Огненная лилия

Глава 5

Мать увела Линетт домой и уложила в кровать. Она пролежала несколько дней, обессилев от шока и горя, вначале способна была только плакать, но потом начала думать о другой проблеме.

Она носила в себе ребенка Хантера. Эта мысль давала единственную маленькую надежду и пробуждала интерес к жизни. Если бы не это, девушка согласна была бы умереть и таким образом соединиться с Хантером. Но сейчас нужно жить ради ребенка. В ней оставалась частичка Хантера, и необходимо было ее сохранить. Но как все сделать? Ей всего шестнадцать, и она не замужем!

В конце концов, она пошла к матери и рассказала обо всем. Миссис Сандерс на несколько мгновений потеряла дар речи, ошарашенно глядя на дочь, потом разразилась слезами и причитаниями.

— Линетт, нет! Как ты могла так поступить с нами?

— Извини, мама. Я не хотела опозорить вас. Я никогда не думала… я не могла представить, что Хантер может погибнуть.

— Я знала, я чувствовала! Что-нибудь подобное случится! — воскликнула миссис Сандерс со злостью в голосе, вскочила и принялась вышагивать из угла в угол. — Мне не следовало позволять тебе встречаться с этим дикарем!

— Мама! Не говори плохо о Хантере.

— Не говорить о нем так? После того, как он поступил с тобой?

Лицо миссис Сандерс побагровело от ярости.

— Это не только его вина, — выкрикнула Линетт. — Ты же знаешь, я тоже причастна.

— Ты была просто наивной девчонкой. Хантер Тиррел воспользовался твоей неопытностью, испортил тебя и оставил, — мать не хотела выслушивать объяснения. Линетт ничего не видела из-за подступивших слез.

— Уверяю тебя, он не специально погиб. Хантер собирался вернуться и жениться на мне, так как любил меня, а я любила его.

— Это ужасно! Ужасно!

Миссис Сандерс сжала виски руками.

— Я… так, мы отошлем тебя в Литл-Рок, к сестре твоего отца, — выдавила она наконец. — Нет, это слишком близко. Наверняка слух моментально дойдет сюда. Моя кузина Мэйбл — вот, что нам подойдет. Мы скажем, что отправили тебя туда, чтобы отвлечься в другой обстановке и чтобы легче было преодолеть утрату.

— И я буду жить там до конца моих дней? Я не хочу! Не хочу! — лепетала Линетт.

— Нет, конечно же, нет. Как только родится ребенок, ты отдашь его в приют и сможешь вернуться домой. Мы ничего не придумаем более подходящего. Еще кузине Мэйбл придется сочинить что-нибудь о твоем, ушедшем на войну и, возможно, погибшем муже…

— Нет!

Линетт в ужасе уставилась на мать.

— Как тебе могло придти такое в голову? Я не брошу ребенка! Это ребенок Хантера! Я никогда не откажусь от него. Никогда!

— Линетт! Будь благоразумной. Ты не сможешь растить ребенка одна, будучи не замужем! Боже! Да об этом будет судачить весь город! Мы не переживем такого позора.

— Извини, мама. Я не опозорю вас, тебя и отца. Я могу куда-нибудь переехать. Я проживу сама, одна. Я и малютка.

— А как ты, интересно знать, прокормишься? — горячо возразила мать, упирая кулаки в бока. — Будешь мыть полы? Прислуживать?

Линетт подняла голову и твердо сказала:

— Буду, если это единственный способ заработать деньги для малыша, если я ничего другого не придумаю.

— Не будь дурочкой! Леди не должна работать!

Мать Линетт выглядела шокированной, такой, будто бы ее дочь решила грабить банки или торговать своим телом на улицах.

Слезы текли из глаз девушки не переставая, и она размазывала их по щекам.

— Мама, неужели ты не понимаешь? Я обязана сохранить этого ребенка! Я стану делать все, что угодно. Все, что угодно! — лепетала она.

— И какая же, по-твоему, жизнь ожидает твоего отпрыска с матерью, живущей в какой-нибудь халупе, которая, чтобы заработать денег, нанимается в прачки или уборщицы? Линетт, образумься! Даже если ты останешься жить с нами, все все узнают. Ты сама знаешь, как будут называть твоего ребенка. Вас вдвоем будут презирать и избегать.

