Часть вторая. Сержант Петропавловский

1

Есть ли что на свете прекраснее и слаще свободы?! Особенно после тревожных бессонных ночей, тяжких дум и переживаний. Он чувствовал, что тучи над ним сгущаются, что ищейки идут уже по следу. Как капитан Тобратов ни старался делать вид, что относится к нему по-прежнему, здоровался по утрам за руку, ходил на тренировки по самбо и карате, улыбался, но Петропавловский замечал, как временами глаза его становятся недоверчивыми, взгляд острым и холодным, и он пронзает им, словно лазером, стараясь забраться в самую душу и рассмотреть, сколько там правды и лжи, искренности и лицемерия. А потом он увидел у соседа молодого парня, родственника, как объяснил сосед, приехавшего погостить. Но когда Петропавловский обнаружил, что за их домом, а точнее за ним, с соседского двора ведется наблюдение с помощью специального оптического прибора, отблеск которого он заметил, стало ясно, что это за родственник. Потом лейтенант-оперативник, недавно прибывший к ним в отделение и тренировавшийся у Петропавловского по самбо, показал ему фоторобот и доверительно сообщил:

— Вот ищем одного бандита, возможно, даже главаря банды, похожего на тебя, если увидишь или что-то узнаешь, шепни. Сам знаешь, как молодым надо утверждать себя в новом коллективе.

Петропавловский тогда пошутил:

— А ты арестуй меня и приведи к начальству, скажи: вот он, кого вы ищете.

Он шутил, зная, что у сыскников никаких улик против него нет.

Однако сердечко заныло, вспомнилась народная мудрость: сколько вор ни ворует, все равно попадется.

Неужели он вор?

Нет. Так могут его считать высокопоставленные начальники, которые сами воруют, берут взятки, хитрят, ловчат, живут не по средствам, за счет простофиль-трудяг, которые надрывают пупы, чтобы вылезти из нищеты. А он, Петропавловский, борец за справедливость, народный мститель, карающий современных буржуинов; так называемых новых русских, воспользовавшихся бездарными руководителями, пробравшимися к власти тоже нечестными путями; хапнувших лакомые куски, а теперь отмывающих награбленное на приобретенных за бесценок офисах, предприятиях и целых заводах. Делают вид, что что-то там делают, и наплевать им на спад производства, на то, что молодые, здоровые люди вынуждены заниматься спекуляцией, что богатая, совсем недавно могучая страна стала нищей, бессильной…

Нет, он, Петропавловский, не вор! Он строгий судья, карающий воров, мздоимцев, карьеристов и всякую другую нечесть по своим неписаным законам, выношенным многовековыми народными муками, их гневом и мудростью…

Равномерно, успокаивающе отстукивают колеса по стыкам рельсов, мелькают за окном вагона телеграфные столбы, леса, поля, города и села. Мчится поезд сквозь свет и темень, сквозь голубой простор к югу, все дальше и дальше от тех мест, где еще недавно кипели страсти, где люди охотились за людьми, где на каждом шагу его поджидала смерть. Теперь все позади. Прочь все страхи, прочь друзья и недруги, прочь мысли о прошлом! Да здравствует свобода, спокойствие, отдых! Даже если за ним послан соглядатай, черт с ним, думать о нем он не будет: нет у них против сержанта милиции никаких улик. И пусть остаются со своими подозрениями. А если даже и найдут что-то… Будет поздно: Петропавловский не такой лопух, как они думают, и разработал гениальный план, чтобы оставить их всех с носом и этого умника, рядящегося под Шерлока Холмса, начальника уголовного розыска капитана Тобратова.

В купе — четверо. Пожилые муж с женой и летчик, старший лейтенант, решивший во время отпуска навестить свою возлюбленную в Харькове.

За окном уже темнеет. Супружеская чета, поужинав, улеглась спать: за день, рассказывали, так набегались по столичным магазинам, что ноги болят. А Михаил с Владимиром — так зовут летчика — потягивают маленькими рюмочками коньячок, прихваченный Петропавловским в дорогу, и ведут разговор о житье-бытье и, конечно же, о политике — нынче эту животрепещущую тему не обходит ни стар ни млад: говорят о войне в Чечне, об экономических неурядицах в стране, о политических дрязгах в Думе, о все разрастающейся преступности.

Старший лейтенант, три года назад окончивший Сызранское вертолетное училище и побывавший уже в Чечне, рассказал о зверствах и коварстве дудаевцев, о трудностях летчиков, ведущих поиски бандитских формирований в горах и о борьбе с ними. Петропавловский, мечтавший в детстве стать летчиком, слушал исповедь грачевско-дейнекинского сокола и в душе не завидовал ему: сутками спать в кабине вертолета с пистолетом в руках, питаться холодными консервами с черствым хлебом, и то не вволю, ждать, когда из-за скалы подстрелят тебя, как окольцованного беркута, посланного добывать для хозяина дичь… Нет, такой участи не желал даже он, человек риска, любитель острых ощущений. Свобода, простор мысли и энергии, желаний и действий — вот в чем блаженство и счастье человека! И пусть он, Петропавловский, всего лишь сержант милиции, маленький винтик в громадной государственной машине, он не шестерка, которую крутят сильные мира сего в своих интересах. Он — сам по себе, живет так, как подсказывают ему разум и совесть, действует так, как требуют желания и обстоятельства. Во всяком случае, он добился того, о чем мечтал в детстве…

Вопрос летчика, пожелавшего узнать о его жизни, всколыхнул прошлое Михаила. Гнетуще защемило сердце, замелькали в воображении картины трудного безрадостного детства.

Они жили тогда в селе Введенском, отец, мать и пятеро детишек; старшая и младшая — сестры, Михаил — старший из братьев.

Отец работал в колхозе, мать еле управлялась по хозяйству и с детишками. С десяти лет Михаил познал «прелести» сельского труда: научился косить, рубить и колоть дрова, ухаживать за коровой и поросятами, выращивать на огороде овощи, ягоды. Питались в основном тем, что собирали с огорода. Мясо, сало, масло приходилось продавать, чтобы купить кое-какую одежку. Михаил рос крепким и видным парнем. К четырнадцати он вымахал с отца, и одежка у них стала одна на двоих. Дома еще куда ни шло, а вот ходить в школу в отцовских обносках ему было до слез обидно.

А тут пришло время любви. Понравилась ему одноклассница Катя Обозова, голубоглазая брюнетка, единственная дочка агронома колхоза, представительного интеллигентного человека, приехавшего из столицы и державшегося, как и многие москвичи, высокомерно, с подчеркнутым превосходством своего положения и образованности. Под стать ему была и дочка, гордая, независимая, щеголяющая в ослепительных платьях импортного пошива. Училась она хорошо, и это давало ей право и повод смотреть на своих сверстниц свысока. Девчата ее не любили, мальчишки, хотя и заглядывались на румяное личико, на длинные стройные ноги, сторонились девушки и не раз отпускали в ее адрес колючие обидные слова. А вот Михаил в нее втюрился. И Васька Возницкий закрутил вокруг Катерины.

Васька — соперник был серьезный: и одевался под стать дочке агронома, в белоснежные рубашки, импортные джинсы; и учился лучше, но ростом и лицом уступал Петропавловскому, на которого тоже заглядывалась не одна девчонка. Катя по-разному относилась к Михаилу: то снисходила до того, что сама предлагала ему учебники по физике и математике, в которых он был не силен, то вдруг фыркала, когда он обращался к ней за чем-нибудь, и сторонилась его.

Однажды Катя вдруг предложила после уроков Михаилу и Ваське:

— Ребята, давайте махнем в кино. Сегодня идет замечательный фильм «Стрелы Робин Гуда».

— Отличное предложение, — сразу принял Васька.

И Михаил чуть не воскликнул «ура!», да вовремя спохватился: у него ни копейки. Потому сослался на домашние дела.

— Отец просил помочь яблоки собрать, к мочке приготовить, — придумал он благородное занятие.

— Не выдумывай, — не поверил Васька. — Скажи, что денег нет. Не боись, я куплю тебе билет.

У Михаила от стыда загорелось лицо. И оправдываться враньем при нравящейся ему девушке не хватило смелости.

— У меня тоже деньги есть, — сказала Катя. — Не стесняйся, Миша, ничего тут зазорного нет. А яблоки вечером соберешь.

За то, что она назвала его Мишей, он готов был пойти куда угодно…

Вот тогда впервые, восторгаясь честностью и бесстрашием Робин Гуда, у Михаила зародилась мечта стать таким же защитником бедных и угнетенных, таким же ловким, сильным и смелым…

После кино Васька предложил зайти к нему послушать музыку. Предложил только Кате и, повернувшись к Михаилу, критическим взглядом окинул его застиранные рубашку и брюки. Сказал виновато:

— А с тобой мы послушаем, когда родителей дома не будет…

Тогда Михаил впервые по-настоящему ощутил стыд и горечь бедности и возненавидел богатых. А повесть Пушкина «Дубровский» окончательно предначертала его выбор…

Нет, о тех грустных, безрадостных годах он не стал рассказывать старшему лейтенанту: зачем портить настроение молодому человеку, едущему на свидание к любимой девушке. А вот об Уссурийске, дальневосточной тайге, охоте на диких кабанов, прекрасной рыбалке он рассказывал с упоением. Дальний Восток запечатлелся в его памяти одной из лучших страниц жизни.

Дорога, застолье быстро сближают людей. Они проговорили до часу ночи и легли спать друзьями.

Петропавловский, рассказывая о Дальнем Востоке, умолчал, разумеется, о сегодняшней своей службе в милиции, о том, что проживает в Звенигороде и куда теперь держит путь. Откровенность его была очень ограничена, и любезность к старшему лейтенанту он проявлял не потому, что тот ему понравился. Завоевывал симпатию попутчика Петропавловский по заранее намеченному плану…

Утром Петропавловский проснулся первым: служба и криминальная деятельность приучили его вставать по требованию обстановки, голова и тогда, когда он спал, работала, как часовой механизм будильника, поднимая его в намеченное время. Он умылся, побрился, а когда проснулся старший лейтенант, предложил ему освежиться пивком.

— К сожалению, я ничего не захватил с собой, — извиняюще произнес летчик.

— А зачем захватывать? Пока вы приводите себя в порядок, я смотаюсь в вагон-ресторан и принесу.

Старший лейтенант полез было за деньгами, Петропавловский махнул рукой:

— Потом разберемся.

Отсутствовал он долго, более получаса. Супружеская пара успела позавтракать и, чтобы не мешать молодым людям, вышла в тамбур.

Петропавловский, разливая пиво, изобразил на лице обеспокоенность, нервозность.

— Что-нибудь случилось? — спросил старший лейтенант.

— Да так, одна неприятность, — вздохнул Михаил. — Влип как кур в ощип.

— Когда, как? — встревожился и Владимир.

— Да еще в Москве. Вы пейте, постараюсь выкрутиться, — отхлебнул из стакана и продолжил: — Жил в гостинице, познакомился с ребятами, командированными из Комсомольска-на-Амуре. Так, во всяком случае, они представились. Обрадовался — земляки. Выпили, потом в карты стали играть. Вот и облапошили они меня. Проиграл более миллиона. А где такие деньги взять? Пришлось ноги в руки — и тягу. А они, сволочи, выследили меня, двое в нашем поезде едут. Надо отрываться.

— Как? Может, лучше в милицию сообщить?

— А чем милиция поможет? Ныне такими пустяками она не занимается… Как-нибудь сам выкручусь.

— Если нужна помощь, я готов, — предложил свои услуги старший лейтенант, на что и рассчитывал Петропавловский.

— Спасибо, друг, — поблагодарил Михаил. В раздумьях неторопливо допил пиво. — Помочь, конечно, можешь. Скоро Харьков, тебе выходить. Захватишь и мой дорожный кейс — у тебя, как и у меня, вещичек — один дорожный чемодан. Подождешь меня в буфете. Я выйду несколькими минутами позже. Без вещей. Пусть думают, что решил что-то купить. Пусть прокатятся дальше.

— Идея! — одобрил решение летчик.

2

Уже на второй день после отъезда Петропавловского в Алуштинский санаторий МВД Тобратов получил донесение: «Водитель вышел в Харькове на перрон без вещей и исчез».

Капитан выругался вслух трехэтажным матом. Предупреждал, наказывал, объяснял — как об стенку горох. Два лба поехали следить и то ли проспали, то ли пропьянствовали. Не оперативники пошли, а ротозеи, ничего доверить нельзя. И чему их только в высшей милицейской школе учат?!

Тобратов не находил себе места. Что теперь докладывать Зарубину, а тому — генералу? Где теперь искать и ловить Петропавловского, человека умного и хитрого, знающего все методы работы сыскников… Искать и ловить что ветра в поле. Хоть самому все бросай и отправляйся следом. До Харькова, а там? У Тобратова одна дорога, а у Петропавловского — сотня…

Начальник уголовного розыска дал команду оповестить все службы поиска, разослать всюду фотографии сержанта, но пока эти службы раскачаются, приступят к работе, Петропавловский может скрыться за границей. Когда он взял билет до Симферополя, Тобратов допускал, что путевка в Алуштинский санаторий может послужить отвлекающим маневром, и преступник попытается сбежать в Турцию, в Румынию или Болгарию морским путем. Значит, он не минует один из Крымских морских портов. А он сошел с поезда раньше. Значит, обнаружил слежку, и все планы начальника уголовного розыска полетели коту под хвост.

