Огненные версты

ГРАНИЦА ОСТАЕТСЯ ПОЗАДИ

Несмотря на раннее утро, город был похож на растревоженный муравейник. На улицы Львова вышло буквально все население. На броню танков падали букеты живых цветов, танкистам на ходу вручали небольшие плетеные корзинки, доверху наполненные спелыми вишнями, крыжовником, клубникой.

Еще дымились развалины, а в садах и скверах солдаты раскидывали палаточные городки — места расположения военных госпиталей.

По улицам трудно было проехать. Они уже были заполнены подошедшими другими частями и соединениями Советской Армии. Отовсюду неслись приветственные возгласы, слова благодарности.

Мы спешили. Бригада получила новую задачу. Ночью, когда Совинформбюро передало сводку об освобождении Львова, меня вызвали в штаб корпуса. Генерал Белов ввел меня в обстановку. Соседняя 3-я гвардейская танковая армия Рыбалко устремилась к реке Сан, имея задачу к исходу дня ее форсировать и ступить на территорию Польши.

Некоторые немецкие дивизии, боясь полного окружения, еще 24 июля начали поспешно отходить на юго-западном направлении на Самбор, пытаясь быстрее уйти в Карпаты. На пути фашисты оставили мощные заслоны. Заминировали дороги, мосты, переправы.

Нашей бригаде предстояло идти в передовом отряде корпуса и в первых числах августа ворваться в город Самбор. В конце беседы генерал сказал:

— Челябинцы вновь себя показали. Надо подумать, кого к званию Героя представить. Храбрецов у вас много.

От теплого напутствия, от приятных слов усталость как рукой сняло. До утра никто из офицеров штаба и политотдела не сомкнул глаз. Мы вновь склонились над склейками топокарт, а политотдельцы пошли в подразделение.

Львов позади. Танки бригады в стремительном марше рванулись в сторону Самбора. По сторонам шоссе колосились густые хлеба. Местами виднелись небольшие прямоугольники полей кукурузы и подсолнечника. На дороге — груда битой техники: следы бомбардировки нашей авиации. Хорошо поработали славные соколы!

Впереди шли танкисты третьего батальона, в головной походной заставе — рота старшего лейтенанта М. Ф. Коротеева. На подходе к небольшому населенному пункту Вел. Любень танки Коротеева попали под сильный огонь фашистской артиллерии. Заминированной оказалась и дорога: подорвался танк головного дозора.

— Обходите село левее, не ввязывайтесь в бой, — приказал я командиру роты.

Слева овраг. Рота начала совершать маневр, и снова ее обстреляли противотанковые орудия. Стало ясно: фашисты в предгорьях Карпат намерены хотя бы на время задержать наше наступление.

Пришлось усилить головную походную заставу взводом 76-миллиметровых орудий, в котором обязанности командира исполнял старший сержант Петр Левшунов. Туда срочно я выслал взвод разведки старшины Соколова и отделение саперов во главе с лейтенантом Лившицем.

Сильно пересеченная местность позволяет неприятелю довольно упорно оборонять отдельные рубежи. Фашисты оказали нам огневое сопротивление на подступах к небольшому городку Рудки. Пришлось развернуть почти всю бригаду. 30 июля первыми ворвались на южную окраину города танки старшего лейтенанта И. Любивца. С северной окраины немцев потеснила рота старшего лейтенанта И. С. Пупкова. Искусно маневрируя, вскоре в город с боем пробились подчиненные старшего лейтенанта М. Г. Акиншина.

Чистый красивый городок. В зелени утопали аккуратно выбеленные хаты, обнесенные живыми изгородями из деревьев. И очень жалко было смотреть, как некоторые из домиков превращались в груды битого кирпича. Фашисты без разбора вели огонь по краснозвездным «тридцатьчетверкам», тяжелыми танками утюжили неубранные огороды.

Промелькнул указатель: «Самбор — 32 км». Пройдено полпути. Короткий привал. Батальоны расположились вдоль шоссе, выставив охранение, а штаб бригады обосновался в небольшом саманном домике, спрятавшемся в глубине обширного двора. Из колодца мы пили холодную ледяную воду, утоляя жажду. Хозяин дома — уже в годах мужчина — угощал нас свежим вареньем из клубники, хозяйка наварила молодого картофеля.

Мы разговорились. Старик с нескрываемой радостью говорил нам, с каким нетерпением местные жители ожидали прихода Советской Армии.

— Товажищ офицер, — взволнованно говорил он, — побачьте, яка спына.

Он поднял рубашку. Вся его спина была в кровавых подтеках.

— Оцэ германское клеймо. Утик я от них вчора из Самбора.

По словам хозяина дома, на северо-восточной окраине Самбора расположены десятка два-три танков, на перекрестках улиц — длинноствольные орудия, в огородах — минометы. Мы понимали, что дальнейшее наше продвижение по шоссе будет связано с лишними потерями. Нет, мы не могли рисковать людьми и техникой.

— Надо что-то предпринимать, — обратился я к начальнику штаба подполковнику Баранову.

Яков Михайлович взглянул на часы:

— Скоро должны возвратиться наши разведчики. Они сообщат кое-какие сведения.

На квадратном столике, расположенном под ветвистой яблоней, начштаба расстелил огромную склейку топокарты крупного масштаба. На ней ярко были обозначены населенные пункты, квадраты лесных массивов, отдельные дома и полевые дороги.

В это время во дворе появились в маскировочных халатах разведчики со старшиной Александром Соколовым. Командир взвода подошел к карте и доложил:

— В Хлопчинцах до батальона немецкой пехоты и до двадцати танков и самоходок. Вдоль шоссе, вот здесь, — он обозначил карандашом точку, — расположилась артиллерийская батарея.

Данные не весьма утешительные. В десяти километрах от нас закрепились немцы. Если ввяжемся в бой, не скоро дойдем до Самбора.

— Пойдем по лесам, — сказал я. — Южнее сел Хлопчинцы, Калинов и с юго-востока ворвемся в город.

— А Днестр? Как его форсировать? — поинтересовался капитан Гаськов. — Брод надо искать.

Старик слышал наш разговор. Он подошел ко мне, несмело спросил:

— Дозвольте вас проводить.

Не из организации ли украинских националистов? Нет, не похоже.

Вперед ушла рота старшего лейтенанта А. Сидельникова. На одном из головных танков сидел наш хозяин. Полевая дорога вскоре уперлась в реку Днестр. Нашли брод: старик нам его указал. Танки форсировали водную преграду. Двигались осторожно. К вечеру 6 августа вышли к селу Дубляны. Штурмовать село решили с двух сторон — со стороны Дрогобыча и Самбора.

Справа в наступление пошел первый батальон, а слева — второй. Третий батальон я пока оставил в резерве. Танки вытянулись по двум улицам, вдоль которых зеленели высокие деревья. В огородах стояли немецкие подводы, во дворах — автомашины, груженные продуктами, боеприпасами.

Мы застали немцев врасплох. Возникла перестрелка, гитлеровцы заметались в панике. Они бросали в упряжке лошадей и наутек разбегались по садам и огородам. Рота Сидельникова захватила штаб полка, взяла в плен несколько офицеров.

Второй батальон стремительно прорвался на восточную окраину населенного пункта. Первый батальон перекрыл все улицы на северо-западной окраине. Немцы оказались в ловушке. Челябинцы в упор расстреливали танки, бронемашины, давили обозы, которые пытались вырваться из кольца.

К десяти часам вечера подошли и другие части соседней армии. 7 августа село было освобождено. По пустынным улицам побрели колонны пленных. И вдруг, словно сговорившись, из подвалов и укрытий повыходили местные жители, на тротуары высыпали дети. Приветственные улыбки. Теплые рукопожатия. Велика радость освобожденных.

Танки бригады сосредотачиваются в небольшом лесу. В этот район выезжает и штаб. Вокруг танка старшего лейтенанта Сидельникова почему-то сгрудились солдаты.

Выхожу из машины. Лицо у старшего лейтенанта Сидельникова расстроено.

— Проводник убит, — сообщил он. — Даже фамилии его не знаем.

На корме машины в безжизненной позе застыл наш хозяин. Пуля вражеского снайпера оборвала ему жизнь.

Решили похоронить с воинскими почестями. Саперы вырыли могилу. Тело старика бережно опустили в могилу. Раздался троекратный винтовочный залп. Прощай, патриот Родины!

Уже при ярких звездах подошли другие подразделения бригады. Командир третьего батальона возбужденно докладывает:

— Товарищ полковник, третий батальон уничтожил 5 танков, 10 орудий, пленил 100 гитлеровцев, захватил 2 средних танка, 12 повозок…

— Погоди, погоди, ведь твой батальон шел во втором эшелоне?

— А я вижу, первый батальон отвернул вправо, а второй — влево. Решил: двинем-ка в промежутки. И вдруг на улицу выбежали немцы. Видимо, стрельба их подняла на ноги. Ну, мы и давай их колотить. Потому и задержались немного.

Несмотря на жаркий бой, бригада особых потерь не имела. Фашисты подбили всего лишь два танка, один из которых сгорел, и одну приданную самоходку. Мы гитлеровцам нанесли большой урон, пленили несколько сот солдат и офицеров, захватили много боевой техники. Короткий отдых. Повар, старший сержант Шевченко, накрыл для нас стол. На плащ-палатке появились куски жареного мяса.

— И когда ты это успел, Иван?

— Пока вы немцев выковыривали из села, мы и постарались.

Горячий ужин получили и солдаты. Не могу не упомянуть теплым словом моего заместителя по тылу подполковника Хохлова и начальника продслужбы капитана Юмышева. В трудных условиях фронтовой жизни они сумели хорошо наладить службу тыла. Личный состав регулярно получал питание, обмундирование, даже нательное белье.

Помнится такой случай. На подступах ко Львову бригада завязала тяжелый бой. И вдруг к командному пункту подъехал грузовик. Кто же к нам пожаловал? Из кабины выскочил старший лейтенант П. Ф. Марков. Он подбежал ко мне и доложил, что привез обмундирование, обувь, чистое белье для личного состава.

Завскладом коммунист В. З. Тарасов и писарь Надя Пинегина быстро перегрузили имущество в штабные машины, и я их отправил в тыл.

Нередко было и так. Между боем короткая пауза. Глядишь, и на передовой появляется походная кухня. Как-то в районе Каменец-Подольского, когда бригада отбивала яростные контратаки, в расположение мотострелкового батальона приехала походная кухня. Валил густой снег, видимость ограниченная. Младшие специалисты тыла этим и воспользовались, незаметно пробрались на передовую. Утомленные бойцы с жадностью набросились на кашу. В это время очередная контратака. За автоматы схватились и тыловики. Особенно отличился старший сержант Иван Шевченко. На него набросились четыре здоровенных эсэсовца, выбили из рук автомат и пытались взять в плен. Старшему сержанту удалось вытащить из чехла нож. Ловким ударом он убил двух гитлеровцев, а двух пленил. За смелость, проявленную в том бою, старшего сержанта мы наградили медалью «За отвагу».

И вот она красуется на его гимнастерке, поблескивает при луне. Для Ивана — это дорогая награда. Он не раз мне говорил:

— Приеду в родной Киев, стыдно будет перед земляками.

— Почему?

— Разве в поварах награду заслужишь. Будут говорить: Иван в тылах всю войну кашеварил. Нет, товарищ комбриг, больше не могу. Переведите в боевой экипаж.

— Пойми, — убеждал я его. — Ты здесь нам очень нужен. Лучше тебя эту работу никто не сделает. Кормить солдат — почетное дело.

Шевченко славился своим кулинарным мастерством. Еще до войны он работал в одном из киевских ресторанов, любил свое дело. И все же ему хотелось в боевой экипаж. Он и сейчас ко мне обратился с прежней просьбой.

— Война скоро кончится, а я все кашеварю, — и подал очередной рапорт.

Не успел я с Шевченко поговорить, как подбежал радист начальника штаба старший сержант Кестер.

— Товарищ полковник, передают приказ Верховного Главнокомандующего.

Все мы оставили ужин и бросились к штабной радиостанции. Приказ читал Левитан:

Ко мне протиснулся начальник моей радиостанции старший сержант Колчин:

— Товарищ полковник, вас просят на переговоры.

Я одел головные телефоны. По голосу узнал, что говорит новый начальник штаба корпуса полковник П. Д. Белов. Он поставил бригаде новую задачу.

Через двадцать минут бригада снялась с места и по шоссе, идущему на северо-запад к Мостиске, начала совершать форсированный марш. Туда устремились и другие части нашего 10-го танкового корпуса. Вдоль шоссе все еще дымились подбитые фашистские танки. Горели опрокинутые штабные автобусы, уныло плелись небольшие колонны гитлеровских вояк.

Нас торопили. Немцы предприняли яростные контратаки и пытаются сбросить советские части в реку Сан. На отдельных участках создалось довольно угрожающее положение. Противник из Жешува подтянул свежие резервы, бросил в бой крупные танковые силы. Вражеская авиация беспрерывно бомбит передовые части. Фашисты отчаянно контратакуют.

Совершив семидесятикилометровый марш, бригада на рассвете прибыла в район пограничного села Медика. Впереди река Сан. Мерно катят волны, свидетели недавнего боя. Понтонеры уже навели переправы. Нам предстоит переправляться на западный берег по наплавному мосту.

Граница. Кто-то уже успел установить пограничный столб. Ждем у переправы очереди. Танки и автомашины бригады рассредоточены в редком лесочке, выходящем клином к реке Сан.

— Братцы, неужели впереди заграница, — говорили бойцы, и многие из них аккуратно завертывали в тряпочки горсть родной земли.

— Теперь не остановимся до Берлина, — ликовали челябинцы.

Последний рубеж на родной земле: территория нашей страны полностью освобождена. Мысленно прощаются с любимой Отчизной, с милыми для сердца перелесками, полями в надежде в скором времени вернуться в родные края. Из раздумья выводит начальник политотдела подполковник Богомолов.

— Только что получил из политотдела корпуса, — говорит Михаил Александрович и протягивает мне вскрытый пакет. В нем оказались материалы для докладов и бесед на темы: «Современная Польша», «О советско-польских отношениях» и другие. Партийно-политическому аппарату и нам, командирам, предстояло значительно усилить агитационно-массовую работу среди личного состава. Находясь за рубежом родной страны, мы обязаны были высоко нести честь советского воина-освободителя.

— Я уже наметил план работы. Сейчас политотдельцы разойдутся по ротам, — сказал Богомолов. — Правда, мы уже беседы о Польше провели. Люди ясно сознают свой интернациональный долг, — добавил подполковник.

То там, то здесь группы танкистов. Они внимательно слушали политработников. Подошел и я к танкистам роты Коротеева. Посыпались вопросы. Интересовались, по какому пути развития пойдет послевоенная Польша, что из себя представляет нынешнее польское правительство.