— Мне все равно.

— Тебе неважно, что твоего ребенка будут называть… — она понизила голос до шепота, — нагулянным? Если ты не заботишься о себе, то, по крайней мере, подумай о нем! Да, он будет расти, как… как Джесси Крауфорд. Ни один порядочный человек не захочет иметь с ним ничего общего, никаких дел.

— Нет. Этого я не хочу.

— Тогда оставь ребенка. Это самое лучшее. Я напишу кузине немедленно.

— Нет. То есть, я хотела сказать, да. Я поеду туда. Но, когда родится малыш, я не сдам его в приют. Я останусь там и найду какой-нибудь способ прокормиться.

— Линетт, не глупи! Что за жизнь ожидает вас обоих? Ты не сможешь этого сделать!

— А что я смогу сделать?

Линетт разозлилась.

— Я не брошу ребенка! На свою жизнь мне в любом случае наплевать. Когда Хантер мертв, мне все безразлично, — она всхлипнула, — все, кроме этого младенца.

Мать остановилась, посмотрела внимательно на дочь, на лице ее появилось выражение ясалости. Вздохнув, она подошла к Линетт, обняла и начала успокаивать.

— Ну, хватит, хватит, родная. Успокойся. Мы что-нибудь придумаем.

Линетт обняла мать и разревелась в полный голос. Когда дочь немного успокоилась, миссис Сандерс протянула платок и коротко сказала:

— Вытри слезы. У меня появилась идея.

— Какая? — судорожно всхлипнув, спросила девушка, вытирая мокрые щеки. Она подумала, что за последние несколько недель, наверное, выплакала сто ведер слез. Голова и глаза теперь постоянно болели, как и сердце, отметила она про себя.

— Бентон Конвей.

— При чем он здесь?

Линетт непонимающе смотрела на мать.

— Этот человек безумно влюблен в тебя и сможет прекрасно обеспечить тебя и ребенка. Он станет отцом твоего малыша.

— Что? Ты предлагаешь, чтобы я вышла за него замуж?

— Конечно. Что же еще? Это лучшее решение, которое приходит в голову. Думаю, Бентон с радостью женится на тебе, независимо, чье дитя ты носишь.

— Нет, мама, я не могу. Я люблю Хантера и не выйду замуж за другого.

При мысли о том, что став женой другого, нужно будет делить с ним постель, она поежилась. Нет, ей не вынести поцелуя или прикосновения какого-либо другого мужчины.

— Просто безумие!

— Это не сумасшествие. Такова жизнь. Хантера больше нет. Сейчас ты убита горем, но со временем оправишься. Поверь мне, все проходит. Так устроена жизнь. Горе уходит. Забываешь, как сильно ты когда-то любила человека. Даже временами казалось, что сама умрешь, если не увидишь его снова.

Линетт отрешенно качала головой.

— Нет. Я действительно не могу. Не проси меня об этом.

— Подумай, девочка. Подумай о том, что этот человек сможет дать твоему ребенку. А что он предоставит тебе? У тебя будет дом, муж, одежда и украшения.

— Не имеет значения. Я не сделаю этого!

— Даже ради твоего ребенка? Ты не хочешь пойти на такую жертву даже ради него? Ему нужен отец, имя, больше, чем все остальное. А как, по-твоему, вы все это обретете, если будете изгоями в обществе?

— Нет! Мама, пожалуйста, не мучай меня.

Но теперь день за днем миссис Сандерс расписывала дочери выгоды брака с Бентоном Конвеем, не переставая перечислять, сколько благ получит будущий малыш. А если Линетт не послушается, то заставит сына или дочь всю жизнь страдать из-за своего собственного упрямства.

Линетт в душе с ужасом понимала, что мать права. Она сделает ребенку во много раз хуже, если будет растить его одна, утверждая, что, если нужно, станет мыть полы. На самом деле она никогда не делала этого. По всему было видно, что ее воспитывали, как леди: руки у нее были нежными и белыми, не знавшими царапин и ссадин. Достаточно будет только раз на нее взглянуть, и станет ясно, что девушка не знакома с тяжелым домашним трудом.

