Из протокола допроса Леонида Мартынова. 17.3. 1932 г.
«Возродилась наша антисоветская группа осенью 1931 г. На собраниях этой группы я был несколько раз, знаю, что и без меня собирались, так как я часто бывал в отъездах. На собраниях этой группы мы обсуждали произведения членов нашей группы, а также обсуждали ряд политических вопросов и читали советские и контрреволюционные стихи (не для печати). В частности, я читал стихи о Колчаке, о колчаковском поэте Маслове, а также читал стихи Маслова. Привожу отдельные четверостишия из этих произведений.
Померк багровый свет заката,
громада туч росла вдали,
когда воздушные фрегаты[2]
над этим городом прошли.
Их паруса поникли в штиле,
не трепетали вымпела:
„Друзья, откуда вы приплыли,
какая буря привела?“
И через рупор отвечали
таинственные моряки:
„О потонувшем адмирале
не зря вещали старики“.
Я помню рейд республиканца:
„Колчак, сдавай оружье нам!“
Но адмирал спешит на шканцы
оружье подарить волнам.
И море страшно голубое,
жить, умереть — не все ль одно!
Лети, оружье золотое,
лети, блестящее, на дно.
Дальше речь идет о приезде Колчака в Сибирь. Его борьба и гибель в снежном море.
Марков читал в группе свои стихи „Адмирал Колчак“. Припоминаю отдельные строфы…
Читал также Забелин о Колчаке, но его стихов я не запомнил.
С весны 1931 года наша группа переместилась в общество краеведов.
Записано с моих слов верно и мною прочитано.
Л. Мартынов».
Из протокола допроса от 4.4.1932 года
«Основным и определяющим в моем мировоззрении — это анархоиндивидуализм. Идеальным типом человека, моим героем был сильный человек, представитель той породы „засухо“ и „морозоустойчивых“ людей, о которых я говорил в своих предыдущих показаниях и прообраз которого дан в моих произведениях. Естественно поэтому, что основным мотивом моего творчества было оромантизирование сильной, руководимой в своих действиях индивидуальными мотивами личности, где бы я ее ни находил. Идя по этой линии, я неизбежно приходил к романтизированию такого вредного — в особенности в настоящий период — социального типа, как летуна, при анализе образа которого я выпячивал глубоко индивидуальные мотивы, оправдывающие их антиобщественные действия. В основе этих мотивов я усматривал протест раскрепощающейся личности против векового рабства.
Записано с моих слов верно и мною прочитано.
Л. Мартынов».
Протокол допроса Л. Мартынова от 8.4.1932 г.
«Новая Сибирь, Сибирь будущего, о которой я говорил в моих предыдущих показаниях, — это прежде всего Сибирь, переставшая быть провинцией, переставшая быть колонией.
Это страна, ставшая сердцем мира. Сибирь — все естественные возможности которой развернуты до предела на основе высочайших достижений индустриальной и аграрной техники.
Население этой страны, развернувшее все ее естественные возможности, это особая порода людей засухо- и морозоустойчивых — в прямом и переносном смысле этих определений. Эта порода людей создается из сочетания высоких социально-психологических и моральных качеств двух основных людских групп.
Во-первых, характеризованное в моих предыдущих показаниях коренное сибирское население и во-вторых — это переселившиеся в Сибирь выходцы из различных народов, населяющих СССР и прилегающие к нему страны. Конечно, эти выходцы из других народов — это наиболее высококачественный элемент этих народов, и его тяготение к Сибири выражает прежде всего недовольство материально-бытовыми условиями, в которых этот элемент пребывал, стремление к большому хозяйственному размаху, выражает большую самостоятельность, инициативу и предприимчивость.
Развертывая все естественные возможности Сибири, эта новая порода людей превращает ее в высокоразвитую аграрно-индустриальную, экономически самостоятельную страну.
Развитие этой страны даст общему развитию всего СССР направление к Востоку, к Тихому и Индийскому океанам. Именно в Сибири и в Средней Азии будут создаваться новые огромные культурно-политические центры, влияние которых будет содействовать освоению Востока и Юга Азии.
