Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 3 (Главы 1-8)

Глава 7 Броня крепка и танки наши быстры

Пятнадцатый год прошел под знаком «Великого отступления русской армии». Так об этом напишут историки. Вляпавшись на западном фронте в позиционный тупик, германское командование обратило свои взоры на Россию, с целью вывода ее из войны. Оснований для того было более чем достаточно. Войну на истощение Германия гарантированно проигрывала. Русские, всю зиму прогрызающие путь на Венгерскую равнину, рано или поздно своего добьются, и выход Австро-Венгрии из войны приведет Германию к катастрофе.

Оставался пустячок — несколькими сильными ударами склонить Россию к сепаратному миру. В пользу такого решения говорили потери, понесенные русскими при штурме карпатских перевалов, к тому же, восполняемые плохо обученными крестьянами. На эту же мельницу лил воду наметившийся в русской армии недостаток оружия и военных припасов.

Удары начались с января, а лето 1915-го года стало трагическим временем для русской армии. За период с мая по сентябрь были потеряны Галиция, Польша, часть Украины и Белоруссии. Фронт стабилизировался по линии Рига — Двинск — Барановичи — Пинск — Дубно — Тарнополь.

Нельзя сказать, что командование русскими армиями велось из рук вон плохо. Купируя удары противника, генералы, как правило, принимали правильные решения, но при майском наступлении противника под Горлицей, когда германская артиллерия за четыре часа выпустила 700 000 снарядов из 610 орудий, в том числе из 140 пушек больших калибров, им противостояло всего шесть (!) больших русских пушек.

Аналогично обстояло дело в июне под Праснышем, где немцы выпустили более трех миллионов снарядов из 800 орудий, тогда как русские артиллеристы смогли ответить им из 40 стволов, отправивших противнику 60 тысяч снарядов. Соотношение по боеприпасам 50 кратное, по артиллерии — 20 кратное, ставило крест на возможности удержания оборонительных позиций. На западном фронте при ударах такой же силы, немцы и французы держались, но у них была глубоко эшелонированная оборона.

В начальный период войны во встречных боях с германскими войсками потери с обеих сторон были практически один к одному, но с наступлением снарядного голода все резко изменилось. И при наступлении, и в обороне наши войска стали нести тяжелые потери.

А как же авиация и минометы? Превосходство в авиации эффект давало, но аэропланы довольно долго рассматривались, как средство разведки, реже для корректировки артиллеристского огня. Ее использование для бомбардировки, тормозилось естественной косностью, а переселенцы этот вопрос не форсировали. Не сидел сложа руки и германский авиастроитель. В результате к началу шестнадцатого года в воздухе сложился своеобразный паритет — германских аэропланов оказалось немного больше, но русские летали чуть-чуть быстрее и выше. Дрались они между собой безо всяких построений, но потери германской авиации были немного больше.

Минометы стали поступать в войска с марта 1915-го года и их освоение требовало определенного времени, зато когда в августе под Вильно германские артиллеристы нагло выкати полевые орудия для стрельбы прямой наводкой, то русские мины калибра 60 мм доказали ошибочность таких действий. Жаль, правда, что максимальная дальность огня таких минометов не превышала километра, и с сентября в войска стали поступать минометы калибра 82 мм, с дальностью стрельбы до трех верст.

Появление в этом мире выходцев из XXI века на ходе войны сказалось. Чего только стоило существенное снижение «патронного голода», ведь Кавказский фронт перешел на стандарт переселенцев. В результате вся продукция военных заводов поступила на запад державы. И все же, основной причиной отступления русских армий являлось экономическое и военное превосходство Германии.

Вот и приходилось русскому командования обменивать людей и территории на время, необходимое для перестройки экономики. Это кстати, к вопросу — во что России обошлась ее нерасторопность.

В целом же все делалось правильно, и в июне пятнадцатого года ставкой было принято решение беречь людей, но вот беда — к этому времени кадровый офицерский корпус был в значительной мере выбит. На 3 тысячи солдат приходились 10–15 офицеров, а их квалификация оставляла желать лучшего. В офицерство массово пошло городское разночинное сословие, в котором цвели и пахли оппозиционные настроения.

Аналогично обстояло дело и с солдатами, с той лишь разницей, что крестьянин с винтовкой в принципе не хотел понимать, зачем его оторвали от дома, а его превращение в обученного солдата требовало солидного времени.

Ход компании и психологическое состояние армии были на постоянном контроле у переселенцев. Анализировалось все, от солдатских шуток и зуботычин офицеров, до психологического состояния в ставке. Информация шла непосредственно из окопов и из штабов, и даже из ставки — везде были свои люди.

Момент, когда в русской армии произошел слом, вычислить удалось довольно точно. Июнь называли месяцем больших потерь — армии стояли насмерть под убийственным огнем противника. Август назвали месяцем большого драпа — назад откатывалась целая армия, едва по одной из ее дивизий наносился удар. Между ними прятался июль — месяц большого перелома.

Показателен пример с двумя русскими твердынями. На маленькую крепость Осовец германцы обрушили 200 тысяч снарядов, в том числе калибром 305 и 420 мм. Обстрел длился десять дней, но крепость выстояла, и когда пришел приказ, гарнизон подорвал крепостную артиллерию и вышел к своим.

Мощнейшая Новогергиевская крепость сдалась после четырех дней артиллерийского обстрела. Сначала к фрицам перебежал ее комендант, написавший с той стороны приказ о сдаче. За ним пошли все 83 тысячи рыл гарнизона, в том числе 2100 офицеров! Противнику достались 1200 орудий, более миллиона снарядов и прорва продовольствия. Всего пять офицеров ослушались преступного приказа, и вышли к своим. К слову сказать, двое из них носили немецкие фамилии, это к вопросу о якобы поголовном предательстве русских немцев.

Гарнизон Осовца состоял из кадровой армии, гарнизон Новогергиевска в основном из новобранцев, что наводило на тревожные мысли о стойкости «новой» армии.

Из четырех русских крепостей, две сдались бесславно, что вызвало в обществе растерянность, негодование и всплеск шпиономании. Самые ретивые выдали «гениальную» мыслишку — командующий армиями Юго-Западного фронта генерал Алексеев ЗАБЫЛ отдать приказ коменданту Новогергиевска на отход, поэтому генерал и сдался. Ага, от безысходности всего после четырех дней бомбардировки.

М-да, круто! А слабо было подумать, что у командующего есть целый штаб, прорабатывающий шаги всех подразделений, и ворох панических телеграмм от коменданта крепости? Вот именно, что слабо, или, как будут говорить потомки, думать таким долбоклюям было «влом», вот и нес обыватель ахинею о забывчивости генерала.

В августе пятнадцатого Николай II решил лично возглавить ставку. Был ли в этом смысл? В ближайшей перспективе был — армия и тыл всколыхнулись в надежде. Но жила эта надежда до ближайшего отступления, а все дальнейшие поражения теперь накрепко связывались с именем Николая Александровича Романова. В этом смысле «Акелла» промахнулся.

Тогда же Николай II снял с поста главжандарма Джунковского, за то, что Николай Федорович рискнул объективно показать художества «великого старца». Показал и поплатился. То есть, сначала Николай Гришаню Распутина отодвинул, но поднявшийся бабий визг гражданки Романовой все вернул на круги своя, а Джунковский отправился командовать 8-й Сибирской стрелковой дивизий. Эта отставка не спасла Джунковского от расстрела в конце тридцатых годов. Узнав от Мишенина о участи Николая Федоровича, Федотов в который уже раз расстроился, по его мнению бывший московский губернатор такой участи не заслужил.

Несмотря на все усилия Германии вывести Россию из войны ее план не удался, но надломленной оказались не только армия, но и тыл. Везде заметно усилились антивоенные настроения.