Недооценил он Петропавловского, хотя всегда отдавал должное его смекалке, умению владеть собой, отличной профессиональной выучке и не раз предлагал перейти непосредственно на оперативную работу. И жена его ни малейших признаков волнения не показывает, будто ничего не произошло. Не знает и не догадывается, что за их домом следят? Ухаживает за детишками, занимается огородом, хозяйством.

Правда, из живности, кроме кур, ничего не держат. Огурцы и помидоры вырастила в этом году отменные… Члены банды в ее доме не появляются, и выявить, как они, через кого осуществляют связь, пока не удалось. По телефону не звонят. Позвонит ли сам Петропавловский? Если сошел в Харькове по другим обстоятельствам, позвонит…

Хотя просто так без вещей вагон не покидают. Но вот странно — и в вагоне его дорожного кейса не оказалось. Кому-то передал, сбросил раньше?

Оперативники занялись розыском и летчика. Этого найти нетрудно. Но что он может знать? Если даже Петропавловский как-то использовал его в своих интересах, намерения свои ему, конечно же, не раскрыл…

Да, много шороху наделал их любимый водитель, незаменимый тренер по самбо и карате. Долго у начальства будут чесаться затылки от затрещин московских генералов. А сколько сил и средств уйдет на завершение этой операции: надо искать не только Петропавловского, надо установить слежку за всеми его родственниками и близкими знакомыми, прослушивать их телефоны, выявить всех сообщников, арестовать, допросить, вернуть награбленное, которое они еще не успели промотать.

Один, не разгаданный ни психологами, ни опытными сыщиками, человек создал столько неприятностей и работы. И виноват в первую очередь он, начальник уголовного розыска, под чьим началом находился сержант милиции Петропавловский, опытный водитель и прекрасный тренер по самбо и карате…

3

Петропавловский еще дома разработал маршрут своего побега, не поделившись им даже с женой. Не потому, что не доверял ей — женщина она волевая, стойкая и расколоть ее будет непросто, но в милиции есть такие средства, которые развязывают языки более умным и тренированным против детекторов лжи людям. А жену к умным не относил. Хотя и глупой ее не считал. Обыкновенная средняя женщина со своеобразным мужским характером, склонным к авантюрам, к буйствам, к острым ощущениям.

Михаил познакомился с ней еще во Владивостоке. Однажды с другом-гаишником, сообщником по угону автомобилей, они обмывали в «Золотом роге» успешную операцию. Тогда они сразу угнали две «Тойоты», только что доставленные из Японии. Владельцами их были коммерсанты из Москвы, летавшие в Страну восходящего солнца обговаривать очередные сделки. Там и приобрели машины. Но гнать их своим путем не рискнули: и утомительно, и опасно, по дорогам уже действовали банды грабителей и рэкетиров. Договорились отправить их по железной дороге и оставили на товарной станции, где их должны были упаковать в специальные контейнеры и погрузить на платформы. Но поскольку контейнеров пока не оказалось, надо было ждать.

Коммерсанты поставили на каждую машину противоугонное устройство, договорились с охранниками присматривать за их покупкой, щедро заплатив за это, и отбыли в Москву: дела требовали.

Противоугонные устройства любых систем и фасонов для мастеров автодела не таили секретов, а охранники и вовсе не представляли угрозы: они не обещали за чужое добро не спать ночи напролет, предпочитали дежурства проводить в обществе товарищей за рюмкой горячительного.

Михаил и Кондрат угоняли машины километров за семьдесят и прятали их в Уссурийской тайге у подножья сопок, добираясь туда малохожеными, только им известными тропами.

Через несколько дней в милицию Владивостока обратились московские бизнесмены с заявлением о пропаже «Тойот». Милиция, разумеется, приняла меры, сообщила работникам ГАИ приметы. А еще через пару дней лейтенант милиции инспектор ГАИ Кондрат Убирайло разыскал бизнесменов и конфиденциально предложил им обратиться за помощью к работнику Уссурийского горотдела милиции сержанту Петропавловскому:

— У него в воровском мире немало информаторов, и только он поможет вам найти похищенное. Разумеется, это будет кое-что стоить.

Бизнесмены послушались совета. Петропавловский принял просьбу с авансом по миллиону, и еще по четыре — через неделю, когда машины будут доставлены на место…

Вот эту удачную сделку и обмывали друзья. Подвыпили они тогда крепко и заметили недалеко за столиком двух симпатичных, прилично одетых молодых особ. Решили взять их «на абордаж». Когда заиграла музыка, Петропавловский пригласил брюнетку на танец. Познакомились, Лариса оказалась работницей универмага, женой моряка, недавно погибшего в море вместе с экипажем сейнера, попавшего в эпицентр тайфуна.

Детей нет, живет на частной квартире. Подруга тоже морячка, к счастью, живого капитана, уплывшего к острову Шикотан на промысел сайры. Живет одна, в однокомнатной квартире.

Следующий танец они кружились уже вчетвером, а после танца сели за один столик. Татьяна, подруга Ларисы и коллега по работе, пухленькая шатенка, без особых церемоний пригласила ребят продолжить застолье у нее на квартире. От ее пышного тела исходил жар темперамента, неуемная сексуальная энергия; она и в танце прижималась к Кондрату, льнула к нему и извивалась, как доведенная до экстаза самка, ждущая действий партнера.

Михаил с улыбкой наблюдал за Татьяной, мысленно представляя ее в постели. Лариса была посдержаннее, поскромнее, но чувствовалось, и она истосковалась по мужскому телу.

Предложение Татьяны было заманчиво, на это и рассчитывали загулявшие холостяки, у которых, ни у того ни у другого, уголка, где можно было бы приютить женщин, не имелось. Но Михаил помнил и то, что в портовом городе немало и таких женщин, которые заманивают к себе, а там с помощью сутенеров обирают клиентов как липку и в лучшем случае выпускают их с побитыми физиономиями.

Схваток в рукопашную Петропавловский не опасался — он к тому времени уже отлично владел приемами самбо и Кондрата обучал мастерству защиты без оружия, но против лома нет приема, гласит народная мудрость, и кто знает, что окажется в руках у сутенеров. А у Михаила к тому времени оружия еще не было. И он решил прощупать нимфоманок. Когда вышли из ресторана с полной сумкой выпивки и закуски, он вдруг предложил:

— А может, ко мне поедем? Вдруг твой муж из плаванья вернулся, — обратился он к Татьяне.

— Можно и к тебе. Только муж не вернулся. Я вчера получила от него радиограмму: поздравил с Днем работника торговли. Рыбачит за Шикотаном. А далеко к тебе ехать? — поинтересовалась.

На ловушку не было похоже. Михаил сказал, что живет на Русском Острове, добираться туда надо катером.

— Это далеко, а нам завтра на работу, — заколебалась Татьяна.

— В таком случае едем к вам, — согласился Михаил. — Стойте здесь, а мы пойдем ловить такси.

Только отошли от ресторана, к ним сама подкатила машина с зеленым огоньком. Из задней кабины высунулась женская головка в миниатюрной шляпке.

— Привет, мальчики. У вас огоньку не найдется? — ласково пропела женщина.

— А у шофера, что, отсырел прикуриватель? — сострил Кондрат.

— А-а, — махнула рукой женщина, в которой держала длинную сигарету. — У него не работает.

Михаил щелкнул зажигалкой, преподнес огонь к лицу женщины.

Лет под сорок, а может, и более — грима столько, что не разглядишь морщин. Старовата.

Женщина прикурила, поблагодарила. А в глубине салона сидела еще одна, приткнувшись к противоположной дверке.

— Чего одни скучаете, мальчики? — продолжила разговор Шляпка. — Можем составить компанию. Вот у подружки день рождения, а партнеров нету. Стол уже накрыт, музыка настроена.

— У нас уже есть, кого танцевать, — опередил Михаила Кондрат.

В это время у ресторана появился милиционер и направился к машине. Шофер дал газ, и такси умчалось.

— Чего они хотели? — спросил пожилой сержант.

— Приглашали в гости, — ответил Михаил.

— А чего ж не поехали? Морячки. Мужья в море, а у них чешется. Правда, есть и проститутки. С теми надо поосторожнее: могут наградить или карманы обчистить, — пояснил милиционер так спокойно, словно речь шла о торговле на рынке…

Михаил и Кондрат наконец перехватили такси, забрали своих новых знакомых, и Татьяна, назвав адрес, повисла на шее у бравого кавалера… Татьяна не обманула: приличная однокомнатная квартира с широкой кроватью и диваном. Пары не стали засиживаться за столом; выпили по рюмочке и разошлись по постелям: Татьяна с Кондратом на кровать, а Лариса с Михаилом — на диван.

Ночка была бурной, со стоном и визгом женщин, с ахами и вздохами. Михаил, утомившись, начал дремать, когда почувствовал, как выскользнула из-под его руки Лариса и отправилась в туалет. Профессиональное чутье насторожило его, и сон как рукой сняло. Он слышал, как льется из-под крана вода, как плещется под струей его случайная знакомая. Она старалась делать все как можно тише и вышла из ванны неслышно. Михаил лишь увидел на фоне окна ее силуэт. Лариса прошла к стулу, на спинке которого висел пиджак Михаила с пачкой денег в кармане, — она видела это в ресторане, когда Михаил расплачивался с официантом, — бесшумно опустилась на стул и замерла. Михаил засопел чуть громче, даже всхрапнул, и услышал, как захрустели купюры в руке.

«Ну, сука! — стиснул он от злости зубы. — Нашла, кого грабить». Хотелось тут же встать и так отделать проститутку, чтоб другим заказывала. Но он сдержался, выжидая, что она предпримет дальше. Если попытается уйти, он покажет ей кузькину мать.

Силуэт между тем снова мелькнул на фоне окна, Лариса прошла в прихожую, снова раздался хруст купюр: куда-то спрятала. Тихонько вернулась на диван и юркнула к нему под простыню, которой укрывались вместо одеяла из-за жары.

Михаил сделал вид, что она разбудила его, сладко зевнул и потянулся. Лариса как ни в чем не бывало страстно поцеловала его и забралась сверху, ухватив член рукою и массируя его, чтобы быстрее поднялся. Злость Михаила вмиг улетучилась, он чуть не рассмеялся, вспомнив анекдот, как один бедолага, оказавшись в таком же положении, попросил проститутку все время держать его за половые органы. «Но зачем?» — поинтересовалась проститутка. «Затем, чтоб по карманам не лазила», — пояснил бедолага…

И все-таки, хотя злость его и пропала, он решил наказать воровку. Наказать по-своему.

Лариса оказалась темпераментной женщиной, сгорала быстро, и этим следовало воспользоваться… Михаил не выпускал из-под себя Ларису, чувствуя, как извергается ее плоть раз за разом, как слабеет она и шепчет в истоме: «Ну хватит, Мишенька, ну хватит». И лишь когда она, окончательно обессиленная, потная и уже неподвижная, взмолилась: «Отпусти меня, я больше не могу» — он оставил ее. Через минуту она замертво уснула.

Вот тогда-то настала его очередь действовать. Он повторил Ларисину процедуру в ванной, а выйдя оттуда, ощупью добрался до прихожей и первым делом сунул руку в карман Ларисиной спортивной куртки. Как он и догадался, она ничего умнее не придумала: спрятала деньги там, рассчитывая, видимо, раньше смотать удочки из приютившей ее для любовных утех квартиры.

Спал Михаил чутко — тоже приучила профессия, и едва забрезжил рассвет, поднялся и разбудил товарища.

— Проверь карманы, — шепнул ему.

— Все нормально, — доложил тот. — А что?

— Потом расскажу.

Лариса тоже проснулась, сполоснула личико и, отказавшись опохмелиться, даже выпить кофе не захотела, заторопилась домой. Набросила куртку, сунула руки в карманы и — удивленная, встревоженная стала шарить руками по прихожей.

— Ты что-то потеряла? — спросил весело Михаил.

Лариса глянула пристально ему в глаза и все поняла. Прикусила губу, потом звонко захохотала.

— Вот это да! — сказала восторженно. — А я-то губы раскатала: лопушка с толстой мошной подцепила. А он мало того, что чуть до смерти не затрахал, еще и заработка лишил.

— Заработок получают, а не воруют, — возразил Михаил.

— Воруют, — сыронизировала Лариса. — Слово-то какое неприличное. Сам ты не догадался предложить, а попрошайничать в моем возрасте с моими данными… Ты бы первый стал меня презирать. Вот я и взяла. Ты обратил внимание — не все, оставила и тебе на пропитание. Ты уж извини, не хотела, да жизнь заставила: свистнули у меня директорскую подать вчера вечером, а Черный Принц и слушать не захотел, говорит, это твои проблемы, через неделю вынь да положь ему полмиллиона. А где могу я такую сумму за неделю нащелкать?

