Охота на последнего дикого мужчину

Глава 32

– Кандела, проснись! – Моя мать наклонилась надо мной и безжалостно меня трясет. – Разве ты не слышишь, что ребенок плачет?

– Н-е-е-ет… нет, – сонно отвечаю я.

Рубен орет в своей колыбели. Моя мать берет его на руки и, слегка покачивая, прижимает к груди, чтобы он успокоился. У него красное лицо, он сжимает кулачки, требуя к себе внимания. Мне кажется странным, что Рубен так жалобно плачет, потому что он хороший ребенок и только иногда жалуется на переполненный желудок, избыток газов или грязные подгузники. Сейчас у него возмущенно дергаются губки, он набирает воздуха и снова начинает плакать, с еще большей силой и отчаянием.

– Он грязный, – сообщает моя мать, проверив подгузник.

– Сколько времени, мама? – спрашиваю я, с трудом поднимаясь с постели. У меня болит все тело, я чувствую себя так, будто кто-то выдернул из суставов мои кости. Но больше всего меня беспокоит затылок, вероятно, я провела ночь в неудобной позе. После экзаменов я стала замечать, что недосып плохо влияет на мою голову и замедляет энергетический обмен моих нейронов. Мне необходимо проспать пару дней подряд, но я помню, что сегодня утром я должна отправиться с чеком в банк. Я чувствую неожиданную слабость, и малейшее движение вызывает резкую боль в области лба.

– Уже пол-одиннадцатого. – Мама кладет Рубена на разобранную кровать, где спит Гадор, и снимает грязный подгузник.

– Где Гадор?

– Не знаю, но малыш голоден. Смотри, как он сжимает кулачки, бедняжка. – Она ласкает Рубена, который, похоже, становится спокойнее, поскольку его персоне оказывают внимание, и теперь лишь недовольно икает, когда щекочут его белые пухлые пальцы.

– А где Бели, Кармина и Бренди?

– Все спят, ведь ночью вы пришли очень поздно, верно?

– Не слишком поздно.

– Ты можешь пойти на кухню и подогреть воду для рожка?

– Мама, я тороплюсь. Мне нужно уйти по срочному делу.

– Ничего. Это займет не больше минуты, а я пока поменяю подгузник у малыша.

Я отправляюсь на кухню и говорю «доброе утро» бабушке, которая сидит за столом. Перед ней стоит чашка кофе с молоком и лежат два чурро. Выражение ее лица безрадостное, и она рассеянно отвечает на мое приветствие.

– Сегодня суббота, Кандела, – напоминает мне она.

Да, но мой банк открыт утром в субботу. Они обожают создавать все условия для таких, как я, – желающих срочно передать в их руки какую-то сумму денег.

– Ты на кого-то сердишься? – Я достаю из холодильника воду для Рубена, отмеряю в стакан нужное количество, ставлю в микроволновую печь, включаю ее и жду несколько секунд. Потом достаю воду и наливаю ее в рожок, встряхиваю, чтобы температура была одинаковой, а затем осторожно добавляю туда три ложки материнского молока. – Ты, кажется, сердишься, бабушка?

– Нет, не сержусь, но сегодня я сцепилась с продавцом чурро, – говорит она и, кивая на тарелку, объясняет: – Считает себя очень остроумным, но он так же забавен, как геморрой, который был у меня в юности.

Я улыбаюсь и верчу рожок в ладонях.

– Почему?

– Потому что этот слизняк мне заявил: «Как здорово, теперь вам только двух рогов не хватает, чтобы походить на старую козу».

– Он правда тебе такое сказал? Какой грубиян.

– Да, но я ему дала отпор. – Удовлетворение местью прочерчивает на ее лице тонкие борозды. – Он острит, но со мной это не пройдет. Это точно.

– Да?

– Я ему сказала, что он больше похож на козла, потому что у него уже есть рога. – Она улыбается с игривым видом. – Ты бы видела, какое у него было выражение.

– Мама была с тобой?

– Конечно, ведь нужно было купить продукты, иначе ей бы пришлось запечь в духовке меня и подать на стол к обеду.

– Боже мой!

– Она начала говорить, что все это только шутка, и все такое. Представляешь, как смешно?

– Мне нужно отнести рожок маме, Рубен очень голоден. Ты видела Гадор?

– Нет, наверное, она пошла за чем-то для малыша. – Она поднимается и хватает меня за локоть своими почти прозрачными руками. – Сегодня суббота, и будет большой розыгрыш.

– Конечно, бабушка.

