Охота на олигархов

Глава первая. Первая жертва

30 марта 2003 года

Зноев потирал руки. Теперь уже точно было установлено: совершено убийство. Подозревались все. И в первую очередь — поимённо — весь списочный состав «Золотой сотни».

И это была удача. Большая удача.

Генерал–майор ФСБ Борис Аркадьевич Зноев не был человеком кровожадным. И вовсе не желал смерти незадачливому американскому журналисту Жемчужникову. Но уж коли так вышло…

Собственно расследованием совершенного преступления занималась Генпрокуратура. ФСБ лишь курировала процесс. Точнее, вела это расследование в параллельном режиме. Естественно, в интересах государства и общества. Теперь врагам общества было что предъявить. А раз уж главными врагами считались олигархи и их приспешники, то тут Зноеву — и карты в руки.

На данный момент генерал–майор Зноев возглавлял в центральном аппарате ФСБ так называемый Отдел безопасности общества, сокращённо ОБО. Сам же Зноев, да и большинство коллег название отдела расшифровывали несколько иначе, а именно — Отдел по борьбе с олигархами. И эта расшифровка на самом деле гораздо более точно соответствовала задачам, стоящим перед ОБО.

В Москву, да сразу на генеральскую должность Зноев был переведён в самом начале ноября прошлого года. Почти сразу после смерти главы ФППП генерал–полковника Морозова, в руках которого прежде были сосредоточены все нити, связующие государство и большой бизнес.

В той уникальной роли, которую прежде исполнял Морозов, заменить его никто не мог. Не было просто такой фигуры. Да и не нужна она была ныне. Политика, а соответственно, стратегия и тактика изменились. Стратегия разрабатывалась теперь наверху, а вот тактикой–то и занимался отдел Зноева.

До перевода в Москву почти всю свою служебную жизнь Борис Аркадьевич Зноев провёл в Большом доме на Литейном. Том самом, откуда вышел и нынешний президент. Только президент в те давние времена работал по разведывательному ведомству, а Зноев с самого начала своей карьеры занимался вопросами экономической безопасности. Плюс ещё и всякими политическими движениями и партиями. Пришлось. Так как с самого начала новейшего, постсоветского времени, политика и бизнес переплелись настолько, что отделить одно от другого было зачастую невозможно. Близнецы–братья.

Лично с президентом Зноев знаком не был. Но какое кому до этого теперь было дело? Главное — вышли из одного гнезда. Как и большинство из нынешних работников центрального аппарата, так или иначе имевших отношение к Большому дому.

Сам Зноев попал в Москву уже с третьей «волной» «питерцев». Когда те, что из «волны» первой и второй, уже заняли большинство ключевых постов в государстве. На самых разных уровнях. Так, бывший непосредственный начальник Зноева по Большому дому теперь возглавлял одно из управлений ФСБ. Он–то и привлёк Бориса Аркадьевича к новой интересной работе. Благодаря ему Зноев получил и этот кабинет с видом на Лубянскую площадь, и первое генеральское звание.

Новенький генеральский мундир, правда, надевать пока пришлось лишь однажды — когда Зноев представлялся директору ФСБ. В следующий раз придётся, даст бог, ежели наградят чем–нибудь за заслуги перед Отечеством.

Хотелось думать, что бывший непосредственный начальник не жалел о сделанном выборе. Ибо Зноев уже мог похвастаться некоторыми успехами.

Разгром империи Герцензона он себе в единоличные заслуги, впрочем, не приписывал. Тут всё случилось как–то само собой, почти волшебным образом. Хотя в волшебство Зноев, конечно, не верил. Что он, Гарри Поттер, что ли?

Герцензона сдал кто–то очень хорошо информированный и в падении его заинтересованный. Зноев не сомневался, что этот «кто–то» был среди Герцензоновских конкурентов по бизнесу. Сей факт с неопровержимостью доказывал, что согласия меж олигархами по большому счёту нет. Пауки, однако. И это было на пользу тому делу, ради которого и работал Зноев. Всё больше входя во вкус.

А вот к делу Ходырева с его УКОСом Борис Аркадьевич хорошенько приложил руку. Красивое и перспективное вытанцовывалось дельце. И смотрите–ка: обошлось безо всяких волшебных палочек, говорящих сов и сопливых магов–тинейджеров.

По договорённости в самых верхах в возглавляемый Зноевым ОБО стекалась вся информация на олигархов. Из прокуратуры, налоговых, таможенных и прочих органов. Задача Зноева и его людей заключалось в том, чтобы проанализировать всю информацию и дать рекомендации. Собственно оперативной работой они занимались по минимуму. Потому как были, что называется, «мозгом» новой социально–экономической политики родного государства. Исполнителей и без них хватало. Только дай команду — толпа набежит, на готовенькое–то.

Работы предстояло — бескрайнее поле. Ведь на очереди были все. Но прежде всего «сырьевые» олигархи. И в первых рядах — хозяева крупнейших нефтяных компаний. Которых можно было по пальцами пересчитать. Магомаев со своим «Маг–ойлом», Бондаренко с УНК. Ну и, конечно, Сидоров. Контролирующий на сегодняшний день около четверти всей отрасли.

Хотя этот, последний, по сравнению со многими выглядел гораздо симпатичнее. И бизнес его был самым открытым и почти кристально чистым. Хотя такого в природе и не бывает. На всякое «почти» можно найти что угодно, если будет команда искать.

Тем более, что Сидоров в последнее время всё больше скатывается к участию в политических играх, хотя делает это и не так явно, как, например, погоревший именно на политике Ходырев. Но в любом случае Сидоров тоже успел хорошенько подставиться. А также все те, кто работает с ним, что называется, в одной связке.

Итак, Сидоров.

Имеет довольно значительное влияние на некоторые фракции в Госдуме. Прежде всего, стопроцентно его человек — депутат Чайкина. Очень активная особа, возглавляющая объединение так называемых «независимых» депутатов. Под сидоровскую дудку пляшет и глава фракции «Патриоты России» Голубков. Надо будет их как–то всех развести.

Не обошел стороной господин Сидоров и регионы. Губернатор Белоярского края Петухов — тоже человек Сидорова. К тому же — законный муж депутата Чайкиной. А край–то не из самых маленьких и уж, конечно, не из бедных, а совсем наоборот.

Соседнюю Икотку возглавляет господин Котов. Судя по многим фактам, он не испытывает особой приязни к Сидорову и его команде. И сей факт всегда можно будет использовать. На благо дела. Да и у самого губернатора Котова рыльце по колено в пушку. Он хорошенько успел наследить и на Икотке, и в московском строительном бизнесе. Кстати, как раз его делами и заинтересовался незадолго до своей смерти главный редактор «Фейса» Жемчужников…

Но кому же конкретно он всё–таки так помешал, этот русский американец?

Экспертиза подтвердила, что Жемчужников умер не от сердечного приступа, а был элементарно отравлен. Путём мгновенной инъекции.

Действие яда со сложно произносимым названием вызывает остановку сердечной деятельности в промежутке от нескольких минут до получаса после введения его в организм. Именно так и произошло в случае Жемчужникова.

Пусть пока этим продолжает заниматься прокуратура, — решил Зноев. Пусть подёргают на допросы каждого из этой «Золотой сотни», поработают без выходных и перерыва на обед. А «золотые ребята» пусть почувствуют, каково это — оправдываться перед дотошным следователем. Ведь заниматься делом Жемчужникова было поручено именно самым дотошным, которые ко всему прочему получили прямое указание допрашивать с особым пристрастием, невзирая на лица. Вот и славненько. Теперь богатенькие буратины и понервничают, и покрутятся ужами. Несмотря на все свои миллионы–миллиарды.

Сам же Зноев пока займётся окружением Сидорова — на сей счёт поступили указания не только от непосредственного начальства, но и из Администрации Президента. Похоже, эти ребята тоже кому–то здорово насолили. Не иначе — слишком засветились вместо того, чтобы сидеть и тетешкать свои миллионы. И чего, спрашивается, людям не живётся?

Зноев в который раз просмотрел папки из правой крайней стопочки.

Сам Георгий Валентинович Сидоров — пока в сторону. Нурмухамет Сафин, председатель совета директоров «Башконефти» — отдыхай пока. Константин Сергеевич Петухов — в сторону. Екатерина Германовна Чайкина. Красивая. Но тоже пока — в сторону. Анна Валентиновна Сидорова. Сестра. Но это сейчас совсем уж не в жилу. Лев Викторович Кобрин. Змеиная фамилия. И взгляд такой же змеиный. На него особо просили обратить внимание в настоящий момент. В его руках два телеканала. В том числе НРТ — канал федеральный. Серьёзный рычаг управления… А Кобрин упорно продолжает играть в «праздник непослушания». Вот им, пожалуй, и займёмся в первую очередь…

Зноев нажал кнопку переговорного устройства:

— Майора Ющенко ко мне!

— Она уже в приёмной, — раздалось в ответ.

— Пусть войдёт, — приказал Зноев.

Белоярский край

Из Белоярска выдвинулись после сытного обеда. Поэтому все три часа, что ехали до Нижнеуярского района, Катя благополучно проспала. И проснулась уже в самом Уяре, когда началась грунтовка. Джип на неровной дороге скакал, как своенравный козёл.

— Проснулась? — спросил Костя, украдкой зевая. — Скоро приедем.

Кажется, и губернатор Петухов только–только вырвался из объятий Морфея, хотя и делал вид, что находится на боевом посту. Типа воевода, что дозором обходит владенья свои.

— Это Уяр? — спросила Катя, вглядываясь в типовые пятиэтажки белоярского районного центра.

— Он самый, — подтвердил Петухов.

С переднего сиденья обернулся Земляницын, глава Нижнеуярского района:

— Наши острословы утверждают, что Окуджава свой знаменитый «Ах Арбат, мой Арбат» написал на самом деле про Уяр, — сообщил Земляницын и довольно захохотал.

Катя подставила нужное название и, не выдержав, рассмеялась. Она уже, похоже, начинала привыкать к грубоватым сибирским шуткам. К тому же, напросившись на охоту, сугубо мужское занятие, прекрасно отдавала себе отчёт, что определённого толка юмора не избежать.

— Через полчаса будем на месте, — пообещал Земляницын.

Однако ехали ещё почти час.

Охотничий домик оказался двухэтажным кирпичным зданием, похожим на сельпо советского периода. Этакая коробка, в которую вбухана куча денег и ни грамма фантазии. Правда, внутри было уютно и тепло. Трофейные головы сибирской фауны, сделанные искусным таксидермистом, украшали выбеленные стены. Глаза животных смотрели с укоризной: мол, убили, так убили, хрен с вами, охотнички, но на посмешище–то зачем выставлять?

Катя не удержалась и дотронулась пальцем до морды кабана над камином в гостиной. Шерсть была жёсткой и очень холодной, хотя натоплено было — будь–будь.

— Этого зверя я в девяносто девятом взял, — похвастался Земляницын и заторопился. — Ну, гости дорогие, прошу к столу, а то водка остынет.

Это Земляницын, конечно, погорячился. Водку уже разливали по маленьким гранёным стаканчикам. Вся охотничья рать в составе губернатора Петухова и глав районов края — Батюшина, Семечкина и хозяина Земляницына — уже плотно втиснулась в мягкие кресла возле круглого невысокого стола. Стол был заставлен снедью. Причём странно сочетались купленные в магазине деликатесы в баночках с заготовками домашними, аппетитными до невозможности.

Да, идеи «Гринписа» здесь не пройдут, — подумала Катя и, бросив кабанью морду, уселась за стол.

Земляницын и Батюшин были неуловимо похожи. Настоящие сибиряки — статные, широкоплечие. Обоим чуть за сорок. Только растительность на голове — как два полюса. Земляницын — густоволосый, соль с перцем. Очкастый Батюшин — лысый, как шар.

— Был с делегацией в Японии, решил вот под дождиком прогуляться, — объяснил он Кате, протирая платком вспотевшую после второй, нет, после третьей дозы, лысину.

Семечкин, глава Преображенского района, был помоложе и какой–то беспокойный, вертлявый. Руки его ни на минуту не оставались без дела — он то почёсывался, то хватался за вилку, то просто отщипывал хлеб и скатывал его в шарики.

— А вы на кедровую охоту ещё не ходили, Константин Сергеевич? — спросил Земляницын у Петухова.

— Нет ещё, — кратко ответил Петухов. Он в этом застолье предпочитал отмалчиваться, приглядываясь в неформальной обстановке к своей «королевской рати».

— Обязательно свожу по осени, — пообещал Земляницын. — Я ведь раньше, совсем молодым, был главным спецом по кедре. Знаете ведь, как орехи кедровые собирают? Не знаете, конечно, — ответил он за Катю и Петухова. — А я вам расскажу. Значит, так. Главное в этом деле — выбрать самого высокого и крепкого мужика.

— Выбирали вас? — догадалась Катя.

— Ну, — по–сибирски согласился Земляницын. — В руки мне давали дли–инную палку. К той палке прикручен — деревянный молот. Тяжёлый, чёрт. И вот иду я по лесу от кедры к кедре и держу эту палку высоко–высоко. А за мной идут двое парней. Они за верёвки молот назад оттягивают. А когда к кедре–то подходим, они, ну, по принципу детской рогатки, верёвки отпускают. Молот по дереву — бум-м! Шишки–то и сыплются. Мы — прямиком к новой кедре. А за нами — бабы идут, шишки в мешки собирают.

— Так до сих пор и собирают? В двадцать первом веке? — удивилась Катя.

— Ну! — подтвердил Земляницын. — Здесь, Екатерина Германовна, знаете, что главное? Шапку меховую надевать. Ох, голова после этой охоты вся мокрая бывала. Осенью–то у нас ещё не холодно.

— А зачем тогда шапка, если не холодно? — не поняла Катя.

— А это чтобы шишки не по голове, а по шапке стучали! — Земляницын радостно заулыбался и налил по новой.

— Можно шлем мотоциклетный надевать, — вставил лысый Батюшин. — Правда, шум маленько погромче будет, — и вспомнил уже о своём. — А я вот в молодости начинал водителем трамвая в Белоярске.

И такие ностальгические нотки прозвучали в его голосе, что Катя испугалась за судьбу завтрашней охоты. На столе стояло ещё с пяток бутылок, причём в одной из них был первач. Настоянный как раз на кедровых орешках.

А Батюшин, хлопнув без тоста стаканчик, рассказывал баском:

— Очень мне нравилось в трамвае. Еду высоко–высоко, все машины и пешеходы — где–то там, внизу. А я им — дзинь! Посторонись! Прямо — царь дороги!

— А сейчас хотели бы в трамвай вернуться? — спросила Катя, жестом незаметно для мужиков показывая Петухову, что ему хватит пить.

— Сейчас? Нет, ни в коем случае! — искренне испугался Батюшин. — Что вы, Екатерина Германовна! Там же ответственность — колоссальная! Люди — за тобой, люди — на дороге… Нет, сейчас побоялся бы, — признался глава Елисейского района, от действий и «ответственности» которого ныне зависела жизнедеятельность без малого тридцати тысячи человек.

— Мужики, может, нам пора с этим завязывать, — Петухов показал не слишком твёрдой рукой на запасы алкоголя. — А то получится охота, как в фильме Рогожкина.

— По последней, кедрача, и — спать! — предложил Земляницын и разлил по стаканчикам самогона. — Э–э–э, да тебе, дружбан, уже хватит! Давай–ка, на боковую!

Земляницын не налил совсем раскисшему Семечкину и, подхватив под мышки, уволок его в глубину дома.

— Пить Витёк совсем не умеет, — осуждающе сказал Батюшин и объяснил Кате. — Не наш человек. Его ж недавно выбрали. Он когда шофёрил в леспромхозе, нормальный был пацан. А потом они у себя революцию затеяли, прежнего главу сбросили — говорят, воровал много. Ну, всем миром Витька и выбрали. А он из простых работяг как в начальство выбился, так совсем с катушек съехал. Решил, что ему всё можно.

— Что, сильно ворует? — небрежно, чтобы не спугнуть, спросила Катя. Она понимала, что разоткровенничался Батюшин исключительно под влиянием алкоголя, и завтра, возможно, уже будет жалеть о сказанном.

— Ещё как! — присвистнул Батюшин. — Прежний глава по сравнению с ним — ангел с крылышками. Этот — борзой, лес китайцам вовсю гонит. А они из нашего сибирского, первосортного зубочистки делают, — от злости Батюшин заскрипел зубами. — Видели, возле дома джип–чероки?

— С оптическим прицелом на лобовом стекле? — сразу понял Петухов.

— Ну, — подтвердил Батюшин. — Витькина игрушка. Подумать только, у него учителям зарплату на три месяца задерживают, а рабочим в леспромхозе и вообще полгода не платят, а он себе такие финты позволяет. Дворец выстроил — ну, чистый сарай!

— Уснул навроде, — сообщил вернувшийся Земляницын. — Ну, что, по последней и — на боковую? Завтра вставать — чуть свет. Всяко–разно выспаться надо.

Поднимая машинально стаканчик с прозрачной янтарной жидкостью и чокаясь с раскрасневшимися мужиками, Катя думала совсем не о завтрашней об охоте.

Она уже давно решила, что на новый созыв будет баллотироваться в Госдуму по одному из белоярских округов. А теперь, в застольной беседе, она поняла одну очень важную вещь. Чтобы победить в этом суровом крае, понадобятся жертвоприношения. И она знала что первой жертвой станет этот самый Витёк Семечкин, так неосторожно перебравший в кругу друзей.

— За охоту? — она ослепительно улыбнулась и подмигнула кабаньей голове. Та, кажется, несмело ощерилась в ответ.

Катя зажмурилась и выпила.

Кедровый самогон оказался жутко крепким и нежным одновременно.

Икотка

— Начинается посадка на рейс Москва — Ондырь, — объявила диктор.

В VIP-зале аэропорта Домодедово находились только два пассажира: губернатор Икотки Станислав Евгеньевич Котов и молодой губернатор одного из южных краёв России. За полчаса ожидания они успели подписать взаимовыгодное соглашение о поставке консервированных овощей Икотке на следующий зимний завоз.

Конечно, возить такую продукцию из Белоярского края было бы гораздо дешевле. Но раз уж судьба свела их двоих в одном зале, то отчего бы и не заработать на такой ситуации?

— Мне пора! — Котов пожал руку молодому коллеге и кивнул охранникам, поджидающим его у выхода из зала.

Котов улетел бы на Икотку тотчас после известия о смерти Жемчужникова. Первая версия СМИ о смерти главного редактора «Фэйса» не обманула его. Какое там — внезапный сердечный приступ! Жемчужников был здоров как бык, как сто быков.

Но Стасу всё же пришлось задержаться в Москве на несколько дней. Проект по реконструкции гостиницы «Россия» был, что называется, на сносях.

