Охотящиеся в ночи

Глава 5 ОДЕРЖИМЫЙ ТЬМОЙ

Молоденькая коренастая длинноволосая блондинка с лицом, изукрашенным россыпью красноватых прыщей, скривилась в гримасе, прижимая к груди сумку, и взвыла на весь коридор:

— Ы, р-р-ры-ы! Уйди! Отстань ты от меня-а-ы!

Немолодая седая женщина в потрепанном халате, яростно цепляясь за ручки той же сумки, закричала:

— Куда ты собралась?! Сумку оставь! Гулять? А сумка зачем? Пиво прятать? Небось деньги взяла! Наталья! Коктейли пить пошла! Пьянь! Оставь немедленно!

— Ы-ы-ы-ы! Ненавижу! — С всхлипами и подвываниями выдрав из рук матери большой баул, девушка отскочила к двери и, проорав: — Как я вас всех ненавижу! — выскочила в подъезд, с грохотом захлопнув дверь. Раздался топот.

— Шлюха, дрянь! — распахнув дверь, крикнула вслед дочери мать. — Вернись немедленно!

— Не дождешься! — донеслось снизу.

Раздраженно взмахнув руками, женщина вышла из прихожей, смахивающей на захламленный шкаф, и в два шага очутилась на маленькой кухоньке. В углу, между газовой плитой и холодильником, сидела еще одна девушка, как две капли воды похожая на сбежавшую. Уткнувшись носом в книгу, она прихлебывала чай из большой кружки.

— Не горбись, — зло бросила мать.

Девушка не отреагировала. Тогда мать подошла и вытянула из ее рук книгу. Блондинка вздохнула, встала и, протиснувшись впритирку между матерью и столом, ушла в комнату. Женщина, поджав губы, зажгла плиту и шмякнула на нее кастрюлю.

Наталья торопливо шла по улице. Мимо проносились машины. Было очень жарко. Остановившись в тени у телефонной будки, она внимательно смотрела на дорогу. Потрепанная «ауди» притормозила рядом, водительская дверь приоткрылась, и молодой парень, высунувшись под палящее солнце, крикнул:

— Нат, давай садись!

Девушка с облегчением нырнула в горячее темное нутро тонированной иномарки. Машина промчалась по проспекту, обгоняя маршрутки, перескочила трамвайную линию, оставив позади истеричную трель, и вырулила к набережной. Притормозила у палаточного кафе.

Парочка выбралась наружу и, переплетя руки, двинулась вдоль берега, мимо толп разнообразных подростков, обжимающихся у причалов и сигающих с них же в реку. Дойдя до гулкого здания речного вокзала, молодые люди окунулись в сумрак, скопившийся под бетонным навесом второго уровня.

С большого белого катера, на флагштоке которого жалко повис флажок с гербом Санкт-Петербурга, крикнули:

— Нат, Миш, сюда давайте!

Парень первым сбежал по трапу, за ним поспешила Наталья.

По темной, задыхающейся в тисках каменных пятиэтажек улице скользила тень. Ее было бы совсем не заметно, если бы не редкие фонари, в тусклом желтоватом свете которых она обретала материальность. Она скользила от столба к столбу, от дерева к дереву, по площади, мимо фонтана, мерцающего остатками воды на дне, по многочисленным гранитным ступеням набережной до самой реки, тихо плещущейся о бетонные опоры.

На миг замерев рядом с причалом, где был пришвартован большой белый катер, тень спрыгнула вниз, плавно и без всплеска войдя в воду.

Под сводами второго яруса играла музыка и разносились чьи-то веселые вопли. Впрочем, было довольно тихо, даже изредка проезжающие вдалеке машины прекрасно различались по звуку моторов. Легковушка или грузовик… К середине ночи народ рассосался по барам и кафешкам ближе к проспекту, наверное, только дежурные сторожа на вокзале оставались, распивая где-то по закуткам неизменную водку.

Вынырнув совсем рядом с пятном света, падающим из большого иллюминатора, тень плавно скользнула на заднюю площадку. Тихо покачивающийся на волнах катер скрипел бортом о толстенные шины, свешивающиеся с причальных тумб. Потрескивали канаты. Из-за полупрозрачных дверок раздавался гомон, слышался звон бутылок. Кто-то в рубке выключил резкую рваную мелодию, вместо нее тихо заиграла медленная бархатная композиция. Под такую любому захочется закружиться в танце под усыпанным сотнями серебряных искр небом. Силуэт, нарисовавшийся на двери, призывно махнул рукой в направлении улицы, приглашая потанцевать. После чего гибкая фигура, плавно и стремительно, как черная ртуть, перетекла по палубе ближе и резко распахнула дверь…

Тьма, тьма, тьма. Кровь разводами по стенам, брызгами по потолку, тонкой струйкой по белому пластику пола.

Смутные тени, движущиеся в завораживающем ритме первобытного танца.

Тьма. Кровь. Холод. Боль.

Судорожно выдохнув, я распахнула глаза.

Мать вашу! Я схожу с ума. По серому, плохо оштукатуренному потолку вились трещины. Они складывались в затейливую сеть, чем-то напоминающую паутину. Два светло-желтых пятна от уличных фонарей необычными насекомыми замерли у окна. Яркая летняя ночь была в самом разгаре, лунный свет пробивался сквозь листву росших на улице деревьев и разбивался на лучики, преломляясь в мутноватых треснутых стеклах.

Пахло пылью, тиной и кровью… Откуда тянулся этот запах?

Резко поднявшись с мокрой постели, я облизнула пересохшие губы, пытаясь прогнать соблазнительный вкус крови. Я схожу с ума от этой чертовой жары. Пальцы онемели. Я потрясла кистями, разгоняя кровь, будто застоявшуюся в ритуальных узорах. Сотни иголок пробежали по коже, прогоняя мерзкое ощущение, появившееся в глубине души. Раньше мне такое не снилось. Реальное, яркое, ощутимое. Со вкусом крови, причем не одуряюще приятным, а каким-то мерзким, грязным… Черт! Я уже смакую свои сны.

И эта боль! Как будто заживо сердце выдрали из грудной клетки. Прокусив губу, я вернула себе ощущение реальности. Это даже смешно! Собственное нервное хмыканье заставило передернуться. Я… Я напугана кошмаром!

Откинув с лица потные, слипшиеся волосы, спустила ноги на пол. Тьфу! Линолеум-то горячий. Мерзость какая. Прошлепала в ванну, благо недалеко. Всего-то через комнату и по узкому коридору семь шагов. Только холодная вода, потекшая из ржавого крана в раковину, не доставила ни малейшего удовольствия. Потому что нагрелась в трубах за день, а за полночи остыть не успела. Ну действительно, какая разница — тридцать восемь градусов или тридцать два. Все едино. Высший оборотень сходит с ума от жары. Дожили.

Выбравшись из душа, как была, мокрая и голая, я прошла на кухню. Приветственно взрыкнувший холодильник дернулся, когда я распахнула дверцу. По глазам резанул свет. Господи! Даже сил ругаться нет! Зажмурившись, я выхлебала полбутылки минералки, потом жадным взором окинула белеющие полки. Пусто. Ну, относительно. Две бутылки воды, кусок сырого мяса. Сметана. Потрясающе.

Рухнув на скрипнувшую табуретку, ногой захлопнула дверцу. Громыхнуло, со стены упала кафельная плитка, звонко разбилась о конфорку, разлетевшись на десяток кусочков. Тьфу! Ну и квартирка. Обшарпанная однушка на первом этаже двухэтажного кирпичного убожества. А город! Полулесостепепустыня! И саранча стаями летает! Скучно, все сообщество по резиденциям сидит, одиночки только к ночи в центр выбираются, в местное кафе-мороженое, оно же место заседаний конклава. Это ж жуть какая-то! Работы нет никакой! Официанткой в летнем кафе — не считается. Снится всякая гадость. Павел не едет!

Я с удивлением поняла, что самым натуральным образом истерю. Встряхнувшись, поднялась, приоткрыла окно, тихо звякнувшее треснувшим стеклом, и выскользнула наружу. Запах пропекшегося на солнце асфальта, камней и земли затопил сознание. И я позволила соскользнуть себе в изменение. Потерлась спиной о кирпичную стену, вслушиваясь в стрекот кузнечиков. Прокралась к соседнему окну и тихо-тихо, можно сказать нежно, взвыла. Протяжно, проникновенно. Вспыхнул свет, раздались какие-то ругательства. Скалясь в усмешке, неторопливо потрусила через палисадник, помахивая хвостом наподобие собаки. Так легче.

Миновав синие многоэтажки, которые жадные подрядчики все никак не могли достроить, я пробежала сквозь пустующий ночной парк по обсыпающейся с деревьев сухой шелестящей листве и выскользнула к берегу. Крутой обрыв, поросший колючей жесткой травой, манил к воде. Далеко внизу темнела река, густой полынный аромат мешался с суховатым запахом, исходящим от тонких колосящихся метелок. Вправо и влево тянулся обрывистый берег, мерцали огни. Издали доносился шум машин, торопящихся через мост, протянувшийся лентой на другую сторону.

Выдохнув, я ринулась вниз.

Кубарем скатилась по траве, на миг притормозила на тропе, наискось пересекающей склон, перелетела через машину, оставленную каким-то идиотом. Проскочила заросли колючей акации, оставив на них пару клочков шерсти, вылетела на гальку и с разбегу врезалась в воду. Брызги разлетелись в стороны, серебрясь в лунном свете. Шумно фыркая, я извернулась и опрокинулась на спину. Неудобно. Да и как-то глупо выгляжу, несолидно. Тощее мокрое существо, лишенное стати, облепленное тиной и утягиваемое на дно тяжким комом шерсти, мгновенно утратившей блеск и гладкость. Глядя в небо, усыпанное звездами, я снова соскользнула в изменение. И спустя пару мгновений, широко загребая руками, направилась за буйки.

Там расслабилась, разлегшись на спине. Проточная вода была чуть прохладнее, чем застоявшаяся на мелководье. Нежными струями омывая тело, река поволокла меня вниз, к мосту и дальше. Короткие волны перекатывались через лицо. Я отфыркивалась. Вода пахла немного гнилью, немного тиной и еще чем-то свежим — родниками, из которых когда-то зародилась река. Интересно, что будет, если начать охоту здесь? На кого или на что можно поохотиться? И как быстро я сойду с ума?..

О мои мысли опять куда-то не туда пошли. Это все жара. Середина июля, самое пекло. Ужас. Я волчица, а не попугай из тропических стран. Может, на север перебраться? Нет, нельзя. Ирина просила присмотреть. Только за кем? Я тут не видела ни одной русалки. Полноценная общественная жизнь здесь начнется осенью, ведь для большинства темных семей сейчас слишком много солнца. Вот всего-то и остается, что маяться дурью и купаться по ночам. А как иначе? Во второй ипостаси не побегаешь, ибо жарко и следует соблюдать правила маскарада — лесов в этих краях, прямо скажем, немного. Погонять на мотоцикле? Тоже жарко, к тому же имеющееся в моем распоряжении транспортное средство больше похоже на мопед.

Ненавижу! С пылом и жаром. Эту тарахтелку, дери ее волчица, только в металлолом! Хотела поприличнее машину приобрести, так ведь кушать тоже что-то надо. Я ведь теперь самостоятельная. И пока нет заказов, то есть до осени, живу в экономрежиме. Хорошо хоть Ирина предоставила обещанную квартирку, ту еще развалюшку. От переполнявшего меня возмущения я едва не захлебнулась, забыв задержать дыхание, когда накатила еще одна волна. Я забарахталась, переворачиваясь, и застыла.

Губ коснулся свежий, знакомый до одури вкус. Медленно рассеивающаяся струя явственно отдавала кровью. Медленно погружаясь в воду, я пыталась разобраться в послевкусии, но вода забивала тонкости оттенков. Посмаковав, я одним движением вынырнула с глубины и огляделась. Течением меня снесло пониже вокзала, судя по огонькам, тусклой короной окружающим характерный барабаноподобный силуэт здания.

Вокзал, он же концертный зал, он же казино, ресторан и автосалон. И кровь. Оттуда.

Развернувшись, в несколько движений я сменила направление и, взрезая гладкую темную поверхность, без единой брызги подплыла к причалам. Минуя прогулочные пароходики, выгребла по истекающему кровью следу к большому белому катеру. Метров четырнадцати длиной, он возвышался мрачной мертвой грудой. С облицованной темно-бежевым пластиком площадки тонкой струйкой стекала кровь, расплываясь в воде легким, практически невидимым облачком. Свежий запах смешивался с миазмами, исходящими от водорослей, гниющих на бетоне причалов. Аккуратно ступив на палубу, я обошла расплывающееся пятно.

Сознание грозилось провалиться в охоту. Темная жидкость дразнила обоняние, но в то же время почему-то вызывала тошноту. Не чистая она была, смешанная. Присев на корточки, я окунула палец в густеющую жидкость и лизнула. Смутные тени, движущиеся в завораживающем ритме первобытного танца.

Тьма… Кровь… Холод… Боль…

Отшатнувшись, я едва не свалилась в воду. Горький и едкий вкус заставил вспомнить недавний сон. Сон… провидческий? Я раньше этим не страдала… Стоп. Надо проверить. На цыпочках прокравшись к двери, я чуть приоткрыла ее и спустилась вниз.

Темно, но еще более темными пятнами выглядят в свете звезд заляпанные кровью стены и шкафчики. В богато отделанной каютке и спальне всё в крови, но тел нет. Только тяжелый дух смерти. Мягкий, губчатый пол впитал алую жидкость. Под пяткой сыто хлюпнуло. Наверх. Только не забыть обмыть ногу.

Да, они в рубке. Там, у лестницы, высилась куча изломанного мяса и костей, уже мало напоминающая когда-то живых людей. Руки, ноги, головы… Как поломанные марионетки. Но убиты все внизу, ведь здесь крови не так уж много. Всего одна струйка капает на палубу. Именно она попала в воду. Я прошла вперед, вглядываясь в безмятежные, не тронутые страхом лица. Криков не было, здесь была использована магия. Надо запомнить.

Пятеро… Нет, шестеро. Перед капитанским креслом, у пульта, матово поблескивающего глазами-кнопками, лежала еще одна жертва.

Она. Девушка из сна, длинноволосая, не особенно красивая блондинка. Кровь из вскрытой грудной клетки пропитала изодранную майку, руки и ноги переломаны, рядом с головой — черный мятый комок, который недавно был ее сердцем. На вывернутых ладонях — странные знаки.

Я расслабилась, раскрывая сознание, вслушиваясь и пытаясь ощутить. Вздрогнув, обхватила себя за плечи. Узоры на руках засветились в темноте, составляя компанию звездам. Что-то родственное пыталось пробудить во мне остатки сил, подаренных демонской печатью. Запомнить — и прочь отсюда. Тяжело и страшно, сердце колотится где-то в горле, в желудке свернулся тяжелый холодный клубок тошноты. Теплая ночь снаружи внезапно показалась мне жестоким охотником, затаившимся в засаде, подглядывающим за мной сотнями глаз.

Стоп. Охотница здесь я.

Ничего не трогая, сбежала по ступенькам и нырнула в воду, смывая липкие капли пота со спины. Вынырнув у прогулочного парохода, я одним движением взметнулась на баржу, используемую в качестве причала. Передернулась, стряхивая с кожи воду, и отправилась искать более-менее подходящее для ночлега место.

Немного побродив, я удобно расположилась на одной из бетонных балок, поддерживающих второй этаж вокзала. Техническая ниша, прикрытая широкой поперечиной второго яруса, пряталась под самым потолком. В поле зрения попадал участок трапа и палубы катера, что был завален трупами. Нескольких выемок от когтей, я думаю, на выщербленном бетоне опоры никто не заметит. Устроившись в пыльной нише, я свернулась калачиком и, краем глаза поглядывая на катер и прислушиваясь к плеску воды внизу, провалилась в медитативный транс.

Сумрак мне не мешал. Шершавый бетон приятно холодил кожу, узкий круглый ход, уходящий куда-то в глубь стен, был затянут густой паутиной.

На одной из стен сохранились корявые царапины. Проведя по ним пальцами, я усмехнулась. Вольты, напряжение… Здесь раньше стоял трансформатор. Или что-то такое электрическое. Чуть ниже и напротив красовались две огромные нарисованные единицы. Номер причала — одиннадцатый.

Вы спросите, зачем я здесь сижу и чего выжидаю? Ну, во-первых, здесь куда прохладнее, чем дома, во-вторых, подобные видения не следует оставлять без внимания… Это даже я знаю. Знаками судьбы пренебрегать опасно. В-третьих, интересно, кто и зачем совершил столь жестокое убийство. А причина для такого явного нарушения маскарада просто обязана быть весомой.

Вот только сейчас я не могу прочитать след убийцы. Слишком оглушает эхо страданий. Даже здесь, наверху, я всем телом ощущаю волны предсмертного ужаса, стекающие с бортов катера. Но странно. Безмятежные лица — и страх внутри. Готова поспорить сама с собой, что под слоем крови, пропитавшим полы катера, наверняка нарисована некая пентаграмма. Но какая? По отголоскам не поймешь. А еще была магия, заглушающая звуки, и щиты, не позволившие выплеснуться отдаче. В конце концов, на соседних кораблях спали люди и нелюди — почуяли бы.

Резко выдохнув, я развернулась на бок, поджимая под себя ноги. И самое главное…

Самое главное то, что я категорически не подхожу для подобных занятий. В смысле совершенно не имею способностей к тихому и незаметному поиску истины. Мое дело — рвать в клочки, терзать когтями и рычать.

Не знаю, с чего начинать. И так уже наследила. Когти ритмично вонзались в крошащийся бетон, оставляя после себя глубокие борозды. Тихий рык заставлял вибрировать грудь. Когда короткая летняя ночь занялась довольно жаркой зарей, заливающей светом серое здание вокзала, город начал просыпаться. А попробуйте-ка поспать, если у вас кондиционера нет, а припекает так, что на жестяной крыше можно яичницу жарить. Так что люди зашевелились. По палубам загрохотали шаги, еще дальше зафырчал мотором первый рейсовый пароход. Над головой, по второму ярусу, кто-то прошаркал, в здании вокзала что-то загрохотало, прошелестел первый троллейбус.

Чуть дальше, у ступеней, ведущих к воде, начали выстраиваться катерочки-такси. По относительному холодку принялись подтягиваться мастера, проверяющие ржавые громадины аттракционов. Хм, ну кто-нибудь собирается посетить и проконтролировать молодежь, оставшуюся в одиночестве и устроившую гулянку? Какие же люди идиоты!

Скрутившись в тугой комок так, что хрустнули кости, я решила набраться терпения. Порассуждаем.

Как я могу узнать, кто и зачем убил этих ребят? Для начала надо выяснить, кто они такие. Хотя бы предположить. Хм, а ведь они могут быть и полукровками, и чистокровными светлыми или темными, ведь толком принюхаться не было возможности. А могут оказаться и простыми людьми. Второе — что за ритуал был совершен. Дальше…

Впрочем, надо решать проблемы поэтапно. К тому же я просто не могу придумать, что следует предпринять дальше. Единственное — белокурая девушка из сна точно будет изучаться в приоритетном порядке.

Наконец кто-то проявил интерес к кораблику. Один из мужчин, владелец пришвартованного ярко-красного катера, плохо побритый полуголый мускулистый красавчик, лениво взмахнув рукой, двинулся к причалу. Однозначно не человек. Мне прекрасно видно, что движется он слишком плавно, а еще, если всмотреться, заметен полупрозрачный синеватый ореол, ложащийся на кожу. Как минимум полукровка под иллюзией.

Глубже всмотреться не рискну, слишком уж сильно тянет страхом от воды. Не хочу доводить себя до состояния овоща.

Мужчина, не дойдя трех шагов до трапа, насторожился. Подался назад и, прижав пальцы правой руки к груди, резко и оглушительно свистнул. Я дернулась. Взвизг по эффекту больше напоминал ультразвуковой свисток, с помощью которого дрессируют собак. В висках заныло.

Не дождавшись ответа, красавчик оглянулся и, убедившись, что деловито снующие по пандусу матросы им не заинтересовались, ловко перемахнул через ограждение, минуя трап. Два метра — мелочь даже для обычного человека. Перепрыгнув через низкий бортик, он взбежал в рубку и, едва распахнув дверь, замер, будто натолкнулся на стену. Резко подавшись назад и хватаясь за выступающие части бортов, вывалился на наружный трап и, упав прямо на ступени, похожие на эскалаторные, с мучительным стоном опустошил желудок.

Привстав на четвереньки, мужчина поднял голову. Сквозь наведенный загар проступила нездоровая бледность, даже какая-то зеленца. Судорожно зашарив по карманам пестрых бермудов, бедолага нащупал телефон и буквально выполз на бетонный пирс. Отрешенно щурясь на солнце, поднес к уху трубку.

Мне был виден его осунувшийся профиль. Тилинькнуло, пошли гудки.

Мужчина вслушался, дождался ответа и просипел еле слышно:

— Валентин… Они… они… мертвы…

И закаменел, вслушиваясь в льющуюся из трубки речь.

— Ритуал крови… шестеро, — вздрогнул он, потирая свободной рукой лоб, и добавил уже тверже, получив четкие инструкции: — Хорошо.

Нажав «отбой», огляделся. Телефонная беседа и подавленный вид говорящего привлекли внимание. Продавщица из ближайшей палатки, дородная кассирша, пара ребят в форменных капитанских рубашках — практиканты из мореходки.

Мужчина развернулся и перегородил проход, не давая любопытствующим подойти ближе. Вскинув руку, покачал головой:

— Не стоит. — И, сплюнув, оперся об ограду. — Там… правда… — Он снова покачал головой.

Женщины дружно охнули, кассирша прижала руки к обширной груди, метнулась было к лестнице.

— Стой, — схватил ее за руку один из морячков. — Просто позвони.

Еще кто-то подошел.

— Звоните, — кивнул катерщик, смотря на свои руки. Пальцы мелко дрожали, судорожно сжимаясь. — Звоните, пусть приезжают.

— Кто? — спросил еще один мужчина, в грязной рабочей робе. — Что там?

— Милиция. Убийство, — веско прозвучало в ответ.

А я сидела и наблюдала.

Когда у одиннадцатого причала собралась изрядная толпа в три десятка человек, до меня дошло, наконец, что зря я людей идиотами обзывала. Сама-то не лучше. Для начала надо было перебороть себя и как следует обрыскать катер в поисках сведений о личностях убитых. А я попросту взяла и спряталась! Да еще в таком месте, из которого невозможно убраться незамеченной. Под завывания сирен я честила себя всеми нелицеприятными словами, какие только могла вспомнить.

Надо было обернуться волчицей и собаку изобразить. Всего дел-то. А получилось и заумно и неудобно. Инстинкты не всегда срабатывают в верном направлении. А без Павла как-то не получается эффективно действовать. Он всегда задавал направление.

Но теперь что толку переживать?

Свесив вниз голову, я принялась наблюдать за прибывшими милиционерами. Те, что в форме, суетились поодаль, отгоняя любопытствующих, оперативники шуровали на катере. Молодой черноволосый парень, первым заглянувший в рубку, выскочил оттуда, резко сбледнув. Второй, светловолосый, тоже молодой, в потертой джинсе, явно прячущий истинное лицо под отсвечивающими синевой чарами, наложенными на серебряную серьгу, перебирал бумажки в толстой папке, одновременно ругаясь по телефону с кем-то, кто никак не желал присылать труповозку к речному вокзалу. Еще один, черноглазый, смуглый рыжеватый мужчина лет сорока, позевывая, выспрашивал у катерщика подробности. Как зовут, где работает, знает ли убитых, почему вообще подошел к этому причалу.

Любопытно. Я насторожилась.

— Хозяин катера — мой бывший одноклассник, Валентин Иванович Северян, — сглатывая, объяснил мужчина. — Живет в Питере, этим летом с сыном затеял круиз по Волге, и вот… Сам-то он… заночевал в гостинице, хотел сыну подарок сделать, чтобы тот не смущался на собственной вечеринке. А тут…

Он резко обернулся, в голосе прорезался страх. Взмахнув рукой, мужчина горько скривился. Тихая, неслышная людям волна ужаса прокатилась по бетону, отзываясь в груди сладким стонущим звуком лопнувшей струны. Следователь флегматично хмыкнул, отбросил с лица клок пропотевших волос, оторвался от записей и подозвал все еще переругивающегося с кем-то коллегу. Тот, закончив, прихватил подавшегося вперед катерщика за руку. Маскировка всколыхнулась, на миг приоткрывая истинные лица. Бледные до синевы, большеглазые изящные нелюди.

К ним спешил еще один человек, раздвигая толпу и легко просачиваясь сквозь цепь милиции. Могу поклясться, что он пришел не традиционным путем, а шагнул через всколыхнувшиеся тени. Нет, он не Пьющий кровь, он просто воспользовался рабочей пентаграммой. Слегка повеяло свежей кровью и пеплом.

Я подалась еще ниже, целясь когтями за стену. Итак.

Тихий, вкрадчивый, прекрасно поставленный голос. Уловив в нем завораживающие низкие нотки, прорывающиеся сквозь сдержанность, я переждала боль в висках. Снова всмотрелась, вслушалась, вчиталась, отрешаясь от давящей реальности. Резкие движения, нервно поджатые тонкие губы… Дорогой костюм, мятая рубашка и ошеломление, не сходящее с узкого, какого-то острого лица. Серо-синие глаза обшаривали лодку, на которой суетились люди. Некоторые — в белых халатах.

Сквозь смрад потной толпы и высыхающей на солнце крови пробился запах нового нелюдя. Морская вода, водоросли и немного сырой земли. Мои губы невольно растянулись в усмешке. Память предков развернулась, будто книга, предлагая варианты… Русал. Настоящий. Высший. Важная персона.

При его появлении толпа как-то сразу захолодела, будто в лед вплавилась, несмотря на вовсю припекающее солнце, не оставившее между опорами ни единого тенистого уголка. Утих гомон, любопытствующие начали отодвигаться в стороны, подальше от черты… Я раздраженно покосилась на скопление перхотных — отсюда прекрасно видно — макушек прямо под собой. Не дай тьма, кто-то наверх посмотрит. Вот ведь радость будет! Хотя какие-то они все заторможенные, подгребла их под себя тягучая волна общего настроения.

Мужчина в светлом летнем костюме подошел ближе, двое прячущихся под иллюзией нелюдей подались назад. А усталый человек-следователь ничего не ощутил и бестрепетно выдвинулся вперед, не давая гостю пересечь линию, обозначенную лентой.

— Что происходит? — поинтересовался новоприбывший.

— А вы кто и по какому вопросу? — хмуро задал встречный вопрос следователь. Он устал, не спал всю ночь, побаливало сердце и ныла нога в месте перелома, полученного давно, еще в детстве. Поэтому он был мрачен и зол. А этот модный и свежий, как огурчик, незнакомец вызывал раздражение. Отчетливый эмоциональный флер доносил до меня легчайший ветерок, кружащийся над водой и тонкой струйкой поднимающийся вверх.

Собравшись, вперед выступил катерщик:

— Валентин Иванович…

— Что происходит?

Наблюдая, я сползала все ниже.

— Вы кем приходитесь убитым? — резко повысил голос следователь, отдергивая руку от напарника, нервно пытающегося привлечь к себе внимание. — Не родственник? Так выйдите, пожалуйста, за линию. Родственникам и свидетелям мы пришлем повестку. Будьте любезны! — И уперся в грудь надвигающегося Валентина Ивановича рукой.

Тот было дернулся, собираясь перехватить запястье следователя, потом опомнился и отошел. Не за линию оцепления, но все же. Следом двинулся катерщик. Оба они исчезли из поля зрения. Их тихий разговор приглушился воем сирены. На причалы вырулил потрепанный зеленый пазик с красными крестами.

На катере резко засуетились какие-то люди. Что-то громыхнуло. Старший следователь крикнул:

— Не утопите улики!

Один из «белых халатов» засмеялся, и его едва не выкинули за борт за это неуместное веселье.

Не обращая внимания на шум, я сосредоточенно вслушивалась в разговор. Модуляции голоса русала отзывались в груди дрожью. Этот род славится чарующими волшебными песнями. Сколько легенд существует.

— …Сергеевича я его уведомил сам.

— Зол?

— Тебя не винит. Будто у владыки Азовского анклава мало врагов… Займутся наши люди…

— А если…

— Не здесь. И не они.

И как это все увязать в нечто осмысленное?

Нависая над головами смещающихся в сторону зевак, я сама себе напоминала летучую мышь. В висках застучала кровь, пальцы, впившиеся в бетон, занемели. Я все больше сползала куда-то вниз, пытаясь уловить голос русала. Ну еще чуть-чуть!

— …сегодня вечером созовем родовой совет. Уведоми семейство Свертхал…

Свертхальде? Это, кажется, магическая династия. При чем здесь они?

Тут с катера люди в синих халатах, от которых так отчетливо несло мертвой плотью и формалином, начали выносить тела. Пластиковые мешки колыхались, пока их перетаскивали по трапу, поднимали наверх и укладывали на носилки.

Любопытствующая толпа подалась назад.

А я, в надежде услышать еще что-нибудь, прильнула к бетону и слегка потянулась, извернувшись и цепляясь ногами. Под когтями хрустнуло серое крошево, колени потеряли опору и поехали вниз, оставляя на серой отвесной поверхности клочки кожи и капли крови.

В груди похолодело. Жалобно царапнув воздух, я ухнула вниз. В темной слепой истерике, судорожно изогнувшись, провалилась в изменение. Со смачным шлепком на камни приземлилась уже волчицей. В панике крутнулась вокруг оси, но толпа не обратила внимания на посторонние шумы.

Только какая-то женщина обернулась на миг, придерживая рукой толстенную сумку. Я, припадая на заднюю лапу, подалась назад. Поджала хвост, опустила морду и заискивающе поглядела на тетку, вырвавшуюся из завороженного людского круговорота. Та отвернулась. Я фыркнула.

Толпа — самое мерзкое, что может получиться из группы разумных. От этой медленно колышущейся людской массы разило брезгливым любопытством и радостным облегчением: не с ними, не с ними случилось несчастье. Кто-то, насмотревшись, отходил, спеша по своим делам, кто-то, наоборот, пробирался ближе. Неспешный дрейф потных ног и сумрачных, несмотря на яркое утро, настроений, раздражал.

Забившись в угол между серой облезлой стеной кассы и тумбой с намотанным на нее толстенным канатом, приятно пахнущим смолистой пенькой и гибкой просоленной сталью сердечника, я облегченно отфыркалась.

Идиотка. Только толпа меня и спасла от пристального взора русала и тяжкого духа смерти, бьющего прямо в разум. Тонкий нюх уверенно рассказывал, кто, куда и зачем направляется, а общее настроение заметно приглушило боль от миазмов ужаса, проходящих сквозь мои чувства. И все равно я ощущала себя какой-то отстраненной от реальности. Голоса звучали тихим эхом, в отдалении. Сквозь гул проступил голос усталого следователя. Я дернула ухом, насторожившись. Мужчина перечислял фамилии погибших. А воспоминания русала в унисон с падающими в жаркое марево словами изливались в пространство, разбавляя мрачное настроение толпы.

Екатерина Мельникова. Высокая, стройная, ясноглазая. Воздушная, веселая и разбитная.

Андрей Свертхальде. Серьезный и сильный; внимательный взгляд, коренастая, но жилистая фигура.

