Охота на Крыс

ГЛАВА 20

Позади была уже неделя пути, когда Винт осадил загнанного коня перед разъездом ведьмачьей дружины. За плечами ведьмака остались бесчисленные лиги пути, дозор воинов Христа и караван арабских купцов, у которых ловкач «позаимствовал» своего теперешнего коня. Первый жеребец с конюшни графа Гуго пал на третий день пути. Благо, что почти сразу же на Ратибора наткнулся караван, следующий из Багдада в Ашур.

На счастье ведьмака, в караване не оказалось знающих его в лицо, поэтому к приказчику ашурского торговца Абдуллы, возвращающемуся в Ашур из Дамаска, отнеслись неплохо. Тем более что предусмотрительный ловкач захватил с собой вексель Ага-бека, самого богатого и известного дамасского менялы. По этому куску сафьяна любой меняла выдал бы ловкачу не один кисет с динарами.

Да и одет Ратибор был соответственно. Чалма, в которой ведьмак вез грамоту Редрика, узорчатые шальвары, шитые золотом сапожки из сафьяна. Все это Винт позаимствовал из седельной сумы одного из «слуг Божьих», после того как перерезал им горло. Богатая добыча и бурдюк вина навеки усыпили бдительность пятерки конных лучников, посланных епископом Гербертом в дозор. Кто же в степи ложится спать, не выставив караула!

К тому же на поясе у ведьмака имелся весьма весомый аргумент, заманчиво побрякивающий золотом. Для любого купца таких верительных грамот было вполне достаточно. Так что историю о разбойниках, напавших на караван, с которым якобы ехал Винт, караван-баши выслушал весьма внимательно. Так же внимательно, как и осмотрел павшего коня ведьмака, не поленившись во время стоянки съездить по следам подобранного в степи чужака! А то на таких вот мелочах на воре шапка горит.

Ловкач предчувствовал подобную проверку и все это время спокойно провел под охраной четырех воинов со стальными и весьма острыми доводами в руках. Он не зря выбрал в графских конюшнях арабского скакуна и седло. Когда караван-баши вернулся, ведьмаку развязали руки и угостили шербетом. Но вот продавать коня караван-баши отказался наотрез. Их на весь караван был лишь десяток, всю поклажу купцы везли на верблюдах, а кони были только у охраны.

Не стоило даже пытаться купить коня, и Винт тут же оплатил свой проезд до Ашура, с относительным комфортом усевшись на одного из верблюдов. После вечернего плова охранников, купцов и самого караван-баши охватила непонятная сонливость. Проснувшись утром и обнаружив пропажу одного из коней, купцы не бросились в погоню за вором, а спокойно продолжили свой путь. За кошель с золотом, оказавшийся в чалме караван-баши, можно было купить полдюжины неплохих коней, и старый караванщик мысленно даже пожелал удачи дерзкому ловкачу, ухитрившемуся обвести его вокруг пальца. Правда, вслух он сказал совсем другое.

Молодые травы уже достигали брюха коня, но Ратибора тревожил не недавний степной пожар, нет. Ведьмак видел, что степь замерла, словно ожидая удара. Ни души не встретил он в пути, и, когда перед ним из травы вынырнули дружинники Черного Леса, Ратибор испытал невероятное облегчение. Копейные жала, нацеленные в грудь его коня, так и не опустились, пока он говорил условные слова, а старший в пятерке дозорных проверял его грамоту.

Дальнейший путь он уже проделал вместе с двумя дружинниками. Старший в дозоре оказался человеком недоверчивым и на всякий случай, под видом охраны, направил вместе с подозрительным чужаком двоих воинов. Арабский костюм и грамота Черного Леса произвели на него определенное впечатление. На его месте Винт поступил бы точно так же. Непонятный чужак в неожиданно обезлюдевшей степи, пусть даже с грамотой Черного Леса, тут явно надо подстраховаться.

Кони дозорных были спрятаны в ближайшей балке, и всю ночь они мчались без перерыва. Под утро утомленный конь ведьмака начал спотыкаться, и его спутники чуть придержали своих лошадей. Они въехали на холм, и Винт застонал сквозь зубы. Всходило солнце, а на равнине, начинающейся сразу за холмом, на котором находился шатер предводителя ведьмачьей дружины, стояли две армии. Кровавый свет солнца яркими бликами играл на копейных жалах и мечах ведьмачьей дружины. Прямо перед ведьмачьей армией замер неровный строй ножеметателей и колдовских псов. За ними плотными рядами, щит к щиту, стояли отряды серых и черных Крыс.

