографии — везде Черский оставил заметный вклад.

В 1868 году Черского по болезни освобождают от солдатчины, и в 1871 году он приезжает в Иркутск по приглашению Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества.

Иркутск в течение XVIII и XIX веков играл особую роль в культурной жизни Сибири. Важное значение в изучении Сибири имел отдел Русского географического общества, который был открыт в Иркутске в 1851 году при содействии генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Муравьева-Амурского. В Сибирском отделе работало немало политических ссыльных, которые своими трудами обогатили многие отрасли науки и внесли большой вклад в изучение и освоение Сибири и Дальнего Востока.

В 60–70-е годы в работе отдела принимали участие высланный на свою родину историк А. Щапов, ссыльный поляк зоолог Бенедикт Дыбовский, геолог Александр Чекановский, археолог Николай Витковский. В 80-х годах здесь работает народоволец Дмитрий Клеменц, в 90-е годы — участники так называемой сибиряковской экспедиции — политические ссыльные Николай Виташевский, Иван Майнов, Федор Кон, Лев Левенталь, Георгий Ястремский, Владимир Йохельсон и другие.

Черский счастлив, что наконец может заниматься наукой, к чему он столько лет настойчиво стремился. Науке он остался верен до конца своей жизни. Страстный путешественник, Иван Дементьевич значительную часть своей жизни провел в экспедициях в различных районах Сибири. Вся его жизнь — постоянная борьба с нуждой, лишениями и страстное служение науке. Умер Черский в экспедиции на Колыме. Тяжело больной, зная, что обречен, он не мог уже сам писать дневник и продолжал его диктовать до последних минут жене. Пик Черского, город Черского, хребет Черского — скромная дань этому великому труженику науки…

Когда находки из котлована военного госпиталя попали в руки Ивана Дементьевича, он обратил внимание не только на шар, оказавшийся вырезанным из бивня мамонта, и на клыки благородного оленя с биконическими отверстиями, служившие украшениями или амулетами, но и на камни, лежавшие рядом с костями, которые по счастливой случайности захватил с собой Бельцов. Многие из них несли на себе явные следы обработки человеком, их невозможно было спутать с другими, имеющими следы расколов, но сделанными природой. Среди камней выделялись правильной формы крупные пластины с острыми режущими лезвиями. Достаточно было такую пластину закрепить в деревянную или костяную рукоять, и получался отличный нож. Внимательно осмотрев находки, Иван Дементьевич пришел в сильное волнение. И было отчего.

Откуда, как и когда произошел человек? Эти вопросы многие тысячелетия занимали умы людей. В этой области человеческого знания издавна идет жестокая и непримиримая борьба двух концепций, двух диаметральных направлений — материализма и идеализма.

1871 год ознаменовался событиями огромного научного значения: 24 февраля вышла в свет книга великого английского ученого Чарлза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор». Имя Дарвина к тому времени уже хорошо знал научный мир: вышли многие материалы, собранные им за пять лет плавания на «Бигле». Хорошо знали его и в России. Об этом свидетельствует тот факт, что 28 ноября 1867 года Российская Академия наук избрала его своим членом-корреспондентом.

Предшествующими книгами Ч. Дарвин заложил прочный фундамент эволюционного учения. В своей новой книге с помощью многочисленных фактов он обрушился на самые основы господствовавшего тогда учения о неизменности видов и о сотворении всего живого богом, показав всю сложность эволюции животного мира: от низших форм к высшим, от простейших организмов к человеку. Дарвин писал, что человек произошел от человекообразных обезьян, живших несколько десятков миллионов лет назад.

Во многих европейских популярных научных изданиях того времени появилось немало карикатур и злобных заметок, направленных против автора эволюционного учения и его идей. Особой яростью отличались нападки церковников, потому что эта теория в корне подрывала креацианистскую теорию о божественном происхождении всего сущего. Они обвиняли Дарвина в безнравственности, шарлатанстве и ненаучном подходе к фактам. Но у Дарвина были не только противники, но и горячие сторонники. Более того, талантливые предшественники, которые внесли очень существенный вклад в борьбу с креационизмом: немецкий философ Иммануил Кант, русский ученый Михаил Ломоносов, английский геолог Чарлз Лайель, французский геолог и палеонтолог Эдуард Ларте и многие другие.

Гениальность нового учения, которое получило в дальнейшем имя его основателя, состояла именно в том, что Дарвин скрупулезно собрал, обобщил и выстроил в убедительную логическую систему все сделанное до него, подкрепив идеи собственными наблюдениями и новыми фактами. И не только в области естественной истории, но и в области изучения древности человека. Это направление в науке делало лишь первые шаги. И здесь были свои энтузиасты, которых не смущали недоверие, скептицизм, а нередко и враждебность.

Одного из таких энтузиастов, Буше де Перта, трудно назвать ученым в современном значении этого слова, потому что в то время, когда он, уже зрелый человек, увлекся поисками древних орудий человека, современника давно вымерших животных, еще не существовало такой науки — первобытной археологии. Именно ему и его соратникам выпала великая честь закладывать ее фундамент. В этом сложность его исканий и трудность судьбы, но в этом и огромная заслуга и честь быть одним из первых. Он так увлекается, что совершенно забрасывает все свои прежние занятия. Обыватель, да и не только он, с недоверием отнесся к новой страсти Буше де Перта. Человек — современник допотопных животных? Какая чепуха! Всем давно известно, когда произошел человек. А англиканским епископом Ирландии Ашером «установлена» даже точная дата сотворения мира: 23 октября за 4004 года до рождения Христова, в 9 часов утра.