— Что за подать и кто такой Черный Принц? — заинтересовался Михаил.

Лариса пояснила: Черный Принц — это директор их универмага, то ли армянин, то ли чеченец, в общем мужчина кавказской национальности, а подать — это ежедневные пятидесятитысячные поборы с продавцов, которые собирает дежурная и в конце рабочего дня вручает их своему шефу. Продавцы, соответственно, вынуждены обсчитывать покупателей. Хорошо, когда удается накинуть на товары с самого начала определенную сумму, а бывает, что приходится рассчитываться с Принцем и из получки.

И Лариса, и потом Татьяна говорили о своем шефе с такой ненавистью, что у Михаила тут же появилось желание проучить его.

— И вы не можете свинью подложить своему Принцу? — спросил Михаил.

— А как? — с испугом спросила Лариса. — У него помощники — настоящие церберы и двое телохранителей-мордоворотов.

— Придется вам помочь. Хотите? — предложил Михаил.

— С радостью. Даже готовы заплатить. Только натурой, — засмеялась Татьяна.

Михаил и Кондрат выяснили: на Черного Принца работают и местные ювелиры — где-то достают золото, драгоценные камни и свои изделия продают через универмаг. Деньги получают по первым понедельникам месяца. От самого директора.

Поначалу Михаил и Кондрат решили опередить ювелиров с получкой, забрать деньги у Черного Принца. Разработали план, как локализовать телохранителей. Но подвернулся случай более оригинальный, менее опасный и более ощутимый для директора-бизнесмена.

Обедая как-то в ресторане, друзья познакомились с коммивояжером из Якутска, прибывшим в портовый город с образцами якутских алмазов для заключения с торговыми работниками сделок. Кондрат, знавший одного владивостокского ювелира, пообещал коммивояжеру напрямую связать его с мастером.

В этот же день заключили выгодную сделку: без всяких пошлин купили у якута образцы алмазов и составили договор на поставку партии на сумму пять миллиардов. Коммивояжер дал обязательство отправить алмазы в тот же день, как будут получены деньги на счет предприятия.

А на следующий день Михаил, одетый в свой лучший костюм, в больших очках в толстой роговой оправе появился в универмаге Черного Принца и стал внимательно рассматривать ювелирные изделия. Лариса тем временем шепнула директору о «важном иностранце», заинтересовавшемся дорогим товаром. Принц сам поспешил к выгодному покупателю.

«Иностранец» вертел в руках перстни, кулоны и так и этак, смотрел на свет, мотал головой и брал другие. Принц, в конце концов, не выдержал, спросил:

— Что не устраивает господина? Изделия высшего качества.

Иностранец покачал головой.

— Господин…

— …Насибов, — подсказал директор.

— Господин Насибов не видаль наш изделия, фирма «Шимон», Тель-Авив, — и приблизил к лицу директора перстень. — Алмаз хорош, работа — плохо. — Повертел в руках кулоны и сережки, повторил: — Плохо. Мы купиль бы у вас алмаз, золото.

— Но мы не торгуем алмазами и золотом, — с сожалением сказал Насибов. — Вам надо в Якутию лететь.

— Надо, — согласно кивнул «иностранец», положил украшения и удалился.

Пока Михаил вел переговоры с Черным Принцем, Кондрат у знакомого мастера по изготовлению штампов и печатей выправлял копию печати якутского коммивояжера, только с другим названием малого предприятия.

А еще через два дня к Черному Принцу явился Якут-Кондрат с образцами якутских алмазов и предложил выгодную сделку на пять миллиардов. Насибов с радостью купил образцы (почти вдвое дороже, чем приобрели их Михаил с Кондратом) и подписал с ними договор на поставку новой партии алмазов. Три недели спустя Петропавловскому пришлось лететь в Якутск и получить там по поддельным документам переведенные туда пять миллиардов рублей.

Так был наказан Черный Принц за рэкет у своих сотрудников.

Но потеря пяти миллиардов не обанкротила Насибова. Он к тому времени являлся уже одним из содержателей акций Владивостокского пароходства и входил в клан мафиозной банды братьев Кубасовых, в чьих руках по существу находилось пароходство. Клан имел свои органы разведки и контрразведки, службу охраны и рэкета, охватившую торговую сеть чуть ли не всего Приморья.

Дерзких мошенников, облапошивших директора универмага, стали искать, и Михаил понял, что рано или поздно они выйдут на их след. Надо было убираться с Дальнего Востока подальше. К тому времени, как на грех, забеременела Лариса. Ей тоже оставаться во Владивостоке было опасно, и она уговорила Михаила взять ее с собой, просто помочь перебраться куда-то в центр России, а там она сама сможет обустроиться.

Михаил взял отпуск в свое родное Введенское. Рассчитал он все верно и точно: перестройка дала ему возможность без особого труда, за солидную взятку, перевестись в звенигородскую милицию. Приехала с ним и Лариса. Как ни странно, родителям она понравилась.

То ли доброта, то ли жадность толкнула Михаила согласиться с Ларисой совместно строить дом в Звенигороде. В самый разгар строительства она родила сына, в котором и родители, и он сам без труда разглядели его черты, что еще больше привязало гражданскую жену к отцу и матери, и они настояли оформить брак.

Дом потребовал больших средств, дальневосточные накопления стали таять как весенний снег, и Михаилу снова пришлось взяться за охоту на бизнесменов. Лариса не только одобряла его действия, но и вдохновляла, помогала ему.

Женой и матерью она была неплохой — хозяйственной, заботливой, и он простил ей прошлые грехи. Одного простить не мог — обмана. Оказалось, что у нее есть еще один сын, растет и воспитывается у родителей в Минске, где Лариса оставила его семь лет назад, уехав на Дальний Восток. Михаил, возможно, и не узнал бы о нем, если бы не умер отец Ларисы и не заболела мать. Волей-неволей Ларисе пришлось признаться мужу и привезти сына в Звенигород…

Романтика мстителя, борца с несправедливостью и эксплуататорством постепенно стала тускнеть и принимать другую окраску: ограбление бизнесменов столкнуло его и с органами правосудия, для которых любое насилие считалось преступлением. Значит, и он в их понятии стал преступником. За ним стали охотиться. А чтобы уйти от преследователей, от разоблачения, он вынужден был пойти на убийство. Гогенадзе убил потому, что тот узнал его по голосу, когда Михаил с маской на лице встретил бизнесмена у его двери на лестничной площадке и потребовал отдать ему кейс с деньгами, взятыми в этот день в банке для расплаты с поставщиками кирпича, которых задержал на Минском шоссе новый сподвижник Петропавловского, работник ГАИ старший лейтенант Шайдуров…

Потом были и другие вынужденные убийства… Аламазова, Грушецкого…

Удалось ли Травкину убрать Тобратова? Умный был начальник уголовного розыска, опасный. Первый заподозрил сержанта милиции в причастности к нападению на инкассатора… Где-то Михаил допустил промашку, не все учел… Тобратов даже тогда, когда появился фоторобот на Ларису, не поверил эксперту-криминалисту, с усмешкой рассказывал Петропавловскому: «По фотороботам искать преступников, все равно что гадать по звездам, которая из них раньше упадет. Если на твою Ларису надеть темные очки, губы поярче подкрасить — точно та женщина, что за рулем в „Жигулях“ сидела, окажется»…

А ведь как он не хотел ее брать! Настояла: «Когда подъедем к инкассаторской машине и я буду за рулем, охранник меньше всего примет нас за нападающих»… Оказалась права. Но больше всех засветилась…

Если у Травкина сорвется, должен довершить дело Парамонов. Тобратова в любом случае оставлять нельзя: человек он настойчивый и, пока не найдет налетчиков, не отступится…

Правильно ли Михаил выбрал маршрут?.. По логике вещей, если за ним следили и потеряли его след в Харькове, искать, скорее всего, будут по дорогам на юг к большим курортным городам, где легче всего затеряться: к Сочи, Анапе, Новороссийску, Геленджику, Туапсе. Но оттуда в случае чего легче всего махнуть в горячие точки или за границу. Опаснее всего ехать в Одессу: международный порт и сыскников там всех мастей видимо-невидимо.

Туда-то как раз и взял билет Петропавловский. В одном из харьковских туалетов приклеил себе усы, сменил костюм, водрузил на нос темные очки и в темно-синем берете на голове стал похож на актера Тихонова в роли Штирлица.

Дорога из Харькова, как и из Москвы, проходила без всяких происшествий. Только теперь в купе с ним ехали две девицы, провалившиеся на экзаменах в политехнический институт, и пожилой мужчина, болезненного вида и малоразговорчивый. Компания — явно неподходящая для общения. Михаил, забравшись на верхнюю полку, читал газеты и взятый в дорогу детектив Чейза. Ситуации, описанные мастером острых сюжетов, напоминали его собственные. Только там герои действовали исключительно в корыстных целях, а он наказывал нуворишей, обирающих простых, честных людей, жиреющих на их поте и крови. Он ни в чем не раскаивался, и жаль, что не понял его начальник уголовного розыска. А может, и понял, потому так долго не брал его? В активный поиск он подключился после того, как был убит Грушецкий. Конечно, ни за что прикончил человека. Поддался уговорам своих подельников Парамонова и Кочеткова. И жена зудела в ухо день и ночь: «Татарникова уже арестовали. Если уберете Грушецкого, вся вина ляжет на них и других следователи искать не будут…» Уговорили. Правда, Грушецкого убивал Парамонов, но все равно совесть и раскаяние мучили Петропавловского. Особенно он зол был на жену, и одно воспоминание о ней огнем обжигало сердце. Упрямая и жадная была до противности. Из коки лезла, чтобы настоять на своем. Завидовала всем, у кого престижнее машина, красивее мебель, современнее холодильник или стиральная машина. Хорошо, что не послушал ее, купил простенькие, но неприхотливые и безотказные «Жигули». Напади они на инкассатора на «Мерседесе», их быстро бы вычислили…

Он нисколько не жалел, что покинул дом. Даже легче на душе стало. Жаль было только родителей да маленького сынишку. А Ларису? Даже если все раскроется, ее не посадят: сидела за рулем и, что там муж творил со своими дружками, ей неведомо…

Что ожидает его в Одессе? Все ли в порядке с Кондратом? Последний раз они виделись три года назад. Михаил специально поехал в Одессу, чтобы установить связь с другом, с которым ради конспирации не переписывался и не перезванивался. Кондрат, как и во Владивостоке, работал в ГАИ — тоже перевелся за большие деньги, — уже капитаном. Прежними делами — экспроприацией экспроприаторов — почти не занимался, довольствовался штрафами нарушителей, которых ныне хоть пруд пруди. И почти никакого риска, никакой судебной ответственности.

Михаил тоже мог перейти в ГАИ, но заниматься поборами не для него: грабить надо богачей, а не простой народ, чтоб знали и помнили — есть народные мстители и спросят с них за все…

В кино красиво и здорово получалось и у Робин Гуда и у Зорро, а в жизни все намного труднее и опаснее. В бизнесмены выбиваются люди тоже с умом и тоже знают, как защитить себя и свое богатство: вон каких телохранителей себе нанимают — из омоновцев, спецназовцев, десантников, прошедших в школах специальную боевую подготовку, создают целые отряды бейтаровцев, и воевать с ними поодиночке — не так-то просто, потому приходится пока потрошить мелких бизнесменов. А хотелось бы создать такой отряд, чтоб слава о нем пошла по всей Руси великой!..

Но не бывать тому. Он, Петропавловский, в глазах народа — бандит, преступник, и если арестуют его, то будут судить не как борца с беззаконием и несправедливостью, а как вора, грабителя…

Да, длинная дорога в одиночестве — не только отдохновение, а и длинные размышления, о чем только не передумаешь между сном и чтением, когда другим нечем заняться. Врезать бы сейчас граммов триста да пообщаться с вон той курносенькой, что грустит о несбывшихся мечтах, печалится о своем будущем. А что будущее — у всех один конец, и какая разница, когда он наступит. Главное — не влачить жалкое существование, не мучиться, прожить жизнь красиво, оставить память о себе…

Одесса встретила Михаила тихим солнечным утром, сентябрьской прохладой, запахами моря, арбузов и фруктов. Улицы за три года будто опустели и потускнели: меньше транспорта и пешеходов, всюду валяется мусор, арбузные корки, гнилые яблоки. Хиреет Одесса, хиреет. А даже после революции, рассказывали старожилы, одесситы всегда следили за чистотой и порядком. Рынок!.. Вся страна похожа на базар: всюду киоски, палатки, лоточники. И нищие: старики и малые дети, мужчины и женщины. Дойти до такого состояния — лучше пулю в лоб…

Прежде чем отправиться к Кондрату, Михаил пошел на переговорный пункт, набрал номер телефона квартиры сторожа звенигородской школы Луки Митрича, доброго и честного старика, которого Петропавловский спас однажды от верной гибели: зять, напившись до одурения, решил свести с ним какие-то старые счеты, с ножом в руках гонялся за ним по двору. Дочь старика, бросившаяся на помощь отцу, получила удар ножом в плечо и упала, корчась от боли. Михаил проходил как раз мимо, перепрыгнул через забор и кинулся на разбушевавшегося хулигана. Приемом самбо выбил нож и скрутил детину…

Лука Митрич боготворил за это Петропавловского, всякий раз при встрече снимал фуражку или шапку, приглашал в гости. Михаил благодарил с улыбкой и отвечал, что, когда нужда приспичит, обязательно обратится к нему за помощью.

