Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 3 (Главы 1-8)

Глава 5 Контрразведка Балтфлота и новые соратники

Испытания акустической аппаратуры и донных мин, Корабел мог провести самостоятельно, но отчего же не пойти навстречу заказчику, тем более, что в этом были заинтересованы обе стороны. Корабел снижал свои затраты на экипаж, а военные под контролем гражданских мастеров, готовили свои кадры. При этом ни что не напоминало боевой поход. Заподозри вояки переселенцев в их истинных целях… проще было бы простоять у причальной стенки, чем отписывать тонны условий; «что можно, что неможно», «кто кому подчиняется, и как сломя голову драпать при первом намеке на тревогу». Бог, однако, был к переселенцам благосклонен, и связь с отрядом лодок поддерживалась через радиостанцию Корабела. Да и какая это была связь — раз в сутки с Львицы поступало кодированное сообщение: «Все нормально», «Возвращаемся», «Просим разрешения выйти на связь» и т. д.

Такой порядок оговаривался с начальником службы связи штаба командующего морскими силами Балтийского моря контр-адмиралом Андрианом Ивановичем Непениным.

О потере связи с отрядом субмарин, Николай Оттович, узнал утром двадцать пятого июля, и одному богу известно, чего ему стоило не показать тревоги, ведь Антоний был его единственным сыном.

Зато известие, что с субмаринами все в порядке, и они скрытно возвращаются, Андриан Иванович лично доложил командующему, несмотря на ночное время.

Известие о гибели на фарватере Киля шведского парохода и германского номерного миноносца G-192, пришло из Швеции второго августа, когда отряд германских крейсеров обстреливал порт Либавы. В суматохе первых дней войны подумать о причастности к этому русских субмарин никому и в голову не пришло.

Дальше события покатились, как снежный ком. Обстрелявшие Либаву крейсера вечером третьего августа выставили мины на входе в Финский залив, но, будучи обнаруженными, скрылись в тумане, что вызывало вполне обоснованную тревогу в штабе Балтфлота.

В ночь на четвертое августа из Корабела пришло шифрованное сообщение: «Первого августа отряд русских подлодок заминировал фарватер Киля. На мине подорвался шведский пароход. Германский миноносец G-192, торпедирован Львицей. В ночь со второго на третье августа лодки выставили мины у портов Данцига и Пиллау. В настоящее время отряд субмарин возвращается в Ревель».

Полученные утром четвертого августа шведские газеты, сообщили о подрыве у Киля трех германских тральщиком и еще одного шведского рудовоза, после чего фарватер был закрыт для судоходства «до выяснения обстоятельств». Кроме того, на мине в фарватере Данцига подорвался германский броненосный крейсер «Фридрих Карл».

Не надо было быть большим аналитиком, чтобы вычислить виновников этого переполоха, но то, что это сделали две субмарины, категорически не соответствовало представлениям командования Российского Императорского флота о возможностях подводных лодок. Тем более трудно было поверить очередной шифровке из Ревеля от пятого августа, об уничтожении отряда германских крейсеров, угрожавших всему российскому побережью Балтийского моря.

Шутка ли сказать! Две «полувоенные» субмарины менее чем за неделю военных действий на треть уменьшили боевую эффективность всего германского флота Балтийского моря, одновременно лишив заводы Круппа ценнейшей шведской руды.

Итог всех этих пертурбаций был закономерен — в Корабел ушла телеграмма за подписью командующего Балтийским флотом, перенаправить отряд лодок в Кронштадт. Вторым приказом командующий Балтфлотом поручил контр-адмиралу Непенину разобраться во всех обстоятельствах этого дела.

Надо было доподлинно выяснить, не было ли в этих невероятных известиях ошибки, тем более намеренного преувеличения, ведь один из потенциальных героев был сыном командующего флотом, и только злословия ему не хватало.

Ко времени подхода отряда лодок к Кронштадту информация об успехах подводников подтвердилась. В результате торпедных атак русских подлодок затонули крейсера «Аугсбург» и «Магдебург», миноносцы G-192 и V-28.

На выставленных лодками донных минах, в эффективности которых сомневались чиновники Морского Технического Комитета, подорвались три тральщика и два шведских парохода. На броненосном крейсере «Фридрих Карл» взорвался боезапас.

Ко всему, прибывшие герои доложили об утоплении ими германской субмарины U-26 и пленении ее экипажа. Передав добытые на «немке» секретные документы, командиры субмарин единодушно высказали свои соображение о сохранении данного обстоятельства в тайне. Редкая, надо заметить, предусмотрительность для молодых офицеров.

Казалось бы, выяснив данное обстоятельство, героев надо поощрить, а их опыт распространить на остальные корабли, но так может думать только человек неопытный. То есть, героев, конечно, наградили. Все четыре последние «кошки» без проволочек приняли в состав флота. Они уже стоят на боевом дежурстве. Первую четверку субмарин с головным Барсом оперативно перевооружили на новые гидроакустические приборы и присоединили к своим товаркам. Аналогично обстояло дело с шестью лодками, построенными на Балтийском заводе, но расследование на этом не остановилось.

Первым делом, Андриан Иванович задался вопросом — как могло случиться, что кадровые морские офицеры Императорского флота, выполняли приказы гражданского руководителя похода в части ведения боевых действий. Нет, адмирал никого не собирался уличать в преступных деяниях. Эффект от подобного вмешательства говорил сам за себя, но будучи человеком искушенным во властных играх, Непенин отдавал себе отчет, сколь много необычного может скрываться за фасадом подобного события. Тем более, что в данном случае события были не просто значимыми. Они открывали перспективы грандиозного изменения способов войны на море и требовали скрупулезнейшего исследования всех нюансов, какими бы мелкими они, на первый взгляд, не показались.

Второй загадкой для адмирала стало непонимание, как в головах молодых офицеров родилась тактика «завес», определяющая взаимное расположение подводных лодок по курсовым углам и дистанциям. Обеспечивающая согласование действий при поиске и атаках.

Один из вариантов этой тактики был использован при атаке на отряд крейсеров, а по приходу в Кронштадт изложен в виде временного пособия для командиров подлодок.

Иными словами, всего того, до чего отнюдь небесталанные люди доходят, если не годами, то многими месяцами. Кровью оплачивая опыт. В данном же случае все было придумано двумя молодыми командирами подлодок за три недели.

Был у контр-адмирала Непенина и третий вопрос — как столь удачно вооруженные корабли, оказались практически в самом логове противника в канун начала военных действий? В дьявольщину с прозрениями Андриан Иванович не верил, тем более, что с ним оговаривался перенос выхода лодок с третьего на семнадцатого июля, но подобные мысли нет-нет, да посещали адмирала.

Одним словом, дело это было деликатное и не терпящее суеты, поэтому приказ командующего, Непенин выполнял, маскируя свои цели резонными интересами службы.

Ответ на первый вопрос оказался до обидного прост — командиры сами приняли решение не бежать сломя голову домой. Вместо этого, воспользовавшись формальным требованием поддерживать связь только с Корабелом, они атаковали противника.

Правда, после ряда уточнений, стало понятно, что и руководитель экспедиции от Корабела, и полученная с верфи шифрованная телеграмма за подписью Зверева подталкивали командиров к принятию вполне определенных решений. Особенно первая шифровка, в которой офицерам предлагалось предусмотреть план действий на случай войны и приказ ждать последующих сообщений в проливе Кадетринне.

Получив такую команду и не имея иных распоряжений от флотского командования, только закоренелый бюрократ откажется от возможности завоевать себе славу. И ведь завоевали! Воспользовались требованием поддерживать связь только через Корабел, которое еще полгода тому назад предложил сам Непенин, составили план боевых действий и по получении сигнала о начале войны атаковали противника. Вмешательство в их действия со стороны представителей Корабела было минимальное, но оно имели место быть. Первым стало провоцирование подводников составить план боевых действий на случай начала войны. Вторым — сообщение с аэроплана о курсе отряда крейсеров, а третьим был прямой приказ Птичкина высадиться на остров Готланд, где он убедил командиров принять меры против утечки информации об инциденте с германской лодкой. В принадлежности аэроплана сомнений не было — летчик пользовался кодами Корабела, к тому же, участвовавший в переговорах по УКВ- связи Птичкин, подтвердил личное знакомство с пилотом.

Аналогично обстояло дело и с тактикой «завес». Оказывается, молодые подводники ее давно обсуждали в офицерском собрании и даже пытались донести до высшего командования, но в последнем не преуспели. Дело, в общем-то, обычное — умудренные опытом флотоводцы знают цену скороспелым предложениям молодежи, ну, а то, что порою бывают промашки, так это дело поправимое — с началом военных действий новое всегда пробивает себе дорогу.

Зато в ответе на вопрос, почему же никто не опубликовал свои предложения в том же «Кронштадском вестники», вновь всплыла фамилия Зверева.