Несколько лет трудится Буше де Перт. С завидным упорством он проводит обследование в окрестностях Аббевиля, внимательно наблюдает за строительными работами. И настойчивость каждый раз приносит свои плоды. Его коллекция быстро увеличивается, фактов о большой древности человека все прибавляется. Лекции, доклады. Буше де Перт стремится найти новых сторонников. В 1847–1864 годах он выпускает обширный труд «О кельтских допотопных древностях» и направляет его во Французскую академию наук с просьбой прислать комиссию, чтобы проверить сделанные им выводы. А позже передает академии свою коллекцию. Но тщетно… Ученым мужам и так все «ясно». А обывателям тем более нет дела до выдумок какого-то сочинителя. С горечью пишет он от своего имени и от имени своего скоропостижно умершего единомышленника и друга Казимира Перье: «Мы обращаемся к будущему. Нынешнее поколение скажет: это сумасбродство. Будущее поколение скажет: быть может». Простые и очень горькие слова. Такие же горькие, как и судьба человека, которому уготованы насмешки невежд и презрительное молчание «бессмертных» из академии. «Они опасались быть причисленными к союзникам еретика. И они упрямо воздвигали на моем пути самое страшное препятствие — молчание». Но Буше де Перт уже не совсем одинок. У него есть последователи. А это главное. В печати появляются сообщения о находках в Сент-Ашеле костей ископаемых животных и древних орудий труда человека. Бельгийский ученый Шмерлинг с фантастическим упорством исследует пещеры и находит в них кости ископаемых животных. Он пишет двухтомный труд с доказательством одновременности человека и вымерших животных. Это сочинение также длительное время, почти четверть века, не замечали «сердитые ученые».

Наконец 26 апреля 1859 года в Аббевиль приезжает ученая комиссия, чтобы ознакомиться с находками на месте. Комиссия, к большому огорчению Буше де Перта, не французская, а английская. В составе комиссии очень авторитетные ученые: геологи Чарлз Лайель, Джон Престинг, крупный специалист по классической археологии Джон Эванс и другие. Они внимательно знакомятся с коллекцией, обследуют места находок, изучают стратиграфию и приходят к единодушному выводу: Буше де Перт прав!

В том же году выходит знаменитая работа Лайеля «Древность человека, доказанная геологией», где он публично признает огромное значение работ Буше де Перта для науки. Долгий период замалчивания новых идей, взглядов пришел к концу. В 1861 году Эдуард Ларте публикует книгу «Новые исследования к вопросу о существовании людей и больших ископаемых млекопитающих, которые были типичны для последней геологической эпохи». Ларте впервые предлагает периодизацию первобытного общества. Он разделил его на четыре больших периода — век зубра и первобытного быка; мамонта и носорога; северного оленя; пещерного медведя. А еще через год Леббок выделил особый, наиболее ранний этап в истории человеческого общества с грубо оббитыми каменными орудиями, назвав его палеолит, или древнекаменный век, а эпоху, когда появляются первые шлифованные изделия и глиняная посуда, — неолит, то есть новокаменный век.

Но это были пока еще первые робкие шаги, сделанные наукой на пути изучения жизни первобытного человека. И не случайно после выхода главного труда Дарвина «Происхождение человека» началась настоящая битва умов, в которую включились представители многих отраслей человеческого знания и люди, далекие от науки. Пройдет еще много времени, прежде чем восторжествует разум, а гипотеза о происхождении человека от обезьяны и большей древности становления человека станет общепризнанной теорией и получит широкое распространение и признание…

Вполне поэтому понятны все колебания и сомнения Черского, когда он снова и снова начинал рассматривать неожиданно полученную коллекцию, о которой на следующий день в газете появилось сообщение: «При постройке военного госпиталя, близ кирпичных сараев Косовича и Молькова, вырыто несколько каменных стрел, глиняных изделий, изделий из мамонтовых бивней, пробуравленные клыки оленя и неотделанные кости некоторых животных. Находка эта относится к каменному периоду».

И без того скудная литература об исследовании начальных этапов человеческой истории в Иркутск уж тем более попадала крайне редко, и поэтому многие выводы Черскому пришлось делать на свой страх и риск в соответствии со своими наблюдениями, знаниями и опытом. Несомненно было одно: изделия из кости и остатки фауны относятся к видам животных, которые жили в глубокой древности в постплиоценовый период и уже давно исчезли с лица земли. Если эти кости и каменные орудия встречаются в одном слое, то, значит, открыты остатки поселения человека большой исторической древности. А насколько знал Иван Дементьевич, ничего подобного пока еще не было известно не только в Сибири, но и вообще в России. Над всем этим стоило серьезно задуматься и, главное, не спешить.

Прежде всего он решил посоветоваться со своим другом и учителем Александром Лаврентьевичем Чекановским. Познакомились они давно, еще в период начальной сибирской ссылки. Судьба Чекановского была не менее трагична. Тоже восстание, тоже арест, осуждение на каторжные работы, ссылка в Сибирь. И так же как Черскому, ни кандалы, ни зной, ни тучи мошкары — ничто не могло помешать Чекановскому вести научные поиски. На каждом привале он стремился пополнить свои коллекции, а в редкие вечерние минуты отдыха рассматривал собранных насекомых и растения под самодельной лупой, которую отшлифовал из осколка графина. Его страсть к науке поражала не только его друзей, но и караульных.