Простимулировав ситуацию в евро–эквиваленте — в последнее время московская знать стала брезговать старыми добрыми долларами — Котов наконец вырвался из столицы. В Москве становилось слишком душно: уже прокатилась весть, что Жемчужникова отравили. Через отца, Котова–старшего, Стас знал, что кроме Генпрокуратуры делом Жемчужникова занялось и ФСБ. Дело пахло керосином и пахло препротивно.

Уже на трапе самолёта Котова застал звонок из его московского офиса.

— Звонили из прокуратуры, — заикающимся голосом сообщила секретарша.

— Я — на Икотке, — отрезал Котов и отключил мобильный. Надо сразу по приезду укатить в тундру, — подумал он уже в самолёте.

…Встречали губернатора лишь Полубояринов с Лапиным, начальником Икотского ФСБ. Стас специально предупредил, чтобы никаких икоток с рыбой–солью. Полное инкогнито. Ну, почти полное.

— Едем ко мне, — распорядился Котов.

Полубояринов виновато кивнул, а Лапин молодцевато, как ни в чём ни бывало, отдал честь.

В губернаторском особняке в центре Ондыря к приезду губернатора был накрыт традиционный стол. Жратвы здесь было — человек на пятнадцать, однако расположились за ним втроём. Василий сразу разлил по коньячку. Он знал наверняка, что после первой рюмки губернатор становится добрым. И пребывает в таковом настроении до рюмки пятой.

Однако даже после коньяка Котов не подобрел: смотрел на соратников недобро, с прищуром.

— Ну, что, Василий, напортачили? — отправляя в рот кусочек малосольной сёмужки, поинтересовался Стас. — И не отводи глаза, — рявкнул он. — Я про Жемчужникова говорю!

— Станислав Евгеньевич, — заюлил Полубояринов, — всё с соответствии с вашими личными распоряжениями…

— Я что, велел травить этого грёбаного писаку? — взревел Стас и чуть не поперхнулся сёмгой. — Я просил заткнуть фонтан!

— Любыми средствами! — фальцетом подсказал Лапин и откашлялся.

— Я имел в виду средства финансовые, Степан Львович! — осадил его Котов. — Или вы что, русский язык не понимаете? Или — не желаете понимать?

Полубояринов и Лапин переглянулись. Они понимали русский язык и на этом языке «любыми средствами» означало — любыми средствами.

Тёртый–перетёртый калач Лапин прекрасно видел, что и Котов, и Полубояринов перепуганы до полусмерти. Тоже мне — герои! Штафирки несчастные… Как приказы отдавать — смелее смелых, а как запахло палёным — сразу готовы в штаны наложить.

— Да вы не волнуйтесь, Станислав Евгеньевич, — снисходительно улыбаясь, сказал Лапин. — Дело делали люди надёжные. Комар носу не подточит. К тому же никто не знает всей цепочки, я же — человек опытный.

— Если бы были опытным, то сидели бы не здесь, а в Москве, — отрезал Котов. Однако слова о цепочке его явно успокоили. — Сослать бы вас обоих за самодеятельность…

— Да куда ж отсюда ещё–то ссылать? — подхихикнул Полубояринов, понимая, что первая гроза, кажется, миновала.

— В общем, так. Сидеть — не высовываться. А утром мы с тобой, Василий, выезжаем в районы. Туда, где связи с Большой землёй нет, — распорядился Котов.

— Да она же везде есть? — удивился Василий.

— Значит, не будет, — понимающе подыграл губернатору Лапин.

— То–то же, — Котов пригладил лысину и, не дожидаясь остальных, выпил вторую рюмку.

— А вообще, — Лапин вдруг воодушевился и в свинцовых глазках его засверкал дьявольский огонёк, — можем и театр устроить. Вертолёт губернатора потерялся в тундре, а, каково?

— Как это — потерялся? — Полубояринов открыл от изумления рот.

— Элементарно, Ватсон, — Лапин вскочил и разлил по новой. — Якобы потерялся. Два месяца поисков — и все дела. А за это время дело Жемчужникова стухнет.

— Надо подумать, — состорожничал Котов. Сидеть два месяца в тундре ему совсем не улыбалось. — Давайте оставим этот вариант про запас, Степан Львович. Ты как думаешь, Василий?

— Согласен, это — на самый, самый крайний случай, — Полубояринов прекрасно понимал, кому придётся торчать в ссылке вместе с губернатором. — Кстати, Станислав Евгеньевич, у меня для вас — сюрприз! — Василий открыл портфель и достал оттуда компьютерные распечатки.

— Что ещё за сюрприз? — нахмурился Стас.

— Проект третьего выпуска «Фэйса»! — торжествующий Василий протянул губернатору бумаги.

Стас бегло просмотрел материалы. Ни хрена себе! Весь номер был посвящён уже не махинациям со строительными подрядами. Главной темой номера стала личность безвременно погибшего главного редактора Питера Жемчужникова.

Лапин гордо улыбнулся. Пусть губернатор и перетрухал маленько, однако цель–то достигнута. Где фонтан? Не функционирует, однако. А средства… Что ж, они ведь и были обозначены изначально как «любые».

Глава вторая. Украденная мечта

8 июня 2003 года

Всё–таки это полный идиотизм! И зима, и лето — в одну кучу!

Ляля не первый раз снималась в кино, но всё равно не могла понять, почему нельзя спланировать процесс заранее? Для чего тогда пишется режиссёрский сценарий, чем занимается целая армия помрежей и ассистентов? Ну почему, спрашивается, в марте, когда ещё лежал снег, они снимали летние сцены? Например, встречу её героини на открытой веранде кафе со старой любовью. На улице было минус пять, а ей пришлось в летнем платьице изображать, что ей чудовищно жарко и пить минералку со льдом. Зато теперь, в глухую и душную жару, ей надо было кутаться в шубу и стряхивать с плеч искусственный снег!

Ну, не Лёвке же жаловаться на этот бардак! Он–то, конечно, уши режиссёру поотрывает. Вот только будет ли от этого легче? Всё равно на площадке не Лев, а режиссёр Пьянов — царь зверей и людей. Так что лучше терпеть и не ссориться.

— Всё, снято! — пророкотал сквозь громкоговоритель Пьянов. — Перерыв ровно на час. Всем занятым в сцене выпускного бала — просьба не опаздывать.

Ляля Гагарина была в этой сцене занята по полной. Это был, можно сказать, её личный выпускной. Путёвка во взрослую жизнь с предварительным посещением гинеколога. Так что надо было поторапливаться. А то с этими балами недолго и без обеда остаться.

Она, бросив шубу подскочившей костюмерше, быстро пошла по коридору к выходу из павильона.

Уже садясь в свой маленький спортивный БМВ, Ляля набрала номер:

— Привет, дорогой! Я еду. Ты на месте? Тогда закажи мне салат из морепродуктов, бульон и кусочек жареной сёмги. Нежирной. Нет, не объемся. Только без гарнира! Всё, жди!

От «Мосфильма» до Бережковской набережной ехать было минут пять от силы, если б не очередная пробка под Краснолужским мостом. Ну да проскочила! Но всё равно пришлось закрывать окна и включать кондиционер. А то дышать просто нечем, разве что свежим бензинчиком…

Возле сходен, ведущих на «палубу» речного ресторанчика «Причал» стоял «бентли», а позади него, прямо бампер к бамперу, серебристый «лендкрузер».

Метрдотель в форменном «речном» кителе с погончиками резво сбежал по сходням вниз и подхватил Лялю под локоток. Их с Лёвкой все здесь уже знали. Последний месяц, пока съёмки шли на «Мосфильме», обедали они в «Причале» чуть ли не через день.

Несмотря на довольно прозаическое название, ресторан был из дорогих. А в этом сезоне даже считался модным. Особенно хорош был выбор блюд из всяких морских гадов и речной рыбы. Не из Москвы–реки, конечно, а с севера Норвегии, из самых экологически чистых районов.

Лёвка ждал Лялю на веранде, нависавшей над как раз–таки Москвой–рекой, катившей свои мутноватые воды величественно и вроде нехотя. Мимо проплывали неторопливые речные «трамвайчики» и быстроходные «ракеты».

Салат принесли тотчас.

— Выпьешь? — поинтересовался Лёвка.

— Не-а! Сегодня ещё работать, — отмахнулась Ляля, со звериным аппетитом набрасываясь на салат.

— Ну, тогда и я не буду. Ещё минеральной, без газа, — приказал он официанту.

Через один столик от них, ближе к выходу с веранды, сидели две девицы, неуловимо похожие. Обе были в чёрных джинсах и лёгких шёлковых рубашках с короткими рукавами. На бедре у каждой топырилась чёрная же кобура с торчащей ручкой пистолета. Девицы невозмутимо болтали, попивая свой кофе. Третья из них, как знала Ляля, сидит на водительском месте «лендкрузера», только сквозь затемнённые окна её не разглядеть.

Это была Лёвкина охрана, которая сопровождала его повсюду. Ляля подозревала, что в её отсутствие это «повсюду» могло распространяться и на гостеприимную Лёвкину постель. Девицы были, конечно, на особый вкус — этакие мачо в условных юбках — но безусловно обладали своеобразной привлекательностью. А Лёвушка, он же такой ранимый!

— Слушай, Лёв, — дожёвывая кусочек какой–то каракатицы, проговорила Ляля. — Давно хотела тебя спросить. И почему это у тебя всё не как у людей?

— В смысле? — не понял Лёвка.

— Я понимаю — охрана. Отчего всё–таки бабы?

Лёвка улыбнулся. Не без некоторого самодовольства:

— А чем это тебе бабы не нравятся? По–моему видеть их гораздо приятнее каких–нибудь мордоворотов. Или я не прав?

— Ну, кому — как, — отведя взгляд в сторону, Ляля пожала плечиками. И вновь взглянула на Лёвку. — А что ты делаешь, когда ты с ними один, без меня? Дома или за городом… Не смущают?

— Да ты что, Лялька! — Лёвка склонился к самому Лялиному уху. — Я их боюсь как огня! — последние слова прозвучали столь искренне и достоверно, что Ляля расхохоталась, отодвигая опустошенную тарелку. Официант тут же поставил перед ней куриный бульон, посыпанный мелкой зеленью.

— А как они в деле? — не желала оставлять тему Ляля.

— В смысле?.. А, пока бог миловал. Я б вообще без охраны ездил, да Георгий Валентинович не велит. Сама знаешь, какой он у нас строгий. Кстати, с твоими дурацкими вопросами забыл о главном. Сегодня едем к нему. В Глухово. Пора тебе с нашими познакомиться. Во сколько у вас съемки кончаются?

— К шести, думаю, закончим, — ответила Ляля, быстро глянув на часы. — Уже поторапливаться надо. А то Пьянов вопить начнёт, если опоздаю. Где ты такого зверя–то отыскал? Сегодня опять зимние сцены снимали, представляешь?

— Я в творческий процесс не вмешиваюсь, ты же знаешь!

— Знаю, знаю. Но пожаловаться–то можно? — Ляля кокетливо улыбнулась, склонив голову набок. Лёвка не удостоил её ответом, провожая взглядом длиннющую баржу, груженую песком. Он аж привстал на стуле, повернувшись к Ляле всем, что называется, своим задом. И что ему эта баржа сдалась?

И тут словно приблудный чёртик что–то шепнул Ляле в ухо.

Бросив быстрый и, как ей казалось, незаметный взгляд на болтающих охранниц, Ляля схватила вилку и нацелилась Лёвке прямо по центру правой ягодицы, аппетитно обтянутой белыми брюками. Чуть отведя локоть назад, Ляля…

Ляля вскрикнула. Лёвка, наконец, обернулся.

— Что такое? — рявкнул он, явно не понимая, что происходит.

Ляля извивалась на стуле. Её правую руку медленно выворачивала одна из охранниц. Из разжавшихся Лялиных пальцев выпала вилка и жалобно звякнула, упав на дощатый пол.

— Больно! Пусти! — взвизгнула Ляля.

Охранница, так и не изменив выражения лица, отпустила Лялину руку. Лёвка, наконец, понял:

— Спасибо, Леночка. Всё в порядке.

— Ах, она уже и Леночка! — выдохнула Ляля. — Она ж руку мне сломать хотела! — чуть не плача, выпалила она, глядя в спину удаляющейся к своему столику девицы.

Та обернулась и даже позволила себе улыбнуться — правда, лишь самыми краешками губ:

— Извините, Ольга Олеговна. Но больше так не шутите. Профессиональный рефлекс!

Лёвка, едва сдерживая смех, всё же постарался сохранить серьёзное выражение лица:

— Знаешь, Лялечка, она ведь права. Чувство юмора не входит в её непосредственные обязанности.

— Ладно–ладно, Лёвушка, — со змеиной лаской в голосе прошипела Ляля, потирая запястье. — На тебе, мой дорогой, я сегодня ночью отыграюсь. Когда… этих стерв поблизости не будет. Защитнички мужской чести, твою мать!

Глухово

— Эх, хорошо в деревне летом! — Гоша закинул руки за голову.

— Гошка, стоп! — предупредила Нюша, глазами показывая на маленькую Зеру.

Софья Пёрышкина рассмеялась — она тоже знала этот детский, не совсем приличный стишок.

— Хорошо в деревне летом, — упрямо повторил Гоша и схитрил, — пристаёт листва к штиблетам!

Все четверо рассмеялись. Только взрослые — над дурацким стишком, а Зера над забавным словом «штиблеты».

— Чему ты учишь ребёнка? — всё–таки попеняла брату Нюша. Достаточно лениво, впрочем, попеняла.

Они сидели в глуховском саду и переваривали чересчур сытный обед. До обеда весёлая компания уже провела маленький турнир по теннису, в котором победила, конечно, Зера. По крайней мере, так ей было позволено считать. Время второго турнира ещё не наступило, поэтому можно было просто сидеть, развалившись, в удобных шезлонгах и лениво перебрасываться словами.

Гоше было чрезвычайно комфортно рядом с этими тремя женщинами.

Моя семья, — расслабленно думал он, лениво переводя взгляд с личика засыпающей дочери, на милые лица сестры и Сони. Как всё–таки хорошо, что они сразу подружились с Нюшей. Хотя, казалось бы, такие разные…

У ног Гоши, навалившись всем своим весом, спал второй мужчина их дружной семейки — шоколадный лабрадор Боник. От Боника попахивало мокрой шестью. Он уже успел не только вдосталь наплаваться в пруду, но и вытащить оттуда несметное количество палок и дохлую мышь. Гоша еле оттащил от этой раздувшейся отвратительной тушки чрезвычайно заинтересовавшихся собаку и Зеру.

— К Соне хочу, — пробормотала Зера и ловко перебралась из своего шезлонга к Софье под бочок. Софья устроилась поудобнее, чтобы Зера могла положить голову ей на колени.

Соня гладила девочку по гладким тёмным волосам. Дочь Гоши, хотя и не обделённая вниманием и заботой, часто казалась ей слишком одинокой и хрупкой. И такой… незащищённой, что ли?

Идиллию нарушил Боник, вдруг во сне отчаянно залаяв. Пёс вскочил и испуганно стал озираться.

— Всё в порядке, Бонд, ситуация под контролем, — тихо сказал Гоша, но задремавшая было Зера всё–таки проснулась.

— Кошки, Боник, кошки? — тонким голоском подзадорила она лабрадора.

Но тот, не поддавшись на провокацию, закружился волчком, пытаясь догнать собственный хвост. В существование которого Бонд верил больше, чем в нашествие кошек, давным–давно изгнанных с его исконных территорий. Хвост был близок, но чрезвычайно ловок. Поняв наконец, что гармония недостижима, усталый Боник вновь улёгся на Гошины ноги.

— Скорее — мошки, — поставила диагноз Нюша и сладко зевнула. — Я просто не верю, что можно вот так сидеть, никуда не спешить…

— Спи, Зера, спи, — Софья погладила Зеру по шёлковой голове и, встретившись с Гошей взглядом, немного покраснела. Или это начал проявляться утренний теннисный загар?

— Осталось отдыхать максимум полтора часа, — сообщил Гоша, взглянув на часы.

— А что потом? — поинтересовалась Софья.

— А потом приедет Лёвка, — подмигнул ей Гоша. — В смысле — Лев Викторович.

— О боги! Опять о работе! — закатила глаза Соня. — Ни сна, ни отдыха измученной душе…

— У твоей измученной души есть полтора часа, — успокоил Гоша.

— Как раз успеешь добежать до канадской границы, — поддакнула Нюша.

Майор Ющенко была человеком больших страстей. Только никогда и никому этого не показывала. Страсти клубились исключительно внутри Валерии Георгиевны, но никак не снаружи.

Да и как оно могло быть иначе, если вся жизнь Валерии Ющенко была связана исключительно с доблестными органами? Она попала туда не как многие, после университета или технического вуза, по специальному, что называется, приглашению. Нет, она сразу со школьной скамьи перешла в аудитории Высшей школы ФСБ на Мичуринском проспекте. Золотая медаль, чуть ли не наизусть выученная книга «Щит и меч», и, главное, папа–генерал — эти три фактора позволили ей с первого захода поступить в высшее учебное заведение, куда открыт путь далеко не всякому гражданину необъятной нашей родины.

После окончания Валерия Ющенко служила в аналитическом отделе и занималась организацией разного рода политических и околополитических спецакций. Когда же был создан ОБО, она естественным образом перешла в это новое подразделение. Заодно начала преподавать и в своей альма–матер на Мичуринском — вела семинары и практические занятия по организации и проведению спецопераций на сопредельных территориях. Параллельно осуществляла подобные же операции и в самой практической плоскости.

«Железная Лера», как называли её коллеги, была женщиной видной и даже красивой. Некоторую излишнюю мужественность её облика — она была как две капли воды похожа на папу–генерала, только без усов — скрашивала роскошная коса, которую она закручивала вокруг головы наподобие короны. Такую причёску носила и её покойная ныне мама, и бабушка, которую Валерия знала лишь по фотографиям. Второй «партийной» кличкой Железной Леры было романтичное прозвище с чернушным оттенком — Девушка с Косой.

Далеко не каждый мужчина решился бы за нею приударить. Хотя она и работала в сугубо мужском коллективе, смельчаков среди коллег как–то не сыскалось. И замуж она вышла за доцента с мехмата МГУ. Как случился такой мезальянс, никто ответить бы не решился, но факт оставался фактом. В подтверждение чего у Леры родилась дочь.

Едва она — спустя всего полтора месяца после рождения ребёнка — вновь появилась на службе, ей и дали новое назначение с присвоением очередного воинского звания. Свой супружеский долг она к этому моменту уже целиком и полностью выполнила. Так что могла все силы отдавать исключительно на благо родного государства.

Встречи с надёжными агентами она обычно назначала неподалёку от главного Лубянского здания — дабы не терять лишнего времени на бессмысленные передвижения по городу. Вот и сегодня, выйдя из девятого подъезда, она уже через семь с половиной минут входила в прокуренную кофейню на Большой Лубянке.

Её человечек по кличке «Стрингер» уже ждал за крайним столиком у окна.

