Охотники. Книга 2. Авантюристы

Глава восьмая Которая раскроет читателю не только глаза на некоторые обстоятельства

Примостившись на широком подоконнике среди увядших фикусов и жухлых гераней, Маргарита терпеливо ждала, пока майор наконец-то перестанет смеяться. Под слоем грима лицо ее казалось кукольным и бесстрастным, но руки слегка нервничали. Она то поправляла сползающую с плеча лису, то одергивала юбку, то норовила убрать в крошечный, прежде прятавшийся под париком пучок тонкую седую прядь. Опомнившись, замирала. Сидела, не шевелясь и не мигая. Свет, пробивающийся сквозь пыльное стекло, размывал ее силуэт, делал его зыбким, неотчетливым. Высветленный четырехугольник окна и деревянная рама, похожая на массивный багет, создавали иллюзию гигантского натюрморта, на котором марионетка отдыхает среди увядших цветов. Выглядела Маргарита старой и очень измученной, хотя бодрилась изо всех сил.

— Да пристрелите же ее, Райли! — прохрипел сквозь смех Артур. — Или пистолет ваш она тоже стащила?

— Он не может… — ухмыльнулась Маргарита. — Подействовал препарат. Старичок наш сейчас в меня почти влюблен, да и к вам тоже неравнодушен! И здравствуйте, mon cher! Подумать только, что за фортели вытворяет с нами судьба! Я ведь была уверена, что наша встреча в поезде — последняя. Но обстоятельства изменились. Знали бы вы, какие мне пришлось выдумывать трюки, какие перебирать маски, сколько изобретать лжи, чтобы отыскать вас здесь. Ах, Артур, мы с вами вроде Англии и Франции. Разделены узким Ламаншем горечи и обиды, зато сколько общего! Страсть, измена, ненависть, милые пустяки, вроде Бабочки и вашего бумажника с гардеробом. Ну и, разумеется, общие друзья — Сид Райли, ваш дедушка Артур Уинсли… Теперь, кстати, еще этот Бейкер из Кентукки.

— Из Чикаго, — поправил Артур, посерьезнев. — Его зовут Генри Баркер.

— Баркер — Бейкер, никакой разницы. Уже никакой. Многое изменилось за последние пару месяцев, и теперь вы — моя последняя надежда, Артур. Вы, мой дружочек, и никто другой приведете меня к Гусенице! Ведь вы же великодушны, добры и не допустите, чтобы я умерла?

— Ах, Гусеница? Ну да! Уж спешу за ней со всех ног! — ирония была настолько неприкрытой и откровенной, что хотелось немедленно накинуть на нее плед. — Нет, дорогая Марго! Я даже пальцем не шевельну ради вас! Даже если вы испустите дух здесь и сейчас. Даже если вы станцуете «Баядерку» полностью обнаженной. Увы, я уже не тот Артур, которого вы знали прежде, и, боюсь, вам теперь нечего мне предложить. Право, не думаете же вы, что получится соблазнить меня во второй раз? Достаточно того, что из-за вас когда-то я потерял все! Дом, семью, будущее…

— Дежавю-дежавю! Маленький Артур снова уверен, что он взрослый и умный мальчик, который разбирается во всем и даже чуть больше. Послушай-ка сюда, дружочек! — Мата Хари вдруг перешла на фамильярный тон, в котором игривые нотки отчетливо переплетались со снисходительными интонациями. — Ты у меня словно слепой котеночек! Но кто-то должен раскрыть тебе твои серенькие глазки! Но кто? Кто же это сделает? Могла бы и я, но ведь я утратила твой кредит доверия? Тогда кто у нас тут еще имеется?

Она демонстративно огляделась и ткнула пальцем в Райли. Артур непроизвольно проследил взглядом за пальцем и увидел, как шпион пристально рассматривает пустой бокал. Будто на дне его желает отыскать истину.

— Кто же? Кто? — продолжала кривляться Маргарита. — Да хоть вон тот — с лицом заблудшей овечки. Ведь он у нас сейчас абсолютно и полностью бескорыстен и правдив. Не веришь? Так давай же поскорее проверим! Спросим старичка Сиднея Райли, к примеру, про восьмой год. Папочка Сид, ну-ка поведай крошке Артуру, что ты делал в восьмом году в Константинополе. Отвечай же! Ну!

Шпион яростно замотал головой, будто встряхивая остатки воли и здравого смысла, с трудом поднес руки ко рту и даже зажал его на доли секунды, но тут же растянул губы в гуттаперчевой улыбке и заговорил. Говорил он трудно, то и дело останавливаясь и напрасно пытаясь справиться с неудержимым желанием говорить правду.