Два года провел Чекановский в глухом селе Падун к северу от Братского острога на Ангаре. Условия жизни были тяжелые. Бенедикт Дыбовский, ученый и друг юности Чекановского, в своей книге «О Сибири и Камчатке» оставил описание этого периода жизни: «Здесь в окно его убогой землянки часто стучалась голодная смерть… Живя в немыслимо тяжелых условиях, в окружении людей, способных на враждебные выступления против них, ссыльные построили землянку без окон; жили они при свете лучин или костра (из дров, принесенных издалека на собственных плечах), часто голодали. Они не могли заработать на хлеб и вынуждены были питаться рыбой, пойманной на удочку, или зверьем, добытым без огнестрельного оружия, так как не имели права держать его, да и денег у них не было, чтобы его купить. Ни один „робинзон“ из фантастического романа, выброшенный на необитаемый остров, не голодал так часто и не страдал так от холода и от „диких зверей“, которые здесь, увы, имели человеческий облик, как это привелось Александру Чекановскому в Падуне. Однако мне никогда не приходилось слышать от него жалобы или нарекания. Только лицо его подернулось какой-то глубокой грустью. Прежде такое светлое, оно, казалось, говорило нам о тайном страдании даже тогда, когда настали лучшие времена. Душа изболелась так, что уже не могла ощущать долгожданного счастья, уже не ждала его и даже не смогла бы пережить».

Несмотря на тяжелые условия, Чекановский продолжает свои научные исследования. Он занимается изучением геологии, ведет метеорологические наблюдения, собирает очень ценные энтомологические и ботанические коллекции. Академик Фридрих Шмидт, товарищ его по Дерптскому университету, возвращаясь из экспедиции на север Сибири, разыскал Чекановского в Падуне. По рекомендации Шмидта Академия наук приобрела разнообразные коллекции Чекановского, собранные на Ангаре, среди которых была впервые открытая им здесь силурийская фауна. Вскоре по ходатайству Академии наук Чекановский переводится в Иркутск, где целиком посвящает себя научной работе в Сибирском отделе Русского географического общества…

Лучшего знатока геологии долины Ангары, чем Чекановский, было не найти, и Черский обращается к нему за консультацией. Находки из котлована военного госпиталя не могли не заинтересовать Чекановского. По его предложению отдел Географического общества выделяет небольшую сумму денег для производства работ непосредственно на месте находок.

Следующие несколько дней Черский и Чекановский провели в котловане военного госпиталя. Они сами выбрали участок, который им представлялся особенно интересным. Перед исследователями стояло несколько задач. Прежде всего — установить, на каком уровне и в каких слоях залегают кости вымерших животных. Действительно ли они лежат в древних отложениях, одновременных с ледниковой фауной, или люди в более позднее время, обнаружив бивни и другие хорошо сохранившиеся кости, принесли их в свои поселения и использовали как поделочный материал. Академик Шмидт после поездки на север Сибири рассказывал, что долганы, якуты часто находят бивни мамонта и другие кости и делают из них различные украшения, статуэтки, а нередко используют и для различных хозяйственных нужд. Очень важно было выяснить, в каком горизонте лежали каменные орудия, сопровождали они костяные изделия или относились совсем к другим слоям.

Землекопы начали работы на небольшом участке, в несколько квадратных метров. Он был выбран рядом с котлованом, и, пока рабочие снимали верхние слои, ученые тщательно обследовали место находок. На высоте в несколько десятков сантиметров от дна трехметрового котлована в слое плотной бурой глины вначале удалось найти несколько обломанных костей. Рабочие в один голос утверждали, что именно в слое глины и на этой глубине обнаружены первые находки. Раскопки продвигались медленно. За ночь земля смерзалась, и до полудня два землекопа осторожно рыхлили ее. Очень плотная глина с большим трудом поддавалась лопате. Приходилось работать с особой осторожностью.

Ночами Черский спал неспокойно. Он постоянно думал о раскопках и, как только рассветало, устремлялся к котловану. Но надежда на успех к вечеру сменялась разочарованием. Рабочие углублялись все дальше и дальше, и, хотя Чекановский и его помощники просматривали землю очень тщательно, перетирая в руках каждый комок, ничего интересного еще не встретили. Пошел четвертый день раскопок, который наконец дал результаты. На глубине полутора метров от поверхности в изобилии стали встречаться расколотые кости животных, раздробленные булыжники и мелкие, сколотые с них кусочки кремня. У Черского и Чекановского совсем не было опыта выделения среди всей груды камней тех, которые обработал человек. Но их терпение было вознаграждено находками нескольких превосходных, правильной формы пластин с острыми краями, обработанными мелкими сколами. Эти пластины могли убедить даже людей малосведущих, что они изготовлены человеком. В природе пластин такой правильной формы и со столь искусной обработкой не увидишь. Здесь же исследователи нашли и ядрища, с которых древние мастера скалывали такие пластины.