Гарсоеву запомнились слова Дмитрия Павловича, сказанные им в Либаве при съемках фильма «Тайна двух океанов»: «Господа! Вы находитесь в уникальной ситуации — ни в одной стране мира нет сейчас проверенных боями тактик, поэтому дерзайте без оглядки на авторитеты». Эта фраза ему запомнилась необычной концовкой: «Включите голову и завоюйте российскому подводному флоту славу!»

Тогда же прозвучала мысль по поводу публикации. Дескать, если ваши идеи появятся в Кронштадском вестнике, то в случае войны с Германией, ее субмарины вашу тактику применят против наших крейсеров. Пока же вас мало, вы легко донесете свои идеи до каждого офицера-подводника, что здесь, на Балтике, что на Черном море. Более того, широкое обсуждение тактики с людьми, далекими от понимания существа подводных хищниц, только нанесут вам вред. Тогда-то впервые и прозвучали термины «завеса» и «волчья стая». Кстати, от господина Зверева.

Откинувшись в кресле, Андриан Иванович, устало прикрыл глаза. С объявления повышенной готовности по флоту, служба отнимала у него все время. Последние недели он был плотно занят обороной Приморского фронта, которую на него свалили в дополнение к его обязанностям по руководству службой связи. Кстати, собственно связь составляла только малую толику всех забот. По существу Андриан Иванович организовал и возглавил разведку флота. В его ведении находились корабли и самолеты-разведчики. Это по его настоянию Игорь Сикорский спроектировал для Балтфлота гидросамолеты. И это, не считая контроля за раскодированием переговоров противника и сохранности в тайне флотских сообщений. Ко всему, последнее время добавилась радиопеленгация и аналитика действий противника. И все это было в зачаточном состоянии, и требовало постоянного внимания.

Даже домой он приходил не каждый вечер, благо, что было, где прикорнуть, а утром привести себя в порядок. Сейчас Непенин размышлял, что со всей собранной информацией делать.

Первый раз он услышал о Звереве, когда на экраны вышел фильм «Тайна двух океанов». Тогда же Непенину стало известно о его авторстве гимна всех моряков Балтфлота: «Тридцать восемь узлов».

О том, что Дмитрий Зверев входит в число соучредителей Корабела, Непенин узнал, когда тот, будучи лидером думской фракции, добился финансирования строительства подлодок. Тогда же со стороны партии новых социалистов зазвучала жесткая критика в адрес прекраснодушных коллег по парламенту. Мысль самим выпускать пушки и строить корабли импонировала не только военным, но и промышленным магнатам.

В том, что Зверев приложил свою ручку к организации столь успешно окончившегося похода, сомнений у Андриана Ивановича не было. А вот как Дмитрий умудрился столь точно вычислить начало войны, он его спросит, когда представится случай. Тем паче, что дело строительства лодок, в свете последних событий, потребовало его незамедлительной реакции.

Пообщаться с господином Зверевым довелось в конце сентября и произошло это при весьма печальных обстоятельствах. В своем доме, в Ревеле, был подло убит главный конструктор подводных лодок Корабела, генерал-майор Бубнов Иван Григорьевич. Тело убитого обнаружила супруга Ивана Григорьевича, вернувшаяся воскресным вечером из Петрограда, где она гостила у сестры.

Аксиомой сыска со времен царя Гороха был поиск мотива преступления. Недоброжелатели у генерала были, как же без этого, но отработка каждой версии не дала ничего определенного. Зато осмотр дома наводил на мысль, что под банальным грабежом было замаскирована кража секретной документации, хранящейся у Ивана Григорьевича на дому.

Приехавшие из Петрограда сыщики убедительно доказали — грабить Бубнова, по большому счету, смысла не было. Последним штрихом стала находка трех трупов, прикопанных близ рыбацкой деревушки Принги. Судя по извлеченным из тел пулям, все они были убиты из германского парабеллума. За голенищем сапога одного из погибших, обнаружился чертеж, а эксперты Балтийского завода сделали вывод — перед ними общий вид подводного корабля, водоизмещением около полутора-двух тысяч тонн, выполненный рукой Ивана Григорьевича.

Рыбаки-эсты припомнили, что за четыре дня, до находки ими трупов, близ их деревни крутилась незнакомая рыбацкая байда.

Вывод сыщиков был единодушен: «В ночь с субботы на воскресенье трое неизвестных через выходящее во двор окно проникли в дом генерала. Судя по оставленным следам, на шум спустился хозяин дома, но был оглушен ударом по голове. Удар оказался роковым, и к креслу налетчики привязывали уже труп. Дальше начался грабеж, но дотошность, с которой был вычищен сейф с документами, говорила сама за себя — бандитов наняли для кражи документов, после чего хладнокровно уничтожили, а заказчики ушли на байде в море».

Германский след был очевиден, а беспокойство Морского министерства выразилось в отправке на верфь Корабела комиссии, возглавляемой контр-адмиралом Андрианом Ивановичем Непениным.

Постройка последней четверки субмарин шла с опережением графика, нарекания по расходованию финансовых средств отсутствовали. Более того, претензии в этом плане можно было предъявить к министерству, задерживающему оплату строящихся кораблей. Документация хранилась на редкость тщательно, но факт домашнего хранения генерал-майором Бубновым документации на новейшую субмарину, требовал самого тщательного разбирательства.

— Господин Зверев, правильно ли я понимаю, что вы являетесь главным должностным лицом, отвечающим за сохранение тайны на верфи Корабела? — тон контр-адмирала Непенина был подчеркнуто официален.

— Так точно, ваше превосходительство, — ответ Зверева последовал без запинки.

— В таком случае, я прошу объяснить, как могло случиться, что генерал-майор Бубнов хранил у себя дома документацию на секретную субмарину, — начал наезд адмирал.

— Вопрос о строительстве океанской лодки осенью прошлого года поднял господин Бубнов. Мнение дирекции Корабела по этому вопросу разделилось. Представители завода Лесснера по большей части поддержали главного конструктора. Представители Русского Радио оказались прагматичное. По мнению специалистов, клепаный корпус, не позволял лодкам погружаться глубже ста метров, а океан требует освоения больших глубин. Без этого строительство такого корабля теряет смысл.

Выход из положения наши инженеры видели в применении электрической сварки. Дело это новое, поэтому было принято решение проверить его на лодке, водоизмещением в триста пятьдесят тонн. Проектированием Малютки занялся Алексей Николаевич Асафов под общим патронажем господина Бубнова. О работе над своим проектом океанской лодки, Иван Григорьевич никого не информировал. По существу это была его личная инициатива, поэтому своей вины я не вижу, — за скобками осталось сакраментальная мысль: идите-ка вы лесом, в гробу я хотел обыскивать больных на голову генералов.

В принципе, все это Андриан Иванович так себе и представлял. В том числе и невысказанное вслух, ибо сам не раз подвергался подобным разбирательствам, но комиссия есть комиссия, и вопросы надо задавать, даже если заранее знаешь ответ.

Вопросы следовали один за другим, но надо отдать должное — за рамки приличия «комиссары» не выходили. Иначе говоря, вопросы были по делу и не содержали в себе обвинительных утверждений.

Больше всего комиссию беспокоило — не возникнет ли проблем с проектированием лодок с уходом из жизни Ивана Григорьевича. Вопрос этот был отнюдь не праздный — эксперты Балтийского завода не понаслышке знали «особенности» характера генерал-майора, категорически отказавшегося предоставить свои расчеты.

Оказалось, с этой неприятностью Корабел справился длиннющим рублем, поэтому, расчетами Ивана Григорьевича всегда можно воспользоваться. К тому же, в КБ при Корабеле уже появилась свои прочнисты, без визы которых ни один узел не шел в изготовление. Появились и свои ведущие, и главные строители, что заметно нервировало генерал-майора, но о последнем Зверев благоразумно умолчал.

И все же, каждый ответ давал что-то сверх интересов комиссии. Таким откровением для контр-адмирала стала электрическая сварка и отношение Зверева к строительству океанской лодки.

Разумеется, эту тему обсуждали после оформления выводов, и за хорошо сервированным столом.

— Андриан Иванович, обратите внимание, опыт похода «кошек» убедительно показал, что автономность в тридцать суток для Балтики несколько избыточна. На мой взгляд, достаточно трех недель. В то же время, если крейсировать вокруг Великобритании, то нам может не хватить и полутора месяцев.

— Вы, собираетесь воевать с Великобританией? — откинувшись в кресле, усмехнулся адмирал.

— Пускай с ними воюют тевтоны, — парировал Зверев, — нам пока за глаза хватит Балтики, а для нее достаточно «барсиков».

— Положим, логика в ваших словах есть, но почему вы взялись строить вашу Малютку, не согласовав проект сварной конструкции с Морским Техническим комитетом?

— По той же причине, по которой я «не догадался», согласовать с командованием Балтийского флота действия отряда подлодок в случае начала войны с Германией! — свою «недогадливость» Зверев подчеркнул интонацией, чтобы снять последние сомнения адмирала.