— Мне тогда… приказали «случайно» свести… свести одного мальчишку… Артура Уинсли-младшего… с небезызвестной Матой Хари… Да-да! С вами, Марго. Выдернули прямо из Пекина, чтобы я всего лишь устроил это знакомство! А когда человеку вроде меня… вроде меня дают такие, вроде бы, простые задания, обязательно нужно навести справки. За простыми заданиями кроются порой самые страшные секреты… Вам ли не знать… И я… Я навел справки через своих приятелей в Лондоне… в Лондоне, выяснил весьма любопытное… — Сидней Райли набрал побольше воздуха, раздул щеки, пытаясь задержать дыхание, но всего лишь отсрочил неизбежное. Воздуха хватило на минуту, ровно столько же длилось молчание, зато, выдохнув, шпион продолжил гораздо быстрее и уже без мучительных пауз. — В общем, за кое-какие услуги мисс Хари полагалась премия — некая (тогда я даже не представлял, о чем идет речь) драгоценная вещица в виде насекомого. Речь шла не то о бабочке, не то о гусенице, но это было не так уж и важно. Главное, что передать эту вещичку Мате Хари должен был молодой Артур Уинсли.

— Что? — Артур в волнении привстал, но тут же под взглядом Маргариты, больше похожим на окрик, опустился обратно в кресло.

— Гусеница или бабочка! Да! Бабочка! — Райли замахал руками, по-видимому, изображая летящее насекомое. Любой энтомолог, увидь он вдруг такую «бабочку», на всю жизнь обзавелся бы ночными кошмарами. — Какого черта, подумал тогда я? Во-первых, не так уж мадемуазель Хари не востребована, чтобы работать за побрякушки. А во-вторых, эту безделушку мог ей передать и я. Мне это доставило бы удовольствие — мадемуазель Хари мне импонировала, хоть всегда была сукой… Увы, Марго, но я не способен сейчас лгать — таково действие препарата. Меня неудержимо к вам тянет, я в вас почти влюблен и готов за вас отдать жизнь, но не проинформировать вас, что вы мразь, и когда-нибудь не без наслаждения я наверчу ваши кишки на свою трость, я тоже не могу.

— Дальше! — прервал болтливого старика Артур. — Продолжайте…

— Да, конечно, — обреченно вздохнул Райли. — Подумав, я предположил, что дело не в ней, не в Мате Хари, но в нем… Дело в Артуре Уинсли — напыщенном глупом юнце — внуке Безумного Шляпника. Не обижайтесь, Артур, но вы и были напыщенным юнцом, а вашего деда все в Лондоне за глаза называют Шляпником. Он же у вас сумасшедший. К тому же роялист и тори, а кто сейчас любит тори? И тогда я понял — если из-за маленького дурня Контора поднимает таких серьезных людей, как я и мисс Хари, то наш дурень — не дурень вовсе. У русских, кстати, по такому случаю есть замечательная поговорка: «кляча неказиста, да бечь хороша»!

— Сплошной фольклор вперемешку с трепом! Так мы и до утра не закончим, — Марго медленно достала из-за пазухи браунинг и щелкнула предохранителем. — Дальше говорить буду я. А вы, болтун этакий, просто кивайте, чтобы майор видел — я не лгу. Ясно?

— Более чем ясно! У русских и на этот счет есть поговорка…

— Просто кивайте! — Маргарита стукнула рукоятью пистолета по столу.

Стол крякнул. Богемского стекла «под старину» люстра вздрогнула подвесками и тоненько зазвенела. Икона-копчушка, стыдливо прячущаяся на нижней полке ногастой этажерки, шлепнулась картинкой вниз прямо на модный журнал с фотографией дамы в купальном полосатом костюме. Даша, которая настолько увлеклась происходящим в гостиной, что даже, кажется, перестала дышать, подпрыгнула на месте. Сердце ее от испуга едва не вылетело вон, и пришлось отложить Фенека в сторону, чтобы целую минуту ждать, пока оно успокоится. Заодно и обдумать услышанное. То, что за эти двадцать минут Даше довелось узнать, было в тысячу раз интереснее любого прочитанного прежде романа. Про великую Мату Хари Даша, разумеется, была наслышана, но кто бы мог подумать… кто бы мог предположить, что Артур с ней давно знаком и даже… (Даша поморщилась) прежде находился с ней в романтических отношениях. Несмотря на то, что про романтические отношения упомянуто было лишь намеками, Даша все замечательно поняла. К тому же Даша впервые в жизни узнала точное значение выражения «укол ревности». Это был именно укол — острый, очень быстрый… и неожиданно болезненный. В иной ситуации Даша поразмышляла бы о причинах ревности, но сейчас гораздо важнее было думать о другом, например о том, что же случится дальше. Девушка погладила ушастую лисичку по спинке и снова оказалась в самой гуще событий, пропустив совсем ничего.

— То есть… — майор говорил тусклым, неприятным голосом. — То есть дед сразу знал, что я не привезу ему Бабочку? Не понимаю… К чему тогда весь этот театр? К чему обмен предметами? А встреча с менялой? А испытание выбором… Бабочка или Гусеница? Это что? Чей-то план? Чей? Разведки? Ваш, Маргарита? Деда?