А другого способа заработать на жизнь не было. Она никогда не была настойчивой и прилежной и умела делать только то, что должна уметь каждая леди, чтобы найти себе достойную партию. Она хорошо танцевала, играла на пианино, немного рисовала, сносно шила. На самом деле, лишившись поддержки и защиты родителей, она и ребенок — оба умрут с голода.

Самым разумным, как и предлагала мать, было выйти замуж. Хотя только от одной этой мысли ее бил озноб. После того, что она испытала с Хантером, никогда не сможет быть ни с каким другим мужчиной.

Однажды во время обеда к ней в комнату вошла мать. Она была несколько возбуждена и попросила ее сейчас же спуститься в гостиную. Линетт, свернувшись калачиком, лежала на софе, равнодушно глядя на мать.

— Нет, мам. Я никого не хочу видеть.

— Ты должна. Ну, честное слово, Линетт. Это Бентон Конвей. Он хочет поговорить с тобой.

— Что? — Линетт испуганно вскочила.

— Он здесь? Зачем? Мама, ведь ты не сказала ему обо мне, нет?

Миссис Сандерс кивнула и взяла ее руки в свои.

— Родная, не сердись, я была вынуждена. Ты поймешь меня: мать не может стоять в стороне и спокойно наблюдать, как ее дочь страдает. Только это я смогла придумать. Это — единственный выход в нашем положении. Не капризничай!

— Но мама!

Щеки Линетт залились румянцем при одной мысли о том, что мистер Конвей знает о ней все.

— Он очень понимающе отнесся. Такой хороший человек и так любит тебя! Он сказал, что сделает все возможное, чтобы ты была счастлива. Ох, Линетт, пожалуйста, спустись и поговори с ним. Не порти будущее ребенка из-за своей упрямой гордыни! По крайней мере, хотя бы выслушай его. Линетт устало вздохнула.

— Хорошо, я выслушаю его, но это все, что я обещаю. Ничего больше.

— Прекрасно!

Бентон ждал в гостиной. Мать Линетт тактично осталась в комнате дочери. Когда девушка вошла в зал, Бентон быстро поднялся и поклонился. Линетт выдавила из себя слабую улыбку.

— Мистер Конвей, боюсь, вы зря пришли сюда. Я не…

— Постойте. — Бентон взял ее за руку.

— Просто выслушайте все до конца, Линетт. Это все, о чем я прошу.

Линетт колебалась, не зная, что ответить. — Пожалуйста, — продолжал он, серьезно глядя сверху вниз ей в глаза. — Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Честное слово, я не стану принуждать вас. Но вы причините себе и ребенку большой вред, если не захотите выслушать меня.

Линетт отвела взгляд, немного смутившись от того, как блестели его светлые, немного суровые глаза. Она не была такой бессердечной, чтобы отказаться просто переговорить с ним.

— Хорошо.

Она отошла и села на стул у окна. Гость остался стоять, сцепив за спиной руки. Лицо его казалось торжественным. Не отрывая глаз от своих рук, Линетт сказала:

— Я слушаю вас. Пожалуйста. Бентон подошел ближе, но не сел.

— Думаю, мисс Сандерс, вы знаете, какие глубокие чувства я испытываю к вам.

— Да, — Линетт выглядела обеспокоенной, — но…

— Нет, я не прошу вас отвечать мне взаимностью. Я этого не жду. Все в городе знали, что вы любили Хантера Тиррела. Но теперь его нет. Я уверен, что вы страдаете, и ваше сердце разрывается от горя.

Линетт кивнула, увидев, что он понимает ее чувства.

— Однако, к несчастью, вы сейчас очень нуждаетесь в помощи. Но Хантера нет здесь. Кто же еще мог бы помочь вам? Поэтому я вместо него предлагаю вам поддержку и прошу вас стать моей женой.

