Охота на русалку

Глава 5. Шибанутый

Игорь сидел на диване, обхватив руками голову. Тонька ходила вокруг неслышными шагами, ей так хотелось сесть рядом, прижаться к мужику. Но баба не решалась. Не знала, как он отнесется к ней теперь. А уж так хотелось тепла! Тонька сварила кофе. Поставила чашку перед Игорем, тот даже не заметил. Тонька слегка прикоснулась к его плечу.

— Попей кофе, — предложила тихо.

— Прости меня, я немного выключился.

— Да ничего. Это со всеми случается, на меня, бывает, тоже нападает хандра.

— Милая моя, если б то была хандра. Мне б радоваться теперь! А ситуевина за горло берет. Вот и думаю, как быть, чтоб выкрутиться?

— Игорек, если б знала!

— Скажи, а ты хочешь быть со мной всегда? — притянул к себе Антонину.

— Да зачем я тебе? Видишь, сколько из-за меня мороки? Хотя жить еще не начали.

— Радость моя! Пойми, и эту ситуацию переживем. Мы только решаемся. Начало никогда не бывает легким. Вон я с чем пришел к тебе, а что получилось нынче? Вернее барбоса у твоих ног готов сидеть, лишь бы ты не прогнала меня.

— Игорешка, Олега так и не допросилась, может, ты сумеешь сделать, неловко мне. Но подгони дверь в ванной, чтоб не открывалась сама. Она, видно, от сырости размокла и, если на крючок не закину, обязательно отворится. А мыться холодно. Сама не умею, — покраснела хозяйка, добавив: — Если время есть…

Игорь осмотрел дверь:

— Ненадежная, менять надо. Типовая, такие в ванной никто не ставит. Дай молоток, попробую подбить рейку.

Взял молоток, стукнул по рейке изо всех сил, она, легко хрустнув, переломилась и выпала на ноги Игорю.

— Плотник из меня явно хреновый.

Заглянул в пустоту меж полотен двери и ахнул, позови хозяйку:

— Глянь, Тоня!

— Что тут? — всполошилась баба.

— Ты только посмотри! — указал, а потом и достал перевязанные пакеты. Их было четыре. В каждом — доллары. — Вот где сделал заначник Олег!

— Никогда не подумала б!

— Лапушка моя! Давай отдадим долг корефанам! Иначе убьют меня, а и тебя не оставят в покое! Если рассчитаемся, я уйду от них. Насовсем! К тебе приклеюсь навсегда. Считай, что нас обоих у смерти выкупишь! — просил Игорь.

— Посчитай! И бери! Дай Бог, чтоб хватило тут, — махнула рукой и присела перекурить, наблюдая, как Игорь считает деньги.

Тонька беззвучно плакала: «Вот твою мать! С такой кучей денег я всякую копейку берегла. Не то на тряпках, на жратве для себя экономила. Папиросы «Астра» покупала. Булку хотелось, не купила, сахар в обрез, масло в последний раз в притоне ела! А тот козел такими деньгами ворочал и молчал, блядский выродок! Сдох, а не признался! Из-за него и меня могли угробить, не виноватую ни в чем! И надо ж так, только нашла, а уже отдавать! Но попробуй не отдай, прихлопнут ровно муху. А и мужика потеряю навсегда. Такого грех упустить. Ох и хорош, ох и горяч, а до чего ж ласковый!»

Она смотрела на Игоря и испугалась. «А вдруг и деньги заберет, и сам навсегда смотается? Останусь на бобах!» Округлились глаза.

— Здесь вдвое больше, чем надо, слышь, Тоня? Вот эти деньги держи нам на жизнь. Ну вот те отнести надо! — разложил доллары по кучкам.

— Ты прямо теперь уходишь? — заплакала Тонька.

— Да что с тобой? Я ж ненадолго. Самое большее через час вернусь!

— А придешь ли?

— Прилечу! О чем тревожишься? Иль не веришь?

— Эх, Игорек, пока ты со мной, все хорошо и надежно. Вот выпорхнешь за двери, и пропал. Вернешься ли, вспомнишь ли?

— Мне без тебя жизнь не нужна! Поверь, первой говорю такое! Подожди самую малость!

Забрал одну кучу долларов и пошел к двери. Остановился у порога и напомнил:

— Деньги спрячь. Никому не открывай. Я позвоню подряд три раза и назовусь! — поцеловал Тоньку и вышел на площадку.

Через пятнадцать минут он уже был с крутыми.

— Телку размазал?

— Нет. Не было смысла.

— Так ты без боя забрал баксы?

— Да как сказать? Короче, все с кайфом!

— Ни хрена! Ты еще оттрахал Тоньку? Это как? На закуску, в придачу иль такой налог сорвал с нее?

— При чем налог? Я женюсь на ней! — ответил Игорь.

Вокруг стало тихо, словно все разом разучились дышать.

От растерянности или изумления крутые смотрели на Игоря большими, круглыми глазами.

— Ты пошутил, братан? — спросил кто-то.

— Ничуть, — ответил не задумываясь.

— Игорь! Ты что? Уж не звезданулся часом?

— С чего взял? Я в норме! И, как понимаете, ухожу к ней!

— Шибанутый! Ты долго думал? Пошевели рогами, зачем она тебе? Из притона! Ее все городские мужики насквозь знают. Только тебя в той помойке не хватало в качестве мужа. Хоть подумай, что ждет вас дальше. Что услышишь от горожан? Иль дурней ничего не мог придумать?

— Между прочим, никто не смеялся над ментом!

— А разве лягавый человек?

— Как бы то ни было, он не жил в гондоне. Бывал с Тонькой в людных местах, везде представлял своей законной женой. И никто не удивлялся.

— Но мы же не лягавые, все нормальные люди. И тебя таким считали. Не знали, что у тебя временами крыша едет!

— Ладно! Хватит трещать! Я здесь никому ни копейки не задолжал. Наоборот, мне обязаны. Какого дьявола прикипаетесь?

— Тебе должны? Не много ль хавальник отворил? Твоя профура засветила братанов! Их вытаскивать за общий счет! А кто в натуре отбашлять обязан полностью? Мы мозги не сеем, память тоже!

— Не она! У нее телефона нет на работе. Она из ларька не выходила, сами знаете не хуже меня.

— Зато теперь всех заложит!

— Ручаюсь за нее и за себя!

— Баксы тихо отдала иль шухер поднимала?

— Не дернулась.

— Во лярва! И тут не прокололась!

— Короче, кореши, я сделал все! Перед вами был как на духу. Нигде не лажанулся. Отпустите меня с миром, тихо. Хочу семью иметь. Уж как оно получится, не знаю, но мне без Тони не дышать. Моя она, одна как жизнь…

— Воля твоя. Тут силой не держим никого. Ты сам к нам возник, дышал с нами. Надоело — линяй! Ищи свою долю. Но о нас навсегда посей мозги. Никого не засвечивай и не паси. Коль скурвишься, сам секешь, что ждет. Так, братаны?!

— Так!

— Конечно!

— Он не особый!

— Слыхал? Смотри! Коль что узнаем, добра не жди. И еще! Братаны! Даем Игорю долю?

— Надо! На горшки, на соски и пеленки!

— Пусть кореш хоть первое время беды не знает и не вспоминает нас злом. Пусть ему повезет. Дай!

Игорь, получив свою долю, вскоре ушел от кентов.

Вслед ему донеслось:

— Смотри, теперь и тебя налогом обложим. Как всех! Секи про это! И не дергайся, как вошь на гребешке!

Он приостановился, но лишь на секунду и, махнув рукой, ускорил шаг. Заспешил к Антонине.

Баба тем временем прибрала в квартире, приготовила нехитрый завтрак на двоих и теперь ждала мужика, постоянно выглядывая в окно.

— Нет, надо успеть привести себя в порядок. Не то мужик сбежит со страху. Ведь вон как меня срамил!

Умылась, причесалась, подкрасилась женщина, сменила домашний халат на платье и только хотела сделать маникюр, в дверь раздался тройной звонок.

— Тоня! Это я, Игорь! — послышалось с площадки.

Руки бабы дрогнули. Хотя приказывала себе не думать о

нем, не переживать, но сердцу не прикажешь. Открыла дверь нараспашку. Человек, перешагнув порог, захлопнул дверь наглухо, закинул на крючок, закрыл на ключ. Схватив Тоньку в охапку, закружил, зацеловал остервенело:

— Моя? Ждала? Скучала?

Баба обняла за шею, ответила одним словом:

— Любимый…

— Все, родная! Теперь мы навсегда вместе и никто не помешает нам…

Эта новая пара не спешила выходить на улицу. Прошла неделя, прежде чем Антонина вспомнила о своем ларьке и о том, что ей давно пора появиться там.

— Игорь, пойдем вместе, а если не хочешь, я сама схожу ненадолго. Гляну, все ли там в порядке, малость поторгую…

— Не обидишься, если немного позже приду? Мне кое-кого навестить нужно, узнать насчет работы. Нельзя без дела сидеть. Кое-кого из своих, приютских, увидеть надо.

— Тогда запасные ключи возьми! — подала Антонина ключи от квартиры и пошла на работу знакомой дорогой.

Баба, решив поделиться радостью с Юлькой, заглянула в пивбар. Там управлялась Мария. Сама торговала, убирала со столов. Лицо женщины было заплакано, она часто вытирала щеки, и даже посетители не галдели, как обычно. Говорили вполголоса.

Тоня поздоровалась, подошла к Марии и только хотела спросить о Юльке, женщина опередила:

— Что ж на похороны не пришла?

— А кто умер? — с испугом спросила Тоня.

— Юльку убили! — полились слезы рекой.

— Кто? За что? — тормошила Марию.

Та голосила на весь пивбар:

— Расписаться забыли и отчитаться! Менты с ног сбились, да что толку? Не найдут виноватых. И ждать нечего. Двое деток в доме остались сиротинами. Мужик теперь сопьется. Оно и понятно, одиночество всех губит, нам ли с тобой не знать?

— Когда это случилось? — перебила Марию.

— Неделя прошла.

— А чего мне не сказали?

— Одна Юлька только и знала, где живешь. Другие — нет. Леля после того в кардиологию попала, и нынче там. Женя разрывается. Кругом один. И на работе надо успеть, и в больницу, и за ребенком в детсад.

— Как все случилось? — не верилось Антонине.

— Ну, ее с работы домой обычно Иван привозил. А тут ей захотелось поторговать чуть подольше. Попросила Ваню через пару часов за ней приехать. Тот послушался, как всегда. Когда вернулся за Юлькой, она сидела на пороге с пустой сумкой и будто спала. Иван едва тронул ее за плечо, баба упала. Тогда он и приметил, что сидела Юлька в луже крови. Он тут же позвонил в милицию. С того и закрутилось. Ходят менты вокруг, хотя каждому дураку понятно, чьих рук дело.

— А кто мог? Ведь у нее врагов не было!

— Врагов она и впрямь не имела. Но дышат серед нас козлы! Ить выручку у нее сперли. Значит, кто ее убил?

— Воры?

— Какие воры? Эти вырвали сумку и наутек. С деньгами жизнь не отнимают. Только когда убить хотят. Но ведь Юлька с деньгами вышла, отмахнуться всегда умела. А значит, пришла кодла. Не иначе крутые!

— Почему крутые? Эта банда днем возникает, — сказала Антонина и поежилась, заметив на себе пристальный взгляд мужика, сидевшего за угловым столиком.

— Они в любое время рисуются. Знали, что вечером Юлька выручку забирала. Решили отнять. Да о чем мы говорим? Разве крутые — люди? — отвернулась Мария. Тонька молча кивнула и попросила тихо:

— Когда освободишься, зайди ко мне.

Антонина едва успела появиться, как услышала:

— Наконец-то работаешь! Уж соскучились мы по тебе! Отпусти на поллитровку! — нетерпеливо топотал у окна мужик.

— А мне пару «Чебурашек»!

— Продай вино! Голова после вчерашнего болит.

И так почти до вечера, весь день у нее толпились люди. Одни сменяли других. Мария дважды выглядывала из пивбара, но отрывать от работы Антонину не захотела, все ждала, когда покупатели схлынут. Но они шли и шли. У Марии посетителей было мало. Да и те, не задерживаясь, выпивали по кружке пива на ходу, на отдых и разговоры времени не было. Иные, постоянные клиенты, коротко здоровались с Марией и Тоней, сочувственно кивали головами и спешно уходили.

Даже Иван, приехавший с пивом, не сразу приметил Антонину. И лишь разгрузившись, заскочил:

— Где ты была? Почему так долго не работала и не открывалась?

— Замуж вышла, — отозвалась Тонька.

— Чего? Ты, замуж? Трандишь! — не поверил водитель.

— Почему? Правду говорю!

— За кого?

— За мужика!

— Ну это понятно! Где ты его выкопала?

— Сам нашелся!

— И давно семейной стала?

— Сколько на работе не была, столько в женах канаю.

— А теперь что ж? Смылся? Оставил тебя на моем попечении? Теперь вас у меня трое! Своя баба и вы с Марией! Ну ничего, не горюй! Я справлюсь!

— Никуда от меня мужик не убежал. Пошел по своим делам. Не буду ж его на цепь сажать.

— Не звезданись! Мужик он хоть какой, а в неволе прокисает. Это я по своему опыту говорю. Лишишь человека его свободы и радостей, сама ни хрена не поимеешь.

— Это знаю, — улыбнулась Тонька.

— А кто он — твой мужик?

— Нормальный, как и все!

— Из работяг? Или крутой?

— Трудяга! Обычный. Но самый лучший…

— А ты слышала, я сеструху потерял. Юленьку… Век себе не прощу, что враз не увез домой, дал еще поторговать. Клиентов было много, она и решила их отпустить. Жалела людей, не могла взять за шкирняк и напомнить, что рабочий день закончился. Припоздал и я. Уж лучше б подождал, когда отпустит людей, и увез… Теперь вот мучаюсь, виноватым себя считаю.

— В чем?

— Говорю же, опоздал…

— Вань, не городи глупое. Те, кто решил убить Юльку, никого не боятся. И тебя уложили б рядом. Тогда уже сирот было бы больше. Ей никто не помог бы. Мне кажется, что за ней следили. При посетителях не убили, дождались, когда вышла. А может, кто-то из клиентов отмочил. За деньги убил бабу! Подождал и грохнул.

— Все может быть. Менты трещат, что никаких следов нет. Сработано чисто. И где искать убийцу, они не знают. Вот только наш участковый не верит своим и говорит, что, если б с самого начала ему поручили дело, он убийц в два дня сыскал бы. Но Сашка не следователь, — вздохнул Иван.

— Кто знает, нашел бы или нет. Но он в этом районе всех наперечет помнит — от пацанов до глубоких стариков, — поддержала баба.

— Ты смотри, сама по темноте не ходи. Мне не сложно, подвезу по домам тебя и Машку. Боюсь я за вас, девки мои! Не приведись такое повторится, не передышу. Юля крепышкой была, а вишь, не справилась. Так хоть вы не рискуйте собой, стервозы мои мокрожопые, — всхлипнув, отвернулся мужик. Он никому не признался, что всякую ночь видит во сне Юльку. Нет, не взрослой, совсем маленькой, какой была в детдоме. Она все время бегает за Иваном и просится на руки, жалуется на холод и говорит, что ей без него очень страшно.