Время шло. На переправе — скопление различных родов войск. Мощные тягачи буксируют дальнобойные пушки, подошла колонна тяжелых танков, вперед рвутся груженые обозы, идут вторые армейские эшелоны матушки-пехоты, которая приотстала от стремительного броска танковых частей.

Жарко. Не терпится на противоположный берег.

— Мы со вчерашнего вечера ждем очереди, — говорит мне полковник, командир какого-то корпусного артиллерийского полка.

— «Юнкерсы» часто навещают?

— Всю ночь не давали покоя. Несколько раз сбрасывали осветительные ракеты, бомбили, но мимо переправы. — Полковник потянулся к портсигару. — Да вот глядите, легки на помине…

На высоте двух-трех тысяч метров шло до двух десятков вражеских бомбардировщиков. Ударила наша зенитная артиллерия, застрекотали крупнокалиберные пулеметы. Одного из «юнкерсов» охватило пламя. Оставляя густой дым, самолет стремительно падал на землю. В небе вспыхнул еще один костер. В полосе дыма показался белый купол парашюта.

Сильный заградительный огонь не позволил фашистам подойти близко к переправе. Воздушные пираты, сбросив беспорядочно бомбы, отвернули на запад. Вдогонку им помчались краснокрылые «ЯКи».

К обеду нашей бригаде удалось пристроиться в хвост какой-то колонне. Противоположный берег. Вздыбились разрушенные доты, обгоревшие коробки «тигров» и «пантер», разбитые орудия.

Спешим к Перемышлю (Пшемысль). Шоссе запружено войсками. Танки идут стороной, подымая густые клубы пыли. Улицы города украшены красно-белыми польскими знаменами. Население приветливо нас встречает. Мой головной танк превратился в яркий букет: он осыпан цветами.

— Нэх жие Раджецка Армия! — кричит кто-то из толпы.

— Да здравствует Красная Армия! — уже по-русски выкрикивает другой поляк.

— Ура-а!.. Ура! — несется отовсюду.

Также тепло встречали нас поляки в освобожденных Жешуве, Кольбушова, Мелеце. В это время ожесточенные бои развернулись в районе города Сандомира. С ходу форсировав в нескольких местах реку Вислу, наши войска прочно закрепились на плацдарме. Немцы предпринимали отчаянные контратаки, стремясь ликвидировать плацдарм и восстановить оборону по Висле.

9 августа ночью мы переправились по наведенным мостам через Вислу, и к рассвету бригада заняла оборону западнее города Сташув.

Вечером 10 августа командир корпуса меня предупредил: по данным разведки, немцы в районе Хмельника сосредоточили крупную группировку и намереваются нанести удар по нашим войскам.

Ночью в тыл врага ушел Саша Соколов с несколькими разведчиками. Вскоре они вернулись и привели пленного. Он подтвердил, что на рассвете гитлеровцы намерены нас контратаковать. Старшина Соколов сообщил, что по шоссе со стороны Хмельника движутся колонны танков, мотопехоты, часть которых уже рассредоточилась на опушке леса, что перед нашей обороной.

На рассвете появились фашистские танки. На подразделения бригады был обрушен шквал артиллерийско-минометного огня. Связываюсь с левофланговой ротой старшего лейтенанта Сидельникова.

— Подбили три средних танка, — докладывает офицер. — Немцы нажимают крепко. Пока держимся.

К обеду на отдельных участках бригады немцам удалось вклиниться в нашу оборону. На угрожаемое направление я успел выдвинуть 76-миллиметровую батарею и приданную батарею самоходно-артиллерийских установок. Самоотверженно дрались челябинцы. Дальнейшие попытки развить удар в направлении Сташув разбились о стойкость советских воинов.

Несколько дней противник бешено контратаковал наши позиции. Но безуспешно. Мы уже начали глубоко зарываться в землю. Образовался так называемый Сандомирский плацдарм за Вислой — 75 километров по фронту и 50 километров в глубину.

Настали дни, о которых в сводках Совинформбюро сообщалось:

За этой короткой фразой скрывались напряженные фронтовые будни. Немцы нередко прощупывали нашу оборону, они все еще надеялись сбросить нас в Вислу. Нам было нелегко. Позади почти месяц непрерывных боев. Вновь поредели ряды челябинцев, уцелевшие танки можно было сосчитать по пальцам. Ждем пополнение. А пока что добровольцы роют траншеи, хода сообщения, землянки.

В молодом сосняке расположился штаб. В землянке при свете фронтового «электричества» — фитиля, вставленного в гильзу из-под снаряда, мы подолгу корпели над составлением учебных программ, продумывали, как наладить учебу с пополнением, которое вот-вот к нам придет из Челябинска и других городов Урала.

В один из таких вечеров, 23 августа, меня вызвали к аппарату.

— Поздравляю тебя, Фомичев, и всех челябинцев, — зарокотал в трубке голос комкора генерала Белова. — Слушай Указ Президиума Верховного Совета СССР… — и он прочел, что наша бригада за успешные действия при освобождении Львова награждена орденом Красного Знамени.

25 августа памятный для нас всех день: на нашем гвардейском знамени появился первый боевой орден. Его нам вручил командир корпуса.

Ровно через месяц к нам вновь приехал генерал Е. Е. Белов, начальник политотдела корпуса полковник И. Ф. Захаренко и начальник штаба полковник П. Д. Белов, как его в шутку прозвали солдаты, Белов Маленький.

Приказано выстроить личный состав бригады. Ровными рядами замерли челябинцы.

— Слушайте Указ Президиума Верховного Совета СССР…

Генерал Е. Е. Белов начал читать. Полковнику Фомичеву Михаилу Георгиевичу присвоить звание Героя Советского Союза. Такого высокого звания удостоены и офицеры бригады Павел Кулешов и Дмитрий Потапов, старший сержант Федор Сурков. Первые Герои… В бригаде — торжество.

20 ноября добровольцы принимали гостей. Приехала из Челябинска делегация во главе с В. С. Коржевым — заместителем заведующего военным отделом обкома партии. В составе делегации — рабочие, колхозники, актеры. Они привезли подарки, письма.

…Импровизированная сцена. Встреча челябинцев с делегацией. Коржев вручает мне подарок Челябинского обкома КПСС — никелированную саблю. На ней надпись:

По списку вызывают офицеров. Подходит подполковник В. И. Хохлов. Он только на днях вернулся из госпиталя после ранения во Львове. Ему вручают подарок.

В это время левее полевого «клуба» шлепнули несколько мин. На передней поднялась пальба.

Коржев наклоняется ко мне, спрашивает:

— Часто такое бывает в обороне?

— Почти ежедневно.

— Старший лейтенант Сидельников, — вызывает начальник штаба.

Из «зала» кто-то кричит:

— Задерживается.

— Его рота на передовой, это она ведет бой, — пояснил я Коржеву.

Через три часа, когда утих бой, в землянку к нам был приглашен старший лейтенант Александр Сидельников. Коржев тепло с ним поздоровался и, вручая подарки, спросил:

— Значит, это и есть смелый танкист?

— Что я особенного сделал, — смущенно пробормотал офицер. — Федя Сурков — иное дело.

— Расскажи гостям хотя бы о сегодняшнем бое, — попросил я командира роты.

— Что там рассказывать. Обыкновенный бой был, такой же, как вчера, позавчера… Значит, сидим мы в танках, — начал Александр, — смотрим в приборы наблюдения. Вдруг мне докладывает лейтенант Бирюков: «Слева — танки!» Хитер же немец. Решил нам во фланг ударить. Думаю про себя: «Не выйдет у тебя, фашист, и эта затея». Быстренько развернул танки влево. Свою машину поставил в кустах. Немец жмет, а когда до его «тигров» осталось двести пятьдесят метров, скомандовал: «Бронебойным — огонь!» Дали немцам прикурить. Четыре «тигра» подожгли, а те, жаль конечно, удрали.

— Стало быть, сильный бой был? — не сдержался кто-то из членов делегации.

— Что там сильный. Бой местного значения.

Командир танка гвардии лейтенант Н. И. Бирюков.

Через три дня делегация уехала, а вместе с ней уехала в Челябинск и делегация нашей бригады, чтобы дать отчет землякам, рассказать, как добровольцы выполняют наказ жен, отцов, матерей, братьев, сестер.

ОТ ВИСЛЫ ДО ОДЕРА

Бригада отводится с передовой линии. Находясь во втором эшелоне обороны, мы начали усиленно готовиться к новым боям. Днем и ночью проводили занятия с танковыми и стрелковыми ротами.

…На опушке леса залегла стрелковая рота старшего лейтенанта Ермакова. Впереди показались цели. Огонь открыли артиллеристы 76-миллиметровых пушек. С первого снаряда поражал цели действовавший за наводчика коммунист старший сержант Петр Левшунов. Пехота пошла в атаку. Впереди — танки. Челябинцы отрабатывали вопросы взаимодействия…

Короткий отдых между «боями». В соснах тщательно замаскированная «тридцатьчетверка». Читаю надпись: «Александр Марченко». Товарищи чтут память павших в боях.

Я подошел к танкистам.

— Смирно! — мне навстречу шагнул капитан Чирков.

— Вольно, товарищи. Отдыхайте.

В руках у младшего лейтенанта Суркова (ему на днях присвоили это звание) развернутый лист бумаги.

— Домой письмо пишешь?

— Другу, товарищ полковник. Помните Александра Мордвинцева, командира орудия нашего экипажа.

— Как же, его тяжело ранило в Львове.

— Так он в Львове и остался, — продолжал Сурков, — по нашей просьбе поступил учиться в государственный университет имени И. Франко. На днях от Саши письмо получили. Послушайте, что пишет:

— «…Зачислен студентом 1-го курса филологического факультета. Очень доволен… Львов — город хороший, красивый, почти весь сохранился, чувствуется, что и освобождали-то его красиво, по-добровольчески, по-уральски. И все-таки меня очень тянет к вам, на фронт. Скучаю о друзьях-товарищах… Учеба дается легко, изучаю латинский, французский, русский, украинский… Привет всем, всем. И бате Фомичеву передайте мой низкий поклон. Целую, ваш Саша Мордвинцев».

— А вот что мы товарищу пишем, — и Сурков прочел текст письма: — «Дорогой Саша! Прими от друзей сердечный фронтовой привет. Ты сейчас студент одного из старейших университетов. Это делает нам честь, и мы гордимся тобой.

Будь, Саша, гвардейцем и в учебе. Докажи на деле, на что способны лучшие сыны нашей Отчизны — коммунисты, сменившие танк на книги. Докажи всем маловерам, что тем и сильна наша Родина, что вчерашний фронтовик-гвардеец является передовиком учебы, примером дисциплины и организованности. Пусть знают, как крепнет наша дружба гвардейцев и сильна связь боевых друзей фронта и тыла.

Жми, Саша, на полные обороты, не давай пробуксовки и холостого хода. Пусть все чувствуют по ухватке и стилю работы, что ты бывший фронтовик.

Помни наш гвардейский наказ: не сдавать позиций без боя. Помни наш гвардейский закон: там, где наступает гвардия, — враг не устоит, там, где обороняется гвардия, — враг не пройдет!

Учеба — это тоже бой, бой разума, сознания. Бой за овладение вершинами науки. Желаем тебе успехов в учебе. Ты не одинок. Твои друзья тебе помогут.

Целуем тебя, твои боевые друзья: Чирков, Денисов, Кулешов, Сурков, Пупков, Сидельников, Ерофеев, Литвенко, Лисьих…»

Сурков аккуратно сложил лист бумаги.

— Мы решили помочь студенту, — заговорил капитан Чирков. — Собрали «фронтовую надбавку» к стипендии. Пусть приоденется немного. Семь тысяч рублей.

— Хвалю за смекалку, товарищи, — сказал я. — Это и есть закон войсковой дружбы!

Невдалеке расположилась еще группа солдат. Доносится голос старшего лейтенанта Ермакова, командира роты автоматчиков. Оказывается, идет комсомольское собрание. Командир роты остро критиковал солдат, которые недостаточно упорно осваивали военное дело. Помнится, темпераментно выступали комсорг роты старшина Засанский, автоматчики-рядовые Салов, Сартюхов, Зимин, комсорг батальона старшина Доломан и другие.

Затем рассматривались заявления желающих вступить в ряды ВЛКСМ.

— Впереди у нас серьезные бои, — сказал я в своем выступлении. — Сейчас задача номер один — овладеть искусством ведения современного боя. Поэтому наш долг — каждую свободную минуту использовать для учебы.

В бригаде не ослабевала партийно-политическая работа. Политотдел и штаб заботились об идейно-теоретической подготовке командиров. Офицеры изучали директивы и указания Ставки Верховного Главнокомандования, произведения классиков марксизма-ленинизма.

Много внимания уделялось учебе политработников, парторгов рот и батарей. Например, на семинарах с парторгами рот и батарей были такие темы, как «Марксистско-ленинское учение о партии», «Задачи парторганизаций по воспитанию молодых коммунистов», «Работа парторга с партийным активом», «Расстановка партийных сил в бою», «Партбюро — орган коллективного руководства», «Партийное руководство комсомолом».

Работникам штаба нередко приходилось выступать и перед агитаторами, редакторами боевых листков, низовыми активистами. Корпусная газета «Доброволец» и армейская «Вперед на врага» ярко рассказывали о подвигах героев, помещали фотоснимки лучших воинов. Во многих статьях и корреспонденциях на страницах газеты командиры делились опытом ведения наступательного боя в лесистой местности и в населенных пунктах, поднимали вопросы о взаимодействии, о ведении встречного боя и т. д.

Как-то к нам в бригаду приехал редактор газеты 4-й танковой армии полковник В. Е. Федотов. Он побывал в ротах и батареях, говорил с добровольцами, вникал в жизнь и быт солдат, сержантов и офицеров. А вскоре на страницах газеты «Вперед на врага» появилась серия очерковых материалов под рубрикой — «Так бьют врага челябинцы-добровольцы». Рассказывалось о коммунистах-офицерах А. Сидельникове и М. Акиншине, старшине А. Соколове, старшем сержанте П. Левшунове и других.

Личный состав бригады упорно готовился к боям.

Наступил январь 1945 года. Бригада скрытно выдвигается на передовую. Теперь у нас новенькие «тридцатьчетверки». Полностью укомплектованы личным составом. Наконец-то мне дали заместителя. Им стал полковник Алаев. Сменились и комбаты. На первый батальон назначен старший лейтенант Егоров, на второй — капитан Чирков, на третий майор Бондарев. Вместо капитана Приходько прибыл майор Г. И. Старостин.

Звонок из штаба. Комкор генерал Е. Е. Белов пригласил нас к карте.

— Немцы бьют союзников в Арденнах, — без всяких предисловий начал он. — Черчилль обратился к Сталину с просьбой — ускорить наступление Советских войск на нашем фронте.

— Фомичев, когда готов к наступлению? — спрашивает комкор.

