Охота на короля

Глава 11 Валюта ценнее золота

Видят ли боги сны? Утверждать никто не возьмется, но, наверное, «да», а иначе как бы они смогли создавать прекрасные миры? Ведь даже здесь, на невзрачной Шатуре, где шесть из двенадцати месяцев идут дожди, а три – снег, можно найти райские уголки, милые сердцу настолько, что в них хотелось прожить всю жизнь, а затем умереть.

Видят ли боги сны? Наверное, «да», ведь они создавали людей по своему образу и подобию, наделяли частями того, чем обладают сами. А если «нет», то откуда же они узнали, что такое сон?

Снятся ли богам кошмары? Определенно «да», ведь то, что видел Вебалс из рода Озетов, по-другому никак не назвать. Не найти иного определения видению, что было столь ужасно и нелепо.

Сначала была рожа: толстая, гнусная рожа хохочущего и брызжущего слюной вампира. Кор, которого Вебалс почему-то не сразу узнал во сне, говорил ему какие-то гадости и обещал страшные муки, затем толстяк куда-то исчез, его место перед глазами заняла черная пелена, колеблющаяся, дрожащая и постоянно пытавшаяся сложиться в неестественно угловатые контуры. Мир наполнился звуками, но не четкими, отдаленными и многократно повторяющимися из-за барабанящего по ушам эха.

Картина номер два, в ней присутствовали не только изображение и неестественно гулкие звуки, но и запахи, притом довольно неприятные. Вокруг горлопанили какие-то люди, от которых несносно разило потом и чесноком. Они тыкали в Вебалса остриями мечей, плевали ему в лицо, а когда их предводитель, мерзкий предатель Кено куда-то исчез, низкий сброд тут же набросился на его беспомощно раскачивающееся на цепях тело и пытался выковырять золотые нити из дорогого костюма. Чужого добра Озету было не жаль, ведь одежда досталась ему самому в качестве трофея, а вот то, что его постоянно дергали, раскачивали и щипали сальными лапищами, неимоверно раздражало.

Картина номер три. Она последовала сразу после того, как победоносно ухмыляющийся «лис» куда-то исчез из поля мутного зрения, а состояла в основном из резких, громких криков и жутких багровых тонов, обретших, в конце концов, контуры медленно парящих в воздухе человеческих внутренних органов и отдельных фрагментов тел. Видимо, поблизости бесновался кровожадный маньяк, рвущий мягкую плоть и перегрызающий крепкие кости зубами. Окровавленные руки, ноги, пальцы и головы, из раскрытых ртов которых все еще противно разило чесноком, летали вокруг Озета кругами, образуя безумный хоровод мучения и смерти.

Картина номер четыре. Пыхтение, тряска, отдаленные крики, перемешивающиеся со звоном металла, а перед глазами лишь пара объемистых ягодиц, быстро сокращающихся в движении и производящих неприятные запахи вместе с полным комплектом сопровождающих звуков.

Картина номер пять. Точное повторение начала кошмара, но Кор уже не грозил, а почему-то тормошил находившегося на грани бытия и забытья Озета, все так же брызгал слюной из пухлогубого рта и оглушал пленника дикими криками, сливающимися в один сплошной, монотонный и необычайно раздражающий вой.

Картина номер шесть, она же последняя. Милый домик с ромашками у крыльца, приятное журчание ключевой воды, переливающейся из ведра в глиняную посуду, и танцующие барашки, постепенно превращающиеся в дюжину кружащихся порций аппетитного, сочного шашлыка.

Потом все, занавес и длящееся неизвестно сколько беспамятство, в конце концов окончившееся и уступившее место жуткой боли в груди.

Вебалс приоткрыл глаза, но, увидев ужасное зрелище, снова закрыл их, подумав, что кошмар продолжается. Он лежал на чем-то невысоком, наверное, кровати, но без мягких перин, подушек и одеял. Рядом был стол, за столом, широко растопырив волосатые, толстые ляжки, восседал мокрый, совершенно голый вампир и с завидным аппетитом пожирал жареное мясо с вертела, судя по запаху, баранье, а не человеческое. Грудь колдуна еще ныла, правда, чуть меньше спины, также пронзенной острой сталью меча. Руки с ногами были по-прежнему связаны, но путы были уже не те: соскучившийся по молодым барашкам Кор на этот раз предпочел цепям веревки, хоть и туго затянутые, но все же меньше режущие кисти с лодыжками. Одним словом, ситуация при пробуждении была столь странной, что Вебалс предпочел на время отложить терзания от боли (благо, что большинству Озетов это под силу) и поразмыслить, что же могло произойти, пока он находился в беспамятстве, был ли кошмар сном или обычной полудремой, когда ощущаешь, что происходит вокруг, но не можешь на это никак повлиять?

– Зенки открой, очнулся же! Меня не обманешь, я знаю… – прочавкал толстяк, считавший, что беседа слишком ничтожный повод, чтобы удалить еду изо рта. – У тя дыхание чаще стало, да и веки задергались. Давай, красавица сонная, давай, моргалки свои открой, да на принца прекрасного взор обрати!

– Ничего себе принц, такого увидишь, со страху сразу к праотцам отправишься, – прохрипел Озет, которому из-за пронзенных насквозь и еще не заживших легких каждое слово давалось с трудом. Чо надо-то, чучело волосатое? Утробу набил, охота поговорить?

– Не-е-е, – протянул на удивление невозмутимый толстяк после того, как все-таки проглотил непомерно большую даже для его рта порцию горячего мяса. – Еще не набил, но разговорчик все же имеется. Я совмещу, ничего? Уж больно баранина знатная, дал бы попробовать, да самому мало!

– Жри, родный, жри на здоровье, – прокашлял Озет, чувствуя, как к горлу подкатывает ком кровяной мокроты. – Только не чавкай по-свински, да срамоту свою уродливую прикрой, ишь, растопырился!

– Смущает, что ль? – рассмеялся Кор, надумавший в ответ съязвить, но подавившийся и поэтому не сумевший произвести на свет шедевр вампирского остроумия.

– Не смущает, а тошнит, – уточнил Вебалс, – а коль меня тошнить начинает… ну, в общем, ты сам знаешь…

– Не доплюнешь, – резонно заметил вампир и, достав лапищами изо рта непрожеванный, застрявший в горле кусок, метнул его прямо в лицо Озета. – На, отведай, дорогуша! Это тебе за прошлую ночь, бушь знать, как пасть разевать и вампиров честных обпачкивать!

– «Вампир» и «честный» понятия несовместимые, а их соседство противоречит здравому смыслу, – спокойно произнес Вебалс, резким движением щеки скидывая на кровать изжеванный и обслюнявленный кусок мяса. – Сколь на свете ни живу, а еще ни одного кровососа не видел, что слово свое держал и за медяк товарища не продал.

– Ой-ой-ой! – противно провизжал Кор, качая головой и потрясая жирными телесами. – Кто б говорил-то! Иль ты уже подзабыл, что в Дукабесе учудил, как нас ни за что, ни про что на смерть послал?!

– Уж так и ни за что? – выдвинул встречное обвинение Вебалс, одновременно оценивая шанс избавиться от веревок хотя бы на руках. – А что было три года назад в том же самом Дукабесе?

– То не в счет! – быстро понял намек вампир. – Тогда у меня выхода другого не было!