— Вы так спокойно признаете, что спровоцировали на авантюру этих мальчишек? — в какой-то момент Непенин почувствовал накатывающую на него волну гнева, но адмирал не был бы адмиралом, не умей он владеть собой. — То есть, вы знали дату начала войны? — уже спокойнее, но с угрозой закончил Андриан Иванович.

— Правильнее сказать я не мешал командирам лодок проявить себя в критической ситуации.

— И поэтому навели на германские крейсера?

— Каюсь, один раз я им подыграл, но не навел, а сообщил курс крейсеров, а это две очень большие разницы, — с улыбкой вывернулся бывший морпех Северного флота, — но согласитесь, Андриан Иванович, эти, как вы выразились, мальчишки, самостоятельно разработали и осуществили боевые операции на треть сократившие боевые возможности Балтийского флота противника.

Задумавшись, Зверев замолчал. Адмирал не торопил. Ему был крайне интересен ответ на вопрос о начале войны.

— Что касается знания даты начала войны, то…,- Дмитрий устало махнул рукой, — знать, где упадешь, соломку бы постелил, а так да, начало драки наши аналитики предсказали с ошибкой в две недели. На этот срок мне пришлось задержать выход.

— И вы не опасаетесь мне все это так откровенно раскрывать? — на этот раз искренне удивился Непенин.

Решительность собеседника адмиралу импонировала. Ее истоки были понятны. Далеко не каждый российский магнат мог похвастаться таким состоянием, тем более всемирной славой на поприще искусства, и все же, ставя себя на место Зверева, он вел бы себя осмотрительнее.

— Андриан Николаевич, разве я нарушил хоть какой-нибудь закон? Нет, не нарушал, зато посодействовал проявлению новой тактики, и оказался прав. Кстати, вы обратили внимание, как критически ваши орлы отнеслись к идее использования лодок совместно с большими кораблями? — Зверев пытливо посмотрел на Непенина. — Берегите их. Пока я был для них авторитетом, мне удалось убедить их дерзать без оглядки на адмиралов времен обороны Очаково, и результатом стал придуманная ими тактика.

— Хм, — внезапно усмехнулся Зверев, — это сколько же бреда вылилось бы на головы наших подводников, не отговори я их тогда печататься! Аналогично обстоит с Малюткой. Ее задача блокировать подходы к портам. Исходя из этого, двух торпед и десяти дней автономки ей хватит за глаза. Ни один крейсер не уйдет обиженным, а сунься мы в МТК, — Зверев чуть не задохнулся, представив это кошмар, — мозг вынесут на раз. Так, что, если кому-то наша Малютка не приглянется, мы ее с удовольствием толкнем англичанам. Давно просят.

Зверев не лукавил. Не сумев стырить акустические приборы, просвещенные мореплаватели стали обхаживать дирекцию Корабела на предмет продажи им субмарины типа Барс или Малютка. Естественно, со всем радио и акустическим оборудованием. При этом, сами бритты построили прекрасный подводный флот. Их лодки типа Е немного превосходили Барсы, а тип S один в один соответствовал Малютке, естественно, кроме глубины погружения. Но Малютка строилась по новейшей и никем еще не проверенной технологии, поэтому ее они были готовы купить без всякой начинки и за хорошие деньги.

Возвращаясь в Кронштадт, Непенин не знал, что вскоре вновь будет общаться со Зверевым. На этот раз в своей каюте на Рюрике.

Телеграмма на имя Непенина, с просьбой о срочной аудиенции пришла двенадцатого октября, а уже утром четырнадцатого, Дмитрий принес тревожную весть:

— Андриан Иванович, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое октября, наши радисты зафиксировали работу неизвестной радиостанции примерно вот из этой части Кронштадта, — Зверев обвел на карте вытянутый с севера на юг эллипс с центром немного восточнее собора Андрея Первозванного.

Не прошло и пяти минут, как в каюте Непенина, появился старший лейтенант Иван Иванович Ренгартен, отвечающий в отделе Нипенина за радиоразведку.

Надо отдать должное профессионализму Ивана Ивановича. Первым делом он уточнил, где именно стояли пеленгаторы Корабела, и выразился в том смысле, что его пеленгатор такой точностью не обладает.

— Что именно встревожило ваших радистов? — таков был второй вопрос старлея.

— Незнакомый почерк и кодированное сообщение в два часа ночи. Насколько я понял, наши специалисты знают руку всех морских радистов, к тому же, к этому времени работа в эфире стихает, поэтому обратили внимание и взяли пеленги из двух постов.

Когда закрылась дверь за Ренгартеном и инженером Русского Радио, Зверев приступил к тому, ради чего он сюда примчался. Разговор предстоял не постой и Дмитрий не знал, как к нему приступить. Видимо, неуверенность все же проступила на лице Зверева, иначе, чем еще можно было объяснить реплику адмирала:

— Дмитрий Павлович, что-то я вас сегодня не узнаю, — в глазах адмирал промелькнула едва заметная смешинка, — обычно вы куда решительней.

— Вопрос сложный, но наш опыт вам может пригодиться, — Димон, наконец, нашел правильный подход, — все наши компании давно испытывают давление иностранных и частных разведок. В результате проб и ошибок, мы выработали свою форму противодействия. Во-первых, мы никогда не спешим с арестом выявленных агентов. Во-вторых, после того, как отслежены все их связи, они получают предложение, от которого нельзя отказаться. Для перевербовки годится все. От подкупа до физического воздействия, — об угрозе жизни в адрес ближайших родственников, морпех просвещать адмирала не рискнул, это был бы перебор, — в результате, из девяти выявленных шпионов, только один предпочел уйти из жизни в результате несчастного случая. Через двоих мы грамотно сливаем дезинформацию в Германский главный штаб и Форин-Офис. Четверо стучат своим хозяевам в конкурирующих фирмах.

— А чем же заняты еще двое? — скорее по инерции, нежели осмысленно уточнил Непенин.

— Морочат голову нашим жандармам, — улыбнулся Зверев.

— Даже так? — на этот раз вскинувший голову адмирал, действительно был удивлен, — И вас это не трогает?

— Помилуйте, Андриан Иванович, с какой стати? Без реального представления об умонастроениях сограждан, государство обречено. Другое дело, сколь тонко оно это выясняет, но нам это не мешает, а остальное не имеет значения.

Для адмирала, сказанное Зверевым о такой деятельности жандармерии, явилась полной неожиданностью. Одно дело вести наблюдение за противниками монархии, и совсем иное шпионить на предприятиях. А ведь в данном случае, слежка велась за товариществами, обеспечивающими армию и флот первоклассной военной продукцией. Мелькнувшие было сомнения в искренности Зверева, Андриан Иванович решительно отмел. Врать Дмитрию, не только не было смысла, напротив, такой поклеп рано или поздно был бы выявлен со всеми вытекающими последствиями. К тому же, считать Дмитрия Павловича человеком с воспаленным воображением, было нелепо. Перед ним сидел расчетливый делец, и, одновременно, сторонник величия России.

«Теперь понятно, почему господин Зверев, мялся, как девица на первом свидании, — усмехнулся про себя адмирал, — не знал, как подступится, чтобы не получить отповедь. А сказал толково, но ведь есть же что-то еще».

— Флот и частные предприятия живут по разным законам, — Непенин подтолкнул Зверева к продолжению беседы.

— Эт, точно, поэтому детектором лжи вам пользоваться не с руки.

— Простите, как вы сказали? — оживился адмирал.

— Детектор лжи. Это прибор позволяющий выявить лжет собеседник или говорит правду, — Дмитрий кратко изложил принцип действия и особенности применения полиграфа.

— Вам его использовать можно разве что в отношении преступников, но освоение его дело очень не простое. Поэтому, если возникнет нужда, можем посодействовать, но сугубо в неофициальном порядке. Кстати, а вот кое в чем помочь мы вам можем.

Зверев довольно убедительно показал, что к слежке и захвату германских агентов лучше всего подключить служивших на флоте бывших стрешаровцев. На вопрос, зачем это надо Дмитрию, ответ был до изумления прост:

— Наши люди прошли специальную подготовку по нейтрализации диверсантов. Война рано или поздно кончится, и я заинтересован, чтобы мои будущие сотрудники не потеряли квалификацию. Если возникнет нужда убедиться в их навыках, всегда готов оказать посильную помощь.

Вот в эту мотивировку Андриан Иванович поверил сразу. Совпадение коммерческого интереса и желание помочь державе, что может быть надежнее. От проверки кондиций стрешаровцев адмирал отказался — он хорошо помнил, что недавно натворила семерка таких же подводников, схлестнувшаяся с бандитами.

— Ну, и что у нас тут делается? — подойдя к слуховому оконцу, Петр Локтев навел на противоположный дом морской бинокль.

В 1905-ом году он так же смотрел из окна съемной квартиры у дома Фидлера, но тогда рядом был Тренер, а сегодня старшим стал сам Петр.

