Охота на Крыс

ГЛАВА 12

Рогволд поднялся с земли, боковым зрением заметив фигуру некроманта в доспехах из вороненой стали. В зубах рус сжимал две стрелы с тяжелым наконечником. Странное чутье подсказало сыну старосты, что колдун сможет почувствовать направленный на него взгляд, поэтому рус позволял себе лишь мельком, краем глаза поглядывать в сторону некроманта.

Он крался бесшумно, как и положено охотнику, даже в степи Рогволд мог дать фору матерому лису, забравшемуся в курятник. Дыхание руса было беззвучным, так когда-то учил его Винт. Этот навык почти не пригодился в подземельях некромантов, что ж, он пригодится сегодня.

Пусть впереди ярилась битва, приковывающая к себе все внимание колдуна, но рисковать Рогволд не мог. Будь враг хоть трижды некромант, но от меткой стрелы руса ему не уйти. Особенно теперь, когда его магия на исходе. Только глупец упустит шанс отомстить врагу, уничтожившему его род. И только глупец потом молит судьбу и богов, мечтая о новой попытке мести. Но мало глупцов доживают до такого подарка судьбы.

Медленно сокращалось расстояние, но только когда до проклятого колдуна оставалось две дюжины шагов, сын старосты поднялся во весь рост и наложил стрелу на тетиву, надежно захваченную зубом на костяном кольце. Улыбка, больше смахивающая на волчий оскал, разрывала губы руса, натыкаясь на зажатую в зубах вторую стрелу.

Они сорвались в полет одна за одной, две стрелы с тяжелыми оголовками. Когда первая стрела уже мчалась к затылку некроманта, Рогволд с натужным хеканьем выбрасывал вперед тугой лук, посылая вслед вторую. Глухо треснула под утяжеленным наконечником височная кость, миг спустя кровавые комья вылетели из-за правого уха некроманта. Но в ответ на гибельный удар губы седовласого юнца лишь тронула легкая улыбка.

Вторая стрела вспыхнула в полете, и Рогволда пробил холодный пот. Как наяву, перед ним встал бой в подземелье ордена некромантов, и некромант, точно так же неуязвимый для стрел. Но тогда против колдуна дрались четверо. Лишь с помощью боевой магии Винта смогли они одолеть того некроманта, после смерти ставшего призраком. В тот раз колдун смог ослепить Урука и серьезно ранить Карим-Те, фактически выведя его из боя. Только с помощью «Равного» смогли они тогда одолеть Дарящего Покой. И вместо орка меч тогда сжимала его рука.

Сейчас же руки руса сжимали бесполезный лук, а рана, смертельная для обычного колдуна, зарастала на глазах. Обломки стрелы, насквозь прошившей голову, уже осыпались трухой. Непонятное оцепенение охватило Рогволда, некромант не творил волшбы, но силы вновь и вновь метать стрелы не было. Правая рука руса медленно-медленно потянулась к топору на поясе, но под взглядом седоволосого юнца даже улитка быстрее бы доползла до оружия. В голове сына старосты, затухая с каждым мигом, пульсировала мысль: ловушка. Так глупо попасть в западню! Он же знал все заранее!

Он, проклятый колдун, стоял напротив, и Рогволд видел зеленые, чуть косящие и от этого кажущиеся безумными глаза некроманта. Нет, безумия в них и без косоглазия хватало, но сейчас сквозь него проглядывал опыт, бесчисленные годы отражались в зрачках колдуна. Рус видел пыль веков в глазах волхва Светлояра, но сейчас взгляд четырехсотлетнего волхва казался взглядом мальчишки.

Как бы в ответ на его мысли, некромант кивнул, словно соглашаясь с правотой мыслей Рогволда. Густо перевитые венами старческие пальцы медленно легли на кость заткнутого за пояс жезла, и воздух в легких руса стал камнем. В голове у сына старосты зазвучал набатный колокол, заглушая все мысли, обращая их в неверное эхо, и последней, более или менее связной мыслью, эхом долетевшей сквозь гул, был вопрос: «Почему у него лицо юноши и пальцы старика?»

Додумать Рогволд не успел. Гул крови в голове исчез так же, как и исчез окружающий его мир с полем битвы и не сводящим с него тяжелого взгляда колдуном. Колени руса бессильно подогнулись, он рухнул лицом в пыль и вязкую темноту.

Мрак принял Рогволда в себя, но в этой непроглядной тьме были звуки. Чуть похрустывали под ногами мелкие камушки. Наскоро ощупав себя, рус понял, что свое путешествие он начал, имея при себе из оружия один топор. Это если не считать нож-засапожник. Не было ни лука, ни стрел. Он стоял в кромешной тьме, под сапогами был холодный камень. Пожав плечами и взяв в руку топор, он двинулся в путь.