— Артур… Милый мой Артур, — Маргарита вздохнула. — О чем и речь. Вы всегда настолько уверены в собственной проницательности, что не видите дальше своего носа. Не видите, как вами вертят все, кому не лень. Впрочем, не огорчайтесь. Все мы — часть чьего-нибудь плана. Как говорят русские, «человек предполагает, а бог…»

— Располагает, — радостно завершил фразу Сидней Райли. — Вообще-то вы угадали, Артур. Это Безумный Шляпник устроил тогда отличную многоходовку. Можете гордиться своим стариком! Он у вас гениальный стратег, хоть и сумасшедший!

— Не понимаю… Зачем все это ему? Чтобы что? Чтобы лишить меня наследства? Чтобы унизить? Зачем, черт побери, он сначала потратил восемнадцать лет на мое обучение, а потом в один день вышвырнул меня вон из ордена и дома?

Даша, закусив нижнюю губу и нахмурившись, ждала ответа не меньше Артура. «Шарада выглядела не простой! В любимом дядей Мишей петербургском ежемесячнике «Иллюстрация» таких точно не встречалось. А шарады она решать любила и умела. Например, головоломку про Шпицберген решила слету, а дядя Миша весь день бурчал себе под нос и исчиркал целый блокнот. И про следопыта решила тоже… Как там было? «Часть первая на земле остается, когда по ней кто-то пройдет. Вторая — дается ошибками в долгом труде…» След плюс опыт — выходит сле-до-пыт».

В гостиной вздохнули, кашлянули, что-то мелкое упало и покатилось по полу, раздались легкие шаги, словно кто-то танцующей походкой пересек комнату.

— Артур! Милый мой Артур… — Маргарита присела на валик кресла, почти коснувшись локтя Артура своим бедром. — Я хочу, чтобы ты знал — в той отвратительной истории я не так уж и виновата. За месяц до нашей с тобой встречи меня познакомили с одним джентльменом. Да-да! С твоим дедом, Артур. У нас получилась весьма познавательная беседа… Поверь, я чуть не подавилась трюфелем, когда твой старик поведал мне о существовании предметов и при помощи Моржа убедительно продемонстрировал, что он не лжет. Канарейку было немного жаль, но я не люблю птиц. А в конце нашей недолгой встречи мне был обещан предмет — один из двух. Бабочка или Гусеница. Меня устраивал любой… Пожалуй, Бабочку я тогда хотела больше. Я была полна сил, а когда у тебя впереди целая жизнь, о смерти думаешь мало. Ты должен понять меня, Артур. К тому же, мне угрожали французы и нужно было что-то особенное, чтобы сбить их со следа… Бабочка для этих целей подходила великолепно! Взамен же от меня требовался сущий пустяк — забрать обещанный предмет у молодого и пылкого юноши любым способом. Обманом, хитростью или силой. А ты был так свеж, так наивен, что я не удержалась — я совратила тебя, мой мальчик. Прости. Но это вышло так легко и в то же время было так возбуждающе…

— Зачем же?

— О! Русские на этот счет говорят…

Маргарита приложила указательный пальчик к губам Артура и одарила Райли таким красноречивым взглядом, что тот закашлялся.

— Тссс… Не перебивай! Слушай! — пальчик игриво коснулся носа майора. — Видишь ли, целых восемнадцать лет дед тебя натаскивал. Натаскивал тщательно, умело. Знаешь, как хорошие охотники натаскивают чутьистых подружейных щенков? С веревкой и парфорсом! Не ты ему был нужен, дружочек, а твой уникальный дар. Мне, к примеру, это стало ясно сразу, едва ты так искренне и так неосторожно поделился со мной детскими воспоминаниями и разболтал о необыкновенном своем чутье. Вообще-то, это выглядело очень трогательно… Мне все время хотелось тебя защекотать… Mon cher! Все просто как дважды два — Безумный Шляпник разложил перед тобой приманку. Сделал все, чтобы ты с радостью и добровольно принял с рождения определенную для тебя роль. Я! Я и стала твоей приманкой, дорогой мой мальчик! Подстроенная твоим стариком позорная «утрата» ценного трофея — Бабочки, обязана была тебя разъярить и заставить броситься за мной, используя все, чем одарила тебя судьба. Я про твой дар следопыта, голубчик… Не подумай, бога ради, чего скабрезного. Ты тогда должен был взять след! Обязан был взять! Старый Уинсли положил на тебя восемнадцать лет и теперь ожидал от тебя решительности и азарта! А ты что? Заскулил, заартачился, испугался… Приполз к дедушке под бочок с повинной, даже не попробовав исправить промах! Фу! Ни тебе самолюбия, ни злости, ни страсти. А что главное в хорошей ищейке, если не страсть? И что, скажи, остается охотнику, если ищейка, на которую он так рассчитывал, оказалась с изъяном?

— Избавиться от недоделка! — горько выдохнул Артур.

Он вспомнил, как вернулся в Лондон — разбитый и униженный и как искал у деда сочувствия. Как ждал слов поддержки или хотя бы молчаливого сострадания. Но старик продолжал выспрашивать подробности про Бабочку, а на просьбу Артура прекратить его мучить, сухо рассмеялся. Артур вспомнил, как старый Уинсли пришел в его комнату, чего не делал уже лет десять, сел в неудобное кресло с прямой спинкой и спросил: «Так ты намерен ее искать или нет?»

