Охота на удачу

Глава первая ВЕЗЕТ, КАК УТОПЛЕННИКУ

— Эй, пацан, есть пять рублей?!

В голосе не было угрозы или агрессии. Просто он раздался внезапно, со спины, у самого уха, заставив Герку Воронцова испуганно вздрогнуть. Неосознанно, на уровне базовых инстинктов выживания в городских джунглях, по-черепашьи втянулась голова, а плечи выдвинулись вперед, прикрывая, насколько это возможно, челюсть. Противно заныло под ложечкой. В кедах, бывших и без того на размер больше, стало совсем просторно — в предчувствии беды поджались пальцы на ногах. Потому что такие, безобидные на первый взгляд, вопросы никогда не сулят ничего хорошего тому, к кому обращены. При наличии определенного опыта и достаточной расторопности ты просто выворачиваешь карманы, демонстрируя добровольное сотрудничество, а также отсутствие искомого. В этом случае велик шанс отделаться простым подзатыльником или несильной зуботычиной, после чего, униженный, но невредимый, спокойно продолжаешь свой путь… если, конечно, не наткнешься на других любителей чужой мелочи. Иногда вслед, добивая остатки гордости, прилетает обидное ругательство, характеризующее твое недостойное настоящего пацана поведение. А то и ленивый пинок, «для скорости». И это еще не самый худший вариант. В худшем…

— Ты чего, в уши долбишься? Есть пять рублей, нет?

Пальцы в карманах привычно сжались на уголках ткани, готовые вывернуть их по первому требованию. К несчастью, опыт подобных просьб у Геры был, и немаленький. Собственно, в Сумеречах не так много людей, у которых подобного опыта не было. Чтобы пересчитать их, скорее всего, хватило бы пальцев двух рук. Для некоторых элементов общества идея коммунизма, когда «все вокруг колхозное, все вокруг мое», оставалась актуальной и по сей день. Именно поэтому местные жители лет с семи (или даже раньше, если родители доверяли им деньги в столь юном возрасте) переставали удивляться, когда днем или ночью, в хорошо знакомом дворе или на безлюдном пустыре, некто, остро пахнущий пивом и неприятностями, мог попросить у них денег. Или мобильный телефон — позвонить умирающему родственнику. Или часы, чтобы лучше знать, сколько сейчас времени, и не отвлекать вас постоянно этим суетным вопросом. Или… да мало ли?

— Пацан, ты глухонемой, что ли? Подкинь пятачок, мне на сигареты не хватает!

Только сейчас Гера понял, почему он все еще не вывернул карманы или не пустился наутек. Дело в голосе! Несмотря на грубость, рубленое произношение, хрипотцу — голос был девчачьим. Это было удивительно и волнительно одновременно. Первое — потому что Герку никогда еще не грабила девушка. Более того, он даже представить себе не мог, что такое бывает! Конечно, он не исключал, что старшие девчонки могут отбирать деньги у младших, и даже наверняка делают это, но, чтобы провернуть то же самое с мужчиной… тут нужна иная психология, иные подходы, иные методы запугивания, в конце концов! Ну а второе, потому что Гера к своим семнадцати годам вообще не слишком часто общался с противоположным полом, слегка робея перед невероятной женской способностью ставить мужчин в неловкое положение одним только взглядом.

Плечи опустились неохотно, все еще ожидая подвоха. Следом, до конца не веря в такую удачу, медленно распрямились пальцы в кедах. Ледяные мурашки, постоянные спутники подобных приключений, разочарованно уползли восвояси. Видимо, они захватили с собой тот невидимый кол, что в случае угрозы вонзается в позвоночник и мешает двигаться. Потому что Гера наконец-то смог повернуться к источнику голоса.

Первая мысль, пришедшая ему в голову, оказалась глупой и обрывочной. «Как она могла подойти ко мне так неслышно? Она же должна звенеть, как упряжка с бубенцами!» Пирсинг — вот что бросалось в глаза первым делом. Две связки разнокалиберных колечек, клипс и гвоздиков серебряными гроздьями свисали с ушей. Три серьги, хитрым узором завитых в середине, пронзали левую бровь. Еще две, такие же замысловатые, — правую. Крохотный, стилизованный под череп со скрещенными костями гвоздик выглядывал из-под нижней губы, зловеще скалясь на мир неполным набором кривых зубов. В самой губе, ближе к уголку рта, красовалось еще одно кольцо с шариком посредине.

Сверкающий агрессивный пирсинг успешно справлялся с ролью ширмы. За всей этой блестящей показухой не сразу можно было разглядеть, например, что брови девушки невероятно красиво изогнуты, идеально ровные и при этом как будто не тронутые пинцетом. Что нещадно исколотые мочки маленьких, симпатичных ушек почему-то не оттягиваются под весом украшений. Что безжалостно проколотые губы — сочные и мягкие. Такие, должно быть, очень приятно целовать (впрочем, о последнем Воронцов, не целовавшийся ни разу в жизни, мог только догадываться). Эти детали Герка отметил уже позднее. А поначалу — не разглядел, попросту не увидел. Первое впечатление производил ворох бижутерии, агрессивно топорщащиеся пряди цвета половины радужного спектра да многочисленные нашивки, покрывающие короткие джинсовые шорты настолько плотно, что, казалось, из них-то они и сшиты. Подобные особи в его родном городе водились в крайне ограниченном количестве. Настолько, что впору заносить их в «Красную книгу». В Сумеречах, где населения было тысяч семьдесят, всех «неформалов» знали едва ли не в лицо. И били нещадно. Длинноволосых парней стригли налысо, с мясом вырывали из ушей серьги, отбирали атрибутику. Особенно ценились плотные кожаные куртки и ботинки на высокой шнуровке. Доставалось и девчонкам. Поэтому немногочисленные местные металлисты, панки и бог весть еще кто предпочитали держаться вместе, появляясь в городе исключительно днем и исчезая с его улиц с наступлением темноты. Гера никогда не видел неформалов поодиночке и даже представить не мог, что кто-то из них отважится вот так запросто прогуливаться по парку. Да, сейчас день, и не сказать что городской парк — самое безлюдное место, но любая шальная компания, встретив одинокую жертву, будет в своем праве, и остановить ее сможет разве что полицейский патруль.