Он опоздал, до боя оставался лишь миг, и на холме круг ведьмаков-заклинателей уже начал ткать первые чары. С другой стороны равнины послышался шелест трещоток шаманов, напомнивший ловкачу шуршание паучьих лап в заброшенных подземельях. Вокруг ведьмачьей армии уже загоралось кольцо колдовского пламени, когда враг пошел в первую атаку. Ножеметатели племени Крысы бегом бросились вперед, и рядом с каждым мчалась его свора колдовских псов.

Странное дело, стоило врагу двинуться вперед, как немногочисленная пехота Черного Леса сомкнула щиты, превращаясь в неприступную крепость. Ярко полыхнуло колдовское пламя, окружившее строй ведьмаков дополнительной защитой. Винт недоумевал, к чему такие предосторожности, ведь у врагов были лишь легкие луки и метательные ножи, но в это время шаманы нанесли свой первый удар. Силы, вложенной в первую атаку степных чародеев, могло хватить, чтобы расплющить гранитный утес. Но ведьмаки-заклинатели не сплоховали.

Синее пламя взметнулось вверх, становясь багровым, и над полем боя прогремел раскат грома. Словно дожидаясь этого сигнала, ведьмачья пехота чуть раздвинула щиты. Ровно настолько, сколько нужно арбалетчику, чтобы выстрелить, не больше. В следующие несколько мгновений поле окрасилось кровью. Выли от лютой боли добытчики и их чародейские псы, навылет пробитые арбалетными болтами. Стена ведьмачьей пехоты сделала три шага навстречу врагу, и ножеметатели вместе со своими псами побежали. С клыков тварей, заботливо прикрытых стальными наклычниками, падали на землю капли трупного яда.

Но это было лишь первое действие развернувшегося перед Ратибором сражения. Ловкач не знал, что свою задачу ножеметатели выполнили. По плану степных вождей, именно племя Крысы должно было принять на себя залп лучников Черного Леса. Под прикрытием их тел вперед метнулась лихая ватага степной конницы.

Тактика степняков была проста: подлететь к непоколебимому строю пехоты, метнуть две или три стрелы на пределе дальности и бежать обратно. Пусть враг пытается поразить лихих батыров стрелами, тратя их понапрасну. Лишь одна из двух десятков найдет свою цель в облаке пыли, поднятом конскими копытами. И так весь день и всю ночь, выматывая строй вражьей пехоты. Кого-кого, а конных лучников у степняков хватает. Эта тактика не раз приносила победу степным джигитам.

Но сегодня вместо луков у ведьмачьей рати были арбалеты, стреляющие вдвое дальше, чем степной лук из турьих рогов. И использовали их дружинники весьма необычно. Лучшие стрелки стояли в первых рядах, под прикрытием щитов в рост человека. Не тратили они время на зарядку арбалетов, отдавая по цепочке разряженные и получая взамен снаряженные самострелы. Опытен и умен был тысячник Бран, командовавший ведьмачьей дружиной. Знал тактику боя лихих всадников степи. Не зря сберегли заряженные арбалеты до этой атаки воины Черного Леса. Как снежная глыба под шквалом теплого ливня, таяла ватага степных конников.

Но вместо водных капель в этом ливне были арбалетные болты, навылет прошивающие гибкие фигуры в ватных халатах. Кони и людские тела, густо приправленные облаком пыли, смешались в этой мясорубке. Над равниной стоял вой раненых и умирающих. И музыкой скорой гибели вторили им щелчки спущенной тетивы арбалетов. Лишь два десятка израненных всадников из пятнадцати сотен вернулось назад. Алый ковер окровавленных лохмотьев лежал на вытоптанной копытами земле, и конские тела все еще содрогались в мучительной агонии.

Атака схлынула, и в задних рядах свободные дружинники лихорадочно заряжали разряженные арбалеты. Молча стояли перед ними Крысиные рати, похоже, что беспощадное истребление их союзников застало Крыс врасплох. Минуты тянулись одна за другой, и каждая из них давала ведьмачьим стрелкам сотни заряженных самострелов.