А как же помощь союзников? Помощь, в принципе, была. В мае, одновременно с наступлением немцев на восточном фронте, началась военная операция Антанты под Артуа. За шесть дней артподготовки по германцам было выпущено более 2-х миллионов снарядов из 1700 орудий. За полтора месяца непрерывных боев было потеряно 130 тысяч человек, но эффект оказался в пределах десятка квадратных километров.

На этом подобного рода помощь кончилась. Со средины июня, пока избиваемая германской артиллерией Русская армия отступала, Антанта готовилась к следующему штурму и только 25 сентября, когда наступление фрицев на Россию практически прекратилось, началась операция Антанты в Шампани и Артуа.

На это раз на германские позиции обрушилось свыше пяти миллионов снарядов, выпущенных из 2600 орудий. Увы, результат вновь оказался плачевным — потеряв убитыми и ранеными более 200 тыс. человек, удалось отбить еще несколько квадратных километров территории. При этом немцы потеряли 140 тысяч человек.

Был еще один эпизод помощи, заслуживающий самого пристального внимания.

На сентябрьский запрос 1914-го года генерала Жофра, достаточны ли русские запасы, наши придурки ему бодро оттарабанили: «Все пучком». Прошло всего два месяца и 18 декабря, французский и английский посланники были извещены начальником штаба военного министерства, что, у России не хватает ружей, и артиллерийских припасов. Генерал Беляев прибавил, что сданы заказы за границей. Это он поведал о Российском заказе на заводы «Армстронг и Виккерс» пяти миллионов снарядов, винтовок, патронов и до черта прочего вооружения. Отгрузка намечалась на март пятнадцатого, и получи Россия заказанное, летняя компания 1915 года сложилось бы для России не столь трагически. Увы, о запрете британского правительства на исполнение заказа, Россию известили слишком поздно. «Самим не хватает», — таков был вердикт союзников, а уплаченные денежки так и сгинули.

Переселенцы заметили еще одну особенность — упадок духа армии в большей мере коснулся Северо-Западного фронта, и в меньшей Юго-Западного, что отразилось на событиях 1916 года.

В шестнадцатом году стратегия Германии вновь поменялась. Посчитав, что русская армия серьезной угрозы больше не представляет, кайзеровский генштаб решил покончить с Францией. Германское наступление под Верденом длилась почти десять месяцев с 21 февраля до 16 декабря, но планируемых плюшек не принесло. Антанта потеряла 750 тысяч человек, немцы — 450 тысяч.

Между тем потенциал Франции и Англии рос. Результат был налицо — обороняясь под Верденом, у союзников хватило сил провести мощнейшую наступательную операцию у реки Сомма. Эта битва длилась с 24 июля до глубокой осени. В ней союзники потеряли 625 тысяч человек, немцы — 465 тысяч, а обе битвы, под Верденом и на Сомме, стали символами кровопролитных и безрезультативных сражений.

До июля шестнадцатого года на русском фронте стояло относительное затишье, а за две недели до атаки Антанты на Сомме, началось наступление нашего Западного фронта на Брест-Литовск. На следующий день ему в помощь ударили войска Юго-Западного фронта, под командованием генерала Брусилова.

Барановичевская операция «северян» против германских дивизий с треском провалилось. Имея тройной перевес в живой силе и некоторое превосходство в артиллерии, русские части так и не смогли прорвать германский фронт. Потери русской армии составили 80 тысяч человек против 13 тысяч потерь противника.

Не в пример лучше дело обстояло на Юго-Западном фронте. Удар Брусилова считался отвлекающим, но именно ему удалось прорвать оборону противника в нескольких местах одновременно. Этот прием оказал решающее значение, ибо скрыл от противника направления главного удара, а потом «пить боржоми» оказалось поздно.

В результате «Брусиловского прорыва» Австро-Венгрия была поставлена на грань катастрофы, а русские войска вернули почти все потерянное в минувшем году. Не имея точных сведений об отвоеванных в своей истории территориях, переселенцы были уверены, что здесь события развивались несколько успешнее.

Общие же потери Тройственного союза оставили более 1,5 миллионов человек, и, если бы не угроза флангового удара немцев со стороны Варшавы, не факт, что австрияки не вышли бы из войны.

В начале 20 века экспедиции по Африке устраивал всяк кому не лень. Конечно, иногда колониальная администрация препятствовала, но такое явление было скорее исключением из правила.

Санкт-Петербургский Музей антропологии и этнографии добился дотации на экспедицию по Абиссинии в начале тринадцатого года.

На тот момент в России не было профессиональных этнографов-африканистов, поэтому на роль руководителя был выбран поэт и путешественник Николай Степанович Гумилев, умудрившийся к своим двадцати семи годам совершить четыре экспедиции по Африке.

Первоначальной целью экспедиции был сбор этнографических коллекций. Надо было записывать песни и легенды, собирать зоологические коллекции.

За два месяца до отправки экспедиции из Одессы нашлись меценаты, взявшиеся финансировать расширение экспедиции на одного ботаника, двоих биологов, и троих казаков для охраны. Всполошившаяся было администрация музея вскоре успокоилась — на руководство и цели экспедиции меценаты не покушались, зато бюджет увеличился более чем вдвое.

Экспедиция стартовала в апреле 1913-го года из Джибути в Харер, откуда направилась в городишко Гинир, после чего повернула на север-запад и на полпути до Аддис-Абебы разделилась. Основная часть, во главе с Гумилевым, отправилась в обратный путь к Джибути. Меньшая часть, направилась на юг к столице Британского протектората Найроби.

Тот факт, что после разделения внимание биологов было обращено на млекопитающих из отряда парнокопытных и рода Phacochoerus africanus, больше известных под именем «свинтус бородавочник африканский», казаков и этнографа не интересовало.

Гумилев вернулся в Россию 1 сентября 1913-го года, биологи ближе к новому году. Собранные экспедицией материалы были переданы в Санкт-Петербургский Музей антропологии и этнографии. Об интересе биологов к африканским хрюшкам никто так и не узнал.

Эта несколько необычная история имела свое продолжение в ноябре шестнадцатого года, когда владелец шведской шхуны, Улоф Лунд пребывал в самом скверном настроении по причине полного отсутствия фрахта на его кормилицу — трехсот тонную парусную шхуну нареченную громким именем «Ловиза Ульрика».

Когда в таверну вошел финн, капитан допивал пятую кружку пива. Как Улоф узнал, что это финн? Да очень просто — посетитель говорил с сильным финским акцентом, представился как финн, правда, паспорт он показал венесуэльский. То есть, сначала он подошел к хозяину заведения, но старина Юханнес тут же отправил финна к нему.

Вообще-то Улоф финнов не любил, считая их людьми второго сорта, но к Ристо Пяяккёнену отнесся, как к самому дорогому гостю. А что вы хотите, если тот предложил фрахт на Штеттен. Груз — пробная партия расфасованного свиного корма из Венесуэлы. Цена за фрахт была названа хорошая, стопроцентная страховке вызвала споры, но к согласию стороны пришли. После этого даже негр станет родственником, не то, что финн.

Опершись на планшир Улоф смотрел на исчезающий за кормой германский берег. До войны он частенько заходил в Штеттин, но последние полгода фрахт к южному берегу Балтийского моря практически прекратился — будь она неладна эта война и эта блокада. Но, как говорится, нет худа без добра, и все триста тонн разгрузили к полдню второго дня, а на следующий день к вечеру Улоф с попутным ветром отправился домой. Ристо оказался ушлым малым и заранее списался с нужными людьми, чтобы те закупили у него на пробу корм из Венесуэлы. И все же, финны люди второго сорта — Ристо похвастался, что его товар разлетелся по всей Германии и теперь Улофу придется снижать цену за фрахт, но он пойдет Улофу навстречу, если тот внесет его в судовую роль, но сам Ристо останется на берегу.