Девушка уже несколько секунд смотрела на Герку с нетерпением. В ее взгляде явственно читалось «Умственно отсталый» — Воронцов будто увидел отражение этой надписи у себя на лбу. Спохватившись, он достал из кармана кошелек, принялся вытряхивать на ладонь мелкие монеты. Мелочи набралось, пожалуй, даже больше, чем требовалось, однако Гера без колебаний ссыпал ее всю в протянутую ладошку, ощетинившуюся острыми черными коготками. Критично осмотрев добычу, неформалка отчего-то скривилась и протянула монеты обратно.

— Да мне столько не надо. Дай пять рублей, и разбежимся.

При ближайшем рассмотрении девчонка показалась Герке вполне симпатичной. Подумаешь, пирсинг! Зато ноги стройные и фигурка точеная. Желая завязать разговор, но не имея ни малейшего понятия, как это сделать, Герка со щедростью Рокфеллера великодушно разрешил.

— Бери, сколько надо.

— Я тебе сказала, сколько мне надо, — внезапно окрысилась панкушка. — Не хочешь давать, так и скажи, а хлам этот мне скидывать не нужно, я не бедствую. Усек?

Решительно ничего не понимая, Воронцов все же кивнул утвердительно — усек, мол. Отчего-то ему показалось, что связываться с этой миниатюрной девушкой себе дороже. Было в ней нечто эдакое… психованное. Собственно, только явный псих или же человек начисто лишенный инстинкта самосохранения решился бы ходить по Сумеречам с лицом, похожим на подушечку для булавок. Взгляд у девчонки был тяжелый, недобрый. Сулящий большие неприятности крупным оптом. Именно так сейчас почувствовал себя Герка — по уши в неприятностях. Но ничего не произошло. Девушка лишь устало вздохнула, что-то буркнула под нос и прошла мимо Воронцова, по пути сильно толкнув его плечом. И все же, несмотря на явную грубость, Гера не оставил попыток завязать знакомство.

— Если хочешь, давай сходим до магазина, разменяем? — крикнул он в удаляющуюся спину.

На черной ткани футболки, выгнувшись радугой от лопатки до лопатки, тянулась разноцветная, под стать волосам, надпись:

Слитно, в одно слово. Не удостоив юношу ответом, панкушка, даже не обернувшись, через плечо, показала ему средний палец, украшенный перстнем в форме четырехлистного клевера. Герка еще с минуту пялился на стройные загорелые ноги и упругий задок, втиснутый в обтягивающие шорты, на которых живого места не было от нашивок, цепочек и булавок. Затем вздохнул тоскливо и побрел домой. Приключение завершилось, не начавшись. Прекрасная разбойница, видимо, посчитала его законченным придурком, раз не стала отнимать деньги. Похоже, у девчонки имелся некий кодекс чести, запрещающий грабить умственно неполноценных. А жаль. Кошелек остался при нем, а Герка впервые в жизни не был этому рад. Вообще, спонтанная вылазка в парк получилась на редкость неудачной: сначала — чокнутая мороженщица, теперь вот — девчонка эта. И если первая Геру скорее напугала, то вторая испортила настроение всерьез и надолго. Складывалось ощущение, что сегодня все, абсолютно все, начиная с плавящей мозг жары и заканчивая незнакомой яркой неформалкой, сговорившись, решили испоганить ему день. И словно этого было мало, со спины вновь раздалось до боли знакомое:

— Эй! Эй, мелкий, тормози!

В кедах только распрямившиеся пальцы вновь поджались, собравшись в «кулак». Гера и рад был бы убедить себя, что девчонка передумала, отбросила какую-то странную гордость и решила взять то, что дают… Безусловно, был бы рад. Да вот только голос — хриплый, огрубевший от неимоверного количества дешевых сигарет, сочащийся развязной ленцой, определенно был мужским. Сопровождающие его гнусные смешки и ненавязчивый матерок — тоже. Даже не оборачиваясь, Гера знал — за спиной стоят трое. Если кто-то думает, что бомба дважды не падает в одну воронку, он просто плохо знаком с теорией вероятности.

Провинциальные Сумеречи не претендовали на звание криминальной столицы мира. То есть убивали или грабили здесь не чаще, чем в других подобных городках российской глубинки, зато гоп-стоп считался едва ли не традиционным местным развлечением. Отчасти так оно и было. До начала девяностых, с легкой руки журналистов, обретших пожизненную приставку «лихие», Сумеречи были довольно успешно развивающимся городом, живущим традиционным для юга Карелии способом, за счет леса. Качественные пиломатериалы пользовались высоким спросом по всему Северо-Западу Союза, а продукция местного ЦБК — и вовсе далеко за пределами оного. Худо-бедно эти отрасли продолжали работать и сейчас, обеспечивая зарплатой большую часть горожан и поддерживая инфраструктуру Сумеречей.

Последние лет двадцать город стремительно терял свое молодое население, уезжавшее на заработки, на учебу или даже просто «чтобы только вырваться из этой дыры». Тем, кто оставался, Сумеречи не могли предложить ни высокого культурного уровня, ни развитого спорта, ни сколько-нибудь интересных развлечений. Единственный кинотеатр пребывал в плачевном состоянии, перебиваясь преимущественно старыми голливудскими блокбастерами. Так что, едва перешагнув незримую черту, отделяющую ребенка от подростка, городская молодежь получала определенные неписаные права и свободы. Например, право выбирать развлечения в меру своей испорченности. Нет, конечно, оставались еще энтузиасты, посещающие шахматный кружок или лыжную секцию. Однако гораздо большей популярностью пользовались зал бокса и «качалка». Немалая часть «оставшихся» предпочитала развлекаться, отнимая чужие деньги, а набитые кулаки и крепкие мышцы помогали в этом деле куда как лучше шахматных гамбитов.

— Слышь, мелкий, займи пять рублей?