Эллина Тернова. Избалованная, капризная, нежная, светловолосая и черноглазая.

Наталья Бышева. Истеричная, злая, но умная и расчетливая, светлоглазая блондинка с комплексом неполноценности.

Иван Северян. Холодный, расчетливый, спокойный, черноволосый и бледный.

Михаил Релье. Изящный высокий юноша, коротко стриженный и скуластый. Легкий и какой-то четкий.

Образ каждого из них возникал передо мной едва ли не воочию. Мертвые осколки душ будто вплавились в причал и, потревоженные силой замершего у воды Валентина Ивановича, стали доступны мне. Это… неправильно. Легкие тени кружились вокруг, невидимый хоровод обдавал холодом, отчего шерсть вздымалась на загривке. От тихого рычания тени немного шарахнулись назад, но спустя миг вновь объяли меня обрывками воспоминаний. Они не желали складываться в цельную картинку. Лица и события мельтешили светлыми размазанными пятнами, полными самых разных эмоций.

Я зажмурилась, подавив желание прикрыться лапами. Да что же это… К горлу подступила тошнота. Жалобно заскулив, я поднялась и, пошатываясь, будто пьяная, попятилась назад.

Что происходит? Почему мне хочется взвыть, выплакивая горечь, боль и смертельную обиду? Почему я хочу во все горло спеть… погребальную песню? Подальше отсюда, от странных желаний, почти неодолимых, от толпы, попавшей под чары высшего русала.

Стоп. Русал… Это от него, похоже, тянется эхо погребальной песни.

Задевая боком шершавую железную стену, я отползла на подгибающихся ногах еще дальше. Прочь от накрытой саваном печали толпы, мрачного неслышного голоса, многократно отражающегося от воды и уносящегося куда-то вниз по течению.

Русал стоял на самом краю причала, ветерок трепал короткие волосы, безжалостное солнце жадно вгрызалось в кожу. Прищурившись, мужчина неслышно шевелил губами. Потом замолк, развернулся, посмотрел на второго следователя, того, который прятался под иллюзией, и прошептал:

— Сегодня вечером жду от вас отчет. И конклав тоже… где обычно.

Тот послушно кивнул и нырнул под ленту, огораживающую часть причала. Валентин Иванович, обтерев потный лоб платком, медленно двинулся вдоль неровной, обитой ржавой железной лентой кромки, бросив на меня мимолетный взгляд. Забившись в удачно падающую тень от высокой тумбы, я лихорадочно припоминала, надела ли кольцо иллюзии. Уж очень необычной расцветки у меня шкура.

Русал прошел мимо, направляясь к ведущим наверх ступеням, унося с собой горьковатый шлейф, сдернутый с введенной в транс толпы. Окончательно муть с сознания сошла, когда затарахтел, чихая и кашляя, мотор пазика, в который были погружены тела. Что ж, пора и мне. Только в обратную сторону. И я, осторожно, вдоль стеночки обогнув огороженную часть причала, потрусила домой. На конклав лучше являться в первой ипостаси.

Я почти наслаждалась прогулкой. Какое-никакое занятие появилось! Проскользнула по ступеням, спускающимся к воде, миновала слепяще-белый пыхтящий дымом круизный пароход, пришвартованный у самых крайних причалов, и аккуратно, старательно пропуская через себя реальность, направилась вдоль берега. Недостроенные бетонные блоки прожаривало солнце, из колодцев пованивало подтухшей водой, а осыпающиеся выщербленные стены, поросшие сухой травкой, почему-то пахли ржавым железом и пеплом. Обычным, костровым.

И песчаный язык, разрезающий берег, и плотная плиточная кладка у мемориала морякам, намертво вклепанного в бетон то ли тральщика, то ли военного катера, и галька грязноватого пляжика, и крутые склоны, поросшие горькой полынью и остистыми метелками трав, окутывали меня этим запахом.

Железо и пепел… Так, наверное, пахнет старая война. Волгоград, Сталинград… Земля помнит, даже если люди забыли.

Добравшись до моста, я задумчиво уселась у одной из опор. Склон резко обрывался, крутой горкой скатываясь к асфальтовой дороге. По ней, неловко дергаясь из стороны в сторону, кружила какая-то машина. Тишина, только саранча стрекочет и над головой подрагивает полотно моста, когда по нему с шелестом проносятся автомобили.

Потянувшись, я изменилась. Выпрямившись, посмотрела на исчерченные белым узором руки и тоскливо вздохнула. Когда я стану замечать очевидное, то, что происходит со мной? Вчера я сняла колечко с иллюзией и все это время щеголяла в потрясающе экзотичном виде. Охохонюшки.

И чего мне не хватает? Кого, если точнее. Павла. Я постоянно пытаюсь дотянуться до него по тонкой нити, оставшейся в сознании только слабым отголоском. Машинально. Чаще всего, чтобы спросить совета, иногда — прикоснуться к прохладной коже…

Сорвав горсть травы, поднесла ее к носу и глубоко вдохнула. Горькая полынь и сладкая медуница вымели из головы зарождавшееся мрачное настроение. Клацнув зубами, я прикусила саранчу, выпрыгнувшую из пучка прямо мне в лицо. Выплюнула дергающиеся ножки и разжевала жестковатый панцирь.

Ну надо же! Я вытащила из чернущей депрессии Пьющего кровь и едва не провалилась в такую же сама. Значит, будем считать эту авантюру с расследованием лекарством от плохого настроения. А про то, что любопытство губит не только кошек, но и волков, пока забудем.

Сплюнув, я вскочила и в три движения забралась на опору моста. Там, в щели между настилом и узкой дорожкой для обслуживающего персонала, лежал пакет. Прихватив хрустящий сверток, спрыгнула вниз и кувыркнулась, едва не скатившись по крутому склону. Из пакета я вытряхнула кепку и интересное одеяние. Обожаю его. Особенно здесь и сейчас, на таком солнцепеке. Это было длинное темно-серое платье — наподобие монашеской рясы, но из легкого шелка, с белой вышивкой по плечам и квадратным вырезом под горло. Рукава прикрывали запястья, а подол полоскался по земле. У меня таких пять штук. Про запас. Едва я прочувствовала погодные особенности сего города и окрестностей, сразу отоварилась подходящей одеждой в ближайшем торговом центре. Щеголять по жаре в полном мотоциклетном доспехе не считаю разумным.

Разгладив ткань на плечах и бедрах, я неспешно направилась к Центральному парку, соблюдая, так сказать, минимальные требования маскарада. Длинный подол путался в траве, распугивая цикад, тень от козырька скрывала цвет и разрез моих глаз. Еще я старательно не улыбалась. Так что попавшаяся мне навстречу девица в мини, похожем на пояс, и с огромной цветастой сумкой не заметила ничего особенного. Я с наслаждением втянула ее аромат. Чистый, однозначный, яростный… слегка мускусный. Она просто истекала ожиданием встречи с любовником.

Ах, я тоже… хочу… Тьфу! Меня передернуло. Я тенью проскользнула по асфальтовым задворкам торгового центра, между жалобно шелестящими деревьями и исписанными граффити заборами. В общем-то можно было и не прятаться, полуденное безлюдье позволяло незаметно пробраться к месту дислокации. Осторожничать пришлось только у самого дома, прокравшись по стеночке и нырнув в окно.

С соседями мне никогда не везло. В этот раз за стеной оказалась пожилая пара. Люди пенсионного возраста очень любопытны, когда им нечего делать. А эти двое еще и собак не любили, усиленно гоняя дворняжек, приваживаемых сентиментальной мамашей-одиночкой со второго этажа. У мамаши где-то в родне затесались Охотящиеся в ночи. Поколений шесть назад, но флер сохранился, позволяя и женщине и ее сынишке находить взаимопонимание с бродячими стаями. Кстати, мелкий — тот еще волчонок. Оболтус семи лет, лезущий во все щели, готовый из любопытства даже в бетономешалку забраться. Я его оттуда вытащила конечно же и злобно нашипела, встряхивая лыбящегося нахала за шиворот и едва не срываясь на рычание. И вручила матери с нецензурным напутствием.

В общем, как-то я встряла в вялотекущие разборки соседей, когда пожилая седовласая фурия в пестром халате с маками по подолу расстреливала из духовой винтовки пару мелких рыжих шавок. Собственно, в тот момент я вышла из-за угла дома и одна пулька, отрикошетив от кирпича, едва не выбила мне глаз. Подавшись назад, я увернулась, потом в три прыжка домчалась до чокнутой старухи, вырвала винтовку и переломила об колено. Ну, понятно, не в прямом смысле, но приклад и затвор все же покорежила. С фурией и ее мужем-подкаблучником у меня с тех пор вооруженный нейтралитет. Все прочие просто не заслуживают внимания. Раздражающе жизнерадостная парочка студентов; новоиспеченная ячейка общества, от кроватных экзерсисов которой с потолка сыпется штукатурка; степенное семейство с папой-полковником и тремя детьми, ходящими просто-таки по струнке…

Скучные, обычные, раздражающие. И с ними отношения складываются по правилам общежития: они меня не трогают — я их не убиваю. Самое приятное в этой ситуации оказалось то, что они меня не боялись. Не было в них инстинктивного, глубинного неприятия моей нечеловеческой сущности.

Сложные, переплетающиеся нити запахов окутывали дом, как тонкая сеть протоптанных цветных дорожек. Вот старые следы бывшей хозяйки, вот — мага-полукровки из огненных, тут видны отпечатки захаживающей соседки. Вот новые — опять эта старуха под окнами крутилась, да только без толку. Ничего она не найдет. Забавная такая, все вынюхивает. А вот фигушки ей, а не сплетни! Крутился во дворе и под дверью волчонок со второго этажа, бегали мимо спешащие на пляж девицы. Собачьи метки приглушались тянущимися от дороги бензиновыми ароматами.

Объемный мир ароматных сетей пульсировал в ритме бьющейся между берегов реки. Новые и новые потоки влажного дыхания, плывущие с северных верховий, накладывались на старые, рисуя сложную мозаику жизни речного города, стоящего на месте и одновременно постоянно движущегося. То, что было, то, что будет, людское и волшебное, техническое и природное… Слой за слоем волны затекали одна на другую, выстраивая в сознании картину окружающего мира. Невидимую, но ощутимую всем телом и душой… Иногда выдохи сменялись вдохами и приносили с собой запахи другого мира: соленые, оставляющие на губах белый налет, который так и тянет слизнуть языком и поделиться знанием и вкусом с тем, кто прячется внутри. Вцепиться в жаркие потоки, дрожащие над землей, и взлететь, окинуть пристальным взглядом раскинутую по степи паутину, уловить пульс, подчинить его и познать, принимая в себя память тела и души. Найти неправильность в четкой, симметричной картине прошлого и настоящего, поймать ее!

Тусклый огонек, мерцающий в воспарившем вслед за солнцем и ветром сознании, неожиданно полыхнул обжигающе-алым пламенем. Резкая, режущая на куски боль заставила отшатнуться, и я стремительно рухнула вниз, в забывшее, как надо дышать, тело, замершее у окна.

Сведенные судорогой белые пальцы, вцепившиеся в подоконник, крошащаяся под когтями штукатурка.

Боль, кровь, отчаяние, страх…

Чьи? И что вообще происходит? От навалившейся слабости закружилась голова. Ненавижу такие вот вещи. Когда кажется, что уже все про себя знаешь, все возможности учтены и выявлены, вдруг что-то в тебе собирается — и раз! Выдает нечто невозможное, непонятное… И что с этим делать, абсолютно неясно.

На подгибающихся ногах я добралась до табуретки, съежилась, обнимая себя руками, и поняла, что меня буквально колотит от озноба. При сорокаградусной жаре. Так что же это было?

Проведем ревизию, не откладывая в долгий ящик. Я — полукровка, так и не сошедшая с ума, чудом пережившая оборванный ритуал на крови. Дальше — высший оборотень, Охотящаяся в ночи. Одиночка без семьи и рода, одинокий охотник. Мое призвание — рвать и убивать. Однако я умею видеть магию. Я легко читаю запахи прошлого и истинную суть живых существ, прошла слияние с родовой памятью, и она говорит со мной. Но я не знаю своего отца. Я могу охотиться на прошлое, читать и понимать то, что сохраняет память вещей, и интерпретировать инстинктивное знание в реальные слова. Я неконтролируемо проваливаюсь куда-то вовне и вижу — да, что поделать — вещие сны.

Я поймала на крючок демона и смогла пережить встречу с ним.

Я разделила силу с Пьющим кровь, добровольно признав его альфой и омегой собственного существования.

И я читаю мир… Ну хорошо, небольшой его кусок.

Что теперь? Бурчащий желудок подсказал. Есть пора. Но все же надо принять более человеческий вид. Обернувшись, я окинула себя критичным взглядом. В мутном окне отразилась перекошенная улыбка, выдающиеся вперед клыки придавали лицу жутковатый вид. Желто-оранжевая радужка блеснула хищными искрами, болезненно-пепельные волосы выбелили стекло. Тени деревьев плясали во дворе, шелестя листвой, заставляя щуриться, когда сквозь них пробивался свет. Казалось, что в стекле отражался призрак.

Прикрыв глаза, я покатала между пальцами колечко. Кожу покалывало. Вздохнув, натянула серебряную полоску на положенное место. С чего меня вообще потянуло его снять? Еле нашла — завалилось в щель между подоконником и стеной.

Вновь посмотрела в стекло. Все в порядке, смутный силуэт сероглазой, светловолосой и в целом на редкость неприметной девушки снова со мной, подмигивает в ответ из оконного проема.

Так, а теперь что там у нас в холодильнике?

Вытащив из надрывно гудящего агрегата шмат мяса, располовинила его здоровым ножом. Кусок поменьше шваркнула на сковороду, увесистое чугунное наследие тяжелого советского прошлого. Язычки пламени заплясали вокруг конфорки, добавляя сухого жара в и без того горячий воздух кухни. Как в духовке, право слово.

Эти домашние сетования славно отвлекали от тревожного осознания того, что я сама себя не то что не понимаю — не знаю!

Раздраженно стерев каплю пота с виска, я присела за стол и под шипение масла принялась гипнотизировать телефон. Дешевый черный сотовый лежал на ободранной столешнице и насмешливо подмигивал синеньким огоньком. Позвонит или не позвонит?

Собственно, контактов там только четыре. Павел, Жером, Ирина и Сев, Крадущийся, которого подруга мне сосватала в качестве гида по местным волгоградским достопримечательностям. Сейчас стоит, наверное, ждать именно его звонка. В конце концов, этот мошенник в курсе, что меня просили присмотреть за русалками, что бы это ни значило! Событие же наверняка всколыхнет все здешнее болото, ибо это не рядовое убийство, а жутковатая смерть нескольких молодых чистокровок. И ритуал на крови вдобавок. Какой именно ритуал надо бы, кстати, узнать.

Так вот, сижу и гадаю, позвонит или не позвонит. И, возможно, если бы я лучше разбиралась в логических построениях, то могла бы определить степень осведомленности Крадущегося о происходящем в городе по количеству времени, прошедшего с момента убийства и до звонка. Ну и соответственно ценность данного знакомства, на данный момент не очень большую.

Косясь на телефончик, я вывалила недожаренный кусок, покрытый корочкой и истекающий кровью сквозь трещинки, в щербатую тарелку с синими цветочками по краю, куртуазно положила вилку и узкий ножичек на цветастую салфетку, облизнулась, шумно вдыхая легкий дымок, поднимающийся от еды. Так-с… Не пожалейте денег на приличное мясо — и вот оно, счастье! Что еще хищнику, стремительно пробуждающемуся в душе, надо?

Теплая, сытая тяжесть уютно улеглась в животе, сок растекся по языку сладковатой свежестью, горячая корочка аппетитно похрустывала на зубах. На миг я забыла обо всем. Павел, смерти, русал, жара… все отступило перед примитивным сладким наслаждением, наполняющим тело силой, пробуждающим от спячки самую суть.

Ох, как я, оказывается, была голодна!

И тут зазвонил телефон. Бросив вилку, я схватила дергающуюся коробочку. В трубке сразу же заверещало:

— Волкова, ты знаешь, что произошло?!

И как-то слишком много восторга было в этом голосе.

— Приветствую вас, Всеволод Аскольдович, — чуть ли не приплясывая на табурете, ровно выдала я в ответ.

— Ты! — раздалось в ответ злобненькое и даже какое-то обиженное. Он что, думал, я буду прыгать от восторга, услышав его? Благодеяние, видишь ли, сделал, позвонил!

— Да, я. Так что случилось? Отчего вы так взволнованы? — Спокойнее надо, спокойнее.

Встала. Замерла на миг и закружила вокруг стола, задевая длинным подолом платья ножки.

— Убийство! Троих неинициированных русалов сегодня ночью превратили практически в фарш.

— Ну надо же! И откуда столько малолеток в городе взялось?

Запинка в голосе Сева от меня не укрылась:

— Так… у них тут родовое собрание проходит.

— И почему я слышу об этом только сейчас? — безмятежно спросила я, проведя пальцем по столу и снимая тонкую стружку серой пленки. — Вы ведь в курсе того, о чем меня особо просила Ирина? Да? Так почему же о таком важном событии я узнаю хорошо если предпоследней? Может, вы вообще не собирались мне ни о чем сообщать?

Ярость моя была неподдельной, как и желание зашвырнуть трубку куда подальше. И еще следует сообщить Ирине о том, что этот Сев вовсе не так надежен, как можно было бы предположить.

Тем не менее голос мой оставался ровным. Я отчитывала Крадущегося, как маленького шкодливого ребенка.

— Так они только позавчера съехались. Ну, это дело прошлое, — снисходительно заметил собеседник, но уже не так радостно. — Так вот, сегодня погибло трое русалов.

Он пытается перехватить инициативу в разговоре? Ну-ну! Да и что за разговор?

— Младшие, не инициированные? Из каких анклавов? Поименно, пожалуйста. — Резко, быстро. И чуть польстить: — Я ведь никого не знаю.

— Ну хорошо, хорошо. Младшие наследники Северного анклава, Азовского и Астраханского.

— И все? — спокойно, но выделив последнее слово.

— Ну, еще мальчишка Свертхальде и пара людей. — Отчетливое пренебрежение в голосе Крадущегося раздражает, но я только кривлюсь, еще раз обходя вокруг стола. Он и ко мне так же пренебрежительно относится. Я ведь — сумасшедшая полукровка.

— Угу, и как их убили?

— Ну так… кроваво. Глава местного анклава…

— Кстати, как его зовут?

— Вилент Ирни.

— Продолжайте, Всеволод Аскольдович. Что глава местного анклава?

— Объявил открытый конклав. — Недовольство в голосе Крадущегося можно резать ножом, настолько оно осязаемо. В городе Сев — главный торговец информацией, и открытый конклав лишит его изрядной доли дохода. Ведь вся требуемая информация для участников будет предоставлена бесплатно и без посредников. И если он попытается что-то зажать, тут же вступят в дело Карающие.

— Хм, ну еще бы. Подобное событие очень плохо скажется на имидже нейтральной территории.

— Откуда…

— Но где еще может собираться такая компания, как не в городе, владетель которого гарантирует неприкосновенность всем участникам переговоров? Прекрасно. Я приму участие. — И, пресекая возражения, добавила: — На правах единственного в городе одинокого охотника. Где будет происходить собрание?

— На аллее, у кафетерия «Конфил».

— Отлично. Я буду. И вы, друг мой, тоже не игнорируйте это событие. Мне бы хотелось побольше узнать об участниках открытого конклава, — заявила я уверенно и твердо.

— Ну я, так или иначе, собирался посетить его…

— Вот и хорошо, буду ждать. До вечера.

И отключилась.

Навернув еще пару кругов вокруг стола, хмыкнула. А в конце разговора товарищ Сев изрядно скис. Мой спокойный, равнодушный и чуть угрожающий тон сбил его восторженный и пренебрежительный настрой. Хорошо, что Крадущийся не видел, как я тут приплясывала. Интересно, какой информацией он со мной поделится?

Ничего, если мне будет мало, всегда можно будет выбить. Сжав кулак, я согнула прихваченную со стола вилку. О да!

Так. И пока не забыла… Снова присев, принялась набивать послание Ирине: «Твой осведомитель спалился. Можно я его съем?»

И Павлу: «Скучаю. Сны снятся. А тебе?»

Жерому: «Как Павел?»

И тут деньги на счете кончились. Прослушав сообщение от «Мегафона» об отключении услуг, только хмыкнула. Все равно возможным советам я бы не последовала.

Согревшаяся сталь ластилась к бедру. Поглаживая сквозь тонкую ткань пристегнутые к ноге ножны, я поднималась по ступеням набережной. Вообще-то можно было и на скутере добраться, но куда спешить? Еще набегаюсь, как говорит зарождающееся в душе предчувствие.

Ступени, ступени, ступени. Длинные тени, пересекающие дорожки, синели на асфальте. Заходящее солнце золотило листву, стеклянные округлые витрины возвышающегося над рекой здания вокзала разбрасывали вокруг золотистые искры. Берег, одетый в гранит, казался вечным напоминанием о человеческой никчемности. Люди исчезнут, сменятся эпохи, рассыплются в прах мрамор и кирпич, а берег так и будет двухсотметровым валом возвышаться над мерно текущими водами.

Постояв на верхней ступени, я прошла к фонтану и снова замерла, присев на гладкий красно-коричневый бортик. Воду уже отключили, и темно-серые фигуры муз в греческих туниках встречали прохожих, уже не прикрываясь легкой полупрозрачной радужной вуалью. Идеальные собеседницы, понимающие, молчаливые.

А вот людей я старательно игнорировала. Шумный человеческий поток сбегал вниз и ручейком вился вверх, минуя меня. Смех детей, разъезжающих на цветных электромобильчиках, стук теннисных шариков, разговоры и споры, музыка, доносящаяся от одной из торговых палаток, не касались сознания, будто отделенного от реальности толстым полупрозрачным стеклом.

Вот так, прячась от мира за прозрачной преградой, я неспешно двинулась вверх по Аллее Героев. Лучше уж так, ничего не чувствуя, чем отслеживая каждый встречный след. Сознание не выдержит. Тем более там, где ожидается большое скопление владеющих сутью и силой.

Ну вот… Глубоко вздохнув, я на миг замерла перед широкой витриной, рассматривая отражение. Длинное серое платье, темные провалы глаз на неприметном лице и пепельно-серые волосы, собранные в короткий хвост. Только особая гибкость и может выдать во мне нечеловека. Но то примета для особо проницательных персон. А колечко Жерома надежно скрывает излишнюю желтоглазость и когтистость, игнорируя узорчатые шрамы на руках. Эта особенность — официальная. Я же ничего не скрываю!

Все в порядке. Развернувшись, я двинулась к месту назначения.

Веранда, собранная из прокрашенного коричневой морилкой дерева не привлекала излишнего внимания, издалека казалось, что за грубоватыми столиками в сени высоких тополей сидит от силы десяток гостей. И из проходящих мимо людей ни один не спешил зайти внутрь, все невидяще и равнодушно скользили взглядами по увешанным искусственной зеленью перилам и перевитым разноцветными лампочками столбам, поддерживающим плоскую крышу. Я тоже едва не пробежала мимо, но успела заметить тонкую линию отвращающей иллюзии среди пластиковых лент, прибитых к карнизу.

Шагнув к входу, почувствовала, как кожу обдало прохладным ветерком. Не поднимая глаз от широких ступеней, я поднялась и наткнулась на охранника. Широкий, как шкаф, сереброглазый полукровка в цветастой рубахе и лимонного цвета штанах (не буду его читать и становиться на след, их тут таких много, да и без того ясно, что в предках у него Знающие затесались) поймал меня в объятия, прогудел:

— У нас закрыто, — и собрался было выставить наружу.

Вывернувшись, я щелкнула его по лбу. И что меня дернуло ответить ему, бравируя наглостью?

— Мой сладкий, разве конклав уже закончился?

— О, прошу прощения. — Парень, неожиданно изящно развернувшись, отпустил руки и посторонился: — Как вас представить?

— Елена, одинокий охотник, — проходя внутрь, бросила я.

За спиной прогромыхал голос, на всю веранду обозначая мое появление.

Повертев головой, я хмыкнула. Справа стоял буфет, за барной стойкой расположилась Танцующая. Лунная. Лиловоглазая длинноволосая девушка ловко смешивала напитки, по полированным темным доскам струился белый, даже на вид холодный туман, стекая вниз тонкими ручейками. От пары бокалов поднимался вверх разноцветный дым. Столики группировались справа, составленные в длинный ряд, вокруг которого коршунами кружили разнообразные личности. Они дружно замерли на миг, обернувшись, кто-то передернулся, недовольно буркнув: «Вот, понаехали, теперь слетаются, стервятники!» — и вновь все вернулись к делам своим скорбным. А я, ничуть не огорчившись, пристроилась на крайней, отдельной скамье и принялась наблюдать.

Всеволода Аскольдовича еще не было — опаздывает, гад. Зато из знакомых личностей увидела двоих. Тот светловолосый следователь, что сегодня утром приезжал на причал под иллюзией, и катерщик. Без маскировки они оба оказались бледнокожими сереброглазыми, беловолосыми и оттого похожими друг на друга, как братья. Русалы. Они тихо переругивались с не менее бледными, только темноволосыми и красноглазыми мрачными парнями, щеголяющими в черных кожаных куртках. И не жарко им?

Еще одна условно знакомая персона, Вилент Ирни, чуть ссутулившись, сидел за дальним столиком в окружении троих насупившихся собеседников, перебрасывающихся резкими фразами. Его руки спокойно лежали поверх бумаг, разложенных на столе. На одном из пальцев красовалось кольцо с крупным голубым карбункулом. Полуприкрыв бледно-голубые глаза, он цепко озирал помещение. Застывшая холодная усмешка придавала главе местного конклава весьма зловещий вид. И отчего, непонятно. Обычный русал, пусть и высший.

Вот он мимолетно глянул на меня, и ощущение пробежавшего по хребту холодка от его спокойного, выжидающего любопытства заставило передернуться. Похоже, не очень-то он переживает по поводу убийств. Скорее просто выполняет свой долг.

И ведь есть в нем что-то… эдакое! Наверное, волшебный голос или сшибающее с ног обаяние.

Это я так ерничаю, чтобы под воздействие молчаливой песни целой компании раздраженных и даже злых русалов не попасть.

Вон троица Карающих: как пришибленные сидят напротив меня, рядом со стойкой, и, злобно зыркая исподлобья на всех подряд, потягивают что-то едко-зеленое из стаканов. Их рубашки покрыты шикарными сизыми разводами. Посохи и мантии аккуратно сложены в противоположном конце веранды. Проходящая мимо полукровка-официантка демонстративно проигнорировала этих парней. Похоже, не дали им побаловаться полномочиями, а они возмутились, за что и получили. Открытый конклав, однако…

Незнакомки и незнакомцы сновали с бумагами, разговаривали, создавая своими действиями ровный деловой фон. Кто-то, кажется, молоденький Пьющий кровь, черноглазый и бледный до зеленцы, рассматривал плывущие в воздухе картинки. Неразборчивое кровавое месиво его не особенно вдохновило, и он, залпом осушив подсунутый ему под руку бокал, полный дымящейся коричневой жидкости, закашлялся. Рубашка русала напротив оказалась тут же забрызгана. Тот раздраженно зашипел, усаживая сомлевшего вампирчика в угол:

— Не умеешь пить — не берись.

А за перилами веранды сгущалась тьма; затянутые полупрозрачной пеленой проемы казались окнами в какой-то другой, призрачный, куда более приятный и ласковый, чем на самом деле, мир. Впрочем, так и было, здесь и сейчас не существовало ничего, кроме веранды, огороженной иллюзорными чарами.

Я хмыкнула. Да где же этот Крадущийся? Медленно перебирая пальцами по бедру, приподняла подол, вынула из ножен клинок и принялась методично мучить столешницу. Мое терпение далеко не безгранично. И Сев, возможно, окажется первой жертвой его исчерпания. У меня, в конце концов, есть планы. Насчет этой девушки, сестры погибшей блондинки. Нет, ну кто это еще может быть? Так похожа…

Где. Этот. Чертов. Сев.

Я же его предупредила!

Ведь на данный момент я не представлена членам конклава, пусть и открытого. А понимание о минимальных правилах приличия имею, как ни странно. И потому не могу просто подойти к сидящим в отдалении главам анклавов и высшему русалу города и начать разговор. В столице, чтобы принять участие в охоте или конклаве, надо иметь поручительство по крайней мере четырех глав независимых семей или родов. Здесь же хватит просто слова знакомого. Вот только где этот знакомый?

Тонкое лезвие выводило на досках руническую надпись. Пожелание всем божественным сущностям, насылающим вещие сны, провалиться в православную преисподнюю выходило вполне грамотным. Уж в простейшей рунописи Павел меня натаскал.

Хищно оглядев присутствующих, я хмыкнула. Как суетятся-то! А вообще странно. Это сборище ничуть не похоже на чинные собрания в шикарных подземельях столицы. Провинциальный налет искренности так и не был испорчен высокомерным снобизмом сильнейших здешних нелюдей. Важности и самомнения им не занимать, достаточно глянуть на Ирни, но он оставлял другим право быть самими собой и не следовать строгим канонам поведения. И открытый конклав больше напоминал следственную комиссию в сумасшедшем доме.

Поймав краем глаза движение на входе, я плавно встала, нащупывая лезвие ножа. Два шага, и я подхватила под руку низкорослого Крадущегося, целеустремленно пробирающегося к Ирни. Склонившись к мохнатому островерхому уху, прошептала:

— Приветствую вас, Всеволод Аскольдович. — И кончик моего ножа ткнулся в бок нелюдя, прорывая светлый кашемировый пиджак.

— О, приветствую, Елена. — Он обернулся, перехватывая поудобнее какую-то коробку, перевязанную жесткой веревкой, сверкнул темными глазами из-под густых бровей и расплылся в деланой кривой улыбке. Мелкие острые зубки, мелькнувшие между тонкими губами, придали ей угрожающий оттенок. Трупоед… Моя улыбка во все четыре клыка была куда более веселой и энергичной.

Не замедляя шаг, мы чинно прошествовали к столу, за которым сидел глава. Крадущийся, чуть морщась, с глухим звуком шмякнул на бумаги сверток. Вилент Ирни подтянул его ближе, тонкие пальцы принялись выстукивать на хрусткой бумаге затейливый ритм. Четверо сидящих рядом русалов обратили на нас самое пристальное внимание. Под их взглядами, сдирающими маскировку вместе с кожей, я почувствовала себя отвратительно слабой и глупой девчонкой, но выразительно прищурилась, чуть кольнув Сева в бок.

— Позвольте представить вам, господа, — хрипло рявкнул он.

— Да?

— Елена Волкова, одинокая охотница. Я за нее ручаюсь.

— Приветствую вас, господа. — Поклонившись, я оперлась руками о стол. Нож лег рядом, промяв бумаги. Теперь надо сказать… Выдохнув и ловя кураж, я продолжила: — Позвольте заметить, что тут слишком мало народу для полноценного конклава, но слишком много — для секретного собрания.

— Так было раньше, — спокойно ответил тот, которого я знала как Вилента Ирни. — Чем обязаны?

Выдержанный, сильный. И глупые провокации молодой полукровки не поколеблют его настроение, и так мрачное донельзя.

— О, тут все просто, — серьезно ответила я. — Не смогла остаться в стороне. Судьба и зов высказались вполне ясно и обязали принять участие в событиях, которые грядут.

