ЧАСТЬ II

Глава 9

В тяжелом, влажном ночном воздухе послышался глухой рев автомобильных движков. Сержант умолк и, встрепенувшись, словно потревоженная птица, покрутил головой.

Два джипа,определил он на слух.Со стороны шоссе. Дай бог, чтобы это были твои гонцы из Питера.

Варяг тоже прислушался, несколько секунд молчал, а потом нахмурился:

— И точно, два. Только это не джипы. Это не джипы, Степа. Странно, Филат ничего не говорил про две тачки. Сказал, что приедет Саня Зарецкий… Хотя… — Он потер рукой висок. — И к тому же мы уговорились, что гонец пришлет мне с дороги пустую эсэмэску\ А ничего не было. Так что на всякий случай, Степа, давай-ка в лесок вон за теми кустами спрячемся, поглядим, что за гости к нам пожаловали.

Они осторожно протиснулись сквозь колючие ветки густого малинника и присели на корточки. Две пары ярких лучей света озарили шлагбаум, переезд и сторожку смотрителя-путейца. Во тьме было непонятно, что за машины подъехали и кто в них сидит. Но когда из-за сплошной завесы ночного мрака на освещенный пятачок перед первой машиной выбежали четверо рослых парней в узнаваемом сером омоновском камуфляже, с «калашами» наперевес, все стало предельно ясно. Сержант молча вцепился Варягу в предплечье, точно предостерегая от лишних вопросов, но тот и не собирался ни о чем спрашивать. Он знаком показал Сержанту, что сейчас надо бесшумно углубиться в лес, подальше от этого переезда, и как можно скорее. В лучах фар выросли еще четыре темных силуэта с автоматами в руках. Первая четверка уже окружила домик Константина Егоровича, и тут же раздался глухой нервный стук в дверь.

Только сейчас Сержант как следует разглядел прибывшие машины. Это были никакие не джипы, а обычные военные «УАЗы», с толстыми защитными решетками на радиаторах. На дверце одного из них виднелась какая-то надпись, но в темноте Степан не мог разобрать букв.

Вторая четверка омоновцев медленно разбрелась по засыпанному гравием пустырю вокруг переезда и стала осматривать придорожные кусты около шлагбаума. Парни не то чтобы кого-то там искали, но, видно, им был приказ на всякий случай держать ухо востро.

В домике железнодорожного смотрителя было тихо. Варяг и Сержант замерли. Четверо здоровых омоновцев находились в предельно опасной близости от них, отходить в лес в такой обстановке было глупо: любой шорох в кустах мог привлечь внимание наряда.

Из сторожки вышли, переговариваясь двое ментов. Потом еще один, а за ним, семеня, показался старик Егорыч — без шапки, в наброшенной на плечи форменной куртке, он что-то торопливо объяснял сопровождавшему его коренастому омоновцу, по-видимому командиру группы.

И тут вдалеке послышалось урчание автомобильного двигателя. Судя по звуку, движок был дизельный. Сержант невольно толкнул Варяга в плечо: мол, неужели твои едут?! Владислав осторожно вытащил мобильник и, молча сжав его в ладони, осторожно отключил звонок. Хоть бы этот Саня Зарецкий догадался позвонить, сообщить, что они подъезжают, — тогда его можно предупредить об опасности. А так… Что, блин, теперь будет, когда гонец Филата со своей свитой нарвется на вооруженный наряд ОМОНа?

«Нокия» ожила: на дисплее вспыхнула голубоватая подсветка и высветились черные буквы: «номер не определился». Варяг с сомнением глядел на мерцающий экранчик, словно надеялся увидеть там лицо пока что неслышного собеседника. Наконец он набросил на голову плащ, чтобы заглушить свой голос, нажал кнопочку приема и, поднеся трубку ко рту, тихо произнес:

— Да!

В ответ раздался энергичный прокуренный басок:

— Владислав Геннадьевич? Это Александр Зарецкий, от Ромы Филатова. Мы уже на подходе, через две минуты будем. Вы извините, я сообщение не стал посылать, как договаривались. Че там пустышку слать, сам вот позвонил…

— Саша!перебил его Варяг, понизив голос.У нас проблемы. Сюда не приезжайте, сверните в лес, укройте машину и ждите звонка. Когда тут все рассосется, я перезвоню. — Он с досадой взглянул на дисплей, где все еще торчала надпись «номер не определился». — Хотя вот что… Минут через пятнадцать, максимум через полчаса сам перезвони!

Он отключился и, стянув с головы плащ, прислушался. Урчание дизельного мотора угасло во тьме. Так, значит, Зарецкий выполнил его указание.

Со стороны домика обходчика послышались недовольные отрывистые возгласы и клацанье автоматных затворов.

— Уж не собираются ли они Егорыча шлепнуть?прошептал Сержант тревожно.

Варяг покачал головой:

Ну не такие же они отморозки. Мы там не наследили, с чего им распухать?

Сержант не ответил, пристально вглядываясь в ночную мглу. Слева, метрах в пятнадцати от их укрытия, хрустнула ветка, раздался короткий кашель и кто-то негромко сказал:

Да нет тут никого! Хрен ли по лесу шляться. Пойдем доложим Никифору, что все чисто!

Отзыв донесся у самого куста, под которым сидел Сержант.

Давай…

Договорить омоновец не успел. Над его головой мелькнула черная тень, которую можно было принять залесную птицу. И тотчас омоновцу почудилось, что на его шее сомкнулись клещи, сдавившие сонную артерию и кадык. Еще через мгновение перед глазами у него побежали белые и желтые круги, дыхание перехватило, он отчаянно стал ловить ртом воздух:, но не сумел поймать ни глотка…

Сержант уложил на жухлую траву бездыханное тело. Осторожно выудил из его рук автомат. И тут же, слегка хлопнув Варяга по локтю — мол, подожди, я сейчас,скользнул во мрак, откуда через секунду Владислав услышал еще один приглушенный полу вздох-полу стон, оборвавший тишину. Через мгновение из-за стены черных кустов показался Сержант с очередным автоматом под мышкой.

— Ну что, Степа? — тихо поинтересовался Варяг.

Двоих я вырубил — им теперь шок на полчаса обеспечен. Нам надо линять. Давай, Влад, попробуем к гонцам из Питера приблизиться. До них, я так понимаю, не больше километра.

В этот момент дверь сторожки распахнулась, и в тусклом свете на пороге выросла фигура командира омоновской группы.

Петренко! Садовничий! — раздался его крик. — Где вас черти носят?

Последовала продолжительная пауза, после которой тот же голос рявкнул:

— Бармин! Касьянов! Где эти раздолбай… Опять самовольничают?

Из мрака вылупились два силуэта и рысцой устремились прямо к кустарнику, где укрылись Варяг и Сержант.

Степан тихо поднял с земли один автомат и вложил холодный ствол Варягу в ладони, прошептав:

Прикладом… по виску… наотмашь! — и с этими словами сжал обеими руками ствол второго автомата — так, как держат бейсбольную биту на подаче, и замер, изготовившись встретить неожиданных гостей сокрушительным ударом из темноты.

Омоновцы приближались с включенными фонарями, прорезавшими острыми лучами ночной мрак. Сержант сосредоточенно выдохнул и, пригнув голову, весь напрягся в ожидании. От обоих омоновцев их теперь отделяло метра три, и это расстояние неумолимо сокращалось…

Резкий размашистый удар Сержанта пришелся первому парню точно в голову. Омоновец, выронив фонарик, как подкошенный, не успев даже охнуть, беззвучно повалился на землю. Варяг тоже не заставил себя ждать. Но приклад его автомата лишь скользнул по щеке второго мента, зацепил плечо и соскочил вниз. Тот, вскрикнув от неожиданности, схватился за рассеченную щеку, бросил фонарь, отпрыгнул в сторону и стал передергивать затвор своего «калаша».

Но в то же мгновение Сержант выпрыгнул вверх и, выбросив ладонь вперед, ударил омоновца по кадыкастой шее. Под пальцами что-то сухо хрустнуло, и бедолага, теряя сознание, бухнулся на колени, а потом обмяк и ткнулся головой Сержанту в ботинки.

— Надо уходить,зашептал Степан, — сейчас, того и гляди, ментура озвереет и начнет пальбу — тогда нам точно несдобровать. Они нас шквальным огнем с четырех стволов в два решета превратят. За мной, Владик.Сержант пригнулся и уверенно, словно совершал ночные прогулки по собственному саду, пустился вперед, умудряясь не задевать рукавами куртки жесткие ветки и сучья, едва различимые в утренних сумерках.

Варяг не отставая шел следом. Изредка они оглядывались, чтобы посмотреть, нет ли погони; но пока преследователей не было: омоновцы, видимо, не успели оценить обстановку и еще не забили тревогу по поводу исчезновения своих товарищей. Они все еще разбирались со стариком Егорычем. Лишь минут через пять тишину ночного леса разорвал гулкий грохот автоматной очереди, за которой грохнула вторая и третья… ОМОН поднял тревогу.

— Давай, Владик, поторапливаться! — уже в полный голос проговорил, пыхтя, Сержант.Надо поскорее найти твоих питерских на джипане и уносить отсюда ноги…

Он ринулся напролом через кустарник, выставив вперед оба локтя. Внезапно заросли кончились, и Сержант выскочил на грунтовую дорогу, серой лентой проступившую из темноты. Вокруг не было ни души. Он поглядел в сторону переезда и заметил, что в домике Константина Егорыча потухли окошки, а «УАЗы» развернулись и их фары освещают стоящий торчком шлагбаум. Сержант инстинктивно отпрянул назад, опасаясь, что дальний свет обнаружит его силуэт на дороге.

Варяг тихо разговаривал по телефону. Степан обернулся: председатель Совета по инвестиционным проектам Торгово-промышленной палаты РФ сообщил питерскому гонцу Сане Зарецкому, что и как надо делать в сложившейся ситуации. Она вроде как рассосалась, хотя и ненадолго, а потому действовать нужно было быстро и решительно.

* * *

Только спустя неделю после прибытия Сержанта в тренировочный лагерь под Тулой началась настоящая работа. Парни, вначале не принявшие своего нового инструктора всерьез — уж больно неподходящая у него была конституция, вызывавшая ассоциации с кем угодно, но только не с профессиональным киллером, — вскоре переменили свою первоначальную и, как выяснилось, ошибочную точку зрения: К примеру, оказалось, что его, мягко говоря, избыточный вес — отсутствие талии и заметное брюшко — маскирует стальные мышцы, наделенные такой энергией и силой, что даже Шаман, самый могучий среди Варяговых курсантов,'был поражен.

Этого Шамана Сержант выделил из команды сразу, во время смотра в первый же день. В чернявом цыганистом «качке» и впрямь угадывалось что-то необузданно-дикое и сатанинское. И, в отличие от самого Сержанта, его накачанное тело не имело ни капли подкожного жирка. Всем своим обликом, мощной ладной статью, ловкой скользящей походкой он напоминал самоуверенного и красивого хищного зверя. И если бы не мрачный, злобный взгляд, который Шаман постоянно бросал по сторонам, словно ожидая коварного нападения сзади или сбоку, его можно было бы принять за альфонса или сутенера. То, что Шаман постоянно сохранял собранность и внутреннюю настороженность, было не так уж и плохо, учитывая одну из важнейших заповедей катехизиса Сержанта — правило о бдительности.

Да, бдительность — это хорошо. Но этот настороженный злобно-колючий взгляд Шамана грубо нарушал другое важное правило из катехизиса Сержанта — оставаться всегда и везде незаметным. Даже широкая улыбка парня, открывавшая оба ряда крепких белых зубов, казалась звериным оскалом и сразу же привлекала внимание… И с этим надо было еще работать и работать, чтобы научить — или убедить — этого красавчика самца по-притушить огонь в буркалах…

В обед все ели за общим столом под брезентовым навесом, натянутым на случай дождя. Сержант вначале думал обходиться в течение учебного дня сухим пайком, чтобы не отрывать курсантов от занятий, но потом понял, что недовольство от отсутствия горячей пищи рано или поздно прорвется наружу, и решил не создавать себе лишних проблем.

…Проблемы начались в дневальство Кастета. В то утро Кастет — тихий белобрысый белорус лет двадцати семи — разогрел на завтрак какие-то консервы, случайно найденные им в каптерке. Это была свиная тушенка с перловой кашей. Шрапнель, хоть и с мясом, вызвала неожиданную ярость Шамана. С утра моросил мелкий дождь. Навес протекал, и тонкая струйка просачивалась как раз над тем местом, где сидел Шаман. Курсант ерзал на месте, отодвигался то туда, то сюда, но струйка воды, все время меняя направление, словно бы охотилась за ним. Может быть, протекающий навес, а может быть, невкусная слипшаяся каша или все вместе так подействовало на Шамана. Или, возможно, просто его взрывной темперамент давно уже требовал разрядки — и повод нашелся.

Неожиданно Шаман отбросил от себя алюминиевую миску, шваркнул кулаком по столу и громко крикнул, обращаясь к сидевшему напротив Кастету, который уписывал свою пайку:

— Что за дерьмо! Я тебе что, голубь мира, жрать эту дрянь?

Кастет хотел что-то сказать, но, поглядев на Шамана, посчитал за лучшее смолчать. Уже через минуту едоков осталось только двое — Кастет да Сержант. Первый продолжал механически жевать, так как хотел замять назревающий скандал, а Сержант — потому, что ему было наплевать на ссоры курсантов; впереди всех ждал трудный день, до обеда было далеко, а он еще со времен службы в Иностранном легионе привык насыщать свой организм чем угодно, лишь бы съедобным. Остальные же были рады развлечься за чужой счет, поэтому перестали есть и настороженно наблюдали за развитием ситуации.

— Ты что, язык с этим дерьмом проглотил, вафлер попритухший? — не унимался Шаман. — Я тебе говорю, Кастет, что здесь мужики собрались, а не петухи гамбургские, нам мясо надо, а не пшено голубиное!

Говорил Шаман с надрывом, не обращая внимания на инструктора, но никто, и в первую очередь сам Сержант, не сомневался, что устроенное Шаманом представление имело одну цель: прощупать начальника на вшивость. Курсанты все еще пытались понять, что он за фрукт, и выставили сегодня Шамана боевым слоном.

Сержант про себя улыбнулся. Все это было так ему знакомо! Опять же по годам, проведенным в Легионе, — там салаг вот так же прощупывали, устраивали им проверку на прочность. А сколько раз ему самому приходилось бывать в подобном положении… Да только жестоко ошибались «деды» легионеры насчет молчаливого блондина скандинавско-славянской внешности, что он не уставал им доказывать, отбивая почки, а то и выбивая зубы после очередной «правилки», как это случилось однажды в далеком семьдесят восьмом году на Корсике. Словом, Сержант спокойно поглощал кашу с дрянным мясцом и пока никак не реагировал на происходящее за столом.

— Нет, ты раскроешь свое поганое хлебало или нет? Кастет, бляха-муха, ты ничего другого не мог выбрать на завтрак? — кричал Шаман.

Кастет оторвал-таки взгляд от своей миски.

— Что было, то и выбрал, глухо бросил он. — Жри и помалкивай!

В ту же секунду миска с размятой кашей взлетела в воздух, перевернулась и, со свистом описав дугу над длинным столом, шлепнула Кастета по лбу. По его скуле медленно сползли горячие плюхи слипшейся перловки.

— Он еще вякать будет! — заорал Шаман, вскакивая из-за стола. — Этот пидор хочет нас закормить своей пидорской хавкой. Мужики! Он нас хочет превратить в таких же козлов, как он сам!!!

Теперь уже многие курсанты искоса бросали взгляды на Степана, ожидая его вмешательства в разгорающийся скандал. А он спокойно отставил от себя миску, налил из термоса кофе в пластиковый стаканчик и стал не торопясь пить.

— Сержант! — обратился к нему, побагровев, Кастет. — Может, стоит утихомирить его?

— Разбирайтесь сами, — покачал тот головой. — И учтите, через пятнадцать минут начинаем занятия.

— Да мне и минуты хватит, чтобы с ним разобраться! — надсадно гаркнул Шаман.

Он вскочил и рысцой припустил вокруг стола с явным намерением подойти к Кастету поближе. Сержанту понравилось, что Кастет не струсил, а лишь напряженным немигающим взглядом следил за приближающимся Шаманом, у которого в руке поблескивало короткое узкое лезвие. Инструктор продолжал спокойно пить кофе. Рука с ножом метнулась к горлу Кастета — тот отпрянул, но тут же получил удар левым кулаком в висок. Шаман радостно осклабился.

— Теперь поглядим, что за дерьмо у тебя в кишках болтается! — прошипел он.

— Такое же, как и у тебя, — ощерился Кастет. Вспорхнув в воздух, он выбросил вперед правую ногу и нанес молниеносный удар ботинком по руке, сжимающей нож.

Нож сверкнул в полете и со звоном вонзился в ствол сосны метрах в пяти от места схватки. Лезвие еще продолжало вибрировать, когда Кастет, крутанувшись на каблуках, выбросил назад левую ногу. Тяжелый армейский ботинок впечатался Шаману в грудь и сбил того на землю. Но поверженный боец, словно огромная кошка, мгновенно выгнулся, пружинисто подскочил с земли и снова оказался на ногах. Лицо его потемнело, глаза сузились и засверкали недобрым блеском.

— Ну все, парень, ты покойник! — проскрежетал он сквозь сжатые зубы и, поднырнув под кулак Кастета, боднул его головой в живот.

У Кастета подогнулись колени, но Шаман не дал ему упасть. Он обхватил противника за талию, сжал, приподнял и с размаху швырнул на землю. Собственно, на этом драку можно было бы и закончить. Падение оглушило Кастета, и он, жалко мотая головой, встал на четвереньки, не в силах больше оказывать сопротивление. Но вид беспомощного противника только раззадорил Шамана. Он кинулся к силящемуся подняться Кастету, пнул его ботинком в живот и упал на него сверху, прижав к земле. Некоторое время они, сцепившись как два разъяренных кота, катались по траве, и вдруг Сержант заметил, что обезумевший от ярости Шаман перевернул Кастета на живот и стал судорожно стягивать с него штаны.

— Все! Время вышло! — Сержант резко поднялся из-за стола.

Но слов инструктора никто не расслышал. Курсанты повскакивали со своих мест и кольцом окружили дерущихся. Расталкивая их, Сержант выбрался в центр кольца. Он схватил Шамана за плечо и рванул к себе. Тот вскочил, и его налитые кровью глаза сразу нашли того, кто помешал ему наказать обидчика. Сделав короткий замах, чернявый здоровяк ткнул кулак в лицо Сержанту.

Но не попал. В последний миг, когда чугунный кулачище должен был либо сломать носовую перегородку, либо распахать бровь инструктору, тот подставил под его кулак открытую ладонь и быстро сжал пальцы, так что хрустнули суставы, и резко дернул вниз. От пронзительной боли Шаман даже присел. Он был на целую голову выше Сержанта, но его искаженное гримасой злобы и боли лицо оказалось вровень с невозмутимыми голубыми глазами инструктора.

Свободной рукой Сержант вцепился Шаману в горло, на мгновение сильно сжав выпирающий кадык двумя пальцами, так что у курсанта чуть глаза не вылезли из орбит, и гадливо отшвырнул от себя. Шаман, мелко перебирая ногами, чтобы сохранить равновесие и не упасть, отлетел к сосне, в которую вонзился брошенный нож. Рука Шамана действовала быстрее, чем мысли; он еще сам ничего не сообразил, а нож уже был вырван из ствола и летел прямо в грудь Сержанту.

Вот тут-то и произошло то, что запомнилось курсантам на всю жизнь, о чем они потом не раз рассказывали приятелям и чему сами потом втайне не вполне верили, хотя все произошло у них на глазах…

Брошенный уверенной меткой рукой нож со свистом рассек воздух, и ни у кого из онемевших от неожиданности зрителей не возникло и тени сомнения, что лезвие вонзится точнехонько в середину груди инструктора, проткнет сердце и оборвет жизнь знаменитого снайпера, который так и не успел обучить их всем тем премудростям науки убивать, которые знал. А может, и знал-то он не так уж много, коли его одолел ученик…

Если у курсантов в голове роились подобные мысли, то Сержант ни о чем таком не думал. В минуты смертельной опасности он утрачивал способность думать, анализировать, делать выводы, всецело полагаясь на мудрость тела, на таящиеся в нем древние охотничьи инстинкты дикого зверя, на свою молниеносную реакцию, никогда прежде его не подводившую… Острое узкое лезвие еще сверкало в полете, когда цепкие пальцы Сержанта сорвали застежку кобуры, выхватили пистолет. Ни прицеливаться, ни даже на то, чтобы поднять руку, времени не было, поэтому Сержант выстрелил прямо от бедра.

Все видели — или всем только показалось, что они видели, — как пуля настигла лезвие на полпути, и стальная полоска расщепилась блестящим веером.

Сержант поднял руку с дымящимся пистолетом. Его обуяло давно не испытываемое волнение, какое-то злобное возбуждение, передавшееся руке с зажатым в ней пистолетом, пальцу, лежащему на спусковом крючке. И, повиновавшись властному импульсу, он продолжал стрелять до тех пор, пока не опустошил обойму.

Первые две пули он всадил в сосну, возле которой застыл обомлевший Шаман. Пули взвизгнули около правого уха курсанта, и тому почудилось, что он оглох. Другие четыре горячей волной обожгли ему шею в четырех местах, и Шаману показалось, что у него пробита сонная артерия.

…Сержант опустил руку, сунул затихший пистолет в кобуру, отвернулся и молча зашагал прочь. Он даже не стал смотреть, куда попал, но все видели, что он не промахнулся: кусочки коры взметнулись над головой у Шамана, которому почудилось, что и эти древесные кусочки, и осколки металла хотя и не причинили ему никакого вреда, но на самом деле вырвали из его души что-то такое, без чего он уже не сможет быть прежним Шаманом — неустрашимым бойцом, имевшим право презирать других и осознававшим свое превосходство. Все будет теперь по-другому, понял Шаман, не имея сил отойти от дерева, забыть, что он только что был живой мишенью для феноменального мастера-стрелка, не знавшего промаха.