Впрочем, рассуждения владельца шведской шхуны продолжались ровно до того момента, пока в борт парусному судну не врезалась торпеда, разметавшая обломки судна на два кабельтова. Шхуна в это время была далеко от берега и взрыва никто не услышал. Капитан всплывшей субмарины из серии «Малютка» лично убедился в отсутствии выживших, затем произнес фразу из нового фильма о покойниках с косами, после чего отдал приказ на погружение и задал курс на Ревель. Никаких записей в бортовом журнале не появилось. Более того, по документам лодка в это время находилась на заводских испытаниях в двух десятка миль от Ревеля, а заводская команда в болтливости замечена не была.

Спустя неделю после отхода шхуны из Штеттена в Германии разразился падеж свиней. Заразу германские микробиологи не сразу, но определили. Ею оказалась болезнь «Монтгомери» или «африканская чума свиней», открытая в Кении в 1910 году. Беда в том, что против этой болезни никакие препараты не действовали. Остановить ее распространение удалось только жестким карантином с уничтожение поголовья хрушек в радиусе тридцать верст от каждого очага заболевания, которых оказалось подозрительно много. В результате Германия потеряла не менее трех четвертей свинячьего поголовья, что явилось сильнейшим ударом по обеспечению страны продовольствием в условиях блокады.

Расследование вывело германских криминалистов на след горячего финского парня, продавшего первую партию корма из Венесуэлы. Потом «всплыла» шведская шхуна «Ловиза Ульрика», но дальше все застопорилось- шхуна вместе с экипажем и финном исчезла. Судя по выброшенным на берег обломкам, «Ловиза» напоролась на дрейфующую мину. О венесуэльском предприятии, продавшем зараженный корм, ранее никто и ничего не знал, а отправленные в Венесуэлу гонцы фирму производителя так и не нашли.

В истории переселенцев разразившийся в Германии к концу войны голод, заставил немцев капитулировать. Помня это, сегодняшний удар по продовольственному обеспечению фрицев переселенцы задумали еще в далеком 1910 году, когда Федотов прочел заметку об открытии в Кении африканской чумы. Дальше надо было выявить возбудитель и сохранить его в активном состоянии до нужного времени. Задача не простая, но решаемая.

Отдельно стоял вопрос — жалко ли было переселенцам экипажа шведской шхуны и умирающих от голода немецких детишек. Мишенина, страдающего «либерастией» средней тяжести, в известность не ставили, ибо устали бы слушать стенания, а Зверев с Федотовым доподлинно знали, кто развязал эту бойню и кто развяжет еще страшнее в будущем.

А как же погибший экипаж шведской шхуны? Ну, что тут можно сказать — не повезло ребятам. К тому же, их никто не заставлял везти корм в Германию. Не сложнее обстояло дело с молодым русским микробиологом, начавшим догадываться о планах своих нанимателей, в итоге, как только первая партия корма была готова, с ним произошел несчастный случай с летальным исходом. Как говорится: на войне, как на войне.

Волею случая, а точнее ненавязчивого пожелания переселенцев, встречи выпускников Высших курсов управления проводились перед новым годом. И не просто так — одновременно проходил экономический семинар, на который приглашались ученые-экономисты. Постепенно рамки семинара расширялись. Стала подтягиваться профессура и просто известные в предпринимательских кругах люди.

Семинар шестнадцатого года прошел под знаком: «Как державе перейти на мирный лад». Казалось бы, война в полном разгаре и немец нигде не отдал даже пяди завоеванной земли, и вдруг тема перехода к мирной жизни. Но всем критикам у администрации был один ответ: «Думать надо до того, а не как всегда» и, как бы там ни было, но семинар собрал полный аншлаг.

Медленно перестраивающаяся на выпуск военной продукции промышленность державы, наконец-то развернулась лицом к фронту. Производство орудий, снарядов, автомобилей и даже кирзовых сапог, соответствовало запросам воюющей армии. Казалось бы, надо радоваться, но на второй чаше весов стояли расстроенное хозяйство, до предела изношенный железнодорожный транспорт, тяжкое бремя кредитных обязательств и проблемы с продовольствием. Главным оказался вопрос: как переводить экономику на производство гражданской продукции после окончания войны.

Всю сумму ответов на тему перехода к мирной жизни можно было свести к понятию — паллиатив. Предлагая полумеры, докладчики «со стороны» расписались — они не имеют убедительного рецепта решения этой проблемы.

Ничего удивительного в том не было — маститые экономисты не имели подобного опыта. Последнее обстоятельство только раззадорило молодых управленцев, изучавших не только экономику, но и науку управления большими корпорациями. В их выступлениях отчетливо звучали идеи новых социалистов, настаивающих на жестком управлении экономикой на время выхода из кризиса.

Не имей устроители этой встречи своей особой цели, семинар закончился бы бюллетенем, заключительным возлиянием и обещаниями никогда не забывать студенческих лет. Собственно закрытие прошло по описанному сценарию, но в конце кое-кто из бывших студентов получил предложение из серии: «А вас, Штирлиц, я прошу задержаться». И не просто так, а с просьбой даже о факте предложения категорически не распространяться.

Надо ли говорить, какой интерес вызвал обставленный таким образом разговор. Отказавшихся, к слову сказать, не оказалось, а о том, что проверка на лояльность проводилась при каждой встрече под видом снятия кардиограмм и определения профессионального роста, никто из выпускников не догадался. Ну, задает себе профессор сотни вопросы, и задает. Более того, каждому было интересно его мнение о успехах. Надо заметить, что параллельно с проверкой на лояльность действительно проверялись и сердце, и интеллект. При этом выявлялись некоторые недуги. Слишком болтливых или склонных к доносительству на эту встречу не приглашали, поставив в личном деле соответствующую отметку. Никого притеснять не собрались — им найдется другое дело.

Получивших необычное предложение оказалось тридцать три человека, осталось выяснить, кто у них будет «дядькой Черномором». По большей части это были служащие железных дорог империи, хотя были среди них представители заводов Путилова, министерства почт и телеграфов, торговли и промышленности.

Перед собравшимися выступил господин Зверев, читавший им курс психологии:

— Уважаемые коллеги, во время учебы вам давались знания по противодействию забастовочным движениям. Тогда же вы познакомились с методами выявления роста напряженности в рабочих коллективах и ее связью с экономическим состоянием предприятия. Сейчас я передам слово лидеру социалистической фракции Михаилу Самотаеву, аналитики которого применили эти методы для анализа ситуации в стране, а конкретно к действующей армии и столицам империи. Вас же я порошу внимательно выслушать его выводы.

Сказанное Михаилом во многом перекликалось с прозвучавшем на семинаре. Новизна заключалась в затронутой теме — на первом плакате сопоставлялось падение потребления солдатом хлеба, и рост протестных настроений на фронте.

Данные за 1915…1916-й годы, экстраполировались на 1917-й год. Кривые на графиках пересекались в средине лета, а погрешность давала разброс от средины июня до средины августа 1917-го года.

Самотаев не лукавил. Поступающая с конца пятнадцатого года информация говорила о росте недовольства в солдатской среде, и сегодня эта армия воспринималась им, как готовый взорваться котел, а в братаниях были замечены сотни полков.

С лета до конца шестнадцатого года потребление хлеба солдатом на передовой снизилось с трех фунтов до двух, а в прифронтовой полосе до полутора. Лошади почти не получали овса, что ставило крест на быстром войсковом маневре.

Первый грозный звонок прозвучал в самом конце декабря 1916-го года, когда в ходе Митавской операции 17-й Сибирский полк отказались идти в атаку. Тогда же к нему присоединились другие части 2-го, а затем и 6-го Сибирских корпусов.

С этой бедой командование с трудом, но справилось: около ста активных участников выступления были расстреляны, несколько сот были отправлены на каторгу, но, как говорится, это был «еще не вечер».

На втором плакате сопоставлялись падение потребления хлеба заводскими рабочими, рост цен на продовольствие и нарастание забастовочного движения на заводах. На этот раз пересечение кривых приходилось на средину марта семнадцатого года, а разброс давал интервал от средины февраля до средины апреля. Не факт, что точки пересечения являлись моментами социального взрыва, но все говорило о серьезности положения.