Записано с моих слов верно и мною прочитано. На 12-й строке слово вычеркнуто с моего согласия.
Л. Мартынов».
Протокол допроса Л. Мартынова от 5.4.1932 г.
«Много раз разъезжая по Сибири и Казахстану, я изучал хозяйственно-политическое развитие страны на фактическом материале, на основе непосредственного ознакомления с хозяйственным строительством. Приезжая в Москву и встречаясь с членами нашей группы, я знакомил с виденным и узнанным мною и делился своими оценками и соображениями. Так, знакомясь с колхозами и совхозами, я имел случай убедиться в том, что, укрепляясь в организационно-финансовом отношении, становясь крепко на хозяйственные ноги, колхозы и совхозы вырастали как коллективные собственники, интересы которых иногда не развиваются по линии хозяйственной политики советской власти и вступают в противоречие с нею.
Мне были известны также случаи, когда посланные партией ленинградские пролетарии, укрепив хозяйственно тот или иной непрочный колхоз, начинали выступать против линии колхозсоюза, в защиту интересов коллективной собственности, созданием которой они руководили.
Положительное в этом процессе я видел в том, что дальнейшее укрепление этих коллективных собственников приведет прежде всего к наиболее полному удовлетворению материальных и культурных, бытовых потребностей данного хозяйства.
Необходимо указать, что, говоря о коллективной собственности, я имею в виду не только отдельные с/хозяйственные колхозы и совхозы, но и в целом аграрно-промышленные комбинаты, охватывающие значительные территориальные районы, борющиеся между собой за крупные хозяйственные единицы: ж. д. ветки, оросительные системы, копи, торфяные болота, заводы и т. д.
Эти коллективные собственники заинтересованы в экономической самостоятельности данного (своего) района, и именно на них будут опираться окраины в борьбе с центром за свою экономическую самостоятельность.
Записано с моих слов верно и мною прочитано.
Л. Мартынов».
Протокол допроса Л. Мартынова от 16.4.1932 года
«В основе идей областничества лежала мысль о невозможности для Сибири развернуть все свои богатства, экономически и политически оформиться в тех условиях, в которых она находится. Поэтому смысл разговоров о независимости Сибири заключается именно в том, чтобы обеспечить условия, максимально благоприятствующие развертыванию всей потенциальной мощи Сибири как по линии природных богатств, так и по линии человеческого материала. Эти условия мною мыслились как обеспечение свободной борьбы свободных предпринимателей и исследователей с дикой мощной природой Сибири на основе применения последних достижений науки и техники, результатом чего должна быть победа и торжество сильнейших. Прообразом такой борьбы сильных может явиться история освоения Америки, в частности история освоения Аляски и Клондайка. Политическое и хозяйственное руководстве должно сосредотачиваться в руках людей, проникнутых идеей завоевания и освоения Сибири и представляющих собой лучших и сильнейших индивидуумов, идейно сплоченных и возглавляемых лучшими из лучших, авторитет которых свободно и законно признается остальными. Эти установки вытекают из моих анархо-индивидуалистических убеждений, которые сложились у меня на первых же шагах моей сознательной жизни.
Л. Мартынов».
Протокол допроса Л. Мартынова от 21.4. 1932 года
«Мое мировоззрение, которое я, может быть, не совсем точно определил, как анархо-индивидуализм, сложилось приблизительно так.
С самых ранних лет я ощущал себя чрезвычайно самостоятельным человеком, не желая терпеть никаких стеснений проявления своей личности.