Наконец, словно внезапно решившись, отряды Крысиной пехоты двинулись вперед. Винт знал, что у арабов каждая часть ратного строя носит весьма поэтичные названия. Судя по всему, с «Утром Псового Лая» ведьмаки уже разобрались. Теперь настал черед вступить в сражение «Дню Помощи». Или тут правильнее сказать «Скорой Крысиной Помощи»? Губы ведьмака на миг тронула улыбка, но он знал, что улыбаться еще рано. Гигантские грызуны могли быть в бою страшными воинами, но на губах Винта все равно играла улыбка. Уж больно забавно выглядел этот кошачий кошмар, внезапно обретший плоть и двинувшийся вперед четким ратным строем.

Но Брану улыбаться было некогда. Он уже прочел письма Редрика и, заметив улыбку на устах гонца, лишь недовольно поджал губы, отдавая новую команду. Крысы уже успели приблизиться к строю пешей дружины на три сотни шагов, и их лучники торопливо открыли огонь. Град серо-оперенных стрел загрохотал по щитам дружины Черного Леса, но пехотинцы лишь плотнее сомкнули щиты, превратив строй в подобие скалы. Стрелки ведьмаков на стрелы Крыс не отвечали.

Пользуясь этим, Крысиный полководец без препятствий перестроил свои отряды в клин, на острие и правом фланге которого встали отряды черных Крыс в тяжелой броне. Быстрым шагом, почти бегом они бросились вперед, торопясь сократить расстояние для рукопашной. Стрелки, покрытые серой шерстью, построились в середине клина. И ни одной черной Крысы не было среди них.

Лишь когда в центре клин пехоты грызунов приблизился на две сотни шагов, только тогда ответили арбалетчики ведьмаков. Чуть раздвинулась стена щитов дружинников, и над полем боя засвистел беспощадный стальной шквал. Первые ряды валились, битые в голову не знающими промаха арбалетными болтами. Черные Крысы в тяжелых доспехах, ставшие острием вражеской атаки, были выбиты все до последней. Когда клин лишился их ростовых щитов, центр Крысиной армии был весьма основательно прорежен короткими стрелами, срывающимися с самострелов дружины Черного Леса. Пущенный в упор арбалетный болт прошибает навылет любой доспех. И Крысиное воинство узнало это на себе, застилая поле битвы кровавыми ошметками тел.

Тщетно стрелки Крыс пытались прикрыть своими стрелами беспощадно истребляемую пехоту. Щиты дружинников раздвинулись ровно настолько, насколько нужно, не более. Легкие стрелы с серым оперением ломались, соскальзывали с окованных железными пластинами щитов. Но не только перед собой держали щиты ведьмачьи ратники. Головы и плечи воинов первых рядов тоже были прикрыты: щиты сомкнулись исполинской черепахой, храня от пущенных отвесно вражеских стрел.

С отчаянным визгом серые Крысы бросились вперед, словно презирая быструю смерть от стрел. Чуть шире разошлись щиты, и ведьмачий строй в два ряда опоясался копейными жалами. Громада щитоносной пехоты сделала первые шаги вперед, навстречу врагу. Гневный рык забился над равниной. С лязгом впивались в мохнатые тела копья дружинников, легкие кольчуги Крыс были бессильны против напора железа копейных жал.

Кровью рыгали раны мохнатых, порванных копьями тел. Строй ведьмачьей пехоты продолжал свою мерную поступь. Лишь багровые клочья втоптанных в землю подкованными сапогами мертвецов оставались за ним. Только на левом фланге, где ведьмачьей фаланге противостояли черные Крысы в тяжелой броне, шаг щитоносной пехоты чуть замедлился, и строй пехоты Черного Леса чуть приостановился. Тяжелые тесаки Крыс рубили копейные древки, и кое-где ведьмаки уже взялись за мечи и топоры. Черные чуть заколебались, кое-кто подумал о своем спасении от не знающих пощады копейных жал и мечей, отчего строй оказался нарушенным, и в эти разрывы впивались клинья ведьмаков-мечников, щедро рассыпая вокруг себя смерть от своей стальной пурги.