Самыми поразительными оказались многочисленные и разнообразные по форме изделия из бивней мамонта. Они явились большой неожиданностью и для самого Черского. Ему вначале самому с трудом верилось, что человек, современник давно вымерших животных, мог довольно примитивными орудиями так искусно обрабатывать кость и вырезать на ней различные изображения. Насколько он помнил, такого не находил в Аббевиле и сам Буше де Перт. Черский вновь и вновь внимательно обследует условия залегания находок: вдруг изделия из кости попали откуда-то сверху? Но нет, все было правильно. Бивни обрабатывали те же люди, которые охотились на мамонта, носорога, первобытного быка. Это открытие буквально потрясло всех членов Географического общества. Те из них, кто не видел находок в слое, высказывали большое сомнение в правильности выводов Черского. Им казалось невероятным, что в Сибири найден лагерь не только охотников на мамонтов, но и первых художников и скульпторов.

Черский довольно спокойно выслушивал замечания коллег, порой довольно язвительные. И только когда ему публично высказали сомнение в возможности такими хрупкими и примитивными каменными орудиями сделать высокохудожественные изделия, он не выдержал и заявил, что сам берется доказать это экспериментальным путем. Даже его сторонники и друзья растерялись от такого заявления. Черский стал каждую свободную минуту резать неподатливый и твердый, как камень, бивень мамонта. Он уже не раз пожалел о сказанном. Но упорство и желание доказать свою правоту оказались сильнее усталости и боли кровоточащих рук. Постепенно пришел навык, и Черский почувствовал, что бивень в его руках стал как будто податливее, каменные орудия уже не ломались так быстро, и работа пошла значительно успешнее. Почти одновременно он закончил обработку находок и самостоятельно сделал несколько изделий из кости. Радости не было границ. Первым его поздравил Чекановский. После этого наиболее стойкие противники признали его правоту.

В 1872 году в «Известиях Сибирского отдела Русского географического общества» вышла статья Черского «Несколько слов о вырытых в Иркутске изделиях каменного периода», в которой он писал о находке в Сибири каменных орудий, предметов искусства и украшений, сделанных человеком, охотившимся на мамонта и носорога. Он подробно описал каменные орудия, но особое внимание уделил художественным изделиям и украшениям, подчеркнув, сколь огромные труд и терпение необходимы при обработке кости такими несовершенными инструментами.

Черский не ждал славы. Он прекрасно сознавал, что не только людям, далеким от науки, но и ученым трудно свыкнуться с выводами, сделанными в его статье. Да и как могло быть иначе, если никто в России еще не делал подобных находок. Пройдет несколько лет, прежде чем в 1879 году К. Мережковский в Крыму раскопает первые палеолитические памятники, а И. Поляков откроет неподалеку от Воронежа Костенковскую стоянку. До сих пор в России, да и нигде в мире, даже во Франции, не находили вместе с каменными орудиями допотопного человека произведения искусства и украшения. Далекая Сибирь, которую в XIX веке многие в Европе считали окутанной мраком и холодом, — и вдруг искусство! Женщины с прекрасными браслетами из бивней мамонта и другими украшениями, одетые в шкуры животных. В это было трудно поверить.

Черский, предвидя скептическое отношение многих к находкам в Иркутске, закончит свою статью энергичными и мудрыми словами о том, что многое кажущееся нынешним поколениям необычным и фантастическим из-за слабого знания природы в дальнейшем станет обыденным и привычным. И не следует делать слишком поспешных и категоричных выводов, отметающих все новое, ставящих под сомнение важные открытия, которым суждено в будущем сыграть огромную роль.

Находки у военного госпиталя в Иркутске совпали по времени с оживленной дискуссией, которая велась в научных салонах Западной Европы. В 1863 году на заседании естественноисторического общества в Штеттине сделал доклад доктор Эрнст Геккель, верный последователь теории Дарвина. Суть доклада сводилась к тому, что человек несомненно произошел от обезьяны. Задача лишь в том, чтобы найти это связующее звено. Геккель даже дал название этому существу: питекантроп, составив его из двух греческих слов: «питекос» — обезьяна и «антропос» — человек. Наиболее вероятным районом первоначального расселения питекантропа он считал Юго-Восточную Азию.

Огромный Азиатский континент все больше привлекал естествоиспытателей, которые считали, что именно здесь произошло становление человеческого общества. Азиатская часть суши испытала в процессе гигантских катаклизмов в третичный период поднятие поверхности, что привело к исчезновению тропических лесов и формированию безлесных пространств. Поэтому именно здесь мог впервые осуществляться тот великий процесс перехода нашего далекого предка от древесного образа жизни к наземному. И с этой точки зрения Северная Азия — Сибирь — наряду с Европой все больше стала привлекать внимание ученых. Была еще одна причина особого внимания к Северной Азии палеонтологов и первых исследователей, занимавшихся палеолитом. Среди ученых в Западной Европе стали широко известны находки останков мамонтов и носорогов, современников древнего человека. Исследователями делаются попытки установить связь североазиатской фауны с самим человеком.

Создателем гипотезы североазиатско-европейской прародины человека стал известный французский ученый М. Вагнер. Он разработал основные ее принципы в конце 60-х — начале 70-х годов прошлого века. В основу ее положены идеи Дарвина и его ближайших последователей о главном факторе появления человека — резких изменениях природной среды и коренной перестройке жизнедеятельности древнейших гоминидов. Это случилось в начале четвертичного периода в связи с наступлением оледенения в Европе и Северной Азии. Именно эти районы значительных катаклизмов Вагнер считает наиболее подходящим местом для прародины человека. Обитатели вечнозеленых лесов в связи с похолоданием вынуждены были спуститься на землю, в корне изменить образ жизни, искать новые источники пищи. Если раньше предков человека в изобилии снабжала пищей сама природа, то с изменением экологических условий значительно меньше стало природной пищи, и человек вынужденно переходит к интенсивной добыче животных. Охота постепенно становится одним из основных источников питания. Все это привело к большим изменениям в самом физическом облике нового человеческого существа.