Парни были, вероятно, года на два-три старше Геры, то есть лет двадцати. Рослые, широкоплечие, самоуверенные. Одетые по-летнему небрежно, похожие друг на друга, точно солдаты какой-то уличной армии (если, конечно, такая армия позволяла своим бойцам носить вместо формы шорты, футболки и кроссовки). Даже глаза у всех троих оказались одного цвета — карие, с легкой поволокой то ли от алкоголя, то ли от удушающей жары. Одинаково блестящие на солнце выскобленные под ноль макушки расписаны уродливой вязью заживших шрамов — боевыми отметинами от столкновений с армиями других районов. Каждый из парней в отдельности не выглядел опасным, но то целое, что они составляли все вместе, тот уродливый уличный Змей Горыныч о трех не отягощенных интеллектом головах и шести кулаках со сбитыми костяшками умел вселять страх даже во взрослых мужчин. Гера же под оценивающими взглядами хулиганов попросту прирос к месту.

— Ну так че, — поинтересовалась Средняя Голова, сжимающая в руке початую бутылку «Балтики девятки», — одолжишь пацанам пять рублей?

Левая Голова лениво почесала шрам над бровью, громко рыгнула и заржала, словно над удачной шуткой. Правая Голова, сжав ладонью кулак, методично похрустывала пальцами. Парни просто излучали агрессию — веселую злость, требующую немедленного выхода. Казалось, напряги немного воображение, прищурься слегка, и можно будет увидеть, как за спинами троих хулиганов нетерпеливо лупит по асфальту украшенный костяными наростами хвост чешуйчатой гадины.

Во второй раз за последние пять минут у Геры вымогали деньги. По идее, острота момента должна была притупиться, но на деле все оказалось иначе. Воронцов чувствовал, что находится на самом кончике тонкой иглы, не соскальзывая с него только чудом. Одно неверное движение, один неправильный жест — и повиснешь, пронзенный, точно незадачливая бабочка, пойманная юным натуралистом. Герка осторожно покосился по сторонам, но проклятый парк оставался пустынным. Бежать опасно и глупо — от многоногого Горыныча не убежишь, не спрячешься. Драться — нереально. То есть, конечно, можно ввязаться в драку, но победить в ней? Нет, исключено. Оставалось откупиться. Мысленно проклиная себя за то, что поддался навязчивому желанию прогуляться в парк за мороженым, Гера, молча вынув из кармана кошелек, безропотно протянул его вымогателям.

Средняя Голова ловко сцапала бумажник и отработанным движением передала его налево. Гера хотел было попросить вернуть хотя бы кошелек, но, наткнувшись на мутные глаза главного, внезапно передумал. Черт с ним, с кошельком. Даром что на нем логотип «Лакост», на деле — дешевая подделка, купленная на рынке. Правая Голова быстро прошлась короткими тупыми пальцами по всем отделениям бумажника, пересчитывая добычу. Дольше всего парень со шрамом копошился в кармашке с мелочью. Парализованный страхом Герка следил, как давно не стриженные ногти, местами почерневшие от гематом и грязи, роются в монетах, и переживал приступ сильнейшей брезгливости. Получать обратно кошелек, в котором побывали эти неухоженные расслоившиеся чешуйчатые наросты, не очень-то хотелось. Закончив обыск, парень скорчил недовольную физиономию и, наклонившись к Средней Голове, что-то зашептал ей на ухо. Главный слушал, сведя брови к переносице, закатив глаза. Наконец он кивнул и, как ни в чем не бывало, вновь с ожиданием уставился на Геру.

— Ну так че, дай пять рублей-то, не жопься. Ты че, пацанов не уважаешь?

И тогда Гера понял, что влип. Откупиться не получилось. Парни с самого начала хотели его побить и теперь, согласно какой-то своей внутренней этике, подводили под это нормальное пацанское обоснование. Оставался самый последний, мизерный шанс выкрутиться. Нужно было заболтать ребят, потянуть время в надежде, что в этом чертовом парке все же кто-то объявится.

— Уважаю, — дернув пересохшим горлом, поспешно ответил Гера. — У меня просто больше нет…

Правая Голова выдвинулась вперед, подошла вплотную, по-приятельски закидывая руку на плечо жертве. На мгновение, всего лишь на долю секунды, Гере показалось, что предплечье, несильно сдавившее его шею, действительно царапает кожу чешуйками. Обманчиво расслабленная кисть Правого болталась в каких-то сантиметрах от лица Воронцова. Мысль о том, что в любой момент его могут коснуться эти уродливые болезненные ногти, заставила Геркин желудок подпрыгнуть к горлу. Он попытался отстраниться, но рука держала крепко. В ухо вполз вкрадчивый свистящий шепоток:

— Да ну нах? А если найду?

Угроза, бывшая до этого призрачной, обрела плоть, с каждой секундой становясь все более реальной. Средняя Голова демонстративно посмотрела на бутылку, выставив ее против солнца, словно оценивая, разбить ее о голову лоху прямо сейчас или сперва допить пиво. Жадность пересилила, и горлышко «Балтики» исчезло между узких губ, изуродованных бледным, давно зажившим рваным шрамом. Герка заметил, что у парня явно недостает передних зубов, отчего клыки казались несколько длиннее и острее. Как у настоящего хищника. Сделав внушительный глоток, главный вновь протяжно рыгнул.

— Мелкий, ты лучше сам отдай, — посоветовал он. — Если мы найдем — хуже будет, верняк.

Обвившая шею Правая Голова громогласно заржала Гере прямо в ухо. А городской парк между тем оставался безлюдным, словно в одночасье все жители Сумеречен вдруг решили избегать этого места. Было отчаянно страшно. И еще — стыдно за свою пассивную трусость. Гера понимал, нужно что-то предпринять, что-то сделать, но лежащая на плече тяжелая рука вселяла тихую покорность, подавляла волю, принуждала безропотно принять неизбежное. Она покровительственно намекала, что никто уже Геру не спасет.

— Э, щеглы, вы попутали, что ли? — раздалось со спины. — А ну-ка отлипли от братишки!

