Огненный шар. Повести и рассказы

Над горами

Мне показалось, что это событие, о котором я услышал от стрелка-радиста, произошло именно в тех местах, где я когда-то испытывал радиостанции на планерах. В ту пору мне неудобно было уточнять.

Впрочем, не все ли равно, где это случилось? Здесь идет рассказ о мужестве, смекалке и опять-таки о маленькой радиостанции. В данном случае она сыграла большую роль, хотя и в несколько необычном для нее применении.

Итак, вот что я услышал от стрелка-радиста.

— Радиограмма сообщала: «Ранен командир партизанского отряда. Врач есть, требуются медикаменты. Сбросьте с самолета».

В тот момент на нашем аэродроме не оставалось ни одного самолета, все ушли на выполнение боевых заданий.

Партизанский отряд, откуда пришла радиограмма, находился где-то в ущелье, и добраться до него горными тропками было весьма затруднительно.

Решили доставить медикаменты на учебном планере, который остался в части от прежних хозяев. Летчик Сахаров взялся выполнить это задание. Он рискнул слетать туда и обратно, используя подходящий облачный фронт. В свое время Сахаров был неплохим планеристом.

Меня взяли вроде как бортрадистом, но без радиостанции, так как на планере ее не было. Что оставалось делать? Я приспособил полевую радиостанцию, которая у нас испытывалась для сторожевой службы.

Выпущенный, как из гигантской рогатки, планер со свистом взвился вверх. Летим.

Чудно, конечно, с непривычки. Совсем тихо, только ветер подвывает в тросах.

— Подобраться бы вон к тому облачку, — обернувшись ко мне, сказал пилот, — так бы с ним и поплыли.

Искусно лавируя в струях воздушных течений, он подлетел к облаку. Тут поднялся ветер, заскрипели крылья, начали потрескивать тонкие борта фанерной кабины.

Вот-вот лопнет. Ненадежная штука. Мне ведь больше всего на бомбардировщиках приходилось летать.

Уже вечерело, а место расположения партизанского отряда мы обнаружить почему-то не могли. Судя по карте, как будто долетели, но никак не удавалось найти первый ориентир — мостик через ручей.

Хорошо, что радиостанцию взял. Связался со своими и попросил дать еще какой-нибудь ориентир. В это время слышу, как на моей же волне кто-то вызывает и сообщает условный сигнал.

— Сбрасывайте груз на перекрестке дорог у трех берез.

А я и не знал, что у этого отряда были маленькие пехотные станции. Очень удачно получилось.

Присмотрелся — вижу: поднимаются вверх две, как мы заранее договорились, струйки дыма. А возле берез стоят люди и машут руками.

Спрашиваю по радио:

— Как здоровье командира отряда?

— Сегодня уже лучше. Врач ждет вашей посылки.

— Ловите! Вот она! Всё уложили по списку!

И мешок мягко падает в кустарник.

Теперь нам надо вернуться домой до темноты, иначе не найдем аэродрома. С трудом набирая высоту, планер парит над горами, хочет добраться до облаков, но холодные воздушные потоки упорно тянут вниз.

Летим над перелеском. Огонек и звук выстрела. Нас, вероятно, заметили. Выстрелы снова и снова. Я не успел еще ничего сообразить, как почувствовал промозглую сырость. Это Сахаров успел нырнуть в спасительные облака. Выстрелы смолкли.

Мы летели уже довольно долго. Сквозь окна в облаках я видел что-то не очень приятное: море, скалистый берег и дальше верхушки гор. Сесть абсолютно некуда.

Тьма^ становится все гуще и гуще. Ветер стихает и не хочет поддерживать наш планер.

— Наверно, скоро пойдем на посадку, — передал я своим по радио.

Но куда же садиться? Кругом, куда только может проникнуть взгляд, высятся пики скал, темнеют расселины и ущелья, а ниже — стена уродливых узловатых деревьев.