Крупные слезы побежали по щекам девчонки. Иван взял Юльку на руки, успокаивает и видит, что у малышки мертвые глаза… Он хотел опустить ее на землю, та обхватила руками его шею, повисла, не желая отпускать…

Иван проснулся от удушья и до самого утра курил на кухне. Болело сердце. До этого случая даже не знал, где оно у него находится.

— Теперь есть кому меня встретить! — попыталась успокоить Антонина Ивана.

Тот головой крутнул:

— Юльку тоже встречал. Иногда… А вас всяк день беречь надо.

— Тебе за меня от жены влетит. Я не Юлька! — невесело вздохнула Антонина.

— Не боись. Она не ревнивая. Знает, что меня на бабий батальон хватит с лихвой! А если вдруг осечка получится, я деда Колю позову на подмогу, пока его старые кикиморы соседки не сосватали.

Иван переставлял пустые ящики в одну, полные — в другую сторону.

— Это кто тут про меня трещит? — Вошел дед Николай.

— А я думал, тебя уже бабки оприходовали! — хохотнул Иван.

— Да и не говори! Озорные пошли старухи. Во! Нынче с утра Ольга навестила. Сама что клюка, вся согнутая. А молодой грех у ней живет. Я ее пригласил к столу чаю попить, а она, проходя мимо, цап меня не скажу за что. И держится, глаза закатила на радостях. Ну, я ей, конечно, высказал: «Ты чего, Ольга, замерла на моей ширинке? Иль что позабыла в ей? Отдай, слышь? Это мое! Иди чай пить. Не то выгоню с хаты! Тебе сколько годов? Уже восьмой десяток! А все чужой хер со стулом путаешь». Смотришь, на чем сидеть удобнее? Сказал бы, да совестно нынче.

А она и глазом не ведет. Отпустила меня, села к столу и говорит: «Глумной ты, Коля! Всех высмеивать горазд. Нет бы утешить да обогреть. Только срамишь. Над кем смеешься, облезлый сатана? Разве мы виновные в том, что из-за войны так и остались в девках? Погибли наши женихи, так и не став мужьями. Мы по ним до сей поры черные платки носим. И сердцем помним, каждая своего. Все глаза повыплакали, глядючи на дорогу. А вдруг? Но по ней ко всякой из нас лишь смерть придет. Не нарочно я взялась за твои портки. Лишь сослепу, невзначай, не хотела тебя обидеть, а и себя унизить. Нынче об одном мечтаю — поскорее помереть, чтоб со своим голубем на том свете свидеться. Девкой встречу его. Пусть знает, как любила! Всю жизнь! Она мне радостью не стала…»

«Небось желающих не было жениться на тебе опосля войны?» — спросил Ольгу. Так ответила бабка обидевшись: «У тебя столько волосьев на голове нет, сколько предложеньев получала за свою жизнь! Да и какие замуж звали, не тебе чета, шелудивому».

Да как стала называть… Я не поверил, она мне поздравительные открытки принесла. Глянул, совестно сделалось. Вот так и не знаешь, с кем рядом живешь. Ольга показала мне свой портрет, на нем она еще совсем молодая. Тут и вовсе замолк. Мудрено было ей все выстоять, выдержать и сберечься нетронутой. Мало кому повезет вот так любить.

— Тогда люди были иными, — вздохнула Тоня.

— Как и нынче, всяких хватало. Ничто не родилось сегодня. И время, и люди, все от корней. Вот только любовь, как дар великий, не всякому дается, а лишь особым людям. От того не смеюсь боле над своими бабками. Они свою жизнь прошли лучше, чем я.

— Дед Коля! О чем ты нынче? Наша Антонина замуж вышла, — рассмеялся Иван, добавив: — Чего ей о чьей-то любви слушать, коль своего родного под боком завела?

— Кто-нибудь с наших клиентов? — спросил сторож.

— Нет! Никогда здесь не был, — ответила баба.

— Где ж зацепила? У соседки отняла? — озорно подморгнул сторож.

— Я соседей не знаю, ни с кем не знакома.

— Выходит, он тебя сыскал?

— Точно! Так случилось!

— Во! Вишь ты, одну находят, чтоб убить, другую, чтоб жениться.

Тонька мигом оборвала смех. Ведь Игорь тоже хотел убить ее. Может, знает, кто убил Юльку?

Баба не хочет говорить водителю и сторожу, как и где познакомилась с Игорем. А тут мужик сам появился. Постучал в окно.

— Тоня! Ты там скоро? Закрывай, я за тобой. Пошли домой! — улыбался белозубо.

— Знаешь, а у нас Юльку убили, — глянула на Игоря.

— Слышал у ментов. Гудят как улей.

— А что ты там делал? — насторожилась баба.

— Мне для работы кое-какие документы понадобятся.

— В милиции?

— Ну да! Паспорт сдал на обмен для начала. Документы на квартиру показал. Кое с кем насчет работы встретился. Обговорили. Надо несколько дней подождать, пока узнают все условия, наобум устраиваться неохота.

— А что тебе предлагают? — поинтересовалась баба.

— Много чего. Вот дома и расскажу. — Свернул с тропинки на дорогу, подвел к остановке.

— Мы же домой хотели, — напомнила Антонина.

— Все правильно, туда и едем! — подсадил в автобус, сам еле протиснулся.

Куда и сколько они ехали, баба не видела. Она давно не ездила на общественном транспорте и отвыкла от давки, шума, запахов.

Какой-то мужик, узнав ее, хотел воспользоваться давкой, стал пристраиваться сзади. Тоньку наглость разозлила. Как крутнула задом, мужик вмиг под ногами пассажиров оказался. Тоньку кобылой обозвал. Не успел рот закрыть, Игорь пинком вышиб его из автобуса. Сам рядом встал, обнял бабу, прижал к себе, чтоб никто не обидел и не прикоснулся к ней.

— Вот бесстыжие! Люду не боясь, лапаются! — зашипела на них бабка.

— Вспомни свою молодость. И заткнись! — оборвала Тонька.

Старуха злобой чуть не захлебнулась. Завизжала истошно. Игорь рассмеялся и спросил тихо:

— Бабуль, иль у тебя деда нет, не на ком больше оторваться? Гляди, последний зуб потеряешь! Успокойся!

Взяв Тоньку под руку, повел ее к выходу.

— Приехали! — помог выйти из автобуса. — Вот здесь я живу! — указал на многоэтажку и свернул в подъезд. Лифт поднял их на самый верхний — двенадцатый — этаж.

Антонина робко вошла в прохладный сумрак квартиры. С любопытством огляделась.

Просторная прихожая поразила бабу своими размерами и обстановкой. На полу ковровая дорожка, на стенах красивые бра. Светлые шкафы стоят прижавшись друг к другу. Рядом с ними оригинально подсвеченные оленьи рога.

— Проходи, хозяюшка! — позвал ее Игорь. Тонька несмело переступила порог. Она ожидала увидеть обычную квартиру холостяка, в каких нередко доводилось бывать по вызову из притона. Но эта квартира никак не походила на жилье одиночки, да еще мужчины.

Едва завидев хозяина, запел в клетке кенар. С дивана, лениво потягиваясь и мурлыча, подбежал громадный выхоленный кот и стал спешно тереться об ноги Игоря.

— Сейчас, сейчас! — Засыпал корм птахе, налил ей воды: Коту что-то дал из холодильника.

— А как они жили, покуда ты был у меня?

— Я соседям ключ оставил. Они присматривают, когда меня нет дома. Деньги даю, чтоб купили моим поесть. Так что я не совсем одиночкой жил.

Подвел к креслу.

— Присядь! Я соврал тебе. Побывал в двух местах насчет работы, а потом дома все прибрал и поесть нам приготовил. Пошли мою берлогу смотреть, может, понравится.

Баба была сбита с толку. Большая трехкомнатная квартира могла удивить кого угодно. Картины, книги, ковры, дорогая мебель и посуда, телевизор с громадным экраном, новейший музыкальный центр. Даже кухня восторгала. Тут было все.

— Игорь! Скажи мне, кто ты? — спросила баба, которой много раз приходилось ублажать крутых в их квартирах. Те ничего общего с этой не имели.

— Кто я? Твой! А кто? Считай кем хочешь!

— Игорек, мне доводилось бывать у крутых, в их домах и квартирах. Там сущие свинарники, а не жилье. У тебя хоромы! Все имеешь. Зачем же тебе сдались крутые?

— И там люди разные прикипелись. Одних нужда и безысходность загнали в угол, а других — бесшабашность. Последним все по барабану. Или до фени. Живут одним днем, не просыхая от попоек до похмелья, потому жилье в хозяев.

— Моя квартира просто нищенка в сравнении…

— Тонь, можно иметь богатую квартиру, но при том оставаться несчастным и одиноким. Можно и в маленькой стать счастливым.

— Ну, не скажи! Живя здесь, что еще хотеть? — не поверила баба.

— Всем этим душу не согреть. Конечно, человек должен уважать себя, иметь хорошее жилье. Но я в этой квартире живу три года. А до того снимал комнатушки, ютился в бараке, в общежитии. И знаешь, там я был счастливее. Сказать почему? Я не оставался в одиночку. Всегда кто-то был рядом. Там веселее, чувствовал себя живым человеком, о котором при случае вспомнят и позаботятся, не оставят помирать на пороге. Там любому нараспашку отворят дверь, потому что нечего украсть или отнять, а значит, бояться некого. В случае если кому-то побили морду, а он не смог отмахнуться, за него всегда найдется кому вступиться.

— Зато здесь, коль что не по нутру, можешь никому не открывать двери. Крутые знают, где ты живешь?

— Конечно. Но уже не придут.

— Игорь, а Юльку они убили?

— Кто знает? Я ушел раньше, чем это случилось. Но при мне о ней не говорили, даже мимолетно.

— А ты веришь, что они уже не будут прикипаться к нам? — спросила Антонина.

— Я не знаю случая, чтоб они не сдержали слова. Да и не нужен я им. Семейные их не интересуют. Они слишком осторожны, трусливы. Им не верят. Как и мне теперь… Ну да хватит о них. Нам со своими заботами надо справиться. И в том никто не поможет.

Антонина и Игорь допоздна обсуждали совместное будущее. Спорили, доказывали друг другу что-то и вдруг замолкали оба разом.

— Возможно, нам придется переехать в другой город, где не знают ни меня, ни тебя! — предложил хозяин.

— Почему? Я не хочу уезжать!

— Сама подумай. Там работа. Немного подучиться, и все. Зарплата хорошая. Пройдет время, навсегда забудут меня, да и их не вспомню.

— Хорошо платили тебе крутые! — все еще восторгалась баба квартирой.

— Ты думаешь, что все это крутые обеспечили? — усмехался Игорь.

— Ну а где еще ты столько получал бы?

— Тонь, очень ошибаешься! Ведь говорил тебе, что воевал! Иль ты забыла? А вот контракты, по которым я был на войнах, помогли купить все это! Хотя квартиру я купил не новую. Первые хозяева срочно уезжали за границу. Торопились, понятное дело, отдали много дешевле. Потом и обстановку у таких же взял, по соседству. Да первые хозяева многое оставили. Считай, все вполцены обошлось. Так-то и прижился здесь. Конечно, иного случая не представлялось, как заработать на войне. Другие не только не смогли заработать, навсегда там остались, жизнь потеряли. Обо мне так и говорили, что в рубашке родился.

— А на войну из детдома пошел?

— Ну что ты. Таких салаг в армию не берут. Из приюта всех выпустили сразу после школы. Устроили в училища, техникумы, на работу. Иным повезло в институты попасть. Но не мне. Меня в подсобные рабочие воткнули, в автомастерскую. Я там со слесарями прошел свою подготовку. Первым делом научили курить и пить. В общагу, где меня приткнули, не всегда своими ногами приходил. Чаще приводили. Ну да не один я вот так мыкался. Ума не было. А так хотелось поскорее взрослым стать, чтобы уважали и считались. Но для такого нужно слишком многое. А где его взять, когда умишко сплошная жижка? Вот так получил зарплату и просадил ее до копейки со слесарями — взрослыми мужиками. Меня по пути менты подобрали, сунули в вытрезвитель. Предварительно вломили, чтоб не материл лягавых. Вышел я через две недели, а на работе меня уволили. За прогулы. Вот и остался без копейки, без работы. Как жить — не знаю. Подрядился в грузчики на овощную базу. Ну, там таких, как я, — море. И все несчастные. Друг за друга держались, иначе не выжить. Пили и ели из общего котла. Но через полгода вижу — вконец обносился. Не только нижнего белья, верхнее в лоскуты порвалось, а сменки нет. На улицу выйти стыдно, из штанов голый зад сверкал. И жрать охота. Даром никто кормить не станет. Иду по городу закоулками, где народу меньше. Голову вниз, чтоб не узнали. И вдруг меня окликнули, глянул — мама родная! Сама Ритка Пономарева остановилась и зовет. Мне эта девчонка нравилась. Все хотел при-ухлестнуть за ней, но не в таком же виде, когда вместо брюк один пояс остался, — хохотнул он. — Ну, вот так разговорились. Она в медучилище на последнем курсе училась. Позвала в гости. А я голову еще ниже уронил. Ну как мог к ней прийти в таком виде? Она поняла и говорит: «Не красней, Игорь! Всех нужда достает. Мы с девчонками обслуживаем вызовы, ходим к пенсионерам, к детям, делаем уколы в любое время суток, нам платят. Конечно, этого приработка пока не хватает на дорогие брюки, а на спортивки — спокойно. Пошли купим!»

Поволокла она меня в магазин за руку, как бычка на цепи. Клянусь, большего стыда, чем в тот день, никогда не испытывал. Через неделю отдал ей долг и отошел от грузчиков, стал сам питаться, завязал с пьянкой. Понял, иначе мне будет крышка. Стал задумываться над будущим всерьез. А тут меня в армию забрали. На все готовое. И в Афганистан послали.

Тонька вздохнула:

— Совсем мальчишкой!

— Куда там! Я мужиком в тринадцать лет стал. До восемнадцати столько девок испортил, счет потерял! Домашние ребята едут вместе со мной — дрожат, боятся. А я уже все познал и прошел. Мне только войны не хватало. Честно говоря, я не думал, что выживу, но не боялся. Потому как дорожить было нечем, никто меня не ждал и не любил. Так-то вот и попал в Кандагарское ущелье. Кое с кем из своих приютских свиделся. Научился жалеть, беречь и выручать. Потом и самого от верной смерти спасли. В полушаге от растяжки. Разведчиком я стал. Случались контузии, бывало, сваливал в госпиталь, но ненадолго. Вскоре выскакивал…

— Кому она нужна, та война?