Тогда Артур решил, что дед говорит о Марго — ему тогда ничего другого и в голову-то не лезло. Но оказывается, старик спрашивал о Бабочке. Через три недели, когда Артур спешно уезжал в Оксфорд, дед вышел на крыльцо, долго наблюдал, как внук грузит чемоданы в ландо и, уже распрощавшись, вдруг обернулся и процедил сквозь зубы: «Ты ведь мог бы использовать для поисков свой дар. Почему это не пришло тебе в голову?»

Артур сделал вид, что не расслышал. Сама мысль о том, что ему придется отправиться в бесконечное путешествие, останавливаться в шумных городах и грязных городишках, жить в гостиницах и на съемных квартирах, бродить по чужим улицам, зажмурив глаза и разбирая следы предметов, показалась Артуру отвратительной. Он сделал вид, что не услышал вопроса деда, быстро запрыгнул в экипаж и уехал, не оглядываясь. С тех пор старика Уинсли Артур больше не видел, если не считать короткой встречи в Константинополе.

— Вот именно! Избавиться от недоделка, — эхом повторила Марго. — Больше ты ему был не нужен. Теперь ты видишь, как мало в том, что произошло, моей вины? Я — всего лишь инструмент… А возможно, даже жертва. Ведь старик твой «забыл» предупредить меня о последствиях частого использования предмета… Когда же я догадалась обо всем сама, было уже поздно. Предметы, словно кокаин. Ты знаешь, что они тебя убивают, но отказаться уже не в силах.

Артур, поднявшись, размял затекшие ноги, отошел к окну. Глубоко задумался, машинально передвигая с места на место горшок с кактусом.

Слишком стройно и слишком правдиво выглядела версия Марго, чтобы в ней усомниться. Восстанавливая в памяти события, Артур все больше убеждался в том, что шпионка не лгала. Возможно, не договаривала, наверняка преследовала собственные интересы, но не лгала. Все складывалось один к одному. И тогда, в восьмом году, и сейчас. Тем более сейчас!

Чего стоит подсунутое ему норфолкское дело — манок, мимо которого он никак не мог пройти? Чего стоит намек на то, что Султанская пара поможет решить норфолкскую неразрешимую головоломку? А неожиданный приказ направиться в Москву, где хранится такая нужная Артуру Жужелица плюс (любопытное совпадение) еще несколько предметов, которые необходимо вывезти из России? Вывезти не потому, что так требует дед, не потому, что так нужно ложе Хранителей, но во благо всей Британии. А что дальше? Дальше должен появиться кто-нибудь с еще одним списком, и с еще одним… Беги, Артур, беги! Держи по ветру свой чуткий нос! Собирай предметы, неси их хозяину и не забывай вилять хвостом!

Нет! Марго не лгала. Дрессировать родного внука, как щенка, вполне было в духе старого Уинсли. Страстный спортсмен, любитель верховой и ценитель норной охоты — дед разбирался в собаках не хуже самого преподобного Раселла, чьих длинноногих терьеров предпочитал прочим породам, даже фоксхаундам, свору которых держал для лисьего сезона в Глостершире.

На восьмой день рождения дед подарил Артуру щенка спаниеля. Со стороны деда это была уступка. Почти признание поражения. Со спаниелем на волка или лису не походишь, порода подходит только для луговой или болотной дичи. А разве это достойное джентльмена занятие? Стрелять птицу дед не любил, отчего-то полагал ниже своего достоинства, но, увы, иного выбора Артур старику не предоставил — наездник из него был никудышный, стрелок так себе. Поэтому либо утки с вальдшнепами, либо придется похоронить надежду когда-нибудь привить мальчишке любовь к охоте. Дед лично съездил в Кеннел-клуб, взял адрес лучшего питомника спрингеров и сам выбрал крупного, здорового щенка. Артур вежливо поблагодарил деда, назвал щенка Совереном, но лишь тогда, когда дверь детской закрылась, и Артур остался с Совереном наедине, он позволил себе схватить щенка в охапку и расцеловать слюнявую морду. Щенок не возражал. Он вообще обладал веселым и добродушным нравом. Как все молодые спаниели, Соверен был бестолков, суетлив и непослушен. По утрам он прыгал к Артуру в кровать, днем колотился лбом в закрытую дверь библиотеки, отвлекая хозяина от изучения «характеристик и свойств предметов, а также их взаимодействий», а вечером носился по парку, яростно облаивая неспешную серую кобылку. Кобылку эту маленький Артур обычно выбирал для конных прогулок, предпочитая ее более резвым обитателям дедовой конюшни. Дед неодобрительно наблюдал за внуком из окна кабинета. «Молодежь не та… не та молодежь, сэр», — Питер Хоуп отлично чувствовал настроение хозяина.

— Собираешься натаскивать щенка? — дед встретил Артура на крыльце, когда тот, вспотевший и только что извалявшийся в листьях, спешил к себе, чтобы переодеться к ужину. Соверен трусил следом.

