Охота на ведьм

3

Но Хемминг Убийца фогда[7] был все еще жив. Да, именно он рассказал о долине и о том, как пройти к Людям Льда. Он же показал дома Тенгеля и Ханны — наследников Тенгеля Злого. Хемминг давно имел зуб на Тенгеля, мужа Силье. Все никак не мог простить позорную трепку, что тот ему как-то задал.

На допросе Хемминга присутствовали жена и дочь фогда, которым очень понравился статный парень. По их просьбе Хемминга отпустили.

Подталкиваемый алебардами кнехтов, он покинул Тронхейм.

Справедливости ради нужно заметить, что Хемминга мучила совесть и он горько сожалел о своем предательстве. Ведь его отец и семья тоже жили в этой долине.

Да, но с ними-то ничего не случится. Ведь кнехты ловят только колдунов, убеждал он сам себя.

Кнехты сделали свое дело и сейчас спускались с горы. Это были те шестеро, что ворвались в дом Ханны и Гримара. Они выполнили приказ и теперь могли ехать дальше. Их задание было самым опасным; Хемминг призывал остерегаться Ханны.

Голоса их эхом отдавались в пустотах ледника.

— Тьфу! — сказал младший. — Ерунда! Какая-то там старуха!

Рыжий кнехт заржал:

— А вы видели, как я продырявил старикашку?

— Ага, но старуха была просто омерзительна, — неторопливо проговорил старший. — Когда я увидел ее, невольно остановился. Настоящая ведьма.

— Я тоже опешил, — добавил другой. Он был так толст, что снаряжение расходилось по швам. — Никогда не видел такого страшилища.

Некоторое время они шли молча. Казалось, долина была полна привидений, колдунов и ведьм. В голову лезли всякие неприятные мысли. Кнехты поежились.

— И она совсем не испугалась, — сказал тот, кого звали Виллиберт. — А вы видели, как ведьма стояла у огня и ухмылялась? Едва держалась на ногах, а ведь стояла, чертовка. Будто специально нас поджидала.

— А что за ногти! — добавил шестой, всеобщий любимец. — Когда она царапнула меня, я подпрыгнул чуть не до потолка! У нее вид как у полусгнившего трупа.

— Да, старуха и меня оцарапала. Как раз тогда, когда мы ее выволакивали на улицу. До сих пор чешется.

— У меня тоже чешется. Ведь и я прикасался к ней.

— А я брал ее за руку. И меня словно что-то царапнуло. Один раз, но очень больно.

Оказалось, что все кнехты прикасались к старой Ханне, и это прикосновение было просто отвратительным. Старуха была ведьмой, и ее должно было сжечь. Но очаг в доме был слишком мал.

— А вы слышали, что она сказала, когда мы бросили ее во дворе и разожгли, наконец, костер?

— Нет.

— «Теперь они уже далеко», — пробормотала она. — Интересно, кого она имела в виду?

— Может, другой какой колдун сбежал от костра?

Надеюсь, его поймали. Но это уже не наше дело. А вид у нее был торжествующий.

— Да, но мы с ней разделались.

Снова помолчали. Все произошедшее ярко встало перед глазами.

Они снова вышли на открытое пространство. Летняя ночь была светла, воздух прозрачнее, чем в долине.

Все молча шли вперед. Младший почесал руку:

— Черт, как чешется!

Чуть погодя остановился второй, рыжий:

— Погодите, я не могу так быстро!

— Ну что там еще? — недовольно спросил старший.

— Я, кажется, заболел. Весь горю.

Младший завернул рукав и посмотрел на руку:

— О Боже, нет, вы только посмотрите!

На руке появилась ужасная опухоль. Остальные, увидев это, в ужасе попятились.

— Черт возьми, это оспа!

— Да нет. Это не оспа. И не чума. Посмотрите, эти нарывы немного больше. Я… я не знаю, что это.