Глава 10

После этого происшествия все в тульском лагере пошло по-иному. С того дня курсанты по-настоящему зауважали своего инструктора. Теперь парней словно подменили: на полосе препятствий, на стрельбище, на тактических занятиях все старались показать Сержанту свою удаль, сноровку и ум — тем более что каждый из них уже имел боевой опыт, никого не надо было учить с азов, а оставалось только доводить до совершенства уже накопленное…

Курсанты жили в бараках, в комнатах по двое. Здесь они только ночевали, весь день проводя на свежем воздухе. Помня, что на подготовку бойцов ему отвели лишь три месяца, Сержант и сам работал на износ, но и им не давал поблажек. Подъем в шесть утра, зарядка, завтрак, краткий отдых («оправка»), а потом изнурительный кросс по лесу или занятия на полосе препятствий. Самыми сложными были занятия с симуляцией перекрестного обстрела на местности, чтобы курсанты овладели навыками использования естественных укрытий. Многие роптали поначалу, но Сержант твердо пресек разговорчики, заявив, что всем пригодится умение машинально, почти инстинктивно прятаться от шальных пуль, гранат и снарядов.

— Живее! Живее! Бегом! — орал Сержант. — Никогда не бегите по прямой, ищите любую нору, любую щель, стенку, колодец! Метко стрелять — это еще не самое главное! Надо уметь в нужный момент уходить с огневой позиции. Мне камикадзе не нужны, мне нужны профессиональные стрелки многоразового действия!

Сержант учил курсантов уверенно обращаться с любым видом оружия, благо люди Щербатова под водительством Ангела доставили ему сюда целый арсенал. В тщательно охраняемом оружейном бараке хранилось стрелковое оружие советского и иностранного производства: пистолеты и револьверы, автоматы и винтовки, а также более серьезные игрушки: гранатометы, пулеметы, огнеметы, переносные ракетные комплексы, противотанковые ружья, различного рода взрывные устройства — словом, все необходимое для эффективного «причинения смерти» как отдельному человеку, так и крупным группам.

В ходе обучения Сержант постоянно держал Шамана в поле зрения. Еще после той стычки у него осталось — на уровне подсознания, — ощущение, что с этим курсантом у него намечается психологическая несовместимость. Насколько серьезными могут быть последствия этой несовместимости, он еще не понял. Вернее, он был настолько занят подготовкой других, что не имел ни времени, ни желания решать психологические проблемы одного курсанта.

На рассвете, в четыре тридцать, Сержант построил курсантов и оглядел шеренгу. Хмурые, невыспавшиеся лица. Истекшие две недели всех здорово вымотали. Он и сам умаялся, но старался держаться, не подавая признаков утомления. Инструктор стоял перед личным составом в перетянутом армейским ремнем старом пятнистом комбинезоне немецкого пошива, который уже лет пять служил ему талисманом во многих передрягах и в пяти-шести местах был пробит отнюдь не шальной, а прицельно выпущенной пулей. Но пока, видно, судьба к нему благоволила.

— Где Шаман? — спохватился он, недосчитавшись одного. Курсанта и впрямь не было в строю.

Все переглянулись. Никто не видел Шамана с вечера.

— Сизый! — У Сержанта екнуло сердце от предчувствия беды. — Сбегай посмотри: может, спит в кубрике… Парень вчера, похоже, малость подустал.

Курсанты восприняли слова Сержанта как шутку. Домовой коротко засмеялся, словно заржал… Да и другие недобро загоготали.

Но Сержанту было не до смеха. Он уже догадался, что произошло, и сквозь зубы матерился на чем свет стоит. Вот дурья башка, не понял, насколько все тут серьезно, и решил в бега податься, самолюбие заело… Ну что ж, не первый ты, дурила, и не последний… Сержант в последний раз вспомнил смуглое лицо и злобный колючий взгляд исподлобья — и поймал себя на ощущении, что знакомое лицо Шамана как-то сразу поблекло в сознании и вместо него выплыл безликий силуэт. Это была мишень, имеющая черты сходства с Шаманом, но в реальности представлявшая собой не более чем немой объект по кличке Шаман, который ему — или его подручным — предстоит скоро уничтожить… Так случалось всегда, когда Сержант в очередной раз выходил на охоту. Ему всегда предстояло искать, настигать и убивать человека, но еще в Легионе ему вбили в голову главную заповедь наемника: нельзя относиться к тому, за кем охотишься, как к живому человеку, — нельзя видеть его лицо, нельзя слышать его голос, нельзя воспринимать его как себе равного… Он — твоя добыча, бездушное существо, которому судьбой уготовано умереть от твоей пули, — и больше ничего. Такой добычей стал в этот момент сбежавший курсант…

Прибежал Сизый с кратким, ожидавшимся, рапортом: нигде нет. И его «калаш» пропал из оружейной. Накануне Шаман лег спать в одиннадцать, а поутру, перед самым рассветом, его сосед по кубрику Питон выходил на двор до ветру и видел, что Шаман лежит себе под одеялом. Спал или не спал — вопрос другой.

— Ясно, — буркнул Сержант. — Становись в строй… Теперь слушайте меня, курсанты. Похоже, парень решил сбежать. Но отсюда ни для кого выхода нет. Я предупреждал. К дезертирам же санкции будут применяться самые строгие. Шаман дезертировал, и его надо найти. Если он ушел до рассвета, часа в три — полчетвертого, то мы его достанем, далеко он не уйдет.

Сержант помолчал, обводя глазами мрачные лица курсантов. Никто из этих молодых людей не знал, что в подметке левого ботинка у каждого вшит микроскопический радиомаячок. Этот радиомаячок и должен был навести охотника на беглеца… Ангел с самого начала предупредил Сержанта, что курсантам об этом знать не положено. Перед ними стоит иная задача — подобно своре гончих, затравить добычу и загнать ее прямо на ствол охотника.

Сержант скомандовал:

— Сейчас всем разобраться по двое и прочесать лес вдоль всего периметра забора. Обнаружив следы, начать преследование. Кто его вычислит первым — обязан расстрелять. В контакт не вступать. Только не забывайте, что Шаман вооружен и прошел ту же школу, что и вы. Так что форы у вас нет. Советую не подставлять свою голову под его выстрел. А я пойду один…

Через полминуты поляна опустела.

Сержант глубоко вздохнул, сунул большие пальцы под ремень и резко провел от середины живота к спине, разглаживая сморщившуюся ткань комбинезона, а затем, не оглядываясь, скользнул с тропинки во влажный сумрак едва проснувшегося леса.

Он ощутил давний, почти уже позабытый за последние пару лет прилив азартного нетерпения поскорее настичь добычу. Ему вновь предстояла охота на человека — схожая с той, которой он без малого полтора десятка лет занимался в самых отдаленных уголках земного шара. Рука нащупала в правом кармане комбинезона холодную сталь «люгера». Надежный немецкий пистолет ему понадобится на финальной — завершающей — стадии охоты. А пока… Он выехал на военном джипе за территорию лагеря, остановился, достал из бардачка серую плоскую коробочку размером со школьную тетрадь и, нажав на миниатюрной клавиатуре две цифры — код радиомаячка Шамана, — взглянул на дисплей. На дисплее высветилась контурная карта лагеря и окрестных лесов. Появившаяся на карте крохотная мигающая точка медленно сдвигалась в северном направлении. Ага, беглец подался через семикилометровую полосу препятствий к дальнему оврагу, уходящему за пределы лагеря. Умно, одобрительно усмехнулся про себя Сержант, оврагами до реки, а там через три километра дорога. Сержант нажал другие клавиши — и на дисплее появились другие точки: сигналы от радиомаяков Сизого, Питона, Гвоздя и Ворона, самых башковитых и быстроногих курсантов. Они, видимо, обнаружили следы Шамана и сейчас тоже двигались вдоль оврага за ним. Если Шаман почувствует погоню, он повернет к югу, в заросли, там легче затеряться. Но в этом случае беглец выскочит прямо на Сержанта, так что надо будет, объехав вокруг лагеря, поджидать жертву у лесной просеки. Осталось только доехать туда.

Сержант нажал на педаль газа и минут через двадцать прибыл на место. Далее он шел пешком, через лес. Метров через пятьсот, найдя мощный орешник у самого забора, решил, что это идеальная засада. Пригнувшись, он забрался в глубь кустарника и прикрылся веткой. Его зеленый пятнистый комбинезон почти слился с листвой. Разумеется, Шаман непременно заметит притаившегося в кустарнике человека, но не сразу, и Сержант на долю секунды сумеет его опередить.

Время текло медленно. Он то и дело поглядывал на дисплей. Шаман неминуемо приближался к его засаде. Беглец шел строго вдоль забора, надеясь найти в сплошной бетонной стене прореху. Тщетно! Сержант проверил все ограждение на третий день своего пребывания в лагере и, никому не говоря ни слова, самолично зацементировал две-три щели как раз на этом отрезке. Возможно, Шаман знал о том, что где-то тут есть спасительная для него дыра, но он не мог знать, что эта дыра намертво законопачена.

Он бросил взгляд на дисплей и весь подобрался. Точка-Шаман находилась от его куста примерно в двухстах метрах. За ним по пятам двигались три другие точки — его, Сержанта, невольные гончие. Рука скользнула в правый карман и выудила оттуда «люгер». Палец привычным движением нащупал предохранитель. Щелчок — и оружие было готово к бою.

Сержант затаил дыхание и несколько раз глубоко вздохнул. Он делал так всякий раз, готовясь к единственному выстрелу, стоившему жизни его очередному «клиенту» и двухсот — трехсот тысяч «гринов» его очередному заказчику.

Впереди зашуршала листва, и на прогалину между двумя кустами орешника выскочил Шаман. В руках он сжимал «Калашников» со складным прикладом. Он был не в комбинезоне, а в майке и трусах. За спиной у него болтался туго набитый рюкзак: видно, он надеялся, вырвавшись за территорию лагеря, сразу переодеться в цивильное. Дурашка…

Сержант согнул правую руку в локте, поднял пистолет вровень с глазами и, уверенно прицелившись Шаману в лоб, выстрелил один раз, а потом, не дожидаясь, когда тот упадет, сделал контрольный выстрел в сердце. Курсант рухнул на колени, не выпуская из рук автомат.

Он спокойно дождался троих преследователей и приказал им зарыть труп прямо здесь, предварительно сняв с него армейские ботинки. Сизый побежал за лопатой, а остальные, невесело поглядывая на бездыханного Шамана, молча стояли и ждали. Сержант связал ботинки убитого шнурками и перебросил их себе через плечо. Никто из курсантов не догадался, что было спрятано под левым каблуком.

Глава 11

Заканчивался третий месяц пребывания Сержанта в лагере в глухих тульских лесах. Близился к завершению и срок его контракта с Варягом. События той печально памятной ночи, когда Сержант подстрелил дезертира Шамана, почти выветрились из памяти курсантов. Во всяком случае, если поначалу кое-кто из самых горластых и пытался втихаря высказывать недовольство крутой мерой наказания беглеца, то в последние три-четыре недели никто уже об этом не вспоминал: наверное, тяготы лагерной жизни просто не позволяли парням расслабляться и замусоривать мозги лишними мыслями. Да и нагрузку инструктор им с каждой неделей увеличивал — тут не побазаришь.

За три месяца, что Сержант провел в тренировочном лагере под Тулой, он сильно утомился. По вечерам Сержант стал остро чувствовать усталость. Не то чтобы его физически выматывала работа, нет, — скорее, он ощущал душевную усталость, внутреннюю опустошенность, граничащую с чувством безысходности и тоски. За последние пятнадцать лет подобное с ним случалось не раз. Как-то в Штатах ему стало до того тошно, что он даже обратился к психиатру, и услышал от дипломированного специалиста то, о чем и сам догадывался и за что не стоило выкладывать сто семьдесят баксов: депрессия. Тот психиатр поинтересовался, что за профессия у его пациента. Сержант ответил: игра на бирже — этот род занятий давно уже был его легендой для любопытствующих обывателей или для таких вот бытовых случаев. Психиатр даже подпрыгнул от волнения: о, так ведь тогда, затараторил он, причина вашей периодической депрессии ясна как день. В мире, продолжал говорун-психиатр, есть три-четыре опаснейших для душевного здоровья профессии. Биржевой спекулянт — вторая по степени опасности. А первая? — поинтересовался тогда Сержант. Психиатр посерьезнел и, помолчав, ответил: наемный убийца. Степан про себя усмехнулся: вот оно как! И спросил: а как избавиться от депрессии?

Как избавиться? Резко сменить обстановку, род занятий, круг общения…

Но здесь, в замкнутом мирке лесного лагеря, огороженном со всех сторон бетонным забором, как сменишь круг общения и род занятий? Чтобы справиться с болезнью, Сержант стал искать выход: когда ему становилось совсем невмоготу, он раздавал курсантам спецзадания, а сам уходил в чащу побродить. Вот и сегодня желание бросить все пришло неожиданно. Оставив Сизого за старшего по лагерю, Сержант углубился в лес, прихватив, за неимением грибной корзины, холщовую сумку.

Оставшись один на один с немыми деревьями, он вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что за долгие годы своей эмиграции ни разу не занимался таким с детства привычным занятием, как собирание грибов.

Начало августа было жарким, но дождливым. Буквально вчера прошли обильные грозовые дожди, и грибов в этом потаенном среднерусском оазисе, судя по всему, было навалом. Его сумка быстро наполнялась подосиновиками и подберезовиками. Попадались и белые, но редко. Как обычно, самыми заметными были мухоморы — огромные, на высоких ножках, с яркими красными шляпками, усеянными белыми крапинками. Под стать им были и поганки — эти тоже не прятались, как съедобные грибы, а вызывающе торчали из травы. Сержант неожиданно увлекся. Он никогда не был особым любителем такого вида отдыха, предпочитая тихой охоте настоящую.

Он медленно двигался по нехоженым зарослям, выбирался на укромные полянки, где находил целые грибные россыпи. Умиротворяющая прелесть этого ленивого занятия увлекла его чрезвычайно. Тем не менее ноги сами вели туда, где он не мог бы стать заметной мишенью для невидимого убийцы. Сержант был профессионалом, а его кровавая и смертельно опасная профессия требовала быть постоянно начеку, постоянно ожидать предательского удара в спину, и потому его слух, зрение, обоняние и осязание давно достигли предельного — звериного совершенства, какое природа даровала лишь первобытным охотникам, и это охотничье — или звериное — чутье до сих пор помогало ему избежать встречи со смертью.

Продолжая методично заглядывать под нижние ветки берез и осин, Сержант невольно стал думать о странностях своей профессии. Он подумал, что, выработав за долгие годы привычку постоянно менять местожительство и умение растворяться в толпе, выглядеть неприметным серым человеком в массе пешеходов любого города мира, он одновременно обрек себя на вечное одиночество, потому что незаметность, ставшая его второй натурой, и вечная неприкаянность не позволяли ему сблизиться с кем-то, довериться кому-то, мужчине или женщине, приобрести надежных друзей, обзавестись домом — теплым устным убежищем, где бы его неизменно ждал покой и отдохновение. Покой… Вот чего он желал больше всего в последние годы — покоя, возможности хотя бы на какое-то время отрешиться от смертельного риска и опасных сюрпризов, поджидавших его на каждом шагу. Сержант поймал себя на ощущении, что даже здесь, в этой глухомани, он не в состоянии забыть о потенциальной опасности. Эта привычка всегда быть начеку уже стала инстинктом. Потому что ничего другого, как выслеживать и убивать добычу, он не умеет.

Даже женщины в его беспокойной неустроенной жизни были всегда кратким эпизодом… Не считая той, первой, о которой он уже почти позабыл. Точнее, заставил себя позабыть. Ее лицо и фигура стерлись из памяти, и лишь временами, не справляясь с обуревавшей его тоской, он мог вызвать из пучины прошлого ее голос.

Вот только имени ее он забыть не смог… Наташа. Наталья. Как же он страдал тогда от ее предательства! А ведь если бы их отношения сложились иначе, все в его судьбе было бы по-другому.

Он присел на кочку, положил рядом потяжелевшую от грибов сумку и закурил, думая о том, как же он и впрямь устал — не телом, а душой. Он не стыдился своих мыслей. Каждый мужик, пройдя земную жизнь до половины, думает о предварительных итогах. А ему и вспомнить-то особенно нечего. Некого. Хотя было два-три романа в Америке, о которых приятно вспоминать.

В начале восьмидесятых Сержант стал плотно работать с итальянцами в Нью-Йорке. «Папы» нескольких мафиозных семей прознали про подвиги чудо-снайпера, работающего по контрактам в Европе, разыскали его и предложили не разовый, как обычно, а постоянный контракт — на три года, с очень приличным месячным жалованьем плюс щедрые гонорары (они называли их премиальными) за каждый выполненный заказ. Это предложение показалось ему приемлемым. Он перебрался из пригорода Парижа в Нью-Йорк и снял небольшую квартирку на Брайтоне. Не потому, что район ему понравился, а просто привычная русская речь, частенько раздающаяся в здешних кварталах, возбуждала ностальгию.

В Нью-Йорке он и познакомился с Джейн.

Несколько месяцев никакой работы не было, о чем хозяева его упредили, и он мог отдыхать столько, сколько считал нужным, посвятить время не охоте на людей, а себе самому. Он жил размеренной растительной жизнью, к которой не привык, но это ему понравилось; раз в неделю Сержант встречался в пиццерии «Дольче Момента» на углу Брайтон-авеню и Семнадцатой улицы о чернявым курьером Паоло, который привозил ему от босса пухлый желтый конверт с «гринами». В суетливой толпе бруклинских аборигенов он чувствовал себя комфортно, спокойно — хотя и, как всегда, одиноко.

Однажды, в дождливый ноябрьский день, он набрел на небольшой японский ресторанчик в северном Бруклине. Его привлекла высокая, во всю стену, витрина, за которой плавно двигались миниатюрные официантки в цветастых кимоно и разносили на черных подносах крохотные плошечки и чашки. Ресторан показался ему симпатичным, от него веяло каким-то экзотическим уютом, тем более что дождь заморосил сильнее, а зонтик он забыл дома.

Он зашел внутрь. К нему сразу направился невысокий плотный японец, еще издали начавший мелко кланяться гостю. С поклонами Сержант был препровожден в огороженный, полупрозрачными бумажными ширмами закуток с низким столиком посередине. Его попросили снять обувь и усадили на черный мат. Он немного поерзал, устраиваясь поудобнее, и стал осматриваться. В японский ресторан он попал впервые и с интересом ждал продолжения церемонии.

Ждать долго не пришлось. Слегка сдвинув вбок перегородку, в его закуток вплыла маленькая, похожая на фарфоровую статуэтку, японочка с набеленным личиком, присела напротив на колени и протянула свиток с длинным перечнем блюд, ему все равно незнакомых. Он сделал вид, будто читает меню, а сам незаметно разглядывал девушку.

— Я могу вам помочь? проворковала она птичьим голоском.

Белолицая девушка в кимоно с белым цветочным узором по синему полю, с высокой прической, украшенной длинными черными палочками, показалась ему неземной, и он неожиданно для себя смутился.

— Да вот, ничего не понимаю, — неловко признался он.

— Вы русский? — спросила она.

— Да, а как вы угадали?

— К нам часто заходят русские. Я уже научилась вас распознавать. По лицам.

Она стала предлагать ему на выбор различные блюда. Он слушал ее и уже совсем откровенно рассматривал. Понравилась она ему чрезвычайно.

— Саке не хотите? Русские, правда, предпочитают водку. У нас есть и водка.

— Да, лучше водку, — кивнул Сержант. — Для поднятия настроения.

— А что с настроением? — улыбнулась она.

— Настроение сегодня как… погода.

Она вежливо кивнула. Он еще раз взглянул на нее. Лицо у нее было сильно напудрено, губы густо накрашены. Действительно кукла, но очень красивая кукла.

Гейша-официантка исчезла, но вскоре вновь появилась с подносом. Присела на колени и стала проворно расставлять на столике посуду — тарелочки, чашечки, графинчики и палочки. Ее движения были заученными и неживыми, как и ее фарфоровая внешность.

— Вы работаете ведь не каждый день? — неожиданно для самого себя спросил Сержант.

Японка кивнула:

— Через день.

— То есть завтра вы свободны… — Сержант вдруг ощутил волнение и сглотнул слюну. — Не хотите составить мне компанию?

Гейша стрельнула в него взглядом и улыбнулась краешками губ. В ее глазах появилось лукавое выражение — впервые за все время их короткого разговора что-то по-настоящему человеческое, а не кукольное.

— Встреча с клиентом вне заведения за дополнительную плату! — отчеканила она, как ему показалось, с сожалением.

Сержант заказал два бокала французского шампанского, которое она тут же и принесла. Села напротив него, непринужденно держа бокал. Он смотрел на нее, она — на него. Вежливая и безразличная, все повадки и движения хорошо отлаженного механизма. Рука очень тонкая, косточки на запястьях такие хрупкие, что он мог бы сломать их щелчком пальцев. Он давно не чувствовал себя так комфортно, и последняя мысль его позабавила.

— Как вас зовут? — церемонно спросил он, невольно настраиваясь на ее учтивую манеру общения.

— Джейн.

Джейн? А я думал, у вас какое-нибудь японское имя.

— Нет. Я же американка в третьем поколении. Мои родители уже почти не знают японского. А как вас зовут?

— Джон, — без тени смущения сказал Степан по привычке: он всегда представлялся незнакомым людям первым пришедшим в голову именем. Потом, если отношения налаживались, признавался в невинной лжи — или не признавался, по настроению.

Услышав имя, она не удивилась, а вежливо склонила голову, наверное подумав, что этот русский тоже американец в каком-то поколении.

У него все больше улучшалось настроение. Вероятно, потому, что молоденькая японка в своей боевой раскраске напоминала персонаж театральной постановки, и он ощущал себя участником сценического представления, диковинной забавной игры. В любом случае с ней ему было легко.

— А что вы делаете вечером? — наконец спросил он.

— Еще не знаю. Вы хотите меня куда-нибудь пригласить? — улыбнулась она.

— Может быть, в кино? Или можно сходить поужинать… в японский ресторан!

Она рассмеялась.

— Спасибо. Только не в японский! Давайте встретимся завтра у входа в наш ресторан часов в… — Она выжидательно посмотрела на Сержанта.

— В семь?

Джейн кивнула.

— Отлично! Надеюсь, я вас завтра узнаю, — заметил он весело. — Вы же в свободное время не ходите в этой униформе?