Неведомое, пришедшее к Рогводду за последние дни, вело его сквозь тьму, и, когда перед ним замаячила искра света, рус даже не удивился. Он не знал, сколь долгим было его путешествие, во мраке час казался мигом, а миг часом. Не было времени в этой странной тьме. Но странности странного места на этом не заканчивались. Когда рус вышел на свет, он в очередной раз поразился.

Источником света служил не выход из царства Чернобога и не горящий костер. Источником мягкого, золотого света служил взлохмаченный раскосый старичок, весьма напоминавший ханьца. Прямо перед старичком стояла огромная бадья с горячей водой, от которой поднимался парок. Одетый в невообразимо грязные лохмотья из шелка, он готовился к стирке. Или купанью? Однако, завидев идущего к нему с топором в руках Рогволда, старик оживился.

Первым делом почтенный старец извлек из-за бадьи с кипятком чуть изогнутую палку толщиной в руку. После этого дедушка весьма прытко разулся, отвязав от ног маленькие табуреточки, отчего стал ниже на целую голову. Лишь после этого он двинулся гибким шагом навстречу нежданному гостю. Мягкое золотое сияние скрадывало шаг старика и сыграло плохую шутку с русом. Еще миг до того старичок казался в пяти шагах, и вот он уже с истошным кличем: «Х-ха!» молниеносно бьет наискось своей палкой. Если бы в его руках возник меч, то таким ударом старик мог разрубить до паха воина в полной броне.

Но Рогволд благодаря силе, с недавних пор родившейся в нем, оказался проворнее. Коротко свистнул топор, отсекая половину палки в сухоньких руках. Со стуком отлетел в сторону обрубок, подпрыгивая на камнях пещеры.

Да, пещеры, теперь Рогволд знал это точно. Но в следующий миг руса меньше всего занимала география места, где он очутился. Неведомый старец оказался сильнее силы, отрубившей топором руса половину палки старика. Вернее, старик был не сильнее, а быстрее и, главное, опытней в игре клинков. Неудача первого удара дедушку не обескуражила, Рогволд даже успел увидеть тень улыбки в уголках рта, на лице, застывшем непроницаемой маской. С этим намеком на улыбку старик продолжил атаку.

Словно так и задумывалось, не прерывая слитного удара, старичок перевел обрубок в нижнюю плоскость и, чуть крутнувшись на месте, лихо ткнул остатками палки в живот русу. Слабо икнув, Рогволд сел на пол, понимая, что, похоже, неприятности ждут его и на новом месте.

Тычок сбил дыхание, но воспитание удерживало руса от того, чтобы от души приголубить бойкого дедушку кулаком. Много ли старичку надобно? Еще загнется невзначай, и сиди без света в полной темноте. Нет, против темноты Рогволд ничего не имел, но неведомое уже услужливо подсказало, что тогда темнота будет вечной. А единственный способ выбраться обратно — это поговорить с гостеприимным хозяином, от которого рус, вопреки всему, не чувствовал опасности. На Чернобога он явно не походил. Или это сам Кощей Бессмертный? Чувствовалось в нем что-то этакое. Одно сияние чего стоило!

Отдышавшись, рус внимательно посмотрел на своего обидчика, обнаружив, что все это время старичок не сводит с него внимательного взгляда. Теперь, когда сын старосты сидел на полу, он мог смотреть в глаза старика не склоняя головы, хотя что-то так и подталкивало Рогволда именно к этому. Старик же с интересом смотрел в глаза руса. Конечно, если можно себе представить абсолютно невозмутимый интерес. Темные глаза оставались непроницаемыми, лишь где-то в самой глубине черных зрачков и уголках рта пряталась легкая улыбка.

«Он же доволен, что я разрубил его палку, — мелькнуло в голове у Рогволда, — он же явно ждет, чтобы я продолжил». Наконец рус, так и не отведя взгляда, демонстративно отложил далеко в сторону топор. Отчего-то сыну старосты казалось, что старик заметит его поступок. Он уже открыл рот, но дедушка его опередил:

— Неплохо. Ты начал правильно, но твой ум оказался сильнее тебя…

— Уважаемый, — проговорил Рогволд, — тут такое дело…

При первых же словах старичок переступил с ноги на ногу. В этом не было ничего странного, просто старенький дедушка наступает на рукоять лежащего на полу топора, чтобы любимый внучек случайно не порезался.

