Хроники Азура. Огненная сага

Нандус подошел к нему.

– Как думаешь, небо светится из-за твоей вылазки?

Мальчик открыл рот и уставился на Джакобо. Тот улыбнулся:

– Не переживай, я сохраню твой секрет в тайне. Я видел, как ты возвращался из леса. Мне нравятся храбрые мальчишки. Небось, так и не сказал никому, куда ходил? Иначе они точно не выпустили бы тебя из твоей комнаты.

Нандус с опаской посмотрел на пылающее небо:

– Какое отношение это имеет к лесу?

– Ты ведь знаешь, что глубоко в лесу спит Белая королева, которая вернется во времена великой нужды.

– Но я не заходил слишком далеко в лес! – облегченно вздохнув, ответил Нандус. – Не больше чем на милю.

– Это старое предание. Когда оно возникло, лес доходил почти до стен Арборы. В то время на острове господствовали герцоги Швертвальда, а не советы.

– Герцоги Швертвальда – обычные разбойники…

– Так говорят члены советов. Ты хоть раз разговаривал с жителями Швертвальда? Они никакие не разбойники. Я думал, у тебя хватает ума не повторять бездумно то, что тебе рассказывают. – Он постучал пальцем Нандусу по лбу. – Используй свой ум, только тогда ты выдержишь пребывание в Красном монастыре. В любом случае ты еще слишком юн. Силы твоих рук и ног будет недостаточно, чтобы оказаться среди избранных. Тебе придется убедить монахов другим способом.

Теперь и на мальчика Джакобо произвел зловещее впечатление. Странствующий работник был худым мужчиной с вытянутым лицом и рыжими волосами. Людей с таким цветом волос лишь изредка можно было встретить в городах. Шрам, рассекающий правую бровь, придавал Джакобо отважный вид. Хотя на улице уже стемнело, на голове у него все еще была широкополая шляпа, украшенная талисманами, ракушками и перьями.

– Откуда ты знаешь об этом?

Джакобо пожал плечами:

– Элиза, одна из работниц, слышала, как твои мать и дядя обсуждали, что отец хочет отправить тебя в монастырь в конце лета. Он высокого мнения о тебе. Обычно молодым людям приходится умолять о том, чтобы их приняли в Красный монастырь.

У Нандуса отвисла челюсть. Он прекрасно знал, что был еще слишком маленьким, и боялся разочаровать своего отца.

– Если ты хочешь стать верховным священником, твое сердце должно быть твердым, как гранит, а разум – ясным, как горный хрусталь. И ты должен знать сказания. Важнейшая обязанность монахов в Красном монастыре – хранить предания старины.

– Но как можно хранить истории, Джакобо?

– Нужно следить за тем, меняется ли что-либо, когда люди рассказывают их друг другу. – Работник указал на пылающий горизонт. – И наблюдать за небом, страшась того дня, когда тьма поглотит звезды.

– Откуда ты знаешь все это?

– Я путешествую, у меня нет дома, зато я знаю много сказаний. Возможно, когда-то о тебе тоже будут рассказывать истории.

Нандус удрученно покачал головой:

– Но я обычный мальчик, а не герой. Какую историю обо мне можно рассказать?

Джакобо сердито щелкнул языком:

– Не зарывай свой талант в землю. Ты дружишь с псом, которого все боятся. Ты ходишь в жуткий лес, куда люди не решаются ступить, и я вижу, что ты раздумываешь над тем, чтобы вновь туда вернуться. Кроме того, ты сын верховного священника. Твоя история началась уже давно. Я вижу то же, что видит в тебе твой отец. Доверься ему, и неважно, что тебе будут говорить остальные.

ДАЛИЯ, ОКТАГОН, РАННИЙ ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Он собирался убить своего отца еще до конца мессы! Милан выглянул из галереи в купольный зал октагона. Нандус Тормено стоял с широко расставленными руками и читал проповедь за алтарем, единственным украшением которого был серебряный лунный диск. Верховный священник был худым мужчиной аскетического телосложения. Волосы у него на голове поседели, но все еще были густыми.

– Искреннее покаяние – это пламя, которое способно сжечь любые изъяны в наших душах…

Примерно восемьдесят человек пришли, чтобы послушать священника. Милан решил, что этого будет достаточно, чтобы реализовать его смертоносный план. Он не желал, чтобы отец расстался с жизнью, – Милану хотелось убить то, что верховный священник ценил больше жизни: свое имя!

Его отец стоял посреди величественного храма. На тридцать шагов вверх поднимался октагон, башня в виде восьмиугольника, выложенная из массивного камня и не имеющая ни окон, ни световых люков. В храмах Бога всегда стояла сплошная тьма, и лишь на самой вершине купола, простирающегося над октагоном, было встроено большое круглое окно.

Благодаря этому священник, который проводил полуденное богослужение, стоял в потоке золотого света. А в те немногие ночи, когда Господь уделял своим детям полное внимание, в небе светилась большая круглая луна, его серебряное око, и октагон превращался в волшебное место, погруженное в призрачный свет.

Такие служения нравились Милану больше всего. И не имело значения, что именно проповедовал его отец, – Милана пленила магия ночи. Подобную ночь он никогда не осквернил бы своим поступком! Час сумерек, короткий промежуток между днем и ночью, был подходящим временем для того, чтобы совершить преступление, которое даже при благосклонном отношении в лучшем случае можно было назвать темным.

Вечерняя заря пронизывала тьму октагона. Словно призрачные змеи, вокруг алтаря поднимались столбы серовато-голубого дыма из кадильниц. Тяжелый запах ладана наполнил купольное помещение, ошеломляя присутствующих и придавая еще больше веса и без того мощному голосу его отца.

– Добрая слава украшает человека лучше, чем золото, – произнес Нандус одно из своих любимых утверждений. – Так как слава продолжает жить и после смерти. Это единственная постоянная ценность в нашем бренном мире.

Нандус повернулся, чтобы верующие, стоявшие небольшими группами в купольном зале, могли видеть его лицо. В храме не было твердо установленного порядка. Посетители богослужения могли сами решать, где им стоять, поэтому во время проповеди священники постоянно ходили вокруг алтаря, который возвышался посреди октагона.

Нандус поднял руки и призвал верующих спеть вместе с ним. Черное облачение священника без каких-либо украшений делало его руки похожими на крылья. Завершенности официальному одеянию придавала лунно-белая сорочка длиной почти до пола. На мгновение Милан посмотрел на меч с широким лезвием, который его отец носил на поясе в качестве символа своего звания. Верховные священники были единственными слугами Бога, которым разрешалось носить оружие.

– Совершенство! Каждый день мы должны стремиться достигнуть его! – Звучный голос Нандуса отражался от мощных стен.

Это стремление к совершенству было проклятием, которое преследовало Милана всю его жизнь. Сколько он себя помнил, его отец распоряжался каждым часом каждого дня. Милану постоянно приходилось учиться, и, хотя он трудился не покладая рук, Нандус всегда находил причины для критики.

Сам же отец, аскетический Нандус Тормено, знаменитый верховный священник Цилии, всегда доводил все свои начинания до совершенства и никогда не терпел поражений. На этом основывалась гордость отца, вся его жизнь – и именно это Милан хотел у него отнять! Если бы собравшиеся верующие увидели Нандуса испуганным и беспомощным, пускай лишь на несколько мгновений, этого бы хватило, чтобы разрушить то, что он строил всю свою жизнь, – репутацию.

Милан проверил зачерненный сажей трос, продетый сквозь железное кольцо на вершине купола. Чтобы замедлить свое падение, ему нужно было держаться за трос правой рукой.

Сын священника нервно нащупал второй трос, который проходил сзади через его пояс. Узел казался прочным. Этот трос должен был спасти ему жизнь.

Милан решительно натянул на лицо маску ворона. Он тайком работал над этой маскировкой два года, с той ночи, когда Нандус так нещадно выпорол его розгой, что оба старших брата Милана, Джулиано и Фабрицио, в конце концов были вынуждены вмешаться, чтобы усмирить отца.

И это всего лишь потому, что Милан неправильно назвал регионы Цилии, в которых рассказывали два варианта сказки о Человеке-вороне. Теперь тот самый Человек-ворон явился к Нандусу Тормено, чтобы уничтожить его.

Руки Милана выглядели почти в два раза длиннее благодаря закрепленным при помощи кожаных ремней деревянным жердям, с которых, подобно огромным крыльям, свисало полотно цвета ночи. Несмотря на несколько сотен нашитых на полотно вороньих перьев, оперение было неполным. Но это не имело значения! Сумеречное освещение внутри октагона дополняло картину, и крылья должны были выглядеть как настоящие.

Милан решительно стал на каменный парапет галереи и приготовился совершить прыжок в новую жизнь.

ДАЛИЯ, ОКТАГОН, РАННИЙ ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Несмотря на кожаные перчатки, трос глубоко врезался в руку Милана, пока тот скользил вниз с развевающимися крыльями. Он приземлился тяжелее, чем ожидал, и упал на колени. Металлические когти на концах крыльев заскрежетали по полу.

Милан поднял голову и закаркал, как ворона. Верующие попятились. В широком купольном зале воцарилась гробовая тишина. Милан решительно направился к алтарю, где стоял серебряный диск, символ изменчивого ночного ока Бога. Полукруглое крепление охватывало нижнюю половину серебряного диска, возвышающегося над тяжелой серебряной стойкой, которая, в свою очередь, покоилась на трех полусферах.

Милан немного неуклюже вытянул руки, так как длинные жерди мешали ему свободно двигаться. На мгновение отец посмотрел на него широко раскрытыми глазами, когда Милан схватил лунный диск с алтаря и засунул его себе за пояс.

Вор нарушил запрет! Нандус вытянул меч, символизирующий его статус, и одним прыжком приблизился к алтарю.

Милан дернул за второй трос, который был прикреплен к мешку с песком вверху галереи. Тяжелый мешок стремительно полетел вниз, а Милан взмыл вверх, при этом лезвие его отца ударилось о серебряный диск и соскользнуло с него.

Яростно размахивая крыльями, Милан взлетел к потолку.

– Сталь не может причинить мне вреда, священник, – ликующе прокаркал он.

– Схватите его! – приказал Нандус. – Это всего лишь мошенник, обычный вор!

Но с места сдвинулся лишь один человек – Лоренцо Долендо, капитан городской стражи. Он побежал к порталу октагона. Все остальные, разинув рты, продолжали с удивлением смотреть на фигуру, которая била крыльями под куполом.

С мечом в руке Нандус бросился к широкой винтовой лестнице, которая вела наверх к галерее.

Милан раскачивался перед мраморным парапетом. Ему пришлось что есть силы вытянуть левое крыло, чтобы зацепиться когтем за поручень.

– Я проклинаю тебя, Нандус Тормено! – закряхтел он во все горло. – Что бы ты ни оберегал, будет потеряно, и погибель ждет любого, кто находится рядом с тобой. Ты никакой не спаситель, верховный священник, ты источник зла!

Железные когти царапали мрамор. Милан дотянулся до парапета, залез на него и с облегчением почувствовал твердую поверхность под ногами.

Он суетливо отцепил трос от пояса. Под широким куполом были слышны лишь шаги его отца. Вскоре Нандус должен был подняться на галерею.

Чтобы легче двигаться, Милан сдвинул наверх деревянные жерди на руках. С удивлением он заметил темные капли, падающие на мраморный пол вокруг него. Должно быть, лезвие отца поранило его, но Милан не чувствовал боли.

Вышло совсем неплохо! Но сейчас нельзя было терять время. Он спланировал каждый шаг своего побега. Все у него должно было получиться!

Милан побежал по парапету галереи. Только не оборачиваться. Тяжелые шаги его отца звучали как удары молота, а внизу в зале верующие, на долгое время утратившие дар речи, наконец начали тихо перешептываться друг с другом.

Милан добрался до небольшой двери, которая вела на крышу палаццо, находившегося рядом с октагоном. Она открывалась с трудом. Крылья мешали Милану больше, чем он рассчитывал. Согнувшись, он вышел на крышу, с которой открывался чудесный вид на город и порт. Но Милану некогда было рассматривать великолепные белые здания Далии, стены и крыши которых освещали лучи заходящего солнца.

Он торопливо пересек плоскую крышу и на мгновение замешкался перед низкой стеной. Милану было восемь лет, когда он впервые отважился прыгнуть на соседнюю крышу. Ничего смертельного… но у него все еще каждый раз дрожали колени. Кроме того, Милану мешал тяжелый серебряный диск, который он прижимал к груди.

С улицы послышался пронзительный свист. Капитан Лоренцо Долендо стоял перед порталом октагона с глиняной флейтой в губах. Он был полным, низкого роста, и когда Лоренцо передали управление городской стражей, то все насмехались над ним. Серебро семейства Долендо купило ему эту должность, но с тех пор Лоренцо удивил насмешников: его невозможно было подкупить и он действительно заботился о благосостоянии города. Заступив на новую должность, Лоренцо перво-наперво раздал всем стражам овальные глиняные флейты, которые те обязаны были носить на кожаном ремне на шее. Примитивные инструменты издавали один-единственный пронзительный звук, который было слышно издалека. Вскоре этот звук начал наводить ужас на городских воров.

Теперь же пронзительный свист навел ужас на Милана. Все городские стражи в квартале подняли тревогу. Он тихо выругался. Почему капитан решил наведаться в октагон именно сегодня? Он никогда не был частым гостем храма.

Небольшая дверца, ведущая из октагона на крышу, распахнулась, и из нее вышел Нандус.

Милан собрался с духом и перепрыгнул через узкий переулок. Он тяжело приземлился на соседней крыше. Голуби в деревянном вольере слева от него взволнованно заворковали.

Теперь Милан впервые почувствовал колющую боль. Он пощупал свой бок. Грубая шерстяная рубашка была пропитана кровью, и, когда Милан посмотрел на свои пальцы, они оказались красными. На побеленной крыше были видны крупные капли крови.

Его охватила паника. Насколько тяжело он ранен? Как можно остановить кровотечение?