С визгом неслись на помощь Крысиным отрядам степные всадники, пытаясь охватить левый фланг пехотной фаланги, но на пути у них оказалась полутысяча конников Черного Леса. В первый раз ввели в бой ведьмаки конных стрелков с легкими арбалетами, и сюрприз оказался для врага весьма неприятным. Пустели седла, падали пробитые тела, а дружинники, не перезаряжая своих арбалетов, взялись за копья и мечи. Вал конницы в среднем доспехе без труда смял легкую кавалерию Степи. Кривоногие конники на маленьких, мохноногих лошадках бросились прочь от ведьмачьей атаки, как мальки при виде щуки. Мечи, кованные в кузницах Черного Леса, собирали щедрый урожай, до паха пластая замешкавшихся степняков…

Победа уже царила на поле боя, и лишь от тысячника Брана зависело, превращать ее в разгром или нет. Свежие конные сотни ждали приказа, воины были готовы смести врагов с лица земли, рассечь остатки Крысиного строя и рубить бегущих. Даже горстка шаманов, увешанных костяными амулетами, вскакивала на коней, готовясь бежать. Но тысячник все еще медлил, не давая сигнала затаившимся сотням резерва, словно ожидая появления на равнине новых врагов.

Про себя Винт согласился с ведьмачьим полководцем. Но лишь разумом, который отчаянно мучили вопросы: «Где же» Вечер Потрясения «? Где резерв врага? Или эти степняки, вкупе с грызунами, надеялись смять небольшую ведьмачью дружину лишь стрелами и мечами? Отчего бегут шаманы, лишь в самом начале боя попробовавшие пустить в ход свою магию?»

Так говорил ловкачу разум, а сердце говорило другое. И вторя сердцу Ратибора, из глоток ведьмачьей пехоты и конников, окончательно сломивших хребет Степи, уже рвалась бешеная ярость клича:

— Победа!

Но в этот момент на поле боя явилась иная сила, как кусок бумаги, смяв защиту ведьмаков-чародеев. Их мертвые, высохшие тела еще оседали на землю, а в висках Ратибора уже пульсировала мысль:

— Вот он. Вот «Вечер Потрясения»!

На равнину на смену бегущим остаткам своей армии в пузыре черного пламени явились восемь жрецов, слуг бога-Паука…

Они почти успели. Третий день открывались перед ними все новые и новые ловушки. За плечами пятерых путников остались несчетные стаи пауков и порождений гибельной магии святилища бога-Паука. Остались сожженными дотла, смятыми, порванными в еще шевелящиеся клочья и лужи слизи беспощадными чарами Светозара. Потоки силы срывались с посоха волхва, и ни одну тварь не минула лютая гибель. Они спешили. Светозар периодически замирал, направляя взгляд внутрь себя, словно постигая, вслушиваясь в далекие отзвуки эха, слышного лишь ему.

Привалов почти не было. Пятеро путников довольствовались кусками вяленого мяса и лепешками на ходу. Усталость и сон отступали под чарами волхва, и безумная дорога продолжалась, шаг за шагом, коридор за коридором, зал за залом. Рогволд потерял счет этим бесконечным переходам и схваткам за каждым поворотом. Главный зал святилища открылся им совершенно внезапно. Не было ни высоких ворот, ни золота и самоцветных камней в стенах, украшенных грубой резьбой. В глубине зала сплетались меж собой содрогающиеся, высохшие корни, в глубину которых вела небольшая лесенка. Там, в глубине, виднелось пятно жгучего зеленого света, пульсирующего в такт содроганиям корней.

Рогволд понял, что в этом зеленом облаке скрывается вход на Перевал. Свет начал тускнеть, гаснуть, стоило лишь перешагнуть порог зала. Корни вибрировали все слабее и слабее. Наконец их пульс замер, и вместе с ним окончательно погасло зеленое сияние. Теперь лесенка вела в пустоту, обрываясь над пропастью, до этого скрытой облаком зеленого света. С ладони Светозара сорвалась ветвистая молния, через миг взорвавшаяся разноцветными брызгами. В этот же миг гранитные стены содрогнулись в раскате грома. Только тогда рус огляделся по сторонам, убедившись, что в зале они были не одни.