Пока еще не нужда приспичила, а просто необходимость: школа находилась недалеко от милиции, и Лука Митрич, знавший всех сотрудников, был в курсе, что там творилось. Не всего, конечно, но о каких-то чрезвычайных происшествиях слухи до него доходили быстро. А Петропавловского интересовало на данный момент одно: жив ли еще начальник уголовного розыска?

Лука Митрич оказался дома. Чтобы он не удивился столь неожиданному звонку, Михаил сразу пояснил: что-то домой второй день дозвониться не могу, все ли там в порядке, пришел ли в школу Алешка — пасынок?

— Да все вроде нормально, — успокоил его Лука Митрич. — Видел сегодня Алешку, пришел в школу.

— Как вы-то себя чувствуете? — поинтересовался Петропавловский.

— По-стариковски, — весело ответил дед. — Днем бегаю, а ночью таблетки глотаю, думки всякие думаю.

— Какие новости в городе, как там моя родная милиция? — перешел Михаил к нужной теме.

— А что твоей милиции сделается? Стоит на месте, начальники на машинах разъезжают, жуликов ловят. Только что-то плохо у них получается. Вчера Геннадия Михайловича видел, трудно, говорит, стало работать: преступники опытные, оснащены первоклассной техникой, а им бензина по пять литров на день дают…

— Старая песня, — согласился Михаил. — А у нас тут благодать — я из Алушты звоню, отдыхаю здесь. Увидишь моих, передавай привет…

«Тобратов еще жив, — вешая трубку, задумался Петропавловский. — Почему тянет Травкин? Каждый день промедления — лишний козырь уголовному розыску, — Михаил предупреждал об этом Травкина. — Не получилось? Сдрейфил?.. Связаться бы с Парамоновым или Кочетковым… Но ни у того ни у другого нет телефона. Да если бы и был — нельзя, их могли подслушивать.

Если завтра Травкин не выполнит приказа, в дело должен вступить Парамонов, убрать и начальника уголовного розыска, и киллера-неудачника».

Известие, точнее неопределенность, расстроили Петропавловского. Он вышел из кабины и неторопливо побрел по знаменитой Дерибасовской на Комсомольскую, где жил Кондрат Убирайло.

Как он и предполагал, Кондрат находился на дежурстве. Жена, черноокая Оксана, типичная украинка, возилась с малышкой — три месяца назад родила вторую дочку. Первой шел уже третий год.

— Проходите, сидайте, — пригласила она Михаила в комнату. — Я зараз, угомоню детыну, завтрак вам зроблю. Кондрат вичером прийде.

— Спасибо, я уже позавтракал, — соврал Михаил. — Вы не беспокойтесь, у меня тут другие дела, вечером зайду…

И он снова зашагал на Дерибасовскую: присмотрел там чем-то понравившееся ему заведение, где можно было выпить и закусить — надо было снять напряжение, которое его охватило вдруг после разговора с Лукой Митричем, недоброе предчувствие давило грудь и гнало его непонятно куда, подальше от людей, в глушь, в тишину, где можно расслабиться, успокоиться, отдохнуть.

Забегаловка, которую он присмотрел раньше, оказалась действительно тихим и уютным местечком. В углу сидели двое сильно поддавших мужчин; за прилавком стоял пожилой, одетый в белый халат еврей, опрятный, вежливый, предложивший Михаилу сосиски с капустой или яичницу, извиняюще объяснив: утром они других блюд не готовят — мало посетителей, в основном залетные пьянчужки (кивнул на о чем-то спорящих мужчин), — лечат с похмелья голову.

Михаил заказал сто пятьдесят водки, яичницу и сосиски: он проголодался за дорогу, а торопиться было некуда. Посидит, позавтракает, поболтает с евреем о политике, об одесских новостях, о том, как торгуется и живется в этом городе начинающим бизнесменам.

Лев Абрамович — так звали хозяина заведения, видя прилично одетого господина, охотно вступил с ним в разговор, и они проболтали около получаса, пока в кафе не вошли двое молодых парней. Развязно навалившийся на стойку рыжий, широкоплечий детина приказным тоном потребовал:

— Ну-ка, ты, порхатый, подай нам вон ту бутылку, — указал он на французский коньяк.

Парни явно были на взводе: то ли напились, то ли приняли наркотики, жаждали острых ощущений. Они видели двух мужчин в углу, которые все еще спорили заплетающимися языками, и элегантно одетого пижона, смотревшего на них и тем вызвавшего недовольство — ни один из присутствовавших не представлял, видимо, для парней достойного противника.

Хозяин закусочной растерянно заморгал, не зная, что делать и что ответить настроенным воинственно хулиганам. Заметив, что недавний его собеседник отложил в сторону вилку и готов прийти ему на помощь, предупредил учтиво:

— Это дорогой коньяк, ребята. Может, возьмете что подешевле?

Рыжий достал из кармана стотысячную купюру и с силой хлопнул ладонью о прилавок.

— Не боись, еврей, мы при деньгах, — и сунул купюру в руку хозяина.

Лев Абрамович взял деньги, взглянул на свет и, выдвинув ящик кассы, бросил туда купюру. В тот же миг рыжий схватил его за грудки, приказал грозно:

— Выгребай все сюда.

В то же самое время в руке напарника, щелкнув пружиной, появился нож, и он приставил блестящее лезвие к горлу старика. Михаил бросился на помощь хозяину заведения.

Рыжий, услышав опрокинутый стул, обернулся и тоже выхватил нож. Отпустил старика и угрожающе двинулся на Михаила.

Сколько раз Петропавловский на занятиях по самбо показывал своим ученикам, как отбивать нож и пистолет в руках противника. А вот настоящих схваток ни разу еще не проводил. В какой-то момент на долю секунды им овладела оторопь: нож в руках бандита — не тренерские занятия, малейшая ошибка — и смерть; но эта мысль мелькнула молнией и не напугала его, а подхлестнула, воскресив в памяти один из лучших приемов, который он отработал до автоматизма, понимая его превосходство над другими.

Михаил взмахнул кулаком, намереваясь ударить в лицо нападавшего — обманное движение, чтобы отвлечь внимание, — и в ту же секунду ударом носка ботинка в локтевой сустав руки, в которой рыжий держал нож, выбил стальной клинок.

Рыжий ойкнул от боли, но все-таки левой рукой успел схватить Михаила за шею. Он был силен и ловок, это сразу почувствовал Михаил, пытаясь вырваться из мертвого захвата левой руки, клонившей его вниз, а правым коленом рыжий хотел достать до лица. И в этом была ошибка рыжего: когда он в очередной раз оторвал ногу от пола, Михаил ударил кулаком в промежность. Рыжий дико взревел, отпуская шею, и получил еще удар головой в подбородок, отбросивший его на прилавок. Петропавловский ощутил острую боль в правом плече и увидел справа напарника рыжего, замахивающегося ножом в очередной раз. Отскочив в сторону, Петропавловский схватил левой рукой спинку стула и обрушил его на голову второго бандита. Удар был настолько сильным, что ножки стула отлетели в стороны, а бандит рухнул на пол рядом с рыжим, которого бутылкой уложил пришедший в себя Лев Абрамович.

Михаил глянул на горевшее плечо и увидел залитый кровью рукав своего светлого пиджака, а сверху порез, из которого по всей руке текла кровь.

Лев Абрамович подошел к нему. Глаза его широко раскрылись, словно рана была страшнее самих нападавших.

— «Скорую», милицию? — торопливо спросил он.

— Пустяки, — Михаил зажал рану рукой. — Не надо ни «скорой», ни милиции. Выбросьте этих подонков на улицу, пока я им головы не пооткрутил, — и обратился к притихшим пьяным спорщикам, сразу протрезвевшим и со страхом наблюдавшим за дракой: — А ну-ка, мужики, помогите.

Рыжий и его сообщник все еще лежали на полу, раскинув руки. Лев Абрамович подобрал ножи и спрятал их за прилавком. Мужчины несмело подошли к поверженным.

Михаил достал из кармана носовой платок и попросил хозяина забегаловки перевязать ему плечо.

Платок оказался слишком мал, чтобы перетянуть рану, и Лев Абрамович крикнул в проем, ведущий по лестнице через потолок в комнаты:

— Роза! Спустись-ка сюда на минуту.

Послышались шаги — неторопливый стук каблучков, и в закусочную вошла женщина лет тридцати, одетая в легкое платьице с белым передником и с белым кокошником на голове над тонкими черными бровями, гармонично сочетающимися с такими же черными ресницами, обрамлявшими большущие глаза.

Михаил забыл о боли, уставившись на женщину, поразившую его редкостной красотой, блеском прямо-таки антрацитовых глаз.

— Что у вас тут? Я слышу шум какой-то, стук. Думала, столы передвигаешь, — встретилась с взглядом Михаила, увидела его окровавленную руку, зажимавшую рану.

— Пошукай там в серванте бинт, — поторопил ее Лев Абрамович. — Бачишь, человика поризали.

Роза повернулась, и ее туфельки часто застучали по деревянным ступенькам. Она быстро возвратилась, держа в руках перевязочный пакет.

— Снимайте, — мягко, но требовательно сказала она, кивнув Михаилу на костюм.

Рана, к счастью, оказалась неглубокой, но довольно длинной — от плеча почти до локтевого сустава. Михаил потерял много крови. В голове у него кружилось, начало подташнивать.

Роза заметила, как побледнело его лицо и тоже предложила вызвать «скорую помощь».

— Я вижу, вы сами успешно справляетесь, — пересиливая боль и тошноту, с улыбкой произнес Михаил. — Из-за этих подонков еще в милицию потащат…

Пока Роза перевязывала ему рану, «подонки» очухались. Первым начал подниматься рыжий. Окинул мутным взглядом стоявших около него мужчин, забористо выругался.

— Тебе, наверное, мало перепало? — спросил Михаил и предупредил угрожающе: — Сматывайтесь, пока не добавили.

Рыжий помог сообщнику подняться и, поддерживая друг друга, наркоманы-налетчики поплелись к выходу. У двери рыжий обернулся и сказал со злостью:

— Мы еще вернемся, порхатый, и умоем тебя кровью…

4

Прошло две недели, как в Харькове из-под наблюдения ускользнул Петропавловский и словно в воду канул. Тобратов предположил, что он осел где-то на Украине, послал туда несколько запросов, но «соседи» не соизволили даже ответить, и надежды, что правоохранительные органы новой самостийной державы будут искать нашкодившего «москаля», таяли. Сообщников Петропавловского — Парамонова и Кочеткова пришлось арестовать: взяли их с поличным при получении «контрибуции», которой они обложили директора автосервиса. На допросах они недолго укрывали своего главаря и раскрыли все подробности «охоты на бизнесменов», в том числе и ограбление инкассатора строительной компании. Выяснилось, что за рулем действительно сидела жена Петропавловского, в парике и темных очках. С ней находились Парамонов и Кочетков. Сам главарь в это время поджидал инкассаторскую машину в своих «Жигулях» перед Иваново-Константиново, и как только «Волга» проследовала мимо него, передал по рации водителю ЗиЛа, чтобы приготовился. Рация была и у Парамонова. Все дальнейшее произошло по разыгранному сценарию: ЗиЛ врезался в «Волгу», к ней подкатили красные «Жигули», из которых выскочили двое в масках, вооруженные автоматом и пистолетом. Один взял под прицел охранника, который от растерянности даже не вынул из кобуры оружие, другой выхватил у женщины-инкассатора сумку с деньгами, пригрозил: «Не трогаться с места, пока мы не скроемся».

В это время мчавшийся в сторону Звенигорода «газик» затормозил у столкнувшихся машин. Грабитель с автоматом выскочил ему навстречу и выстрелом вверх заставил шофера «газика» повернуть обратно и дать деру.

Парамонов, Кочетков и водители ЗиЛа впрыгнули в красные «Жигули», Лариса нажала на газ. Некоторое время спустя их на своих «Жигулях» нагнал Петропавловский. Лариса с деньгами пересела к нему. У просеки Парамонов свернул в лес и, загнав краденую машину на полянку к болоту, поджег ее. Переоделись под грибников, спрятали маски и камуфляжные костюмы в тайнике, вечером с корзинами грибов вернулись на автобусе домой. Деньги Петропавловский поделил поровну — так он поступал всегда.

На свободе остались сообщники с ЗиЛа, их Парамонов с Кочетковым не знали: Петропавловский считал целесообразным не знакомить подельников, для конспирации и на случай, если кто-то провалится. Называл одного Костей, другого — Потапом. На обоих были составлены фотороботы — теперь к ним относились более доверительно, — но найти пока ни Костю, ни Потапа не удалось.