Кнехты пошли дальше. Теперь все сторонились младшего. Трава, по которой они ступали, что-то угрожающе шептала и недовольно шелестела, будто не хотела, чтобы эти люди ступали по ней.

— Подождите! — закричал рыжий. — Я больше не…

— Ну что там еще?

— Я весь горю… как в печи у Дьявола. Смотрите! Мои руки! Они сплошь покрылись этими ужасными нарывами. Подождите! Да подождите же! Куда вы? Помогите мне, помогите!

Рыжий пробовал бежать за остальными, но вскоре вынужден был остановиться. Схватился за сердце.

Немного постоял и побрел дальше. Остальные были далеко. Ему показалось, что товарищи превратились в маленькие, почти неразличимые точки. Рыжий жалобно посылал им вдогонку проклятия.

На небе показалась луна. Рыжий едва переставлял ноги. Шлем он давно бросил, голову жгло, в ней словно что-то стучало и шумело. Страх заполнил все его существо. Мужчина закатал рукава. Нарывы покрыли уже все тело, появились даже на лице. Все ужасно чесалось.

Он закричал:

— Подождите! Да подождите же меня! Не уходите!

Но его никто не слышал. А если бы и слышал, то вряд ли бы остановился.

Вдруг рыжий увидел кого-то на склоне.

Это был младший. Мертвые глаза уставились в небо. Лицо покрыто водянистыми нарывами.

Рыжий пронзительно закричал и из последних сил двинулся дальше. Вскоре он схватился за горло и упал на колени, потом ткнулся лицом в землю.

Остальные бежали без оглядки, подгоняемые страхом. Толстый сдался, когда они миновали болото.

— Я заразился! — в панике закричал он. — Смотрите! Смотрите! Это чума! — Он пытался содрать с рук нарывы.

— Нет, — прошептал старший. — Это не чума. Чума не может проявиться так быстро. Это другая болезнь! Это она, ведьма, царапнула нас! Она наслала на нас болезнь, это ее колдовство!!!

— А я не заразился, — воскликнул Виллиберт. — Смотрите! У меня руки чистые. Я почти не касался старухи. Я не умру.

— И я, — сказал красавчик. — Я ничего плохого ей не сделал, вы все тому свидетели. Я был добр к ней, я ни в чем не виноват.

Старший чувствовал себя плохо. Но он боялся сказать об этом вслух.

— Я спасусь! — как заклинание, повторял красавчик. — Не подходи, — крикнул он толстому. — Это ты виноват…

— Заткнись, — ответил толстый. — Все мы одинаково виноваты.

— Неправда! Во всяком случае не я.

У красавчика тоже все чесалось. Ничего страшного. Это просто самовнушение, он просто боится, что и у него появятся те же симптомы. Ведь он не сделал старухе ничего плохого. Ну, подумаешь, ударил разок. Это ведь не считается…

— Нет, не убегайте, — скулил толстый. — Помогите! Да помогите же!

Но его никто не слышал. Он остался один, совсем один лицом к лицу со страшной, мучительной смертью.

Назад не вернулся никто.

Идти через ледник было очень трудно. Силье ужаснулась, когда они вышли из расселины. Перед ними простиралась беспорядочно вздыбившаяся белая масса, с торчащими белыми зубьями, чем-то напоминавшая русло высохшей реки. И ни одной тропки, ни травиночки. На небе появился серебристый серп восходящей луны, и ледник засверкал и заискрился как драгоценные камни.

Переход через перевал Силье никогда не забудет, это она знала точно. Отчаяние и безнадежность охватили ее. А она все ковыляла вперед, постоянно следя, как бы с детьми чего не случилось. Лив шла в полусне; она не проснулась даже, когда споткнулась. Упав, так и осталась лежать в холодном снегу, тихо посапывая. Пришлось с болью в сердце привязать ее к лошади. Бедное животное! А если лошадь провалится в какую-нибудь яму или ее понесет… что будет с девочкой? Но брать ее на руки было некому. Тенгель держал в одной руке посох, а другой вел лошадь; Силье несла вещи и следила за старшими детьми.