Заказав себе двойной эспрессо, майор Ющенко тут же приступила к делу:

— Слушай внимательно, Юра. Что такое Рушская коса представляешь?

Стрингер невольно посмотрел на косу–корону майора, но ответил грамотно:

— Это в Керченском проливе, ежели не ошибаюсь. Полуискусственное образование. Спорная территория. На неё претендует Украина…

— Молодец, хорошо урок знаешь. Вот нам на этой почве, что в прямом, что в переносном смысле, и нужен сейчас маленький молниеносный конфликт с соседями, понимаешь? — строго поинтересовалась майор у волосатого Стрингера.

— Да её ж в любой момент смоет. Чего там делить–то? — удивился он.

— Вот и замечательно, что делить нечего. Возьмёшь два десятка новороссийских казаков, захватите косу и водрузите там российский флаг. Взамен ихнего, жовто–блокитного. Покуролесите немного. Делаешь об этом забойный репортаж. Показываешь мне. Даём комментарий покруче, поконфликтнее. Потом передаём… через мои каналы.

— А на Си — Эн-Эн можно? Они лучше всех… платят?

Майор одарила Стрингера таким взором, что тот не стал продолжать свою мысль и мгновенно согласился с первоначально обозначенными условиями.

— В Симферополь летишь сегодня же. Завтра акция должна быть организована и проведена. Оплата по обычной таксе… Хорошо, — согласилась майор на невысказанное явно недоумение Стрингера, — по полуторной ставке. Аванс — прямо сейчас.

Ющенко вынула из своей сумочки конверт и протянула его собеседнику. Конверт быстренько скрылся в одном из многочисленных карманов стрингеровской журналистской жилетки.

— Готовый репортаж должен быть у меня не позже послезавтра, иначе — штрафные санкции, — предупредила Ющенко. — Сам сюжет должен появиться в вечерних новостях, — словечко «должен» было из любимых у майора. — Давай, с богом. Пока косу не смыло! — и она царственным жестом поправила свою «корону».

Глухово

— Ну вот, опять на ночь глядя наелся, — вздохнул Лёвка, закуривая сигарету.

— Тебя никто не заставлял, — Нюша села на нижнюю ступеньку крыльца рядом с Гошей.

После удавшегося ужина — Соня с Нюшей собственноручно испекли в духовке гуся с яблоками — взрослые вышли на воздух покурить. Лишь Соня осталась в доме, смотреть с Зерой вечерние мультики.

Ляля поёжилась — становилось прохладно. Лёвка снял светлый пиджак и накинул ей на плечи. С соседнего участка слышались звуки настраиваемых музыкальных инструментов. Похоже, там затевалось что–то грандиозное.

— А я‑то выспаться хотел, наивный, — сказал Лёвка. — Мы у тебя в гостевом доме зависнем, а Гош?

— Без вопросов, — легко согласился Гоша. — Если громкая музыка не пугает.

— А что, часто они так? — Лёвка кивнул подбородком в сторону соседей.

— Бывает, — отозвался Гоша.

— Герцензониха здесь каждое воскресенье тусовку устраивает, — сообщила Нюша и, спохватившись, виновато взглянула на Лялю. — Ох, извините, ради бога, вечно я что–нибудь ляпну…

— Ничего, — рассмеялась Ляля и прижалась к Лёвкиному плечу.

Она уже благополучно забыла, что совсем недавно, до развода, и сама была «Герцензонихой», притом более поздней, чем та, что устраивала концерт на старом поле для гольфа. Но теперь её пусть не мужем, но любимым был Лёвушка. А ведь ошибся Иван, когда говорил, что Лёвка её использует только чтобы насолить ему! Ошибся Иван Адамович, голову на отсечение!

Словно в ответ Лёвка обнял её за плечо и легонько сжал: мол, не тушуйся, подруга, я с тобой!

Всё–таки смутившись от собственной бестактности Нюша быстренько докурила сигаретку и поднялась в дом.

Звуки музыки с соседнего участка звучали всё громче, правда, одновременно становились и более гармоничными. Кажется, играли Штрауса. Ляля потёрлась щекой о Лёвкину руку.

— Смотрите, светлячки! — тихонько воскликнула Ляля.

И вправду тут и там слабо мерцали зеленоватые пятнышки. Они то гасли, то разгорались ярче — словно исполняли свой таинственный танец под соседскую музыку…

— Ребята! Идите сюда! — позвала из дома Нюша. — Тут в новостях анонс объявляли — что–то будут рассказывать про Котова!

— Сколько сейчас? Девять? — Лёвка поднялся. — Значит первый канал. Ну что, пойдём, посмотрим, что за пургу там конкуренты гонят? Тоже мне новость отыскали — Котов! Спятить можно: Котов — ньюсмейкер! И смотри–ка — в анонс попал, не иначе проплатил. Чемодан баксов, не меньше, отвалил. Кто же про какого–то грёбаного Котова за так рассказывать будет… Других идиотов мало, что ли?

Лёвка замолчал, лишь когда пошёл заявленный сюжет.

— По сведениям ИТАР-ТАСС, — лицо миловидной дикторши сменила физия Стаса времён выборов на Икотке. Стас кривил улыбку на фоне чумов и оленей, — губернатор Икотки Станислав Котов завершил переговоры с бывших хозяином футбольного клуба «Манчестер» и стал первым русским владельцем знаменитой английской команды…

Лёвка издал крик раненого зверя, но дикторша не слышала его страданий, да и вообще, похоже, мало понимала в футболе.

— Пока не оглашается ни сумма сделки, ни другие условия покупки манчестерцев… — по экрану бегали крепкие молодцы в красно–белой форме. — Однако английская «Таймс» уже окрестила эту покупку «русской экспансией» на западный спортивный рынок…

Дикторша уставилась прямо перед собой. Очевидно, текст сообщения был подготовлен с пылу с жару, поэтому перевод оставлял желать лучшего. Так и не дождавшись новой подсказки, дикторша заученно улыбнулась и перешла к следующей теме.

— Он украл мою мечту! — заорал Лёвка, перекрывая все звуки мира. — «Манчестер»! Сука Котов! Мечту украл!

— Н-да, прикольно, — пробормотал Гоша, сдвигая брови. И чего это вдруг Стас так высунулся? Гоша положил руку на плечо взбешённого друга. — Не расстраивайтесь, доктор. Мы же — патриоты. Купим тебе российский клуб. Хочешь — ЦДКА? А, Лёв?

Оркестр за окном наяривал уже что–то попсовое.

— Хочу, — ответил Лёвка. Его глаза были полны непролившихся слёз, а мозг лихорадочно просчитывал варианты мести.

Глава третья. Косы майора Ющенко

11 июня 2003 года

Нюшиного русифицированного «Парфюмера» взялся ставить сам Армен Мирзоян, режиссёр с мировым именем.

Теперь можно не сомневаться, антрепризный спектакль просто обречён на успех, — думала Нюша, припарковываясь возле «Тургеневской». Встречу назначили в помещении «Театра На Чистых Прудах», где Мирзоян только что поставил спорный спектакль по мотивам «Котлована». Собственно, спорным спектакль считался лишь потому, что столичные критики никак не могли решить, считать новый «Котлован» супергениальным или гениальным просто. Нюша очень, очень надеялась, что её «Парфюмера» ждала та же участь.

Возле служебного входа Нюшу встречала Рита Ольшанская, завлит «Театра На Чистых Прудах». Рита, с которой Нюша училась вместе в Литинституте, и сосватала Мирзояну «Парфюмера». Сама Рита писала диковинные пьесы, которые никто не хотел ставить. Действие Ритиных пьес всегда проходило почему–то в больнице. То в абортарии, то, когда от этой фабрики смерти отказались все театры, почти тот же сюжет перемещался в роддом, где женщины лежали на сохранении беременности.

Последнее Ритино творение было о доме для престарелых актрис, где в персонажах угадывались всё те же характеры, что сталкивались и конфликтовали до этого в абортарии, и — следом — в роддоме… Отказ режиссёров ставить её шедевры Рита объясняла повальным и беспросветным фаллоцентризмом и была уверена, что время её пьес просто ещё не пришло.

— Общество пока не созрело, — утверждала она, и всю свою недюжинную энергию устремляла на пристраивание пьес соратников по институту и прочей творческой жизни.

Рита покуривала тонкую сигаретку в пижонском мундштуке и строила глазки проходившим в театр мужчинам. Она была неисправимой кокеткой, хотя давно и прочно находилась замужем за очень даже состоятельным бизнесменом, от которого родила трёх горластых и рыжих детей. Сама Рита по первой масти тоже была рыжей. Хотя в последнее время красилась исключительно в чёрный цвет. Тёмные волосы дают энергию, — так она объясняла смену колора.

— Роскошно выглядишь, Сидорова, — вместо приветствия Рита отвесила комплимент. — Думаешь режиссёра сразить? Зря. Предупреждаю — он занят.

— Уж не тобой ли? — поддела Нюша, расцеловываясь с Ритой.

— К сожалению, не мной, — вздохнула Рита. — Ну, пойдём. Мирзоян уже в театре.

— А зачем я так срочно понадобилась? — спросила Нюша, когда они уже поднялись на второй этаж. — Мы вроде бы обо всём по телефону договорились? Предварительно.

— Ну, Анька, ты даёшь! Он же должен автора пощупать… Это я в переносном смысле, конечно, — Рита поправила пышную короткую стрижку. — Концепция, то, сё… Сама понимаешь. Ну, погнали?

Она открыла дверь кабинета с табличкой «Литературная часть» и преувеличенно бодро объявила:

— Анна Валентиновна Сидорова к вам, Армен Петросович!

— Заходите, девочки, — навстречу Нюше и Рите из–за стола поднялся высокий импозантный мужчина с короткой бородкой. Мирзоян был в свитере и джинсах, что делало его таким свойским, что Нюша расслабилась. Всё–таки она немного волновалась. Шутка ли — сам Мирзоян! Он ведь и в Ла Скала оперу ставил, и из Парижа, с театральных фестивалей его драматические спектакли без призов не возвращались.

После трёх чашек кофе с коньяком концепция постановки была Нюшей полностью и безоговорочно одобрена. Впрочем, и без коньяка результат был бы тем же. Мирзоян уже всё продумал, и то, что он предполагал сделать, Нюше жутко понравилось. Она так и сказала Армену, безо всяких экивоков.

— И вот ещё, Анна, — уже на закусочку, то есть под коньяк без кофе, сообщил режиссёр, — так как главный герой пьесы есть личность неординарная и вкрадчивая, то здесь нам нужен совсем необычный актёр. С особой пластикой, с этаким… — Мирзоян пощёлкал пальцами, подыскивая нужное слово, — духом декаданса, что ли…

— Пожалуй, — согласилась Нюша.

— Я думаю пригласить Иванова — Растрелли, ну, вы его, думаю, знаете. Это потрясающий мим, артист высшей пробы!

— Знаю, — растерянно кивнула Нюша. Она не видела Иннокентия с того дня, когда отказалась быть его женой. Но всё–таки следила за его растущей популярностью, замирая перед телевизором всякий раз, когда показывали выступления Кеши. — Я его знаю, — повторила она. — Но, думаю, он не согласится…

— Согласится, — уверенно объявил Мирзоян. И он знал, о чём говорит — ещё ни один актёр не отказался работать с «самим Мирзояном»…

Рита проводила Нюшу почти до метро, где та оставила машину.

— Ну, увидимся, — Рита троекратно поцеловала институтскую подругу. — Ты — молоток. Слушай, а ты правда этого Растрелли знаешь?

— Правда, — кивнула Нюша. И зачем–то добавила: — Он был моим женихом.

— И что? — Ритины глаза загорелись от любопытства. — Изменил, сволочь? Все они, мужики, такие.

— Нет, это я ему отказала, — созналась Нюша.

— Ну и дура ты, Сидорова! — искренне возмутилась Рита. — Я его видела пару раз — коллекционный экземпляр! Разве ж такими мужиками разбрасываются? Да я сама этого Растрелли окручу, раз он тебе без надобности. Ах да, я же замужем, — спохватилась Рита.

Нюша рассмеялась, но невесело. Она и сама в последнее время часто жалела, что рассталась с Иннокентием так стремительно. Нюша была уверена, что тот согласится играть в «Парфюмере». И надеялась, что Кеша решится на это не только из–за Мирзояна…

Женева

Местечко было и вправду райское. Один вид на Женевское озеро чего стоил! Правда, виднелось озеро лишь из крайнего правого окна второго этажа. Но тем не менее. Зато имелся ещё маленький садик с настоящим фонтаном, который включался тумблером на кухне. Сидишь себе, пьёшь чай и смотришь на собственный фонтан. Это ли не предел мечтаний?

Домик этот на улице Де Мулен, Инесса нашла через российско–швейцарскую фирму, занимавшуюся недвижимостью. Правда, сначала возникла некоторая закавыка. По строгим швейцарским законам домик можно было купить, лишь получив вид на жительство. А с видом на жительство здесь всё тоже было не так–то просто.

Но ведь безвыходных положений не бывает. Особенно когда у тебя на местном швейцарском счёте кругленькая сумма — отдельная благодарность господам Герцензону и Сидорову.

Плотно пообщавшись с адвокатом, круглолицым и жизнерадостным мсье Роффором, Инесса поняла, что может убить сразу двух зайцев.

Для получения вида на жительство надо было иметь постоянную работу в какой–нибудь местной или международной организации. Их тут были сотни — от Европейского центра ядерных исследований до центрального офиса Красного Креста. Плюс конторы по проведению художественных аукционов, автомобильных и цветочных шоу, парусных регат и фестивалей рок–музыки.

Работу переводчика в одной из подобных структур Инесса получила бы с лёгкостью. Но это предполагало постоянную службу, а служить ей было не с руки. Несолидно как минимум. Инесса хотела, по крайней мере пока, принадлежать исключительно себе, любимой.

Посему она и склонилась ко второму варианту. А именно — открыть собственную фирму. Это давало не только вид на жительство, но и определённый социальный статус. Тоже вещь не последняя в этом миллионерском рае. Деловая женщина — это стильно.

К тому же Инессу грела мысль начать реальный бизнес, который очень скоро начнёт приносить пусть не огромные, но зато стабильные доходы. Идея бизнеса была проста и навеяна лёгкой ностальгией по России.

Русских на берегах Женевского озера — в самой Женеве, Лозанне, Монтрё или Вёве — прибавлялось не то что с каждым месяцем, а буквально с каждым днём. Практически у всех этих русских имелись дети. И детки эти нуждались в нянях, боннах и гувернантках. Самой Инессе такое счастье больше не улыбалось, но ведь осталось множество коллег в той же Москве. И многие из них, не задумываясь, переберутся в Швейцарию. Пусть хотя бы и на время.

А вот сама Инесса хотела здесь поселиться насовсем. Она ведь этого достойна, не так ли, мсьё Качалов?

Зарегистрировав фирму «Russian children», она сняла под неё маленький офис из двух комнаток. Зато в самом фешенебельном районе — возле Рю–де–Рон, где располагались самые дорогие магазины и рестораны. Так что русским клиентам далеко от знакомых маршрутов отклоняться не придётся. Всё — под боком.

До покупки дома Инесса жила в небольшом пансионате на самом берегу озера. И дом хотела купить там же, поблизости. Но цены оказались неподъёмными даже для неё. Так что пришлось взбираться в горы. С каждой сотней метров вверх цены на недвижимость становились всё более и более приемлемыми.

Так Инесса и оказалась в этом чудном особнячке на Де Мулен, окруженном невысокой решетчатой оградой и густыми стрижеными кустами акаций. Теперь прошлое можно было забыть как страшный сон…

А ведь тогда в Марбелье, где так подло её бросил Качалов, Инесса уже готова была впасть в отчаяние…

… Инесса, не выпуская газеты из рук, медленно сползла по стене. И, сидя на корточках, разревелась словно ребёнок. Так она не плакала, наверное, с самого детства. С того дня, когда её не взяли в поход с ночёвкой. На озеро Чёрное. Швейцарский счёт можно было не проверять — теперь Инесса знала наверняка, что его попросту не существует.

Плакала она недолго — та девочка, которую не взяли на озеро Чёрное, осталась далеко в прошлом.

Инесса приняла холодный душ и проверила косметичку. Там, в тёмно–оранжевой коробке «Cerruti Image» находился вовсе не флакончик парфюма, а флэш–драйвер. На этот флэш–драйвер она вчерашней ночью скачала всю информацию из ноутбука Качалова. Скачала так, на всякий пожарный случай. Всё–таки она была не только любовницей, но и ученицей Качалова. О чём тот, похоже, совершенно забыл, беззаботно распевая в горячей пенной ванне старые советские песни.

Инесса прекрасно понимала, что вся информация запаролена и закодирована почти намертво. Но именно, что «почти». Если кто–то придумал надёжную защиту, то другой кто–то вполне может эту защиту разблокировать. На всякого компьютерного гения найдётся более крутой гений.

И она знала, где искать такого гения: в Москве, конечно.

Значит, придётся возвращаться в Россию. Тем более, что именно в России есть и покупатель на информацию. Хороший покупатель. Настоящий.

Инесса была уверена, что господин Сидоров не пожалеет пяти миллионов за столь увесистый компромат на господина Герцензона. А опередить в этом благородном деле Качалова было для неё делом профессиональной чести. Инесса не сомневалась, что тот будет рубить, что называется, с двух концов. Несмотря на своё «офицерство».

Инесса позвонила на ресепшен и попросила заказать для неё билет в Москву на ближайший рейс.

Найти компьютерного мальчика, который без труда сломал все пароли, оказалось проще простого. Пара дней, да пачка «зелёных» — и все материалы по поводу отмывки Герцензоном траншей МВФ оказались в руках у Инессы.

Она напрямую позвонила Соловьёву, главе службы безопасности «Севернефти», и перебросила ему по электронной почте часть документов. Наживка была заглочена в момент.

Уже буквально через день Инесса получила утвердительный ответ. С ней даже торговаться не стали. И без проблем и торговли перевели на швейцарских счёт пять миллионов. Будто речь шла о какой–то ничего не значащей мелочи. Ну да ладно, у богатых — свои причуды. Главное, она была при деньгах. И абсолютно свободна. Тогда–то и закрутилась эта швейцарская круговерть с открытием фирмы и покупкой дома…

Теперь всё было тип–топ. Фирма заработала как хорошие швейцарские часы. Развлечений в Женеве и окрестностях тоже было вдосталь. Какие дураки говорят, что Швейцария — скучная страна?

Домик на улице Де Мулен больших забот не требовал. Он продавался уже с полной меблировкой в нейтрально–современном стиле. И это Инессу вполне устраивало. Из Москвы она перевезла сюда лишь книги да некоторые дорогие сердцу вещички — от фотоальбомов до любимых сувениров. В последнее время подумывала даже о том, чтобы завести собачку — таксу или цвергшнауцера. Но пока решила всё же не торопиться с этим приобретением. К тому же хохлатые китайские собачки ей тоже нравились.