Преследование животных во время охоты стало причиной изменения нижних конечностей человека, он стал передвигаться на двух ногах. Охота требовала усовершенствования приемов и новых приспособлений, что привело к появлению первых искусственных орудий труда. По мере распространения оледенения предки человека мигрировали все дальше на юг, пока не достигли широтного евразийского горного пояса. Дальнейшее похолодание приводило к жесточайшей борьбе человека с природой. В результате этой борьбы человек мужал, более совершенными у него становились орудия труда, более разнообразными способы охоты.

Расселение человечества по земле произошло, как считал Вагнер, после окончания ледникового периода. В это время от ледников освобождаются огромные территории Северной Азии и Европы, а лишенный льда евразийский горный барьер больше не препятствует миграциям фауны. Люди вслед за животными широко расселяются по земле на восток, запад, юг, а со временем и на север.

Такого рода идеи о миграции человека европейской части России, а отчасти и Средней Азии и Сибири были чрезвычайно популярны среди французских археологов и антропологов во второй половине XIX века. Один из крупнейших ученых того времени, А. Картфаж, прямо заявил, что колыбелью человечества является Сибирь или вообще глубокий Север. Он писал, что великие горизонты и перспективы откроются для науки, когда начнется исследование Сибири.

Находки первой в России палеолитической стоянки в Иркутске, казалось бы, блестяще подтвердили гипотезу о североазиатском центре происхождения человека, но публикация Черского, к сожалению, не дошла до широкого круга ученой публики Западной Европы. Зато она подтолкнула других исследователей в Сибири к поиску первобытных стоянок.

Сибирская археология своим становлением обязана талантливым и трудолюбивым натурам, которые, увлекшись поисками древних памятников, отдавали этому делу все свое время и все силы. И благодаря любознательности, огромному труду они со временем становились большими авторитетами в науке. Такова была судьба многих последователей того времени. Университеты тогда не готовили специалистов по первобытной археологии. А сама наука только зарождалась.

За год до открытия у военного госпиталя в город Красноярск приезжает Иван Тимофеевич Савенков — молодой выпускник естественноисторического отделения физико-математического факультета Петербургского университета. Он работает вначале учителем математики, физики и естествознания в гимназии, а с 1873 года становится директором только что образованной учительской семинарии. Савенкова отличали редкая жажда знаний и трудоспособность, исключительная энергия, целеустремленность и поразительное разнообразие интересов. Замечательный педагог, творчески разрабатывавший проблемы воспитания детей и подготовки учительских кадров, он опубликовал целый ряд работ, посвященных этим темам. В Красноярске он быстро становится известной личностью. Сочинитель пьесок и стихов для детей, любитель походов и экскурсий, лучший стрелок города и артист, на спектакли с участием которого невозможно достать билеты, он не прекращает самообразования до конца своей жизни.

В Петербурге на глаза Ивану Тимофеевичу Савенкову попадались статьи о жизни первобытного человека, но они тогда не затронули души студента. Статья Черского потрясла его: оказывается, и в Сибири возможны находки человека столь древнего возраста.

Большое влияние на формирование интересов Савенкова оказал Иннокентий Александрович Лопатин — известный путешественник и исследователь Сибири и Дальнего Востока. Горный инженер по специальности, он, как и многие образованные люди того времени, не замыкался в кругу своих узких профессиональных интересов, занимался археологией, этнографией и другими науками. С 1862 по 1864 год он ведет поиски угля, золота и других полезных ископаемых в Приамурье, Приморье и на Сахалине. За это время он собрал сведения о местонахождении большого числа археологических памятников и составил первую археологическую карту юга Дальнего Востока. Позднее, работая в Западной Сибири, он увлекся древностями и составил одну из лучших коллекций изделий из бронзы.

Лопатин и посоветовал Савенкову заняться поисками древних памятников, но не в пещерах, как это было в Европе, а на открытых террасах, где в лессовых отложениях могли быть, по его мнению, остатки следов постплиоценового времени.

Савенков обследует террасы Енисея и в 1882–1883 годах находит орудия труда вместе с костями плейстоценовых животных. Поиски древних стоянок настолько увлекли его, что он потерял интерес ко всем другим занятиям, за исключением, пожалуй, шахмат. Будучи одним из сильнейших русских шахматистов конца XIX века, он остался верен этой древнейшей игре.

Наиболее значительные открытия Савенкова связаны с исследованием Афонтовой горы, расположенной у Красноярска. В глиняных карьерах здесь и раньше находили кости ископаемых животных, в том числе и мамонта. Савенков почти каждый день посещал карьеры, собирая кости животных, вырытые рабочими, а со временем сам стал вести систематические раскопки. Вскоре у него собралась большая коллекция ископаемой фауны и различных каменных орудий, среди которых он впервые отмечает преобладание «плоских», односторонне обработанных орудий «типа мустье» над двухсторонне обработанными с грубой оббивкой «типа ашель». Здесь же, на Афонтовой горе, обнаружил он наконечники копий, топоры, рога северного оленя, сделанные в виде молотка, и костяные ножи с «желобком». Черский, познакомившись с материалами, собранными Савенковым, и осмотрев глинистые отложения на Афонтовой горе, полностью согласился с его выводами о постплиоценовом возрасте находок. «Я не сомневаюсь в палеолитической древности, — сделал заключение Черский, — не описанных еще отбивных каменных орудий, добытых Савенковым в городе Красноярске из знакомой мне толщи лесса около Афонтовой горы. Следует ожидать с нетерпением подробности описания этих находок».

