Охота на удачу

Глава вторая ОБА-НА И ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ

Когда позвонил Хозяин, Оба-на танцевал на площади перед железнодорожным вокзалом. Привычно заломило затылок, а в позвоночник точно кто-то воткнул раскаленную кочергу — за бесшумную связь приходилось платить болью. От резких судорог движения Оба-на сделались механическими и дергаными, что вызвало настоящий приступ веселья в толпе окруживших его школьников. Работающие в режиме видеосъемки мобильные телефоны придвинулись ближе. Ни дать ни взять многоглазая улитка, с интересом ощупывающая пространство тонкими стебельками щупалец. Под ноги Оба-на, звеня и подпрыгивая на мостовой, обильным дождем полились мелкие монетки. В любое другое время сборщик был бы счастлив без меры — выполнить недельный план за вечер, шутка ли? — но сейчас его мозг терзал сигнал хозяйского вызова, и Оба-на, до крови закусивший губу, чтобы не заорать от боли, думал лишь о том, как бы поскорее оказаться в каком-нибудь безлюдном месте.

Уходить нужно красиво — закон шоу. А Оба-на считал себя профессиональным шоуменом, работающим на уровне более высоком, нежели все эти лощеные глянцевые певички и рафинированные педики с эстрады. Легко рубить бабло, когда за твоей спиной армия из продюсеров, стилистов и пиар-менеджеров. Ты попробуй раскрутить людей на деньги, когда ты заросший полуседой бомж, а всего сценического гардероба у тебя — это драный полушубок, провонявший мочой, грязью и собачатиной так, что не каждый отчаявшийся бродяга, замерзающий зимой посреди улицы, решится его надеть. А между тем Оба-на носил его даже летом! Впрочем, предпочитая в особо жаркие дни расстегивать пуговицы. Сегодня была как раз такая погода, и в развевающихся полах бывшего когда-то каракулевым полушубка мелькал тощий торс сборщика. Если бы кто-то из снимающих его школьников умел сопоставлять и анализировать факты, если бы эти глупые детишки умели видеть дальше своих носов, они могли бы задаться вопросом, отчего это у грязного, вонючего побирушки такое жилистое и крепкое тело. Нет, конечно же, перед выходом «на работу» Оба-на старательно натирался грязью, но рельефные мышцы под грязью не спрячешь.

Чувствуя, что еще немного, и голова его попросту взорвется, Оба-на задрал в небо клочковатую бороденку, широко раскинул руки и выдал ковырялочку с присядкой.

— Оба-на! — оправдывая свое прозвище, заорал он, задыхаясь.

Что может быть смешнее и забавнее, чем пляшущий под звуки чьего-то смартфона дерганый алкоголик-бродяга? Публика аплодировала, свистела, кричала: «Отжигай, дед!» И Оба-на «отжигал». Тяжело дыша, сборщик «цыганочкой» прошелся по кругу, распугивая школоту ядреным запахом полушубка, после чего, тяжело бухнувшись на колени, принялся поспешно сгребать мелочь. Голова его продолжала разрываться от регулярных непрекращающихся звонков.

Не выдержав, сборщик вскочил на ноги. Распихивая по карманам добычу, ломанулся к зданию вокзала, прямо через толпу подростков, с визгом и матерными криками прыснувших в разные стороны. Кажется, он собрал не все монеты, наметанный взгляд совершенно точно зафиксировал несколько желтых кружочков, валяющихся прямо под ногами малолеток. Да и бес с ними! Среди тех монет нужных не было.

Дверь привокзального туалета едва не слетела с петель, когда Оба-на, с разбегу ударившись в нее плечом, влетел внутрь. Не удержав равновесия, бомж упал на пол, по инерции проехав по кафелю метра полтора. Лежа на полу, прижимая к груди скрюченные от боли руки, он рявкнул, что было мочи: «Слушаю!!!» — чем немало перепугал полного мужчину в рубашке-гавайке, сушившего руки под плотными струями горячего воздуха. Не завершив процедуру, мужчина вытер ладони о шорты и поспешно покинул сортир. Но сборщику уже было плевать. В конце концов, что такого необычного в бездомном, валяющемся на полу общественного туалета? Испугавшийся толстяк забудет о нем уже через полчаса.

— Алло, — уже тише и спокойнее повторил он, — я слушаю…

В голове, где-то в пустоте между ушами, привычно щелкнуло, и черепная коробка наполнилась шумом телефонных помех. Самых обычных телефонных помех, в избытке живущих в любой телефонной трубке. Лет десять назад, когда Оба-на впервые опробовал новый непривычный способ связи, ему казалось, что звук раздается прямо в ушах. Лишь наловчившись принимать сигнал и внятно отвечать, он сообразил, что на самом деле голос Хозяина звучит у него в мозгу. Это было совсем не больно, в отличие от самого «вызова». Стоило ответить, и дергающая, пульсирующая боль отпустила. Однако тишина, разряжаемая лишь коротким неприятным потрескиванием, терзала сборщика гораздо сильнее. Хозяин молчал, а это было неправильно. Неправильно и жутко.