Не торопился Тобратов с арестом и Ларисы: должен же Михаил выйти на связь с женой. Однако и тут версия не срабатывала, видимо, до Петропавловского какими-то каналами дошли сведения об аресте Парамонова и Кочеткова. А возможно, он еще в дороге до Харькова обнаружил за собой слежку, хотя Журавлин, ехавший в соседнем купе, человек опытный, осторожный. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха…

Как бы там ни было, а придется Ларису вызвать на допрос: она, несомненно, знает многие связи мужа с сообщниками и пополнит дело интересными показаниями. Найти и арестовать Петропавловского надо не только потому, что он опасен, это дело профессиональной чести Тобратова: он его, по существу, породил, он его должен и уничтожить.

В этот вечер, как и во многие другие, Тобратов допоздна задержался на службе, изучая поступившие доклады по делу Петропавловского, начиная от Алушты, где сержант так и не появился, кончая Уссурийском, где был похищен малокалиберный пистолет, из которого был убит Грушецкий и Аламазов. Ни Парамонов, ни Кочетков убийство на себя не взяли, клялись, что ничего об этом не знали. Хотя их клятвам, понимал Тобратов, грош цена: знают они, что грозит за убийство. Но на то Петропавловский и взял их в подельники, чтобы чужими руками выполнять грязную работу.

Время приближалось к десяти вечера, когда ему позвонил оперативный дежурный и сообщил, что около своего дома убит бывший заключенный Травкин…

Травкин… Тот самый, который приходил к Тобратову две недели назад и сознался, что ему поручено «убрать» начальника уголовного розыска.

Значит, Петропавловский где-то недалеко и продолжает действовать. Нанял он нового киллера или про запас поручил кому-то следить за Травкиным… Наверняка и за ним, Тобратовым. Придется быть более осторожным и держать все время ушки на макушке. А пока… Пока надо ехать к месту происшествия, ловить по горячим следам убийцу.

5

Руки Розы, делавшие Михаилу ежедневные перевязки, оказывали поистине чудотворное действие: рана быстро заживала. Оказавшая свое расположение дочь хозяина, узнав, что Михаил только сегодня прибыл в Одессу и еще не успел снять номер в гостинице, предложила ему остаться у них до выздоровления, на что он с радостью согласился.

Он видел, что симпатичен Розе и она старается побыть с ним подольше, ухаживает, как за родным. Порою он еле сдерживал себя, чтобы не прижать ее к груди, был почти уверен, что она не оттолкнет его. Замужняя женщина в расцвете красоты и сил, она по полгода бывает без мужа: он служит в торговом флоте, мотается по заграницам. Истосковалась она по мужской ласке, а высокий статный тренер спортивной школы Подмосковья, как представился Михаил, явно ей приглянулся. Лишь уважительное отношение к Льву Абрамовичу, благодарность за его гостеприимство сдерживали Петропавловского от более решительных действий.

Лев Абрамович замечал, разумеется, растущую симпатию дочери к заезжему, понимал, чем это может кончиться, но страх перед рэкетирами, пригрозившими еще вернуться, заставлял его просить Михаила пожить у них еще.

В тот же вечер, когда произошла стычка с вымогателями, Михаил попросил Розу съездить к Кондрату и передать ему, где находится. Роза вернулась с другом. Они выпили за встречу и договорились, как только Михаил поправится, обсудить все их проблемы.

После этого они встречались чуть ли не каждый день, и Михаил заметил, что Роза ревнует его к другу: когда Кондрат приезжает, настроение ее падает и она удаляется в подвальчик помогать отцу.

— Смотри, не приживись тут, — сказал как-то с улыбкой Кондрат, провожая женщину вожделенным взглядом. — Хороша, ничего не скажешь.

— Хороша Маша, да не наша, — вздохнул Михаил. — Я б с удовольствием остался, если б у нее не было мужа.

— А Лариса, дети?

— Детей, конечно, жалко. А Ларису… сам знаешь…

— Не угомонилась? Шалит?

— Ну за шалости я давно бы дал ей пинка под зад, не посмотрел бы на детей, — горестно вздохнул. — Так хочется чистой, настоящей любви.

— Хватился, — рассмеялся Кондрат. — Хоть и говорят: любви все возрасты покорны, в жизни далеко не так. Во всяком случае, у меня: нынче встретишься, вроде полюбишь, а на завтра — воротит с души… Возраст, брат. По молодости никаких изъянов не замечали, а теперь одно слово может раскрыть всю суть человека.

— Пора тебе в следователи переходить, — пошутил Михаил, — коли стал таким психологом.

— А мне и в ГАИ неплохо. Знаешь, сколько сейчас контрабанды везут? Успевай только шмон наводить.

— И оружие попадается?

— Еще как!

— Себе приобрел?

— Ты за кого меня принимаешь? — усмехнулся Кондрат. — Тебе какой системы привезти?

— Какой размером поменьше. Но не мелкашку. И вот еще что. Надо запасными паспортами обзавестись. Всякое может случиться.

— И это я предусмотрел. В следующий раз принесу тебе чистый, сам заполнишь. Печать, прописку — потом…

Через Кондрата, ездившего специально в Николаев, чтобы связаться с Потапом из Одинцова, Михаил передал тому приказ убрать Травкина и Тобратова…

Первые дни после ранения Михаил никуда не выходил: и самочувствие было неважное, и не стоило лишний раз появляться на людях, среди них могли оказаться те, кто его ищет. Но как только рану затянуло и рукой можно было двигать, он стал бродить по улицам, знакомясь с жизнью города, сильно изменившуюся за годы перестройки и перехода к рыночным отношениям. Здесь, как и в Москве, появилась уйма магазинов и торговых палаток с непонятными иностранными названиями, много бродячих коробейников и приезжих из близлежащих сел крестьян с непримечательным своим товаром: луком, петрушкой, чесноком. В людных местах просили подаяние нищие. А у универмага на Дерибасовской стоял целый квартет: интеллигентные, опрятно одетые немолодые люди, с раскрытым у ног футляром из-под баса, и играли так слаженно и проникновенно, что у Михаила заныло сердце. Ему стало жаль и этих обнищавших музыкантов, и себя, неудачного мечтателя, вынужденного бежать из дома, скитаться по чужим городам, по чужим квартирам.

Он положил в футляр пятитысячную купюру и поспешил удалиться, чтобы не слышать раздирающие душу мелодии полонеза Огинского. Потом зашел на цветочный рынок и купил роскошный букет золотисто-желтых и алых роз.

Днем, когда посетителей было мало, Лев Абрамович управлялся обычно за прилавком один, Роза хозяйничала по дому: готовила закуски, мыла посуду, убирала комнаты. Их в квартире было три, большая двадцатиметровка — в центре и небольшие по пятнадцать метров — по бокам. Одну занимал старик, две — Роза с мужем. Обстановка была не богатая, но вполне приличная: полированная мебель, паласы на полу, ковры на стенах. Всюду чистота, порядок.

Михаилу старик с дочерью отвели большую комнату с широким мягким диваном, на котором он и коротал в одиночестве ночи. Здесь же стоял телевизор. Михаил внимательно следил за событиями в стране, не пропускал последних известий и поражался националистической пропаганде недавних наших друзей и сородичей, вдруг объявивших русских великодержавными шовинистами и эксплуататорами, будто русские жили лучше, чем украинцы, и будто только русские виноваты в том, что после развала Советского Союза жизнь простого народа резко ухудшилась. И вся информация — на украинской мове. Хорошо еще, что Лев Абрамович и Роза в разговоре с ним употребляют больше русских слов.

Когда Михаил вернулся на квартиру, Роза заканчивала готовить обед. Она со смущением и благодарностью приняла букет, даже набралась смелости поцеловать его в щеку. Но пожурила при этом:

— Мне очень приятно, Миша, но не надо этого делать. Лишние расходы и… — она замолчала.

— И отец не одобрит мое ухаживание, — продолжил за нее Михаил.

— Дело не в отце, — возразила Роза. — Вы же знаете, у меня есть муж, очень хороший человек, и я его люблю.

— Я не собираюсь разбивать вашу семью. И рад, что вы счастливы. Вы сделали для меня очень много, и я благодарен вам за это. Цветы — знак моей признательности. Не скрою, вы мне нравитесь. За эти две недели, которые я провел у вас, вы мне стали близки и дороги. Скоро я уеду, но вы навсегда останетесь у меня в памяти, — Михаил взял ее руку, прижал к своей груди. — Послушайте, как оно гулко бьется. А еще недавно я думал, что оно уже не способно любить. Я тоже женат, имею двоих детей. Один, правда, от первого брака жены… К сожалению, не могу похвастаться, как вы, своим семейным счастьем. Потому я здесь один. Потому считал, что мое сердце охладело, я стал равнодушным и расчетливым, бесстрастным и порой жестоким. Спасибо вам, что вы разбудили мои чувства, заставили волноваться, радоваться.

Он видел, как заполыхали ее щеки, как ярко вспыхнул огонь в глазах; рука, прижатая к его груди задрожала, она попыталась ее отнять, он не пустил, прижал сильнее, и вдруг она вся подалась к нему, обняла и горячо поцеловала несколько раз. Потом оттолкнулась, вырвала руку и убежала на кухню.

Михаил стоял посреди комнаты, оглушенный ее поцелуями, счастливый и растерянный, опьяненный ее нежными, чуть прохладными губами, прикосновение которых не пропадало, а разливалось по всему телу приятным жаром — так бывает, когда с мороза выпьешь доброго крепкого вина и чувствуешь, как вместе со сладостью по жилам разливается горячая кровь, как грудь наполняется теплом и радостью.

Он еще не встречал таких нежных, пылких губ. Он еще не ощущал такого сладкого, волнующего поцелуя!

Когда он пришел в себя и хотел было ринуться за Розой в кухню, сознавая, что делать этого нельзя, но не в силах подчинить чувства разуму, в дверь вдруг позвонили. И сразу пыл его будто смыло ледяной водой. Не за ним ли?

Две недели он прожил в квартире Льва Абрамовича, и за это время к хозяину сюда никто не приходил: все знали, что он в «погребке», и обращались к нему туда. К Розе тоже шли в «погребок». Правда, с Кондратом они встречались здесь и здесь распивали принесенный из «погребка» коньяк. Но Кондрат сегодня дежурит, сменится только вечером, и договорились они встретиться в другом кабачке, чтобы не смущать Розу своим присутствием. Да и разговор у них намечался сугубо конфиденциальный: десять миллионов, которые взял с собой Михаил, таяли как весенний снег. Надо было позаботиться о пополнении кошелька. Кондрат, разумеется, будет предлагать из своих запасов, но Михаил не хотел оставаться должником, да и его неуемная натура уже жаждала острых ощущений. Особенно когда он бродил по улицам и видел резкий контраст среди людей: одних в дорогих нарядах, с золотом в ушах и на пальцах — «новых хохлов» и других — оборванных, истощенных от голода нищих.

Пора, пора было напомнить о возмездии, заставить этих настоящих воров и грабителей дрожать и ждать сурового суда…

Роза вышла из кухни тоже несколько удивленная. Глянула обеспокоенно на него — ей явно не хотелось, чтобы кто-то увидел в их квартире постороннего симпатичного мужчину. Кивнула ему на свою комнату.

Михаил шагнул в ее спальню, прикрыл за собой дверь.

— Кто там? — спросила Роза, прежде чем открыть: квартирные налетчики приучили и одесситов к осторожности.

— Це я, Роза Львивна, — отозвался женский голос, — Софья Марковна, з жилконторы.

Щелкнул замок, скрипнула дверь.

— Звыняйте, коли одирвали вас от дил. Ось цый гарный чиловик прийшов наши хоромы побачить. Каже, вись дом под який-то офис забирають.

— А нас куды? — в голосе Розы тревога.

— Не лякайтесь, вас в новий дом переселят, — ответил мужчина. — Разрешить кухню, санузел побачить.

Акцент у мужчины был явно южный — либо грузин, либо армянин. Такие типы в Подмосковье тоже подыскивали подходящие дома для всевозможных коммерческих контор и для собственного жилья, по договоренности, а точнее за большие взятки местной администрации, покупали их, а жильцов переселяли в более отдаленные районы. Михаил как-то высказал свое критическое мнение знакомому прокурору и прямо спросил, куда он смотрит. Тот с грустью ответил:

— Туда и смотрим, куда и ты. Все видим, все знаем, а ничего поделать не можем. Эти черномазые дельцы, как только объявили о ваучерах, смекнули, в чем дело, и стали их скупать. А потом ими расплатились за предприятия и заводы, за бани, недостроенные постройки. Отремонтировали их, теперь перепродают, покупают новые, более выгодные производственные объединения, офисы, сдают их в наем иностранцам, гребут валюту. И все по закону…

Вот тебе и закон, с горечью думал теперь Михаил. Роза, возможно, и не очень огорчится: торговля вместе с отцом доставляет ей немало хлопот, а вот Лев Абрамович не переживет такого удара: торговля — это не только его профессия, это и хобби.

Незваные гости долго, к счастью, не задержались: осмотрели зал, кухню и санузел, в маленькие комнаты даже не заглянули и направились к выходу.

