Огнетушитель для дракона

Глава третья. Беглецы во все концы

От воспоминаний о вчерашнем дне меня отвлёк страшный грохот, я едва не оглох. Молния ударила совсем рядом. Но ведь не в меня же. От сердца отлегло – Великий Ме предупредил, но пощадил.

Мы со студентом потеряли ещё час, пока не стихли громы и молнии. Дима, устроившись в кабине, занимался перевязкой. Никаких особых ранений я у него не заметил, разве что синяк в полбедра. Но студент, старательно морщась от боли, сменил тампон и бинт.

Циклон переместился на северо-запад. На исходе грозы в небе показались драконы.

Их вёл Хрос, брат Ларики, и летели они журавлиным клином из пяти вертолётов ВВС. Летели быстро, на пределе нашей скорости в такой иноформе, рискуя зацепить грозовой фронт.

Такого боевого построения среди наших я давно не видел. Значит, случилось что-то очень серьёзное. Мою невидимую под личиной самолета чешую вздыбила нервная дрожь.

Я занервничал, приказал человеку сидеть в хвостовом отсеке и делать вид, что он умер ещё вчера в волчьем брюхе. Если драконы учуют русский дух и поймут, что парень жив и даже не в плену, нам обоим не поздоровится.

Увидев всё ещё чадившие останки чужого вертолёта, пятерка опустилась, взяв меня в оцепление. Двое драконов тут же принялись обнюхивать местность, выясняя, что же тут произошло.

Царевич Хрос начал допрос с ритуального обращения ко мне как к дракону, обречённому жеребьёвкой на героическую смерть:

– Приветствую тебя, идущий к Великому Ме. Почему ты сместился к югу, когда обязан идти строго на запад?

Если, как я чуял, что-то стряслось, то ни к чему Дмитрию подслушать, что именно. Потому, пользуясь тем, что считаюсь при исполнении обязанностей героя, я сразу перешёл на язык, существовавший у нас до изобретения человечеством радио и телевидения:

– А не лепо ли вам бяшить, братие…[9]

Хрос резко оборвал меня:

– Всё ёрничаешь, Гор? Удивляюсь твоей беспечности. Ты один?

– Уже один, ваше высокое...

– Ладно, докладывай без церемоний, – похоже, царевич вспомнил о нашей детской дружбе.

– Напавший без объявления войны человеческий летающий аппарат сбит случайной молнией.

– Вижу. Ты из-за него сменил направление? Причину их агрессии тоже вижу, если ты и перед людьми щеголял драконьими лапами вместо самолётного шасси.

Я смутился. Никогда мне не стать настоящим мимикратором: слишком люблю чувствовать себя истинным драконом, а не притворным куском тупого металла.

Царевич уточнил:

– Свидетели инцидента есть?

– Нет. Хрос, что случилось?

– Ларика пропала. Возможно, похищена людьми.

Я не дрогнул под его пристальным взглядом, хотя сердце ёкнуло. Сухо спросил:

– Мне приступить к её поиску? Прежний договор со мной расторгнут?

– Нет, если ты до сих пор не получил послание от отца. Твое задание остается прежним. Единственное дополнение: увидишь на пути Ларику или какой-то подозрительный след – немедленно сообщи мне и ближайшему дозору.

– Ясно. С дополнительным пунктом договора согласен.

Есть в этом какая-то горькая ирония высшей справедливости, внезапно подумал я. Царь Ррамон, отправивший меня за человеческой принцессой, в тот же вечер на своей шкуре познал, каково это – лишиться дочери. Только понял ли он предупреждение Великого Ме? Раз ко мне до сих пор не прилетел царский плазмоид с предложением аннулировать наш договор, значит, не захотел понять.

– Прощай, княжич Гор. Да расточатся врази твои, да будет соблюдён договор, – наследник престола салютовал мне. Даже потрёпанная вертолётная иноформа не мешала ему остаться царственным.

Отдав должное ритуалу, Хрос со спутниками поднялся в небо. Я прошептал вслед:

– Прощай, Хрос. Да будет соблюдён твой договор и найдена искомая.

Когда драконы скрылись из виду, зашевелилась почва в ямке, продавленной шасси Хроса и присыпанной землей во время его взлёта. Выбрался и подплыл к моей морде плазменный шар. С виду – точно такой же плевок, какими в сердцах брызжется дед Горыхрыч. Вот только оставил его царевич втайне от своей свиты. Все-таки мы с ним были друзьями с детства.