— Оп-пааа! — радостно протянула Средняя Голова и, вытянув шею, уставилась куда-то через Геркино плечо. — Это откуда ты такая красивая нарисовалась?

Едва успев договорить, главный заржал, довольный очередной «шуткой». Тут же, будто сработал какой-то механизм, гнусно захихикали остальные головы. Гера уже понял, кто так безрассудно вступился за него. Узнал по голосу. Немного хриплому, но все же по-женски красивому и мелодичному. Давешняя панкушка, всего пять минут назад пытавшаяся стрельнуть у него денег на сигареты, вернулась. И теперь, ничуть не смущаясь численного перевеса гопников, смело вышла вперед, заслонив своей тоненькой фигуркой оторопевшего Геру.

— Ой, девушка, — в притворном испуге пропищала Левая Голова, — а у вас что-то в носу застряло!

— Это она хотела ухо проколоть и промахнулась! — давясь смехом, поддержала товарища Голова Правая. — По ходу, несколько раз промахнулась!

— Вы че, клоуны, ох…ели, что ли? Совсем нюх потеряли?

Поспешно сбросив оцепенение, Гера шагнул вперед, стараясь оттеснить от парней глупую психопатку. Конечно, он ждал спасения, но не такой же ценой! Прятаться за женскую спину в корне неправильно. Черт, да вы сами смогли бы смотреть на себя в зеркало после такого? А то, что теперь драки точно не избежать, Воронцов понимал яснее некуда. Такого наглого обращения жители улиц не прощают. Странно, что они сразу не набросились на эту суицидницу. Но еще более странным было то, что Гера прочел на их лицах… Замешательство? Случилось нечто такое, чего Гера пока не мог понять. Нечто, если не напугавшее хулиганов, то заставившее их усомниться в правильности выбора жертвы.

— Я с кем, бл…дь, разговариваю?! — с угрозой в голосе спросила панкушка.

Она безбоязненно шагнула вперед, и — невероятно! — Средняя Голова отшатнулась. Немного, едва ли на несколько сантиметров, но Герке и этого хватило, чтобы окончательно утвердиться в мысли, что хулиганы действительно опасаются его внезапной защитницы.

— Слышь, ты че гонишь-то, — неуверенно попытался осадить нахалку главный.

Еще оставалось время, чтобы отмотать все назад. Уличная шпана тоже имеет своеобразный кодекс чести и может простить девчонке некоторые вольности. Нужно было только урезонить эту бесшабашную дурочку, что Воронцов и попытался сделать. Но тщетно. Легко сбросив Геркину ладонь со своего плеча, панкушка с недоброй ухмылкой ринулась в атаку. Растопырив пальцы «козой», словно классический бандит из какого-нибудь криминального сериала про девяностые, она вывалила на хулиганов такой поток блатного жаргона, щедро пересыпанного матом, что у Геры уши свернулись. Не понимая значения половины слов, он все же умудрялся выхватывать отдельные информативные куски. Что-то из разряда «кого ты вообще знаешь?», «кто ты по жизни?» и «ты вообще знаешь, кто это такой?». Мелькали имена и клички, названия районов и улиц, складываясь в грозную фигуру мифического Геркиного покровителя. С каждым произнесенным словом парни, бывшие еще минуту назад такими уверенными и опасными, съеживались и бледнели. Воронцов и сам слегка испугался той силы, что, по словам чокнутой панкушки, стояла за ним. Впрочем, все это отступало — не на второй даже, а на какой-то гораздо более далекий план в сравнении с тем, к чему было приковано внимание Геры. А именно — к рукам его нечаянной заступницы. Глядя на их безумную пляску, юноша начал понимать, что хулиганов сразил не только блатной жаргон, но и кое-что посерьезнее. Тыльные стороны ладоней, мельтешащих в распальцовках, точно две обезумевшие бабочки, плотно покрывали синие зоновские татуировки. На каждом пальце красовался уникальный наколотый перстень, на костяшках расположились нечитаемые аббревиатуры, стилизованные под готический шрифт, а кисти обвивали «браслеты» из ощетинившейся колючей проволоки. Все это вместе, вкупе со свободным владением феней, действительно внушало определенные опасения не только гопникам, но и самому Герке.

— Усекли, сучата? — выдохшись, закончила наконец девушка.

Ошарашенные Головы молча кивнули. Почти синхронно.

— Не слышу! — приложив татуированную руку к исколотому уху, рявкнула она.

— Да усекли, епте, — пробормотал старший.

— Бля, мы ж откуда знали-то? — попыталась на всякий случай оправдаться Левая Голова. — Че он сам не сказал-то?

— Лопатник сюда, живо! — Панкушка ловко выдернула у Правой Головы кошелек. — Еще один такой косяк, и ваши жопы на британский флаг порвут!

Головы нестройно загалдели, обещая, что подобное больше не повторится. Не веря своим глазам, Герка смотрел, как здоровенные парни, осторожно пятясь, отступают от маленькой хрупкой девчонки. При этом лица их светились таким облегчением, что даже неистовствующее солнце слегка потускнело. Сделав пару шагов, Головы вспомнили о пацанской гордости. Повернувшись к несостоявшимся жертвам спинами, троица вразвалочку двинулась по своим делам. Начисто позабыв о том, что именно с этой стороны они и явились.

— Пош-ш-шли, — сквозь зубы прошипела панкушка, настойчиво потянув Герку за локоть.

Уверенно волоча Воронцова по пустынному парку, она стремилась увести его как можно дальше от спешно удаляющихся хулиганов. Эта суетливость вмиг смыла всю ее уверенность и наглость. Воронцов понял, что девушка… не боится, нет… скорее, отдает себе полный отчет, что может случиться, если парни очухаются раньше времени. Все эти мысли за считаные секунды пролетели в его голове. Естественно, как бег крови по венам, как ток воздуха в легких, Гера пропускал их через мозг, не задерживая надолго. Просто отмечая как факт. Потому что его разумом сейчас владело одно-единственное наблюдение: вцепившиеся ему в локоть девичьи пальцы вновь были чистыми. Ни следа воровских наколок — лишь серебряный перстень в форме четырехлистника, плотно сидящий на среднем пальце. Но ведь они были? Он же видел татуировки собственными глазами!