Естественно всплывал вопрос — лукавили ли переселены? Как это ни странно, но практически не врали. Когда исходные данные были переданы соискателю профессорского звания при кафедре политической экономии и статистики Санкт-Петербургского университета Николаю Кондратьеву, фактический первооткрыватель «Кондратьевских циклов в экономике» пришел к аналогичным выводам. Зная реальны даты, переселенцы почти ничего не корректировали.

Бывшие выпускники Высших курсов управления излишней доверчивостью не страдали — здесь собрались самые толковые, с лидерскими задатками. Поэтому результаты оспаривались, но с выводами, в общем-то, согласились. Еще бы! Кому как не «железнодорожникам» было известно, что половина локомотивов вышли из строя, а топлива катастрофически не хватает для подвоза продовольствия в столицу империи. Не говоря уже о намечающейся нехватке хлеба.

Служащие больших заводов о проблемах на железке знали опосредованно, зато они практически ежедневно сталкивались с нехваткой комплектующих, и чем дальше, тем чаще смежники приостанавливали свои производства по причине отсутствия угля. В результате военное производство день ото дня падало.

По ходу обучения будущие управленцы учились выявлять признаки надвигающихся забастовок и принимать меры противодействия.

Кто бы сомневался, что молодые люди тут же сообразили — все эти знания можно было приложить не только к корпорациям, но и к державе. В том числе поднять массы на бунт или сбить накал противостояния. Кстати, пока школяры учились, странным образом нашлись люди, просветившие будущих генералов управленческой элиты о вариантах развития революции. От фантастического, в котором старое не мешает новому, и до разгула демократии в воюющей стране, с кошмаром бегущих с фронта миллионов вооруженных мужиков и последующей войны всех против всех.

Растолковали крепко и без иллюзий. Одновременно дали понять — без преобразований социалистического свойства в Россию придет северный зверек.

И вот сейчас прозвучало то, что они и без этих выкладок чувствовали, но до чего додуматься им не хватило самой крохи. Первым не выдержал товарищ начальника отдела эксплуатации Северо-Западных дорог, Валериан Грушницкий:

— Нас ждет революция? — прозвучало и с надеждой и, одновременно, с опаской.

Гляжу не будущность с боязнью, смотрю на прошлое с тоской, — насмешливо продекламировал Лермонтова Самотаев, — ну почему у нас, чуть, что не так, то сразу: слазь с бочки Сильвестр, ты больше не капитан! Валериан Витальевич, пока мы имеем неопределенность. Если правящая элита найдет правильное решение — волнения выродятся в легкие реформы протеста, если не найдет… бог им судья и трупы за борт. А пока мы с вами, как та китайская обезьяна, разуем глаза и свысока посмотрим за схваткой тигров, но охрану к вам приставить надо — не дай бог начнутся настоящий шурум-бурум.

Решение готовить своих людей к революционной сшибке, было принято в октябре шестнадцатого, когда стало очевидно — история от известного пути видимых отклонений не имеет. Дума шестнадцатого года исходила воплями на предмет назначения правительства народного доверия. Им с энтузиазмом вторили газеты и журналы. Не отставали от думцев и иностранные дипломаты, сея вольнодумство в великосветских салонах. Особенно в этом деле усердствовал сэр Бьюкенен, больше известный как посол Великобритании в России. Мосье Палеолог оказался сообразительней и с гранатой на танк не лез, но один черт гнал революционную пургу, мечтая о буржуазной республике.

При этом, что такое правительство народного доверия никто толком не знал, но каждый чувствовал — министрами должны стать самые уважаемые, искренние и говорливые думцы, а то, что они ни хрена не понимают в управлении, никого не интересовало от слова совсем. Зато вся страна ликовала, когда строго по расписанию в конце декабря 1916 года шлепнули Распутина.

Подобный идиотизм творился в позднем СССР, пока разгул демократии не сменился разгулом бандитизма и дикого ограбления. Закаленные такими знаниями переселенцы клювом не щелкали и с октября стали искать контактов со всеми известными им героями революции, начиная от Иосифа Виссарионовича и Нестора Ивановича и кончая сепаратистами всех мастей. Одних надо было пристроить к делу, других вовремя ликвидировать. В этом деле главное демократически не взвизгивать. Одновременно к будущим схваткам стали готовить командиров Вагнера, которых открытым текстом предупредили о возможных волнениях. Первых из ознакомленных настоятельно попросили не использовать термин «революция», обойдясь несколько необычным «социальные волнения». Одновременно проводился мониторинг — не прозвучит ли в прессе это словосочетание.

Месяц спустя утечки информации не выявили, и в известность были поставлена остальная часть руководства Вагнера.

С вагнеровцими было проще. Во-первых, люди военные по определению умеют хранить секреты, во-вторых, неудачи русской армии вызывали у них горечь. Для таких людей предстоящие события сулили надежду. Сегодняшняя группа посвященных отличалась от вагнеровцев довольно высоким положением по службе.

Это действительно была элита, пусть пока еще не достигшая всех высот, но уже сейчас способная если не парализовать, то существенно затруднить движение железнодорожного транспорта в европейской части Империи или притормозить процессы на заводах. Их отбирали загодя, ненавязчиво промывая мозги и способствуя продвижению по службе. Приданная им «охрана» из вагнеровцев в реальности была не столько охраной, сколько инструментом, призванным устранять возникающие препятствия. Об этом управленцы узнают позже, когда осознают масштаб обрушивающейся на Россию беды. Пока же их попросили дать «охране» полный расклад по тому, кто есть кто в их окружении. В том числе составить психологические портреты предполагаемых противников и потенциальных попутчиков.

На крайняк охрана окажется не охраной, а «лекарством» от предательства, но вот об этом подопечным знать не полагалось от слова совсем.

Предстоящий захват вокзалов, банков, телеграфа и далее по списку, гарантировал взятие власти, и спасибо товарищу Ленину за его гениальное условие: «Верхи не могут, а низы не хотят».

В принципе, все верно, но в мире переселенцев контроль над этими объектами после захвата сопровождался позорным непониманием функционирования каждого конкретного звена управления и системы в целом, что вызвало коллапс государственной власти и дикую неразбериху у самих революционеров. Этого надо было избежать, а применение силы было всего лишь одним из методов достижения цели.

Следующей партией «посвященных» станут кадры, трудящиеся в органах местного самоуправления. Разговор с ними планировался на начало февраля.

Броней Федотов озаботился задолго до войны. Прежде всего, надо было определиться с типом движителя — гусеница или колесо. Колесная техника обладала значительным ресурсом, гусеница обеспечивала большую проходимость.

Поначалу идеалом представлялась комбинация колесных танков с броневиками, бронетранспортерами и вереницы автомобилей с топливом, боекомплектом и пехотой. Прорвавшись через линию фронта, такая армада могла совершить глубокий рейд по тылам противника с уничтожением связи, транспортной и командной инфраструктуры.

Все так, но чем больше Федотов вникал в проблему, тем отчетливее вырисовывался недостаток колесных танков. Необходимый клиренс требовал применения колес большого диаметра. Уязвимость пневматики, и недостаточная проходимость диктовали применение трех, а лучше четырех осей, что тянуло за собой большой продольный размер. Все это порождало большой вес при относительно слабом бронировании — максимум противоосколочном. Дальнейшее увеличение бронезащиты вызывало падение скорости и снижение проходимости. Не слабым довеском к колесникам шла высокая сложность трансмиссии, разводящей крутящий момент на каждое колесо.

Анализируя все, что переселенцы помнили о броне, до Федотова постепенно дошло, почему четырехосные БТР-ы его мира имели длину около семи с половиной метров, при весе в 15…17 тонн.