– А у меня в этот раз, значит, был?! Спасибочко огромное, вот уж никак не думал, что ты обо мне такого лестного мнения. В одиночку с отрядом рыцарства справиться, это нам, Озетам, под силу! Да что там, я каждый день так развлекаюсь!..

– А мужичок, что с тобой был, разве он не из ваших?

– Не смеши, – ухмыльнулся Вебалс, давая понять, что помощь его напарника в этом вопросе была бы столь ничтожна, что только не знающий жизни чудак мог бы воспринять ее всерьез.

– Ладно, забыли, но все равно ты дрянь и мерзавец! Зря, ох зря я тя спас! – с глубоким вздохом напускного сожаления произнес хитрец и, резко схватив со стола испачканный жиром вертел, интенсивно, с подстанываниями, зачесал занывшую пятку.

Странное заявление было сделано не просто так. Кор вообще был не из тех личностей, кто без толку болтают языком и делают хоть что-то без собственной выгоды. Хитрый кровопийца с замашками мелкого спекулянта начинал торг и, естественно, пытался поставить себя в незаслуженно выгодное положение, взывая к совести Озета и ловко, как будто невзначай, жонглируя такими громкими словами, как «спас». На большинство, с кем Кору доводилось общаться, подобные уловки действовали, но Вебалс, повидавший на своем веку бесчисленное множество торгашей и прохиндеев, был не из числа легковерных простачков. Пленник представлял направление дальнейшего разговора и был готов вступить с кровососом в увлекательную игру: «Кто все же дурак: продавец или покупатель?»

– Сменил цепи на веревки, а вертикальное положение вниз головой на более удобное горизонтальное и говоришь, что спас? За дурака меня держишь? Выведать чего удумал или так, пошутить? – презрительно хмыкнул Озет. – А ведь всего-то в другую комнату перетащил, и не потому, что надо мной, висячим и беспомощным, сжалился, а просто тебе, свинине, грязной и ненасытной, пожрать захотелось. Что, хозяин твой, Самвил, глаз с меня приказал не спускать? И ты, бедолага, как существо честное и временами порядочное, слово боишься нарушить, поэтому и таскаешь меня, как тюк, за собой? Просьба есть: когда ты вываливать, что здесь нажрал, попрешься, меня за собой не тащи!

– Не знал б тя, подумал б, мозгами обиженный, – на удивление спокойно отнесся к недоверию и оскорблению вампир. – Даже если ты взаправду в отрубе был, в чем я очень сомневаюсь, и ничегошеньки не помнишь, то неужто не приметил, что домишко совсем не тот?

Кор привел весьма весомый аргумент. Действительно, дом был другим, да и из окна открывался вид на крепостную стену, в то время как пристанище Кено находилось почти в центре города.

– Ну и что же ты удумал? Кто же тебя, несмышленыша, надоумил в доверие ко мне таким глупым способом втереться? И кстати, если ты меня спас, то почему бы не довести начатое до конца? Сними веревки, поговорим!

– Не-а, сначала разговор, а потом уж веревки, – покачал головою вампир. – Ты сильнее и полдня уже отдыхал, а я уставший да накушавшийся, после ратного подвига, мне с тобой бороться тяжко и неохота.

– Нажрался-то чем: барашки вместе с хозяюшкой, одних откушиваешь, другой запиваешь?

– Угадал, – блаженно причмокнул кровосос, – но девка жива и здорова, не тревожься. Я хоть и кормлюсь ими, девками то бишь, и с удовольствием, но зазря не убиваю… не то воспитание. Люблю оставлять лакомые кусочки про запас, так приятно иметь на примете укромное местечко, где тебя ожидает нежная, мягкая, теплая вкуснотища…

– А ты гурман и сластолюбец, надо же, не знал, – хмыкнул Озет, глядя вампиру прямо в глаза. – Однако твои пристрастия меня мало интересуют, а если честно, то не интересуют совсем. Есть что сказать, говори; нет – поди побегай за новым барашком!

– Ты не просто дрянь, а дрянь неблагодарная, – укоризненно покачал головою Кор, искусно разыгрывая обиду и разочарование. – Я жизнью рисковал, твою шкуру спасая, с лиходеями, что у Кено на побегушках, схватился, а ты такие слова нехорошие говоришь, так больно меня за самое сердце цепляешь…

Вебалсу ужасно надоели эти глупые предварительные игрища, этот беспредметный фарс с ужимками, ухмылками и корченьем обиженных рож. Нестерпимо захотелось простоты, обычных переговоров, в которых за вопросом следует ответ или хотя бы увертка, а не утомительный треп на отвлеченные темы.

– Чего те надо, Кор? – напрямую спросил Озет и дал взглядом понять, что не потерпит уклончивого ответа.

– Хочу многого, но не всего сразу, – правильно истолковал игру нахмуренных бровей и напряженных мышц скул кровосос. – Для начала хочу встать на твою сторону, а потом, так сказать, по ходу действия, извлекать из нашего сотрудничества кое-какие дивидендишки: золотишко, кормежка… Да ты не беспокойся, я сам подберу то, что у других плохо лежит, то, мимо чего ты с твоим дружком пройдешь и поленишься даже поднять. Те хлопотно не будет, не волнуйся!

– Кто же тебе сказал, упырина голозадая, что я по этому поводу волнуюсь? – произнес на выдохе Озет. – Беспокоит меня совсем иное: с чего это ты вдруг мне так просто Дукабес простил да от влиятельных дружков бежишь? Не по-твоему это как-то, не по-купечески, должников прощать да от барыша почти дармового отказываться?

– Всяка ложка лишь к обеду хороша, а так от нее проку мало, лишь карман оттягивает, – уклончиво и витиевато начал объяснять Кор, но зато потом изложил свою позицию ясно и четко, правда, на это у него ушло чуть более четверти часа.

…Не так уж и много в жизни ценных вещей: того, к чему стоит стремиться и ради чего стоит бороться. На родине, ты ведь знаешь, что я не из Лиотона, у меня были деньги и какое-никакое влияние. Не хватало уважения, а без него полноценным себя не чувствует ни вампир, ни человек, ни дворянин, ни купец. Переезд в Дукабес был нелегок, да и собрать сносную общину стоило немало трудов. Стать вампиром может каждый, а вот жить им – удел единиц! Для этого нужны ум, стойкость духа и внутренний стержень, не позволяющий тебе сломаться и пойти на поводу у соблазнов. Это только кажется, что вампирские будни легки и беззаботны, на самом деле две трети молодняка гибнет на первом же году после обращения. Кто-то неправильно выбирает укрытие и сгорает под лучами палящего солнца, кто-то питается больной дичью и заражается от нее болезнями для людей вполне безобидными, но для нас губительными. Святоши из храмов кричат, что мы живые мертвецы, но ты-то знаешь, что это не так, что мы другой вид живых существ, у которого имеются свои слабости. Рассказывать подробней не буду, извини, а то еще чего доброго стукнет тебе в голову наслать на нас заразу…

Однако в большинстве случаев новички гибнут из-за глупой, щенячьей самонадеянности. Вошедший в азарт новообращенный начинает питаться на глазах у людей или, что еще хуже, убивать ради забавы всех подряд. Не стоит даже гадать: жизнь его закончится на крестьянских вилах, предусмотрительно выточенных из осины не такими уж и глупыми, как кажутся с виду, деревенщинами.