Соседи по улице были люди солидные — служащие международных организаций, средней руки бизнесмены. Имелись и русские. В том числе и её непосредственный сосед, от участка которого владения Инессы отделяла решетчатая ограда и всё та же акация. Соседа этого она, впрочем, ещё не разу не видела. Судя по всему, он появлялся здесь достаточно редко.

Допив кофе и выключив фонтан, Инесса вышла из дома. Сев в свой новенький «фольксваген–бора» — она всегда предпочитала небольшие элегантные машины — Инесса выехала со двора. Ворота автоматически закрылись. Швейцария, блин! — это вам не Мелитополь.

Фольксваген покатил вниз, к центру города. Сегодня у Инессы было назначено две встречи с потенциальными клиентами. В том числе с женой одного российского вице–премьера. Вечером же Инесса была приглашена в Монтрё на цветочную выставку. Будет много наших.

Жизнь наладилась. Что и требовалось доказать.

— Лев Викторович, можно? — в кабинет заглянул Куцик.

— Нужно, — Лёвка жестом указал на кресло и потушил сигарету в пепельнице. — Что у вас, Антон Андреевич?

— Вот здесь ребята, независимые журналисты, материал убойный из Керчи привезли, — Куцик положил на стол кассету. — Но мы сомневаемся — больно провокационный и сюжет, и текст.

— Посмотрим, — Лёвка вставил кассету в аппарат. На широком плоском экране во всю стену появились первые кадры.

После просмотра Лёвка потёр ухо и задумчиво произнёс:

— Да-а, круто. Задали жару наши хохлам… Думаю, завтра в вечерний блок поставим. В семичасовую программу, чтобы вся страна увидела.

— А вы не боитесь Лев Викторович… — осторожно начал Куцик.

— Не боюсь, — перебил Лёвка. — Но — опасаюсь. Потому и ставим не на сегодняшний выпуск, а на завтра. Если появятся новые вводные — снимем. Вдруг Президент и не поедет в Киев?

— Так что я репортёрам скажу? — заволновался Куцик. — Это ведь не свои журналисты снимали, а вольные стрелки. Перепродадут первому каналу… К тому же там, на Рушской косе уже ждут выпуска, чтобы потом пустить по местным каналам со ссылкой на федеральный источник.

— За материал заплатите полностью, — распорядился Лёвка. — А когда пойдёт, сообщим завтра. Контрольное время — семнадцать ноль–ноль. О кей?

Куцик кивнул и, забрав кассету, вышел в коридор. Там его ждал парень с длинными волосами.

— Что решили? — небрежно спросил парень.

Какие всё–таки эти стрингеры развязные, — неодобрительно подумал Куцик. — Правда, материалы убойные снимают, надо отдать должное. Энергетика такая, что прямо током бьёт.

— Пройдёмте в бухгалтерию, — велел он длинноволосому журналяге.

— А когда покажете? — тот явно обрадовался.

— Если ничего не произойдёт, — Куцик многозначительно потряс кассетой, — то завтра — в вечерних новостях.

Лондон

Стас никогда не думал, что собственный ребёнок может быть таким противным. Хорошо хоть детская находилась в другом конце квартиры, и богатырский рёв до гостиной не доносился.

Когда жену с ребёнком выписали из госпиталя, Стас надеялся увидеть ангельское существо с осмысленным взглядом. Но обнаружил сморщенное красное личико и беззубый рот, раззевавшийся исключительно для крика, требуя пищи. Зато Наташка в этом существе души не чаяла.

— Стасик, ну посмотри же, как Женечка на тебя похож! Просто копия! — причитала она, покачивая на руках кулёк.

Если найти в себе силы присмотреться, то определённое сходство и вправду обнаруживалось. Лысая голова, два глаза с крошечными ресничками, два уха, нос. И всё–таки малыш был Котовым, похожим на младенца с детских фото самого Стаса. Но едва ребёнок начинал скулить, то и сходство, и желание видеть это мелкое существо напрочь пропадало.

— Видимо, у меня редкий род невроза, — пытался оправдаться Стас. — Нечто вроде идиосинкразии на детский плач. Всё–всё, уноси, а то я сам пойду красными пятнами!

Наташа, обиженно поджав губы, отправилась в детскую. Стас вышел на просторный балкон.

Эту квартиру в Найтсбридже, фешенебельном лондонском районе, он купил два года назад, когда и в мыслях ещё не собирался становиться губернатором Икотки. Тогда, до губернаторства, он бывал здесь каждый месяц. Жил неделю–две. Теперь, похоже, придётся обосноваться на более долгий срок. Надо хорошенько освоиться с новой ролью. Добровольный изгнанник — звучит вполне презентабельно. Особенно когда к этому прилагается солидный список движимости и недвижимости.

Наташку с ребёнком он, пожалуй, отправит в Западный Сассекс, где недавно приобрёл имение. Старинный дом, собственные лесные угодья, конюшня на дюжину лошадей. И ребёнок будет на свежем воздухе, и с глаз подальше. А то вон оно как завертелось!

Всё–таки показал он этим долбанным англичанам, кто чего стоит. А то ведь сначала нос воротили: куда эти русские лезут со своим свиным рылом! Теперь сами выпрашивают интервью и зовут на всякие обеды–ужины–приёмы. Всяк торопится с ним, Станиславом Котовым, познакомиться. За честь почитает! То ли ещё будет! Сама королева, говорят, интересовалась, кто это–де такой? Что за русский молодец?

Стас вернулся в гостиную, налил себе коньяка и вернулся на балкон.

«Балкон» занимал часть крыши старинного дома, от которого, впрочем, остались лишь стены. Внутри все было вычищено и заменено. Во всём доме было всего шесть квартир. И, как ни смешно, среди жильцов не наблюдалось ни одного коренного англичанина.

Три квартиры занимал нефтяной шейх из Омана со своим многочисленным семейством.

Одну — итальянец, совладелец гоночной команды «Феррари».

Ещё одну — неизвестный Стасу, но, видимо, чрезвычайно популярный американский певец в стиле кантри.

Ну и он тут как тут — Станислав Евгеньевич Котов, русский бизнесмен и хозяин футбольного клуба «Манчестер». Привет тебе, доктор Кобрин! И — дуля под острый твой нос.

Глядя на лондонские крыши, Стас чувствовал себя исключительно мудрым и даже счастливым. Все решения, которые он принял в последнее время, были правильными. Ну, а как там всё дальше будет развиваться, жизнь покажет.

А как же он, дурак, перепугался после убийства Жемчужникова! Чуть ли не в тундре готов был схорониться. Но поступил ровно наоборот, порядком удивив и Васю Полубояринова, и Лапина. Правда, они не знали о том, что переговоры о покупке «Манчестера» как раз подошли к завершающей стадии.

Так уж всё совпало. Стасов лондонский адвокат Джеймс Чапслер, который втайне ото всех готовил эту сделку ещё с начала года, позвонил Стасу прямо на Икотку. И сообщил, что всё — о кей!

Ближайшим рейсом Стас вернулся в Москву. Сам явился в Генпрокуратуру и дал невинные расплывчатые показания. И в тот же день уже на собственном «Гольфстриме» вылетел из Внукова в Лондон.

Беременную Наташку он отправил в Лондон ещё за месяц до того. Чтобы лежала под присмотром в госпитале Святой Терезы и готовилась стать матерью.

За «Манчестер» требовали шестьдесят пять миллионов. Стас их заплатил, не задумываясь. Олени, безусловно, — хорошо, но «Манчестер» — то — лучше! С этой покупкой он стал самым что ни на есть респектабельным англикосом. Ведь инвестировать в спорт — это так патриотично, так по–английски!

В течение следующего месяца Котов избавился ото всех своих нефте–газовых активов на Икотке. Его «долю» с удовольствием прибрали к рукам «Маг–ойл» Магомаева и «УНК» Бондаренко. Главное, ничего не досталось Сидорову и его команде.

А губернаторство… Да и хрен с ним! Икоты расстроятся и забудут. Выкинут из своих ледяных сердец «бога из машины». Пусть Полубояринов погубернаторствует.

По своим источникам — даром что ли отец всю жизнь в ГБ служил! — Стас знал, что вот–вот начнётся Большая Чистка. Причём чистить начнут с головы. С голов. Сто золотых голов (см. знаменитый список «Фейса») с плеч — как с куста! Оказаться в крутящемся барабане этой безжалостной стиральной машины Стасу не улыбалось.

Тем временем дело Жемчужникова, видно, пошло под откос. Вроде бы как пугнули всех из «Золотой сотни», повызывали в прокуратуру, а потом откуда ни возьмись всплыл очередной чеченский след во всей этой истории. Ну так ведь оно известно, как у нас обычно бывает: не нашли концов, стало быть опять во всём чеченцы виноваты. Ну и путь себе отдуваются. А что Жемчужников пал жертвой русского абсурда — о том знает только он. Ну, и Лапин с Полубояриновым. Кроме них — только тундра. Но уж последняя умеет хранить самые тайные тайны…

Да бог с ним, с прошлым. В настоящем же Стас с удовольствием пожинал плоды своей предусмотрительности.

Немного, правда, пришлось проплатить. Несколько положительных интервью ведущим британским СМИ, несколько приёмов и банкетов для футбольной общественности. Хорошо прошла и информация, что «Манчестер» до покупки его Котовым был буквально на грани банкротства. Это сработало. И Стаса почти сразу стали называть не только спасителем конкретно «Манчестера», но чуть ли не всего английского футбола.

Три дня назад прошла официальная встреча с руководством и игроками команды. Об этом событии уже сообщили все крупнейшие информационные агентства. Как там, интересно, друг Кобрин? Заизвивался? Эта мысль особенно грела душу.

Стас ещё глотнул коньяка и услышал шаги. Это была Наташка. Видно, уложила, наконец, маленького Женьку.

— Выпьешь? — Стас приобнял жену.

— Что ты, Стасик! — Наташка отстранилась испуганно. — Я же кормящая мать!

— А это что — обязательно, самой кормить? — улыбнулся Стас. — Может, лучше кормилицу найти?

Наташа посмотрела на него как на дебила:

— Нет, Стас! Это ж связь ребёнка с космосом. Через молоко родной матери. Ничего вы, мужчины, не понимаете!

— Ладно–ладно. На неделе закончат ремонт в Сассексе, отвезу вас туда. Там, говорят, с космосом связь ещё лучше. Даже НЛО пару раз садились!

— Шутишь? — Наташа искренне не понимала, говорит он всерьёз или просто издевается.

— Шучу–шучу, — успокоил её Стас. — Может, на футбол со мной поедешь? Пусть нянька с ребёнком посидит. Сегодня наши с «Челси» играют, а?

— Ты сам у меня как ребёнок, Стасик! — Наташа чмокнула мужа в щеку.

У Стаса зазвонил телефон. На проводе был Чапслер:

— Стас! Приглашение в VIP-ложу просит лорд Степлтон. Давать?

— А королева пока не звонила? — Стас подмигнул Наташке.

— Пока нет, — ответил Чапслер.

— Тогда — давай. И пусть там стол по–русски накроют. С икрой и прочим. Пусть знают наших! Я буду, — Стас глянул на часы, — через час.

Железная Лера, она же Девушка с Косой, она же майор Ющенко вздрогнула от звонка и проснулась. Кажется, она слегка задремала. И не мудрено — уже почти одиннадцать, а Стрингер должен был звонить ещё в шесть.

— Слушаю, — хрипловато сказала она в трубку.

Стрингер залопотал что–то невнятное, извиняясь. Так и есть, напился в зюзю. Ну что за народ, честное слово!

— Материал пойдёт завтра в семичасовых новостях. Если вообще пойдёт, — Стрингер нагло икнул прямо в трубку.

Валерия Георгиевна брезгливо отодвинула трубку от уха — похоже, тяжёлый запах водки и лука просачивался в комнату прямо по телефонному кабелю.

— Что это значит, Юрий? — спросила она строго.

— Это з–значит–ь, что они слегка пере… перебздели! Бз–з–з… — Стрингер пьяно расхохотался. — Я с-свободен?

И, не дожидаясь ответа, отключился. Чёрт его знает что! Никакой дисциплины! Майор поправила тяжёлую косу, слегка покосившуюся во время незапланированного сна, и вздохнула. Что ж, видит бог, она не хотела. Но деваться некуда — надо включать вариант «Б».

Глава четвёртая. Спящая красавица

12 июня 2003 года

Ляля Гагарина оставила машину на платной стоянке неподалёку от Армянского переулка. Сегодня съёмки начинались с самого утра. Снимать должны были на улице, во дворе старинного особняка. Погода вроде бы обещала быть послушной. То есть — сначала солнце, а потом — небольшой дождь. Она надеялась, что дождь будет настоящий, летний, иначе безжалостный садист Пьянов велит поливать её водой водопроводной и наверняка холоднющей.

От стоянки надо было пройти переулком, и Ляля была рада этому променаду — из–за раннего подъёма она не успела сделать обязательной гимнастики.

В переулке–то её и поймали двое — женщина средних лет с короткой стрижкой «каре» и высокий парень с длинными засаленными волосами. На груди у них были бейджи с надписью «Служба спасения». Прямо Чип и Дейл без грима.

Однако Ляля сразу поняла, что эта парочка — не спасатели, а телевизионщики. Во–первых, у них в руках были профессиональные микрофоны, а во–вторых, у бордюра стояла «газель» с затемнёнными стёклами и логотипом НРТ на боку.

— Ольга Олеговна! — бросилась к ней женщина. — Наконец–то! Мы вас ждём!

— Меня? — удивилась Ляля.

Из «газели» выполз толстенький мужик и стал устанавливать на штативе камеру.

— Мы снимаем пилотный выпуск новой программы, — солидным баском объяснил парень. — О буднях службы спасения. Лев Викторович сказал, что вы нам поможете? — парень смотрел открыто, с надеждой. От него пахло почему–то луком. И это с самого–то утра!

— Помогу, чем смогу, — согласилась Ляля. Странно, почему Лёвка ничего не сказал ей об этих луковых спасателях? Забыл, наверное. — А что я могу для вас сделать?

— У нас пойдёт сюжет о том, как надо звать на помощь, если тёмным вечером к вам подошли на улице с дурными намерениями, — затараторила женщина. — Вы не могли бы крикнуть, и погромче, что–нибудь типа: помогите! Спасите! Ну, и что вы сами придумаете. Вы же — актриса.

Ляля осмотрелась — в переулке было пустынно. Лишь где–то в отдалении полная дама выгуливала трёх такс, которые тянули поводки в разные стороны, как лебедь, рак и щука. Женщина–спасатель, увидев, что Ляля согласна, махнула рукой мужику с камерой:

— Мотор!

И Ляля отчаянно закричала, стараясь не обращать внимания на микрофон:

— Помогите! Ради бога! Ну пожалуйста! Помоги–ите!

Таксы испуганно дёрнулись, но хозяйка держала их крепко.

— Тихо, маленькие, не видите, кино снимают, — уговаривала она собак, с любопытством разглядывая съёмочную группу.

— Отлично, снято! — женщина–спасатель радостно улыбнулась.

Ляля не видела, как высокий парень оказался за её спиной, она лишь успела удивиться, когда влажная тряпка вдруг накрыла её рот…

Обмякшее Лялино тело мужик и парень втащили в «газель», запрыгнули следом.

Женщина села за руль. Уже трогаясь, она обернулась и сказала в салон:

— Юрик, только запись подправь. Чтобы было не «помогите», а «помоги».

— Уже правлю, — меланхоличным басом отозвался высокий Юрик.

Антон Андреевич Куцик уснул только под утро. Всю ночь ворочался, ходил на кухню пить чай и даже попробовал курить, хотя уже три года как бросил. Сигареты жены оказались препротивными — отвык он совсем от курева, что ли. Ему не давал покоя тот материал о Рушской косе, который Кобрин распорядился дать в вечернем блоке новостей. Уж больно опасный материал. Вполне тянет на… как это правильно фыормулируется? — на разжигание национальной розни…

Как бы чего не вышло, — думал Куцик, вздыхая над жидким горячим чаем и уже почти забыв, что сам вчера усердно «впаривал» материал Льву Викторовичу. Бессонная ночь очень остужает отвагу.

Опоздав на работу из–за вечных пробок, Антон Андреевич сразу помчался в кабинет Кобрина. Тот, слава богу, был на месте.

— Лев Викторович, — прямо с порога заявил Куцик, — я считаю что этот сюжет — провокационный.

— Какой сюжет? — Лев Викторович был настроен благодушно. Похоже, в отличие от Куцика, никакие сомнения его не мучили.

— Тот, который вчера стрингер привёз. Ну, про Рушскую косу. Уверен, что будет большой ошибкой ставить его в новости. На носу — визит Президента на Украину, а подобный материал… — Куцик прямо задохнулся от тех высоких слов, которые собирался произнести, — подобный материал — приведёт к осложнению отношений наших стран! И боюсь, нам это тоже здорово аукнется!

Куцик чувствовал себя геополитиком, от которого зависят судьбы мира. Лев Викторович начал чесать ухо, что означало у него высшую степень заинтересованности. Словно, дёргая собственное ухо, хозяин канала включал на полную мыслительный процесс.

— Считаете, провокация? — медленно произнёс Лёвка. — А я считаю — убойный материал, который мы можем дать первыми, опередив все информационные агентства.

— Понимаете, Лев Викторович, уж поверьте старому телевизионному волку, такие материалы надо согласовывать… — Куцик многозначительно воздел ввысь указательный палец. Палец слегка дрожал — сказывались последствия бессонной ночи.

— Согласовывать?.. — Лёвка задумался. Наверное, Куцик прав, хотя он и известный перестраховщик. Визит Президента на Украину — это был весомый довод.

Телефонный звонок прервал раздумья Льва Викторовича.

Куцик, сидя на краешке стула, наблюдал, как меняется лицо Кобрина, который говорил по телефону непонятными обрывистыми фразами. В основном — вопросительными междометиями.

Договорив, Лев Викторович отмахнулся от немого вопроса Куцика:

— Потом, Антон, после…

Кобрин вскочил, схватил мобильный и пиджак, наброшенный на спинку кресла. Поняв, что Лев Викторович собирается куда–то свалить, Куцик спросил отчаянно:

— Так что насчёт сюжета?

— Да хрен с ним, с сюжетом. Не до того! — Лёвка, как ошпаренный, выскочил из кабинета, оставив Куцика в хозяйском кабинете одного. Если не считать тлеющей сигареты в пепельнице, которую Лев Викторович не выкурил и до середины.

Больше всего Лёвкины приключения напоминали детскую игру «Зарница». Но понял он это только на пятом часу метаний по городу в поисках пропавшей Ляли.