— Да. Да… Конечно… Натаска, — Артур покраснел. Он прекрасно помнил, что собаку ему подарили не для игр и беготни, но ему отчего-то было жаль беззаботного и глупого Соверена. Почему Соверену нельзя просто быть щенком, почему он обязательно должен что-то делать, чему-то учиться, кого-то вынюхивать, выискивать, таскать в зубах…

— Поспеши, Артур. Как бы не оказалось поздно. Сколько ему? Шесть месяцев? Семь? Начни с дупелей — вот тебе мой совет. И гляди, чтобы пес не хватал ежей, не гонял жаворонков. Один раз собьешь у собаки привычку к настоящей дичи — потом не переучишь.

— Да. Я понял, сэр. Завтра с утра начну…

Конечно же, «завтра с утра» Артур проспал, к ланчу нашлось занятие поинтереснее — Эгертоны устроили пикник, а затем надо было спешить домой — расписанием, написанным дедовым колючим почерком, Артур пренебрегать не смел. И на следующее утро как-то не получилось заняться с Совереном — из Лондона с оказией привезли свежие журналы и книги, надо было их разобрать, расставить по полкам, предварительно просмотрев все иллюстрации и подписи к ним. И на следующий день, и на следующий…

А потом случился тот лисенок. Соверен учуял его раньше, чем учуял старый терьер — любимец деда. Щенок завилял хвостом, прижался животом к траве. Дед придержал свою собаку свистком и посмотрел на Артура, мол, вперед — твоя добыча. «Down! Лежать!» — прошептал Артур, точно зная, что Соверен не ляжет. Когда Соверен даже ухом не повел на незнакомую команду, но, глупо тявкая, поднял звереныша, а потом погнал его по кустам прочь от хозяина, Артур понял — щенка у него уже нет.

— Ну, решай, быть ему или не быть, — дед соскочил с гнедой кобылы и пренебрежительно кивнул в сторону забившегося под камень лисенка. — Только не затягивай с выбором. Джентльмену это не к лицу.

Ошалевший от радости Соверен прыгал вокруг камня и брехал. Артур не стал его подзывать — знал, что щенок не послушает команды. Отчего-то поднялась внутри злость на ни в чем неповинного лисенка — если бы не он, дед ни за что бы не догадался, что Соверена так никто и не натаскал. Артур отчаянно вскинул ремингтон. Соверен метался по полянке, мешая прицелиться.

— Лежать, Соверен! — зачем-то крикнул Артур сквозь слезы. Собака запрыгала вокруг него.

— Ты недоволен? Отчего же? — дед положил ладонь Артуру на плечо. Это не было жестом одобрения или сочувствия. Это был вердикт. — Ведь твой пес загнал целую лису. Смотри-ка, с виду, вроде, спаниель, а повадки как у борзой. Может, это новая порода? Или, может, у тебя уникальная собака… Или все куда проще, и ты своей ленью и слюнтяйством испортил отличного щенка?

— Он… Я его еще натаскаю! Я натаскаю его на перепелов! И на зайцев! У него прекрасное верхнее чутье! И он сильный! И очень быстрый.

— Твоя собака уже никуда не годится. Поехали домой, Артур. И убери ружье. Лисенок не виноват.

Домой они ехали в молчании. Соверен прибежал к вечеру, когда Артур был уже в постели. Запрыгнул на кровать — вонючий, смешной, глупый. Принялся лизать Артуру лицо и руки. Артур обнимал пса за шею и твердил: «Мы всегда будем вместе! Обещаю тебе! Завтра в пять мы встанем и бегом на болота! Он еще увидит, на что ты… мы способны». Соверен скулил и соглашался.

Проснувшись в восемь, Артур спустился к завтраку. Собаки нигде не было. Артур вяло ковырялся в омлете, боясь поднять на деда глаза. Так и не спросил, ни в тот день, ни на следующий. А в среду вернулся откуда-то Питер Хоуп, он то и шепнул Артуру, что отдал Соверена какой-то своей давней знакомой из Сэнт-Мери-Мид. «Добрейшей души леди. Хоть и не без странностей. Не переживайте, сэр. Она любит животных».

Больше у Артура собак не водилось.

Майор Уинсли смотрел через пыльное стекло на улицу со странным названием Сивцев Вражек. Все также дрожала от холода сидящая на крыльце побирушка, все также прыгал вокруг нее подросток, пытаясь согреться. Показался вдали патруль — один патрульный тяжело приволакивал ногу. Белая с рыжим кошка прыгнула на забор, но, не удержавшись, съехала вниз. Шлепнулась в снег, но тут же вскочила, отряхнулась и, словно ни в чем ни бывало, принялась умываться. Шелудивый барбос следил за кошкой, прячась за тощим деревом. На ветках, похожие на огромные розовые яблоки, качались снегири.

— Выходит, старик думает, что я повзрослел и изменился. Выходит, дает мне шанс исправить ошибки и вернуться в орден? Да он и вправду безумец! Глупец! Я ведь еще в детстве презирал все это — и Хранителей, и их напыщенный Кодекс, и предметы, и всю связанную с ними ложь… Нет! В ложу ему меня не вернуть!