Дмитрий, уставший изображать вчерашний труп, уже устроился в кресле пилота.

– Случилось что, Гор? Эти пятеро тоже драконы были? Я ведь понял.

– Конечно, случилось, – фыркнул я. – Неудачный контакт с представителями аборигенного населения. Вот наши и выясняли причины.

Я качнул крылом в сторону сбитого вертолёта, одновременно подтягивая к себе плазмоид Хроса. Мой пассажир ругательски охнул, увидев, что самолёт втянул в себя шаровую молнию.

Пока человек, замерев, ждал взрыва, я, вычленяя содержание послания, прокатил плазмоид по ротовым рецепторам, как заядлый дегустатор глоток божественной сурьи.

Царевич немногое успел упаковать в молнию: Ларика категорически отказалась от замужества и закатила отцу грандиозную истерику. Гневной драконицы испугался даже царь Ррамон и отложил подписание договора помолвки до утра. А ночью царевна сбежала.

Её последняя иноформа была бальным «нисаном», в такой далеко не убежишь. Но след, сначала хорошо заметный, потерялся в человеческом поселении далеко к югу от Гнезда, и теперь поисковые группы прочесывали всю округу.

И еще Хрос предупреждал, что подозрения в похищении пали на меня и мою сбежавшую семью, и теперь драконы ищут всех, по всей Империи, и особенно рьяно на южных границах. Царь Гадунов заподозрил, что мои дед и мать, взяв доверчивую царевну в заложницы, будут прорываться через Алтай в Гималаи. И туда, и к дружественным нам тибетским драконам уже отправлены дипплазмоиды с требованием задержать беглецов. Маму приказано доставить живой, а деда Горыхрыча – подвергнуть особому допросу на месте поимки.

Хуже быть не могло.

Когда обожжённые рецепторы, впитав энергию, регенерировались, и ко мне вернулся дар речи, я спросил притихшего Дмитрия:

– Дим, если бы мы с тобой не встретились, но у тебя была бы сейчас возможность выбрать любой наземный транспорт, какой бы ты предпочел для местных условий?

– Армейский вездеход, – не задумываясь, ответил студент.

– А из гражданских автомобилей?

– Внедорожник. Недолго. Это же не танки. Слышь, Гор, а ты и шаровыми молниями питаешься?

– Угу. Горячая пища полезна для желудка.

– Для желудка… – медленно повторил он, оглядывая кабину самолёта с каким-то новым интересом, словно впервые увидел, где находится. – Кстати, о еде… Есть будешь, или молниями сыт?

– По горло, – пробормотал я, жадно глядя, как студент достаёт из рюкзака спасённые железные банки. – Это что у тебя?

– Консервы. Килька в томате.

Он пошарил в рваном рюкзаке. Выругалася:

– Ччёррт… Нож посеял где-то. У тебя найдется, чем банку открыть?

– Щуп с когтем. Но он снаружи, на крыле. Вместо лопастей крутится.

– М-да… – он задумался на миг. – Но должна же у тебя быть хотя бы отвёртка?

– А зачем она мне?

Дима еще раз оглядел кабину. Неужели ему одного раза недостаточно, чтобы запомнить, где он находится? Ноготь студента поколупал псевдовинт на псевдопанели.

– У тебя же есть винты. Должна быть и отвёртка.

– Это вечные винты. Нераскручиваемые.

– Тьфу, нелюдь инопланетная. Мне что, помирать от голода, сидя на еде?

Молчал бы уж. У меня еда уже в животе сидит, а я голодаю, не смея переварить… Но проблема требовала безотлагательного решения, ибо студент уже пытался оторвать ручку аварийного люка, показавшуюся ему бесхозной.

Пока он пыхтел, обливаясь потом, я создал крохотный плазмоид со спичечную головку и вырезал аккуратный кружок в банке. Запахло жареной падалью в томате.

– Обед на стуле, – сообщил я тоном страдающей морской болезнью стюардессы.

Дима поддел ногтем провалившийся кружок жести. И брезгливо отставил банку.

– Ё-моё! Гор, ты опять всё испортил! Туда же металл натёк. Решил меня отравить?

Я промолчал. Как будто он сам не ядовит! Отрава к отраве не пристанет. Вот и помогай после этого людям. Всегда окажешься в дураках.