— Да шевели же ты заготовками! — не выдержав, повысила голос панкушка.

Но вместо того, чтобы прибавить ходу, Воронцов встал как вкопанный. Высвободившись из тонких, однако странным образом невероятно сильных пальцев, он демонстративно скрестил руки на груди, закрываясь от внешнего мира и сумасшедшей неформалки в частности.

— Что эт-то… — Несмотря на уверенную позу, голос ощутимо подрагивал. — Что это такое б-было?

— Где? — Проколотые брови удивленно взлетели вверх.

Воронцов сосредоточился, пытаясь унять дрожь, и это ему почти удалось. По крайней мере буквы в словах перестали предательски подпрыгивать.

— Здесь. Только что, — выдавил он.

— Тебя хотели избить, а я спасла твою задницу, вот что, — устало вздохнула девушка. — Чистое везение, кстати. Второй раз может не сработать, так что давай, ноги в руки и…

Черные ноготки вновь попытались ухватить его запястье, но Гера, вывернувшись, упрямо мотнул головой.

— Твои татуировки, — он указал подбородком на ее руки. — Это они их так напугали?

Девушка взглянула на свои руки так, словно видела их впервые.

— Какие татуировки? — Голос невинный, а глаза хитрющие, лисьи.

Насупившийся Герка всем своим видом умудрился показать, что его так просто не проведешь. Видимо решив, что на споры сейчас нет времени, панкушка, поджав губы, кивнула.

— Феня только с партаками безотказно срабатывает. Языком молоть всякий может, а вот наколки — это уже весомо. Матерый урка, конечно, такие вещи в два счета расколет. А эти… — она скривилась. — Что со шпаны взять? Для них тюрьма — романтика, а любой вор — авторитет. Элементарная психология.

— Да на черта мне твоя психология?! — Взбеленившийся Гера даже не заметил, как панкушка вновь ухватила его за руку, настойчиво увлекая к выходу из парка. — Чего ты мне голову морочишь?! Где татуировки? Куда они делись?! Я же их видел! И откуда они вообще у тебя взялись?! И почему всем вдруг резко потребовались мои деньги?!

— Наконец-то правильный вопрос! Дал бы им этот пятак, да дело с концом! — ловко ушла от ответа девчонка. — На фига ты геройствовать начал? Меня еще впутал, блин…

— А кто тебя просил впутываться!? — не выдержав, заорал Гера. — Чего вы все вообще ко мне привязались?! Я и так уже все, что было, отдал! Нету у меня больше ничего! Нету!

— Н-да? — Панкушка оценивающе посмотрела ему в глаза, словно проверяя, не врет ли. — А это что?

Покрытый черным лаком ноготок ткнулся в запястье юноши, оставив на коже след в форме полумесяца. Чуть выше «браслета» из толстой суровой нитки, на котором болталась потемневшая от грязи и времени пятирублевая монета.

Передвигая старую мебель, меньше всего ожидаешь найти клад. Пыль и паутину — это пожалуйста! Мелкий мусор, дохлых насекомых — сколько угодно. Или огрызок карандаша, выпавший из рук и коварно закатившийся в какую-нибудь щель, — почему бы нет? Но никак не клад. Почему-то большинство считает, что в наше время все уже давным-давно найдено и обнаружено. Только люди, по-настоящему увлеченные идеей поиска сокровищ, совершенно точно знают, что это не так. Но и они не станут искать сундуки с пиратскими галеонами у себя дома, сдвигая сросшиеся с полом шкафы кухонного гарнитура.

Гера Воронцов тоже ничего не искал. Он просто демонтировал старую мебель, освобождая место под новенькую немецкую «кухню» с различными примочками вроде сверхмощной вытяжки и посудомоечной машины. Мечта хозяйки дома — каторга для мужчин. Замена мебели плавно влечет за собой полноценный ремонт, который, подобно смертельному вирусу, перекидывается на остальные комнаты. Гера с отцом уже целую неделю возились на кухне, и конца-края этому занятию пока видно не было. Покрылся новенькой — муха не сидела! — побелкой потолок. С дверей исчезли рассохшиеся наличники. Батарея, сияющая свежей краской, стала похожа на растянутые меха огромного зеленого баяна. Сорванные обои заполнили собой четыре больших пакета для мусора. На неприглядно обнаженном сером бетоне трех стен ярко выделялись гипсовые заплатки.