Суль и Даг оказались на удивление выносливы. Все проявляли большую осторожность, хотя им не терпелось поскорее миновать этот участок пути. Тенгель тщательно рассчитывал каждый шаг.

И еще этот вечный страх преследования. Они постоянно оглядывались назад, но ледник был безлюден, и только их собственные следы узкой голубоватой лентой вились по снегу.

Через ледник шли всю ночь и наконец спустились вниз на неприветливое, болотистое плато. Кругом сплошные топи и редкие карликовые березки.

Но вот ледник кончился. Они дошли до широкой реки. Начало светать. Облака закрыли небо, поэтому было все еще довольно темно. Дети нуждались в отдыхе. Но они все же прошли дальше, до небольшой долины, где можно было спрятаться. Силье достала одеяла, и все легли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то укрыться от холодного утреннего ветра.

Дети заснули мгновенно.

Силье обняла их. Тенгель устроился рядом.

— Я даже не подумаю благодарить Бога за наше спасение, — прошептала она.

— Почему?

— Знаешь, я никогда не могла понять людей, спасшихся после катастрофы. Бог простер свою длань и защитил нас, говорят они. А над всеми остальными? Это просто верх самодовольства думать так. Получается, что спасшиеся чем-то лучше тех, которые погибли! Лучше я помолюсь за упокой душ тех, кто остались там, в долине. Разве это не будет справедливее?

— Ты права, — согласно кивнул он. — Но ты никогда не была самодовольной, Силье. Всегда думала сначала о других, потом о себе. Бог ли позаботился о нас или кто другой, но я благодарен за то, что мы все спаслись. Опасность еще не миновала, но самое главное, что все мы живы. Все пятеро.

— Нас восемь, — засыпая, пробормотала она. — Ты забыл про лошадь, кошку и… того, кто еще не появился на свет.

Тенгель не смел заснуть. Пока остальные спали, он лежал, чутко прислушиваясь. Как знать, а вдруг преследователи где-то рядом?

Снова двинуться в путь оказалось непросто. От усталости никто не мог даже стоять; все замерзли и чувствовали себя как-то потерянно в незнакомом большом мире.

Кошка Суль смогла-таки выбраться из мешка и исчезла в ивовых зарослях. На ее поиски ушел почти час. Появившись, кошка затрусила следом.

Пару раз им пришлось особенно тяжело. Лошадь отказалась спускаться с обрыва, и тогда Тенгель решил положить конец ее страданиям. Но Силье и дети умоляли оставить лошадь в живых, и он, как обычно, сдался. Спустить кобылу с утеса было тяжким испытанием. Силье даже согласилась с Тенгелем, что проще было бы умертвить лошадь. И все же они спустились вниз. И закричали «ура» от радости. Силье заметила, как муж долго стоял у лошади, положив голову ей на гриву. Было видно, как он рад, что удалось сохранить верного друга.

Постепенно местность вокруг них изменилась. Стало теплее, ветер с ледника уже не долетал сюда. Горы остались позади. В этот день они прошли немного. Детям надо было отдохнуть, поэтому ближе к вечеру семья разбила лагерь в небольшой долине. Теперь их окружали сосны и ели. На мху пестрели цветы.

Дети заснули быстро, но Силье так устала, что уже не могла больше сдерживаться. Она горько плакала на руках у Тенгеля — плакала по всем погибшим в долине Людям Льда, по их маленькому дому, где им пришлось бросить все… Вряд ли они увидят эту долину еще раз…

Плакала она и от усталости, и от неизвестности. Плакала от облегчения, ведь им удалось уйти. Об этом она не стала говорить Тенгелю. Не хотелось, чтобы он знал, как она счастлива вырваться из этой долины — долины, где прошло детство мужа.

— А мои тканые вещи, — всхлипнула она. — Не удалось их взять с собой. Когда делаешь что-то сам, своими руками, они особенно дороги. Все пропало!