— Хм, и отчего вы так откровенны?

— Что в этом странного? Иногда честность — лучшая политика. — Я придержала за рукав Крадущегося, намеревавшегося тихо исчезнуть. Он замер, отступив на шаг.

— Но не тогда, когда теряется выгода, — продолжил Вилент Ирни, не обратив внимания на мои манипуляции. — Зачем ссылаться на судьбу и зов, не приемлющие корыстных расчетов, если можно получить что-то взамен?

— А кто сказал, что я ничего не получу? Позвольте мне самой рассчитать собственную выгоду. Но не в ущерб вашей, — мотнув головой, успокоила я прислушивающихся, но не вступающих в разговор мужчин. — Нематериальное порой куда предпочтительнее, к тому же… Я же сказала, причем честно, — повторила я с особым нажимом. — Судьба и зов. О таких вещах не врут.

Черноволосый, похожий на тонкое, обоюдоострое лезвие русал поднял голову, оторвавшись от изучения какой-то сложной диаграммы:

— И чем нам может пригодиться ваша честность, охотница?

— Да, — поддержал его светловолосый, чья спускающаяся почти до талии грива заметно отливала рыжиной, — чем ты можешь нам помочь, полукровка?

И тут снисходительность. Хорошо хоть без пренебрежительного презрения.

— Не так давно мною подавился один демон, так что… — Нож взмыл в воздух и закружился между пальцами, сливаясь в серебристо-серую восьмерку. — По праву единственного в городе одинокого охотника желаю принять участие в открытом конклаве. — И тихо добавила: — Вдруг еще кому попрек горла встану.

Крадущийся, замерший рядом, будто статуя из зеленоватого мрамора, отер с лица пот.

— Эта может… — прошептал одними губами.

— Полагаю, — медленно протянул Ирни, — я склонен согласиться. Если ваши способности и возможности не исчерпываются вставанием попрек глотки призванным сущностям, вы можете поучаствовать.

Угу, как я рада-то!

— Благодарю. В ответ замечу, что, разумеется, полностью обученный одинокий охотник умеет читать, писать и пользоваться столовыми приборами.

Порхающий бабочкой нож наконец замер, и я отошла от стола, провожаемая очень внимательными взглядами. Можно сказать, снимающими шкуру и просвечивающими костяк рентгеном. М-да, я повторяюсь, но уж очень дерет по спине. Я передернула плечами, прижимая Сева к себе поближе. Почти интимно… А то он что-то сбежать пытается, впиваясь мелкими коготками в мое запястье в надежде освободиться.

— Висс, — перекрыл шум голос русала, — выдели охотнице и ее другу полный пакет информации.

Скрывавшийся утром под иллюзией следователь резко развернулся, подхватывая со стола небольшой кристалл с явным намерением его спрятать. И отшатнулся назад, наткнувшись на мою руку. Недовольно скривившись, вложил камень в мою протянутую ладонь, расцарапав кожу. Я сжала кристалл, ощущая, как нагреваются острые грани, и кивнула:

— Не бойтесь, я не буду вам мешать.

Мужчина удивленно вздернул брови, в светлых глазах мелькнула усталая благодарность.

— Я просмотрю данные и сообщу, в какой сфере смогу приложить усилия. Профессионалам следует знать друг о друге и о деле все. И если эти профессионалы не совпадают по времени или усилию… Пойдемте, Всеволод Аскольдович, поговорим о деле.

Что-то меня на философию потянуло. Лебедь, рак и щука вспомнились.

Следователь оправил мятую, потертую на локтях и вороте черную куртку и хмыкнул:

— Удачи. — Вздохнув, потер раскрасневшиеся глаза и вернулся за стол, вновь погружаясь в сложные диаграммы силовой структуры места преступления.

Усевшись за прежний столик, я затребовала себе фирменный напиток. Крадущийся вынужденно плюхнулся рядом, поправляя измятый рукав. На его лице проступила плохо сдерживаемая злость.

Официантка, покачиваясь на высоченных шпильках, принесла высокие прозрачные бокалы, наполненные синеватой искристой жидкостью, испускающей струйки сероватого дымка. От большого котла, жарко кипящего на колдовском огне, рождались крупные клубы пара. У треножника стояла еще одна тонкая, черноволосая и похожая на звездную ночь девушка в коротком платье и белом крахмальном фартуке, и длинной поварешкой мешала варево. Настоящая ведьма, прямо как из книжек! С тихим бульканьем лопались поднимающиеся со дна пузырьки, разбрасывая вокруг синие огоньки. Под потолком скопилось целое туманное облако, периодически опадающее мелким жгучим дождиком за шиворот Карающим, так и жмущимся к одной из стен.

Сев настороженно на меня покосился, но предложенный напиток пригубил. Дымок повалил сильнее, стекая с изогнутых в брезгливой гримасе губ, вертикальные зрачки сузились, в сизо-серой радужке мельтешили отражения огней, которыми были увешаны стены. Отставив стакан и сцепив руки в замок, он откинулся на скамье:

— Что же ты творишь, Волкова?

Катая кристалл по столешнице, я спокойно ответила:

— Выполняю взятые на себя обязательства.

— Наглая полукровка, — прошипел Крадущийся.

— Ну и что? Зато я слово держу. А вот вы, Всеволод Аскольдович…

— Мое имя Сев-в, — не выдержал наконец Крадущийся. Подавшись вперед, он хлопнул по столу: — И только тот факт, что здесь нейтральная зона, удерживает меня от того, чтобы порвать тебе горло!

— Можем отъехать подальше и посмотреть, кто сильнее, почему бы нет? — с силой вонзив лезвие в дерево, ответила я. — Но позже. А сейчас, будьте так добры, Всеволод Аскольдович, активируйте кристалл памяти.

Интересно, почему он так не любит свое человеческое маскарадное имя? Настолько, что готов убить любого, кто употребляет его слишком часто. Хм, что я вообще знаю об этом типе? Кроме того, что, как выразилась Ирина, «он достаточно надежен, чтобы помочь освоиться в первое время». Видимо, надежность выдохлась.

Он довольно молод, одинок, но богат, зарабатывает продажей информации всем и обо всём. Любит перстни и кашемировые пиджаки. Сейчас на его пальцы нанизаны тонкие золотые колечки с серебряной отделкой.

А тем временем Сев прямо на столе аккуратно начертил кончиком пальца шестиугольник размером с ладонь. Внутри разместил круг, разделенный на секторы, в каждом изобразил знак. Символическое солнце, луна, звезды и человечек. С ногтя на доски стекала зеленоватая тягучая нить, застывая на столешнице мягкой стеклянистой полоской. Кстати, Павел это делал совсем не так.

Я положила ладони рядом, прислушиваясь к ощущениям. Кожа покрылась мурашками. Холод, пощипывая, начал подниматься от кончиков пальцев к запястьям. Сила ритмично пульсировала, все нарастая и нарастая. В момент пика, когда доски под рисунком начали чернеть, а кожа на руках онемела почти до середины предплечий, я выложила в центр рисунка кристалл.

Передо мной возникла полупрозрачная зеленоватая дымка — квадрат размером с экран маленького телевизора. На нем замелькали чуть смазанные кадры съемки. Залитое кровью внутреннее убранство катера, разложенные на сером, даже на вид ледяном столе куски тел… Уж насколько я кровожадна, но эти останки ничего, кроме брезгливости, во мне не вызвали.

Потом пошли копии документов, строчки рунических записей, фиксирующих особенности магического фона. Одна из рун меня заинтересовала. Придержав пальцем смещающиеся картинки, я вчиталась. Хм, похоже, кристалл зафиксировал мой след. Глубина считывания поверхностная, но точность высокая. Дескать, кто-то был на катере в такой-то промежуток времени, после убийства и до обнаружения трупов катерщиком. И анализ причин, по которым этот кто-то не поднял тревогу. Оказывается, я была сообщником, подчищающим следы.

Ну это глупость. Хотя ни одного отпечатка ауры убийцы так и не было найдено. Но, раз искали, специалисты в этом конклаве имеются. Кто? Оглядевшись, я вычленила среди присутствующих занятную персону. Полноватый юноша безмятежного вида сидел рядом с русалами, полуприкрыв глаза. Пальцы с перетяжечками были увенчаны когтями, а нижняя челюсть довольно сильно выдавалась вперед. Толстоватые губы на округлом лице топорщились, как у меня, скрывая клыки. Только общая, так сказать, лунообразность отлично скрывала его принадлежность к высшим. В отличие от моих мощей, выпячивающих сущность… Интересно, какого цвета у него глаза? И вот еще. Пока я не заподозрила среди присутствующих оборотня, то этого парня попросту не замечала. Использует «скрыт»?

Стоит ли расслабиться, выглянув из-за стеклянной стены, и почувствовать его? И дать почувствовать себя? Хм, нет. Я его не знаю, и вряд ли он поделится своей информацией и удержит в тайне мой истинный статус.

Лучше самой посетить катер, поохотиться на след.

А вот и адреса. Мне нужна… Ага, Наталья Бышева. С нее и начнем.

Поведя плечами, я глянула на Сева. Размытое экраном лицо напротив казалось просто светлым пятном с темными провалами глаз. Похоже, он немного успокоился, терпеливо ожидая, пока я просмотрю содержимое кристалла.

Ну, вот… еще мальчишка Релье.

Усмехнувшись, я выдернула граненый камушек из гексаграммы. Последняя картинка пошла рябью и, мигнув, исчезла.

Сложив руки домиком, я подалась вперед, ловя взгляд сидящего напротив Сева:

— Ну а теперь давай поговорим.

Несмотря на общую напряженность разговора, на меня обрушился изрядный поток информации. Крадущийся уже распрощался и ушел в ночь, напоследок язвительно улыбнувшись, а я так и сидела за столиком, задумчиво водя пальцем по верху бокала. Тонкое стекло посвистывает, когда по нему проскальзывает кожа.

Надо отсортировать хлам, выделить необходимое, решить, что делать дальше… Наверное, Сев хотел меня запутать, огорошить и вынудить признать собственную никчемность. Надо сказать, у него почти получилось. Вряд ли выражение моего лица было особенно интеллектуальным, когда он начал выкладывать информацию. Скорее ошарашенным. Зачем мне столько всего? Всякой фигни, в которой золотые зерна истины просто утонули. Как их искать?

Хм… ну и что у нас отправится в хлам?

Позапрошлой зимой неожиданно умер, не оставив прямого наследника, владыка морской Шарах из рода Черновых, которому принадлежало право взимать дань и устанавливать закон на всем побережье Черного моря. За серебряный венец Черномора тут же разразилась драконовская схватка, едва не дошедшая до смертоубийства. Право слово, обошлось только благодаря вмешательству Атланты, великой владычицы, взявшей наследие под строгий протекторат до окончательного выяснения, кто из претендентов имеет больше прав на власть. Осложнялся этот процесс тем, что все три линии, желавшие попасть на трон, были побочные. Их отделение от основной произошло более полутора веков назад. Прямая, как считают, со смертью Черномора угасла.

За три года до смерти владыки погиб его сын. Глупо погиб. Занимаясь дайвингом, потерял ориентацию, напоролся на скалу, поранил вену и истек кровью в воде, не успев даже вынырнуть. Очень подозрительная смерть, для русала просто невозможная. Его тело, обгрызенное почти до неузнаваемости рыбами, нашли только через пару суток. За много лет до этого события бесследно исчезла сестра владыки с сыном. Выбравшись из города всего-навсего на пикник, они пропали, и даже обыскав все заливы и каменистые берега, ищейки Карающих не нашли ни единого следа. В тот год очень много цыган бродило по Черноморскому побережью… Но даже лучшим магам-поисковикам было не под силу обыскать полторы сотни таборов, стремительно растворяющихся на просторах страны. На песню крови, силы и сути никто не откликнулся. Так что, скорее всего, оба были мертвы.

Тот мальчик был вторым наследником, хотя и не чистокровным. Отец его был магом из династии Свертхальде. Тех самых, из которых потом назначили протектора.

Возможно, никто бы и не обратил внимания на внутренние проблемы морского рода, в конце концов, подобное случается… Но на внутренние рынки перестали поступать чрезвычайно сильные целительные эликсиры и прочие морские редкости вроде перламутровых раковин и глубинных минералов, ценимых в качестве основы для одноразовых боевых амулетов.

И на спорящие анклавы русалов изрядно надавило родовое собрание. После полугодичных переговоров Мельниковы и Терновы — Азов и Астрахань — условились о встрече на нейтральной территории. Глава Северного анклава, Валентин Северян, приехал с кипой договоров для протектора. Эльгеберт Свертхальде как временный владыка должен одобрить заключенные союзы, родовые договоры и семейные контракты. Эта традиция связана с тем, что черноморским владыкой всегда становился самый влиятельный и сильный из русалов. И никто ее отменять не собирался, пусть на данный момент и не было наследника, а место рядом с жемчужным троном занимал всего лишь человеческий маг.

Кстати, вот кого я еще не видела.

Подняв голову от так и не пригубленного бокала, я оглядела зал. Поймала внимательный взгляд полноватого юноши-оборотня, кивнула и прикрыла глаза.

Итак, они съехались… Прихватив с собой младших наследников, которым полагалось расширить кругозор в преддверии вступления в права защитников. У русалов вообще-то четко структурированные семьи. Есть глава, наследник и защитник, причем последние двое — как правило, старшие дети главы. Реже они являются двоюродными родичами. Но кто захочет отдавать побочной ветви накопленное за многие годы могущество и влияние? Поэтому все главы из кожи вон лезут, проталкивая детей повыше.

И вот чем все это закончилось. Кому выгодна такая смерть младших наследников? Каждого по отдельности и всех разом? Что произойдет дальше, и что мне делать? Одни вопросы, без ответов.

Чувствуя нарастающую внутри ярость, я поспешно пригубила напиток. Густая горьковатая мятная смесь заморозила горло, пробрала до костей мелким ознобом, заставив передернуться. Легкий дымок пощекотал нос, сразу захотелось чихнуть и рассмеяться.

Явно что-то успокоительное, причем универсальное. Ведьмы! Я глянула на девушек, в два половника мешающих жидкость в котле. Точно ведьмы. Черноволосая мне подмигнула. Взболтнув бокал, плеснувший на скатерть синими искорками, приподняла его в молчаливом тосте. Удачи мне. И выхлебала в четыре глотка, приняв очередное странное решение. Я поднялась, потихоньку опуская невидимую стену, отделяющую меня от шумного, но проникнутого сладко-горькой печалью настроения зала.

Книгу, которую принес Сев, сейчас листал черноволосый русал. На хрупких страницах изысканной старинной вязью были описаны ритуалы, в которых использовалась жертвенная кровь. Том, обшитый черной тисненой кожей, с серебряными накладками по углам и потемневшей от времени инкрустацией, Крадущийся выторговал у антиквара-мага, старого скупого библиотекаря, да и то на время.

Не понимаю, куда подевались архивы города, кристаллы с записями и вообще все Знающие? В ответ на закономерное удивление (ведь мне было четко сказано, что таковые должны существовать в каждом мало-мальски крупном городе, а Волгоград маленьким все же не назовешь) прозвучало нечто непонятное. И невероятное… Три десятка лет назад в результате неизвестного эксперимента разнесло Серую Пустошь, резиденцию самого мирного и почитаемого рода нашего маскарада. Четырежды прибывали новые семьи, но основать новую резиденцию или восстановить старую так и не смогли. Что-то сильно изменилось в городе и окрестностях. Земля отторгала суть и силу, звенящую в моей памяти холодным северными родниками. Младшие начинали болеть, со старшими рода происходили несчастные случаи.

Что-то намудрили экспериментаторы, но спросить было уже не у кого. На месте спиралью уходящих в глубь земли коридоров и их обитателей остался только котлован, прикрытый иллюзией, да серый туман, зимой расползающийся оттуда по ближним оврагам и выедающий остатки высохшей мертвой травы.

То ли сама земля отторгала тех, кто сотворил с ней такое, то ли таким и должен был быть результат…

Так и отдали на откуп старику-магу из династии Степниковых все, что должны были делать Знающие, ближайшее логово которых находилось километрах в трехстах от города, а то и дальше.

Представив, как бы я сейчас лезла под руку Ирни, чтобы узнать, какой ритуал использовали на катере, усмехнулась. От меня бы и мокрого места не осталось! Вон как все четверо хмурятся. Черноволосый петербуржец, Северян, что-то быстро строчит, покрывая белоснежный лист бисерными закорючками. Глава Азовского анклава, поднявшись из-за стола, нервно расхаживал, торопливо набирая на телефоне какое-то сообщение. В свете многочисленных разноцветных фонариков его волосы то пламенели рыжим огнем, то серели под синим светом танцующего на сквозняке магического пламени. Светловолосый, темноглазый и какой-то плотный, он не был таким уж чистокровным. Где-то в предках у Мельниковых затесался, наверное, темноглазый пират, от которого азовские русалы унаследовали вспыльчивый нрав и большие карие глаза с поволокой.

Кириэл, или, в миру, Кирилл Сергеевич, то ли шипел, то ли рычал в телефонную трубку, за ним хвостиком ходил секретарь — молодой рыжеволосый парень, который периодически налетал на следователя и солидного альва, занятых иллюзорной проекцией ритуального круга. Секретарь на ходу конспектировал шипение своего господина, одновременно пытаясь втиснуть ему в ладонь длинную нить нефритовых четок.

Кириэл прекрасно осознавал, что его претензии на трон Черномора не совсем правомерны именно из-за случайного человеческого предка, хотя Мельников-старший являлся троюродным братом владыки Шараха. Но по праву сильного ему удалось вытеснить из претендентов почти все слабые семьи. Только Терновы остались. Братья Верей и Роман Астраханские, светловолосые и сероглазые потомки древней владычицы Датского анклава. Высокие и внушительные представители рода викингов, они никогда не отступали. И нашли себе достойных противников, каковыми оказались не менее смелые и упрямые владыки Азова.

Роман Тернов (на это мероприятие он прибыл один, без брата) был молод, высок. Он обладал массивной фигурой, не лишенной особой грации, и красиво очерченным лицом. Гладкие белые волосы собраны в длинный — ниже лопаток — хвост. Льняные брюки со стрелками и бежевая сорочка идеально отглажены. О том, что он недоволен трагическим поворотом событий, можно было догадаться только по стиснутым за спиной в замок пальцам. Но уронить свое достоинство… Этого нельзя было себе позволить ни при каких обстоятельствах. Роман подошел ближе к кровавым диаграммам, тщательно сохраняя внешнее равнодушие. Хотя вовсе не был так холоден, как хотел показать присутствующим.

Висс, следователь-русал, засучив рукава и вооружившись длинным тонким стилетом с матово поблескивающими, исчерканными ромбовидным узором гранями, принялся возводить из полупрозрачных линий какую-то схему. Посматривая на кровавую неразборчивую проекцию, повисшую рядом, между ладонями помощника, он кончиком лезвия касался большого кристалла в центре стола и медленно, осторожно вытягивал из него нити белесой паутины. Фиксируя легкими касаниями параллели и перпендикуляры, не глядя, дернул за рукав подошедшего ближе Тернова. Тот задумчиво прижал пальцами сизое прямоугольное основание, не давая ему свернуться. А Висс продолжил возводить что-то, напоминающее сплюснутый неровный куб.

Довольно быстро рисунок обрел знакомые очертания небольшой каюты-гостиной. Красными точками русал обозначил расположение тел. Пока все совпадает с тем, что рассказал мне Сев.

Ритуал Объединения Наследия проводят как минимум над шестью существами, каждый из которых хотя бы на четверть не человек. Только в том случае, если жертвами являются смески, неинициированные полукровки и магически одаренные люди, даже со спящими способностями, возможен сбор силы, пусть и столь жестоким образом.

Ага. В центре — тело Натальи Бышевой, на потолке зафиксирован в позе звезды мальчишка Михаил Релье… Интересно, будут ли проводить генетическую экспертизу? Ведь эти двое тоже как минимум смески. Из каких родов?.. Надо бы спросить у их родителей. И как эти ребята сошлись с младшими наследниками русалов и магом, которые в город прибыли от силы два дня назад?

Вопросики у меня…

Еще двое распяты на стенах, остальные разложены на полу по обе стороны от тела Натальи. Раз она лежит в центре, значит, силу сливали через нее.

Шесть фигурок, на которых ярко-желтыми линиями прочерчены нанесенные на тела ритуальные раны. Перерезанные горла, вспоротые животы, потом отделенные от тел руки и ноги, и кровь, кровь, яркими струями выстраивающаяся в сложные сдвоенные шестилучевые звезды, рассекающие пространство на мелкие кусочки вместе с плотью жертв.

Инициатор ритуала находился в центре каюты, над телом главной жертвы. Перед условной черно-белой фигуркой, похожей на детский рисунок, пульсирует мохнатый комок вытянутых из молодых нелюдей сил. Краткая вспышка света, пронзительный свистящий звук, и кровь расплескивается по всем полупрозрачным поверхностям, часть ее попадает в соседнюю каюту, спаленку.

Ну вот, кажется, реконструкция совпала с тем, что мне рассказывал Сев. Можно, наверное, убираться отсюда.

Глава конклава, посматривая в книгу, явно сравнивал результаты с описанием. Довольно кивнув, он поймал за руку все так же нарезающего круги Мельникова:

— Успокойтесь, Кириэл, и обратите внимание на что-то иное, кроме истерик вашего поверенного.

Кирилл Сергеевич остановился, вздернув голову:

— Что еще?

— Смотрите. — Ирни развернул главу Азовского анклава лицом к проекции, которая продолжала изменяться.

Я встала, подходя ближе. Интересно. Пригубив бокал, притиснулась вплотную к следователю, ловко дирижирующему стилетом.

Сияние виртуальной силы угасло, поглощенное телом убийцы. Фигурка сделала странный жест руками, будто заворачивая что-то в мешок. Ошметки жертв, мгновенно отделенные от стен и запакованные в прозрачные шарообразные коконы, взлетели и вереницей выскользнули в узкий дверной проем. На миг зависли на палубе, затем поверх ступеней скользнули в рубку, где и шмякнулись на пол. Убийца же аккуратно поднял почти целое тело девушки, Натальи, и выплыл наружу, не касаясь пола. Отнес ее наверх и растворился в воздухе.

Тишину, воцарившуюся в помещении, не нарушало даже дыхание. Все, кто наблюдал за реконструкцией, буквально застыли, объятые холодом. Медленно спускался с потолка туман, где-то далеко-далеко, у барной стойки, позвякивала бокалами Танцующая.

Спустя миг встрепенулся Висс, вытаскивая из-за чуть заостренного уха ручку и начиная что-то быстро-быстро строчить на чистом листе бумаги. Заглянув через плечо и пропустив многоэтажные рунические формулы концентрации и конвертирования энергии, я вчиталась в текст вывода.

«Небрежное расходование полученной силы, с коэффициентом потери при усвоении — до 30 % и до 40 % — на транспортировку тел и заметание следов. Возможно, повышение энергетического уровня не было главной целью проведенного ритуала».

М-да? А что тогда было главной целью?

Вопрос я озвучила. Совершенно машинально, но Висс обернулся и ответил:

— Собственно убийство. И лишение наследия.

— Вот интересно, что за наследие было у Бышевой и Релье? — философски вопросила я потолок, касаясь руки Висса. — Я ими займусь. Поговорю. Все равно глава конклава не позволит мне допросить своих гостей.

— Очень разумное решение, — пропел над ухом глубокий голос.

— Господин Ирни, — обернувшись, улыбкой ответила я на недружественный оскал высшего, заглянула в книгу, раскрытую на странице, демонстрирующей схему только что воспроизведенного действа, — а это действительно единственный ритуал такого рода, во время которого надо петь?

— Да, он действительно был создан одним из высших русалов для повышения уровня силы подданных, — ответил на завуалированный вопрос глава. — Но разве вы знакомы с другими… хм, процессами, отнимающими суть и силу?

— О да… Карающие, знаете ли, очень их любят, — хмыкнула я. И кивнула замершим рядом мужчинам: — Господин Мельников, господин Тернов… — И через стол: — Господин Северян… Мое почтение.

После чего направилась к выходу, спиной ощущая два десятка сосредоточенных взглядов. Русал, Карающие, оборотень, альвы и эльфы.

Между прочим, где все маги, включая господина Свертхальде? И кто-нибудь догадался его проверить? Вдруг он тоже мертв?

Я обернулась:

— А господин протектор где? Мне вообще-то хотелось бы с ним пообщаться.

Хм, а все присутствующие неожиданно недоуменно переглянулись. Тревожный шепоток обежал веранду, Карающие в надежде обрести врага слегка воспрянули, но подозрение не успело четко оформиться, как подал голос оборотень, скинувший с себя отводящие внимание чары.

— Он этой ночью занят. Отзвонился еще днем. Господин Ирни, — чуть укоризненно напомнил он русалу, — сегодня день традиционного родового поискового ритуала…

Не дослушав пространные объяснения, излагаемые густым сочным басом, я нырнула в ночь. Мне показались неинтересными расклады в этом городском пасьянсе, почему-то больше заботили другие карты. Мелочь, отброшенная высшими за ненадобностью. Тихий голосок предчувствия погнал меня на улицу.

Душная сухая ночь приняла меня, скрывая от взглядов случайных прохожих. Нет, все же этому пеклу я сто раз предпочитаю сумрачную морось поздней столичной осени. Передернувшись, я неторопливо порысила в сторону дома, потерявшего одну из своих обитательниц. Путь оказался не таким уж близким.

Между непривычно низкими, кирпичными и оштукатуренными домами с колоннами и карнизами, по высохшей, хрустящей траве, через мост, под которым тянулись вдаль линии рельсов, пыхтел, обдавая вонючим дымом опоры, старый тепловоз. И вверх, вверх, вверх, вдоль широкого пустого проспекта, мимо длинных многоэтажек и маленьких частных домишек, пустырей и трамвайных путей. Свернув у недостроенной высотки в старые дворы, я долго кружила среди совершенно одинаковых корпусов пятиэтажек, выискивая нужную. Неуютные пыльные площадки, заросшие полынью, кустистые вишни и абрикосы, а также толстые тополя освещались редкими фонарями. Под тусклыми лампочками мельтешили сотни насекомых. Отмахиваясь от комаров, нудно зудящих над ухом, я продралась через вишневые заросли и вывалилась на растрескавшуюся асфальтовую тропку. На выщербленной кирпичной стене красовались нужные цифры. Обогнув угол, вышла к подъездам.

Так-с. Окошки, окошки, окошки, в большинстве своем — темные, занавешенные тюлем, заросшие какой-то травой. Балкончики. Убогий какой-то домишко, но все ж получше того, где я обосновалась.

Высчитав расположение искомых окон, — уж это логическое упражнение мне по силам, — присела на скамье в глухой тени под раскидистой акацией. В нужном окне горел свет. Тускло так теплился и дергался при скачках напряжения за плотными занавесями. Иногда на их фоне мелькал смутный силуэт. В квартире не спали, что было неудивительно.

Расслабившись, я осторожно отпустила сознание, и монохромная ночь медленно начала расцвечиваться запахами. Кто-то сидел на скамейке, распивая пиво, кто-то проходил мимо, размахивая сумкой или плетясь еле-еле, волоча за собой пакеты. На соседнем пустыре пьяненькие голоса, наконец, затихли, и люди, шаркая и опираясь о стены, двинулись куда-то дальше. Темнеющая зелень источала прохладу, ароматным пологом укрывая асфальт, давая возможность вдохнуть полной грудью.

Бронза радости и серебро грусти, алые нити раздражения и синяя паутина злости изукрасили двор. Прохладная ласка матери, сонное довольство малыша, сопящего в коляске. Настроения и следы рисовали затейливый узор жизни, движущейся несмотря ни на что и вопреки всему. Хищная настороженность кошек, прячущихся по подвалам, из которых тянет немного затхлым холодком; шумный лай песьей стаи, пронесшейся по кустам ввечеру и уводящей с собой подростков из семьи куниц… Резкий запах сущности малолетних хищников отпечатался в пыли короткими резкими черточками-прыжками.

Земля пахла пеплом и потом, высохшей травой и давлеными клопами, дом напротив блестел черными слюдяными провалами окон в белых, бронзовеющих в свете редких фонарей рамах. Первый этаж прикрывали густые заросли. Старая вишня истекала на сломах ветвей золотистой, густой, горьковатой смолой. Дикий виноград, цепляясь за стояки балконов, тянулся вверх, вился, теряя подсыхающую, тихо шелестящую листву. А вдоль стены, осыпаясь ароматной пыльцой и недозрелыми твердыми ягодинами плодов, скользила какая-то тень. Она то сливалась с густой бархатной чернотой, то обретала материальность, рельефно выступая на тусклом свету, просачивающемся сквозь листву к кирпичной кладке.

Я подалась вперед, выпуская когти. Миновала третий подъезд, буквально стелясь по земле бесплотным туманом, нырнула под сень отдающих терпким запахом вязов… И, полностью сбрасывая с сознания легкие тенета щитов, поймала запах. Гнилая кровь пришла за оставшимися в живых.

Мгновенно вспыхнувшая ярость перебила ошеломляющую боль, заполнившую голову. Тень коснулась обшарпанной железной двери, под ладонью слабо пискнул домофон, скрипнули тяжелые петли. Плоская, как бумага, фигура просочилась в узкую щель. И я метнулась вперед, не дожидаясь, пока щелкнет замок квартирной двери. Тело протестующе заныло, проломившись через слой ставшего неожиданно твердым воздуха, где-то далеко позади упала скамья.

Мир сузился до затянутой железной сеткой балконной двери. Успеть бы.

Я совершила прыжок. На пределе сил, взрывая сухой газон и оставляя на острых сучьях обрывки одежды. Под пальцами крошатся перила. На грани сознания слышится дребезжащий звонок в дверь. Я мчусь вперед, проламываясь через пространство, вспарывая сетку, перекатом по бросившемуся под ноги дивану, навстречу застывшему ужасу в светлых глазах. Плечом выбивая из девушки воздух вместе с криком, пролетаю уже с нею в охапке мимо двери в коридорчик.

Там застывшая перед взором картина: взметнувшийся вверх тусклый клинок, четко обрисованный светом ночника силуэт в дверях, оседающее разбитой квашней тело в халате. Свежая кровь…

Соседняя комната. Маленькая. По прямой.

Вскинутое на плечо тело не успело шевельнуться, как я вбросила себя в прыжок. Еще рывок, и, пролетев над спружинившей при касании кроватью, спиной вбиваюсь в окно. В мареве иссекших кожу осколков лечу вниз. Встречный безжалостный удар земли со спины и безвольного тела — сверху, сплющивают, вышибают дух.

Встаю. Мир кружится, но воздух все еще плотный и держит. Меня будто крюком вздергивает, снимает кожу… В разбитом окне — силуэт, стремительно истончающийся. Схватив за шиворот девицу, волочу по земле, на свет. Луна, звезды, где вы? Мимо тополей, каких-то кирпичных стен. Быстрее, еще… Воздух загустел в легких, не давая расправить грудь. Камнем засел в горле, перебивая дыхание, слепя глаза. За спиной мотается тело. Позади — освещенный звездами ряд гаражных ворот, отчетливо доносится аромат железа, машинного масла и какой-то химии.