— Поначалу все так считали. Зато потом эти вопросы не возникали. Мстили душманам за своих ребят, за погибших. Я им тех братанов и в могиле не прошу! — Его лицо покрылось пятнами. — Они не только убивали, но и пытали, мучили, издевались. Ну и мы разучились жалеть и задавать ненужные вопросы. Конечно, на войне нет абсолютной правды. Но я слышал, что, когда в наших тюрьмах расстреливали отпетых гадов, над ними никто не изгалялся. Тем более перед смертью! Там, в Афганистане, случалось всякое. Кто это видел, никогда не забудет и не простит. У многих сдали нервы, поехали крыши. Такое хуже, чем вернуться калекой. Ведь до конца жизни остается в памяти та жестокость, лютая, звериная, черная…

А вернулись, и что? Нас, даже живых, не видели. Иным, понятно, повезло. Но далеко не всем. Вот и я пошел искать работу. Нашел… Уехал по контракту в Чечню. На целый год. Купил квартиру, когда вернулся… Ну а дальше? Снова контракт… Военком говорил, что на таких, как я, Россия и армия держатся. Обещал, когда вернусь, устроить меня, но не дожил. А вот другие хохотали. Мол, квартиру приобрел, но жить в ней доведется ли? Война не любит игроков, оставляй завещание! Мне и завещать ее было некому. — Неожиданно он оборвал рассказ и предложил: — Давай попьем кофе. Собственно, о себе я все рассказал.

— А крутые? — спросила женщина.

— С ними завязал навсегда и забыл. Я от них ни в чем не был зависим. Да и не завяз особо. Впервые тебя мне поручили. За что им очень благодарен.

Подошел к женщине.

— Ну вот, теперь все знаешь обо мне. Решай, как будем дальше? Конечно, я не подарок, но постараюсь выбраться в нормальные мужики. Мы еще не опоздали и сумеем наверстать.

На следующий день Антонина появилась на работе позже, чем обычно, и к ней тут же пришла Мария.

— А у нас новое несчастье… — срывающимся голосом сказала она.

— Что стряслось? — испугалась баба.

— Ой, уж и не знаю, за что на нас валит? Вчера Женю ножами всего испороли, в реанимации лежит. Всю ночь под капельницей. Врачи говорят, что очень много крови потерял. Никого к нему не пускают, и он в сознание не приходит. Видно, это те же, что Юлю угробили.

— Где Леля?

— Она в баре! Крепится, но еле держится на ногах. Приди ты к нам. Боюсь за Лелю. Нервы на пределе. А тут еще эти менты, только ушли. Засыпали вопросами. Она откуда знает, дома была, Женя домой ехал, его по дороге остановили, наверное. Вся машина в крови!

— Он живой?

— Час назад дышал… — Руки женщины тряслись.

Тоня закрыла модуль, вбежала в пивбар. Леля отпускала

клиентов.

— Где ребенок? — спросила Антонина.

— Дед Николай к себе увел. Обещал, что присмотрит за сыном. Там и соседи позаботятся. Мария уже с ног сбилась, всюду одна. А и мне ни до чего. Женьку порезали. Кто и за что, понятия не имею. С неделю назад сказал, будто ему звонили какие-то отморозки. Требовали налог с моего пивбара. Мой послал их. Они пригрозили ему, мол, пожалеешь об упрямстве. Плати, иначе все потеряешь. Женька телефон выключил, не стал говорить с ними, но позвонил ментам. А лягавые что? Даже не спросили, с какого номера звонили, и Женя сбросил память. Менты сказали ему, что подобные звонки поступают многим, на испуг берут. Но горожане перестали бояться и не обращают внимания на эти угрозы. Вот и мой решил пустить по барабану, но с ним не шутили. Работаю, а все из рук летит. Как он там? К нему не пускают. Врачи говорят, что операция прошла успешно, наложили швы. Теперь все от самого Женьки зависит, от его организма.

Лелька набрала номер телефона ординаторской.

— Как мой муж? — дрожащим голосом спросила она, представившись.

— Пока по-прежнему, — ответил врач.

— В сознание пришел?

— Рано. Хорошо, если завтра появятся проблески.

— Что из жизненно важных органов повреждено?

— Я не знаю второстепенных…

— Состояние хоть немного улучшилось?

— Крайне тяжелое.

Лелька смотрела на Тоньку глазами, полными слез.

— Крепись! Все обойдется. Хотя бы ради сына.

— Господи! За что такое горе? Не успели Юлю похоронить, Женьку изрезали. А менты только нервы мотают. Спрашивают меня: «Вы не поругались в тот день? Как думаете, куда он ехал? Когда ездили вместе, кто-нибудь останавливал вас по дороге?»

— Слушай, Лель, а деньги у него целы? — спросила Тонька.

— Не до них мне, не знаю. По-моему, он не брал с собой. Хотя кто знает, только Женя может ответить ментам на все.

— Конечно, он запомнил, кто его остановил?

— Еще бы! Скорее бы пришел в себя! Уж я заставлю ментов повкалывать. Совсем одурели от лени, ничего делать не хотят.

— Лель! А я замуж вышла! — не выдержала Тоня.

— Правда? Поздравляю! Давно пора. Кто он? Откуда родом, где познакомились?

— Из афганцев, воевал в Чечне контрактником. Сам — здешний. Короче, из своих.

— Я слышала краем уха. Но не хотела к тебе приходить, чтоб не испортить настроение. Сама понимаешь, только что Юлю похоронили. Вот человечище была, второй такой нет! Честна, преданна, трудолюбива!

— По-моему, Мария не хуже! — заметила Тоня.

— Она старше и слабее. Болеет часто.

— Лель, нас с тобой тоже валит. То горе, то болезни. Радости случаются слишком редко, да и те судьба-сука норовит отнять. Давно ль ты мужиком обзавелась, а уже слезами умываешься. Не столько смеха, сколько головной боли. Живешь и всякий раз боишься, что прошлым попрекать станет. Хотя, если по совести посмотреть в их прошлое, оно куда как хуже нашего. Мне мой мужик честно вякнул, что баб он видел всяких. Столько, что со счету сбился! Во кобелище! А и меня в первый день силой взял. Да я, как на грех, после траура по Олегу сама по мужику изголодалась. Куда там спихнуть, вцепилась в него руками и ногами. Измотались до ночи так, аж в глазах темно стало. А нам все мало. Да я такого, как мой, никогда не встречала! Вот это мужик! После него на других даже смотреть неохота.

— Мне уже не до мужика! Женька так выматывается на работе, что в постель не приходит, а приползает. Поверишь, даже забывает, кто мы есть друг другу; так устаем, что ни до чего. Случается по месяцу, а то и по два невинно спим.

— Тьфу! Я так не смогла б…

— У тебя с Олегом не лучше было, — напомнила Лелька.

— Это верно! Тот как мужик говном был, как человек и того хуже! — вспомнила баба.

— Так, говоришь, твой тебя силой взял? Я уже и забыла, как это бывает. Случалось в притоне, с кем-то не хочешь в постель, а клиент настырный, ну, тогда держись! Ищи пятый угол…

— Всякое было, вниманием обделены не были. А сколько веселух познали, а? Теперь одни воспоминания.

— У других и этого нет, — усмехнулась Лелька.

— Что верно, то правильно. Большинство баб как выйдут замуж с молодости, даже сравнения не знают. Так и считают, что у всех одинаково. И никакого разнообразия, сплошная тоска. Детей нарожают, состарятся, и многие вообще понятия не имеют о плотской радости. А и она от однообразия меркнет!

— Ну нам с тобой не сетовать! Не с одним, так с другим душу отводили, — вытерла остатки слез со щек Лелька.

— И что в том хренового? Бабами на свет родились, свое сполна взяли, хоть теперь жалеть об упущенном не приходится. Я как вспомню прошлые шалости, аж во сне ноги задираю от смеха. Вот это житуха была! Озорная, горячая. Кровь кипела не только в жилах!

— Тонька, а твой хоть ласковый?

— Тем и взял, шельмец. Я такого никогда не знала. Опытный! Такому ни одна баба не откажет. Нам с тобой еще рано прокисать, — добавила Антонина тихо.

— О чем ты? Я пока вернусь с работы, управлюсь по дому, забываю, зачем мужик рядом со мной в постели лежит…

— Фу, тоска! А Сережка пишет тебе с Севера?

— С месяц назад последнее письмо от него получила. Зато во сне каждый день его вижу. Просыпаюсь, крою матом себя и его. А ночью снова является как ни в чем не бывало. Все такой же молодой, нетерпеливый. И я снова люблю его, как и тогда. А ведь годы прошли. Нас разделили расстояния. У меня ребенок от другого. Но во снах ничто нам не мешает, мы снова вместе, будто всему и всем назло.

— А что он пишет?

— Все то же самое. Люблю! Скажи хоть одно слово, я прилечу, примчусь на облаках…

— Фи, херня какая-то! При чем тут облака? Мы не дети, нам нужно что-то реальное от любви, что можно в руки взять. Он хоть собирается приехать?

— Ждет, когда позову…

— Так ты не отвечаешь на его письма? — удивилась Антонина искренне.

— А что напишу? Позову в любовники? Мне Женьки много. Может, он там себе кого найдет и забудет.

— Найти может, но забыть не получится! Испытанный вариант — первая любовь до самой смерти по пятам за каждым ходит. И не отпускает душу.

Тонька помогала Лельке помыть столы, посуду. Клиентов не было никого.

— Куда все наши алкаши подевались? Даже бомжей нет. Что это с ними случилось? — выглянула Тонька из пивбара. Увидела сторожа Николая, он сидел на скамейке рядом с Марией, о чем-то тихо говорили меж собой. До слуха Антонины долетел вопрос Лельки:

— Доктор! Как Женя?

— Спит. Это хороший симптом.

— Он хоть открывал глаза?

— Пока нет!

— Мне можно завтра навестить его?

— Ни в коем случае! Слишком рано.

— Есть хоть маленькое улучшение?

— Я вам сказала все. Гарантий не даем…

Антонина вернулась с работы злая, сразу подступила к Игорю:

— Скажи, сколько еще твои козлы будут нас мучить? Женьку испороли ножами, Юльку загробили, кто следующий? Как жить и работать дальше? За что мы им платить обязаны? Ведь сами еле тянем! Сегодня ни у кого выручки не было. К нам подходить боятся. А эти хорьки требуют. За что?

— Ну чего заходишься? Я к ним никакого отношения теперь не имею. Приди — они ответят, мол, тебя не тронули и не возникай, пусть твоя жопа не свербит по чужим болячкам. Едино никто не станет с тобой советоваться, кого урыть, а кого оставить дышать! Еще и пиздюлей вломят, чтобы в их дела не лез.

— Пойми! Коль Женьку задергали, значит, нас тряхнут. А если нет, все будут подозревать в связях с крутыми, наводчиками будут считать.

— Тебе не хватает крутых? Тонька, о чем ты говоришь? Не прикипают, и радуйся. Эти если на хвост сядут, мало не покажется. Тут не нам, а Лельке пора рогами шевелить. Ты не лезь. Пусть сами разберутся.

— Она моя давняя подруга!

— Знаю! Ну и что? Навары у вас разные! Ее мужик предприниматель, а я покуда никто. И не хочу подставлять свою голову за чужого дядю. Кто он мне?

— Игорь, я боюсь идти на работу. Ведь вот они Юльку

убили!

— Она их сдала ментам! Такое не отмылить. Если Лелька на такое пойдет, ее тоже уроют. Никого не простят.

— И что, так и будем терпеть грабеж?

— У тебя ничего не взяли. Вот и успокойся! В этой жизни всяк сам за себя, за место под солнцем друг другу рвут глотки с розовых ногтей.

— Тогда я сама пойду к крутым! Не буду ждать, пока меня размажут ровно клопа по стене.

— Сиди спокойно. Тебя никто не дергает.

— Вот и выясню, ждать мне гадов или сидеть тихо, — злилась баба.

— Ты мне не веришь? — удивился Игорь.

— Тогда помоги! Ведь сам имеешь друзей. И тоже станешь защищать. А Лелька у меня одна. Других подруг нет. Вчера ее сына дед Коля присматривал. Совсем чужой человек. Так пацан при нем играть разучился. Стоит возле лавки такой несчастный, как потерянный человечек. Глаза большие, а радости в них нет. Сплошное ожидание и тоска.

— Тонь, не пытай! — нахмурился Игорь.

Антонина молча готовила ужин. Мужик курил перед открытой форточкой. Внезапно заговорил о Женьке сам:

— Если б его хотели грохнуть, сделали б иначе. Пустили б пулю, и все на том. Тут его проучить решили. Видно, не раз с ним говорили, терпение кончилось. Разозлил корешей. Даже не дождались, пока с машины выйдет. Ну, после «пера» он отваляется в больничке с месячишко. А там его снова за жабры возьмут. Если и в этот раз не поймет, размажут с концами.

— Игорь, а если б Лелька жила одна, с нее тоже налог брали бы?

— Она бывшая путанка. Скорее всего брали б натурой. Может, один ее тянул бы, а может, все. Кто знает? Но на халяву не проскочила б, это точно! Лелька никому из них родней не приходится, а значит, отмылиться от налога шансов нет. Все равно будут с нее брать…

Ни Тонька, ни Игорь не могли предположить, что Лелька, потеряв весь страх, сама пойдет к крутым.

Когда-то в путанках она обслуживала их, знала, где живут, была знакома с иными накоротке. Да, некоторые из бандюг отбывали сроки в зонах, на их место пришли другие, кого-то из своих крутые убрали сами. Но главари оставались прежними. И Лелька, никому ничего не сказав, оставив сына с Марией, пошла на не назначенную встречу. Ей было страшно, но другого выхода не увидела.

Баба шла по улице, озираясь по сторонам. Никого из знакомых не приметила.

«Да кого я боюсь? Чего опасаюсь? Уже мужика порезали. Ждать, пока с сыном что-нибудь утворят ублюдки или саму прикончат в подворотне? У Женьки вон сколько друзей было, а случилась беда, и где они? Хоть бы один вступился. Даже не позвонили, не спросили, как он там? Зато он им помогал, лопух безмозглый!» — досадует Лелька, входя в подъезд, где жил главарь одной из банд города — Вовка Сыч. Его она знала давно, с ним много раз встречалась в притоне накоротке.

Вовка слыл бесшабашным драчливым выпивохой. Он под настроение мог озолотить угодившую ему блядешку. Умел и высмеять едко, и опозорить, если девка оказалась равнодушной и не сумела растормошить и приласкать его.

Сыча любили и боялись. Он был непредсказуем во всем, как дикий январский буран. Но иногда он пребывал в лирическом настроении, и тогда от него можно было добиться многого. На это и рассчитывала Лелька.

Едва ей открыли дверь, она поняла, что пришла некстати.

На всю мощность орал музыкальный центр. От его воя дрожали стекла в окнах. Попойка была в разгаре. Самые отмороженные из банды мужики уже успели отменно ужраться и заставляли двух путанок сбацать на столе. Те, тощие, неоформившиеся, стыдились своей незрелости и не решались на стриптиз. Ну что за кайф видеть вместо женских ног две вермишелины, кривые и волосатые. Вместо грудей — два прыщика, смешно примерять даже нулевой лифчик. О заднице и говорить не стоило, ее по трезвой не увидеть, по пьянке и вовсе не разглядеть. Вместо волос — детский пух. Ну куда с таким стриптиз? Да еще на столе у крутых! Через минуту сдернут со стола и, назвав десантом мандавошек, выкинут отсюда вон.

Хорошо, если через двери выпустят. Случалось, выбрасывали в окно. Обо всем этом малолетние путанки были наслышаны. Но хотелось жрать и что-то заработать. Последнее пересилило страх.

И в тот момент, когда девчонок собрались вытряхивать из тряпок, позвонила Лелька.

— Привет! — вошла она в комнату уверенно.

— О-о-о! Сама Русалка возникла!

— Братва! Да это ж своя в жопу!

— Мужики! Теперь будет задираловка! Сама Лелька объявилась! С ней не соскучишься!