— Конечно нет. Я гейша только на работе. — Джейн помолчала. — Знаете, нам многие гости предлагают потом встретиться… И мы встречаемся с ними, но всегда, за плату. С вас же я не хочу брать денег. Наверное, вы мне понравились. — И она отвесила ему церемонный поклон.

Он шутливо поклонился в ответ.

На другой день Степан слонялся по улицам в ожидании вечера и улыбался самому себе. «Наверное, вы мне понравились…» Интересно, она слукавила или… Не похоже, думал он, что эта Джейн обычная шлюха. Хотя кто знает, на кого похожи японские шлюхи.

К вечеру опять пошел дождь. В такую мерзкую погоду он обычно заходил в русский ресторан «Черное море», заказывал триста водки и какую-нибудь недорогую закуску и в одиночестве коротал вечер, слушая разудалые «цыганские» песни да наблюдая, как разгульно веселится советская эмиграция третьей волны.

В полседьмого Сержант подошел к японскому ресторану. Мимо него густо шагали прохожие, торопясь скрыться от дождя в домах, магазинах и ресторанах. В стремительно упавших сумерках неоновые вывески и освещенные витрины засияли еще ярче, отражаясь в лужах на тротуарах. Краешком глаза он заметил, как из подъехавшего к остановке автобуса выскользнула темная фигурка и поспешила к нему. Он не узнал ее, но понял, что это Джейн, и двинулся ей навстречу.

Конечно, это была Джейн. Радостное удивление мужчины явно доставило удовольствие Джейн: на ее губах заиграла улыбка. Переодевшись в блузку, голубые джинсы и тонкий плащ, смыв кукольную краску с лица, она превратилась в настоящую леди с утонченными чертами лица, пухлые губы не были накрашены, но вызывали непреодолимое желание целовать их. Красивые раскосые глаза глядели весело. Антрацитовые, блестящие как шелк волосы свободно ниспадали на по-детски узкие плечи, прикрывая длинную тонкую шею. Под легкой тканью плаща угадывались упругие холмики девичьей груди. Джейн была удивительно стройной, а вся ее миниатюрная фигурка казалась высеченной из благородного камня.

Она сразу взяла его под руку и легко, как ни в чем не бывало пошла рядом, приноравливая свой летучий шаг к его широкой энергичной походке.

— Я знаю здесь недалеко кинотеатр. Сегодня там идет отличный фильм. «Безумное приключение» с Джеймсом Белуши. Девчонки говорили, фильм прелесть, забавный, просто обхохочешься! Сходим?

— Конечно сходим, — подхватил предложение Степан, радуясь тому, как легко развивается их знакомство.

Джейн шла рядом, иногда почти повисая у него на руке и стараясь поплотнее прижаться, прячась от дождя под его зонт.

В темном зале, где уже шли первые кадры фильма, они пробрались на задний ряд. На светлом поле экрана метались какие-то мужчины и женщины, яростно выяснявшие отношения. Сержант, не обращая особого внимания на экран, тихо переговаривался с Джейн.

— Ты с родителями живешь?

— Нет, одна. Снимаю квартиру на пару с подружкой, — прижимаясь к его плечу, тихо в ответ шептала Джейн. — Хорошая квартира, но дорого. Да и Лайза частенько парней водит, а с ними не отдохнешь. Я уже два года в Нью-Йорке. Приехала сюда из Орегона. Там у меня отец остался и старшая сестра. А ты давно в Штаты приехал? Ты эмигрант?

Он взял ее за руку и стал тихонько поглаживать удивительно тонкую и нежную ладонь. Экран ярко вспыхнул: комик Джеймс Белуши мчался на мотоцикле под калифорнийским солнцем вдоль кромки океана. Степан заметил, что Джейн искоса смотрит на него внимательными искрящимися глазами. Он не выдержал и наклонился навстречу ее дыханию, ее влажным ждущим губам…

В ресторанчике на углу, куда они зашли после кино-сеанса, они пили шабли. Джейн проголодалась и заказала себе салат «Цезарь». Он с улыбкой наблюдал, с каким изяществом она поглощала еду, и одну за другой курил любимые сигареты. Странное дело, он волновался, предвкушая сладостную ночь любви.

Когда они вышли на улицу, дождь все еще моросил. Блестел черный, словно лакированный, асфальт, отражавший трехлепестковые бутоны уличных фонарей.

— А давай поедем ко мне, Джейн, — наконец взял инициативу в свои руки Степан. Он не удивился бы, услышав в ответ ее решительный отказ.

Но Джейн лишь благодарно улыбнулась, просунула руку ему под локоть и, приклонив голову к его плечу, тихо прошептала в ответ:

— Поехали, Джон. Лайза сегодня опять дружка приведет… Снова мне всю ночь слушать, как они возятся за стенкой, трясут кровать да стонут, как два тюленя…

Лифт не работал. Когда стали подниматься по темной лестнице к нему на четвертый этаж, Джейн оступилась на своих высоких каблучках, подвернула ногу и едва не упала в темноте. Но Степан оказался рядом, он подхватил ее на руки, и, не говоря ни слова, вместе с ней взбежал наверх.

— Ты такой сильный, Джон, — произнесла она, задохнувшись от восхищения в его крепких объятиях.

Степан, не опуская ее на пол, держа одной рукой, нашарил свободной рукой в кармане ключи и отпер дверь. В квартире он усадил ее в кресло, снял сапожок с подвернутой ноги, опустился на колено и стал умело, как много лет назад его учили в тренировочном лагере на Корсике, массировать лодыжку, с нежностью ощущая в своих ладонях тонкую девичью ножку. Потом, откинув подол платья, он принялся целовать ее коленки, горячую гладкую кожу выше колена, прижимаясь щекой к ее шелковистой ноге.

Джейн глубоко задышала. Ее лицо раскраснелось.

— Подожди, — шепотом остановила она его и порывисто встала. — Мне надо в ванную, я сейчас приду.

Он прошел в спальню, быстро разделся и лег в кровать. Минут через пять вернулась Джейн. В струящемся из окна призрачном свете уличных фонарей он увидел, как она скинула белую блузку и, оставшись нагишом, скользнула к нему под одеяло. Она прижалась к нему горячим гибким телом, шепча в самое ухо:

— Поцелуй меня! Я хочу тебя!

Степан откинул одеяло и, аккуратно разведя ее руки в стороны, принялся целовать маленькую, как у девочки-подростка, грудь с чуть припухлыми сосками и влажные губы. Он обнял тонкую талию и, ощутив прилив неодолимого вожделения, мягко развел худенькие бедра и прильнул губами к розоватому влажному устью, окаймленному сверху черной мшистой порослью. За время своего пребывания в Южной Африке Степан встречался с тамошними жрицами любви, которые обучили его всевозможным изысканным ласкам, доставляющим любой женщине тонкое и сладкое удовольствие. И, когда Джейн, вся истекая соком сладостного возбуждения, сама направила его отвердевший клинок по нужному маршруту в свое огнедышащее жерло, он уперся локтями в кровать и, нависнув над ней, стал мерно и мощно вспахивать ее лоно. В такт бешеным движениям Джейн неистово мотала головой и стонала в полный голос, впившись острыми ноготками ему в спину Достигнув вершины наслаждения, она резко выгнулась навстречу, тесно прижавшись к нему, и издала протяжный вопль. Потом бессильно обмякла и, раскинув тонкие руки, замерла, плотно смежив глаза, — точно уснула.

Степан лег на спину и уставился в потолок. Он дотронулся ладонью до разметавшихся по подушке густых волос Джейн и, запустив пальцы в шелковистый водопад, стал перебирать легкие пряди. Ему было хорошо, покойно, уютно.

На следующий день Джейн перебралась к нему. А потом потекли дни, недели, месяцы… Он настоял, чтобы она бросила работу в ресторане и целиком занялась домом. Она, похоже, отнеслась к его идее с пониманием и удовольствием.

Эти полтора года стали едва ли не самой счастливой порой в его жизни. Время от времени' Сержант по заданию своих итальянских хозяев улетал из Нью-Йорка то в Калифорнию, то в Техас, то в штат Вашингтон, объясняя Джейн, что едет по делам — куда, зачем, он не говорил, а она не допытывалась. Когда через год она объявила, что беременна, Степан подумал, что его жизнь благодаря этой маленькой хрупкой девушке, похожей на японскую фарфоровую статуэтку, наконец-то начинает обретать настоящий смысл.

В марте следующего года Джейн умерла родами из-за скоротечного токсикоза. Родившийся мальчик, которого зарегистрировали на фамилию матери под заранее выбранным именем Танао, был отдан в приют, а Степан, ни разу даже не взглянув на новорожденного, сразу же после похорон улетел в Чикаго и с тех пор больше в Нью-Йорк не возвращался, возненавидев этот город лютой ненавистью.

…Степан досадливо усмехнулся: что это с ним такое? Замечтался о прошлом? Загоревал о своей неприкаянной жизни? Добрая жена, семейный комфорт и уют, выводок детишек… Этого ему не хватает? Что ж, у каждого своя судьба. Если бы это ему стало позарез нужно, все бы у него было. Не в Америке, с Джейн, так во Франции, с Тати, которая три года назад родила ему чудную девчонку-блондинку с огромными карими глазами. Он встретил Тати, полуарабку-полуитальянку, в каком-то универмаге, случайно разговорился. Она покупала куртку брату и попросила его примерить — у него фигура оказалась такая же, как у ее брата. А дальше слово за слово, она дала свой телефон, ну и завертелся романчик, быстро переросший в совместное проживание в его квартире в Латинском квартале. Но то ли Тати оказалась слишком болтливой и глуповатой, то ли он уже привык к одинокому быту. В общем, довольно скоро он заскучал и, пользуясь возможностью улетать в Америку по вызову своих тамошних работодателей, старался выдерживать долгие паузы между возвращениями в Париж под крылышко хлопотливой, но очень уж навязчивой Тати…

Солнце висело уже высоко. Сегодня к обеду ожидали приезда основного заказчика, хозяина этого лесного лагеря Владислава Геннадьевича Щербатова — он же смотрящий по России Варяг! Об этом Сержанту сообщил Ангел, неожиданно позвонивший накануне вечером.

Ну и ладно! Какая забота Сержанту до смотрящего по России, пусть даже и самого уважаемого криминального авторитета огромной страны. Свою работу Степан выполнил на совесть. Все курсанты готовы к экзаменовке. А что до авторитетов, то он и «сам с усам», в своем деле Сержант, считай, такой же крутой авторитет… Причем международного масштаба! Сержант усмехнулся, думая о Варяге, с которым ему пока что ни разу не приходилось встречаться. Ну что же, сегодня заказчик станет свидетелем впечатляющего теста на выживание, ради которого, собственно говоря, он сюда и пожалует.

Глава 12

Командир второй роты новгородского отряда милиции особого назначения майор Никита Крылов был в препаршивом расположении духа. Во-первых, у него раскалывалась башка после вчерашнего дня рождения тестя, где он ужрался говенной тестевой «Гжелкой», во-вторых, ему жутко хотелось спать, а в-третьих, он убей бог не мог понять, за каким хреном полковник Шахбазян сорвал его среди ночи с койки и взволнованно — а когда Роберт Карлович волновался, армянский акцент становился таким тяжелым, что слов было почти не разобрать,приказал немедленно подымать по тревоге четверых крепких ребят из своей роты и нестись — «так, штоб адын нога здэс, другой там» — к полустанку Заозерье за полсотни километров от Новгорода и караулить там каких-то лихих бандюганов из Петербурга, которые должны туда подвалить на тачках. Никита пытался уточнить, что хоть за бандюганы, сколько тачек и надо ли брать с собой кроме «Калашниковых» еще какую-нибудь амуницию, но Шахбазян сам толком ни хрена не знал и нехотя проинформировал майора, что накануне поздно вечером поступил телефонный приказ из УВД Петербурга, и пока этот приказ спускался по инстанциям и дошел до него, прошло часа два, вот почему он так поздно и позвонил, но время терпит, потому как у этих бандюганов с кем-то забита стрелка в Заозерье на три-четыре часа утра. И брать придется их всех — и питерских, и тех гавриков, с кем они забили стрелку… В общем, полный туман.

На двух уазиках, которые Никите удалось не без труда заполучить в гараже, они домчались до Заозерья за рекордные пятьдесят минут. Ночь еще оставалась полноправной хозяйкой в этом дремучем крае, над восточной стороной горизонта не намечалось ни проблеска рассвета, и только два огонька служили омоновцам ориентиром в темноте.

В домике путевого обходчика, куда омоновцы под водительством майора Крылова нагрянули в первую очередь, никого, кроме самого хозяина, не оказалось. Правда, майору показалось подозрительным, что старичок встретил ночных гостей одетым и был чем-то сильно взволнован, хотя тут кто хочешь заволнуется, когда к тебе в дом до зари нагрянули менты с автоматами. А то, что одет, так он вполне достоверно объяснил: в два ночи у него регулярный обход участка, перед прохождением ленинградского поезда, только вернулся и еще не успел разоблачиться…

Но все же майора Крылова не оставляло некое тревожное чувство, интуитивное ощущение чего-то неладного. А когда вдалеке послышалось урчание автомобильного мотора, он приказал двоим парням, Кашникову и Баландину, по-быстрому обшарить близлежащие кусты в радиусе ста метров и доложить обстановку. Когда же минут через пятнадцать бойцы не вернулись, он забеспокоился конкретно.

Выйдя на свежий воздух, майор стал вглядываться в ночную мглу. Но ни черта не было видно. Автомобиля тоже не было слышно. Наверное, кто-то из местных проехал по шоссе, подумал Никита. Уже раздражаясь, он позвал Бармина и Касьянова и приказал им сходить поискать сослуживцев да держать ушки на макушке.

Но и эти двое сгинули бесследно, точно их сожрала ночь. Майор нервно прохаживался перед сторожкой и отгонял дурную догадку, которая стучала в мозгу. Вдруг он услыхал совсем, похоже, близко рев дизеля. Мотор взревел, поурчал и — настала тишина.

И тут из тьмы вырисовался сержант Кашников. Майора поразило, что Кашников был без табельного оружия. Он неверным шагом подошел к командиру и виновато пробубнил, поглаживая шею:

— Т’арищ майор… Тут это… Сзади напал кто-то… Оглоушили… И автомат стырили…

На полянку перед домиком путевого обходчика подтянулись Бармин и Баландин, также обезоруженные. Трое омоновцев стояли перед майором Крыловым как побитые собаки.

— Это как понимать — стырили? — завизжал он. — Кто стырил? Это же не портянки, а боевое оружие! Да за такие шуточки все, блин, под трибунал пойдете! — Он осекся, увидев, что из кустов выполз Касьянов — и тоже без автомата.

Осознав, что воплями делу все равно не поможешь и что за такую хреновину не этих мудаков, а его самого под трибунал потянут, Никита стал быстро соображать. Теперь только ему открылся истинный смысл странного ночного приказа, поступившего не откуда-нибудь, а из самого Петербурга. Видать, в этой новгородской глухомани сегодня ночью произошло что-то крайне серьезное и важное, о чем ему, конечно, полковник Шахбазян сообщить не соизволил да, может, и сам не был в курсе. И понятно, что взревевший четверть часа назад дизельный движок вполне мог принадлежать быстроходному джипану, на котором и умотали неведомые бандюганы… И что же получается: майор Крылов их упустил, дал им уйти, гадам, а они еще вдобавок четыре «калаша» скоммуниздили у его бойцов. Теперь хочешь не хочешь, а этих бандюков надо выковыривать, хочешь не хочешь, а надо их догнать и эти гребаные «калаши» вернуть, а не то за такой прокол не только звездочку с погонов срежут — яйца открутят… Слава богу, еще все ребята живы, а то бы без срока не обошлось.

Майор Крылов залез в уазик и, связавшись по рации с дежурным офицером, потребовал немедленно объявить общеобластной план «Перехват-5». Он смог дать только две приметы разыскиваемых преступников: джип с дизельным движком (и то под вопросом) и четыре автомата Калашникова, похищенных у сотрудников новгородского ОМОНа (хотя неизвестно, взяли ли эти бандюганы оружие с собой). Короче, нужно тормозить всех и обыскивать.

* * *

Саня Зарецкий оказался добродушным зубоскалом, беспрестанно сыпавшим матерными анекдотами. Он, по-видимому, не стал выпытывать у Филата подробности, какого ранга московского гостя ему надобно встречать, поэтому с Варягом вел себя раскованно и панибратски, а вот мрачный вид Сержанта его явно малость напряг, и он старался даже не глядеть в его сторону, полагая, что из этих двоих именно Сержант и есть главный.

Светящиеся часы на приборном щитке показывали начало седьмого, и небо над шоссе уже начало бледнеть. Зарецкий оживленно рассказывал последние питерские новости: о новом начальнике управления внутренних дел, о скандале с недавней сменой прокурора города, с которым у Филата полгода назад возникли серьезные трения и ситуацию пришлось разруливать, прибегнув к содействию прокурора генерального, о сложных взаимоотношениях Филата с мурманскими властями и законными, которые никак не желают идти с ним на мировую…

Сержант, слушая вполуха, глядел. в окно на проносящиеся мимо черные тени, в которых угадывались силуэты деревьев, заброшенных придорожных построек, автобусных остановок, и невесело думал, что оставшиеся на полустанке Заозерье менты наверняка уже подняли тревогу и, вполне вероятно, через пару километров их джип нарвется на блокпост и придется отстреливаться, а это никуда не годится, потому что перестрелка с ментами — дело нешуточное, а если, не дай бог, они еще пристрелят кого-то, чего совершенно исключать нельзя, то за ними потянется длинный кровавый шлейф, и тогда вся ментура России пустится на охоту за убийцами… А он прекрасно знал, каково это, чувствовать себя жертвой озверевших охотников, и в шкуре загнанного зверя ему быть в очередной раз ох как не хотелось. И тут Степану вспомнился его давний одиночный марш-бросок по пустыне, когда он лишь чудом избежал случайной и глупой смерти. Причем дважды. Но он тогда оказался просто хитрее и проворнее той гремучей змеи и той оравы черномазых головорезов, что и спасло ему в конечном счете жизнь. А что будет сейчас? Одному Богу ведомо…

* * *

Ровно в три часа Варяг приехал в секретный лагерь в сопровождении Ангела и начальника своей службы безопасности Николая Валерьяновича Чижевского. Об отсутствии Сержанта ему доложил Сизый, и в первый момент это сообщение Варяга неприятно поразило: он не предполагал, что хваленый инструктор так легкомысленно покинул лагерь, зная, что сегодня в лагерь с инспекцией приедет его работодатель. Правда, Ангел, уже несколько попривыкший к независимому, мягко говоря, нраву Сержанта, сразу его успокоил: мол, если капитан корабля может оставить на некоторое время свой мостик без ущерба для дела, значит, дело идет как надо.

Сержант направился к столу под навесом, за которым расположились гости. Коротко поздоровавшись с Варягом, он вкратце доложил о программе сегодняшних показательных выступлений.

Варяг сразу же изъявил желание поглядеть на курсантов в работе. И уже через полчаса по выражению его лица было понятно, что если и испытывал он вначале какие-то сомнения или недоверие в отношении профессиональных качеств Сержанта, то теперь убедился, что курсанты не только овладели в совершенстве навыками по преодолению препятствий и приемами ближнего боя, но и выкладываются они на все сто, если не на сто двадцать, и каждый работает не за страх, а за совесть. Упражнения со стрелковым оружием произвели на хозяина особое впечатление: курсанты выказали завидное мастерство в стрельбе из любых положений, а трое — Сизый, Домовой и Лесоповал продемонстрировали просто чудеса скорострельной меткости, поразив с трех дистанций по десять мишеней подряд и выбив каждый не меньше 97 очков. Сержант не без затаенной гордости покосился на довольное лицо Варяга и заметил, что Чижевский что-то торопливо записывает в свой блокнотик. «Видать, кликухи моих лучших снайперов на карандашик берет», — подумал Сержант.

После полуторачасового шоу Варяг отвел Сержанта в сторонку, чтобы поговорить с глазу на глаз. Они сели за врытый в землю одноногий деревянный стол в дальнем конце столовой под открытым небом. В щеголеватом итальянском костюме и лакированных итальянских же полуботинках, загорелый и свежий, Владислав Геннадьевич — особенно на фоне утомленного, затянутого в засаленный камуфляжный комбинезон Сержанта — больше походил на голливудскую кинозвезду, неведомо как угодившую в глушь матушки-России, а не на криминального авторитета, отмотавшего немалый срок по северным и уральским зонам.

— Да, Степан Юрьевич, сколько уже вы на меня работаете, а встретиться довелось вот только сейчас, — осторожно посетовал Варяг, внимательно разглядывая знаменитого специалиста по спецоперациям и заказным убийствам. — Жаль, что так вот проходит наша первая встреча… Я планировал познакомиться с вами в совершенно другой, более спокойной, что ли, обстановке. Но и вы меня поймите: дел невпроворот. Времени совсем нет. Это как у конвейера стоять — отойти невозможно ни на минуту…

— Я не в претензии, — сухо сказал Сержант и краем губ выдавил подобие улыбки, с любопытством изучая лицо своего работодателя. — Хотя… я до сих пор не понимаю целей боевой подготовки наших… ваших, — поспешно поправился он, — командос. Ведь просто так боевиков, как говорится, широкого профиля готовить бессмысленно. Чтобы подготовить мастера своего дела, ему нужна специализация…

Сержант умолк и выжидательно поглядел на Варяга, размышляя, скажет ли тот ему что-то определенное. Впрочем, он не надеялся на откровенность российского криминального босса, уже зная из редких бесед с Ангелом о скрытном характере Щербатова.

— Конечно, я понимаю, почему вы это спрашиваете, — криво усмехнулся Варяг. — Конкретно пока ничего сказать не могу. Но сейчас вы готовите для нас… специалистов по части стрельбы. Это главное. И, как я успел только что убедиться, успехи вашей работы налицо. Но, как вы понимаете, вас пригласили с ними поработать не для того, чтобы потом мы смогли их выставить на чемпионате мира по биатлону. Вы догадываетесь?

— Чтобы догадаться об этом, не нужно быть семи пядей во лбу, — раздраженно отрезал Сержант. Ему не понравилось, что Щербатов разговаривает с ним как со школьником или каким-то недоумком.

