Огненный лис

Была суббота, восемнадцатое августа 1982 года.

В Ленинграде — затяжной дождь.

Из давно отслуживших свой срок водосточных труб старой части города стремительными, пенными потоками гулко летела на тротуары подкрашенная ржавчиной вода.

Зябкий, порывистый ветер трепал намокшую листву, театральные афиши и частные обьявления. А ещё он гонял по мутным лужам окурки, горелые спички и смятые фантики от конфет, заглядывая то и дело в открытые по оплошности или забывчивости хозяев окна — накануне синоптики в очередной раз пообещали «ясно», однако в конце концов погода испортилась и по городу, и по области.

К вечеру залитые дождем улицы будто вымерли…

Попрятались по загаженным подворотням и подвалам бездомные кошки, голуби разлетелись по чердакам, и даже прохожих почти не стало.

Те редкие бедолаги, что попадались на глаза, расторопными перебежками преодолевали расстояние до крытых остановок общественного транспорта.

Ненадолго задерживаясь там в тесноте ограниченного навесом пространства, они поразительно напоминали магазинные манекены, рекламирующие осеннюю одежду прошлого сезона и старомодные зонтики. Вся разница между людьми и их бездушными копиями с витрин заключалась сейчас в том, что первые были мокры и общительны, а вторые — привычно сухи и высокомерны.

Почти так же высокомерно-брезгливы были в тот день и водители «зеленоглазых» городских таксомоторов.

Ну, действительно — что за удовольствие развозить по домам насквозь вымокших, чихающих, да ещё и норовящих заплатить «по счетчику», копейка в копейку, среднеобеспеченных пассажиров? Куда приятнее примоститься «в отстой» у какого-нибудь ресторана или кафе попрестижнее. Две-три удачные поездки — и все!

План в кармане, да и себе кое-что на жизнь…

Поэтому, обдав живописным веером брызг наивных граждан, готовых погибнуть с протянутой рукой под колесами, пустые такси разлетались по многочисленным питерским кабакам.

Однако, в ту дождливую августовскую субботу и для водителей такси расклад был не самым удачным.

«Баку»… Ну, тут все ясно! «Демьянова уха» на два дня заказана молодожены Спорыхины справляют свадьбу, а в «Север» завезли какую-то официальную делегацию с Ближнего Востока.

«Тройка» закрыта на спецобслуживание, полутемную «Розу ветров» на Московском и пивбар «Висла» оккупировала местная шпана, от которой не то что чаевых — платы за проезд не дождешься.

Что же поделаешь?

Впрочем, на примете у бывалого таксиста оставался по меньшей мере ещё один, далеко не первоклассный, но вполне приличный ресторан — «Нарва».

Как раз в тот дождливый вечер, о котором идет речь, за угловым столиком упомянутого заведения беседовали двое пожилых мужчин. Судя по нелепым позам и невнятной речи, сидели они здесь уже достаточно давно и успели изрядно подвыпить.

Один из них, в светло-сером клетчатом костюме пошива фабрики Володарского, полулежал на залитой коньяком и селедочным рассолом скатерти, чуть ли не уткнувшись носом в горчицу. Другой, одетый в строгую и дорогую чехословацкую «тройку», скособочился рядом, то и дело хватая себя за пуговицу на брюках и вздрагивая от икоты.

Остальные посетители смотрелись немногим лучше.

За четвертым от входа длинным столом разнополая кампания изо всех сил горланила что-то разухабистое и не очень приличное. Ближе к сцене под еле слышную из-за этого мелодию Юрия Антонова козлом скакал товарищ без пиджака и галсука, но с расстегнутой ширинкой.

Пузатенький штурман торгового флота тащил к гардеробу сразу двух сомлевших от шампанского девиц в коротких блестящих платьях, а швейцар Кузьмич при выходе бойко приторговывал импортными презервативами, «порнухой» и водкой на вынос.

За кафельной стенкой гремели кастрюлями и ножами красномордые поварихи, там же уборщица Клавдия готовила к предстоящей работе нехитрый свой инвентарь: вонючую тряпку, швабру и старое семилитровое ведро.

Словом, вечерняя жизнь в ресторане «Нарва» привычно бурлила, когда откуда-то с середины зала полслышался звук бьющейся посуды и окрик официанта.

Хотя окрик этот адресовался вовсе не ему, тот из мужчин, что был одет поприличнее, сдвинул брови и попытался сосредоточить взгляд на собеседнике:

— Слышишь, Сема? Я тебя л-люблю. И уважаю!

— Н-ну, — не сразу, но согласился тот, кого назвали Семой.