— В любую минуту, хоть сейчас.

— Как с боеприпасами, горючим?

— Всем обеспечены, не жалуемся.

— А вы, товарищ Жуков? — обратился генерал к комбригу 61-й Свердловской бригады.

— Свердловчане готовы!

…11 января вечером в штабной землянке собрались офицеры бригады.

— Завтра в бой. Бригада — передовой отряд армии. Наша ближайшая задача — войти в прорыв, форсировать реку Чарна Нида и захватить город Хенцины. В дальнейшем наступать на Петркув-Трыбунальски. Готовность к 12.00 ночи.

В полночь мне докладывали комбаты:

— Все готово!

…Легкий морозец, два-три градуса. За ночь выпал снег. Тихо-тихо. И вдруг в 6 часов 15 минут разом ударила наша артиллерия. 240 стволов на каждом километре! Сотни, тысячи снарядов. Сплошная канонада стояла в течение часа.

В воздух полетели красные ракеты. По радио разнесся сигнал:

— Вперед! Вперед!

По полю рассыпалась пехота.

В 14.00 бригада устремляется в прорыв. Вперед вырывается первый батальон капитана Егорова. Фашисты отчаянно огрызаются. Все места, доступные для движения, заминированы. Широкие противотанковые рвы.

Оборона прорвана. Тороплю первый батальон, чтобы он скорее прорывался к Малешуву. Комбат мне докладывает:

— Встретил сильное сопротивление. Развернул батальон.

На рубеже Гуменице — Малешува немцы установили до десяти танков, несколько самоходных орудий. Все подступы заминированы.

Принимаю решение — выдвигаю вперед танки-тральщики. Поддерживаем их огнем. Короткий бой. В два часа ночи врываемся в Малешува. За сутки пройдено более тридцати километров.

Бригада, обходя узлы сопротивления, стремительно продвигается к городу Хенцины. Временами нас беспокоит вражеская авиация. Где-то правее продвигаются свердловчане и пермяки.

Слева от нас наступает передовой отряд 3-й армии под командованием полковника И. И. Якубовского. Мы тесно взаимодействуем с соседями, вовремя информируем друг друга.

У фашистов поднялась паника. Гитлеровцы спешно выдвинули из Кельце танковый полк, который занял оборону на западном берегу реки Чарна Нида. Разведка точно доложила: мосты взорваны, берега заминированы. Город Хенцины превращен в опорный пункт. На улицах баррикады, угловые каменные здания превращены в доты. Город опоясан широким противотанковым рвом.

Я выехал в первый батальон, который остановился в сосновом лесу.

— Егоров, твой батальон пойдет в передовом отряде, — сказал я комбату. — Постарайтесь найти брод через реку Чарна Нида.

В деталях обговорили предстоящую задачу.

— Чей взвод пойдет в головном дозоре?

Старший лейтенант ответил не сразу. Он знал: дозор пойдет на опасное дело и такая задача по плечу лишь наиболее смелым.

— Лейтенанта Цыганова пошлем.

Петр Иванович Цыганов к нам прибыл на Сандомирском плацдарме. Рослый, симпатичный, немного смуглявый, он и впрямь походил на цыгана. Бывший слесарь-инструментальщик одного из московских заводов, он быстро завоевал авторитет среди воинов.

По неровной полевой дороге танк Цыганова, искусно маскируясь в кустарнике, первым продвигался вперед. В триплексах промелькнули полосатые гитлеровские танки.

— Останови машину, — приказал лейтенант механику-водителю.

Над рекой висела туманная дымка. Фашисты, не подозревая об опасности, грелись у костра. Цыганов навел орудие. Выстрел. Уцелевшие гитлеровцы бросились к танкам. Еще два выстрела и загорелась «пантера».

— Вперед!

Фашисты обрушили на взвод страшный огонь. Поле вздыбилось темными фонтанами. Но механики-водители, маневрируя на поле, уводили машины из-под огня. Достигли реки. Удача сопутствовала смельчакам. Река обмелела, и подо льдом было совсем немного воды. Вброд переправились на противоположный берег.

Вслед рванулись танки роты старшего лейтенанта Ивана Любивца. С восточной окраины Хенцины ударили тяжелые орудия. Слева открыли огонь закопанные танки. Появилась группа пикирующих бомбардировщиков. Сотрясая воздух, рвались бомбы. Загорелась одна из «тридцатьчетверок», но другие танки роты Любивца уже втягивались в городскую черту.

Тем временем танки лейтенанта Цыганова уже вели уличные бои. «Тридцатьчетверки» словно заколдованные, шли вперед. На пути — уличная баррикада. Цыганов, чтобы не нарваться на мины, произвел по ней два выстрела и с ходу таранил баррикаду броней.

Из-за угла ударил «королевский тигр». Потом показался еще один такой танк. Положение осложнилось. Лейтенант открыл ответный огонь и подбил одну гитлеровскую машину, но второй «тигр» успел разбить гусеницу нашего танка, Ранило лейтенанта. Загорелось на броне в запасных бачках горючее.

Механик-водитель и радист-заряжающий бросились сбивать пламя, а офицер продолжал вести огонь по гитлеровцам. Лишь с пятого снаряда он подбил и второй танк.

«Тридцатьчетверку» охватило пламя.

— Оставить машину, — приказал Цыганов членам экипажа и сам выбрался через нижний люк наружу. Хотел отползти за баррикаду, но гитлеровцы открыли сильный пулеметный огонь. Члены экипажа оказались отрезанными от своих.

Начали отбиваться от наседавших врагов. В ход пустили гранаты. Вторично был ранен Цыганов. Рядом — фашисты, а в дисках автоматов по десять-двенадцать патронов.

Вдруг возгласы: «Ура!», «Ура!»

— Наши идут, держись, ребята, — сказал лейтенант членам экипажа и в упор открыл огонь по группе приближавшихся немцев. Цыганов уничтожил еще 15 гитлеровцев.

В это время экипаж младшего лейтенанта Бирюкова несколькими выстрелами из орудия проломил стену в доме, затем его протаранил насквозь и выскочил за баррикаду. Гвардейцы были спасены.

За проявленный героизм Петр Иванович Цыганов был представлен к высокой правительственной награде — званию Героя Советского Союза.

Командир танка Герой Советского Союза гвардии лейтенант П. И. Цыганов.

Весь день 15 января прошел в уличных боях. Нашей бригаде удалось перехватить все дороги, ведущие к Хенцинам. Отступать врагу было некуда. Части 17-й фашистской танковой дивизии оказались в огневом кольце. Подошедшие бригады корпуса добили оставшихся в живых гитлеровцев.

Особенно сильный натиск нашей бригаде пришлось выдержать на северной окраине города. Перерезав шоссе Варшава — Краков, мы тем самым отрезали пути отхода группировке немцев из Кельце. Это было несколько неожиданно для врага. Фашисты решали прорваться по шоссе. Подразделения бригады были подвергнуты бомбовому удару. Через некоторое время со стороны Кельце появились отступающие части противника.

Тяжелое положение создалось на участке третьего батальона. До тридцати танков врага атаковали батальон. В разгар боя начальник штаба батальона капитан Злобин доложил:

— Из строя вышли три танка. Отражаем атаки.

Я связался по рации с подполковником Табелевым, командиром приданного бригаде 72-го гвардейского Львовского тяжелого танкового полка. Полк находился на северо-западной окраине Хенцины.

— Перебрось на северную окраину две роты, — приказываю ему. — Туго приходится моему третьему батальону.

Вскоре тяжелые танки пришли на помощь челябинцам. Непрерывные контратаки врага разбились о стойкость гвардейцев.

Вечером получаем новую задачу: бригада должна первой ворваться в Пшедбуж, а затем стремительным броском выйти на юго-западную и западную окраины Петркув-Трыбунальски и отрезать пути отхода гитлеровцам.

До Пшедбужа по шоссе не менее 70 километров, а напрямик намного меньше — 50 километров.

— Будем продвигаться вне дорог, — сказал я офицерам штаба. — Опыт есть, местность проходимая.

Накануне выпал обильный снег. Но он особенно не препятствовал нашему продвижению. На рассвете мы с ходу без труда освободили деревню Лопушно. Небольшой немецкий гарнизон не ожидал появления русских. Враг не оказал нам ни малейшего сопротивления.

Вброд форсировали небольшую речушку Чарна и к обеду 17 января подошли к Пшедбужу, расположенному на западном берегу реки Пилица. Нам повезло: немцы не успели взорвать мост, и мы любезно им воспользовались.

Первым влетел на мост танк младшего лейтенанта Бирюкова, шедший в головном дозоре. Экипаж уничтожил охрану и ворвался на окраину города. Вскоре мы потеряли связь с головным дозором. Мне не дает покоя мысль: что же с младшим лейтенантом Бирюковым? Связываюсь с командиром головной походной заставы старшим лейтенантом Сидельниковым.

— Что у вас случилось? Где Бирюков?

— У нас порядок, товарищ комбриг! Рота уже на западном берегу Пилицы, а Бирюков где-то в городе уже ведет бой.

Основные силы спешат к городу. Подтягиваются батальоны. Спустя несколько минут Сидельников взволнованно докладывает:

— Фашисты прижали нас к реке. Спешите на помощь.

Позже удалось выяснить, что танк младшего лейтенанта Бирюкова далеко оторвался от роты. Бирюков всегда действовал решительно и смело, внезапно, как снег на голову, обрушивался на врага, беспощадно уничтожал гитлеровцев. А тут допустил ошибку. В городе оказались довольно большие силы вражеской техники и пехоты. Немцы увидели, что на улице один лишь советский танк. Они быстро подтянули на восточную окраину несколько танков и пехотных рот, прижали роту Сидельникова к реке, успели организовать оборону.

По счастливой случайности экипаж Бирюкова остался в живых. Но нам ошибка командира разведдозора стоила дорого. Бригада не смогла сходу овладеть Пшедбужем. Рота старшего лейтенанта Сидельникова была вынуждена отойти на восточный берег.

— Немцы подтянули очень много артиллерии, — доложил мне Сидельников. — Южнее моста расположены самоходные орудия.

Только закончился этот короткий разговор, как с запада в нашу сторону ударили орудия. Вокруг нас рвались снаряды.

— Пшедбуж с ходу не удалось взять, — доложил я командиру корпуса. — Мешает сильный артиллерийский огонь, и нет смысла зря губить технику.

Генерал Е. Е. Белов знал, что у нас почти нет артиллерии. Он сообщил, что севернее нас в тридцати километрах к реке подошли подразделения Свердловской бригады, и приказал:

— Будете форсировать Пилицу на участке 61-й бригады.

Подразделения бригады повернули строго на север. В головной дозор я выделил три «тридцатьчетверки», а командиром назначил помощника начальника штаба первого батальона коммуниста старшего лейтенанта Петухова. Дул неистовый ветер, а вскоре пошел густой снег. Мы с трудом пробивались сквозь белесую пелену. Не продвинулись мы и километров пять, как Петухов по рации доложил:

— Товарищ комбриг, захватил целехоньким деревянный мост. Для танков вполне пригоден. Мы уже на западном берегу.

— Молодец, Петухов, это по-гвардейски! — похвалил я офицера. — Спешим к вам.

Старший лейтенант Петухов потом рассказывал:

— Продвигаемся на север, гляжу, вроде бы движется обоз. Куда бы это? Ага, к мосту. Ну мы и шарахнули по гитлеровцам. Они и руки вверх. Двенадцать подвод досталось нам, и взяли в плен двадцать власовцев.

Мы подходим к пленным. Понурив головы, они прячут глаза. Кто-то из добровольцев сует одному из пленных под нос кулачище. Гляжу, это старший сержант Касымов. Один из лучших командиров пулеметных взводов.

— Ты что ж это, Касымов?

Он подходит ко мне и чуть не плачет:

— Да я бы их гадов сейчас пустил бы на тот свет. Погань такая. Разрешите, товарищ комбриг, их пустить в расход?

— Без нас найдут на них управу, а нам некогда, надо добивать фашистов, — успокоил я Касымова.

Бригада продолжала наступать. К вечеру следующего дня вышла на шоссе Ченстохова — Петркув-Трыбунальски севернее деревни Воля-Нехицкая. Шоссе оказалось заминированным. Подорвался танк первого батальона. И все-таки старший лейтенант Егоров повернул танки строго на северо-запад на Петркув, и вскоре батальон был встречен прицельным артиллерийским огнем.

— Нам нечего ввязываться в бой, — решили мы в штабе. — Ударом на Белхатув отрежем пути отхода немцев.

До города Белхатув, который расположен западнее Петркува, 20—25 километров. Это на час-два перехода.

Смеркалось, когда мы вошли в деревню Грохолице — по существу окраина Белхатува. Поляки тепло нас встретили.

— Мы ждали вас, — говорили они, — но не думали, что вы придете так внезапно.

Ко мне подошел пожилой человек.

— Я добже по-русски мовлю, пан офицер, — сказал он. — Воевал в Красной Армии в Первой Конной. Рад пшиятеле видеть.

— В Белхатуве немцы есть? — спросил я поляка.

— Дуже богато. Штабы, тылы.

В руках у челябинцев появились кринки с молоком, сало, моченые яблоки. Я вижу, как хмурится пулеметчик Пяткин — заводила и весельчак. Знаю, ему хочется растянуть меха баяна, да нельзя. Не время.

Я пригласил командира разведвзвода старшину Соколова.

— Точными данными о противнике мы не располагаем. Пока ужинаем, проведи разведку, что там в Белхатуве.

— Я об этом уже позаботился, товарищ полковник, — сказал мне старшина. — Послал на задание сержанта Анатолия Романова и двух разведчиков. Вернутся, доложу.

Повар Шевченко подносит тарелку с едой. Отварная картошка, куски жареного сала и мяса.

— Для начальства стараешься? А людей чем кормишь, Иван, небось «бронебойной»?

— Нет, товарищ полковник, с солдатского котла. Всем одинаково — картофель с салом.

Подошел командир первого батальона старший лейтенант Егоров. Он отводит глаза в сторону:

— Извините меня, товарищ комбриг. Хотел как лучше, но малость оплошал, полагал, что удобнее идти на Петркув.

— Подобные штучки в боевой обстановке плохи, — сказал я офицеру. — Прежде всего надо было посоветоваться.

Старший лейтенант ушел, а я все еще думал об этом случае. Конечно, разумная инициатива похвальна, но ведь Егоров имел определенное задание — оседлать шоссе и ждать дальнейших указаний. Благо, все обошлось благополучно.

Возвратились разведчики.

— Разрешите доложить, товарищ полковник? — обратился ко мне сержант Романов.

— Садитесь, пожалуйста, ешьте и докладывайте.

— Да, это не мешает, — присаживаясь, говорит сержант. — Сутки во рту не имел даже крошки.