«Не останавливайся, ты должен продолжать бежать», – напомнил себе Милан и все равно посмотрел с крыши вниз на улицу.

Капитан Лоренцо указал на него рукой. Теперь первые верующие устремились на Пьяцца Синтия через высокий портал перед октагоном. Все запрокидывали головы, чтобы рассмотреть его. Милан должен был продолжить начатую игру. Он снова расправил деревянную жердь на правой руке в полную длину и помахал верующим крылом, по-прежнему прижимая свою добычу к груди левой рукой.

– Положи серебряный диск! – гневно приказал отец.

Теперь между ними оставалось всего лишь несколько шагов, но Милан был в безопасности. Много раз он приходил на крышу с отцом, и Нандус ни разу не залазил на окружающую стену, так как боялся высоты.

Милан злорадно закаркал, затем развернулся и побежал по крыше.

Следующий прыжок был более широким и требовал определенного разбега. Не останавливаясь, он побежал навстречу пропасти, оттолкнулся от края стены, немного пролетел и твердо приземлился. Плоская крыша лежала немного ниже и была укрыта сухим козьим пометом. Два пятнистых козленка наблюдали за ним своими большими глазами, невозмутимо продолжая пережевывать жвачку.

Милан держался правой стороны и перепрыгнул еще через несколько побеленных плоских крыш. Затем в конце ряда домов ему пришлось забраться на кирпично-красную черепичную крышу. Внизу в переулках его сопровождал пронзительный свист. Время от времени Милан также слышал крики, но еще никто из стражей не преследовал его по крышам.

Шум побудил его посмотреть через плечо. Нандус прыгнул! Очевидно, гнев заставил его отца позабыть о страхе.

Козы заблеяли, как будто приветствуя верховного священника, который преследовал вора с мечом в руке.

Милан рассчитывал на преследователей, но его отец не должен был прыгнуть! Милан специально выбрал этот участок пути – старую черепичную крышу, покрытую лишайником и запачканную голубиным пометом. Местами крыша обветшала и черепица сидела неплотно.

Милан знал путь побега как свои пять пальцев. Он осторожно переставлял ноги и вытягивал правую руку, чтобы лучше сохранять равновесие. Юноша наступал только на ту черепицу, которую заранее отметил небольшими царапинами. Чтобы увидеть эти незаметные отметки, нужно было знать, что искать.

Даже помеченная черепица трещала и скрипела под его весом, а в одном месте надломилась. Крупный кусок заскользил вниз и упал с края крыши, с глухим звуком разбившись о плитку.

Милан добрался до края крыши. Теперь прыжок был еще шире, чем прежде. Трижды он перескакивал между домами в этом месте, когда разведывал дорогу. Но тогда Милану не мешали крылья и тяжелый серебряный диск, кроме того, он не был ранен. Теперь же все шло не так, как теми ночами, когда он представлял себе свою месть.

– Ты упадешь! – сказал отец совершенно спокойным голосом, как будто это было неоспоримым фактом. – Даже не пытайся! Лучше провести год на галере, чем умереть.

Милан с облегчением подумал, что отец не узнал его. В то же время внутри него поднялась холодная ярость. Даже сейчас Нандус пытался держать чужую судьбу в своих руках.

Тот, кто медлит, проигрывает. Это было одно из любимых изречений отца.

Милан собрался с мужеством и прыгнул. Пару мгновений он парил в воздухе, затем приземлился на краю плоской крыши. Здесь не было ограждения, и его подошвы повисли в воздухе.

Он отчаянно размахивал свободной рукой, пока ему не удалось совершить рывок вперед. Получилось!

В то время как Милан поднимался на ноги, Нандус добрался до края крыши на другом конце пропасти. К удивлению юноши, его отец чудом оказался невредимым, несмотря на обманчивую дорогу. Не колеблясь, Нандус разбежался и прыгнул. Но прыжок вышел слишком коротким…

Верховный священник закинул меч вперед и ударился о стену дома. Его руки пытались ухватиться за побеленный камень, но Нандусу не удалось удержаться, и он свалился за край…

– Нет! – закричал Милан. Этого он не хотел. В ужасе он подошел к краю крыши.

Его отец лежал на балконе верхнего этажа, затем он встал на ноги, схватился за ребра и, скорчившись от боли, с трудом произнес:

– Тебе не уйти…

Внизу на улице показался капитан Лоренцо. Милан отвернулся с облегчением. Городская стража позаботится о его отце.

На западе солнце уже наполовину погрузилось в море. Вскоре должно было стемнеть. Ему нужно было следовать своему плану.

Придерживаясь левой стороны, Милан побежал по крышам ряда домов. Кто-то разложил сушиться сотни абрикос. Чудесный сладкий запах оранжевых фруктов завораживал его. Так вот чем пахнул триумф, подумал он с улыбкой. Абрикосами!

Конец деревянной стремянки возвышался за следующей крышей. Чтобы побелить заднюю стену дома, возле нее установили строительные леса, но в столь позднее время Милан уже мог не опасаться встречи с работниками.

Милан спустился по узкой лестнице, приставленной к крыше. Теперь настала очередь для его шедевра! Он взял толстую доску, перекинул ее через улицу и опустил конец на подоконник пустующей квартиры. Милан принес доску прошлой ночью и положил ее на одну из перекладин, из которых были изготовлены узкие платформы для работников. Видимо, никто не заметил, что здесь внезапно появилась лишняя доска.

Стараясь удерживать равновесие, он осторожно направился к окну на противоположной стороне. Доска гнулась под его весом. Бездомный пес, задрав голову, с любопытством смотрел на Милана. Еще два шага…

Облегченно вздохнув, Милан стал на подоконник, нагнулся и спрыгнул в пустую квартиру. После этого юноша сразу же убрал доску, чтобы никто не мог догадаться, куда он исчез. Внезапно он услышал совсем рядом звук флейты городских стражей.

Милан отошел от окна и, согнувшись, пролез в соседнее помещение, где никто не мог заметить его с улицы.

Здесь было темно. В воздухе стоял запах плесени и кошачьей мочи. Но Милан ощутил еще что-то… легкий аромат мяты.

Его рот прикрыла чья-то рука. Одновременно он почувствовал ледяное прикосновение к своему горлу.

ДАЛИЯ, НЕПОДАЛЕКУ ОТ ОКТАГОНА, РАННИЙ ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

– Надеюсь, тебе хватит ума не сопротивляться, если я сейчас заберу у тебя то, что ты так крепко прижимаешь к телу, – произнес женский голос. – Раинульф с удовольствием сразу же перерезал бы тебе глотку, но у меня есть слабость – я люблю поболтать с людьми.

Милан смутно распознал стройную фигуру в широкой белой накидке. Он неохотно отпустил серебряный диск, когда она взялась за него.

– Тяжелый… – пробормотал женский голос. Расплывчатая фигура отошла назад.

Милан хотел что-то сказать, но ему по-прежнему закрывала рот огромная рука, от которой воняло луком.

Раздался тихий скрежет, и желтый свет пронзил темное помещение. Женщина подняла заслонку фонаря. Теперь Милан смог более отчетливо рассмотреть воровку, которая оставила его в дураках. Она была почти полностью укрыта белой накидкой, под которой Милан разглядел коричневую кожаную куртку, подчеркивающую ее тонкую талию, и узкие, заправленные в сапоги штаны. Сапоги доходили ей до колен и были украшены серебряными пряжками. На руках у нее были плотно облегающие перчатки с отворотами из глянцевой коричневой кожи. На полу возле женщины наготове лежал меч с широким лезвием.

Воровка одобрительно присвистнула.

– Он действительно украл серебряный диск из октагона верховного священника.

– Я вижу, – мрачно произнес мужской голос сзади Милана. – Как мило с его стороны, что он лишил нас этих хлопот. – Стальной клинок еще плотнее прижался к горлу Милана. – Я могу наконец-то перерезать ему глотку?

– Подожди. – Женщина подняла фонарь и посветила Милану в лицо. Она сдвинула его маску ворона наверх. – А он симпатичный, правда, немного бледный.

– Думаю, это связано с тем, что кто-то еще до нас пытался его прирезать, – проворчал темный голос. – Он мне уже всю левую штанину промочил кровью.

– Положи его, Раинульф. – Воровка разговаривала негромко, но привычным для нее приказным тоном.

Наконец вонючая рука отпустила губы Милана, клинок отодвинулся от его горла и юношу прижали к полу. Тип, который его удерживал, был настоящим великаном, чья поясница была такой же широкой, как спина у быка. Грубые руки ощупали тело Милана. Он услышал звук рвущейся ткани.

– Это нужно зашить, – решила воровка.

У Милана закружилась голова. Зашить? Он не был обычным старым плащом, на котором можно было поставить заплату!

– Я не хочу…

– Что ты хочешь, меня не интересует! – прикрыла ему рот незнакомка. – Сейчас ты ответишь мне на три вопроса, и я дам тебе совет: не ври мне! От того, что ты скажешь, зависит, поможем мы тебе или же оставим здесь подыхать.

– Я…

Милан замолкнул и кивнул. В свете фонаря он отчетливо видел узкое лицо незнакомки, обрамленное волнистыми рыжими волосами. Светло-зеленые глаза холодно смотрели на него. Именно эти глаза подавили в нем желание сопротивляться. В их взгляде чувствовались сила и решительность, какие Милан еще ни разу не встречал у женщины. Незнакомке не нужны были приспешники. Она собственноручно перерезала бы ему горло, если бы он сейчас совершил ошибку.

– К чему этот дурацкий костюм вороны? – был первый ее вопрос.

– Вóрона, – уточнил он. – Я не ворóна. Я – Человек-ворон из сказаний. Больше всего на свете он любит серебро и крадет его, а также похищает детей.

Она нахмурила лоб:

– Это всего лишь сказка, которой пугают маленьких сопляков…

– Для верховного священника она имеет гораздо большее значение! – возразил Милан.

– Значит, ты хорошо знаком с Нандусом Тормено?

Милан замешкался и увидел, как сузились ее глаза.

– Да, – уклончиво ответил он, – я знаю его. Я часто бываю в октагоне…

– Ты находишься на очень тонком льду, Милан Тормено.

У него к горлу подступил комок. Откуда она знала его имя?

– Твой ответ не был ложью, – сурово произнесла воровка. – Но под правдой я подразумеваю нечто другое. Прекращай увиливать. Если ты хочешь уйти отсюда живым, лучше не заигрывай со мной, сын священника. Если бы ты любезно не принес нам серебряный диск, мы бы сами его забрали. Мы уже несколько недель наблюдали за октагоном верховного священника. Теперь скажи мне, Милан, зачем ты ограбил собственного отца?

– Чтобы разрушить его доброе имя.

Она удивленно подняла брови:

– И зачем тебе это?

– Только так я могу освободиться от него, – ответил он, исполненный страсти. – Мой отец – тиран, который предопределил мою судьбу вплоть до моих похорон. Я не могу дышать в его доме…

Она перебила его резким жестом:

– Хватит. Почему ты украл серебряный диск?

– Потому что он значит для него больше, чем собственные сыновья. Он бережет этот диск как зеницу ока, полирует его каждые несколько дней… Иногда он даже разговаривает с ним.

Едва сдерживаясь от переполнявшей его ярости, Милан подумал о всех вечерах, которые его отец провел в одиночестве в октагоне. О том, как Нандус стоял на коленях перед алтарем и ласково разговаривал с серебряным диском. С Миланом он так никогда не разговаривал. Ему он всегда лишь выдвигал требования, ставил цели, которые нужно было достигнуть, а как только Милан справлялся с поставленной задачей, отец давал ему новую. Он никогда не останавливался, никогда не удостаивал Милана взглядом, который бы свидетельствовал о том, что Нандус гордится своим сыном. Но как можно было передать все это незнакомке?

– Значит, твой отец разговаривает с диском.

Милан посмотрел в пронзительные зеленые глаза. Это был не вопрос, а, скорее, прозаичное утверждение. И воровка совсем не казалась удивленной…

– А диск ему отвечал?

– Я не понимаю…

– Но это очень простой вопрос, – сердито произнес Раинульф. У него было обветренное лицо с мощным подбородком. Черная щетина покрывала его щеки. Вокруг серых глаз, цвет которых напоминал зимнее небо, собрались мелкие складки, как у моряка, которому годами приходилось наблюдать за горизонтом. – Говори! – Великан сжал губы, и его рот стал похож на шрам.

– Я не думаю, что диск отвечал ему, – сказал Милан.

– Пожалуй, это…

Воровка подняла руку:

– Тихо!

Через открытое окно в соседней комнате послышался свист стражей. Они добрались до переулка со строительными лесами.

Воровка закрыла заслонку фонаря.

– Нам нужно остановить кровотечение, – прошептала она в темноте.

– Он только задерживает нас.

– Заткни ему рот!

– Не…

Пальцы, от которых воняло луком, снова прижались к губам Милана. Что-то ткнуло его в бок, после чего он почувствовал боль, какой еще никогда не ощущал. Милану показалось, что через рану ему в кишки засунули горящее полено. У него на глазах выступили слезы. Он приподнялся, но не смог ничего сделать из-за безжалостной хватки Раинульфа.

Боль распространилась еще выше, и внезапно Милана осенило: эти двое больше не нуждались в нем. Они получили серебряный диск, и он, Милан, был лишь помехой.

Он попытался укусить Раинульфа за руку.

– Скотина!

Удар, похожий на удар молотка, пришелся на голову Милана. Боль прекратилась. Прекратилось все…

ДАЛИЯ, УБЕЖИЩЕ ВОРОВ, ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Когда Милан открыл глаза, все вокруг было белым – стены, потолок, платье туманной фигуры, освещенной пламенем свечи, которая виднелась сбоку от него…

Внезапно боль вернулась. Укол в бок. Еще один.

Он приподнял голову с мягкой подушки, прищурился и смог отчетливее рассмотреть фигуру в белой накидке. Рядом с ним на коленях стояла воровка с огненно-рыжими волосами.

– Ты к нам вернулся, – заметила она и обворожительно улыбнулась, после чего Милан вновь почувствовал укол в бок.