— Хозяин? Хозяин, простите… Я, это, — Оба-на облизнул пересохшие губы. — Я квоту отрабатывал, никак не…

— Я знаю, — прервал сборщика мягкий хозяйский баритон.

Голос у босса был — заслушаешься. В этом отношении Оба-на ему крайне завидовал, как шоумен шоумену. Но как подчиненный никогда не давал себе обманываться — несмотря на мягкий тон, Хозяин был той еще сукой. Ведь знал же — сам сказал, что знал! — но продолжал названивать! Разве не сука? Точно, сука и есть! Мысленно радуясь тому, что полноценную ментальную связь с Хозяином наладить так и не удалось, и тот слышит только то, что сборщик произносит вслух, Оба-на молчал, терпеливо ожидая команды. Хозяин никогда не звонил по пустякам.

— Собери своих. Как можно быстрее.

Предчувствие не подвело. Собирать всех по приказу Хозяина приходилось нечасто. Внимательно, чтобы не дай Случай не пропустить что-нибудь важное, Оба-на впитывал каждое слово босса. Ситуация вырисовывалась странная. Необычная ситуация, редкая, что уж там. Такой шанс, пожалуй, только раз в жизни и может выпасть. И то если страшно свезет. А сборщик изголодался по удаче. Однако вместо воодушевления под спокойный размеренный голос Хозяина Оба-на вдруг ощутил неприятный озноб, прошедший по всей спине, от шеи до копчика. Одновременно с этим накатила чудовищная депрессия. Есть такое выражение: разбившему зеркало пять лет удачи не видать. Так вот сейчас Оба-на почувствовал себя так, словно только что разбил сразу с десяток зеркал.

Инструкции Хозяина, как всегда, были четкими и лаконичными — все общение заняло не больше двух минут. После этого голос в голове сборщика замолчал. Несказанно обрадовавшись, Оба-на поднялся с пола. Хлопнула дверь, пропуская в сортир очередного посетителя. Дородный детина в полицейской форме, кивнув сборщику, как старому знакомому, прошел к писсуарам, на ходу расстегивая ширинку. С местной охраной Оба-на уже давненько навел мосты любви и дружбы, в конце каждого месяца засовывая в пухлую лапу старшего смены три тысячные купюры. Конечно, с точно такой же легкостью любому из них он мог бы засунуть под ребра нож… Но Оба-на никогда не гадил там, где работал. С годами научившись подавлять сиюминутные желания ради долгосрочной выгоды, он прекрасно понимал, что всех не перережешь, а с новой охраной все равно придется договариваться. Прикормленная охрана не задавала лишних вопросов, справедливо считая, что у каждого свой способ заработка. Лишь морщилась брезгливо, принимая купюры из грязных рук сборщика. Ежемесячная мзда давала ему не только возможность относительно свободно перемещаться по вокзалу и прилегающим территориям, но и гарантировала, что из всех окрестных бродяг такая привилегия будет только у него одного. В принципе, в случае острой необходимости Оба-на даже мог бы заночевать в зале ожидания. Однако нужды такой не возникало уже давно. В кармане сборщика лежала связка ключей от трех благоустроенных квартир в разных районах Сумеречей — о своих работниках Хозяин заботился.

Подождав, пока охранник покинет туалет, сборщик достал телефон — самую обычную «Нокию», периода раннего средневековья — и щелкнул по кнопке быстрого вызова. Когда трубку на том конце сняли, вместо приветствия бросил:

— Скоморох, бросай херней заниматься и дуй за мной.

Ни следа недавнего пиетета, простой и понятный приказ.

— Да, срочно. Я на Северной площади, возле вокзала. Близнецов захвати обязательно. Тут кое-что серьезное намечается…

Прежде чем выйти из сортира, Оба-на старательно вымыл лицо холодной водой, вместе с потом снимая нервное напряжение. Он с наслаждением пил невкусную, пропитанную хлоркой, теплую воду и думал о том, как же это здорово, когда для кого-то ты сам являешься Хозяином. Боссом. Шумно высморкавшись прямо на пол, Оба-на вытер пальцы о полушубок и выудил из карманов заработанную мелочь. Профессиональное чутье сборщика подсказывало, что сегодня, несмотря на обильный улов, нужные рыбки ему так и не попались. И все же он тщательно обнюхал каждую монету — после разговора с боссом бдительность вырастала в разы. Осмотр оказался нелишним. Среди десятиков и рублей, двушек и полтишков робко сияла копеечная монета. Отливала неровным зеленоватым свечением, каким-то детским и оттого особо трогательным. Оба-на радостно взвизгнул и молниеносно слизал копейку с ладони. Точно зная, что, кроме него, в туалете никого нет, сборщик все же воровато оглянулся. Красть у Хозяина — ужасней преступления не придумать! Хуже даже, чем если бы Оба-на убил и съел собственную мать. Не то чтобы он не мог этого сделать… но все же воровать у Хозяина не следовало.