— Господи, Артур! Какой шанс? Какая ложа? Это не он, это ты — глупец! Ты — шлак! Пустая порода! Тебя давным-давно слили в помойное ведро! И именно поэтому ты здесь! Ты здесь, идиот, потому что ты — ищейка! Ни на что другое ты не сгодился! Да если бы не охота, о тебе бы никто не вспомнил. Но в Европе случилась о-хо-та! Твой краснорожий дружок Бейкер случился!

— Баркер, — машинально поправил Артур. — А это здесь причем? Не понимаю… За предметами охотятся постоянно. Не одни, так другие. Не другие — третьи. То, что американская ложа направила в Европу своего охотника, не значит почти ничего. Ну, увезет Генри в Америку свои десять предметов… А скорее всего, из десяти — два-три, не больше. При чем здесь он, причем здесь я?

— Да потому что фермер наш — не обычный охотник, каких сотни. Он, милый мой Артур, как и ты, ищейка! Тебе пояснить, что это значит? Или напряжешься и сообразишь сам? Ну? Кто у нас тут умненький? Кого целых восемнадцать лет учили волшебству, магии и изредка думать головой? А?

В гостиной случилось молчание. Было оно недолгим, но громоздким и страшным. Так застывает неподвижной стеной океан, прежде чем обрушится безжалостной волной. Или земля… Именно так бездыханно молчит земля перед самым сильным землетрясением. Это особенная, вязкая тишина, которую нельзя спутать ни с чем. Именно про такую тишину говорят: «Застыло время». В соседней комнате и без того встревоженная Даша Чадова отчего-то вдруг почувствовала внутри себя рыхлую пустоту, задохнулась тоской.

— Какой у Генри Баркера дар? — майор Уинсли отчетливо скрипнул зубами и, кажется, побледнел (этого Даша знать никак не могла, но когда говорят таким сдавленным голосом, обычно бледнеют).

— Понятия не имею! Я и так, благодаря Бабочке, достаточно всего разузнала. И наболтала тут на целый шпионский роман. Однако, не удержусь, добавлю еще капельку… Твой старик, Артур, догадывается про ищейку. И выдернул он тебя, потому что с таким раскладом американцев крыть ему нечем! Лучше уж пусть будет бестолковый и непокорный внук, чем жадные заокеанские свиньи, которые еще чуть — и начнут мести предметы один за другим. Думаю, вон ему, — Марго показала подбородком на Сиднея Райли, который все это время кивал, будто китайский болванчик, — подробно разъяснили кто ты таков, что умеешь и как с тобой работать. Наверняка, что-нибудь примитивное… На большее СИС и не способна. Где-то уболтать, где-то соврать, где-то надавить на слабые места, припугнуть или воспользоваться химией. Ты же, уж прости меня, дружочек, все такой же доверчивый болван, а Сидней, хоть и постарел, еще тот прохвост! Так что, милый мой Артур, ты полагаешь, что стоишь у окна, а на деле же стоишь на пороге великих свершений! Только вот после великих свершений исполнителей обычно убирают. Это ты, надеюсь, понимаешь? Думаю, что как раз господину Райли и достанется эта честь. Так, Сид?

Шпион послушно кивнул.

Спички ломались одна за одной, но все же Артур сумел прикурить. Папироса показалась ему отвратительной — пришлось тут же раздавить ее в пепельнице. Маргарита поморщилась от кислой табачной вони.

— Фу… Что за дрянь ты куришь, Артур. Напомни, я найду тебе в закромах Сусанны Борщ отличную сигару. И да! Кстати, дед твой пообещал мне Гусеницу, если я вычислю американскую ищейку и устраню ее. Сперва ему достаточно было лишь имени охотника, но, узнав что это не просто охотник, а ищейка с даром, дедуля стал кровожадным и теперь требует голову янки на блюдечке — мол, будет блюдечко, мисс Хари, будет и Гусеница. Вот только я ему не верю… Ведь благодаря Бабочке я просто неприлично хорошо осведомлена. И наш дедушка наверняка уже заказал для меня заупокойную. Знаешь, милый, что самое смешное? Ему даже руки пачкать не придется — достаточно не допустить меня до Гусеницы, я ведь и так уже ходячий труп. И именно поэтому янки все еще жив, и поэтому я здесь, а не в Лондоне, в особняке твоего старика с головой твоего дружка Генри Баркера под мышкой. Не люблю я, когда мне навязывают амплуа, даже если это сама Саломея. Между прочим, в вашем лондонском доме страшно дует из окна гостиной.

— Он так и не заменил стекло… — задумчиво протянул Артур.

— Что?

— Окно. Оно треснуло, когда я случайно попал в него мячом. Это случилось двадцать лет назад. Так что вы хотите от меня, Маргарита? Вы же не просто так, не по душевной доброте все это сейчас говорите? Так что?