Четвертая стена до сегодняшнего дня успешно пряталась за массивными полками и тяжеленными тумбами, часть которых была прибита к полу здоровенными гвоздями, ставшими от времени только прочнее. Именно с ними воевал сейчас вооруженный монтажкой и молотком Герка. Бои шли тяжелые, с переменным успехом для обеих сторон. К обеду пальцы юноши были в занозах, а от локтя почти по всему предплечью протянулась глубокая царапина. Потери со стороны кухонной мебели пока что исчислялись двумя выдранными «с мясом» тумбочками и одним снятым шкафом. Кто будет в такой момент думать о сокровищах? Физическая работа дает отдых голове, позволяя сосредотачиваться лишь на самых простых мыслях. Причем зачастую не особенно связных. В голове Герки ленивым ульем гудели сотни маленьких дум, которые, сложись они вместе, превратились бы в картину локальной подростковой катастрофы: он не знал, что делать дальше. Чувствуя себя застрявшим в лимбе, юноша размышлял о том, что лето на исходе, и по уму надо бы ловить последний теплый месяц, а не возиться с древними гробами для хранения посуды. Тем более, август обещал быть по-настоящему жарким, без дураков, а для Карелии это редкость. Можно съездить на рыбалку или на шашлыки за город. Свободного времени — хоть отбавляй. Да только не давала покоя, сверлила назойливая мысль, что «свободное» в его случае равняется «потраченному впустую». Большая часть одноклассников и друзей-сверстников уже сделали шаг, переносящий их на одну жизненную ступеньку выше Геры. Кто-то решил продолжить образование, — в Питере, конечно же в Питере, где еще!? — и теперь примерял на себя гордое звание абитуриента. Кто-то устроился на первую серьезную работу. Это в семнадцать-то лет?! Один лишь Герка Воронцов болтается не пришей кобыле хвост. И ладно бы был не хватающим звезд с неба балбесом, но ведь ни единой тройки в аттестате! Без шести пятерок красный табель! Весь последний год школы Гера строил серьезные, далеко идущие планы: уехать из Сумеречей в большой, кипящий жизнью город, чтобы стать хирургом, учителем или писателем. В воображении он не только поступал в университет, но и с блеском заканчивал его, вне зависимости от того, виделся ли ему филологический или педагогический факультет. Беда в том, что планов было несколько. Воронцову казалось, что после окончания школы он с легкостью разберется, к чему больше лежит сердце, а к чему есть реальные способности. Однако получилось, как водится, несколько иначе. После выпускного Герка внезапно впал в ступор: время пришло, но «судьбоносный выбор» оказался не сделан. Поступать ради самого поступления казалось верхом идиотизма. Тогда-то Воронцов решил для себя, что лучше потерпеть еще год и все как следует обдумать, чем поспешить и ошибиться. Все любовно выстроенные планы пошли прахом, стали менее значимы, чем затихающий в коридорах школы отголосок последнего звонка. А новых Воронцов придумать еще не успел. Благо родители с пониманием отнеслись к метаниям сына. Впрочем, для ответственного Герки, с каждым днем все больше ощущающего себя ленивым дармоедом, это служило весьма слабым утешением. Возможно, будь у него девушка, на подобные самокопания попросту не осталось бы времени. Но девушки у Герки не было. Ловя в блестящем пузатом чайнике свое вытянутое искаженное отражение, пытаясь пригладить взъерошенные волосы, серые от пыли и штукатурки, он силился понять, чего же не хватает этим смешливым красивым балаболкам. И тут же сам давал себе ответ — уверенности. С противоположным полом, не только со сверстницами, но даже с наглыми восьмиклассницами Гера чувствовал себя беспомощным, точно белая мышь рядом с обманчиво ленивым питоном. Воюя с неподатливым плинтусом, юноша утешался тем, что, по сути, ни одна знакомая девушка не нравилась ему настолько сильно, чтобы ради нее стоило преодолевать собственную робость.

Да, определенно не о кладах думал Герка, отдирая растрескавшуюся деревяшку, приколоченную, казалось, целой сотней гвоздей. Пока сокровище, блеснув короткой, но яркой вспышкой, само не дало о себе знать. Солнечный луч, случайно упавший в щель между стеной и досками пола, не умер в наполненной пылью темноте, а отразился от какого-то металлического предмета, привлекая внимание Геры.

Облегченно звякнули отложенные в сторону инструменты. Чтобы заглянуть в щель, юноша прижался щекой к холодной стене, но даже так ему открылся лишь крохотный участок непроницаемого темного пространства под полом. Новые лучи-самоубийцы, готовые без раздумий сигануть в этот мрак, объявляться не спешили. Пришлось, кряхтя, опуститься на четвереньки и прижаться к полу лицом, чтобы увидеть закругленный ребристый бок какой-то монеты, почти полностью похороненной в пыли и строительном мусоре. Вот тогда-то Герка впервые подумал о сокровище. Построенный в середине тридцатых годов дом, в котором находилась квартира его родителей, был одним из немногих, уцелевших после Великой Отечественной. Конечно, ожидать, что тут обнаружатся золотые соверены или серебряные царские монеты, было глупо. Герка и не ожидал. Ему вполне сгодилась бы пригоршня довоенных советских копеек.

Пальцы Геры нельзя было назвать толстыми, однако в щель они не пролезут, это было видно сразу. И все же, прежде чем сходить в родительскую комнату за пинцетом, юноша попытался отжать крайнюю доску монтажкой и подцепить монету. Кончилось это тем, что пальцы ему едва не защемило, а тусклый металлический кругляшек зарылся в пыль еще на несколько миллиметров. С пинцетом дело пошло бодрее. Заостренные кончики цепко впились в краешек монеты, и юноша, чувствуя себя вынимающим пулю хирургом, осторожно потянул добычу вверх, к свету. Уже практически извлеченная монета попыталась нырнуть обратно, но была вовремя остановлена — Гера успел прижать ее к стене большим пальцем свободной руки. После этого монета сама скользнула ему в ладонь, будто передумав возвращаться в темное подполье. Поднявшись с пола и отряхнув колени от пыли, юноша поспешил к окну, чтобы, наконец, рассмотреть добычу получше.

Разочарование, которое он испытал, было сродни тому, что накатывает, когда вместо вожделенной игровой консоли родители вдруг дарят тебе на день рождения орфографический справочник. Ожидания не оправдались. Ни золота, ни серебра. Подмигивая на солнце, посреди ладони лежала самая обычная пятирублевая монета. Тяжелый «пятак», сквозь налипшую грязь отсвечивающий мельхиоровым покрытием. Двуглавый орел, раздвинув в стороны когтистые лапы, угрюмо восседал над отчеканенным годом выпуска — 1997. Вверху монеты, прямо между двумя пернатыми головами, издевательски показывающими Гере длинные языки, кто-то просверлил дырочку, уничтожившую первую букву в слове «рублей». Карьера кладоискателя (в мыслях уже вскрывшего пол и отыскавшего там золото Колчака) закончилась, так и не начавшись.

На пять рублей даже мороженого не купить. От досады хотелось швырнуть монету в окно, да жалко было потраченных усилий. Решительно не зная, что делать с находкой, Герка поднес ее к лицу и, зажмурив один глаз, вторым посмотрел на мир через просверленное отверстие. Мир, что характерно, не изменился, оставшись таким же летним и солнечным, только сжался до размеров игольного ушка. И, глядя на утопающий в буйной зелени двор, на мамаш, лениво сидящих рядом с детской площадкой, на их чад, копошащихся в песке и с визгом слетающих с пластиковых горок, Гера внезапно понял, что хочет мороженого. Холодного, слегка подтаявшего пломбира в хрустком вафельном стаканчике, с бумажной нашлепкой сверху, которую можно будет облизать, прежде чем наклеить на ближайшую урну. И непременно с деревянной ложкой-палочкой. Почему-то с ней мороженое всегда казалось вкуснее.