Глядя, как отражение в зеркале пытается пригладить топорщащуюся бороденку, Оба-на пожал плечами — дескать, что уж тут? Все подворовывают по мелочи. И Хозяин наверняка об этом догадывается, не дурак же он, в самом деле. Главное, не попадаться. Обдумывая эту глубокую мысль, сборщик с наслаждением покатал копейку по деснам. На секунду прижал к нёбу, чтобы лучше ощутить всю сладость детских надежд. Затем, сплюнув копейку на пол, стремительно покинул туалет.

Лежащая на грязном кафеле, залитая слюной монета ничуть не изменилась. Исчез лишь окружавший ее ореол зеленоватого свечения. Как корова языком слизала.

Приземлившись на скамейку, стоящую в тени разросшихся голубых елей, сборщик ждал, лениво наблюдая за снующими людьми. Заключенная в тротуарную плитку-пазл, точно в панцирь, Северная площадь раскалилась на солнце, как сковорода. Поглощенная удача развеяла дурное настроение сборщика — сравнение показалось ему правдивым и поэтичным разом. Насвистывая под нос, Оба-на даже принялся обдумывать свою старую теорию о том, что Случай не любит острых углов, предпочитая круги и плавные линии. Северная, сама похожая на огромную монету, обрамленную елями и скамейками, в эту концепцию вписывалась идеально. Все в ней выглядело этаким скругленным. Даже новое здание вокзала обнимало верхушку площади полукругом, а не венчало уродливым прямоугольным ящиком, как старое деревянное, сгоревшее три года назад. Тот сарай с просевшей крышей Оба-на любил, как любил все, что напоминало ему о молодости. Но не признавать достоинства новостроя, украсившего площадь фэнтезийной башенкой с высоким шпилем и часами, не мог. Любой вокзал для сборщика — место силы, его неиссякаемая кормушка, его Мекка. И чем больше вокзал, тем, соответственно, больше кормушка. Раньше, когда Оба-на был еще совсем салагой, эту функцию выполняли придорожные трактиры и постоялые дворы. А сейчас вот — вокзалы. Поменялось лишь название. Сущность же осталась прежней: любая транспортная развязка — это сплетение людских судеб, кратковременное и насквозь случайное. А там, где Случай, там и сборщик.

Человеческие потоки накатывали, как прилив, строго в определенное время, привязанное к каждому конкретному маршруту. Как раз сейчас идущий на Мурманск фирменный поезд «Арктика» погнал от себя очередную волну встречающих, провожающих, прибывших, а вместе с ними — пару назойливых таксистов, несколько работников железной дороги да с десяток случайных прохожих. В редкие минуты нечаянного отдыха Оба-на любил посидеть вот так, поглядывая, кто из проходящих мимо людей заряжен Удачей. Вон один из таксистов, тощий усач в старом спортивном костюме, убедил-таки грузную тетку с целым выводком детей воспользоваться именно его услугами. Над головой водилы слабо затрепетала зеленоватая аура. Оба-на кивнул сам себе: повезло, что тут скажешь. Работа таксиста — это всегда лотерея. Сегодня счастливый билетик вытянул усач. Двое его коллег, также осаждавших многодетную тетку, уныло поплелись к своим машинам. А вот еле переставляющий ноги мужичок затрапезного вида бухнулся на колени, подбирая оставшиеся от выступления Оба-на монеты. Тоже везунчик… даже двойной, учитывая, что сборщик решил не откручивать бедолаге голову. По незнанию ведь границы нарушает, не по злому умыслу. А этот вот, деловой, с портфелем? Оба-на даже привстал, заинтересованный: широко шагающий мужчина в дорогом костюме оставлял за собой свеженький шлейф красивого зеленого света. Вероятно, коммерсант, заключивший удачную сделку. В иное время сборщик непременно последовал бы прямо по быстро растворяющемуся в воздухе следу, чтобы проверить везунчика на наличие счастливых артефактов. Да буквально еще пять минут назад, не раздумывая, бросился бы следом. Но после разговора с Хозяином он лишь терпеливо ждал, когда его подберет Скомороший грузовичок, и наслаждался покоем. Если все пойдет как задумано, то велика вероятность, что ему больше не придется гоняться за удачей. Удачи будет — море разливанное.

Обернись убегающий от мороженщицы Герка хоть на секунду, он бы увидел кое-что любопытное. Нечто такое, что смогло бы как-то подготовить к тем удивительным странностям, что свалились на его голову чуть позже. Но подгоняемый проклятиями и угрозами (И не приходи ко мне больше, паскуда! А придешь, я тебе ноги вырву, понял?!), Воронцов спешил оказаться как можно дальше от дородной тетки с кучей тараканов в голове. А между тем, исчерпав запасы проклятий, продавщица не успокоилась. Нет, она не бросилась за Герой в погоню. При ее габаритах на поимку юркого подростка можно было рассчитывать только в том случае, если тот сам подойдет к ней вплотную. Порывшись в широком кармане засаленного передника, тетка выудила здоровенный мобильник с исцарапанным экраном. Ткнув мясистым пальцем в одну из «горячих кнопок», тут же приложила телефон к уху. Сжимая потной ладонью трубку, вслушиваясь в длинные гудки, тетка жадно смотрела в ту сторону, куда убежал маленький жиденок, точно надеясь, что негодный паршивец вернется, одумавшись. Но аллея, разделенная надвое узким языком газона, поросшего пожухлой от жары травой, оставалась пустынной. К тому же ответа все не было, а дрожащие от ярости толстые пальцы никак не хотели попадать по кнопке автодозвона. От этого тетка зверела еще больше и с ненавистью потрясала кулаком, грозя невидимому мальчишке.