— Артур! — Марго взяла его за руку. — Мне нужна Гусеница! Я ведь в самом деле умираю… Думаю, мне остался месяц или, может, два. Мне нужна эта Гусеница! Все, что я могла дать тебе взамен, Артур Уинсли, я только что отдала. У меня ничего нет, кроме информации. Разве что моя убийца — Бабочка. Вот где парадокс. Бабочка меня убивает, но без нее я не доберусь даже до границы — слишком многие хотели бы меня убрать. А театральный грим, увы, ненадежен. Помоги мне, Артур. Не Мате Хари, не бывшей своей возлюбленной, не той, что тебя однажды предала. Помоги старой, умирающей женщине, Артур! Ты ведь знаешь, где Гусеница? И твой дар… Ты ведь сумеешь помочь?

Артур мягко, но настойчиво вытянул ладонь из холодных цепких пальцев Марго.

— Я бы мог, Марго, но…

«Нет! Не верь ей! — Даше хотелось крикнуть это так громко, чтобы ее услышала вся квартира. Чтобы задрожали стекла, чтобы задребезжали подвески на люстрах. — Не верь! Она лгунья!»

Даша сама не понимала, отчего внутри нее поднялась вдруг волна бесконечной злобы, почти ненависти к совершенно незнакомой ей женщине. Будь она немного постарше, она бы догадалась, что в ней говорит ревность напополам с интуицией. Что она своим женским, нелогичным и необъяснимым чутьем слышит неуловимую для мужского уха фальшь. Что чувствует исходящую от Маргариты смертельную опасность: «Не верь»!

— …но я вам не верю, — Артур пожал плечами.

— Тогда гляди! — она так яростно сдавила «грушу» флакона, что та запищала, будто протестуя.

Фиолетовое облако окутало их обоих. Мата Хари и Артур Уинсли стояли друг против друга в нафталиновом едком тумане.

— Мне нужна от тебя только Гусеница, и больше ничего! Я так хочу жить, Артур! Помоги! И больше, клянусь, ты меня не увидишь. Ma parole! Честное слово! А еще… Еще… Боже! Что я говорю? Зачем? Боже! Я любила тебя, Артур! — она спрятала лицо в ладонях, как будто застыдилась сказанного.

— Я тоже любил тебя, Марго! Сильно… даже слишком сильно любил.

Артур вздрогнул. Он не ожидал, что действие препарата окажется мгновенным и настолько сильным. В голове слегка гудело, но гул казался приятным и пьянящим. Хотелось болтать, балагурить и танцевать. Артур с изумлением огляделся, мир вокруг вдруг стал ярким, заиграл разноцветьем красок, заструился восхитительными ароматами. Все еще сидящий в кресле резидент СИС, о котором все позабыли, показался Артуру удивительно добрым, умным и приятным человеком. Маргариту же было бесконечно жаль, а взгляд все еще прекрасных глаз вызывал желание спасти ее от скорой и неизбежной смерти. А еще Артуру хотелось пойти в комнату и сообщить этой русской девушке Даше Чадовой, что она — маленький упрямый ослик, но пусть ничего не боится. Все будет хорошо — он ее не оставит и не предаст. А еще спросить Дашу, почему у нее такие удивительно нежные губы, которые…

— Теперь веришь? Я не лгу. Так ты поможешь мне? Умоляю! — Маргарита помешала Артуру додумать до конца, но может, это было и к лучшему. Как знать, к чему могли привести майора подобные мысли?

— Да. Да! Черт побери! Я помогу вам! Гусеница сейчас или в Топловском у Хранительницы Февронии или уже у Генри Баркера, если он оправился от раны и успел туда добраться раньше нас. Постойте, Марго! Ведь это Генри должен был добыть ее для вас… А Малыш Стиви? Он жив?

— Генри… Да… Стиви… — она замялась, словно подбирая ответ. — Стиви? Ах да! Конечно же Стиви. Мальчик в полном порядке. Он в Бухаресте под присмотром моих людей. Разумеется, его отпустят. Я отобью телеграмму. Немедленно! Ты ведь помнишь, все, что я сейчас говорю — правда. И я бы не тревожила тебя просьбой… я бы дождалась марта и этого твоего Баркера, но, боюсь, у меня уже не осталось времени. Впрочем, если Гусеница уже у янки, то тем лучше. Разве ты не сумеешь убедить его отдать предмет? Хотя бы… хотя бы на время!

— Тогда чего мы медлим, Марго! В Крым! Райли, где проездные документы? У агента? Тогда скажите имя вашего агента! И адрес! В Кремле? На Лубянке? — Артур чувствовал себя способным свернуть горы. И уж тем более забежать на четверть часа в ЧК, поболтать там с агентом британской разведки, оформить дорожные бумаги и выбраться беспрепятственно наружу.

— Бессонов Евгений… Бес… О черт! — Райли даже попробовал держать себя за челюсть, но препарат опять оказался сильнее. — Бессонов — лучший мой агент в Московии… чекист, лично знаком с Железным Феликсом… фанатик и чудак… опасный чудак. Бес доверяет лишь мне… мы с ним когда-то учились вместе, вместе были в одном социалистическом кружке… потом я нанял его для конторы… он сейчас должен ждать меня и вас, Артур… но без меня он вам ничего не даст! Он параноик. Я его отлично знаю!