Я ведь тебе не просто так на судьбинушку жалуюсь, я хочу, чтоб ты понял, как сложно мне было создать общину; правильно подобрать, как камушки в мозаике, каждого члена и сделать так, чтобы они держались друг дружку, а не грызлись из-за пустяков, что в нашей судьбе не редкость. Я завершил свой нелегкий труд, а ты его уничтожил – и ради чего? Чтобы прикрыть свой драгоценный зад, когда драпал из Дукабеса. Ты разрушил целый храм и только потому, что тебе понадобился всего один булыжник из его основания. Мне горько, обидно, жаль и до сих пор нестерпимо хочется тебя задушить, но, к сожалению, не те обстоятельства… Как ни странно это прозвучит, но примкнуть к тебе сейчас – единственная моя надежда на выживание.

Столица не только город большой и жестокий, но и очень-очень больной. Многие теряют в нем ориентиры, сбиваются с курса и, идя по пути наименьшего сопротивления, делают вроде то, что им выгодно, но на самом деле губят самих себя. Гонка за результатом сейчас ставит крест на будущем, а преследование лишь далеких целей не дает тебе до них дожить. Важен баланс, правильное сочетание и того, и другого. Я создал одну общину, но ты ее разрушил! Отправляться в другой город и заново подбирать себе компаньонов по совместному бытию я уже не мог… слишком устал. Вампир-одиночка сходит с ума, одиночество завлекает, подманивает, засасывает и превращает нас в зверей, диких, необузданных, значит, так же легко уязвимых, как зеленые новички. Я должен был отправиться в лиотонскую столицу, у меня выхода другого не было! Здесь какая-никакая, а все-таки община. Ну, потерпел бы я пару годков презрительные фырканья и колкости насчет моей внешности, зато восстановил бы мою тонкую душевную структуру, погрелся бы немного у чужого очага. А затем, кстати, Орден к тому времени закончил бы гонения на нашего брата, отправился бы я вновь в какой-нибудь маленький городок и обосновался бы там с новообращенными, подобранными еще тщательнее, чем прежде. В Дукабесе я изгоев пригревал, тех, кто где-то в другом месте нашкодил, а в будущем я этой ошибки не повторю: только новички, только мои, вот и получит толстый, уродливый, гнусный торгаш Кор то, чего так долго добивался: уважение, преданность других, ну и, конечно же, власть со златом.

Только вот в чем проблема: планы – это какая-то особая реалия, Вулак ее раздери, никогда не совпадающая с действительностью. В общем, не мудрствуя лукаво, все мои планы пошли кобыленке под хвост, притом из-за тупости и ограниченности этих самых, как ты изволил выразиться, «влиятельных дружков», зажравшихся идиотов, стремящихся к нескольким килограммам злата на голове в форме лиотонской короны. Не верю я в заговорщиков, на моем веку еще ни один заговор не увенчался успехом! Переворот – да, дело хорошее, а когда трое-четверо интриганов хотят власть захватить, да еще не побренчав при этом оружием, остается ждать лишь беды. Одним словом, в башке у Самвила наметился огромный отрыв от действительности, делать мне рядом с ним нечего… Что же касается девицы, которая так ладно с герцогом спелась, ее я просто боюсь. Тварь та еще: силы ее огромны, а умишко слабоватый, бабский! Того и гляди, начнет буйствовать, как новообращенный вампир, перейдет границу дозволенного, а там и от рыцарей-борцов со скверной бегать придется, и от королевской челяди, и от людишек простых. Вот и выходит, что должен я к тебе примкнуть. Просто сбежать мне сейчас вряд ли Самвил позволит: найдет и затравит, как лиса-пожирателя кур. Ты с «небесными» братушками-ребятушками, конечно, тоже не в ладах, но у союза с тобой больше преимуществ, нежели угроз. Я купец, я оценивать положение дел умею. Во-первых, королям всех государств на тебя глубоко наплевать, ты на их казну да короны не заришься. Во-вторых, ты отменный бегун, вон уже сколько лет самого Меруна за нос водишь и из всех ловушек ускользаешь, таким изящным маневрам и поучиться не грех. И в-третьих, самое важное, ты умнее и сильнее Самвила вместе со всей его челядью и девицей в придачу. Только не говори, что я тебя переоцениваю, мне об этом не только башка говорит, но и чутье кричит.

Вот я те свою позицию и изложил, а дальше тебе уж решать: берешь ли меня в дружки или побрезгуешь с кровососом якшаться? Обратно тя я уж не потащу, извини, после того, что я с людишками Кено сотворил, мне обратно дороги нет…

– Кено жив? – спросил Вебалс, внимательно выслушав исповедь голого, но уже высохшего кровососа.

– Шустрый гад, – произнес Кор вместо прямого ответа.

– Ох, как мне надоел этот старик, – прошептал Вебалс, размышляя о чем-то своем, непосредственно не относящемся к данному разговору, но связанном со старым, пронырливым «лисом». – Путы-то развяжи!

– Сначала решение, потом веревки! Извини, за жизнь свою чуток опасаюсь, уж больно я рьяно тя под зад недавно пинал… Скажешь «нет», пойму, но освобождаться самому придется, а я пока далеко убежать успею.

– Да, согласен я, согласен, слово даю! Давай развязывай, чудак непонятливый! – проворчал Вебалс, уже давно, еще в середине вампирской исповеди принявший решение.

Кор был вспыльчив, но разумен. Его расчетливость и то, что он знал, но не договаривал, были самыми надежными гарантами от предательства. Такие, как Самвил и Октана, не помнят добрых дел, используют союзников, а затем избавляются от них. Такие же, как Вебалс, на память не жалуются, использовать – используют, но и попутно дают возможность кое-чему от них научиться.

Клясть горькую судьбинушку может каждый, а вот исправлять ее пакостные делишки дано далеко не всем. Марвет отдавал себе отчет, в какую опасную историю угодил, ведь если рыцари Ордена не убили вампира, а тайно заслали его в столицу, значит, дельце попахивало большой политикой, от которой ветеран всегда сторонился. Но тем не менее на успокоение себя путем ругательств и крушения мебели во временном пристанище сотник потратил чуть более получаса, потом взял себя в руки и отправился выполнять указания впутавшего его в грязное дело Меруна.

Перво-наперво Марвет отправился на бойню и, к удивлению угрюмых мясников, попросил нацедить два полных бурдюка крови. Конечно, не обошлось без вопросов, притом заданных в весьма резкой форме. Четверо, не менее широкоплечих мужиков, чем он сам, встали полукругом и принялись дерзить, полагаясь на свои крепкие кулаки, отъевшиеся, толстые животы, придающие им солидность, численный перевес и само собой огромные, окровавленные топоры в могучих, волосатых ручищах. Марвет не подумал отвечать на их хамоватые по форме, но вполне разумные по содержанию вопросы. Сколько привыкший продумывать линию своего поведения ветеран ни размышлял по дороге на бойню, но так и не смог изобрести правдоподобной истории, объясняющей странное желание прикупить поросячью кровь. Действительно, товар был крайне необычным, примерно таким же неходовым, как воробьиные клювики и мышиные лапки. В своей инструкции Мерун мог бы подбросить Марвету парочку подходящих идей, но поленился, схалтурил, а теперь ему, уважаемому жителю города Лютена, приходилось выходить из положения, выдумывая байки на ходу.