— В городе полным-полно гитлеровцев, — откусывая кусок сала, говорит разведчик. — Много пушек, но в основном это тыловые подразделения какой-то дивизии. Есть и танки.

— Покажите на карте, где танки стоят.

— В основном на восточной и северо-восточной окраинах.

— А как ведут себя гитлеровцы?

— Они нас не ожидают. Пьют шнапс, веселятся.

Прошу Колчина связать меня со штабом корпуса. Колчин усердно крутит рукоятку настройки, что-то колдует возле радиостанции.

— Батареи сели, что ли? — в сердцах себя спрашивает радист. — Ан, нет. «Киев», «Киев», «Киев», — кричит в трубку старший сержант. — Пожалуйста, товарищ полковник.

Докладываю генералу Е. Е. Белову, что достиг окраины Белхатува. Он несколько секунд молчит, видимо, смотрит в топокарту.

— Вот так артисты челябинцы, — доносится его любимое выражение. — И когда же вы это успели? Ну, хорошо, штурмуй город, мы не удивимся, если ты завтра скажешь: я на окраине Берлина. Ладно, ни пуха ни пера.

Танковая лавина направилась к городу. Ночь светлая, лунная. И вдруг в эту тишину ворвались звуки орудийных выстрелов, пулеметных очередей. Этот внезапный и сильный огонь вызвал среди немцев панику. Я видел, как во двор метнулся рослый гитлеровец, потом, словно споткнувшись, упал возле подводы.

Прислушиваюсь к звукам. Где-то рядом дробно застучал немецкий пулемет и вдруг захлебнулся: видимо, фашиста настигла пуля уральца.

Тотчас же позади нас выстрелила пушка, стрельба поднялась справа и слева. Вдоль улицы прошелестели снаряды. Перед нами неожиданно взметнулись языки пламени: разорвалась мина.

На какое-то время в городе все смешалось: было трудно понять, где свои, где враг. Потом постепенно стрельба утихла. Первый батальон без особых потерь овладел восточной окраиной, а третий — вышел на западную окраину и перерезал пути отхода гитлеровцам.

Возле углового коттеджа — группа солдат. Свои или чужие? По голосам узнаю — наши. Мне навстречу выбегает старший сержант Касымов:

— Майор Старостин оставил нас на этом перекрестке. Ни один фашист не унес ноги целыми. Вон их сколько на мостовой.

Командир батальона автоматчиков уже в первые минуты боя выслал на западную окраину пулеметный взвод. Касымов на перекрестке сходящихся улиц занял оборону. Гитлеровцы стали убегать на запад и угодили под огонь наших пулеметчиков.

Я соскочил с танка и с начальником штаба подошел к пулеметчикам, чтобы поблагодарить их за смекалку и отвагу. В это время ко мне подбегает солдат:

— Товарищ полковник, гляжу в доме горит свет. Думаю, а кто же там? Открыл дверь и чуть ли не ахнул. Фашисты семью вырезали.

Вошли в коттедж. На полу полураздетая женщина, в груди ее немецкая финка. Возле женщины сидит девочка трех-четырех лет. Увидев нас, она закричала в отчаянии. Кто-то ласково обратился к ней, протянул руки. Девочка заплакала, прижимаясь к безжизненному телу зверски убитой матери. Прибежали и соседи. Старый поляк, подошел к девочке.

— Ядвига, — позвал он и взял ребенка на руки. — Это семья пана Казимира. Германцы зло надругались.

— Мы им и за ваших людей, и за наших отомстим, — сказал Богомолов.

Я первым вышел на улицу. Неожиданно раздалась пулеметная очередь. Стоявший рядом со мной солдат Мальцев схватился за грудь. На снегу появились черные пятна.

— Куда ранен? — спросил я солдата, поддерживая под руки.

Автоматчик Мальцев ответить не успел: он скончался. Ко мне подошел комбат Старостин и доложил:

— Убит командир взвода Касымов. Мы потеряли отважного командира, храброго коммуниста, — едва сдерживая слезы, промолвил он.

В садике, среди оголенных вишен, хоронили мы Касымова.

— Прости, дорогой друг, что не уберегли тебя. То, о чем ты так мечтал, верим — сбудется. Мы дойдем до Берлина и сполна отомстим врагу за наши слезы и горе. Спи вечным сном, отважный челябинец, — сказал над могилой командира взвода Михаил Александрович Богомолов.

— Ты многого заслужил, храбрый из храбрейших, у нас нет времени, чтобы похоронить тебя с воинскими почестями, но мы тебя не забудем, — рыдал командир батальона майор Георгий Иванович Старостин.

Из свежей земли вырос холмик.

Командир мотострелкового батальона гвардии майор Г. И. Старостин (1945 г.).

Бой продолжался. Враг спешно начал отходить на северо-запад, в сторону города Лодзь. И я торопил челябинцев. Надо было выиграть время, не давая врагу опомниться, бить его, преследовать, с ходу уничтожать подходящие резервы.

По сторонам — лесные массивы. Высланный вперед разведдозор во главе со старшим лейтенантом Петуховым где-то в пяти-семи километрах от нас. Петухов — штабной работник, но его я вторично уже послал в разведку. Он хорошо ориентируется на местности. «Читает» топокарту. Хитер и смекалист. Может под носом у противника незаметно пройти.

— Иду на Злочев, — хрипит в телефонах голос Петухова. — Уже в триплексах показались крутые берега Варты. Будем искать брод до вашего подхода.

Только я закончил разговор с Николаем Ивановичем, как старший сержант Колчин передает мне микротрубку.

— Это Белов. Где находишься? — спрашивает комкор.

Называю координаты:

— К Варте подходим напротив Злочева.

— Опаздываешь, Фомичев. Свердловчане уже на западном берегу. Буженином овладели. Только что доложили. Так что поворачивай на север и переправляйся на участке свердловской бригады.

Форсирование реки — нелегкое дело. Мы не стали рисковать и поддались соблазну: как-никак переправа уже обеспечена.

Повернули на северо-запад. Через полчаса старший лейтенант Петухов радирует мне:

— Вижу целехонький мост. Но перед ним расставлены фашистские танки и орудия.

— Что ты? Это наши, не путай.

— Товарищ комбриг, мне же ясно видны черные кресты на танках, а возле орудий бегают немцы.

Я выехал вперед. Остановились на опушке леса. Метрах в пятистах виднелись танки. Чьи они? Вскинул бинокль. В самом деле, немецкие — полосатые, с крестами на башне. Немцы чем-то встревожены. Они скрытно передвигаются, жерла орудий направлены на восток.

— Прав ты, Петухов? Не пойму одного: где же свердловчане?

Вдруг созрело решение: внезапно атаковать неприятеля.

— Твое дело, Петухов, к мосту прорываться. Головой отвечаешь за его сохранность. Иначе Варту не преодолеем.

Заговорили наши пушки. Танки стремительно помчались к немецким огневым позициям. Немцы не успели, как говорят, и глазом моргнуть. Загорелась одна, вторая «пантера». Колеса левофлангового орудия полетели в сторону.

От опушки к мосту вела прямая дорога. По ней помчался экипаж танка, в котором сидел старший лейтенант Петухов. За ним — танк Бирюкова. Рота Любивца уже утюжит траншеи, танки Акиншина подминают прислугу орудий.

Хорошо видно, как передняя «тридцатьчетверка» ворвалась на мост. Ее огнем поддерживала батарея 76-миллиметровых пушек. У моста огневую позицию занял танк Бирюкова. Оставили мы здесь для охраны еще два орудия.

На левом берегу — город Буженин. Туда уже ворвались танки первого батальона с десантом на броне. Старший лейтенант Егоров мне радирует: «На улицах баррикады, противник ведет огонь». Ответил ему радиограммой: «Обходите баррикады, быстрее выдвигайтесь на западную окраину».

К обеду город Буженин оказался в наших руках. Немецкие танки, которые уцелели, ушли на северо-запад в сторону Серадза. Искусно проведенный маневр позволил нам избежать лишних потерь, захватить мост через реку Варту, сохранить город от разрушений. В этом бою погиб заместитель начальника оперативного отделения капитан Гаськов, которого мы все очень любили.

В небольшой роще мы остановились на короткий отдых. Люди заметно устали, но виду не подавали. Собравшись в кружок, они вели задушевные разговоры, курили, угощали друг друга трофейным шоколадом.

И не только люди — машины устали. Черные, покрытые грязью танки и низкорослые самоходки остывали, медленно отдавая тепло окружающему снегу, превращая его в грязь.

А мы в штабе уже прокладывали новый маршрут. И я мысленно видел — весь удар направлен в самое сердце Германии. Пройдет еще день-два, и мы ступим на вражескую территорию, а там недалеко и Берлин. Главное — не терять времени. Пока что наши танки опережают отступающего противника. Фашисты никак не поймут наш замысел. Они не успевают оседать на промежуточных рубежах, в панике мечутся от одной бреши к другой.

Начальник штаба лукаво мне подмигивает:

— Здорово мы сегодня ошарашили немцев.

В открытую дверь автобуса врывается команда «Смирно».

— Лелюшенко к нам приехал, — сказал Богомолов, который стоял у автобуса.

Я пошел навстречу командующему.

— Товарищ генерал, Челябинская бригада, овладев городом Буженин, готовится к новым боям…

Генерал на меня смотрит удивленно.

— Как ты здесь оказался? А где же подполковник Зайцев?

— Понятия не имею. Не встречался.

— Как, он же нам доложил, что его бригада освободила город.

Недоуменно пожимаю плечами. Позже все выяснилось. Утром 61-я Свердловская бригада подошла к Буженину. Подполковник Василий Иванович Зайцев, назначенный вместо погибшего Н. Г. Жукова, поспешил доложить: город взят. Но тут бригада, встретив сильное огневое сопротивление, вынуждена была отойти в северо-западном направлении в лес, где и готовилась для повторного удара. Мы ее опередили, атаковали во фланг, опрокинули гитлеровцев и с ходу овладели городом.

Командующий внимательно выслушал меня, а затем сказал:

— Твоя бригада действует в направлении главного удара. Нами перехвачены немецкие радиограммы. Они ждали прямолинейного развития наступления, а мы им попутали карты, резко меняя направление танкового удара. Теперь готовься идти на Злочев, далее на Лютутув. Фашисты ждут, что мы пойдем на Калиш. А мы пойдем значительно южнее.

Я склонился над картой. Теперь нам предстояло идти на юго-запад, прорваться к Одеру.

Прощаясь, Дмитрий Данилович тепло пожал нам всем руки. Пожелал удачи.

К шести часам вечера бригада с приданными 72-м тяжелым танковым полком, артиллерийским полком, дивизионом «катюш» и саперной ротой устремились на юго-запад. Шел мокрый снег. По единственной полевой дороге танки беспрепятственно подошли к Злочеву. Небольшой немецкий гарнизон сдался без боя.

Потом на Лютутув. Широкое шоссе. Головная походная застава нагоняет немецкий обоз. Офицер Любивец приказывает открыть огонь. Над фашистскими повозками просвистели снаряды. Гитлеровцы, застигнутые врасплох, подняли руки.

Любивец мне радирует:

— Захватил 50 повозок и 80 гитлеровцев из команды фолькштурм. Куда их деть, ума не приложу.

— Оставь автоматчиков для охраны.

Без боя был взят Лютутув. Позади остаются другие города. Движемся на удалении 70—80 километров впереди общевойсковых соединений. На рассвете 21 января выходим к польско-германской границе. Бригада собрана в кулак. Перед нами первый немецкий город Шильдберг. Перед нами — чужая жизнь. На размышления — минуты. Приданный артиллерийский полк немного отстал. Что делать? Ждать артиллерию, упустить время? Нет. На это мы не могли пойти.

Посоветовавшись, решили обеспечить атаку своими силами, огнем танков. Третий батальон я развернул вдоль железнодорожной линии. Рядом заняла огневые позиции минометная рота. Два других батальона с десантом на броне подтянул к виадуку.

— По фашистской нечисти — огонь!

Третий батальон открыл дружный огонь. Два других батальона на больших скоростях ворвались в Шильдберг. Немцы преспокойно спали. Работает почта, телеграф, вокзал. Разукрашены витрины магазинов. Вывеска «Комендатура города». Во дворе красивый черный лимузин «ганомак». К машине подбежал солдат, вскинул автомат.

— Постой, постой, — остановил его зампотех роты старший лейтенант Владимир Седов, — для комбрига пригодится.

Новенький «ганомак» мне безотказно служил до самой Праги.

В городе преобладали чистенькие коттеджи с глухо закрытыми ставнями: немцы не очень хотели встречаться с воинами Советской Армии.

Вот она, Германия! Мы ступили на вражескую землю. Трудно нам пришлось до нее добираться. Но добрались, одолели все препятствия. Одних только рек пришлось форсировать более десяти.

Иду по улице. Немецкая аккуратность видна везде. Узенькие улицы чисто подметены. Город словно вымер. Возле углового магазина толпятся солдаты.

— Что там церемониться, бей-ка витрину, — доносится чей-то голос. — А не то, дай я. — Солдат снимает автомат, хватает его за ствол. Вижу: сейчас ударит прикладом.

— Это что еще такое?

Автоматчик удивленно смотрит на меня. Приказываю солдатам уйти в подразделение.

Политотделу бригады пришлось в те дни много работать. Мы призывали солдат гуманно относиться к немецкому населению. Разъясняли, что за развязывание войны, за все те зверства и грабежи, творимые гитлеровцами на нашей земле, виновны фашистские главари, а не старики и дети, оставшиеся в занятых нами городах и селах. Мы призывали наших солдат и офицеров соблюдать честь и достоинство советского человека.

Снова спидометры танков отсчитывают километры. Танки первого батальона с автоматчиками на броне, шедшие в авангарде, вслед за Пермской бригадой первыми подошли к Одеру. Короткий зимний день 21 января был на исходе. Вот он, Одер! Фашистское командование намерено на этом рубеже задержать наступление советских войск.

В те часы мы не представляли себе всей опасности, таившейся за этой широкой рекой. Западный берег был утыкан железобетонными надолбами, перепоясан траншеями, ходами сообщений. Гитлеровцы на этот рубеж стянули колоссальное количество танков, самоходных орудий, орудий различных систем — от 88-миллиметровых зенитных пушек до дальнобойных орудий, врытых в землю.

Командир корпуса генерал Белов распорядился форсировать реку севернее Штейнау. Саперы начали делать переправу. Лед был оторван от берега метра на два-три, и саперы, по грудь в воде, соединяли лед и берег досками, бревнами.

Ночью началось форсирование реки. На лед ступили стрелки 29-й Унечской мотострелковой бригады. Севернее — на левый берег устремились бойцы 6-го механизированного корпуса нашей армии.

Немцы открыли ураганный огонь. Гулко ударили тяжелые орудия. Но уже ничто не могло остановить наступающие подразделения. Судьба германской реки была предрешена. На левый берег ступили советские солдаты. Русское «ура» прокатилось вдоль многоводной реки. Плацдарм расширился.