Линетт медленно покачала головой, но Конвей быстро продолжал:

— Позвольте мне сказать, что я предлагаю. Ваша матушка объяснила всю ситуацию. Я понимаю, что вам больно, неловко обсуждать подробности. Но важно, чтобы мы были в этом вопросе абсолюгно откровенны. Вы скоро станете матерью. Матерью ребенка Хантера Тиррела, но не можете выйти замуж за отца ребенка и не хотите отказаться от него. Вы не в состоянии предоставить достойное содержание малышу, и даже если бы могли, это было бы для вас тяжелой ношей и стало бы позором для всей вашей семьи… и для ребенка.

Линетт не удержалась и расплакалась.

— Я предлагаю себя в качестве отца для вашего малыша и буду растить его как своего собственного, дам свое имя, воспитаю. У меня есть капитал, мисс Сандерс. Я не собираюсь хвастать, но я состоятел-ьный человек и всегда умел зарабатывать деньги. Что бы ни случилось в это военное время, я уверен, что не потеряю своей способности. Я обеспечу вас и ваше дитя. Вы будете иметь все: материальный достаток, семейное положение, безопасность…

— Очень благородно с вашей стороны, мистер Конвей, — Линетт устало поднялась. — Но я не могу стать женой кого бы то ни было. Я… я люблю Хантера. И всегда буду…

— Я знаю, — голос его был добрым. — Я не жду, что вы полюбите меня и никогда не стану настаивать, чтобы… вы исполняли свои супружеские обязанности по отношению ко мне.

Линетт быстро подняла голову и ошарашенно уставилась на него. Он слегка улыбнулся.

— Я вижу, что вас удивил. Это понятно. Вы такая красивая девушка, любой может увлечься вами. Многие не отказались бы от такого преимущества, как женитьба на вас. Да, я люблю вас и никогда не сделаю ничего, что причинило бы вам боль, понимая, какой отвратительной вам кажется сейчас мысль о близости с другим мужчиной. Я не прошу от вас этого. У нас будут раздельные спальни, и я обещаю, что не стану заходить к вам. Со временем, когда горе немного утихнет, возможно, вы подарите мне такое право. Я надеюсь. Но если вы никогда не захотите, обещаю, что не буду требовать невозможного. Я слишком сильно люблю вас, чтобы принуждать или просить о том, что вам не нравится.

— Я… я совсем не знаю, что и ответить. Ваша доброта так велика…

Бентон подошел ближе, опустился на одно колено и взял ее руку в свои ладони. Взволнованным голосом он произнес:

— Разрешите заботиться о вас, Линетт. Это все, о чем я молю. Переложите на мои плечи ваши заботы, для вас непосильные. Позвольте мне опекать и оберегать вас, беспокоиться о вашем ребенке. Об этом я прошу и ничего не требую взамен. Примите только мою помощь.

Линетт заглянула в его светлые, полные любви и искренности глаза, затем снова перевела взгляд на свои руки. Она не хотела выходить замуж за Бентона Конвея. Но женщина больше не ощущала себя полноценной личностью, способной что-либо решать, внутри была черная пустота, жуткая пропасть, появившаяся, когда ее покинул Хантер ТирРел. Она не представляла, как будет переезжать в дом Бентона, как станет хозяйкой там. Все казалось абсурдным, нереальным. Единственная причина для согласия — это будущее ее малыша. «Но так и нужно», — напомнила она себе. Необходимо сделать это именно ради его будущего. Ей не придется делить с Конвеем постель, он достаточно ясно дал понять. Главное — ее присутствие в доме. Она предполагала, что он хочет видеть Линетт. хозяйкой в доме, может быть, матерью для его дочери. Конвей не просил любви или расположения, симпатии к нему. Она должна только делать вид, будто любит его, а физической близости не требовалось. Если бы не такое обещание, она ни за что не вышла бы за него, даже ради благополучия ребенка. Мысль о прикоснове-ниях другого мужчины была слишком невыносима. Но он этого не требовал.

Как можно отказаться от такого предложения? Зачем лишать своего ребенка таких благ?

Наконец, Линетт подняла глаза. — Хорошо, — тихо сказала она. — Я стану вашей женой.