Свернув идеально вырезанный жестяной кружок в подобие трубки, Дима выгреб полбанки вонючей смеси на клочок бумаги, вытащенный из того же рюкзака. Я тут же вышвырнул эту гадость за борт. Остальное студент съел, не поперхнувшись.

Пришлось погасить аварийную лампочку, через которую я подсматривал за ним: слишком голодным багровым светом она налилась при виде жующего человека. Но запах… Обонятельные рецепторы я полностью перетащил наружу и дышал послегрозовым озоновым воздухом. Теперь только слух контролировал происходящее внутри меня. В животе заурчало. Нет, это студент выскребал банку свёрнутой в трубку жестянкой.

– А почему ты грозы боишься, брат по разуму? – невыносимо сытым, разомлевшим тоном спросил он, развалившись на сиденье брюхом вверх. Его костлявые коленки упирались в псевдоприборную панель.

– Кто, я? – дрогнул мой голос. Ничего не могу поделать. При одном упоминании грозы меня жуть пробирает. – Да ничуть! С чего ты взял?

– Тогда какого мы тут торчим?

Чтобы он успокоился, я сделал вид, что готовлюсь к взлёту: заурчали двигатели, с каким-то странным скрипом провернулись крыловые щупы, изображавшие лопасти винтов.

– Дима, если тебе надо украсть внедорожник, что ты сделаешь?

– В тайге? Внедорожник? – человек задумался. При этом он совершал странные действия, которые я принял за ритуальные: потер подбородок, подергал мочку правого уха, поскреб затылок, почесал левую подмышку, затем правую, и повторил действия в обратном порядке.

Чтобы не мешать его бурному мыслительному процессу, я заглушил моторы и, пользуясь паузой, принюхался: нет ли у него блох или клещей на истинной шкуре или в складках съёмной.

Не хватало ещё мне заразиться чесоткой. Попробуй-ка в походных условиях выковырять из-под чешуи этих мелких тварюшек. Потому – как объяснял мне Горыхрыч, едва я вылупился – все змеи периодически сбрасывают кожу вместе с паразитами. А драконья мимикрия – это, по существу, усовершенствованная эволюцией линька. Но кто ж не знает, что никакая линька не берёт какую-нибудь упёртую по яйца клещатую заразу! Вот как этого студента, от которого у меня натуральная чесотка.

Ничего страшного я не унюхал. Так, несколько муравьёв, комар, пробивающий себе путь к плоти под Диминой съёмной шкурой, с десяток тлей в её же складках и прочую неопасную для меня хитиновую живность. Впрочем, у драконов не очень хороший нюх.

Парень завершил, наконец, ритуал обдумывания вопроса. Потянулся, широко зевнув и с лязгом схлопнув слабенькие челюсти. Я заподозрил, что он украдкой вздремнул под видом раздумий. Мелькнула и врезалась в память огненной зарубкой мысль, что люди тоже владеют какой-то необычной, недоступной драконам разновидностью мимикрии.

– Если самому пользоваться, я бы перекрасил машину и номер сменил, – сказал, наконец, Дима. – По тайге далеко не угонишь. Вертолётом разве что вывезти на аэродром, а там – в грузовой самолёт. Или гнать до Енисея и грузить на баржу.

– А на железнодорожную ветку?

– На товарняке дольше. А зачем ты спрашиваешь?

– Да вот, думаю, мне проще армейский вездеход для тебя угнать, чем с тобой под минами путешествовать.

Он мгновенно съёжился на сиденье, как сдутое колесо. Пусть помучается. Зато понукать меня не будет. Тоже мне, кучер нашелся.

Итак, наши мгновенно засекли бы вертолёт с Ларикой на тросах. Поблизости от Гнезда мимо дозорных и мухи не летают несчитанными. Но как-то же проскочила Ларика! Значит, её могли замаскировать и перегнать к баржам. Предупреждали же нас старейшины: мимикрия в иномарки опасна! Люди почему-то сразу становятся особенно алчными при виде бесхозной машины иностранного облика. Единственное, что не укладывалось в голове: почему царевна не сопротивлялась похитителям?

Угнать дракона – задача в принципе не выполнимая. С нашей-то мимикрией. Да к тому же, Ларика любого человека одним плевком могла уложить в погребальную урну. Если после удара боевым плазмоидом по лбу от него уцелеет хоть горстка пепла. Что-то не так с этим похищением. Я заподозрил, что драконица просто захотела приключений на свой хвост.

Или отчаялась.