НА ПОСЛЕДНИХ РУБЕЖАХ

Над Одером клубился серый, как вата, туман. Гитлеровская дальнобойная артиллерия ведет интенсивный обстрел переправы. Тяжелые снаряды беспорядочно рвутся по сторонам моста. С ходу бригада вступает в бой. Наша задача — идти вдоль реки строго на юг и совместно с другими частями захватить Штейнау.

Нам приходится туго. Вторые сутки ведем изнурительный бой. Фашисты яростно контратакуют. Их танки неожиданно появляются из-за укрытий, в упор расстреливают «тридцатьчетверки».

Рота старшего лейтенанта Акиншина за день отбила девять контратак, но ни на шаг не отступила назад. Раненый Акиншин не ушел с поля боя. Погиб недавно прибывший из штаба 4-й танковой армии командир третьего батальона майор Бондарев. Пал смертью храбрых и его заместитель по политчасти капитан Мошев. Исключительное мастерство управления боем показывают офицеры Любивец, Пупков и Коротеев. Храбростью отличается и майор Старостин. К нам он прибыл недавно, на Висле, но и за это короткое время показал себя настоящим организатором общевойскового боя.

…Стоял пасмурный день. Южный ветер принес тепло, и снег на глазах таял. Я собрал командиров батальонов, развернул перед ними карту:

— Вот в этой точке мы находимся. В трех километрах от нас вот за этим леском — деревня Лампенсдорф. Мы за день иной раз продвигались по 70—80 километров, а сегодня надо преодолеть три километра и захватить Лампенсдорф. Нелегко это сделать, но надо. Сумеем ли?

Первым нарушил молчание майор Старостин:

— Согласны с вами, что теперь другая обстановка. Фашисты успели заковать себя в бетон и сталь. И все-таки сумеем.

А как это лучше сделать? Разведка бригады донесла, что деревня превращена в сильный опорный пункт. На ее восточной и северо-восточной окраинах имеются блиндажи с железобетонными колпаками, надолбы, или, как их называли, «зубы дракона». Хорошо продумана и система огня. Все подступы искусно заминированы.

— Обстановка сложная. Идти в лоб, пожалуй, бессмысленно, — сказал капитан Чирков.

— Зачем в лоб? А мы зайдем с запада и внезапно ударим, — поспешил высказаться майор Старостин.

— Этот вариант приемлем, хотя он и таит в себе большую опасность, — заключил я. — Можем оказаться в тисках немцев. Мы с начальником штаба об этом думали.

Пришли к одному решению. Впереди пойдут танки второго батальона с автоматчиками на броне, а фланги обеспечивают два других танковых батальона.

К вечеру скрытно выдвигаемся к деревне. Танки Чиркова и автоматчики Старостина открыли огонь по отдельным домам. Начали пристрелку по деревне танки из тяжелого армейского полка.

Немцы, судя по всему, не намерены оставить занимаемые позиции. Фашисты даже перешли в контратаку. Батальоны коммунистов Чиркова и Старостина оказались в тяжелом положении: на занимаемые ими позиции двигались с двух сторон танки, поддерживаемые огнем минометчиков.

Старостин во весь голос кричал:

— Приготовить противотанковые гранаты!

— Бронебойщикам бить по уязвимым местам!

— Пулеметчикам и автоматчикам отсекать пехоту!

— Коммунистам и комсомольцам, отразив контратаку, первыми ворваться в деревню.

Последние слова комбата потонули в грохоте боя. Старостин подполз к пулеметчику коммунисту Пяткину:

— Вот так их, Алексей Иванович, чтоб знали, кто такие челябинцы!

Из кустов появилась «пантера». Жерло пушки перемещается справа налево. Фашист метит выстрелить в «тридцатьчетверку». Возле рядового Пяткина лежат две противотанковые гранаты. Комбат схватил одну из них — и в смотровые щели. Фашисты ослеплены.

— Хорошо! На тебе в придачу! — и Старостин бросает под гусеницы еще противотанковую гранату.

«Пантера» завертелась на месте.

В полный рост идут эсэсовцы. Цепь все ближе и ближе. Старостин встречается взглядом со своим комсоргом Доломаном, который ползет к соседнему пулеметному расчету.

— Евмен Михайлович, подымай свою комсомолию, а мы с Белоусовым — коммунистов.

— Есть, товарищ майор!

— Вперед, за Родину! — крикнул комсорг и первым поднялся в атаку. За ним — комсомольцы роты коммуниста старшего лейтенанта Ермакова. Фашисты дрогнули, их цепь изогнулась, левофланговые солдаты попятились назад. Гитлеровцы залегли.

Контратака противника была отбита, но вперед мы не продвинулись.

— Жаль, в деревню не смогли прорваться, — сокрушался Старостин. — Но завтра обязательно ее захватим, товарищ комбриг.

На рассвете 31 января повторная атака. Танки бригады, обходя отдельные узлы сопротивления, начали теснить гитлеровцев.

— Наш танк уже прорвался в центр деревни, — с радостью доложил мне командир первого батальона старший лейтенант Егоров.

— Кто же этот смельчак?

— Комсомолец Иван Романченко, командир экипажа «Комсомолец».

Я хорошо знал этого рослого танкиста. К нам он прибыл осенью 1943 года. Родом он из Полтавщины. 17-летним пареньком поехал работать в Кривой Рог, а затем вместе с заводом эвакуировался в Магнитогорск. Потом попал в бригаду, начинал службу заряжающим. Иван Ефимович не раз отличался в боях, был награжден двумя орденами Красной Звезды и медалью «За отвагу». Экипаж Романченко шел в голове колонны, в числе первых форсировал реки Чарна Нида, Пилицу, Варту.

Теперь Иван Ефимович со своими комсомольцами первым прорвался в центр деревни. На пути его танк уничтожил бронетранспортер, расстрелял несколько автомашин с боеприпасами.

Потом завязалась дуэль с «фердинандом». Иван Романченко со второго выстрела подбил самоходное орудие. Из-за угла ударил фаустник. «Тридцатьчетверка» загорелась.

— Усольцев и Агапов, за мной! — крикнул он механику-водителю и радисту-пулеметчику, — Надо сбить пламя!

Схватили брезент. Из укрытий выскочили фашистские автоматчики и бросились к танкистам. Романченко в их сторону метнул «лимонку». Несколько гитлеровцев замертво упали на землю.

Со всех сторон к танку приближались немецкие автоматчики. Иван Ефимович бросился в танк. Прильнул к прицелу. Очередь, вторая, третья. Уцелевшие фашисты попятились назад.

Вот еще группа. Снова заговорил пулемет. Еще несколько эсэсовцев остались на снегу. Гитлеровцы вроде бы приутихли. А танк пылает. Пламя лизнуло руки, дохнуло в лицо.

Иван Ефимович кричит товарищам: «Гасите! Сбейте брезентом пламя!» В ответ — молчание. Только сейчас он понял, что остался один. Схватил брезент, быстро сбил пламя.

Командир танка Герой Советского Союза гвардии старший сержант И. Е. Романченко.

Из-за угла показалась новая группа фашистов. Комсомолец-гвардеец, будучи раненым, до последней минуты отбивался, пока не подоспела помощь.

Санитары уложили его на носилки. Заметив меня, с досадой сказал:

— Ребят жалко, погибли. И меня не вовремя.

— Ты герой, Иван, много гитлеровцев уложил!

К обеду танки вышли к восточной окраине. Последовали одна за другой ожесточенные контратаки. Наткнувшись в центре на сильный огонь, немецкие автоматчики начали наседать на правый фланг, пытаясь отсечь нашу пехоту от танков.

К вечеру натиск ослаб, деревня Лампенсдорф оказалась в наших руках. Так мы завершили окружение города Штейнау и находящейся там группировки.

В тот день мы испытали двойную радость: узнали, что нашей бригаде присвоено наименование «Петраковской».

Из разведданных, полученных из штаба корпуса, выяснили, что противник срочно подтягивает крупные силы и намерен прорваться к городу Штейнау. Мы заняли оборону. Автоматчики зарылись в землю. Выгодные огневые позиции заняли танкисты. Противотанковые орудия расположили на танкоопасных направлениях.

К вечеру со стороны противника показались танки. Рота старшего лейтенанта Каширского первой приняла неравный бой. Противник пытался обойти танкистов с фланга и попал под огонь подчиненных офицера Крюкова.

В течение нескольких дней бригада стойко оборонялась, сдерживая бешеные атаки фашистов. Помнится, рота автоматчиков офицера К. Салихова оказалась в очень трудном положении: на нее двигалось до десяти танков.

— Надо выстоять! — обратился коммунист к солдатам.

И выстояли! А тем временем другие части добили группировку немцев в Штейнау.

Бои постепенно откатываются на запад. Фашисты не сдаются. За спиной Берлин, и они ожесточенно обороняются.

Впереди деревня Герцогсвальдау. Командир разведдозора комсомолец лейтенант Иван Гончаренко доложил:

— Деревню обороняют танки и до батальона пехоты.

Целый день выковыриваем немцев. Дома кирпичные, даже сараи сложены из кирпича. Что ни дом, то огневая точка. К вечеру овладели деревней. В ней ни души. Потом из леса появляются женщины. Они бегут нам навстречу.

— Наши, родные освободители!

Подбегают к солдатам, целуют, плачут. Лица изможденные, на головах — рваные тряпки, вместо платьев — лохмотья. Наперебой рассказывают о тех страшных муках, которые они испытали в немецкой неволе.

— Ой, дивчата, даже не верю, что побачу свою ридну Украину, — радостно говорит одна из женщин.

— Да, скоро вас отвезут на Родину, — говорит политработник Лурье.

Прошло еще несколько дней, и части нашего корпуса продвинулись значительно на запад. Наша бригада идет в передовом отряде корпуса. Немцам приказано до последней возможности оборонять город Любин, и они доставляют нам немало неприятностей.

Бригада повернула на северо-восток и, описывая крутую дугу, перерезала последние дороги отхода на запад вражеским войскам. Крупный гарнизон оказался в кольце наших танков.

С утра 11 февраля возобновилось наступление. Кругом густые леса, движемся по проселочным дорогам. Слева от нас обширное поле. Невдалеке от дороги обгорелые «тридцатьчетверки», опрокинутые, с ржавыми колесами 122-миллиметровые гаубицы, приземистые самоходки «СУ-76».

Откуда здесь советская техника? Подъезжаем к «тридцатьчетверке». Башня опрокинута, на броне вмятины — следы артиллерийских снарядов. Порваны гусеницы, рядком валяются два катка. Мы с начальником штаба заглянули во внутрь танка. На днище лежали два обгорелых трупа.

— Варвары, упражнялись по живым мишеням.

Мы оказались на испытательном полигоне. А потом мы увидели бараки, обтянутые несколькими рядами колючей проволоки. Перед нами концентрационный лагерь.

Солдаты открыли ворота. На улицу высыпали пленники, обступили челябинцев. Обнимали их и целовали. Люди от счастья плакали. Мы с Барановым вошли в барак. На нарах умирали изможденные люди. Я распорядился выдать продукты узникам и оказать медицинскую помощь.

Но то, что мы увидели в другом бараке, поразило воображение. Кучи детской одежды, обуви, мешки, набитые волосами. А рядом печи-крематории, в которых были живыми сожжены дети.

Мной овладело необычайное чувство мести. Я вышел на улицу и думал, на что способны варвары XX века. Меня окликнул Баранов.

— Любивец ворвался в Шпроттау, захватил аэродром и более десяти исправных самолетов.

Рота Любивца шла в головной походной заставе. Обходя узлы сопротивления, отважный офицер смело ворвался в город. Мы поспешили ему на помощь. Зеленый красивый город, раскинувшийся по обе стороны притока реки Бобер, неприветливо встретил нас. Немцы превратили его в опорный пункт. Кирпичные дома фашисты приспособили для кругового обстрела.

Вырвавшись за реку, мы поспешили к городу Заган — к узловому центру железнодорожных и шоссейных дорог. В Загане находился крупный вражеский гарнизон. Мы прошли за один час 18 километров и обошли город с севера.

— Прикрывай левый фланг корпуса, — приказал мне генерал Е. Е. Белов.

Вдоль шоссе, ведущего на Зорау, куда устремились танки Свердловской и Пермской бригад, мы заняли оборону. Со стороны города Заган на шоссе вскоре появились немецкие танки. От первых залпов загорелись два головных «тигра». Потом вспыхнуло и самоходное орудие. Гитлеровцы скрылись в лесу, а через полчаса начали яростно нас атаковать. Батальон Г. И. Старостина отбил одну за другой две атаки.

Фашисты начали атаку в третий раз. Майор Старостин, перебегая от взвода к взводу, охрипшим голосом подавал команды, личным примером увлекал подчиненных.

Немцы начали обтекать правый фланг, но наткнулись на болото и попятились назад. Командиры взводов старшие лейтенанты Крюков и Черноморов, находившиеся на правом фланге, подбили по одному «тигру».

Передовые части корпуса с ходу овладели Зорау и Тейплиц, ушли далеко вперед и вскоре оказались отрезанными от главных сил армии. Свердловская и Пермская бригады были зажаты в клещи и оказались в тяжелом положении. Врученная мне телеграмма от комкора гласила:

Со мной на командном пункте находился командир 68-й отдельной армейской танковой бригады полковник Приходько.

— Будем прорываться, — решили мы.

В сторону Зорау идет узенькая шоссейная дорога, к которой вплотную подступают вековые сосны. Батальон Егорова будет наступать вдоль шоссе. Это — отважный офицер, и ему, поручая важное задание, на прощание сказал:

— Правее вас будет наступать третий батальон. Поддерживайте с нами непрерывную связь. Ясно?

— Так точно, — бойко ответил комбат и захлопнул люк. Я что-то еще ему крикнул, но мой голос потонул в шуме работающих танковых двигателей.

Штаб бригады снялся с места и двигался за танковым батальоном. Короткий зимний день был на исходе. Где-то впереди зачастили выстрелы.

— Рота Любивца завязала бой с передовыми подразделениями противника, — радировал мне Егоров.

Вперед мы выдвинули артполк. Пушки били прямой наводкой по подходящим фашистским резервам. Мы начали теснить немцев.

Спешу в первый батальон. Навстречу попадаются санитары.

— Кого несете?

— Капитана Любивца.

— Иван, что же ты так неосторожно?

Любивец немного смущен, что я его назвал по имени.

— Кажется, отвоевался, — простонал Любивец. — Левая нога перебита.

— Выздоравливай, да побыстрее.

Я вскочил на танк, оглянулся. Санитары понесли носилки к машине. Я очень сожалел, что Любивец не дошел до Берлина. Мы с ним вместе пришли в бригаду. Все меньше и меньше остается тех, кто начинал путь под Орлом.