— Ну, ладно, будет, — утешал ее Тенгель. — Ты разве не видела, что я подложил под седло? Один из шерстяных пледов, что ты выткала. Мне тоже не хотелось с ним расставаться.

Силье просияла и крепко обняла его.

Наконец, и она уснула в объятиях мужа. Тенгель не спал. Он опасался нападения диких зверей. Здесь водились волки и медведи, росомахи и рыси. Но опаснее всего медведь. Тенгель поранил себе ногу, наступив в темноте на острый камень. Теперь ему было трудно идти.

Он был полон дум о будущем. Новые заботы охватили его.

Тенгель взглянул на свою молодую жену. Ее не в чем было упрекнуть. Он сам был во всем виноват. В ее объятиях он вошел в экстаз, забыл об ответственности.

А ведь ей нельзя больше иметь детей. И как удавалось так долго скрывать?!

Он провел рукой по ее телу. Да, теперь он чувствовал плод. Она, должно быть, уже давно беременна. А он ничего не видел.

Потерять Силье? По спине пробежал холодок. Но она, скорее всего, не переживет вторых родов.

Что же делать?

Ответ один: избавиться от ребенка.

Но не дрогнет ли рука? Не потеряет ли он ее любовь?

Тенгель был глубоко озабочен. Он не знал, где теперь живет Элдрид. Адрес она свой оставила, да что толку, где ее искать? Где-то далеко, в Трёнделаге. Да и потом, разве они могли поехать к Элдрид и поставить под угрозу будущее ее семьи?

Голова раскалывалась. Он поудобнее уложил Силье на пальто и удрученно прислонился к стволу березы.

Пока они дошли до обжитых мест, прошло еще две ночи и один день. Беглецы так устали, что не могли стоять. Даже лошадь еле держалась.

Они тихо плелись по опушке леса, недалеко от хутора Бенедикта. На дорогу выйти не осмеливались, предпочитая держаться под сенью леса. Нога Тенгеля начала гноиться, лошадь хромала на три ноги, а дети ныли, что устали, голодны и больше не могут идти.

Вдруг Силье воскликнула:

— Смотрите! Там, у реки! Ведь это работник Бенедикта. Видите, вон он. Ловит рыбу.

Так оно и было. Все поспешили туда.

Старик был взволнован до глубины души. Удивился, как быстро выросли дети, поздравил с младшенькой и немного расстроился, что Суль его не узнала. Хотя что удивляться — в последний раз они виделись, когда Суль было только два годика.

— Как дела на хуторе? — наперебой спрашивали Тенгель и Силье.

— Плохо. Очень плохо, — работник сразу посерьезнел.

— Все умерли? — взволновалась Силье.

— Нет. Все живы. Но я больше там не работаю. Я ушел вскоре после вашего отъезда. Сил не было больше терпеть каргу Абелоне. Нашел работу на другом хуторе. Я слышал, что теперь в доме Бенедикта трудно удержать челядь.

— Вот, теперь я вспомнила! — рассмеялась вдруг Суль. — Ты ведь щекотал меня!

Старик просветлел в улыбке:

— Ага, наконец-то, озорница ты моя! Вот подожди, сейчас я тебя…

Суль подпрыгнула, защебетала и бросилась наутек, — совсем как в былые дни.

— Так Абелона все еще там? — прервал их Тенгель.

Работник прекратил игру:

— Да. И ее гнусные дети тоже. А Грету с Марией выгнали. Теперь они бродят как нищенки по деревне и по соседним хуторам. Им тяжко приходится.

— Боже, какой ужас! — заплакала Силье. — Такие хорошие, добрые женщины. Это просто невозможно. А господин Бенедикт?

— Ах, добрый господин в тюрьме…

— Что?