Я выхожу из кухни и направляюсь в свою комнату, передаю рожок матери, которая спрашивает, не хочу ли я сама накормить малыша. Я отрицательно мотаю головой, и она делает это сама, напевая себе под нос что-то без определенных слов и мелодии. В дверях появляется взлохмаченная Паула в пижаме, которая сосет большой палец.

– Кармина храпит, – торжественно сообщает она нам.

– Иди на кухню, и бабушка Марсела даст тебе молока с печеньем, – прошу я племянницу.

– Нет, я хочу, чтобы меня накормила бабушка Эла.

– Ладно, сейчас иду, подожди меня на кухне, – говорит моя мать.

Паула уходит, а я направляюсь к шкафу, чтобы достать одежду и сумку. Гадор оставила ее там, где я просила, – над ящиками с трикотажем. Стоя спиной к матери, я открываю сумку, собираясь достать чек, погладить его, поцеловать, а потом снова убрать до того момента, как мы придем в банк.

Я роюсь в сумке, открываю карман с молнией, засовываю туда пальцы и, улыбаясь, ощупываю материю подкладки, ощущая мурашки, которые от возбуждения возникают в подушечках пальцев. Где же ты, малыш, где ты, мой любимый, единственный, который никогда меня не покинет?

Я действую с осторожностью, чтобы в спешке не смять обожаемый чек. Ощупываю все очень аккуратно… Но не нахожу его. Я переворачиваю сумку, вытряхиваю все содержимое на свою кровать, не обращая внимания на осуждающий взгляд матери. На простыни падают карандаши для губ, пудра для жирной кожи, использованные билеты метро, очки, пластмассовый браслет, маленькая записная книжка с картинками на обложке, мое удостоверение личности и права, пара спичек без головок и еще множество вещиц неясного предназначения. Но чека нет. Он исчез. Не осталось и следа.

В одном из наружных карманов я нахожу запечатанный конверт и вздыхаю с облегчением. Наверное, Гадор положила туда чек для большей безопасности. Вероятно, она нашла его ночью, решила, что он имеет отношение к бухгалтерским делам моего бывшего шефа и предпочла запечатать его в конверт, а не оставлять во внутреннем кармане с молнией.

Я дрожащими пальцами разрываю конверт.

– Но что ты ищешь? – спрашивает моя мать. – Потеряла какой-то билет или еще что-то?

Я киваю и извлекаю содержимое конверта. Там лежит записка, а чека нет. Слова нацарапаны детским, округлым почерком, точки над буквами превращаются в языки пламени или маленькие сердечки. Письмо написано Гадор и состоит из бестолковых слов и плохо составленных фраз, пестрящих орфографическими ошибками. Впрочем, смысл послания ясен, как удар в лоб.

Сначала Гадор просит у меня прощения за то, что сделала. Затем пишет, что не знает, откуда взялись деньги, и не попаду ли я из-за них в беду, но, если они принадлежат похоронному бюро и сеньор Ориоль потребует объяснений, она советует мне заявить, что их украли, потому что это чистая правда: она их забрала и не собирается возвращать, хотя ей и тяжело причинять мне боль.

Она сообщает, что, если ей удастся их получить, она отправится в какое-нибудь место, где постарается взять у жизни все, что она отняла. И напоминает мне, как я однажды высказала такую мысль: быть богатым не значит быть счастливым, но можно с уверенностью заявить, что бедному точно не видать счастья. Потом она меня умоляет заботиться о ее детях, потому что она их любит и ее сердце обливается кровью при мысли, что приходится бросать всех нас. Она прощается, надеясь, что когда-нибудь вернется и еще раз просит у меня прощения за то, что собирается совершить.

Я заканчиваю читать письмо и бегу к телефону.

– Кандела, что с тобой происходит? – кричит мне моя мать.

Через минуту я уже говорю с доном Харольдо, который, кажется, простужен, но в прекрасном настроении. Он меня заверяет, что уже дал указание банку обналичить чек.

– В восемь тридцать семь утра нам позвонили, чтобы мы подтвердили выплату сеньорите Марч Ромеро. Ваша бабушка нам сказала, что у нее пять внучек, так? Было ясно, что речь шла об одной из вас. Я был уверен, что не может возникнуть никаких проблем, – объяснил он мне своим характерным наставительным тоном. – Ее удостоверение личности было в порядке. Вы чем-то недовольны?

– Нет, полагаю, что нет, – отвечаю я. – Конечно нет. Вы правы, это была моя сестра.

– Всего доброго, сеньорита Марч. Вы всегда можете к нам обращаться…