В самый разгар боя радист Колчин принял короткую радиограмму: «Егоров убит». Подозвал к себе заместителя подполковника Алаева.

— Выдвигайтесь в первый батальон. Егоров убит.

На рассвете еще одна радиограмма. Я видел, как Колчин ее принял, и по его лицу понял: что-то снова случилось.

— Алаев погиб, — едва вымолвил Виктор. — Бросился в атаку, и пуля оборвала ему жизнь.

Первый батальон немцы обошли с двух сторон. Создалась довольно сложная обстановка. С батальоном прекратилась связь. Это очень меня обеспокоило.

Пробиваемся по шоссе. Второй батальон Чиркова расчищает нам путь, сдерживая натиск немцев на левом фланге. Вперед вырвались танки третьего батальона.

К обеду штаб достиг окраины Зорау. На небольшой полянке замерла «тридцатьчетверка». Возле машины на хвое лежит тяжело раненный лейтенант Горбунов — командир танка. Он часто любил повторять:

— Скоро будем в Берлине, а там и по домам.

Ему не удалось дойти до фашистского логова. Тяжелый снаряд подбил танк. Лейтенант едва шевелит иссохшими губами. Кто-то из офицеров штаба расстегнул ворот его обгоревшего комбинезона, подал флягу с водой.

К нам подходит механик-водитель танка старший сержант Василий Кружалов. Сквозь бинты сочится кровь.

— До последнего держались, и шагу назад не ступили, — сказал Горбунов. — «Тигр» из-за насыпи выполз и нас по борту.

Подошли санитары. Кружалов ни в какую не хочет идти в госпиталь.

— Товарищ комбриг, заступитесь, — он обратился ко мне. Из-за пустяковой царапины отправляют в госпиталь. Не могу я сейчас идти. За друзей буду мстить.

Что с тобой делать, дорогой товарищ? Василий отбивается от санитаров.

— Заварю пробоину в броне и на Берлин, — доказывает он командиру медсанвзвода капитану Кириллову.

— Ладно, оставьте его, — попросил я.

Позже стало известно, с каким упорством сражались члены этого экипажа. Кружалов, маневрируя среди деревьев, смело вел машину на врагов. Горбунов подбил «пантеру», затем «тигра», бронетранспортер. Кружалов гусеницами давил контратакующих пехотинцев.

Спешим в первый батальон. Шофер Толя Космачев крикнул:

— Самолеты!

После бомбежки мне сообщили печальную весть: убит полковник Приходько, командир 68-й отдельной армейской танковой бригады.

К вечеру мы прорвались к главным силам корпуса.

— Подоспели вовремя, — сказал генерал Белов. — Продержались бы еще час-два. У нас худо с боеприпасами, а горючего вовсе нет.

Генерал выглядел устало. Глаза воспалены. Потрескавшиеся губы кровоточили. Таким комкора я еще не видел. И в этих трудных условиях, когда мы шли по глубоким немецким тылам, он оставался верен себе: руководство войсками осуществлял непосредственно на передовой.

Не успели мы обменяться и несколькими фразами, как комкора вызвал к рации командарм.

— Получили новую задачу, — выйдя из автобуса, сказал Белов. — Пойдем строго на юг, чтобы завершить окружение гитлеровской группировки в Верхней Силезии.

Движемся по дорогам, по которым 132 года тому назад шли русские солдаты во главе с Кутузовым.

Бунцлау. Город пылает, весь в дыму. Вокруг следы ожесточенных боев. В восьми километрах от города справа высится памятник. На мраморном постаменте простой и строгий обелиск. Здесь похоронено сердце Кутузова.

Несколько дней мы вели бои по уничтожению окруженных разрозненных группировок в Верхней Силезии.

…С 23 марта по 16 апреля 1945 года бригада готовилась к Берлинской операции.

В небольшом блиндаже на опушке сосновой рощи расположился наблюдательный пункт бригады. Перед нами — река Нейсе. Берега крутые, обрывистые. За рекой — противник. В бинокль хорошо видны позиции немцев.

Последняя ночь перед наступлением. Из штабных офицеров никто не спит. Да разве уснешь? Последний рывок — и мы в Берлине.

Наступило 17 апреля. Всходило солнце. Его яркие лучи выглянули из-за островерхих сосен. И вдруг началась мощная артиллерийская подготовка. Противоположный берег заволокло дымом. Появились штурмовики. Они поставили дымовую завесу.

— Даешь Берлин! — закричали танкисты.

Машины устремились к Нейсе. По наведенному мосту спешим вперед. Теперь уже идем к Шпрее. Местность лесисто-болотистая.

К исходу дня 17 апреля передовые части корпуса подошли к Шпрее, а ночью свердловчане успешно форсировали ее.

18 апреля челябинцы, составляя передовой отряд корпуса, начали преследование отходящего противника в направлении Калау, Луккенвальде. Мы надеялись наступать в сторону Бранденбурга, и вдруг приказ: корпус поворачивает на север. Это значит — на Берлин.

Я взглянул на карту. На пути к Берлину оставался Луккенвальде — последний крупный город. На перекрестках замелькали указки: «До Берлина — 140 км». На дороге мелом начерчена стрела: указывающая на запад, и надпись: «Скорее на Берлин!»

Перед Луккенвальде — короткая остановка. Пополняем боеприпасы, горючее. Через день-два мы пойдем к Берлину. Люди горят желанием скорее ворваться в логово фашистского зверя.

Ко мне подходит начальник политотдела. Он провел много бессонных дней. На бледном лице — следы усталости, но глаза горят весело.

— Михаил Георгиевич, через десять минут митинг.

На огромной поляне, окаймленной вековыми соснами, впереди замаскированных танков выстроились добровольцы. Люди — в торжественно приподнятом настроении.

Короткую речь произносит начальник политотдела.

— Об этих днях мы давно мечтали, — говорил Михаил Александрович. — И вот уже до Берлина рукой подать. Враг накануне разгрома, но еще жесток и коварен. Нам выпало счастье участвовать в штурме фашистского логова. Удвоим удары по врагу!

Выступает замполит первого батальона капитан Устинов. Взволнованно звучат голоса комсорга 2-го танкового батальона старшины Николая Павлова, механика-водителя коммуниста Кружалова.

Мы знали, что немцы превратили Берлин в сильнейший укрепленный район. Город опоясывали три рубежа: внешний, внутренний и городской. Фашисты будут драться за каждый дом, каждый квартал, до последнего солдата. Впереди нас ждали жаркие схватки. Об этом я и сказал на митинге.

По рядам прокатилось громкое солдатское «ура». Челябинцы были готовы к уличным боям. Опыта у них достаточно.

Неожиданно в бригаду приехал генерал Е. Е. Белов. Он возбужден, лицо его, как никогда, сияет.

— Готовы, челябинцы, штурмовать Берлин?

— Так точно, товарищ генерал, — с необычным задором отвечают танкисты.

— Посмотрим. В какой батальон поведешь, Фомичев?

— К автоматчикам. Они только что овладели деревней Еникендорф.

— Ну, добро, начнем со Старостина.

Идем к автоматчикам. Вдруг раздался выстрел. Пуля едва не задела генерала. Белов выхватил пистолет и выстрелил в притаившегося гитлеровца. Но мимо. Тем временем фашист еще раз пытался выстрелить. Стремительно вынимаю трофейный парабеллум, но в это мгновение фашист падает: сзади нас прозвучал выстрел. Мы оглянулись и увидели Толю Якишева, нашего «сына бригады». Толя, сияя от радости, подбегает к нам.

— Спасибо, сынок, ты спас жизнь нашему неосторожному комкору, — сказал генерал Д. Д. Лелюшенко, который в этот момент подъехал на машине и тепло пожал Якишеву руку.

Генерал Лелюшенко тут же к гимнастерке Якишева рядом с орденом Красной Звезды прикрепил медаль «За отвагу».

Побывав у автоматчиков, направились в танковые батальоны.

— Старший лейтенант Коротеев, — представляется командир первого батальона.

— Знаю такого, — улыбнулся генерал. — Войско готово штурмовать Берлин?

— Хоть сию минуту.

Были мы во втором батальоне, которым уже командовал коммунист Пупков. И в третьем, который возглавлял старший лейтенант Акиншин.

— Растут твои орлы, — на прощание сказал генерал.

Да, Пупков, Коротеев и Акиншин в бригаду прибыли командирами танков. А сейчас — комбаты.

— В Берлине они еще себя покажут, товарищ генерал.

Жители Берлина в гостях у танкистов.

Танки вытягиваются вдоль автострады. Наступаем на Берлин с юга. Впереди — батальон старшего лейтенанта Акиншина. На пути — небольшая деревушка из пяти-семи домов, в которых засели гитлеровцы. На огородах, вдоль шоссе — огневые позиции. Со стороны деревни ударила артиллерия. Танки Акиншина открыли ответный огонь. Сбивая заслоны, бригада стремительно продвигалась вперед. Моросил мелкий надоедливый дождик. Сырой холодный ветер пробирал до костей. На перекрестках мелькали сохранившиеся указатели: «Berlin».

К вечеру 23 апреля подразделения бригады ворвались в Штансдорф, пригород Берлина. Закопченные щербатые стены уцелевших домов и костелов вздымались над пепелищами горевшего города.

Перед нами — канал Тельтов. Нам предстоит его форсировать. На противоположном берегу противник. Из проемов домов торчат стволы орудий, на этажах расположились автоматчики и снайперы. Берег утыкан, огневыми точками, закованными в бетон.

В штабе собрались командиры батальонов и рот. Нам предстояло наступать на небольшом участке, и тем не менее надо было тщательно подготовиться к атаке. Подполковник Баранов высказал очень ценную мысль. После артиллерийской подготовки, которая намечалась по плану вышестоящего штаба, танкисты возьмут под обстрел вражеских артиллеристов, а автоматчики тем временем будут форсировать канал.

— А теперь давайте подумаем, как будем вести уличные бои в городе, — обратился я к присутствующим.

Опыт мы уже имели, но понимали, что в такой обстановке, где каждый дом превращен в крепость, не так-то легко воевать. Особенно нам, танкистам. Мы нуждались в поддержке пехоты. Танк в городе стеснен, ему не хватает пространства для маневра, его на каждом шагу поджидают фаустники, он становится хорошей мишенью для артиллерии противника.

— Надо создать штурмовые группы, способные вести ближний бой в городе, — предложил старший лейтенант И. С. Пупков.

— Ваше мнение совпадает с нашим, — сказал я. — За каждым танком закрепим по 5—7 человек автоматчиков, саперов, разведчиков.

— Неплохо бы атаку прикрыть дымовой завесой, — высказался М. Г. Акиншин.

— Обязательно прикроем переправу не только пехоты, но и танков, и артиллерии, — заверил нас начальник химической службы бригады.

Короткая подготовка к атаке. Люди рвались в бой.

23 апреля в 21.15 грянул батарейный залп «катюш» корпусного дивизиона. Это был сигнал начала штурма канала Тельтов. Вдоль берега поползла дымовая завеса. По засеченным целям ударили танковые орудия. Облюбовав огневую позицию во дворе невысокого дома, огонь открыли минометчики роты офицера Ильченко.

Гвардейцы-автоматчики побежали к мосту. Противник открыл ураганный огонь. Резко ударили орудия, с противоположного берега застрочили пулеметы. Пулеметчик Сажин, устроившись за каркасом моста, открыл огонь. Упал раненный в грудь автоматчик рядовой Сатаров.

Поползли к противоположному берегу с толовыми шашками саперы. На добровольцев противник обрушил огонь из тяжелых минометов. Создалось довольно тяжелое положение. Мы вынуждены были прекратить атаку. Пехотинцы отползли на исходные позиции.

Повторная атака перенесена на следующий день. Забрезжил рассвет. Над каналом клубился легкий туман. Сырое, промозглое утро. Из штаба корпуса прибыл офицер. Он привез карту с нанесенной на ней задачей: к исходу дня форсировать канал и в дальнейшем наступать в направлении Нововес.

У нас еще есть время, и мы готовимся к бою. Штаб расположился на третьем этаже полуразрушенного дома. Подполковник Я. М. Баранов и его подчиненные довели до войск поставленную задачу, позаботились об обеспечении непрерывного взаимодействия.

24 апреля в 15.00 наши артиллеристы и минометчики произвели кратковременный налет на врага. В атаку ринулись автоматчики. Первыми достигли противоположного берега саперы во главе со старшиной Пасынковым.

Несколько часов шел бой за переправу. И лишь ночью 25 апреля нам удалось закрепиться на противоположном берегу, а танки переправить по наведенному мосту правого соседа — армии генерал-полковника И. С. Рыбалко.

Начались уличные бои. Осторожно продвигались вперед танки, вслед за которыми шли автоматчики. Командиры батальонов Коротеев, Пупков и Акиншин очень расчетливо управляли подчиненными в этих тяжелых и изнурительных боях.

Немецкая столица объята пламенем. Улицы заволокло дымом. Сотни самолетов бомбят город, артиллерия непрерывно обстреливает столицу. Крушатся многоэтажные здания, рушатся правительственные учреждения.

Бригада захватила район Бабельсберг. Утомленный многодневными боями, я прилег отдохнуть. Богомолов меня тормошит:

— Вот так новость! — говорит начальник политотдела. — Эррио мы освободили.

Сон словно рукой сняло:

— Бывший глава французского правительства?

— Конечно, он.

Вспомнили судьбу этого отважного человека.

И вот он входит ко мне в комнату. Среднего роста, старый, обрюзгший. Лицо изрезано глубокими морщинами. Эррио тепло жмет мне руку, внимательно смотрит прищуренными глазами.

— Кто меня освободил? — интересуется он.

— Бригада сибиряков-уральцев, — ответил я.

— А ваша фамилия?

— Полковник Красной Армии Фомичев.

— О, о сибиряках я многое слыхал. Отважный народ. Спасибо, что освободили от желтой чумы, — говорит Эррио на немецком языке и на прощание просит меня с ним и супругой сфотографироваться.

Комбриг гвардии полковник М. Г. Фомичев и Эдуард Эррио с супругой.

А тем временем с юго-востока на Берлин двигались немецкие части.

Бригада по приказу комкора, оставив Берлин, устремилась им наперерез. Несколько дней мы отбивали яростные атаки.

2 мая узнали радостную весть: Берлин пал. Это придало нам силы. Бригада упорно удерживала рубеж, и лишь немногим гитлеровцам удалось вырваться из окруженной котбусской группировки.

ПРАГА ЗОВЕТ НА ПОМОЩЬ

Был субботний вечер. После дневных забот я присел возле автобуса. У штабной радиостанции собрались командиры батальонов, рот, взводов. Доносится глуховатый басок старшего лейтенанта Михаила Коротеева. Он рассказывает, как гвардейцы его батальона отбивали яростные атаки немцев, пытавшихся прорваться из окружения.