Звонок, который заставил его сорваться с работы, был странным и чрезвычайно тревожным. Сначала отчаянно кричала Ляля:

— Помоги!.. Ради бога! Ну пожалуйста! Помоги-и!.. — в голосе Ляли звучал нескрываемый ужас. А потом, после паузы полузадушенный басок — говорили, похоже, через платок — нагло заявил:

— Если хотите выручить свою… хе–хе… — басок хохотнул, — подружку, приезжайте в книжный на Алтуфьевском шоссе. Только никакой милиции! В ваших же интересах! До связи…

Звонили с мобильника Ляли — именно её номер высветился при определении номера…

…В большом книжном магазине на Алтуфьевском, куда Лёвка добирался битый час, проклиная пробки, было пустынно и тихо. Немногочисленные покупатели рассматривали книги, продавцы лениво бродили между стеллажами. Лялей здесь и не пахло.

Лёвка со своими охранницами чуть ли не вдвое повысили посещаемость книжного, но следов Ляли или наглого баса среди книг обнаружено не было. Расспросы продавщиц дали нулевой результат.

— Никаких красивых девушек с длинными волосами у нас сегодня не было. Я бы заметила, — откусывая от коржика, заявила толстенькая дежурная по залу и громко отхлебнула жидкого кофе. — У нас в первой половине дня — вообще только пенсионеры и мамаши с детьми.

— Приятного аппетита, — неприятным голосом пожелал ей Лёвка.

Его телефон зазвонил уже на выходе. Ляля! Её номер!

— Алло! — заорал он так, что дежурная чуть не подавилась.

— Помоги!.. Ради бога! — вновь взмолилась Ляля. И далее — по тексту, явно записанному. Лёвка точно помнил все интонации утреннего звонка.

Однако знакомый басок выдал уже новый текст. Теперь Лёвка должен был ехать к теплоцентрали в Матвеевском. То есть — в противоположную часть Москвы. Под конец мерзкий платочный голос выдал новые инструкции:

— Если вы, Лев Викторович, не хотите проблем для своей девушки, то извольте приехать без охраны… И будьте постоянно на связи!

Чтобы не отвлекаться на посторонние звонки, Лёвка переключил телефон в режим связи «с одним абонентом», то есть с Лялей. Все остальные входящие временно блокировались.

По пути в Матвеевское Лёвка решил заскочить на место съёмок, в Армянский переулок. Он уже сказал себе всё, что только мог, по поводу того, что не подвёз Лялю на съёмки, и слова эти были в основном нелицеприятными.

Лялину машину они обнаружил на Мясницкой, на стоянке буквально в квартале от места съёмок. Оставив охранниц на стоянке, чтобы пошукали как следует, Лёвка отправился на съёмочную площадку. Но и здесь, как объяснил ему злющий Пьянов, нервно дёргая левой щекой, «госпожа Гагарина сегодня не соизволила появиться». «Некоторым закон не писан», — заявил режиссёр и засопел, как обиженный ребёнок.

— Лев Викторович, мы нашли женщину, которая видела Лялю, — охранница Елена вытащила его уже практически из машины.

За спиной спортивной Елены топталась средних лет дама в стильных брючках по щиколотку и шёлковой блузкес короткими рукавами–крылышками. Возле женщины, как тараканы, сновали три маленькие таксы.

— Я думала, кино снимают, — охотно делилась женщина, шевеля «крыльями». — Такая девушка красивая, в белом коротком платье. Сначала она что–то кричала в микрофон…

Блин! Лёвка прекрасно знал, что кричала девушка в коротком платье!

— А потом два мужика её подхватили — как будто ей плохо стало — и посадили её в машину…

— Какая машина? — Лёвкины глаза загорелись.

— Такая специальная машина, телевизионная, там ещё было написано… — дама старательно наморщила лоб, вспоминая. Таксы истошно залаяли — кажется, мимо пробежала кошка.

— Ну, что же написано? — взмолился Лёвка, проклиная всех на свете кошек.

— НРТ! — обрадовано воскликнула хозяйка собачьей упряжки. — Именно — НРТ! Я ещё подумала, что там хорошая передача по пятницам идёт. Софья Перовская ведёт, очень мне она нравится, такая умница и не наглая. «Вспышка» передача называется, может смотрели?..

… После Матвеевского, где Ляли также обнаружено не было, пришла пора Битцевкого конно–спортивного комплекса, потом Щёлковского автовокзала… Обезумевший Лёвка следовал всем указаниям издевательского баса. Только сейчас, во время этой фантасмагорической гонки, он начал понимать, как дорога ему Ляля. И какой же он идиот, что вообще отпускает её одну, без охраны!

Было уже около семи вечера, когда прозвучал очень знакомый адрес: ему, Льву Викторовичу Кобрину, предлагалось выехать за город, по Киевскому шоссе, на… дачу собственных родителей! Это было уже сверхнаглостью: дачный сезон Лёвка ещё не открыл, а родители в настоящий момент пребывала в Карловых Варах. К тому же загородный дом в Рубиновке был ещё не до конца отделан внутри.

На звонки по дачному телефону никто не отвечал — то ли тамошние горе–работнички манкировали служебными обязанностями, то ли телефоны были просто–напросто отключены. Ну, чистая «Зарница»!

Женева

Лето Вячеслав Борисович Качалов решил провести в Швейцарии. На морях–океанах с наступлением сезона стало тесно, как на коммунальной кухне.

Его агент в Европе ещё в конце прошлого года прикупил для него особнячок с видом на озеро. Самого дома Качалов не видел, но фотография ему так понравилась, что сумму за приобретение он выписал без промедления. Больше всего в этом двухэтажном домике ему понравилась верхняя пристройка. «Домашняя обсерватория, полностью обустроенная», — так написал агент.

В Швейцарии Качалов рассчитывал завести полезные знакомства. Деньги, полученные от Герцензона, жги его карман. Ими надо было распорядиться с умом. Тем более что пока он наслаждался путешествием вокруг Африки на арендованной шикарной яхте, был упущен верный шанс удвоить капиталец. Кто–то опередил его и слил информацию о Герцензоне, за которую он рассчитывал получить ещё один неплохой куш. Ну да хрен с ним. Всех денег не заработаешь. Зато он оттянулся на все сто в обществе славненьких курочек всех цветов кожи. Особенно хороша была та метисочка с задницей как футбольные мячи.

В дом на улице Де Мулен Качалов прибыл, когда уже смеркалось. Его ждала нанятая агентом прислуга: хитроватого вида мужичок Франсуа и экономка с непроизносимым именем. Похоже, турчанка из местных эмигрантов. Надо будет проверить, в порядке ли у неё с видом на жительство, — подумал Качалов, передавая женщине чемодан из багажника такси.

После сытного ужина он уже не был так уж уверен, что стоит проверять экономку — Фатьму? Фатиму? Уж больно хорошо та готовила. Качалову всегда нравилась острая и пряная восточная кухня.

Прежде чем отпустить прислугу, Качалов решил разузнать о соседях. Но ни Франсуа, ни Фатьма — Фатима оказались не в теме. Единственное, что они знали, так это то, что справа арендует дом семья из Франции, а слева — совсем недавно поселилась какая–то бизнес–леди.

Скудная информация, что и говорить. Франсуа не смог даже определённо сказать, хороша ли собой эта самая леди и замужем ли она. А то, глядишь, и романчик летний завести не грех.

После экзотических наслаждений с профессионалками душа требовала строгой классики. Такой, по всем правилам, как у больших: свечи, цветы, романтическое купание в ночном озере… Впрочем, роман рядом с собственным домом — почти то же самое, что интрижка на работе. Последствия непредсказуемы.

С такими приятными мыслями Вячеслав Борисович поднялся в обсерваторию. И — ахнул.

Под стеклянным куполом тёмное швейцарское небо казалось таким близким, что до него хотелось дотронуться рукой. Яркие звёзды обещали на завтра хорошую погоду. Мягкое кресло, обитое синим бархатом, было установлено в центре помещения, прямо перед оптическим окуляром, устремлённым к звёздам. Здесь всё было сделано так, чтобы человек чувствовал себя если не богом, то как минимум венцом творения.

В синем кресле Качалов просидел, наверное, целый час, пытаясь определить, где находится какое созвездие. Определению поддавалась лишь Большая Медведица и красноватый шарик Марса. Или — не Марса? Надо будет завтра звёздный атлас купить, — решил он. Интересно только, есть ли в здешних магазинах книги на русском или в крайнем случае на английском? Его французский–разговорный явно не тянул на большее, чем объяснения с обслуживающим персоналом и таксистами.

От приятных мыслей его отвлёк звук подъехавшей машины. Ага, кажется соседка приехала. Поздновато она что–то. Сейчас мы её пролорнируем, — сказал себе Качалов и стал передвигать подзорную трубу. В окуляре возникли крупные ветки, затем появилась песчаная дорожка. Ага, вот и баба…

Со спины соседка оказалась вполне аппетитной: пышные волосы до плеч, тонкие длинные ноги, круглая попа. Не футбольные мячи, конечно, но всё–таки очень даже прилично для европейки.

— Гюльчатай, открой личико! — попросил Качалов, но Гюльчатай вошла в дом, так и не обернувшись на пламенный зов.

Качалов перевёл «глаз» на окно, за которым загорелся свет. Но в тот момент, когда он уже было поймал «на мушку» соседку, вид закрыли задёрнутые занавески, не оставляя надежды на дальнейшее знакомство.

Ну ничего, утро вечера мудренее. Качалов поднялся с синего кресла и сладко потянулся. Пожалуй, пора на боковую. А завтра — снова в бой. Соседка — она и есть соседка. Никуда не денется.

И всё же он снова уселся в кресло — свет загорелся в другом окне, наверное, в спальне — и приложился к окуляру телескопа. На этот раз Качалов смог увидеть побольше в щель между плотными шторами. Соседка порадовала, устроив бесплатный стриптиз. Качалов детально рассмотрел стройные бёдра и умопомрачительные лодыжки, упругую грудь. А что? Лакомый, оказывается, кусочек! И тут соблазнительная соседка развернулась к нему лицом, и Качалов обомлел. Перед ним была… Инесса! Как он только не понял этого сразу, лаская вооружённым глазом её столь знакомое тело? Инесса, сучка!

Теперь он знал, кто опередил его в сливе информации по счетам Герцензона. Конечно, она самая, иначе откуда бы у неё денежки для покупки домика в дорогущей Швейцарии?

Что ж, дорогуша, я принимаю вызов, — стиснув челюсти, подумал Качалов. — Будет тебе Швейцария! Говорят, в швейцарских тюрьмах хорошо кормят? Так попробуй, любимая, заморской баланды!

Ляле снился волшебный сон.

Впрочем, сначала было страшно. Она оказалась на пустыре, рядом с луковичной горой. Лук пах истошно, до тошноты. Но неприятный запах мучил недолго — луковички сами собой раскатились и улеглись ровными рядами. Ляле показалось, что в таком, рассортированном виде, луковиц стало много больше. Ряды уходили в бесконечность, до самого неба.

А потом луковицы начали прорастать. Ляля видела, как зелёные ростки пробиваются сквозь золотистую шелуху и тянутся высоко–высоко. И, наконец, стали распускаться тюльпаны. Всех цветов радуги: красные, жёлтые, оранжевые, голубые и даже нежно–изумрудные.

Она стояла на краю тюльпанового поля и решала, по какой дороге ей идти — надо определить, выбрать тот путь, в конце которого её ждёт Лёвка…

…До Рубиновки Лёвка добрался уже в восьмом часу.

Если так дальше пойдёт — надо будет брать у Гоши вертолёт. Или заводить собственный, — сердито думал он, выруливая к въезду в посёлок.

Уже возле самого последнего поворота он едва не столкнулся с выезжавшей «газелью» с затемнёнными окнами. На бортах машины красовалась надпись «Бытовая техника ЗАНУССИ. Доставка на дом».

Выразив своё презрение торговцам длинным гудком, Лёвка, распугивая окрестных птиц, рванул на всей скорости к родительскому двухэтажному особнячку. Стиль «модерн» со всеми прибамбасами: «аглицкий» парк с фонтанами и беседками; бассейн пока без воды; домик для прислуги. В общем, всё скромненько и со вкусом. И родители потихоньку привыкнут, не век же старый дом подновлять!

Он затеял это строительство, когда уже отчаялся уговорить родителей переехать поближе к нему на Рублёвку, в Жуковку. Они хотели жить только здесь, в «родной» Рубиновке. Пришлось прикупить участок по соседству со старым.

Родители его просили лишь об одном: чтоб всё было как у людей. То есть без особых прибамбасов. В Рубиновке слишком роскошных особняков было немного — место не самое престижнеое.

Лёвка поступил хитро. Внешне дом выглядел не слишком роскошным, а всякие дворовые постройки скрывал от случайных или завистливых взглядов высокий забор. И уж для полной «человечности» Лёвка заказал строительство не солидной фирме, а бригаде молдаван. Впрочем, работали гастарбайтеры вполне пристойно. Правда, медленно. Ну да ладно, осталось уже немного — к июлю, глядишь, и закончат.

Рабочие, как Лёвка и подозревал, дулись в «дурака» на веранде.

Увидев хозяина, работяги засуетились, а их бригадир, лохматый Илия, выбежал навстречу.

— Всё в порядке, — воровато пряча плутовские глаза, заявил Илия. — Через неделю можно въезжать. Ваша подруга — в доме. Как приехала, так и не выходит из гостиной. Может, спит? — предположил Илия.

На самом деле бригадир прекрасно знал, что Ляля спит — он лично время от времени весь последний час ходил и проверял ситуацию в парадной гостиной.

— Когда она приехала? — у Лёвки сразу стало легче на душе, как только он понял, что Ляля и впрямь здесь.

— Ну, с час, наверное. Её ваша «газель» привезла, с телевидения. Там двое телевизионщиков сказали, что вы позже подъедете, — юлил Илия. Его задача была — не пустить хозяина на веранду. По крайней мере до тех пор, пока пацаны не уберут с глаз долой выпивку.

Но Лёвке было не до рабочих с их расшатавшейся дисциплиной. Он должен был видеть Лялю…

…Ляля наконец выбрала дорогу — между красной и жёлтой линией. Идти по земле было легко. Ляля почему–то шла босиком, но земля была такой мягкой и шелковистой, что обувь была бы лишней. Она шла и шла, но Лёвки не было видно. Хотя она точно знала: он где–то здесь, рядом.

— Лев! Лёвушка! — закричала она, и неожиданно услышала ответ:

— Ляля! Слава богу, где ты пропадала?

Ляля открыла глаза. Лёвушка сидел у её ног и смотрел отчего–то испуганно.

— Ты где была? — ещё раз спросил он, руками ощупывая всю её. На предплечье он обнаружил след от укола и поцеловал красную точку.

— Я была? — удивилась Ляля. — Я была в раю! — призналась она. — А который час?

— Без десяти восемь, — сообщил Лёвка. Кажется, всё обошлось. Что это было? Чья–то дурацкая шутка? Но — зачем?

— Ох, я же на съёмки опоздала, — испугалась Ляля. — Надо нашим позвонить, сообщить…

— Не волнуйся, спящая моя красавица, я уже сообщил, — Лёвка обнял её. Главное — жива, цела и невредима.

Он даже не вспомнил о том, что хотел снять из вечернего выпуска новостей сюжет про Рушскую косу. Лишь переключив мобильный на приём всех звонков, Лёвка обнаружил, что Куцик звонил минимум двадцать раз до семи часов вечера. И ни разу — после того…

Глава пятая. Суета вокруг канала

24 июня 2003 года

Скандал вокруг НРТ раскручивался по полной. Эффект казалось бы простенькой акции, разработанной и осуществлённой майором Ющенко, превзошёл всяческие ожидания.

На следующий день после показа сюжета о Рушской косе в вечерних новостях НРТ посол России был вызван в Украинский МИД. Где ему и была подана формальная нота протеста.

Президенты двух стран срочно переговорили по телефону, искренне заверяя друг друга в самых дружеских чувствах.

Украинская оппозиция воспользовалась очередным поводом для нагнетания страстей в Верховной Раде. Во Львове и Черновцах прошли митинги под антироссийскими лозунгами.

Многие российские СМИ прямо призывали привлечь руководство и собственников НРТ к уголовной ответственности за разжигание межнациональной розни.

Уж очень вовремя всё срослось. Отсутствие других будоражащих новостей в связи с началом отпускного сезона. Политический интерес к ситуации в российско–украинских отношениях незадолго до визита в Киев Президента России. Да и тон репортажа был запредельно антиукраинским. Хотя сама проблема, по сути, и яйца выеденного не стоила.

Рушская коса в Керченском проливе была полуискусственным насыпным образованием. Ещё в советские времена её сооружали для каких–то теперь уже неведомых целей — вроде как для защиты паромной переправы через Керченский пролив. Которая, в смысле, переправа уже много лет не функционировала. Зато граница между двумя новыми странами прошла как раз по самой косе. На межгосударственном уровне её просто формально прочертили на карте. И забыли о самом вопросе.

Но местные жители продолжали считать эту территорию спорной. По крайней мере, именно так дело и было представлено в репортаже, прошедшем по НРТ. Якобы украинские националисты захватили якобы спорную территорию и водрузили на ней украинский жовто–блокитный стяг. А наши доблестные казаки в ответ изгнали захватчиков, подняли флаг российский, а над украинским государственным флагом надругались.

Эти–то кадры и были потом продемонстрированы по всем мировым телеканалам. Как мужики в казацкой униформе и с российским флагом в руках с улюлюканьем изгоняют украинских захватчиков, а потом долго и с удовольствием пляшут и втаптывают в землю символ украинской государственности!

В общем, керченские мужики, нанятые Стрингером на местном рынке на деньги, выделенные майором Ющенко, хорошо поработали. С душой.

Оставалось лишь запустить материал на НРТ. Со Стрингера взятки были гладки — он свой забойный материал передал.

Помешать выходу скандального сюжета мог только сам хозяин канала Кобрин. А вот чтобы главный редактор канала Куцик его не успел в этом убедить, и пришлось ввести в оборот план «Б» с похищением Ляли.

Майор Ющенко идеально просчитала ситуацию, исходя из психологических характеристик Льва Викторовича. Личное он всегда ставил выше служебного. Так произошло и на сей раз. Ляля оказалась спасена, зато над каналом нависла серьёзная опасность. Даже поклонники и сторонники НРТ в правительстве и Администрации президента вынуждены были пойти на попятную и дистанцироваться от канала. Что и требовалось.

Весь скандал, дабы не сошёл случайно на нет, хорошенько подогревался. Нужные люди в нужном месте давали нужные комментарии, а государственная карательная машина продолжала набирать обороты.

Теперь, спустя почти две недели с начала скандала, можно было начинать следующий этап операции.

Генерал Зноев, захлопнув папку лучного дела гражданина Кобрина Льва Викторовича, по «вертушке» набрал номер заместителя Генерального прокурора:

— Илья Сергеевич? Зноев. Да–да. Как там у нас с НРТ? Уголовное дело возбудили?! Ну и замечательно… Договорились. До встречи.