Передо мной пустырь. Дома, деревья — все видится в каком-то дрожащем мареве. Зато очень четкие ощущения. Тяжелое ошалелое дыхание, опаляющее шею, прижимающаяся, смешивая свою кровь с моей, девушка. Ноющие плечи и затылок, сплющившийся позвоночник, ломота в ногах и резкая, будто туда гвозди вбили, боль в висках.

И сеть гнилой крови, тонкими зримыми следами рисующаяся вокруг. Тускло-зеленые нити незнакомых чар вызывают тошноту. И мертвая, истинно мертвая тишина. Ни следа, ни запаха иной, обычной жизни. Звездный свет, ночь, чужое дыхание и тишина. Я медленно раскинула руки. Не дам. Моя полукровка. Моя! В горле клокочет рычание. Моя стая, не дам!!!

Смутный силуэт проступил на фоне пустыря, как оттиск старинной фотографии. Нечеловечески гибкая, туманная, но в то же время до ужаса материальная фигура скользила по границе проложенных нитей, будто раздумывая.

Я размяла когти, дернула пальцем, снимая маскировку. Ощерилась.

— Потанцуем, э-р-р? — Выплюнула фразу вместе со скопившейся в горле злобой и не узнала собственный голос. Хриплый, замученный, глуховатый… — Или, может, с-споем?

Отслеживая колебания фигуры, струящейся вокруг нас и с каждым растянутым в бесконечности мигом все приближающейся, я едва не пропустила секунду, когда девушка осознала происходящее.

Хриплый стон, переходящий в вой, заставил меня вздрогнуть. Вцепившись в мои плечи, она забилась в судорогах, с неожиданной силой изгибаясь и раздирая ногтями кожу. Впрочем, царапиной больше, царапиной меньше…

Лишь бы тень, вслушивающаяся в душераздирающий крик, заставляющий резонировать каждой клеточкой тела, не атаковала. Я ее боюсь… И не представляю, что можно сделать с нереальным, ускользающим в бестелесность противником. Последовать за ним?

Крик девушки, изогнувшейся в мучительном усилии, перешел в неслышный людям диапазон. И этот звук прорвал странную зеленую сеть, сплетенную тенью. Разлетелись ошметки, оставляя на пыли расплывчатые кляксы и выжженные полосы. Где-то за гаражами завыли собаки, ярче и полнее налились льдистым огнем звезды, отблески фонарей упали на будто вырезанные из картона силуэты деревьев, душная южная ночь без остатка стерла подбирающийся все ближе холод.

И тень, недовольно передернувшись, отступила, растворяясь в отброшенном ближними кустами отпечатке сумрака.

Тяжким кулем осев в пыль рядом со скорчившейся в комок девушкой, я хрипло выдохнула. И что теперь? Как мне везет на неинициированных полукровок! Осторожно коснувшись спутанных окровавленных волос, лизнула кончики пальцев. Соленая горечь обожгла губы, прокатилась по телу, оставляя йодистый привкус. Ряска, что ли? Или тина? Не разберешь так, с ходу.

Кто такая ведьма Ирина, я поняла сразу в момент знакомства. Огонь — он и есть огонь. А эта… Недоуменно принюхавшись, я почуяла только панику и ступор. Сирена — по крайней мере, внешне похожа. И поет. Пела когда-то.

Я глянула в небо. Подмигнув, звезда скатилась вниз, рассыпавшись сотнями стеклянных осколков.

— Поднимайся, надо убираться отсюда. — Прокашлявшись, я взяла девушку под мышки и поставила на ноги. Та замерла, пошатываясь и тупо глядя в пространство расширенными глазами. Зрачки полностью перекрывали радужку, черные провалы глаз обдавали холодом, ледяные руки вяло висели вдоль боков, с губ белым облачком срывалось короткое, рваное дыхание. Она явно была в шоке.

Вдалеке завыла сигнализация. Правильно. Мы изрядно нашумели. Дернув незнакомку за руку, я убедилась, что та, по крайней мере, переставляет ноги.

— Пошли!

И поволокла ее за гаражи. Там вроде что-то заброшенное виднеется.

Проковыляв, оставляя в пыли кровавые следы, метров десять, я поняла, что так мы далеко не уйдем. Эх, где же Жером, у которого в каждом гараже по машине?! Севу что-то звонить не тянет. К тому же сотовый в квартире остался.

Взвалив девицу на плечо, я чуть не взвыла от боли: вся спина, похоже, утыкана осколками, да еще и глубоко.

Медленно протрусив вдоль гаражей до кирпичной развалюхи, от которой тянуло горячей, но затхлой водой, я коротко лающе взвыла. Прячущаяся у ограды стая собак встрепенулась. Я рявкнула, насилуя горло, и стая послушно рванула к месту, где недавно произошла стычка с тенью. Вытаптывать следы и вылизывать кровь. Большая черная псина, покружив рядом, попробовала куснуть меня за ногу, за что получила пинок и, коротко взвизгнув, отлетела к товаркам. Р-работай!

Я зла! Очень!

Покружив по дворовым закоулкам, вышла к ржавому забору. Оставив вялую девицу сползать вдоль столба, я, поднапрягшись, потянула один из прутьев. Скрипнув, он прогнулся. Ну вот, уже лучше. Сама-то перелезу, а эту что, перекидывать? Я пропихнула плотную увесистую тушку в щель и скользнула следом. Подняв с травы мягко шлепнувшуюся спутницу, я, пошатываясь, побрела в парк со своей ношей.

Парк?

Да. Деревья рядами, кусты. Трещиноватый, заросший асфальт дорожек. Полянки. Взгляд наткнулся на непонятный растопыренный силуэт. Только почти врубившись лбом в металл, поняла, что это. Самолет. Небольшой, серебристо-серый, со звездами на крыльях. Привалив девицу к спущенным шинам шасси, я присела рядом. Глянула в пустые, лишенные всякой мысли серо-голубые глаза и вздохнула.

— Ну, что делать будем? — спросила я у неба.

Небо, естественно, промолчало.

«Свет небесных костров снится мне…» — Разложив абсолютно бессознательный груз, собственноручно повешенный на шею, под крылом самолета, я присела рядом, напевая мрачноватую песенку: — «…что, несчастный герой, ты сделал с собою…»

Угу, я вот тоже… сделала. И куда мне эту красоту девать? Аккуратно ощупав руки-ноги-голову-ребра, убедилась, что обошлось без переломов. А у меня?

Царапины, синяки, порезы…

Мое платье! Мысленно рыкнув на некстати проснувшуюся жабу-модницу, скинула с себя обрывки наряда. И окунулась в муть изменения. Уй, больно! Осколки буквально выплюнуло из-под кожи, свежие раны почти затянулись, а лежащее у лап тело… Я даже присела от удивления. Тонкий легкий флер из смеси едва заметных ароматов выкристаллизовался в серо-серебристый, сияющий гранями множества бриллиантиков ледяной покров, второй кожей облегающий израненную девушку. Вместо крови — зеленое бутылочное стекло, жидкое, отбрасывающее в свете звезд холодные блики. Запахи в цвете? Впервые такое вижу.

Миг возвышенного созерцания нарушило бурчание. В животе. Моем. Примитивные инстинкты мгновенно вытеснили мысли о странном наследии. Оторвавшись от тщательного — носом к холодной коже — обследования странной девицы, я нырнула в темноту.

Безлюдный парк расцветился сотнями живых нитей. Которая из них сейчас — еда?

Короткая пробежка, прыжок — и вот на клыках уже хрустят косточки. Жертвой оказалась жилистая ворона, по неизвестной причине ночевавшая в низких кустах. Она даже каркнуть не успела, как лишилась головы. Первый голод ушел, затаившись в глубине волчьей натуры. Счистив с морды перья и зажевав горьковатый привкус дикой крови листочком тополя, я вернулась к девице.

Носом ткнулась в серебро, теплым шершавым языком прошлась по щекам незнакомки, снимая с царапин изумрудные капли. Ихор небесный растекся на языке пузырьками сладости, чуть приторной густой яблочной пастилой, холодящей горло мятой и хрупким перламутром морских раковин.

Выплывший из подсознания образ едва не заставил поперхнуться. Но я тяжело привалилась к горячему телу, распростертому на жесткой, колючей траве, и с урчанием принялась вылизывать. Так вкусно, вкусно, вкусно… Блаженно фыркая, проминала лапами грудь, ластилась всей шкурой, не оставляя без внимания ни единое местечко, ни один клочок кожи.

Тело подо мной неожиданно ожило, резко выгнулось. По мышцам пробежала дрожь, судорога скрутила короткую шею, руки заскребли по земле, ломая ногти. Я прижалась сильнее, с рыком прижимая к земле бьющуюся девушку. Спустя миг она расслабилась, обмякла и открыла глаза. В мутно-серых зрачках нарисовалось недоумение. По мере осознания девицей, кто на нее пялится сверху вниз, нависая мохнатой скалящейся мордой, на лице вырисовывалось сначала недовольство, затем опасение, потом… чистый, незамутненный ужас.

Истеричный визг прорезал тьму. Отскочив, я замотала головой, избавляясь от звона в ушах. Девушка вскочила, нервно дернулась, подпрыгнув. Завертела головой, торопливо закутываясь в обрывки ночной рубашки.

Я рыкнула, выпрыгнув из тени, закружила у расцарапанных, покрытых темными разводами ног, взрывающих пыль. Чихнула, тихонько взвыла.

Блондинка взвизгнула еще раз и заскочила на колесо, обнимая стойку. Поморщилась от боли в содранных до крови пальцах. Ее окутало темное облако негативных эмоций. Зато исчезли странные видения-запахи, снова воздвигся привычный легкий флер разбуженного наследия. Свежий, чуть слышный аромат моря еле заметной соленой корочкой ложился на язык. Но куда сильнее вдруг оказалось расплывающееся вокруг нее облако сухого, мягкого запаха меловой пыли. Тонкие белые нити сплетались в защитный магический узор, наливающийся силой. Когда я, весело оскалившись, боком, игриво, едва ли не вприпрыжку, закружила вокруг шасси, мелкоячеистая сеть, усеянная узелками колючей проволоки, всколыхнулась, следуя за испуганными движениями тонких рук. Собралась в ком, напряглась и сорвалась с пальцев дрожащим воздушным потоком, взрывшим землю у моих лап.

Пока светловолосая полукровка ошеломленно пялилась на свои пальцы, а неожиданно поднявшийся ветер с сухим шелестом рвал кроны тополей, я плавно рухнула в изменение.

Вот теперь с ней можно и поговорить.

— Привет-привет! — Танцующим шагом обойдя самолет, я возникла в поле зрения девушки.

И отскочила назад. Синяя иззубренная плеть шарахнула по алюминию крыльев. Серебристые осколки с визгом разлетелись, рассекая воздух и обнажая темное проржавевшее нутро машины. Воздушная волна обдала холодом тело. Игриво извернувшись, я пропела:

— Ах, какая опасная, молодая, прекрасная… Успокойся.

— Т-ты кто?! — взвизгнула девица.

— Я-то? — Хмыкнув, я вытянула руки, повернула кольцо камушком вниз, передернула плечами, сбрасывая ошметки иллюзии, выпустила блеснувшие перламутром когти, прикусила клыком губу. — Я — страх и ужас ночного города, кошмар бессонных гуляк и беззаконных обманщиков…

Ой, куда меня понесло?!

— Ч-черный п-плащ? — Губы блондинки перекривились в слабом подобии улыбки.

— Летаю неплохо… Э? — Я увернулась от волны, обдавшей обнаженные бедра холодной влагой. Слизнула соленые брызги. — Очнись, красавица.

— Я уже!

— И вспомни.

— Это — тоже… — Девушка сползла вниз, продолжая обнимать железку, будто бочонок с золотом. По щекам покатились слезы. — Что все это значит? — Она всхлипнула. Отчетливо запахло недоуменным горем, пеплом разбитых невинных иллюзий.

Я присела рядом, обнимая ее за плечи.

— Просто мир гораздо более сложный, чем ты считала. И для тебя он необратимо изменился. Очень жаль, что твое знакомство с нами началось со смертей…

— А сестра? Ее тоже? — Доверчиво прижавшись ко мне, девушка спрятала лицо в ладонях. Защитная сеть, вздыбившаяся было парусом, опала, сливаясь с кожей. Одинокая полукровка. Ох, жалость меня погубит. С другой стороны, где бы я была сама, если бы меня не нашел Павел? Пусть и из меркантильных соображений, но помог… Ну, значит, пользу, которую может принести эта малышка, я придумаю позже.

— Что — тоже? Она мертва, да. Убита, верно. Зверски. Ты ходила в морг?

Та отрицательно мотнула головой, еще сильнее запутывая светлый колтун.

— Отвратное зрелище. Как тебя зовут?

— Марина.

— Морская, значит. А подходит! — Оскалившись, я подняла ее на ноги.

Глянув на меня исподлобья, девушка в ответ продемонстрировала ровный прикус с чуть более крупными, чем у обычных людей, клыками.

— Мой лучше! — Фыркнув, я щелкнула девушку по лбу. — Та-ак!

И вот тут я осознала, какую ношу на себя взвалила. Молоденького безродного несовершеннолетнего смеска с большими проблемами в обоих мирах.

Марина, зябко передернув плечами, спросила:

— Расскажешь мне, что происходит?

— С какой такой радости?

— Ну… ты же здесь?

— У-умная, — с угрозой протянула я. — Да, я здесь. Для начала — правила.

— Какие правила?

О, похоже, девочка нашла свой способ борьбы со страхом. Вопросы, вопросы и еще раз вопросы. Ну, это тоже вариант, чтобы с ума не сойти.

— Простые правила. Тайна и маскарад.

— Что это значит? — Она сосредоточенно хмурилась, старательно отгораживаясь от недавнего прошлого.

— Все просто. Нелюдские семьи скрывают свою сущность и свои действия от людей. За нарушение — смерть.

— Так просто?

— Да, так просто. — Глянув на приметно светлеющее небо, я поднялась и потянула следом девушку. — Поэтому вставай и пойдем отсюда.

— Но куда? Домой?..

— Не стоит. Ма-аска-арад…

— Ой да! — Серо-голубые глаза наполнились слезами. — Там же…

— Ну чего плакать? Мертвое тело, раздолбанный балкон, выбитое окно. Меня саму за такие нарушения не похвалят. Н-да…

И чего я тогда радуюсь? Настроение такое игривое. Тьфу!

— Тебя… А вообще ты кто?

Вот уже оживает, претензии предъявляет, какой-никакой интерес в голосе появился. Мягко шагая по траве, я спросила:

— По мне не видно?

— Э… видно… — Растерянный всхлип позади. Под голыми пятками хрустнул сучок, и Марина, ойкнув, захромала еще медленнее.

— Оборотень я. — Сжалившись, легко подхватила на руки девушку и прибавила шагу.

Спина тут же заныла, в носу засвербело от запаха меловой пыли, в колене стрельнуло резкой болью, но все же так передвигаться вышло куда быстрее.

Парк неслышно готовился к дневному пеклу. Замолкли сверчки, попрятавшись по земляным норкам, зашелестели, засвистели в кронах тополей какие-то птицы, даже самолеты, выстроившиеся в ряд, как-то сникли, обретая четкие очертания. Розовеющее небо обещало жару.

А от девицы веяло пришибленной восторженностью. Она осторожно обнимала меня за шею и вглядывалась в лицо. Внимательно и почти влюбленно. М-да…

Я тоже так пялилась на Павла в ученические времена? Нет, только до первого спарринга, наверное. А сейчас бы как посмотрела?.. Ну о чем я думаю-то?! Хотя такое отношение Марины льстит. Пробуждает чувства. Родительские? И кому я вру?

Просочившись через шикарный разлом в ограде, выбралась к дороге пустыми дворами. Откуда-то потянуло свежестью. Легкий ветерок донес приятный свежий запах родниковой воды. Выглянув из-за торговых палаток, я переждала, пока проедет тонированная и раскрашенная под хохлому до самой крыши машина, и быстренько перебежала дорогу.

— Это что? — невольно обратилась я к впавшей в нирвану девушке. Та подняла голову с моего плеча:

— Памятник…

— Ну да. Мило. Чему, интересно?

Невысокая, метров десять, стела, увенчанная уносящимся ввысь истребителем, была густо увешана туалетной бумагой. И какие идиоты так развлекаются?

Я сбежала по широким ступеням. Разбитые, засыпанные мусором плитки похрустывали под пятками. А снизу тянуло вожделенной свежестью. Старые ивы скрывали облагороженный бревенчатыми домиками и беседками обрыв, родник булькал по выложенному каменными голышами ложу, исчезая в трубе и пополняя мутноватый, обложенный кирпичами пруд. В перегороженном ручье поблескивали спинками рыбы, в редком кустарнике шебуршали утки.

Хм… жирненькие, аппетитненькие. Я сглотнула слюну, выслеживая тянущуюся по земле ароматную нить, и скинула дремлющую на руках девушку в воду. Дикий вопль прорезал тишину. Заполошно размахивая руками и отплевываясь, Марина вынырнула, схватилась за бортик. Русалочьи волосы облепили лицо.

— Ты что? — возмущенно фыркая, крикнула она мне в спину.

Я же метнулась к беседке, рыкнув:

— Отмывайся!

Под пальцами хрустнула шейка заполошно дернувшей крыльями утки, порскнули в разные стороны серые мелкие комочки. Нырнув в изменение, я торопливо выпотрошила сочную тушку.

Вку-усно! Облизнувшись, окунулась мордочкой в ручей. Побулькала, расфыркивая кругом прохладную воду, и, мысленно хмыкнув, отправилась ловить рыбку. По тропинке, ступеньками поднимающейся к затону, — и в озерко с размаху! Розовато-серая мелочь разлетелась по сторонам, я, крутнувшись, шлепнула лапой по воде и застыла. Под брюхом, облепленным отяжелевшей шерстью, расходились круги. Сквозь листву пробивались узкие лучики света, играя бликами на спинках успокоившихся рыбок. Темные окна кухонного домика, возвышающегося надо мной, недружелюбно пялились в пространство. Резкий смолисто-лаковый дух забивал нос.

Я дернула ухом, уловив раздраженно-испуганный отклик. Ох, и чем я занимаюсь, лишь бы к делу не приступать! Идиотка!

Выбравшись из воды, я снова прошла изменение. Стряхивая с кожи прозрачные капельки, зашлепала босыми ногами вниз по гладким светлым камням узких ступеней.

У меня теперь есть работа. Как странно, однако. Странно, что я ситуацию воспринимаю именно так. Нет. Стоп. Опять обманываю себя. Это явно не работа. На губах вдруг вновь заиграл одуряющий вкус изумрудного ихора полукровки. Потрясающе, восхитительно, туманяще…

Передернувшись, я сбежала вниз и, присев, выдернула Марину из воды. Девушка смущенно покраснела, пытаясь прикрыться липкими, весьма символическими остатками ночной рубашки. Чуть касаясь пальцами расцарапанной кожи, я аккуратно отвела ее руки и принялась снимать обрывки, один за другим отбрасывая в кучу сухих, как порох, веток, приготовленных рядом с монументальным мангалом.

— Тш-ш, — прошипела я, вглядываясь в ошеломленное лицо. Она подавалась вперед за каждым моим движением, отзывалась на легкую ласку и непривычную заботу. Невысокая, коренастенькая, с опухшими от слез глазами и спутанным светлым колтуном на голове, она была прекрасна…

Тьфу! Русалка, не иначе.

— Послушай… ты сейчас не вернешься домой. Переночуешь у меня. И еще. Я, получается, взяла на себя ответственность за твою жизнь. Такова судьба. И потому ты будешь беспрекословно меня слушаться.

Марина завороженно кивнула.

Вот так. Последний клочок ткани отправился в полет, и, взяв за руку обнаженную девушку, я повела ее наверх, к палаткам, выстроившимся вдоль дороги. Среди них были, как у меня в памяти отложилось, и торгующие одеждой.

Смущаясь, полукровка жалась ко мне, шарила руками по спине и ластилась. Ну чисто кошка. Кожа к коже, теснее, ближе… Да что же это! Как-то я на нее не так реагирую. Возбуждение разгорается в крови, да и от девушки сквозь смущение и ужас отчетливо проступает мускусный запах желания. М-да… Где-то я о таком читала, о неконтролируемом пробуждении способностей. Сирена ищет защиты, а проще всего получить ее, соблазнив объект. Вот она и излучает флюиды. Неосознанно.

Но так хочется. Тьфу!

Взлом задней стены склада и потрошение картонных коробок не заняли много времени. Иногда хорошо быть оборотнем. Под недоуменным взглядом девушки (да, я сильная, чего удивляться… ее на руках таскала, не сказать, что без труда, но все же…) я отогнула блестящую жестяную панель. А там… Я не в первый раз что-то вскрываю на ощупь, и если при этом страдает что-то лишнее, не переживаю.

Одевать Марину пришлось насильно. Она снова начала выпадать из реальности, так что к набору ее впечатляющих синяков пришлось добавить царапину. Проведя когтем по руке, слизнула длинную полоску крови, причмокнула и велела вздрогнувшей девушке:

— Натягивай.

Джинсы на голое тело налезли с натугой, серая футболка — тоже в обтяжку. Ну, можно и идти. Стоп. А себя-то?

Я посмотрела на расцвеченное золотом небо, вздохнула. И полезла в дыру еще раз, прислонив индифферентную тушку рядышком. Так-с. Длинная, модно подранная рубаха, спортивные штаны, шлепки и забытая кем-то выручка. Отлично. Подхватив под руку подопечную, я через бурьян вывернула на тротуар. Или это была полынь? Вялые кусты свешивали метелки почти до земли, подметая сухую пыль. А та только рада была взвиться в не успевший остыть воздух и забиться в нос.

Апчхи!

И мы пошли. Шли, шли, шли, а по пути я просвещала Марину о реалиях ее нового мира. Прелестно выходило. Бесправная полукровка под опекой такой же полукровки, только наделенной правами одинокого охотника. И если я не найду этой девице семью, то получу на свою шею ученика. Которого ничему научить не смогу, честно-честно. И нас обоих, того, ликвидируют.

— Так что, — садясь на лавочку у трамвайной остановки, резюмировала я, — прикидываешься ветошью, ходишь следом и не отсвечиваешь!

Марина печально вздохнула:

— Как все сложно.

— Ну, ты думала! Еще надо с властями разобраться, документы забрать, опеку оформить. Тебе же шестнадцать?

Запустив руки в спутанный колтун, девушка простонала что-то неразборчивое.

А я не давала ей расслабиться. И себе тоже. Зачем нам нужны истерики посреди залитой ярким светом улицы, по которой все чаще проносятся машины и громыхают железом трамваи?

Веселой желто-синей расцветки колесница распахнула двери, я потянула девушку. Темные боги, целую ночь ее за собой таскаю!

— Как я выгляжу? — озаботилась я собственной внешностью.

— Нормально, по-человечески, — ответила девушка.

— Это радует. — Значит, не забыла маскировку. А то часть собственных действий как-то теряется и мироощущение расплывается.

Поглядывая в окно на проплывающие мимо домишки и особнячки частного сектора, скрывающиеся в пыльной зелени за высокими заборами, я продолжила разговор.

— Значит, так… — Я поморщилась, пережидая грохочущий, отдающийся звоном в голове перестук колес на стрелке. — Эту ночь ты провела у меня. Вечером поругалась с матерью…

— Мы часто ругаемся… ругались… — бесцветно ответила девушка, возя пальцем по стеклу.

— То есть вопросов не вызовет. Я — твоя особая подружка, лучшая, — усмехнулась я.

— Э… Чего?

— Версия для человеческих властей. Розовая подружка, понимаешь?

— Но… — Марина опять была в шоке.

— Тьфу! Шучу! Мы просто знакомые! Но ведь кто меня уже полночи соблазняет эманациями?! Приедем — зацелую!

Я уже почти рычала. Хорошо, что ни ранний пассажир, дремлющий впереди, у кабины вагоновожатой, ни утомленная заспанная кондукторша за шумом нас не слышали.

— А?.. — Девушка открыла рот, потом закрыла и задумалась. — А где мы познакомились?

— На пляже у панорамы. Неделю назад.

— Какой там пляж, — махнула она рукой, смиряясь.

— Нормальный. Кстати, — прикусив палец, я оценивающе оглядела девушку, отчего ее всю передернуло, — ты не знаешь, где твоя сестра познакомилась со своей последней компанией?

— Да там же, у панорамы. Дня три как… Ну, то есть с Михой и раньше была знакома, но с этими — как раз там.

— Да ёш твоих богов! — раздраженно ковырнув сиденье, выдернула я оттуда кусок поролона. — А у этого Михи и не спросишь, был ли он раньше знаком с гостями… Что-то мне подсказывает, что у его родителей мы тоже ничего не узнаем. Разве что духов призвать, да и то… Хотя нет, не выйдет. Только по знакомству, к сожалению.

— Почему? Его семья недалеко от нас живет. Ох! Ты думаешь, их тоже…

— Да наверняка! — Махнув рукой, я выкинула в форточку рассыпающийся в пальцах, воняющий плесенью клок и выволокла опять застопорившуюся девицу на улицу. — К вам пришли, к ним пришли… А к кому еще нагрянули, интересно?

В общем, до квартиры мы добрались часов в пять. Покружив возле дома, я проскользнула в подъезд, задержав дыхание и тем спасаясь от ударившей в нос резкой острой вони, пошарила за косяком в трещине. Прислушалась — все спят. Гудит вентилятор у соседки, на чердаке тоскливо завывает кот. Наверху кто-то прошаркал, щелкнула задвижка. Неслышно провернув в замке ключ, я торопливо просочилась внутрь, затащила девушку. Выдохнула. Прикрыла дверь.

Ну вот. Развалина развалиной, а не скрипит.

Марина удивленно рассматривала обшарпанное убежище. Треснувший кафель, надорванный линолеум, расцарапанная покосившаяся мебель…

— На кухню иди.

Сама же я завернула в комнату, залезла в шкаф. В пахнущем древесной пылью нутре, среди немногочисленных вещей нашла бутылку. Отличный портвейн, купленный просто так, под настроение. Этой красавице хватит, чтобы отрубиться.

На кухне, обойдя ссутулившуюся на табуретке девицу, рассеянно ковыряющую пальцем растрескавшуюся столешницу, я с громыханием извлекла с полки стаканы. Подковырнув когтем, с чпоканьем вынула пробку. В мутноватые граненые емкости, водруженные на стол, полилась темно-алая, даже на вид густая жидкость. Терпкий аромат слегка разогнал мутную усталость, застилающую глаза туманной серой пленкой. Стекло заиграло рубиновыми искрами на мрачной кухне, попав в тонкий лучик солнца, пробившийся сквозь тенистые запутанные заросли.

— До дна, — придвинув стакан, приказала я. И подала пример: запрокинув голову и зажмурившись, в три глотка залила в себя напиток. Кощунство, конечно. Но резкий сладкий вкус на языке и в горле легко залил тошнотворные события этой ночи.

По телу прошла горячая волна, напряженное, ноющее от боли тело расслабилось, и я медленно осела на пол у окна. Похоже, это мое любимое место. Мысль была ленивая и какая-то обреченная. Еще набулькала в стакан, с трудом удерживая его в руках. Подняла в приветственном жесте.

— Давай-давай… Закусывать нечем, уж извини.

Марина, скорчившись и подобрав под себя ноги, давилась вином. Судорожно сглатывая и жалобно всхлипывая, она выцедила стакан. Встав и ощутив себя на мгновение столетней человеческой старухой, я налила ей еще. Хм, и все? Развернувшись, посмотрела на свет через зеленое стекло. В разбрасывающей разноцветные блики бутылке действительно оставалось совсем немного. И сургучные крошки на дне.

— А ты пей давай!

Полукровка подавилась от неожиданности и, со всхлипом фыркнув, разбрызгала вино по столу. Закашлялась надрывно и согнулась, касаясь лбом залитой столешницы, пытаясь утереться дрожащими руками. Пальцы, судорожно скребли по лицу, царапая кожу, по телу вновь побежали искорки силы, воздвигаясь пыльным, отравляющим дыхание пологом.

— Чтоб тебя!

Подхватив ее на руки, оттащила в комнату и шваркнула на смятую постель. Прилегла рядом, прижимая к себе, зашептала, обдавая горячим дыханием ухо:

— С-спи, ус-сни…

Мятая ткань под боком стремительно нагревалась, заполняясь моим собственным запахом. Слипшиеся кончики волос неприятно щекотали шею, хотелось пойти в душ, смыть с себя остатки ночных приключений. Но девушка в руках мелко дрожала, скручиваясь в комок, в груди ее хрипели не выплаканные еще слезы. Спутанные волосы щекотнули нос. Дунув в висок Марине, снова шепнула:

— С-спи…

И та наконец расслабилась, ныряя в марево бессознательного. Пальчики, судорожно стискивающие мое запястье, расцепили хватку, спина, сверкая сквозь майку выступающими лопатками и позвонками, разогнулась. Девушка еще повозилась, подгребая под себя серую от пота подушку, и окончательно затихла. Только ниточки магии медленно сплетались в серебристую сетку, накрывая ее сияющей даже в дневном свете защитой. Какая сильная малышка.

Теперь ванная. И думать. Ох, как я этого не люблю.

В тусклом свете подвешенной над зеркалом лампочки я внимательно рассмотрела собственное лицо. Изможденное многократным изменением, с резко обозначившимися скулами и впалыми щеками. Глаза лихорадочно блестели, зрачок нервно пульсировал, а радужка желтела ярче скрученной в спиральку проволочки, спрятанной в матовый плафон. Спину исчертили свежие шрамы, алыми нитяными узелками бугрясь от шеи до талии по торчащим ребрам. Это, называется, я по-человечески выгляжу? Потерев висок, залезла в обшарпанную ванну. Почти кипяток десятком тугих струй ударил по груди, мгновенно заполняя паром комнатку.

Стоя на подгибающихся ногах и выводя пальцем затейливый узор на цветном, запотевшем кафеле, я позволила воде смыть с тела грязь и усталость. Глаза сами собой закрывались, сознание уплывало в горьковатую дымку. Остающийся на губах привкус ржавчины и соды уносил даже воспоминания о жалком пиршестве у пруда.

А мысли так и крутились. Хихикнув, я с большим трудом выбралась наружу и, оставляя мокрые следы, прошлепала на кухню. На миг мне стало даже прохладно, тонкие струйки, стекающие с волос, остужали спину, испаряясь, правда, едва ли не раньше, чем падали на пол.

Заглянув в холодильник, вытянула мясо, откромсала кусок тупым ножом, и, в сильнейшем раздражении не став даже обжаривать, забросила в рот. Сосущее чувство в животе немного отступило. Одно только плохо: ничего толкового я не придумала. Попытка логически вычислить, кто навестил Марину и ее мать, провалилась. Кому это было нужно? Не знаю, данных не хватает. Вот только… кто знал, что я там буду?

Висс, Ирни. Еще кто-то? Я говорила достаточно громко. Любой мог услышать. Возможно, тот, кто не слышал моего заявления о намерении присмотреть за родственниками двух жертв, и отправился подчищать следы. А может, плюнул на мое присутствие. Что может оборотень-полукровка противопоставить Тьме? Ничего. Или это был кто-то, не присутствовавший на собрании конклава.

Какое разнообразие вариантов, разрази их демоны!

Но одного человека надо проверить. Мага Свертхальде, который этой ночью проводил некий ритуал. А вычеркнуть — следователя Висса. Ему явно не до того. Наверное. Эх, сплошное расстройство.