— Командир, сдается мне, этот фрукт нас вычислил. Он всегда сидел в своей комнате, а сейчас торчит у соседа, хотя тот на службе.

— Не мудрено, — скорее для себя, нежели отвечая на реплику Митяя, тихо произнес Петр, — со стороны двора смотрят?

— Да, двое, а Зяблик с Толмачом контролируют перекрестки.

— Добро, — тяжко вздохнул командир стрешаровцев, Петр Локтев, и были у него на то веские основания.

Контрразведки на флоте фактически не было. Нельзя же за таковую считать образованное этим летом Особое делопроизводство при Морском Главном штабе, во главе с капитаном второго ранга Дуниным-Барковским и тремя офицерами-делопроизводителями.

Одному из них, старшему лейтенанту Рагнару Рафаэлевичу Окерлунд, поручили проведение операции по слежке за шпионом, придав ему отряд вольноопределяющихся из бывших инструкторов стрешара.

Радиста вычислили неделю тому назад. Им оказался мастеровой Александровского дока Пароходного завода Матвей Чижов. Человек он был одинокий и скрытный. На работе друзей у него не было.

Обычно такие люди остро чувствуют малейшее внимание в своей особе, поэтому по отношению к клиенту следовало соблюдать чрезвычайную осторожность. Но разве это объяснишь ничего не понимающему в этом деле Чухонцу? Так промеж себя бойцы Вагнера называли Окерлунда.

Отношение со старлеем не заладились с самого начала. Тридцатилетний Рагнар мечтал о быстрой и решительной славе, а Локтев настаивал на тщательном выявлении всех связей шпиона.

Если бы не настоятельная просьба контр-адмирала Непенина, прислушиваться к мнению какого-то там кондуктора Локтева, шпион давно бы все выложил о своих подельниках, в этом Рагнар не сомневался, но всякий раз наталкивается на сопротивление невесть что возомнившего о себе человека из низов.

Трудно сказать, какая муха сегодня укусила Чухонца, или она цапнула его жену и Чухонцу не обломилось. Вопреки здравому смыслу и увещеваниям Локтева, офицер, на виду у Чижова, поманил к себе пальцем маскирующегося под личиной рыбачка-забулдыги стрешаровца, и стал тому выговаривать, мол, передайте вашему кондуктору, что в его услугах больше не нуждаются.

Вряд ли Чижов слышал сам разговор, но от него не укрылся брошенный на него угрожающий взгляд офицера. Да и сама по себе сцена общения морского офицера с чернью, категорически выбивалась из принятой нормы.

Обедать Чижов направился по Высокой. Здесь, в доме номер один он снимал комнатенку на третьем этаже, за окном которой сейчас велось скрытное наблюдение из слухового окна дома напротив. Наблюдавший за окнами стрешаровец отметил некоторую нервозность шпиона, но что он будет делать дальше? Вернется ли на службу или рванет в бега?

Грустные размышления Локтева были прерваны появлением со стороны Екатерининской улицы, отряда дюжих матросиков из кронштадского полуэкипажа во главе со старшим лейтенантом. Затем посыпались четкие команды: «Ты, ты, и ты, — Чухонец ткнул в грудь троих матросов, — караулите окна со стороны Высокой. Двое со стороны двора стерегут парадное, остальные поднимаются на третий этаж и ждут меня. Выполнять!»

Трое остались глазеть за окнами третьего этажа, остальные, бросились во двор. Что там происходило, могли рассказать только бойцы, блокирующие дом со стороны дворика.

В общем-то, действия Рагнара были правильными. Вход в дом был только со двора. Спуск из окна по водосточной трубе, караулили три молодца, а торцы здания окон не имели, и внимания на эти стены не обращалось.

Вот, только, Чижов в этот момент находился не в своей комнате, как полагал Чухонец, и не в соседней, как о том думали Петр и его наблюдающий, а на чердаке. Выход шпиона на кровлю совпал с топотом сапог. Спуск по веревке вдоль восточной стены занял секунды. Сапоги матросов еще гремели по лестничным маршам, когда господин в котелке, в котором трудно было узнать мастерового, спокойно пошел по Бочарной в сторону Северного бульвара.

Взяли супостата при посадке в потрепанную финскую лайбу, до которой шпиону было идти меньше полуверсты. Здесь, вдали от лишних глаз, Матвею Чижову дали ясно понять, что сломанными ребрами он не отделается, но надо отдать Локтеву должное — никаких увечий Чижов не получил. Ему еще предстояло работать на российскую разведку.

В это же время у дома шпиона царила паника. На требование офицера немедленно отворить дверь, реакции не последовало, но за снесенной преградой его ждал не испуганный негодяй, а кучка пепла и аккуратно убранная комната.

Первые секунды Окерлунд растерянно смотрел на открывшуюся картину. Затем последовали суматошные команды: «Немедленно найти, догнать и доставить». Единственно чего не хватало матросам, так это понимания кого и где надо искать. Смекалкой, однако, моряков бог не обидел, и спустя полчаса четверо из них сопровождали группу Локтева, ведущую беглеца. Первой реакций Чухонца была благодарность, которую тут же затмила ярость к Чижову, но гораздо больше к нагло ухмыляющемуся кондуктору.

Дальнейшие события каждый видел по-своему. Матросам показалось, что удерживаемый стрешаровцами шпион, внезапно вывернулся и смачно заехал офицеру по зубам, отчего тот крепко приложился затылком о крыльцо парадного.

Пришедший в сознание Рагнар, помнил, свой замах, но больше не помнил ничего, зато во рту язык резался о корешки двух передних зубов.

Виновник же всего переполоха, почувствовал, как при подходе к офицеру, ослабла хватка удерживавших его людей.

Более того, в момент замаха офицера Матвей почувствовал, что его тюремщик будто бы подтолкнул отвесить ненавистному офицеру хорошую плюху, к тому же он был готов поклясться, что второй сопровождающий в самый последний миг сделал офицеру подножку. Так это было, или иначе, но после испытанного им на борту лайбы ужаса, он предпочел считать, что это ему только показалось. Тем более, что кинувшиеся на расправу матросы, странным образом оказались оттеснены от Матвея.

Дальнейшее руководство операцией взял под свой контроль Непенин, а вся работа с «мастеровым» легла на Петра Локтева, которого шпион слушался неукоснительно. К слову сказать, Матвей Чижов оказался простым радистом, а зашифрованные радиограммы ему давал коллежский секретарь, ведающий снабжением города и флота. Можно сказать, ничтожный клоп десятого класса, но этот кровосос имел обширные связи среди моряков и за водкой умело вытаскивал секретные сведения.

За успехи в деле борьбы с германскими агентами, Петр был награжден орденом Знак отличия ордена Святой Анны. Его команда повесила себе на грудь по медали, а Рагнар получил орден Святой Анны четвертой степени. Правда, к этому времени командование учло его настойчивые просьбы о переводе на действующий корабль. Одним словом, произошло все то, что звучало в каламбуре о наказании невиновных и поощрении непричастных. Ну, или почти все. Главное, что с этого начала создаваться контрразведка Балтийского флота.

Много ли могли знать переселенцы о войне на Балтике? Нет, конечно. Что-то почерпнули из курса истории, из телевидения и интернета. Много полезного и бесполезного, припомнили из повести Валентина Пикуля «Моонзунд», между делом нашли неточности. К примеру, представление Пикуля о роли большевиков и Колчака в начальный период войны оказались преувеличены. Факт, что Эссен был курящим, давал не более, чем описания веснушек на лице командующего Балтфлотом.

К полезному можно было отнести упоминания о бомбежках порта Либавы, германскими самолетами и дирижаблями, и упоминание о дате сдачи Либавы.

По-настоящему важным был лишь факт отсутствия ожесточенных морских сражений.

Командование флота всерьез опасалось прорыва германских дредноутов к Петрограду, и на то были веские основания. Германский флот на Балтике, которым заправлял гросс-адмирал Генрих Прусский, был слабее российского флота, зато в любой момент мог быть пополнен десятком линейных кораблей за счет флота открытого моря, и как знать, не успей Николай Оттович выставить мины, не ломанулись ли в Финский залив эти бронированные чудовища.

В мире переселенцев, напоровшись на глубокоэшелонированные минные поля, не ломанулись, хотя такая попытка была совершена в сентябре четырнадцатого.

Здесь, в самом начале войны, карты фрицам спутали две российские субмарины, ставшие виновницами гибели трех крейсеров, двух эсминцев и подлодки, не считая мелочи в виде тральщиков и гражданских пароходов.

Осмелевший до невозможности Николай Оттович, стал бросать мины на пути германских кораблей, что привело к полугодичному ремонту бронепалубного крейсера Газелле и награждению государем упрямого адмирала орденом Белого орла, а позднее и Св. Георгия 3-й степени.