Варяг добродушно усмехнулся и вдруг похлопал Сержанта по плечу, точно прочитав его мысли.

— Есть и еще одно. Мы наняли вас не только для подготовки наших людей, — спокойно произнес он, глядя прямо в глаза Сержанту, — но и чтобы… вы помогли нам нейтрализовать несколько человек на Западе.

— Нейтрализовать? — переспросил Сержант с немалым удивлением. — Я?

Варяг сверлил собеседника взглядом.

— Ну, или, скажем, убрать, замочить, разобраться, если вам так привычнее, — с усмешкой пояснил Владислав. — Как говорят у вас в Америке, to take саге of somebody…

— Нет, я не люблю эвфемизмы, предпочитаю, чтобы о деле говорили прямо, без экивоков, — серьезно заметил Сержант. — Вам надо кого-то убрать в… Европе?

— Хорошо, будем говорить прямо, — кивнул Варяг. Его тоже, похоже, начинал то ли раздражать, то ли утомлять этот наигранно-вежливый разговор. Он поднялся из-за стола и не оглядываясь двинулся в направлении полосы препятствий, которая начиналась метрах в пятидесяти от плаца. Сержант пошел за ним следом с чувством уязвленной гордости: ему не понравилось, что Варяг, какой бы он там ни был влиятельный и богатый хозяин, старается сохранять между ними дистанцию, незримую преграду, непроходимую пропасть, своим поведением и манерой беседы всякий раз подчеркивая, кто здесь сюзерен, а кто вассал. Ладно, думал мрачно Сержант, хочешь корчить из себя большую шишку — флаг тебе в руки, но только и мы не лыком шиты. И он зашагал неспешно, с чувством собственного достоинства, специально отстав на пару шагов от Варяга, демонстрируя всякое отсутствие признаков подобострастного почтения, с каким, по его наблюдениям, с Варягом общалась вся его свита, за исключением разве что Ангела и Чижевского.

Варяг дошел до дощатого макета двухэтажного дома и, зайдя за стенку, остановился, поджидая Сержанта.

— Я навел о вас справки, Степан Юрьевич, — начал Варяг ровным голосом. — У вас очень интересная биография.

Сержант помрачнел.

— А какие у вас, интересно знать, источники информации? — сухо поинтересовался он.

Варяг усмехнулся и уклончиво развел руками:

— Надежные. Вы почему-то не догадались сменить имя. И хотя в Иностранном легионе служили как Джо Долан, в Россию въехали по паспорту добропорядочного гражданина Олега Витальевича Тимофеева и известны еще два десятка ваших подставных фамилий, почему-то в профессиональных кругах вас знают под именем Степана Юрьева или под вашей старой легионерской кличкой. Что так, а, Степан Юрьевич?

Сержант с досадой помотал головой, точно его поймали на невинной лжи, и вздохнул.

— Да какой смысл скрываться? В Европе и в Штатах я жил много лет… и сейчас иногда живу… по паспорту Джо Долана. Это заслуженный ветеран Легиона, орденоносец, с приличной пенсией. Спецзадания правительственных учреждений в Европе и Америке я выполнял под совсем другими именами и фамилиями, но и по той линии за мной никакого шлейфа нет. Они меня оберегают, как особо ценного кадра. Тем более, чем черт не шутит, может, я им еще когда-нибудь понадоблюсь. Пожалуй, только в России на меня ментура и гэбэ зуб имеют, так ведь тут я не Степан Юрьев, а Олег Тимофеев. Документы у меня чистые, этот самый Олег Витальевич за три штуки «гринов» мне самолично свой паспорт толкнул в Хельсинки, потому что, уж не знаю как, у него еще два таких же было. В утере ксива не числится, Тимофеев не в розыске. А то, что я Степан Юрьев, кроме особо доверенных лиц, никто не знает. Вы же меня нашли, я так полагаю, через канадский канал, через Роберта Шиэра?

Варяг молча кивнул.

— Ну вот, — улыбаясь, продолжал Сержант. — А Бобби зря болтать языком не станет. Раз он вам сказал, кто я, значит, он вам доверяет. А я доверяю ему. Так что цепочка взаимного доверия железная. Но вы ведь не для того меня сюда привели, а, Владислав Геннадьевич, чтобы мою биографию обсуждать?

— Ну, отчасти и для этого, — серьезно возразил Варяг. — Биография ваша мне важна для того, чтобы я смог понять, что вы за человек, могу ли я вам доверять, могу ли я вам доверить сведения, которые для меня имеют особое значение и которые, попади они в чужие руки, могут быть использованы против меня…

Он замолчал и вопросительно глянул на Сержанта, как бы ожидая услышать от того энергичное опровержение своих сомнений. Но Сержант не стал вступать с ним в спор.

— Я — охотник, Владислав Геннадьевич. И специфика моей охоты такова, что мне ее очень часто, если не всегда, приходится вести вслепую, то есть на ощупь, на нюх, интуитивно. Знаете, как львы ночью охотятся в африканской саванне. Поэтому мне нужно быть предельно осторожным. Не только в смысле поведения, но и в смысле того, что я ношу, что я ем, с кем встречаюсь, общаюсь, что я знаю… Я не должен себя ничем выдать… Точнее говоря, так: я должен стараться избавиться от всего лишнего, что могло бы выдать мое присутствие, привлечь ко мне внимание. В том числе и от лишней информации. Я ответил на ваш вопрос?

Варяг отвернулся и с минуту-другую молча смотрел на чернеющую вдалеке стену леса. Наконец он произнес тихо:

— Вы очень неглупый человек, Степан Юрьевич. Но и опасный. С вами, я думаю, Хорошо вместе охотиться на особо крупную, или особо редкую, или особо ценную дичь. Но посвящать вас во все детали подготовки к этой охоте нельзя. Вам можно доверить только произвести последний, решающий выстрел. Потому что после охоты вы можете сами стать опасным для своего бывшего партнера по охоте…

Сержант поразмыслил над этими словами и был вынужден согласиться с жесткой логикой Варяга.

— Ну вот, а теперь, когда между нами все выяснено, Степан Юрьевич, я вынужден сказать вам вот еще что. Если, не дай бог, вам в какой-то момент придет в голову мысль использовать полученную вами здесь и в дальнейшем информацию против меня, то у меня есть добрые знакомые в Министерстве внутренних дел и в Федеральной службе контрразведки, которые могут сильно испортить жизнь гражданину Олегу Тимофееву. Буду с вами предельно откровенен.

— Спасибо. У меня будет возможность отплатить вам той же монетой, — скривился Степан. — Так что за задание?

Варяг поднял с земли обломок кирпича, подбросил его на ладони и швырнул в бревенчатый барьер на маршруте кросса по пересеченной местности.

— Речь идет об устранении шести, семи, может бьггь, восьми крупных лидеров итальянской мафии. Для этой работы вам придется отобрать четверых-пятерых самых лучших. Возможно… — Варяг сделал паузу, припоминая имена, — Сизого и Домового. Они мне понравились сегодня больше остальных. Хладнокровные, выносливые, злые. Отличные стрелки. Хотя окончательное решение остается, конечно, за вами, — добавил он с неожиданной учтивостью. — Но прежде, чем вы отправитесь со своей бригадой в Италию, а это произойдет месяца через полтора… Нам там надо еще кое-что подготовить… Так вот, пока что я хочу попросить вас сделать для меня кое-какую работу здесь, в России. За отдельное вознаграждение, разумеется. Для вас, я думаю, это будет несложно. Надо убрать вот этих двоих… — Варяг полез во внутренний карман пиджака и выудил две фотографии стандартного формата. Сначала — этого…

Сержант внимательно всмотрелся в лицо. Широкое, точно вырезанное из куска гранита, лицо сильного и привыкшего побеждать человека. Вероятно, бывшего борца или боксера.

— Это Валерий Аркадьевич Кудряшов, — продолжал Варяг. — Кличка Молчун. Он держит под своей крышей половину Ленинграда. По-нынешнему — Петербурга. У нас с ним там возникли кое-какие разногласия, дело зашло слишком далеко, разгорелся конфликт, и, боюсь, этот конфликт нельзя теперь разрешить иначе, чем радикальным способом.

Сержанту не надо было ничего больше объяснять. Перед своей поездкой в Россию он внимательно изучил по прессе все доступные материалы о деятельности наиболее крупных российских предпринимателей. Фамилия Кудряшов была ему знакома: тот организовал широкую сеть доставки из Западной Европы и сбыта в России подержанных иномарок. Правда, Степан не подозревал, что Кудряшов тесно связан с криминальным миром России и «крышевал» другие сферы бизнеса в Петербурге. Раз Варяг решил его убрать, значит, питерский авторитетный предприниматель перестал «платить налоги». Что ж, хоть и криминальный, а бизнес есть бизнес, законы обязательны для всех хозяйствующих субъектов.

Сержант стал разглядывать вторую фотографию.

— Этот — правая рука Молчуна, — пояснил Варяг. — Кличка Сиплый. Обоих надо убрать на этой неделе. И желательно дерзко, прилюдно, показательно.

— Понятно, — кивнул Сержант и вернул фотографии Варягу.

Тот нахмурился:,

— Что такое, вы отказываетесь?

— Да нет, — пожал плечами Сержант. — Отчего же.. Заказ нормальный. Хотя, конечно, сказать по правде, мне это непонятно. Я так вижу, вы хотите в Европе конкурентов устранить. Ладно, дело ваше. Но теперь вот выясняется, что вы и здесь, в России, планируете устроить резню. Дело, конечно, не мое, но… странно все это как-то. Смахивает на Чикаго двадцатых годов.

По лицу Варяга было видно, что он обдумывает ответ и в то же время явно не хочет откровенничать с мало знакомым ему пока что человеком.

— А что, Степан Юрьич, — заговорил он с вызовом, — вам-то не все равно, кого мочить? Вы же профессионал! Триста кусков за каждую голову — тариф приличный. Голов вам предлагается много. Разве вы не заинтересованы в количестве заказов?

Степан не сразу ответил, взвешивая каждое слово:

— Я… не заинтересован, Владислав Геннадьевич. Раньше, когда был салагой и имел вкус к деньгам, тогда мне было все равно… А потом, много лет спустя, когда сполна почувствовал вкус денег… кровавый вкус… стал подходить к своей работе придирчиво. Да вы и сами знать это должны, коли внимательно изучили мое досье… Я уже давно выбираю, какой заказ брать, а от какого отказываться. Вот курсанты мои — вроде тех же Сизого или Домового — они сейчас готовы любого за пять штук баксов завалить. Им кровь человеческую пролить — что высморкаться. Этому я их и учил. И меня так учили. Но со временем и с опытом приоритеты меняются…

Варяг улыбнулся краешками губ.

— Что ж, откровенность за откровенность. Хотя я вроде и не должен своему киллеру этого говорить. Но вам скажу, Степан Юрьич. Ситуация с этими двумя непростая. Молчун и Сиплый из тех, кого у нас называют отморозки. Для них ничего святого нет. Они за свою выгоду, за копейку горло перегрызут любому — мать родную зарежут. Если их сейчас не сдержать и дать им волю — они под себя подомнут сначала Москву с Питером, а потом и пол-России. И можем получить, как сказал один старый писатель, Россию кровью умытую… Эти двое — самые опасные. Как голодные волки. Да хуже волков. Они — как одичавшие собаки. Знаете, одичавшая собака опаснее волка, потому что повадки волка известны, а вот одичавший пес ведет себя хитрее: он для виду и хвостом может повилять, а выждет, улучит момент, когда не ждешь его нападения, — и клыки вонзит тебе в глотку… Если их не уничтожить вовремя, потом будет поздно. Так что, — Варяг сделал паузу, — это не просто отстрел конкурентов, это уничтожение затаившейся и очень опасной мрази. Опасной — не только для нашего бизнеса, но и для всей России!

Степан с минуту переваривал услышанное. Потом хлопнул в ладоши и сказал:

— Добро. Будем считать, что заказ ваш принят к исполнению.

— А фотографии? — с недоумением спросил Варяг.

— А я их обоих уже сам сфотографировал! — И Сержант впервые за все время их довольно натянутого разговора коротко рассмеялся. И сразу посерьезнел: — Только вот что, Владислав Геннадьевич. Имейте в виду: я — профессионал и работаю на тех, кто мне платит. Сегодня платите вы, я работаю на вас, но завтра мне предложат другие деньги — и я уже от вас уволился в связи с переходом на другую работу. Мне все равно, кто платит. Бизнес есть бизнес. Если мне завтра предложат гонорар за то, чтобы убрать Владислава Геннадьевича Щербатова и я сочту его достаточно щедрым, я возьмусь за этот заказ. Хочу быть с вами предельно откровенным.

— Я понял, — кивнул Варяг, утюжа взглядом лицо снайпера. — За откровенность спасибо. Откровенность я ценю. Но и вы учтите… Предательства не терплю. Перебежчиков наказываю сурово!

— Ну, до этого, думаю, у нас с вами не дойдет! — усмехнулся Юрьев.

Глава 13

Когда на проспекте зажглись уличные фонари, Сержант даже не заметил — просто в салоне внезапно сгустился сумрак, и сияние оранжевых шаров озарило болтающегося на зеркале заднего вида резинового чертика. Уже три часа кряду он скучал в купленных неделю назад красных «Жигулях», припаркованных неподалеку от дома Молчуна, за которым следил на протяжении двух недель. Он купил эту развалюху «копейку» на прошлой неделе по объявлению, с легальным оформлением за счет продавца, и выбрал только из-за того, что стекла в ней были наглухо затонированы, причем тонировка была какая-то крутая, импортная и не мешала обзору из салона. К тому же движок на этом волжском мастодонте стоял новый, от «шестерки», что он тоже счел фактом немаловажным. Тачка была самая подходящая для предстоящего дела: старенькая, но ходкая, таких тысячи бегают по питерским улицам, так что на нее ни клиент, ни его пехота не обратят ни малейшего внимания — чиркнут взглядом и тут же забудут. К тому же все эти две недели Степан выдвигался сюда на трех разных тачках, аккуратно угнанных им от хрущоб на дальних окраинах Питера. Сегодня же он прибыл на наблюдательный пункт в собственном «жигуле», обезопасив себя от риска стать шальной добычей ретивых гаишников, шакалящих по городу в поисках угнанных тачек.

Гордившийся своим умением часами терпеливо ждать — чего угодно: очередную жертву, связника, телефонный звонок, — Сержант не испытывал ни малейших неудобств. На сиденье справа он положил пластиковую бутылку минеральной воды и завернутый в алюминиевую фольгу кусок пиццы — свой обед и ужин. Лето было на исходе, пора коротких светлых ночей уже давно миновала, и сейчас вечерний воздух, подернутый подступающей ночной мглой, был дымчатый, призрачный, хотя мелкие детали городского пейзажа еще Можно было различить. Он взглянул на часы: через семь минут должны подъехать. Если у них ничего не случилось по дороге.

И точно: ровно через семь минут с секундами Степан увидел, как к дому подъехали два автомобиля — черный «мерседес» и здоровенный черный джип «форд-экспедишн», из которого на ходу выскочили двое рослых парней в камуфляже. Один рысцой припустил к подъезду, а второй — к «мерседесу», из которого тоже уже вышел здоровяк, как две капли воды похожий на двух других охранников. Оба настороженно оглядели друг друга, пошарили глазами окрест, дождались, пока из подъезда не выглянул третий и не махнул рукой: мол, все чисто, — и только тогда открыли правую заднюю дверцу.

Из машины неторопливо выпросталась мощная нога в черной штанине, в черном лаковом ботинке, а затем показался и сам Молчун — бывший борец-классик, а ныне вор в законе и известный петербургский авторитет. В сопровождении двух охранников Молчун вошел в подъезд. Сразу после этого вверх пополз лифт. Еще через некоторое время на верхнем этаже старого шестиэтажного здания зажглось одно окно, за ним второе. Сержант знал уже, что это окна кухни и столовой. Потом вспыхнуло окно спальни, где уже больше часа горел приглушенный свет ночника: Таня, жена Молчуна, вернулась домой часа за два до приезда мужа и почти сразу легла. Но, видно, не спала, дожидалась супруга…

Сержант не отрываясь смотрел на освещенные окна еще минут сорок. Из подъезда вышли трое телохранителей Молчуна, сели по машинам и уехали. Через некоторое время окна квартиры на шестом этаже погасли. Сержант посмотрел на часы: начало второго. Молчун двужильный мужик, подумал Сержант, ведь в пять проснется и совершит свою неизменную утреннюю пробежку в сторону реки.

За две недели, в течение которых Сержант вел слежку за Молчуном, он, кажется, изучил его повадки вдоль и поперек, узнал о нем все, что только можно было узнать об этом некоронованном короле Петербурга. Он решил провести эту операцию в одиночку, отказавшись от помощи подручных. Ведь из уклончивых разговоров Варяга уловил, что это задание сродни проверке профессионального мастерства знаменитого охотника. Что ж, Сержант вообще всегда предпочитал работать один: меньше свидетелей — крепче сон.

Несколько раз он незаметно сопровождал Молчуна на утренней пробежке. Ровно в полшестого тот в сопровождении троицы сторожей — дюжих молодцов, только что проводивших его домой, — выходил из подъезда и рысил в сторону набережной. Позади ехал черный «БМВ». Ангел предупредил, что этот «БМВ» сделан на заказ, что у него бронированные стекла и усиленный корпус, так что он, по идее, мог выдержать лобовое столкновение с грузовиком.

Пробежка длилась ровно пятьдесят минут. Двадцать минут до набережной и столько же обратно. А на набережной Молчун минут десять делал зарядку — неторопливо, основательно, будто, как в пору спортивной молодости, проводил утреннюю разминку перед очередной тренировкой. Трое его гавриков занимали круговую оборону и утюжили глазами по сторонам, словно ожидая предательского покушения на жизнь и здоровье хозяина. Уж им-то точно это занятие не доставляло никакого удовольствия. Хотя Молчуну, видно, было глубоко наплевать на их досаду. Сам он разминался с наслаждением, упиваясь силой своего могучего тела.

Сержант, однако, знал, что телохранители Молчуна отличные спортсмены. Каждый из них — опытный стрелок, так что необходимо было выполнить задание быстро и четко. А главное, продумать все так, чтобы осталось минут пять минимум для безопасного отхода. Иначе ему не спастись от метких стволов этой великолепной троицы из «БМВ».

Первоначально он предполагал снять комнату в доме напротив, чтобы иметь возможность спокойно наблюдать за всеми передвижениями Молчуна. Но потом рассудил, что это чересчур рискованно. Тем более что он планировал некоторое время еще оставаться в Питере: это задание было только первым в той череде ликвидаций, что задумал Варяг.

Так что идею со съемной комнатой пришлось отбросить: не только хозяева, но и соседи могли бы его запомнить и связать гибель серьезного человека из дома напротив с внезапным исчезновением жильца. Тогда пришла мысль о еще более рискованном на первый взгляд, но все же явно более безопасном наружном наблюдении с улицы. Сержант несколько дней подряд занимал пост в парке на набережной и издали наблюдал за утренней зарядкой Молчуна, замечая время его появления и ухода. Место для засады было неплохое: парк старый, заросший, немноголюдный, если поставить «Жигули» в дальнем конце парка и занять огневой рубеж метрах в двухстах от объекта, то можно в считаные секунды после выстрела оказаться за рулем и рвануть с места событий…

Но так нельзя в любом случае. Кто-то, может быть, так бы и сделал — грохнул бы Молчуна прямой наводкой в общественном месте. Например, Мигель-Одноглазый, на протяжении пяти лет остававшийся основным конкурентом Сержанта по «мокрым контрактам» в Испании — пока его самого не грохнули в Мексике, в Гвадалахаре, как говорится, на рабочем месте…

Маршрут Молчуна пролегал через оживленный жилой район. Какое-то время он трусил вверх по проспекту, перебегал горбатый мост через канал и сворачивал к набережной с выходом к реке. Удобнее всего для прицельного выстрела был как раз этот самый мост. Когда бегун Молчун окажется на мосту, а следующие малым ходом за ним телохранители в сопровождении «БМВ» несколько поотстанут, можно будет произвести решающий выстрел…

Потом несколько дней Сержант тщательно выбирал дом, с крыши которого он предполагал стрелять. Приглянулся один — обветшалый трехэтажный особняк еще дореволюционной постройки, с высоким чердаком под двускатной крышей. Особняк производил впечатление давно заброшенного и явно предназначался на слом: все окна в здании были выбиты, по комнатам словно мамай прошел. Когда же Степан с третьего этажа по чудом сохранившейся приставной железной лесенке забрался на чердак и все там осмотрел, он однозначно одобрил свой выбор. Тут ему показалось даже уютно: на узком подоконничке одного из слуховых окошек можно было разложить свой инструмент и ждать удобного момента.

Эту винтовку для него сделали на заказ в Туле. Спасибо Ангелу, постарался, землю носом рыл. Вручая месяц назад Сержанту узкий коричневый чемоданчик с двойным дном, где под пластиковой крышкой были аккуратно уложены металлические и деревянные детали винтовки, трубка оптического прицела и черный хобот глушителя, Ангел не смог скрыть горделивой улыбки. В тот же день за городом в березняке Сержант опробовал винтовку и пришел в восторг — так мощно, кучно, почти без отдачи бил этот шедевр тульских оружейников. Вообще-то в последние годы более привычным оружием для Сержанта стал автоматический пистолет «беретта» с глушителем. Иногда на средних дистанциях, когда к клиенту невозможно было подступиться ближе чем на сотню шагов, он использовал облегченный «калашников» без приклада и без магазина, с оптическим прицелом — стрелять в таких случаях приходилось единственным патроном, загнанным в патронник. Но сейчас ему предстояло находиться от цели на дистанции в триста метров, чему Сержант был даже рад: снайперская винтовка была его любимицей, с ней на огневом рубеже — будь то учебное стрельбище или чердак высотного здания где-нибудь на окраине Чикаго, — он чувствовал себя уверенно.

…Наконец вдали растаял звук двух автомобильных движков, во всем доме погасли окна. Больше делать было нечего. Сержант дежурил здесь не потому, что ему было еще что-то непонятно в распорядке дня Молчуна. Просто завтра рано утром все должно кончиться, и лишний раз проверить наличие клиента не мешало, а поручить кому-то другому последнюю слежку было не в его правилах.