Встав, я аккуратно, держась за стену, прошла в комнату и свалилась на кровать рядом с гостьей. В сумрачной дреме подгребла под бок теплое тело, вдохнула легкий аромат укрывающей ее магии и провалилась в сон.

Густая, как патока, темная тень медленно наползала на ночной город. Один за другим гасли огоньки фонарей, замирали звуки, тяжелое полотно накрывало дома, сжимало в петле оцепенения. Воздух густел и застывал неподвижными липкими комьями, кольцо душного сумрака неторопливо и неотвратимо сужалось…

Из тягучего, затягивающего в грязное болото бессознательного сна меня выкинуло ощущение опасности. Замерев, не дыша и не открывая глаз, я прислушалась. Живая умиротворенная тишина в доме, по улице проносятся машины, из парка доносятся веселые крики детей. Почему же мне страшно? Попытавшись глотнуть воздуха, я захлебнулась невидимой пылью. Руки свело болезненной судорогой. Неудержимо кашляя, я стиснула свернувшуюся под боком девушку, на коже которой мерцали синеватые полоски, и, резко оттолкнув ее в сторону, скатилась вниз.

Грудь словно веревками перетянуло, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Горячий воздух припекал кожу, а комната, пронизанная лучами солнца, походила на разогретую духовку.

Девушка на кровати беспокойно завозилась и застонала, шаря руками по смятым простыням. Ее защитный полог медленно угасал. А я озиралась, сидя на корточках и остервенело вцепившись когтями в пол. Почему мне кажется, что вокруг нас смыкается удушающее кольцо? Кольцо магического поиска… Я почти вижу отвратительные веревки, змеящиеся в пространстве, тщательно принюхивающиеся.

Вскочив, я скользнула на кровать и затрясла девицу:

— Вставай, надо убираться отсюда!

Та выдохнула, резко распахивая глаза, и подавилась криком, когда я зажала ей рот. Потянув Марину вверх, я мимолетно осмотрела испятнанное синяками тело.

— Что? — яростно растирая опухшие глаза, спросила девушка.

— Подъем, в душ, есть и отправляемся по делам…

И замерла, не закончив излагать обширные планы. В комнате будто свет погасили, накинув густую серую кисею тумана. Солнце поблекло, притухли витающие нити следов. Сверху посыпался мелкий черный снег, мельтеша перед глазами горячей, обдирающей кожу вьюгой. Я взглянула на потолок. По позвоночнику как ледяным ветром просквозило, тонкие белые шрамы на руках налились тускловатым сиянием, запульсировали неровной ноющей болью.

На белой штукатурке одна за другой появлялись новые и новые трещинки, стремительно складываясь в неровный, махрящийся в разные стороны короткими отрезками рисунок. Бесконечная спираль, сворачивающаяся сама в себя, то ли спускающаяся вниз, то ли буравящая потолки.

Вытолкав за дверь мятую со сна, не осознающую происходящего Марину, я замерла в проеме, вцепившись в косяк. Под побелевшими пальцами затрещало дерево. Это — магия. Только поэтому я и вижу, что происходит. Но смогу ли противостоять?

Что делать? Что делать? Что делать?..

И что это вообще за штука? Поисковые заклинания выглядят не так…

Паники не было, да и страх казался каким-то отстраненным, искусственным, далеким, как солнце. Опасным, угрожающим, но недостижимым. А вот ноющая боль, скручивающая мышцы, вбрасывала в реальность, не давая провалиться в опасное равнодушие.

Почему-то из мешанины воспоминаний и предположений, путаным клубком вертящихся в голове, вынырнули строчки старой песни, услышанной когда-то по радио. Я помню.

Точно! С той стороны! Где бы эта сторона ни находилась… Раз отзывается отпечаток силы, оставленный на мне давешним демоном. Я посмотрела на свои руки. Морозный узор шрамов налился краснотой, казалось, вот-вот истончившаяся кожа прорвется и хлынет кровь.

И по крыше, то есть по потолку, что-то стучит. Сыпется штукатурка, оседая белым пыльным саваном на постельное белье, чернота все резче и сильнее закручивается, затягивая взгляд.

За спиной суетится Марина, пытаясь пролезть под рукой:

— Что там? Что происходит? Мне плохо и страшно, пусти, я посмотрю! — В неожиданно мелодичном голосе послышался иррациональный ужас.

Если страшно, то зачем лезть?

— С-стоять, — просипела я, облизывая пересохшие губы. И попятилась, понимая, что узор на потолке начал обретать объем. Шаг, другой, и ноги перестают слушаться, замирая каменными неподъемными столбами.

Почему я не могу сделать еще шаг, просто уйти, сбежать, пока удавка черной мохнатой веревкой не затянулась на шее? Не пускает!

Я еще раз дернулась назад, пережив мгновенный приступ ослепляющей паники. И взгляда не отвести. Я раскинула руки и вернулась в дверной проем. Ну ладно, ладно…

Глубоко вздохнув, нашла в груди еле тлеющий огонек ярости. Если не могу сбежать, то буду смотреть и запоминать, и, даю слово, потом, когда наконец созреет и вырвется на волю это непонятное нечто, я найду наводчика и убью его. Горячие, чистые, как родник, эмоции гоняли по сосудам кровь, сердце заходилось от боли, гулко отдавался в висках пульс. Я еще отыграюсь!

За собственное бессилие, за миг паники и ужаса, за все…

Начну прямо сейчас. И пока кураж и любопытство, смешанные с искренней незамутненной страстью, распалили безрассудство до опасного, заставляющего пренебречь безопасностью уровня, всмотрелась.

Боль почти мгновенно поглотила сознание, взрезая голову ото лба до затылка, но, выплыв на поверхность, меня подхватили инстинкты. Память обшарпанных стен, хранящая радость и горе людей, заманчивые эмоции и отвратительные отпечатки нечеловеческих душ, отступила, позволяя поймать след.

Это моя охота. Да… Затягивающий, засасывающий в себя узор нес в себе память о Создателе. Слой за слоем, гнилые, тянущиеся по комнате нити, рассказывали о себе. О том, как темная песня закрутила нашу кровь в канат и тот, связавшись узлами, сетью раскинулся над городом. Как мрачная тень, гнилая изнутри, взывала, прячась в клети из двойных пентаграмм. Как черная тень, лишая воздух жизненной силы, скользила над городом, жадно впитывая в себя силу и сея кошмары. Как она искала, вставая на след, как радостно выла, почуяв добычу, накидывая на нее удавку, поводок…

Из прокушенной губы по подбородку текла кровь. Руки невольно взметнулись вверх, ощупывая шею. Кончики пальцев ударило болью, кожа почернела, обугленные когти мгновенно искрошились.

Ах ты ж… Ярость осознания заставила рвануться вперед и встретить грудью материализовавшийся в расчерченной лучами солнца клети комок тьмы. И драть, драть в мелкие ошметки податливое нечто, плоть которого с хлюпаньем расступалась и стремительно отращивала щупальца и зубы.

Я терзала это нечто, желающее поймать меня за бьющий болью ошейник. Шею сводило, в перехваченном горле горело огнем, воздуха не хватало. А часть сознания отстраненно изучала след, оставленный сутью того, кто его создал. На прогнившую основу, когда-то давно являвшуюся сутью поросшего осинами и вязами леса, были нанизаны, как бусины, море и солнце, холод и дождь, сосновая смола и море, бьющееся о скалистые берега.

«Их шесть…» — расшвыривая по комнате ошметки тьмы, думала я. Шесть. Жертвы. Шесть… Под ногтями трещала ткань, скрипели и визжали пружины, разлетаясь из вспоротого матраса, скрипели деревянные ножки. Он вплел их в свою гнилую, разрушенную сущность!

Волчица, торжествующе взвыв, извернулась и подмяла под себя остатки черноты, впилась клыками, распробовав на вкус призрачную, тленную плоть твари. Я охотница, и я тебя найду! Опознаю. Обещаю, рано или поздно я пущу тебе кровь и оставлю земле, брезгливо отбросив гнилую мерзкую плоть.

Раскинувшись на развороченной постели, я устало следила за тем, как медленно и неохотно исчезает спиральный узор, впитываясь в белую штукатурку. Лениво повернула голову. В дверях стояла белая как мел Марина, точно как я недавно, вцепившись израненными пальцами в косяк. Вокруг нее змеились серебристо-синие нити магии. У самой границы защитного полога, с шипением проедая линолеум, растворялось нечто студнеобразное. Стены запятнались маслянистыми потеками, черные чернильные брызги абстрактным узором лежали на дверцах шкафа.

— Что это было? — выкрикнула девушка. Звякнули стекла в окнах, поймав и отразив вложенную в слова силу молодой сирены-полукровки.

— Не знаю. А в целом — издержки ночного события. Он нас ищет. Но как?..

Я медленно поднялась. Передернула плечами, сбрасывая память о прикосновениях неживой плоти. Рассмотрела царапины.

— Кровь. Конечно же на стеклах оставалась кровь.

— Что? — взвизгнула девушка. — Ты же говорила, все будет в порядке?

— А разве что-то не так? — отрывая ее от помятого косяка и затаскивая в ванную, спросила я. — Все живы.

— Но… я думала, что все закончилось. Зачем ему мы?

— А я не знаю. — Пожав плечами, я врубила воду и засунула Марину под горячую струю.

— А-ах! — сдирая майку, злобно взвыла полукровка. Апатичный шок с нее смыло практически мгновенно. Треснуло зеркало; звякнув, осыпался в раковину радужными осколками старый плафон, а я выскочила, захлопнув дверь под тихие, но весьма проникновенные завывания о несправедливости бытия.

Вот не знала, что примерная девочка Марина знает такие слова.

— А ты думала, в сказку попала? — выкрикнула я, подпирая плечом дверь и принимаясь один за другим вылизывать обгоревшие пальцы. Кожу саднило, но на фоне резкой, до алых кругов в глазах, головной боли, ломящей спины и скрученных в судороге икр прочие неприятные ощущения как-то терялись.

Послушав, как шумит вода, я пошла на кухню. Там под краном и замочила пострадавшие конечности. Холодная желтоватая струя шумно била в жестяное дно раковины, замечательно смывая боль и усталость. И лишние мысли уходили туда, вниз, в землю, вместе с остатками черной силы, питавшей ошейник.

В конце концов мы выбрались из дома. Причем где-то ближе к ужину, наведя условный порядок в квартире и вынеся прочь кучу расщепленных обломков кровати и ватных клочьев из выпотрошенного матраса. Черные пятна со шкафа не оттирались, намертво въевшись в полировку, так что, плюнув на это дело и швырнув мерзкую липкую тряпку в мусор, я покидала в рюкзачок кое-что из вещей и отправилась опустошать холодильник. Под голодным взглядом Марины я тщательно дожевала остатки мяса, впрочем, искренне и доброжелательно предложив разделить скудную трапезу. Голодное бурчание в животе, однако, не подвигло девушку на пожирание сырой говядины, нарезанной тонкими ломтиками и выложенной на тарелке в виде экзотического цветочка. Пока я смаковала остатки, Марина нетерпеливо вертелась на табурете напротив, нервно грызя ногти. В ней боролись страх и любопытство. Она еще мечтала вернуть прошлое, но в то же время желала что-то сделать, чтобы не застыть на одном месте, между двумя мирами. Еще она хотела отомстить… И побыстрее!

Но куда спешить? Нас уже нашли, пусть мне и удалось сорваться с поводка. Так что рано или поздно нас вновь проведает тень, призванная с той стороны. Поэтому торопиться не стоит — можно прямиком на тот свет угодить.

И собираться надо тщательнее. Как на войну. С четким осознанием того, что в ближайшее время в эту квартиру вернуться не получится. А значит, забираем с собой нож, телефон и одежду. А, шмотки мы уже собрали…

Из душного домового сумрака мы выбрались на солнцепек. Ощущение было такое, будто пыльным мешком по голове ударили. Дышать нечем, в глазах — горячее марево, в горле — пустыня. Отвратительно! Перебегая из одного призрачного теневого пятна в другое, мы миновали пропыленный, шелестящий полузасохшей листвой деревьев парк. Проскочили по сухой колючей траве, щекочущей ноги длинными золотистыми колосками. Отмахиваясь от саранчи, старательно лезущей за шиворот, и оставляя на плавящемся асфальте рифленые следы подметок, ввалились в двери большого торгового центра. И хором выдохнули от облегчения.

Безумно жарко. Тонкая майка пропиталась потом, джинсы прилипли к ногам, а на лодыжки будто нацепили свинцовые колодки, а не кроссовки. Марина чувствует себя не лучше. А ей еще под кепкой приходится синяки скрывать.

Кто-то сказал, что движение — это жизнь. Но хочу заметить, что жизнь сейчас — это скорее деньги. Потому что они очень, очень нужны. А еще жизнь — это прохладный ветерок из кондиционера в уютном закутке маленького пустого кафе.

Так, деньги, телефон… Еда. Я все еще хочу есть, да и Марине не помешает подкрепиться.

Пройдясь по светлым полупустым залам, я рассталась с некоторой суммой наличных и приобрела множество всяких полезных вещей. У меня же теперь подопечная есть. Но вот с финансами образовалась проблема.

Девицу пришлось усадить на скамеечку, принести питье, успокоить, уверить, что все будет просто отлично, замазать синяки на лице дорогущим тональным кремом и выдать стопку литературы, в которую Марина наконец-то погрузилась с головой.

Есть в жизни счастье. Развалившись рядом, я мечтательно уставилась в белый плиточный потолок, увешанный декоративными лампами. А мечтала я о том, чтобы перестала наконец болеть голова, будто сдавленная железным обручем. Что еще ей надо? Тихо, прохладно, ни людей, ни их следов, запахов, воспоминаний, только свежей краской и новым пластиком тянет от стен и витрин.

Погладив шею, я в очередной раз убедилась, что ошейник пропал. Я всегда нервничаю, если меня на поводок хотят посадить. А накинутые на город тенета исчезли? Может, из-за них у меня и стреляет в висках? Кстати, вещие сны начинают раздражать. Стоило задуматься о том, что же меня так вовремя разбудило, как стало ясно — видение. Сон о густой тени, медленно наползающей на город.

Передернувшись, я ощутила, как по коже прошелся ознобом ледяной ветерок. Встала, нервно сцепив руки. Махнула рукой сирене, успокаивая. Кому бы пожаловаться? Как будто есть варианты… Нет их. Зато есть консультант. И учитель, пусть и бывший.

Набирая знакомый номер, я заскользила вокруг скамьи. А я ведь волнуюсь. В животе словно ледяной ком образовался. Что сказать?

Марина оторвалась от чтения и внимательно на меня посмотрела. Затем снова съежилась и уткнулась в шелестящие, пачкающие руки черной краской листы.

В столицу Павлу ушло сообщение истерического содержания. Пока я нервно тыркала неудобные кнопочки, сообразила, что сны, возможно, являются наследием нашей с Павлом связи и метки, так до конца и не снятой.

Ага, надо узнать, не страдает ли Павел такими же приступами… Поэтому следующую партию букв я набирала дрожащими руками. Текст выходил жалобный и даже жалкий. Посочувствуйте мне, бедной и несчастной! Или я вам устрою… Потому что когда что-то не понимаю, то сильно нервничаю, а когда нервничаю — делаю глупости.

Марина вновь оторвалась от чтения и с неприкрытым интересом следила за моими дергаными эволюциями вокруг скамьи. Ну ладно, если это ее веселит… Все лучше, чем тупое аутичное созерцание синих полированных плиток под ногами. Надавив на плечо, я заставила привставшую было девушку сесть обратно. Она надула губы и потерла руку. Под длинным рукавом туники наверняка останутся синяки.

— Тш-ш, сейчас буду звонить.

— Кому?

— Так, одному типу, у которого можно узнать новости. Тебе ведь надо легализоваться.

Замерев, я набрала номер Крадущегося. Длинные гудки, и мое приветствие:

— Алло, Сев, день добрый…

Вопль, донесшийся из динамика, меня почти оглушил:

— Волкова!

— И незачем так орать, — отставив подальше от уха руку, чуть повысила голос.

Пальцы свободной руки сами собой запустились в прическу Марины. Волосы моей подопечной были разделены на пробор и стянуты резинкой. Очень удобно оказалось перебирать их когтями, вытягивая одну прядь за другой.

— Здравствуй еще раз, — протянула я. — Есть у меня к тебе небольшой вопрос…

— Это у меня вопрос! Ты куда пропала, охотница? Тебя такие люди полдня ищут! — возбужденно выдал собеседник.

— Плохо ищут, я же не прячусь.

— Так, хорошо, подъезжай немедленно, тебя требует конклав.

— С какой стати? Я в свободном поиске.

— Какой поиск! Ночью начали убивать людей чуть ли не в открытую! Нарушая маскарад. Причем родственников прошедших ритуал детей, тех, что нечистокровные. Ты, часом, не знаешь, кто этим занимался? — с холодноватым интересом вопросил Сев. — Ведь, кажется, ты взяла их под свою ответственность?

— Не знаю пока, — веско ответила я. — Но узнаю, и тогда…

— Что тогда?

Язвите, господин мой?

— Доложу куда следует, Всеволод Аскольдович. И конклаву придется принять соответствующие меры. Но у меня к вам имеется встречный вопрос.

— Какой? — А вот отвечать он явно не горит желанием. Надо подсластить выданную ему горькую пилюлю. Вроде как в его услугах все еще нуждаются и очень-очень благодарны за то, что он способен их оказать.

— Я приду в кафе. Позже. Обещаю, — елейным голоском пропела я. — А вы, друг мой, окажете мне в ответ огромную услугу, сообщив, где именно остановился господин Свертхальде. Я бы хотела его посетить.

— Ну… пожалуйста.

И он надиктовал адрес частной квартирки. Где-то в центре.

— Благодарю. И, кстати, господина мага кто-нибудь видел сегодня, или его непонятный ритуал все еще продолжается?

— Нет… Не видели, и он не звонил.

— Странно, не правда ли? Столько событий…

Закончили, выдохнули. Уф! Как это тяжело — лавировать в разговорах.

Отлично, главного торговца информацией мы озадачили. Пусть думает. А то я сама вряд ли до чего путного дойду. А вот посетить мага, отвлечься и Марину отвлечь — самое оно. Ибо у меня такое чувство, будто нас засасывает в бездонный омут, полный смыкающейся над головами черной смолистой удушающей жижи. И солнце, бьющее через огромные окна, от этого не спасает.

Сморгнув черные точки, заплясавшие перед глазами, я потянула подопечную на улицу. Только в трамвае, с грохотом и трезвоном пролетающем остановки одну за другой, сообразила, что теперь вряд ли мы окажемся первыми у дома Свертхальде. Сев кому-нибудь да продаст наверняка возникшее у него подозрение. Или наше предполагаемое местонахождение.

Все персоны, заинтересованные в общении с магом, перемещаются не как мы, на своих двоих, а на личном транспорте. И поговорить с магом не дадут. Порыться в его вещах — тоже. Скорее еще и нас распотрошат. Ведь, как ни крути, я четко осознаю свои скромные возможности. Выходит, я — несообразительная идиотка. Ну да ладно.

Но на тенистой улочке, засаженной раскидистыми вязами и тополями с толстыми, похожими на корявые разбухшие бочки стволами, мы оказались первыми. У трехэтажного дома с гипсовыми полуколоннами, рядами выстроившимися между окнами и вычурными барельефами на широких карнизах, никого не было. Возле узкого тротуара не стояло ни одной машины и на сотню метров в любую сторону не тянулось ни одного свежего следа. А со второго этажа через приоткрытую форточку кондиционер доносил до нас аромат легкого морского бриза. В густой тени было видно, как тонкие золотистые нити, цепляясь за раму, сплетались изящной паутинкой, перекрывая окно. Защитная сеть? Похоже.

Во всей этой магии плохо то, что у каждого рода одинаковые по воздействию чары выглядят по-разному. Так что об эффекте, силе и сложности данных конкретных узоров можно только гадать, а кинжала-поглотителя у меня больше нет.

Мы стояли у подъезда, пребывая в мучительных раздумьях. Марина раз за разом отирала с лица пот и прихлебывала воду. Веки у нее были опухшие, синяки некрасиво проступили сквозь тональный крем, губы потрескались. Она всхлипывала, старательно сдерживая слезы. Мне же было просто плохо. Физически. И развлекать эту полурусалку не было сил.

Я сморгнула пот и критически осмотрела стену. Нет уж, лучше по лестнице. Потянув за руку девушку, очень неохотно переставляющую ноги, я нырнула в темное гулкое нутро подъезда. Неожиданно пахнуло сыростью и гнилью. Старые стесанные ступени скользили под ногами, грязно-коричневая плитка и обитые потрескавшимся дерматином двери отправляли в славное, давно забытое прошлое. Нужная дверь отличалась от прочих наличием магической защиты и отсутствием запахов еды и просто обычного жилья, тянущихся из-под щелястых порогов. Ни единого зазора, потому что дверь аккуратно обделана плотными валиками, при движении створки наверняка шаркающими по полу.

Хм, и как снимать будем? А что, если…

— Значит, так, красавица. Подойди ближе. — Я обняла Марину за плечи и зашептала ей в ухо, тихонько отфыркиваясь от лезущих в нос волос: — Закрой глаза, протяни руки вперед.

Она послушалась, и я уловила среди запахов горя и отчаяния робкое наивное любопытство. Дрожащие пальцы замерли в считаных сантиметрах от черной двери и начерченной на ней тусклой сети.

— Вслушайся в тишину, попробуй ощутить что-то, не вписывающееся в нормальное мироощущение.

Марина задышала часто-часто, напряглась. Я почувствовала, как налилась холодом ее кожа, по мышцам будто пробежали незримые ручейки, острыми электрическими иглами впивающиеся в мои руки. Скопились на кончиках пальцев, в сумраке коридора разгораясь синими искорками, одна за другой срывающимися с рук и уютно устраивающимися на перекрестье нитей паутины.

Девушка принялась водить руками, выписывая неуверенные полукруги. Дохнуло пылью и солью. Невольно подавшись вперед, Марина коснулась руками паутины, испуганно дернулась, запутывая нити, захныкала, потому что те оставляли на коже красные полосы ожогов.

— Тащи! — резко дернув девицу за волосы, крикнула ей в ухо.

Та, рефлекторно сжав кулаки, отскочила от двери, затрясла руками, стряхивая ошметки паутины. Зло посмотрела на меня, размазывая слезы по щекам.

— Больно! — А голос такой жалобный. Как будто просит: «Пожалейте меня». А ведь так и хочется приласкать. Магия ушла вглубь, угасла до следующей провокации или спонтанного выброса, но в воздухе все еще висели отзвуки на миг зазвучавшей русалочьей песни. Меня передернуло. Не хочу о ней заботиться… Но тогда она перегорит.

— Угу. Ты молодец! — скользнула я к Марине, ласково коснулась шеи, провела по плечу, подхватила руку, носом уткнулась в запястье, коснулась горьковатой на вкус кожи языком:

— Заживет… даже не ожог.

А какая я молодец — и защиту сняла, обойдясь без любимого кинжала-глотки, и подопечную к магии приучила, позволив расходовать неконтролируемую силу. А то, что она опять эманирует на весь дом… Если сейчас сюда со всего подъезда сбегутся добровольные помощники, нам только легче будет. Помогут дверь взломать. Кстати, о двери.

— Теперь постой-ка сзади. — Оторвавшись от мягкой кожи, я легко отодвинула ошалевшую девушку к стене. Она, мелко дрожа в нервном ознобе, спиной сползла вниз, оставляя на серой штукатурке грязное пятно. Села, сжалась, обхватив колени руками, и застыла, разглядывая меня раздраженно и исподлобья.

Улыбнувшись, я прильнула к двери, нащупывая замок. Пальцами пробежала по косяку, когтем ковырнула личинку, располосовала черную, крошащуюся кожу и твердое, прочное дерево под ней. Вцепилась в большую, в форме львиной головы ручку, повела плечами, упираясь второй рукой в стену, а ногами — в гранитный плинтус. Дернула, насилуя мышцы плеч. В шее что-то треснуло. Из чего эта штука сделана, из железа? Еще раз!

Створка с хрустом выломалась из косяка, расщепившегося вдоль и тонкими длинными осколками осыпавшегося вниз. А рванувшийся навстречу густой аромат едва не сшиб меня с ног. Сжав раскалывающуюся от боли голову, я отшатнулась, пытаясь заблокироваться и уйти за хрустальную стену равнодушия. В глазах потемнело, к вискам будто огненные свинцовые плашки приложили. Кожа горела, противно ныли мышцы шеи, потянутые в момент рывка.

Пахло кровью. Кровью человеческого мага. Густой приторный аромат растекался по площадке неспешно, как медовый поток, льющийся через край большой дубовой бадьи. Свет и тьма… Сглотнув тягучую горькую слюну, мгновенно заполнившую рот, я перешагнула через порог.

В два шага миновав маленькую прихожую, уставленную темной мебелью, я замерла перед запертыми дверями. Стеклянная кухонная и светлая, инкрустированная красным деревом, меня не привлекли, а вот еще одна… Из-под нее отчетливо тянуло стремительно приближающейся смертью. Толкнув дверь, я заглянула в щель. Из сумрака дохнуло смешанным терпким ароматом крови и ритуальных благовоний. Было видно окно, затянутое темной тканью, и тонкие, тускло светящиеся багровым, концентрические линии на полу. Оплывшие свечи высились скособоченными белыми пирамидками.

Аккуратно пошарив по стенам, я щелкнула выключателем. И почти равнодушно, ничуть не удивившись, констатировала факт, что одним подозреваемым стало меньше.

Странное какое-то состояние, каменное спокойствие, приправленное язвительным: «Ну так я и знала!» Какое-то предчувствие во мне все-таки сидело, придавленное кошмарными видениями.

Посреди комнаты лежало неопрятной кучкой тело, которое когда-то было высоким светловолосым магом. Сейчас это был едва дышащий полутруп, под левой лопаткой которого торчала рукоять ритуального кинжала. Даже от двери было видно, что белая рукоять изрезана какими-то рунами. Под пальцами вытянутой в судороге боли руки лежал еще один нож, простой, с темной рукоятью. Распластанное тело перекрывало почти угасшие линии, складывающиеся в восьмиугольник ритуального многогранника, нарисованного на гладком паркете.

Сложный двойной чертеж, от вида которого пробирало морозом по позвоночнику, окружал первый. Какой знакомый, смутно напоминающий… что? Воздух на миг застыл в горле, возвращая в прошлое. Не такое уж далекое. Ночь, узкие ходы, душная, давящая атмосфера тайных подвалов Карающих…

Ритуал, лишающий сути и силы. Проведенный до конца, судя по практически исчерпанным линиям, да так, что никто не заметил всплеска силы. Я опустила голову. Ну точно. У самых моих ног тянулась ограничивающая отдачу черта. Вдоль стен, огибая диванчик, книжные шкафы, тумбочку с вазой, полной сухих колосьев, не давая выплеснуться остаткам силы.

Захлопнув дверь, я на миг застыла. И вздрогнула, уловив движение за спиной. Резко развернувшись, едва не швырнула об стену Марину. Поймала себя на движении, когда когтистая рука вспорола воздух у горла подобравшейся ближе девушки.

Умные мысли закружились в голове.

Кто, зачем и как?

Схватив за руку русалку, я потащила ее в соседнюю комнату, раздраженно шикнув:

— Тиш-ше! Сиди! — Толкнув Марину на широкий диван, принялась лихорадочно пересматривать бумаги, разложенные на столе и комодах. Темная мебель мрачновато поблескивала лакированными боками.

Бумага шуршала и рвалась под пальцами. Письма, письма, письма… договора, счета, тонкие пергаменты, расчерченные схемами ритуалов. Просто завалы. А в самом низу… О-па! Официальное приглашение, оттиснутое на плотном золотистом картоне с вензелями, сплетающимися в виде плавников и рыбьих хвостов. На две персоны с охраной. От лица господина Ирни, разумеется. С гарантиями безопасности. Ну-ну, что-то не заметно этой безопасности. Протектор Свертхальде как-то очень быстро приближается к смерти. Просто чудо, что еще дышит. Наверное, упертый, как Павел.

Я поднесла бумагу к лицу, глубоко вдохнула. Приятный аромат древних благовоний, корицы и сандала, из которого она была сделана, пощекотал ноздри. Но мне нужны руки, касавшиеся ее… Прикрыв глаза, я положила бумагу на стол, медленно поглаживая пальцами шершавую поверхность, вчиталась. Откроем маленькую охоту… Тяжелая, гнетущая и мрачная атмосфера, маскирующаяся под жаркий солнечный денек, навалилась на плечи.

Расскажи мне… Быстрая цепочка образов-запахов пронеслась сквозь сознание, как раскаленная игла, оставляя после себя обожженную, изнывающую от дергающей боли плоть. Отправитель — тонкий холодный и спокойный морской аромат; почтальон — туманный и горький; получатель — лед и пламень, жидкая ртуть и сухая пыль. Потом гнусная гниль, уже знакомая… потом опять получатель… и снова — тошнотворный запах разлагающейся крови.

Охнув, я осела на пол. В ногах разлилась противная слабость, руки же, наоборот, свело судорогой, разносящей в щепы паркетины медового цвета.

— Что? — вскинулась Марина, сжавшаяся на диване и испуганно озирающаяся.

— Он, похоже, привез его с собой, — отрешенно заявила я. — Подъем! Убираемся отсюда.

Девушка с готовностью вскочила. Похоже, она тоже ощущала, как скользят по комнатам холодные, давящие на сознание призраки страха и боли, разбуженные короткой охотой. Интересно, как моя охота выглядит со стороны?

— Кто кого привез?

— А, — махнула я рукой, волоча девушку к выходу. — Маг — своего убийцу и убийцу твоих родных и всех прочих…

Мысли скакали спутанными клубками и безумными мячиками. Что делать дальше, я не знала. Ловить убийцу на себя в качестве живца? Нет уж. Что я там планировала? Узнать, кто подал идею собрать глав анклавов, кто и когда познакомил гламурную русалочью молодежь с сестрой Марины… Хм, может, свет на эти вопросы прольет информация о том, кто же приехал с протектором Свертхальде? Нет, не получится. Этот тип мог прибыть отдельно и не светиться в нашем обществе, на конклаве.

Но то, что ему однозначно доверял неслабый маг… Ведь мерзавец присутствовал при ритуале Родового Поиска, нарушил его ход, накинул ограничитель силы, вытянул силу и суть из патрона и пошел убивать родичей первых жертв. Так?

Кубарем скатившись по лестнице, мы вывалились в пекло, с топотом промчались по улочке, свернули в какой-то двор и замерли, прижавшись к горячей стене, скрытой густыми колючими шиповниковыми зарослями.

Тяжело дыша, Марина спросила:

— У вас всегда так… весело?

— Я одинокий охотник, — прислушиваясь к нарастающему вою милицейских сирен, пробормотала я. — Со мной и поинтереснее вещи происходят. Пойдем-ка, похоже, у почти покойного мага бдительные соседи. Или это Сев постарался?

А сама замерла, озадаченная одним любопытным фактом. Убийца знает два ритуала лишения сути и силы. Где он набрался этих знаний, учитывая, что блюстители маскарада сведениями не торгуют?..

Пока я стояла, пытаясь изобразить из себя следователя, моя подопечная привела лицо в порядок. Волосы прибрала, макияж поправила, кепочку поглубже натянула. А глаза-то у нее заблестели, щеки разрумянились, страх и обреченность схлынули, да и жалостливая песнь ее силы как-то поутихла.