— Тихо вы! Чего загоношились? Я к Володе! С ним хочу потарахтеть!

Подошла к Сычу, присела на колени и, погладив небритую толстую физиономию, предложила тихо:

— Поговорим, зайчик?

— Сегодня мы отдыхаем от всех дел. Но ради тебя пойду на что хочешь. Идем, моя Русалка! — Ухватил Лельку и повел в другую комнату.

Сыч прикрыл двери и, указав гостье на постель, велел раздеться.

— Вовка! Сначала разговор!

— Кто тут хозяин? Потрекать успеем. Куй хуй, пока стоит.

Вылез из брюк. Бабу грубо уронил в постель.

— Ну к чему столько тряпок на себя цеплять? Тебе голяком нужно дышать! — принялся он сдирать с нее одежду.

Лелька знала норов Сыча. Попробуй она дернись, попытайся поперечить, он не моргнув глазом выкинет ее с пятого этажа. Она терпела все молча. Сыч развлекался с Лелькой как хотел. Ему было плевать, что их снимали на камеру и на фото его же крутые. Когда баба сказала о том Вове, тот расхохотался и предупредил:

— Корефаны, вот это называется «ласточка», увековечьте для моей старости!

Крутнул бабу над собой. Даже Лелька, видавшая виды, испугалась. А Сыч хохотал:

— В натуре знай наших, крошка! Я тебя измотаю, я тебя и покатаю! Такого трюка твой задохлый козел в глаза не видел, а уж проделать и подавно не сумеет. Жидкий он.

Обычно Сыч подолгу не прыгал на бабах. Но тут превзошел самого себя. Баба уже устала, а Вовка и не думал покидать ее.

— Володька! Я поговорить пришла, — напомнила баба.

— Трекай! Чего хошь?

— Оставьте меня в покое!

— Это ты насчет налога?

— Да!

— Ну, зараза! Так и знал! — Вдавил бабу в постель с ушами. И задал такое, что Лелька взвыла:

— Больно, Вовка! Слышь, чумовой?

— Молчи! Тебе больно? А мне терять не обидно?

— Иль еще не получил свое? — деланно обиделась Лелька, попыталась спихнуть с себя Сыча.

— Куда? Не рыпайся! А то как вломлю! — И ущипнул бабу так, что взвыла:

— Ненормальный! Паскуда!

— Захлопнись! Ты за тем и возникла! Вот и получи сполна. У твоего вместо хера гнилая морковка! Ему по соплям вмазали, он затрещал как баба! На помощь звал! Кого? Мы сами умеем справиться, и ему доказали, но слегка. Когда пропердится, потрекаем всерьез!

— Как? А я зачем с тобой трахаюсь? На халяву? — возмутилась Лелька.

— Я не звал. Ты сама захотела и принесла себя с доставкой на дом!

— Козел!

— Бузишь, блядешка! Сейчас отдам тебя пацанам. Пусть потешаться. Она хоть и старая, твоя транда, но на ночь сойдет, если свет не включать!

— Сыч! На тебя и твоих крутых всегда сыщутся другие. Я поговорить хотела. А ты что? — рассвирепела баба и попыталась спихнуть Володьку всерьез.

— Ну, Леля, в натуре ты меня достала! Эй, пацаны, вали сюда! Забирайте метелку! Дарю вам на ночь. Отводите хер и душу. Я спать пошел!

Лелька попыталась найти свою одежду, разбросанную по постели. Но куда там? Ее мигом выгребли три пары рук и, щупая, тиская, пощипывая на ходу, поволокли в маленькую темную комнату, разложили на полу и тешились бабой кто куда и сколько хотел. В этой комнате не было окна. Лишь дверь, закрывающаяся наглухо. В этой комнате лишали девственности всех городских гордячек. Выйти отсюда добровольно, своими ногами, не удалось ни одной.

— Смачная телка! — схватил ее кто-то за зад.

— Староватая! — сдавила грудь чья-то ладонь.

— Кайфовая бабенка! Давай развернем на бок! Вдвоем веселее! — предложил другой хрипло.

— Ну, поехали!

Лелька заорала от боли.

— Заткнись! — зажали рот. Баба выворачивалась, выкручивалась, отталкивала, ее били, держали за руки и ноги, насиловали жестоко.

— Пяль курву! Ишь, сука! Кусаться вздумала.

— Вломи ей!

Лелька стонет, но это лишь раззадоривает крутых.

— То-то, захорошело! Знай, как себя вести, всегда кайф ловить будешь! — услышала у самого уха.

Эта ночь показалась бабе бесконечной пыткой. Леля много раз теряла сознание от боли и удушья. Жизнь показалась ей сплошной вереницей горестей. Еле-еле дожила до утра.

— Вы что? Все еще с ней барахтаетесь? Кончай веселуху! Пора в дело намыливаться, — заглянул в комнатуху Сыч.

Лельку мигом оставили, бросили ее одежду в двери. Когда она вошла в комнату, Сыч велел ей сесть за стол напротив. Кто-то поставил перед ней чашку кофе. Ох как хотелось бабе зашвырнуть ее в рожу Володьке, но знала, после этого не вернется она домой живой, потому сдержалась.

— Пей! — указал Сыч на кофе. — Пей и поговорим! — повторил хрипло, указав крутым на малолеток, спящих в спальне: — Этих гнид уберите. Отслюните им там… и пусть отваливают, мошкара! У меня от них оскомина и изжога на все места! С месяц пусть не возникают желторотые…

Лелька сжалась внутренне — а что, как и ее возьмут вот так же за шкирняк и, сунув за пазуху деньгу, сбросят с площадки вниз пинком под задницу, крикнув вслед: «Брысь, мандашня!». И покатится вниз, считая ступени всем телом. Ни крикнешь, ни пожалуешься. Никто не станет слушать. Сама виновата, коль объявилась тут.

— Слушай сюда! — потребовал Сыч. И, оглядев Лельку тяжелым, пристальным взглядом, продолжил глухо: — Пожалуешься ментам — уроем! Конкурентов натравишь, ноги из манды живьем вырвем. Помни, мы знаем о твоем сыне. Не приведись засветить мою хазу, своего сопляка больше не увидишь. Секешь? Не коси под изнасилованную, ты знала, куда и зачем нарисовалась, а мы помним, кто ты. Это первое! — Сделал глоток из бутылки, продолжил: — С тебя налог год брать не будем. Ты его нынче отпахала трандой. Можешь хоть открытой держать свою забегаловку. Но когда мои возникнут мимоходом, угощай на халяву. Пусть твои клешни не трясутся! Понятно? Это второе! — Сыч улыбнулся: — И последнее! Никому ни слова, почему с тебя не снимаем навар. Никто не должен знать о нынешней ночи. Она ушла. С ней все забыто. Если сама захочешь, давай загляни. Но звони вначале! Телефон мой запомни. Но не записывай. Продиктовал номер и добавил: — Я всегда к твоим услугам. И отдеру и помогу. Вдруг нужда припрет, свистни! По старой памяти подмогну. Ты баба клевая, помни это и не опускайся. Когда тебя перестают хотеть, значит, выходишь в тираж. Такого бойся. Старая ты никому не нужна. Даже такому, как твой козел. Чем больше будешь ставить ему рога, тем желаннее станешь.

Подморгнул озорно и пошарил по карманам, достал доллары.

— Вот тебе за эту ночь. Чтоб не обижалась. В притоне больше бы не получила. А если бы вела себя прилично, все пятьсот имела. Теперь же только триста…

Лелька не сразу их взяла. Колебалась. Но, увидев настороженный, подозрительный взгляд Сыча, вспомнила все сказанное им и мигом схватила деньги.

— Ну, вот это класс! Давай глотнем мировую и располземся каждый в свою кучу! — предложил Сыч.

— У меня на сегодня много дел. Не обижайся. Мужа надо навестить, на работу вернуться. Что скажут, если пьяная приду?

— Воля твоя! Не держу!

Они обменялись короткими кивками. Лелька вышла из квартиры, не оглянувшись на крутых. Лишь вздрогнула, когда за ней захлопнулась тяжелая железная дверь.

Баба вскоре остановила такси и тут же поехала в больницу. Она чувствовала, что крутые следили за нею из окон. И успокоились, когда машина развернулась, поехала в обратную сторону от милиции.

Лелька сама себя заставляла забыть минувшую ночь. Да, отодрали как последнюю шлюху! Обидно! Но ведь знала, что именно этого следовало ожидать от Сыча. От него ни одна баба, кроме старухи, не ушла нетронутой. Крутые пользовали всех. Ей повезло, своего добилась, да еще заплатили. Кстати, по прежней ставке притона. Вот только что будет, если о том узнает Женька? Ну и что с того? Сам не смог уладить, теперь в больнице. Юлька и того хуже поплатилась. Не появись она, Женьку достали б еще. И как знать, что отмочили б в последний раз. Да и о сыне не случайно сказали. Этих ничто не остановит. Выходит, она даже спасла своих, можно спокойно жить, лишь бы муж скорее поправился.

Лелька вошла в приемное отделение больницы, попросила врача спуститься вниз.

— Расскажите, как Женя?

— Сегодня он уже пришел в сознание. Спрашивал о вас. Беспокоится, переживает. Двигаться ему пока нельзя. А и лежать не умеет. Не столько от болезни, сколько от неподвижности страдает. Не умеет отдыхать, о своем здоровье не беспокоится. Когда он последний раз был в отпуске?

— Лет восемь назад. Он тогда еще холостяковал. На море ездил. После того не получалось.

— После выписки пошлите мужа в санаторий. Ему крайне необходим отдых. Сердце у человека может сдать. Слабое оно у него.

— Попробую убедить. Хотя с его работой такое почти нереально, — вздохнула баба.

— Рискуете! Ну да я предупредила!

— Скажите, завтра меня к нему пустите?

— Пожалуй, да!

— Что можно принести с собой?

— Только тепло, добро души своей. И все на том…

Прошел месяц, прежде чем Евгений начал выздоравливать. Лелька уже успокоилась и не ревела ночами напролет. Крутые обходили пивбар. Лишь иногда, столкнувшись с бабой в городе, коротко улыбались, жадно обшаривали ее глазами, но никогда и слова не обронили. И лишь дотошная Мария не выдержала. Едва Лелька появилась в пивбаре после ночи, проведенной с крутыми, баба спросила:

— Лель, где ты ночевала? Почему тебя не было дома? Если б слышала, как плакал твой сын…

— У подруги была, по делу. Засиделись допоздна. Идти домой ночью побоялась.

— Такси могла бы вызвать. С этим теперь нет проблем. В любое время куда хочешь доставят, опасаться с ними нечего.

— А и правда! Не догадалась! — сыграла Лелька в дурочку.

— Видать, перебрали с подругой знатно?

— Не до того нам было! И ты не суй нос в мои дела и жизнь. Много себе позволяешь! — осекла Марию, та умолкла и целый день, до самого вечера, не разговаривала с Лелькой.

Впрочем, в пивбаре особо не поговоришь. Чужие глаза и уши всегда рядом, наготове. А потому общались женщины между собой чаще всего уже дома. Но после той Лелькиной отповеди Мария замкнулась. И даже управившись с домашними делами, не приходила к хозяйке посумерничать вместе, как бывало раньше. А вскоре умерла одна из старушек — соседка сторожа Николая, — Мария получила ту комнатку и перебралась в нее насовсем. Дома у Лельки женщина больше не появлялась. Прямо с работы уходила к себе.

Лелька научилась сама управляться в доме. Убирала, стирала, готовила, растила сына.

Вернувшись домой после больницы, Евгений никак не мог нарадоваться своему возвращению. Он не отпускал с рук сына. Ходил по дому, радуясь его теплу, привычному укладу и порядку. Он восторженно смотрел на Лельку, называл ее так тепло и ласково, как в самом начале совместной жизни, и всем интересовался.

— Как в пивнушке дела? Что нового? Расскажи, — просил жену.

— Мария комнатушку получила, ушла туда сразу. К нам теперь лишь изредка заходит. У себя живет. Я тебе о том говорила. Она как оформила документы, мигом туда перебралась. Теперь со сторожем нашим дружат.

— Ну, он хоть и в годах, но все ж мужчина! Ей с ним, конечно, интереснее, — улыбался Евгений. И пошутил: — Может, поженим их?

Лелька рассмеялась:

— По-моему, они сами разберутся!

— Крутые появлялись в пивбаре?

— Нет. Не приходили.

— Послушай, Лель, давай его продадим! — предложил Евгений.

— Зачем? — удивилась баба.

— Ты еще спрашиваешь? Неужели не устала ходить по лезвию ножа? Я уже сыт по горло. Ничего не хочу. Не нужен тот навар от пивнушки! Без него спокойно проживем.

— А я где буду работать? Неужель без дела сидеть предлагаешь? Нет! Так не будет. Можешь не помогать, вообще не показываться у меня, но дело свое не брошу. Сколько сил сложила, и теперь продать? Придумал тоже!

— Лель! Что дороже? Наши три жизни или ларек? Ну хочешь, давай другое купим, в ином месте?

— Там тоже крутые найдутся. Но уже другие. И снова разборки… Здесь мы хоть на год отсрочку имеем.

— Как это?

— Ну, поговорили с ними! — испугалась баба собственной болтливости, но было поздно.

— Кто ж отсрочку дал? — поинтересовался муж.

— Вовка Сыч! Он главный в той банде…

— Говорил я с ним… До больницы… Это он меня порезал. И еще один из его козлов.

— Ты следователю милиций говорил о том?

— Да, как только пришел в сознание…

— Ну, теперь все! Из-под земли достанут, но не простят. Они Юльку за это убили, — побледнела Лелька, испугавшись не на шутку.

— Что ж по-твоему, я должен был молчать? Пусть они завтра всех нас на веревки покромсают?

— Ты хоть о сыне вспомнил бы! Юлька вон тоже высветила! И что? Крутые на воле, а она где? Чем ей менты помогли? Указали на нее бандитам. Так и с нами будет! Почему других не трогают? Находят как-то общий язык. И только мы неудельные! Не успели на ноги встать, требуешь продать ларек. Как жить станем? — заводилась баба.

— Не все в городе торгуют, но живут. С голоду не помирают. О семье думают. Не всякий кусок — впрок! — хмурился Евгений и спросил: — Кто для нас отсрочку у крутых взял?

— Да кому мы нужны? Твои друзья сюда ни разу не пришли, даже не поинтересовались, живой ли ты. А сколько времени прошло?

— Так кто вступился? Уж не Сергей ли с Северов вернулся? Тот самый? Мой дублер на должность мужа?

— Нет! Я его не видела!

— Так кто тогда? — мрачно спросил Евгений.

— Сама пробила! Позвонила, поговорили, и все! Уладилось. Теперь на год отсрочка!

— Позвонила и уладила? Не верится. Что-то не клеится. Почему ко мне с ножом, а тебе по телефону уступили?

— Раньше, еще до тебя, в притоне Сыч бывал, — смахнула притворную слезу со щеки баба.

— Но ведь после года нас снова начнут отлавливать! Неужели не устала? Лично я не хочу повторений случившегося. Давай продадим пивбар! Ну подумай сама! Иль я должен умолять тебя оставить меня в живых, иль моя жизнь ничего не стоит и пивнушка по своим доходам перевесила мою нужность?