Такой же результат он получил, выполнив прикидочный расчет колесного танка с орудием Гочкиса 57мм. Тринадцати тонную колесную машину, достаточно уверенно уничтожаемую поставленным на удар шрапнельным снарядом германской артиллерии, танком прорыва назвать было трудно.

Зато им мог стать двадцати-тонный гусеничный танк с рациональными углами наклона броневых плит, у которого лоб прикрывался броней в 40 мм.

Получить ресурс гусеницы в тысячи километров Федотов не рассчитывал, поэтому предполагал, что прорвав фронт, танки возвращались «домой» или становились частью системы опорных огневых точек по внешней дуге будущего «котла».

Оставшаяся без танков колонна БТР-ов и автомобилей, могла двигаться со скоростью до сорока километров в час, подавляя сопротивление буксируемой артиллерией и минометами калибра 82 и 120 мм. За сутки это соответствовало бы до полутысячи километров. Конечно, пройти за день две трети пути от фронта до Берлина не позволит даже слабое очаговое сопротивление, но два таких бронированных клина, поддержанные авиацией, должны были поставить противника в крайне затруднительное положение.

В период с 1910 по 1913 годы броневики стали появляться во многих армиях мира. В России этим грешили все понемногу от завода Путилова до «Дукса». С началом войны этот класс боевых машин стал активно применяться на фронте, а в России три четверти запросов армии выполнялись на заводах переселенцев. Стараниями Федотова, эти машины лишь незначительно превосходили конкурентов. В том числе и по ту линию фронта.

Время шло. Разработчики приобретали все больший и больший опыт и с недавних пор они, сами того не осознавая, стали сильнейшими специалистами в мире.

В октябре пятнадцатого года Федотов озаботил инженеров КБ разработкой двухосного бронетранспортера БТР-15, в котором отчетливо угадывались черты БТР-40 из мира переселенцев. Этот агрегат расшифровывался как бронетранспортер пятнадцатого года. Немного пораскинув мозгами, директор сообразил, что для пушечных и командно-штабных машин требуются что-то основательнее. В итоге появилось задание на разработку БТР-152. Базой для него послужил трехосный автомобиль завода Дукс, неофициально именуемый «Стударь».

Еще только обдумывая построение бронетехники, Федотов хотел параллельно взяться за бронеавтомобиль по типу середины тридцатых годов, но прикинув нос к пятке, от этой идеи он благоразумно отказался — БТР сам по себе являлся разведывательной машиной, броневиком, платформой для самоходных минометов с расчетом, арт. тягачем и штабной машиной. При желании на него можно было поставить артиллерийское орудие. Семейством таких машин и занялось его КБ.

Иначе броню видели военные. Идея создания сухопутного дредноута витала в их головах с «сотворения мира». Мечты эти оставались мечтами на страницах военных журналов до появления достаточно мощного и надежного мотора. Первыми очухались британцы, вслед за ними французы, а вот кайзеровские генералы такую машину посчитали неуклюжей, пока осенью 1916-го года их окопы не переползли британские танки.

Российские генералы оказались прозорливее германских, и со второй половины 1915-го года стали «пробивать» создание своего бронехода. Такое название закрепилось за тяжелыми гусеничными бронированными машинами после выхода в свет федотовских фантастик, хотя сам он предпочитал пользоваться термином танк.

Понять вояк можно, но одно дело понять, другое выбить из их голов мечту о «бронесарае». С этим было труднее, несмотря даже на то, что Федотов с главным конструктором Дукса входили в технический совет при ГАУ.

Преждевременно раскрывать концепцию реального танка прорыва Федотов не собирался. Во-первых, его несвоевременное применение могло серьезно изменить историю, во-вторых, «текло» в цепочке «ГАУ — военное министерство-минфин — армия» прилично, и немцы не преминули бы воспользоваться такой идеей. Поэтому до поры Федотов представлялся сторонником массового применения колесных бронеавтомобилей. Кстати сказать, качественная артподготовка и три-четыре сотни пулеметных броневиков сосредоточенных на направлении главного удара, могли существенно помочь прорвать фронт. Проходимость таких машин все еще оставляла желать лучшего, но переселенцы настаивали, что в их новых моделях этот недостаток будет устранен.

Этой позиции придерживались специалисты, объединенные под знаменами Дукса. По другую сторону баррикад стояли вояки и дирекция Русско-Балтийского вагонного завода, мечтающая о гусеничной вундервафле.

В результате длительных терок Дукс выбил себе небольшое финансирование на проектирование броневика нового типа с кузовом якобы для вывоза раненых с поля боя, а РБВЗ получил заказ на разработку сухопутного броненосца.

В этом деле был единственный плюсик — Федотову удалось по максимуму задрать требования к изделию вагонщиков и включить в программу испытаний требования по устойчивости к огню полевой артиллерии противника. Без выполнения этих условий в серию машины не пускались.

Требованием по стойкости к арт. огню заводчане были крайне недовольны, но генералам это был бальзам на их военную душу, в результате федотовская подлянка проскочила.

Вся эта пертурбация подтолкнула переселенца к активизации работы над своим танком, и в декабре пятнадцатого года он взял с каждого ведущего инженера КБ очередную подписку о неразглашении, в который уже раз пообещав драконовские кары вплоть до расстрела. В расстрел, надо сказать, поверили не очень, зато прониклись торжественностью момента. Такие они оказались. Несерьезные.

Показанный инженерам красочный рисунок ромбовидного чудовища, прорывающегося сквозь разрывы снарядов, впечатление произвел. Еще бы! Разработчики боевых машин видели перед собой сухопутный дредноут, длиной восемь и высотой три метра, ощетинившийся пулеметами и двумя орудиями большого калибра. Жуть! Вокруг всего корпуса лежала гусеничная лента с плоскими грунтозацепами, как у американских тракторов. Бегущие рядом солдатики в нелепых стальных касках-блинах, сомнений в национальной принадлежности не вызывали — лаймы.

— Вот, господа, эта машина называется «Марк». Ее сейчас проектируют наши заклятые союзники из Туманного Альбиона, но познакомить нас со своими планами они почему-то постеснялись. М-да, постеснялись, — Федотом почти искреннее изобразил сожаление, в которое присутствующие не поверили, — но есть в России настоящие патриоты, готовые рисковать своими жизнями. От них мы получили эти сведения. А теперь, господа, внимание! Спрашивать, что мы сможем противопоставить такому мастодонту, когда он появится у германцев, я не стану, зато проявлю полное и бескомпромиссное самодурство.

С этими словами перед изрядно обалдевшими инженерами легли эскизы федотовского бронехода.

— Бронетехнику делать будем согласно моему пониманию ее концепции и никак иначе, а моя схема отныне будет считаться классической. Пожелания и критика приветствуются, но только в пределах указанной идеи.

Похоже, что скромность сегодня напрочь покинула директора КБ, впрочем, сотрудникам было не до того — они впились в представленные им документы.

Предложенный танк в начале сороковых годов назвали бы средним, но сегодня это был полноценный тяжелый танк прорыва.

Посыпавшиеся было предложения: «А почему грунтозацепы не сделать, как у британцев? И нам надо поставить два тяжелых орудия, и больше пулеметов», наткнулись на жесткий ответ:

— Вы лучшие разработчики бронетехники в мире, поэтому извольте думать по-русски, а не как всегда, и не забывайте, что я самодур!

Получив отлуп, народ стал думать и с изумлением узнавать ранее разработанные узлы. Вот мелкозвенчатая гусеница из стали Гадфильда, наличие в ней марганца повысило ресурс движителя с пятисот до пяти тысяч километров.

Такую «гусятку», как говорил Федотов, должны были поставить на тракторы Рыбинского завода. Начавшаяся война это благое начинание. тормознула, но разработка ходовой части «трактора» продолжалось и руководил ею Иван Спиридонов. Последние месяцы его подчиненные бились с бортовыми фрикционами и тормозной системой. Нельзя сказать, что найденные решения Ивана удовлетворяли, но дело двигалось.