— Не прибывая разумом ни в чем, позволь ему действовать, — спокойно проговорил старик и поднял вверх обрубок палки в руке. Со стороны это смотрелось весьма забавно, точно старый папаша неумело поясняет непутевому сыну прописные истины, но внезапно обострившимся чутьем Рогводд почувствовал исходящую от старика опасность.

Перед ним стоял воин. Одни непроницаемые глаза, спокойно встретившие взгляд руса, чего стоили! Так же спокойно, как до этого старый воин смотрел в глаза вечности. Бестрепетным был его взгляд, взгляд Мастера, полный несокрушимого спокойствия. Нет, старик не собирался на него нападать, но он был по-настоящему опасен. Поднять на него оружие было равносильно попытке зарезаться, но этот воин был еще и учителем. Всем своим внезапно обострившимся чутьем Рогволд ощущал это.

Сила, с недавних пор наполнявшая руса, кроме чутья добавила и знания. Теперь, посмотрев в черные глаза, рус знал, что даже его смерть старик превратит в урок для него. Пусть урок будет последним, но учитель всегда остается учителем. А уж потом — всем остальным. Не важно, богом или демоном. Учитель — это навсегда…

На миг рус вспомнил отца, учившего его охоте и грамоте, и обитатель пещеры в этот момент как никогда походил на него.

Нет, внешне нельзя было себе представить более разных обликом людей, но Рогволд знал, что неизвестный, кем бы он ни был, не видит в нем врага. Ученика — возможно…

Судя по всему, мысли сына старосты были для раскосого воина открытой книгой. Он мягко кивнул, словно соглашаясь с русом и приглашая следовать за собой. Топор так и остался на полу, когда Рогволд вместе с загадочным старцем направился к бадье. Рус успел лишь снять кольчугу, когда хозяин скомандовал:

— Залазь.

На миг Рогволд замешкался, лезть в бадью в сапогах не тянуло. Рус представил себе процесс их сушки и лишь тяжко вздохнул. Сражение с узкими голенищами и прыгание на одной ноге заняло некоторое время. Наконец сын старосты разулся, снял кольчугу и быстро оказался в бадье.

Старик с непроницаемым видом смотрел, как рус вынимает нож и кладет на камень пола рядом с сапогами. Лишь после этого он последовал примеру Рогволда и, не снимая лохмотьев, плюхнулся рядом с ним.

Вода оказалась почти кипятком, но рус кое-как притерпелся и невозмутимо ждал, когда старик заговорит. То же странное чувство подсказало Рогволду, что хозяин в курсе его истории, но чего-то явно ждет. Ожидание повисло под сводами пещеры. Рогволд не выдержал:

— Почтенный, вы ждете, пока я заговорю, а я жду вас. Может, мы все-таки поговорим?

Наконец старец заговорил:

— Ты не совсем варвар. Ты умеешь ждать. Можно даже сказать, что ты воспитанный человек. Одним словом — дружинник.

При чем тут дружина и воспитание — русу было непонятно, и, пользуясь паузой, он решил переспросить своего собеседника. Было ясно, что чары Светлояра, позволяющие беседовать с любым человеком на его языке, немного неправильно перевели речь старика. А такого собеседника и переспросить не грех.

В ответ на еще не высказанный вопрос на лице с тонкими чертами вновь заиграла непроницаемая улыбка:

— Мы воспитаны так, чтобы говорить только правду. Но по-настоящему воспитанный человек никогда не скажет всей правды. И уж подавно, — тут впервые на бесстрастном лице заиграла улыбка, — будет говорить лишь тогда, когда его спросят. Ты ничего мне не рассказал, но мне это и не нужно. Все, что мне надо о тебе знать, я знаю. Будем считать, что ты мне сам все рассказал.

Старец помолчал, а потом заговорил снова:

— Ты говорил о Пути. Ты сменил путь охотника на путь воина и идешь по нему. В своем рассказе ты ни слова не сказал о Пути Меча. Только меч может вести воина по его дороге. Но дороги различны. Вообще, путь дружинника — это смерть. В этом путь дружинника. В этом и в служении князю. Мастер меча идет своей тропой. Есть Небо, есть Земля и есть Человек. И когда на его дороге встает смерть, то нет ни меча, ни человека, лишь Меч соединяет Небо и Землю.

Рука старика поднялась вверх. Глядя непроницаемыми глазами в темноту, он заговорил чуть нараспев:

— Ты освоил фехтование. Ты свободно можешь победить одного бойца. Значит, ты можешь победить любого человека в мире. Дух победы над одиночкой подобен духу победы над десятью миллионами. Я не могу пояснить подробно, как это происходит, но цель такова: имея один предмет, понимать десять тысяч. Ты станешь способен опрокидывать врага в схватках и побеждать взглядом. Когда ты достигнешь этого состояния, не будет ли это означать, что ты непобедим?