— Жень! Давай не будем спорить. Этот год, коль есть договоренность, я поторгую. Дальше будет видно. Не стоит загадывать! Надо — продадим, будет спокойно — поработаем, — предложила Лелька.

На том они и порешили.

Женщина на следующий день пошла в пивбар, Евгений тоже поехал на работу.

— Эй, хозяюшка! Плесни в бокал! — увидела крутого из банды Сыча. Он как-то странно улыбался ей. Нет, Лелька не взяла с него деньги. И даже не заметила, как ушел. Народу было много. До обеда вдвоем с Марией еле успевали. Чуть поубавилось посетителей, решила мужу позвонить.

— Ну, как себя чувствуешь? — спросила устало.

— Да вот почту разобрал. Кое-что интересное получил.

— Какое-то предложение?

— Да уж! Волосы дыбом до сих пор стоят! — ответил каким-то ледяным, чужим голосом и спросил: — Ты домой во сколько вернешься?

— А разве за мной не заедешь?

— Я сейчас возвращаюсь и жду тебя!

— Так рано? Что случилось?

— Приедешь, узнаешь!

Лелька все перебрала в памяти, но нет, ей нечего стыдиться или опасаться мужа. И вечером вернулась с работы, даже не думая о чем-то плохом.

Евгений сидел на кухне у окна. Перед ним полная пепельница окурков, две пустые пачки от сигарет, пустая бутылка из-под водки под столом, и никакой закуски.

Нет, он не был пьян. Но зол был до бешенства и еле сдерживал себя. Это баба приметила вмиг, едва он открыл ей двери.

— Жень! Что случилось? Чего мечешься? Какая блоха покусала?

— Сядь! — предложил резко, грубо. И спросил: — Так, значит, проблему налога с пивбара ты сама сняла?

— Ну, понятное дело.

— А как ее разрешила?

— Я говорила с Вовой Сычом по телефону, и он согласился дать нам отсрочку на год.

— Значит, по телефону его достала?

— Ну да! — подтвердила Лелька не сморгнув.

— А с самим Сычом виделась?

— Нет, — ответила не дрогнув.

— Не виделась? А это что?

Достал конверт и вытащил из него несколько фотографий. На них Лелька с Сычом в постели, в разных позах… На фотографии и дата и время проставлены.

— Что ты мне на это скажешь?! — спросил Женька. Желваки на лице заходили, руки сжимались в кулаки, мужик еле сдерживался.

Лелька положила фотографии на стол. Она поняла, крутые отомстили ей за то, что Женька высветил их ментам. Выходит, кого-то замели в милицию. Нарушено одно из условий, и теперь от крутых жди чего угодно. Лелька смотрит на дату отправки конверта. Он неделю пролежал на столе Евгения. Значит, не всех отловила милиция, кое-кто остался на воле. А для расправы с ней хватит и одного. Хотя они знают, кто их выдал, и будут искать возможность последней встречи с Женькой…

Бабу от этих мыслей словно током пробило. Она дрожала осиновым листом.

— Тебе нечем крыть! Может, ты и послала крутых на меня, чтоб остаться одной? Зачем же так мерзко? Могла сказать, мол, надоел, хочу перемену, новых ощущений, веселой жизни. Только зачем завела ребенка, если не способна быть матерью? У тебя сучья кровь, потому никогда не сумеешь жить с одним человеком. Чего тебе не хватало? Приключений?

— Не ради себя я пошла к нему! Я хотела…

— Вижу! Что хотела, то и получила!

— Он меня силой взял! Я вовсе не за тем шла!

— По фото иное видно. Там не насилие, сплошная похоть! Грязная и обоюдная!

— Ложь! Я думала узнать у него, каков налог и какую отсрочку могу получить, выплатив часть денег. Боялась, чтоб не ворвались в больницу или детсад. Мне нужно было срочно спасать нас всех. Ментам не верю. Они в связке с крутыми. И за то, что ты их высветил, отомстили этим! — указала на фото.

— Сама себе противоречишь. Если были б в связке, бояться Сычу нечего! И еще… Совести у тебя ни на грош, шлюха! Они меня чуть на тот свет не отправили, а ты под них подстелилась. Не дождалась, пока в себя приду. А может, и очень ждала другого исхода?

— Я говорю, все насильно! Попробуй там ломаться. Пулей из окна пятого этажа выкинули б!

— Ты знала, к кому идешь. Не тебе одной, всему городу известно, чем заканчиваются визиты к крутым! Иначе с ними не договориться и не получить уступок. И тебе было известно. Значит, сознательно шла на такое!

— Врешь! Я умирала от страха за ваши жизни! Ты беспомощен, сын мал. Я долго не могла придумать ничего другого. Пусть бы не стало меня, только жили б вы! Да, понимала, что рискую, а где другой выход? Ведь меня изнасиловал не только Сыч, а и трое других из его банды. Именно потому, что сопротивлялась, дралась и вырывалась от Володьки. Он так наказал меня, отдав своим на всю ночь.

— Эх ты, стерва! Как опозорила меня, нашу семью! Сидела б ты дома со своими куриными мозгами. Тебе, как вижу, памятью никогда не покинуть притон! Ты так и застряла в нем до старости. Нет у тебя ни гордости, ни достоинства. Видно, так и кончишься где-то под забором!

Встал из-за стола и сказал:

— Я покидаю вас! На этот раз насовсем! Не ищи и не звони! Я чуть не отказался от хорошей возможности. Теперь ею воспользуюсь и навсегда забуду тебя!

— Бог с тобой! Поступай как хочешь! Другой мужик прощения просил бы за то, что осталась я с сыном в такой ситуации. И вынуждена была загородить собой вас. Ты называешь эту ночь похотливой, дурак ты, Женька! А я тебя считала умным. Ты просто жлоб! Заплатил бы налог, как все, и жил бы спокойно. И я никуда не дергалась бы. Но тебе понадобился повод, чтобы уйти из семьи. Иначе не назовешь твое бегство. Можешь не бояться, я никогда не стану искать тебя. Проживем с сыном сами. Подрастет он и узнает правду, как ты от него сбежал, — говорила Лелька.

— Я? От позора, от предательства, от дешевки ухожу! Не от сына! Я уеду за рубеж работать на много лет! Будь он постарше, забрал бы с собой!

— Да кто отдаст? Ты здесь не сумел его оградить. Какой ты отец? Это для тебя деньги дороже семьи. Ты знал, что крутые должников не забывают, но был уверен, что прижучат меня, но не тебя. А ты останешься в стороне, вдовцом, как Юлькин муж. Лишь недавно ее похоронили, а он уже троих баб сменил. Вот где ваша кобелиная суть проявляется. И все вы, козлы, одинаковы!

— Знаешь, о чем я жалею? — остановился Евгений перед Лелькой.

— Мне все равно, — отмахнулась она равнодушно.

— О том, что ты баба! И даже в морду тебе дать нельзя. А стоило б! За все разом, хотя и это не образумит твою дремучую дурь.

— Ладно! Я шлюха и дура! Но при этом не побегу из своего города за границу прятать шкуру! Вали отсюда, коль решил так, чего топчешься, роняешь свои достоинства? Не мозоль глаза! Тебе свое жаль, а мне… Зачем я тебя спасала? На что рисковала собой? Ведь сыну нужна! А ты иди! Мне отдохнуть надо. Завтра на работу! Не отнимай время! — дрожал подбородок.

— Я за своими вещами еще приду. Ненадолго. Может, поможешь их собрать?

— С радостью! Хоть сейчас, чтоб больше тебя не видеть и не терзать сына.

— Теперь поздно. До отъезда успею. Пошел я, потом позвоню, когда подъеду, — сказал уходя.

Лелька даже не глянула вслед. Закрыла дверь на засов. Погладив по головенке спящего сына, вернулась в комнату. И только здесь заметила, что даже не переоделась.

— Опять одна. И кажется, навсегда. Ну и отомстил мне Сыч! Погоди же, козел! — Она набрала номер Володькиного телефона и услышала:

— Алло! Кому я дорог этой ночью?

— Вовка! Это я, Леля!

— Моя Русалка? Своим лопухам не верю! Что стряслось?

— За что ж так лажанул меня с фотками?

— Получил их козел? Ты представь, как у него изо всех дыр пар пошел! Много б отдал, чтоб на него в тот момент глянуть.

— А я при чем? За что на мне оторвались?

— Он у тебя чмокнутый! Ты его из-под разборки выдернула. Иль он не понял ни хрена?

— Теперь он сам по себе. Ушел от нас. Повод — эти фотографии. Решил уехать за границу, работать там собирается много лет. Так что я одна. Вдруг увидишь его — не трогай. Он сбежал от меня.

— Так ты что, недовольна? От козла избавилась!

— Он отец моему сыну!

— Тю! Таких чумариков полный город! Хошь, я его заменю? И не хуже дышать станешь. Будешь королевой, хозяйкой своего района! Не веришь? Чтоб я вниз ушами бегал, если соврал! Твой малыш кайфово задышит.

— Скажи, за что ты мне это устроил? — взвыла баба в отчаянии.

— Послушай, Лель! Из-за этого мудака двоих корефанов взяли. Им не отвертеться от зоны. Но твоего отморозка недоношенного все равно достану. Его никто не спасет.

— Тебе мало семью разбить, теперь жизнь отнять хочешь у него?

— Ты о себе думай. О нем песня спета! Остался лишь один Шопен. Его он скоро услышит, сам его размажу. А ты не дергай по пустякам. Когда соскучишься, зови в гости! Сам прихиляю. Один! С подарками. Знаю, как ты их любишь! А про козла — ни слова больше! Он мой! Поняла? Ну все! Целую!

«Что ж делать? Теперь Сыч начнет на него охоту, да еще какую! Этот свое никому не уступит, — курила Лелька. — Нет, не стану его предупреждать и выручать. Одну благодарность уже получила. Иль еще мало? А и кто он мне теперь? Бывший муж? Сколько их познала в притоне! Пришло время и этого забыть», — гасит баба окурок.

Утром она не спеша шла на работу. Прежде отвела сына в садик. Лелька обдумывала, как ей развернуться, увеличить доходы.

«Ну, сигареты буду брать на реализацию, они у меня пойдут. Понемногу всяких возьму. Летом квас можно брать. Конечно, это не пиво и спрос будет меньше, но все же какая-то копейка», — размышляла она, подходя к пивбару. Там ее уже ждала Мария.

— Пришел Евгений с больницы? — спросила она Лельку.

— Да, вернулся. И ушел…

— Куда? На работу?

— Да нет. Совсем сбежал от нас. Сказал, что за границей будет жить и работать.

— А чего дома плохо стало? Иль потянуло на приключения? Других мужиков бабы так запрягают, без отдыха пашут. Этот на всем готовом дышал. В доме редко помогал. Чего не ужился, иль блудящий по природе?

— Хрен его знает! — отмахнулась Лелька. И, протерев пол, принялась ждать Ивана с пивом. Тот подъехал минута в минуту.

— Эй, девчатки! Касатки мои мохноногие! Где вы тут завалялись? А ну вылезайте да пиво принимайте! — орал весело.

— Чего глотку дерешь? От Лели мужик ушел. Навроде вдовы она нынче!

— И что?

— Как это? У ней горе, а ты глотку хохотом дерешь, мыслимо такое?

— А чё, ее мужик уж не впервой уходит. Глумной он! Оттого под пацана косит. Видать, его жизнь за яйцы не прихватывала. Вот он и кобенится. Думает, на ем свет клином встал. Ан доиграется барбос шелудивый. Рад станет себя за жопу укусить, да не достанет. И никто ему не поможет. Лелька девка норовистая. Терпит до поры. А уж коли кончится терпеж, ничем к себе не повернешь. И все бабы так. Коль перегорела, живя рядом, значит, опостылел. И неспроста! Не зря ж я перед своей тумбочкой на задних лапах хожу, пятки ей лижу, чтоб тепло ко мне не теряла, не отвернулась и не прогнала прочь. Ведь и я не смог свою от забот сберечь. А жизнь короткая. Не выдержит баба, вывалится из упряжки, я рядом помру. Потому что теперь еще больше люблю ее…

— А Леля как теперь жить станет?

— Замуж ее надо отдать. По новой! Пока она молодая, свежая, желающих полно будет.

— Да, ну а ребенку отца кто заменит? — не соглашалась Мария.

— Это отец, что от сына смылся? Да такого гада кольем отдубасить нелишне будет.

Поставил Иван последний бочонок с пивом и, обтерев потный лоб рукавицей, пожаловался:

— Знаешь, вчера я опять Яшку побил. Ну, Юлькиного мужика. Напился змей до дури. На детей стал кидаться. Сын его уже взрослый, отмахнуться сможет. А вот меньший покуда нет.

— И чего дуреет?

— Все с того же, с тоски и одиночества. Раньше он знал — дома его ждут жена и дети. А теперь? То на могиле дотемна сидел, чуть не свихнулся. Я его домой чуть не на цепи приводил. Нынче того не легче…

— Глянь, кто к нам. Крутые! Батюшки-светы, прячься куда сможешь! — побелела Мария, указав Лельке на непрошеных гостей.

Леля едва успела домыть пол, вымыла руки, крутые уже вошли в модуль. Все те же.

Вовка Сыч, оглядевшись, подошел к стойке.

— Пива и рыбы — побольше, слышь, Русалка? — потрепал Лельку по плечу и предложил: — Хошь, с твоим козлом потрекаю? Если имеет мозги в натуре, понять меня должен. А коли их нет, зачем дышать такому? Он вообще рогами умеет шевелить?

— Он не дурак! — отозвалась Лелька.

— Чего? Его назвать дураком — все равно что похвалить! — расхохотался Сыч оглушительно.

Лельке стало не по себе. Где-то в углу, совсем неприметная, испуганно икнула Мария. И только Иван сидел у стойки молча, неподвижно, даже не думая улизнуть или спрятаться.

Все поневоле следили за каждым движением и словом крутых. А те пили пиво, уже забыв об окружающих.

Лелька ждала, когда они уйдут. Но нет…

Володька глянул на нее, словно что-то вспомнив, достал мобильный телефон, набрал номер и, подморгнув Лельке, заговорил:

— Это ты, чумарь недорезанный? А это я с тобой ботаю — Володя Сыч! Слышь ты, вонючка, барбос облезлый, думаешь, что ушел от бабы и все, слинял от нас, больше стопорить не будем? Ты, пидер подзаборный, врубись, твое дело — труба! Я тебя из-под земли достану. Размажу как клопа! Чего? Не боишься? Ха-ха-ха!

Сыч послушал ответ, развеселился.

— Трещишь, что я сворой силен? Придурок! Тебя размажу сам! Обещаю оказать честь паскуде! Ты, огрызок, даже свою бабу держать не мог, и пахала она как батрачка. За одно это тебя стоило пришить. Она за тебя голову готова была на рельсы положить! И это не допер! Нас ментам высветил! От своего сына ноги сделал, кто ты после всего? Тебя урыть — сотворить добро всему городу! Я найду, как сообразить такое пооригинальнее, чтоб твои яйца через уши вылетели! Чего? Мать твою! Ты у меня в клешнях не то вякать, дышать разучишься, жопосиный червяк! — смеялся Сыч. — Чего? А у тебя нет семьи! За кого просишь? Нынче я на Лельке женюсь! Моя она будет! Увидишь ты ее теперь! Ага, как от хера уши! Тебя мои пацаны пробьют со всех концов! Дрожи, падла мокрожопый! У тебя нет больше времени! Ты надоел всем!..