— Это случилось совсем недавно. Ему не слишком легко жилось под командованием Абелоны. Но он держался. — Работник склонился к ним и прошептал: — Ищите утешения. Крепитесь! На повстанцев донесли…

— Это Хемминг, — сквозь зубы процедил Тенгель.

— Я теперь знаю, кто же на самом деле является злым духом Людей Льда, — тихо сказала Силье.

— А когда кнехты пришли на хутор и стали расспрашивать о Бенедикте, Абелона очернила его, как могла. Хотела расправиться с ним раз и навсегда, ведь он был для нее вечной обузой. А сейчас господин Бенедикт в Тронхейме… В тюрьме… Все это очень печально.

— Просто ужасно, — всхлипывала Силье. — Тенгель, надо что-то делать.

— Да, да, конечно, — согласился он. Хотя что они могли сделать? Ведь их положение было ненамного лучше.

— Что, всех повстанцев арестовали?

— Боюсь, что да. Говорят, взяли Дюре Аулсона. На всех донес кто-то один.

Тенгель прошептал проклятия в адрес Хемминга. Глаза его метали молнии. Силье никогда еще не видела мужа в такой ярости.

Но он быстро овладел собой и снова обернулся к старику. В нескольких словах поведал о горькой судьбе Людей Льда. Работник был опечален.

— Мы хотели поселиться тут, на холме, где я жил прежде. Пока, во всяком случае, — продолжал Тенгель. — А там найдем что-нибудь получше и понадежнее.

«Но будем ли мы где-нибудь в безопасности», — подумал Тенгель про себя.

— Видишь ли, — удрученно сказал старик, — там, где ты жил раньше, сейчас живут другие люди. Боюсь, что в деревне вы не найдете места, где бы вы могли… — Он смущенно замолчал.

Тенгель глубоко вздохнул:

— Есть еще одно место, недалеко от Тронхейма, где я часто прятался. Детям там, конечно, придется не сладко, но что делать.

Старика попросили передать привет Грете и Марии. Они еще вернутся. Но будущее Тенгеля и его семьи было весьма неопределенно.

Беглецы продолжали свой невеселый путь.

Днем остановились на отдых в небольшой рощице. Нога Тенгеля опухла еще сильнее. Ехать верхом он отказался наотрез. «Пусть едут дети», — сказал он. Вообще-то он был прав, но Силье обозвала его упрямцем, глупцом, тщеславным дураком. Все были угрюмы. Что-то ждало их впереди?

Поздно вечером добрались до хижины, где Тенгель хотел заночевать. Да какая там хижина, скорее, шалаш, две стены которого стояли под углом друг к другу. Внутри держался стойкий запах плесени.

— Здесь никто после меня не бывал, — сказал Тенгель с наигранным оптимизмом. — Так что тут мы в безопасности.

Подавив горький вздох, Силье устроила детям кровать из веток и уложила их спать. Потом осмотрела ногу Тенгеля.

— Твоя нога выглядит ужасно. Тебе нужен покой, — произнесла она.

Тенгель испросил жену принести его «вещи». Она сразу поняла, что он имел в виду: мази и травы. Тенгель обработал ногу и вскоре погрузился в глубокий сон. Он не спал почти двое суток.

Лошадь паслась рядом, а кошка ушла на охоту.

Силье долго лежала без сна, напряженно думая. Страх не отпускал ее все эти годы. В темноте еще раз оглядела эту убогую хижину. Еды оставалось совсем мало, жить было негде. Прежде чем ее сморил сон, Силье приняла решение.

На следующий день она решительно сказала:

— Вы останетесь тут на весь день. А у меня есть одно небольшое дело.

— Что ты хочешь сказать? — негромко спросил Тенгель.

— Положение — хуже не придумаешь.

— Ну и?

— Спасение только в одном. В крайней нужде надо думать только о спасении. Согласен?

— Силье, не хочешь ли ты…?

Она улыбнулась:

— Нет. Если ты хотел спросить, не пойду ли я торговать своим телом, то нет. Но, может быть, я продам душу.