Зарядил мелкий дождь. Уличные фонари сразу обросли сияющими ореолами, лобовое стекло покрылось мелкими капельками, и зазмеились, дрожа и отражая сияние фонарей, десятки ручейков. Сержант завел мотор, включил дворники и тронул машину с места.

Этим «Жигулям» была отведена очень короткая роль в предстоящем спектакле. Кроме красной «копейки» на всем маршруте отхода Сержант приготовил себе еще две машины, уже не такой броской окраски. А рядом с трехэтажным особняком, на чьем чердаке он решил затаиться, уже стоял, притаившись за проржавевшим гаражом-«ракушкой», мощный мотоцикл «Иж», на котором ему предстоит уйти с огневого рубежа…

В половине пятого Сержант уже снова был на ногах.

Без четверти пять он отъехал от подъезда, через двадцать минут медленно, стараясь не привлекать внимания жителей стрекочущим движком, въехал во двор и оставил мотоцикл за гаражом-«ракушкой». Потом обошел по пустынной еще улице несколько домов и приблизился к ограде заброшенного особняка. Дом напротив еще спал. Только пара окон на втором этаже были освещены, но Сержант знал, что обитатели дома начнут собираться на работу не раньше шести, то есть уже после… Ранние пташки, чей распорядок дня он тоже не поленился заранее проверить.

Осторожно ступая по выщербленным каменным ступеням, Сержант поднялся на третий этаж, влез по лесенке в открытый люк чердака и осмотрелся. Вдруг он замер: его слух привлек какой-то странный и очень близкий звук. Если на чердаке кто-то прячется, операцию придется отложить. Более того, возможно, придется вообще всю пьесу перекраивать по ходу спектакля, срочно сменив и место, и время действия. Он явственно услыхал шуршание в полумраке чердака. Сержант, все больше досадуя на невезение, медленно двинулся на звук. И тут из тьмы мимо него пулей прошмыгнула огромная серая кошка. Она юркнула по стропилам к ближайшему открытому окну и выпрыгнула наружу, явно нацелившись приземлиться на соседнюю крышу или на забор. Он постоял несколько минут, прислушиваясь. Но больше на чердаке никто не шуршал.

Сержант вытащил из-под пыльных пачек пожелтевших газет свой коричневый чемоданчик с двойным дном, раскрыл его, осторожно снял пластиковый поддон, выложил стальные трубочки и деревянные детали на пол и споро собрал винтовку. Приладив к стволу оптический прицел, он через него посмотрел в открытое окно. Горбатый мост отсюда просматривался прекрасно. Ну и отлично…

К рассвету дождь кончился, хмурое утро не торопилось разгонять сумерки, однако день уже приближался. По мосту проехал одинокий уазик, и вновь все стихло* Сержант не чувствовал никакого волнения. Он уже забыл, когда, занимая позицию, испытывал нервное возбуждение и гнал мысли о том, что, невзирая на всю тщательность предварительной подготовки, может произойти случайный сбой или что еще хуже… Нет, он давно пришел к убеждению, что в его деле никаких сбоев не бывает и быть не должно и все обязательно пройдет как по писаному. И сейчас он ни о чем не беспокоился.

Чтобы скоротать время, он позволил себе закурить. Дым медленно вытягивался в отрытое окошко. Сегодня пониженное давление, ветра с утра нет, полный штиль. Он посмотрел на часы. Шесть часов двенадцать минут. Через пять минут из-за поворота появится Молчун, а за ним трое его охранников и черный «БМВ». Снайпер потушил окурок, аккуратно завернул его в листок бумажки и спрятал в карман. Еще раз вскинул винтовку. Через окуляр прицела были видны трещины на асфальтовом покрытии моста и щербинки на каменных перилах. Он поудобнее расположил локти, вдавив их в холодную доску подоконника.

Из-за поворота появилась мощная фигура Молчуна. В облегающем спортивном костюме бывший борец казался чересчур широким. Он бежал мерно и уверенно, легко неся свое тяжелое тело, так что создавалось ощущение неизбывной мощи. За ним, стараясь не отставать, полз черный «БМВ».

Сержант сконцентрировал все внимание на объекте. Теперь осталось дождаться, когда над каменной выпуклостью моста замаячит широкий торс, увенчанный большой плешивой головой — идеальной мишенью для опытного снайпера. После неслышного выстрела тело упадет на подъеме, телохранители бросятся к упавшему хозяину. На это уйдет секунд двадцать, не больше. Потом они начнут беспомощно озираться по сторонам, пытаясь определить, откуда стреляли. Потом кто-то побежит через парк в направлении особняка. Но если охранник решит добежать до особняка, ему предстоит преодолеть триста метров. А это еще секунд тридцать, если не сорок. Столь продолжительная задержка поможет благополучно покинуть чердак, выйти из дома и броситься во двор к мотоциклу. От особняка до «ракушки» семьдесят восемь шагов. Он успеет уйти. Он все предусмотрел.

В окуляре прицела отчетливо виднелся череп с глубокой залысиной. Молчун низко наклонил голову, преодолевая подъем, и Сержант не мог видеть его лица.

А жаль! Самое верное — послать пулю в глаз или в рот, чтобы мгновенно раскурочить мозг и перебить шейный отдел позвоночника. Это гарантия мгновенной смерти. Но и попадание пули в висок — такая же гарантия.

Сержант дождался, когда покажется обтянутая трикотажной фуфайкой широкая грудь Молчуна, и, наведя крестик прицела на левый висок своей жертвы и задержав дыхание, плавно нажал на спусковой крючок. Винтовка тихо и, как показалось Сержанту, недовольно кашлянула. Он увидел, или ему показалось, что он увидел, как пуля пробила черепную коробку, — высекла фонтанчик крови и белесых ошметков мозгового вещества…

На самом деле он это себе только вообразил. Да и не было у него времени все это разглядеть. Потому что сразу же после того, как Молчун нелепо взмахнул руками вверх, покачнулся, теряя равновесие, и вздернул голову, Сержант выстрелил ему в левую часть груди — туда, где сердце.

Вторую, контрольную, пулю он выпустил на всякий случай. То, что Молчун мертв, ему стало ясно сразу. Он увидел, как «БМВ» резко рванул к мосту, но метров через двадцать остановился, клюнув капотом. Из него выскочили трое телохранителей с короткоствольными автоматами на изготовку и кинулись к бездыханному телу…

Сержант уверенными движениями быстро, без суеты, разобрал «тулячку», сложил железки и деревяшки в чемоданчик и глянул на часы. По плану у него в запасе еще оставалось секунд пятьдесят.

Он быстро вылез на покатую крышу особняка с противоположной от моста стороны и длинным прыжком перебрался на крышу близко стоящего соседнего дома. Этот акробатический маневр он для тренировки проделывал уже раза четыре. Забежал в приоткрытую дверцу пожарного лаза, спустился по металлической лестнице на площадку верхнего этажа, а затем помчался по лестнице вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

За гаражом Сержант спокойно сел на еще теплый мотоцикл. Он надел шлем, висевший на руле, да, сильно не газуя, выехал со двора.

Через пять минут он пересел в первую сменную машину — красные «Жигули». Еще через десять минут — в синий «Москвич». А спустя полчаса, за городом, он уже ехал в черной «Волге» Ангела в сторону Петродворца.

* * *

Смерть Валерия Аркадьевича Кудряшова, больше известного в определенных кругах как вор в законе Молчун, всколыхнула весь криминальный мир Петербурга. Молчун, официально числившийся генеральным директором торговой компании «Автоимпорт», контролировал львиную долю частного бизнеса Питера: рестораны, казино, базары, автостоянки, вокзалы, универмаги, коммерческие палатки. И он был жестким хозяином, умевшим железной рукой управлять всем этим обширным хозяйством.

Теперь, когда его не стало, все были заинтересованы в сохранении выстроенной им системы в целости и сохранности. Реальным претендентом на наследство убитого авторитета был его давний партнер и друг Яков Сазонов по кличке Сиплый.

Похороны назначили на третий день, по старому христианскому обычаю. На поминки должен был собраться городской сход, чтобы поставить на питерском хозяйстве нового хозяина.

К кладбищу в дорогих автомобилях, многие из которых были приобретены при посредничестве Молчуна, съезжались видные предприниматели, актеры театра и кино, композиторы, певцы, политические и общественные деятели — словом, известные всей стране люди… Пришедшие почтить память убиенного были неоднородны по своему составу, их разделяли воспитание, социальные перегородки, сословные предрассудки да и многие другие условности: деньги, прошлое, личные обиды… Но сейчас всех их объединила ужасная и нелепая смерть человека, чья деятельность помогала обустроить легкую, веселую, комфортную жизнь почти всем присутствующим на этих похоронах.

Гроб с телом Молчуна подняли на крепкие руки и медленно понесли к могиле, вырытой на первой аллее по соседству с кладбищенским собором. Медленно и печально звонил колокол. Донеся гроб до места, поставили аккуратно на железные козлы рядом с зияющей ямой. Возле гроба четверо хмурых парней в черных пиджаках и с проводками в левом ухе расстелили на земле огромный красный ковер, на который со всех сторон посыпались купюры — причем среди красных в изобилии попадались и зеленые. Когда на ковер с шуршанием упал последний дар, распорядитель похорон, высокий лысый дядька в черном костюме и черной шелковой рубашке, негромко приказал одному из черных пиджаков:

— Сверните ковер и отнесите вдове.

Это был Яков Сазонов, он же Сиплый, вчерашним решением городского воровского схода избранный преемником усопшего Молчуна.

— Передайте Татьяне Матвеевне, что это еще не все. Поминальные она получит от меня лично.

Сиплый подождал, пока родственники и многочисленные друзья простятся с покойным, и, последним приблизившись к открытому гробу, склонился над хозяином. Тот стараниями гробовщиков был словно живой: на щеках играл румянец, редеющие на темени волосы гладко зачесаны назад. Яков наклонился, чтобы приложиться губами к холодному челу, но вдруг пошатнулся и, вскинув руки к лицу, рухнул прямо на покойника. Словно не выдержало горя его сердце, словно хотел обнять в последний раз ушедшего друга. Все присутствующие замерли в ужасе от этого душераздирающего зрелища… Но уже через мгновение по толпе прокатился недоуменный ропот, быстро перешедший в плаксивые стоны и испуганные крики. Сиплый навалился всем телом на голову покойника и не делал ни малейших попыток подняться. А потом он стал медленно сползать на землю.

Когда он ткнулся лицом в свежую влажную землю, кто-то поспешил перевернуть его на спину. Правый глаз Сиплого, в котором застыло выражение то ли недоумения, то ли ужаса, уставился в ясное небо. А вместо левого рваными ошметками кожи бугрилась окровавленная глазница, из которой вытекала какая-то серо-красная слизь…

Толпа рассыпалась по кладбищу на стайки людей в черном, которые притушенными голосами обсуждали только что на их глазах совершенное убийство ближайшего соратника и наследника Молчуна. Тело Сиплого уже убрали и увезли, кто-то уже обсуждал время предстоящих новых похорон. Медленно и печально звонил кладбищенский колокол. И вдруг где-то за кованой оградой кладбища диким диссонансом взревел сухой стрекот мотоцикла, который быстро растаял в звонком августовском воздухе: наверное, мотоциклист свернул в переулок…

Глава 14

Первым делом, оказавшись в просторном салоне джипа «тойота-лэндкрузер», Варяг выключил свой мобильник и попросил остальных сделать то же самое, хотя Филат строго наказал Сане Зарецкому, ежели какая в дороге случится накладка или подстава, немедленно с ним связаться и доложить. Но Варяг был непреклонен: он уже не раз становился жертвой хитроумных ментовских подстав, когда его местонахождение вычисляли по радиосигналу мобильного телефона. Больше на этот крючок он попадаться не хотел, тем более сегодня, когда между Москвой и Питером милиция в очередной раз пустилась за ним в погоню.

Пускай они охотятся вслепую, — невесело усмехнулся Владислав, вспомнив слова Сержанта. — По крайне мере, не стоит им давать лишний шанс нас засечь. Ты вот что, Саня. Ты ведь сюда ехал по трассе «Россия»?Давай-ка обратно возвращаться окольным маршрутом. Надо следы попутать маленько.

Сидящий рядом с водителем Зарецкий заерзал на сиденье и обиженно хмыкнул:

Так, Владислав Геннадьич, что ж я, по-вашему, лох позорный, что ли? Фирма веников не вяжет! Тут и ежику понятно, что окольным… Журик! — обратился он к водиле — широкому в плечах и талии рыжеволосому здоровяку в адидасовском синем джемпере на молнии. — Через три километра будет правый съезд на Льняное озеро, туда и давай. А там кружным путем, через Тальцы рванем на Питер, чтоб с восточного пригорода въехать. Если нас кто и поджидает, так с той стороны вряд ли…

Добро, — спокойно заметил Варяг. — Главное, чтобы, если будет погоня, вовремя среагировать…

Сержант, едва уместившийся на заднем сиденье между дверцей и Варягом, обернулся и поглядел назад. Рассвет уже вступал в свои права, небо над лесом высветлилось и посерело. Пустая лента шоссе утыкалась в горизонт. «Никого… Пока никого,подумал он,но это еще ни о нем не говорит. Если они плотно сели нам на хвост еще в Москве, на вокзале, и местный ОМОН поднят по тревоге, то охотнички могут появиться в любой момент и с той стороны, откуда не ждешь…»

— А что Филam, ничего на словах-то не просил передать?поинтересовался Варяг.

Зарецкий помотал головой.

— Нет, Филат сказал только, что он должен был сегодня в Кольск лететь, там ему дела порешать надо… Но, узнав о вашем приезде, он остался в Питере, а туда своего верного человека послал.

В Кольск? — переспросил Варяг. — Это… около Мурманска? А что там?

Около Мурманска, около него, родимого, — закивал Зарецкий. — Там что-то не склеивается. Не знаю, не в курсах…

В джипе повисла тишина, слышно было только ровное урчание дизельного движка. Тяжелая машина плавно шла по бетонке, нервно вздрагивая стальным телом на всех ухабах и выбоинах. Вдали слева от трассы показался какой-то поселок — темные пятна домов на фоне светлеющего предрассветного неба. Сержант вгляделся в серую мглу и пробормотал как бы про себя:

— Что это там, а, не скажешь, Саня?

Зарецкий, который рассказывал Варягу очередную байку про то, как в прошлом году провезли в Амстердам партию неограненных алмазов в лисьих шапках-ушанках, осекся и проследил направление взгляда Сержанта.

— Избы стоят… Это Зеленое Урочище, а дальше будет… — недоуменно начал объяснять он московскому любопытному гостю и вдруг вскрикнул: — Ежкин корень! Ментура! Журик! Разворачивайся, на хрен! Возвращаться будем! — И с этими словами он вытащил из внутреннего кармана куртки здоровенный пистолет — американский «кольт» сорок пятого калибра с никелированным стволом.

Ты, Саша, не, Клинт Иствуд, в натуре?не удержался от улыбки Сержант. — Собираешься своей пушкой омоновцев распугать? Они как только у тебя ее в руке увидят — из гранатометов начнут шмалять!

Джип с ревом развернулся посреди дороги и, выпустив струю серого выхлопа, рванул вспять. Сержант, повернув голову, неотрывно смотрел в заднее стекло. Так и есть: на шоссе откуда-то из-за темных домов выехали две тачки и пустились за джипом. В предрассветных сумерках было не разобрать, что это за тачки, но, судя по всему, милицейские уазики. Ну, им тягаться с быстроходным «лэндкрузером» без мазы…

— Сашка!внезапно рявкнул громила-водитель. — Спереди кто-то еще прет! Смотри! Вон две тачки!

И точно: от федеральной трассы «Россия» им навстречу мчались два серых уазика с синими фонарями-мигалками на крыше. Еще несколько минут — и джип будет взят в «клещи»… По обеим сторонам дороги тянулись густые кусты, сквозь которые даже такому стальному бегемоту продраться не было никакой возможности.

— Что делать-то будем?спокойно процедил Варяг, нахмурившись.

Ща в «гейм оф чикен» сыграем! — ухмыльнулся водила, врубив пятую скорость.

Сержант тоже невольно ухмыльнулся. Это была любимая забава американских лихачей: когда навстречу друг другу мчатся на предельной скорости две машины — кто струсит, кто проявит свою «цыплячью» сущность и свернет, побоявшись врезаться лоб в лоб, тот и проиграл. Ну-ну… Зарецкий повернул к пассажирам чуть побледневшее лицо.

— Не боись, мужики, — хрипло произнес он. — Журик свое дело знает. Вы запомните на будущее: Шурик Журбин по кличке Журик нас везет… И вывезет!

Джип уже почти летел, стрелка спидометра ушла до упора вправо и легла у отметки 200. До головного уазика оставалось метров двести, но Журик держал машину ровно посередине дороги и не думал ни снижать скорость, ни сворачивать. Уазик истерически загудел, но водитель только хмыкнул:

— Лишь бы из «калашей» не удумали стрелять — а так ниче… Прорвемся.

Когда «лэндкрузер» и уазик разделяли метров пятьдесят и столкновение должно было неминуемо произойти через две-три секунды, у ментовского водилы не выдержали нервы: уазик резко ушел влево, пропуская джип. Но шедший за ним почти вплотную второй уазик врезался ему в задний бампер. От сильнейшего удара первый уазик подпрыгнул и перевернулся набок, вылетев в придорожный кустарник. А второй уазик закрутило на месте.

Журик элегантно крутанул руль вправо и снова влево, джип лихо обогнул по кривой изуродованный уазик и продолжал лететь на всех парах вперед.

Масло загорелось! — прокомментировал Журик, поглядывая в боковое зеркало. — Им бы лучше убраться из машины на дорогу, а то как бы не рвануло!

И точно: через несколько секунд, когда джип уже был далеко, позади него раздался глухой взрыв. Но что там произошло, никто из пассажиров джипа уже не видел

* * *

Убийство в Петербурге двух авторитетных предпринимателей мгновенно стало сенсацией всероссийского масштаба. Не только питерская, но и столичная пресса целую неделю муссировала эту новость, ее обсуждали на совещаниях именитые предприниматели и депутаты Государственной думы, а в теленовостях на всех каналах по нескольку раз на дню показывали кадры с телами погибших — распластанный на мосту труп Валерия Кудряшова в спортивном костюме и труп Якова Сазонова в нелепой позе у гроба с телом Кудряшова рядом со свежевырытой могилой. Вскоре после этих шокирующих убийств группа видных российских промышленников и предпринимателей выступила со специальным заявлением, осуждающим экономический терроризм в России, и пообещала выплатить сто тысяч долларов за любую информацию о заказчиках и исполнителях этих дерзких убийств. В криминальных сводках воровские клички погибших упоминались редко: для большинства населения и Молчун, и Сиплый были преуспевающими «новыми русскими», которые хоть и сколотили свои состояния сомнительными путями, но давно уже ходили в щедрых меценатах прозябающей российской культуры и в хлебосольных друзьях влиятельных российских политиков, объявивших их «локомотивами» возрождающейся отечественной экономики. При жизни для этих двоих не было ничего невозможного — будь то полет на вертолете вокруг Кремля, или званый ужин в банкетном зале парижского отеля «Ритц», или приватная встреча в Белом доме с президентом США. Поговаривали, что оба покойника даже получили статус почетных консулов какой-то микроскопической латиноамериканской страны, что позволяло им с легкостью обходить таможенные рогатки и торговые барьеры во всем Западном полушарии… И только узкий круг посвященных, куда входили высокопоставленные чины Министерства внутренних дел и Федеральной службы контрразведки, знали, что Валерий Аркадьевич и Яков Николаевич топтались на самой вершине гигантского айсберга российской преступности и были уважаемыми ворами в законе, столпами, на которых держались устои старого, так называемого «нэпмановского» воровского мира… Но это были данные оперативных разработок, а они, как известно, не имеют юридического смысла и не могут служить ни уликами для следствия, ни доказательствами для суда…

Прошло еще несколько недель, по усопшим справили сороковины, и потихоньку с оборотной стороны биографии обоих питерских предпринимателей негласное табу было снято. Сначала робко, со ссылкой на «хорошо информированные источники» и «оперативные данные», а потом уже смелее многие газеты, телевидение и радио стали наперебой обнародовать шокирующие факты из их жизни. Зоны, надолго становившиеся для них родным домом, а также статьи уголовного кодекса, по которым оба тянули свои немалые сроки, стали предметом живейшего обсуждения. Правда, недолго — потому что вскоре вопрос о киллере, убившем обоих, выполз на острие общественного интереса. Не находя ответа на вопрос о причинах гибели бизнесменов, пресса пустилась обсуждать личность самого убийцы — причем речь шла именно об одном убийце, потому что баллистическая экспертиза выявила полную идентичность найденных на месте преступления пуль. Это и позволило сделать предположение, что в обоих случаях действовал один и тот же человек, а то и одна и та же группа, хотя специалисты по заказным убийствам чуть ли не со стопроцентной уверенностью заявляли, что стрелять из одного и того же оружия два разных человека вряд ли станут… Высокие милицейские чины, скупо комментировавшие эти убийства, вынуждены были признать, что убийца Кудряшова и Сазонова является профессионалом высочайшего класса и обладает завидным хладнокровием и дерзостью…

А Варяг между тем не дал Степану Юрьеву долго прохлаждаться. Он вызвал его к себе на дачу в подмосковный поселок Никитина Гора уже через неделю после успешного завершения его особой миссии в Петербурге.