Со стороны могло показаться, что обиженная женщина звонит родственнику или другу, чтобы пожаловаться на несправедливость, царящую в нашем несовершенном мире. Настоящие странности начались, когда, устав от постоянной занятости абонента, продавщица спрятала телефон обратно в бездонный карман передника. Крепко ухватившись за крышку холодильника, тетка не стала сдвигать ее в сторону, а резко рванула вверх. В это мгновение она выглядела как тяжелоатлет, пытающийся оторвать от земли неподъемный снаряд. И дело было не только в широкой стойке и уверенном хвате. Пытаясь открыть крышку вопреки ее устройству, продавщица прилагала невероятные усилия. Синими пульсирующими червяками поползли по вискам вздувшиеся вены. Капли пота проступили на узком лбу, через переносицу стекая на свиные глаза и дряблые щеки. Затрясся жир массивных рук, напрягающихся в нечеловеческом рывке.

Казалось, еще немного, и, не выдержав такого напора, оторвется вся верхняя часть холодильника… Но вместо этого крышка действительно откинулась назад, выпустив в жаркий воздух облачко морозного пара. С облегчением выдохнув, мороженщица облокотилась на холодильник, переводя дух. Руки ее все еще подрагивали. Однако долгий отдых явно не входил в планы их хозяйки. Как ныряльщик, делающий «щучку», огромная тетка с неожиданным для ее габаритов проворством впихнула в холодильник верхнюю половину тела. Такой трюк она проделывала, когда искала маленькому жиденку пломбир, — точно так же исчезли в небольшом холодильнике сперва руки, затем обвислые груди и нечесаная рыжая голова.

А потом случилось невероятное. Оставшиеся снаружи слоновьи ноги оттолкнулись от асфальта, подбросив неподъемную задницу в воздух. На мгновение мелькнули толстые икры, утянутые корректирующими чулками, и тут же исчезли в недрах портативного уличного холодильника, который никак, совершенно никак, абсолютно никак не мог вместить в себя взрослого человека такой комплекции. Спустя еще какое-то мгновение сама собой захлопнулась крышка, точно задраившийся люк уходящей на глубину субмарины. Одинокий холодильник сиротливо остался стоять в тени разросшихся тополей. И будьте уверены, даже если бы на него наткнулся человек, гораздо менее высокоморальный и честный, чем вы, даже в этом случае его содержимому ничего не угрожало. Каждый мелкий хулиган Сумеречей знал, что связываться с Халей-мороженщицей — себе дороже.

К полудню солнце перестало растягивать румяные щечки в ласковой улыбке, показав свое истинное лицо: лицо раскаленной звезды, точно голова горгоны Медузы, обрамленное извивающимися протуберанцами. Оно обрушивалось на Сумеречи, как огромный паровой молот, щедро раздавая неосторожным горожанам тепловые удары. Съеживалась, теряя насыщенный зеленый цвет, листва на деревьях. Выкатив розовые языки, тяжело дышали бездомные собаки. В поисках тени псы рыли ямы в корнях деревьев, но высохшая земля не давала прохлады. Над городом летала сухая колючая пыль и запах разогретого битума.

Раскаленный воздух заставлял дрожать контуры зданий, отчего они казались гигантскими оплывающими свечками. Озверевшее светило огнедышащим драконом пролетело над улицами, разгоняя по домам даже самых безрассудных. Те, кто успел прикупить вентилятор или кондиционер до того, как они исчезли с прилавков, подставляли разгоряченные лица прохладному искусственному ветру. Менее прозорливые страдали, потели и молились о скорейшем закате. Город вымер.

Даже окружающий городскую больницу рекреационный сквер, традиционное место прогулок жителей близлежащих улиц, выглядел сейчас заброшенным и неухоженным. Обычно в полдень жизнь здесь кипела, но сегодня не просто замерла, а, казалось, закончилась вовсе. Медперсонал не сновал между корпусами с озабоченным видом, не сидели на лавочках выздоравливающие пациенты. Ни посетителей, ни дворников, ни праздных гуляк. Не видно было даже мальчишек на роликах, этим летом облюбовавших перила возле сквера. И только на заднем дворе среди контейнеров с мусором, наплевав на жару, обстоятельно копошилась любопытная троица.