Такое положение дел фрицы терпели ровно до той поры, пока в конце октября германские тральщики не прошлись над донными минами магнитными тралами, открыв подходы к своим военным базам.

Тогда же было принято решение раз и навсегда положить конец этому безобразию, то бишь, русской угрозе. В начале ноября через Кильский канал в Балтику прошли 4-я и 5-я эскадры линейных кораблей, а в Данциге и Пилау начали скапливаться суда для высадки десанта в Виндаве (так сообщила разведка). Судя по всему, «товарищ» Кайзер, решил захватить плацдарм севернее Лиепаи и оттуда угрожать дальнейшим продвижением к столице Империи.

К счастью, для России, не срослось. Все подводные силы Империи были по максимуму активизированы. Это, между прочим, кроме восьмерки «барсов» и одной Малютки, построенных на верфи Корабела, еще шесть аналогичных подлодок, спущенных на воду Балтийским заводом. Всего четырнадцать хищников, или, целых двенадцать тысяч тонн суммарного водоизмещения являлось грозной силой! К тому же, авиация Балтийского флота получила приказ вести непрерывную разведку.

Поставивший у Киля модернизированные донные мины Кугуар, был обнаружен, но сумел доползти до шведского Борнхольма, где и затонул, а выбравшаяся на остров команда была интернирована.

Кайзеровцы, со свойственным им педантизмом, протралили фарватер, но ничего не обнаружив, посчитали, что русская лодка напакостить не успела. В результате этого заблуждения самой привередливой из лежащих на дне мин, не понравился проходивший на ней бронепалубный крейсер Тетис из 5-й эскадры. Новые мины реагировали одновременно на два параметра — магнитную составляющую и шумы винтов большого корабля, поэтому простым магнитным тралом не ловились.

Второй потерей флотилии открытого моря, стал линейный корабль Швабия, входивший в 4-ю эскадру. Авиаразведка обнаружила шедшую с эскортом Швабию на траверзе Свинемюнде, и рванувшие к Штольп-банке, Гепард с Леопардом не оставили германскому полу-дредноуту шансов на жизнь.

В итоге, немцы решили больше не рисковать, и сосредоточились на минировании русских портов, а эскадры вернули в Северной море, где к тому времени активизировался флот Великобритании.

На этом война на Балтике перешла в позиционную форму. Фрицы стали без меры сыпать мины, перекрывая подходы к своим портам русским субмаринам и минзагам, к тому же, всерьез взялись за гидроакустику.

Русские продолжили усиленно строить подлодки, но шведские пароходы не трогали. Видимо ждали, пока Кайзер даст добро на неограниченную подводную войну, в которой его орелики 15 мая 1915 года отправят на ком рыбам две тысячи пассажиров Луизитании.

Что будет потом? Этого переселенцы не знали, но, приставив нос к пальцу, посчитали, что принципиальных изменений не произойдет, разве что вместо Готландского сражения крейсеров, произойдет какое-либо иное. Ну, может, сдвинется срок падения Лиепаи и Риги.

На суше компания 1914-го — начала 1915-го годов шла своим чередом. На Северо-Западном фронте Россия потерпела поражение, зато был сорван план Шлиффена по молниеносному выводу из войны Франции.

Галицийская операция Юго-Западного фронта была успешней. В этом сражении Австро-Венгрия потеряла около 400 тысяч человек убитыми и 100 тысяч плененными. После чего во многом утратила возможность вести самостоятельные действия. От полного разгрома Австро-Венгрию спасла помощь Германии, которая перебросила в Галицию дополнительные дивизии. Для сравнения, Россия потеряла 150 тысяч человек убитыми.

Переселенцы знали, что в 1915-ом году основной удар Германия нанесет по России, имея целью вывести ее из войны. Гинденбург добьется заметных успехов, а Россия потеряет Польшу, западную Украину, часть Прибалтики, западную Белоруссию, но из войны не выйдет.

Практически весь 1915-й год будет происходить размен недостающего оружия на территории и людские ресурсы, потери которых в 1915-ом году окажутся катастрофическими. Фактически будет уничтожена кадровая армия, и ей на смену придут плохо обученные солдаты, и такие же скороспелые офицеры, что определят низкую боеспособность армии на следующий 1916-й год.

Вспоминая о потерях, Мишенин называл цифру в два миллиона убитыми и около трех миллионов пленными. Федотов считал, что это все потери России в Первой Мировой войне, но существенная их часть действительно придется на 1915-й год.

С началом войны, автомобильные и авиационные заводы переселенцев были загружены под завязку. Выпускалось много военного снаряжения от стереотруб до сапог.

Крупнокалиберные пулеметы «имени Зверева» ставились на броневики и поступали на флот. Пулеметы Зверь, калибра 7,62, но под безрантовый патрон, удалось продавить в авиацию благодаря надежности и скорострельности. Остальная стрелковка успехом в Главном Артиллерийском Управлении не пользовались, хорошо, что стали брать минометы.

Еще в сентябре военное министерство воротило нос от безрантового промежуточного патрона, и заточенного под него оружия — единообразие превыше всего! А на ваш короткий карабин глаза бы наши не смотрели. И вообще, война через полгода кончится.

Что характерно, об избыточной мощности обычного патрона, в мире прекрасно знали. В России об этом исписали килотонны бумаги, а проведенные в конце XIX века испытания, этот взгляд убедительно подтвердили, но такова сила инерции.

Переселенцы не настаивали. О предстоящей беде с оружием, они знали. Первые робкие предложения прозвучали в октябре четырнадцатого. Дескать, некоторая нехватка оружия для новых пополнений имеет место быть, и за ради победы над врагом, вам стоит проявить большую гибкость.

Ага, размечтались. Перенастроить автоматические линии, заточенные исключительно под патрон со стальной гильзой на русский рантовый?! Переделать все свое оружие…проще все сдать в металлолом и свинтить из России. Дешевле обойдется. Так и ответили.

С начала ноября, пожелания стали меняться на настойчивые рекомендации, которые в конце ноября завершились грозным вызовом к начальнику Главного Артиллерийского Управления, генерал-лейтенанту Кузьмину-Караваеву Дмитрию Дмитриевичу.

Пятидесятивосьмилетний начальник ГАУ не был ни ретроградом, ни казнокрадом. Человеком он был неглупым, но слабым администратором и таким же слабым технарем. Все это, в сумме со сложившимися представлениями о будущей войне, определило многочисленные просчеты его ведомства.

Естественно, все началось с наезда, который с легкостью был отбит. В этом переселенцы поднаторели, после чего созданная комиссия подтвердила: «Проще выкинуть, чем переделать». Вывод был, конечно, много обстоятельней, но суть от этого не поменялась, а Дмитрий Дмитриевич в сердцах посетовал: «Что же вы раньше-то на меня не вышли?! Давно бы нашли решение!»

А решение действительно лежало на поверхности — новой стрелковкой и боеприпасами надо было обеспечить отдельную бригаду, потом дивизию, потом корпус и даже армию. При таком подходе проблема единообразия таяла, как с белых яблонь дым.

Генерал-лейтенант был прав и поэтому искренне расстроен. Не знал он одного — в планы переселенцев серьезные изменения хода компании 1915-го года не входило. В противном случае они лишались своего главного козыря — послезнания и возможности всерьез повлиять на историю России.

Жестоко? Беспринципно? Да, жестоко, да беспринципно, ведь можно было бы сберечь до полумиллиона жизней соотечественников. Но вот какая штука. Выбора между хорошим и плохим в природе не существует. Он всегда между плохим и очень плохим. В этом смысле серьезно повлияв на ход компании пятнадцатого года, переселенцы гарантированно лишались влияния в главном. А еще они не понаслышке знали цену «гуманистическим» устремлениям запада.

Мишенин, конечно, поговаривал, дескать, Гитлер может и не выживет, и вообще все может пойти по-другому, но какой же здравомыслящий человек поверит в такие благоглупости? Не имеет никакого значения, кто сейчас непосредственно командует парадом. Выраженное Крыловым существо европейского менталитета, звучало предельно откровенно: «Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать», а притча о бремени белого человека и переноске света цивилизации к дикарям, это жвачка для домохозяек.

С учетом такого понимания сути всего происходящего в мире, сегодняшняя гибель полумиллиона сограждан завтра спасет десятки этих самых миллионов.

Как бы там ни было с большой политикой, но бодяга с принятием на вооружение новой стрелковки и минометов затянулась. Калибр ротного миномета в 60 мм, военным показался недостаточно весомым, пришлось пообещать переход на 82 мм в ротах и 120 мм в батальонах, тем более, что эти игрушки уже накапливались на складах.

Все мытарства кончились, когда в январе 1915 года, начальник артиллерийского снабжения Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Голицын телеграфировал в ГАУ: «Еженедельно высылаемых трех миллионов патронов недостаточно. Прошу увеличить норму и выслать в Киев единовременно сколько можно», в унисон с ним Северо-Западный фронт запросил 19 миллионов патронов в неделю. С этого момента вопрос о типе боеприпаса был снят.