Воображение подвело, достоверной истории не сложилось в непривычной к вранью голове, поэтому Марвет стал действовать по старинке, как ему было привычней, то есть делая упор не на словоблудство, а на грубую физическую силу с легким добавлением армейской смекалки и мясодельнической экзотики. Не став обнажать меч (к чему утруждать себя долгой возней, когда под рукой находился куда более подходящий для данного боя инструмент?), Марвет сорвал с крюка уже очищенную от внутренностей свиную тушу и закрутил ее над головой, не подпуская к себе мужиков с топорами, отбивая вдруг полетевшие со столов тесаки и нанося редкие, но меткие удары свиными копытцами и внушительным пятаком по головам противников. Мясники хоть и умели хорошо рубить и разрубать, но вот защищаться их никто не научил. Уже на второй минуте скоротечного боя Марвет остался один на один с высоким, обросшим, как дикий хряк, бородачом тридцати – тридцати пяти лет. Один отбросил топор, другой кинул под ноги изрядно порубленную в бою тушу, а затем великаны, как и подобает людям их комплекции и физической силы, сошлись в честной драке на кулаках. Первый удар мясника старый солдат пропустил. Огромный кулак врезался в левое ухо и слегка оглушил, но только слегка… Уже через миг мощный, короткий удар правой из-под низа раскрасил лицо противника под стать его же фартуку, то есть в грязно-бордовый цвет. Бородач покачался с секунду и упал, не крича, не стеная, молча и даже не прикрыв разбитое лицо руками.

Сцеживать кровь пришлось самому. С этой задачей сотник тоже довольно легко справился, а вот отчистить по возвращении одежду от пятен запекшейся крови ему не удалось. Наверное, сказалось отсутствие опыта, когда он служил, то после боя отчищал только оружие. На пятна крови на помятых и порубленных доспехах ни командиры, ни товарищи не обращали внимания: кровь сама отсыхала или намертво впитывалась в ткань. В парадах его привыкший к передовой отряд никогда не участвовал, а в солдатской среде рассуждали так: чем больше вражеской крови на твоих одеждах, тем почетнее, лишь бы кольчуга не проржавела. К счастью, заляпанное барахло было не казенной формой, которую при оказии, то бишь при посещении отряда каким-нибудь изнеженным брюзгой-вельможей, приходилось зачищать до дыр.

Вернувшись после удачного, хоть и трудного похода на бойню, ветеран сразу отнес бурдюки с кровью в подвал и оставил там заодно и грязную одежду, благо, что в походной котомке имелась хоть не первой свежести, но все же не очень заношенная рубаха. Небрежно засунув в карман туго набитый кошель (Мерун в отличие от королевских чинуш на накладные расходы не скупился) и с трудом запихнув в суму ларь со склянками, чуть не позабытый под половицей, Марвет снова отправился в путь, на этот раз в направлении находившегося поблизости рынка. Во-первых, солдат хотел утолить проснувшийся после разминки на бойне голод, во-вторых, ему нужно было прикупить кое-какое снаряжение. Хоть Наставник Ордена и утверждал, что стоит ему лишь выпить мерзко пахнувшую жидкость из склянки, и кровососущая девица его не заметит, в такое чудо Марвету почему-то очень слабо верилось.

По дороге, уже возле самых торговых лотков, его остановил патруль королевской стражи, но на этот раз обошлось без мордобоя. Выслушав довольно грубое и язвительное замечание стражников, что такой деревенщине, как он, с мечом, как и с прочим оружием, ходить не положено, сотник молча вытащил из-за голенища сапога верительную грамоту с личной печатью и подписью герцога Анварса, бывшего ранее и действующего ныне маршала лиотонской армии, и также, не произнося ни слова, вручил ее обомлевшему капралу.

Сначала, сразу после вступительной части, в казенной бумаге был приведен длинный перечень заслуг и боев, в которых отставной сержант участвовал, затем шел перечень пожалованных Марвету привилегий. Как водится, список наград был в три раза короче того, что владелец бумаги действительно заслужил, и не включал в себя дворянского титула, поместья и хоть ничтожного денежного содержания. Однако того, что успел пробежать глазами старший патрульный, оказалось вполне достаточным, чтобы он быстро отошел от бородатого мужика с драной котомкой и в грязной рубахе. Бывший сержант имел право носить меч, не вставать на колени перед самим королем, не кланяться дворянам ниже герцога и не выполнять распоряжений королевской стражи, если они не исходили как минимум от капитана столичного корпуса или от коменданта любого иного поселения или городка под лиотонским флагом. Такие бумаги выдавались нечасто, и их обладатели, как правило, не отличались психической уравновешенностью и благодушным характером. В отместку за нанесенное оскорбление Марвет мог дать капралу в зубы и как ни в чем не бывало пойти дальше по своим делам, естественно, избежав наказания. Сотник мог, но не хотел, поскольку не только ужасно торопился, но и давно не обращал внимания на хамоватых стражников при рынках, базарах и прочих «кормушечных» местах. Шелудивых овец было не изменить, не переделать. Обидевшийся на заслуженную зуботычину капрал не сделал бы выводов, а выместил бы свою злость на ком-то еще. При мысли об этом Марвету становилось как-то не легче.

Уже через час блуждания в пестрой и шумной толпе среди торговых лотков бородатая «деревенщина» с мечом на поясе утолил позывы ноющего желудка, запасся съестным впрок, отчего сума отяжелела настолько, что ее лямка резала и натирала плечо, а также прикупил одежды: простенькую куртку небогатого горожанина и малопоношенный плащ. Шляп Марвет не любил, капюшонов тоже. На тех, кто прячет лицо, чаще обращает внимание стража, а старый вояка еще до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что его поездка через полстраны с живым вампиром в сундуке обошлась без последствий. Грамота – она, конечно, документ серьезный, но по мере удаления от городов и по мере наступления сумерек фактическая ценность любого документа, даже скрепленного королевской печатью, неумолимо стремится к нулю. Если бы хоть кто-нибудь из слуг короля узнал, что за груз он везет в сундуке, то его не спасли бы ни грамота, ни герб на карете. Стражники вдали от господ и начальства попирают закон сапогами гораздо чаще обычных воров с лиходеями, это особая порода людей и, по мнению Марвета, очень-очень пакостная.

До захода солнца оставалось чуть менее трех часов, а основное было еще не сделано. Марвету нужно было раздобыть снаряжение, притом такое, что не купишь ни на базаре, ни в лавке оружейника. Кстати, торговец оружием ему как раз ничего бы и не продал, кроме меча, поскольку в разрешении говорилось лишь об этом типе оружия и даже намека не было на ношение брони. Доспехи же сотнику были нужны, ох как нужны, притом не обычные, а неприметные, те, что носят под одеждой ночного промысла мастера.

Опыт сотника ополчения подсказывал, что в любом городе, а уж тем более в самой столице, найдется парочка-другая нечистых на руку людишек, торгующих именно этим товаром и много еще чем другим, хоть и дорогим, но полезным. Воровской мир связан между собой, все прохиндеи прекрасно друг дружку знают, поэтому Марвет не сомневался, что будет беседовать с нужным ему человечком уже через час, а если повезет, и раньше.

