Огонь в ночи

Глава третья

Да, так и есть, во всей красе, самонадеянная черная запись в книге посетителей: «Николас Драри, Лондон, 29 мая 1953 года». Я смотрела на нее, кусая губы, затем заметила еще одну запись тем же почерком вверху предыдущей страницы: «Николас Драри, Лондон, 28 апреля 1953 года». Значит, он здесь не впервые. Что же он здесь делает? Должно быть, собирает материал для книги, вряд ли выбрал бы такое место для отдыха. Шотландская суровость, форель и туманный вереск, мужчины в поношенных твидовых костюмах – все это совсем не гармонировало с моими воспоминаниями о Николасе. Я взяла ручку, сознавая, что руки мои не так уж и тверды. Все равновесие и самообладание мира не сделали бы возможным для меня дружески-небрежное общение с Николасом, которое, несомненно, модно среди разведенных его лондонского круга.

Я окунула перо в чернильницу, поколебалась и наконец написала: «Джианетта Брук, дом священника в Тентском аббатстве, Уоркшир». Затем я с трудом сняла с пальца обручальное кольцо и бросила в сумочку. Придется объяснить майору Персимону, хозяину отеля, почему миссис Драри вдруг превратилась в мисс Брук. Мне показалось, что наличие мистера и миссис Драри в одном отеле делает вероятными множество неловких ситуаций. Марсия уже обещала ничего не говорить. А Николасу и не следует знать, что я вовсе не стала опять мисс Брук четыре года назад. Возможно, ему тоже от встречи будет досадно и неудобно, и он постарается, чтобы все сошло как можно легче. Во всяком случае, я себя в этом убеждала, промокая написанное и закрывая книгу. Но на самом деле, вспоминая своего красивого непредсказуемого мужа, я понимала, как слабо можно рассчитывать на его хорошее поведение.

И тут я подпрыгнула, как нервная кошка, а сзади послышался мужской голос: – Помереть мне на этом месте, Джанет Драри!

Я быстро обернулась и увидела, что по лестнице спускается мужчина.

– Алистер! Как приятно снова увидеться! Где ты был все это время?

Алистер Брейн взял меня за обе руки и склонился над ними. Этого большого крепкого мужчину с мощными плечами, вечно непричесанными каштановыми волосами и обескураживающей улыбкой, скрывающей исключительно тонкий ум, можно принять за кого угодно, только не за того, кто он на самом деле – восходящую звезду в жестоком мире рекламы.

– Большей частью в Америке, с заездами в Бразилию и Пакистан. Работал на издательство «Пер-гамон пресс».

– Да, помню. Давно вернулся?

– Недель шесть назад. Получил отпуск на несколько месяцев и приехал с друзьями порыбачить.

– Приятно видеть тебя снова. И должна сказать, что загар тебе идет.

– Жаль, что не могу ответить комплиментом, Джанет, моя кошечка. То есть… – он поспешно исправился, – мне тоже приятно видеть тебя, но ты выглядишь немного по-лондонски, если можно так выразиться. Что случилось со школьным цветом лица? Ник тебя бьет? – Я вытаращила глаза, а он, казалось, не замечал ничего странного в выражении моего лица. – Этот гнусный дьявол даже ни разу не сказал, что ты присоединишься к нему здесь.

– Господи Боже, Алистер, неужели ты не знал? Мы развелись.

Он выглядел испуганным и потрясенным.

– Развелись? Когда?

– Уже больше четырех лет назад. Хочешь сказать, что не слышал?

Он покачал головой.

– Ни слова. Конечно, я все время был за границей, и я самый плохой «письмописатель» на свете, а Ник в этом деле на втором месте, поэтому ясно… – Он замолчал, просвистел сквозь зубы короткую фразу. – Ну ладно, прости, Джанет. Я… Может, я и не так уж сильно удивлен, в конце концов… Не сердишься, что я так говорю?

– Не думай об этом. – Мой голос звучал легко и прерывисто, сделал бы честь любой случайной лондонской красотке Николаса. – Это просто одна из таких вещей, которые заведомо не приводят ни к чему хорошему. Никто не виноват, он просто думал, что я совсем другая. Видишь ли, моя работа приучает выглядеть стойкой и ухоженной, даже если на самом деле все и не так.