У Лельки холодный пот бежал по спине. Она еле держалась на ногах. Знала, Сыч никогда не грозил впустую. Все, с кем он говорил вот так, исчезали навсегда, бесследно.

«Убьет он Женьку! — темнело в глазах бабы. — Господи! Не допусти! Защити мужа!» — просила, дрожа всем телом. Она знала Сыча, коль он пообещал, ничто не остановит.

— Ложись! — внезапно прогремело от дверей. И в пивбар ворвались оперативники. Их никто не вызывал и не ждал.

Сыч вскочил пружиной. Поддел кулаком в подбородок насевшего на него оперативника. Тот отлетел к стене, ударился боком. Володька выскочил в двери, но упавший оперативник успел выстрелить. Сыч упал навзничь, раскинув руки. Не шевелился.

Милиция вытаскивала из пивбара оставшихся крутых. Двое были без сознания.

— Ты его расписал? А кто он? — всматривались в лицо Володьки опера.

— Кто он? Сыч! — подошла Лелька к крутому. Тот лежал кверху лицом. Глаза еще смотрели на всех, но жизнь из них ушла…

— Наповал уложил бандюгу, самого отпетого! — встал с пола водитель Иван. И, увидев, куда вошла пуля, перекрестился, глянув на небо: — Спасибо, Господи, что не оставил убийцу без наказания! За Юлю получил негодяй. Пойду Яшку вечером радовать!

— Ребят! Давайте по пиву! Какое большое дело сделали вы для нас! — позвала Лелька оперативников и спросила: — Как узнали, что они у нас сидят?

— Следили!

— Запеленговали его разговор!

— Не первый день пасем гадов!

— Но ведь еще трое из этой банды на воле! — сказал Иван.

— Их уже взяли на квартире! — отмахнулись оперативники, добавив грустно: — Малолеток совсем испортили. Трех девчонок оттуда выгнали, вообще дети, а уже пьяные.

— Да только ли это? Трахались с крутыми недоумки сопливые!

— Ладно, ребят! Поехали! Садись в кузов к этим. Да, вдвоем. Тут езды две минуты, очухаться не успеют. — Подошли к оперативке и, оглянувшись на людей у пивбара, сказали: — Живите спокойно!

— Да! Этим от нас не выпорхнуть на волю!

— Дай Бог вам всех гадов отловить! — улыбалась Мария. У нее от страха зубы все еще стучали. — Вот если б не видели, не поверили, что Сыча менты грохнули! С одного выстрела уложили! А то он все перья распускал, грозил убить! Кстати, Лель! Позвони Женьке, скажи про новость. Порадуй его!

— Не хочу! Устала я!

Пошла в самый темный угол, где никто из посетителей не увидел бы ее, закурила…

А вскоре услышала из-за перегородки голос Ивана, говорившего по телефону:

— Знаешь, что у нас только что стряслось? Век будешь кумекать и не угадаешь! Сыча убили! Прямо на глазах! Кто, кто… Не я, конечно, менты! Откуда взялись, не знаю. Как с неба свалились. И уже наготове! Целая куча заскочила враз! А Сыч слинять вздумал. Ему и влепили без промаха! Даже не дернулся. Мордой в землю, и готов! Я знаю! Мы все тут слышали, как он тебе звонил и грозил. Да только сам накрылся прежде. За Юленьку и за тебя Господь шельму наказал. Нынче уж все, задышим спокойно!

Утих ненадолго.

— Что? Лелька? Понятное дело, как и все, радуется! Ты приедешь? Ну давай! Посетителей полно! Из них половина зевак. Всем охота знать подробности…

Мария, отпуская клиентов, улыбалась. Отвечала на вопросы, стесняясь внимания любопытных, краснела:

— Нет, они ни к кому не лезли, сидели вот за тем столом и пили пиво…Да откуда мне знать, о чем они говорили?…Брехня! Менты только Сыча убили. Потому

что убегал. Других живьем волокли…Троих……Откуда

знаю, что им будет?

Казалось, что сегодня весь город побывал в пивбаре. Приходили даже те, кто никогда до этого здесь не бывал. Каждому хотелось узнать о случившемся из первых рук.

В пивбаре и вокруг него — яблоку упасть негде. Люди обсуждали меж собой случившееся. Рекой текло пиво. Иван уже семь раз мотался за ним. Едва успевал. Вот и рыба закончилась. Водитель мчится за ней на склад. Две женщины в пивбаре едва успевают обслуживать людей. А очередь не убывает.

До самой темноты шли сюда горожане. И даже последние клиенты не унимались:

— А это правда, что Сыч пиво пил прямо из бочонка?..

Дед Николай, придя в пивбар после обеда, и сам узнал

обо всем со слов Марии. Но и его в покое не оставили, задергали вконец. Люди вымотались от огромного наплыва клиентов. И хотели хоть немного отдохнуть, перевести дух.

Только перед самым закрытием толпа схлынула. Лишь бомжи, довольные нынешним днем, все еще допивали и доедали остатки со столов. Мария ждала терпеливо. Не гнала, не ругала. Но вот и эти покинули пивбар.

Лелька убрала со столов бокалы и стаканы. Помыла их. Оглядела — все в порядке, теперь можно и домой; сначала, конечно, в детсад…

— Лель! Мы тебя ждем! — услышала она неожиданно. Баба вздрогнула. Оглянулась. В дверях Евгений с сыном, смотрят выжидающе.

— Где ж твоя зарубежка? — спросила с ехидцей.

— Такое не делается в один день! Еще документы оформить нужно. Это не короткая поездка, а длительный контракт и не на один год. Оттого подготовка долгая.

— Надо ж, как не повезло!

— Кому? — опешил Евгений.

— Тебе…

Они ехали молча по тихой улице. Говорить не хотелось. Лелька отвернулась к окну.

Евгений, подъехав к дому, затормозил и спросил бабу тихо:

— Мне заезжать? Или возвращаться?

— Сам решай! Тут у тебя проводников и советчиков больше нет!

Взяла сына за руку, вошла во двор. Женька открывал ворота.

Лелька пока управилась по дому, не присела ни на минуту. Женька, оглядевшись, вынес мусор, сжег его за домом, подмел во дворе, закрыл ворота. И вернулся, взялся накрывать на стол. Все делал молча, основательно. Позвав сына, накормил и умыл, отправил играть в свою комнату, пообещав, что завтра привезет ему компьютер и много-много всяких мультиков. Лелька, слушая, невесело усмехалась.

«Вот и говорить нам не о чем. Будто чужие друг другу. Не впервой ему уходить и возвращаться. Неужель не боится, что мое терпение когда-нибудь лопнет? Вытряхну из дома сама, как грязный половик, и навсегда закрою перед ним двери. Пусть не считает, что прикрыл своим именем. Я, если захочу, еще лучше себе найду. Не совсем состарилась. А коли подкрашусь и прибарахлюсь, вообще отбоя от хахалей не будет. Очередь возле пивбара выстроится. Я с ними собеседование проведу. На конкурсной основе… Коль будет соответствовать моим требованиям — сюда его! Коли нет — пинком под задницу!» — смешила саму себя.

«А сын? — мелькнула мысль молнией. — Ему по конкурсу не сыщешь. Чужой дядя, сколь ни старайся, своим не станет, — вздохнула баба грустно. — Но ведь и этот уйти хотел. Что за отец? Какой с него толк, если так легко от семьи отказался? А может, сгоряча? Со зла ляпнул? Но ведь и обзывал, да как грязно! А теперь сидит, точно на цепи кто держит его, чего не уходит, старый козел? Молчит! Сказать нечего! То-то, гнус плешатый! Не все ходить, распустив хвост! Ты чаще других бываешь виноватым».

— Лель, ну ты скоро? — подошел Женька сзади, взял ее за плечи, но баба стряхнула руки:

— Ну что теперь от меня надо? Я сука, грязная шлюха, дешевка, подзаборная подстилка, еще кто? Чего ко мне липнешь?

— У нас с тобой сын!

— Правда? А разве вчера его не было?

— Поставь себя на мое место, тогда поймешь!

— На чьем месте стоишь сегодня? Что изменилось? Ведь все прежнее!

— Нет. Ты не права!

— В чем? — усмехнулась Лелька.

— Было время на размышление.

— Не ври! Сыча не стало. Вот и отлегло от задницы. Бояться теперь некого. А так дрожал, что тебя за мой ларек уроют. Вот и смылся. А дело вовсе не в пивнушке! Ты себя считаешь самым умным и порядочным. На самом деле — жлоб и трус! Прав был Сыч! Нет его, но слова остались. Он не ошибся и не соврал. Таким и я тебя считаю. Нет к тебе уважения.

— Вот так, значит? Выходит, даже мертвый он остался моим дублером?

— Дурак! Только шизанутый может ревновать к покойнику. Я давно поняла, какой ты есть. Я устала от тебя, занудливого, скаредного и трусливого. Не о таком муже я мечтала. А ты и мужиком быть перестаешь. Где ты, прежний Женька, за которого выходила замуж? Ты стал похож на престарелую капризную дамочку! И мне противно быть рядом с тобой.

Женька сидел у окна, курил. Лицо его пылало. И снова страх за него охватил бабу. Вспомнились слова лечащего врача Женьки перед выпиской: «И пуще всего берегите его от стрессов! Они для него — смерть…»

Женщина умолкла. Евгений с грустью произнес:

— Извини. Я не хочу навязываться. Просто хоть иногда дай мне возможность общаться с сыном. Нам нужно немного отдохнуть друг от друга и пожить врозь. Я пошел.

Встал из-за стола и, схватившись за сердце, коротко вскрикнул, осел на стул и сполз с него, широко открыв рот. Он силился вдохнуть, но не получалось. Лелька мигом вызвала «скорую помощь». Сама накапала валерианы в стакан воды. Женька бледнел на глазах.

— Женя! Пей! Слышишь?!

Но тот задыхался.

— Женька! Не уходи! Я люблю тебя!

На крик выскочил сын. Подбежал к отцу. Присел на пол рядом, целовал глаза, губы.

— Папка! Не надо компьютер. Только живи с нами, как всегда! — просил, наклонясь к лицу.

Врачи, увидев Женьку на полу, проверили пульс. Перенесли на диван, сделали уколы, принесли кислородную подушку, заставили его дышать.

— Сделайте кордиамин еще!

И снова укол. Врач не отпускает руку Женьки, слушает пульс.

Лелька стоит в дверях комнаты.

— Что случилось с ним? — спросила врач.

— Не знаю, — тихо ответила хозяйка.

— Только недавно его выписали из больницы. Я сама обследовала его, все было нормально, а тут приступ… Вы что, поругались? — глянула на Лельку зло. Та опустила голову. — Если не вытащим, эта смерть будет целиком на вашей совести! Нашли время для ссор! Ох уж эти бабы! — злилась врач откровенно.

— В больницу возьмем? — спросила медсестра.

— Погоди! Еще рано загадывать! — Врач приложила ухо к груди Женьки. — Ну, кажется, пронесло. Успели… Но вот эти таблетки пусть попьет, — оставила на столе несколько пилюль. И, уходя, остановилась у двери: — Пусть отдохнет завтра! А если не хотите остаться вдовой, перестаньте его бранить, пилить, воспитывать. Он у нас целый месяц лечился, отменный человек, умница, порядочный и очень спокойный. Берегите его!

Лелька присела рядом с Женькой. Тот устало открыл глаза, огляделся.

— Ушли? — Попытался встать, но Лелька не дала.

— Рано! Велели до утра лежать.

— Э-э, мало, что они скажут!

— Не пущу! — удержала на диване.

— Тогда расскажи, как Сыча убили.

— Как он мне надоел! Весь день целый город только о нем трещит. Ну пристрелили мудака как бешеного барбоса. А скольких он урыл? Взяли и бандитов из его шайки, троих. Двух без сознания зашвырнули, одного так загнули к земле, буквой «зю» повели в машину, закрутили руки на рога, врубили сапогами куда надо. И под вой в клетку закрыли. Так им и надо, что еще добавишь? Никто ментов не звал. Сами свалились как снег на голову. В минуты справились. А нам велели дышать спокойно.

— Знаешь, Лель, я сам хотел его убить. Даже адрес узнал. Ну, думаю, больше пяти лет не получил бы за гада! А милиция опередила. Я даже заму дал все поручения, печать отдал на всяк случай. И письмо тебе написал. Последнее… Мысленно простился с вами навсегда. Знаю, меня и на зоне достали б холуи Сыча. Конечно, свели б счеты. Зато я за нас отомстил бы! А только я закончил письмо, Иван позвонил. Сказал, что все кончено, нет Сыча больше. Мне поначалу обидно стало, что даже здесь опередили. Выходит, кто-то за меня молился и просил Бога оставить в живых и на воле. Он вступился, услышал.

— Выходит, ты не за границу, а в зону собирался? — догадалась Лелька.

— За границу я отказался поехать. Из-за Сыча!

— Жень! Ну ведь менты знали, где он живет, почему из квартиры не брали?

— Он никогда один не оставался дома. Всегда с кодлой! Менты много раз хотели его взять, крутые отстреливались, убивали ментов, а сами по крыше дома уходили. Слишком много жертв! И милиция не захотела больше терять своих ребят. Выследили в городе, в маленьком пивбаре, что может быть лучше?

— А ты к нему домой собирался?

— Сначала заглянул бы в казино, где Сыч бывает каждый день в одно и то же время.

— Откуда знаешь? — удивилась Лелька.

— С крупье казино по душам поговорили. Он и сказал. Многое поведал. Сыч в городе был воротилой. В свое время он даже в психушке лечился. Назывался сверхчеловеком, прилетевшим на «тарелке». Уж чего не накрутил, чтоб охмурять городских полудурков. Ну, мозгов ему не хватило на большее, как сколотить банду и пуститься во все тяжкие. Интеллекта у него ноль, способностей — никаких! Тупое животное! Дикий кабан, по какому давно скучала пуля…

— Жень! Возможно, ты хотел убить его. Я не спорю. Но никогда дурак не смог бы сколотить банду и столько лет держать в страхе милицию и город. Думаю, ты сам знаешь, что крутые в главарях не потерпели б психа! А Сыча другие бандюги боялись. Володька во многом разбирался. И не слыл профаном. Не ко всем был жестоким зверем. Но я не хочу больше говорить о нем. Слава Богу, что все закончилось вот так!

— Теперь мы можем вздохнуть спокойно, пока на месте прежних крутых не появились новые…

— Чур нас! Чур! — замахала руками Лелька, испугавшись даже предположения.

— Послушай, зайка! — привстал Евгений и предложил: — Ты не забыла, что я сыну обещал? Купить компьютер! Завтра вместе со мной поедешь выбирать. Заодно для дома присмотришь пылесос или стиралку. Договорились?

— Хорошо! — обрадовалась баба. Она любила делать покупки в дом.

— Кстати, Лель! Все забывал тебе сказать, возьми из багажника машины фрукты и минеральную воду. Мои друзья натащили. Хотел оставить в больнице, мне сказали, что это плохая примета. Так я мигом все сгреб в багажник со страху, — смеялся Евгений. — Зря ты упрекала, что они меня не навещали, бросили и забыли. Ребята каждый день ко мне прорывались. Даже в реанимацию. Андрюшка чаще всех, по два, по три раза в день! Главврача к себе расположил. Комплиментами, конфетами засыпал. Она и растаяла. Поверила, что ее красота нас исцеляет, как живая вода! Вот кобель! Мы, когда она входила, одеялами с головой укрывались. А этот вон что придумал, паразит!