Смотрящий спешил воспользоваться благоприятной ситуацией: после убийства Молчуна и Сиплого в рядах нэпмановских воров воцарилось смятение и растерянность, и, как говорят шахматисты, необходимо было стремительно развивать темп атаки…


…Они сидели на застекленной веранде за круглым дубовым столом. Степан украдкой оглядывался: это был двухэтажный бревенчатый особняк старой, еще довоенной, постройки, с виду очень похожий на типичную «академическую» дачу. Да и сам этот дачный поселок, насколько успел заметить Сержант из окна черного «мерседеса», в котором его на Никитину Гору доставил Ангел, явно уже много лет находился на балансе Академии наук. Но он, понятное дело, не стал задавать хозяину' вопросов — не его это ума дело, на чьей даче живет крупнейший криминальный авторитет России. После визита Варяга в тренировочный лагерь под Тулой, когда смотрящий своими глазами увидел, каких потрясающих достижений добились курсанты под руководством умелого инструктора, его отношение к Степану Юрьеву переменилось. Не то что он раньше не доверял его репутации или опыту, но все же какое-то опасливое, настороженное недоверие к Сержанту испытывал. А после той поездки окончательно убедился, что не зря платит заезжему снайперу огромный гонорар и что сам этот снайпер не зря ест свой аппетитный кусок хлеба с маслом и с черной икрой… Впрочем, до настоящей дружбы им было еще ой как далеко. И дело тут было не в Варяге, а скорее в Сержанте: во-первых, не спешил Степан сближаться с новым своим хозяином, потому как не имел привычки корешиться с работодателями, а во-вторых, он еще Варяга не раскусил до конца, а не раскусив человека, он не мог до конца доверять и довериться…

Владислав веером разложил на столешнице восемь фотографий одинакового формата 10*15, причем в левом верхнем углу каждой из них внутри белого квадратика был впечатан номер — шестизначный, с трехбуквенным кодом.

— Прямо из ментовского досье вытащено, а, Владислав Геннадьич? — усмехнулся Степан, ткнув пальцем в код.

— Угадал, Степан Юрьич, — совершенно серьезно ответил Варяг. — Из эмвэдэшного спецархива фотки. Это люди, которые нам сильно мешают развивать бизнес. Мы пытались договориться с ними по-хорошему, но ничего не вышло. Придется договариваться по-плохому. Как с Молчуном и Сиплым.

— Провести в жизнь окончательное решение? — ухмыльнулся Сержант.

— Что-то в этом роде, — криво усмехнувшись, кивнул Варяг. — На обороте тут… вот, смотри… написаны адреса, где этих гавриков можно найти. Эти в Москве. Этот в Минводах… Этот в Ставрополе, этот в Иркутске, во Владивостоке, в Южно-Сахалинске… Как видишь, надо будет немало поездить по стране. Так что тебе понадобится помощь твоих курсантов. Можешь взять в подмогу любого, кого сочтешь нужным. И вот еще что… Раньше я платил тебе, Степан, за каждую голову. Теперь предлагаю расчет по оптовой цене. Миллион за восьмерых.

Сержант спорить не стал. Он не привык торговаться и никогда не отказывался от заказов. Просто, если предлагаемая цена его не устраивала, в будущем он со жмотистым заказчиком никогда не имел дела.

— У меня в связи с этой операцией есть одно условие, — продолжал Варяг, поглаживая пальцами фотографии обреченных. — Это не каприз, а… тактический ход. Я хочу, чтобы они все погибли одновременно. Ну, почти одновременно, с разницей в один-два дня максимум. Их коллективная смерть должна кое для кого здесь, в Москве, стать последним серьезным предупреждением. Эти фотки мне надо вернуть, а у Ангела есть их копии… Он их тебе передаст.

Сержант помотал головой:

— Мне без надобности, Владислав Геннадьич. Я их уже сфотографировал. — И он поднес указательный палец к правому виску. — И адреса занес в свою картотеку.

Варяг с восхищением покачал головой.

— Да, Степан Юрьич, слыхал я о тебе много всяких историй, в том числе и о твоей феноменальной памяти, но считал их небылицами… — Он убрал фотографии во внутренний карман пиджака, мельком взглянул на часы и вдруг заторопился:

— Извини, мне надо срочно выезжать в Москву, а ты, если хочешь, переночуй здесь, дача большая, три — спальни на втором этаже, везде чистое белье… Тут помимо моих пацанов останется Ангел, он тебе подскажет, где тут что — поесть, попить. А если пожелаешь, для удовольствия девочек обеспечит. Ну а если понадобится более подробную информацию о твоих клиентах получить, у Ангела имеется на них полное досье! — Варяг протянул руку. — Когда будешь готов приступать, сообщи мне!

Они обменялись рукопожатием.

— Я думаю, недели — дней десяти на подготовку хватит, — задумчиво пробурчал Степан, нахмурив лоб. — Главное, чтоб мои ребята из командировок вернулись не с пустыми руками. Когда весь материал у меня соберется, назначим «рабочий график», чтобы все произошло подряд, почти одновременно…

Скрипнула застекленная дверь, и на веранде появился Ангел. Он что-то зашептал Варягу на ухо. Тот кивнул, и они вышли вместе на крыльцо. Сержант услышал звук отъезжающего автомобиля. А потом снова скрипнула дверь и появился Ангел. В присутствии Варяга он держался с заметным напряжением, но теперь его всегда мрачноватое лицо словно бы разгладилось и подобрело. Ангел достал из серванта две хрустальные рюмки, откупорил принесенную с собой бутылку коньяка «Ани» и разлил по рюмкам ароматную жидкость.

— Ну, давай потолкуем. Что тебя интересует? — Ангел лениво рассматривал разложенные на столе веером фотографии.

— Явки, пароли… — хмыкнул Сержант. — Привычки, наклонности, увлечения, слабости… Все, что тебе о каждом из них известно. Чтобы мне понять, как к ним легче и безопаснее подкатить.

Ангел пожал плечами.

— Ну, такими подробностями я тебе помочь не могу. Я же с этими чмырями на зоне не парился. Пару-тройку раз на региональных сходах встречался кое с кем, было дело. Ну вот, к примеру, этот с бакенбардами — Сашка Мамонтов. Погоняло — Мамонт. В Москве промышляет. Его хлебом не корми — дай в картишки сыграть. Преферанс уважает. В последнее время сам играть перестал, перековался в катранщика — за три года навел в Москве целую сеть подпольных казино. А теперь через своих людей в Моссовете пытается пробить решение о лицензировании игорного бизнеса, чтобы самому потом этими лицензиями торговать, понятное дело… Вот этот пиковый — Важа Валиев, погоняло Рафик. Тоже москвичом заделался: вся фруктово-овощная торговля через него идет. Увлекается грудастыми блондинками и сауной. Все дела в финской бане решает. Еще один пиковый — Эдуард Джавадов. Погоняло — Эдик Леселидзе, этот постоянно обитает в Сочи. Заправляет рынками в Ставрополье и в Краснодарском крае, дань взимает, за порядком следит. Это Владимир Романов, погоняло Хозяйка. Он вместе с Анзором Фаризовым… вот с этим… держит Северный Кавказ. Их резиденция в Минводах. Роман Худоев, он же Рома Горячий, — смотрящий по Иркутску и Забайкалью. Михаил Рухадзе, погоняло Камо, сидит в Приморье. На рыбе и икре нагрел грабли. Ну и восьмой — Сережа Буряк с Сахалина, погоняло Висяк. Тоже икорные и рыбные дела крутит…

Сержант слушал Ангела, потягивал коньячок, запоминал приметы и привычки «клиентов», имена и кликаны их корешей и подельников. Увлекшись собственным рассказом, Ангел без устали сыпал байки из их тюремной жизни, которые сам узнал из блатной почты. Степан и эти историйки мотал на ус…

* * *

На следующий день Сержант назначил Сизому и Домовому встречу в пивном ресторане на Калининском проспекте и ознакомил своих лучших бойцов с программой предстоящей охоты — разумеется, без подробностей и деталей, а только в самом общем виде. Ребяткам детали и подробности знать не было необходимости, потому что на мелочах вся работа контрактного киллера держится, и если, не дай бог, что-то утечет в чужие уши и руки — пиши пропало. Тут точно как на охоте: одним неловким движением спугнешь дичину — и тогда все долгие приготовления да бессонные ночи в засаде коту под хвост…

Сизого с Лешим он определил в кураторы двух групп, которым предстояло разъехаться по двум маршрутам: одной — на Ставрополье и Северный Кавказ, другой — в Сибирь и на Дальний Восток.

Степан решил взять с собой на эту охоту своих лучших учеников, прошедших подготовку в тульском лагере, — шестерых бойцов, чтобы подготовительный этап закончить побыстрее и уложиться максимум в неделю.

Каждый получил в разработку одного блатного, и на следующий же день все шестеро отбыли по разным уголкам огромной России. Задумка сводилась к следующему: парни собирают досье на клиентов, садятся им на хвост, намечают места гарантированного пребывания в гарантированный день, после чего тихо ложатся на дно и ждут сигнала, чтобы сделать верный, прицельный выстрел.

Сам же Сержант остался в Москве, решив самолично заняться охотой на наиболее крупную дичь — Мамонта и Рафика, облюбовавших для своих гешефтов сытую российскую столицу.

Начать решил с Александра Мамонтова. Несколько дней Сержант потратил на сбор информации о наиболее посещаемых Мамонтом местах в столице, после чего и пришла пора навестить любимый ресторан «клиента» — «Огни Москвы» на Мясницкой. Сержант выбрал время, когда обычно Мамонт там отдыхал после трудов праведных, — в субботу, с полуночи до трех утра.

Ночь выдалась ветреная. Сержант вышел из такси около станции метро «Чистые пруды», за три квартала от «Огней Москвы». Лишь фасад здания, где находился вход в ресторан, переливался веселыми гирляндами огней. Плотные рослые мужики в одинаковых черных костюмах толклись у дубовых двустворчатых дверей, курили тонкие вонючие сигарки и разглядывали подъезжающие иномарки.

Сержант сбавил шаг и тоже закурил. Он не торопясь осмотрелся. В ночном небе белесые облака, то и дело меняя очертания, мчались в просветах между крышами домов. Отбросив окурок на тротуар, — Сержант решительно двинулся к входу. Парни в черных костюмах придирчиво обстрогали незнакомца взглядами: хороший костюм, дорогая рубашка, шелковый галстук в тон — годится! И, расступившись перед новым посетителем, спокойно продолжали базарить о своем.

В вестибюле ґруппками тусовался шумливый народ. К Сержанту подскочил долговязый хлыщ в синем блейзере с золотыми пуговицами — швейцар не швейцар, метрдотель не метрдотель — и угодливо завертелся, мимоходом интересуясь, куда гость желает отправиться: в бар, в общий зал или в комнаты отдыха. Сержант, не обращая внимания на вертлявого угодника, важно рассматривал себя в зеркале. Он остался доволен своей внешностью? толком не разберешь, что за птица, но с первого взгляда ясно, что не какой-то там старший экономист Москвасторга. Степан сунул двадцатидолларовую бумажку в юркую потную ладонь, процедил: «Шарик покатать!» — и позволил проводить себя через потайную дверку к кассе казино, где поменял на горку красных и синих фишек тысячу долларов из выданных ему Варягом двадцати штук на «представительские расходы», после чего прошел в игорный зал.

Следующие полчаса он прохаживался между рулеточными и карточными столами, изредка ставя по сотенке на красное или черное. Чаще проигрывал, несколько раз ему выпадал выигрыш, хотя и все по мелочи. Сержант, не глядя, забирал фишки и переходил к следующему столу.

Где-то в начале второго в зале появился Мамонт в окружении своей свиты. На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять. Пышные бакенбарды на тяжелом, но добродушном лице продавали ему сходство с английским джентльменом викторианской эпохи. Роста он был не очень высокого, но широк и дороден, словом, й правда чем-то напоминал мамонта — ему бы бивни, посмеиваясь про себя, подумал Сержант, усердно делая вид, будто неотрывно следит за круговоротом прыткого шарика по рулеточному колесу. За Мамонтом семенили две девицы в длинных вечерних платьях с блестками. Одна — невысокая брюнетка, тоненькая, с равнодушно-насмешливыми чуть раскосыми черными глазами, — очень Сержанту понравилась. Чем-то она напоминала японку, и он невольно вспомнил нью-йоркскую малютку Джейн, так что сердце у него невольно сжалось от кольнувшего его горького воспоминания. Внешность второй — рыжей жерди с капризно-томным взглядом и пухлыми, точно обожженными, губами — ничем особенным не отличалась. Свиту Мамонта дополняли два мордоворота, с виду точь-в-точь как те, что курили у входа, и пацан лет двадцати — высокий, весь какой-то вихляющийся, с нагловатыми манерами. В углу его рта прилепилась сигарета, чей дым заставлял парня щурить один глаз — надменно и презрительно.

Сержант незаметно проследовал за Мамонтом и его стадом. Тот подходил к каждому столу, с добродушным выражением лица рассеянно здоровался с завсегдатаями, а сам может быть, незаметно и для себя ласково гладил столбики фишек и россыпи зеленых банкнот на подносах. Чем крупнее было достоинство фишки, тем более ласковым становйлось выражение его лица и более нежными движения его пальцев. Этот отъевшийся боров знал, любил и уважал могущество, символизируемое разноцветными пластиковыми кружочками.

На этой его слабости Степан и решил сыграть — и, прикинув все варианты, уже минут через пятнадцать знал, что ему нужно предпринять для того, чтобы подкатиться к Мамонту вплотную.

Глава 15

Дождавшись, когда Мамонт удалился во внутренние помещения за тяжелыми бордовыми портьерами, перед которыми остался ошиваться один из мордоворотов, Степан подошел к охраннику и тихо сообщил, что у него срочное дело к Александру Викторовичу. Тот с сомнением смерил Сержанта взглядом, на мгновение остановившись на его простоватом лице, не зная, стоит ли тревожить шефа по пустякам.

— Ты что, родимый, задумался? Твое дело не раздумывать, а свое дело делать! — строго заметил Сержант. — Доложи Александру Викторовичу, что с ним хочет поговорить человек от Молчуна. Давай, я жду.

Парень наконец принял решение и, вынув из-за пазухи черную рацию с длинной антенной, выплюнул в нее несколько неразборчивых фраз, потом, приложив ее к уху, выслушал ответ и кивнул Сержанту:

— Сейчас за вами придут.

Действительно, вскоре из-за портьеры вышел второй мордоворот, сопровождавший Мамонта, и повел Сержанта к боссу. Перед дверью, инкрустированной полированными медными финтифлюшками, его остановил чмырь в черном костюме и дал понять, что необходим личный досмотр. Степан безропотно позволил себя ощупать, не возражал, когда чмырь забрал его ксиву, и прошел в кабинет.

Мамонт сидел за большим столом со стеклянной столешницей и, набычившись, мрачно, не мигая, смотрел на вошедшего. У входа, а также с обеих сторон от хозяина сидели плотные ребята с каменными рожами — как две капли воды похожие на тех амбалов, которых видел Сержант в зале. Он подошел поближе. Ребята молча, с затаенное недоброжелательностью, которая явно передалась им от босса, смотрели на него. Сесть Мамонт не предложил, но и стоять Сержант не собирался, выбрал себе одно из кресел и сел, небрежно закинув ногу на ногу.

— Мне сказали, ты от Молчуна… — вкрадчиво, чеканя каждый слог, изрек Мамонт, вбуравив в Сержанта тяжелый взгляд из-под густых бровей. — От какого Молчуна, позволь полюбопытствовать.

Сержант медленно перевел взгляд на каменные рожи, потом снова вернулся к глазам Мамонта.

— От того самого, который преставился пару недель тому… — подстраиваясь под интонацию Хозяина, ответил Сержант. — От Валерия Аркадьевича Кудряшова. Я ведь сначала к нему обратился со своим предложением. Но он мне посоветовал поехать в Москву, найти Мамонтова, его старинного приятеля, и изложить суть дела. Потому что игорными делами Валерий Аркадьевич не интересуется… Не интересовался, — поправился Степан и с наигранной печалью тяжело вздохнул.

Мамонт шевельнулся в кресле, важно откашлялся, коротко потер руки. Его раздраженный взгляд немного смягчился.

— А сам ты откуда такой взялся? — Он сделал едва заметное движение рукой, и ему под ладонь тут же скользнул изъятый при обыске за дверью паспорт гостя на имя Виктора Ивановича Милехина.

— Сам из Франции, — лениво стал рассказывать Сержант вчера им придуманную легенду, — из эмигрантов четвертой волны. Ксива… да ты особо туда не смотри, — с усмешечкой посоветовал он Мамонту, — то, что там нацарапано, должно пролить бальзам на душу простому московскому менту. Звать меня Жан Ронсон, а в прошлой советской жизни был Иваном Родионовым. И приехал я в Питер месяц назад, чтобы толкнуть там игровые автоматы. Знаешь, однорукие бандиты… — Сержант добродушно хохотнул. — Бросаешь в прорезь монетку, дергаешь за рычаг и выгребаешь из лотка сто монеток. Или хрен сосешь. Чаще сосешь…

При этих словах и Мамонт, и даже его гладиаторы заулыбались, оценив грубоватый юмор. Сержант смекнул, что лед растоплен, и как ни в чем не бывало продолжал наворачивать небылицы, припомнив, что во время плотной слежки за Молчуном в Питере видел, как тот несколько раз заезжал ужинать в «Асторию».

— Мы с Валерием Аркадьевичем встречались всего дважды… Первый раз для знакомства, у него в офисе на Литейном проспекте, на шестом этаже… — Сержант знал даже номер кабинета Кудряшова — 616 — в новенькой офисной многоэтажке. — И еще разок в ресторане «Астория», где обсуждали мой план поставок в Россию игровых автоматов. Он, правда, сам сразу отказался и посоветовал съездить в Москву. И еще любезно пообещал вам позвонить, сообщить о моем приезде. Но не успел... — Сержант замолк, скорбно поджав губы.

Мамонт нагнул голову над столом и, помусолив в пальцах паспорт Виктора Ивановича Милехина, подтолкнул его к Степану.

— Так. Ладно. И в чем суть предложения?

Сержант придвинул кресло к столу и подался вперед.

— Суть простая. Я могу организовать поставки игровых автоматов из Франции. У меня на Лазурном Берегу есть хорошие знакомые, у них в Монте-Карло игорный бизнес… Не казино, а игровые автоматы. Их можно ставить в кабаках, в барах, на вокзалах, даже в метро. Таможенные формальности я бы тоже взял на себя… У меня есть человечек на таможне…

— Да кто ж это разрешит в метро одноруких бандитов ставить? — фыркнул Мамонт, покачав головой. У нас ща, ты, верно, и не знаешь, новый мэр повернут на демократии и чистых руках. Он не позволит.

Степан скривился и пожал плечами.

— Если обставить дело по уму, то может статься, что очень даже и позволит.

— Это как? — заинтересовался Мамонт.

— А так, что половину дохода от этих игровых автоматов можно отдавать в какой-нибудь созданный нами же фонд свободы и демократии. Или фонд помощи малообеспеченным семьям чернобыльцев! На такое богоугодное дело мэр-демократ не сможет не клюнуть.

После минутной паузы Мамонт осклабился:

— Умно, Витя, умно! — Он встал из-за стола и с задумчивым видом прошелся по кабинету. — Ну а как с бабками? Задача всякой революции, как учил товарищ Ленин, — это взятие власти. А задача всякого бизнеса — это взятие бабок!

Вежливый гоготок охранников-мордоворотов сопроводил последние слова шефа.

— Вот тут-то мы подходим к сути моего предложения. — Сержант бросил колючий взгляд на пацанов, потом многозначительно глянул на Мамонта. — Дело деликатное, лучше бы без свидетелей…

— О-о, на моих ребят можешь положиться, — недовольно оборвал его хозяин. — Можешь говорить при них спокойно.

— Ну, как угодно… В общем, для начала, чтобы запустить это дело… нужных людей на таможне прикормить, еще кое-где подмазать… Мне нужно отмыть приличную сумму денег. Валюту. Полагаю, казино для такой цели лучше всего подходит…

Мамонт благожелательно улыбнулся:

— У нас здесь можно и отмыть, и обмыть. Только, знаешь, у нас правило: после стирки придется откатить не меньше десяти процентов. Хотя, разумеется, процентаж зависит от суммы. Ты какой суммой располагаешь?

— Суммой? — Лицо Степана расплылось в глуповатой улыбке. — Нормальной суммой. И ваши проценты меня устраивают. Лучше десять процентов вам отдать, чем товарищу Геращенко…

Мамонт улыбался.

— А все-таки на какую сумму мы можем рассчитывать?

— Ну, так как я еще с вашей… конторой не работал, — озабоченно понизил голос Степан, — то предполагаю для начала ограничиться, скажем, лимоном.

— Миллион рублей? — разочарованно ухмыльнулся Мамонт.

— Обижаете, Алексанвиктрыч! Лимон гринов! Я принесу дипломат с бабками, скажем, послезавтра днем, часа в три, а вечером приду и выиграю у вас девятьсот кускої При скоплении свидетелей. Устраивает такой расклад?

— О-о! — благодушно протянул Мамонт. — Люблю иметь дело с серьезными людьми. — И уж совершенно оттаяв, предложил для закрепления знакомства: — Може виски или коньячку? Водочки с икоркой?

У него разгорелись глаза, а руки, как отметил Сержант невольно начали поглаживать на столе воображаемые пачки долларов. Этот жест послужил неопровержимым доказательством того, что алчный Мамонт клюнул и простой как стелька, план, сложившийся у Сержанта только вчера должен сработать.

— Я в Москве человек новый… — осторожно начал проговаривать Степан реплику, предусмотренную его сценарием. — Лет пятнадцать тут не был, все так изменилось… Я уж и не знаю, где человек моего возраста и… с моими средствами… мог бы отдохнуть, развлечься… Может быть, посоветуете? — И, как бы ожидая ответа, быстро добавил ударные слова: — Мне говорили знакомые, что не плохая сауна в «Афродите» где-то около Солянки…

Мамонт одобрительно закивал, услышав знакомое название.

— Да, там мой хороший приятель бизнес держит. Рафик. Можешь ему от меня привет передать — тебя там оближут с головы до мошонки… — И, передав гостю свою визитку, Мамонт хрипло захохотал. За ним заулыбались и его гладиаторы. Сержант издал угодливый смешочек мол, понравилась остроумная шутка. Он знал, что Мамонт падок до топорной лести.

Срежиссированная им пьеса пока шла без единого сбоя.

* * *

На следующий же вечер Степан отправился на Солянку, где в прилегающих переулках в здании бывшего детского сада располагалась резиденция Важи Валиева. Над резной дубовой дверью с бронзовой ручкой горела неоновая вывеска, сообщавшая выбиравшимся из машин посетителям — в основном мужчинам, что здесь находится «Оздоровительный комплекс «Афродита». Сбоку от входа висел застекленный перечень услуг.

Сержант с интересом узнал, что, помимо финской бани, бассейна и тренажерного зала, здесь есть солярий и массажный VIP-кабинет. Понятно, какие такие утехи ожидают здешних VIP-клиентов, усмехнулся Степан. Хотя вполне возможно, что для случайно забредающих сюда лохов и чужих ментов в этом славном заведении оказывались вполне невинные услуги оздоровительного характера.