Революция началась, когда я был двенадцатилетним мальчиком, и, таким образом, ограничения в смысле роста моей свободной личности отпали. Читать я научился лет четырех от роду, и когда было мне лет 8–9, уже вполне определились вкусы. Я высоко ценил Джека Лондона. Я думаю, что Лондон — этот большой художник и несомненно неплохой философ и воспитатель юношества, в особенности для тех времен, — оказал решающее влияние на склад моего миропонимания, мироощущения. Да и сама обстановка Сибири — я, может быть, еще не понимал этого, но чувствовал очень хорошо и ясно, — заставляла меня принимать Лондона за учителя жизни. Во время колчаковской диктатуры я познакомился с Антоном Сорокиным, которому принес первые стихи и рисунки и с некоторыми другими литераторами — Игорем Словниным, Г. Масловым. Большое впечатление произвели на меня в это же время выступления и выставка Давида Бурлюка, который гастролировал по Сибири, читал свои стихи, Маяковского, Хлебникова, Каменского. Словом, я стал футуристом. Мой футуризм не был просто увлечением, он исходил из совершенно определенной основы — основы анархо-индивидуалистической — освободиться от авторитетов, освободиться от „законов прошлого“, от „русского духа“, от начал, т. е. от „русской культуры“ — вернее, русского бескультурья.
Я стремился разрушить и деревню, и (кстати) мне казалось в первые годы революции и Советской власти, что эта власть будет культивировать и поощрять крестьянское бытовое начало.
С первых же лет Советской власти в Сибири меня, как молодого и подающего надежды литератора, стремились „организовать“ как редактора, вопрос заключался, следственно, в том, чтоб посадить и заставить работать в газете. Я и так вынужден был работать в газете, потому что литература — это единственное, что я умею, но я боялся за полную свободу в выборе тем и в системе работы. Я не хотел сидеть в аппарате и работать по заданиям на текущий день. Я „разведчик“, я „конквистадор“, открывающий новые Эльдорадо, экономические и политические. За все это меня ругали анархистом и анархо-индивидуалистом и всяко еще. И в самом деле, личную свободу, свободу в выборе направления я ценил превыше всего. На всякую попытку „взять меня в узду“ я реагировал негодующими стихами, каковы „Безумный корреспондент“, „Летающий подсолнух“, „Голый странник“ и др.
Свой анархо-индивидуалистический уклон я в значительной степени объясняю тем, что слишком долго оставался в условиях провинции, где не мог направить избыток сил в нужное русло, — газетная работа ограничивалась все теми же районными, краевыми рамками. Рамки теснили. Отсюда гипертрофия личных ощущений, стремление выпячивать личность на первый план, словом, все то, что в конце концов привело к „романтизации летунства“, и вообще противопоставление личности всему остальному. Но все это отчасти.
В целом же я стоял на платформе раскрепощения личности и утверждения права сильнейших и лучших на звание „соль земли“, думал о „переустройстве общества“.
Записано с моих слов верно и мною прочитано.
Леонид Мартынов.
Допросил уполномоченный 4-м отд. СПО
Ильюшенко».
В деле также цитируются отдельные строфы из стихотворений, которые никогда не печатались ни в каких изданиях Леонида Мартынова.
Колчак сказал: «Здесь скот, руда,
Экономическая база.
Здесь Атлантида, и сюда
Сначала надо водолаза.
………………………………
И нет Европ, и нет Америк,
Есть только узкий волчий след,
Ведущий на полярный берег.
………………………………
Здесь сохранилась от восстаний
Единственная из корон
Корона северных сияний».
Знакомых и друзей, случайно
Явившихся издалека,
Чтоб вместе оставаться в чайной
Степной столице Колчака.
Не пить и не забавы ради
Иные люди шли сюда,
Где проходила по эстраде
Поэтов сонных череда.
Когда перед приходом красных
Сгустилась мгла метельных дней,
Туда пришел Георгий Маслов
Сказать о гибели своей.
Он говорил — зараза липнет,
На всем кровавая печать.
Он говорил — культура гибнет
И надо дальше убегать.
Мечтай наивно о Востоке.
И он ушел…
Георгий Маслов был омским поэтом, печатавшимся в газетах, выходивших при колчаковской директории. Умер в 1920 году. Леонид Мартынов в середине 20-х годов составил «альманах мертвецов», куда вошли стихи колчаковских поэтов, в том числе и стихи Георгия Маслова. Сборник этот до сих пор нигде не обнаружен.