— Вы поговорили бы с отцом, — посоветовала им Роза.

— А чего говорить, вопрос решен, — ответил мужчина. — Месяца через два переселим…

— Вы слышали? — спросила у Михаила Роза, проводив гостей.

— Слышал.

— Что теперь делать? Отец с ума сойдет.

— А кто этот кавказец? Угадал я?

— Да. И по голосу и по обличию он явно оттуда. Да и неудивительно, там сейчас война, а эти хапуги, вместо того чтобы защищать свою землю, свой дом, бегут сюда с награбленным и подкупают, перекупают все, что им глянется.

— Ты узнай поподробнее (Михаил сам не заметил, как перешел на «ты»), кто он, фамилию его, место работы или жительства. Коль привели его из жилконторы, там должны знать.

— Ты думаешь, можно что-то сделать? — и Роза назвала его впервые на «ты», что еще больше сблизило их и подало надежду на окончательное преодоление последней преграды.

— Можно, — твердо заверил Михаил. — Отцу пока ничего не говори о визитерах, не надо его расстраивать. Если не получится, тогда скажешь.

— Я заранее благодарю тебя, Миша, — она подалась было к нему, но сдержалась, позвала: — Идем обедать, потом я папу подменю.

— А не лучше ли покормить вначале отца, а потом пообедать нам, с бутылкой вина или коньяка? — предложил Михаил.

— Заманчивая идея, — улыбнулась Роза. — Тебе хочется выпить?

— Мне хочется посидеть с тобой по-домашнему, поговорить, лучше рассмотреть тебя. Мне надоело быть чужим постояльцем и видеть тебя хозяйкой гостиницы. Соглашайся, иначе я напьюсь один с тоски.

Роза не спешила с ответом. И по ее лицу, на котором то выступал румянец, то пробегала бледность, по опущенным глазам видно было, как борются желание с благоразумием. Михаил и сам осознавал, к каким последствиям может привести застолье, понимал, что нельзя этого делать: минутный порыв может стоить Розе тяжелых переживаний и вечного раскаяния, — но любовь к этой милой, необыкновенной женщине была выше его сил, сильнее разума.

— Хорошо, — наконец согласилась Роза. — Мне тоже захотелось выпить и забыть об этом неприятном визите. Если ты проголодался, можешь пообедать с отцом.

— Нет-нет, я подожду тебя.

… Коньяк горячей волной прокатился по пищеводу, и приятное тепло разлилось по всему телу, голова закружилась, словно у мальчишки, впервые выпившего спиртное, и благостно, чертовски хорошо стало на душе, словно он покорил самую высокую в мире гору, и теперь все человечество лежит у его ног, а ему ни до кого и ни до чего нет дела: с ним Роза, остальное его не касается.

Роза тоже выпила коньяку, и в ее антрацитовых глазах будто загорелись алмазы, излучающие тепло и ласку. И разве тут было до еды, до вкусных закусок, умело приготовленных прекрасными руками Розы, разве было до разговоров — все нежные слова, приготовленные Михаилом заранее, забылись, пропали, то, что он хотел сказать, говорили его глаза, и Роза понимала их и отвечала тем же: она любила его, желала.

Так молча они сидели минуту-другую, как перед прыжком в бурную, опасную реку, которую хотелось переплыть и которая, знали, таила много подводных камней, неизвестности.

Наконец Михаил решился, встал, подошел к Розе, обнял ее за шею. Она повернула к нему лицо, и губы их слились. Руки его машинально скользнули вниз, обхватили Розу за талию. Она отстранила их, прошептала с дрожью в голосе:

— Сядь, Миша, успокойся. В любой момент может войти отец. Приходи ко мне ночью, когда он уснет…

6

Арест и допрос Ларисы, жены Петропавловского, ничего нового к делу не прибавил. Она, как Тобратов и ожидал, все предъявленные ей обвинения отрицала, все валила на мужа, уверяя, что ничего не знала, что в день нападения на инкассатора поехала с ним по его настоянию отдохнуть на лоне природы, а что потом произошло, стало причиной их скандала, а возможно, и окончательного разрыва.

— Он сбежал, — утверждала Лариса. — Не звонит, не пишет, и я понятия не имею, где он.

— А зачем вы в тот день надели парик и темные очки? — задал вопрос Тобратов. — Ведь вы никогда их не носили.

— Это Михаил меня уговорил. Он накануне купил эти причиндалы, сказал, что мне очень идет быть блондинкой. Но после того случая я выбросила и парик и темные очки.

— Куда?

— А там еще, в лесу, когда пересаживалась к Михаилу.

Ее возили к предполагаемому месту выброса, но ни парика, ни очков там не оказалось.

Ларису продержали в изоляторе временного содержания трое суток и вынуждены были выпустить. Не только из-за жалости к детям, она была еще и беременна.

Не удалось найти и убийцу Травкина. А значит, и над Тобратовым был занесен топор. Правда, за себя Геннадий Михайлович меньше всего боялся: почти повседневные сталкивания с преступлениями, с убийствами притупили чувство опасности, а вот за жену, за детей страх не покидал: современные гангстеры не только беспредельно жадны и мстительны, они и необузданно жестоки.

А Петропавловский как в воду канул. Удалось найти его попутчика, летчика, старшего лейтенанта, который помог ему оторваться от преследователя; потом кассирша в железнодорожной кассе, внимательно всмотревшись в его фотографию, вспомнила, что высокий симпатичный мужчина в светло-сером костюме взял билет до Одессы. Подтвердила и проводница: да, ехал в ее вагоне этот человек, до самой Одессы…

В Одессе третью неделю ищут Петропавловского лучшие сыщики Москвы… Пока безрезультатно. И все-таки Тобратов не терял надежды. Не мог он так быстро махнуть за границу: и документы соответствующие нужны, и знакомые посредники или таможенники… Надо ждать.

7

Роза выяснила в жилконторе, кого интересует их дом — генерального директора акционерного общества «Строй-бетон» Джафара Баскадова. Его завод штамповал железобетонные панели, нужда в которых была всегда, а теперь, когда появились люди с толстой мошной, напуганные сменой рублей на карбованцы, потом на купоны, ждущие денежной реформы и не желающие потерять своих денег, потому спешащие потратить их на строительство дачных домов, гаражей, всевозможных пристроек, железобетонные панели шли нарасхват.

Джафар давно стал миллиардером, вхож в любые высокопоставленные апартаменты, ему покровительствовали самые высокие чины города. Чем ему приглянулся дом на Дерибасовской, было нетрудно понять: кирпичный, старинной постройки с высокими потолками и в престижном, прославленном в песнях и литературе районе. А для какой цели Михаила меньше всего волновало. Для него ясно было одно: это тот самый нувориш, которого надо остановить — тряхнуть так, чтобы его толстая мошна лопнула.

Вместе с Кондратом он нашел офис генерального директора, установил, где он живет. И однажды поздно вечером, подсоединившись к его квартирному телефону, заговорил с ним на ломаном русском, то ли с грузинским, то ли с другим кавказским акцентом:

— Привет земляк. Как живешь?.. Кто говорит? Не узнаешь? Резо говорит… Не знаешь такого?.. Плохо, дарагой. Скоро узнаешь. Ты почему так долго контрибуцию не платишь?.. Какую контрибуцию? Ну, дарагой, здорово ты отстал от жизни. Папу, маму забыл, родных забыл, родину продал и спрашиваешь еще, что такое контрибуция… Слушай, дарагой. Не хочешь воевать, не надо. Но надо помогать своему народу. Приготовь двести тысяч долларов. Когда и где передать, мы тибе сообщим… Где ты столько возьмешь?.. Зачем, дарагой, спрашиваешь? Мы все знаем, сколько ты имеешь. Неделю тебе хватит?.. Десять дней?.. Нет, даем пять. Баксы держи дома. И, само собой, не вздумай искать защиты в милиции. Нам не хочется делать тебе и твоим родным больно. Понял?.. Спокойной ночи, дарагой…

Михаил представлял, какой переполох наделал в квартире. Джафар знает, народ его мстительный, жестокий, и с ним шутить не будут. А Кондрат по своим каналам установил, что Джафар, вопреки своему импозантному виду, умению держаться независимо с любым начальством, езде в машине всего лишь с одним телохранителем, на самом деле труслив и очень осторожен: его квартиру бессменно охраняют по двое омоновцев, нанятых еще в 1993-м после чистки в Москве элитного отряда. Еще одна, не менее важная, черта его характера — жадность. Другой на его месте давно бы успокоился, а он проворачивал все новые и новые комбинации, пополняя счета в украинском и швейцарском банках.

Трусость вселяла надежду, что Джафар не рискнет пожаловаться в милицию, а вот жадность… Какая черта осилит? На всякий случай Михаил и Кондрат разработали такой вариант, чтобы в случае вмешательства милиции не подвергнуть себя опасности.

Позвонили они Джафару не через пять дней, а через шесть: если милиция подключилась к телефону, пусть несколько охладит пыл и подумает, не розыгрыш ли это был?

Звонили тоже вечером, проследив, когда Джафар вернулся домой. Служебный «Мерседес» укатил, а личная «Вольво» стояла в подземном гараже — на ней Джафар выезжал по экстренным делам и возил свою молодую жену к друзьям в гости, на прогулки. Женился он с год назад, привез из Москвы неудачную абитуриентку, пытавшуюся поступить в медицинский институт и провалившуюся на первом же экзамене. Как ему, сорокалетнему толстячку-коротышке, удалось подцепить восемнадцатилетнюю красавицу, можно было только догадываться. Но то, что он ее лелеял и боготворил, подтверждали очевидцы. У нее было романтическое имя Белла, хотя к кавказским сородичам не имела никакого отношения и обликом контрастно отличалась от них — белолицая, белокурая, голубоглазая.

Без Джафара она редко где появлялась, а после звонка Михаила и вовсе стала затворницей — видимо, он боялся, что ее могут похитить, если не отдаст баксы. Это тоже был один из аргументов, что он не рискнет обращаться за помощью в милицию. Аргумент, правда, довольно жиденький и навеянный, скорее всего, личным чувством Михаила к Розе: ради нее он тоже отдал бы многое. И чтобы, на случай провала, не причинить ей вреда, вынужден был на второй же день после памятного обеда и самой прекрасной в его жизни ночи перебраться в гостиницу. К этому времени у него был выправлен паспорт на имя Загорулько Михаила Тарасовича — распространенная на Украине фамилия, как в России — Петров, Сидоров. И с Розой стали встречаться без боязни, что застанет отец или внезапно вернувшийся по непредвиденным причинам муж. Номер был не люксовский, но одноместный, с телевизором и холодильником, в котором всегда имелась хорошая выпивка и закуска. Иногда вечером после дежурства заезжал Кондрат, и они вдвоем проводили досуг, разрабатывая новые варианты экспроприации награбленного у новых бизнесменов…

— Привет, земляк, — как и в первый раз поздоровался с Джафаром Михаил, придавая голосу кавказский акцент. — Извини, что поздновато. Беллу не разбудил?

Джафар, слышно было в трубке, тяжело задышал. Не давая ему времени на раздумье, — а, главное, милиции на принятие решения, если она ведет подслушивание, — спросил:

— Приготовил, что просили?

— Откуда… такую сумму…

— Сколько приготовил? — торопил Михаил.

— Всего пятьдесят тысяч.

— Хорошо, отдашь сегодня пятьдесят, остальные — через неделю.

— Но… — начал было тянуть Джафар, убеждая Михаила в том, что телефон прослушивается и милицией.

— Никаких «но». Бери кейс с долларами, выходи один из дома — мы следим, — садись в свою «Вольво» и езжай на Тенистую. Знаешь, где школа со сквериком и постаментом, оставшимся от памятника Ленину?

— Что-то не помню.

— Вспомнишь и найдешь. Это, как свернешь с Солнечной, второй квартал. Вот там в скверик и выбросишь кейс.

— Но…

— Никаких «но». Если через пять минут не выйдешь, можешь не выходить совсем. Участь твоей Беллы будет решена, а твоя — тоже, если не внесешь контрибуцию теперь уже в триста тысяч…

— Да вы что, земляки?..

Михаил положил трубку и через несколько секунд снял. В ней прозвучало короткое, властное:

— Выполняй!

Все-таки жадность Джафара оказалась сильнее любви и трусости…

Ближайшее отделение милиции располагается в километре от дома, где проживает Джафар. Михаил знал, как оперативники выезжают по срочному вызову к месту происшествия: на сборы уходит минимум минут десять, да пока будут петлять по Клубничной, Гвоздичной, Кондрат успеет умчаться с кейсом… Если Джафар вдруг не обретет смелость…

Михаил наблюдал за квартирой и домом Джафара с лестничной площадки пятого этажа из дома напротив. У подъезда стояла «заимствованная» на время чья-то «Волга», не новая, но с хорошо отлаженным мотором, заводившимся с пол-оборота. В руках держал портативную радиостанцию — такую, какой пользовался и при нападении на инкассатора. Теперь ее дал Кондрат, поджидавший недалеко от упомянутого школьного сквера в своем служебном «жигуленке».