Он прошел мимо хмурого охранника и оказался в просторном вестибюле. Степан осмотрелся: слева от входной двери находилась касса за зарешеченным окном, а сам вестибюль, в старое время празднично встречавший детишек, сейчас был уютно освещен бра нежно-бордового оттенка, что сразу создавало у посетителя определенный психоэмоциональный настрой. У стойки пустующего гардероба толклись несколько чернявых парней — с виду явно не клиентов оздоровительного комплекса, а скорее кавказцев-охранников. Вошедший, никого специально из них не выделив, помахал в воздухе согнутыми пальцами. Один из кавказцев отделился от стойки и лениво подошел.

— Что требуется?

Степан сунул ему в нагрудный карман двадцатидолларовую бумажку.

— Я тут у вас впервые. Организуй, парень, отдельный номерок. Ну и все остальное: закусончик, горяченькое, сладенькое… И передай Рафику вот эту визитку. Скажешь, этот человек мне рекомендовал ваше заведение.

Охранник вынул из кармана купюру, радостно оценит ее номинал, сглотнув слюну, торопливо спрятал и только после этого взял визитку. Увидев на ней выведенные черной краской три слова: «Мамонтов Александр Викторович», невольно подобрался. Нагловатая снисходительность улетучилась, он сразу как-то уменьшился ростом и стал напоминать официанта-стажера в солидном ресторане.

— Номерок? Это всегда пожалуйста. Вот сюда пройдемте-с. Я провожу-с.

Они прошли в левое крыло и спустились по лестнице в подвальное помещение. Сержант ожидал увидеть кафель на стенах — белый и стерильный, как во всех банях и спорткомплексах. Так и есть, только плитка оказалась под дерево, потолки отделаны пластиковыми панелям под гипсовую лепнину, но общее впечатление от интерьера было вполне расслабляющее, интимное. Главное, Рафику, наверное, этот бордель очень нравился.

Официанистый парень завел Сержанта в кабинет. Тут стояли деревянные лавки, большой стол на толстых, словно бы рубленых, ногах, тяжелый буфет в углу — в таком же псевдодеревенском стиле.

— Вы располагайтесь, а мы сейчас все оформим-с.

Сержант недолго оставался один. Послышался деликатный стук, и в дверь впорхнула симпатичная девица Она с привычной фамильярностью поздоровалась с гостем и, одарив его заученно обаятельной улыбкой, изготовилась обеспечить ему приятный досуг. Но тут в кабинет постучавшись, ввинтился незнакомый Сержанту парень с рацией — наверное, более высокого ранга в этой оздоровительной империи. Этот был тоже из пиковых. Он сделал строгий жест девушке, которая тут же улетела, и объявил, что Рафик приглашает гостя к себе в кабинет.

В предбаннике его обыскали с точно таким же рвением, как и в приемной у Мамонта. А после дотошного шмона завели в обшитую сосновой вагонкой вместительную комнату, где за длинным деревянным столом сидели шесть завернутых в простыни мужчин и играли в карты, не обращая внимания на суетящихся вокруг грудастых девиц в одних трусиках-стрингах.

На Сержанта уставились шесть пар пронзительных черных глаз. Он в свою очередь оглядел присутствующих, сразу заприметив среди них Важу Валиева, но виду не подал, отметив про себя, что в компании Рафика отдыхали не только пиковые, но и русские.

— Я уж падумал: неужто сам Мамонт рэшил бэз прэдупрэждения суда нагрянуть, — засмеялся худощавый кавказец с впалыми щеками и большой щелью между верхними резцами. На его шее болталась толстая золотая цепь, пальцы украшали тяжелые перстни. А сползшая с плеч простыня позволяла увидеть подключичные звезды авторитетного вора в законе. На груди ощерился синий лев в ореоле топоров, кинжалов и стрел…

Остальные тоже были густо меченные тюрьмой. Судя по синим наколкам, все тут были высоких мастей. Только Сержант, которому предложили сходить попариться, а потом присоединиться, среди них гляделся как белая ворона.

Боковым зрением он ловил на себе взгляды людей, понимающих, что к ним забрел чужак. Но у чужака была рекомендация, и это обстоятельство не позволяло никому выказать гостю нерадушие. На самом деле Степану было все равно. Он знал, что присланному Мамонтом новичку нечего опасаться в этом логове.

Степан выпил предложенную ему запотевшую рюмку дрянной водки (видно, осетинского разлива) и малость потрепался о своих крутых гешефтах с Аликом Федуловым — о том, какую разветвленную сеть они с ним наладили по переброске украинских и молдавских дивчин во Францию. Эту туфту про Федула — лихого поставщика эсэнгешных «секс-работниц» — ему поведал Ангел. Федул был не законный вор, а фуфло и трепач, раскоронованный еще в позапрошлом году за слишком тесные контакты с лагерной администрацией в нижнетагильском ИТУ. Известность его не простиралась дальше родного Ижевска, так что о его подвигах, а равно и о промахах в Москве никому не было ведомо — за исключением ушлого Ангела, который по заданию Варяга собирал по крохам информацию о всех мало-мальски крупных — по местным меркам — ворах. Вывалив всю эту лажу про «путанизацию Лазурного Берега», Степан как бы между делом упомянул и о своих делишках, о том, что вот собирается на днях занести к Мамонту в «Огни Москвы» лимон баксов и что надо бы еще разведать надежные места в Москве, куда можно повыгоднее вложить зеленую капусту.

Он болтал без умолку, сыпля пикантными историйками из своей парижской, американской и южноафриканской жизни. Эти анекдотцы явно пришлись по душе кавказским джигитам, для которых сладкая жизнь за границей ассоциировалась разве что с «греческими смоковницами» на кипрских пляжах. Через некоторое время он заметил, что ему поверили: в черных глазах забегали снисходительные искорки — но вместе с тем появилось и нескрываемое выражение насмешливого презрения. Чего он и добивался, то и вышло: впечатление хвастливого лоха он произвел.

Две девки, по ленивому кивку хозяина, отвели гостя в сауну за дверью. Там, скинув ненужные им стринги, обе девицы деловито приступили к возбуждающему ритуалу, замаскированному под подготовку клиента к сеансу в сухой парной. Они уложили его на дощатый полок и начали делать массаж: одна массировала пальцы ног и ступни, другая разминала ему ладони. По их настоянию Степан закрыл глаза и стал мысленно следить за мягким кружением двух пар рук. Постепенно нежные расслабляющие движения девичьих пальцев смещались к одному участку его тела: Тоня двигалась от кистей к плечам, потом к груди и к животу, а Люся — от икр к коленям и к бедрам, а потом… Две пары пальцев завели дурманящий танец страсти вокруг его вставшего по стойке смирно пехотинца, который вытягивался и рос, наливался тяжелым теплом. И в конце концов, когда чьи-то шаловливые пальцы с острыми ноготками — Степан уже не разбирал, чьи, — слегка сжали шею его красноголового бойца, он не выдержал, со стоном выгнул спину и почувствовал, как горячая волна сладкой болью пронзила пах. И в этот момент, когда наслаждение достигло, казалось, наибольшего напряжения и наивысшего пика, девичьи губы горячим влажным кольцом обняли кончик его жезла и по нему быстро-быстро заскользил юркий язык. Он кончил несколькими толчками, прибой наслаждения захлестывал его, увлекал, не отпускал, затягивая в водоворот сладкой боли. Да, эти девицы знали толк в своем ремесле…

Обе неслышно выскользнули за дверь, оставив клиента в одиночестве. Он раскрыл глаза и уставился на круглое окошко в двери, в котором показалось смуглое лицо Рафика. Тот широко осклабился, распахнул дверь и шагнул в парную.

— Ну как, Ваня, доволен? Давай и завтра приезжай, оттянешься. Тут у нас не то еще бывает…

После сауны Степан быстренько оделся и пообещал зайти завтра, если его новые корефаны не возражают. Причем, чтобы не было ля-ля, придет, мол, уже с конкретными предложениями по обналичиванию бабок.

На том и расстались.

Глава 16

На другой день, как и уговорились с Мамонтом, ровно в три часа, Сержант вошел в казино «Огни Москвы» Его ждали. Двое одинаковых, как братья-двойняшки парня учтиво встретили гостя и повели на второй этаж в кабинет Мамонта. Перед дверью Сержанта обыскали как и накануне. Вновь изъяли пистолет. Он предупредил, что задерживаться не станет и скоро выйдет.

Мамонт на этот раз вышел из-за своего стола и с радушной улыбкой на лице двинулся навстречу, протягивая ладонь с широко расставленными пальцами. Ударив по ладони, крепко сжал руку. Сам невольно все косил глазом на большой дипломат в левой руке гостя, хотя и старался сделать это незаметно.

— Люблю точность. Как англичане говорят: точность — вежливость королей, — пророкотал самодовольно Мамонт, когда вновь уселся в свое кресло.

— Я ненадолго, Александр Викторович. У меня еще много дел сегодня, — вежливо предупредил Сержант. — А вечером уж посижу у вас допоздна, если не возражаете

— Какие возражения! — развел руками Мамонт. — Зачем торопить события? Сегодня у нас будет самый крупный выигрыш за всю историю нашего казино. Потом об этом вечере легенды будут рассказывать. Ты Вань, прославишься!

— Надеюсь, не очень много народу в курсе? — спросил Сержант. — Не хотелось бы, понимаете…

— О чем речь! — нахмурился Мамонт. — В курсах только трое — ты, я да кассир…

— Ну тогда я пойду, — вновь заторопился Сержант.

— А чемодан с собой заберешь? — напомнил Мамонт.

— Вот ведь голова! Так бы и забыл про самое главное! — засмеялся Сержант.

Он поставил дипломат на стол, щелкнул замками. Два охранника напряглись, одновременно заглядывая под крышку. Нутро чемоданчика было до отказа заполнено пачками зеленых банкнот. В углу лежал еще и пухлый конверт. Сержант взял конверт, а чемоданчик повернул так, чтобы содержимое было видно Мамонту.

— Вот, оставляю все вам. В конверте брюлики на сто тысяч. Вы их отдайте своим экспертам на оценку. Камешки уже ограненные, так что оценить будет нетрудно, — сказал Сержант, протягивая конверт и пятерню для прощания.

Мамонт, не глядя на гостя, машинально пожал руку. Все его внимание было теперь приковано к деньгам и конверту. Когда Сержант оглянулся у двери, Мамонт, точно завороженный, поглаживал правой ладонью банкноты, а другую ладонь сунул в конверт…

Сержант получил свою «беретту» и без суеты вышел на Мясницкую, где сразу поймал частника и попросил отвезти его на Солянку…


Выпроводив охранников из кабинета, Мамонт еще некоторое время любовался неожиданно свалившимся на него богатством. Лимон баксов — это лимон баксов. И еще россыпь брюликов. Решение пришло сразу же, едва только он увидел тугие пачки долларов, — еще его гость не успел попрощаться, а он уже знал, как поступить… Правда, непонятно, что делать с деньгами и с камушками. Необходимо было для начала навести справки об этом чмыре, а потом уже думать. Если клиент и впрямь собирается поставлять ему, то можно еще чуток с ним поиграть в кошки-мышки, а потом и… Но что-то подсказывало Мамонту, что лучше не рисковать и разобраться с ним сразу же. Молчун его прислал в Москву? Так что с того! Молчуна, прости господи, уже полтора месяца как черви едят. Так что Молчун не спросит, куда девался заезжий фраер…

Этот Виктор Иванович Милехин, как значилось в его паспорте, судя по всему, самый отъявленный лох который возомнил, будто за ним стоят серьезные силы. Какие-то непонятные гешефтеры на Лазурном Берегу — это еще не сила. Сила — это когда за твоей спиной маячат представители власти: помощник мэра, или второй заместитель министра, или десятый помощник президента. А так — все шушера. Так что, если господин Милехин, оказавшийся проездом в Москве, внезапно исчезнет при непонятных обстоятельствах, — кто этого мазурика хватится? Где? На Лазурном Берегу? Хе-хе… Мамонт уже почти принял окончательное решение, как вдруг насторожился. Что-то ему не понравилось в блестящих камешках, рассыпанных по стеклянной столешнице. Может быть, крупноваты для той суммы, в которую их оценил Виктор Иванович…

Мамонт схватил один камешек покрупнее и, поглядел на свет, резко провел острой гранью по стеклу. Он глухо хмыкнул и, взяв еще один камень, чиркнул им по стеклу потом взял еще один и еще. Чушь какая-то, ошеломленно думал он. На что же этот прохвост рассчитывал?

Пришедшая ему в голову догадка показалась поначалу просто невероятной, невозможной. Он вынул верхнюю пачку долларов из дипломата, надорвал банковскую обертку, выудил из середины банкноту и, взяв ее за концы двумя пальцами, дернул в разные стороны — банкнота легко разорвалась. Да тут с первого взгляда можно было бы различить подделку — изготовители даже особо не утруждали себя попыткой хоть как-то приблизить свой фальшак к оригинальным изделиям американского монетного двора. Что за хрень?!

Уже ничего не соображая от ярости, Мамонт запустил обе руки в груду фальшивок — и не сразу заметил, как левый мизинец дернул за какую-то натянутую ниточку или струнку.

Ему лишь на мгновение показалось, что пачки внезапно как-то странно потяжелели и стали горячими… Невыносимо горячими… И в следующее мгновение раздался страшный хлопок, в лицо брызнул горячий слепящий сноп света, который смешал его мысли, отшвырнув тяжелое и сильное тело в стену и размазав его кровавые ошметки по виниловым обоям…

От мощного взрыва здание казино содрогнулось, выплюнув во все стороны осколки оконного стекла и фасадной плитки, и Сержант, в эту самую секунду садившийся на переднее сиденье к частнику, ухмыльнулся и поехал прочь.

* * *

Через пятнадцать минут Сержант подходил к дверям «Оздоровительного комплекса «Афродита» Важи Валиева. Сержант еще с утра позвонил Рафику и предупредил, что придет в половине четвертого. Как его учили инструкторы Легиона, точная выверка времени и строгое следование графику — это пятьдесят процентов успеха охоты на человека. Сейчас, пока до «Афродиты» не долетела страшная весть о взрыве у Мамонта, надо было действовать быстро и четко. Только теперь Сержант почуял знакомый охотничий азарт, уверенность и какое-то воодушевление, несмотря на то что ему предстояло импровизировать: если у Мамонта он примерно представлял себе все свои действия заранее, то тут действовать придется вслепую…

Его сразу узнали. Вчерашний бык, которому Степан от своих щедрот дал двадцатничек баксов, подскочил к нему, угодливо склонив голову и лыбясь с фальшивым радушием:

— Здравствуйте! Рады видеть вас снова! Вам у нас понравилось?

— Понравилось, дружище, понравилось, — важно кивнул Степан. — Слушай, — он понизил голос, — покажи-ка мне, брат, где тут у вас сортир, отлить надо.

Пацан понимающе улыбнулся и махнул рукой в дальний угол вестибюля, за кассу. Степан не торопясь прошел туда, отыскал двери со словами MEN и LADIES и, войдя в сверкающее чистым кафелем помещение, первым делом проутюжил взглядом стены и потолок в поисках крохотных камер слежения. Не нашел. Да с чего им быть в этой дешевой бане с дешевыми шлюхами… Он заглянул во все шесть кабинок и, удостоверившись, что они пусты, заперся в самой последней, достал из потайного кармана в подкладке пиджака «беретту» и навернул на ствол короткий глушитель. Спустив воду, Степан вышел из кабинки и, остановившись у зеркала, придирчиво осмотрел себя: ничего особенного, ничего подозрительного…

Он вернулся в вестибюль к охранникам с блаженной улыбочкой на губах: мол, облегчился— и слава богу! На этот раз долларовая подмазка не понадобилась. Завязавшиеся вчера добрые отношения между новым посетителем «Афродиты» и хозяином служили ему теперь надежным пропуском. Но охранник все-таки позвонил кому-то и доложил о прибытии гостя.

— Сейчас вас проводят, — сказал он, кладя трубку.

Проводить его к Рафику явилась высокая девица лет девятнадцати. Она прочирикала, что ее зовут Вера. Пока шли по длинному вестибюлю, а потом спускались по лестнице вниз, она поведала, что Рафик сейчас у себя в кабинете и просил привести гостя прямо к нему.

Оказавшись в подвальном этаже, они миновали дверь, за которой вчера его так радушно приняли и обласкали подружки Веры.

— Послушай, золотая рыбка, — обратился Сержант к девчонке, вышагивавшей рядом. — Ты со мной туда войдешь или у тебя в заведении еще дела есть какие?

Она удивленно посмотрела на гостя:

— А вы разве не отдыхать?

— Нет, я по делу. Так что, если ты занята…

Сержанту не хотелось возиться еще и с ней. Но девка, наморщив лобик, с сомнением изрекла:

— Все равно мне надо спросить у…

«Черт с ней! — подумал Сержант. — Конечно, лишняя заморочка…»

Через пару шагов девчонка вдруг остановилась:

— Если я правда вам не нужна, то я схожу к мамане.

Сержант догадался, кого она называет маманей.

С облегчением глядя ей вслед, он дождался, пока она не скрылась за поворотом коридора, и двинулся к кабинету Рафика. Сержант на ходу опустил руку в потайной карман пиджака и, выудив «беретту» с глушителем, резким толчком распахнул дверь.

Слева от двери за журнальным столиком сидели двое мужчин и вели непринужденную беседу за бутылкой коньяка. Сержант, ни слова не говоря, произвел два выстрела. «Беретта» дважды кашлянула— и оба, как марионетки, вздернули руки ко лбу. Один из них смахнул на пол пузатую бутылку и свою рюмку, которая со звоном разбилась. Бутылка уцелела, вот только коричневая жидкость расплескалась по паркету. Только теперь Сержант пригляделся к своим жертвам — и тихо чертыхнулся: Рафика среди них не было. Он узнал только одного — пожилого полного мужчину, который был вчера в компании картежников.

— Ну что такое, что там разбили? — раздался вдруг голос Рафика откуда-то из-за стенки.

Ведущая в соседнее помещение дверь приоткрылась — и вышел сам хозяин, в красном шелковом халате на голое тело. Из-под халата виднелись поросшие черной шерстью крепкие ноги. Сразу же увидев лежащие на полу тела и Сержанта с пистолетом, Рафик было ринулся назад. Но не успел: Сержант выстрелил, однако его жертва в момент выстрела дернулась в сторону, и пуля попала не в живот, как было задумано, а в плечо. Побледневшее лицо Рафика исказила гримаса то ли боли, то ли страха. Степан одним прыжком одолел трехметровое расстояние до двери, за которой Рафик довольно проворно, несмотря на тяжелое ранение, скрылся. Степан бросился за ним и оказался в еще более просторной комнате с дорогой мебелью, с ворсистым белым паласом под ногами и с широкой тахтой, застеленной атласным покрывалом. Рафик, оставляя на белоснежном паласе кровавый шлейф, рванулся в узкую белую дверь рядом с тахтой, но, внезапно обессилев, споткнулся и грохнулся плашмя на палас. Рыча от ярости, он попытался подняться, опершись на правую руку, но не смог. Подбежав сзади, Сержант наотмашь ударил его рукояткой «беретты» по затылку и, удостоверившись, что «клиент» потерял сознание, стал осматриваться. Комната, аляповато обставленная и безвкусно украшенная, явно предназначалась для приятных свиданий. За узкой белой дверью располагалась просторная ванная с маленьким беломраморным бассейном. Степан усмехнулся: прямо из этого бассейна — на сексодром или наоборот: с сексодрома — в бассейн, смыть следы жарких утех…

Сержант вынул из кармана принесенный с собой рулончик скотча и заклеил Рафику рот. Потом связал ему руки и ноги и заволок в ванную комнату. Тот очнулся, приоткрыл мутные глаза, задергался, замычал. Сержант привалил обмякшее тело к стене, потом поднял связанные руки над головой Рафика и приковал их наручниками к хромированной трубе полотенцесушилки.

Сержант специально столь картинно обставил смерть пикового вора в законе: Варягу нужна была именно такая, показательная смерть. «Пусть другим послужит страшным уроком, — говорил Варяг. — Крысятничать никому не позволено. Пусть зарубят себе на носу все, помня, как страшно умирал Рафик». И хотя этот спектакль ему был не по душе, Сержант четко выполнял заказ.

Степан выпустил последние три пули из «беретты», раздробив Рафику коленную чашечку и локтевой сустав, чтобы наверняка обездвижить жертву. Потом установил взрывное устройство, приладив тончайший проводок к дверной ручке. На это ушло еще три минуты. Теперь, когда кто-нибудь захочет распахнуть пошире дверь в ванную, прогремит взрыв, который разнесет и Рафика, и любопытствующего на куски.

Выйдя из кабинета, Сержант плотно прикрыл за собой дверь и рысцой побежал по коридору.

Дойдя до ведущей на первый этаж лестницы, Степан поднялся в вестибюль и, лениво помахав на прощанье ничего не подозревающим охранникам, вышел. Оказавшись на улице, он стряхнул с себя напускную вальяжность и рысцой бросился через переулок к Солянке. Там, заметив подъехавший к остановке троллейбус, быстро втиснулся в толпу пассажиров и прижался к стеклу.

Троллейбус не успел отъехать от тротуара, как прогремел глухой взрыв. Народ загалдел, заголосила какая-то тетка, а Сержант невольно поглядел на часы. Не прошло и пяти минут… Ему повезло. Ему удалось уйти.

* * *

Через два дня, в воскресенье, Степан получил из пяти разных российских городов шифрованные донесения о благополучном выполнении заданий. Из Ставрополя пришла телеграмма следующего содержания: «Дядя Леша выздоровел. Сейчас дома. Выезжаю завтра». Это отчитался Сизый, отправившийся в Сочи навестить там Эдика Джавадова. Из Иркутска докладывал Лесоповал — тоже замысловатой телеграммой: «Байкале купаться нельзя. Холодно». Из Южно-Сахалинска позвонил Домовой, взахлеб стал нести какую-то чушь про возможность достать три кило красной икры до льготной цене и как бы между прочим обмолвился, что жил у тетки и что баба оказалась клевая, невредная и так далее… Это было кодовое сообщение об успешно завершившейся охоте на Висяка. Из Владивостока рапортовал Цыган, из Минвод, наиболее трудного места, потому что там клиентов было двое, — только к ночи проклюнулся Грач и чуть ли не открытым текстом брякнул, что близнецов встретил, как договаривались, и обоих ублажил по полной программе…

Наутро в понедельник Сержант вызвонил Ангела и попросил увезти его в Тулу. В Москве у него дел больше не осталось, а тульский климат ему очень полезен.