Как познакомиться с местным отребьем? Да очень просто, нужно только выйти на рынок, где уже Марвет, собственно, находился, и поймать за руку карманного воришку, причем совершенно не обязательно, чтобы карман был именно твой. С важным видом прохаживаясь мимо лотков и притворяясь, что выбирает то свеклу, то конскую упряжь, сотник внимательно следил за тем, что происходило вокруг. К несчастью, прогуливаться пришлось довольно долго, куда ни поди, на глаза попадалась стража, а воры не любят такого соседства. В конце концов Марвету повезло, он обнаружил восьми – десятилетнего оборванца, настойчиво крутящегося возле молодой женщины, судя по строгому платью и чепчику, служанки из богатого дома. Обе руки девушки были заняты корзинами, наполненными фруктами и всякой полезной в домашнем хозяйстве мелочью. Встречный поток активно работающих локтями горожан чуть не сбивал бедную с ног, ей было очень трудно удержать равновесие, а тут еще маленький сорванец ловко пристроился сзади и аккуратно срезал крошечным ножичком подвешенный к поясу платья кошелек. Девушка ни за что не заметила бы потери хозяйских денег и скорее всего была бы сурово наказана за невнимательность или растрату, что, по мнению большинства необычайно прижимистых жителей столицы, почти одно и то же. Однако слуга закона из провинциального городка Лютен не дал свершиться злодеянию и спас миловидную девушку от судьбы кабацкой девки или голодной смерти на улице.

Незаметно подкравшись сзади к занятому делом мальчонке, Марвет схватил правой рукой за его волосы, а левой зажал рот, после чего плотно прижал жертву к себе.

– Не трепыхайся, паршивец, пискнешь, лапчонкой дрыгнешь, головенку сверну! – произнес вкрадчивым шепотом Марвет, немного согнувшись над рьяно забрыкавшимся сосунком. – Знаешь, как прыщи давят?! Вот и я твой крошечный мозг через уши и глазницы наружу доставлю!

Парнишка был бывалый, парнишка был не промах, и простой угрозой его было не напугать. Воришка закрутился, как угорь на сковороде, его хлипкое тельце завертелось у сотника в руках, голые пятки забарабанили по ногам напавшего, пытаясь попасть по коленкам, а крохотная детская ручка с самодельным ножичком в кулачке полетела назад, стремясь вонзить острие в самую что ни на есть мужскую часть тела сотника. Марвет разозлился на непослушного негодника и пресек все подлые приемчики воровской самозащиты всего одним резким сдавливанием детского горлышка. Выжил ли воришка или отошел в мир иной, сотника не волновало. Взвалив обмякшее тельце малолетнего карманника на плечо, Марвет стал прокладывать себе путь локтями к выходу.

Первый же патруль заметил странного мужика, несущего на своем плече мальчонку, один из стражей порядка даже захотел вмешаться, но его вовремя одернул за рукав сослуживец. Весть о посещении рынка отставным сержантом лиотонской армии с разрешением от самого герцога Анварса бить рожи стражникам по своему усмотрению быстро облетела все дежурившие в округе патрули. Судя по описанию, Марвет очень походил на этого лиходея, проверять же на деле, он это или нет, никому не хотелось, тем более что парнишка был хорошо им известен, а его хозяин, мариониец по кличке Серго Лук, беспробудно пьянствовал и не заплатил за этот месяц охранную мзду. Естественно, члены его шайки дорожили местом на базаре и уже несколько раз подходили с деньгами к лейтенанту, но, получив затрещин и пинков под зад от уважаемых служителей закона, каждый раз уходили ни с чем. Гордый лейтенант имел дело только с главарем, точнее с главарями, поскольку на рынке промышляли сразу пять независимых и, естественно, враждующих между собой воровских группировок. Однако стражникам не было до этого дела, они никогда не вмешивались в воровские конфликты, им платили совершенно не за то…

Расчет Марвета оказался верным. Стражники сделали вид, что не заметили его, но стоило лишь сотнику уйти с территории рынка и завернуть в ближайшую подворотню, как за спиной, откуда ни возьмись, появилось трое довольно грозного вида парней с кистенями в широких рукавах рубах и со стилетами за голенищами сапог. Нести пропахшую потом и еще невесть чем ношу и дальше было бессмысленно, Марвет стряхнул тело парнишки с плеча и, повернувшись к карикатурно-типичным представителям преступного мира, вызывающе откинул немного назад голову и встал руки в боки.

– Ты чо, мужичок, до детишек малых охоч?! – пропищал ехидным голоском самый невзрачный из троицы, но явно самый задиристый.

– Морды-то бить бум или болтовней окончим?! – пробасил в ответ Марвет, специально сокращая ненужную трепотню перед хорошей дракой. – Если «да», то давай, плюгавый, начинай! День уже к концу идет, а мне еще одно дельце нужно справить!

По большому счету сотнику было без разницы, накинется на него троица или нет, с побитыми ворами даже приятней разговаривать. У двоих уже зачесались кулаки, и они достали кистени, но «плюгавый» вдруг насторожился и жестом приказал подручным обождать с нападением.

– Марвет, ты что ль?! Глазам не верю! Какими ветрами, тебя что, с теплого местечка сотника поперли?! – вдруг заверещал низкорослый задира и радостно заулыбался во все свои двадцать целых зубов.

Марвет озадачился. Он не мог припомнить лица негодяя. В Лютене подобные мерзкие, слюнявые рожи были наперечет, и он уж точно признал бы владельца одной из них. Сотник стал подумывать, что этот какой-то хитрый бандитский трюк и положил ладонь на рукоять, но как только щербатый бандюга повернулся в профиль, старый вояка наконец-то признал обладателя беззубого рта, маленьких, бегающих глазок, перебитого носа и «чарующей» взгляд слюнявой улыбки. Это был Киф, мерзкий и ужасно злопамятный тип, служивший как-то под его началом и дезертировавший в один из боев последней войны с Карвелесом. Правда, в те времена зубы у паршивца были еще на месте, а вот уродливый нос Марвет вспомнил, он сам его перебил, когда Киф стащил у него любимую карточную колоду с картинками голых девок на обороте.

Ворюга широко раскрыл объятия и бросился, почти напрыгнул на сотника. При других обстоятельствах старик по-простецки дал бы негодяю хорошего пня, но добыть снаряжение было куда важнее, чем держать марку человека с незапятнанной репутацией. К тому же Марвет знал, что сколько злопамятный ворюга ни злился бы на него за изуродованный нос, но никогда не поднял бы на него руку. Во-первых, он множество раз видел бывшего сержанта в деле, а во-вторых, именно Марвет спас Кифа в том проклятом бою на болотах, когда вражеское копье пропороло ему брюшину. Сотник прикрыл тяжело раненного бойца, а затем еще тащил на своих плечах через весь лес, пока отступающий отряд не добрался до лагеря со жратвой и жалким подобием походного лазарета.

– Ну, хорош, Киф, хорош, – недовольно проворчал Марвет, силой отстраняя прилипшего к нему намертво, обслюнявившего все щеки бандита.

– Это ты, сержантушка, это ты! – радостно верещал Киф, у которого даже выступили слезы умиления на глазах. – Да, что ж мы, как не родные?! Пошли к нам, выпьем, с хозяином познакомлю, а если нужда одолела и со службой не заладилось, давай к нам! Лук хорошо платит, правда, бельма заливает в последнее время, как скотина, но ты-то уж его того, отучишь. Я тя знаю, ты таков! Слышь, парни, это мой лучший армейский друган! Это он, он меня драке научил!