Нет, Джафар не обрел смелость, вышел из подъезда ровно через пять минут и с кейсом в руках. А еще через пару минут уже выезжал из гаража на «Вольво». Правда, поехал по улице не торопясь, вертя головой по обе стороны на все сто восемьдесят градусов.

— Объект тронулся, движется в вашем направлении, — передал Михаил Кондрату, подлаживаясь под милицейские команды на случай перехвата их радиообмена.

— Ждем, — подтвердил готовность Кондрат.

Как только «Вольво» отъехала на видимое расстояние, Михаил спустился к «Волге» и включил мотор…

Все произошло почти так, как они спланировали: Джафар подъехал к скверику, выбросил кейс и умчался. Именно умчался, боясь, видимо, быстрого разоблачения и расплаты, хотя шансов на это у рэкетиров, если бы он рассудил здраво, просто не было: кто же станет считать баксы на месте преступления? Но у страха, правду говорят, глаза велики, и Джафару было не до рассуждений. Прав он оказался в одном — не понадеялся на милицию: к месту происшествия она, как всегда, приехала с запозданием, след рэкетиров простыл…

Кондрат поджидал Михаила на Приморском бульваре. Михаил пересел в «Жигули», и гаишная машина доставила его до гостиницы.

— Гарно зроблено, — похвалил себя и друга капитан. — По цему поводу и душу промочит ни грих.

Но радоваться оказалось нечему: когда открыли кейс, обнаружили в нем вместо долларов кипу старых газет.

— Ну, падлюка, я ему устрою! — Кондрат со стиснутыми кулаками пинал кейс.

— Успокойся, — взял его за руку Михаил. — Так и должно было произойти: милиция будет ждать очередного нашего шага. Так дерзко и бесшабашно могли действовать только непрофессионалы. Значит, они попытаются рассчитаться с Джафаром. Потому надо подождать. Никуда этот абрек от нас не денется. А нам придется переключиться на другой объект.

8

Джафара они наказали буквально на третий день, хотя и не планировали никакой акции — сам случай подсказал Кондрату, как исполнить свою угрозу.

Он дежурил на окраине Одессы, на Ленинградской трассе, когда один лихач в изрядном подпитии, обгоняя впереди идущий «уазик», подрезал ему путь, и тот, ударившись в бампер и правое крыло, помял их. Трезвый понял бы свою ошибку. А пьяный, да еще заместитель генерального директора акционерного общества «Строй-бетон», господин Янгазов поднял скандал, стал права качать и попросил остановившегося ради любопытства шофера прислать к месту происшествия гаишника.

Вот так судьба подбросила Кондрату подарок за прошлую неудачу. Мало того, что у него зуб горел на все акционерное общество, особенно на гендиректора, а тут еще его заместитель в непотребном виде на «Опеле» гоняет, нарушает правила дорожного движения, создает аварийную обстановку. Он так прижал Янгазова неопровержимыми доводами, что у того хмель как рукой сняло. И он взмолился:

— Отпусти, начальник. Не надо никакого акта, возьми штраф и отпусти. Кунаками станем.

— Штраф так и так ты заплатишь: свою машину помял, у чужой фару разбил, крыло поцарапал — куда ты денешься. Может, и кунаками станем. Потом. А пока протокол составим, машинку твою на прикол поставим и тебя в медвытрезвитель отправим.

— Зачем так плохо говоришь, начальник? Мне никак нельзя в медвытрезвитель, мне надо на завод: сегодня у нас зарплату выдают. Хочешь, поедем со мной, я тебе всю отдам…

Выяснив, на какой машине повезут деньги, Кондрат торговаться не стал, приказал помощнику сесть в «Опель» и отогнать его в городское ГАИ, там составить протокол со всеми вытекающими последствиями. А как только господина заместителя генерального директора увезли, позвонил Михаилу и назначил ему встречу у бензозаправочной на Ленинградском шоссе.

Через полчаса они уже обсуждали план захвата купонов акционерного общества его величества господина Джафара Баскадова. Михаил предложил проверенный вариант ограбления звенигородского инкассатора. Не хватало только людей и ЗиЛа.

— Ничего, справимся вдвоем, — заверил Кондрат. — Машину найдем. Какой же это завод «Строй-бетон» без машин?

Служебные «Жигули» они оставили у жилого дома в тени деревьев. Кондрат переоделся в спортивный костюм, на голову натянул спортивную шапочку, спрятавшую его густую шевелюру — эти атрибуты он всегда возил с собой. И они направились к заводу. Михаила вооружил дамским «Вальтером», себе, помимо штатного «Макарова», взял английский десятизарядный «Виктори армз».

Найти машину днем в Одессе, припаркованную в неположенном месте, без водителя, как и в любом городе, труда не составило. Тем более для инспектора ГАИ, отлично знающего свой район. А отключить сигнализацию, завести ее без ключа для такого специалиста, как Кондрат, и вовсе было плевым делом.

Он уверенно повел Михаила по улице и привел к площадке около столовой, где стояло с десяток легковых и грузовых такси.

— В самую точку попали, — сказал весело Кондрат, — водилы обидать приихалы, — он путал русские слова с украинскими: тоже волновался, но не хотел подать вида.

Остановился в отдалении под разлапистой акацией, с которой уже слетали зрелые стручки, лопались, источая медовый аромат, похожий на весенний. Михаил любил этот запах, белая акация с гроздьями благоухающих цветов вызывала у него приятное волнение, будто вливала в него живительный аромат, пробуждающий внутри возвышенные чувства: все вокруг вдруг приобретало более очаровательный вид, ярче высвечивало краски, радовало глаза и душу. И в этот раз на какой-то миг в голове мелькнуло: «А не лучше ли забраться куда-нибудь в лес или сад, лечь вот под такие акации и наслаждаться природой, вдыхать медовый воздух». Но он тут же отогнал эти мысли, тем более и Кондрат встрепенулся, увидел цель: на стоянку припарковывался кургузый, будто предназначенный для таранов самосвал.

Из него вышли двое и направились к столовой.

— Жди здесь, — начальнически приказал Кондрат. — В случае чего прикроешь.

— Понял.

Кондрат неторопливой походкой отдыхающего побрел вдоль акаций к въезду на площадку. Подождал минут пять после того, как скрылись за дверями столовой «водилы», открыл дверцу самосвала. Заурчал мотор, машина покатилась по улице к Михаилу. Он вскочил на подножку и сел в кабину.

Кондрат вернулся к «Жигулям», достал из багажника запасные номера, две маски, одну бросил Михаилу, предупредил:

— В крайнем случае. Будешь ждать меня на обочине, метрах в ста от въезда на завод, — вручил ему ключи от «Жигулей».

— Может, я сяду? — кивнул на самосвал Михаил.

— Сидай в эту, — тоном, не допускающим возражений, сказал Кондрат. Быстро сменил номера у самосвала и поехал. Михаил тронулся за ним.

Самосвал остановился у самого проема ворот при въезде на территорию завода, огражденную железобетонными плитами. Вдали виднелись горы щебенки, а за ней — дробильные машины, бетономешалки, складские помещения и еще какие-то сооружения. Михаил проехал мимо и свернул за куст боярышника, непонятно кем посаженного в ряду акаций и каштанов, с созревшими красными плодами, рассыпанными среди густой листвы и колючек яркими бусинками.

Мимо взад и вперед проносились машины, грузовые и легковые, автобусы и троллейбусы — движение было плотное, напряженное, и Михаил с тревогой ожидал развязки, прикидывая разные варианты ухода от погони, если таковая возникнет. Под Звенигородом было проще и легче: рядом был лес, где можно было укрыться, и команда у него, не считая жены, состояла из четверых человек, а здесь двое. Инкассатора, скорее всего, сопровождает один охранник, но, если он окажется не таким растяпой, как звенигородский, Кондрату будет нелегко. Правда, нападающий всегда имеет преимущество — фактор внезапности, который если и не ошеломляет противника, то не дает ему возможности здраво оценить обстановку и предпринять соответствующие меры. А здесь среди бела дня при таком движении фактор внезапности должен сработать безотказно…

Ждать пришлось долго: полчаса показались Михаилу вечностью, и он, когда увидел, что Кондрат въехал на территорию завода и стал разворачиваться, подумал, что у друга не выдержали нервы или изменились обстоятельства, которые срывали задуманную операцию. Но он ошибся: Кондрат развернулся лицом к выезду и поставил самосвал с левой стороны движения. Значит, решил бить в дверцу, где сидит охранник, как он и намеревался поначалу, но Михаил отговорил — незачем вешать на себя еще и труп… Зря он так: шофер «уазика» увидит его и может сманеврировать…

Кондрат словно прочитал его мысли и, развернувшись, поставил самосвал слева от въезда за забором. Но теперь Михаилу не было видно машины, пришлось переезжать на другую сторону, чтобы в случае чего прийти другу на помощь.

И вот наконец у въезда затормозил долгожданный «уазик» с легко запоминающимся номером 26–62. Едва он развернулся и въехал на территорию завода, самосвал дернулся с места и ударил его в левое переднее крыло. Машины встали. Михаил увидел, как метнулась фигура человека в спортивном костюме, с маской на лице, рванула дверцу с правой стороны. Михаил затаил дыхание, ожидая выстрела. Но его не последовало, и что происходило в кабине «уазика», он не видел. Кондрат появился буквально в считанные секунды, неся в обеих руках мешки с карбованцами. На ходу сорвал маску и, выйдя за забор, пошел таким размеренным шагом, будто не совершал никакого преступления и в «уазике» никого не осталось.

Михаил включил скорость и, подхватив друга, нажал на газ. Остановились в глухом переулке. Кондрат переоделся в свою милицейскую форму, толкнул Михаила в плечо.

— Вылезай. Доберешься на городском транспорте. Вечером увидимся.

В гостиницу Кондрат приехал уже в восьмом часу. Привез в пузатом портфеле бутылку коньяка, закуску и упакованные по-банковски пачки купюр. Карбованцы высыпал на кровать. Среди них оказались и доллары.

— Убирай. Баксы предназначались начальству.

Сам откупорил бутылку, налил в рюмки и, не дожидаясь, когда Михаил спрячет деньги, выпил одним глотком.

— Что ни говори, мандраж был изрядный. За такую работу надо за вредность платить.

— Заплатят, если поймают, — отозвался Михаил, укладывая в кейс карбованцы и доллары. — Откровенно говоря, не ожидал, что так все ладно получится. И ты все так стремительно провернул…

— Внезапность, брат, — великолепный фактор. У них — глаза на лоб, коробочки — до ушей. Не ожидали средь бела дня на территории завода. Мне только и оставалось прикрикнуть: «Сидеть и молчать!» Выдернул пушку у охранника из кобуры, схватил мешки и — адью. Жаль, две руки только, не все мешки захватил. Да ладно, и этого нам хватит до новой смены правительства, — включил телевизор. — Надо послухать, шо мои земляки о бандитах казать будуть.

По телевидению транслировали концерт из Киева. Усатые казаки в расшитых косоворотках и широченных шароварах отплясывали гопака.

Михаил убрал кейс в шкаф и присоединился к Кондрату. Он напряжение уже согнал, выпив за обедом сто пятьдесят граммов горилки и плотно пообедав. Даже вздремнул немного. Правда настроение, несмотря на удачно проведенную операцию, было неважное. Что-то его тяготило, навевало невеселые думы: пора бы завязывать с этим, уехать куда-нибудь подальше и пожить спокойно. Ходить в театры, на концерты, ездить в санатории… Но куда?.. Где и кто его ждет?..

В девять часов вечера местное телевидение передало экстренное сообщение: около трех часов дня совершено бандитское нападение на инкассаторскую машину, доставлявшую рабочим завода «Строй-бетон» заработанную плату. Вооруженный бандит под угрозой пистолета обезоружил охранника, похитил триста миллиардов карбованцев и триста тысяч долларов. Бандит был в маске и темно-синем спортивном костюме. Худощавый, высокий, крепкого телосложения. Других примет, к сожалению, пострадавшие не разглядели. Бандита, видимо, поджидали сообщники: он быстро скрылся. Если кто видел в районе завода около четырнадцати тридцати по местному времени подозрительных лиц или машины, мотоциклы, просим сообщить по телефону…

— О це ж брехуны, — с усмешкой покачал головой Кондрат, — на сто тысяч долларов прибавили. Та грец с ными, нехай с Кучмы требують, вин тилько шо из Америки, привиз аж пять миллиардов долларив, — наполнил снова рюмки. — Давай еще по одной. Та надо ийты отдыхать, завтра снова на дежурство.

Они выпили и распрощались. Михаил не стал удерживать друга — ему тоже хотелось побыть одному, отдохнуть после дневных треволнений как следует.