Восемь человек стояло вокруг круглого камня, густо иссеченного неведомыми письменами. В самом центре камня стоял девятый, и лицо жреца забытого бога походило на кусок теста в детских пальцах. Вот ребенок неумело лепит лицо Рогволда, а вот уже густая слизь перетекает в подобие строгих черт Светозара. Вокруг жрецов в черных одеждах начал разгораться круг алого огня. Именно об него разбилась первая молния Светозара. За ней последовала еще одна, потом еще, еще…

Но от чар волхва лишь ярче разгорался алый огонь. В его тьме, ибо назвать то, что он отбрасывал, Светом было невозможно, мантии жрецов начали светиться Тьмой. И, как бы в ответ на волшебство Светозара, откуда-то сверху обрушился водопад пламени. В этом огне черные фигуры слуг бога-Паука начали искажаться, таять. Жрец, стоявший в центре, начал расти, превращаясь в настоящего исполина. До Рогволда донесся шепот Урука:

— Смотрите, теперь у него уже восемь рук!

Внутри алого пламени в фигуру жреца начали бить зеленые молнии. Забытое божество приходило в мир, перекраивая под себя тело своего раба. Восемь рук того, кто недавно был человеком, уже удлинились, начали покрываться густой шерстью. Пальцы срастались в подобие изогнутых когтей, черный балахон начал лосниться пятнами хитина, а из слизи лица начали проступать чудовищные жвалы.

Магия Светозара была бессильна, но молнии волхва раз за разом впивались в сгусток Тьмы. Он знал, что это бесполезно, но снова и снова пытался пробить кокон, в котором приходил в мир бог-Паук. Время уже истекало, когда Карим-Те, срывая голос, заорал во всю мочь:

— Светозар, это же Тьма! Вспомни Мерлина!

В следующий миг из уст волхва вырвался вой, сделавший бы честь любому некроманту. Кровь стыла в жилах от этого исступленного зова на языке Тьмы. И она ответила, черным смерчем разметав, пробив, раздвинув на миг кокон багрового огня. Тот, кто был готов стать богом-Пауком, замер, словно в нерешительности. Вновь полыхнула ослепительно-белая молния Светозара. И Свет не подвел своего служителя, без промаха разя того, кто готовил свое тело для древнего бога. От удара волхва кошмарная фигура стала оседать на алтарный камень полыхающим кулем.

Но не так прост был бог-Паук, чтобы быть изгнанным из мира чарами волхва, будь он, волхв, хоть трижды Великим. Вновь пророкотал подземный гром, алтарный камень треснул, и ветвистая, зеленая молния впилась в Светозара. В этом чародейском пламени вспыхнули остатки когда-то бывших белоснежными одежд. Обнаженная фигура начала подниматься над полом, словно неуместно богу ходить по земле, и во всполохах зеленого пламени фигура того, кто за миг до этого был волхвом Светозаром, начала расти, и восемь рук разошлись в стороны, словно желая обнять отшатнувшихся людей и орка.

Это был конец, конец всему, и Рогволд в отчаянье метнул стрелу, метя в горло тому, кто изначально был лишь человек, а теперь горящим, скручивающимся комком плоти, содрогающимся в корчах рождения древнего бога. Стрела и тетива лука вспыхнули в пальцах руса, сын старосты в бессильной ярости отшвырнул в сторону ставшее бесполезным оружие. Бог-Паук приходил в мир, и само Мировое Древо содрогнулось, вторя судорогам и корчам его рождества.

Кокон молний висел перед ними. Против него оказалась бессильной и пурга игл синего льда, вырвавшаяся из последней бутыли Карим-Те. По щекам, смывая ритуальную раскраску, тек поток слез, и сегодня он не стыдился их, выпуская на волю всю боль от гибели старого волхва. Такой смерти он не пожелал бы никому, Карим-Те слышал стон, когда бог-Паук принялся пожирать душу Светозара. Нганга отлично знал, что его чары бесполезны, но попробовать стоило. Вдруг сила забытого бога Снежного Вихря сможет остановить приход в мир другого древнего божества?