Зноев положил трубку, поднялся из–за стола, и подошёл к окну. Глядя на простор Лубянской площади, на снующие вокруг клумбы машины, он закурил. Дым отечества — а Зноев из патриотических соображений курил сигареты только российского производства — был хоть не сладок, но приятен.

Выкурив сигарету, Зноев вернулся за стол и связался с замом председателя правления Газнефтепрома, начальником «Газнефтепром–медиа» господином Мининым:

— Пётр Васильевич? Зноев. Да–да. Почва для ваших переговоров с господином Кобриным готова… Да–да. И очень хорошо унавожена. Генпрокуратура подключится в любой момент. По нашей команде. Так что приступайте. У него не будет выхода. Всех благ…

Женева

Чёртова кукла всё возилась на кухне. Неужели, с её–то деньгами, она сама готовит? Или — Качалов даже развеселился от этой мысли — моет плиту? Отскребает жирные потёки, не жалея холёных пальчиков…

Наконец глупая утка выползла из своего домики и, виляя бёдрами, уселась в машину. Скатертью дорога, попутного ветра во все паруса, госпожа Червинская! Не опоздайте на очередной шабаш. А вам пока Санта Клаус принесёт рождественский подарок. Немного не вовремя, конечно, но лучше поздно, чем, соответственно, никогда.

Качалов выждал ещё с полчаса. Затем натянул тёмно–зелёный спортивный костюм и маску с нарисованными глазами в очках и усами, скрывающими форму верхней губы. В этой маске он был похож на гомика. Но что поделать, ради Инессы Качалов готов был пожертвовать даже репутацией. Маскировка была скорее всего лишней — систему камер слежения в Инессином особнячке Качалов знал наизусть. Ведь эта система была точной копией той, что Вячеслав Борисович устроил в собственном доме. Он так и сказал простодушному толстячку–хомячку, владельцу фирмы «Сикрет»:

— Сделайте мне точно так же, как у моей соседки, соотечественницы. Мадам Червинская мне показала, как вы ей всё сделали, мне очень понравилось.

— О, мадам Шервински! Хорошие клиенты делают нам хорошую рекламу! — хомячок уже, поди, подсчитывал, какой доход он будет иметь с русских, которых в Швейцарии становилось всё больше и больше.

И — всё тайное стало явным. Система оказалась достаточно примитивной — во всяком случае, на профессиональный взгляд Качалова.

Но всё же камуфляж был необходим. Единственным местом, где он мог «засветиться», являлся подвал. Хрен его знает, какие камеры слежения там могли установить Инессины предшественники. Во всяком случае, сама сука Червинская подвал не начиняла электроникой. Об этом также поведал толстячок из «Сикрета», тряся толстенькими румяными щёчками.

Что ж, фирма «Сикрет» умела хранить секреты. Надёжно, как и знаменитые швейцарские банки…

Зелёный человек, натянув зелёные же нитяные перчатки, прихватил с собой пакетик, перетянутый шпагатом. Такой шпагат — негнущийся и режущий пальцы — выпускали только на его родине. Ностальгический шпагат — маленькая достоверная деталь, которая делает убедительной любой замысел…

Качалов поковырялся в дверном замке простенькой отмычкой. Дверь поддалась, как хорошо подпившая шлюшка — охотно и беззвучно. В доме Инессы было тихо и пахло яблоками с корицей. Вжимаясь в стену, Качалов миновал контролируемое пространство и, пригнувшись, пересёк кухню. Открыв дверцу, которая вела в подвал, он включил фонарик.

Цепким взглядом профессионала Качалов осмотрел широкие каменные ступени и, особенно внимательно, стены на стыке с низким потолком. И — расслабился. Подвал оказался свободной, не «простреливаемой» территорией. Прикрыв дверь на кухню, Качалов включил свет.

Осмотрев полки с сырами и коробками с мюслями, Качалов усмехнулся. Инесса–то — смотрите–ка, следит за собой. Ну–ну. Далее шли полки, содержимое которых могло бы украсить любой бакалейный отдел. За ними — почти вплотную к дальней стене — стеллажи с винами. Бутылки лежали плотно, одна к одной. Не совсем правильно, но ему это только на руку. Хозяйка явно пользуется винами справа налево — бутылки слева были покрыты слоем пыли.

Аккуратно, чтобы не нарушить пылевой маскировки, Качалов вытащил с десяток бутылок и составил их на полу в том же порядке. За полками, как он и предполагал, оставалось достаточно места для подарка от мистера Санты Клауса. Пристроив пакет за стеллажами и укрепив его с помощью скотча, Качалов нагнулся за первой бутылкой и замер. Кажется, кроме него в подвале был ещё кто–то. Лёгкое шуршание выдавало присутствие чужака.

Качалов тренированной рукой выхватил из кармана штанов пистолет с глушителем и резко обернулся. Фу-у, ч-чёрт! С пола, из–под сырной полки на него смотрели крошечные чёрные глазки. Ёжик! Так и кондратий хватит, — усмехнулся Качалов, пряча пушку. Бутылки с практически не потревоженной пылью одна за другой отправились на исходную позицию, полностью скрыв место схорона пакета.

Ежей здесь было огромное количество. В домах специально для этих мирных зверьков, опасных только для мышей, имелись специальные дыры–отверстия. Чтобы ёжики могли спокойно шастать туда–сюда, как домашние животные. Если не случится, конечно, ядерная война. Так как в этом случае естественная вентиляция подвала через отверстия перекрывалась и начинала работать автономная система воздухоочистки.

По швейцарским законам каждый дом должен быть оборудован собственным бомбоубежищем. У большинства жителей бомбоубежище естественным образом использовалось в мирное время в качестве прохладной кладовки. Ёжики же прекрасно охраняли продукты от нашествия разного рода грызунов.

Перед выходом Качалов выключил свет в подвале.

Через несколько минут он уже наслаждался горячим сладким какао. Зелёный костюм он запаковал в мусорный пакет. Сегодня вечером мусорщики увезут уже ненужный камуфляж на мусорный завод, где трудолюбивые швейцарцы переработают его во что–нибудь полезное и совершенно благопристойное.

Чего–чего, а есть Лёвке совсем не хотелось. Аппетиту не было. Но его утренний телефонный собеседник был так мило настойчив, что Лёвке не оставалось ничего иного, как согласиться на встречу в ресторане.

К «Националю» он подъехал с некоторым, всего–то на пять минут, опозданием. Из принципа. В конце концов, он на эту встречу вовсе не напрашивался, у него сейчас и других дел выше головы.

Политический прокол с репортажем об инциденте на Рушской косе обрастал всё новыми неприятностями. Подстава была смешная, но действенная. Надо ведь, даже «похищение» Ляли организовали. Чтобы ему некогда было думать о последствиях.

Сначала Лёвка рвал и метал. И только Гоша, как это часто бывало, смог его в некотором смысле успокоить. Если нынешнее Лёвкино состояние можно было назвать спокойствием.

Гоша был, похоже, абсолютно прав. Не сработала бы эта подстава, задействовали бы другую. Или третью. Главной целью было настроить всех и вся против НРТ и лично Льва Викторовича Кобрина. Чтобы сделать его, наконец, шелковым. Белым, пушистым, послушным паинькой. Каковыми были уже все остальные федеральные каналы, полностью плясавшие под дудку Администрации. Возможно, сегодняшняя встреча — как раз и есть последнее китайское предупреждение.

Глава «Газнефтепром–медиа» Пётр Васильевич Минин ждал его в небольшом кабинете, в центре которого помещался всего лишь один, зато громадный стол. Обедать за ним могло бы сразу с дюжину человек. Однако за столом был лишь один господин Минин.

Сухо поздоровавшись, Лёвка занял место ровно напротив своего собеседника. На немой вопрос официанта, Лёвка бросил:

— Мне — двойной эспрессо. И стакан воды. Без газа.

— Здесь отличная кухня, — поднял брови Минин, — да и время обеденное, Лев Викторович?

— Это — без меня! — отрезал Лёвка. — Давайте обсудим интересующие вас вопросы и — обедайте себе на здоровье.

— Тогда я сделаю заказ попозже, — Минин кивнул официанту и отхлебнул из своего стакана. Похоже, он тоже предпочитал минеральную без газа.

Пётр Васильевич с его аккуратной бородкой–клинышком был похож не на бизнесмена или чиновника, а на профессора или даже дореволюционного приват–доцента. Неторопливые движения, хорошие манеры, доброжелательный взгляд сквозь стекла очков.

Однако было известно, что медиа–империей, принадлежащей Газнефтепрому, он управляет строго и рачительно, без жалости подгребая к рукам всё большие активы российских СМИ. Благо, деньги крупнейшей корпорации это легко позволяли.

За последний год многие федеральные газеты и политические еженедельники, ещё недавно так кичившиеся своей независимостью, разными путями оказались во владении Газнефтепрома. А это для журналистов означало только одно — полную утрату реальной независимости. Ибо ни для кого не было секретом, что Газнефтепром и, соответственно, все принадлежащие ему СМИ целиком и полностью контролируются Администрацией Президента.

Официант принёс Лёвке воду и кофе и тут же удалился, прикрыв за собой дверь.

— Жаль, что отказались обедать, — улыбнулся Минин, — ну да ладно. И вправду, в другой раз. А сейчас, коли не получается у нас приятный обеденный разговор, то я сразу выложу свои карты на стол и не буду вас томить.

— Да уж не томите, — буркнул Лёвка, которого велеречивая манера Минина заметно раздражала.

— Я уполномочен вам заявить, уважаемый Лев Викторович, что на совете директоров Газнефтепрома принято решение о покупке канала НРТ. Как вы отнесётесь к такому решению?

— Да никак не отнесусь. Вы решили, вы и расхлёбывайте. А я ничего продавать не собираюсь, — Лёвка глотнул кофе и чуть не обжёгся.

— Осторожнее, Лев Викторович. На самом деле это решение принято ещё выше. И вряд ли вам удастся с ним поспорить. Подождите, подождите, не перебивайте. Я здесь исключительно для того, чтобы предложить вам мирное и безболезненное… почти безболезненное решение кризисной ситуации, в которую попала ваша компания…

— Кто вам сказал, что оно кризисное?! — вскинулся Лёвка. — У нас всё в порядке. Одних телесериалов пять штук в производстве…

— Ах, Лев Викторович, — Минин поправил очки, — вы же понимаете, что речь идёт не о сериалах и даже не о финансовом состоянии НРТ. Насколько мне известно, в этом плане всё в порядке. И вы, и ваши сотрудники — высокого уровня профессионалы. Кстати, я обещаю, что никаких серьёзных перестановок в руководстве и уж тем более увольнений журналистов не будет.

Лёвка скривил губы:

— А мне вы предложите какой пост?

— Вам? — словно бы удивился Минин. — Никакой. И вы сами это прекрасно понимаете. Или вы хотели бы повторить гражданский подвиг фабриканта Кукаренина, у которого в революцию отобрали фабрику, а он остался её директором? Так ведь это ничем хорошим не кончилось. Сами знаете. Кукаренина потом всё равно расстреляли. Естественно, за вредительство… Так что давайте называть вещи своими именами. Вас несколько раз предупреждали из Администрации. Прежде всего по поводу вашей «Вспышки», которая всем уже поперёк горла стоит. Ну почему, почему вы приглашали туда исключительно предателей Родины? Это раньше они были при власти, а теперь они — пшик, — Минин сдунул пресловутых предателей с кончиков пальцев.

— Другие, те, что сейчас при власти, не идут, трусят, — отрезал Лёвка.

— И правильно делают, — охотно согласился Минин. — Теперь у государства иная политика. Мы должны быть все вместе. Объединиться, так сказать, вокруг… Ну, сами понимаете… А тут вы ещё российско–украинский конфликт накануне визита Президента чуть не устроили…

— Ладно, давайте без лирики и пафоса, Пётр Васильевич! Я не собираюсь продавать канал. Так и передайте своим хозяевам. Я не считаю НРТ самым последним бастионом свободы слова в России, однако мы всё–таки ещё стоим! И я уверен, что общественное мнение будет на нашей стороне. Так что ещё не вечер! — Лёвка положил руки на подлокотники кресла, тем самым давая своему визави понять, что разговор окончен.

Минин, похоже, так не считал. Он усмехнулся самым краем губ, но лицо его уже приняло строгое и даже беспрекословное выражение. Наверное, с таким лицом судья объявляют подсудимому о смертной казни. Через повешение.

— В таком случае, я должен объявить вам, Лев Викторович, условия ультиматума. Если в течение ближайших двух недель мы не договоримся или вы предпримете какие–либо неадекватные действия, то в бой вступит тяжелая артиллерия. А именно… — Минин пригладил бородку. — На НРТ начнут работать налоговики. По полной программе. Но и не только. Сообщу вам по секрету, что Генпрокуратура уже возбудила против вас уголовное дело. На предмет разжигания межнациональной розни. И делу этому будет дан ход… И тогда вы можете вообще всё просто потерять. За так. Без выходного пособия.

— Да пошёл ты! — Лёвка вскочил, смахнув рукавом пиджака так и недопитый кофе. Чашка опрокинулась, и коричневое пятно стало распространяться по белоснежной скатерти — прямо как в рекламе чудодейственных стиральных порошков. Только проникновенного закадрового голоса не хватало.

Напоследок Лёвка ещё и хлопнул дверью.

— Варвар! Ну точно — варвар! — пробормотал Минин, сняв очки и протирая стёкла краешком салфетки.

— Ну всё, зайка, спать! — Гоша старался быть строгим, но у него это не слишком удачно получалось.

— Укрой меня получше, — потребовала Зера, не выпуская руки папы из своей ручки. Он не так часто укладывал её спать, и из этой ситуации Зера старалась извлечь максимальное удовольствие.

Гоша подоткнул одеяло:

— Так хорошо? И Барби твою тоже укрыл, — Гоша краем одеяла прикрыл куклу, наряженную в бальное открытое платье.

— Это не Барби, это — Соня, — категорически возразила Зера. — Ты что, не видишь, она — рыжая!

— Н-да, теперь вижу, — Гоша с сомнением посмотрел на «Соню». Куклины светлые кудрявые волосы показались ему грязноватыми. — Спокойной ночи, девочки!

Он погасил ночник и тихонько прикрыл за собой дверь Зериной спальни.

— Ну что, заснула? — спросила его Нюша. Она уже накрыла стол в гостиной для вечернего чая и ждала брата.

— Надеюсь, — Гоша положил себе крыжовенного варенье в блюдце. — Кстати, а ты в курсе, что теперь одна из Барби стала Соней?

— В курсе, — рассмеялась Нюша. — Зера сегодня весь вечер пыталась её перекрасить фломастером из блондинки в рыженькую. Я не стала мешать. Кстати… — Нюша осторожно взглянула на брата, — вы с Соней не собираетесь пожениться?

Гоша чуть не поперхнулся чаем. В общем–то, сестра задала совершенно справедливый вопрос. Его отношения с Соней уже давно стали не просто дружбой, и уж тем более не были кратковременной любовной интрижкой. Он, страшно вымолвить, полюбил Соню. Да и Зера привязалась к весёлой, жизнерадостной Софье Перовской не на шутку. Соня стала членом их семьи, однако Гоша не спешил оформить их отношения. Только вот как это объяснить Нюше?

— Понимаешь, — он подул на чай, хотя тот уже достаточно остыл, — я боюсь.

— Боишься? — обалдела Нюша.

— Да, боюсь, — упрямо повторил Гоша. — Быть моей женой — опасно. Я не знаю, как ещё это тебе объяснить.

— Я понимаю, — сказала Нюша. Она слишком хорошо помнила тот страшный день, когда погибла Зера, Гошкина жена…

— Особенно сейчас, — продолжал Гоша, — когда начался сезон охоты… Ты слышишь звук охотничьих рожков?

— Ты имеешь в виду ситуацию с Лёвкой? — поняла Нюша. — Но ведь это — случайность… Небрежность?… — она сама не вполне верила тому, что говорит.

— Это — хорошо продуманная провокация, если хочешь знать моё мнение, — уверенно заявил Гоша. — И, повторяю, это только начало. Думаю, следующим буду я… Только я предупреждён, а, значит, не стану такой уж лёгкой добычей! — Гоша подмигнул сестре и невесело рассмеялся. — Кстати, а когда репетиции твоего «Парфюмера» начинаются?

— Через восемь месяцев — самое раннее, а что? — насторожилась Нюша. Мирзояну предложили ставить Вагнера сразу и в Каире, и в Софийской опере, поэтому он отложил «Парфюмера» и мотался из Африку в Европу и обратно.

— А то, что я хочу снова отправить тебя с Зерой в Майями. А если Лёвкин канал прикажет долго жить, то к вам, вполне возможно, присоединится и Соня.

Гоша сдвинул брови, как бы предупреждая, что возражения — неуместны. Но Нюша и не думала спорить. Она знала, что Гоша никогда не стал бы пороть горячку из–за ерунды. Неужели всё настолько серьёзно?

Звук охотничьих рожков становился всё отчётливее — по телевизору начинался фильм «Особенности национальной охоты»…

Глава шестая. Жертвоприношение доктора Кобрина

1 июля 2003 года

Всё было как в романтической революционной юности. Почти.

Тогда они стояли возле Белого дома и защищали демократию. И теперь, спустя двенадцать лет, снова её защищали. А заодно — и свободу слова. Именно под этим лозунгом проходил сегодняшний митинг на Пушкинской площади.

Только теперь Лёвка был не в толпе, а на эстраде, то есть — в эпицентре событий. И сегодня его приветствовали почти так же громко, как некогда Ельцина на белодомовском балконе.

Сквер возле «Макдональдса» «арендовали» у мэрии, заранее подав заявку. Сначала хотели собрать людей у подножия Александра Сергеевича, но поняли, что тогда придётся перегораживать Тверскую. Московские власти на это не пошли. Пришлось соглашаться на то, что дали. Демократия, однако.

Митингующие держали в руках воздушные шарики с логотипом НРТ и лозунги самого разного содержания:

«РУКИ ПРОЧЬ ОТ НРТ!»,

«НАС НЕ ЗАДУШИШЬ, НЕ УБЬЁШЬ!»,

«НАРОДНОЕ РОССИЙСКОЕ ТЕЛЕВИДЕНИЕ — В ОПАСНОСТИ!»,

«ДЕМОКРАТЫ — НЕ ДЕРЬМОКРАТЫ!»,

«ТРИ ПТИЧКИ ОКРЫЛИЛИ РОССИЮ!» и даже

«ПРЕЗИДЕНТА И ЕГО КЛИКУ — К ОТВЕТУ!».

Последнее, это уж слишком, подумал Лёвка. Похоже на очередную, блин, провокацию. Ну да ладно, пробьёмся.

Оглядывая приплясывающую и скандирующую всё те же лозунги толпу, Лёвка прикинул, что заявленных пятнадцати тысяч всё же не набирается. Но тысяч десять точно уже было. И народ продолжал прибывать.