Он прикусил губу и осмотрелся вокруг. Это явно была не квартира, которую он присмотрел в качестве своего убежища.

Еще один укол.

Он посмотрел на себя вниз. Воровка держала в руке кривую иглу и зашивала рану у него на боку. Она зашивала ее! Невероятно!

Милан читал об этом. Говорили, что в ханстве умеют зашивать раны, но он всегда считал подобные истории пустой болтовней.

Еще один укол. Даже во время этой тонкой работы она не снимала свои плотно прилегающие кожаные перчатки. Они поцарапались и покрылись кровью. Это странное сочетание с белой накидкой совсем не соответствовало ее внешнему виду. Большим и указательным пальцем левой руки она с трудом сжимала края раны, а правой вела иглу. Затем она туго натянула нитку и снова погрузила иглу в его плоть. Аккуратный шов длиной почти с его ладонь простирался у него на боку.

– Тебе повезло, Милан. Если бы меч вонзился на пару дюймов глубже, городские стражи принесли бы тебя домой мертвым. Правда, в этом случае ты точно добился бы своего. Сын верховного священника осквернил октагон – это позорное пятно Нандусу Тормено уже никогда не удалось бы смыть.

– Это как раз мой отец почти убил меня, – уточнил он. – Но он, разумеется, не знал, кто перед ним стоит.

Воровка повернула голову и пристально посмотрела на него.

– Странная вы семья, – сказала она после довольно продолжительной паузы. Затем она наклонилась вперед и перекусила нитку, которой зашила рану. Теплое дыхание женщины прикоснулось к его животу.

Лишь сейчас Милан осознал, что был полностью обнаженным, и стеснительно прикрыл свою наготу обеими руками.

Воровка тихо засмеялась, вытащила окровавленную тряпку из миски с водой, что стояла на полу, и промокнула ею шов.

– Стесняешься?

Он сглотнул. Лишь бы не сказать что-то не то! Возможно, ему вообще не стоило ничего говорить. Он почувствовал, как кровь прилила к его щекам. И не только к ним…

– Ага, значит, ты не настолько ослаб, как предполагал Раинульф.

– Я… хорошо себя чувствую, – пролепетал он, и от стыда ему захотелось прикусить язык.

Всю жизнь Нандус учил его красноречию. Однажды Милан должен был стать верховным священником и последовать по стопам отца. В зависимости от повода его слова должны были быть сладкими как мед или жгучими, как удары плети. Милан должен был уметь изменять мир при помощи слов. Но сейчас он заикался, как бестолковый поденщик, который даже не умел читать.

– Мне кажется, такое положение для тебя незнакомо.

Она насмешливо улыбнулась и натянула покрывало на нижнюю часть его тела.

– Мне еще не приходилось часто общаться с дамами.

– Какие изысканные манеры! Я тебя обворовала, отняла у тебя то, ради чего ты почти лишился жизни, а ты все же называешь меня дамой. Сколько тебе лет? Пятнадцать?

– Уже почти семнадцать, – соврал Милан. На самом деле до дня рождения ему оставалось еще больше полугода. Он всегда выглядел моложе своих лет, возможно, из-за невысокого роста.

– Ты хорошо сложен.

Милан был благодарен ей за то, что она не упомянула о его росте. Однако его смущал взгляд женщины, когда она наблюдала за частью его тела, скрытой под покрывалом.

– Как так получилось, что ты еще никогда не был с женщиной?

Что она себе позволяла!

– Лунный диск… – Любая тема для разговора была лучше, чем эта. – Где он?

Рыжая красавица казалась разочарованной.

– Разумеется, не здесь. Ни один вор в своем уме не хранит добычу там же, где скрывается сам. – Она поднялась с пола. – Тебе пора возвращаться домой, пока тебя не начали искать и не догадались, кто скрывался за маской Человека-ворона.

У Милана возникло ощущение, что он что-то испортил.

– Который час?

– Скоро полночь, думаю. Ты был без сознания не слишком долго. – Она подошла к белой двери, которую с трудом можно было различить на фоне стены. – Придумай историю, которая бы объясняла происхождение твоих синяков. Удар кулака Раинульфа оставил заметный след. И не поднимай тяжестей, иначе шов на боку разойдется. – Она открыла дверь и исчезла.

Милан, разочарованный, посмотрел ей вслед. Он прогнал ее. Если бы только он не упомянул проклятый диск! Милан печально осмотрелся вокруг. Помещение, в котором он находился, было не очень большим. Он лежал на постели из овечьих шкур, поверх которых была разложена льняная простыня. Рядом на полу стояла белая миска, в которой плавала пара кровавых лоскутков. Кровь Милана была единственным ярким пятном в этом странном укрытии.

В комнате не было ни единого предмета мебели. «Как во сне», – подумал он и привстал. Колющая боль пронзила бок. Нет уж, он точно не спал, в этом Милан был уверен.

Дверь распахнулась, и внутрь вошел Раинульф. У него на предплечье висела черная одежда, а в правой руке он держал пару сапог.

– Приятель, вставай и одевайся. Твое время здесь истекло. – Он бросил Милану одежду. Она была влажной.

– Я отстирал кровь и заштопал твою рубашку. От костюма вороны я избавился.

– Костюма вóрона, – с кислым выражением лица исправил его Милан.

– Скорее детского костюма. – Раинульф посмотрел на него и улыбнулся, слегка растянув губы. – Твои крылья и маску я сжег. – Он покачал головой. – Как можно бегать по крыше в таком неудобном наряде! Тебе повезло, что ты выжил.

– Сжег? – Испуганный возглас Милана вызвал острую боль у него в боку. – Я два года над ними работал.

Раинульф равнодушно пожал плечами:

– Одевайся!

Милан сердито засопел, но послушался. Когда он оделся, великан подошел к нему вплотную и отвязал кусок черной ткани от своего пояса.

– Малой, я завяжу тебе глаза, а затем засуну тебя в мешок.

– Но…

– Лучше помолчи! Госпожа приказала так сделать. Будь на то моя воля, ты бы покинул наше убежище так же, как и прибыл сюда – без сознания!

Милан проглотил свой гнев. Раинульф выглядел так, как будто только и ждал возможности надавать ему тумаков. Поэтому Милан поддался и не оказал сопротивления, когда вор надел ему на глаза повязку и туго затянул ее.

Милан услышал, как открылась дверь. Ему на голову надели мешок и завязали его. Через мгновение Раинульф поднял его на плечо.

Он даже не спросил воровку, как ее звать, подумал Милан с сожалением и чувством, что этим все не могло закончиться.

Открылась еще одна дверь, затем они поднялись по лестнице. Может, Раинульф нес его в порт, чтобы и от Милана избавиться так же, как и от костюма Человека-ворона? Милан задергался. Из этого мешка ему было уже не выбраться. Он был сшит из прочного льна, поэтому его невозможно было разорвать.

– Куда ты меня несешь?

– Пускай это будет для тебя неожиданностью, – грубо ответил великан. – А пока что закрой рот, иначе я тебя еще раз ударю.

Милан попытался потянуться и заработал за это толчок в ребра, рядом с зашитой раной. От боли у него перед глазами заплясали яркие пятна, и он беспомощно замер в мешке. Возможно, ему удалось бы обмануть Раинульфа. Пускай только развяжет мешок…

Они прошли лестницу. Под тяжелыми шагами великана раздавался гул брусчатки. Где-то тихо разговаривали люди. Совсем рядом послышались чьи-то торопливые шаги.

Может, ему стоило позвать на помощь? Может, тогда Раинульф просто оставит его в мешке на мостовой? С каждым шагом великана отчаяние Милана увеличивалось.

Вскоре он услышал тихий плеск волн, разбивающихся о причал. Раинульф действительно притащил его в порт! Этот мерзавец хотел утопить его, как ненужного котенка!

Милан начал сопротивляться.

– Помогите! – закричал он изо всех сил.

Милан почувствовал удар кулака в бок, и от боли у него отняло речь. Он скорчился и не смог выдавить из себя ничего, кроме тихого хрипа.

Шаги Раинульфа гулко раздавались по деревянным доскам. Они были на причале, который вел к воде.

Великан снял свою ношу с плеча, и Милан провалился в бездну.

ДАЛИЯ, ПОРТ, ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Удар о землю был тяжелым. Казалось, что поверхность закачалась под весом мешка.

Затем рядом с Миланом раздался треск и кто-то развязал мешок.

Когда грубую льняную ткань откинули с головы Милана, а с глаз сняли повязку, он все еще не мог произнести хотя бы слово.

Лицо Раинульфа выделялось расплывчатым пятном на фоне ночного неба.

– Извиняюсь, малой. Нас увидели несколько городских стражей, и мне пришлось притвориться, что я направляюсь к лодкам.

В голосе великана было что-то такое, что заставило Милана засомневаться в правдивости его слов. Возможно, грубияну просто доставляло удовольствие заигрывать с его страхами.

Милан ошеломленно огляделся. Он лежал на куче рыбацких сетей внутри небольшой лодки. В небе, будто фонарь, ярко светила луна.

Милан осторожно пощупал зашитую рану. Она болела от малейшего прикосновения, но, по крайней мере, шов не разошелся. Он взглянул вверх на причал. Раинульф бросил его в лодку почти с метровой высоты.

– Я мог сломать себе шею, – прошипел он великану.

Раинульф невозмутимо пожал плечами.

– Тогда тебе не повезло бы. – Он схватился за поросшую водорослями лестницу, у которой находилась лодка. Она вела на причал. – Всего хорошего, малой.

– Подожди!

Раинульф снова повернулся к нему:

– Что?

– Откуда вы знали, что я приду в заброшенную квартиру?

Великан фыркнул:

– С твоей стороны было глупостью красться в черной одежде по белым крышам. Тебя было видно издалека. Крыши – это наше царство. Мы… – Он замолчал, словно поймал себя на том, что сказал слишком много. – Мы заметили тебя, а затем решили понаблюдать. Твой план с доской на помосте был в целом неплохим. У тебя есть задатки вора. Больше, чем можно было бы предположить у сына священника. – Говоря это, Раинульф поднимался по перекладинам. Когда он оказался наверху, то даже не обернулся и ушел, не попрощавшись.

Милан вздохнул. Он чувствовал себя настолько изможденным, как будто уже давно лежал в горячке. Дрожащими руками Милан схватился за лестницу и медленно начал взбираться вверх. Когда он наконец ступил на причал, Раинульфа уже и след простыл.

Он посмотрел вверх на величественный город, возвышавшийся на крутых холмах, которые окружали порт подобно широкому полукругу. Лишь в некоторых окнах все еще горел свет. Почти четыре десятка башен вздымались к небу. В одной из них должно было находиться убежище воровки. Милан поклялся себе, что снова найдет ее, и направился к октагону.

На дорогу ему понадобилось больше часа. Раз за разом юноше приходилось останавливаться и отдыхать. Милан до смерти устал, ибо каждый шаг причинял ему боль.

Когда он наконец-то добрался до небольшой площади, на которой располагался храм его отца, то обнаружил, что на ней было полно городских стражей. Пришли даже несколько рыцарей. Их комтур, Франческо Фораци, стоял вместе с капитаном Лоренцо рядом с его отцом. Трое мужчин, судя по их лицам, вели серьезный разговор.

Нандус заметил Милана, но лишь сердито посмотрел в его сторону, а затем продолжил беседу с обоими командирами.

– Что с тобой случилось? – Фабрицио, средний из братьев, положил Милану руку на плечо. – Твои вещи мокрые. Пошли домой. Ты слышал, что произошло?

Фабрицио мягко подтолкнул его сквозь ряды воинов с факелами, которые собрались на Пьяцца Синтия. Он повел его вокруг октагона к запасному входу в их палаццо, а дальше в мозаичную комнату, которую так любила их мать. Здесь даже в самые жаркие летние дни стояла приятная прохлада. Из-за мокрых вещей комната показалась Милану ледяной.

– Да ты дрожишь. Что произошло? У тебя такое лицо, как будто ты поцеловал копыто осла.

– Подрался, – коротко ответил Милан.

Фабрицио отвел его в небольшую кухню и усадил на один из грубо сколоченных стульев возле стола, за которым обычно ели слуги – Луиза, кухарка и домработница, и старик Пьетро, который, сколько Милан себя помнил, безуспешно пытался ухаживать за Луизой. Слуги уже давно ушли отдыхать, но в облицованном камине под слоем белого пепла все еще тлели последние угольки. Рядом с погаснувшим огнем стоял овальный глиняный горшок. Когда Милан не являлся на ужин, Луиза оставляла ему немного еды в горшке. Еще никогда он так не радовался тому, что его ждет теплая еда.

Фабрицио положил ему в тарелку мяса в темном соусе.

– Кролик получился просто превосходный.

Затем он положил на стол пол-лепешки и засунул кочергу в жар.

Милан с жадностью оторвал кусок лепешки и макнул ее в соус. Согнувшись над горшком, он начал с волчьим аппетитом заглатывать еду. Мясо было на удивление нежным. Соус пах чабрецом и персиком.

Фабрицио взял с буфета прикрытый кувшин и налил полный бокал вина.

– Что ты делал в порту?

– Слушал истории моряков. Разве тебе отец ни разу не давал такое поручение? Ему никогда не надоедает собирать новые сказания, истории о морской ведьме, черном кракене[4], русалках и огромных змеях из Золотого моря. Я же помогаю ему в этом деле…

– И получаешь вместо него тумаки? – Фабрицио улыбнулся, но его слова все равно прозвучали обидно. – Ты, небось, назвал им свое имя?

Ложь давалась Милану с легкостью, возможно, из-за того, что многие вечера он действительно проводил в порту. Все сыновья Нандуса в свое время получали побои за их имя. На побережье Цилии все еще проживало множество семей, в которых оплакивали родственников, погибших в Арборе. На столах по-прежнему расставляли тарелки для мужчин и женщин, которые уже никогда не придут на ужин, так как их дед, Люцио Тормено, решил пожертвовать целым городом ради спасения острова.

Фабрицио вытащил кочергу из камина, опустил раскаленный конец в вино, а затем подал кубок брату.