К этому времени оружия у переселенцев было заготовлено на четыре дивизии и перевооружение было решено начать с кавказского фронта, а конкретно с армейского корпуса Николая Николаевича Юденича.

Мотивировка была очевидна — Кавказский фронт имеет второстепенное значение, поэтому, там самое место для проверки инноваций, а для подстраховки количество пулеметов решили удвоить. Для переселенцев это было благо — во-первых, их влияние на западном фронте минимизировалось, во-вторых, загружались заводы.

Больше всего решением ГАУ возмущался полковник Деникин и генерал-майор Корнилов. О преимуществах этого оружия они знали. На Деникина внимания не обратили — чином не вышел, зато Корнилова заверили — его дивизия такое оружие получит в первую очередь, но после проверки на Кавказе.

В январе 1915-го года переселенцы обратились в ГАУ с предложением закупить у них противогазы, но, как и ожидалось, получили отказ. В возможность применения противником газов не поверили, но это не важно — после первой же газовой атаки бросятся покупать сломя голову.

В целом же к концу февраля переселенцы, в который уже раз убедились, что история имеет колоссальную инерцию. Автомобилей в русской армии стало в сотни раз больше, а про авиацию и говорить нечего, но аналогичные изменения произошли и в Германии. В результате, русские бронедивизионы Дукса и Путиловского завода регулярно сталкивались с германскими, а в воздухе разыгрывались целые сражения. В мире переселенцев такие баталии разворачивались только на западе Германии. Сама же армия под удрарами гансов понемногу начала пятиться назад.

Десятую годовщину переноса в этот мир, переселенцы отметили очередным лыжным путешествием, с окончанием на день Красной армии у Лесного озера. Взамен пребывающего в Монреале Мишенина пригласили Самотаева.

Стартовав от Твери, в направлении восток-северо-восток, на второй день вышли к южной оконечности озера Великого, находящегося в центре гигантского болота Оршинский Мох.

В мире переселенцев летом сюда можно было добраться только по воде. Зимой Зверев приезжал на снегоходе порыбачить.

В километре от берега лежал сбитый в 1941-ом бомбардировщик ДБ-3Ф. До мелиорации здесь было болото, и самолет плюхнулся на брюхо. В мире переселенцев здесь стоял лес, и вид лежащего между крепких сосен целого самолета всегда вызывал оторопь.

Зверев давно мечтал посетить это место, что и определило маршрут. Береговая линия не изменилась, а место падения самолета выдавал клочок векового соснового леса. Возвышенность, поросшую громадными деревьями, и на два метра возвышающуюся над окружающим болотом, Дмитрий заметил еще в своем времени. Здесь, в сотне метров от сбитого самолета, поставили лагерь.

Пока Федотов с Самотаевым кашеварили, Зверев топтался на месте падения, выискивая одному ему известные ориентиры, но вокруг была однообразная заснеженная равнина. На северо-западе солнце скрылось в бело-голубом безмолвии. На юге проступали звезды. Там, в полусотне верст, в его мире стоял город физиков, из которого его занесло в это время, а еще дальше их ждало Лесное озеро. На мгновенье он поймал ощущение мистического единения этого места на безбрежном заснеженном болоте, где в августе 41-го упадет самолет, с городом, в котором после войны будет построен гигантский синхрофазотрон, и с Лесным озером, найденном переселенцами десять лет тому назад.

— И чего ты там потерял? — задал резонный вопрос Федотов, когда Дмитрий наконец-то окончил свои изыскания, а сдобренная мясом каша испускала умопомрачительные ароматы.

— Погоди, Старый, — в присутствии Михаила Дмитрий впервые назвал Федотова его «партийной кличкой», — в этом месте упал наш ДБ-3Ф, помянуть надо.

— В сорок первом? — зачем-то уточнил Борис.

— Да, в октябре одна тысяча девятьсот сорок первого года, на этом самом месте упал наш дальний бомбардировщик Илюшина, ДБ-3Ф, — намеренно четко, чтобы не было никаких сомнений, произнес Зверев, — давай, Пантера, по-полной, помянем наших.

Бывший морпех Краснознаменного Северного Флота, тридцатисемилетний магнат и лидер думской фракции Димка Зверев, был всего лишь человеком, до чертиков уставшим в одиночку тащить груз, что сам же взвалил на свои плечи. Федотов, конечно, помогал, но он и сам был по уши занят своими делами.

К тому же, чем отчетливее проступали контуры будущего, тем очевиднее просматривался диссонанс между декларациями ее лидера и фактической политикой партии новых социалистов.

— Что, Пантера, думаешь, ослышался? — в голосе Зверева отчетливо прозвучала горечь. — Нет, дружище, ты не ослышался. Мы сюда провалились из 2004-го года, Для нас со Старым этот мир наше прошлое, для тебя наш мир будущее. Такие, брат, дела, так что, наливай. Разговор у нас будет длинный.

Последние месяцы в глазах ближайшего соратника Зверева, нет-нет, да и мелькало недоумение: «Почему мы отказываемся сделать то-то и то-то?».

В мелочах Зверев всегда шел Михаилу на встречу. В вопросах, грозящих повлиять на будущее, изворачивался, обосновывая неучтенными последствиями, и прочей лабудой. Не всегда убедительно, но до поры выезжал на авторитете.

До войны серьезных проблем, в общем-то, не возникало, но с ее началом ситуация стала меняться кардинально. Фактическому руководителю боевой организации переселенцев, лично организовавшему агентурную сеть на территории противника, и подготовившему грядущую «рельсовую войну», объяснить, почему не летят под откос составы с германскими войсками, становилось, мягко говоря, было затруднительно.

Управлять умными людьми в темную… не смешите, господа, бабушкины чувяки, они после этого окончательно разваливаются. В любом серьезном деле требуется кружек соратников, полностью понимающих и принимающих поставленные цели. Без такого положения дел любое мало-мальски серьезное дело обречено на провал.

— В нашем мире, Миха, никаких путешествий во времени не было, и как нас сюда перенесло одному богу известно. Теорий по этому поводу больше чем до фига и Старый их скрывать не станет, а я пока расскажу об истории нашего мира, но учти, мы не историки и многого элементарно не знаем.

Сегодняшняя война у нас началась, как и здесь, первого августа. На Северо-Западном фронте Россия точно так же отгребла от фрицев. На Юго-Западном дела шли аналогично, а в пятнадцатом году началось отступление, позже названое: «Великим отступлением русской армии».

Последнее время Зверев испытывал жутчайшую потребность посоветоваться с Самотаевым. Увы, не раскрыв истинных целей, такого блага он был лишен. Сомнений, можно ли доверится Самотаеву, у переселенцев не было. Вопрос заключался лишь в том, где и как это выполнить.

Мысль, устроить все это на второй-третий день похода, пришла в голову Федотову. Димон за эту идею ухватился, ведь на фоне активной пахоты на свежем воздухе, многое воспринимается иначе.

— О намечающемся недостатке вооружения и патронов со снарядами, ты уже знаешь. Так вот, в том числе и по этой причине, за пятнадцатый год Россия потеряет около миллиона солдат и офицеров, фактически лишившись кадровой армии. Вместо помощи, наши союзнички, засядут в обороне. Это к вопросу о союзническом долге.

— А немцы? — не удержался, заметно помрачневший Пантера.

— Миха, все вопросы потом, кстати, плесни. Да не жалей ты ее, проклятую. Один хрен, завтра нам говорить, не переговорить, и на послезавтра останется.

Почесав репу, Федотов с Дмитрием, пришли к выводу, что разговор должен начать Зверев, но тот тянул, не зная, как подступится. Чем это было вызвано? Да черт его знает, но морпеха что-то останавливало, пока сегодня не возникло желание помянуть погибших пилотов. Зато теперь все пошло, как само собой разумеющееся.

— В шестнадцатом году Брусилов прорвет оборону австияков, но наше наступление на Северо-Западном фронте провалится, и немцы ударят Брусилову во фланг. В целом же можно считать, что разменяемся один к одному. На зиму основная пальба поутихнет, а в конце февраля семнадцатого в России вспыхнет революция, которую, похоже, уже сейчас готовят Гучков с Родзянко и примкнувший к ним, блин, Милюков.

Глотнув, Дмитрий продолжил:

— В первых числах марта Николай II отречется от престола и власть перейдет к временному правительству, которое провалит все, что только можно провалить. К лету армия окончательно развалится. Прикинь, имея полные арсеналы снарядов, и вдвое превосходя по численности гансов, мы будем драпать, бросая все тяжелее винтаря. Кстати, не поверишь — председателем временного правительства станет наш крендель Керенский.

После этих слов, на лице Михаила отчетливо проступило брезгливое недоверие.