Литая башня, якобы для «бронекатера», разрабатывалась группой Степана Уварова. Два года тому назад директор вымотал Степану всю душу, добиваясь более-менее приемлемых отклонений толщины башни при отливке. А чего стоила проблема литья в кокиль?! «Умение и труд все перетрут», и в полном соответствии с этим тезисом последние опыты дали надежду на многоразовое использование литьевой формы.

Вот она его красавица возвышается почти строго по центру корпуса, а скорострельная пушка Гочкинса калибра 57 мм ограничит время жизни германского броневика или бронехода ровно на те секунды, которые понадобятся русскому наводчику. Тот факт, что на башне стоит зенитный пулемет «Зверь-12» никого не удивил — последнее время авиация противника стала доставлять много неприятностей. Второй пулемет, на этот раз винтовочного калибра, стоял у механика-водителя, а третий в башне у заряжающего.

Общую компоновку Федотов заимствовал от танка Т-44, идею литой башни стырил у Т-55.

Во всем ощущалось стремление к минимизации забронированного пространства с дифференцированной устойчивостью к огню с разных направлений. При этом лоб башни и лобовой лист из катаной стали толщиной 40 мм, держали снаряды германских пушек 77 мм. Экономия экономией, но не забывалось и о комфортной работе экипажа из четырех человек.

Воображение поражал двухсот пятидесяти сильный двигатель, обеспечивающим танку скорость по шоссе до 40 км/час. Еще вчера о таком можно было только мечтать.

Точных данных о «Марке-1» Федотов естественно не помнил, поэтому «рисовал» ТТХ, сообразуясь с своими сегодняшними представлениями о развитии техники. По его «разведданным» на «Марке-1» при массе около 30 тонн, должен был стоять двигун в 100…150 лошадок. Скорость ползающего «ромба» вряд ли превышала десять км/час.

Когда ведущие конструкторы удовлетворили первое любопытство, Федотов сообщил:

— Наш ответ Чемберлену надо дать к сентябрю шестнадцатого года, в том смысле, что через девять месяцев танк должен выйти на заводские испытания, а к концу года быть готовым к постановке на производство.

Кто такой Чемберлен никто из инженеров не знал, но на ус намотали — такие перлы директор выдавал с завидным постоянством. Месяц тому назад он упомянул какого-то «Гоминьдана» которому пришла хана. Дотошный Мирон Козырев нашел таки упоминание о недавно образовавшейся националистической партии Китая с таким названием. Оставалось только гадать — откуда директор мог узнать о какой-то нелепой партии у китаез. Так или иначе, но и сейчас Козырев своего не упустил:

— Борис Степанович, а почему к концу года? — в вопросе Мирона сквозило и свойственное ему ехидство и любопытство, дескать, почему не сделать раньше.

— Потому, что я самодур, и машину с детскими болезнями в бой не пошлю. Есть мнение, что «Марк» скоро примет участие в атаках против германца. Если никто из здесь присутствующих не проболтается, — уколол конструктора директор, — то для фрицев это будет полной неожиданностью, но половина ползающих сараев просто сдохнет по пути. Вторая половина будет уничтожена огнем германской артиллерии. Напоминаю еще раз: преждевременное появление на фронте наших машин, через полгода откликнется появлением таких же машин у немцев, но будет их не в пример больше, и кому от этого станет легче?

Эту мысль директор КБ высказывал не впервые, и ее логика оказалась не убиваемой, но сейчас он был похож на разъяренного носорога:

— Вот именно, что легче окажется только нашему противнику, поэтому атаку начнем в семнадцатом году. Весной.

Намек на окончание войны прозвучал если не прямиком, то достаточно прозрачно. О таком развитии событий военные аналитики уже пописывали, а правительства стран Антанты проводили соответствующие консультации, но одно дело читать высокомудрые статьи другое услышать руководство к действию.

— А..? — вопрос Козырева повис в воздухе.

— Сказано рация на броневике, значит на броневике, — стараниями Федотова вариант анекдота о рациях здесь был известен, — а вам, Мирон Модестович, надо озаботиться полной радиофикацией нашего танка или, если хотите, бронехода. Федотову до соплей был жалко «испортить» песню «По полю танки грохотали», ставшую гимном 1-ой автомобильной пулеметной роты русской армии. Сейчас присутствующие считали, что название «танк» директор позаимствовал из этой песни. Одно было непонятно — как ее автор догадался об экипаже из четырех человек, но спросить было не у кого — песня числилась народной.

С того декабрьского совещания прошло девять месяцев, когда в средине сентября шестнадцатого года в сражении на Сомме лаймы продемонстрировали «Марк-1». В атаку были брошены сразу 50 машин. Кстати, эти изделия называлась танками, что само по себе было весьма странно. Неужели высокомерные британцы заимствовали слово из русской песни? Да быть такого не может, но танк они назвали танком.

«Секретные сведения» о «Марке-1» во много подтвердились. Он имел двигатель в 150 лошадей, и весил 28 тонн. Как и предсказал директор, добрая половина машин сломались на пути к германским окопам, часть увязла в болотцах, а когда в танк попадал германский снаряд, все восемь душ экипажа воспаряли к небесам, зато палил этот сухопутный дредноут из двух орудий Гочкиса калибра 57 мм аж на 1,8 км! Эффект от этой, как сказал Федотов «вундервафли», по большей части оказался психологическим.

Еще худший результат показали испытания бронехода марки РБВЗ, оконченные за неделю до известий о первой танковой атаке на Сомме. На то были и объективные, и субъективные причины, но оправдывайся — не оправдывайся, что времени на проектирование не хватало, что влиятельных генералов одолела гигантомания, сейчас никого не интересовало, а казенные деньги оказались выкинутыми на ветер.

«И что теперь делать? — этот вопрос, в который уже раз задавал себе начальник ГАУ, генерал-лейтенант Маниковский, — самому попроситься в действующую армию?»

Алексей Алексеевич удачно сочетал в себе сильного инженера и военного управленца. Его энергией было налажено производство боеприпасов и к 1917-му году полностью удовлетворились нужды фронта. По его инициативе расширялись существующие и открылись новые военные заводы. С фронта были отозваны квалифицированные специалисты-артиллеристы, включившиеся в работу под руководством генерала.

У Маниковского не было сомнений, что будущее за бронеходами, но факт оставался фактом — сегодняшний уродец мало на что был годен. На ГАУ ложился пятно, а на генерала вот-вот должна была обрушиться газетная братия с обвинениями в некомпетентности и разбазаривании казенных денег.

И это тем более верно, что слишком многим промышленникам он оттоптал любимую мозоль любви к сверхприбыли, заставляя качественно выполнять военные заказы. Такое безобразие в мире бизнеса не прощалось.

Не далее как в марте этого года под давлением таких деятелей военный министр решил перевести генерала на должность коменданта Кронштадтской крепости, и только угроза срыва снабжения армии боеприпасами заставила военное руководство отработать назад.

Алексей Алексеевич труса не праздновал, но оказаться изгнанным с позором было крайне неприятно, и сейчас приходится признать — Федотов был прав, утверждая, что два его броневика эффективнее одного «броне-сарая», но как он догадался?

Размышления генерала прервал адъютант:

— Ваше превосходительство, к вам на прием просится господин Федотов, говорит дело у него спешное.

«Помяни нечистого, он тут же явится», — чертыхнулся про себя начальник ГАУ.

Рвущие на части бюджет дельцы, больше всего напоминали ему кобелей во время собачьих свадеб. Федотов представлялся генералу редким исключением, но когда на кону многомилионный заказ, рассчитывать на объективность не приходилось.

«Ох, не верю я, что Федотов проявит благородство, ведь не просто так он добивался проверки на устойчивость к огню германских пушек, и в особом мнении оставил очень неприятный след, и ведь не откажешь ему».