Милан был признателен за теплое вино. Оно прогнало холод, который глубоко засел в его костях.

– Вино не поможет с синяками на твоем безобразном лице, братишка, но успокоит душевные раны.

Милан улыбнулся Фабрицио в знак благодарности и продолжил есть. Они оба знали, что Милану приходилось страдать из-за того, что его брат не исполнил мечты их отца. Фабрицио любил жизнь, красивых женщин и хорошее вино. Он был великолепным проповедником. Настоятели храмов не скупились на золото, чтобы пригласить его прочитать проповедь с их алтарей. Куда бы ни приходил Фабрицио, храм всегда был полон верующих, а его превосходные шутки и афоризмы еще днями обсуждали горожане. Его ценили все, кроме отца, который считал Фабрицио льстецом и не мог простить сыну того, что он не стал верховным священником.

Никто в семье не был уверен, действительно ли Фабрицио провалил последнее тайное испытание в Красном монастыре или же сделал это намеренно. Именно это испытание должно было возвысить его и дать возможность войти в узкий круг верховных священников.

На кухне воцарилось молчание. Милан вытер лепешкой остатки соуса в горшке.

В мозаичной комнате послышались шаги.

Фабрицио вздохнул.

Милан посмотрел на дверь, хотя еще по походке узнал того, кто пришел: Джулиано, самый старший из братьев.

– Жрет и пьет! Можно было догадаться.

Худой и слегка сутулый, Джулиано стоял в дверном проеме и с брюзгливым выражением лица смотрел на Милана. Он был выше своих братьев, и, даже когда сидел, а они стояли, Милана и Фабрицио не покидало чувство, что Джулиано смотрит на них свысока.

– В самый темный для нашей семьи час вы сидите тут и объедаетесь! – бушевал он. – Отец ожидает вас на крыше. – Он громко хлопнул в ладоши. – Давайте, вставайте! Он хочет с нами поговорить. Особенно с тобой, Милан. – Джулиано посмотрел на брата пронизывающим взглядом.

Холод, который вино, казалось, прогнало из его суставов, снова вернулся. Могло ли так быть, что отец узнал его в октагоне по голосу?

ДАЛИЯ, ПАЛАЦЦО ТОРМЕНО, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР, 17-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Запрокинув голову, Нандус стоял ровно, как свеча, на плоской крыше палаццо, откуда несколько часов назад началась погоня. Их отец смотрел на небо и не обращал на них внимания.

Раньше они часто все вместе сидели на крыше и Нандус рассказывал им истории о звездах и об Отце Небесном, создателе мира, который был бесконечно разочарован своими детьми, но тем не менее не мог оставить их на произвол судьбы. День за днем его золотое око неустанно следило за ними, а ночью он не спускал с них своего серебряного глаза. Но так как большинство злодеяний происходило под покровом тьмы, Создателя охватывала глубокая печаль, и каждую ночь он прикрывал свой глаз чуть сильнее, пока не погружался в сон окончательно. Затем он с грустью просыпался и медленно открывал свое ночное око.

Милану часто казалось, что их отец чувствовал себя ближе всего по духу именно к Богу. Он тоже был разочарован в мире, в особенности в своих сыновьях. Никто из них не последовал по его стопам и не стал верховным священником. Милан не мог припомнить, когда в последний раз слышал от Нандуса ласковое слово. Если он исполнял приказы отца, то это было нечто само собою разумеющееся и не заслуживающее упоминания. Если же у Милана что-то не получалось, то его нещадно наказывали. Нандус сломал не один десяток розог на спине и заднице сына, и Милану постоянно казалось, что он обязан был превзойти своих старших братьев во всем: бое дубинками, фехтовании, верховой езде, плавании, беге. Кроме того, отец постоянно устраивал ему испытания в библиотеке палаццо, во время которых Милан должен был пересказывать предания Цилии и мира, а также историю империи и ханства.

Из отчаяния, что он никак не мог угодить своему отцу, выросла ярость Милана. Он хотел видеть, как страдает верховный священник Цилии, гордый и непреклонный человек, который уже вошел в историю. Он хотел видеть Нандуса униженным в его собственном доме, в октагоне. И ему это удалось! Хотя отец изо всех сил пытался сохранить видимость спокойствия, Милан слишком хорошо его знал. Этой ночью что-то сломалось в Нандусе.

Левый уголок рта священника слегка вздрагивал. Ему явно было больно. Милан невольно подумал о тяжелом падении. Наверное, отец сломал ребра. А может, повреждение было еще серьезнее? В любом случае Нандус ничего не сказал бы им. Боль была всего лишь вызовом, который нужно было встречать с мужеством. Он воспитал своих сыновей в таком духе, да и сам твердо придерживался этого правила.

Если бы все было иначе, их мать все еще могла быть жива, с горечью подумал Милан.

– В часы скорби семья должна держаться вместе, – холодно обратился к нему Нандус. – Ты в очередной раз разочаровал меня, Милан. Сегодня тебе следовало быть здесь, в октагоне!

У Милана отлегло от сердца. Отец все же не узнал в нем вора.

– Я был в порту.

Он снова рассказал выдуманную историю, которую до этого опробовал на Фабрицио.

– И в порту никто не говорил об ограблении октагона?

Теперь Нандус повернулся к сыновьям. Его темно-карие глаза были подобны бездне. Лицо Нандуса было обезображено ушибом, щека и висок посинели, а левый глаз почти не открывался.

Сейчас они наверняка походили друг на друга, удрученно подумал Милан. Но быть похожим на отца ему хотелось меньше всего на свете!

– Фабрицио прервал мессу, чтобы прийти сюда. Джулиано мне вообще не пришлось разыскивать – он прекрасно знает свои обязанности.

Ни один из старших братьев Милана не заступился за него.

– Меня избили, я лежал без сознания. Любой отец на твоем месте переживал бы о сыне и спросил бы у него, как дела.

Уголок рта священника вновь вздрогнул.

– Ты ведешь себя дерзко и эгоистично, как и всегда, значит, с тобой все в порядке. Впрочем, я, как отец, не собираюсь льстить своему изнеженному отпрыску.

– Как для верховного священника, у которого из-под носа только что увели святейшую ценность, ты ведешь себя слишком самодовольно, отец. Неужели я действительно твоя наибольшая проблема? Тебе следовало бы…

– Да как ты смеешь! – набросился на него Джулиано. – Тебе должно быть стыдно. Сейчас же извинись! Такая…

Коротким жестом Нандус приказал ему замолчать.

– Правду в этом доме разрешается говорить всегда, даже когда она причиняет боль. Сегодня я действительно оказался недостойным своего звания.

– Но это же был Человек-ворон… – начал Фабрицио.

– Чепуха! – вспылил их отец. – Это был обычный шут в маске, пускай и весьма находчивый. Все, кто присутствовал в храме, теперь распространяют историю о Человеке-вороне, который дерзко восторжествовал над верховным священником.

– Откуда ты знаешь, что к тебе не явился настоящий Человек-ворон? – поинтересовался Фабрицио.

– Да потому, что чертову Человеку-ворону не нужны тросы и противовес, чтобы парить в воздухе. Он по-настоящему умеет летать. А в октагон явился наемный вор.

– Тогда давайте расскажем всем правду. Выставим тросы на рыбном рынке у позорного столба, – предложил Джулиано. – Покажем людям, что на самом деле произошло.

Нандус презрительно фыркнул:

– Люди всегда верят в более интересную историю. Они обвинят нас в том, что мы сами выдумали объяснение. Глубоко в душе они хотят верить в Человека-ворона и прочие сказки. Поэтому подобные истории невозможно искоренить, несмотря на то что настоящий вор – обычный смертный. Я не смог его остановить, но хотя бы ранил. Капитан Лоренцо доложил мне, что вор оставил заметный кровавый след на крышах. Тем не менее… – он вздохнул, – на подмостках недалеко отсюда след обрывается, как будто он улетел оттуда, и эту историю уже распространяют между собой стражи.

Милану едва удалось скрыть удивление. Все действительно вращалось вокруг Человека-ворона. Его выходка должна была сойти ему с рук.

– Что же мы можем сделать? – покорно спросил Джулиано.

Нандус вздохнул:

– К сожалению, мало что. Стражи Лоренцо обыскивают каждого, кто покидает город. Утром они пройдутся по крышам и попытаются снова взять след. Комтур Фораци со своими рыцарями и дружинниками осматривают корабли в порту. Мы делаем все возможное, чтобы затруднить вору с его добычей побег из города. Остается только рассчитывать на удачу.

Милан задался вопросом, будет ли достаточно этих действий, чтобы найти рыжеволосую красавицу и Раинульфа. Разумеется, он надеялся, что стражам не повезет, так как в противном случае его отец превратил бы свое унижение в победу. Но еще больше он хотел снова отыскать загадочную воровку! То, как она смотрела на него и прикасалась к нему…

– О чем это ты задумался? – Отец подошел к нему вплотную и посмотрел на ушибы на лице Милана. – Удар кулака, не так ли? Наверное, это был настоящий великан. Я надеюсь, ты ударил его в ответ? Или просто убежал?

– Я дрался! – возмутился Милан, но затем подумал, что если он продолжит корчить из себя силача, то отец раскусит его. Нандус тонко чувствовал ложь. – Но он был выше меня… У него сильный удар.

Отец кивнул:

– А о чем ты только что думал? Явно не о драке.

Милан почувствовал, как вспотели ладони. Ему не следовало пространно отвечать на расспросы. У его отца был талант выпытывать правду у людей.

– Я тут подумал, а что, если вор вообще не собирается покидать город? В этом случае он будет в безопасности ото всех, кто его разыскивает.

– Он сбежит! Я знаю, кто послал вора. Это, скорее всего, князья Швертвальда. Они потеряли лунный диск в сражении у Кровавого моста 273 года тому назад. С тех пор они семнадцать раз пытались вернуть себе диск… – Нандус опустил голову. – Пятно позора от того, что именно мы потеряли диск, будет вечно преследовать нашу семью.

– Что делает этот лунный диск таким особенным? – спросил Фабрицио. – И почему ты хранил его в октагоне, двери которого всегда открыты для верующих? Воры по глупости подняли шум, хотя могли прийти в послеобеденное время, когда в купольном зале никого нет, и просто забрать диск с алтаря.

– Неужели ты не понимаешь? – В голосе Нандуса вновь появился оттенок горького разочарования, который преследовал Милана всю его жизнь. – Они хотели не просто украсть диск, а устроить зрелище, о котором говорил бы весь город. И проклятому подонку это таки удалось.

– Что же нам теперь делать? – спросил Джулиано. Слегка согнувшись и сцепив руки за спиной, он стоял рядом с отцом. Милан подумал, что со своими длинными черными волосами и большим носом Джулиано больше походил на ворона, чем он в своей маскировке.

На лице Нандуса на мгновение показалась улыбка.

– Разумеется, я был готов к подобному, так как никогда не прекращал следить за небесами. Когда вы в последний раз были на крыше? – Он посмотрел на всех сыновей по очереди.

– Три дня назад, – с готовностью ответил Джулиано.

Фабрицио лишь пожал плечами:

– Уже давно.

– А ты? – Нандус посмотрел на Милана пронизывающим взглядом.

– Не знаю… – Милан постарался ответить задумчивым голосом, который отец терпеть не мог.

– От тебя я другого и не ожидал! – В голосе Нандуса снова прозвучало горькое разочарование. Он широко взмахнул рукой и указал на звездное небо. – Я так понимаю, никто из вас не обратил внимания на предостережение небес.

Милан и его братья запрокинули головы. Раньше они часто стояли здесь и с восхищением смотрели на звездное небо. Даже их мать иногда поднималась на крышу. Она умела придавать таким ночам непринужденность, по которой Милан постоянно скучал. Они перекусывали, летом пили воду с лимоном, а зимой – какой-нибудь дорогостоящий чай из ханства. Без матери, которая в такие минуты находилась рядом, звездное небо утратило для Милана свою красоту.

Тем не менее это была чудесная ночь. В городе стояла тишина. Факельщики покинули площадь перед октагоном. Почти все огни погасли. Милан мог отчетливо видеть бесчисленные звезды, рассыпанные по небу, словно жемчужины на черном бархате. Посреди звезд виднелся узкий серп растущего месяца.

– Видите его? – с нетерпением спросил Нандус.

Милан смотрел на одно созвездие за другим и пытался вспомнить, что он о них выучил.

– Рыба, – не выдержав, наконец произнес отец.

Они повернули головы влево.

– Над звездой, образующей глаз рыбы, есть точка, за которой вы должны теперь наблюдать каждую ночь, – объяснил Нандус.

Милан удивился, что в голосе отца не было слышно торжества, хотя он в очередной раз продемонстрировал, что они чего-то не знали. Напротив, тон Нандуса свидетельствовал о тревоге, которая почти переходила в страх.

– Но там ничего нет, – раздраженно заметил Фабрицио.

– Вот именно! – резко ответил Нандус. – Там, где должна быть звезда, осталась лишь пустота.

Милан не мог припомнить, чтобы он хоть когда-то видел там звезду. Правда, в момент, когда небо было ясным, как в эту ночь, на нем были видны тысячи звезд, и заметить, что одной из них не хватало, было настоящим достижением. Знал ли их отец, за какой частью ночного неба нужно было следить? Или же он просто вообразил себе исчезновение звезды?

– Когда тьма поглотит звезды, восстанут древние ужасы…

Слова отца звучали как пророчество. Хотя в голове у Милана хранились тысячи историй, этого предсказания он раньше не слышал.

– Придет зло, превосходящее все, что мы можем себе представить. Зло, которое изменит мир сильнее, чем пагубная вражда между ханством и империей. В это время мы, верховные священники, станем мечом и щитом империи. – Он взглянул на сыновей с упреком. – Поэтому так важно, чтобы нас было как можно больше, когда ужас поднимет свою голову. – Его взгляд остановился на Милане. – В конце лета я отвезу тебя в Красный монастырь. Давай используем оставшиеся дни, чтобы закалить тебя перед испытаниями.

– А если я их не пройду? – вызывающе спросил Милан.