Свадьбу сыграли через несколько дней. Линетт знала, что ее поспешное замужество вызовет много кривотолков и сплетен, но была абсолютно бесчувственна, онемевшая от своего горя, равнодушная ко всему, даже к тому, что подумают и скажут люди. Зашла Тэсс, непонимающая и озабоченная, но Линетт не смогла все объяснить, открыться даже лучшей подруге. Она чувствовала себя опустошенной, внутри у нее все болело, она не могла больше говорить о Хантере, о ребенке и о причинах своего замужества. Может быть, позже она все расскажет Тэсс, и та все поймет, да сейчас было больно даже видеть ее. Присутствие подруги напоминало о муже Тэсс, брате Хантера, и о тех временах, когда они проводили вечера вчетвером. Это отдавалось в ее сердце новой болью. Когда Тэсс пришла в следующий раз, Линетт не захотела выйти к ней.

Линетт занималась домашними делами. Она была вынуждена поднимать линию талии в платьях все выше и выше, чтобы не бросалось окружающим в глаза ее интересное положение. Когда стало уже невозможно дальше скрыть округлившийся живот, Бентон повез ее в Луизиану, якобы провести там «медовый месяц». Они оставались там до рождения младенца.

Роды были долгими и трудными. Линетт не помнила ничего, кроме страшной боли. Она чуть не умерла, и, когда, наконец, новорожденный появился, впала в беспамятство. Потом у нее открылась горячка, и пришлось проваляться в бессознательном состоянии еще несколько дней. Когда, наконец, роженица пришла в себя, ей сообщили, что ребенок, девочка, был мертворожденным. Она не плакала, не убивалась, как в прошлый раз, узнав о смерти Хантера, но неподвижно лежала и тупо смотрела на камин, уставившись в одну точку, потеряв всякий интерес к окружающим. С потерей ребенка все внутри умерло, ей больше ничего не хотелось в жизни, ничто не радовало.

Через три месяца после родов к ней в спальню вошел Бентон и нарушил обещание, данное перед свадьбой. Линетт инстинктивно сопротивлялась, даже кусалась. Он сильно ударил жену по щеке, и та,

замерев, в шоке смотрела на Бентона полными слез глазами.

— Перестань сопротивляться! — прошипел Бентон, глядя на нее безумным взглядом. — Я твой муж. Ты обязана принадлежать мне!

— Но ты обещал… — только и смогла выговорить Линетт.

— Ты сама виновата, — мрачно ответил Бентон. — Ты слишком соблазнительна, ни один мужчина не смог бы сдержать это обещание. Для мужа это естественно — хотеть свою жену. Он может рассчитывать на благодарность за то, что постоянно делает для нее.

— Ты мне не подходишь!

Бентон ударил еще раз, и она почувствовала вкус крови. При ударе зуб поранил щеку с внутренней стороны. Линетт отвернулась, сдерживая слезы. Она ненавидела Бентона, и пришлось собрать всю силу воли, чтобы не разрыдаться и не показать, что это он заставил ее плакать.

Во время всего мучительного акта Линетт не проронила ни слезинки. Бентон разозлился из-за того, что долго не мог войти в нее, а потом закончить. «Нет, не больно», — повторяла она себе, потому что уже ничто не может причинить боль, так как душа мертва.

Последний удар судьбы был нанесен, когда она вернулась в Пайн-Крик и узнала, что имя Хантера по ошибке внесли в список убитых. Он был жив. Во время сражения под ним была убита лошадь, а его самого ранило. Оказавшись в плену у янки, остаток войны он провел в тюрьмах. Мужчина, которого она любила, был ранен, но остался жив. Их малыш умер, а она сама стала женой другого. Можно, конечно, непрерывно плакать о загубленной жизни, утраченных надеждах… Но Линетт перестала выказывать какие-либо чувства, да они и исчезли, как больше не появлялись и слезы. Что бы ни происходило, как бы это ни задевало Линетт, ее глаза оставались сухими.