Как бы то ни было, надо мной висел меч договора, подписанного кровью, а спасение Ларики входило в него крохотным пунктиком с условием, что не будет противоречить основам. Но этот пунктик сводил меня с ума. И времени этот хитрохвостый Гадунов дал мне всего ничего.

Великий Ме! Я должен выполнить договор со всеми его пунктами и пунктиками!

Диме быстро надоело сидеть дырявым колесом. Он постучал по спинке кресла, словно просил разрешения войти, хотя давно уже вошёл, можно сказать, до самых печенок.

– Гор, я ведь слышал, о чём ты со своими говорил. У вас кто-то влип в неприятности. Похищен, да?

Я промолчал.

Беглый раб не угомонился.

– У тебя где-то карта была. Давай, я посмотрю удобные маршруты. Только ты мне хотя бы примерно обозначь координаты, откуда поиск начинать.

Ага, так я ему Гнездо наше и заложил! Чего захотел!

Но почему бы и не показать человеческое поселение, где был обнаружен последний след Ларики? Интересно, куда я впопыхах сунул карту? В какую складку тела?

Я обнаружил её под приборной доской и аккуратно вытолкнул на поверхность.

Парень опять схватился за челюсть, наблюдая за процессом преобразования мен моего тела, имитировавших пластмассу и железо (кажется, люди называют их организованные сгустки атомами), менами, составлявшими карту.

И чего рот разевать? Я же не удивлялся, когда он снял и встряхнул верхнюю шкуру, а потом снова надел. Должен же он понимать, что я точно так же передвинул часть себя, а потом поставил на место. В конце концов, даже слово замена еще осталось в его языке, хотя Горыхрыч сетовал, что славяне уже сами давно не понимают, на каком языке и о чём говорят.

– Круто! – выдохнул Дима, со священным трепетом в руках разворачивая карту. – Мало того, что ты метаморф, так еще и телекинезом владеешь. Да-а… инопланетяне, блин. Здорово! Как ты это делаешь?

– Да откуда мне знать, как? Это же у-ме-ние!

– Ну, так я и говорю, классное умение! Раз ты это умеешь, может, научишь? Ну, хотя бы меня. Как старший брат по разуму.

– Это не я умею. Это Великий Ме умеет мной.

Рыжеватые брови парня недоуменно вскинулись.

– Кто-о? – он покрутил по сторонам грязно-русой головой, даже под сиденья пилотов заглянул, высматривая, не завалялся ли где-нибудь Великий Ме. – Это как понимать – умеет тобой?

– Потом объясню. Не отвлекайся. Ты обещал маршрут просчитать.

Ещё четверть часа мы посвятили горячим спорам о таком парадоксе русского бытия, как таёжные дороги, пока я не сдался, поняв, наконец: то, что дракону хорошо – человеку смерть. Всё-таки парень смотрел на тайгу со своей приземлённой точки зрения, а Ларику похитили люди, и пробираться они должны человеческими тропами по своим правилам. Версию похищения царевны дедом с мамой я, разумеется, отмёл сразу.

– Вот, смотри, – Дима ткнул обломанным ногтем в карту. – Если бы за рулем машины был я, то погнал бы её по летней дороге через эти два посёлка, потом сюда. Дождей давно не было, проехать можно. А вот тут есть широченная просека. И ведёт она как раз к стройке, где меня держали. Вездеход одолеет, насчёт внедорожника сомневаюсь. Отсюда к нам стройматериалы доставляли и… – он споткнулся на мгновенье. Голос внезапно охрип. – И прочее.

Выглянуло солнце и разбилось на мириады осколков, сиявших с каждой еловой иголки. Велика милость Ме, пощадившего меня на этот раз! Если б ещё какой-нибудь обед найти…

Я подпрыгнул на задних лапах, одновременно отталкиваясь от земли хвостом, как кенгуру. Взмахнул крыльями «кукурузника», воспарил, неимоверным усилием сдержав восторженный клич, и он в отместку запершил в горле и выдавился из моторов чёрными от натуги клубами дыма. Торжественный момент взлёта смазался приступом кашля.

– Падаем! – студент вытаращил глаза, вцепился в приборную доску, как будто она могла удержать его в воздухе отдельно от самолета.

– Пристегни ремни! – выдал я запоздалую рекомендацию, суматошней курицы хлопая неуклюжими «кукурузными» крыльями.

– Какие нахрен ремни! Где парашют?