Таких я еще никогда не видел.

Планер, будто у него крылья стали свинцовыми, упорно тянет вниз…

Мне почудилось, что кто-то стукнул его по носу. Я ударился затылком, и все стало тихо. Значит, приехали.

Расстегиваю замок на поясе, вылезаю из планера. Сахаров почему-то не вылезает, согнулся, стонет.

Я перепугался, конечно:

— Что с тобой?

Не так уж страшно — на войне и не то бывает, — но оказалось, что у него сломана нога.

Взошла луна, осветила скалистую площадку, сломанное крыло планера, который лежал буквально в двух метрах от обрыва. А внизу плескалось море.

Если бы Сахаров не заметил его вовремя и в ловком пилотаже не упал на крыло, то пришлось бы нам рыб кормить.

Моя радиостанция внешне как будто исправна, если не считать сломанной ручки переключателя и погнувшейся антенны.

Сахаров хотел было встать, но я запротестовал:

— Подожди. Сейчас что-нибудь придумаем.

Вполне понятно, что ночью я не мог возвращаться на базу — заблудился бы в горах и Сахаров оказался бы без всякой помощи. Одна надежда на радиостанцию. Но я боялся ее включать — а вдруг где-нибудь внутри произошло замыкание, тогда могут перегореть лампы.

Осторожно, не дыша, повернул реостат, нажал кнопку. Загорелась индикаторная лампочка. Чуточку стало легче — передатчик работает. Вызываю своих, переключаю на прием, но в телефоне полнейшая тишина. Приемник отказал.

В свете карманного фонарика пробую найти повреждение. Так и есть — разбилась одна приемная лампа. Как же это я позабыл взять запасные?

Придется только передавать. Этим я занимался до самой зари — кричал в микрофон, пока не охрип.

— Брось, не теряй времени, — советовал Сахаров. — За сутки, может быть, доберешься на базу.

Но я был уверен, что нас обязательно услышат.

Тяжелый день. Нога у Сахарова опухла. Я чувствовал себя виноватым. А вдруг в самом деле нас не услышат и мы потеряем целые сутки?

Я повторял вызовы каждые десять минут и, вероятно, в сотый раз объяснял, как нас найти. Противник находился далеко и вряд ли мог принять нашу маломощную ультракоротковолновую радиостанцию. Единственное, чего я боялся, это преждевременного разряда батарей. Чтобы нас заметили, пришлось поставить вертикально сломанное крыло.

Наступил вечер. Сахаров уже смирился с моим упрямством и только болезненно морщился, когда я хрипел в микрофон:

— «Луна», «Луна»… Я «Марс»… Повторяю…

Не помню, сколько было этих, как мне тогда показалось, бесцельных повторений.

Наконец, отчаявшись, я выключил передатчик, простился с товарищем и стал спускаться вниз. Рано или поздно я должен найти своих.

Издалека донесся рокот мотора. Он слышался все отчетливее, все сильнее, и вот внизу, на выжженном солнцем холме, я увидел длинную бегущую тень грузовика.

Это друзья спешили к нам на помощь.

Весь исцарапанный о колючий кустарник, я скатился вниз по склону и прежде всего увидел в кузове машины антенну маленькой радиостанции.

Радист принимал мою передачу всю дорогу и, несмотря на то, что приближался к нам, слышал все хуже и хуже.

— Я думал, что мы удаляемся в сторону и не там ищем, — говорил он, поглядывая вверх, где торчало сломанное крыло планера, — но потом догадался, что у тебя разрядились батареи.

Вполне понятно, что в те минуты меня мало интересовали его догадки, да и вообще любая техника, но потом уже на обратном пути я мог вознаградить себя обстоятельной беседой с радистом по всяким волнующим вопросам нашей чудесной профессии.

Мы сидели в кузове. На прицепе колыхался бескрылый планер. Светила луна, и к ней дрожащим лучом тянулся серебряный прут антенны.