— В итоге всей этой чехарды, двадцать пятого октября власть в стране возьмут большевики во главе с Владимиром Лениным. Как следствие, вспыхнет гражданская война, но большевики выстоят. С этого момента Россия, которую переименуют в Союз Советских Социалистических Республик, начнет выкарабкиваться из экономической разрухи. Можешь не сомневаться — как всегда через задницу.

Большевики ликвидируют безграмотность. Большой кровью организуют крупно-товарное сельхозпроизводство, проведут индустриализацию. В сорок первом на нас опять навалятся немцы. Страшная будет война, но наши знамена будут реять над Рейхстагом! — о потерях Зверев не говорит, всему свое время. — Потом будут полеты в космос, и атомная бомба, а в 1991-ом году Страна развалится на шестнадцать частей.

Разговор кончился за полночь. Утром, глотнув чаю и подхватив пешню, Зверев поспешил к одному ему известному рыбному месту. Зря, что ли, он на себе тащил эту тяжесть?

Лед, у впадающего в озеро ручейка был тонким и через полчаса Димон таскал из лунки плотву с лещами, а ближе к обеду выловил двух судаков.

В это же время, Федотов наводил порядок в голове у Самотаева. Обрушившаяся на аборигена информация, упорядоченной была только поначалу. Стоило Звереву изложить историческую канву, как посыпались беспорядочные вопросы и такие же ответы:

— … а если бы я захотел побывать на Камчатке?

— …запросто, утром, сел в самолет до Петропавловска-Камчатского, а через восемь часов любуешься Ключевской сопкой.

— … хм, дык, от голода в России давно не умирают.

— … а люди счастливы?

— … Пантера, с какого бодуна люди станут счастливы? Им сколько не дай…

— … Луну ему подавай, да что там делать? Там же радиация.

— … Что такое радиация? Потом расскажу, а вот разных спутников вокруг планеты крутится тысячи, но пилотируемая международная космическая станций только одна. На ней одновременно работает шесть — семь человек.

— …

Первым делом Борис лишил Самотаева надежды хоть глазком взглянуть на чудесный мир грядущего — никакой машины времени нет, и не предвидится. Федотов изложил, как и откуда их перебросило в самый конец 1904-го года.

Одновременно успокоил, мол, никуда мы отсюда не слиняем и благополучно помрем в назначенное время. И вообще, термины «этот мир» или «это время», в данном контексте синонимы, а как там обстоит на самом деле, и существует ли еще мир, или родное время хренопутешественников, одному богу известно, но Всевышнего, по причине его отсутствия, спрашивать бесполезно. Такой вот голимый парадокс.

После этого вновь началось преподавание истории. На этот раз обстоятельно и без суеты. Первым делом Федотов пояснил, что историю Первой Мировой Войны, на уроках истории, и на лекциях в институтах, в их мире давалась поверхностно.

— Спрашиваешь почему? На этом мы остановимся позже, зато со всей тщательностью.

Все исторические события сопровождались пояснениями: «Сомнению не подлежит», «В целом верно, но есть сомнения в деталях», «К данному утверждению надо отнестись предельно критически, скорее всего брехня» и т. д.

После свежей ухи обработка клиента продолжилась, а за вечерним чаем прозвучал вполне ожидаемый вопрос:

— Командир, ты вчера сказал об атомной бомбе, что это?

— После сброса такой хреновины на городок, вроде нашего Питера или Берлина, в радиусе десяти верст остаются груды оплавленного кирпича. Соответственно, на пару мильенчиков сокращается население страны, — рассказав о теоритической эффективности «Кузькиной матери» и склонив голову к плечу, Зверев ждал реакции.

— Но это же…, — задохнулся Самотаев, — и ты так спокойно об этом говоришь?!

— Дык, и что? Прикажешь рвать на заднице волоса? — искренне удивился реакции товарища Зверев. — Примени кто такое оружие, так ему тут же прилетит ответка, поэтому, — Димон поднял вверх указательный палец, — это оружие превратилось в сдерживающий фактор. А теперь, Пантера, слушай приказ: «Об атомной бомбе ты не вспоминаешь даже во сне, ибо нехрен».

Нехрен, так нехрен, тем более, что такое оружие Михаилу категорически не понравилось, и думать о нем он не собирался безо всяких приказов.

Переселенцам был нужен Михаил Самотаев трезво понимающий существо охватившего российское общество кризиса, а не бьющийся в праведном гневе колхозный дурачок.

Советская пропаганда рисовала мир в двух тонах — черном и белом. В действительности разумное и доброе содержалось в любой идее, от анархии до монархии. Точно так же в любой партии можно отыскать людей глубоко порядочных и яростных фанатиков, и когда последние прорываются к власти, всем окружающим вдруг становится весьма и весьма «неуютно».

За примерами далеко ходить не надо. Достаточно вспомнить разразившуюся при временном правительстве вакханалию, и еще большую при большевиках. Кстати, и в лихих девяностых сторонники «демократических свобод» отметились по-полной. Разгул бандитизма, когда редкого мента можно было отличить от бандита, и лежащее в руинах производство — вот итог их титанической деятельности «во имя свободы».

Отсюда следовал предельно рациональный вывод: от любой партии, от любой теории надо брать полезное, отбрасывая все мешающее. При этом плевать, кто перед тобой монархист, клятый буржуин или коммунист. Опасность представляют только безгранично верящие в непогрешимость своих идей. Вот таких, надо загонять под лавку, в смысле на лесоповал, и чтобы нос высунуть боялись.

И не надо обольщаться по поводу новых социалистов. Их фанатично-активную часть после использования надо будет безжалостно сжечь на фронте, а выживших пустить под нож. В противном случае вместо прагматичного строительства страны, попрет очередная дурь с лозунгами и дикостями очередного изма.

«Господа, не имеет значения, какого цвета кошка, главное чтобы она хорошо ловила мышей».

К такому пониманию, переселенцы шли десятилетие, и такое отношение к окружающему надо было вложить в Самотева здесь и сейчас.

После дневки у «бомбера» ритм сменили — шли до обеда, после чего в голову аборигена вкладывали очередной блок знаний, который по ходу уточнялся и усваивался. Путь, что мог бы занять пять дней, одолели за десять, но оно того стоило.

Прошлись по всей истории, начиная от первой мировой до начала восстановления страны после очередной «Великой Демократической революции 1991-го года».

Перед аборигеном выстраивалась эпическая картина исторического пути России.

Петроградский Совет и Временное правительство. Провал июньского наступления и смена кабинета. Корниловский мятеж. Приход к власти большевиков. Брестский мир и гражданская война. Империи стираются с политической карты мира. Первый революционный угар, ознаменовался попыткой отменить деньги и признать семью буржуазным пережитком. Большевики с вожделением ждут мировой революции, но она так и не приходит. Яростная борьба за власть в партии. Железной рукой Сталин проводит индустриализацию и коллективизацию, а мечта идиотов по «обобществлению женщин», сменяется лозунгом: «Предал семью — предашь и родину». Гулаги не пустуют, но Россия стремительно нагоняет потерянное время.

Война с фашистской Германией. Цифра 27 миллионов погибших повергла в смятение. На ее фоне сегодняшние потери не ужасают. Тегеран-43, Ялта. Лукавые союзники и новая конфигурация мира. Империя, над которой никогда не заходит солнце превратилась в региональную державу. Варшавский договор, послевоенное восстановление. После Сталина страной правит кукурузник, затем дорогой Леонид Ильич, придурок Меченый, и алкаш ЕБН. Два последних изо всех сил пахали на развал Союза, а после 2000-го года на вахту заступил прагматик из спецслужб по фамилии Путин.

В Советское время лозунги «Земля крестьянам» и «Фабрики рабочим», никуда не делись — крестьяне растят хлеб и кормят страну. Рабочие ударными темпами добывают уголек и плавят металл, а отечественные самолеты летают все выше и быстрее. Отдельной строкой прошла история таких славных контор, как ВЧК-НКВД-КГБ-ФСБ.

Извечные русские вопросы: «Кто виноват и что делать?» начались по окончании курса «молодого историка», и кто бы сомневался, что изначальным виновником всех Российских бед будет назначен Николай Александрович Романов.

— Прочти, — Зверев протянул несколько листов текста, — это наша реконструкция разговора между Николаем II и командующим Северо-Западным фронтом, генералом Рузским. Разговор произошел первого-второго марта семнадцатого года, в котором Рузский убедил государя согласиться на правительство народного доверия.

Пантера углубился в чтение:

Чем глубже Михаил вникал в написанное, тем отчетливее он видел перед собой не злобного тирана, а слабого руководителя и, одновременно, безумно одинокого человека, измученного тяжелейшим выбором. Этот человек до ужаса боялся ошибиться и принести стране беду. Как же этому Николаю было в этот момент больно!

Поразительно, но говоря об общественных деятелях, монарх был прав. Этой краснозвучной шелупени Самотаев не доверил бы даже отделения. Одновременно, Михаил не сомневался в истинности реконструкции. Отдельные фразы наверняка звучали иначе, можно было поспорить по акцентам, но зная Зверева с Федотовым, он не сомневался — ему не врут.