Лёвке, выступавшему первым, ничего особо объяснять собравшимся не пришлось. Не зря же вчера целый день НРТ транслировало только новости, связанные с ситуацией на канале и призывало устами ведущих, журналистов и друзей канала прийти на митинг. В промежутках прокрутили — в режиме нон–стоп — все известные версии пресловутого «Лебединого озера». Чтобы вспомнили! В ход пошёл и спектакль с великой Улановой, и с не менее великой Плисецкой. Лёвка даже отыскал авангардную версию балета в исполнении малоизвестной французской труппы. А постановку Григоровича прокрутили несколько раз — с различными исполнителями.

На основной мессидж по поводу защиты свободы слова откликнулась интеллигенция, творческие работники и профессиональные демократы. Эти, в основном, кучковались на эстраде или около неё.

Собственно народ был представлен весёлой молодёжью и огромным числом женщин бальзаковского и пост–пост–, то есть очень сильно постбальзаковского возраста. Лишь стороннему наблюдателю это могло показаться странным. Но Лёвка–то знал, что к чему.

Сотрудники канала — от ассистентов до телеведущих были по преимуществу людьми молодыми. Каждый из них позвал своих друзей–знакомых, те — своих. Плюс — раздача бесплатного пива. Так и набралось молодёжи.

Тётки были куда как более замотивированы и «политизированы», они–то как раз и размахивали плакатом с лозунгом, мало понятным для непосвящённых:

«ТРИ ПТИЧКИ ОКРЫЛИЛИ РОССИЮ!».

«Три птички» — это было название того самого сериала, в котором снялась Ляля Гагарина. Кого там Ляля окрылила, Лёвка не знал, но факт был налицо.

Вчера объявили, что показ сериала прекращается на четвёртой серии вплоть до разрешения ситуации вокруг НРТ, и вот поклонницы мелодраматического жанра — тут как тут. Участвуют в митинге под собственными, самодельными плакатами.

Толпа между тем заводилась. Ею умело руководила Софья Перовская. Она приглашала к микрофону известных всей стране людей. Те говорили проникновенные слова. Им аплодировали. Софья бросала в толпу слоганы и кричалки, которые тут же подхватывали тысячи молодых и не слишком молодых, но от того не менее громогласных голосов.

Несмотря на похоронное настроение некоторых речей, на Пушкинской площади царила атмосфера праздника. Да и как оно могло быть иначе! Ведь вскоре выступающих сменили музыканты, приехавшие по зову НРТ. И, между прочим, на самом деле совершенно бесплатно. Чему Лёвка в глубине души не мог не порадоваться. И вовсе не по своей природной жадности. А от переполнявшей гордости за собственное детище, которое получило такую поддержку! В этот день Лёвка безо всяких «но» любил свой народ.

Народ всё прибывал. Похоже, лимит в пятнадцать тысяч был, наконец, изрядно превышен. Толпа выплеснулась на Тверской бульвар и всё–таки перекрыла движение. Милиция не вмешивалась.

Особо отчаянные головы вопили что–то о походе на Кремль, по пути предлагая стереть с лица Москвы хоть что–нибудь из творений Церетели. Горячие головы пришлось остужать новым вбросом холодного пива.

Эта была победа! Ну, почти победа.

Белоярск — Москва

Катя вылетела утренним рейсом самолётом компании «Белоярские линии».

Обычно для полётов в Москву она пользовалась самолётом «Севернефти», но в складывающейся ситуации предпочла дистанцироваться от компании. Судя по тому, какой ураган вызвал на себя неосторожный Лёвушка, и «Севернефть» в ближайшем будущем могла оказаться в опале у Кремля, накрытая взрывной волной. А у Екатерины Чайкиной на носу очередные выборы в Госдуму. Не хотелось бы, чтобы отрикошетило и в её сторону.

И всё–таки Катя летела в Москву, надеясь хоть чем–то помочь Лёвке.

— Чай, кофе, коньяк? — предложила миловидная стюардесса, но Катя отказалась. Она рассчитывала поспать во время семичасового перелёта.

За последний месяц она объездила все районы Белоярского края, входившие в намеченный для выборов одномандатный округ. Она не просто встречалась с людьми и раздавала продуктовые наборы от Фонда «Чайка», созданного специально под грядущие выборы. Основная стратегия кампании Екатерины Чайкиной могла быть выражена слегка переделанным слоганом из знаменитой оперной арии: «Что наша жизнь? Борьба!».

И за время поездок она многократно убеждалась, что эта стратегия в суровом сибирском краю — единственно верная. Первой жертвой ранней кампании — официально выборные баталии начинались лишь в сентябре — пал зарвавшийся глава Преображенского района Виктор Семечкин.

Выбившись в начальство из самого что ни на есть народа, Витёк оказался настоящим хищником. От запаха денег, притом денег государственных, а, значит — ничьих, рассудок бывшего шофёра не иначе как помутился.

Если бы он брал как все, в меру, никто бы на него и не покусился. Преображенский район был из «середнячков». Ничего, кроме леса. И этот самый лес при Семечкине рубили так, что стон стоял по всему краю.

Семечкина сгубили алчность и глупость. К тому же слухи о его бесчинствах подтверждались слишком наглядно: безвкусный замок на берегу местного озера; двухэтажная квартира в Белоярске; джип с оптическим прицелом на лобовом стекле — для охоты; смена жены с двумя мелкими Семечкиными на мисс «Белоярский край» с роскошным бюстом…

В общем, чаша народного терпения была переполнена, И Кате оставалось лишь наказать зло. Что она и сделала, когда публично по Белоярскому телевидению «высекла» Семечкина.

Первое жертвоприношение создало Екатерине Чайкиной имидж бескомпромиссного борца за народное счастье и справедливость. Ну, и за мир во всём подлунном мире.

Кате казалось, что она начала понимать сибиряков — простодушных, открытых и жестоких, как дети.

Однажды она чаёвничала с истеблишментом отдалённого Ланского района. Здешний глава района, испугавшись предстоящего приезда депутата Чайкиной, сам подал в преждевременную отставку, поэтому можно было и расслабиться. Директор местного клуба Клубникин, расслабившись после коньячка, поведал Кате немного об истории района.

Оказывается, в сталинские грозные времена именно в Ланском районе была сосредоточена основная часть лагерей. Несчастных политзеков везли сюда нескончаемыми железнодорожными составами.

— У нас же леса такие, что зимой без проводника не выбраться, — рассказывал Клубникин, пододвигая поближе к высокой гостье аппетитные куски рыбы. — И ведь знаете, Екатерина Германовна, хотя станция от лагерей была всего в шестидесяти километрах, именно из Ланских лагерей не было зафиксировано ни одного удавшегося побега! — голос Клубникина звенел от гордости.

— Что, дорогу не могли найти и летом? — удивилась Катя. Ей казалось, что уж политические–то ссыльные вполне могли найти лазейку из этого медвежьего угла.

— Может и могли, но у нас ведь местный народ какой? — спросил Клубники и сам же ответил. — Все — охотники! Если случался побег — наши следопыты обязательно выслеживали. А что? За каждого пойманного заключённого неплохо платили. Представляете? Ни один не ушёл!

И такая непосредственная гордость была в словах Клубникина, что Катя не смогла ничего ответить. Да и что отвечать? Милые, гостеприимные люди — «ни один не ушёл»…

Женский голос объявил посадку. По Москве было ровно столько же времени, во сколько Катя вылетала из Белоярска. Она потому и любила эти перелёты «обратно», что они как бы продлевали день на целых семь часов…

Женева

Сосед оказался сущим затворником.

В течение первой недели Инессе не удалось увидеть его даже мельком. Его присутствие в доме выдавали лишь самые мелкие факторы. Приоткрытая фрамуга в окне второго этажа. Едва слышно звучащая музыка или телевизор за плотно прикрытыми жалюзи. А по ночам раскрывался прозрачный фонарь на крыше, откуда выдвигалось жерло довольно мощного телескопа.

Сосед наблюдал за звёздами, изредка попыхивая сигаретой. Красный сигаретный огонёк на мгновение выхватывал в темноте абрис лица. Но черты лица рассмотреть никак не удавалось. В светлое же время, когда сосед иногда разглядывал в свой телескоп не звёзды, а окрестности, самого его видно вообще не было. Человек–невидимка, да и только.

Изредка вечерами до Инессы доносился звук заводящегося мотора соседской машины. У невидимки был классический тёмно–серый «мерседес-С-200». Ездить в Женеве на таком — всё равно, что в Москве на «форде–фокусе». Этакая, опять же классическая середина «среднего класса». Может, он просто отставной русский шпион, продавший страшные секреты китайцам и поселившийся здесь на покое? Даже такие дурацкие мысли приходили Инессе в голову.

Выезжал таинственный сосед из дома только поздно вечером, уже в темноте. Иногда отсутствовал день–два. Возвращался тоже или поздно или слишком рано, в предрассветных сумерках. В горной стране Швейцарии даже в разгар лета ночь была настолько темна, что легко скрывала тех, кто желал скрыться.

Но ведь она тоже не лыком шита. Уже через неделю бесплодных наблюдений Инесса была заинтригована настолько, что готова была почти на всё, только чтобы увидеть этого таинственного мужичка.

Купив цифровой фотоаппарат с хорошей оптикой, Инесса в один из вечеров заняла выгодную позицию у слухового окна, выходившего в сторону «обсерватории».

Раскрылся купол и выползла труба телескопа. Ждала Инесса не слишком долго. Человек закурил!

Что за чудная вещь цифровая фотокамера! Снимай, сколько хочешь. Да к тому же совершенно бесшумно. В итоге Инесса отщёлкала «три сигареты» в течение примерно полутора часов.

Спустившись в кабинет, она перебросила отснятое в компьютер. Конечно, качество всё равно оставляло желать лучшего. Пришлось уменьшать. Увеличивать. Убирать тени. Делать изображение более контрастным. Наконец, пропустив наиболее удачные кадры через Фотошоп, Инесса устроила из отобранных и обработанных фото слайд–шоу.

Она долго не могла поверить в увиденное. Нет, таких совпадений не бывает! Ну не бывает — и всё тут!

На снимках — Инесса голову была готова дать на отсечение — был Слава Качалов. Наставник, учитель. Мужчина, которого она когда–то любила. И которого теперь ненавидела больше всех на свете.

Конечно, она своё взяла. Но какой ценой! Качалов был единственным человеком, которому она верила. А он её элементарно и подло кинул. И чего ради? Ведь могли бы жить как люди. С деньгами, вместе, счастливые и независимые.

Инесса, ещё раз глянув на мелькающие фото, вспомнила сакраментальную мудрость: что–де от ненависти до любви — один шаг. Может оно и так. Только в обратном порядке. В этом она убедилась уже на личном опыте. И ненависть её нисколько не потускнела. Ну а теперь и вовсе расцвела и похорошела. Как юная женщина, беременная местью!

На всякий случай Инесса всё же решила перестраховаться. И отослала в Москву по электронной почте номер машины «Качалова» и его почтовый адрес. Это здесь, в Швейцарии так блюдут неприкосновенность личности, что простое любопытство могут воспринять не совсем адекватно. А в Москве те ребята, чьими услугами она пользовалась для раскодирования качаловских файлов, всё проверят на раз. Для них влезть в любую базу данных — сущий пустяк.

Уже на следующий день она получила ответ. И «мерседес», и дом были зарегистрированы на имя господина «В. Б. Качалов». Надо же, живёт тут под собственным именем и в ус не дует.

А с другой стороны, чего ж ему бояться? Разве что её — Инессиной — мести.

Расшифровав истинное лицо невидимки, Инесса перешла на режим полнейшей конспирации — благо учителя у неё были неплохие. Во всех смыслах. И начала готовить свою сладкую месть.

Она знала, чем зацепить и заставить действовать швейцарские правоохранительные органы. Недаром она так давно и плотно работала с детьми.

Пришлось испытать немало стрёмных минут, пока она доставала «товар». Тем более, что ей каждого вида нужно было по десятку. Но в конце концов нашлись добрые люди из своих же русских. Денег она заплатила, конечно, много больше, чем эта дрянь того стоила. Но ведь не в деньгах же счастье, честное слово!

Теперь оставалось лишь поместить «товар» в нужное место. В этом была некоторая загвоздка. Всё ж таки специфических навыков ей не доставало. И она не смогла бы «перехитрить» охранную систему качаловского дома. А действовать надо было наверняка.

Единственный путь был — провернуть операцию, когда Качалов дома, а значит, сигнализация отключена. Не каждый же вечер любитель–звездочёт торчит в своей «обсерватории»? Ведь именно туда и только туда можно было пробраться по пожарной лесенке с противоположного фасада дома.

Всё подсказала программа передач канала «Евро–спорт». Как раз сегодня в девять тридцать вечера играли «Челси» и мадридский «Реал». Такой матч Качалов не пропустит. Всё же в футбольном фанатизме болельщиков есть и положительные моменты.

…Качалов появился в «обсерватории» около девяти. То есть, о появлении его можно было догадаться. Так как раскрылся прозрачный фонарь и показалась труба телескопа. Взгляд которого был сейчас нацелен не в небо, а куда–то в сторону Монртё, на другую сторону озера.

Ровно двадцать три минуты десятого труба телескопа замерла. А спустя еще три минуты заработал на первом этаже телевизор. Пора было действовать.

В лёгком спортивном костюме она выглядит очень даже себе ничего, — отстранёно отметила про себя Инесса, перед зеркалом перебрасывая через голову ремешок квадратной холщовой сумки. Натянув на руки тонкие резиновые перчатки, она вышла из дома через кухонную дверь, выходившую в маленький садик позади дома.

До соседской ограды было с десяток шагов. Инесса раздвинула кусты акации и без труда перебралась на чужую сторону. До лестницы было ещё шагов двенадцать.

Аккуратная металлическая лесенка даже не скрипнула. Через полторы минуты Инесса была на крыше, ограждённой по периметру невысокой оградкой. Ещё двадцать секунд она потратила, чтобы спуститься в чрево «обсерватории».

Собственно, это и была обсерватория — без кавычек. Потому как кроме телескопа, синего кресла и передвижного журнального столика тут ничего не было. И в этой конфигурации вырисовывалась неожиданная проблема. Ведь «товар» надо было куда–то спрятать.

Хорошенько оглядевшись, Инесса, наконец, обнаружила то, что ей было сейчас более всего нужно. В металлическом кольцеобразном кожухе, в «теле» которого и двигались стёкла фонаря, снизу она обнаружила несколько небольших полых ниш–выемок. Никакого функционального значения у них, похоже, не имелось. Скорее всего, они были сделаны просто для облегчения конструкции или, что вернее, в целях экономии металла. Значит, ими хозяин дома вряд ли пользуется.

Достав из сумки целлофановый пакет, она быстренько пристроила его в самую крайнюю нишу.

Уже собравшись отправится восвояси, Инесса всё же не удержалась и чуть приоткрыла дверцу на лестницу, ведущую вниз, в жилые этажи. В телевизоре, судя по заливистому голосу комментатора и характерному шуму, забили гол.

Медленно и бесшумно прикрыв дверцу, Инесса выбралась снова на крышу.

Через три с половиной минуты она уже входила в собственную кухню. Включив маленький телевизор, она выяснила, что «Челси» проигрывает 0:1.

И это тоже было хорошо. Качалов, как Инесса помнила, болел именно за «Челси».

— Итак, я говорил сегодня с Демьяновым, — Гоша замолчал и обвёл глазами присутствующих на маленьком совещании.

Собрались в его кабинете в офисе «Севернефти».

Растрёпанный и взбудораженный после митинга Лёвка пил уже вторую подряд чашку кофе. Огромную чашку, чайную. Мелкую посуду Лёвка в таком состоянии не признавал.

Катя тоже попросила кофе. Она уже побывала в Думе и, судя по её мрачному лицу, ничего хорошего там не узнала.

Нур был спокоен и невозмутим. Впрочем, как всегда. Восток, он Восток и есть.

— И что сказал Миша–пять процентов? — паузы не выдержал, естественно, Лёвка.

— Он сказал, что у нас ещё есть возможность получить за НРТ треть стоимости.

— Ни хрена себе! Он что, не видел — народ за нас?! — возмутился Лёвка.

— В таких ситуациях мнение народа не существенно, — отрезал Гоша.

— Как это? — Лёвка со стуком отставил чашку.

— Детский сад! — фыркнула Катя. — Ты, Лёвушка, будто вчера на свет родился! Надо продавать, пока тебя Минин не задушил в объятьях. Знаешь, как его называют? Бархатные Лапки! Что означает — кто в эти лапки попал, тот пропал. Я считаю, и моё мнение основано исключительно на проверенной информации, тебе вообще надо сваливать из страны. И как можно быстрее.

— Кстати, а где Нюша? — Нур попытался разрядить обстановку.

— В Майями, — ответил Гоша.

— Ну! А я что говорю! — Катя победно взглянула на обмякшего Лёвку. — Майями — это путь. А треть стоимости — лучше, чем ничего и небо в клеточку.

— Что, так серьёзно? — нахмурился Гоша.

— Именно, — Катя не удержалась и погладила Лёвку по голове, как маленького. — Народные избранники тоже жаждут крови. Ну, и выслужиться перед властью. Сами понимаете — год выборов.

— Ты хоть кого уговоришь, Кэт, — угрюмо сказал Лёвка. — Ладно, будем считать, этот тайм мы отдали. Придётся переквалифицироваться в продюсеры. Пусть пока подавятся моим каналом эти большие газонефтяные парни. Завтра поеду к Минину. На ковёр. Интересно, какие в Газнефтепроме ковры?

— До сих пор были не в клеточку, — мрачновато усмехнулся Нур.

— Не всё стриги, что растёт, — задумчиво вставил Гоша. Все повернулись к нему, а Гоша продолжил: — Так говорил незабвенный Козьма Прутков. И любил повторять… эх, бедный мой друг Питер Жемчужников. Перевожу на общедоступный, простонародный. Специально для народных трибунов, — Гоша в упор посмотрел на Лёвку. — Не всё коту масленица. Бывает и похмелье.

— Катерина, ты со мной едешь? — спросил Лёвка, поднимаясь. Гошины нравоучительные инсинуации он демонстративно проигнорировал.

— Еду, но не с тобой. Мне сегодня надо обратно в Белоярск лететь, — Катя потянулась. — Интересно, я когда–нибудь высплюсь?

— Вряд ли, — успокоил Нур и тоже поднялся. — Пожалуй, и я поеду. Меня жена уже неделю не видела — я же с самолёта сразу к вам.

— А вас, товарищ Сафин, я попрошу остаться, — душевным тоном Мюллера попросил Гоша.

Катя тревожно взглянула на них, но ничего не сказав, вышла вслед за Лёвкой.

Гоша что–нибудь придумает, обязательно придумает, — уговаривая себя, твердила Катя всю дорогу от «Севернефти» в аэропорт.