– Тогда твоя нога больше никогда не ступит в этот дом. И я клянусь тебе: неважно, в каком из городов-государств Цилии ты попытаешься найти убежище, – тебя везде будут встречать закрытые двери. Каждому Тормено удалось быть принятым в монастырь. – Он вздохнул. – Хотя бы в этом твои братья меня не разочаровали. Но ты превзойдешь их. Ты станешь моим преемником. Если же тебя не примут в монастырь, то я буду знать, что это произошло не из-за твоей неспособности, а из-за нежелания подчиняться мне.

Такое отношение Милану приходилось терпеть всю его жизнь. Нандус хотел заранее определить каждый его шаг.

– А если я сбегу в Швертвальд?

Отец рассмеялся:

– Семи мечей тебе следует бояться больше, чем меня. Наша семья участвовала в каждой битве против них. Если тебе хватит глупости пойти в лес, то они вздернут тебя на первом же дубе, как только узнают твое имя.

Разумеется, промолчать было бы более мудрым решением, но Милан попросту не мог не противоречить своему отцу.

– Возможно, сегодня ночью там что-то изменилось. Наше имя пострадало, а они вернули себе лунный диск. Чего доброго, они сейчас смеются над Тормено, вместо того чтобы бояться нас.

– Никто не смеется над Тормено! – гневно ответил отец. – Ни со времен Арборы, ни до нее тоже. Кроме того, лунный диск не утрачен. Мы уже все обсудили с капитаном Лоренцо. Завтра в полдень на рыбном рынке колесуют обоих воров.

– Что? Но… – Джулиано выглядел ошарашенным.

Фабрицио тоже смотрел на отца большими глазами.

– Ты ведь сам сказал, что рыцари и городские стражи все еще ищут серебряный диск, – удивленно произнес Милан. – Как ты можешь быть уверен, что именно эти двое ограбили храм, и казнить их уже завтра?

– Я уверен, потому что эту историю услышат не только в Далии, но и по всему острову. Должность верховного священника и наша семья, несомненно, укрепятся в результате этого кощунственного поступка.

– Никто не поверит в твою историю, если ты не вернешь на алтарь серебряный диск, – возразил Милан.

– Я так и сделаю первым делом после восхода солнца. – Нандус указал на небо. – Я наконец-то получил предупреждение о наступлении эпохи тьмы. Еще три недели назад я заменил серебряный диск из Швертвальда на обычный, который можно найти в сотнях храмов. Завтра я снова поставлю драгоценный оригинал на алтарь.

– А откуда, в таком случае, возьмутся воры, которых должны казнить на рыбном рынке? – спросил Фабрицио.

– Перед рассветом городские стражи и рыцари возьмут приступом убежище контрабандистов, за которым Лоренцо следит уже довольно долго. Таким образом, стражи и рыцари смогут поделить славу, а я буду присутствовать при обыске, чтобы гарантировать, что мы найдем серебряный диск, а затем торжественно отнесем его обратно в октагон.

Милан растерянно посмотрел на отца:

– Но контрабандисты расскажут, как все было на самом деле…

– Нет. Лишь двое из них выживут, да и тем вырвут языки, прежде чем доставить их на рыбный рынок. – Лицо Нандуса не выражало никаких эмоций. На нем не было ни отвращения, связанного с коварным планом, ни триумфа относительно того, как эта проблема развернется в его пользу. – Вы все научились владеть мечом. Я ожидаю, что вы будете рядом со мной во время атаки.

– Конечно! – воскликнул Джулиано.

Фабрицио просто кивнул.

– Я в этом не буду участвовать. Мы исказим правду и убьем невинных людей, – возмутился Милан. – Отец, разве в твои обязанности верховного священника не входит защищать правду?

– Верховный священник создает правду. Другому я вас никогда не учил.

– Но правду невозможно создать! Она…

– Спроси любого из верующих, кто присутствовал в храме во время ограбления. – Его отец продолжал говорить вызывающим тоном. – Они расскажут тебе, что с потолка спустился Человек-ворон, чтобы сделать то, что он обычно делает в сказке, когда не похищает детей: он украл серебро. Возможно, это правда?

– Они не знают лучшего объяснения. Но мы… мы вполне преднамеренно искажаем то, что произошло. Это аморально…

– Не говори мне о морали! Мораль подобна ветреной девушке. Ты действительно считаешь, что представления о морали, в которые верит вся Далия, сотворены не мной?

Так происходило всегда, когда он спорил с отцом. Нандус обрушивался на него с доводами, опровергнуть которые было невозможно.

– Я не пойду с тобой. Я не хочу участвовать в убийстве невиновных.

– О невиновности и речи быть не может. Руки этих контрабандистов тоже запятнаны кровью. Если мы истребим эту шайку, то принесем городу двойную пользу. На свете станет парой преступников меньше, при этом завтра все смогут спокойно уснуть и больше не бояться Человека-ворона.

– А ты станешь героем. – Милан плюнул отцу под ноги.

– Трус! – зашипел на него Джулиано. – Тебе просто не хватает смелости поступить правильно.

– Правильно? Я здесь единственный, у кого хватает смелости не поступать неправильно!

– Лицемер! – продолжил атаковать его Джулиано. – Ты не имеешь представления о том, что такое хорошо или плохо. Тебе лишь бы поступить наперекор пожеланию отца!

– Спокойно! – потребовал Нандус. – Главное, что я научил вас нести ответственность за свои поступки. Мы оставим Милана дома. Возможно, позже он осознает свою ошибку.

– Какую еще ошибку? Убийство невиновных не может быть оправданным!

Отец долго смотрел на него.

– Вспомни своего деда Люцио. Он пожертвовал целым городом, полным невинных людей, и таким образом спас остальных жителей Цилии.

Сколько Милан себя помнил, ему часто приходилось слышать этот пример сомнительного мужества.

– Но в любой из портов острова мог зайти еще один корабль с больными чумой. Тогда все его старания оказались бы напрасными.

– Но других кораблей не оказалось, – спокойно ответил ему отец. – О правильности или неправильности действий судят потомки, так как только им известны последствия наших поступков.

– А что, если им приходится принимать решение на основании лжи, так как правда затерялась по пути в будущее?

– Как я тебе уже сказал, верховный священник создает правду. – Отец постепенно начал терять терпение. Махнув рукой, он позвал Джулиано и Фабрицио к лестнице, которая вела вниз в палаццо.

– Люди поймут, что это неправда, – продолжал протестовать Милан. – Обычного троса недостаточно, чтобы опровергнуть историю о Человеке-вороне. Они почувствуют твою ложь, отец!

– Я позаботился и об этом. – Нандус наконец-то ликующе улыбнулся. – Наша старательная Луиза весь вечер обшивала черную накидку окрашенными в черный цвет гусиными перьями. А капитан Лоренцо завтра тайком принесет маску ворона. Затем мы найдем оба предмета в убежище контрабандистов, чтобы выставить их на всеобщее обозрение во время казни воров. История о Человеке-вороне – это, конечно, хорошо, но представление, на котором присутствуют сотни кровожадных свидетелей, лучше, чем любая история.

Они оставили Милана одного на крыше.

Как только отец и братья скрылись из виду, Милан сразу же сел на корточки. Шов у него на боку болел, как будто его прижигали раскаленной кочергой. Милан чувствовал себя изможденным. Два года он работал над тем, чтобы разрушить имя своего отца, но Нандусу понадобилась всего одна ночь, чтобы превратить свое поражение в победу.

Как поступят теперь Раинульф и его госпожа? Прекратит ли городская стража поиски воров? И будет ли этого достаточно, чтобы рыжеволосая красавица, имени которой он все еще не знал, оказалась в безопасности?

Милан представил ее правильные черты лица и суровый взгляд зеленых глаз. Он еще ни разу не встречал женщин вроде нее. Она чем-то напоминала кошку. Милан задумчиво улыбнулся. Если продолжать это сравнение, то получалось, что он был мышкой. И не просто мышкой, а чертовски глупой мышкой, так как он никогда не перестал бы искать ее.

ДАЛИЯ, РЫБНЫЙ РЫНОК, ПОЛДЕНЬ, 18-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

С ужасным треском сломалось бедро бородатого вора, который лежал в трех шагах от Милана на спицах колеса. Смертная казнь проходила на деревянном помосте посреди рыбного рынка, где также находился позорный столб.

У Милана внутри все сжалось от ужаса, вызванного работой его отца. Нандус стоял сверху деревянной платформы, рядом с ним находились Фабрицио и Джулиано, а также комтур Франческо Фораци в полном снаряжении, над которым развевалось знамя рыцарей с изображением орла. Слева от него стоял капитан городской стражи Лоренцо Долендо, весь в поту, тоже в полном снаряжении и в развевающейся красной накидке.

На столе сверху платформы в лучах солнца сиял серебряный диск. Рядом лежали обшитая черными перьями черная накидка и зачерненные сажей тросы, которые использовал Милан.

Дубинка палача снова со свистом опустилась на тело обнаженного вора, который уже давно потерял сознание. В этот раз она раздробила большую и малую берцовые кости. Толпа воодушевленно заорала. Сотни людей собрались на рыбном рынке. Зеваки теснились даже в боковых переулках. Из каждого окна вокруг площади выглядывали лица. На плоских крышах под солнечными тентами сидели торговцы со своими семьями. Они заплатили большие деньги за лучшие места и теперь наслаждались зрелищем и едой.

Милан не собирался приходить, но Нандус прислал двух стражей, которые притащили его на площадь и позаботились о том, чтобы он занял хорошее место непосредственно перед помостом для казни.

Палач отложил железную дубинку в сторону, схватил раздробленную ногу и натянул ее между спицами колеса, на котором лежал несчастный вор.

Когда все было готово, он подсунул под нос осужденному флакончик, как уже делал дважды до этого.

С криками вор очнулся, выйдя из милостивого обморока. В его серых глазах был виден ужас, граничащий с безумием. Его сломанные конечности странным образом дергались, и лишь правая нога оставалась пока невредимой.

– Сдохни, осквернитель храма! – заорал краснощекий мужчина в простой льняной рубашке рабочего, который протиснулся в передний ряд и стал сбоку от Милана.

– Сдохни! – завизжали еще с десяток людей.

Чайки кричали у них над головами. Плотной стайкой они кружили над площадью, где им обычно скармливали рыбные отходы. В воздухе парили около шестидесяти птиц, и к ним постоянно присоединялись новые, как будто догадываясь, что скоро их ждет особое угощение.

Лежать там должен был он, с отчаянием подумал Милан. Независимо от того, что эти двое сделали, они не заслуживали подобной смерти. Никто не заслуживал.

– Это был я! – громко произнес Милан и попытался вырваться из хватки стражей, чтобы забраться на помост. – Это был я!

Его крик утонул в ликовании толпы, когда палач снова поднял свою железную дубинку.

– Ты туда не пойдешь! – закричал ему на ухо один из стражей. – Ты не заслужил почетное место рядом с отцом, трус. Даже не был с нами, когда мы штурмовали убежище убийц и осквернителей храмов.

– Это был я…

Милан снова попытался прорваться вперед и получил удар локтем в бок.

– Закрой рот, мальчишка!

Удар пришелся по еще не зажившей ране. Милан закашлялся и больше не смог произнести ни слова.

– Изнеженный сынок священника, – зашипел на него страж, который не понимал, как Милан мог свалиться с ног от одного удара по ребрам, как будто в него вонзилось лезвие меча.

На помосте сквозь спицы колеса протянули уже и вторую ногу вора. Оба колеса, на которых лежали осужденные, были установлены на колышках, возвышавшихся над окровавленными досками помоста на высоту ладони.

Палач топнул ногой. Это был сигнал для помощников, стоявших под платформой. Колышки, на которых были установлены колеса, доходили до мостовой. Теперь их начали толкать вверх, и искалеченные воры поднялись к небу.

Небу, кишащему белыми крыльями.

Чтобы закрепить колышки, в отверстия на их нижнем конце протолкнули железные прутья.

Чайки с пронзительными криками набросились на принесенных им в жертву мужчин, которым вырвали языки, так что они больше не могли прокричать толпе, какая несправедливость их постигла.

Милан увидел, как одна из чаек улетела с глазом в клюве.

– Но они ни при чем…

Из-за жгучей боли в боку он мог говорить только шепотом. Милан заставил себя взглянуть вверх. Это была единственная честь, которую он мог оказать мужчинам, умирающим вместо него.

Лишь когда крики воров окончательно затихли, толпа начала расходиться с рынка. Многие скрылись от полуденной жары. Часть последовала за Нандусом в праздничной процессии, устроенной в честь возвращения серебряного диска в октагон.

Стражи, которые удерживали Милана, тоже решили уйти и оставили его на площади. Юноша стоял на коленях и безмолвно молил Господа о прощении.

Милан понимал, что никто не поверил бы, даже если бы он признался, что именно он украл лунный диск. Его попросту посчитали бы сумасшедшим и держали бы взаперти до тех пор, пока отец не отдаст его в Красный монастырь. Однако он мог отказать отцу в этом последнем триумфе. Милан должен был сбежать из города, а еще лучше – покинуть Цилию. На острове ему удалось бы ускользнуть от всесильного отца лишь при условии, что он отважился бы отправиться в Швертвальд. Но в этом случае он склонялся к тому, чтобы поверить словам Нандуса. Если бы в лесу узнали, кто он такой, его бы вздернули на первом же дубе.

Стиснув зубы, Милан встал на ноги. Его бок снова пронзила жгучая боль. Он почувствовал, как натянулся шов, будто готов был порваться. Слезы выступили у него на глазах.

– Они это заслужили, – сказала старушка, которая взяла его за руку и нежно ее погладила. – Не будь таким мягкосердечным. Женщины любят, когда парни вроде тебя ведут себя мужественно. Забудь об этих несчастных и лучше подумай о своей возлюбленной. – Она улыбнулась и показала свою розовую беззубую челюсть.

– Моей возлюбленной… – пробормотал он. Должно быть, она ошибалась.

Старуха прищурилась:

– Ты ведь Милан, друг воронов, или нет?

Друг воронов? Что за…

– Кто послал тебя?