«Адреналиновая наркоманка», — поставила я диагноз.

Значит, будем отвлекать дальше, раз мотания по ставшему вдруг опасным городу отрывают ее от воспоминаний.

— Ну и куда мы теперь? — спросила девушка, заметив, что я вернулась в реальность.

— В библиотеку.

— Зачем?

— Надо переждать бучу. Заодно, может быть, что-нибудь умное вычитаем. А вечером пойдем пообщаемся… — И тут я хлопнула себя по лбу: — Черт! Я же сегодня работаю… Моя смена.

— А где ты работаешь? — с нездоровым интересом вопросила девица.

Я хохотнула:

— Официанткой в кафе на набережной.

— О… — А сколько разочарования в голосе. Что она там надумала про меня?

— Знаешь ли, охота охотой, а кушать хочется всегда. Идем.

Отсюда, из малолюдных закоулков, оказалось совсем недалеко до вокзала и пустующего кафе на Аллее Героев. Заскочив на веранду, я огляделась и убедилась, что, кроме случайных посетителей, с большим удовольствием поедающих мороженое из хрустальных креманок, никого нет. Кивнула скрывающейся под обыденной иллюзией официантке, подтянула ее поближе, отловив за стойкой, и прошептала на ухо, не обращая внимания на расползающийся терпкий аромат страха:

— Есть кое-что новое. Спешу, принеси бумагу, оставлю записку.

На извлеченном из-под стойки листе я торопливо начеркала извинения для Сева, на втором — изложила следователю-русалу возникшую идею. Сложив оба клочка в кривоватеньких журавликов, надписала крылья, бросила:

— Передай, — и, развернувшись, убежала.

Тайное хранилище знаний пряталась в старой пятиэтажке, вросшей в землю почти по окна первого этажа. Над темной дверью висела буквально вбитая в кирпич вывеска, на которой грязно-белыми буквами сообщалось, что это — районная библиотека. На табличке, видневшейся в пыльном окне, проглядывала надпись: «Закрыто на ремонт».

Потянув за тяжелую створку, я скользнула внутрь, затаскивая нервно озирающуюся Марину. Она что-то такое чувствовала… И я тоже… Будто невидимая удавка затягивается на шее или густая сеть черной вуалью накрывает город, лишая воздуха.

В пахнущую смолой и масляной краской прохладу нырнула с охотой, старательно зажимая нос и подавляя подбирающийся кашель. Марина же не сдержалась и замерла посреди пустого помещения, огласив его чихом и поднимая с пола клубы пыли. Серая грязь разводами оседала на пустых полках, высоких обвислых пальмах и бледно-синих стенах.

Дождавшись тишины, я потащила девушку дальше. Запачканная ободранная дверь вывела в узкий коридор, удивительно чистый. Обернувшись, я полюбовалась на грязные серые следы, оставшиеся на отполированных плитках.

— А? — удивленно протянула Марина, слишком медленно перебирая ногами и настороженно оглядываясь.

— Давай-давай, пошли, — обернулась я, раздраженно постукивая пальцами по стене и уставившись на упершуюся, как маленький ослик, девицу: — Ну что?

— Разве это все не должно быть… ну, тайным? — спросила та с придыханием. Любопытство и настороженность играли в ней, выплескиваясь игривой песенкой.

— Хм, думаешь, если бы мы были не мы, мы бы вошли? — Я дернула ее за руку.

Обиженно всхлипнув, недорусалка потерла запястье и двинулась следом.

Еще одна дверь тихо отворилась, едва я коснулась ее кончиками пальцев, и мы оказались в тихом сумрачном царстве высоких книжных полок из темного дерева. Крошечные огни, танцующие в старинных подсвечниках, и тисненые кожаные корешки, изукрашенные золотыми и серебряными узорами, были закованы в стальные скобы и утянуты цепями, искрящимися от магии. Было безлюдно, тихо, прохладно и очень уютно. Здесь, кажется, не место сильным всплескам чувств, комнаты пропитались спокойствием и умиротворением.

Марина, восторженно оглядываясь, медленно прошла вперед. Вытянула руки, с пальцев сорвалась нежная бело-розовая волна, растеклась по серым плитам и, наткнувшись на проложенные вдоль полок желобки, заполненные ладаном, рассеялась. Девушка легко прониклась атмосферой, из тела ушло напряжение. Она подошла к столу-конторке, присела на мягкий пуфик и прислонилась к теплому дереву. Я скользнула следом, пристроившись в ногах русалки, задумчиво провела по затянутой в джинсу ноге, царапнула кожу на ступне. Тихая расслабляющая песня заставила меня прикрыть глаза, сознание впервые за многие годы окунулось в пустоту, омываемую теплыми ласковыми волнами. Я буквально ощущала на губах вкус волн, тихий шепот пены, белым кружевом расходящейся по песку. Ш-ш-ш-ш… Только бескрайнее темно-синее пространство и разгорающаяся ало-лиловым огнем линия рассвета на горизонте…

Я ощутила зарывшиеся во встрепанные волосы неожиданно ласковые руки, от прикосновения которых хотелось урчать и ластиться, и любой ценой защищать того, кто дарит немудреное удовольствие.

Послышались легкие танцующие шаги, отзвуки которых я уловила кожей, как мелкую дрожь, пробегающую по плитам.

Марина вздрогнула, смущенно убирая ладони, я недовольно хмыкнула, вскидываясь… Н-да. Русалка приручила зверя? Ну-ну, только до того момента, пока высшая кровь не потребует платы. За охрану и опекунство.

Сквозь текущую в сознании ласковую песню сирены проступили очертания хранителя библиотеки. Подняв голову, я оперлась затылком о колени подопечной, крепко фиксируя ее на пуфике рукой. Нечего скакать.

Плавно встав, я сложила руки на груди. То, что я ощущала… Уважение. Без страха, цельное, осознанное. Раньше всякое бывало при встрече с неизвестностью. Любопытство, опасение, азарт, раздражение, ярость, ненависть. Но чтобы уважение… Никогда.

— Приветствую, магистр, — произнесла я и жестом подняла свою спутницу.

Невысокий, плотный, смуглокожий старик рассматривал нас немного снисходительно, поглаживая короткую седую бородку. Прищурив и без того узкие глаза, покивал своим мыслям.

— Мое имя — Ковыль. С чем пожаловали, дети? — спросил он, отступив на шаг и склонив беловолосую голову.

Я, сглотнув возмущение, склонила голову. Раздувая ноздри, позволила пряному горьковатому аромату чужой сути вползти в сознание. Нагретый полуденным солнцем песок, раскаленная, растрескавшаяся земля, горькие травы от горизонта до горизонта, узкие воронки смерчей, закручивающиеся у самой земли и вытягивающиеся до облаков тонкими воющими столбами. Степь.

— Магистр Ковыль… — Запнувшись, я попыталась сформулировать весьма нечеткую мысль, с которой пришла в библиотеку. — Мы бы хотели сделать запрос об обрядах, отнимающих суть и силу.

Старик недовольно нахмурился:

— Такие молодые и такие любопытные… Своей силы мало?

— Магистр-р! — Я тихо рыкнула. — Не притворяйтесь! Вы же знаете, что происходит! Нам нужны выписки из хранилищ. Не книги и не тексты обрядов!

В голосе прорезались умоляющие нотки, сзади сопела Марина, почти прижимаясь ко мне и касаясь ладонями спины. Приятно ощущать поддержку, пусть даже толку от нее немного и спровоцирована она всплесками пробудившихся способностей. Теплая девочка. Ее эманации согревали кожу, аккуратными струйками стекая вниз по позвоночнику и собираясь теплым комком внизу живота.

Я встряхнулась. Полшага вперед. Поймать пристальный взгляд мага.

— Прошу вас, — тихо попросила я, признавая право хозяина распоряжаться собранными здесь знаниями.

— Что ж, хорошо, дети. Пойдемте.

Мы послушно гуськом двинулись за стариком в сумрачные глубины, огибая шкафы, стеллажи и полки. Три сдвоенных пушистых полога, золотистой пленкой перекрывающих пространство, я миновала, затаив дыхание, машинально сжимая запястье подопечной. Но плетения, подчиняясь короткому жесту старика, только обдавали теплом, касаясь кожи. Сам хозяин будто просачивался сквозь них, на миг прорастая аурой в упругие структуры.

Интересно-то как. И очень удачно, что маг придерживается традиционного для хранителей знаний нейтралитета. Он провел нас в небольшую комнату, взмахом руки предложил располагаться на низких банкетках, а сам исчез за одним из гобеленов, украшавших стены. На журнальном столике лежала гора бумаг и перьевая ручка.

— Ну вот, — протянула я, растягиваясь на пушистом ковре кофейного цвета. — Садись.

Марина плюхнулась рядом. Я подгребла ее поближе, принюхалась, мазнув носом по плечу. Она хихикнула:

— Щекотно. Что это за место?

— Библиотека, — пожала я плечами. — В святая святых, то есть в местный архив, нас не пустят, но запрос…

— Архив? — протянула девушка, старательно счищая с волос меловую пыль.

— Угум-с, — дернула я ее за прядь. — Не старайся, не получится. Колтун.

— А что в архиве?

— Все, что происходило ранее и куча других сведений. Вообще-то этим должны Знающие заниматься. Но здесь их нет. А жаль… С ними было бы куда проще. И об оплате было бы легко договориться.

— Со мной тоже не сложно, поверьте, дети, — заявил маг, отбрасывая с дороги гобелен. — Мне достаточно парочки раритетных изданий. Я укажу, каких именно.

В некотором ступоре я смотрела, как маг опустил перед Мариной стопу пыльных фолиантов, а передо мной лег толстенький рулон распечатки.

— Изучайте, дети. — И маг ушел.

Покосившись на обложку первой книги, я разобрала угловатое, стилизованное под готику название: «Наследие. О династиях магических».

— Почитай, — хмыкнула я, потрепав по голове девушку. Та, пожав плечами, плюхнулась на живот, подгребая первый том и раскрывая на титульном листе.

Я же развернула свиток.

Сколько, оказывается, существует отвратительных ритуалов! Тихий шок, в который меня загнало изучение предоставленных сведений, с трудом позволял осознать и уложить в памяти названия полутора сотен книг и мест хранения оных. Оригиналы в списке были отчеркнуты синим, копии — красным. Семейные и родовые архивы, древние библиотеки династий, тайные знания прежних царств — магистр Ковыль достойно нес бремя Знающего.

Я вчитывалась в списки, нервно грызя когти, под боком Марина с шелестом листала книги, бурча под нос ругательства. Встречая что-то особенно шокирующее, она тыкала меня локтем, желая получить подтверждение. Или опровержение. Изящный шрифт с трудом поддавался расшифровке, в глазах рябило от готических буковок.

Но все же это был почти отдых. А что? Не давила на сознание нависшая над городом сеть, не приходилось отторгать часть себя, прячась от мира за стеклянной стеной. Время проходило незаметно, тянулось медовой каплей, медленно собирающейся на краю банки и неспешно летящей вниз, к полу. Тишина, спокойствие и ласковое тепло так и манили остаться здесь навсегда. Жаль, это невозможно. Охота зовет. Долг. Любопытство.

Пригашенная чарами библиотеки суть взыграла в крови веселым азартом. Так-так… Я скатала бумагу. Что мы имеем? Я встала, скидывая с лодыжек растянувшуюся поперек Марину. Потянулась. Точнее, кого мы ловим? Мозги, остыв в прохладе хранилища, наконец заработали.

Ловим некую персону, хорошо знакомую с протектором Свертхальде, допущенную к таинствам его родовых ритуалов, возможно, приехавшую вместе с ним. Возможно, подавшую идею общего собрания русалов в этом городе. Вероятно, познакомившую неинициированных полукровок с чистокровными наследниками. Убившую их. Призвавшую откуда-то из-за грани жизни мерзкую тварь, питающуюся силами и тенями жертв, — демона, наверное… И имеющую доступ к нижним ярусам хранилищ Карающих, семьи Свертхальде и еще как минимум к шести, а то и семи семейным библиотекам Зовущих, Крадущихся и Знающих.

Теперь его надо только вынюхать. И не сдохнуть при этом. Нет, слишком расплывчато. Слишком много всех этих «возможно». Еще у меня есть свидетельница…

Мне нужен Павел! Немой крик сорвался с губ. Короткий стон и полузадушенный рык заставили подпрыгнуть Марину, все еще углубленную в чтение книг. Я покосилась на девушку. Она, разлегшись на ковре, обложилась фолиантами и, водя пальцем по строчкам, сравнивала тексты.

Я нагнулась, вчитываясь. Сравнительный анализ прав и обязанностей инициированных бессемейных одиночек — магов и нелюдей.

— Ну как? — спросила я, запихивая свиток в сумку.

— Странно. Кажется, быть независимым магом проще, чем нечеловеку — уйти из семьи или доказать право на самостоятельность кому-то из древних.

— Да, поручитель нужен только в первый год, и к нему требования куда более простые, чем к учителю оборотня. Я подойду для этой задачи, думается… — Запустив руки в копну светлых волос, я принялась разбирать пряди. Нет, мне это определенно нравится. — Если живы будем. Пошли уже! На работу пора.

Уходить отсюда совершенно не хочется. Так тихо и спокойно среди гобеленов и книг… Собравшись с мыслями, я начала возводить стену, разделяющую сознание, в надежде запрятать среди осколков бешенства и ярости хоть каплю этого уюта. Запомнить, впитать, вплавить в сознание, в хищную безжалостную суть. Я двигалась к выходу, кончиками пальцев касаясь деревянных полок, кожаных корешков, тонких нитей охранных чар, приятно покалывавших кожу. Почти не глядя по сторонам, погрузившись в медитативный транс, на одних ощущениях добралась до дверей. Старательно впитывая рассыпающееся осколками ощущение покоя, приняла от магистра список книг, которые он желал получить за свою не столь малую, как выяснилось, услугу. И, подхватив под руку Марину, от которой пахнуло смесью огорчения и страха, я шагнула наружу.

За углом дома меня вывернуло наизнанку. Желчь, поднявшись к горлу, прижгла язык. Судорога скрутила живот. Цепляясь за кирпичную стену и согнувшись, я пережидала приступ мучительной рези в желудке. Ноги мелко дрожали, на спине выступила холодная испарина. Кажется, кожа почти посинела, приобретя замечательный трупный оттенок.

Рядом топталась Марина. Ее настроение диссонансной нотой вплеталось в накрывшую город тьму. Жаркое солнце, медленно катящееся к горизонту, казалось черным пульсирующим пятном; небо расчерчивали, переплетаясь, толстые, махрящиеся шевелящимися отростками темные канаты. Магия было настолько сильна, что даже полукровка-сирена ощущала дрожание реальности. Только она не видела этого. И давления, переиначивающего суть города и всех в нем живущих, не понимала.

Но почему все изменилось так резко и так быстро? Какую тварь призвал убийца? Резко распрямившись, я переждала приступ головокружения. Побелевшими пальцами вцепилась в руку девушки, хрипло выдохнула:

— Пошли! — И, пошатываясь, двинулась вперед.

Вот она, расплата за чувствительность, за способность читать прошлое, охотиться на суть, брать след. Цена дара высшего Охотящегося в ночи. Я шкурой ощущаю происходящее, с нездоровым интересом наблюдая через стекло, отделяющее от реальности, как ломает мое тело. Ненавижу боль, но не могу отказаться от того, что делает меня мной.

Я найду эту сволочь и убью!

В кафе, куда я притащила Марину, для такого чудесного вечера оказалось на удивление мало народу. Несколько человек ютились за пластиковыми обшарпанными столиками, да двое вертелись у стойки, вовсю флиртуя с барменшей. От них так и несло горячей похотью. Но все равно тяжелую атмосферу не могли разогнать ни улыбки девицы, ни легкая музыка, приглушенно льющаяся из динамиков, ни яркие полосатые стены с развесистыми пальмами в кадках, маскирующими трещины. В конце концов озабоченные самцы убралась. Прочие посетители тоже как-то не рвались веселиться.

Я только усмехнулась. Все же у людей есть чутье на неприятности, глобальные такие, нависающие над головой мохнатой черной сетью. Заглянув на кухню к Араму, хозяину, не брезгающему порой постоять за плитой лично, я ткнула пальцем в Марину:

— Эта — со мной. Посидит в уголке.

Горбоносый смуглый азиат только кивнул, затейливо выругавшись.

— Пусть, все равно народу нэту. — И махнул рукой, прогоняя нас с кухни.

Нацепив фартук, я статуей замерла у стойки. Марина приткнулась в углу под развесистой пластиковой гирляндой, нервно перебирая застежки наших сумок.

Барменша, крашенная в рыжую брюнетка, тяжко вздохнула:

— Мертвый сезон какой-то.

— Светик, — протянула я, провожая взглядом еще одного человека, покидающего в общем-то уютное кафе, — тут же убийство случилось.

— Да ладно, не прямо здесь. К тому же обычно-то как бывает? Любопытные набегают.

— Это да. — Может, какие-то отвращающие чары? Или действительно черная сеть так на людей влияет? — Да ладно, отдохнешь зато.

— Ну да… Это ты у нас, Ленусик, проездом, а мне за квартиру платить. Чаевые… — Девушка пощелкала пальцами. В свете галогеновых ламп блеснул алый маникюр.

— Ну, мне теперь тоже… платить, — хмыкнула я. — Да и вон иждивенка имеется.

Марина, чуть расслабившись, медленно тянула чай из большой белой кружки.

— Кстати, а кто она? — Огладив короткую маечку, обтягивающую изрядных размеров грудь, Светик улыбнулась зашедшему мужчине.

— Дальняя родственница. С родителями поругалась, а пока дулась да по подругам шаталась, маман ее возьми да и помри!

— Жара?

— Ну… вроде того. Теперь вот не знает, куда податься.

— Понятненько.

Я подхватила поднос, направляясь на кухню. Посетитель все же решил задержаться. Что ж, накормим, напоим.

На самом деле мне почти нравится это место. Такое искреннее в своей примитивности, без подтекста, скрытой сущности, бьющей по сознанию. Простые чувства, мимолетные запахи, скользящие мимо чужие жизни. А сейчас — еще и без тяжелого потного духа толпы. Красота.

Танцующим шагом, балансируя подносом с запотевшим графином и стопками в одной руке и тарелкой, полной жареной картошки, — в другой, прошлась по залу. Я умею привлекать внимание, да получше Светочки. Движениями, равномерными или резкими, страстными или монотонными. Нечасто, правда, ибо это чревато толпами поклонников, бегающими следом и мешающими личной жизни.

На миг настроение улучшилось, но потом снова навалилось раздражение. И страх, и ярость, и все прочее…

Так что приземлила заказ на стол уже с недовольной гримасой. Резко развернувшись, выразительно скривила лицо, проведя пальцем по горлу. И продолжила работать, потому что народ все-таки пошел… Переоценила я инстинкт самосохранения горожан.

Марина мрачно следила за тем, как я, разнося еду, перемещаюсь от столика к столику. Каждый раз, проходя мимо, я одаривала ее мимолетной улыбкой, в ответ ловя волну раздражения. Милая девочка… ревнует! Так и хочется потрепать ее по загривку. Ути-тюти какая! Собственница. Пребывая от этого в некотором отрешенном восхищении и едва не опрокинув гору пустых грязных тарелок, я показала Марине «козу». Блондиночка надулась, с ее пальцев потекли едва заметно мерцающие капли силы.

А себя мы в руках не держим!

Так и хочется поиздеваться над деточкой. Или нет, рыкнуть, подмять под себя и… что, собственно? Тряхнув головой, я метнулась на кухню. Что ты творишь, волчица? Слегка прифигев от собственных желаний, я загрузила на поднос следующий заказ. Эта девица — сирена-полукровка со стихийно пробудившимися способностями и магическим даром, а я — ее опекунша. Может быть, ею стану, если конклав одобрит.

Да и вообще, не время предаваться разврату. К тому же для оного у меня есть Павел. Ведь есть? Черт, как же я по нему соскучилась-то! Когда там полнолуние?.. Опять я не о том! Лучше подумать, как пережить эту ночь. Есть у меня смутное подозрение, что сегодня будет проведен еще один ритуал. Куда бы спрятаться?

От скачущих с одного на другое мыслей меня отвлекло появление долгожданного гостя. Висс, следователь-русал, незаметно просочился внутрь и деликатно оторвал меня от работы, взяв за локоть. Развернувшись, я перехватила его запястье, выворачивая руку… выругалась и отпустила.

— Здравствуйте. И простите — что-то я сегодня нервничаю.

— Я этому отнюдь не удивлен, — учтиво ответил следователь. — Вы хотели поговорить?

— О да! И вот эта девушка, — махнула я рукой, — тоже. — И, поставив поднос на стойку, прошла к столику, за которым ютилась Марина.

Сам Висс, помахивая удостоверением, отправился к кассе. Оперативнику следственного управления, или кем там русал является, не откажут в праве поговорить со свидетелями. С нами то есть.

Присев рядом с Мариной, я аккуратно тронула ее за плечо. Та вздрогнула, очнувшись от мрачных мыслей. Пустой взгляд наполнился страхом, спутанный клубок эмоций разошелся вокруг нее горячей волной, заставив меня шарахнуться в сторону. Пластиковые ножки хрустнули. Да, здешние табуретки не предназначены для таких экспериментов.

Девушка вскинулась.

— Я тебя кое с кем познакомлю сейчас, — сказала я. — Держи себя в руках.

Тут на стул напротив нас уселся русал. Все в той же слегка помятой джинсе, светловолосый и еще более усталый. Даже сквозь легкий флер чар были видны потрясающей расцветки синяки под глазами. А запах… Я осторожно посмаковала на губах аромат моря, стремительно высыхающего под лучами солнца. Сильное магическое истощение? Удивительно.

— Марина, это…

— Владимир Андреевич Смирнов, следователь прокуратуры. У меня к вам есть несколько вопросов.

Наклонившись к девушке, я еле слышно прошептала:

— Висс, русал, расследующий дело о смерти твоей сестры. И матери, думаю.

— А кто такие русалы? — округлила глаза Марина, с недоумением рассматривая совершенно обычного, ничем не примечательного человека напротив.

— Русалки. — Я хмыкнула, взлохматила макушку подопечной и обратилась к мужчине: — Это — Марина Бышева, моя подопечная. Маг-полукровка со стихийно проснувшимися способностями…

Собственно, понижать голос не было надобности. Играла музыка, переговаривались люди, что-то шипело на кухне, звонко бренчала посуда на подносе, который тащила недовольная Светочка.

— …но, к сожалению, я не смогла определить, к какой династии она принадлежит. Это на данный момент не самое главное.

— Да, есть и другие дела. — Висс с любопытством оглядел девушку, излучающую недоверие. Потом полез в карман и достал стопку фотографий. — Так… Смотри.

И разложил их на столе. Цветные глянцевые листы разлетелись веером, один упал под столик, и я мигом нырнула следом. Полюбовавшись на неприятное одутловатое лицо на карточке, выбралась наверх. Следователь и Марина сидели голова к голове, и девица сосредоточенно перебирала документы, внимательно вглядываясь в каждую картинку. Собрав стопку, она огорченно качнула головой:

— Никого не узнала.

— Жаль, — пробормотал следователь, — а то неплохая была идея.

Да уж, жаль. Мне тоже ни одна физиономия не глянулась, хотя я и узнала самые популярные образы всех наиболее важных проживающих здесь темных и светлых родичей. Пригодится ли?

Висс вздохнул, взъерошил короткие светлые волосы. И начал допрос.

Я только восхищенно внимала мастеру, буквально потрошившему память девицы наводящими вопросами. Для меня абсолютно недоступный уровень мастерства. Раз зацепившись за интересный факт, следователь буквально вытаскивал из памяти все до единой подробности…

А Марина, поддавшись очарованию опытного русала, рассказывала… Чуть ли не в лицах — то улыбаясь, то щуря светлые глаза, то судорожно терзая кончики спутанных волос, переживая прошлое и надеясь, что этот рассказ заставит потускнеть свежие, страшные и болезненные воспоминания. Я осторожно придержала ее запястье, разжала судорожно стиснувшие стакан пальцы.

— …познакомился в прошлом году Миша. Михаил Релье то есть. Симпатичный парень, но ничего особенного. Но все равно обидно, гулять ходили вчетвером, а они оба вокруг Натальи увивались, будто ее медом обмазали. Парень? Никита, высокий, светловолосый, сероглазый… чем-то на вас похож. Говорил — студент мединститута. Значит, нас троих точно старше.

Я хмыкнула. Чем-то на Висса похож? Русал? И к чему эти воспоминания?

— А в этом году он приехал раньше, чем обещал. Мы вместе на пляж пошли, и там он знакомых увидал.

Задержав дыхание, я нервно прикусила губу. Капля крови выступила под клыком. Слизнув соленую влагу, я кивнула своим мыслям и переглянулась с Виссом. По хребту прошелся холодок. Наш убийца? Если так, то весьма предусмотрительный и методичный. Заранее вымостил себе дорожку.

Когда впервые у глав анклавов возникла идея встретиться на нейтральной территории?

— Там, на пляже мы и познакомились с богатенькими ребятами с яхты. Неплохие, веселые… были.

— Но здесь, — я пристукнула по стопке цветного глянца, — его нет?

Марина покачала головой.

— Точно-точно? Даже примерно?

— Ну… они все здесь немножко похожи друг на друга. Это вообще кто?

— Подозреваемые, — недовольно буркнул следователь. — Завтра с утра зайдете ко мне, будем фоторобот составлять.

— Хорошо, если живы будем.

— А что? Есть шансы умереть?

— И неплохие. А то вы не понимаете. Как обстановка в городе?

— Все сидят по домам и друг друга подозревают.

— А Одержимый где-то бегает, готовится.

— Почему Одержимый? Может, это был призванный демон? — Висс сцепил руки, внимательно глядя на меня.

Сдвинув брови, я искоса глянула на Марину. Та сосредоточенно о чем-то размышляла. Хм, как бы сформулировать смутные ощущения? Я ведь уверена в своих словах.

— Попытаюсь объяснить… Есть разница. Я просто чувствую. Потому что и с первым и со вторым вариантами познакомилась. Недавно, да. Они слились в одно, их даже по запаху было трудно различить. А призванный сидит на цепи, связанный договором, условием. Четкий ведомый. И связь эту можно порвать. Теоретически, предложив что-то еще, более привлекательное. А здесь, кажется, произошло слияние. Будто и не было цепи.

— И насколько разумен Одержимый? — внутренне костенея, машинально спросил Висс.

— А вот это уже зависит от того, что собой представляет сущность демона, — ответила я, раздраженно царапая пластик, закручивающийся белой стружкой под когтем. — Что делать-то?

— Демон, хм…

— Совсем забыла! — Встрепенувшись, я достала список. — Мы в библиотеке были, у магистра.

Выложив перед следователем, ушедшим в раздумья, лист, добавила:

— Убийца, скорее всего, имеет доступ вот сюда… Это сузит список подозреваемых?

— Да, — мужчина опять тяжко вздохнул, — спасибо. Кстати, почему услугами нашего Крадущегося не воспользовались?

— Он мне не очень нравится, — махнула я рукой.

— Хм. Ну ладно. — Висс встал, сгребая документы. — Я пошел. Удачи вам обеим.

— И вам удачи.

Марина кивнула.

Проводив взглядом русала, я потянулась. Девушка же устало ссутулилась, облокотившись на стол.

— Утомилась? — Я сочувственно погладила ее по голове. Та кивнула. — Потерпи, смену отработаю, и пойдем спать.

Может быть. Если повезет и нас не убьют.

Но ни поспать, ни даже закончить работу не пришлось. Десяток заказов разместился на столах, а я, перешучиваясь с посетителями и улыбаясь во все клыки, передвигалась по залу, когда случилось непонятное.

Миг — и пространство за широкими витринами залила чернильная тьма, пронизанная тускло-серыми дрожащими нитями. Люди, дорога, деревья, фонари, разноцветные лампочки светодиодов, вывески — все превратилось вдруг в картонную декорацию, хрупкую и однотонно-угнетающую.

Но никто ничего не заметил.

Мои руки дрогнули, едва не выпустив поднос.

Тьма шевельнулась и двинулась вперед. Осторожно поставив заказ на ближайший столик, я попятилась, не сводя взгляда с мелко подрагивающих окон. Стекла звякнули, когда невесомое нерассуждающее нечто попросилось в гости. Тонкие щупальца жадно сжимали дерево, вгрызались в кирпичи.

Среди гомона я различила судорожный испуганный всхлип Марины. Обернулась, ловя панический взгляд, нервный неловкий жест и вспышку ужаса, приправленного магией. Рой полупрозрачных искорок сорвался с пальцев и, обдав холодом, впитался в стены.

Я отскочила, сшибая пустой столик. На улице глухо бухнуло, полыхнуло алым. Стекла вспучились и серебристыми росчерками разлетелись по наполнившемуся криками залу. Руку, машинально вздернутую в защитном жесте, будто кипятком ошпарило. Сотни, тысячи сияющих стилетов превратили уютное кафе в залитую кровью и болью котловину.

Пахнущая гнилью и смертью тьма медленно вползала внутрь. Одно щупальце нежно коснулось руки стонущего у входа человека. Тот дернулся, застыл… и осыпался пеплом, смешанным с кровью. Многоголосый, резонирующий вопль заполнил кафе, панический ужас поднялся в сознании, заставляя двигаться.

И я отмерла. Прыжок, рывок. И, волоча свою оглушенную девицу, я рванулась к бару. У кассы безжизненно лежала Светочка, по ее горлу тянулся алый порез, толчками выплескивалась кровь…

Не пытаясь даже разобраться в смешении следов и ароматов, оставшихся позади, я вломилась на кухню, пронеслась мимо ряда белых шкафов и плит, пятная кафель кровью. Тяжело дыша, на миг остановилась перед узким окном, выходящим во дворик. Оглянулась на дико озирающуюся Марину, шевельнула губами:

— Вот так вот у нас, — и высадила стекло. Осколком больше, осколком меньше.

Улица встретила нас душной жаркой тяжестью, прижимающей к земле и мельтешащей перед глазами черными точками. Мир дрожал, расплывались очертания домов, деревьев, разбегающихся испуганных людей. Все казалось затянутым сероватой дымкой.

Голова отчаянно кружилась, к горлу подступила тошнота. А черное пятно у входа в кафе все сильнее расплывалось, выбрасывая в разные стороны щупальца. Все, чего они касались, начинало гнить, зарастая серо-зеленой фосфоресцирующей плесенью. Небо почернело.

Сглотнув, я оглянулась на Марину. Та завороженно созерцала вакханалию тьмы.

— Пой! — рявкнула я ей в ухо. — Пой!

Та дико на меня глянула, чуть приоткрыв рот. Не дожидаясь, пока до нее дойдет моя мысль, я, волоча подопечную за руку, ринулась куда-то вниз по аллее. Зазмеившиеся было по асфальту отростки отстали. Бежать было тяжело. Я будто продиралась через сотни слоев тонкой полупрозрачной пленки, искажающей перспективу и обманывающей зрение. Спотыкнувшись, повалилась на колени.

Машинально поднесла к лицу руку, проехавшуюся по чему-то влажному. Лизнула — кровь. Не моя. Перевела взгляд. Сквозь серое однотонное марево разглядела тело. Светло-голубая джинса, почти белые волосы, темное, медленно расплывающееся пятно. Заострившееся бледное лицо, стеклянный взгляд, алая полоса на шее.