Они еще долго говорили в тот вечер. Уснули далеко за полночь, когда вся улица давно спала и ни в одном окне не горел свет.

Лелька никак не могла заснуть. Да, она помирилась с мужем, но могла и потерять его сегодня. Промедли она со звонком, либо опоздала бы «неотложка»… Лелька вздрагивает.

— Никуда я тебя не отпущу! — говорит она мужу. Тот улыбается во сне, раскинув руки и ноги, спит. Может, впервые за все годы приснился ему светлый, звонкий сон, как в детстве — легкий, смешной. Такие сны как прыжок в прошлое. Жаль, что такое возможно только во сне…

Утром, едва проснувшись, Евгений спросил Лелю:

— Что произошло с твоей подругой? Куда она подевалась? Скоро месяц будет, как ее ларек закрыт. Уж не случилось ли несчастье? Ты бы хоть поинтересовалась. Не приведись, крутые ее достали.

— Тоня звонила мне недели две назад. Сказала, что замуж вышла!

— Чего? — выронил Женька рубашку. Рот его от удивления раскрылся до неприличия. — Да кому она нужна? Может, путаешь что-то? — не поверилось ему.

— Чем Антонина хуже других? Она всегда была в спросе, — усмехалась Лелька.

— Это ж кобыла! Что в ней от женщины? Или ослепли мужики? Как с такой в постель ложиться? Только с вожжами и кнутом! Кому она в радость, та Тонька? Одно слово — конь с яйцами, не баба! — хмыкнул мужик и добавил: — Прежде чем такую женой назвать, нужно написать завещание и на всякий поганый случай отдать его родственникам!

— Да будет высмеивать! У Тоньки в притоне было предостаточно поклонников!

— Камикадзе! Самые настоящие самоубийцы, экстремалы! Мыслимо ли дело вот так рисковать всем! Я ж для чего напомнил о ней — может, остальную часть банды Сыча Тонька отловила? Поприжала в своей хижине и, как тараканов, задушила?

— Кончай высмеивать. А вдруг ей и вправду повезло? Может, уехала на Гавайи иль на Канары в свадебное путешествие?

— Лель! Я знаю, ты фантазерка и мечтательница. Но во всем есть свои границы! Подумай, кто эту доменную печь повезет за границу? Только псих! Но этих за рубеж не выпускают. Не дальше Магадана, не ближе Мурманска отдыхают эти молодожены. Если еще не успели урыть друг дружку.

— Ну, скажешь тоже!

Лелька разлила кофе по чашкам и, сев к столу, решила позвонить подруге.

— Алло! Тоня! Где ты пропадаешь?

— Сама себе взяла отпуск! Так все опаскудело в городе, глаза ни на что не смотрели. Чтоб не сорваться, смылась!

— Ты одна?

— Со своим!

— Где вы приморились?

— В деревне!

— Что? Темнишь? Если ты от крутых слиняла, знай, их отловили! А Вовку Сыча и вовсе размазали. В натуре! Менты уделали!

— Володьку? Ты не темнишь?

— Зачем? На моих глазах пристрелили! — убеждала Лелька.

— Ну, спасибо тебе за новость! — радостно воскликнула она.

— Ты еще долго отдыхать будешь?

— Теперь уже нет. Скоро вернемся! — послышалось в ответ.

— Жду!

А через три дня Антонина с Игорем вернулись в город.

Нет, они не убегали от крутых, они оторвались от прошлого, тяготившего обоих.

В своем городе их не признавали. Семье из путанки и крутого не доверял никто и не верил. С ними никто не хотел общаться. От них отворачивались, старательно не узнавали.

Интересовалась этой парой лишь милиция. Куда делись так внезапно и надолго? Уж не убила ли обоих банда Сыча на своей разборке? И хотя крутые отрицали расправу, менты им не верили.

Антонина с Игорем решили уехать из своего города довольно быстро. Позвал к себе мужика друг. Служили вместе в Чечне по контракту. Тот свой заработок пустил в дело, стал фермером. А через время набрал силы, прикупил коров, технику и зажил… В трудах и заботах, радуясь своему очень дорогому человеческому счастью.

Уж так случилось, что поздравил Степана Игорь с Днем защитника Отечества обычной открыткой. Тот письмо прислал. Единственный на всей Земле пригласил к себе в гости, как брата и друга.

Им было что вспомнить. Пили, не чокаясь, за погибших. Потом за живых. Антонина и Лена к столу не подходили. Мужья выпивали молча. Лица не раз темнели от воспоминаний.

— А помнишь аэродром в Грозном?

— Еще бы! Сколько наших ребят там полегло!

— Давай за них… Память им светлая! Пусть земля будет пухом!

— А медсестру Зину помнишь? Семнадцать лет едва исполнилось. Старики у нее остались где-то на Смоленщине. Как жутко им, все не верят в ее гибель. Говорят, что снится она каждый день, и жалеет, и любит. А днями так холодно и одиноко без нее…

— Сестренкой звали, помнишь? Не стало…

— Степ, а Гудермес тебе не снится?

— Я его и в могиле не забуду!

— А помнишь Новый год? Устроили нам припарку гады! Так тихо было целый день, а когда решили попариться, обстрел начали, да такой, что и головы не поднять. Мы голяком из бани выскочили. Едва успели одеться, и сразу в бой. Закончился он только утром. Скольких мы тогда недосчитались! Какие были ребята!

— Помнишь Рашида из Уфы?

— Ну как же! Наш старшина. Хороший, толковый человек. Он Богдана собой прикрыл. Тот и теперь у себя в Казахстане трактористом работает. Помнит ли Рашида?

— А разве это можно забыть? Тогда уж лучше не рождаться! — Положил Степан руку на плечо Игорю и спросил: — А ты чего поседел-то? На войне такого не было. Что стряслось? Иль жизнь сыграла оверкиль?

— Э-э, Степ! Было куда как хуже, чем в Чечне.

— Что так?

— После войны, сам знаешь, на работу нужно устроиться. Я к Катьке сунулся. К нашей, детдомовской, метелке. Она биржей труда заправляла. Я и подумал, мол, своя, поможет. А она знаешь как отпела? «Ты, Игореха, не забывайся, детдом давно позади, мы уже взрослые! И на халяву хорошее место получить даже не мечтай. У меня знаешь сколько желающих в очереди стоят? Тысячи! Не за спасибо, а за навар! А ты как был дураком в детстве, таким и остался!»

«Сколько ты хочешь?» — спросил ее. Она как вякнула, я и окосел! Мне тех денег на полгода безбедной жизни хватит. Послал стерву по-свойски на все этажи. За те полгода, был уверен, сам работу сыщу.

— Ну и нашел?

— Ага! У крутых!

— Тебе всегда везло! Иль в говно, иль на растяжку встанешь, — грустно улыбался Степан.

— Ладно! Живой я!

— Так живем по-разному!

— Почему? Всяк как может!

— Игорь, лукавишь, гад! Ну, мне зачем темнишь, или за дурака держишь? Мечешься как сопля в луже. Не всплываешь и не тонешь. А ведь ты мужик! Неужель не опаскудело хлеб свой кровью запивать? Иль не хватило этого нам на войне? Пусть у меня мозоли на всех местах, пена из жопы клочьями летит, зато я свой кусок ем не давясь. И сплю спокойно. Знаю, никакая шобла не возникнет в дом. А придут — не обрадуются. Свое всегда сумею защитить, — указал на ружье, висевшее на стене.

— У крутых оружие покруче! Ты и пернуть не успеешь из своей берданки, — отмахнулся Игорь пренебрежительно.

— Послушай, братан! Ко мне не так просто попасть. Границу моих участков и подход к дому защищают собаки! Ротвейлеры! Этих ты знаешь по Чечне.

— Степа! Крутым ротвейлеры не помеха. Перестреляют всю свору, и рука не дрогнет.

— Кишка тонка! Мои обучены и на оружие. А кроме того, имеется прямая связь с милицией. Пяти минут достаточно!

— Им и секунды хватит для разборки!

— Игорь! Ко мне уже трижды пытались. И всегда облом! Я не пострадал, а вот они теряли! Выжившие на зонах ходки тянут. А я живу.

— Одно не пойму: зачем к тебе прикипались? Денег нет! Коровы и куры им не нужны! Твои тракторы и подавно! Ну что с ними делать в городе?

— Они думали, что деньги лопатой гребу! Не предположили затраты на горючее, корма, запчасти, лекарства! А на стройматериалы сколько уходит? Дом построил двухэтажный, две фермы отгрохал, третью строю, да птичник, инкубатор, хранилище, котельную. Сколько все стоило, только я знаю. Да, нет у меня выходных и праздников. Встаю с петухами, ложусь, когда совы на охоту вылетают, зато все свое имею. И не езжу в магазин. Сам людей кормлю. Ни от кого, кроме Господа, не завишу. И дети мои не растут бездельниками. Вровень со мной вкалывают. Не стыдятся работы фермерской. Не всяк с ней справится.

— Не каждому она по кайфу! — осек Игорь.

— Конечно! К земле и скотинке сердце иметь надо. Заботиться больше, чем о себе. Горожанам такое не дано. Нет у них нашей души и тепла. Мы даже полевой цветок обойдем, а городские и по садовым цветам пройдут ногами не дрогнув. Мы бездомную собаку из города к себе привозим, кормим, даем приют, а вы ногами их пинаете! Стариков и детей своих выгоняете из домов! У нас такое немыслимо! А ваши дети? Отрезают лапы у птиц, стариков кроют матом и обстреливают из рогаток. Вот тебе твой город с его горбатой цивилизацией! И за это мы с тобой воевали? Ты представь, поймал я двоих за шкирки, возвращаясь из города. Они у меня в саду на вишне паслись. Я еле заставил их слезть.

— Небось вломил как мужикам?

— Звезданулся, что ли? Я им целую миску, а она с хороший таз, всяких ягод вынес. Вон в той беседке их усадил.

Ешьте сколько влезет. Не хватит, еще дам. Они со страху враз и не поверили. А когда отошел, все слопали. Ну и договорился с ними — если хотят ягод, пусть помогут собрать их с деревьев. Каждое пятое ведро им отдам, еще обедами кормить стану! Так не поверишь, на другой день десяток пацанов заявились. За два дня до единой ягоды все собрали. Ни одной ветки не сломали. А уж как довольны были! Попросили, чтоб я их на картоху и морковку, на свеклу и яблоки позвал. Вот так и появился свой пацановский десант. Ну почему их родители не надоумили на доброе? Ведь можно получить желаемое по-хорошему, не надо воровать! И мальчишки сами теперь приходят. Просят работу, дружим мы с ними. Они мне, не поверишь, даже на пасеке помогают. Зато и свекла, и морковка, да все, вовремя прополото. А как картошку убирают — начисто! Ну а зимой горя не знают, все харчи имеют. И мне не в убыток, и им выгодно. А и помощь их лишней не бывает, зато и я стал больше успевать, и дети мои с ног не валятся, как раньше. Недавно им компьютер купил. Думал, фильмы смотреть будут. А они отмочили — родословную на всех коров и телят позавели. Надои контролируют. Вносят данные в память. Короче, у них полная бухгалтерия теперь в компьютере сидит. Сколько надоили и сдали молока и яиц, сколько денег получили?

— Короче, на бутылку не выкрутишь? — рассмеялся Игорь.

— Свою самогонку гоним. Она даже лучше! Хлебом пахнет. Вкусная. И дури нет, и голова не болит.

— Это верно!

— А детвора уже дальше пошла. По компьютеру находят фирмы, где продают стройматериалы, и говорят мне, где дешевле и выгоднее покупать.

— Ну, деловые они у тебя!

— Копейку считать умеют. Нелегко она дается! У меня и родители на земле работали. Кулаками назвали их коммуняки. За двух свиноматок, каких в колхоз не захотели отдать, отправили их на колымскую трассу — на целых десять лет. Едва живыми домой вернулись. Мать пять зим прожила, отец на год больше. Я хотел после всего уйти из деревни навсегда, ан не смог. Есть в каждом из нас свои корни. Они не приживаются в чужом месте. Вот и мои родители, знаешь, что сказали перед смертью: «А все ж Бог любил, коль вернул помирать дома, не в чужих краях. Тут мы у себя, как плоть от плоти, в своей земле останемся, на своей родине, под песни наших птиц, а не под вой пурги и треск мороза. Тут все свое. Обидела нас власть. А земля успокоит и всех когда-то примирит. Ты, Степушка, не серчай на нее. Земля неповинна в глупостях людей. Береги и холь, не жалей сил своих и тепла. Что потом полито, возродится радостью. Будь благословен твой путь…»

— А как же ты в Чечне оказался?

— Ох, Игорек! Другого выхода не имел. Ведь хозяйством не обзаведешься на одних пожеланиях. У нас на тот момент даже коровы не было. Ни свиней, ни кур, ни хрена. Короче, голь перекатная. Мучился, терпел сколько мог. Тут Чечня подвернулась. Я и ухватился как утопающий за соломинку. Ну, думаю, была не была! Пойду! Авось Бог смилуется. Либо одной могилой станет больше, или фермером прибавится. И повезло. Живым вернулся, — улыбался человек. — Я еще до Чечни женился. Из своих, из деревенских взял и не ошибся. Стали мы понемногу дом строить. Там коровенок приобрели. Потом и кур. В сарае тесно всем. Но к зиме поставил просторный сарай, утеплил его. В зиму телята ожидались. Ночи не спали. Какой там отдых? Зимой и то ни минуты без дела. Так год за годом пошли. Росли дети, росло хозяйство. Мы с женой стареем, а детвора свое берет. Я траву на сено вручную косил. А они трактором. Оно и быстрее и легче. Тогда я десять коров имел. Нынче — двести. Кур пять тыщ да свиней пятьсот голов. В зиму полсотни оставляем. Остальных сдаем. Трудно и дорого их держать. Да и зимний опорос восстанавливает прежнее количество с лихвой. Я это тебе к чему говорю, Игорек? Неспроста! Плюнь ты на город, перебирайся на землю, в фермеры! С год будет тебя ломать, а потом привыкнешь, прирастешь, и не будет для тебя доли слаще фермерской. На первых порах я помогу. Дам для разгону и на развод скотину и семена. Техникой подмогну. Завсегда посоветую вовремя. И будем мы с тобой жить о бок, соседями, друзьями, братанами! Я никогда не подведу тебя!

— Я — в фермеры? Степ, ты шутишь? Ну посмотри на меня хорошенько! Из меня никогда не состоится хозяин земли! Я люблю город, а здесь чувствую себя мухой в дусте.

— Почему? — изумился хозяин.

— Помнишь, как только мы с Тонькой приехали, ты отправил нас спать на сеновал?

— А что? Холодно было? — смутился хозяин.