В 1892 году Савенкова приглашают в Москву для участия в работе Международного антропологического конгресса. Но это совсем не означало, что его открытия нашли широкое признание. Организаторы конгресса попросили его выступить с рассказом о… красноярском неолите. Открытие Савенковым палеолита на Енисее никто не хотел замечать, а многие считали это фантазией сибирского провинциала. Живейший интерес, проявленный французскими учеными к коллекциям, собранным Савенковым, вызвал у устроителей выставки большое недоумение. Французский археолог Жозеф де Бай заявил корреспондентам газет, что эти грубые камни и кости животных с Енисея самое неожиданное, что удалось ему посмотреть на выставке.

Доклад Савенкова, в который он вопреки желанию устроителей конгресса все-таки включил материалы по палеолиту, стал настоящей сенсацией и центральным событием. Многих участников конгресса привело в изумление не только обилие самих материалов из глубинных районов Сибири, но и скрупулезный анализ всех фактов, профессионализм и четкая логика изложения. Жозеф де Бай назвал доклад Савенкова «наиболее значительным научным событием среди представленных оценке членов конгресса… Доклад открывает новую эру в исследованиях о начальном периоде существования человека и там, где предполагалась его колыбель. И эта новая эра будет плодотворна благодаря добросовестным работам, для которых господин Савенков столь блестяще проложил дорогу». Благодаря Жозефу де Баю находки палеолита на Енисее стали широко известны в Европе. Сразу после возвращения из Москвы Жозеф де Бай выступает во Французской академии наук с докладом о выдающемся открытии на Енисее. Через четыре года он сам приезжает на Енисей и в разрезах Афонтовой горы находит многочисленные каменные орудия и кости ископаемых животных. Коллекция, привезенная им из Сибири, часто выставлялась во Франции и неизменно привлекала большое внимание специалистов и любителей древностей.

Не успели утихнуть споры вокруг находок Савенкова, как в пятом томе «Известий Академии наук» за 1896 год публикуется письмо профессора Томского университета зоолога Н. Кащенко, направленное академику Фридриху Шмидту. Автор письма сообщает, что ему «посчастливилось сделать в высшей степени интересную находку, именно скелет мамонта, съеденного людьми».

История этой находки довольно типична для того времени, когда почти никто не занимался профессионально поисками древних стоянок, и честь открытия многих из них принадлежала людям, далеким от науки. В воскресный день 14 апреля 1896 года один из томских гончаров брал глину из оврага, разрушавшего невысокий холм, поднимавшийся над рекой метров на сорок. Здесь же рядом раскинулся большой гарнизонный сад, заполненный отдыхающей публикой. Пригревавшее солнце оттаяло верхние слои, и от случившегося обвала только чудо спасло гончара. Немного оправившись от испуга, он подошел к оползшей глине и стал набирать ее в корзину, благо не надо было теперь долбить киркой. И тут он увидел какие-то крупные кости, обнаженные обвалом. Они были очень крупные и совсем не похожи на кости других животных, которые гончару пришлось видеть. С большим старанием он стал расчищать одну наиболее крупную кость. Весть о находке быстро распространилась среди гулявшей по саду публики. Добровольные помощники рьяно взялись за работу, разрушая вместе с глыбами земли и кости. К счастью, нашлись грамотные люди, которые поспешили известить о находке археолога С. Кузнецова и профессора Н. Кащенко.

На следующий день Кащенко с помощниками внимательно осмотрел место находок: кости животных выступали из глины в двух местах, с восточной стороны стенки оврага прослеживались обломки сильно испорченного любительскими раскопками черепа, а с западной — тазовые кости. У Кащенко не осталось никакого сомнения, что кости принадлежат мамонту. Следовало немедленно приступить к раскопкам, пока дотошные любители не испортили здесь все. В Сибири и раньше случалось находить кости мамонтов и даже трупы, которые хорошо сохранились в условиях вечной мерзлоты. Это породило среди народов Сибири различные легенды и предания. Многие в связи с тем, что остатки мамонтов всегда находились в земле, считали их животными, живущими под землей, вроде гигантских кротов, которые, попадая на свет, мгновенно погибали.

Такое фантастическое представление о мамонтах бытовало потому, что ученые приходили слишком поздно. Найденные кости ископаемых животных или уносились водами сибирских рек, или растаскивались местными жителями на различные поделки и другие нужды. Кащенко понимал огромное значение для науки томской находки. Вечером 15 апреля с несколькими рабочими он приступает к раскопкам. Работы продолжались почти педелю. Нужно отдать должное Кащенко в том, что он провел раскопки по всем правилам, со всеми предосторожностями, скрупулезно изучая все обнаруженное при вскрытии рыхлых отложений. Каждая из находок не извлекалась из раскопа, а осторожно освобождалась от глины и оставлялась на месте до тех пор, пока рабочие не раскопали всю площадь с разбросанными по ней обломками костей мамонта. К концу работы на томском мысу перед глазами изумленной публики предстала невиданная картина, которая даже равнодушного человека не могла не заинтересовать.