– И у тебя, значит, не так.

– Ну, во всяком случае, тогда. Сейчас я значительно окрепла.

– Три года общения с моим великим другом Николасом, – сказал Алистер, – лишили бы наивности весталку[3]. Не повезло тебе, Джанет. А нельзя поинтересоваться, что ты здесь делаешь?

– Отдыхаю, как и ты, и спасаюсь от толпы, собравшейся на коронацию. Думаю, ты догадался: я не имела ни малейшего представления, что Николас сюда собирается. Переутомилась, искала что-нибудь подходящее для отдыха и услышала об этом отеле от друзей семьи.

– Что-то подходящее для отдыха. – Он расхохотался. – Клянусь ушами и бакенбардами, тебе только и оставалось встретиться с Ником!

– Пока я этого не успела сделать, – ответила я мрачно. – Это удовольствие для нас обоих еще припасено.

– Боже, Боже! – воскликнул Алистер с сочувствием, потом снова заулыбался. – Не паникуй так явно, дитя мое. Ник тебя не съест. Это ему следует нервничать, а не тебе. Послушай, Джанет, разрешишь мне сегодня обедать за твоим столом? Я сижу с парой, которая, пожалуй, не возражала бы побыть немного в обществе друг друга.

– С удовольствием, – согласилась я благодарно. – Но как же Николас не сказал тебе ничего?

– В сущности, я очень мало его видел. Он собирает фольклорный и тому подобный материал для книги, переезжает с одного места на другое, а здесь у него – база. Большую часть времени он отсутствует. Конечно же, я спросил о тебе, а он ответил: «У нее все хорошо. Все еще работает у Гюго, скоро у них показ». Я даже ни о чем не задумался.

– Когда это было?

– Когда я впервые сюда приехал и обнаружил, что он тоже здесь. Десятого мая или около того.

– Мы действительно готовили показ, между прочим. Но как он узнал об этом?

– Понятия не имею, – жизнерадостно ответил Алистер и отвернулся, чтобы приветствовать пару, идущую к нам через холл.

О хрупкой темноволосой женщине почти нечего было бы сказать, если бы не прекрасные карие глаза с золотыми искрами, обрамленные длинными ресницами. Ее платье унылого зеленого оттенка шили без удовольствия, волосы не блестели, а уголки рта были обидчиво опущены. Мужчина потрясающе с ней контрастировал. Он тоже был темноволос, но его худоба говорила о выносливости, силе и здоровье. Темно-голубые ирландские глаза. Чрезвычайно красив, хотя линии у чувственного рта показывали, что он слишком часто даёт волю дурному настроению.

Я быстро сказала:

– Алистер, запомни, моя фамилия Брук, а не Драри. Я думала, будет неудобно…

– Более чем согласен… – Они подошли. – Гарт, Альма, это Джианетта Брук. Джанет, это мистер и миссис Корриган.

Все что-то вежливо пробормотали. Миссис Корриган принялась разглядывать мое платье, глаза ее мужа один раз скользнули по мне со слабым интересом и обратились на дверь, будто в ожидании.

– Я собираюсь оставить тебя за обедом, Альма, если позволишь, – произносил Алистер извинения. – Мисс Брук и я – старые друзья, и нам нужно о многом поговорить.

Мисс Корриган выглядела слегка обиженной, и некоторое время я думала, что она пригласит меня к столу. Но скоро я поняла, что она пытается выбрать меньшее из двух зол – поместить другую женщину рядом со своим мужем или лишиться общества его друга. Похоже, ее жизнь уже давно состояла в основном из таких мелких расчетов. Бедняжечка. Под непрерывную болтовню Алистера я успела вовремя взглянуть на Гартли Корригана и заметить, как изменилось выражение его лица, когда открылась дверь, и на пороге в облаке шанели номер пять появилась Марсия Мэйлинг. Моя жалость к безвкусно одетой, пришибленной Альме резко обострилась. Марсия всего-то сказала: «Как рыбалка, дорогие?» – и немедленно захлестнула всех волной жаркого обаяния. Да, охватила она всех, кого-то пародируя, рассказывала глупую историю о рыбалке, но как-то выделяла Корригана из стада, кокетничала с ним, как сексуально озабоченная призовая овца с кастрированным бараном. Высокий ирландец даже перестал замечать присутствующих, будто оказался с ней наедине.