— Если бы ты не помог моему оболтусу — ему бы уже никто не помог, понял? Я же их всех обегал, всех обзвонил…

Неожиданно мысли говорящего скатились куда-то на обочину, и он осекся, уперев выпученные, красные глаза в противоположный угол зала. Затем неловко погрозил кулаком в сторону занявших двухместный администраторский столик панков:

— У-у, вырожденцы!

Одетая в вызывающую рванину парочка переглянулась, но ничего не ответила.

— То-то же, — удовлетворенно качнулся на стуле мужчина в «тройке» и для пущего эффекта показал своим молчаливым оппонентам язык. Затем вновь обернулся к приятелю:

— Слышь, Сема? Я тебе так обязан! Так обязан… Прямо не знаю как! Понял? Может, ещё по рюмочке? «Белого аиста»? А-а?!

— Нет, — неожиданно твердо отказался Сема. — Не хочу.

И почти сразу же уточнил:

— «Аиста» не хочу. Лучше водки «Пшеничной», винтовой… литруху.

Собеседник спорить не стал:

— Девушка! Будьте любезны нам с Семой ещё граммов триста водочки! Скоренько… Але-оп! Фьюить… фьють…

Он даже попытался присвистнуть, но получилось не очень хорошо.

На шум подошла официантка. Окинула клиентов подозрительным взглядом, но заказ приняла. И вернувшись на удивление скоро, водрузила на стол графинчик с безбожно разбавленным пойлом:

— С вас двести семьдесят два рубля. Всего…

Мужчина в «тройке» решил возмутиться:

— А почему это вы нас сию минуту хотите рассчитывать? Мы ещё не уходим, девушка! Мы, может, ещё чего-нибудь заказывать будем!

Официантка хмыкнула:

— Вы сначала за это все рассчитайтесь. А уж потом…

— Так вы, красавица, сомневаетесь? В чем? В моей платижа… платежеспособности?

Последнее слово далось Семиному приятелю нелегко, от этого он ещё больше разгорячился и тут же начал неистово выгребать из карманов мятые купюры:

— Пожалуйста! Нате!

Официантка невозмутиво обтерла вечно испачканные шоколадом пальцы об уже использованную кем-то салфетку, собрала деньги и пересчитала их:

— Здесь всего двести шестьдесят девять. Трех рублей не хватает! А говорите…

— Что? Ах, трех рублей? Сейчас, сейчас… — клиент торопливо вытащил из внутреннего кармана пиджака аккуратный пластмассовый футляр от ученической авторучки.

На влажную скатерть, между огрызков, тарелок и свежих пятен от соуса тяжело впечатались три старинные серебрянные монеты.

— Во-на! Прошу пани… Не побрезгуете?

Вопреки ожиданиям мужчины, красивый жест его никакого впечатления на официантку не произвел:

— Я не коллекционирую. Нормальные деньги есть?

— Нормальные… — передразнил её клиент. — Что бы ты понимала! Деревня… Это же десятый век, ясно?

Но зад официантки, обтянутый черной суконной юбкой, уже удалялся от столика.

— Сема, слышишь? Я тебе эти монеты дарю на память. Как другу!

— А Ленин? Ильич на них есть? — Сема с трудом оторвал физиономию от скатерти и неожиданно во весь голос затянул:

— Нехорошо, гражданин, — возникший у столика вместе с вернувшейся официанткой метрдотель посчитал необходимым сделать подгулявшему посетителю замечание:

— Надо и время знать, и место… Платить будете?

Подождав, когда мужчина в «тройке» наскребет по карманам недостающую мелочь и рассчитается, метрдотель исчез так же незаметно, как появился.

Клиенты остались наедине.

— Ну? Есть на них Ленин? — Снова поинтересовался Сема, стараясь не опрокинуть наполненую рюмку.

— Нет. Ленина на них нету, — признал собеседник, предварительно зачем-то внимательно разглядев монеты.

— Тогда не возьму, — помотал головой Сема. — Пива на них не дадут, «Беломора тоже»… Партвзносы — и то не заплатишь!

— Плебей, — пристыдил его мужчина в «тройке».

— Нет. Не возьму.

— Да тут одного серебра грамм сорок будет, понял? Бери! А то обижусь до конца дней своих. До гробовой доски обижусь, до встречи — тьфу-ты! — с Господом…

Сема, который успел к этому моменту опять приклонить буйну голову к скатерти, открыл правый глаз, протянул руку и сунул футлярчик с монетами куда-то за пазуху.

Потом сделал над собой неимоверное усилие, сел почти вертикально, приосанился и перекрывая ресторанный шум затянул:

— Господу помо-олимся! Господи, помилуй… Господи, поми-илуй!

Метрдотель покачал головой и на всякий случай вызвал наряд милиции.