Желание, несмотря на свою внезапность, показалось Герке абсолютно логичным. Ведь это так естественно — есть мороженое, когда на улице такое пекло! Оставив «пятак» на подоконнике, Гера, наскоро сполоснув руки, кое-как стряхнул пыль с одежды: Воронцов решил идти как есть, в обрезанных по колено джинсах и застиранной белой футболке, безбожно заляпанной краской. Знай он, что в следующий раз увидит родной дом еще очень не скоро, наверняка бы оделся потеплее.

В последнюю минуту, уже отперев замок, Герка вернулся, чтобы захватить находку с собой. Расставаться с волшебным ощущением, подаренным кратким поиском несуществующего клада, не хотелось. Это чувство родом из детства, незамутненное, чистое, заставило Герку думать, что он все же нашел свое сокровище: беспросветная тоска, после выпускного ставшая его постоянной спутницей, впервые отступила, пусть всего лишь на несколько минут. Желая продлить ощущение таинственности, загадочности и какого-то легкого чуда, Воронцов вытащил из ящика стола моток «суровой» нитки и, отрезав небольшой кусочек, продел в отверстие на монете. Прежний хозяин «пятачка», похоже, считал его талисманом, и Гера подумал, что ему тоже не помешает немного удачи. Перед тем как выйти из дома, он обвязал веревку вокруг запястья. На счастье.

За последние две недели почва на клумбах и газонах стала похожа на потрескавшиеся старушечьи пятки, желто-белые, как древняя слоновая кость. Жареная трава уже не так лоснилась зеленью, не тянулась к солнцу, а обессиленно стелилась по высохшей земле, пытаясь спрятаться от губительных лучей. Наступающий грозовой фронт должен был смыть с Сумеречей пыль, грязь и пот, очистить улицы и дороги, разукрасить мир многочисленными лужами с радужными бензиновыми разводами. Остудить это невозможное пекло. Дать, наконец, передышку заточённым в бетонной духовке людям. Но пока что небесная канонада грохотала где-то далеко. Слишком далеко.

Переход из прохладного, темного подъезда в предгрозовую духоту улицы был подобен прыжку в воду. Прокаленный воздух, медленно напитывающийся влагой от идущих на горизонте туч, упал на юношу липкой простыней. Из окна, сквозь прорезь в монетке, мир казался более веселым и жизнерадостным. На деле же яростное солнце безжалостно выжало воду из людских тел, мгновенно превратив Сумеречи в колонию стариков. Престарелые мамы утирали морщинистые лица носовыми платками, размазывая потекшую косметику. Пили пиво на лавочках престарелые спортсмены, и казалось, что их бритые макушки — естественное следствие преклонного возраста. Возле дороги вяло катался престарелый скейтер в майке с изображением какого-то чернокожего гангстера. И только носящиеся по детской площадке спекшиеся на солнце карликовые старички плевать хотели на изнуряющую жару, продолжая бессмысленно расходовать тераджоули энергии.

Мгновенно пожалев о своем сиюминутном желании, возвращаться Гера все же не стал. Тем более что до городского парка культуры и отдыха было рукой подать — не больше десяти минут ходьбы. Конечно, можно было найти мороженое поближе, продуктовый магазин с поэтичным названием «Заря» занимал весь первый этаж соседнего дома, выбор разнообразных эскимо и пломбиров там был просто сказочный. Вот только Гере хотелось именно того, что нарисовало ему воображение, — некий экзотический плод в скорлупе вафельного стакана, наполненного холодной белой мякотью. Такое лакомство выпускал только местный молокозавод — предприятие, навечно застрявшее в советском прошлом и вот уже лет восемь балансирующее на грани банкротства. Ближайшая точка, реализующая его продукты, находилась именно в городском парке.

Солнце стояло в зените, и деревья не давали достаточно тени. Бредя по аллее, Воронцов с каждой секундой все крепче утверждался в мысли, что затея бодрой пробежки по асфальтовому пеклу с самого начала была неудачной. Сумеречи казались выжженной пустыней. Сделав небольшой круг, Гера прошел мимо угловатого, похожего на саркофаг здания мэрии, в надежде немного освежиться возле единственного в городе фонтана. Тот, как и следовало ожидать по закону подлости, оказался выключенным, и Гера не смог сдержать стон разочарования при виде пустой чаши, облицованной пересохшей плиткой. Чтобы добраться до парка, предстояло еще пересечь площадь Мира, миновать Дом культуры и пройти пару кварталов вверх по Советской улице. Обычно Воронцов с легкостью преодолевал этот маршрут, но сегодня ему казалось, будто поход за мороженым продолжается уже целую вечность. Так что, входя в парк, заросший давно не стриженными кустами и вымахавшими до опасных размеров деревьями, он уже еле плелся.

Мимо беспощадно разломанных скамеек, мимо закрытого тира, мимо скульптуры огромного лося, установленной год назад и еще успешно сопротивляющейся вандалам, Герка двигался к центру парка, где, разрушаясь под воздействием стихий, ржавели металлические скелеты аттракционов. С детства знакомые «Колокольчик», «Сюрприз», «Юнга» больше не служили источником радости, а напротив, излучали уныние. Облупившаяся краска делала их похожими на гигантских чешуйчатых рептилий, страдающих от жары, как и все в этом городе. Возле навечно застывшего колеса обозрения, горделиво возвышающегося над верхушками самых высоких деревьев, вновь появилось стойкое желание, плюнув на все, поскорее вернуться домой, чтобы залезть под освежающие струи ледяного душа. Но холодильник с мороженым призывно белел уже в какой-то паре сотен метров. Поворачивать назад сейчас действительно было бы глупо, и Герка чуть ли не бегом припустился к передвижной лавке, где под бело-оранжевым зонтом вяло лузгала семечки дородная тетка в фирменном халате молокозавода.