— Перебили мы фрицев более тысячи, — говорит комбат. — Жаль, не уберегли капитана Сашу Сидельникова.

Да, буквально в последние минуты боя этот отважный офицер, командир роты, был сражен вражеской пулей.

Челябинцы расположились на огромной поляне, окаймленной густым сосняком. Слышатся шутки, смех, кто-то лихо перебирает клавиши баяна, кто-то звонко запел:

Саша Соколов кричит радисту Виктору Колчину:

— Поищи-ка что-нибудь поинтереснее.

— Минуточку, — отвечает Колчин.

Из автобуса на землю спрыгивает старшина Владимир Войкин.

— Что там ждать, давайте лучше сами споем, — и он запел «Из-за острова на стрежень».

Песня начала расти, шириться. Вдруг ко мне подбегает Сергей Кестер:

— Товарищ полковник, Прага говорит, Прага зовет на помощь.

Собравшиеся у автобуса притихли. В наступившей тишине звучал взволнованный голос: «Говорит Прага, говорит Прага! Руда Армада, на помощ! Руда Армада, на помощ!..»

В Праге ждут помощи от Красной Армии, у них нет оружия и боеприпасов, продуктов питания и медикаментов, на улицах города патриоты проливают кровь.

Губы невольно шепчут: «Мы слышим твой голос, Злата Прага, мы поспешим тебе на помощь».

До Праги — не менее четырехсот километров. Далековато до вас, родные братья, но в беде вас не оставим. Мы уже знали, что в первых числах мая в столице Чехословакии вспыхнуло народное восстание. Население братской нам страны, вооружившись винтовками, пистолетами, охотничьими ружьями, гранатами, захватило важнейшие стратегические пункты: радиостанцию, телеграф, вокзал и ряд других объектов.

Гитлеровский генерал фельдмаршал Шернер решил потопить в крови начавшееся восстание. Завязались тяжелые уличные бои. Силы были неравны. На опорные пункты повстанцев гитлеровские летчики сбрасывали сотни бомб. Улицы превращались в развалины. На фонарных столбах раскачивались трупы чешских патриотов. Используя огромное преимущество в технике и вооружении, немецкие войска подавляли один очаг восстания за другим. Вскоре врагу удалось прорваться к центру. Восстание шло на убыль. И тогда по радио полетели тревожные призывы: «Говорит Прага! Говорит Прага! Помогите, друзья, восставшей Праге!»

Связываюсь по рации с командиром корпуса генералом Е. Е. Беловым. Докладываю об услышанном.

— Мы об этом уже знаем. Сейчас выезжаю к Лелюшенко, видимо, пойдем на Прагу. Так что готовься, — сказал мне генерал.

Всю ночь мы дозаправляли горючим танки, автомашины, пополняли боеприпасы. А на рассвете 6 мая 1945 года меня вызвали в штаб корпуса. Генерала Е. Е. Белова я застал возле карты-склейки, развешанной во всю стену. Красная стрела была нацелена на юго-восток — на Прагу.

— Бригада снова пойдет в передовом отряде, Фомичев. Задача не из легких. Корпусу предстоит преодолеть солидное расстояние, а времени в обрез. К тому же, на пути горные массивы и глубокие, заблаговременно подготовленные оборонительные полосы немцев.

Я взглянул на карту. Горный рельеф, резко пересеченная местность. А вот это — Рудные горы. Прикинул их ширину — не менее 50 километров.

— Пойдешь по маршруту Носсен, Фрейберг, Лоцин, Билина, Лоуни, Слани, — и генерал провел по карте карандашом. — Нам еще, Михаил Георгиевич, повезло. Рудные горы с севера на юг в направлении нашего удара пересечены шоссейными дорогами. Но учти: тебя ожидает не одна гитлеровская засада. Будь начеку!

Я вернулся в бригаду, а на бронебашнях машин вместо надписей «На Берлин!» уже появились слова: «На Прагу!..» Я даже удивился:

— Кто вам сказал, что мы идем на Прагу!

— Сердце подсказывает, — ответил командир батальона автоматчиков майор Г. И. Старостин. — Мы слышали по радио, что в Праге восстание, и чехи просят помощи. А кто же быстрее может оказать ее?

Весть о наступлении на Прагу взволновала всех воинов бригады. Танкисты и автоматчики снова рвутся в бой. Настроение у всех на редкость боевое. Я знал: бойцы устали. Позади остались два года непрерывных боев. Курская дуга, Каменец-Подольский, Львов, братская Польша, штурм Берлина. Однако сейчас не до отдыха.

Сыро, не по-майски холодно. В первом танковом батальоне идет комсомольское собрание. Старший лейтенант М. Ф. Коротеев говорит:

— Положение в Праге очень тяжелое. Спасение города и жителей во многом зависит и от нас, от темпа марша и наступления. Приказ командующего 1-м Украинским фронтом гласит: нашей танковой армии с армией Рыбалко разгромить северные армии группировки Шернера, войти в Чехословакию и освободить ее столицу. Наш батальон с сегодняшнего дня идет первым. Командование бригады на нас надеется.

— Немецко-фашистские захватчики хотят погубить Прагу, залить ее улицы и площади кровью славян, — сказал комсорг батальона Валентин Чернов. — Мы не можем этого допустить. Не можем! Не подкачаем, ребята!

Накануне многие добровольцы подали заявления с просьбой принять их в члены ВЛКСМ. Я знал, что в политотделе выделили лишь пятнадцать значков и сказали: «Вручить лучшим комсомольцам».

— Товарищ полковник, полчаса ломали голову над тем, как из сотни отличных ребят отобрать этих пятнадцать «лучших». Все они лучшие. Воюют что надо. Как быть? — спросил расстроенный и взволнованный Чернов.

Рад был бы помочь комсоргу, но не могу. В самом деле, все солдаты воевали на славу. Но пока нет значков.

— Решайте сами!

И вот вижу сейчас, какой радостью светятся глаза у тех, кому вручали комсомольские значки.

Комсомольские и партийные собрания прошли во всех батальонах.

Объявляем тревогу. Под гусеницами уральских машин загудела немецкая автострада. Гул танковых двигателей взорвал тишину.

Движемся на юг. Спешим к Праге. Впереди — первый батальон Михаила Коротеева. Где-то в двух-трех километрах в головной походной заставе идет первая рота старшего лейтенанта В. Полегенького. С ним на броне сидят разведчики старшины Александра Соколова и саперы старшины Федора Пасынкова.

На каком-то рубеже завязывается короткий бой. Фашисты зло сопротивляются. Темп движения спал.

— Пойдем по проселочным дорогам, — решили мы в штабе.

— Не застрянем ли? — опасается Баранов.

Движемся медленно. Подчас приходится вытаскивать застрявшие колесные машины. Дорога выводит нас к какой-то небольшой деревушке. Ищем указки. На их месте лишь торчат деревянные столбы.

На улицах несколько машин и повозок. Полегенький докладывает:

— Впереди — немцы!

И тотчас гремят выстрелы. Возникает перестрелка. Загораются машины, на углу дома вспыхнула «пантера». Немцы разбежались по деревне.

В кюветах — опрокинутые машины, исковерканные бронетранспортеры, штабные автобусы. В упряжках бьются раненые лошади, рвутся боеприпасы. На оставленных позициях — длинноствольные 88-миллиметровые орудия, счетверенные зенитные пулеметы.

За селом в кювете труп фашиста. Сержант Мягков достал из кармана гитлеровца документы. Майор, воюет с 1938 года. Награжден многими орденами и медалями. Расстреливал жителей Варшавы, вешал советских людей в Минске и Смоленске. Был под Сталинградом. А пуля уральцев уложила у самого дома. Бесславный конец головореза.

Ночь. Шумит дождь. Зябко и сыро. Направляющей идет машина командира роты старшего лейтенанта Владимира Полегенького, за ним — Леонида Буракова, а потом — Ивана Гончаренко.

Короткий привал. Левее от нас гремят выстрелы. Западнее — это в тылу — всполохи пожаров. Радисты бригады поймали позывные Москвы. Диктор читал:

Танкисты осматривают и дозаправляют машины. Тут как тут старшина батальона Литвинов. За ним неотступно, как всегда, следует каптенармус Бузаверя. Хозяйственники обходят экипажи, предлагают солдатам ужин. Но никто не вынимает котелки. Люди сильно устали.

Возле машин, на сосновых ветках, разметав руки, отдыхали танкисты. Я подошел к командиру первого батальона:

— Пора поднимать людей.

Михаил Коротеев протирает сонные глаза, тянется к карманному фонарику:

— Уже три, только что уснул.

Капитан спешит к первой танковой роте. Через минуту появляется Полегенький.

— Скоро выступаем, готовы к походу?

— Так точно, товарищ полковник.

Подъехала походная кухня. Старший сержант Иван Шевченко приглашает танкистов к котлу.

— Товарищ полковник, вы бы тоже поснидали. До Праги еще богато километров.

Танки первого батальона уже вытягиваются вдоль деревенской улицы. Первая рота Полегенького снова пойдет впереди.

— Враг коварен и хитер, — напутствуя ротного, сказал я, — так что будьте осторожны. Помните, что нас ждет Прага.

Взвод Леонида Буракова открывает бригаде путь к столице Чехословакии. Первыми идут три машины — лейтенанта Л. Буракова, лейтенанта И. Гончаренко и младшего лейтенанта П. Котова.

Леонид Бураков — молодой командир. В бригаду он пришел на Висле, и за эти полгода показал себя храбрым офицером и умелым танкистом. Его часто комкор Белов путал с младшим лейтенантом Бирюковым.

— Что это ты, Фомичев, — нередко говорил генерал. — Вчера доложил, что в головном дозоре отличился Бураков, а сегодня Бирюков. Как же все-таки фамилия этого офицера.

Приходилось объяснять командиру корпуса, что есть командир взвода Бураков и командир танка Бирюков. Хорошие друзья.

Продвигаемся дальше. Теперь впереди идет танк Котова, за ним лейтенанта Гончаренко. У Гончаренко хорошо подобранный экипаж, который не раз отличался во время боев на Висле, Одере, в Берлине. Особенно мне нравился командир орудия комсомолец сержант Павел Батырев. Он трижды был ранен, но с поля боя не уходил. Во время боев за город Штейнау подбил два «тигра», уничтожил орудие и два миномета. Его грудь украсил орден Красной Звезды.

Механик-водитель Шкловский, заряжающий Ковригин и радист Филиппов также показали себя отважными воинами.

Стремительно продвигаемся вперед. На юге уже засинели горы. Чаще встречаются засады. Рота Полегенького дважды вступала в бой.

К вечеру бригада подошла к населенному пункту Гелегстхайзен, раскинувшемуся в низине. Полегенький докладывает:

— Из засады бьют танки.

Головная походная застава приняла бой. Танк Котова укрылся за длинным высоким сараем. Немцы засекли машину. Зажигательным снарядом подожгли сарай. Пополз густой черный дым.

Танк пошел в обход «пантер» и с первых выстрелов поджег одну из них. Другую подбили танкисты экипажа Буракова.

С крыш домов густо ударили пулеметы.

— К бою! — скомандовал разведчикам старшина Соколов.

Вперед побежали разведчики Рехин, Ефремов, Лавриков, Рябченко. Дружно ударили автоматные очереди. Разведчиков поддержали танкисты. От прямых попаданий снарядов загорелись хаты, вспыхнули соломенные скирды. Огонь охватил сарай. Фашисты заметались в панике, начали поспешно убегать.

Гелегстхайзен взят. Смельчаки пленили более ста солдат, но мы потеряли лучшего разведчика — рядового Рябченко. Мы отомстим за тебя, дорогой друг!

Спидометры отсчитывают новые километры. На исходе дня разведдозор вступил в деревню Зайда. Теперь до границы братской Чехословакии рукой подать.

Еще рывок — и танки бригады достигли чехословацкой границы. На горизонте неровными зубцами вырисовывались Рудные горы. Они не высоки, но очень отвесны и преграждают нам путь. За ними — Чехословакия. Предстоит преодолеть самый трудный участок пути: крутые подъемы и спуски, узкие дороги, обрывы, горные реки.

— Кого пошлем первым? — спрашиваю я у офицеров штаба.

— Разрешите мне повести бригаду? — просится коммунист Михаил Акиншин, командир третьего танкового батальона.

«Пожалуй, лучшей кандидатуры не подобрать», — подумал я.

— Добре, Михаил Григорьевич, веди бригаду.

На рассвете 8 мая снова зарокотали моторы танков. Машины двинулись по крутым отрогам, по дороге, зажатой горными массивами. Немцы упорно сопротивлялись. На поворотах то и дело встречались зенитные орудия. Автоматчики и пулеметчики батальона, которым командовал майор Старостин, смело взбирались на горные кручи и внезапными ударами сверху выводили из строя расчеты вражеских орудий, заставляя их сдаваться в плен, открывали путь танкистам.

Горная речушка пенится. Сердито бурлит вода. Спуститься к ней невозможно: крутизна не менее 40 градусов. Бьют орудия. Вот так пекло!

О возвращении назад и думать не приходится. Поди найди обход в этих горах. Кто пойдет первым? Ко мне подходит коммунист старший сержант Василий Иванович Кружалов.

— Разрешите мне?

— А ты видел, что тебя ждет?

Он еще раз поглядел вниз:

— Нам все пути проходимы.

Василий Кружалов вел танк первым через Вислу и Одер. Это он, оставшись один в экипаже, храбро сражался с немцами на подступах к немецкому городу Зорау. Этого отважного бойца мы представили к высшей награде — званию Героя Советского Союза.

Василий попросил членов экипажа выйти из машины, развернул орудие назад. Старший сержант медленно начал опускаться вниз и одолел спуск. За ним танк повел Герой Советского Союза коммунист Федор Сурков. Он благополучно преодолел преграду. И так всегда. Где было трудно — первыми шли коммунисты.

Вдруг новое препятствие: узкую горную дорогу, что вьется над самой пропастью, противник завалил соснами, обмотав их колючей проволокой, и заминировал. Я вызвал старшину Пасынкова и приказал расчистить дорогу. В пропасть полетели деревья, и танки снова устремились вперед.

Крутой подъем. Пройдут ли танки? Навстречу разведчикам вышла группа крестьян. Старший из них мне представляется:

— Мы — чешские партизаны.

Крепкие объятия. Горячо жмем друг другу руки. Партизаны крайне удивлены нашим намерением преодолеть крутой подъем.

— Это невозможно, — сказал один из них. — Тем более сейчас, когда прошли такие ливни.

— Пройдем, — услышав наш разговор, твердо сказал комсомолец Иван Гончаренко.

За рычагами машины Гончаренко — доброволец Шкловский. Комсомолец. Храбрый солдат, беззаветно влюбленный в свою профессию. В одном бою на территории Польши немцы подбили танк — прямым попаданием снаряда был выбит ленивец, порвана гусеница. Члены экипажа заняли круговую оборону, отбивая натиск гитлеровцев. Шкловский тем временем отремонтировал гусеницу. И снова в бой.