Строго говоря, непосредственно в мусоре ковырялись только двое, похожие друг на друга низкорослые рыжие бородачи потасканного вида, известные среди коллег по цеху как Близнецы Семка и Ромка. Третий — Скоморох — высокий сухощавый мужчина с осунувшимся, вытянутым лицом, сидел на сломанном кресле, не принимая в работе активного участия. Закинув ногу на ногу, он лениво потягивал сигарету, судя по количеству высмоленных до самого фильтра окурков на асфальте — не первую. Чувствовалось, что окончательно расслабиться ему мешает лишь отсутствие у кресла спинки. Именно поведение выдавало в мужчине главного в тройке; одежда же его была такой же неряшливой и простой, как у подчиненных. Любой ткани мира Скоморох предпочитал джинсу. Даже сейчас, когда столбик термометра уверенно переполз за тридцатку, он не сменил свой обычный наряд на что-то более легкое, продолжая париться в плотных штанах и наглухо запахнутой куртке с длинным рукавом. Детали гардероба плохо сочетались между собой. Да и кому вообще может прийти в голову сочетать красный низ с зеленым верхом? Впрочем, Скомороха это волновало в последнюю очередь. Пусть мажорики одежку по моде таскают, а для него джинса, как была робой с момента изобретения, так робой и осталась. Не слишком маркая, удобная, долговечная. Прочная, опять же — хорошую джинсу даже крыса не сразу прокусит. А когда роешься по помойкам, столкнуться с крысой — плевое дело. Вытертую зеленую куртку Скоморох любовно украшал найденными металлическими значками и цепочками. Всем говорил, что это для дополнительной защиты (мелкие железяки с кольчужной плотностью покрывали ткань), на деле же причина была в его генетической любви ко всему звенящему. В самом деле, двадцать первый век на дворе, не носить же шапку с бубенцами? А так — хоть какая-то отрада для заблудшей скоморошьей души. Свой костюм Скоморох надевал на работу уже третий год и сносу ему пока что не видел. За это время появилась только одна синяя заплата на коленке, по глупости разодранной об угол мусорного ящика.

Из мусорного бака вынырнул Близнец-Семка. Несмотря на то что к рыжей бороде прилипла какая-то гнилая дрянь, лицо его сияло.

— Зацени, бригадир! — предъявил он Скомороху раскуроченные внутренности системного блока. — Не, живут же люди, а? Компутеры выбрасывают! А еще говорят, что в Европах лучше! Чем лучше-то? Вон, захотел — купил компутер, захотел — выкинул. Зажиточные, с-с-сцуки…

Последние слова коротышка цедил уже с ненавистью, начисто подавившей первичное восхищение от находки. Близнец-Семка вообще был существом крайне возбудимым, способным за долю секунды переходить из одного эмоционального состояния в другое, иногда диаметрально противоположное. Пожалуй, именно этим он больше всего отличался от брата, апатичного меланхолика, которого Скоморох считал (возможно, вполне обоснованно) умственно отсталым.

Ромка тем временем потрошил приваленный к мусорным контейнерам диван, с мясом выламывая брус и ДВП и перетаскивая их к фургону. Металлические пружины и уголки он аккуратно складировал в стеганый мешок. Скоморох точно знал, что с таким же бесстрастным лицом Близнец-Ромка расчленял бы человеческое тело. В смысле не просто знал. Сам видел неоднократно.

Братья Семка и Ромка различались не только темпераментами, но и внешне. Строго говоря, они вообще не были близнецами как таковыми. «Близнец» на самом деле была их фамилия, доставшая от отца, очень любившего выпивку и женщин и при этом не жалующего контрацептивы. Несмотря на высоких матерей, братья унаследовали от папаши нестандартный рост — намного ниже среднего. Про таких обычно говорят «метр с кепкой». Для людей сторонних братья действительно могли сойти за двойняшек. Лишь немногочисленные знакомые Близнецов знали, что на деле Семка не только выше на три сантиметра, но и на три года старше.

Сборщики поговаривали, что братья сами приложили руку к исчезновению своего незадачливого родителя, однако Скоморох доподлинно знал, что это не совсем так. По большому счету, Близнец-папа никуда не исчезал. По крайней мере, тело его все еще территориально находилось в пределах Сумеречей. В их фургончике стоял старый холодильник «Бирюса», вот там-то оно и лежало. Точнее, то, что от него осталось. Каждый год Семка и Ромка отмечали день своего семейного воссоединения, и часть папаши неизменно присутствовала на празднике в качестве главного блюда. В прошлом году это был гуляш из легких и печени. На вкус Скомороха, сильно переперченный.

Бригадир принял у низкорослого Семки растерзанный системник. Покрутил его в руках, прицениваясь.

— Годно, — кивнул он наконец. — На радиорынке толкнем, по-любому кому-нибудь понадобится. Поройся еще, там до хрена должно быть… Больнице бабла отсыпали, они теперь старье тоннами списывают.

— Есть там еще, есть! — радостно заверил Близнец-Семка, напавший на золотую жилу. — Все дно завалено! Как будто компутерный магазин, а не больничка!