— Не ожидал?

— Но, как же так? — в голосе Михаила отчетливо прозвучала растерянность.

Нет ничего хуже осознания, что все, что ты считал злом, таковым на поверку не оказалось. Такого рода ошибка тебя самого низводит до уровня обыкновенного дурачка.

— Все нормально, Михаил, — перехватил разговор Федотов, — просто надо различать человека и систему управления. Николай был по-своему порядочным человеком, но на должности царя не тянул. Монархия идеально подходила для прежних времен, но в усложняющемся мире стала давать сбои. А факт, что Николай не видел преимуществ распределенной системы управления, так тут мы помочь ему бессильны. Ему бы подкорректировать систему управления, но для этого надо было родиться творцом по типу Петра I. К тому же, не стоит забывать Распутина и кровавое воскресенье. С позиции системы управления, основным недостатком монархии является невозможность оперативно менять управляющее звено.

— Эт точно, кроме удара канделябром по голове, все остальное не работает, — Зверев внес в разговор хорошую пригоршню оптимизма, — а теперь, дружище Пантера, давай разбираться с Петросоветом и нашими временными.

Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов имел все шансы стать во главе революции. В первых числах марта он выкатит приказ?1, положивший конец единоначалию в армии, но тут же подтвердит главенствующую роль Временного правительства. Странная непоследовательность.

— Пантера, обрати внимание: отказ взять власть, верхушка Петросовета мотивировала невозможностью построения социализма. Дык, и кто же с них требовал социализьму? Могли бы взять власть и построить свою буржуазную республику, с нужной им степенью социализации. Ан нет, обдристались, наши кастраты. Нет ничего удивительного, что к октябрю Пертосоветом стали заправлять большевики. Теперь о временных.

Что бы там не говорили противники Временного правительства, но буржуазным оно было весьма условно, и в соответствии со своими демократическими тараканами объявило о всеобщем избирательном праве, о отмене сословных ограничений и пр. и пр, но, самое страшное, оно запустило дурацкую реформу в воющей армии. Потом пытались отработать назад, но «поезд к тому моменту ушел».

— Миха, чтобы понять, что это были за трахнутые на голову крендели, вот тебе о Родзянко. Этот боров 26-го февраля шлет царю паническую телеграмму, чтобы тот согласился на правительство народного доверия, иначе все пропало. Прикинь, сходу, по одному только звонку вшивого думца, Николай должен был поменять всю систему управления государством?! Потом этот дебил всю жизнь крякал: «Послушал бы меня тогда Николай, монархию удалось бы сохранить». Похоже, боров так и не понял, что без согласия командующих фронтами, отречения бы не произошло.

Зверев пошевелил угли в костре.

— А вот пример с Керенским. В эмиграции его клевали все кому не лень: «Почему, вы не арестовал Ленина?» — на что тот отвечал: «Да мы знали, что Ленин едет в Россию через Германию. Денежную же помощь из Германии Ленин получал во время войны, до русской революции. И вообще, как мы могли его арестовать, коль скоро возвращение политэмигрантов на родину было желанием всей страны». Ну, разве это не идиот? Идет война, разведка знает о контактах Ленина с немцами, но главе правительства все это по хрену веники.

— Ленин получал деньги от Кайзера?! — не удержался от возгласа Пантера.

— Если и получал, то копейки. Большие деньги скрыть невозможно, ты это теперь понимаешь. О миллионах Кайзера у нас не трындел только ленивый, но как только доходило до документов, тут же начиналось бла-бла-бла — охрененно хитрые немцы и такие же большевики, все спрятали, — скривившись от омерзения, Зверев сплюнул в костер, — дебилы, блин!

Когда очередь дошла до большевиков, Михаил сам высказал предположение, что, при очевидной неготовности базиса, большевики рванули в свою мечту, не сообразуясь с реалиями жизни, в итоге получили бешеное сопротивление.

— Эт точно, рванули, но только им одним удалось заставить элиту пахать на державу.

— Тогда почему у вас все пошло наперекосяк?

— Ты хочешь знать, почему последователи первобольшевиков оказались тварями бесхребетными? Вот это, Пантера, есть самая большая загадка. С базисом понятно, не было его в России, от слова совсем, и вааще, все наши революции пошли не по марксизму.

Затронув самую трудную тему, Зверев с надеждой посмотрел на Федотова, но тот, изображая революционный бронепоезд, только пыхтел свой трубкой, мол, отдувайся сам.

Сегодняшний Дима Зверев не сомневался — столкнувшись с реальными проблемами управления страной, правящая верхушка революционеров не могла не задуматься о том, почему не выполняются предсказания Маркса.

Кто-то находил объяснение в преждевременности революции. Такой подход порождал надежду — стоит создать тот самый базис-шмазис, повысить благосостояние, как дальше все пойдет по теории Великого и Непогрешимого Маркса. Наверняка нашлись более прозорливые. Эти увидели ошибку в марксовом понимании сущности человека, но говорить об этом вслух, было чревато.

По Марксу любого человека можно было воспитать в духе великих гуманистических идей. Реальный же человек оказался фруктом исключительно упрямым и не желающим перевоспитываться. Родившийся лидером, не мог, не стремился к руководству, а по существу к подавлению окружающих. Самые яркие представители «этого сообщества», позже будут названы альфа-лидерами или альфа-самцами. Человек, роившийся мягким и доброжелательным, от лидерства будет шарахаться, как черт от ладана. Такого и воспитывать не надо, но эти представители рода человеческого, всегда пасуют перед властными устремлениями «сильных» мира сего.

Значит ли это, что коммунизм невозможен? Неужели действительно невозможно воспитать того светлого, который будет прохаживаться по дорожкам и нюхать цветочки? Положим, о цветочках, это из несколько устаревшей версии мироздания, а вот воспитанию человек подается, хотя и в существенно меньшей степени, чем хотелось бы творцам светлого завтра.

Но точно так же ошибочна версия о всесилии живущей в нас волосатой обезьяны.

Казалось бы, и ежу понятно, что взаимодействие двух сущностей не влиять друг на друга не могут. С этой точки зрения, достаточно было внести коррекцию в упрощенные представления Маркса о коммунизме, сделав его немного жестче но реалистичнее, и вперед, к новому светлому будущему.

Хрен там! Как трындели о воспитании человека коммунистической формации, так и протарахтели до бесславной кончины, утащив на тот свет, все ценное, что было создано Советским народом.

Невероятно, но взявшись создавать новый уклад, партия большевиков так и не озаботилась созданием института, который бы проектировал это самое коммунистическое общество со всеми промежуточными стадиями. До этого переселенцы допетрили только здесь.

Зверев разок сунулся к здешним марксистам: «Ну, что же вы ребята, так-то, измените малехо, и будет вам счастье». От их истошного визга приперлась жандармская морда и заявила: «Если не угомонитесь со своим воспитанием, я вас так воспитаю, что всем чертям тошно станет. Ишь, что удумали, ироды, людЯм спать не дают».

Вместе с тем, уже в конце XX века, в некоторых странах начинало выполняться условие: «От каждого по возможностям, каждому по потребностям». «По потребностям», положим, слишком громко сказано, но пособие по безработице в некоторых странах стали выплачивать с рождения до естественной кончины клиента.

Общий тренд был очевиден — по историческим меркам очень скоро проблема голода должна исчезнуть в принципе, и что станет с человечеством, вокруг которого будут крутиться искусственный интеллект, одному богу известно. Получалось, что Маркс, по большому счету, оказался прав.

Все это, и многое, многое другое, переселенцы вывалили на голову несчастного аборигена.

Последний разговор произошел на берегу Лесного озера и точку в нем поставил Зверев:

— Ты прав, Пантера. Будем ловить момент, а до того никаких рельсовых войн и коррекций истории, иначе все наше послезнание полетит к чертям. А вот когда именно наступит миг удачи, мы пока не знаем. В марте армия еще сильна, и голову нам открутят в момент, а безголовых в России и без нас хватает. Можно рискнуть взять власть под шумок Корниловского мятежа. — Мишенин говорил, летом там была какая-то неустойчивость. — Третий вариант, в октябре упредить большевиков, но к этому времени они наберут силу и нам придется тупо валить из пулеметов рабочих. Сам понимаешь, не хотелось бы. К тому же, большевиков надо использовать по-полной. Это тебе не меньшевистская либерасня. Такими кадрами разбрасываться глупо, один Иосиф Виссарионович чего стоит. И еще, никогда не забывай, что только при большевиках стала торжествовать справедливость. Криво, коряво, но только при них.

Последнюю тему Димон хотел оставить на потом, но фраза выскочила, и приходилось только удивляться работе своего подсознания.

— Одним словом, с февраля семнадцатого будем ловить момент. Главное, потом самим не наворотить ошибок по типу большевиков и временных, а ты пока готовься взять на себя руководство в полном объеме.