Золотое сияние, исходящее от старика, стало нестерпимо ярким. В следующий миг Рогволд ощутил, как неведомая сила рвется внутри него, яростный огонь сминает все преграды и мощным потоком наполняет тело от макушки до кончиков пальцев. Золотые искры света взвились вихрем, и последним, что расслышал рус, было:

— Не мы проходим по Пути, но Путь проходит сквозь нас…

Он вновь стоял на поле боя в кольчуге и сапогах перед некромантом, и на юном лице древнего колдуна проступала гримаса ужаса. Рус чувствовал меч Стражей Перевала в своей руке, и, лишь когда вороненый доспех колдуна окрасился кровью, Рогволд краем сознания отметил, что у него в руке не «Равный», а его топор. И неверным эхом из пустоты донесся голос старца, так и не вылезшего из своей бадьи:

— Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести? — И, чуть помедлив, вновь зазвучал его голос: — Пресеки свою двойственность, и пусть один меч сам стоит спокойно против неба…

Некромант согнулся, щедро заливая кровью степную пыль. Взметнулась вверх кость жезла, через миг рассеченного топором. И стоило острой стали рассечь выбеленную и оправленную в золото и гематит кость, как из почти затянувшейся раны на голове некроманта выплеснулся сгусток темной крови. Колдун пошатнулся. Крепко держался за жизнь повелитель черного вихря, но топор в руке Рогволда превратился в сияющий круг, отсекая голову.

Непослушными, ватными пальцами поднял голову врага сын старосты, и губы хозяина мертвых шевельнулись в последний раз:

— Кто ты?

— Равный, — спокойно ответил Рогволд, нимало не погрешив против истины. И перед тем как на миг потерять сознание, он еще успел заметить лежащее в двух дюжинах шагов от места схватки тело в подозрительно знакомой кольчуге и старика в лохмотьях, низко склонившегося в поклоне перед поверженным колдуном.

Порыв обжигающего ветра ударил в лицо Рогволду, окончательно сметая остатки чар некроманта. Лихой свист разнесся над полем боя, свист и отчаянный топот копыт. Как завороженный, рус смотрел на мчащиеся к нему темные тени, вырастающие как из-под земли. Кони храпели, поводья в хрупкой руке девушки разрывали губы, принуждая жеребца к подчинению.

Стоило коню учуять мертвого некроманта, как гневное ржание разнеслось над степью, на миг жеребец встал на дыбы и вновь опустился, покорный стальной воле атаманши. Рогволд остался неподвижен, словно только что не перед его лицом сверкали полустертые подковы. Рус стоял, любуясь отчаянной борьбой девушки и коня, но одного взгляда на ее перекошенное лицо Рогволду хватило. Поравнявшись с ним, Кетрин метнула ему поводья его коня и, срывая голос, в отчаянном крике заорала:

— В седло! Скорее!

Рогволд вскочил в седло хищным броском жилистого тела, так и не прикоснувшись к стременам. Вновь ожег уши лихой свист атаманши, от которого конь отпрянул в сторону и легко бросил свое тело с места в галоп, становясь со всадником единым целым.

Стоя в стременах, Рогволд повернул голову назад, только теперь заметив черные силуэты, бегущие за ними по ночной степи. В серебристом свете луны выжженная чародейским огнем степь казалась неподвижной. Кони как будто стояли на месте, а стелющиеся за ними силуэты с горящими алым светом глазницами то отодвигались, то приближались на невидимой веревке. Вновь разнесся по степи разбойничий пересвист, горяча коней.

Трава начала хлестать в лицо, белесые хлопья пены падали с поводьев, но ни на миг не замедлили они своего бегства. Именно бегства, ибо не было сил на борьбу с отродьями чар колдунов Юга. Со змеиным шипением нырнули в заросли степной травы жнецы, не знающие пощады и усталости.

Уже под утро, когда дорога вывела их на возвышенность, а вдалеке сквозь предрассветный туман начали проступать свинцовые громады гор, Рогволд оглянулся. Теперь копыта застучали по каменистой земле, и ковер густых трав, прячущий всадника вместе с конем, больше не скрывал погони. Кони путников устали, но не знали устали порождения магии Сетхха. Жнецы отставали от беглецов самое большее на два полета стрелы.