— И где ждет? На Лубянке? — Марго осторожно сняла с подоконника горшок с кактусом, взвесила его на ладони.

— Нет-нет! Я же не самоубийца! Там мы с ним, по понятным причинам, не встречаемся. Он сейчас на электрической станции, той, что на Раушской набережной. В главном цеху. Там у него своя лаборатория… Объект секретный, но иностранцу пройти можно. Пропуска в правом кармане. На Маркуса Вульфа и Зигфрида Шнейдера. Нет! Маргоооо! Нет!

Услыхав глухой удар и звук от падения на пол чего-то тяжелого, Даша даже не поморщилась. Она думала совсем о другом. О предательстве. Совершенно не вовремя и некстати она думала о том, что вокруг нее происходит что-то неправильное. Что каждый здесь играет в какую-то свою игру, в десятки игр, что у каждого несколько имен и десятки лиц, что ложь накручивается на ложь, а правда остается на такой страшной глубине, что никому уже до нее не добраться. Что в один миг друзья могут стать врагами и наоборот. Что она сама оказалась втянутой в этот уродливый балаган, подслушав то, что для нее не предназначалось, и теперь — хочет она или нет — ей тоже придется играть. Лгать. Изворачиваться. Притворяться. Даша положила Фенека рядом с собой на подушку и закрыла лицо руками. Все было не так. И календарь, и пропавшая навсегда «ять», и этот день, вывернувший всю ее жизнь наизнанку. И то, что она так и не нашла времени по-настоящему поплакать, и то, что отсюда, из этой чужой, утыканной искусственными бутоньерками жаркой спальни, ей уже не выйти прежней. Все было не так. И матушка Феврония, из-за которой предметы должны были уйти в Британию, и Бессонов — «лучший агент» Сиднея Райли, и майор Артур Уинсли, и она — Даша.

Дарья Дмитриевна Чадова встала перед зеркальным шкафом и дотронулась до своего отражения. «Филлипок какой-то в кружевах, а не барышня, — произнесла насмешливым, каким-то хриплым голосом. Сняла с букетика шелковых фиалок золотистый шнурок, деловито обмотала его вокруг лапы ушастого металлического зверька: — Больше знаешь — дольше живешь». Отражение согласно кивнуло и послушно нацепило фенека на шею.

— Поспешим! — голос принадлежал Сиднею Райли, доносился из коридора, но звучал так «по-женски», что Даша ничуть не удивилась, услыхав, как майор называет голос Маргаритой. — И зря ты не позволил мне его прикончить. Он может стать серьезной помехой…

— Нет! Я сказал нет, Маргарита! Теперь это моя война! Чем старина Райли может навредить вам? Ничем… У нас — фора в целые сутки. Вы получите вашу Гусеницу и скроетесь, как и собирались! А то, что он, очнувшись, немедленно доложит в контору о случившемся… Так я сам, после того, как отвезу девочку в Крым и помогу вам с Гусеницей, намерен явиться в ставку. И с дедом тоже намерен все прояснить. Нет! Прятаться и бегать от своих я не стану. К тому же, у меня приказ и я выполню его так, как сумею. Отдам предметы, те что есть. И тут же подам рапорт об отставке… Я — солдат. Но мой дар — не собственность Британии. Распоряжаться им могу лишь я.

— Ах… Что за пафосное занудство… Все-таки ты — чересчур англичанин, Артур. Но нет так нет. Идем же, mon cher! Скорей!

Через минуту хлопнула входная дверь.

Даша подскочила к окну. Две мужских фигуры — одна долговязая, неуклюжая, вторая пониже, со странной вихляющей походкой — озираясь, вышли из подъезда. Тут же налетел из подворотни барбос, залаял звонко. Белая с рыжим кошка пулей рванула через улицу. Встрепенулась побирушка, подозвала к себе ребенка.

«Господи… Что я творю? Не так! Все не так». Даша достала из кисета фигурку Медведя, не раздумывая ни секунды, надела на себя. Медведь глухо стукнулся о Фенека, Даша почувствовала головокружение, потом ей стало так жарко, что захотелось распахнуть форточку, а потом она опустила глаза и увидела свои беленькие лапки в рыжих «тапочках». Заколотилось сердечко — яростно, зло. Вот бы сейчас вцепиться в косматую песью морду, разодрать бы ее в клочки! Глубокий вдох, усилие воли… «Прости, Манон. Но никаких кошек!»

То, что происходило дальше, было похоже на отчаянные поиски узкой тропинки в густом тумане. «Собака, собаченька, как тебя? Шарик… Иди же ко мне! Куть-куть! Ах, молодчина! Хороший пес! Ну, хватит уже вертеться и ловить собственный хвост! Побежали! Бежим!!! Нет. Погоди-ка. Сначала валенки наденем, а в левый засунем кисет с фигурками».