Коротышка вновь нырнул в гору мусора, разбрасывая в разные стороны пакеты с отходами, точно крот, отваливающий пласты жирной, переполненной червями земли. Вообще, день выдался не слишком удачным, и потому находка обнадеживала. Всего улова было — пара мешков пластиковых бутылок вперемешку с жестяными банками да старая мебель, которую Близнец-Ромка превращал в дрова для дачников-пенсионеров, увлеченно орудуя здоровенным колуном. И то и другое уходило за сущие копейки. Конечно, ради монет сборщики и работали, но ведь мелочь мелочи рознь. Выручки с сегодняшней добычи едва ли хватит разменять на две пригоршни пятаков. А сколько из них будут счастливыми? Скоморох даже начал опасаться, что квоту они сегодня не выполнят, и завтра придется работать допоздна, наверстывая упущенное. Поэтому, когда телефон заиграл мелодию вызова от Старшего сборщика, Скоморох слегка струхнул. Вообще, на невыполнение малой квоты обычно закрывали глаза, давая возможность отработать до конца недели или даже месяца, что для их профессиональной команды было как два пальца об асфальт. Но с фигурами такого масштаба, как Оба-на или Хозяин, нельзя быть уверенным ни в чем. Скомороху очень не понравилось, что позвонил Старший сборщик синхронно с его мыслями о невыполнении квоты. Это настораживало.

— Алеу? — неуверенно протянул он в трубку, попутно шикнув в сторону выбравшегося из бака Близнеца-Семки, протягивающего целую вязанку дохлых оптических «мышей».

— Скоморох, бросай херней заниматься…

Голос у Оба-на казался слегка замученным и каким-то взволнованным. Таким не распекают подчиненных за нерадивость. Таким сообщают нечто важное, таким посвящают в тайну. Скоморох слушал, постепенно проникаясь настроением Старшего сборщика, ощущая, как от внезапно нахлынувшего охотничьего азарта встают дыбом волосы на загривке. Действительно, со слов Оба-на получалось, что им выпало поучаствовать, возможно, в самом серьезном деле в их жизни. Это, конечно, если не произошло никакой ошибки… но ведь Хозяин никогда не ошибается, верно? Подумать только! Лично позвонил, лично приказ отдал, можно сказать, почти поименно пригласил! Ай да мы!

— Чего мы? — подозрительно спросил стоящий по колено в мусорных пакетах Близнец-Семка. Под мышкой у него была зажата простенькая клавиатура, в коротеньких ручонках покоился древний десятидюймовый монитор.

— Молодцы мы! — довольно осклабился Скоморох. — Все, завязывай в помоях рыться, на серьезное дело едем!

— Скоморох, да ты… Да там же залежи еще, епте! — попытался образумить шефа Близнец-Семка. — Там же на две квоты хватит!

— Давай хватай что достал и в машину! — беспрекословно велел Скоморох. И, что в последнее время случалось с ним совсем редко, экспромтом выдал потешку, ментально настраивая подчиненного на нужный лад: — Выпал нам с тобой случай — поживиться невзначай! Оба-на говорит, по Сумеречам Удача непуганой ходит, а мы ни ухом ни рылом. Вовремя подсуетимся, так не две, а двести две квоты закроем, сечешь?

Он еще не успел договорить, а маленький Семка уже пинками подгонял своего не слишком умного, зато очень послушного младшего брата к грузовичку, старенькому «зилку» с кузовом-фургоном. Все-таки великая сила — потешка из уст скомороха, подумал Скоморох, улыбаясь, словно часть рифмованной речевки краешком своей нехитрой старинной магии зацепила его самого. Настроение вмиг приподнялось, взмыв над тем аллегорическим плинтусом, за который закатывалось еще совсем недавно. Скоморох подошел к дверце фургона, чтобы открыть ее перед братьями, стоящими с охапками добычи, и едва не отхватил этой самой дверью по лицу, когда некто невидимый, но явно огромный и злой пинком распахнул ее изнутри. От разбитого носа его спасла лишь врожденная скоморошья реакция, которой позавидовала бы иная кошка. Дверь только-только ударилась о борт, громыхнув железом по железу, а Скоморох уже стоял на полусогнутых, сверкая зажатым в руке ножом с кривым, почти как у серпа, лезвием. Близнецы тоже ощетинились оружием: старший молниеносно вынул из кармана заточенную отвертку, а у младшего на пальцах вырос здоровенный свинцовый кастет. Добытый хлам горами высился у их ног.

— Ага, приссали, щенята?! — раздался знакомый противный голос, и Скоморох спрятал нож, ругая себя за то, что дал возможность застать себя врасплох. Хуже того, дал это увидеть такой дуре и любительнице почесать языком, как Халя-мороженщица. Теперь все сборщики будут с месяц ржать над приукрашенной историей о том, как Скоморох и Близнецы обмочили штанишки, увидев грозную Халю. Ай, да и пусть их! Если порученное Хозяином дело выгорит (а оно не может не выгореть!), то плевать он хотел на других сборщиков, Несчастный Случай их забери!

— Стучаться не учили? — проворчал он, недобро глядя на занявшую весь дверной проем тетку. Все лицо у Хали покрывал стремительно тающий иней. Он же украшал несвежий комбинатовский халат и черные волоски, обильно растущие на жирных руках.