— Приглашай! — раздраженно бросил адъютанту генерал.

Ожидаемого выкручивания рук не последовало. Вместо этого Федотов прямо сообщил, что в случае неприятного развития событий, будет доказывать обоснованность позиции ГАУ, ссылаясь на французов и британцев.

— И поэтому вы оставили частное мнение о низкой эффективности бронеходов, — саркастически закончил за Федотова генерал.

— Оставил, и эффективность ТАКОГО бронехода действительно крайне низка. Иного пока и быть не могло, вот только акцентировать внимание на этой записи я не собираюсь ни при каких условиях. Было частное мнение и бог с ним.

— Чем же я буду вам обязан милостивый государь за такую услугу!? — на обычно спокойном лице начальника ГАУ промелькнула гримаса презрения.

— Не поверите, всего лишь посещением нашего полигона, где будет проводиться демонстрация новых бронированных машин.

В интонации прозвучал легкий упрек и, одновременно, искренность, заставившая генерала подавить раздражение и по-новому посмотреть на посетителя, тем более что до сего дня Федотов во всем демонстрировал порядочность и достойную прозорливость. Чего только стоили его аэропланы, и стрелковое оружие с минометами. Одновременно в памяти всплыла предыдущая его фраза, точнее, ее часть: «Иного пока и быть не могло».

— Вы сказали «пока», значит ли это, что в действительности бронеход нашей армии нужен? — осторожно начал Алексей Алексеевич.

— Я больше чем уверен — будущее за танками, но сегодня…

Из дальнейших слов Федотова следовало, что в ближайшие годы бронеходы только обозначат свою потенциальную эффективность, а реальной силой станут лет через пять…десять, что объясняется объективными техническими причинами. Танк с противоснарядным бронированием, со скоростью в полсотни верст в час, преодолевающий склоны в 30 градусов, появится ох, как не скоро, а без таковых параметров он добыча для артиллеристов.

Отсюда естественным порядком следовал вывод — тратиться на поиски решений, которыми воспользуются все кому не лень, равносильно раздаче ассигнаций. Учиться лучше на чужих ошибках.

— К тому же, не мне вам объяснять, что предложи я сейчас достойный танк прорыва, уже завтра германские машины начнут утюжить наши окопы, — закончил Борис.

В определенных обстоятельствах человек замечает в речи собеседника то, что тот раскрывать не собирается. Сейчас Федотов вполне здраво высказался о возможной утечке информации к противнику, но… в какой-то момент Маниковскому почудилось, что его собеседник имел в виду вполне реальную машину.

— Вы можете предложить такой бронеход? — это был и вопрос, и утверждение, а едва заметно дернувшаяся щека заводчика показала генералу, что его «выстрел» достиг цели.

— Вам бы, Алексей Алексеевич, только миллионами ворочать, — проворчал Федотов, — впрочем, — пожав плечами, и как бы говоря «была, не была», он закончил:

— В начале семнадцатого я покажу вам бронеход прорыва. Настоящий, но услуга за услугу — на предстоящую демонстрацию броневиков вы приглашаете не больше трех офицеров, и о моем танке ни слова.

Смотрины состоялись в конце сентября. В числе приглашенных присутствовали старшие артиллерийские начальники от Юго-западного и Западного фронтов, а от Северного прибыл сам командующий фронтом генерал Рузский. Как Маниковскому удалось умыкнуть генерала с фронта, осталась загадкой.

Зверев прихватил с собой Гучкова, а на вопрос Федотова: «И нахрена нам такое счастье», получил ответ, дескать, у Гучкова, еще со времен работы начальником третьей Думы, были налажены контакты с генералом Рузским, убедившим Николашу отречься. Ко всему этот крендель рулит Центральным Военно-Промышленным комитетом, в котором наши позиции не самые сильные. Коль скоро сейчас на дворе сентябрь 1916-го года, то пройдет всего пять месяцев, и… одним словом, политика дело грязное, поэтому: «Надо, Федя, надо».

Зверев с Федотовым ломали голову, что лучше — ограничится показом возможностей транспортеров с пробегом по подготовленной трассе и стрельбой по мишеням, или устроить театрализованное выступление. В итоге решили «пустить пыль в глаза». Не самом деле, пускать пыль никто не собирался. Этим приемом переселенцы планировали продемонстрировать свое видение тактики массированного применения бронетехники. Предки были отнюдь не недоумки, но переселенцы знали, сколько времени военным всего мира потребовалось для понимания, как именно должна быть организована атака с использованием брони на хорошо укрепленную оборону противника.

До Всеволожской базы, два авто представительского класса домчали пассажиров за час. Чтобы не терять время попусту, гости уточняли технические особенности транспортеров. Программа демонстрации была согласована заранее.

На базе все пересели в БТР-152, оборудованный для перевозки высоких гостей — после дождей до полигона можно было добраться или лошадкой, или спецтехникой. Надо заметить, что транспортер впечатление произвел. Каждый отметил покатый нос, большие широкопрофильные шины с крупным протектором и крупнокалиберный пулемет «Зверь-12», возвышавшийся над командирской кабиной. Рядом с ним торчала непонятная мортирка. В превосходной проходимости трехосного транспортера с двигателем в сто лошадей наблюдатели убедились пока ехали до полигона.

Помня из литературы что противоборствующие стороны, несмотря на колоссальные потери, так и не нашли убедительного способа прорыва проволочного заграждения, Федотов озаботился этой проблемой еще только занявшись бронетехникой.

Оказалось, что уже в наставлениях русской армии 1910 года предполагалось установка пяти рядов колючей проволоки общей шириной 5…6 метров. Размещаясь на расстоянии в 60–80 метров от окопов противника, эта преграда гарантированно задерживала наступающих минимум на 10 минут. За это время пулеметы обороняющихся выкашивали сотни бойцов. Кроме того, проволока являлась весьма коварной преградой для колесной техники.

Первое что пришло Федотову в голову, это был «Змей Горыныч», иначе говоря, реактивная установка разминирования. В отличии от прототипа из другого мира, здешнему «Горынычу» достаточно было накинуть на колючку короткий рукав со взрывчаткой и после подрыва растащить остатки колючки в разные стороны, а если одного заряда мало, то накидывался второй. Разработкой рукава с взрывчаткой занимались «пленные» германские химики.

Опять же, чтобы этому богоугодному делу не мешали выжившие после артподготовки супостаты, транспортеры вооружили не только пулеметами, но и автоматическими гранатометами. Последние гораздо эффективнее выковыривали пехоту из окопов.

Здешний тридцати миллиметровый автоматический гранатомет на станке, от прародителя унаследовал только название «Пламя». Почему только название? Да потому, что конструкцию АГС-17 никто из переселенцев не знал. В результате здешняя инженерная мысль родила агроменный автоматический револьвер, с быстросменным барабаном на 21 выстрел. Так в этом мире появились два новых вида оружия.

Еще был разработан автоматический миномет калибра 82 мм, с оригинальным названием «Василек», но по зрелым соображениям рвать жилы с доводкой опытного экземпляра до серии не стали. Громоздкий и тяжёлый автомат заряжания для установки в кузове требовал высокой тумбы, чем изрядно повышал центр тяжести машины. К тому же требовалась защиты от пуль и осколков. В итоге было решено, что пара обычных миномётов станет терпимой заменой сей «вундервафле» — по совокупности, так сказать.

По сценарию, ушедшая в прорыв бронегруппа, двигалась по лесной дороге. Выехав на опушку, арьергард обнаружил в полутора километрах линию обороны противника, состоящую из двух линий окопов.

Перед первой ниткой окопов находилось заграждение из пяти рядов колючей проволоки, перед второй таковое отсутствовали.

Ширина обороны, воссозданной по германским наставлениям, составляла один километр по фронту. По флангам, на расстоянии полукилометра от фронта стояли макеты двух батарей германских полевых орудий калибром 77мм.