– Рыжая красавица. – Она показала на переулок, который вел вниз к местам стоянки рыбацких лодок, но там уже никого не было. – Гм, она ушла. – Старуха скорчила гримасу. – Но она та еще штучка, я тебе скажу. Не понимаю, что она может хотеть от такого плаксивого парня, как ты. – Она ухмыльнулась и протянула ему записку. – Надеюсь, ты умеешь читать, в противном случае ты ее больше не увидишь.

Милан вырвал из ее руки мятый лист бумаги, на котором неразборчивым почерком было написано одно-единственное предложение:

ДАЛИЯ, БАШНЯ КОНОШЕНТИ, СУМЕРКИ, 18-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

С заходом солнца с моря подул легкий ветерок. В это же время отлив достиг самой низкой точки. В воздухе стоял запах водорослей, свежей древесины и смолы, которую варили на верфи.

Милан с трудом смог сбежать из палаццо Тормено. Нандус, Фабрицио и Джулиано были на заседании совета, собравшегося в их честь, но слуге Пьетро они приказали не спускать с Милана глаз. Лишь спустя какое-то время ему удалось улизнуть от старика.

Теперь он прятался в тени одного из домов.

Башня Коношенти находилась неподалеку, на перекрестке двух небольших улочек. Как и другие крепостные башни внутри городских стен, она принадлежала семье торговцев, которые воздвигли этот бастион, чтобы охранять свои драгоценные товары от нападений конкурирующих торговых домов. Башня возвышалась всего на двадцать шагов и поэтому считалась небольшой по сравнению с другими подобными сооружениями. Под самыми зубцами на массивной деревянной балке лениво покачивался на ветру подъемник. Во многих местах белая штукатурка осыпалась с тяжелой серой кладки, поэтому башня выглядела так, будто заболела оспой. Узкие амбразуры подозрительно смотрели во все стороны. Над массивной дверью, обитой широкими железными полосами, возвышался выступ для обливания врагов горячим варом.

Чуть выше по улице, возле фонтана, чья струя лилась из широко раскрытого рта статуи в виде бородатого мужчины, стояла группа женщин в темной одежде. Они болтали, шутя и рассказывая друг другу веселые истории. Их смех разбивался о разваливающиеся дома, выстроившиеся вдоль узкого переулка. Толпа кричащих детей преследовала трехногого пса, который на удивление быстро убегал от них по грязной брусчатке.

Как только дети пробежали мимо, из удлиняющейся тени к перекрестку вышла странная фигура. Женщина в конической шляпе и газовой вуали до пола, которые носили в некоторых провинциях ханства, осмотрелась по сторонам.

Это явно не рыжеволосая воровка, подумал Милан. Незнакомка была слишком низкого роста.

Деревянные башмаки застучали по мостовой, и покрытая вуалью женщина подошла к Милану. Оказалось, он не так хорошо был скрыт от посторонних взглядов, как ему казалось.

– Милан Тормено. – Это был не вопрос. Ее голос звучал так, словно они давно были знакомы. Она произнесла его имя с едва заметным акцентом.

– Разве мы уже когда-то встречались?

– Мне представили тебя как молодого человека с волнистыми волосами цвета ночи, у которого на лице отражаются отвага и невинность одновременно, что встречается очень редко. Мы с тобой еще никогда не виделись, сын священника, тем не менее я уверена, что ты именно тот, кого я ищу. – Певучая дикция женщины указывала на происхождение из южных провинций ханства. При этом она отлично владела его родным языком. – Пошли со мной, здесь не место для того, чтобы поближе друг с другом познакомиться.

– Я… – Милан не знал, как дипломатично выразиться. – Извини, – смущенно пробормотал он, – но я жду другую даму.

Из-под вуали послышался тихий смех.

– Даму, цвет волос которой напоминает утреннюю зарю?

Он почувствовал себя полным болваном.

– Почему она не пришла?

– Мы привлекаем к себе внимание, юный Тормено. – Она наклонила коническую шляпу в сторону фонтана, где женщины прекратили разговаривать и с любопытством поглядывали на них. – Люди вроде тебя, чье лицо всем знакомо, должны избегать этого. Поэтому следуй за мной и узнай, зачем меня послали, или упусти такую возможность.

Милан сразу же последовал за девушкой, хоть и был разочарован, что за ним пришла не сама воровка.

Таинственная незнакомка повела его обходными путями через квартал красильщиков и наконец остановилась перед красной дверью, украшенной блестящей латунированной фурнитурой. Узкая рука высунулась из-под вуали. Женщина постучала три раза, и через мгновение дверь распахнулась, словно их уже кто-то поджидал.

Жестом она предложила Милану войти внутрь первым. Он очутился в комнате, которая была в два раза меньше обеденного зала в палаццо Тормено, но при этом в ней было в два раза больше столов, на которых громоздились рулоны шелковой ткани всех цветов радуги.

Худой мужчина неопределенного возраста поклонился Милану и показал рукой на товар.

– Светлейший сын небес, здесь вы найдете любые товары из шелка, какие только создали человеческие руки.

– Можешь не стараться, Канг, это мой гость, и я боюсь, что объем его кошелька соответствует объему его живота.

Торговец шелком пробормотал что-то на своем языке и еще раз поклонился, при этом на его плечо упала длинная тонкая косичка. В свете нескольких свечей его волосы блестели, как будто были смазаны маслом.

– Иди за мной.

Незнакомка в вуали сняла свою шляпу. Перед Миланом стояла стройная женщина в белоснежной накидке из прозрачного шелка, а на платье у нее были нашиты серо-черные цветы лотоса. Кайма абрикосового цвета была пришита к краям накидки. Черные волосы незнакомки были собраны кверху при помощи нефритовых гребней. Небольшой кристалл сиял у нее на лбу над переносицей.

Не дожидаясь ответа, она взяла его за руку и повела между столами к двери, которая открывалась в небольшой дворик. Белая галька скрипела у них под ногами. Внутри альпинария возвышался один-единственный куст с пурпурными цветками. Музыкальная подвеска тихо исполняла свою таинственную мелодию под широко выступающей крышей.

Милан последовал за женщиной вверх по лестнице с красным лаковым покрытием и подошел к диковинной двери, которая отодвигалась в сторону, вместо того чтобы распахиваться вперед или назад.

– Это мои покои, Милан. Пожалуйста, окажи мне честь и стань моим гостем.

Посреди комнаты находилась бамбуковая циновка, покрытая тонкими белыми простынями. Всю стену напротив двери занимал низкий сундук. На покрытой черным лаком древесине лежали кристаллы всевозможных цветов. Небольшие скульптуры сказочных персонажей, известных в ханстве, стояли между масляными лампами и наполненными песком медными сосудами, из которых торчали почти догоревшие ароматические палочки. В воздухе витал тяжелый запах сандалового дерева, смешанный со свежим запахом лимона.

Милан с любопытством вошел внутрь.

Незнакомка последовала за ним, сняла свои деревянные башмаки и взглянула на него своими миндалевидными глазами с черной подводкой.

– Не мог бы ты снять свои сапоги?

Он замешкался, так как знал, что под сапогами скрывались дырявые носки, которые он не менял уже несколько дней, но затем все же снял обувь.

Незнакомка жестом указала на место перед дверью, и Милану это не понравилось. Сапоги были изготовлены под заказ специально для него. У Милана никогда не было лучшей обуви. Почти до колена, из черной кожи со светло-коричневыми отворотами, на передней стороне которых сапожник выдавил изображение меча. И теперь ему приходилось оставлять их снаружи…

– Не переживай, добрый господин Канг никого не пустит во внутренний дворик. Твои сапоги в безопасности, – сказала прекрасная хозяйка, словно прочитав его мысли, и, прежде чем он успел выставить сапоги за дверь, взяла их у него из рук, вышла из комнаты и что-то прокричала.

Вернувшись, она задвинула за собой дверь.

– Пожалуйста, присаживайся.

Он уселся, скрестив ноги, перед циновкой, от которой исходил странный запах. Милан не мог распознать этот тяжелый, чувственный аромат.

– Тебя удивило мое приглашение, Милан. Наша общая знакомая попросила меня позаботиться о тебе. – Она обворожительно улыбнулась. – Боюсь, несмотря на все ее преимущества, она не обладает романтической натурой, поэтому попросила меня кое-чему научить тебя.

Милан даже отдаленно не понял, что имела в виду незнакомка.

На мгновение между ними воцарилось напряженное молчание.

– Представиться по имени – это хорошая возможность начать разговор с дамой.

– Но вы же знаете меня.

Она улыбнулась:

– Начнем сначала.

Ему это показалось абсурдным, но он решил не спорить.

– Меня зовут Милан. Милан Тормено.

Она медленно наклонила голову:

– Меня зовут Нок. Я рада нашей встрече.

– Я тоже рад… – Он смущенно прокашлялся. Это снова произошло. В обществе красивых женщин у него временами отнимало дар речи.

– Я помогу тебе избавиться от стеснительности. – Нок продолжала улыбаться, словно улыбка была высечена у нее на лице. Она поднялась, стала сзади Милана и положила руки ему на плечи. – Начнем с того, что ты снимешь свою одежду.

– Что? – Он хотел вскочить и с удивлением почувствовал, насколько сильной была эта грациозная женщина. Мягко, но настойчиво она прижала его к полу.

– Дама, которую мы оба ценим, попросила меня в течение нескольких ночей научить тебя тому, как можно доставлять удовольствие женщинам.

Милан не был уверен до конца, правильно ли он понял ее слова.

– Доставлять удовольствие? – Осознав, что он просто повторил то, что она сказала, Милан прикусил губу.

– У этого умения столько же граней, как у прекрасного отшлифованного бриллианта. Чем более завершенная шлифовка, тем сильнее сияет камень, когда в нем преломляется свет.

Ее ладони по-прежнему лежали у него на плечах. Он ощущал ее тепло. Затем Нок наклонилась вперед, и Милан почувствовал ее дыхание у себя на затылке. Запах ее духов пьянил его. Незнакомое тепло начало пульсировать в нем, и он закрыл глаза.

– А… Чему именно ты научишь меня?

– Мы начнем с простейших форм вежливости. Красноречивой, богатой намеками речи, которой можно порадовать свою собеседницу и создать подходящее настроение для того, что может произойти дальше. Но сначала кое-что другое. – Ее пальцы переместились с его плеч на грудь и развязали его рубашку. – Еще до красивой речи впечатление производит твой внешний вид. Первое впечатление зависит от того, как ты одеваешься, зачесываешь волосы… – Ее ладони проникли под раскрытую рубашку и погладили его грудь. – А также от того, как ты пахнешь. Чувственный животный запах может быть опьяняющим, но между опьянением и отвращением есть тонкая грань.

Он сглотнул:

– Ты хочешь сказать, что от меня воняет?

– Настолько прямо я обычно не выражаюсь. Скажем так, после моего опыта общения с жителями империи я могу утверждать, что у моего народа более строгие представления о чистоте, чем принято у вас. Поэтому когда мы говорим о вас, то не только вспоминаем о ваших длинных носах, но и называем вас вонючками.

– Вонючками?

– Если бы ты сейчас понюхал свои ноги, то согласился бы с тем, что это прозвище вполне заслуженное.

От стыда Милану захотелось провалиться сквозь землю.

Пальцы Нок стали ласкать его соски.

– Не печалься. Чтобы преодолеть свои недостатки, сначала нужно узнать о них.

Теперь она говорила почти как его отец, подумал Милан. Но, вместо того чтобы что-то сказать, он лишь вздохнул. От того, как она к нему дотрагивалась, у него учащенно забилось сердце. Приятная дрожь пробежала по телу.

Дверь отодвинулась, и две юные девушки занесли внутрь деревянный ушат, поставили его на пол и без единого слова покинули комнату.

Нок бросила на пол его рубашку и схватилась за застежку на ремне.

Он положил свои руки поверх ее.

– Я уже не маленький мальчик. Последней женщиной, которая меня раздевала, была моя мать, да и то много лет назад.

Женщина присела на корточки сзади него.

– Я обещаю тебе, что сейчас все будет совершенно по-другому.

Дверь снова отодвинулась. Одна из девушек с коромыслом на плечах занесла два ведра.

Нок расстегнула его ремень, как будто в комнате больше никого не было.

– Как тебе не стыдно? – возмущенно спросил Милан.

Служанка с миндалевидными глазами бегло взглянула на него и улыбнулась, затем налила воды в ушат. Нок ответила ему:

– А кого стыдиться? Насколько я вижу, ты уже вырос. Приятное зрелище для служанки. Зачем же стыдиться? – Она нежно погладила голую спину Милана, тихонько поднялась и стала перед ним. – Ты подаришь мне ночь удовольствий. – Она сбросила верхнее платье из прозрачного шелка, затем развязала широкую шелковую ленту на талии. – Знал ли ты, Милан, что мы даем нашим платьям имена? Например, это называется «платье любящих глаз».

Когда она сбросила платье, служанка занесла еще два ведра с водой.

Внезапно у Милана пересохло во рту. Еще ни одна женщина не стояла перед ним обнаженной. Он осознавал, что уставился на Нок, но тем не менее был не в состоянии оторвать взгляд от небольшой округлой груди и бритого лобка.

– Встань.

Он повиновался ей, словно в трансе, и она сняла с него брюки и носки.

– У тебя красивый член.

Милан осознавал, что служанка тоже смотрела на него.

– В моей стране дар чувственного наслаждения считается одним из семи великих искусств, наравне с поэзией или живописью.

Он был рад отвлечься от собственной наготы.

– Искусством? Но ведь каждый крестьянин этим занимается. Каждый…

Она тихо засмеялась:

– Когда утренняя заря известит нас о наступлении нового дня, ты изменишь свое мнение. Каждый может попытаться нарисовать птицу, но только мастера способны создавать шедевры. То же самое и с чувственным наслаждением. Я научу тебя сорока девяти способам радости, которые затрагивают все наши чувства.

– Но ведь для этого нужно быть влюбленным, – перебил ее Милан. Он внезапно почувствовал себя нехорошо. Это противоречило всем его представлениям о том, как должна была проходить встреча между мужчиной и женщиной.