Висс?

Рядом, рухнув на колени, застонала Марина:

— Да что же это?

Я уловила в ее голосе, набравшем силу и мощь, начало погребальной песни. Тоска сжала сердце, перехватила дыхание.

Похоже, список тебе больше не понадобится, следователь. Как же неудачно ты попался на пути этой тьмы? А ты, моя красавица, привыкай. Здесь умирают часто.

Проведя рукой по холодной уже коже русала, я прикрыла мертвые глаза. Тяжело поднялась и оглянулась. Позади клубилась тьма.

— Бежим!

И рванула вниз, через дорогу, едва не падая, злобно ругаясь и дергая за руку Марину, едва успевающую перебирать ногами.

Хромая, пустилась вниз по ступеням, не замечая ничего, кроме медленно приближающейся темной ленты реки. Серое, белое, черное… Размазанные фигуры людей, тусклые желтые огни фонарей, прорывающийся сквозь пелену, накрывшую окрестности, нарастающий шелест и скрежет нагоняющего ужаса. В груди медленно поднималась печаль, отзываясь на тихую истерику сирены. Нет, мотнула я головой, этого не надо. Не поможет…

Едва шевеля застывающими губами, прошептала:

— Марина, в воду! — И резко толкнула ее вперед и вниз с высокого пирса.

— Я не… — только и успела крикнуть она.

Прыгнув следом, я с головой погрузилась в воду, пахнущую помоями и бензином. Воздух вышибло из груди. Заливающаяся в уши и горло маслянистая жидкость смыла с кожи липкий налет. И я нырнула глубже. Туда, где почти у самого дна едва шевелилась ошеломленная Марина. Струи воды омывали тело, и больше ничто не давило на сознание. Тьма осталась на берегу…

Резкий рывок вниз. Теперь вверх, вцепившись в расслабленную руку тонущей девушки. Кровь застучала в висках, грудь резануло болью. Загребая свободной рукой, я всплыла. Глубоко вздохнула, распластавшись на воде, и перехватила за талию плавающую вниз лицом девушку. Перевернула. Надеюсь, эта сирена еще не утонула.

На берег смотреть было просто страшно, так что я медленно уплывала вниз по реке, глядя в удивительно чистое, багровеющее кровавым закатом небо. Вслушивалась в сиплое дыхание Марины над ухом, крики чаек, рычание моторов. И, чуть шевеля рукой, направляла наше движение.

Было неправдоподобно спокойно. И не хотелось выбираться на берег, бежать, прятаться, спасаться, рвать на клочки. Да и получится ли? Если сейчас непонятным чудом удалось избавиться от преследующей по пятам тьмы… Она боится воды?

Скосив взгляд, я посмотрела на берег. Пустынный, затянутый серой пеленой, слегка колышущейся в те моменты, когда ее пробивали темные щупальца, стекающие вниз по ступеням набережной маслянисто-черными пятнами и боязливо щупающие воду.

От гранитных плит отчетливо несло гнилью. Этот запах для меня всегда означал, что приближается смерть, что прах и тлен разрушают реальность. Уничтожение в худшем своем виде. Безвозвратное и безнадежное… Еще в ту секунду, когда я сама лежала прикованная в пентаграмме и надо мной возносился жертвенный клинок, в душе намертво застыло знание, что это — смерть. Черная, серо-багровая, отражающаяся в алеющей, словно кровь, воде десятками затягивающих сознание сетей. От нее стоит держаться подальше.

Обхватив поудобнее начавшую судорожно откашливаться Марину, я принялась старательно отгребать подальше от берега. Небо постепенно темнело, наливаясь фиолетовым огнем. Время, казалось, замерло, влипнув в густой горячий деготь, вода упругим полотнищем скользила под телом, плескаясь в лицо.

Помню, был такой мультик, «Ежик в тумане». Вот я себя точно так же ощущала. Опустошенной, вялой, настроенной двигаться туда, куда меня вынесет течение. Будто в ватном коконе, слабая, как новорожденный волчонок. Даже вечно тлеющая в душе ярость куда-то делась, истерлась от постоянного употребления.

Марина слегка шевельнулась:

— Куда мы плывем?

— Куда-то…

— А под винты не попадем?

— Какая ты практичная! — что-то пропело во мне восхищенным голосом. Поперхнувшись, я выплюнула водоросль, попавшую в рот.

— Что с тобой? — В приглушенном, доносящемся до меня будто через одеяло голосе подопечной послышалось беспокойство.

— Тс, не шевелись, я отдыхаю, — придерживая Марину, прошептала я, едва открывая рот. На языке скопилась тошнотворная горечь. — Расслабься. Слейся с водой, что течет, омывая тебя, почувствуй ее настроение.

От девушки потянуло интересом.

— Управляй ею, — попросила я.

Марина распласталась на воде морской звездой, кожа в сумраке чуть засветилась. Бело-голубое сияние растеклось по реке, сирена-полукровка стала похожа на лампочку. Зато темная, отдающая бензином поверхность будто обрела твердость и обвила наши уставшие, напитанные влагой тела. Песня лилась, подчиняя стихию, с кончиков пальцев срывались искорки силы, образуя тонкий, похожий на нитку, унизанную мелкими серебристыми бусинами, след.

— Не спеши, не спеши, — шептала я на ухо Марине, медленно отгребая к пустынному берегу.

Сирену вдруг охватил ужас. Она внезапно осознала, что дрейфует непонятно куда, непонятно как и почему. Удушливая волна чужого страха накрыла меня, прошла по телу дрожью, расцепила судорожно стиснутые на груди девушки пальцы.

Незримое течение несло нас к пустому, заросшему травой обрыву. И Марина не видела все более истончающегося темного полога, накрывающего землю. А там по-прежнему копошились мерзкие черные щупальца, вытягивающие к воде тонкие отростки.

Сирена резко перевернулась, сбросила мои руки и, барахтаясь и шумно загребая, поплыла к берегу. Отфыркиваясь от вонючей жижи, залившей лицо и оставившей на коже темные мазутные разводы, я рванула следом, схватила брыкающуюся девчонку за ногу и слегка притопила. Та на удивление сильно лягнула, в глазах от удара заплясали звездочки, а сознание окатила чистая оглушающая злость.

Нет, какая она была милая, когда утонула! Тихая, спокойная, послушная! А тут попробуй догони. Поднырнув под бьющуюся в истерике девушку, утонуть которой не давала собственная сила, я замерла солдатиком и пошла вниз. Выпустив несколько пузырей, погрузилась в ощущения. Вода рассказала о том, как судорожно извивается надо мной в тщетной попытке достичь берега отяжелевшее тело, как прянут назад, ощутив влагу, щупальца темноты. О том, что в сотне метров накрывшая город сеть обрывается, река поведала шепотом, когда я коснулась дна кончиками пальцев.

Совсем неглубоко.

Мысленно ухмыльнувшись, я оттолкнулась от каменистой поверхности и схватила Марину за талию. И вниз, вниз… пусть немного воды нахлебается.

Та замахала руками, выпучив от ужаса глаза и пуская пузыри. Кожа ее в воде приобрела зеленоватый оттенок, волосы веером расплылись вокруг головы, майка сползла с плеч. Едва увернувшись от кулачков, я слегка перехватила все еще брыкающуюся девчонку за шею, чуточку при этом переборщив, и рванула наверх.

В два гребка я достигла места, где можно было нормально встать на ноги, и медленно побрела вдоль берега, ища местечко, свободное от темного покрывала. Марина ватной куклой висела у меня на руке, оттягивая плечо. Ноги ее волочились по дну, ободранные пятки кровоточили. Мои несчастные мышцы ныли до самого последнего волоконца, голова кружилась, я часто дышала, постоянно сглатывая поднимающуюся к горлу тошноту, спину ломило.

Непередаваемый спектр ощущений. Хотелось лечь в воду и расслабиться, еще раз попробовать смыть с себя налипшие ошметки темной силы. Но, кажется, я стала привыкать. К боли и прочим неприятностям.

Шатаясь, я мерно двигалась по пояс в воде. Шагов через двести, когда серая пелена рассеялась, выползла на берег. Рухнула на поросшую острой травой землю, рядом уронила Марину. Та мелко, нервно дышала. В сумерках ее кожа слегка светилась, на исцарапанном грязном лице застыло обиженное выражение. Было заметно, как под тонкими веками туда-сюда ходят глазные яблоки.

Вздохнув, я отвела взгляд от подопечной, полюбовалась фиолетовеющим небом и села. Кряхтя, будто пятисотлетняя дриада, размяла закостеневшую спину. Никуда не годится… Обрыв, что находится сзади, я с грузом не осилю, а груз сей не брошу.

Перебирая мелкие камушки и поеживаясь от прикосновений мокрой ткани к коже, задумалась. Значит, сейчас отдохну и надо отсюда убираться. Не успокоюсь, пока между мною и одержимым убийцей расстояние меньше трех сотен километров. Правда, есть подозрение, что на мне стоит метка и по ней меня весьма просто найти. Что ж, тем более надо убираться.

Угнать машину — и в столицу, к Павлу. Хм… Я задумчиво пересыпала камешки из ладони в ладонь. Павел, Павел… почему я думаю, что он мгновенно решит все проблемы? Ну, наверное, потому, что он всегда это делал. Раньше… Я в него просто верю.

Сознание медленно наполняется ощущениями. Мир слой за слоем выстраивается вокруг меня крепостной стеной. Серые шершавые камни, пахнущие тиной, неровное прерывистое дыхание совсем рядом, грязная пивная пробка под пальцами, плеск реки, сухая горечь земли, душный аромат подбирающейся тьмы. Флер моря и тонкий налет пыли, соль и прохлада — суть Марины. Ржавчина и горячее железо. Плоть и сущность города под ногами. Чистая, жертвенная кровь, медленно гниющая где-то… близко!

Голова неожиданно закружилась, и я, будто распавшись на мелкие воздушные шарики, взлетела ввысь, к темнеющим небесам. Сквозь натянутые до звона черные сети, унизанные цветными огоньками. Город дышит, живет. Пытается бороться. С темно-зеленым жутким пятном, расползающимся по крупноячеистой сети, и пронзительно-черным угольком, жадно разбрасывающим щупальца в стороны. Гниль, суть их, проникает всюду, взрезая все уровни восприятия. И это — больно. Алая волна застилает зрение, вместо крови по венам растекается, кажется, расплавленный свинец.

Я падаю, врезаясь в землю, от удара лишаясь дыхания. И понимаю, что все еще сижу на берегу, слушая шелест волн и тихие стонущие выдохи. Ну и что? Что делать-то?

Погружаясь в мрачные глубины собственного разума, полные обрывков и клочьев мыслей, я шаг за шагом вспоминала, как дошла до такой жизни. И насколько все было проще, пока мы с Павлом были связаны…

Кажется, в небо ушла тонкая нить отчаянного зова, полный бессильной ярости крик о помощи, отозвавшийся в висках резким приступом боли. Откуда-то донесся еле слышный отзвук, эхо протяжного стона дрожащей струны. Низкий, темный, знакомый… За спиной шелестнула тьма, по спине протянуло прохладным сквозняком, будто на обрывистом склоне открылась дверь. Я резко обернулась, так, что хрустнули позвонки в шее.

Под ногами, обутыми в черные длинноносые ботинки, хрупнул гравий.

Я благоговейно выдохнула, медленно поднимаясь. Терпкий горьковатый аромат, полынь с ноткой пустырника, темная, теплая, как кашемир, аура, сладкий аромат крови. Бледная кожа, чуть светящаяся в темноте, темные волосы…

Шаг, другой, и я врезалась в Павла, как всегда, вышагнувшего из тени. Вцепилась ему в плечи, полосуя когтями белую рубашку. Увернувшись от клинка, впилась ему в губы и прошептала, почти не отрываясь:

— Я скучала!

Слизнула кровь с прокушенной впопыхах губы. Отшатнулась под строгим взглядом, невольно расплываясь в улыбке и тревожно оглядываясь. За спиной вампира струился, переливаясь глянцевой чернотой, активный переход.

— Быстрее! — Он схватил меня за руку и потянул.

— Я не одна!

Вывернувшись, схватила за ворот футболки Марину, вздернула вверх.

— Это моя… подопечная.

— Держи крепче!

И Павел утянул нас в черноту. Один шаг сквозь тьму, нежную, ласковую, зовущую. Я крепко прижималась к знакомому до последнего шрама телу и стискивала в объятиях дрожащую Марину. Мгновение прохлады и чужая магия вывели девушку из прострации.

Мы вышагнули в нормальный мир.

Темнота рассеялась, осев полупрозрачными клочьями на тускло-алые линии, пахнущие свежей кровью. Пентаграмма. За ее границами вырисовывалась дрожащая размазанная картинка. Пустой двор, высокий забор, сухая серая трава. Откуда-то сзади, разгоняя вечерний сумрак, лился свет.

Выпустив Марину, я обернулась. За спиной оказался небольшой замок, у кирпичного крыльца которого, в густой тени, кто-то прятался. На мгновение я прислонилась к Павлу, позволяя себе расслабиться, но он уже тащил меня наружу. Мир воспринимался как-то урывками.

Всплеск раздражения моего вампира. Я догоняю Павла, кладу руку на плечо и склоняю голову. Он резко разворачивается, его ладонь ложится мне на затылок, сжимая в пучок короткие волосы, вздергивает лицо. Я проваливаюсь в темный взгляд, позволяя его эмоциям затянуть мое сознание в клокочущие глубины. Мысли и воспоминания закружились в водовороте, заставляя податься вперед, прижимаясь к прохладному притягательному телу.

— Как я соскучилась, — прошептала я, едва шевеля губами.

В темных глазах Павла начала разгораться багровая искра. Вторая его рука легла мне на талию, губы шевельнулись…

А миг спустя по двору разлился дикий крик Марины:

— Она моя!

Резкий взвизг, от которого со звоном полопались стекла и лампы, прошило болью позвоночник.

— Моя! — еще раз выкрикнула сирена.

Крутнувшись, я вывернулась из объятий Павла, в два прыжка добралась до истерички, схватила ее за плечи и как следует тряхнула. Та клацнула зубами, прикусив язык, и глянула на меня. В светло-голубых глазах плескалось безумие сорвавшейся с цепи силы. Однако присутствие Павла вымыло из меня, будто волной, все ненужные, наносные и чужие эмоции.

— Нет, — протянула я. — Это ты — моя!

Дернув Марину за руки, отвесила ей пощечину. И девушка сдулась, как проколотый мячик, оседая у моих ног, цепляясь за влажную ткань и подвывая:

— А-ах… не бросай…

Она заливалась слезами, всхлипывала, размазывая по лицу сопли и речную грязь.

Сзади снова зажглись огни. В узком пространстве между явью и тьмой я на миг застыла, не чувствуя боли и страха. Чужой боли и чужого страха, обтекавших меня сине-серебряной волной. Сзади надвинулось знакомое ощущение. Безопасность и уверенное спокойствие.

— Встань. — Осторожно подняв Марину на ноги, я ее обняла. — Тише, я не брошу тебя. Обещала же.

На мои плечи легли прохладные руки Павла, добавляя правильности происходящему.

— Только знай свое место, — прошептала я на ухо девице, уткнувшейся мне в плечо. Она кивнула, всхлипывая. — В нашей маленькой стае ты — младшая… Учти это!

В голосе переливалась угроза на пару с обещанием.

— Запомни! Ты — моя. Ничья больше. Я — подчиняюсь только Павлу. Посмотри на меня… на нас.

Марина подняла заплаканное лицо. На миг ее глаза потеряли всякое выражение, пойманные взглядом вампира. Она медленно кивнула.

— Ну вот, — удовлетворенно пробормотала я, вовсе не чувствуя особого счастья, поскольку уловила скрытые эмоции того, кто обнимал меня за плечи. Павел был раздражен, зол и голоден.

— Пошли, — сказал он.

Я развернулась, позволяя вампиру обнять себя за талию. Синхронно с ним шагнула к крыльцу, потянув за собой юную сирену.

— Позволь вас познакомить, — тихо прошептал Павел, подводя к высокому крыльцу.

Там, в тени, стоял некто, чья суть, укрытая флером маскировки, сильно напоминала сущность моего бывшего учителя. Но легкий ветерок, рассказавший мне об этом, поведал и о несхожести… Что-то странное чудилось мне в поджидавшем нас существе. Мир то куда-то проваливался, бледнел, то снова становился ярче. На плаву меня удерживали только руки вампира и подрагивающие, абсолютно ледяные пальцы Марины в цепком захвате.

Тень выступила вперед, свет обрисовал высокую стройную фигуру. Белокожий, светлоглазый и светловолосый, подтянутый, опасный.

— Вадим Регел, глава семьи Регел из Заречья, — представил Павел незнакомца. — Мой наниматель… наш.

Я шкурой почувствовала волчий оскал, растягивающий губы Павла. У него замечательные клыки, ласковые. Тряхнув головой, всмотрелась. Я же теперь охотник. А клиент волнуется. Черное небо и надвигающаяся серость пугают его, пусть он и не видит опасности. Он ее чует… Пьющий кровь в полной силе.

— Приветствую, — ответила я. — Елена из Охотящихся в ночи. Это Марина, моя подопечная.

— Рад видеть, — прошелестела тьма. — Входите.

Спустя пару минут мы уже рассаживались в уютном прохладном зале. Дом-крепость отдавал пустотой, с нашего пути, из коридора, похоже, старательно уходили местные обитатели. Кроме главы дома и пары смутных теней, оставшихся снаружи, я никого не заметила. И старалась не вчитываться в следы, оставленные молодыми Пьющими кровь, еще недавно разгульно проводившими здесь каждые выходные.

Вздрогнув, я вынырнула из провала и уставилась на гладкое красно-коричневое дерево стола, за которым сидела, сложив руки, будто школьница-отличница.

«Невежливо!» — резко отчеканил в сознании голос Павла. Или Жерома… Кто из них больше занимался моим воспитанием, понять сложно.

Марина села по правую руку, нервно оглядываясь и терзая бахрому, бегущую по краю обитого богатой тканью стула. Павел расположился слева, хозяин — напротив. И все молчали, только моя подопечная громко и часто вздыхала.

Бывший учитель глянул на меня искоса и приказал:

— Докладывай.

Я уже забыла, насколько порой дотошен бывает черноглазый Пьющий кровь. Из меня вытрясли все подробности, мельчайшие детали происходящего, полное многообразие собранных фактов, гипотез, версий и предположений.

На плотном листе бумаги Павел вычерчивал сложную, одному ему понятную схему. Я невольно хмыкнула. Потянулась, обхватила молчавшую Марину за плечи. Подмигнула хозяину, чуть оскалившись.

— Ну так что? — произнес он. — Вы беретесь?

— Разумеется, — не отрываясь от схемы, буркнул Павел.

Голоден… Ничего, я это поправлю. Хорошо хоть никакой черной депрессии уже не чую, один только интерес и еще — озабоченность. Как же я соскучилась.

Потянув за собой девушку, тихо вышла в коридор.

— Марин, послушай, — заглянула я в тревожные глаза девушки, — займи хозяина минут на пять.

— Да я… — Она осеклась, уловив тихое грудное рычание. — Конечно.

— Хорошая девочка. — Я погладила ее по щеке. — Павел голоден, а голодный вампир…

— В-вампир?

— Конечно же. Мы уединимся… А потом Павел изложит план.

— П-план?

— Угу. — Я втолкнула девушку в кабинет, а Павел проскользнул мимо легкой призрачной тенью. Тяжелые створки мягко закрылись, отсекая нервный, сорвавшийся на писк, голос юной сирены.

И миг спустя я оказалась прижата к кирпичной стене. По оголенной шее гуляли тонкие губы, чуть царапались клыки, а сознание омывала одна-единственная, неимоверно горячая мысль: «Скучал…»

Резкая боль, слабость в ногах, сладкий вкус на зацелованных, мгновенно припухших губах, шепот:

— Идиотка… цела! Моя идиотка…

— Но как?.. — выдохнула я, едва осознавая, в чьих руках нахожусь. Мир плыл и растекался жаром желания, пульсируя в ритме сердца, заполошно бьющегося в груди. Струйка теплой крови сбегала по шее за ворот футболки. Губами собирая алую ароматную влагу, Павел прошептал, поняв вопрос:

— Получил твое послание, проверил магический фон…

— Жером?

— Угу… Через знакомых нашел контракт, места — глухие…

— А-ах! — Вцепившись в волосы вампира, легонько гладившего грудь, я вздрогнула, пережидая судорогу прокатившегося по телу наслаждения.

— Порталом шагнул… а тут!

— Полная дрянь?

— Ага. Как планируешь разбираться? — Он хитро улыбнулся, уткнувшись лбом в мой живот.

— Свалю… ах… на тебя!

— Скучала, — довольно отметил Павел, поднимаясь с коленей и вновь притискивая меня к стене.

— Можно подумать, ты не скучал!

Поток темной силы кружил нас, замерших в коридоре, почти слившихся в одно. Еще один укус. Едва слышно застонав, отозвались стены. Звякнули светильники, где-то вдалеке, на другой планете, полопались оставшиеся стекла.

Павел, одинокий охотник, высший Пьющий кровь, великолепен в полной силе. Я всей кожей ощущала, как переполняющая его тьма накрывает пространство бархатным ласковым покрывалом, смывая усталость и придавая телу легкость. Ощущая себя пустым сосудом, из которого забрали нечто, что там до сих пор хранилось, я улыбнулась. Все правильно… Добровольно отданное вернется с прибытком.

А из-за двери тянет растерянным ужасом. Моя детка просит о помощи. Глянув в лицо вампиру и уловив разрешающую улыбку, я метнулась в зал. И застала потрясающую картину.

Хозяин, обаятельно улыбаясь, склонился над Мариной, пытаясь ее разговорить. Хотел получить дополнительную информацию… Ну-ну. Девушка отшатывалась, отъезжая все дальше от стола вместе со стулом. На дорогом паркете осталась пара царапин. Комната пахла горечью раздражения и пеплом страха.

Я неслышно протанцевала к хозяину и замерла:

— Ну хватит, хватит, господин Регел. Моя дорогая Марина ничего не знает. — Мягко переместившись девушке за спину, освободила место для Павла. Тот глыбой воздвигся рядом, давя мощью и силой, почти зримо затенявшей отделанное светлыми панелями помещение.

Марина резко выдохнула. Страха в ней что-то не убавилось.

— Охотящаяся, — кивнул, хитро щурясь, хозяин, — так каков ваш план?

— А план очень прост, — ответил вместо меня Павел, усаживаясь за стол. — Будем ловить на живца.

И почему я не удивлена?

А вот прочие явно требуют объяснений. Вампир уселся, удобно закинул ногу на ногу, сыто улыбнулся. Прямо-таки воплощение ночных кошмаров наивных девиц… ну и моих дневных грез. Пьющий кровь в полной силе — и ни грамма депрессии! Хм. Во мне — чистый восторг и ни единой капли ужаса. То ли отбоялась, то ли весь мой ужас утек к Марине. Вот уж кого трясет от страха!

За спиной Павла колыхались крылья силы, остаточный шлейф нашей страсти.

— Кто будет живцом? — осторожно спросил Регел. Он так и не сел, а медленно прохаживался вдоль стены с окнами, завешенными тюлем.

Вампир ленивым жестом указал на светловолосую девушку, сжавшуюся на стуле. Та окинула его напряженным взглядом и, закатив глаза, медленно осела на пол, буквально стекла со стула.

— А почему… — начал было заказчик.

— Почему не я? — перебила я, приподнимая и устраивая подопечную поудобнее.

— Из нее не получится живец, скорее крючок. — Павел сейчас казался более сильным, чем хозяин дома.

Я сидела на корточках, раскладывая спутанные волосы девушки длинными прядями в странную композицию. Ореолом вокруг лица. Сложила руки на груди, пригладила задравшуюся майку. Мне нравится ее касаться. О ней хочется заботиться.

— А как-нибудь попроще?

— Куда проще-то! — Хмыкнув, я расположилась поудобнее. С пола как-то легче воспринимался безостановочно кружащийся мир.

— Пятно завязано на призвавшем, — пояснил Павел, извлекая откуда-то из складок одежды тонкий кинжал.

Я всмотрелась. Холодный, пустой, спокойный клинок. Идеальный баланс, цельная основа, наполнение — звонкое, созвучное моему сознанию. Резонанс. Улыбнувшись, я протянула руку.

— А призвавший стал Одержимым, с ним работать куда сложнее. В ловушку не заманишь, привязку не перехватишь, демона не обманешь, изменив условия договора. Полностью слившегося с демоном можно только уничтожить. К тому же у нас нет четкого представления о личности убийцы.

Рукоять легла в ладонь, как родная. Гладкая, из нескользкого серого пластика, с удобным навершием и прочной гардой. Темный гладкий камешек в основании лезвия. Погладив, я ощутила легкое покалывание. Горный хрусталь, активирует мощную «глотку». Улыбнувшись, как родной, мгновенно сплетшейся из тонких синих нитей воронке, я благодарно кивнула. Донимавшее меня ощущение беззащитности истаяло без следа. Павел, как я люблю тебя, дорогой мой. Знаешь, как угодить даме. Встряхнувшись, я вслушалась. Вампир вполне доброжелательно пояснял:

— …весьма неточное представление о личности, базирующееся только на чутье оборотня. Доказательств нет. Точнее, их хватает тем, кто сейчас внутри этой серости. А здесь, в безопасном Заречье…

— Пока безопасном! — хмуро уставившись куда-то в темнеющую даль, резко заметил хозяин.

— Именно. Поэтому вы займетесь местным конклавом. А мы — оплаченным контрактом.

— Не до конца оплаченным, господин охотник, не до конца. — Регел запустил руки в волосы, ероша прическу. Приметно нервничает, и по комнате плывет резковатый аромат пустырника.

— Аванса достаточно. Позволите воспользоваться вашей кухней и арсеналом?

— Разумеется. Дом в вашем распоряжении.

— Благодарю.

И хозяин, резко развернувшись, вышел в коридор, выпуская вместе с ало-золотой волной силы пару десятков приказов. Вкусная, отдающая валерианой и зверобоем энергия.

Павел кивнул, присаживаясь рядом:

— Да, редкий вид. Необычный. Природой занимается.

— Нетипично.

— С тобой все в порядке?

Голос ровный, но беспокойство не там, а в сознании, засело острой иглой и пахнет серо-черной пережженной сталью.

Задумавшись, я перебрала ощущения. Разумеется, не все в порядке, но что можно сделать? Какую проблему проще всего решить? Ага!

— Есть хочу!

Вампир посветлел лицом и подхватил меня на руки.

— А моя подопечная? — Взмах рукой вниз и в сторону.

— Пусть полежит отдохнет. А мы пойдем кормить голодную, злобную и оттого еще более опасную волчицу!

— И пусть демон побережется! — Рассмеявшись искренне и звонко, я откинула голову на плечо Павла. Тепло и уверенность — вот что он для меня сейчас. Тепло и уверенность в том, что все будет хорошо.

Посещение кухни оставило в желудке ощущение сытой тяжести. Из стерильно-белого, выложенного полированным мрамором помещения мы спустились в подвалы. Серые бетонные стены начинались сразу на лестнице, за тяжелой дубовой дверью, обведенной синеватым контуром защитной магии. Внизу, в свете одинокой лампы, стояли высокие, под потолок, железные шкафы. От них разило силой. Воздух в прохладном помещении подрагивал от напряжения.

Я, прислонившись к стене, внимательно следила за Павлом, как одержимая! Хорошо, что это чувство не довлеет надо мной постоянно. Просто счастье! А то ведь сейчас ни о чем, кроме как о вампире, думать не могу. Он мой. Я добровольно отдала ему кровь и силу, и теперь мы связаны. Как два сообщающихся сосуда. Но если об этом постоянно думать, можно сойти с ума. А сейчас есть проблемы и посерьезнее.

Например, количество перстней, которыми Павел, задумчиво помедлив у раскрытого темного нутра шкафа, унизал пальцы левой руки. И плеть с рукоятью из красного дерева, по длинным извивам которой бегали зеленые огоньки. Она пахла горькой дорожной пылью.

Послышались шаги. По ступеням спустилась, мрачно зыркая исподлобья, Марина. Она была бледная до зелени, под глазами нарисовались темные синяки усталости. Но кто-то, видно, сводил ее в ванную и выдал новую одежду: до хруста накрахмаленную рубаху не по размеру и тонкие темные джинсы.

Павел улыбнулся, что в его исполнении получилось как-то жутковато, смотал хлыст и подвесил его к поясу:

— А вот и наша рыбка!

Взял девушку за плечи, повертел. Задумался на мгновение и стремительно переместился к раскрытому шкафу.

Я ободряюще кивнула:

— Все в порядке.

Марину просто передернуло.

Не веришь нам, девочка? Правильно.

В руках у вампира звякнуло наборное ожерелье, пахнущее позолоченной сталью. Пластинки легли на грудь, изгибаясь в местах сочленений. Тонкие золотые нити, изящной гравировкой прорисованные на каждой пластине, стекли на кожу, оплетая шею, грудь, спускаясь на живот и руки. На миг блеснули теплом в свете белых ламп и впитались в кожу.

Сирена посмотрела на меня.

— Защита, — пояснила я ей.

Я заглянула через плечо Павлу, вновь погрузившемуся в изучение скромного арсенала местной общины. Он перебирал тонкие жезлы, покоящиеся в петлях на одной из стенок, я же уставилась на сваленные грудой на одной из полок ножны.

Погладив рукоять кинжала, так удобно устроившегося в руке, что я почти забыла о его наличии, выудила из стопки подходящую клинку одежку из черной прочной кожи, без единой искры магии. Затянула ремешки на запястье и под локтем, и мимолетно, кончиками пальцев, коснулась вампира, голой кожи на шее… и отдернула, будто укушенные током, пальцы. Мысли мгновенно съехали к неподобающему. Шумно выдохнув, я отошла. Ну нельзя же так… Вроде не полнолуние!

Марина позади отчетливо хихикнула, Павел развернулся, обнял меня за талию, позволив себе на миг расслабиться. Меня окутало спокойно-обреченное настроение. Он тихо шепнул на ухо:

— Милая, у тебя подопечная. Как только разберемся здесь, займемся воспитанием. Я ее как ребенка воспринимаю… странно.

— Это через меня. Мы связаны.

— Ты — идиотка, — как-то философски заметил Павел, отходя.

— Нет, просто хочу, чтобы ты жил, — одними губами ответила я.

Павел услышал, замер на мгновение, потом согласно кивнул. Он тоже не против еще немного пожить.

— Наверх, дамы, — бросил он, и мы пошли.

Нет ничего более романтичного, чем ночная охота. Но это в одиночестве, без необходимости подчиняться приказам ведущего и контролировать приманку, нервно пританцовывающую рядом. А ночь была хороша для ловли на живца. Мрачная, душная, темное небо расчерчено багровыми полосами, серая пелена, раскинувшись над городом, затмевает звезды.

Цепко держа Марину за руку, я скользила следом за Павлом сквозь редкие заросли высоких, но цепких и колючих кустов. Пахло горьковатой травой.

Дом, оказывается, стоял недалеко от берега. Река мрачно переливалась темно-алыми взблесками, вода стремительно бежала мимо заросших сухой травой берегов, будто хотела поскорее миновать ужас, клубящийся на той стороне. Нас ожидал катер, за рулем которого сидел вампир, кутающийся в тонкую маскировочную ткань, скрывающую очертания фигуры и запах. Но все же необычный флер этой странной семьи четко ощущался. Вампиры природы, удивительно…

Мимолетная мысль наполнила меня радостью.