Устроители демонстрации ставили перед собой задачу доказать, что натолкнувшаяся на такую оборону бронегруппа способна ее прорвать без поддержки отставших частей. Оставив фланговые заслоны, бронегруппа уходила в прорыв по тылам противника.

По ходу атаки огонь должен был вестись частью боевыми патронами, частью холостыми. Ради экономии боеприпасов полноценная артподготовка проводилась только против макетов батарей и против одного участка окопов. Эффективность огня оценивалась по целостности «засевших» в укреплениях макетов.

Главным на полигоне был Самотаев, комментировавший разворачивающиеся события и отвечающий на вопросы.

Роль командира бронегруппы исполнял Зверев, Федотов отвечал на сугубо технические вопросы.

По команде Самотаева из БТР-15 высыпало штурмовое отделение, выглядевшее для этого времени несколько необычно. Пятнистая униформа и разгрузки, вот уже год, как стали поступать для обеспечения разведочных частей, а вот оружие с изогнутыми коробчатыми магазинами и стальные каски, в которых знающий человек узнал бы что-то между советской и американской касками времен второй мировой воны, гости видели впервые. Сами же бойцы оказались людьми непризывного возраста, что, впрочем, было понятно — годных к строевой службе забирал фронт.

— Все присутствующие прекрасно знают, — начал Михаил, — что для успешного подавления противодействия противника, необходимо обеспечить высокую плотность огня. Это достигается или большой массой наступающих сил, или применением автоматического оружия. В данном случае мы выбрали второй путь.

Опробовать «калаш» никто из гостей не отказался. Реакция была неоднозначной, но ожидаемой — новое всегда воспринимается с настороженностью.

За автоматом пришел черед гранатомету, и после демонстрации огня по противнику все присутствующие оружие оценили как перспективное. Расход боеприпасов, конечно, смущал, но эффективность против наступающей и сидящей в окопах пехоты привораживала.

На площадке стояло двадцать БТР-15, предназначенных для транспортировки к окопам противника штурмовых групп. Носовая часть БТР-15 прикрыта ножом окапывателя. Торчащие штыри антенн, свидетельствовали о наличии раций.

Всего на пятьдесят метров фронта приходился один транспортер перевозящий штурмовую группу с автоматическим оружием. Даже без штатного оружия БТР-ов, это обеспечивало невероятную для этого времени плотность огня.

В помощь штурмовым группам придавались пять минометов калибра 82 мм, и пять калибра 120 мм, установленных на БТР-15. Первые вели огонь непосредственно из кузова, вторые выгружали опорную плиту за корму. Заряд производился из кузова, что облегчало работу расчета.

В состав бронегруппы входили пять БТР-152. Два из них были вооружены скорострельными пушками калибра 57 мм, два несли на себе по «огнедышащему змею», пятый БТР-152 оказался ощетинившейся антеннами командно-штабной машиной.

Штатным оружием БТР-15 был пулемет «Зверь», БТР-152 вооружался крупнокалиберным пулеметом «Зверь-12», но сейчас эти машины дополнительно вооружили АГС «Пламя».

Демонстрация началась с выехавшего на опушку передового дозора на мотоциклах с колясками, за которыми шел БТР-15. Лихо, выскочив на открытое место, мотоциклисты разъехались влево и вправо, взяв окружающую местность под прицелы ручных пулеметов, после чего позиции противника внимательно рассматривал из БТРа командир передового дозора.

Все это гости видели с наблюдательного помоста, поднятого на 10 метров, а переговоры по рациям был выведены на громкую связь.

После обнаружения противника, из леса выехала колонна бронетехники. БТРы с окапывателями тут же стали рыть укрытия для техники. Первым от взглядов противника был спрятан штаб. А через час все машины были укрыты земляными валами. За это время разведка по максимуму выявила цели, сообщив все Самотаеву по рации. Выдвинувшийся вперед арткорректировщик с рацией засел на перепаханном воронками поле. Одновременно информацию о противнике сообщал круживший в небе авиаразведчик.

Подобные войнушки хороши тем, что в любой момент можно объявить перерыв. Не стало исключением и сегодняшнее мероприятие — после «подавления» батарей противника, маститые артиллеристы пожелали оценить мастерство минометчиков и увиденное их откровенно порадовало. Батарея, огонь по которой корректировал авиаразведчик, прекратила свое существование с большим запасом. Огонь по второй батарее корректировал наземный разведчик. Как и следовало ожидать, результат был хуже, но, по мнению профессионалов своего дела, артиллерия противника приказала долго жить.

Лишив противника бога войны, минометы принялись разваливать окопы, уделяя особое внимание блиндажам и дзотам. Спустя полчаса вперед пошли двадцать БТР-15 с десантом и БТР-152, кроме штабного. Вооруженные минометами БТР-15 продолжали обрабатывать передний край противника. С наблюдательной площадки было видно, как переваливаясь с боку на бок, машины неспешно ползли там, где обычные броневики давно бы застряли, став жертвами немецких бомбардиров. Не обошлось и без неприятностей — два застрявших БТРа были выдернуты своими собратьями.

Тормознувшись на расстоянии от колючки в 200…300 метров машины дождались переноса огненного вала в глубину обороны, после чего резво поспешили к колючему заграждению. Под прикрытием рыкающих огнем транспортеров и постреливающих из бойниц штурмовиков, «Змеи Горынычи» выбросили вперед десятиметровые рукава с взрывчаткой и после подрыва зарядов попытались кошками растащить колючку, но не тут-то было — такое зрелище наблюдатели захотели посмотреть вблизи.

Нельзя сказать, что колючая проволока была разорвана полностью, но когда по настоянию наблюдателей левофланговый «Горыныч» набросил на нее еще два заряда, то растаскивать было нечего и в образовавшийся проход машины прошли беспрепятственно.

На правом фланге стосильные бронированные машины за три минуты очистили проходы с помощью кошек. С этого момента души наблюдателей воспылали к мифологическому персонажу если не любовью, то большой привязанностью. Не меньшее чувство вызвали в них и остальные машины, мгновенно открывавшие огонь по электрическим вспышкам «оживших» пулеметов и мелькающим над окопами силуэтам кайзеровских зольдатен.

Как потом выяснили дотошные наблюдатели, противник был практически полностью уничтожен. Это однозначно следовало из повреждений на мишенях и макетах. Одновременно, устроители получили упрек, с которым согласились: в реальности, потери противника оказались бы существенно меньше, ибо при наблюдаемой плотности огня, противник сидел бы на дне окопов, моля всевышнего о спасении. Справедливости ради надо заметить, что те же самые критики, немного подумав, согласились — спрятавшихся на дне окопов ждала бы та же участь от огня гранатометов. Это оружие оказалось эффективным средством борьбы с засевшей в окопе пехотой. Кое в чем даже эффективнее, нежели огонь тяжелой артиллерии, ведь короткая очередь из гранатомета с расстояния в сотню метров, практически всегда забрасывала одну две гранаты в окоп, а когда по окопам работают расставленные через пятьдесят метров бронированные машины, участь защитников предрешена.

Финал спектакля начался с задержкой в полчаса. За это время командиры убедились, что наступающие сдали все боевые патроны. На этом этапе, выскочившие из транспортеров штурмовики, занялись зачисткой, бросая по каждому подозрению взрыв-пакет, и тут же «дезинфицируя» окоп или блиндаж очередью из автомата. Им помогали медленно ползущие вдоль линии окопов транспортеры. Часть минометов обозначила ведение отсечного огня на флангах, остальные продолжали обрабатывать вторую линию окопов.

Судя по лицам наблюдателей, это зрелище произвело на них едва ли не самое большое впечатление. Более того, критиков применения автоматов не осталось. Что-что, а считать артиллеристы умели, и цена победы их радовала.

Взяв аналогичным образом вторую линию траншей, Зверев скомандовал оставить на флангах заслоны, а основная часть бронегруппы отправилась на погром тылов противника.