– Любовь, несомненно, облагораживает этот дар, однако не является обязательным условием. – Женщина взяла Милана за подбородок и мягко подняла его голову. – Если мы не можем непринужденно наслаждаться неизвестным, то во многом себе отказываем.

Снова явилась служанка. На этот раз у нее на коромысле было два дымящихся медных котелка.

Милан взглянул в почти черные глаза Нок. Это была правда, которую нельзя было поставить под сомнение. Он кивнул.

Горячая вода с шумом полилась в кадку.

Нок взяла его за руку:

– Милан, я помою тебя и сделаю массаж с теплым маслом, а затем ты окажешь мне первую услугу.

Милан стал в кадку и закашлял. На мгновение вода показалась ему невыносимо горячей, но тем не менее она благотворно воздействовала на него. Он медленно присел на корточки, закрыл глаза и позволил Нок вымыть губкой каждый сантиметр его тела. Женщина напевала незнакомую мелодию, звучание которой вызвало у него в голове образ цветущего вишневого сада, укрытого туманом.

– На моей родине люди верят, что каждый акт наслаждения увеличивает красоту мира.

Он откинулся назад, готовый пойти с ней по этому новому пути.

– Сделаем же мир прекраснее, – прошептал он в предвкушении неизвестного и отрешился от всего, чтобы получить наслаждение.

ДАЛИЯ, ПЕРЕУЛОК КРАСИЛЬЩИКОВ, РАССВЕТ, 19-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Так вот каково было чувствовать себя упоенным счастьем! Милан оперся о стену дома, забрызганную грязью. Он почувствовал притупленную ноющую боль в зашитой ране и вспомнил, как Нок предупредила его, что горячая вода и свежие швы – не самое лучшее сочетание, а потому разрешила ему лишь короткую ванну.

Милан закрыл глаза и воскресил в голове картины прошедшей ночи. Ничто из того, что он прочитал за свою жизнь, даже приблизительно не подготовило его к тому, что он испытал. И это было лишь самое начало, если верить ее словам. Нок была настоящим мастером чувственности. Милан мечтательно улыбнулся. Нок сказала, что примет его и в следующие шесть ночей, чтобы научить его необъятным мистериям телесного удовольствия. Вся его жизнь была сплошной учебой, однако еще никогда Милан не ждал с таким нетерпением следующего урока.

Но как он мог уходить из дома семь ночей подряд, чтобы его отец ничего не заметил?

Милан оттолкнулся от стены. Ему казалось, что кости в его ногах исчезли. Он чувствовал себя окрыленным и полным счастья, и это ощущение было для него совершенно новым.

Продолжая размышлять, Милан направился на рыбный рынок и отыскал место, где рыжеволосая София готовила свои супы. Каждый в городе знал ее, будь то член городского совета или нищий. Яйца черепахи, кальмары, раки, пряности из ханства и трáвы из Швертвальда – это были лишь некоторые ингредиенты, которые она использовала. Поговаривали, что иногда в супах Софии можно было обнаружить мясо собаки или змеи, но каким бы ни был один из ее бесчисленных рецептов, все, что она готовила, было объедением.

Милан протиснулся между рыбаками, которые несли в корзинах свой ночной улов. Слуги старались раздобыть лучшую рыбу для своих серебряных князей. Они контролировали весь процесс обработки рыбы, от покупки и засолки до укладывания в большие бочки, которые затем отправляли морем по всей империи. В бочках сельдь и тунец могли храниться больше двух лет. Прежде чем Далия переняла торговлю шелком у сгоревшей дотла Арборы, источником богатства для города служили рыба и мрамор из лежащих неподалеку каменоломен. За сокровища моря, которые торговцы привозили на своих коггах в самые важные порты империи, им платили серебром, и теперь во всей империи их называли исключительно серебряными князьями.

Милан взглянул на деревянный помост, над которым все еще возвышались колеса с телами обоих контрабандистов. Чайки разодрали трупы в клочья, и даже сейчас несколько больших белых птиц стояли на помосте и отрывали куски плоти от останков преступников.

– Ну и что привело тебя сюда в такую рань? – радостно приветствовала его София. Поверх тонкого льняного платья она надела засаленный кожаный фартук. На плечах у нее лежал обтрепанный шерстяной платок, защищающий ее от прохладного бриза, который на рассвете дул с моря.

– Хочу чего-то посытнее, – лаконично ответил Милан. Он не был уверен, знала ли София, кто он такой. Он пару раз ел здесь с братьями в обеденное время. Его отец предпочитал не есть пищу, приготовленную на улицах и площадях.

– Чего-то посытнее, – с улыбкой повторила она, стараясь сымитировать его голос.

Кожа Софии загорела от бесконечного пребывания на рынке, морщинки вокруг глаз почернели, словно в них запутался дым костра и оставил после себя следы сажи. При этом ее темно-синие глаза жизнерадостно светились, несмотря на то, что в рыжих волосах уже были видны широкие седые пряди.

– Судя по твоему виду, я бы порекомендовала уху. Она солененькая… Отлично помогает после ночной пьянки или же когда расцветает юная любовь.

Милан почувствовал, как к его щекам прилила кровь. Он вытащил медную монетку и взял в руки деревянную плошку, наполненную до краев супом. София ухмыльнулась, как будто точно знала, чем он занимался ночью.

Он вручил ей мелкую стертую монету и отошел чуть назад, чтобы усесться на перевернутой корзине и насладиться ухой. Как обычно, суп был просто великолепный. В нем плавали белые кусочки рыбы, а заморские пряности еще сильнее разжигали аппетит. Он закрыл глаза и снова подумал о прошедшей ночи.

– А ты вчера его тоже видела?

Милан попытался игнорировать хриплый женский голос, который совсем не подходил к его грезам.

– Да. Для своего возраста он очень хорошо выглядит. Такой смелый. Не то что все эти толстопузые священники, которые только и умеют, что читать проповеди. Он решительный! Наглые воры на это явно не рассчитывали.

Милан повернул голову. Слева от него примостились две женщины с удрученными лицами, на которых было написано, что их мечты не сбылись. Они, как и Милан, сидели на корзинах для рыбы и сплетничали. Женщины не тратили время на ложки; они хлебали суп и пальцами заталкивали себе в рот крупные куски рыбы.

– Только вчера украли, а сегодня уже их пожирают чайки… – захихикала более худая подруга. – Вот это называется быстро!

Милан раздраженно подумал о том, что его отец сказал о правде. Нандусу явно удалось вбить в головы людей свою правду.

Он молча ел уху и подслушивал разговор двух женщин. Чем больше они расхваливали его безупречного, неприступного отца, тем меньше Милану хотелось есть.

Создавать правду… Он тоже это мог!

– Извините, что вмешиваюсь в разговор…

Женщины посмотрели на него. Более полная из них, та, что с хриплым голосом, вытащила из плошки щупальце каракатицы и запихнула его пальцами себе в рот.

– Что? – спросила она с полным ртом.

– Все, что вчера произошло, – это большой обман.

– С чего ты взял? – язвительно спросила худая женщина. – Тебе подсказал твой большой жизненный опыт? Да у тебя еще молоко на губах не обсохло.

– Степень сухости моих губ никак не связана с моими словами, – дерзко ответил он и обаятельно улыбнулся. – Вам не кажется, что воров нашли слишком быстро?

Толстушка улыбнулась ему в ответ, но ее подруга посмотрела на него так, будто обнаружила у себя в супе кусок тухлой рыбы.

– Пустая болтовня… Отец Небесный вел верховного священника, поэтому ему удалось быстро отыскать нечестивцев.

– Если сам Бог охраняет верховного священника, то как вообще могли украсть из октагона серебряный диск?

– Ну, это… – Худая женщина бросила на Милана ядовитый взгляд.

– Он вовсе не герой, каким вы его считаете. Я своими глазами видел, кто украл серебряный диск. Это был Человек-ворон… Он действительно существует!

– Да, конечно! – Худая женщина отставила плошку в сторону и подняла указательный палец, словно меч, на который она хотела насадить Милана. – И морская ведьма тоже существует, и туманный волк Белой королевы, и ее маленькие помощники… Иди отсюда! И пускай нянька расскажет тебе еще несколько сказок. Мы слишком старые для этого, паренек.

– Спросите сами у тех, кто был в октагоне, видели ли они вора на тросе или же настоящего Человека-ворона, – произнес он уверенно и энергично, как учили его на бесчисленных занятиях по риторике.

Довольный, Милан увидел первые признаки сомнения на лице оппонентки. Толстушка, похоже, уже поверила ему.

– Ты был там? – взволнованно спросила она.

Милан кивнул:

– Я все видел. Человек-ворон спустился из-под темного купола, забрал серебряный диск и проклял верховного священника. Нандус Тормено атаковал его, возможно, даже ранил, так как на мраморном полу октагона была кровь, но не смог остановить его.

– Не знаю, – упорствовала худая женщина. – Наш верховный священник – настоящий герой!

То, что его отец был кумиром вдов и страждущих, не было открытием для Милана. Каждый день толпы таких людей приходили на его мессы. Однако Милан редко пытался разговаривать с этими трепетными душами. Одна лишь мысль о том, что кто-то мог считать Нандуса святым, казалась ему нелепой.

– А кто же эти двое? – Указательный палец упрямой женщины показал на останки колесованных контрабандистов.

– Я видел, как вечером после кражи верховный священник что-то долго обсуждал с комтуром рыцарского ордена и капитаном городской стражи на Пьяцца Синтия. Что бы вы сделали на его месте? – Теперь Милан тоже поднял свой указательный палец и постучал им по небольшой груди худой женщины. – В его обязанности входит защищать Цилию от подобных созданий тьмы. Но тут одно из них появляется прямо в его храме и похищает священный лунный диск у него под носом. Он потерял лицо и мог стать посмешищем для всего острова. Только подумайте об этом… Что они нам показали? Накидку с перьями. Пару зачерненных тросов…

– И украденный серебряный диск! – вмешалась толстушка.

– Серебряный диск стоит на алтаре каждого храма, – спокойно ответил Милан. – Нандус Тормено мог просто временно одолжить один из дисков. По званию он находится выше всех остальных священников Цилии. Кто смог бы отказать ему в этой просьбе?

– И для чего это все? – спросила худая женщина.

– Чтобы сохранить лицо и вернуть горожанам чувство безопасности. – Широким жестом Милан указал на узкий переулок, в котором все еще таилась ночная тьма. – Вы ведь знаете историю о Человеке-вороне. Тьма служит для него воротами. Он может находиться в любом месте, куда не попадает свет. Там он ворует серебро и подкарауливает детей.

Обе женщины испуганно посмотрели на переулок, который выходил к рыбному рынку, что был в десяти шагах от них.

– Человек-ворон может и сейчас за нами наблюдать. Надеюсь, у вас нет серебра и детей, которые без присмотра остались в темном доме. Вы же знаете, что Человек-ворон пришел из Арборы и поклялся вечно мстить всем Тормено за то, что Люцио Тормено сжег его город. Теперь он вернулся и будет мстить не только верховному священнику, но и городу, унаследовавшему богатство Арборы. Он будет красть наше серебро и похищать наших детей. Верховный священник был всего лишь его первой жертвой. Следующими пострадают торговцы шелком или те, кто имеет с ними дело. Слуги, кладовщики, капитаны кораблей…

– Это всего лишь сказки, – тихо возразила худая женщина, но по ее голосу Милан понял, что ему удалось посеять в ней семена сомнения.

– Мне пора возвращаться! – сказала ее подруга и торопливо встала. – Меня ждет муж. – Плошка с супом, которую она отставила, была опустошена только наполовину.

Милан улыбнулся. Да, он тоже умел создавать правду.

ДАЛИЯ, РЫБНЫЙ РЫНОК, РАССВЕТ, 19-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

– Что он с ними обсуждал? – поинтересовалась Фелиция.

– Нам пора отсюда убираться, – заметил Раинульф, вместо того чтобы ответить на ее вопрос. – На рыбном рынке уже слишком много посетителей. Мы привлечем к себе внимание.

Фелиция презрительно фыркнула:

– И кто из них смотрит наверх? Они все слишком погружены в свою мелочную жизнь.

Герцогиня Швертвальда привстала и надвинула капюшон своей белой накидки пониже на лицо. Побеленная крыша, на которой они затаились, находилась больше чем в десяти шагах от мостовой. Даже если бы кто-то взглянул вверх, то увидел бы лишь смутные очертания за высоким парапетом.

– Зачем мы вообще следуем за мальчишкой?

– Потому что он – Тормено и когда-то станет могущественным. Сейчас же я могу оказать на него влияние. Это изменит будущее.

«Кроме того, он выглядит очень даже неплохо», – подумала Фелиция про себя. В нем было что-то лихое, что совсем не подходило для будущего священника. Но, по всей вероятности, он был сделан из того же теста, что и верховный священник. Украсть серебряный диск из октагона на глазах у отца смог бы не каждый.

– А к Нок ты его отправила по той же причине?

Фелиция повернулась к Раинульфу. Он что, ревновал? Неужели он на что-то надеялся после того, как она пару раз с ним переспала? Ему не хватало хороших манер. Время от времени это могло даже казаться привлекательным… Но в конечном счете он был обычным лесоводом.

– Я хочу, чтобы Нок открыла Милану глаза на мир, который от него скрыл отец. Это сделает его еще более мятежным, и мы с легкостью сможем переманить его на свою сторону. – Она подумала о том, как юноша прикрыл свою наготу, когда осознал, что лежит перед ней обнаженным. После того как Нок закончит с ним, он больше не сделает этого. – Да и его невинность просто очаровательна…

– И поэтому ты так хочешь, чтобы он ее лишился?

Фелиция недовольно посмотрела на стрелка. Но прежде чем он опустил взгляд, прошло несколько мгновений. Неужели этот мужлан тоже решил взбунтоваться?

– Существует вид невинности, которая кажется не очаровательной, а обременительной. Что мне делать в постели с мальчишкой, который еще ни разу не был с женщиной? Льстить, пока он неумело будет пытаться доставить мне удовольствие?