Уже в начале раскопок Кащенко обратил внимание на один весьма любопытный факт: большинство костей мамонта оказались раздробленными совершенно определенным способом. Природа так тщательно и с такой преднамеренностью сделать это не могла. Напрашивался один вывод: это сделал человек. Тем более что раскалывались в основном те кости, которые содержали костный мозг или были наиболее пригодными для изготовления древних орудий труда. Но Кащенко не спешил с выводами. Требовались новые, более веские доказательства. И они вскоре появились. Когда раскоп углубился ниже трех метров и стало ясно, что он достиг уровня древней поверхности, стали попадаться орудия, сделанные из камня. Здесь оказались грубые ядрища — нуклеусы, от которых отбивали грубые отщепы и правильной формы пластины. Среди орудий труда встречались ножи, пилки, скребки и другие изделия. В качестве орудий употреблялись и некоторые кости после их предварительной обработки.

Сомнений не оставалось в том, что в Томске удалось открыть единственную не только в Сибири, но и в мире стоянку, где исследователи обнаружили целый скелет мамонта. Все кости на стоянке находились на одном уровне и принадлежали только одному животному. Между костями и под ними залегала толстая углистая прослойка, во многих местах глина оказалась прокалена сильным огнем. На этом месте много тысяч лет назад горели яркие костры, на которых первобытные люди готовили мясо мамонта. Любопытно, что кострища располагались здесь же, рядом с тушей убитого животного.

Кащенко удалось с помощью геологов реконструировать довольно точно рельеф местности и указать место, где мог быть убит мамонт. Подводя итоги раскопок, Кащенко писал: «Находка представляет нам хотя неполную, но живую и новую картину… отрывок из жизни человека каменного периода, остатки его пиршества, по всей вероятности, после удачной охоты».

Открытие Кащенко, ювелирные раскопки, очень ценные наблюдения и превосходное документирование всех находок привлекли к ним большое внимание специалистов. О томских находках писали многие газеты в России и за рубежом. Доклад Кащенко на X археологическом съезде в Риге был выслушан с огромным вниманием. Об этом открытии делегаты говорили и в кулуарах съезда, и с трибуны.

Кащенко, как и многих других пионеров сибирской науки, отличала не только тщательность раскопок, но и стремление зафиксировать, сберечь для потомков каждый факт, связанный с древним человеком. Уже в наше время археологи, в который раз разбирая материалы его раскопок, наткнулись на пробирку, в которую он собрал уголь из древнего кострища. Кащенко, конечно же, не знал, что в 1949 году появится радиоуглеродный метод, позволяющий устанавливать возраст древних стоянок по органическим остаткам. Анализ этого угля дал дату 18 300±1000 лет назад. Именно в то отдаленное время человек разжег свое кострище на берегу реки Томи.

В конце XIX — начале XX века в Восточной Сибири и Забайкалье сделан еще ряд интересных открытий древних стоянок первобытного человека. К этому времени среди ученых уже происходит значительная переоценка старых идей и гипотез. Серьезной критике подверглась прежде всего гипотеза о Сибири как о прародине человека. Большинство ученых пришли к выводу о том, что северные районы земного шара испытали наиболее сильное влияние ледниковых процессов в четвертичный период, когда происходило становление человека, вследствие чего эти районы могли быть заселены сравнительно позднее, когда ледники уже исчезли совсем или находились в стадии затухания. Отсюда появились гипотезы о позднем времени заселения человеком Сибири, о том, что она была самой отсталой и отдаленной точкой человеческой ойкумены с очень примитивной культурой и техникой по сравнению с районами Запада.

Истинную роль Сибири в истории человеческого общества, особенно на ранних этапах его развития, можно было установить только широкими и систематическими раскопками, а это стало возможно лишь с созданием здесь в 20-х годах сибирской школы археологов при Иркутском государственном университете.

Успехи иркутской школы связаны с именем известного ученого, талантливого педагога Бернгарда Эдуардовича Петри. Ученик академика В. Радлова и Л. Штернберга, с конца 90-х годов он прочно и навсегда связал свою судьбу с Сибирью, переехав с берегов Невы, где работал в Музее антропологии и этнографии имени Петра Великого, в Иркутск, на берега Ангары. Широко образованный, хорошо владеющий методикой проведения археологических и этнографических исследований, Петри по праву может считаться основателем иркутской школы этнографов и археологов. С самого основания Иркутского университета, в 1918 году, создается кафедра первобытной культуры (этнографии) и сразу же при кафедре организуется студенческий научный кружок краеведения. Кафедру и кружок с первых дней и возглавил Бернгард Эдуардович. Он обладал редкой и завидной способностью обрастать талантливыми и энергичными людьми, преданными науке.

Члены кружка выступали с рефератами, упорно трудились, обрабатывая коллекции. Бернгард Петри в предисловии к своей работе «Далекое прошлое Прибайкалья», вышедшей в Иркутске в 1928 году, писал о краеведческом кружке: «Я с особой теплотой вспоминаю наши экскурсии на раскопки, на которых мы, не жалея сил, рыли землю, и возвращались домой усталые, засыпанные пылью и глиной, и счастливые сделанными „открытиями“, и обогащенные увесистыми находками. Оглядываясь на прошедшие десять лет, я с радостью вспоминаю моменты возвращения из первых научных поездок наших молодых исследователей, их волнение, когда они разворачивали пакеты с находками, и захватывающий интерес начинающих (младших). В нашей маленькой семье создавалась та коллективная работа, которая особенно ценна в области наук, требующих коллективных усилий многих исследователей; к этим наукам относится и археология».