Так тянулось несколько лет. Боль от потери первенца, от сознания того, что человек, которого любишь, никогда не будет принадлежать тебе, с годами притупилась, но продолжала присутствовать в Линетт. Постепенно она свыклась с такой жизнью, потом даже полюбила милую дочь Бентона. К ее несчастью, постоянно приходилось придумывать всевозможные причины, чтобы избежать близости с мужем. Ее старания, плюс злость Бентона на свою импотенцию, привели к тому, что подобные неприятные моменты имели место все реже и реже. Нельзя сказать, что Линетт наслаждалась жизнью, но такое существование стало для нее терпимее. Хотя где-то в глубине души продолжала пребывать холодная мрачная пустота. Молодая женщина утратила способность сильно, живо чувствовать. Это случилось много лет назад. По крайней мере, так ей думалось.

Тихий звук в дверь прервал размышления. Линетт села, вытирая мокрое лицо, и глянула в окно. Солнце стояло уже намного ниже, значит в мучительных, бесполезных думах прошла большая часть дня. Не желая ворошить прошлое, она старалась избегать таких воспоминаний.

Она поднялась и пошла открывать дверь. На пороге стояла смущенная Розмари.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась девушка.

— Конечно. Все хорошо.

Линетт догадывалась, что теперешний внешний вид противоречит словам. Должно быть, прическа растрепана, лицо, несомненно, красное, а глаза опухли от слез. А сама она была очень расстроена тем, что все-таки плакала.

— Я просто… вздремнула…

Розмари кивнула, но взгляд ее оставался все же взволнованным.

— Мне… мне очень жаль, что все так получилось сегодня утром, — начала она.

— Это не твоя вина.

— Но папа не должен был делать этого, так поступать, — беспомощно закончила Розмари.

Линетт улыбнулась. Розмари была доброй девочкой и никогда не говорила ничего, что могло бы кого-то обидеть. Линетт взяла ее руку и тихонько сжала.

— Неважно. Теперь все позади. Линетт отступила, позволяя Розмари пройти в комнату, подумав, что, возможно, присутствие девушки отвлечет от грустных мыслей, развеет немного.

— Почему бы нам не послать за кофе? Может, поболтаем?

— Отлично, — согласилась Розмари, проходя за ней в комнату.

Линетт присела в кресло у окна и позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Розмари села напротив в обтянутое голубым шелком кресло. Она по-детски поджала под себя ноги и была сама непосредственность.

— Итак, — весело начала Линетт, зная, что на эту тему Розмари готова говорить часами. — Как дела в библиотеке?

Только гордость помогла Линетт как-то пережить этот и последующие дни. Не хотелось огорчать Розмари, тем более не хотелось доставлять Бентону удовольствие видеть, что ему удалось причинить ей боль. Поэтому она занималась обычной работой по дому, держась собранно и холодно, насколько это удавалось.

На следующий день она сидела у себя в комнате, вышивая носовой платок, когда в дверь заглянула служанка.

— Миссис Конвей?

— Да? — Линетт вопросительно-взглянула на нее.

— Там внизу мужчина, он хочет вас видеть. Он у черного входа.

— Кто это?

— Не знаю, мэм. Он не сказал.

— Хорошо. Я через минуту спущусь.

Линетт воткнула иголку в ткань и отложила работу в сторону, То, что служанка сообщила о посетителе, употребив слово «мужчина» вместо «джентльмен», говорило о том, что это либо продавец, пытающийся что-то сбыть, либо человек, ищущий работу. Ее не интересовал ни один, ни другой. Сейчас она была рада отвлечься, так как никак не могла сосредоточиться на вышивании.

Следом за служанкой Линетт спустилась вниз и направилась через кухню. Сесси, повариха, высокая негритянка, повернулась и бросила на хозяйку долгий, внимательный взгляд.

— Он ждет вас на улице, миссис Линетт, — сказала она, указывая рукой на дверь.

— Спасибо, Сесси.

Линетт была несколько удивлена, не понимая, почему так испытующе смотрела на нее повариха. Что означал ее взгляд? Подозрение? Предостережение? Это вызвало любопытство Линетт. Кто же ждал ее внизу?

Открыв дверь и отпрянув от неожиданности, она поняла значение взгляда негритянки. Мужчина, стоявший на крыльце, был Хантер Тиррел.