Я обнаружила, что боюсь встретиться взглядом с Альмой, и отвернулась. Очень хотелось, чтобы ударил гонг. Холл уже заполнили люди, казалось, присутствовали все, перечисленные Марсией. Каудрей-Симпсоны уделяли внимание пожилой седой даме со слуховым аппаратом. В углу притаились странные, похожие друг на друга преподавательницы, молчаливые и мрачноватые. Мой друг по лодочному путешествию, Родерик Грант, в компании с коренастым типом, судя по всему, Рональдом Биглом, серьезно изучал барометр. Углубившись в газету, сидел настоящий Губерт Гей, толстый и щегольски одетый в самый желтый на свете жилет в стиле Регентства.

На лестнице появился Николас. Увидел меня сразу, остановился, решительно преодолел последние ступени и пошел прямо через холл.

– Алистер… – сказала я, задыхаясь, и пришла в бешенство оттого, что у меня пересохло в горле и что-то там сжалось.

Алистер обернулся, увидел Николаса и взял старт элегантно, как олимпийский чемпион по плаванию.

– Привет, Ник! Посмотри, кого я здесь нашел. Помнишь Джанет Брук?

Он сделал легкое ударение на фамилии. Черные брови моего мужа немного поднялись, и что-то мелькнуло в его глазах. Затем он сказал:

– Конечно. Привет, Джианетта. Как поживаешь?

Вдруг мне некстати вспомнилось, что только Николас никогда не сокращал моего имени. Я с трудом встретилась с ним взглядом и сказала довольно мягко:

– Спасибо, хорошо. А ты?

– О, подходяще. Понимаю, ты в отпуске?

– Короткий перерыв в работе. Гюго отослал меня…

Вот и все. Неловкий, ужасный момент перешел в журчание банальностей, в легкую механическую вежливость, которая включает в себя намного больше, чем пустой разговор. Правила приличия – панцирь и латы для обнаженных нервов. И сейчас мы могли оторваться друг от друга, с облегчением влиться в группу, центром которой оставалась Марсия.

Она беседовала с Гартли Корриганом, но наблюдала за Николасом из-под ресниц. Обернувшись ко мне, она спросила:

– Еще один старый друг, дорогая?

Вопрос был настолько безыскусен, что на минуту я забыла, что она актриса, и удивленно уставилась на нее. Затем, в глубине ее глаз я заметила веселье и холодно ответила:

– Да, еще один. Кажется, лондонская жизнь не оставляет меня в покое даже здесь. Николас, разреши представить тебя мисс Марсии Мэйлинг, конечно, той самой Марсии Мэйлинг. Марсия, это Николас Драри.

– Тот самый Николас Драри? – проворковала она глубоким мягким голосом и включила очарование в полную силу.

Эффект ожидался фантастический, как если бы космический монстр направил мощный поток излучения на жителя Земли. Но Николас не проявил ни малейших признаков немедленного распада, просто посмотрел слегка настороженно и пробормотал что-то в ответ. Тоже заметил веселый взгляд Марсии, всегда реагировал быстро, как кот. В разговор вмешался Гартли Корриган, и моментально вся компания начала беседовать о рыбалке. Во всяком случае, мужчины. Марсия наблюдала за Гартли, Альма наблюдала за Марсией, а я обнаружила, что наблюдаю за Николасом.

За четыре года он повзрослел, выглядел старше своих тридцати шести. Люди такого типа – смуглые и мрачные красавцы – вообще мало меняются с возрастом, но он похудел, и хотя не казался слабым, в манере держать плечи было напряжение и в глазах неловкость, словно кожа лица усохла, слишком сильно натянулась. Я поймала себя на мысли, что хочу знать, о чем он думает. Это не могло быть обычным напряжением в начале работы над новой книгой, хотя некоторые стадии для него просто ад. Нет, кто-кто, а я сразу поняла, что тут что-то другое, что-то еще с ним непонятное случилось, несомненно присутствовал стресс, причину которого я не могла распознать. Ну, во всяком случае, на этот раз не я причина его настроения и не имею оснований об этом беспокоиться.

Я только начала поздравлять себя с тем, что больше не нужно переживать, как зазвонил гонг и все пошли обедать.