В эту дружную семью молодых энтузиастов-единомышленников, горячо любящих науку, в то время входили Павел Хороших, Георгий Дебец, Михаил Герасимов, Алексей Окладников, Георгий Сосновский, Гаврил Ксенофонтов, Яков Ходукин и другие начинающие исследователи, многие из которых позднее стали крупными учеными — антропологами, археологами, этнографами.

Выдающийся антрополог Георгий Францевич Дебец за свою капитальную сводку «Палеоантропология СССР» был удостоен Государственной премии СССР. Работы многих членов кружка до настоящего времени не потеряли своего значения, и о каждом из них можно было бы написать немало.

Одним из древних памятников, существенно изменившим представление об уровне культуры «первых сибиряков», стало поселение Мальта, открытое и исследованное Михаилом Михайловичем Герасимовым.

В наше время, пожалуй, трудно найти культурного человека, которому не были бы известны уникальные работы Михаила Михайловича по восстановлению лица по черепу. Эта проблема увлекла его в 30-е годы. Кропотливое изучение толстых мягких частей лица и головы в разных участках, анализ закономерностей их вариаций, установление степени связи между краниологическими и соматологическими размерами и формами — все было осуществлено ценой огромных усилий и творческого напряжения в течение многих лет. И к началу 40-х годов он разработал метод, который стал признанным во всем мире.

Десятки реконструкций портретов древних людей, видных исторических деятелей прошлого выполнены Герасимовым. С особой увлеченностью работал он над портретами Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, героя «Слова о полку Игореве» Буй Тур Всеволода, царя Ивана Грозного и других.

Работа требовала от ученого каждый раз глубокого проникновения в жизнь той страны и той эпохи, к которой принадлежал оригинал создаваемого им портрета. Как много тонких наблюдений, знания мельчайших деталей биографии потребовалось, например, для того, чтобы установить подлинность скелета Ярослава Мудрого, определить, какой из находившихся в гробнице черепов принадлежал Фридриху Шиллеру, доказать общность происхождения и тем самым достоверность останков сыновей и внуков Тамерлана.

Крупнейшим антропологом Герасимов стал позднее, а начинал он как археолог. В 1912 году, когда ему исполнилось пять лет, его семья из Петрограда переезжает в Иркутск. «Окрестности города Иркутска чрезвычайно богаты останками древних поселений, по преимуществу неолитического времени, — писал в своей биографии Герасимов, — это обстоятельство стимулировало мои ранние занятия археологией. Уже с 1922 года я систематически вел археологические работы под руководством и наблюдением работников краеведческого музея». Большую роль в формировании научных интересов Герасимова и его профессиональном становлении сыграло участие в краеведческом кружке, который возглавлял Петри.

С 1928 года у села Мальта, расположенного на левом берегу реки Белой при впадении ее в Ангару, он ведет в течение длительного времени раскопки палеолитического поселения. Работы Герасимова, посвященные Мальте, вошли в археологию палеолита как вклад первостепенной важности. По своему значению Мальта не уступает крупнейшим мировым памятникам позднего палеолита. Здесь обнаружена богатая фауна — кости северного оленя, шерстистого носорога, мамонта и другое. На поселении найдено несколько тысяч обработанных камней, остатки жилищ, которые позволили Герасимову выделить три типа сооружений. Инвентарь стоянки дал ученому возможность реконструировать технику и приемы обработки кости в период палеолита. Чрезвычайно обильно представлены разнообразные украшения и типы орнамента. Раскопки поселения Мальта имели исключительное значение для сибирской археологии. Одних только опубликованных работ, посвященных этой стоянке, достаточно, чтобы его имя навсегда сохранилось в науке.

Раскопки Мальты только разворачивались, когда на небольшом расстоянии от нее, у села Нижняя Буреть на Ангаре, А. Окладников обнаружил второе поселение древнего человека, столь же уникальное.

Мальта и Буреть дают нам наиболее яркое и полное представление о жизни и быте человека, жившего в Сибири 20–25 тысяч лет назад. Древние обитатели Мальты и Бурети, подобно эскимосам, строили постоянные или сезонные деревни вдоль берегов Ангары. Так же как эскимосы и чукчи, они сооружали большие дома из костей гигантских животных — мамонтов и носорогов, которые водились здесь в те отдаленные времена. Подобно современным эскимосским, их жилища имели углубленные в землю основания, а сверху покрывались куполообразной легкой крышей.

Материалы из раскопок Мальты и Бурети привлекли большое внимание ученых не только тем, что здесь удалось получить много новых фактов и сделать интереснейшие наблюдения о жизни и быте древнего человека, но и прекрасными образцами первобытного искусства. Перед учеными вновь встал вопрос об истоках этой культуры. Мнения исследователей разделились: одни считали ее пришедшей с запада, другие полагали, что она выросла на местной основе. Многое зависело в решении этой и других проблем от ответа на главные вопросы: когда и откуда пошло первоначальное заселение человеком Сибири?