Глава 17

Варяг зачастил в тульский тренировочный лагерь. Он приезжал теперь не реже раза в неделю и, как правило, вместе с Чижевским, иногда с Ангелом, а бывало, и вовсе запросто, только со своими двумя телохранителями — добродушным великаном Маратом и вертким сухощавым Бисланом.

Приезды в компании Чижевского или Ангела воспринимались курсантами как официальные инспекции: к ним готовились с вечера, прибирались на территории, устраивали помывки в бане, постирушки. Если же Варяг появлялся только с телохранителями — значит, он приезжал как бы без надобности, развеяться и отдохнуть от московских забот. Так, усмехаясь про себя, думал Сержант. Эти участившиеся посещения хозяина стали его почему-то раздражать. И сам затаившийся в тульской лесной глуши лагерь, и его обитателей, и все военнотехническое хозяйство он уже привык считать как бы своей вотчиной, где он командовал, и присутствие посторонних, пускай бы хоть это было высокое начальство, немного его нервировало и выбивало из привычной колеи.

Сержант понимал, что эти частые приезды происходят не просто так, что у Варяга есть некая задумка, да не просто задумка, а какая-то важная цель, о которой он пока что не удосужился поставить в известность своего инструктора. Но терпения Сержанту было не занимать — он не торопил события, не выказывал любопытства, ибо по природе был нелюбопытен, и спокойно ждал момента, когда смотрящий вызовет его на откровенный разговор.

После загадочной гибели в разных уголках России почти одновременно восьмерых воров в законе и их людей шум поднялся страшный. Конечно, в средствах массовой информации высказывались робкие догадки о том, что эти смерти не стали простой случайностью или результатом рокового стечения обстоятельств, а явились звеньями в цепочке заказных убийств, начатых отстрелом в Петербурге Молчуна и Сиплого, а кое-кто из обозревателей даже высказывал мнение, что восемь трупов каким-то образом связаны с начавшимся переделом сфер влияния в криминальной России, а возможно, и с предстоящими вскоре выборами в Государственную думу… Ходили слухи, что этими восемью убийствами дело не кончится.

Но мало кто понимал, что будет происходить дальше, поэтому ни сотрудники правоохранительных органов, ни журналисты не рисковали строить какие-то обобщающие версии или давать далекоидущие прогнозы.

Не знал о дальнейших планах Варяга и Сержант, который в то же время прекрасно понимал, что все еще лишь начинается, что Варяг намерен расчистить для себя площадку не только здесь, в России, избавляясь от конкурентов по бизнесу, но и за пределами огромной страны…

В этот сухой солнечный сентябрьский день Варяг приехал в лагерь в приподнятом настроении. После обычной формальной встречи с курсантами на плацу, отказавшись от неизменного смотра стрелкового мастерства новичков, Владислав отозвал Сержанта в сторонку и предложил ему прогуляться вдвоем в лесу, а потом пообедать шашлычками. Ну что ж, как можно отказать шефу, Степан отдал дневальному распоряжения по поводу шашлычков, и они двинулись по тропинке, убегающей в глубь дубравы. Двое охранников незаметными тенями следовали за ними на расстоянии двадцать метров, не мешая беседе. Сначала шли в полном молчании, и Сержант искоса приглядывался к хозяину, словно пытаясь прочитать его мысли и не понимая, чем тот сегодня так воодушевлен.

А Варяг, казалось, наслаждался ароматами осеннего леса.

— У вас тут здорово, Степан, не то что в тухлой Москве… — любуясь осенней красотой леса, с восторгом сказал Варяг.

Но Сержант уже понял, что эти восторги — только прелюдия к серьезному разговору. Они вышли на поляну, ярко освещенную уже высоко поднявшимся солнцем. Варяг присел на ствол упавшей сосны и похлопал ладонью по покрытой мхом коре, предлагая Сержанту сесть рядышком.

По краю поляны, густо заросшей высокой травой, высились березы. На дальнем краю поляны вокруг мангала суетились двое курсантов, которых Степан отрядил при-готовить для важного гостя шашлык. Третий, дневальный по лагерю, колдовал над раскладным столиком: резал помидоры и огурцы, откупоривал привезенную Варягом бутылку коньяка «Двин».

Владислав поглядел на Сержанта, как бы готовясь завести разговор и вынуждая его задать нетерпеливый вопрос. Но Сержант молча отвернулся и притворился, будто заинтересованно наблюдает за птицами, решив про себя: захочет что сказать — сам скажет!

Закинув лицо к синему небу с редкими клочками белоснежных облаков, Владислав заметил небрежно:

— А знаешь, Степан, в Иркутске-то прокол вышел у вас. Рому недовзорвали. Выжил, гад, после взрыва… Доставили его, бедолагу, в городскую больницу.

Сержант, нахмурившись, посмотрел на Варяга. Неужели укорял его за небрежно выполненное задание? Но нет, упрека во взгляде Варяга не было.

— Ну что же, я говорил, что, если мои бойцы оплошают, я за них доведу дело до финала, — невесело заметил Степан. — Если Рома выживет, полечу в Иркутск и доведу дело до конца — бесплатно. Это мой долг…

Варяг ухмыльнулся.

— Нет надобности, Степан. Выживет не выживет, неизвестно, а кончился Рома. Вот так нередко у нас бывает, — со стороны кажется: человек вроде крепкий, не согнешь, а обстоятельства прижмут, жизнь скрутит, и оказывается, что человек слаб.

— Не понимаю я, Владислав…

— А понимать нечего. Сломался мужик. После того как твои соколы его взорвали на Байкале… Он же на катере ушел поплавать, насколько я помню… Так вот, у него развилась страшная клаустрофобия. Его, истерзанного, сначала в больницу поместили, а потом в психушку, так он в палате двух дней не вылежал, сиганул в окно с третьего этажа — башкой об асфальт, мозги в яичницу превратил. Сейчас, говорят, к капельнице подключен. В коме неделю валяется. Так что не надо тебе никуда лететь. Потому как Рома Горячий сам отлетался.

От мангала потянуло аппетитным ароматом жареного мяса. Дневальный красноречиво замахал рукой. Сержант махнул в ответ, и оба курсанта поднесли к ним столик с готовым шашлыком на шампурах, овощи и бутылку коньяка с дагестанскими серебряными стопками. Сразу отошли, чтобы не мешать беседе.

Сержант разлил коньяк по стопкам, они с Варягом чокнулись, выпили.

— Дай бог не последняя, — усмехнулся Варяг.

Он отрывал крепкими зубами горячие душистые куски мяса от стального штыря, жевал и продолжал поглядывать на Сержанта. Тот молчал. Они еще выпили, еще закусили. Варяг закурил.

— А я ведь к тебе с новым делом, — наконец произнес он тихо.

— Я догадался, — спокойно кивнул Сержант.

— А с каким — тоже догадался?

— Если учесть, что в России мы основную работу выполнили и осталось только подобрать кое-какой мусор, то, думаю, настала пора обратить внимание на Запад. Я не прав?

— А ты догадлив, Степан… Верно говоришь: на Запад. Я уже давно смотрю в западном направлении. Но нас там не ждут с распростертыми объятьями. А точнее сказать — не хотят нас пускать. Были проведены кое-какие предварительные переговоры. Я сам кое с кем там встречался. Сюда кое-кто приезжал, почву прощупывал, мосты наводил. То есть наши западные партнеры как бы готовы потесниться для нас, но на невыгодных для нас условиях, да и участочки предлагают поплоше… Кипр, Греция, Австрия, север Испании… Причем за это они хотят получить возможность беспрепятственного входа на наш рынок.

— О ком конкретно речь?

— Расскажу, Степан, в свое время, — уклончиво ответил Варяг, откладывая в сторону оголившийся шампур. — Я для этого и приехал. Речь идет о высшем эшелоне сицилийской мафии. Там кое с кем из крестных отцов и требуется разобраться.

— Томмазо Россетти?

Варяг удивленно вскинул голову.

— А откуда ты знаешь?

Сержант чуть заметно улыбнулся.

— Да ведь я последние пятнадцать лет не в сибирском селе отдыхал. Знаю я, кто что и кому чего… Меня, между прочим, дон Россетти пару раз даже нанимал для… работы. Правда, сам он этого не знает. Заказы от него я получал через цепочку посредников. В Милане было дело. А у меня правило: прежде чем брать заказ, я изучаю заказчика, решаю, стоит браться или не стоит, надежный заказчик или не очень…

— Ты и меня изучал? — без тени улыбки спросил Варяг.

— И тебя, Владислав. А иначе я бы теперь тут не сидел с тобой за шашлычком, — просто ответил Степан.

— Да, серьезный ты человек. Я и раньше знал, что серьезный, но не думал, что настолько, — заметил Варяг после долгой паузы. — Не хотел бы я с тобой встретиться на узкой дорожке ночью, да еще если ты умудришься зайти со спины.

— Со спины? — без тени улыбки переспросил Сержант и, помолчав, сказал медленно, врастяжку: — А я со спины не захожу. И в спину не стреляю. Я всегда смотрю в лицо. Другу и врагу.

Варяг испытующе посмотрел на него. Потом встряхнул головой, точно отгонял неприятные мысли, и продолжал как ни в чем не бывало:

— Интересный ты человек, Степан. Что мне нравится — так это то, что у тебя все по-настоящему, без дураков. Но скажу откровенно: твоим врагом я бы стать не хотел. Ладно… Вернемся к нашим баранам. Томмазо Россетти. Ты угадал. Но не он один. Есть там еще несколько донов, которых нам придется с дороги убрать. Эти ребята не чета нашим. Их голыми руками не возьмешь. Работа предстоит серьезная. Причем разобраться с ними необходимо в самое ближайшее время, пока они еще не прокумекали про нас… про наши планы. Со временем, так или иначе, амбиции этих синьоров будут представлять для нас серьезную угрозу. Никло из них просто так не слезет с насиженных мест…

Сержант слушал и даже не пытался притвориться, будто его все это интересует. Он понимал, как сильно занимает Варяга предстоящая борьба за сферы влияния с итальянцами, видел, как тот воодушевился, заговорив о перспективах, которые откроются после того, как он, Сержант, поможет русским законным ворам расчистить себе путь на Запад. Что же, каждому свое. Его, Сержанта, дело — хорошо выполнить свою работу. За это ему и платят. А он волен в выборе. Захочет — будет работать, не захочет — откажется.

А Варяг не волен — он служит своей системе. И не может никуда уйти от этого служения. Воровская империя, оставленная без присмотра, быстро найдет нового монарха…

Смех, да и только!

— Ты чему ухмыляешься? — спросил Варяг.

— Да вот думаю, жарко нам придется… на Сицилии.

— Это точно. — Варяг очнулся от своих мыслей. — Пойдем-ка в тенек, а то солнце печет, как в июле.

Они перебрались в тень и уселись прямо на траву. Варяг налил еще по стопке. Они выпили и закурили.

— Так о чем мы? — Варяг блаженно растянулся на душистом травяном ковре.

— О семьях. О сицилийских семьях, — отозвался Сержант. — Значит, ты и в Италии кровавую баню решил учинить? — полушутя-полусерьезно заметил Сержант.

Но Варяг его слова воспринял без тени улыбки. Его лицо потемнело, брови угрожающе сдвинулись к переносице.

— Мы за последние два года много раз пытались по-хорошему договориться с этими итальянцами. Я сам лично пытался, даже с Россетти встречался. Они на словах с нашими предложениями о сотрудничестве соглашались, но потом втихаря шли на попятный. Более того, зимой в Италии и в Греции пять моих людей были найдены мертвымй. И у меня есть надежные сведения, что эти убийства — дело рук сицилийцев. Я не люблю, когда договоренности нарушаются и когда мне наносят удары исподтишка…

Степан удовлетворенно кивнул.

— Ну, наверное, тут ты прав. Коли так, то этих итальяшек надо наказать. Чтобы другим было неповадно. Да я и по своему опыту знаю: итальяшки вечно норовят надуть… С ними деловые отношения иметь — себе дороже!

— Не в этом дело! — упрямо мотнул головой Владислав. — Мне ясно, что они нас в Европу никогда не пустят, что бы они нам ни говорили и что бы ни обещали. Так что единственная возможность нам туда прорваться — расчистить себе дорогу силой. Это. не мой выбор. Но коли уж они начали убивать моих людей, коли бросили нам вызов — я им отвечу тем же… Как говаривал товарищ Сталин, если враг не сдается, его уничтожают. Вот и я хочу этих синьоров ликвидировать. Если мы сейчас уберем этих, другие сразу станут сговорчивее.

— Ты хочешь бросить им открытый вызов? Или все нужно сделать тихо и без шума? — спросил Сержант.

— Без шума, но так, чтобы там все всё поняли. Европа должна почувствовать нашу силу. Ну что, возьмешься?

Сержант не ответил. Теперь ему стало понятно, зачем Щербатов в последний месяц постоянно приезжал сюда с «инспекциями»: он не просто следил за ходом подготовки нового пополнения курсантов, но и наблюдал за инструктором… Наверняка параллельно он наводил о нем дополнительные справки по своим каналам, пытался выяснить… Что? Слабые места? Темные пятна? Наверное… Скореё всего, так. Но что он мог пронюхать, выведать? Что Степан Юрьевич Юрьев бежал из Ленинграда, прихватив из сейфа начальника несколько тысяч долларов? Но это не больно-то какое преступление — Потапов был замазан куда больше с этими долларами. Тогда что? Убийство тех хмырей на обувной фабрике? Возможно. Но и тут ему ничего не пришьешь: срок давности уже вышел. За те убийства его ни по какому советскому или российскому закону не притянут. Тогда остается только Рома… Сводный его братишка Рома… Это посерьезнее, потому что это — сугубо личное дело…

Сержанта беспокоило сближение с Варягом потому, что он прекрасно понимал: чем труднее становятся задания, чем более могущественные персоны появляются в «отстрельных» списках, тем более опасным свидетелем становится он сам. И тем выше вероятность, что избавиться от него, как от нежелательного свидетеля, захочет сам работодатель…

Не исключено, что уже сейчас Варяг строит планы устранения Сержанта, от которого он постарается избавиться во что бы то ни стало сразу же после успешного завершения охоты на отцов сицилийской мафии… Что ж, тогда Сержанту предстоит охотиться сразу на два фронта — на сицилийских донов и на своего убийцу, причем эта вторая, тайная, охота, охота вслепую, будет поопаснее… Потому что убийцей, которого втихую подошлет к нему

Варяг, скорее всего, будет кто-то из его курсантов, один из тех, кто поедет с ним на Сицилию разбираться с восемью донами.

Но все же, вопреки всем правилам и многолетнему опыту Степана, он начинал ощущать, что мало-помалу их взаимное недоверие исчезает. Даже этот ни к чему не обязывающий разговор на лесной поляне, под жарким осенним солнцем, за шашлычком, когда Варяг прямо по-' ведал ему то, о чем можно было бы и не говорить, свидетельствовал, что крупнейший криминальный авторитет России вполне доверяет нанятому им киллеру. Или это было приглашение к ответной откровенности? Если так, то Сержант был готов принять это приглашение. Тем более что именно Варяг мог бы ему помочь найти брата Ромку…

Розысками сводного брата Степан занимался уже много лет, нельзя сказать, что настойчиво и систематически, а скорее между делом. Он и видел-тο Рому всего раза два: один раз приезжал навестить отца в Вологду, еще учась в школе милиции, а второй раз — когда был там проездом между какими-то соревнованиями по стрельбе. Если Степан пошел в мать — невысокую полноватую блондинку, то Ромка был вылитый отец: высокий, широкоплечий, русоволосый… Между прочим, внешне чем-то напоминал Варяга, подумал вдруг Степан, искоса поглядев на Щербатова. Года три назад ему удалось выяснить, что Рома связался в Вологде с какой-то дурной компанией и из-за своих друганов загремел в тюрьму — случилось это примерно в то время, когда Степан уже махнул из Ленинграда через Гамбург в Южную Африку. А потом его след затерялся… Через своих знакомых в России Степан несколько раз делал запросы в паспортные столы Петербурга и Москвы, но все усилия его доверенных лиц оказывались тщетными. Он опасался, что брат или изменил фамилию, или уехал за кордон, или погиб…

Узнав о том, что Рому посадили, рн вдруг ощутил неведомую ему прежде щемящую боль. Поначалу он не понял отчего — ведь вместе не росли, дружбы меж собой не водили, да и виделись в жизни всего-то два раза, причем в последний раз — когда Ромка был еще пацан пятнадцатилетний. Но потом, после долгих раздумий, понял Степан, отчего это с ним… От одиночества. От удушающего сознания того, что, кроме Ромки, никого у него в жизни нет — ни одной родной души. Мать умерла, отец умер, женой он не обзавелся… И носило его по белу свету, как перекати-поле. Потому-то в Париже лет десять назад, только-только узнав из телефонного разговора с приятелем о горестной судьбе Романа Юрьева, он накрепко пообещал себе: «Я вернусь к тебе, Рома. Клянусь памятью отца, вернусь! Я вытащу тебя!»

Сержант задумался, а Варяг несколько минут наблюдал за ним, не нарушая повисшего молчания.

— Хочу обратиться к тебе с просьбой, Владислав, — · наконец выдавил Сержант. — Тебя она не затруднит, думаю. У меня есть брат, Роман… — Он осекся и выжидательно поглядел на Варяга, ожидая его реакции.

Тот спокойно кивнул:

— Это мне известно, Степан. Роман Юрьевич Юрьев, пятьдесят седьмого года рождения. Уроженец Вологды… Дальше что?

Степан невольно усмехнулся: работает контора как часы! Почище, чем паспортный стол МВД Российской Федерации!

— Сейчас он носит фамилию Иванов. Роман Юрьевич Иванов. Я знаю, что у него уже три судимости, а сейчас он осужден в четвертый раз. Но где именно — я не сумел выяснить. Это мой единственный близкий родственник здесь, — сорвавшимся голосом добавил он. — Повидать его хочу. А еще лучше — с зоны выдернуть…

Варяг выслушал его молча. Он, казалось, был удивлен, что о лагерной судьбе сводного брата Сержанта ничего не знал.

— Что ж ты, Степан Юрьич, раньше об этом молчал?

Сержант пожал плечами:

— Я думал, сам справлюсь, сам Ромку найду.

— Сам, сам! Зачем «сам», когда можно было попросить. Мы же с тобой… теперь одно дело делаем, мы же… — Варяг замолк, не сумев подобрать точного слова. — Если твой Роман жив, мы его найдем и… Так что жди: даст бог, получишь от своего брата малявку…


А через три недели Сержант стоял вместе с Ангелом на той самой лестнице в зале аэропорта Шереметьево-2, где почти год назад они впервые встретились и пожали друг другу руки. Уже объявили регистрацию на рейс «Аэрофлота» до Рима. Сержант летел в Италию один: его подручные — Лесоповал, Сизый и Домовой — выехали на место будущей сложной операции кружным путем, через Германию и Австрию, поездами. В их багаже переправились три разобранные винтовки с оптическими прицелами, боеприпасы. На железной дороге у Варяга все было скачено и по их багажу никакого досмотра не производилось. Сержант летел налегке — с паспортом российского гражданина Дмитрия Сергеевича Сухарева.

Ангел довел его до таможенной зоны и, как-то странно помявшись, полез в карман и вынул синеватый почтовый конверт без марки. На конверте торопливой рукой было написано «Для Степана Юрьева».

— Вот, Владислав просил тебе передать.

Степан, уже догадавшись, что там, и внезапно вспотев от волнения, выхватил у Ангела из руки конверт и надорвал клапан. В конверте лежал сложенный тетрадный листок и небольшая фотография. Да, сильно Рома изменился: превратился в настоящего мужика… Хотя даже в этом исхудалом мужике сразу можно было узнать того пятнадцатилетнего мальчишку, которого Сержант видел последний раз без малого два десятка лет назад…

А письмо было коротким.

— «Здравствуй, брат! Наслышан о том, что ты меня ищешь. Спасибо за память. Тут за меня хлопотали такие люди, что и представить трудно. Видно, ты и сам теперь стал весовой, если держишься таких мастей. Очень хочу тебя увидеть. Да вот небольшая заминка приключилась — срок мотаю длинный. Не сможешь ли ты чего-нибудь придумать, чтобы укоротить? И вообще, где самого мотало все это время? Дай знать. Твой брат Рома».

Сержант сложил листок и сунул обратно в конверт. Помолчал, а потом перевел тяжелый взгляд на Ангела.

— Ромка пишет, что у него большой срок. Нельзя ли ему скостить или… устроить побег?

Ангел осклабился.

— Можно, отчего ж нельзя.

— Все расходы беру на себя, — твердо добавил Сержант, давая понять, что не хочет укрупнять свой долг перед Варягом. — Кого надо будет подмазать, подмажу. Из охраны или из местного начальства… Я дам бабок сколько надо. И еще — пускай ему заранее смастерят два паспорта: один российский, настоящий, и гражданина Греции. А я после Сицилии, когда там все уляжется, вывезу его с собой в Европу.

— Хорошо. Сделаем, как ты хочешь. Варяг просил на словах вот что тебе передать: мы твоего Романа выковыряем с зоны, но только сейчас все силы надо бросить на разбирательство с нашими сицилийскими корешами. А после завершения операции получишь своего брата в целости и сохранности.

— Договорились! — выдохнул Сержант, прекрасно понимая невысказанный смысл этого, по сути, предъявленного ему Варягом ультиматума: мол, в зависимости от успеха итальянской миссии будем работать над освобождением твоего брата.

Ну что ж, Владислав Геннадьевич, по крайне мере, теперь ясно, какова цена нашей хитрой дружбы… Ладно, пусть будет так. Но мы еще поглядим, кто из нас хитрее окажется…

Сержант с усмешкой пожал протянутую Ангелом пятерню и, отвернувшись, вошел в огороженную матовыми стеклянными панелями таможенную зону.

Загрузка...