Глава седьмая. Комсомол ответил: есть!

3 июля 2003 года

«Секретно

Федеральная служба безопасности РФ

Оперативная разработка

СИДОРОВ Георгий Валентинович

Председатель правления «Севернефти», Председатель Совета директоров Немало — Корякской Нефтяной Компании (НКНК).

Родился в 1974 году в Москве.

Русский.

Образование — высшее (мехмат МГУ).

Зарегистрирован в Москве по адресу: ул. Усачёва, дом9, корпус 3, квартира 5. В действительности в московской квартире не проживает. Живёт в собственном коттедже в посёлке Глухово Одинцовского района Московской области. Прежде дом и участок принадлежали Сосновскому М. Е. Приобретены у вдовы бизнесмена.

Отец — Сидоров Валентин Алексеевич, профессор славистики университета в Лахте (Финляндия).

Мать — Сидорова Светлана Юрьевна, телеведущая.

Отчим — Веселов Анатолий Борисович, бизнесмен (текстильная промышленность).

Жена — Сидорова (Сафина) Зера Ирековна, татарка, 1978 года рождения, уроженка г. Уфа. Погибла 18 октября 2001 года возле офиса «Сефернефти». По информации из компетентных источников это был не несчастный случай, а организованное заказное убийство, жертвой которого должен был стать Сидоров.

Дочь — Зера, 1999 года рождения.

Личную охрану осуществляет собственная Служба безопасности «Севернефти», возглавляемая Соловьёвым О. Ю. (полковник ГРУ в отставке).

В 1995–1997 годах вместе с друзьями (Нурмухамет Сафин, Лев Кобрин, Екатерина Чайкина) организовал бизнес по торговле меховыми товарами (фирма «Царь–шапка»). Недолгое время занимался игорным бизнесом (фирма «Царь–игра»).

12 февраля 1997 года предотвратил покушение в Политехническом музее в Москве на Смолковского М. Е., на тот момент являвшегося главой «Севернефти». Именно тогда впервые попал в поле зрения генерал–полковника ФСБ Морозова Ю. И.

Осенью 1998 года получил в собственность Тульский ликёро–водочный завод (фирма «Царь–водка»), прежде контролировавшийся криминальным авторитетом Н. Опекушиным (Колей — Пекарем), который был устранён криминальными конкурентами. Можно предположить, что «наводка» была сделана Сидоровым.

После женитьбы на Сафиной З. И. и гибели тестя Сафина И. Н. (убит при невыясненных обстоятельствах) получил контрольный пакет акций «Башконефти». За год руководства проявил качества профессионального менеджера–управленца высшего звена.

В декабре 1999 года по рекомендации Морозова Ю. И. был назначен Председателем правления «Севернефти». Этому предшествовала гибель Смолковского М. Е. А затем — убийство назначенного Президентом управляющего компанией Чуканова А. В.

Сидоров Г. В. получил контрольный пакет акций «Севернефти» в доверительное управление. По договорённости с Правительством РФ в течение года приватизировал «Севернефть».

В октябре 2001 года заключил с Правительством РФ соглашение о разработке Немало — Корякской группы нефте–газовых месторождений (Белоярский край — Икотка). Организовал Немало — Корякскую нефтяную компанию (НКНК). За два последующих года добыча силами НКНК выросла на 210 %. По соглашению с Правительством значительную часть прибыли инвестировал в развитие Белоярского края.

В настоящее время полностью или частично контролирует «Севернефть», НКНК, «Башконефть», «Транснефть-СВ», несколько нефтеперерабатывающих заводов, в том числе на территории Украины, коммерческий банк «Ва–банк», медиа–холдинг «Царь–медиа», НРТ и другие бизнес–структуры. Таким образом, является одним из крупнейших представителей российского бизнеса.

В особых политических амбициях не замечен. Финансировал избирательные кампании депутата Госдумы Чайкиной Е. Г., блока «Патриоты России».

Также финансировал избирательную кампанию нынешнего губернатора Белоярского края Петухова К. С. В данном случае прежде всего преследовал коммерческие, а не политические интересы.

Настроен умеренно патриотично. Серьёзного бизнеса за границами РФ не имеет. Есть личные счета в швейцарском банке Banque Bruxells Lambert SA, австрийском Raiffeisen Osterreih AG, а также в нескольких банках оффшорных зон. Недвижимость во Франции, Великобритании, США. Для перелётов по стране и за рубеж пользуется самолётами и вертолётами, принадлежащими «Севернефти». Яхты и прочий «эксклюзивный транспорт», принадлежащий «Севернефти», использует прежде всего в представительских целях.

Личные характеристики:

Амбициозен. Игрок. Всегда идёт до конца. Умён. Умеет нравиться людям. Толерантен. Морально чистоплотен. Не жаден до денег. Порядочен по отношению к деловым и прочим партнёрам. Открыто дистанцируется от наиболее одиозных фигур российского бизнеса и политики. Скромен в личных тратах (насколько это, конечно, возможно в его положении и при его состоянии).

Слабые стороны:

Очень ценит людей из ближнего круга, из своей «Команды». Ради выгоды не готов идти на кардинальный пересмотр собственной ярко выраженной человеческой и жизненной позиции.

Вывод:

В той или иной степени «вывести из строя» можно, лишь устроив хорошо и на высоком уровне организованную провокацию. Или путём «нападения» со стороны Счётной палаты и налоговых органов. Формально его бизнес чист, однако законодательная система РФ позволяет взглянуть на любой бизнес с нужной стороны.

В любом случае, решения по Сидорову Г. В. могут быть приняты лишь на самом высоком политическом уровне.

При этом необходимо учитывать тот возможный урон, который может получить государство, начав планомерное наступление на бизнес Сидорова Г. В.».

Допечатав последнюю строчку, майор Ющенко ещё раз пробежала весь текст на экране компьютера.

И поймала себя на непрофессиональной мысли, что он ей нравится. Не текст, конечно, а объект, то есть Сидоров. Георгий Валентинович. Он был ей прямо–таки активно симпатичен. И, тем не менее, она, более не раздумывая, послала текст на печать.

Полностью досье на Сидорова занимало пятнадцать страниц, набранных мелким кеглем. А те полторы странички, которые по заданию Зноева подготовила Ющенко, должны были, как она понимала, уйти на тот самый «верх», о котором она только что собственноручно написала.

Работа есть работа. Майор Ющенко скрепила степлером два выползших из принтера листочка и вложила их в красную кожаную папку.

Теперь к докладу и получению дальнейших инструкций она была полностью готова.

— А зачем, собственно, мне носки? — Лёвка стоял посреди комнаты в широких полосатых трусах и с недоумением рассматривал пару тёмно–синих шёлковых носков. — Что, я себе за бугром носков не куплю, что ли?

— Непременно положи, — Ляля взяла у него носки и аккуратно сложила в огромный чемодан, который Лёвка образно называл «гроб», — эти носки — мои любимые.

— Не понимаю, как можно любить носки? — удивился Лёвка. — Ты что — фетишистка? Учти, от фетишизма до феминизма — один шаг.

— Тебя я люблю больше, — успокоила Ляля.

Лёвка замер и уставился на неё. Она впервые сказала ему, что любит. Правда, в связи с носками, но всё–таки…

Он не знал, сколько ему придётся проторчать в изгнании — до особого распоряжения от Гоши. Лишь предполагал, что не день и даже не два. Потому–то Лёвка не решался предложить Ляле уехать вместе с ним. Боялся, что пока она не готова к таким подвигам. Слишком хорошо он помнил её телефонные отказы Герцензону, когда тот умолял жену приехать к нему то в Испанию, то на остров.

— Лёвка! Одевайся, — поторопила Ляля. — Скоро выезжать.

Она складывала его вещи в «гроб» по всем правилам — театральные гастроли научили её паковать чемоданы так, чтобы не оставалось ни миллиметра свободного пространства. Ляля старалась занять себя упаковкой, чтобы не думать о том, что, возможно, её Лёвушка уезжает навсегда…

— Ты — серьёзно? — спросил Лёвка, стоя столбом посреди огромной комнаты.

— Насчёт — одеваться? Абсолютно серьёзно. Сейчас уже ребята приедут. Ты что, так и поедешь, в трусах? Они, конечно, миленькие, но всё–таки это не комильфо.

— Нет, я насчёт того, что… — Лёвка сглотнул, — …любишь?

— А ты что, не замечал? — Ляля подошла к нему вплотную. Она была высокая, но всё же без обычных каблуков смотрела на него снизу вверх.

Лёвка обнял её, сквозь тонкую ткань лёгкой блузки чувствуя такое близкое, горячее и желанное тело. Поцелуй опасно затянулся.

— Тогда… — Лёвка с трудом оторвался от нежных Лялиных губ, — может быть, ты приедешь ко мне? Я, конечно, понимаю, тебе надо утрясти здесь дела, написать в театре заявление, — он отстранился и нервно зашагал по комнате, стараясь не смотреть на Лялю. Он не привык к отказам и потому говорил как можно небрежнее.

— Мне не надо утрясать дела, — тихо ответила Ляля. — Съёмки закончились, новый контракт с первым каналом я подписать отказалась. А в театре сейчас — каникулы, так что заявление я им могу переслать по «мылу».

Лёвка не сразу понял, что Ляля имеет в виду. А когда понял, расцвёл, как ландыш после дождя:

— Ты хочешь сказать…

— Прежде всего я хочу тебя, — откровенно призналась Ляля. — Но на это у нас просто не осталось времени. Сейчас уже Гоша приедет.

— Так ты летишь со мной? — всё ещё не верил Лёвка.

— Если для меня найдётся место в самолёте, — Ляля скромно опустила глаза. Она прекрасно знала, что на Гошином самолёте может разместиться целая эскадрилья.

— Лялька! Ты — гений! — заорал Лёвка и рванул к ней, споткнувшись о раскрытый «гроб».

— Стоп! — рассмеялась Ляля, уворачиваясь. — У меня есть полчаса на сборы?

— Пятнадцать минут, — потирая ушибленную ногу, сообщил Лёвка уже обычным своим командирским тоном.

Теперь изгнание виделось ему приятным пикничком. Главное, чтобы пикник не слишком затянулся. Ну да ничего! Они с Лялей что–нибудь киношное замутят. «НРТ-фильм» — то у него пока ещё никто не отнимал. Прихватизаторы хреновы!

К приезду провожающих, Гоши и Нура, «гроб» был готов к вылету. Да и Лёвка переоделся — теперь на нём были полосатые не трусы, а штаны и ярко–жёлтая, вырви оба глаза, футболка.

— Ты прямо из мультика «Каникулы Бонифация», — оценил его прикид Нур.

— Только больше похож на Льва, — поддержал шутку–юмор Гоша.

Лёвка был не таким скисшим, как накануне, и это Гоше понравилось. Неунывающий Лёвка — это был Лёвка настоящий, а не его жалкий клон.

Лёвка приосанился:

— Бонифаций летит не один, а с верной подругой, — гордо заявил он. — Ляля! Ты собралась? — крикнул он в сторону ванной.

— Я готова, — откликнулась Ляля и вышла из ванной с большой пляжной сумкой. — Вещички собраны, я же девушка дисциплинированная. — Привет, ребята, — она чмокнула в щёку сначала Гошу, а потом, помедлив, и Нура, которого знала меньше.

— Можно ещё раз, пока жена далеко, — любезно разрешил Нур, подставляя вторую щёку, — как учил Лев Толстой — если тебя целуют в правую щёку, немедленно подставляй левую.

— Не разгоняйся особо, — пробурчал довольный Лёвка. — Это что, кирпичи? — любезно поинтересовался он, принимая от Ляли тяжеленную сумку. — Домик построим, как у кума Тыквы?

— Это — моя косметичка, — гордо заявила Ляля. — На первое время хватит, а остальное подкупим.

— Женщины! — с наигранным возмущением вздохнул Лёвка. — Ну что, присели на дорожку?

И доктор Кобрин первым пристроился на краешке «гроба».

Женева

Сегодня Качалов с утра занял наблюдательную позицию в гостиной на втором этаже. Отсюда хорошо просматривались соседские ворота и часть улицы Де Мулен.

Полицейские прибыли тихо — безо всяких там мигалок и сирен. Из машины вышли трое. Двое из них были в форме, а один — в штатском. Штатский нажал кнопку домофона на воротах Инессы. Примерно с полминуты вёл какие–то переговоры с хозяйкой дома. Потом калитка автоматически открылась.

И ровно в то же мгновение запиликал домофон уже у Качалова. Прежде, чем снять трубку, он перевёл взгляд на собственные ворота. За ними остановился точно такой же полицейский автомобиль. И из него тоже вышли трое. Только на сей раз все были в форме. И у одного в руках был небольшой кейс, напоминающий чемоданчик для портативного компьютера.

Что за чёрт?! Не хватало ещё в качестве свидетеля светиться. Или, того хуже, понятого, — подумал Качалов, снимая трубку переговорного устройства.

— Мсьё Кашалов? — поинтересовались с того конца провода.

— Да, а что случилось? — ровным тоном, чуть устало отозвался Качалов: вроде как — оторвали человека от более важных лет. Не дают йогурт спокойно доесть.

— Городская полиция Женевы. Инспектор Гари. У нас есть к вам вопросы. Потрудитесь открыть.

…Обыски в домах N17 и N19 по улице Де Мулен продолжались недолго. Судя по всему, полицейские хорошо знали, что искали.

В доме, принадлежащем мадам, точнее, мадемуазель «Шервински», в подвале, за винными стеллажами обнаружили пакет с двумя сотнями граммов кокаина.

В доме господина «Кашалов» нашлось нечто более экстравагантное. В обсерватории на верхнем этаже был спрятан пакет с несколькими десятками компакт–дисков без упаковок.

Некоторые диски — на выбор — серьёзные гости тут же просмотрели на принесённом с собой ноутбуке. И ужаснулись. На дисках были записаны многочисленные сюжеты, квалифицируемые уголовным кодексом как «детская порнография». К компакт–дискам прилагался и список электронных и почтовых адресов, по которым, видимо, хозяин дома и рассылал порно–продукцию.

— Это провокация! — дежурно возмутился Качалов, но всё же без проблем позволил надеть на себя наручники. Он–то тотчас понял, чьих рук делом была эта самая провокация.

Оба они — и Качалов, и Инесса — рассчитали правильно.

Права граждан, даже не являющихся собственно гражданами страны, в государстве Швейцария ценят чрезвычайно высоко. Но когда речь идёт о наркотиках, а уж тем более о детской порнографии, то местной полиции уж точно палец в рот не клади. Откусит, не задумываясь. И не побрезгует.

Рассчитали–то правильно, но не учли человеческого фактора. Недооценить противника — это серьёзный просчёт. Похоже, мирный воздух несколько столетий не воевавшей Швейцарии чуть расслабил противоборствующие стороны.

Обысками и арестом Инессы и Качалова занимались разные полицейские подразделения. В первом случае — отдел по борьбе с наркотиками, во втором, соответственно, отдел нравов. Однако, получив параллельно два «сигнала», они вместе разработали операцию по захвату представителей русской мафии, окопавшихся под видом тихих горожан на мирной женевской улочке Де Мулен. Потому и прибыли представители закона одновременно…

Качалов сдал Инессу самым примитивным способом. Через свои московские связи. Так «сигнал» проделал сложный путь от Женевы в Москву, оттуда в Штаб–квартиру Интерпола в Брюсселе, а затем уже вновь вернулся на берега Женевского озера.

Инессин же «сигнал» был организован гораздо более сложно и по–женски изощрённо.

На мысль об этой изящной комбинации Инессу натолкнул громкий скандал, связанный с арестом высокопоставленных чиновников одновременно в Италии, Германии и Австрии. Чиновников задержали как раз за слишком большой и совсем не здоровый интерес к запретным детским прелестям.

Источником поступления порнографических материалов как всегда выступила Россия. Именно оттуда шёл поток самой непотребной продукции. В городе Твери нашли даже изготовителя порновидео, а также его подельников, организовавших бойкую продажу копий через Интернет и даже по почте.

Инесса, покопавшись в Интернете, вышла на сайт Интерпола. На его базе была открыта HOT‑LINE, горячая линия, по–нашему. Каждый гражданин мог сообщить — даже анонимно — сведения, которые могут помочь в поиске и обезвреживании международных террористов, наркодельцов и прочая.

В пакет, припрятанный в качаловской обсерватории, Инесса положила и список адресов. Три из них были подлинными. Именно по ним проживали арестованные чиновники, любителю детской «клубнички». Остальные адреса, для полноты и убедительности, Инесса взяла просто из телефонных справочников. И даже втихую позлорадствовала: пускай–ка мирные граждане теперь попробуют доказать, что он не верблюды–педофилы.

…Спустя полчаса после начала операции, из домов N17 и N19 по улице Де Мулен вывели двоих арестованных, закованных в наручники. Мужчину и женщину. На происшествие никто не обратил внимания.

Бывшие соседи лишь на мгновение встретились взглядами. Если бы взглядом можно было убить, то оба свалились бы замертво.

Тем же днём в Департаменте полиции было принято решение свести оба заведённых уголовных дела в единое производство.

На следующий день «Трибюн де Женев» вышла с заголовком: «Русская мафия обезврежена».

Жители всех двадцати швейцарских кантонов и шести полукантонов, наконец, могли спать спокойно.

— Если не считать полудюжины убийств, к которым наш герой, впрочем, не имел непосредственного отношения, то нашу оперативную разработку можно было бы считать чуть ли не характеристикой в рай. Прости, господи, за невольный каламбур! — генерал–майор Зноев чуть не перекрестился.

— Хотя согласитесь, Валерия, — продолжил он, вкладывая бумаги в красную папку, — крутая карьерная лестница нашего героя просто усеяна трупами. Думаю, это произведёт впечатление! — Зноев не ткнул символическим пальцем в потолок, но и так было ясно, кого он имел в виду.

— Позвольте, товарищ генерал, высказать своё собственное, неслужебное мнение? — Майор Ющенко смотрела прямо в глаза Зноева. И взгляд этот Зноеву показался излишне строгим.

— Да, конечно, товарищ майор, — кивнул он.

— Мне представляется, — майор Ющенко кашлянула в кулак, — что может быть совершена большая ошибка и несправедливость. На мой взгляд, такие люди, как Сидоров… Как бы лучше сказать… Основа нашей страны. За ними будущее. А мы… готовим его… к закланию.

Зноев молчал, наверное, с минуту.

— Знаете, Валерия, — проговорил он. — Как частное лицо я мог бы с вами согласиться. Наверное. Собственно, свои сомнения мы, — он подчеркнул это значительное «мы», — изложили в конце подготовленного документа. Однако решать, что целесообразно, а что нет в высших государственных интересах, всё–таки не нам. Мы — солдаты. Так что будем просто работать. Помните, как говорилось во времена нашей юности? Партия сказала надо, комсомол ответил…

— Есть, — отчеканила майор Ющенко.