Он глянул в угол. Там стоял мозаичный витраж.

— Нет, не это. Доверься мне, Тенгель, я знаю, что делать. Я забочусь о вас, о Бенедикте, Грете, Марии. Как подумаю, что детям придется пережить еще одну такую же зиму… Еда кончается, рыболовных снастей у нас нет; ты едва можешь шевелиться. И я вижу только один выход. Я не уверена, что получится, но стоит попробовать. Я быстро вернусь. Может быть, уже сегодня вечером. Но не беспокойся, если приду только завтра!

Тенгелю не хотелось отпускать ее, но Силье проявила все свое упрямство и волю. И он, скрепя сердце, согласился.

— Силье, только не рискуй!

— Не волнуйся. Никто ведь не знает, что я тоже из рода Людей Льда.

— Но куда ты направляешься? На случай, если тебя долго не будет?

Она немного поколебалась:

— Я… я иду в Тронхейм. Найдешь меня там. Но не ищи раньше, чем через два дня.

Попрощавшись со всеми, Силье ушла.

Она шла по дороге, едва передвигая уставшие, стертые ноги. К счастью один крестьянин предложил подвезти ее до города, и она немного отдохнула и сэкономила время.

Силье страдала от голода и очень волновалась.

Вскоре она уже приехала в Тронхейм. Как давно это было! Прошло уже целых пять лет с того дня, как она покинула город. Вокруг бурлила и кипела жизнь, лавки ломились от товаров, мастеровые сидели у костров, кругом полно скота…

Силье даже не верилось, что это не сон, хотя никаких добрых воспоминаний, связанных с Тронхеймом, у нее не было.

А вот и ворота. Тут она обычно ночевала. Брр, какие же тогда были холодные ночи! А вот тут на нее набросился какой-то мужик, неожиданно появившийся из переулка. Она царапалась и кусалась как дикий зверь. С тех пор она научилась отбиваться от назойливых кобелей, что потом ей очень пригодилось в жизни.

В этот раз чума обошла Тронхейм стороной. На улицах не было видно ни одного трупа.

Силье упросила дорогу. И вот она уже у дворца барона Мейдена, с бьющимся сердцем стоит у ворот. Хватит ли у нее смелости?

Захотелось бежать прочь от этого места. Но тут перед глазами встали изможденные лица детей. А ведь будет еще хуже, если Силье сейчас не найдет в себе мужества… Увидела она и усталые, озабоченные глаза Тенгеля. Теперь он ничем не мог помочь ни ей, ни детям. Сейчас он выглядел так, как в самые тяжелые дни голодной зимы. Тогда лед на озере стал таким толстым, что нельзя было ловить рыбу; не осталось больше ни овец, ни зерна.

Глубоко вздохнув, она бессознательным движением погладила корзинку, что держала в руке, и постучала.

Дверь открыла служанка.

Силье представилась и спросила фрекен[8] Шарлотту Мейден. Служанка внимательно оглядела ее сверху вниз и спросила, что у нее за дело к фрекен.

— Я должна поговорить с милостивой фрекен.

— О чем?

— О личном.

Служанка долго смотрела на нее, не скрывая своего презрения:

— Подождите тут! — И дверь захлопнулась. Силье долго стояла в унизительном ожидании.

— Входите! — Голос звучал неприветливо.

Силье вошла в красивый холл. Белые каменные стены, изысканная дорогая мебель, черные железные подсвечники… Больше она ничего не успела разглядеть.

Дверь отворилась, и вошла дама. На вид ей было лет тридцать.

Длинное, некрасивое лицо. Желто-коричневое платье, расшитое жемчугом.

«Это, должно быть, она, — подумала Силье. — Да, это она. Я не ошиблась»

Женщина разглядывала Силье с холодным равнодушием. За ней вошла еще одна, постарше. Она была одета в парчовую жилетку поверх платья. Шею облегал ослепительно-белый воротник. Женщина была худа. Глаза ее излучали силу и энергию. Скорее всего, это мать.