– Значит, Нок должна сделать из него раба похоти?

Она слегка наклонила голову и одарила Раинульфа той чувственной улыбкой, которая подтверждала, что он правильно понял ее намерения.

– Думаю, до конца недели он узнает способы доставить мне удовольствие, которые ты себе даже представить не можешь.

– До сих пор меня тебе было достаточно, – пробурчал Раинульф себе под нос.

– Последний раз мы были вместе три недели назад, если я не ошибаюсь. – Она отвернулась от него. – Но рано или поздно животная страсть теряет свою прелесть. Существуют более изящные виды наслаждения, чем мять простыни с любвеобильным медведем. – Едва только эти слова сорвались с ее губ, как она осознала, что зашла слишком далеко.

И без того узкие губы Раинульфа превратились в бескровную черточку на лице, уголки его рта вздрагивали. Он был суровым мужчиной, могучим, как дерево. Ничто не могло сбить его с ног – ни копье наемного солдата, служившего в одном из городов-государств Цилии, ни несправедливый приговор сюзерена. Он пережил голодную зиму и выдержал бастонаду[5] за незаконную охоту в герцогских лесах. Сто пятьдесят ударов по пяткам. Другие после такого наказания не смогли бы ходить еще несколько дней, но он собственными усилиями поднялся со стапеля и отправился к друзьям, которые схватили его под руки. Его мужество было основой его гордости. Теперь же в серых глазах Раинульфа были видны боязнь и печаль. Неужели он действительно возомнил себе, что между ними могло быть что-то большее, чем пара коротких ночей?

– Разве ты не хотел перерезать Милану глотку?

– Это было бы безопаснее. Вот увидишь, в конце концов он выдаст нас своему отцу.

Она тихо засмеялась:

– Нет уж, этого он точно никогда не сделает. Только не отцу. Для этого он слишком сильно его ненавидит. Когда Милан узнает, кто мы такие, он с радостью перебежит на нашу сторону.

– Кровь гуще воды, – проворчал Раинульф.

Он любил избитые народные мудрости. Фелиция же знала, что чувствовал Милан. Она и ее сестра Луцилла были единственными детьми герцога, который больше всего на свете хотел себе сына. Они пытались заменить ему сына. Фелиция провела рукой поверх левой ладони. С воспоминаниями вернулась боль…

– Мы должны забрать настоящий серебряный диск и уйти из города.

Фелиция задалась вопросом о том, что, возможно, Раинульф верил, что в этом случае все вернулось бы на круги своя. Они приятно провели вместе пару часов, но затем он стал повторяться…

– У нас есть и другие задачи. Сегодня вечером мы проникнем в контору семьи Манатесса.

– А как же серебряный диск? Октагон не заперт.

– Нандус не дурак. Серебряный диск подобен горшочку с медом, а мы – мухам, которые должны на него попасться. У нас еще есть время. Когда мы переманим Милана на свою сторону, перед нами, без всяких сомнений, откроются совершенно новые возможности.

– Милан, Милан, Милан. Ты хоть о чем-то другом можешь думать?

– Как я уже сказала, контора семьи Манатесса. Мы…

В башне, которая возвышалась на западном конце рыбного рынка, приоткрылось верхнее окно.

– Опять началось. – Она подала незаметный знак рукой, и Раинульф тоже взглянул на башню.

У стрелка было зрение как у сокола.

– У окна стоят двое, – тихо сказал он. – На крыше высокого дома в переулке красильщиков тоже появились двое, правда, они тщательнее пытаются замаскироваться. Ты права.

Фелиция кивнула. Преступление Человека-ворона принесло с собой неприятные последствия: чертов капитан стражи Лоренцо вновь расставил своих людей на башнях и высоких домах, чтобы наблюдать за городом.

Фелиция без спешки направилась к лестнице на задней стороне дома. Главное – не привлекать внимания! Она сняла белую накидку с плеч и намотала ее на руку. В кожаной куртке и высоких сапогах она казалась менее заметной.

Еще вчера во время казни Раинульф заметил, что на крышах города появились незнакомые лица. Игра в кошки-мышки с городской стражей перешла на новый уровень.

Герцогиня Швертвальда улыбнулась. До сих пор все было слишком просто. Но постепенно ее задача усложнялась, все более соответствуя ее талантам.

ДАЛИЯ, ПЬЯЦЦА СИНТИЯ, РАССВЕТ, 19-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Последний прыжок. Милан приземлился на плоской крыше палаццо и пригнулся. Его не покидало чувство, что за ним кто-то следил. Он торопливо направился к двери, за которой находилась лестничная клетка. Его отец как раз должен был читать первую мессу. Тем не менее Милан снял сапоги, взял их в руки и начал красться вниз по мраморной лестнице в своих дырявых носках.

Каменная поверхность была благодатью. Ничего не скрипело. Теперь, когда Милан почти добрался до своей комнаты, на него навалилась тяжелая усталость. В лучшем случае ему удалось бы поспать еще часок. Он осторожно отворил дверь в свою комнату. Сквозь щели в оконных ставнях внутрь падали золотые лучи восходящего солнца.

– Необычное время для возвращения домой.

От испуга Милан выронил сапоги из рук, и они с шумом упали на пол. С кровати поднялась тень. Отец!

– Откуда идешь, Милан?

– С рыбного рынка, – вызывающе ответил он. – Можешь понюхать мое дыхание, я как раз позавтракал.

– И что же заставило тебя так рано выйти из дому? – Отец пристально посмотрел на него.

Милан знал, что Нандус ожидал услышать неправду. Юноша уже привык к бесконечным лекциям о том, что люди врали, и о том, как можно распознать ложь. Значит, надо было удивить отца!

– А ты как думаешь? Я всю ночь провел в публичном доме и… – От звонкой оплеухи его голова отлетела в сторону.

– Не ври мне! Мы оба знаем, что у тебя недостаточно денег, чтобы позволить себе такое удовольствие.

– Может, мне Фабрицио подкинул?

Нандус нахмурил лоб.

– А может, я сходил в октагон и обчистил горшок, в котором собирают деньги для нищих. Вчера вечером после твоей мессы о возвращении серебряного диска он был полон. Удивительно, как ложь превращается в деньги… – Он отпрянул. В этот раз отец промахнулся.

– Чтобы пришел вовремя на занятие по фехтованию, – накинулся на него Нандус. – И обещаю тебе, там уж я точно выбью из тебя правду.

Милан прикусил губу. Было бы глупо восстанавливать отца против себя еще сильнее. Каждое слово могло оказаться последней каплей.

– И от своей наглой ухмылки ты тоже избавишься!

Нандус в гневе вышел из комнаты.

Милан устало присел на кровать.

После падения с крыши отец двигался не с такой легкостью, как раньше. Если бы Милану удалось разозлить Нандуса во время занятия и раздуть его пламенный темперамент, то позднее ему наверняка удалось бы победить отца в бою с мечами или хотя бы избежать заявленных побоев.

Не раздеваясь, Милан упал на кровать, закрыл глаза и снова представил Нок. Он ощутил запах ее духов, услышал ее мелодичную речь и почувствовал тепло ее нежной кожи под своим языком… Застонав, он полностью отдался воспоминаниям о самой прекрасной ночи в его жизни.

ДАЛИЯ, ОКТАГОН, ВЕЧЕР, 19-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

– Отец наш небесный наблюдает за всеми нами и смотрит с благоволением на тех, кто живет согласно его заповедям. – Нандус закончил свою мессу предостережением и обещанием верующим, которое он цитировал раньше бесчисленное количество раз.

Сегодня в октагоне было еще больше посетителей, чем в предыдущий вечер. Если все так пойдет и дальше, то он сможет добиться такого же успеха, как и его сын Фабрицио, с горечью подумал Нандус. Он часто упрекал Фабрицио в том, что тот создавал иллюзию из красивых слов, но при этом его мессам не хватало духовной глубины. Но успех его сына был оправданным. Далия была прекрасным белым городом у моря, который унаследовал торговлю шелком у сгоревшей дотла Арборы, равно как и торговлю магическими шарами, которые утоляли страдания больных, но при этом лишали жизни здоровых людей, которые попадали под их влияние. Городом, чей мрамор пользовался спросом во всей империи. Местом, в котором насчитывалось больше деятелей искусства, чем где бы то ни было. Но при этом Далии не хватало глубины и постоянства – двух добродетелей, неотделимых от нравственного образа жизни.

Нандус, который стоял, опустив голову, перед алтарем, с раздражением заметил тихое бормотание, нарушавшее тишину октагона. Обычно шум быстро стихал после того, как верующие в спешке покидали купольный зал, чтобы забыть все, что он проповедовал, и отдаться жизненным соблазнам.

Он поднял взгляд. Почти треть посетителей осталась на месте. Это были преимущественно женщины среднего возраста, которые приблизились к алтарю и стояли небольшими группами. Нандусу это не понравилось. Вообще-то он собирался вернуться в палаццо, чтобы присматривать за Миланом. Такого, чтобы его сын всю ночь не был дома, раньше еще ни разу не случалось. Нандусу стоило внимательнее за ним следить, чтобы Милан не убежал из дома незадолго до приема в Красный монастырь. Младший сын должен был добиться большего, чем оба его старших брата, в этом Нандус был абсолютно уверен. Но в течение следующих недель ему надо было беречь его как зеницу ока. Мальчишка мог все испортить из-за своей бунтарской натуры. То, что сильнее всего выделяло Милана на фоне других, было одновременно самой большой опасностью для него.

– Мои добрые души, как я могу просветить вас? – обратился он к самой ближней группе. Он просто хотел как можно быстрее разделаться с ними.

Полная женщина с красными щеками, стоявшая в кругу своих подруг, возвысила голос.

– Человек-ворон не умер, – сказала она, – я его видела. Вы должны найти его и защитить наших детей!

– Я тоже его видела, – взволнованно произнесла высокая, стройная женщина. – В тени Лунных ворот. Он наблюдал за детьми, игравшими возле мраморного цеха.

В купольном зале воцарилась гробовая тишина. Все прислушивались к словам обеих женщин, а некоторые одобрительно кивали.

Как это могло произойти? После казни все истории о Человеке-вороне должны были стихнуть.

– То, что вы видели, это всего лишь тени, – произнес Нандус с силой убеждения, свойственной священникам. – Воры хотели посеять в ваших сердцах страх. Так не позволим же им добиться своего после смерти.

– Я знаю, что я видела! – не отступала от своего толстушка.

– Я тоже видела его на крыше. Вчера во время сумерек, – встряла маленькая девочка с мечтательным взглядом.

Нандус еле сдержался, чтобы не издать тяжелый вздох. Девочки вроде этой были хуже всего. Мечтательницы, которые вечно витали в облаках и постоянно спотыкались обо все, что встречалось на их пути. Он искренне надеялся, что ни один из его сыновей не приведет в дом такую невестку.

– Докладывайте мне о каждом подобном происшествии, а я буду выяснять подробности. Если окажется, что есть еще один вор, который маскируется под Человека-ворона, то я его найду и он тоже будет казнен на рыбном рынке.

ДАЛИЯ, ПЛОЩАДЬ ГЕРОЕВ, ПОСЛЕ ОБЕДА, 21-Й ДЕНЬ МЕСЯЦА УРОЖАЯ В ГОД ВТОРОГО ВОСХОЖДЕНИЯ САСМИРЫ НА ПРЕСТОЛ

Послеполуденная жара распространилась даже под аркадой, которая окаймляла Площадь Героев с ее великолепной конной статуей. Милан прищурился. Тупая боль пульсировала у него в голове. Больше всего ему хотелось просто закрыть глаза, хотя бы на пару мгновений, но он боялся, что заснет на ходу.

– Ну что, молодой господин, вы уже приняли решение? – Торговец пергаментом, старик с пятнистыми руками и лицом, которое напоминало смятый пергамент, с надеждой смотрел на него. – Это лучшие свитки, которые вы сможете найти во всем городе, молодой господин. Они изготовлены из шкуры ягнят, которым едва исполнилась неделя. Я собственноручно обработал кожу пемзой и мелом. Лучшего пергамента вы не найдете нигде, даже в архивах императрицы.

Десять штук свитков висели на веревке, натянутой поперек одной из арок прохода, и даже в тени они казались белоснежными.

Милан достал один из свитков с прищепок, которые его удерживали. С видом знатока он потер поверхность. Кожа действительно была невероятно гладкой. Он вышел из тени аркады в сияющий полуденный свет и внимательно осмотрел пергамент. Ни на одной из сторон не было видно едва заметных точек, остающихся от соскобленных волосков. Если бы животное жило дольше двух недель, то там, где росла шерсть, в коже остались бы тонкие отверстия. В ярких лучах солнца можно было увидеть легкий медовый оттенок. Это говорило о том, что пергамент был изготовлен из кожи ягненка.

Он снова потер пергамент между большим и указательным пальцем. Старик говорил правду, этот свиток действительно был первоклассным. Лишь из шкуры нерожденных ягнят можно было изготовить еще более качественный пергамент.

Старик подошел к Милану и правой рукой заслонил глаза от солнца.

– Кажется, молодой господин разбирается в пергаменте. Мне всегда в радость продавать свои свитки клиентам, которые действительно могут оценить их по достоинству.

– А сколько стоит такой пергамент?

– Один кайзерталер за свиток, молодой господин.

Это было намного больше, чем Милан имел с собой в небольшом кошельке.

Казалось, старик понял, какие мысли крутятся у него в голове, и проворчал:

– Вы ведь младший Тормено? Вас отец послал?

Милан кивнул, хоть это и не было правдой. Он хотел сочинить любовное стихотворение для Нок, изложить на пергаменте строки о ее красоте и подарить ей свиток. Уже три ночи она обучала его искусству любви. Милан был настолько переутомлен, что постоянно засыпал над книгами во время своих занятий в библиотеке, но все же не хотел пропустить ни одного мгновения, проведенного с ней. Дни под присмотром отца, ночи с Нок – все это привело к тому, что усталость выжала из него все соки. Но тем не менее он еще никогда не был так счастлив.