Стоявшие в сторонке воры не разделяли радости занятого сентиментальной ерундой товарища, но как только услышали, что Киф, известный на всю округу задира и лучший рубщик на мечах, был обязан именно Марвету своим умением, в их глазах сразу появилась опаска и уважение к стоявшему перед ними мужику.

– Нет, Киф, жаль, но давай потом! – притворился сотник, которому на самом деле было нисколько не жалко. – У меня дело важное есть, нужно срочно пару вещиц достать…

– А может, с дельцем подсобить? Мы могем!.. – не унимался Киф, повторно пытавшийся пристать с нежностями к бывшему командиру.

– Нет, есть вещи, которые каждый человек должен делать сам!

– Я понял, Марвет, я понял. Конечно, ты прав, – быстро закивал головой Киф. – Кровная месть, да?! Сам, собственными руками хочешь порвать на части обидчика?! Уважаю, Марвет, я тя всю жизнь уважал, а теперь еще больше! Что надо, какие вещицы?

– Помнишь, под Файнером, когда нас разбили, пришлось через половину Карвелеса к своим возвращаться?

– Ну как же, старина, такое забыть? Щас мы мигом те все подпляшем и в лучшем виде организуем! Только, извиняй, не даром, торговцы ныне такие гады!.. Но я с тя ничего не возьму, никакого проценту!..

– Деньги есть, веди в лавчонку, – прервал словоохотливого собеседника Марвет и, безжалостно наступив тяжелым сапогом на грудь только очнувшегося парнишки-карманника, пошел следом за Кифом и молчаливой парочкой предпочитавших держаться от него подальше воров.

Бездействие ужасно, оно утомляет, оно гложет тебя изнутри и, в конце концов, съедает без остатка. Так сложно, невыносимо сложно сидеть сложа руки и представлять, что вокруг изменяется мир, вершатся события, в которых ты просто обязан был бы участвовать. Палиона бесила тишина, царившая в гостиничном номере. Три долгих часа он метался, как тигр в клетке, ожидая, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится Вебалс. Разведчик не боялся трудностей и готов был отправиться вызволять товарища вне зависимости от того, с какими опасностями и сложностями это мероприятие было бы сопряжено. Однако он вынужден был сидеть, ожидая чудесного освобождения колдуна, и не имел возможности приложить к нему своих скромных усилий. Ему было неизвестно, где злодеи прятали Озета, а искать дом с темницей в подвале в большом городе можно так же успешно, как иголку в стоге сена или чужой плевок в своей кружке с пивом.

Бездействие изводило Палиона, сводило его с ума, а затем совершенно внезапно усыпило. Стоило Лачеку лишь на минутку прилечь на мягкую кровать, как его веки мгновенно закрылись, а в ушах раздался приятный, монотонный шум, вестник грядущего сна. Солдат заснул, а служба, естественно, шла. Мир вокруг потихоньку изменялся, солнце постепенно клонилось к закату, а в шумном городе происходили события, значимые для судьбы Лиотонского Королевства и всей РЦК 678, самой огромной за всю историю человечества резервации для детишек убийц, насильников, казнокрадов и прочих людишек с общественного дна.

Резкий и громкий стук костяшек по двери вырвал Палиона из мягких и теплых лап сна. Глаза разведчика открылись, а рука сразу потянулась к мечу. Глупый, совершенно бесполезный рефлекс, злоумышленник подкрался бы и уж точно не стал бы предупреждать о своем появлении довольно сильным стуком в дверь. Однако, не став рисковать, ведь в жизни случается всякое, порой и абсолютно нелогичное, Палион достал меч из ножен и направился к двери. Не тратя времени на формальное «Кто там?», за которым иногда тут же следует арбалетный болт, пробивающий насквозь деревянную стену как раз на уровне груди или живота, Лачек осторожно приблизился, медленно, без скрипа отодвинул задвижку и резко распахнул дверь, естественно, не забыв по старой, доброй привычке переместиться немного вбок, чтобы самому, если что не так, иметь хорошую позицию для удара и милостиво предоставить жужжащему болту возможность пролететь мимо себя.

Уже наступившая ночь великодушно окутала комнату мраком. Убийца не смог бы быстро сориентироваться: или промедлил бы с выстрелом, или направил бы болт в полет точно по центру. И тот, и другой вариант был для Лачека вполне приемлемым, но увиденное за дверью превзошло все его ожидания и заставило позабыть об осторожности.

На пороге стоял Вебалс, целый и невредимый, правда, немного бледный и очень голодный, судя по глазкам, тут же забегавшим по пустым мискам на столе в поисках хоть крохи съестного.

– Это ты! Наконец-то, а я уж!.. – Радость мгновенно сменилась тревогой.

Разведчик поднял меч и приготовился к защите, а все потому, что под мышкой у колдуна просунулась широко улыбающаяся, толстая вампирская рожа. Палион тут же узнал кровососа, они встречались с ним всего один раз в Дукабесе, когда за ним с колдуном гнались рыцари Ордена. Это был тот самый вампир, о котором говорил Самвил; тот самый, что вместе с прислужником герцога, Кено, и загадочной девицей полонил Озета.

«Неужели Вебалс превратился в кровопийцу?! Неужели мне придется его убить или самому погибнуть от его клыков?!» – запульсировала в голове ужасная мысль, а предательски затрясшаяся ладонь сильнее сжала рукоять меча, который, кстати, возможно, на вампиров и не действовал.

– Да брось ты! – устало рассмеялся Вебалс, понявший причину тревоги соратника без утомительного изучения содержания его головы. – Еще не родился тот упырь, что смог бы Озета в себе подобного обратить! Правду говорю, Корушка?! – ласково обратился Вебалс к вампиру, смотря на его изумительно гладкую лысину сверху вниз. – Говорил же я те, не высовываться раньше времени, нечего рожей твоей острашенной честный люд пугать!

Легкий шлепок открытой ладонью по лысине отбросил вампира назад. Вебалс вошел в комнату и, ничуть не смущаясь тому обстоятельству, что острие меча по-прежнему смотрело в его сторону, лениво прошествовал к кровати, на которой тут же и развалился, со стариковским кряхтением и оханьем вытянув уставшие члены. Затем рядом с Палионом что-то пролетело, что-то очень большое и волосатое. Жалобный стон второй кровати, каким-то чудом выдержавшей приземление откормленной туши, подтвердил предположение, что меч лучше убрать. Во-первых, ночные посетители не проявляли агрессивности по отношению к нему, а во-вторых, меч – всего лишь железка, неспособная спасти жизнь при борьбе с тем, кто обладает такой изумительной скоростью и хорошо ориентируется в темноте.

– Зажги свечи, Палач, четырех-пяти, думаю, хватит, не в темноте же нам всю ночь куковать! – произнес Вебалс, поспешивший стянуть сапоги и начавший растирать натруженные за день ноги.

– О жрачке не беспокойся, мы уже внизу, у корчмаря заказали, – раздался радостный смешок с другой кровати. – Вот-вот принесут, и похавкаем!

– Заткнись, прорва ненасытная, хоть бы ребрышко баранье обглодать оставил! Так нет! Все сам, паразит, пожрал! – прокричал до этого момента невозмутимый Вебалс и запустил в Кора сразу обоими пахучими снарядами в форме грязных сапог.