— Вы когда уже эту падаль из холодильника уберете? — вместо ответа спросила Халя. — Весь выход загородили, я из-за него вылезти не могла!

— Это ты об отце моем так?! — Моментально взбеленившийся Близнец-Семка вновь выронил на землю только что поднятый компьютерный хлам и полез в карман за отверткой. — Да я тебе…

Скоморох поспешно положил ему руку на плечо, успокаивая, снимая агрессию.

— Ты чего трубу не берешь, Скоморох? — поинтересовалась мороженщица. Затем пристально посмотрела на братьев, застывших в обнимку с собранным добром. Ее растрепанные кустистые брови подозрительно сошлись на переносице. — Вы собрались, че ль, куда?

— Не твоего куриного ума дело, — отсек Скоморох. — И давай уже завязывай у нас дома шариться. Схлопочешь перо в шею, не говори потом, что не предупреждали.

— А ты не пугай! Не пугай! — Тетка грозно повела плечами, еще больше выкатив вперед и без того выпирающую за пределы фургона грудь. — У меня, может, чего по делу сказать есть!

— Так говори или уматывай!

— Ты не петушись. Скоморох! — ехидно улыбнулась Халя. — Вот ты за задание ухватился, а как выполнять его будешь? Где искомое найдешь, подумал?

— И давно ты тут уши греешь? — недобро прищурился Скоморох.

— Нэ то пытаешь, солодкый! — Мороженщица звонко цокнула языком. — А якщо яка-то жинка бачила якого-то парубка?

— Ты мне эти свои штучки бросай. Будешь мозги пудрить, велю Семке кишки тебе на шею намотать.

Близнец-Семка довольно осклабился и быстро-быстро закивал головой. Однако в голосе Скомороха, кроме угрозы, звучала теперь и заинтересованность. Украинскую речь он понимал с пятого на десятое, но некоторые слова знал благодаря читанным в детстве книжкам Николая Васильевича Гоголя. «Черевички», например, или «хата». Или вот это — «парубок».

— Ладно-ладно, — примирительно выставив перед собой пухлые ладони, поспешно ответила Халя, вмиг утратившая львиную долю своего гонора. — Видела недавно вашего хлопца. Если уловом поделишься — скажу где!

— Ай, спасибочки вам, барышня, огромное! — Не ожидавший получить от Случая такой подарок, Скоморох даже шаркнул ножкой и поклонился.

Ухватившись за край двери, он с размаху захлопнул ее, силясь причинить наглой Хале как можно больше синяков, шишек и прочих неприятных повреждений тела. Не имеющую скоморошьей реакции мороженщицу спасла только огромная грудь, которая, точно подушка безопасности, приняла на себя основной удар. Тетка ввалилась внутрь, не удержавшись на колоннообразных ногах. Из фургона донесся страшный грохот, а сама машина ощутимо подпрыгнула на рессорах.

Спружинившая дверь вновь распахнулась, и Скоморох, привстав на подножке, заглянул в фургон, оценивая масштабы разрушения. На летний период старенький «ЗиЛ» становился для сборщиков домом на колесах. Пользуясь погодными условиями, бригада работала «в поле», точно колхозники во время страды. Здесь они спали, ели, смотрели телевизор, сюда складывали добытое барахло. Во всех Сумеречах едва ли наберется с десяток живых существ, видевших машину сборщиков изнутри. И уж точно не было того, кто, набедокурив у бригады дома, ушел бы безнаказанным. Падающая Халя, видимо, пыталась удержаться за стоящие вдоль бортов стеллажи. Неудивительно, что не рассчитанные на подобную нагрузку полки не выдержали, погребя мороженщицу под грудами мешков с ценным мусором. К счастью, жилой зоны, где расположились двухъярусные нары, рукомойник и заставленный пирамидами из немытой посуды стол, разрушения не коснулись. Оно и понятно — изнутри площадь кузова была в несколько раз больше, чем снаружи, и жилую часть от входа отделяло почти четыре метра. Как такое могло быть? Почему на их фургончик не распространяются некоторые законы физики? Это было той еще загадкой даже для самих сборщиков. Когда за решение проблемы брался Хозяин, оно всегда получалось простым и эффективным, но не всегда понятным.

Убедившись, что ничего серьезного Халя не поломала, Скоморох спрыгнул с подножки и кивнул Близнецам. Семка и Ромка тут же принялись бодро закидывать внутрь сегодняшнюю добычу. Доски, бутылки, компьютерная рухлядь сыпались прямо на яростно матерящуюся мороженщицу, но коротышки лишь глумливо хихикали. Последним Близнец-Семка закинул маленький, но тяжелый монитор, отозвавшийся сдавленным криком боли и усилившимся потоком ругани, после чего Скоморох закрыл дверь на засов.

— Двинули, — скомандовал он братьям. — И так слишком долго с этой дурой провозились.