Вновь содрогнулись гранитные стены, когда фигура паука с пока еще человеческой головой коснулась когтями пола. На лице уже начинали проступать паучьи жвалы, когда вперед шагнул Урук и «Равный» коснулся кокона зеленых молний. Воплощение древнего бога отшатнулось, и все, без исключения, почувствовали волну невероятного страха, исходящую от тела бога-Паука. Снова прогремел гром, когда меч Странников коснулся средоточия мощи древнего божества. Пол дрогнул под ногами, когда кокон лопнул, отшвырнув в сторону орка. Урук отлетел, как котенок от пинка взрослого человека, но меч, намертво зажатый в его руке, метнул тело в новую атаку.

Тело чудовища, так и не ставшее телом древнего божества, бросилось вперед. Сочащийся ядом коготь, размером с добрую саблю, метил прямо в грудь Урука. Против этого удара были бессильны любые доспехи. Тварь била подобно молнии и била наверняка: орк, уже наносящий удар, не успевал закрыться или увернуться…

Слуги бога-Паука успели предотвратить гибель своей армии. Рога ведьмаков затрубили отход, но поток чар степных колдунов уже захлестнул ведьмачьих конников. Падали на землю с коней ведьмаки-всадники, оказавшиеся в сизом облаке, падали, чтобы через миг встать послушными марионетками в руках кукловодов в черных хламидах. Но не все оказались околдованными, некоторые всадники так и не поднялись с земли. А по их телам поредевший строй выстраивался в лаву.

Крысы остановили свой безумный бег, заново построили стену щитов и двинулись в новую атаку. На все это ушло несколько минут, и вот уже пехота поравнялась с замершими всадниками и двинулась вперед. Их бывшие противники скакали рядом, заботливо прикрывая фланг Крысиного строя.

Тысячник Бран лишь выругался сквозь зубы. Его воинам предстояло стрелять в своих и сражаться со своими. То, что они околдованы, ничего не значит. Ведьмак потер виски и отдал отрывистую команду. Повинуясь ей, из рядов вышли несколько ведьмаков. Все уже в возрасте, зрелые мужи, и почти все не ниже сотника. Винт знал, зачем это. Ловкач шагнул к Брану и протянул свой значок сотника, вызываясь на верную смерть.

Пехота перестраивалась, десятники оставляли в рядах добровольцев, готовых ценой своей жизни держать врага, давая войску шанс отойти. Столкнувшись с такой магией, ведьмачья дружина могла лишь отступить. А для отступления нужны те, кто своей жизнью задержит врага.

Бран внимательно посмотрел в глаза Ратибору:

— Ты должен отвезти ответ?

— Нет.

— Ты знаешь закон? Я не вижу ни одной серьги в твоих ушах. Ты единственный сын и ты последний в роду. Значит, ты не должен умереть. Род должен жить. Примешь под команду сотню конников в тысяче Святослава.

— Нет.

— Это война, — устало проговорил Бран, — а на войне мой приказ — закон. Ты отдал мне свою бляху сотника, ты теперь подчиняешься мне. Теперь я могу приказывать, и мой приказ — живи. Уводи людей, сотник.

В ответ Винт лишь покачал головой:

— Я предлагаю кое-что получше. Дай мне три десятка разведчиков-пластунов, мы ударим в тыл этим колдунам. Какой-никакой, а шанс для остальных. На такое нужны лазутчики, а не воины.

Тысячник нахмурил брови:

— Ты предлагаешь отдать врагу еще три десятка жизней?

— И мою, — просто ответил Ратибор, по прозвищу Винт…

Потом Рогволд сам не мог вспомнить, как в его руке оказался топор. Как и после подземелья старца с золотым сиянием, неведомая сила вела руку руса. Простое железо врубилось в хитиновое сочленение лапы. В руке Рогволда хрустнуло обломленное топорище. Лезвие топора так и не отрубило чудовищный коготь, намертво засев в глубокой ране. Но главного своим ударом Рогволд достиг. Коготь миновал грудь орка, вместо этого лапа паука лишь сбила сына старосты с ног.

Синим огнем полыхнуло лезвие «Равного», когда отточенным ударом Урук погрузил меч Странников в шею чудовища. Правда, что считать шеей у паука, имеющего человечью голову, украшенную жвалами?