От одного хохочущий толстяк ловко уклонился, а второй поймал, притом зубами. Отношения между Озетом и кровососом были на удивление приятельскими. Палиона этот факт поразил, но не заставил снова хвататься за меч. Если бы Вебалс превратился в вампира, то приятели не стали бы дожидаться, пока им принесут жаркое, а накинулись бы на разведчика сразу, и он, хоть и носит гордое прозвище Палач, не смог бы против них устоять.

Буквально через десять минут пустой стол, с которого сбежали даже мошки и тараканы, уже ломился от яств. Еду и выпивку принесли трое слуг, и то не сразу, а за три захода. Палион не верил, что им удастся справиться с таким изобилием съестного втроем, но мгновенно накинувшаяся на жаркое и вино парочка быстро развеяла его опасения. Чтобы совсем не остаться голодным, Лачек был вынужден поспешно присоединиться к пиршеству.

Во время поздней трапезы царило гробовое молчание, если не считать причмокиваний, подкрякиваний, рыганий и прочих неподражаемых по противности звуков, между делом производимых новым компаньоном. Через четверть часа от жаркого остались лишь капли жира, от барашка – ребрышки, от полугодовалого поросенка с гарниром – пятачок, а на дне огромной миски с зеленью еще можно было найти парочку-другую капустных листков. Оголодавшие гости насытились и вернулись по кроватям, не забыв прихватить с собой вместо десерта по кувшину вина.

Пораженный, что ужин так быстро закончился, Палион с недоумением посмотрел на кучи объедков и, довольствуясь лишь импровизированным ложем из составленных вплотную трех табуретов, стал располагаться на ночлег. Однако в этом начинании он ошибся, насытившихся компаньонов почему-то не тянуло ко сну, а мучила жажда поговорить. Вебалс вкратце изложил события прошедшего дня, безапелляционно заявил, что Кор теперь их союзник и в непривычно вежливой форме попросил отчета у разведчика, то есть как прошел и чем закончился допрос напившегося офицера дворцовой стражи.

Настала пора Палиона удивить соратников произошедшими с ним чудесами. Он рассказал все: описал оборотня-слугу офицера, поведал о драке купцов на площади, о погоне по крыше за Тереной в розовых панталонах и триумфально закончил свой монолог подробным изложением хода переговоров между герцогом Самвилом и загадочной юной особой, кажется, баронессой. Товарищи слушали его внимательно, ловя каждое слово, вылетавшее из его рта, и даже позабыв о выпивке, а когда Палион, поставив в захватывающем дух рассказе последнюю точку, растянулся на жестких табуретах, спать уже никому не хотелось. Можно сказать, что серьезный разговор как раз только начался.

– Забавно, а я по наивности думал, у меня день прошел плодотворно. Тебя почаще следует оставлять одного, из этого много чего хорошего получается, – не без зависти отметил колдун, заглушая глас уязвленного самолюбия кружкой вина. – Даже как-то обидно, выходит, это моя компания не давала тебе проявить твои лучшие качества и распутать клубок интриги…

– Да какая там, к черту, реализация?! – чуть не свалившись с жесткого ложа, возмутился Палион. – Моей заслуги-то в этом нет. Несло меня по течению, вот и все…

– Несло-несло, главное, куда надо занесло, – философски заметил опустошивший кувшин и, сложив ручки под голову, прилегший на бочок вампир.

– Не совсем так, – уточнил Вебалс. – Течение – стихия, субстанция непредсказуемая, во многом зависящая от случайностей, тебе же не госпожа Удача помогала, а вполне определенные личности. Они подталкивали тебя, заставляли двигаться в нужном им направлении и в конечном итоге привели туда, куда хотели. Удивительно, что их действия оказались нам на руку. С этой «группкой ренегатов», как их окрестил Самвил, надо разобраться отдельно. Возможно, мне кажется, но, похоже, в среде разумной нежити зреет переворот. Им надоело быть безвольными слугами Кергарна, они осознали себя как общность и хотят избавиться от ярма создателя. Убитый тобой оборотень не случайно пошел в услужение к пьянице в эполетах. На офицерских слуг не обращают внимания, они бродят, где захотят, и видят, что захотят. Похоже, наших «друзей» интересовало то же самое, что и нас с тобой: расположение и график смены дворцовых постов. Ты убил оборотня-разведчика, а его дружки, на удивление, повели себя разумно: не поддались гласу ненависти, не стали мстить, а пытаются использовать нас в качестве убийц их хозяина. Неужели ты думаешь, что Терена только ради забавы нацепила на себя дурацкие панталоны и скакала средь бела дня по крышам? А зачинщики драки перед управой? Они же специально раззадорили толпу, чтобы тебе удалось добраться до их подружки.

– Не сложновато ли? – усомнился Палион, которому размышлять в полную силу мешал чудовищный храп, доносившийся с соседней кровати.

– Возможно, но «добрые люди» добились чего хотели. Ты попал именно туда, куда им было нужно, и услышал то, что предназначалось для твоих ушей. Не спорь, сам же понимаешь, что слишком большая череда случайностей называется уже замыслом. Я не знаю, как оборотни знали о встрече герцога с баронессой, но тебя они привели именно в нужный им двор.

– Чего хотят «союзнички» понятно, но почему же они…

– А ты подумай, – не дослушал до конца Вебалс, – поставь себя на их место. Решился бы ты вот так просто прийти к тому, кто еще вчера был твоим лютым врагом, и попросить о помощи, рискуя самому оказаться без головы? К тому же мы для них тоже враги: оборотни остались оборотнями, а вутеры не сбросили чешую и не перешли на травяную диету. Им просто надоело подчиняться хозяину, и они хотят избавиться от него, притом без потерь, то есть чужими руками.

– И что же нам делать с «лишним игроком» в партии? – поинтересовался Лачек.

– Во-первых, лишних игроков не бывает, а во-вторых, ничего мы с ними сделать не сможем, да и не стоит, пока они нам помогают, а там посмотрим… – заявил Озет, запустив в храпевшего вампира подушкой. – Слышь, соня, а говорят, что кровопийцы твари ночные, днем по гробам спят!

– Сам в могиле ночуй, сплю, когда захочу! – проворчал Кор и, заставив кровать как следует поскрипеть, перевернулся на другой бок.

– Меня сейчас больше интересует Кергарн, притом даже не его планы, с планами все понятно, а то, как он распределил свою суть, так сказать, душу, по материальным оболочкам, – вернулся к разговору о важном Вебалс. – Самвил самая влиятельная фигура, на него была сделана основная ставка, но все равно должен быть резерв. Помнишь, в его логове я почувствовал присутствие женщин, а в Дукабесе ходили слухи о похищении благородных девиц?

– Думаешь, баронесса одна из них?

– Не думаю, а знаю точно, – хмыкнул Вебалс. – Она даже имени не посчитала нужным сменить. С этой парочкой все понятно, они вскоре начнут борьбу за престол. Вопрос в другом: где околачиваются еще две дамочки? Но это мы сможем узнать только у Самвила… Нам нужно срочно проникнуть во дворец!

– Значит, опять, опять все заново… офицерскую пьянь по кабакам собирать? – вздохнул Палион, почувствовавший себя старушкой, с трудом дотащившей ведерко до крыльца и, только поднявшись на первую ступеньку, обнаружившей, что ведерко было дырявым.