Экипаж танка № 123. Справа налево гвардии старший сержант И. Шкловский, гвардии лейтенант И. Гончаренко, гвардии сержант П. Батырев, гвардии сержант Н. Ковригин, гвардии сержант А. Филиппов.

Мы спешим. Ведь Челябинская танковая бригада идет в авангарде корпуса. Мы пробиваем дорогу на Прагу гвардейцам 4-й танковой армии.

9 часов утра. Позади остается чешская граница. Рудные горы доставляют нам много хлопот. Танки с большим трудом одолевают высокогорный хребет. Вот и село. Первое чешское село Бистрица. На окраине остановились. К танкистам бросились группы нарядно одетых крестьян. Они обнимают, целуют добровольцев.

— Наздар, Руда Армада! — кричали молодые и старые.

К Саше Соколову подошла пожилая женщина. Она поклонилась русскому воину и тихо сказала:

— Спасибо, сыночки, что вы нас освободили. Долго мы ждали этого дня. — Соколов обнял старушку и трижды по-русски поцеловал.

Задерживаться некогда. Только вперед. До Праги — 100 километров. Головной батальон Михаила Коротеева, сбивая заслоны противника, рвется к чешской столице.

Благоухает весна. Все в цвету. Улыбки на лицах ликующих чехов. Люди от радости плачут и смеются. Наиболее ловкие вскакивают на броню машин, обнимают автоматчиков, дарят цветы.

После полудня бригада вошла в Лоуни. Море красных знамен. На домах — трехцветные флаги Чехословацкой Республики. Через всю центральную улицу полотнище: «Ать жие Руда Армада! Да здравствует Красная Армия!»

К лейтенанту Гончаренко, на минуту выскочившему из танка, подбежала старушка. Она целовала его замасленную руку, приглашала зайти в дом.

Мальчишки с наполненными водой ведрами бегали от танка к танку. Никогда холодная колодезная вода не казалась нам такой вкусной.

А сигналы из Праги становятся все тревожнее: «…На помощ, на помощ!.. Руда Армада!.. Прага… Зовет чешская Прага!»

Неужели опоздаем? На предельной мощности работают моторы. Люди измотались тяжелыми переходами и боями, но никакие силы и трудности не могли остановить стремительного броска.

После Лоуни в бригаду приехал командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Д. Д. Лелюшенко. Он взял мою рабочую карту, прочертил красную стрелу на Прагу, обвел окраину города пунктирной линией и надписал:

Мы поняли свою задачу. Штаб тут же ее довел до командиров, отдал распоряжение по боевому обеспечению.

Начался стремительный марш. Перед заходом солнца Полегенький доложил:

— Колонна немецких танков. Атакуем!

Но пробиться вперед первый батальон не смог. Выдвигаю на помощь второй батальон старшего лейтенанта Пупкова. С фланга гитлеровцев атакуют танки Акиншина. Дружная атака. Спустя час от колонны остались груды искореженного металла, сотни трупов. Многие гитлеровцы были взяты в плен.

Ночь. Город Слони. Фашисты облили бензином дома, узкие мостовые. Языки пламени лизали асфальт. Из-за укрытий огонь ведут фашистские артиллеристы. Короткий встречный бой. Немцы, прижатые огнем наших танков и орудий, отошли вправо. Но уйти на запад, к американцам, удалось лишь немногим. Делаем остановку. На площади толпы чехов. Играет оркестр волынщиков. Громко бьют барабаны. На броню танков летят букеты сирени.

Ко мне подходит радист штабной машины старшина Владимир Войкин.

— Только что передали по радио: в Берлине подписан акт о капитуляции.

Когда танки вышли из города Слани, над горизонтом показалось зарево пожара.

— Прага горит! — сказал Зденек, молодой чех, ехавший с нами до самой границы в качестве проводника. В его глазах появились слезы.

Брендысек. Небольшой населенный пункт. До Праги — пять-семь километров. Вызываю старшин Соколова и Пасынкова.

— Пожалуй, это для вас последняя разведка, — сказал я. — Нужно узнать, что происходит в городе. Только прошу: будьте особенно осторожны. Война уже кончилась: в Берлине подписан акт о капитуляции Германии.

Разведчики и саперы поудобнее устраиваются на броне танков Ивана Гончаренко и Леонида Буракова.

Разведгруппа ушла в темную ночь. Идем вперед и мы. Я волнуюсь. Не может скрыть волнение и начальник политотдела подполковник М. А. Богомолов. Покусывая кончик цветного карандаша, в топокарту уткнулся начальник штаба подполковник Я. М. Баранов. Ждем разведданные. Переживаем за людей. Как они там?

Соколов позже рассказывал:

— Танки медленно идут по дороге. Разведчики глазят во все стороны. Временами останавливаемся. Прислушиваемся. Тишина. Впереди зарево пожаров, иногда оттуда доносится стрельба, Это повстанцы ведут бой с фашистами.

В километре от города слезли с танков, разбились на две группы и идем по обе стороны дороги. Вдруг на мою группу кто-то напал. Это было так неожиданно, что я вначале не понял, в чем дело, крикнул:

— Ребята, к бою!

Услышав русскую речь, напавшие в следующее мгновение уже обнимали и целовали наших разведчиков и саперов, Это были повстанцы.

И вот передо мной стоят чехи. Их привез на танке лейтенант Бураков. Они неплохо объясняются на русском языке.

— Прага вас ждет. Спешите.

Уже светало. Радостно забилось сердце, когда мы увидели на рассвете зубцы церквей и башен древнего города. Спустя полчаса передовые подразделения бригады достигли северо-западной окраины Праги. Шоссе перегорожено баррикадой, сооруженной из брусчатки разобранных мостовых. Восставшие не ждали нас с этой стороны. Они предполагали, что мы придем с востока. Каково же было удивление чехов, когда перед их оборонительными сооружениями появились советские танки.

Тепло детских рук. Гвардии старший лейтенант Услугин и чехословацкий мальчик. Прага, 9 мая 1945 г.

Из-за баррикады вышел чешский офицер, руководивший отрядом восставших. Мы крепко обнялись и расцеловались. И тотчас, размахивая винтовками и фуражками, с радостными возгласами «Наздар!», «Наздар!» побежали навстречу советским танкистам чешские повстанцы.

Навстречу нам устремились тысячи мирных жителей. Танк Гончаренко, шедший впереди, встретила группа людей с развернутыми красными знаменами. На полотнищах вышиты серп и молот. Чешская патриотка подошла к сидящим на броне разведчикам и передала им знамя.

Люди пели, плакали от радости, дарили нам цветы, протягивали своих детей, которые доверчиво обнимали нас. И не было для нас, советских воинов, лучшей награды, чем эта сердечная благодарность народа.

Сопровождаемые ликующими жителями, танкисты настойчиво теснят немцев. Бой не затихает ни на минуту. Оставаться на улицах опасно. Но чехи не хотели расходиться по домам. Они указывали танкистам расположение вражеских пушек и пулеметов, предупреждали об опасностях, находили наиболее удобные пути движения. Невдалеке от площади Витязей ко мне подошел пожилой чех и на ломаном русском языке сказал:

— Простите, пожалуйста, господин офицер, что я вас задерживаю. Но я должен вас предупредить: в скверике, который вы видите, фашисты установили пушки.

Продвигаться вперед становится все труднее и труднее. Особенно разгорелся сильный бой на подступах к Пражскому Кремлю. Но теперь уже ничто не могло остановить наших танкистов. Первым к Пражскому Кремлю вышел танк лейтенанта Гончаренко.

Стояла солнечная теплая погода. Во всей красе встала перед нами Прага. Радиостанции, установленные на танках, приняли радостную весть, которую советские люди ждали четыре военных года: Великая Отечественная война завершилась полной нашей победой.

А 63-я гвардейская танковая бригада, другие части и соединения добивают эсэсовцев, засевших на чердаках высоких пражских домов.

Впереди — река Влтава. Фашисты захватили мост, подступы к нему заранее были пристреляны.

Лейтенант Гончаренко докладывает:

— Веду бой за Карлов мост.

Прошло полчаса. Гончаренко вновь радирует:

— Танк встречен огнем самоходных орудий, прорываемся к мосту.

Танкисты завязали бой. Слева горит дом. Дым стелется по асфальту. Гончаренко дает целеуказания, и комсомолец Павел Батырев посылает по врагу снаряд за снарядом. Три «пантеры» остались подбитыми на мосту.

Танк Гончаренко с ходу влетел на мост. Последняя река на нашем боевом пути. Над водой курился легкий туман. За рекой стреляли. К мосту устремились толпы радостных жителей. Иван Гончаренко, высунувшись из люка, отвечал им на приветствия. И тут враг ударил фаустпатроном.

На площадь входили танки нашей бригады, бежали автоматчики.

Вот она, Влтава! На холме купается в золоте солнечных лучей Пражский Кремль с шпилями храма святого Витта. Подъезжаю к мосту и вижу подбитый танк, а возле него, обнажив головы, стоят пражане. На брезенте лежит безжизненное тело Ивана Григорьевича Гончаренко, рядом — тяжело раненные механик Шкловский и радист Филиппов. Подбежали санитары.

Танки первого батальона прорвались за Влтаву. Туда поспешил и я.

Вечером Москва салютовала нам из тысячи орудий. Мы с ликованием слушали голос Москвы. Вдруг звонок из штаба корпуса. Южнее Праги оставшиеся войска Шернера упорно сопротивляются. Бригада снялась с места. Мы направились добивать остатки шернеровской группировки.

ДРУЗЬЯ МОИ, ОДНОПОЛЧАНЕ

Стюардесса объявила:

— Подлетаем к Челябинску. Идем на посадку.

Учащенно забилось сердце. Меня, а также ветеранов 63-й Челябинской танковой бригады пригласили на «Неделю боевой славы». Со многими добровольцами я лишь вел переписку, после войны не встречался. Прошло с тех пор более двадцати лет.

Самолет подруливает к аэровокзалу. Обмениваемся крепкими рукопожатиями с представителями обкома партии и обкома комсомола, с бывшим начальником политотдела М. А. Богомоловым.

Ко мне подходит рослый человек в штатском костюме.

— Узнаете, товарищ генерал?

— Не Иван ли Любивец?

— Так точно!

А спустя час я был в окружении добровольцев-челябинцев. При всех орденах майор запаса А. А. Аликин. Крепко жму руку бывшему начальнику связи бригады. Аликин знакомит меня с женой, рассказывает о себе. Живет он в городе Первоуральске Свердловской области, возглавляет группу снабжения на хромпиковом заводе.

Ордена и медали на груди у парторга батальона В. В. Белоусова, ныне мастера производственного обучения ГПТУ города Златоуста. Красуются Золотые Звезды Героев на лацканах пиджаков Дмитрия Мефодьевича Потапова и Федора Павловича Суркова.

Подходит майор запаса Б. Н. Ерофеев, он был начальником штаба второго батальона. Спрашивает:

— Что знаете о Иване Сергеевиче Пупкове.

— Теперь он генерал.

— А где Михаил Коротеев?

— Тоже генерал. Продолжает служить в Армии. Недавно избран Почетным гражданином Праги.

А вот и Аня Пашенцева. Наша бесстрашная телефонистка. Рядом с ней командир медсанотделения Анна Алексеевна Шуховцева. Время посеребрило ее волосы, а в глазах по-прежнему живой огонек. Анна Алексеевна с теплотой вспоминает совместные бои и походы. В беседу включаются другие добровольцы.

Да, нам есть что вспомнить, есть о чем поговорить. Боевое крещение бригада получила в битве под Орлом в 1943 году. В этом году за отличные боевые действия добровольцы трижды удостоились благодарности Верховного Главнокомандующего, а бригада — звания гвардейской.

Челябинцы участвовали в беспримерном весеннем наступлении Красной Армии по освобождению Правобережной Украины. Ломая яростное, отчаянное сопротивление врага, преодолевая бездорожье и весеннюю распутицу, гвардейцы стремительно вклинились в оборону немцев, совершили рейд по тылам и первыми ворвались в областной город Каменец-Подольский.

Гвардейцы-добровольцы освобождали город Львов, громили ненавистных немецко-фашистских захватчиков на территории братской Польши, успешно форсировали девять крупных рек — среди них Варту и Одер, Нейсе и Шпрее. Мы были в числе войск, водрузивших Знамя Победы над Берлином.

Нас с цветами встречали чехи и словаки, с развернутыми знаменами мы вошли в город Прагу. Знамя бригады мы пронесли по трем странам Европы — Польше, Германии и Чехословакии.

За 22 месяца Челябинская бригада прошла путь в 3800 километров, в том числе 2000 километров с боями. Ей было присвоено наименование «Петраковской», а боевое знамя бригады украсилось орденами Красного Знамени, Суворова и Кутузова. Более двух тысяч солдат, сержантов и офицеров были награждены орденами и медалями, а семь человек удостоились звания Героя Советского Союза. Это — Дмитрий Мефодьевич Потапов, Федор Павлович Сурков, Петр Иванович Цыганов, Иван Ефимович Романченко, Василий Иванович Кружалов и Павел Павлович Кулешов. Этого высокого звания я был удостоен дважды.

…Подходит Михаил Акиншин.

— Здравствуйте, товарищ генерал.

Мы крепко обнялись, расцеловались. С Михаилом Григорьевичем мы часто переписываемся. Из его писем я знал о том, как сложилась судьба многих добровольцев. Он мне писал о А. В. Худякове, В. В. Василевском, С. В. Кестере…

На встречу однополчан приехал бывший замполит батальона А. А. Денисов, фельдшер роты управления М. Д. Мостовов, ныне директор школы.

Саша Соколов. Сейчас он Александр Александрович, инженер-испытатель Челябинского тракторного завода, а Валентин Чернов стал журналистом.

— Что-то не вижу Петра Андреевича Левшунова. Обещал приехать.

— Приболел, — сказал кто-то.

— А вам что-нибудь известно о его судьбе? — спросил Богомолов.

— Мы с ним переписываемся. Живет в Омске, на пенсии.

Гончаров предлагает сфотографироваться на память. В это время подходит пожилая женщина. Никак, Наталия Ивановна Черемных-Червякова. В составе бригады воевали ее муж и сын. Оба погибли за Родину.

Едем в «Волге». Сергей Викторович Кестер увлеченно рассказывает о Челябинске. Последний раз я был в этом городе в 1958 году. Челябинск до неузнаваемости изменился. Похорошел. Разросся.

…«ТУ-104» берет разбег. До свидания, друзья. Под крылом самолета в ярких огнях Челябинск, город, в котором осталась частица моего сердца, остались люди, с которыми мне довелось прошагать за два года тысячи километров по фронтовым дорогам, пройти незабываемые огненные версты.