9

Он долго лежал с открытыми глазами, сон не шел и на душе по-прежнему было муторно, неспокойно, словно он совершил какой-то опрометчивый, гадкий поступок. Такого ощущения он еще не испытывал ни под Звенигородом, когда взяли кассу, ни на Дальнем Востоке, когда делал первые противозаконные шаги. Что же его мучает? Собирался наказать Джафара, а оставил без получки рабочих?.. Под Звенигородом было другое: Гогенадзе набрал в строительные бригады всякую шушеру, в основном уголовников, чтобы с их помощью отмывать награбленное, и их было не жалко; ко всему, он был уверен: Гогенадзе найдет, чем рассчитаться с подельниками. А Джафар? Джафар не станет рассчитываться, будет ссылаться на ограбление, несмотря на то, что счет его в банке убавился на мизерную долю. Скупает дома в престижных районах, строит железобетонные коробки на окраине… Триста миллиардов карбованцев и двести тысяч долларов не разорят его, а заставят еще больше грабить рабочих.

Как же его покарать? И покарать надо во что бы то ни стало — иначе не надо было ставить себя вне закона…

Как утверждал знакомый юморист, из любой ситуации есть два выхода, даже когда попадешь в ад к черту: либо ты его съешь, либо он тебя; и лишь когда он съест тебя, останется только один выход… Михаил в ад пока не попал, значит, у него выходов есть больше.

Проще всего установить на машине Джафара радиоуправляемое взрывное устройство. Кондрат мог бы под видом проверки подсунуть его. Но… где взять такое устройство? Кондрат может раздобыть, у него с таможенниками крепкая связь. Но когда это будет. А Михаилу долго задерживаться в Одессе не резон… Жаль расставаться с Розой, однако рано или поздно это придется сделать. И лучше не дожидаться возвращения мужа, чтобы оградить ее от неприятностей: она основательно влюбилась в Михаила и готова на все… Если бы не его рискованное дело…

Не надо особо мудрствовать, а убрать Джафара из снайперской винтовки с крыши дома напротив. Михаил еще в прошлый раз, стоя в подъезде, прикидывал этот вариант, поднялся даже до верхнего этажа. Люк на чердак был закрыт простеньким висячим замком. Открыть его — пара пустяков. А ночью в освещенной комнате взять Джафара на мушку тоже труда не составит.

С этой мыслью и уснул новый «народный мститель».

Но человек, говорит пословица, предполагает, а Бог располагает. Разбудил его стук в дверь и голос Кондрата:

— Хватит дрыхнуть. Труба зовет, вперед, в поход! — весело продекламировал он.

Но когда Михаил открыл дверь и глянул на его лицо, то оно показалось ему совсем не веселым.

— Что стряслось? — поторопил Михаил, закрывая за другом дверь.

— Стряслось, — грустно произнес Кондрат, садясь на стул и доставая из кармана сложенный лист бумаги. Развернул его и протянул Михаилу.

С листа бумаги на Михаила смотрел его портрет. С фотокарточки, которая хранилась в личном деле. Внизу крупными буквами было написано: «Разыскивается опасный преступник Петропавловский Михаил Алексеевич, 1960 года рождения. Рост 180 см, шатен, глаза карие, нос прямой, лицо продолговатое, брови тонкие с крутым изломом, на подбородке ямочка…»

Приметы характерные, отметил Михаил. Отпущенные усы мало меняли облик. Надо было отпустить и бороду…

— Откуда это?

— Сегодня из Москвы передали по фототелеграфу. Надо тебе сматываться, друг.

— Надо, — грустно вздохнул Михаил и сразу прикинул маршрут побега: из Одессы ни поездом, ни самолетом, ни автобусом ему не выбраться — там уже везде выставлен заслон… Быстро его вычислили. Не иначе Тобратов. Хотя, почему быстро: по радио сообщили об ограблении инкассатора, и капитан по почерку узнал, чьих это рук дело… Значит, убрать его не удалось. Жаль… — Когда ты сможешь отвезти меня в Херсон?

— Только после дежурства. Может, лучше в Николаев? Там поспокойнее.

— Посмотрим. Может, и другой вариант подвернется.

— Тогда я пошел. А ты не высовывайся, жди. Жратва у тебя есть, в девятнадцать я заскочу, — и Кондрат пошел к двери…

Легко сказать: не высовывайся, жди. Время было только начало девятого. Целый день просидеть в номере! С ума можно сойти…

Еще живя у Льва Абрамовича, он приобрел вместительную дорожную сумку. Уложил в нее все свои немногочисленные пожитки: запасной костюм, белье, бритвенные принадлежности, даже кейс туда влез. Пистолет засунул за пояс. Вот и все сборы. Глянул на себя в зеркало, вспомнил описание примет в листовке: «…шатен, глаза карие, нос прямой, лицо продолговатое, брови тонкие с крутым изломом, на подбородке ямочка…» Волосы можно перекрасить, брови сделать толще и прямее, а вот глаза и нос не изменишь, ямочку на подбородке не уберешь… Хотя почему бы не прикрыть ее полоской искусственных усов? Хорошо, что он не выбросил их, когда пробились свои собственные. Даже Роза не догадалась, только воскликнула: «Зачем ты так сильно подстриг усы?» Он ответил с улыбкой: «Чтобы наросли новые, более симпатичные». Если их подрезать, сделать клинышком, вполне сойдет за испанца или португальца.

Он полез в сумку и извлек оттуда туалетные принадлежности, среди которых хранились и искусственные усы, приложил их к бороде. Грустно усмехнулся: чем не Дон-Жуан? Плюс темные очки… Не очень здорово, но на первый случай сойдет. Да и другого выхода пока у него нет… Еще надо грим достать. Парфюмерных причиндалов на каждом углу полно. Вот как только выйти… В вестибюле гостиницы, вероятнее всего, будут ошиваться сыщики… Не слишком ли он запаниковал? Фотопортрет только утром поступил в милицию, и пока она раскачается… Тем более разыскивают русского, украин-националисты спешить с выполнением распоряжения москалей не будут.

Успокоенный таким умозаключением, Михаил подумал, а почему бы напоследок не навестить Розу? И Лев Абрамович просил его заходить. Нехорошо получится: уехать, не простившись. Надо зайти, объяснить, что срочно вызывают в Москву.

Он принял душ, позавтракал и, водрузив на нос темные очки, отправился на улицу.

В вестибюле никого подозрительного не заметил и успокоился окончательно. Здесь же в киоске у гостиницы купил коробку с парфюмерным набором для макияжа. Сунул в карман костюма.

Роза обрадовалась его приходу и очень огорчилась, когда он объявил о своем отъезде. Она бросила все дела и, обняв, стала целовать его, размазывая слезы по своему и его лицу. Михаил отвечал на ее поцелуи, успокаивал:

— Я тебе напишу, мы обязательно встретимся.

В этот момент он верил, что напишет ей и пригласит к себе. Где надолго осядет, он пока не имел представления. Снизу из кафе забежал Лев Абрамович. Радостно распахнул руки.

— Михаил Алексеевич, наконец-то! Мы тут с Розой каждый день вас вспоминаем.

— Он сегодня уезжает, — пояснила Роза.

— Как уезжает? — удивился Лев Абрамович. — Так внезапно? Тогда обедаем вместе. — И обратился к дочери: — Пойдем, Роза, поможешь мне немного, и я тебя отпущу.

Они спустились в подвальчик, оставив приоткрытой дверь, и Михаил слышал звон посуды, глухие голоса, стук табуреток. Он походил по комнате, рассматривая на стенах портреты Льва Абрамовича и его супруги, сделанные еще в молодые годы и вставленные в багетовые рамки. Ниже них висела большая рамка с множеством разнообразных фотокарточек. Здесь было несколько снимков Розы, детских и взрослых. Всюду она выглядела прекрасно: то милым, улыбающимся ребенком, то грустной, задумчивой девочкой, то уверенной в себе, недоступной красавицей. Прямо-таки голливудская кинозвезда. Михаил внимательно присмотрелся к снимку и вдруг сделал открытие: Роза в самом деле похожа на Вивьен Ли. Только чуточку пополнее. А рядом на портрете — строгий и красивый мужчина в матросской форме. Видимо, муж…

Просторная, чистая и уютная комната, в которой он прожил две недели. Две эти недели — лучшее время в его жизни!

Он обвел стены, потолок прощальным взглядом: вряд ли когда-нибудь сюда придется вернуться. Даже если доведется быть в Одессе, Розы здесь уже не будет — такие хищники, как Джафар, все лучшее в городе приберут к своим рукам. Жаль, что не удалось убрать его. Кондрат после телеграммы о розыске друга не рискнет один что-либо предпринимать, заляжет на дно…

— Миша! — вдруг раздался снизу истошный крик Розы и оборвался, словно кто-то ей зажал рот.

Михаил рванулся вниз. Он интуитивно понял в чем дело: рэкетиры, и скорее всего те наркоманы, которые три недели назад грозились вернуться. Понимал он и то, что, бросаясь на помощь Розе и ее отцу, если и не отдает себя в руки милиции, то засвечивает себя основательно. Но эта мысль мелькнула мимолетно, он мчался на помощь любимой, презрев опасность и саму смерть.

Он не ошибся. Спрыгнув с лестницы на последнюю ступеньку, увидел ошеломившую его на долю секунды сцену: рыжий наркоман в одной руке держал обрез, направленный на Льва Абрамовича, другой — сгребал в сумку карбованцы. Второй бандит с ножом в руке зажимал Розе рот, чтобы она не кричала.

В подвальчике было всего двое посетителей: пожилые мужчина и женщина, видимо, муж с женой. Они сидели за столом, в страхе пригнув головы и раскрыв в безмолвии рты.

— Отпустите женщину! — крикнул Михаил.

Его уже увидел рыжий и, перестав сгребать деньги, направил на него обрез.

— И ты, падла, опять здесь! — у рыжего от злости брызнула слюна. — Тебя как раз нам и надо было. — Он выпустил из левой руки сумку и перенес ее на ложе обреза, чтобы лучше прицелиться. Что он выстрелит, не было никакого сомнения. И в это время, на счастье Михаила, в дверь сунулась женщина, но тут же юркнула назад, увидев происходившее. Дверь хлопнула.

— Хватай его! — крикнул Михаил.

Рыжий обернулся.

Этой доли секунды Михаилу хватило, чтобы броситься на бандита, и сильным ударом в лицо, на какой только он был способен, опрокинуть рыжего и вырвать у него ружье. Сообщник вынужден был отпустить Розу и кинуться на помощь товарищу. Но он опоздал: Михаил, отбив нож, уложил нападавшего рядом с рыжим.

«Уходи! — будто шепнул Михаилу внутренний голос. — Сейчас сюда заявится милиция».

А с Розой случилась истерика: она, обхватив отца руками, плакала навзрыд и на его уговоры не реагировала.

— Надо всех выпроводить и закрыть на время ваше заведение, — сказал Михаил Льву Абрамовичу, который тоже стоял неподвижно, как истукан. Тогда Михаил, размахивая обрезом, пошел к столику, за которым все еще сидели пригвожденные страхом мужчина и женщина.

— Уходите, — Михаил указал им на дверь, — мы закрываемся.

Мужчина и женщина подскочили, будто их пырнули шилом, и засеменили к двери.

— Подождите! — пришел наконец в себя Лев Абрамович. — Сейчас мы вызовем милицию, и вы будете свидетелями.

— Не надо милиции, — вернулся к старику Михаил. — Мы сами управимся.

Рыжий между тем застонал и пополз к двери.

— Он больше сюда никогда не сунется, — заверил Михаил.

Не успел он поднять с пола дружка рыжего, как в подвальчик влетели два милиционера.

— Что здесь произошло? — строго спросил молоденький лейтенант, обращаясь к Михаилу.

— Да вот, — с усмешкой кивнул на лежащих Михаил, — неудачные рэкетиры, второй раз пытаются ограбить старика, — и протянул обрез лейтенанту.

Напарник лейтенанта, сержант, защелкнул на руках рыжего, затем его напарника наручники.

В подвальчик зашел и третий милиционер, капитан. На окольцованных не обратил внимания, подошел к Михаилу.

— А вы кто, гражданин?

— Я случайно здесь оказался, — ответил Михаил, догадываясь, что эта троица милиционеров охотилась не за рэкетирами-наркоманами, а за ним. Их было трое: хлипкий капитан, которого, как говорят, соплей можно перешибить, безусый лейтенант, видимо, только что закончивший милицейскую школу, и сержант, лет тридцати. Этот покрепче — широкоплечий, кряжистый. Но внезапность, как говорил Кондрат, фактор великолепный, и, если Михаилу начать с сержанта, на капитана и лейтенанта сил и времени много не уйдет. Но… здесь Роза и Лев Абрамович, они не должны знать, кто он и чем занимался…

— Ваши документы, — потребовал капитан, внимательно наблюдая за Михаилом. И сержант сделал шаг вперед, вплотную приблизившись к нему.

Михаил достал паспорт. Мог бы и пистолет, и вряд ли капитан и сержант опередили бы его. Но… есть что-то в человеке сильнее и выше благоразумия.

Едва он протянул паспорт капитану, как сержант защелкнул на его руках наручники.

— Да вы что! — кинулась к ним Роза. — Он же нас защищал!

— Спокойно, гражданка, — остановил ее капитан. — Разберемся, — и кивнул лейтенанту с сержантом: — В машину.

Загрузка...