– Да нет, это нам уже без надобности, – обнадежил разведчика Вебалс и кивнул головой в сторону спящего вампира. – Вот он, наш пропуск во дворец, посапывает, похрюкивает и в подушку слюнки пускает. Надо бы и нам с тобой немного сил поднабраться, а как выспимся, за дело возьмемся.

– Так день же будет, – удивился Лачек. – Разве вампиры днем не спят?!

– Кровососы боятся не дня, а солнечного света, так что не переживай, обузой наш толстопузый друг не станет, – заинтриговал Озет компаньона и, оставив его ломать голову над своими словами, как ни в чем не бывало перевернулся на другой бок и тут же заснул.

Кто бы мог подумать, что лавка для любителей слоняться по улочкам в позднюю пору и лазить по крышам чужих домов может скрываться под вывеской обычной гончарной мастерской. Однако Киф знал куда шел, а стоило лишь Марвету переступить порог подвального магазинчика, как все сомнения тут же отпали. Нет, прилавки действительно были заставлены расписными горшками, в которых любят выращивать цветочки богатые горожане, а вот личность торговца не вызывала сомнений. Низенький, сгорбленный и тощий, как погнутая жердь, коротышка с трясущимися при виде злата ручонками и непрерывно бегающими из уголка в уголок глазок с сине-зелено-коричнево-серыми зрачками. На неровном, морщинистом и усеянном бородавками лбу «гончара» так и было написано: «Продам родную маму за сходную цену, а за отдельную плату сдам папулю в аренду!» Странно, что еще кто-то из домоседок-хозяек покупал у него горшки, Марвет побрезговал бы даже притронуться к утвари, произведенной вот этими кривыми ручонками.

– Здоров будь, Фурф, как делища?! – жизнерадостно прокричал Киф и стукнул ладонью по горбатой спине продавца.

– Дела как дела, идут помаленьку. Ты-то чего приперся? Мой товар знаешь, он не для тебя… иль специализацию решил сменить? – на одной ноте и без всякого изменения интонации произнес привыкший общаться со всякого рода клиентами торгаш и ленивым жестом пригласил посетителей пройти за дверь, в хранилище ночного ассортимента.

– Да нет, кобыл на переправе, как сам знаешь, не меняют, – захихикал, обрызгивая горшки слюной, Киф и, пританцовывая, пошел следом за хозяином лавки. – Дружка приперло… Да, не бойсь, он свой в корягу, не продаст, а если чо надо, то и сподмочь может…

– Скидка два и восемь, обычная… на большее не рассчитывай. Не те времена, Киф, чтоб по дружбе деньгами швыряться и себе в убыток торговать, – жестко прервал болтовню вора торговец и, наконец-то справившись трясущимися ручонками с огнивом, зажег огарок свечи.

Товара в задней комнате было навалено много, но иначе как барахлом назвать его Марвет не мог. Даже они, пробиравшиеся выжженными лесами да покинутыми хуторами, окруженные со всех сторон врагом солдаты, умудрялись делать при помощи обычного деревенского инвентаря куда более прочные и надежные вещи. Что же касалось цен, то они были завышены раз в пять, если не в шесть.

– Ну как? – сложив крест-накрест ручки, проблеял на этот раз даже с интонацией Фурф.

– Скажи, а зачем деньги человеку без головы? – при помощи встречного вопроса высказал свое мнение Марвет и, пристально глядя в хитро забегавшие, разноцветные глазки проныры, продолжил вещать; тихо, вкрадчиво и совершенно спокойно: – Сейчас ты покажешь мне настоящий товар, а на ценниках последние нули подотрешь! Вякнешь что-нибудь супротив, язык твой поганый вырву, высушу и в горнице у себя вот таким вот гвоздищем к стенке прибью! Пусть висит, трофей не трофей, а глазу приятно…

Конечно же, Марвет был далеко не первым, кто говорил подобное. Гончар, торгаш, скупщик краденого, а по совместительству еще и ростовщик наслушался всякого от клиентов, недовольных ценой и качеством его товаров. Однако ни у одного из прежних бузотеров не было таких глаз. Два-три десятка лет упорной борьбы за выживание одиночество и внутренняя опустошенность, уже давно ставшие нормой жизни около тысячи загубленных душ, притом четверть из них не на поле бранном нежелание торговаться и глубочайшее презрение ко всякого рода стяжателям и прохиндеям – вот что нашел хорошо разбирающийся в людях торговец во взоре сотника и не стал будить дремавшего в этом странном посетителе зверя.

– За мной, – скомандовал хозяин лавки и, гремя ключами, направился во вторую комнату.

Именно здесь Марвет и нашел то, что искал. Обычную с виду куртку, наподобие той, что стягивала его широкую грудь, но только с вшитыми изнутри стальными пластинами, легкими, но полноценно заменявшими настоящую боевую кольчугу. Компактное, но прочное снаряжение для быстрого подъема на стену и преодоления как вертикальных, так и горизонтальных преград. Отменно сбалансированные метательные ножи, добротная палица со складывающейся стальной рукоятью вместо обычного древка, состоящей из полых, въезжающих друг в друга трубок. Удобный в применении кляп, тонкие, но необычайно прочные цепи для связывания жертвы и многое-многое другое, что могло пригодиться при нежелательном столкновении с настоящим вампиром иль колдуном.

При личной встрече Вебалс не показался Марвету таким уж сильным противником, но факты, как известно, упрямая вещь, а как раз они-то и показывали обратное. За рыжеволосым чудаком с крысиной косичкой на макушке безуспешно гонялся целый отряд Ордена, да еще во главе с Великим уничтожителем монстров Меруном. Видимо, Жанор отчаялся поймать колдунишку и именно поэтому, как собаку-ищейку, использовал в охоте вампира. Марвет не мог сбросить этого обстоятельства со счетов и именно по этой причине решил как следует подготовиться к ночи, которая вот-вот должна была наступить.

– Этого хватит? – спросил сотник, сгребая в охапку выбранный товар и небрежно бросив под ноги Фурфа туго набитый золотом кошель.

– Вполне, – нехотя произнес хозяин лавки.

– Вот и ладненько, баснословного барыша ты, крысиная душонка, не получил, но зато башка при тебе осталась, а это немало, – в своеобразно душевной манере попрощался Марвет и направился к выходу.

Пораженный необычайной сговорчивостью известного скряги, Киф наконец-то перестал хлопать глазами и поспешно поскакал следом за сотником, видимо, надеясь, что у встречи бывших соратников будет какое-то продолжение.

– Знаешь что, Киф, – произнес Марвет, уже покинув лавку в подвале. – Ты для меня хорошее дело сделал, но следом за мной не ходи! Я в историю влип, что и врагу кровному не присоветуешь. Неровен час убьют, а ведь это тебе без надобности, не так ли?

Солнце должно было вот-вот зайти. Загружая на ходу все обновки в мешок, принесенный с собою в котомке, Марвет направился своей дорогой. Продолжения встречи не получилось, но зато правая рука главаря шайки, Киф, по кличке Слюнявый Задира усвоил важный урок: «Ценнее злата твоя собственная жизнь! Если ее предлагают в обмен на товары или какие-либо услуги с твоей стороны, далеко не всегда стоит отказываться!»