— А куда ты поедешь, кретин пустоголовый? — донесся из-за двери сдавленный голос Хали. — Я ж тебе теперь шиш чего скажу!

— В парк поеду, хрен ли тут думать, — удивляясь глупости мороженщицы, ответил Скоморох. — Ты в городском парке квоту отрабатываешь, целыми днями там торчишь. Это каждый сборщик знает. Так что, если не соврала, то там только и могла его видеть.

Сквозь двери донесся разочарованно-обиженный стон, сопровождаемый оханьем, кряхтением и грохотом.

— И, это… — перед тем как сесть в кабину, крикнул сборщик, — прибери там чего раскидала. Если зайдем, и будет срач — шкуру спустим!

— Ты только не забудь, слышь, Скоморох?! Это я его первая нашла! — донесся ему вдогонку голос Хали-мороженщицы. — Я первая нашла! Мне удачи положено! Первый всегда в доле!

— Был в доле — стал в неволе! — отшутился Скоморох, хотя и знал, что засов на двери Халю не удержит. Уйдет так же, как пришла, через холодильник. Но отказаться от потешки, отвесившей мороженщице легкую мысленную оплеуху, не смог. Потешка получилась не самая лучшая, простенькая, почти детская, но Скоморох радовался и такой. В свете маячащего на горизонте большого дела старые навыки возвращались очень быстро.

Он ловко запрыгнул в кабину, где уже сидели Близнецы, и велел:

— Давай, Ромка, в парк гони! Нам сегодня удача прет!

Старый фургончик работал на удивление негромко. Один только раз, когда Семка, повернув ключ зажигания, нетерпеливо вдавил в пол педаль газа, двигатель рявкнул, точно здоровенный пес, взявший след. После под капотом машины раздавалось лишь размеренное урчание, как у дорогой иномарки. Сборщики умели гасить ненужное внимание к своему бизнесу. Тихо приходили, тихо брали свое, тихо уходили. Иногда случайно или намеренно столкнувшиеся с ними люди тихо исчезали, если успевали заметить слишком многое. Сборщики не любили бывать на виду и знали множество способов оставаться незамеченными.

Спустя минуту после того как машина отъехала от больницы, на задний дворик вышла усталая пожилая медсестра в потемневшем от жары под мышками и возле шеи халате. Крутя в пальцах незажженную сигарету, она удивленно осматривала разоренные мусорные баки. Кто-то разломал списанную мебель едва ли не в щепки, а между тем женщина, недавно выходившая покурить, не только никого не видела, но даже не слышала ни звука. Чиркнув зажигалкой, медсестра тяжело плюхнулась на удачно поставленное в тенечке поломанное кресло. Это все мальчишки-роллеры, не иначе, подумала она. На ползущий вдоль сквера синий «ЗиЛ» женщина даже не посмотрела.

Выкатившись за пределы больничного городка, грузовичок сборщиков попал на Хвойную улицу, засаженную почему-то тополями и разросшимися кустами сирени. Здесь он принялся уверенно набирать скорость. Чтобы добраться с расположенной на окраине Сумеречей Хвойной до железнодорожного вокзала, предстояло проделать немалый путь по разбитой объездной грунтовке. А когда промышляешь добычей Удачи, мешкать не следует. Иногда из-за какой-то упущенной доли секунды ваши пальцы пролетают в миллиметрах от ее хвоста.

К пиву он взял вяленного леща. «Поповское» — местный сорт, свое название получило от Попова порога, поселка, где его варили. Особыми достоинствами напиток не обладал, но в розлив бывал весьма недурен. Особенно в такую жару.

Небывалый зной распугал даже законченных алкоголиков, столики возле «Пивной на Пробной» пустовали. Это было хорошо, потому что он не очень любил людей. Холодное пиво с рыбой любил, а людей — не очень.

Смакуя удовольствие, он сдул с кружки невесомую шапку пены. Со стола на него таращил пустые глазницы вяленный лещ. Рыбалку он тоже не любил, хотя всегда был не прочь «поудить рыбку в мутной воде». Увлекательное занятие, хоть при этом и крайне непредсказуемое, а подчас даже опасное. Один Случай знает, кто находится на конце туго натянутой лески, в дугу изогнувшей удилище. Костлявый окунь или жирная форель? Или неведомая зубастая тварь, способная сожрать самого рыбака?

Крепкие зубы оторвали кусок леща. Задумавшись, он даже не замечал, что забыл почистить рыбу.

Нужно набраться терпения. Хватать удилище самому можно, только когда точно знаешь, кого скрывает мутная вода, и насколько глубоко заглочен крючок. Наживка насажена. Удочка заброшена, и на случай поимки подводного чудища до поры до времени ее держат чужие руки. Руки, лишиться которых будет не жалко. Совсем скоро над водой покажется плавник. Остается лишь немного подождать. И уже тогда, если блеснет на солнце золотая чешуя — тянуть изо всех сил. Быстро и не раздумывая.

Хозяин медленно отхлебнул большой глоток пива, отправляя перемолотый комок мяса, костей и чешуи гулять по пищеводу.

Что-что, а ждать он умел.