При виде Герки продавщица тут же отложила в сторону газетный сверток с шелухой. Подавшись вперед, она навалилась на холодильник огромными отвисшими грудями и улыбнулась. В представлении тетки эта улыбка должна была быть широкой и радушной. Вот только поверить в ее искренность мешали кривые зубы да застрявшие между ними черные скорлупки семечек.

— Тоби чого, солодкый?

Чувствуя, как в черепной коробке плавится мозг, а во рту пересыхают последние капельки слюны, Гера ткнул пальцем в приклеенный скотчем ценник, на котором от руки было выведено синим маркером: «Пломбир „Городской“».

— Зараз, зараз хлопчик!

Женщина засуетилась, словно опасаясь, что Гера уйдет к другому мороженщику. Проворно вскочив на ноги, она сдвинула в сторону залепленную ценниками и этикетками крышку: словно открыла древний саркофаг, полный тайн и загадок. Из холодильника приятно дохнуло свежестью. Не сильно, но достаточно, чтобы Герке захотелось, отпихнув тетку в сторону, нырнуть в хранилище брикетов, упаковок и пачек с мороженым. Он даже неосознанно облизнулся. Увидев это, тетка-продавщица, чьи руки и груди погрузились в холодильник в поисках «Пломбира „Городского“», вдруг подмигнула ему и тоже облизнулась, медленно проведя языком по мясистым, потрескавшимся губам. Зажмурившись на секунду, Воронцов потряс головой, отгоняя наваждение. Когда он открыл глаза, продавщица, громко шурша целлофановыми обертками, уже скрылась в холодильнике чуть ли не по пояс. Над холодильником покачивался лишь огромный зад, обтянутый тканью халата, да туго стянутый на затылке пучок рыжих волос с сильно отросшими темными корнями. Казалось, тетка вот-вот провалится внутрь целиком, нелепо взбрыкнув напоследок слоновьими ногами. Но обошлось. С тяжелым вздохом продавщица вынырнула обратно.

— Ось, трымай! — Она протянула покупателю заветный стаканчик с воткнутой в него деревянной ложечкой.

После привидевшегося брать мороженое из рук этой женщины было как-то неприятно, но куда деваться? Аккуратно, даже с некоторой брезгливостью приняв пломбир из сарделькообразных пальцев, Гера полез за кошельком.

— Двадцать пьять рублей, — предвосхищая вопрос, подсказала мороженщица.

В тощем кошельке Геры в общей сложности лежало сотни полторы. Парочка мятых полтинников, три десятки да куча разнокалиберной мелочи, от копеек до юбилейных червонцев.

— Якщо можна, то пьятачками. Мэни на рэшту трэба…

— Извините, нету… могу мелочью дать.

Аккуратно отсчитав нужную сумму рублями и двушками, Гера ссыпал их в протянутую ладонь торговки. Женщина молниеносно поднесла деньги к лицу — со стороны могло показаться, что она их обнюхивает, — и указательным пальцем быстро пересчитала монеты. После чего выжидательно уставилась на Воронцова.

— Э-э-э… все верно? — спросил тот.

Тетка утвердительно мотнула головой, продолжая буравить парня подозрительным взглядом.

— Я пойду тогда? — все еще неуверенно спросил Гера.

Он не понимал, почему вдруг спрашивает разрешения у этой совершенно незнакомой женщины. И отчего-то испытывал стойкое нежелание поворачиваться к ней спиной. Так, пятясь, он отходил от холодильника, чувствуя себя донельзя глупо, но все же не решаясь развернуться. Как назло, парк был совершенно пуст. Мороженщица, до того стоявшая без движения, точно услышав его мысли, вдруг вздрогнула, уставившись на юношу куда более осмысленным взглядом. Осмысленным и плотоядным.

— Зачэкай, хлопче! — окликнула она Герку. — Розминяй мэни червончик по пьяточкам, га?

Гера, у которого от желания убраться отсюда подальше уже сводило пальцы на ногах, удивленно посмотрел на продавщицу. Вроде бы только что русским языком сказал — нет пятерок, так чего она?

— Я бы с радостью, правда, но нечем…

— Точно нэмаэ?

Продолжая пятиться, Гера отрицательно мотнул головой. Настойчивость неприятной тетки раздражала и пугала одновременно.

— Так ты пошукай? Мабудь знайдэшь тьоти пару пьятачкив? То зовсим рэшты нэмаэ… — Торговка продолжала ощупывать парня взглядом, тяжелым, липким, точно воздух вокруг. Вновь облизнувшись, она подмигнула Гере похотливо и масляно. Не выдержав, Герка повернулся к чокнутой мороженщице спиной и побежал.

— Ну и пошел вон отсюда! — неслось ему вслед. — Рожа жидовская! Пятака женщине пожалел! Кто тебя такого вырастил-то, жиденок?! И не приходи ко мне больше, паскуда! А придешь, я тебе ноги вырву, понял!?

Только отбежав на приличное расстояние, миновав мертвые аттракционы и остановившись возле невозмутимого неподвижного лося, Гера понял, что смутило его больше всего. Оскорбляя его, продавщица кричала на чистом русском языке. Без малейшего акцента.

Есть мороженое не было никакого желания. После общения со странной теткой казалось, что лакомство заражено спорами безумия. Стоит только лизнуть, стоит только допустить, чтобы капелька этой отравы попала в организм, как ты в мгновение ока сам станешь безумнее десятка Мартовских Зайцев. Проходя мимо ржавой урны, чьи погнутые бока получили за свою долгую жизнь не один пинок от уличных хулиганов, юноша брезгливо прилепил мороженое на зиккурат из пустых пивных бутылок, окурков и сплющенных алюминиевых банок. За это короткое время вафельный стаканчик успел дать течь, перепачкав Герину ладонь белым и липким. Кое-как убрав остатки мороженого с помощью пучков травы, Герка плюнул на руку, принявшись вытирать ее прямо о край футболки — одним пятном больше, одним меньше, какая разница?

Именно за этим занятием его настиг вопрос странной припанкованной девчонки:

— Эй, пацан, есть пять рублей?!