Силье присела в глубоком книксене. Шарлотта Мейден изучающе оглядывала незнакомку. Ей понравилось мягкое, приятное лицо молодой женщины, обрамленное каштановыми локонами, голубые глаза, излучавшие страх и усталость. Женщина была одета в ужасный, сильно поношенный синий бархатный плащ.

Кажется, Шарлотта ее уже где-то видела…

— Что вам надо? — холодно спросила она.

«Так она датчанка, — удивленно подумала Силье. — Да, мне следовало бы это знать. Ведь в Норвегии совсем не осталось знати. Так, значит, маленький Даг тоже датчанин? Эта женщина, верно, много страдала. На ней лежит печать грусти, какой-то безнадежности…»

— Меня зовут Силье Арнгримсдаттер[9], я замужем. Если вы позволите, я хотела бы поговорить с милостивой фрекен наедине.

«А незнакомка хорошо воспитана», — отметила про себя Шарлотта.

Мать сказала, как выстрелила:

— Если вы за подаянием, попрошу на кухню!

Силье покачала головой. Как же это было нелегко. Что-то в ее облике вызывало симпатию.

— У меня есть дело к милостивой фрекен. Но я должна поговорить с ней с глазу на глаз. Это очень личное.

«Что она хочет этим сказать?» — пронеслось в голове Шарлотты.

— Кто вас послал?

Силье не ответила. Молча и спокойно смотрела она в глаза знатной женщины. В той проснулось любопытство.

— Ладно, идите за мной, — решила фрекен и показала Силье дорогу в будуар.

Баронесса, ее мать, крикнула вдогонку:

— Я с вами.

— Нет. Я одна. Это, верно, письмо, — перегнулась через перила дочь.

Если это и вправду было письмо от одного из изящных господ из Аустрота, матери незачем было об этом знать.

А впрочем, вряд ли. Когда у нее последний раз был поклонник?

Шарлотта плотно прикрыла дверь. Силье оглядела элегантную комнату в мансарде, обитую дубовыми панелями. Все в комнате говорило о богатстве. А счастье? Его что-то не было видно.

— Нас здесь никто не услышит?

— Нет.

— А если… кто-то будет подслушивать у двери?

— Какая же у вас должна быть страшная тайна!

Тем не менее Шарлотта заперла дверь на ключ и проводила Силье в соседнюю комнату. То была огромная спальня. Кровать с балдахином, казалось, занимала всю комнату. Шарлотта заперла и эту дверь.

— Теперь вы довольны?

Силье кивнула.

— Итак, что вы хотели мне сообщить? — Они стояли по разные стороны от мраморного столика.

— Фрекен Шарлотта, я не хочу делать вам больно. Но обстоятельства вынуждают меня рассказать вам обо всем.

Шарлотта презрительно поморщилась:

— Так вы все же попрошайка? — И пошла к двери, чтобы выпроводить незваную гостью.

— Нет, нет, — быстро проговорила Силье. — Послушайте меня, это ведь вас касается.

— Меня? Что вы хотите этим сказать?

Силье сглотнула и продолжала:

— Прежде чем мы начнем этот трудный разговор, я хотела бы убедиться, что это именно вы. Быть может, я ошиблась.

Но сама Силье больше не сомневалась.

Из корзинки она достала три вещицы и положила их на стол — шерстяную шаль с лилиями, кусок парчи и льняное покрывало.

— Милостивая фрекен, вы узнаете эти вещи?

Сначала Шарлотта смотрела на них, ничего не понимая. Рука ее коснулась шали, и тут она все поняла.

У нее словно комок в горле застрял. Кровь бросилась в голову и резко отхлынула. Шарлотта услышала свое тяжелое дыхание. И быстро, словно обжегшись, отдернула руку. Комната поплыла вокруг нее. Последнее, что она почувствовала — руки незнакомки. Та помогла ей добраться до кровати.

Свет померк.