— Нет! С этим все в порядке. И сено душистое, и постель хорошая! Но в начале пятого заскочил к нам на сеновал твой петух. У него там, видать, свой притон. Куры неслись всякая в своем лукошке. А его, козла, одного оставили. Он как заорал, что с бодуна: «Мандавошка!» Видно, свою первую звал. Ну а я как подскочил! Не понял. Во сне крутых видел. Подумал, что они кого-то достали, теперь меня пасут. Огляделся — кругом темно, ни хрена не вижу, забыл, где нахожусь. Шасть рукой. Тоньку нащупал, а твой петух снова как загомонил. Я от бабы ходу! Думал, она орет. Спросонок никак не врублюсь. Даже жутко стало. Вокруг себя шарю, какую-то курицу прихватил. Та на меня покатила. Затрещала. А этот фраер, твой петух, подлетел и давай меня клевать! Куда б ты думал? Я ж на четвереньках стоял, к нему кормой, ничего не подозревая. Этот козел подумал, что я к его метелке клеюсь в хахали. И в самые что ни на есть… клювом стал долбить. Я от него зад прячу, а он находит и клюет. Я его матом, а он бурчит и на меня кидается. Я рукой загородил, он ладонь чуть не насквозь пробил. Ох и заставил покрутиться зверюга. Долго он меня атаковал со всех флангов. Сколько ни пытался поймать, не удалось. Он мне всю жопу в сито превратил. А как топорщился, шипел, бухтел, орал, крыльями всю голову истрепал, половину волос с головы выщипал. Всего обосрал да еще созвал всех своих путанок, чтоб глянули, как он соперника отделал. Я понял, что мне лучше встать на ноги, чтоб на человека походить.

Пока кое-как разогнулся, твой альфонс уже забрался мне на спину — гребаный джигит — и никак не хотел соскакивать. Уже и там все, что можно, исклевал, изгадил. Но пока мы с ним выясняли, кто есть кто, светать стало, и я этого пропадлину поймал и сбросил вниз. Чего ж он мне не нажелал! А как орал!.. Но все бы ладно. Это можно было пережить. Зато другое — не передышать… Я ж полез в постель к Антонине, такой исклеванный, исхлестанный, поруганный. А моя баба нос заткнула, крутит головой и ругается: «Игорь! Мать твою, козел! Ты чего все перепутал? Почему жопой ко мне лег? А ну перевернись! Ляжь как надо, сукин сын! И впредь не забывай после туалета пользоваться лопухами. Совсем задушил вонью, хорек…»

После того мы не спали на сеновале. Не хочу, чтоб твой петух вот так унижал мужское достоинство. Я не переношу его голос. Не хочу с ним никаких разборок. А яйца, если вдруг понадобятся, лучше куплю в магазине. Себе будет дешевле…

Степан, ухватившись за живот, хохотал до слез. Он впервые услышал о случившемся на сеновале.

— Пойми, братан, жизнь слишком короткая штука, и я не хочу тратить время на то, к чему не лежит душа. Хотя тебя я понимаю.

— Что ж, не уговорил в фермеры. Жаль, конечно. Но если надумаешь, позвони! Случается, что в городе начинают люди задыхаться от пыльного комфорта, суеты, телефонной дружбы и тянет их на свежий воздух. Коли и с тобой так случится, сообщи! Я всегда буду рад тебе!

Лена и Антонина тоже не теряли время зря. Привели в порядок погреб со всеми соленьями, вареньями. Переговариваясь вполголоса, понемногу стерпелись, а потом и сдружились.

Тонька ничего не рассказала новой подруге о своем прошлом. Поделилась лишь, что замужем за Игорем она недавно, до него не встретила путевого мужика. Связывать свою жизнь с алкашом не хотелось. Все выбирала. Так и засиделась в одиночках. О детях не думала. Вырастить ребенка в городе куда сложнее, чем в деревне. Здесь все на виду. А в городе детвору растят дворы, подворотни и улицы, потому неизвестно, каким он будет и что из ребенка получится. Плодить безотцовщину тоже не хотелось, оттого жила скучно, как большинство женщин города.

Лена о себе поведала без утайки, понимая, что Тоня скоро уедет и забудет их. Ни хвалить, ни судить фермершу ей не с кем, да и некогда.

Неожиданностью для Антонины стал Лелькин звонок. Она протирала от пыли банки с вареньем в подвале дома. От телефонных звонков отвыкла за месяц. Ей за все время никто не звонил, хотя аппарат постоянно висел меж сисек, на всякий случай. Когда он запищал, Тонька тут же вырвала его из грудей, обрадовалась голосу Лельки. Она чуть на уши не встала от радости, услышав о Сыче: хлопала себя по ляжкам, трясла грудями, крутила задницей и готова была пуститься в пляс. Баба бросила в таз с водой тряпку и, забыв обо всем, побежала искать Игоря. Тот, как всегда, сидел в беседке возле дома и курил неспешно.

— Слышь, Игореха! Кончай тянуть резинку! Подхватывай яйцы в охапку, и линяем в город! Да поскорее! Там такие дела творятся, как в сказке на заказ! — Вырвала у мужика сигарету из пальцев, плюхнулась рядом и, сделав крутую затяжку, закатила глаза то ли от табака, а может, от новостей.

— Какая муха тебя достала? — оглядел Игорь бабу. Та, глянув на него лукаво, подморгнула:

— Знаешь, что задолжал за новость?

— Какую?

— Лелька только сейчас звонила мне!

— Ну и что с того?

— Сыча убили! Вот что! Прямо у нее на глазах, а значит, в ларьке. Всю банду замели менты. Не только Сыча размазали, еще кого-то. Зовут нас в город и ждут с нетерпением! — звонко чмокнула мужика в щеку. Тот сидел обалдело.

— Вовку урыли?

— Да! Нет его больше! — подтвердила баба.

— Не может быть!

— А ты проверь! — предложила Тонька.

Игорь набрал номер, но телефон молчал. Он набрал другой, и тоже бесполезно.

— Ну, что я говорила?

— Погоди! Я позвоню в морг. Там знакомый есть.

— Последний покойник? — ухмылялась баба.

— Алло! Семен! Это ты? Да, Игорь! Чего? Во мудак! Ты меня недосчитался? Где? У тебя в морге? А кто ж к тебе загремел? Сыч и Фитиль? Ни хрена! И давно? В морозильнике? Меня ждут? Я отвалил от них давно! Ну да! Это мое счастье, видимо, ты прав…

Слушай, Тоня, а ведь Лелька не стемнила! Мы уехали из города, а его новости даже тут нас достали! Понимаешь, теперь мы можем дышать спокойно, никого не боясь, не вздрагивая и не оглядываясь. Если захотим, родим ребенка! А, Тонь? Смогем?

Баба впервые покраснела:

— Ты хоть подумай, мне через год тридцать исполнится. Кто в такие годы рожает? Лишь ненормальные!

— Самое время! Материнский возраст, зрелый! А и мату-ха из тебя состоится классная. И родишь нормального сына.

— А если дочь?

— Кто будет, тот наш! Лишь бы светлая доля у ребенка была. Раньше даже думать не посмел бы. Теперь Сыча нет. Ничья клешня не зависнет над дитем. У Володьки сердца не было! О жалости никогда не слышал. Был случай, после которого я стал его бояться и человеком уже не считал. Обложил налогом сапожника. Тот три года безропотно платил. А тут его мастерская сгорела. Ни фига не осталось — ни заготовок, ни материала. Мужик едва живой. А Сычу плевать. И потребовал: «Гони из сбережений».

Они, может, и были, но мало, только на жизнь. Семья у человека имелась большая. Володька дал ему срок две недели — включил счетчик. Но сапожник не нашел деньги. И тогда Сыч схватил младшего внука его и сбросил в колодец во дворе. Пацану и двух лет не было. Мигом утонул не крикнув. А Сыч сказал: «В другой раз самого следом сброшу. Смотри, если через неделю денег не будет, урою так же».

— Ну и что? Отдал налог сапожник?

— Повесился в тот день. Ночью. А семья вскоре уехала куда-то насовсем.

— Зверюга! — выдохнула Антонина побелев.

— Да что там горожане, Сыча свои, крутые, боялись — и неспроста. Знаешь, даже не верится, что его нет. Конечно, в городе крутых полно, но с ними меня ничто не связывает. А и от своих отвязался. Отпустили. И все ж сидел у них я под колпаком, ни они, ни я им не доверял. И следили крутые за всяким моим шагом. Я это не только чувствовал, а и видел.

— Зато нынче все! Дышим спокойно! — раскинула руки Тонька, обняла мужа.

— Надолго ли тот покой нам отпущен? — мрачно заметил Игорь.

— Ладно! Теперь ты не один. Отобьемся. От чужих и тем более. Так вломим, что мало не покажется. Нынче даже менты зашевелились. Вишь, Лелька сказала, что всю банду сгребли.

— Откуда она знает? С Сычом была знакома? И все на том!

— Они засветились у нее не раз. Конечно, видела. А потом, чего мы здесь гадаем? Считай, месяц в деревне прожили. Домой хочу! — заявила резко, настырно.

— Не знаю, как у тебя дома, здесь у меня никого не было! — оглядел Игорь дверь и открыл ее.

В квартире тихо и сумрачно. Ничто не потревожено. Все осталось по-прежнему. Будто никому и в голову не пришло поинтересоваться хозяевами. Но, едва они успели разгрузить сумки и умыться, в дверь позвонили.

— Привет! Приехали! — буркнул Игорь и пошел открыть двери, заранее сцепив кулаки.

На пороге стоял участковый, все тот же рыжий молодой парень, который представлялся просто как Александр.

— Чего надо? — нахмурился Игорь, загородив собой вход в квартиру.

— Побеседовать хочу. С приездом вас!

Хозяин невольно оглянулся. Окинул участкового тяжелым взглядом и догадался: «Следил гад! Бывал здесь не раз. Ждал. И для чего я ему понадобился, этому лягашонку?»

Хозяин провел гостя в комнату. Тонька поставила перед обоими кофе, хотела выйти, но участковый попросил остаться.

— Как отдыхалось? Смотрю, загорели. Уж не на море ль ездили? — спросил Александр.

— В Сосновке гостили, у моего друга.

— А что за друг?

— Теперь он фермер, а познакомились в Чечне.

— Братаны, выходит?

— Да, так! — кивнул головой Игорь.

— Долгонько у него гостили. Тут, в городе, после вашего отъезда много всякого случилось! Кто-нибудь звонил вам?

— Звонили… По правде говоря, меня те новости не интересуют, — отвернулся Игорь.

— Почему? Когда-то, вернее, совсем недавно, очень плотно кентовался именно с этой кодлой. Я даже от наших слышу, что на допросах у следователя крутые часто называют твое имя…

— Прием не новый! Топи, кого нет рядом! — отмахнулся Игорь и закурил.

— Но, что бы ни было, у следователя пока вопросов нет. Иначе давно нашел бы. И все же когда вы уехали и вернулись? Припомните числа и представьте доказательства.

— Остались билеты! Автобусные они. Пойдут?

— Само собой! — согласился участковый.

— А кому они нужны, следователю?

— Ему! И еще спросить хочу — чем займешься теперь? Пора определяться. На работу устраиваться нужно. Я не вправе лезть в вашу жизнь, указывать, кому чем заняться. Но в нынешней ситуации приходится о том говорить, — оглядел хозяина строго.

— Я искал работу. Но ничего подходящего не нашел. Вернулись только что. С дороги дух не перевели еще.

— Думаю, двух недель хватит?

— Да он в нашем ларьке останется. Никуда его не пущу. Какой смысл нанимать мне водителя, грузчика-экспедитора со стороны, когда свой муж имеется, он позаботится обо всем. Разве это не работа? — встряла в разговор Антонина.

— Совместный бизнес хотите начать? Что ж, только удачи пожелаю! — стал застегивать папку участковый.

— Скажите, а крутых Сыча всех взяли? — спросил Игорь Александра, тот плечами пожал:

— Нет, конечно. Вот ты из той компании…

— Я ушел от них. Завязал насовсем. И меня отпустили. Жена появилась. Теперь вот семьей живем.

— Надолго ли? В городе крутых, как у барбоса блох. Не уговорят ли к ним уйти?

— Я свое с лихвой на войнах получил. Новых приключений уже не будет. Это верняк!

— Дай вам Бог удачи! Если понадобится наша помощь, куда звонить знаете! — встал участковый.

— Саш, расскажи, как взяли Сыча? Кого еще с ним сгребли в отдел? — спросил Игорь.

— Я сам там не был. Со слов знаю, что Сыч с тремя кентами бухал у Лельки. Ну, за ним уже ходил наш «хвост». Сыч по сотовому заговорил. Опять грозил разборкой уважаемому человеку. Ну и попался на этом трепе. Наши опера их накрыли. Сыч слинять хотел. Сунулся в карман за «наганом», да не успел. Опер со спины достал. Одним выстрелом уложил насмерть. А те трое в следственном изоляторе. Правда, слышал я, что один накрылся в жмуры. Двое остались. Правда иль нет, не знаю. А в тот же день еще троих накрыли. Они сказали, что на воле никого, кроме тебя, не осталось.

— Отморозки! Я ж слинял от них! — вскипел Игорь.

— Они говорили, что ты поцапался с Сычом. Что-то не поделили меж собой, и ты, послав Вовку на хер, бузить стал. Тот не захотел с тобой связываться один на один и отпустил. Кентам сказал следить за тобой всюду, а чуть прокол, ну, высветишь крутых, им было велено размазать тебя на месте. Это точно.

— Хрен они нашли бы! Я в деревне был, — отмахнулся Игорь.

— Вот тут у них прокол получился. Они тебя не там пасли. И Сыч пригрозил своим за то, что они оторвались, выпустили из виду. Боялись крутые, что много знаешь о них.

— Я с ними недолго корефанил. Те их дела без меня ментам известны.

— Короче, как говорят наши, сроки у них будут длинными, ходки на дальняках отбывать станут, скорее всего на Северах. Поскольку у всех судимость не первая, режим получат особый, без посылок, писем и свиданий, без амнистий и помилований. Тебя от всего этого сожительница спасла. Вот уж правда, никто не думал, что под Тонькиной юбкой можно зоны избежать и дышать спокойно…

Игорь нахмурился, услышав такое, Антонина улыбалась, довольная.

— Теперь вам предстоит главное — правильно организовать свое дело. И определить отношения со всеми. Я не исключаю, что вскоре у вашего модуля появятся другие, новые крутые. Они уже будут знать о Сыче и напролом не попрут. Но в подлости своей могут причинить немало неприятностей, а потому сообщайте нам о них, не берите на себя. Это, как понимаете, опасно.

Игорь едва заметно кивнул. А вскоре участковый ушел. О своем визите и разговоре с хозяином он рассказал следователю горотдела.

— Хитер мужик, вовремя исчез из города. Может, и впрямь завязал с крутыми навсегда, но только не верю я ему. И наблюдение за ним не сниму. Хотя и настораживать нельзя. Но именно через него мы можем взять всех оставшихся на воле. Не упускай из вида его киоск. Понаблюдай, с кем он теперь будет общаться? Круг его корефанов заметно сузился. Отловили многих, но, как мне кажется, еще не всех. Уж так они надоели и вымотали! Когда разделаемся с ними навсегда? — досадливо морщился следователь.

— У меня там своя разведка — пацаны, безотцовщина. Двое сыщиками мечтают стать. Вот и дам им задание, чтоб самому лишний раз не светиться. Будем получать достоверную информацию из первых рук, — улыбнулся Сашка.

— Смотри, чтоб самого не высветили, — предупредил следователь.