Там, на востоке, куда они гнали своих коней, начинало светлеть небо. Но еще далеко было до первых гневных лучей разящего мертвецов Солнца, слишком долог был путь до спасительного рассвета, и рус ощущал через мягкую кожу голенищ, как тяжко вздымаются и опадают бока его коня. Ветер бил в лицо, обжигая морозом уже опаленную кожу, ледяными иглами впивался в легкие. На миг Рогволд позавидовал жнецам: хорошо устроились, гады, дышать ледяным ветром не нужно. Им вообще дышать не нужно.

Теперь, когда дорога вела через плоскогорье, ветер стал совсем обжигающим. Рус лишь порадовался, что успел, уже сидя в седле, набросить тулуп поверх доспехов. В одном железе он давно бы задубел. Мягкое облако тумана оказалось на их пути неожиданно, еще миг — и разгоряченные кони влетели в белое марево. Как по волшебству затихли порывы ледяного ветра, мягкая тишина вползла в уши, даже стук копыт по камням стал мягче, глуше.

Провал в каменной стене справа открылся так же неожиданно, и если бы не мчащаяся впереди Кетрин, поднявшая коня на дыбы и указавшая камчой в узкий каменный коридор, и не вьючные кони, неведомым чутьем почувствовавшие путь к спасению, то они так бы и промчались мимо. Каменный коридор внезапно разошелся в сторону, стены сошли на нет, так же как окутывавший дорогу туман. Лошади шли уже на пределе, сзади слышалось торжествующее шипение жнецов, но Рогволд невольно залюбовался картиной, открывшейся его взгляду.

По обе стороны узкой каменной дороги, в провалах пропастей, громоздились облака. Скорее всего, это был туман, но русу казалось, что копыта его коня мягко ступают по небу и искры от подков рассыпаются звездами.

Кетрин вновь взмахнула рукой, и перед ошеломленными и усталыми путниками открылось новое чудо гор. Из толщи скалы проступала фигура женщины, восседающей на мчащемся к востоку коне. Ветры вытесали гранит лучше всяких мастеров, и Рогволд как наяву видел дерзкий полет гривы и гордое лицо, с улыбкой и нежностью смотрящее в неизвестность. Сила была в странном капризе ветров и гранита. И не зря облака увенчали развевающиеся на ветру каменные кудри княжьей шапкой.

Поравнявшись с каменным исполином, Кетрин подняла коня на дыбы и закричала, вскинув руку в жесте приветствия. Голос девушки неожиданно звонко разнесся среди камня и тумана, словно даже ветер решил прислушаться к гордо прозвучавшим словам:

— Это Мать Ветров! Привет тебе, Всегда Свободная! Мы летим на крыльях твоих детей! На крыльях Ветра!

Звонкое эхо подхватило клич, и далеко окрест разнеслось:

— Свободная!… На крыльях Ветра!

Вновь ударил в камень стертый металл подков. Дорога, прямая как стрела, пронзала каменные глыбы и россыпи валунов, встречающиеся на пути. Странно, но после клича Кетрин даже кони как будто приободрились, пошли ходче, быстрее. Рассвет явился внезапно, с порывом бешеного ветра, и первый луч солнца рассек пелену облаков, как бритвенно-острый клинок.

И, вторя его приходу, дикий вопль раздался позади путников. Корчились на земле тела жнецов, и клубки змей рвались наружу, превращая плоть мертвецов в лохмотья сброшенной шкуры. Но и змеи, попав под лучи солнца, не уцелели. Черным, уже виденным гибельным пламенем горела чешуя, и бессильно стекали на камень капли смертоносного яда. Минута, другая — и лишь копоть на гранитных глыбах показывала место гибели очередной змеи. Это было жутко, но в глубине сердца рус ощутил спокойную радость.

Лучи солнца и порывы неожиданно теплого ветра растопили туман по обе стороны каменной дороги. Бездонные пропасти оказались обычными склонами огромного холма, по гребню которого и мчались кони.

Рогволд привстал в седле, пытаясь различить в громоздящихся за ними скалах гордую фигуру Матери Ветров, но при свете солнца лишь беспорядочные глыбы гранита возвышались далеко позади. Русу казалось, что с момента явления из предрассветных сумерек коня и всадницы прошло не более мига, но теперь, оглядываясь назад, он понял, что они проскакали по холму почти две сотни полетов стрелы.

Карим-Те вытер пот со лба, приторочил свой меч за спиной и тихо, но так, что его услышали все, произнес, глядя на закопченные камни:

— Кончено со всеми.

И, словно отвечая ему, раздался отчаянный клич Урука:

— Ветер! Это Ветер!

— Да, — одними губами согласилась Кетрин. Золотые волосы девушки тронули ласковые пальцы теплого ветра, своим порывом заглушившего еле слышный шелест ее губ: — Да, мы летим на крыльях Матери Ветров!