– Зачем?

– Дай парашют, нелюдь!

– Ты его и раскрыть не успеешь, на ёлку нанижешься. Подожди, повыше поднимусь.

Между тем, моторы перестали кашлять, дым за бортом развеялся, и Дима мгновенно, словно щёлкнул тумблером, переключил тон с панического на деловой:

– И куда мы летим?

– Пока не знаю. Сверху виднее будет. Кстати, объясни мне, зачем кому-то в такой глуши строиться, да ещё и нелегально?

– Полулегально. Это частный завод, якобы по переработке древесины, а на самом деле… А зачем ты крыльями машешь? Ты же самолёт, вроде как.

Вот именно – вроде как. А вроде и никак. Я буркнул:

– Интересно, как мне еще высоту набрать? Я же без разбега взлетал.

Подумать только, он еще учить меня будет, как правильно летать! Но бестолково хлопать крыльями я перестал. И, вспомнив о торчавших вместо шасси чешуйчатых лапах, втянул их в корпус.

– У хозяев два вертолёта было, – прокричал Дима, пытаясь перекрыть мой старательный грохот. – Не грузовых, но вполне могли доставить краденую машину к Енисею. Вот только они уже два дня меня ловят, им не до того.

– Столько сил на беглого раба! – высказал я давние сомнения.

– Ну… Им не столько я нужен, сколько… э-э… в общем, я у них кое-что прихватил, кроме рюкзака и лодки.

И пистолета. Повезло же мне – свалиться в тайге на клептомана. Горыхрыч именно так обзывал вороватых европейцев в латах, норовивших спереть если не сокровища, то хотя бы хвостовой шип, отвалившийся после линьки, и хвастаться потом, что это клык обезглавленного дракона. А голова, мол, слишком велика оказалась, к седлу не приторочить. Вот от того, между прочим, и возникли легенды о наших огромных размерах, хотя на самом деле в истинном теле мы не такие и большие, далеко не динозавры. Вот даже в сказках о дедовом двоюродном брате говорится, что Горыныч на лошади ездил. Это какая ж должна быть лошадь, если верить в мифы о гигантских драконах? Ну, никакой логики у людей. Никакой! Сплошное ментальное вранье.

Вот взять Димину историю. Мне показалось странным, что рабовладельцы так плохо охраняли своё имущество. И только сейчас я обратил должное внимание на Димины руки, и сразу засомневался, что парень когда-нибудь работал на стройке. Куда ему бетон месить или кирпичи таскать с такими нежными передними конечностями? А ногти он обломить мог уже в тайге. И свежая мозоль на левой ладони может быть как от лопаты, так и от весла. Кто же он таков на самом деле, этот Дмитрий Полозов?

А какое мне до него дело? Съем, как только раздобуду молоко для вымачивания, и дело с концом. Хоть какая-то польза будет.

Пока я предавался смутным подозрениям, студент тоже о чем-то усиленно думал, изучая карту.

– Мне кажется, ваша похищенная драконша может быть ещё там, на стройке, – глубокомысленно провозгласил он. – Или в посёлке у Енисея.

– Драконица, – поправил я.

– А есть разница?

– Есть. Неужели не чуешь? Ты же музыкант.

Дима скромно промолчал, чем утвердил мои подозрения, что далеко не всё, рассказанное им о себе – правда.

– Глупо обратно на стройку лететь, – пробормотал он себе под нос. – Оттуда дорога одна: к Енисею. Проще засаду устроить у причала. Я покажу, куда грузы для нас пригоняли.

«Для нас»… Интересная оговорка. Или я у царя Гадунова заразился маниакальной подозрительностью?

К вечеру мы добрались до Енисея и залегли на подступах к посёлку, окружавшему причал. И думать нечего устраивать налёт на глазах у людей. Потому мы устроились на ночлег верстах в десяти, у самого узкого места весьма условной дороги, сжатой с одной стороны глубоким кюветом, с другой – оврагом, по дну которого протекал ручей.

От посёлка нас укрывал похожий на уснувшего гигантского ежа холм, поросший соснами и елями – редкими и чахлыми, по сравнению с тайгой, нетронутой топором. Ещё один холм пониже, но с более густой сосновой щетиной укрывал от нас часть дороги, непонятно зачем уходившей в лесные дебри.

Мне думалось, что мы устроили засаду слишком далеко от посёлка, но Дима уверил, что по тайге вне дороги не ездят даже внедорожники.