Удар орка достиг своей цели, и голова чудища покатилась на пол. Стоило первой капле крови коснуться камня пещеры, как тело лопнуло, разбрызгивая вокруг себя зловонные внутренности. Но бой еще не был кончен, такая же зеленая молния ударила из алтарного камня в орка. Новый удар бога-Паука не достиг своей цели. Молния ударилась о сталь «Равного», чтобы угаснуть с гневным шипением от капель черной крови, запятнавших лезвие.

Одним прыжком подскочил Урук и мягко, как в масло, вонзил меч Странников в трещину в алтарном камне. Спираль белого огня опоясала пещеру, сжигая рисунки на граните стен. Груда песка лежала на месте алтарного камня, и орк изумленно замер, поразившись таким чудесам. Он ожидал от «Равного» многого, но такой эффект от одного удара!

Мягко зазвучала порвавшаяся струна, под каменным сводом вспыхнул голубой огонь магического портала. Орк уже повернулся лицом к новому врагу. Через миг боевой оскал сменился гримасой удивления:

— Но как же?

— Очень просто, — ответил ему сидящий в кресле Вершигора, больше известный как Верховный Ведьмак, по прозвищу Филин. Он сидел в своем любимом кресле, попыхивая изогнутой трубкой, вырезанной из корня вереска. Старый ведьмак выпустил очередное колечко дыма и посмотрел своими желтыми глазами с вертикальным зрачком прямо на орка.

— Но ведь магический портал в этом святилище невозможен! Или после того, как этот камень стал песком… — потрясенно проговорил Рогволд, уже успевший подняться с каменного пола. Яд с паучьей лапы прожег в кольчуге руса дыру размером с добрую сковородку. Но сейчас это волновало Рогводда меньше всего.

— Да, именно так, — ответил на его вопрос нганга, а Филин лишь мягко покачал головой:

— Ты лучше кольчугу и подкольчужник сними, а то яд и до тебя доберется. Будешь тогда совсем дырявый. И к тому же мертвый. А тебе еще на Перевал идти. Вернее плыть. Правда, в хорошей компании…

Конская лава почти приблизилась к замершему строю ведьмачьей дружины, когда сизое облако внезапно развеялось. Еще несколько мгновений всадники мчались вперед, потом остановили коней и развернулись, набирая разгон для удара. Оставшиеся прикрывать отход ведьмаки-дружинники так и не выпустили в них ни одну стрелу. Все арбалетные болты достались потрепанному строю Крыс.

Винт остановился в дюжине шагов от неподвижно замерших шаманов. Это была удача. Ведьмак не мог понять, отчего столь могущественные колдуны подпустили его к себе почти вплотную. Его и три десятка разведчиков, приданных ему Браном. Срывались с арбалетов тяжелые болты, впиваясь в затылки неподвижно стоящих колдунов. С криком бросился вперед десяток ведьмаков с обнаженными мечами в руках, желая добить врага. Бросились и неподвижно замерли у цели, глядя в стеклянные лица мертвецов.

Винт снял шлем, вытер вспотевший лоб и сел на землю. Ноги внезапно отказались держать ловкача. Там, вдалеке, пришедшие в себя конники уже отчаянно врубились в Крысиный строй, а пехотинцы, оставшиеся прикрывать отход, смяли стену вражьих щитов. Отходящая армия развернулась, спеша вернуться на помощь к прикрывавшим ее отход смельчакам. На левом фланге уже шли в дальний охват конные сотни резерва. Это была полная победа, это был полный разгром степняков.

В груди Ратибора забился, взлетел в небеса отчаянный крик радости:

— Э-ге-гей! Победа!

И его крику вдалеке вторили ведьмачьи сотни…

Далеко, в горной пещере Корнуолла, Мерлин с неудовольствием щелкнул пальцами, гася пелентар. Верховный Друид увидел все, что хотел. Горели на столе огромные, толщиной в руку свечи. В их ярком свете густой дым благовоний причудливыми завитками вползал на стены, стелился по потолку. Неподвижным зеркалом застыло в кубке, стоявшем на столе, черное вино.

Мысли владыки Корнуолла бродили далеко. Время летело, а Мерлин все сидел, глядя на мир невидящими глазами. И, как бы боясь спугнуть его мысли, одна за одной гасли догоревшие свечи.