Я принял привычную форму ржавого трактора, свалившегося в кювет, и дремал, вздрагивая при каждом шуме мотора. Выдвинув выхлопную трубу как перископ, я перекинул на неё уцелевшие от поражения лютиками зрительные рецепторы, и вглядывался в проезжавшие машины. Но ни в одной из чудовищных конструкций не признал Ларики. Особенно меня потряс КАМАЗ, виденный мной раньше только на живых картинках телевизора. С такой махиной я не пожелал бы встретиться в бою.

Когда с ночной темнотой приступ слепоты усилился, Дима сменил меня на посту, и тут же прильнул к перископу, снабженному, как он выразился, прибором ночного видения.

– Живут же нелюди! – восхитился он, поворачивая рукояти. – Гор, не стыдно тебе все чудеса одному захапать? Поделись с братом по разуму, а?

– У тебя неподходящие генные структуры.

– Давай сделаем их подходящими! Ведь ты с собой что угодно можешь сделать.

Одно дело – с собой. И далеко не что угодно. Тайну космических перелётов мы так и не постигли. А взять человеческие мобильники? Наши плазмоиды – вершина драконьей изобретательности – слишком неустойчивы и не дают обратной связи. Голубиная почта и то надёжнее. Обидно. Даже потомки обезьян нас обскакали по веткам эволюционного древа.

– Мне слишком рано становиться наставником, – отмахнулся я от потенциального ученика, широко зевнув капотом. – И ты не дракон.

«Ты не я, я не ты….» – засвистел Дима бесхитростный, мгновенно усыпивший меня мотивчик.

– Ты спи, Гор, разбужу при первом же проблеске фар.

– Спокойного бдения, брат.

За ночь студент растолкал меня раз пятнадцать. И всё зря. Люди почему-то очень любят ночной образ жизни, – ворчал я частично вслух, частично про себя. Да оно и понятно. Генетическая память. Если верить деду, раньше всякая мелкая теплокровная живность, от которой и произошли приматы, жила по ночам, когда динозавры спали, а днём животные прятались по норам, предпочитая не заявлять о своём присутствии царившим на Земле холоднокровным.

– Не может быть, – сонно возразил Дима.

– Вспомни хотя бы, что у всех теплокровных хищников развито ночное зрение и охотятся они, в основном, по ночам.

– Почему тогда мне так хочется спать?

– Потому что гомо сапиенс – поздняя ошибка природы, как осенняя яйцекладка. Результат, как правило, имеет все признаки вырождения.

– Эй, полегче! Мы – венец природы.

– Ага. Терновый.

– Кстати, о еде. У тебя открывашки не найдется? – Дима загремел консервными банками.

Я сформировал на открытой дверце коготь, нащупал подставленную консерву и вскрыл одним росчерком, без всякой плавки плазмоидами. Запахло переперчённой гнилью.

– Здорово с тобой в походы ходить. С таким товарищем не пропадешь! – восхитился Дима.

– Чей труп ты хранил в этом саркофаге?

– Тьфу на тебя, инопланетянин. Вечно мне аппетит портишь. Это говяжья тушёнка. Из соевой коровы. Хочешь?

– Такая маленькая была корова? – усомнился я. Но мой живот так свело голодом, усиленным постоянным присутствием несъедобного раздражителя, что я согласился даже на тушёнку. – Поставь на землю.

Дима, ворча, вылез из кабины.

Зажав правую ноздрю, я осторожно дунул на останки карликовой соевой коровы и проглотил обеззараженные угли вместе с банкой. Потом деликатно срыгнул, и пустая жестянка покатилась по склону оврага.

Оставшийся голодным Дима протянул мне следующую.

– Держи, брат трактор. Может, мне лучше бензина раздобыть для заправки? Или солярки?

– Нет! – от ужаса я едва не поперхнулся жестянкой. – Я же не робот.

– Извини, всё время забываю, что ты уже не робот. Да и видок у тебя не человеческий. Даже не драконий.

Всё-таки зря я начал знакомство с версии робота. Она была несовершенна, а первое впечатление уже состоялось. А вдруг человек будет считать меня бездушным, как машина? И какая мне разница, каким он меня будет считать? Всё равно недолго ему жить после встречи со мной. Если не я, то другие драконы выследят и убьют свидетеля, проникшего в тайну нашего существования.

Я спохватился, и третью банку уступил обреченному товарищу.