Рядом кружил искренний тихий страх Марины. Ощущалось холодное, немного напускное спокойствие Павла. А дух стремительно наполнялся яростью — боевой, деловитой, цельной и опасной.

Молчаливый водитель завел мотор, катер стремительно перелетел через стремнину, рванул против течения, оставляя позади розовеющие пенные буруны. Подопечная сжималась и вздрагивала, цепляясь за мое плечо, когда до нее долетали капли воды, Пьющий кровь невозмутимо поглаживал рукоять плети. Его светлая кожа будто сияла в темноте.

Серая голодная пелена, сквозь которую проглядывал закатанный в гранит и бетон берег, пугала. Ну ничего, разберемся. Я раздраженно рыкнула. Теневой убийца испортил такой отдых! Почему-то я и не вспомнила о том, как мне было скучно этим летом.

Мы причалили в весьма отдаленном месте, там, где серость отступила, открывая крутой берег, заросший деревьями. Сверху пахнуло дымком и поздней клубникой.

— Частный сектор, — буркнула зябко обнимающая себя за плечи Марина, выдернутая Павлом из катера.

Прощально взмахнув рукой, вампир оттолкнулся от илистого берега, запрыгнул в катер и, лихо развернувшись, умчался в темноту. Когда затихло рычание мотора, я потянулась, раскинув руки, и стряхнула иллюзию, привычно повернув колечко.

Взметнувшись в воздух, кувыркнулась, мягко приземлилась на песок, разбрызгивая веером мелкий гравий. Крутнула девушку, зацепила кончиками когтей невозмутимого Павла. Тот хмыкнул.

— Частный сектор, — повторил он, посмотрев в небо, и заметил: — Поторопимся.

— Не хочу умирать, — мрачно заметила Марина.

— Я прослежу, — шепнула я ей в ухо, собирая светлые, растрепанные ветром волосы в косу. — Ты выживешь… Обещаю.

— Не разбрасывайся словами, — нахмурился вампир. Он перебирал кольца, активируя их одно за другим: защитное, атакующее, еще одно защитное и перемещающее, полыхнувшее синей спиралью в большом черном опале. — Пошли.

Работаем.

— Слушай, — поднимаясь по узкой тропе, осыпающейся под босыми ногами мелкими комьями, сказала я Марине. — Пойдешь первой. Встанешь у края серости…

— Какой серости? — Смирившись с опасностью, угрожающей ее жизни, девушка вдруг обрела деловитый настрой. Или у нее перегрузка сознания.

— Не видишь? — Я глянула в спину Павлу, идущему первым, цокнула языком. — Я покажу.

Одобрительный кивок.

— Подождешь убийцу. Он придет. Я буду сзади, подстрахую. Выстроим цепь. И, ради всего живого, не пой.

Девушка покивала, хотя и не очень поняла, о чем я ее прошу. Решила уточнить более простое:

— А он точно придет?

— Конечно. — Это Павел, его голос донесся сверху. Он задумчиво оглядывал расставленные на небольшой стоянке машины. — Одержимому надо закончить работу. Ритуал подразумевает смерть всех, кого он коснулся.

— А что за ритуал? — спросила я, осторожно обнимая девушку.

— Отъём силы. — Вампир уверенно вскрыл дверь темного джипа, жестом оборвал разорвавший тишину вой сигнализации. — Отъём силы для подчинения демона, отличающегося высоким потреблением энергии. Этот темный покров — результат того, что демон вырвался из подчинения. — Он махнул рукой в небо. — Весьма… хм… интересный эффект. Сущность эта принадлежит к разряду сокрытых. То есть изначально в ней смешана кровь вампиров и Крадущихся.

— На заре времен, после Поворота, они шагнули за грань, слившись в объятии… — прервала я его лекторскую речь, пропев слова из древнего эпоса.

— Именно. — Он сел за руль. — По местам.

Уютное прохладное нутро приняло нас в кожистые объятия.

— Что за поворот? — Марина сжалась на сиденье, излучая отчаяние. Ее бросят на съедение страшной твари…

— Смена эпох, — хмыкнула я, на миг расслабляясь.

Машина тихо рыкнула и двинулась по узкой дороге, обсаженной фруктовыми деревьями. Было как-то уютно. Лимонный аромат, которым пропах салон, навевал дрему.

— Интересно, чья это машина?

Мягкий ход, богатая отделка. Я залезла в подлокотник… Абсент!

— Кого-то из Ходящих по снам, — бросил Павел, выруливая на шоссе.

— Не расплатимся же!

Ходящие по снам — небольшой, закрытый, но очень богатый и гордый род.

— Полагаю, они все сейчас в коме, слишком большой выброс тьмы. Они всегда были уязвимы к темноте, ломающей сознание. Истинно светлые.

— Ну, если рассматривать в таком ключе… Пусть потом доплачивают!

— Вы так уверены в том, что победите? — подала голос Марина. Она сидела в углу, вцепившись обеими руками в ремень безопасности.

— Иначе нельзя! — резко заявила я. Именно. Надо быть бесконечно уверенным в себе, иначе — смерть.

Машина притормозила.

Павел, выйдя первым, вежливо распахнул дверь.

Поддерживая девушку, готовую свалиться в обморок, я сообразила, что в эйфории от появления вожака, Павла то есть, многое забыла уточнить.

— Так куда заманивать будем? — задала я довольно важный вопрос.

— Хм… — Вампир обернулся, разворачивая плеть, искоса глянул на меня. В глазах мелькнула усмешка, разгорающаяся черными искрами силы. С кончиков пальцев по рукояти и ниже, по свернувшемуся змеей хвосту, потекли тонкие золотистые нити.

— Мы, дорогие мои дамы, будем тащить его в серую пелену. Слушаться меня беспрекословно! Вперед. Три шага.

Марина, которой я вцепилась в плечи, отмерила требуемое расстояние. Я — следом.

Серая пелена совсем рядом, стоит колыхающейся стеной, незримой большинству завесой. От взгляда на нее ломит виски, хочется упасть на пыльную землю, вгрызаясь в нее, только чтобы содрать с губ привкус смерти.

Вампир стоял сзади. От него тянулись, окружая нас, тонкие золотые нити, единственное яркое пятно в черно-багровой ночи. Нити осторожно подобрались к пелене, коснулись ее и судорожно натянулись. Будто кто-то безумно сильный с той стороны подхватил их и не отпускал.

Едва слышно прерывистое дыхание Марины. Павел произнес короткое слово, которое активировало какие-то чары. Стук крови в ушах, слышится жадный, протяжный полустон-полушелест. За завесой сконцентрировалась тьма. Мир пошел рябью, расслаиваясь. Восприятие реальности изменилось. А на шее сирены разгорелся, обжигая кожу, рунный узор. Напрягшись, я отслеживала шевеления.

Марина, коротко вскрикнув, попыталась вырваться из захвата. По ее плечу побежала кровь.

— Извини. — Я чуть расслабила пальцы, втягивая когти. Быстро наклонившись, лизнула ранку. — Будь готова. Не пой. Я тебя подстрахую. Это будет любопытно…

Девушка как-то встряхнулась. В ней вновь проснулся интерес. К жизни, к новому миру… Наверное, мой настрой передался.

Сгустившаяся у границы серости черная фигура мягко двинулась вперед. Она гибко и плавно перетекала, ртутно поблескивая и жадно вытягивая руки-щупальца. Пелена изогнулась, вспучиваясь, и выбросила десятки нитей, резко рванувшихся вперед.

В миг, когда первая связка нитей коснулась тела дрожащей девушки, я, повинуясь инстинкту, отпрыгнула назад, врезавшись спиной в заднюю левую дверь джипа. Боль, вспышка ослепляющего золотистого огня — и моя русалка, медово сияющая в темноте, распласталась рядом.

Разжав судорожно стиснутую на ее плече руку, я всмотрелась в ночь. Нечеловеческая фигура, выступив за границу серого гнилостного полога, медленно приближалась к джипу.

Павел, почему-то оказавшийся перед нами, хлестнул по земле плетью. Рыкнул, сбрасывая с пальцев пару опустошенных колец:

— В машину!

Золотистые искры, извиваясь вокруг стелющегося туманом Одержимого, плели тонкую сеть, вытягивающуюся в едва заметную ниточку, ошейником обернутую вокруг шеи Марины.

А дверь заклинило. Рывок, еще рывок. Зло выдохнув, я запустила когти в металл и выдрала дверь с мясом, надсаживая спину до боли. В ребрах стрельнуло, прошив от ключицы до копчика. Я отшвырнула груду металла назад, метя в приближающуюся тень, и, ныряя в открывшийся проем, подхватила за ворот футболки девушку. Та, закатив глаза, тряпичной куклой повалилась на пол.

Еще один щелчок плети по земле, вспышка силы, ударяющей по ушам воздушной волной, пахнущей лимоном и мятой. Павел прыгнул на водительское сиденье, хлопнув дверью…

Мотор взрыкнул, набирая обороты, колеса взвизгнули, и я торопливо втянула тело Марины поглубже, чтобы ноги не волочились по асфальту.

Удар!

Кузов просел. Заднее стекло зазмеилось трещинами. Вскочив на сиденье, я врезала кулаком, выбивая стекло наружу. Черная тень скачками неслась следом. Машина набирала скорость. Поворот. Взвизг тормозов, разлетающиеся осколки пластиковой будки расчертили ночь. Еще поворот. Я не удержалась и по инерции врезалась в уцелевшую правую дверь. Сползла вниз, распарывая сиденья, торопливо прихватила Марину, когда при очередном рывке она едва не вывалилась наружу. Села на пол, упираясь ногами в туннель кардана, а затылком — в дверь.

— Павел… — простонала я, ощущая всем телом каждый толчок и прыжок машины. Ребра мои…

Вампир, в очередной раз резко выворачивая руль, бросил:

— Терпи!

А сзади нас нагоняла тьма. Сознание, фиксируя проносящиеся мимо, видные в проем двери смазанные силуэты, погружалось в марево, заполненное чужими воспоминаниями. Руки сами собой принялись растирать шею и грудь стонущей девушки. Кожа ее была теперь покрыта мелкими шрамиками… Внезапно она выгнулась, судорога скрутила шею, голова запрокинулась так, что едва не треснули позвонки, под кожей выступили сосуды, стремительно наливаясь синевой. Золотая мелкоячеистая сеть наполнилась силой, обжигая пальцы и сдавливая горло. Марина захрипела, забилась. И тут же затихла в моих руках, дыхание пропало.

Машина дернулась, резко тормозя.

— Павел! Сеть ее душит!

— Клинок! — И Павел издал короткий стон.

Я была почти в панике, ощущая, как стремительно вытекает из Павла наша сила. Я не смогу сейчас ничего ему дать! Связь дергает за душу, причиняя боль. Сизый шлейф защиты, тянущийся за джипом, укоротился. Тьма резко приблизилась, пожирая чистую силу. А Пьющий кровь слабеет.

Рука вытянула клинок из ножен. Кончик лезвия ложится в межключичную ямку, прокалывая кожу. Я погладила пальцем камень в основании, активируя чары. Спустя мгновение голубое кружево развернулось, свернулось в воронку и закружилось, быстро поглощая золотисто-черную сеть, душащую сирену.

Рукоять в ладони на миг нагрелась. Оторвав острие от бледной кожи, я зализала ранку. Девушка задышала ровнее.

А машина замедляла ход.

Я тревожно глянула на Павла. Заострившийся профиль и нарисовавшиеся под глазами синяки выдавали утомление, но руки все так же уверенно лежат на руле. Джип стонет, вздрагивает, подскакивая на ухабах, несется куда-то сквозь ночь.

Резкий рывок, разворот, наклон. Чиркнув боком по земле и едва не опрокинувшись, автомобиль остановился. Стремительная черная тень накрыла сознание зловонным полотнищем. Туманные щупальца вцепились в края выбитого окна, потянулись вперед, тихо и завораживающе шурша. Приторный сладкий аромат гниющей плоти заполнил пространство. Тишина, спокойствие, сон.

Наваждение! Болезненная судорога скрутила тело, рукоять клинка обожгла ладонь, и чары, залившие салон тусклым зеленоватым туманом, рухнули, оставаясь на коже тонкими липкими потеками. Ах ты…

Скинув девушку на пол, я взвилась под потолок и скользнула навстречу Одержимому. Клинок вновь развернулся яркой воронкой. Павел мельком оглянулся.

Машина же рыкнула, дернулась вперед, клюнула носом, куда-то проваливаясь… Обернувшись, я заметила только, как ветровое стекло заполняет светло-серая, похожая на облако, пелена с серебристыми искорками, так успокаивающе мерцающими. Сознание рассыпалось на кусочки. На меня будто навалилось черно-серое удушающее покрывало, сознание заполнила обжигающая, словно кислота, муть, просачивающаяся до костей. Теряя равновесие, я вцепилась когтями в крышу. Клинок, окутанный синим облачком не до конца проглоченных чар, выпал из ослабевшей руки. Ловкие жадные щупальца сомкнулись вокруг кинжала, завертели…

Полет… Машина взметнулась вверх с косогора и рухнула вниз. Удар, хруст сминаемого железа. И я, сшибая спинки сидений, по инерции падаю на ветровое стекло вставшего на бампер джипа, оставив пару когтей в железе. Марина забилась в угол, почти под сиденье. На виске — кровь… Павел, оказывается, успел пристегнуться. Прикрыв глаза, он сосредоточенно шевелит губами. Не разобрать ни слова. Изогнувшись, я попыталась схватить Павла за плечо, но провалилась сквозь смятое железо и битое стекло, зубьями торчащее в раме.

Серебристый туман окутал тело. И боль исчезла, будто ее и не было. Я словно нырнула в сметанное облако, мгновенно остудившее горящее тело. И это облако убаюкивало. Прохлада обволакивала и, кажется, что-то напевала. Ласковая колыбельная уносила меня куда-то далеко, в воспоминания, в раннее детство. В тихий ночной шепот и свет маленького фонарика с колпачком, похожим на крыло божьей коровки.

Лампочка с щелчком погасла. Сознание погрузилось во тьму.

Ласковое махровое покрывало окутывало сознание. Сквозь дремотный сумрак медленно и неохотно проступала реальность. Впившиеся в спину камушки, резкие вспышки света, пробивающиеся сквозь прикрытые веки, шипящие ругательства, перемежающиеся гортанными фразами, активирующими амулеты. Страшно, опасно, но… надо!

Резко вздернув себя вверх, с такой уютной вообще-то земли, я вцепилась Павлу в пояс. Меня отчетливо повело куда-то в сторону, я отшатнулась от широкого замаха вампира. Плеть сверкнула, бабахнуло, искры, выжигая на серой земле горелые дорожки, скатились вниз, в котлован.

И как мы все оказались здесь, а не там?..

В глубоком котловане плескалась серо-серебристая муть, из которой одиноким островком торчал зад нашего джипа. На крыше бесновалось нечто черное, очень смутно напоминающее формой человека. Окутанная золотистой сетью фигура, будто прикованная к машине, рвалась нам навстречу.

Неподалеку, почти у края котлована, валялась Марина, бледная до зелени. Ее кожа чуть светилась в темноте. Павел в очередной раз поднял плеть — длинная искра, прочертив ослепительно-белую дугу, опрокинула взлетевшего было Одержимого. С грохотом рухнув вниз, он погрузился в пелену вместе с остовом машины. Или это серость поднялась выше?

Я сморгнула. Мне показалось, или черный покров действительно истончился и сквозь него начал проступать человек? Поднырнув под воздетую руку Павла, я рухнула на корточки и подползла к краю котлована. Так устойчивее, а то голова кружится и тело кажется чужим. Прихватив бессознательную девушку за руку, потянула назад. Смертью она не пахла… Жива. Удивительно…

А вот Павел… Дотянувшись до него, встала сбоку, и, прокусив свое запястье, сунула ему под нос. Он чуть повел головой, не отрывая взгляда от барахтающейся в котловане тьмы. Миг — и впился клыками в руку. Горло дрогнуло раз, другой — и он отодвинулся, облизывая губы. Благодарно кивнул. Меня повело еще сильнее. И не только от слабости, но еще от странной двойственности происходящего. Отвращение и радость. И что-то с памятью было не то.

— Смотри, — прошептал Павел. — Свидетельствуй!

И продолжил активировать чары. Кольца на его пальцах загорались одно за другим.

Так и быть, сосредоточусь, все остальное — потом.

И я внимательно смотрела, как черная тень барахтается в серо-серебристой каше, все более истончаясь. Вот уже тонкие руки замелькали в воздухе. Тогда еще раз взметнулась в воздух плеть, обрывая остатки золотой сети. Вампир резко развел руки, между пальцами будто бы заструился серебристый поток, который упал на землю ровным пятиугольником.

Резкий хлопок, волна горячего воздуха — и в центре рисунка осела тонкая ломаная фигурка в лохмотьях. По кивку Павла я перешагнула линию и подхватила мальчишку под мышки. Дышит.

— И кто это? — спросила я, разглядывая тонкое бледное лицо.

— Выясним. Сейчас! — отрывисто бросил Павел, отбрасывая плеть.

Да, мне тоже интересно… Это же просто ангелочек какой-то, лет пятнадцати на вид. Вряд ли он подходит под заданные параметры. И ни следа тьмы. Если бы своими глазами не видела, что это — Одержимый, не поверила бы. Вот потому и нужен свидетель.

Пока вампир, шипя и ругаясь, избавлялся от пустых колец и тонким лучиком силы чертил на земле сложный многогранный ритуальный круг, я огляделась. Котлован, больше похожий на глубокий овраг, какие-то хлипкие полупрозрачные строения и вокруг, насколько хватает глаз, ровная, как доска, степь. Тишина, в самый глухой ночной час даже трава не шелестит, душный воздух забивает горло, но небо потихоньку очищается, одна за другой острыми иглами зажигаются звезды.

Марина по-прежнему лежала без сознания. Вся в синяках и царапинах плюс пара ожогов от чужеродной силы. Но ничего, выживет.

Обнимая едва дышащего убийцу, я шагнула внутрь узора. Павел, подхватив сирену, устало двинулся следом. Он крутанул на пальце последнее кольцо, мгновенно рассыпавшееся прахом, слабо засветился узор перемещения, и нас слизала ласковая темнота.

Мы ожидаемо выпали из тьмы во дворе резиденции Пьющих кровь. Я опознала место только по застрявшему в памяти запаху, поскольку перед глазами сейчас стояла серая пелена, в которой двигались смутно различимые фигуры. Я судорожно выдохнула, избавляясь от полынной горечи, застрявшей в легких.

Вот и все.

— Что-то ты рано успокоилась, — буркнул над ухом мой вампир.

Я что, опять вслух говорю?

— Именно. Нам надо отдохнуть.

— Немного, — согласилась я, роняя на землю пленника.

Живая гибкая тень выделилась из окружавшей нас пелены, подскочила и подхватила тело Одержимого. Еще одна выхватила у Павла пребывающую в беспамятстве Марину.

Ну а совещались мы в том же самом уютном зале-кабинете, куда я пробралась на ощупь, плотно прикрыв глаза и сосредоточившись на ощущении твердой земли под ногами. В голове творился бардак. Незнакомые воспоминания заполнили сознание цветными картинками, и мелькали там почему-то кружащиеся в вальсе новогодние игрушки. Разноцветные шарики, мишура и гирлянды, сверкающие во тьме веселыми огнями.

Но я никогда не встречала Новый год так… глупо.

Так что разбирались полеты и принимались решения без меня. Я же бессильно осела на стуле, пропуская мимо ушей разговор и пытаясь упорядочить царящий в сознании хаос. И очнулась, только поняв, что под когтями заскрипел, исходя стружкой, край стола. Зато в голове прояснилось, все лишнее и странное оказалось заперто в очередной кладовочке, вроде той, в которой хранилась память предков.

Лена сидела, вперив в пространство затуманенный взгляд. И ни на что не реагировала. Впервые, пожалуй, он видел, как живая и подвижная, словно ртуть, волчица опускается в неизведанные глубины собственного разума, отрешаясь от реальности.

Это беспокоило. И куда больше, чем необходимость сделать доклад перед конклавом. Павел смутно подозревал, что был-таки у Одержимого сообщник. Даже не сообщник, а вдохновитель и покровитель. Иначе какой смысл в произошедшем, какая тут выгода для дальнего родича временного владыки? И неожиданно четко прорезавшееся в полукровке родство с семейством Свертхальде…

Что-то произошло с Охотящейся в котловане. Что-то странное, не похожее на то, что случилось с ним, Мариной и убийцей.

Последний — так просто резко помолодел, забыв о том, что он натворил. На вид испуганно озирающемуся мальчишке было лет пятнадцать. И кому-то из присутствующих на конклаве это выгодно.

Павел заставил себя сосредоточиться, обводя взглядом спорящих русалов. Кивнул сам себе. Пора начинать.

Продержалась я недолго. К тому моменту, когда в зале заседаний начали собираться гости, у меня в голове царил хаос. Не замечая ничего вокруг: как суетились хозяева, как хлопотали над Мариной целители, как Павел колдовал над убийцей, — я просто сидела, схватившись за голову, в самом дальнем углу большого помещения, стены которого были отделаны зеркалами. И дробящиеся отражения светильников в сотнях зеркал только добавляли головной боли.

Воспоминания прокручивались, раз за разом повторяясь, но все же чаще всего мелькал странный светильник со свечой внутри да колыбельная, напеваемая ласковым и нежным голосом. И так снова и снова, снова и снова…

Резкий хлопок ладонью по столу оборвал цепочку видений. Затих и гомон споров, фоном метавшийся по помещению. Павел поднялся, резко выпуская шлейф силы. Тьма на миг облизала светлокожих гостей и мрачных хозяев. Хмыкнув, вампир снова уселся за стол, круглой черной кляксой торчащий посреди зала. Напротив расположился хозяин, взблеснув золотом магии. Начали рассаживаться и гости.

Мимолетно отметив наличие всех претендентов на трон Черномора, я выпрямилась. Взгляд блуждал, отслеживая видения, фигуры людей расплывались, только ауры разноцветными всполохами просвечивали сквозь сумрак кружащегося в лабиринте разума.

Марина сидела рядом и выглядела странно. Казалось, вся человеческая, магическая часть с нее слезла, как шкурка со змеи. Осталась только надменная сирена, замершая по правую руку Павла ледяной статуей. Я сидела по левую, а бывший Одержимый испуганно озирался в дальнем углу под конвоем двух Пьющих кровь. Он был растерян и не понимал, что происходит. Более всего он был похож на опьяневшего подростка, пойманного родителями за распитием коллекционного коньяка. И ничуть не напоминал то потустороннее, пахнущее тьмой, гнилью и смертью нечто, вырвавшееся из-под контроля.

Хм… а мог ли он призвать демона в первый раз сам? Эта мысль меня захватила, отчего я пропустила начало заседания, пытаясь рассчитать количество силы, необходимое для изначального вызова твари. Это славно отвлекало от творящейся в разуме жути.

Итак. Парнишка — человек. Я аккуратно попыталась взять его след и поморщилась от боли, кольнувшей виски. Чистая кровь, запах со вкусом горькой соли и ветра, белого мела и прогретого солнцем песка. Хм… Свертхальде? Теоретически парнишка вполне может быть племянником покойного мага, временно занимавшего трон Черномора. И магом он тоже может быть. Сильным. Когда вырастет. А вот родственником моей русалки?.. Чем-то они похожи. Если учесть, что в крови Марины есть и человеческая магия, то все может быть.

Но сейчас это меня не касается! Контракт заключал Павел, ему и разбираться. Вот только Марина, русалка моя… Ладно, посмотрим.

Присутствующие наконец расселись. И началось.

— Все понимают, для чего мы здесь встретились? — вопросил хозяин, вкрадчивый вампир-природник. Регел, глава семьи. Недоволен тем, что в его святая святых собрались и светлые, и темные, и сумеречные рода.

— Да! — отозвался русал. В первый раз его вижу. — Чтобы раз и навсегда прикончить эту сволочь!

На меня из-за спины дохнуло таким непониманием и ужасом, что я передернулась. Мальчишка ничего не понимал, а от прочих тянуло такой горячей ненавистью… Меня будто гидравлическим прессом прижало к стене и стало выдавливать мысли из головы, как сок из спелого помидора. Слова опять слились в неразборчивое гудение. Кто-то что требовал, кто-то кого-то в чем-то обвинял… Я, схватившись за виски, уперлась локтями в стол и прикрыла глаза. Встрепанные волосы прикрыли лицо. Ох, как же мне плохо-то.

— Говорить будет одинокий охотник. — Голос хозяина ворвался в мысли освежающей струей.

— Именно, господа. Именно. — Павел ощущается совсем рядом, одна рука осторожно касается моего колена, и эта нежность очень приятна. — Говорить буду я, а вы — платить по счетам. Благо есть кому. Это — пострадавшая, а это, — вампир толкнул меня в бок, — свидетель.

Вскинув голову, я обвела всех мутным взглядом, прищурилась и выразительно провела когтями по столу, снимая черную стружку. Кое-кого передернуло от скрипучего звука. Меня же привычное действие взбодрило.

А Павел принялся неторопливо излагать свое видение произошедшего. Под его мерный голос я вновь погрузилась в хаос воспоминаний… и вынырнула только от еще одного ощутимого толчка.

— Вы свидетельствуете, что именно этот человек был Одержимым? — кривясь, спросил глава Азовского анклава. Он выглядел очень устало, смуглая кожа посерела, а глаза буквально выцвели, потеряв живой блеск.

Я коротко кивнула.

— Тогда я ходатайствую о казни.

— Не спешите, — протянул кто-то из вампиров. — Мальчишка не в себе.

— И он ничего не помнит…

— И ничего не понимает, — заметил Павел.

— Но он — убийца! — рявкнул Кирилл Сергеевич.

— В данный момент это просто несовершеннолетний подросток, — заметил незнакомый альв.

— Но кто может это подтвердить?! — почти взвизгнул русал.

Его приструнил глава другого анклава, Роман Тернов. Он уже не выглядел столь отутюженным. Изрядно помятый мужчина аккуратно придерживал перебинтованную руку, сквозь повязку проступали пятна крови.

Павел его старательно игнорировал.

Полукровка в милицейской форме хмыкнул:

— Что скажет пострадавшая?

Марина будто очнулась, треснула ледяная скорлупа отчуждения. Она чуть подалась вперед и прошипела:

— Я хочу, чтобы мне заплатили!

— Кто?

— Неважно, я хочу мести!

Ее голос сорвался на противный взвизг.

— Тихо, — бросил Павел, сложив руки домиком и внимательно оглядывая сидящих за столом.

— Ну вот, — пожал плечами Кирилл Сергеевич. — О чем спорить?

— Пусть скажет Одержимый, — заметил хозяин, между бледными пальцами которого пробегали золотистые искры. По его кивку парнишку подтащили ближе.

Тот, испуганно озираясь, жался подальше от участников собрания.

— Ну!

От резкого окрика бывший убийца вздрогнул и помотал головой.

— Я… ничего не делал! Не помню! Нет… А… где дядя Эл?

Из угла подал голос один из магов, до того скрывавшихся среди отражений:

— В больнице. Ты почти убил его.

— Но… — мальчишка явно был ошарашен, — он просто отказался дать мне доступ к родовой библиотеке…

— Что ты помнишь последнее? — снова подал голос Павел.

— Мы поругались с дядей… И я собирался поехать в Азов… вещи собирал…

— В Азов, значит? — протянул молчавший до сих пор Северян. — В Азов? А с чего бы это?

— К дяде Кириллу… Он…

Павел по-акульи усмехнулся:

— Господин Мельников, так вы знаете этого молодого человека?

— По переписке, — пожал тот плечами.

Одинокий охотник подался вперед, хищно прищурившись:

— А вы случайно не выписывали ему разрешение на посещение закрытых фондов? Ведь у вас в Азове есть замечательный древний анклав Знающих… Подумайте как следует, прежде чем ответить. Подумайте!

Я вздрогнула. Голос Павла подстегнул задремавшие было инстинкты. Именно таким резким, рубящим тоном он отдавал мне приказы в бытность мою ученицей. Тонкая нить почти забытой связи зазвенела тревогой, все мысли и воспоминания будто метлой вымело, осталось только яростное желание двигаться вперед.

Напряжение разлилось по зеркальному залу. Дробящийся осколками мир замер в неустойчивом равновесии, разноцветье силы нарастало гигантской волной.

Слова Павла были почти обвинением.

— Поводырь… — прошептал кто-то.

— Вот уж нелепость — обвинять меня в чем-то на основании воспоминаний сумасшедшего Одержимого! — Глава Азовского анклава сложил на груди руки, явно не собираясь отвечать на вопрос Павла.

Я еще чуть-чуть подалась вперед, смещая центр тяжести. Ну же…

Мимо стола прошелестела закутанная в плащ тонкая фигура, за ней тянулся легкий лимонный аромат. Ходящие по снам?

— Мальчик… — ласково и вкрадчиво прошептала похожая на тень женщина. Ее рука, вынырнув из-под плаща, схватила испуганного мальчишку за подбородок. Прикрытая капюшоном голова склонилась над запрокинутым бледным лицом.

Миг тишины, наполненной напряженным ожиданием, и вывод:

— Мальчик в полном разуме. Он чист и силой и памятью. Ему можно верить.

Едва замолк шелестящий голос, как мир пришел в движение. Зеркала взблеснули энергией, выстраивая защиту, в которую с треском и ослепительным блеском врубилась молния. Над головами взметнулась золотая сеть.

Павел, пропустив над собой ком ледяных игл, вращающихся в жутком подобии торнадо, нырнул под стол и дернул вниз Марину, а я рванулась вперед. Расстелившись вдоль черной поверхности, проехала сквозь обдавший жаром щит. Нож, буквально впрыгнувший в руку, прорезал защиту, как шелковую занавесь. Я врезалась в разъяренного Кирилла Мельникова, и мы клубком покатились по гладкому полу. Глава Азова хрипел и яростно рвался из-под когтей. С кривящихся губ слетали незнакомые слова, они обжигали, рвали, вгрызались в кости, скручивали мышцы в судороге.

— Ненавиж-жу, ненавиж-жу, ненавиж-ж-ш-шу, — шипел он.

Утробно рыча, я раз за разом подминала выскальзывающее тело, скользкое, холодное, изменяющееся прямо подо мной.

Размазанное движение, удар — и я отлетаю от ломающейся на полу фигуры. Пронзительный визг, от которого мутилось в голове, отразился от стен и, в разы усилившись, почти размазал меня по полу. И всех прочих, резко повалившихся вниз. Хозяин, сияя золотистым флером силы, зажимал уши, заливая кафель собственной кровью.

Извернувшись, я глянула назад. Павел, прикрывая русалку, что-то шептал, перед ним клубилась темнота. Рядом, распластавшись птицей с перебитыми крыльями, судорожно дрожала Ходящая по снам. Кто-то метался у входа, кто-то кричал, вжимаясь в стены… Сила взметнулась пологом, накрывая зал и приглушая боль.

Тихо рыкнув, я обернулась к русалу, беснующемуся в центре зала. Тот прошел изменение. Всего один миг, растянутый до бесконечности, и уже на залитом кровью полу возвышается чудовище, заходящееся криком в пароксизме ярости. Алые глаза, бугрящиеся мышцами руки, длинные пальцы с хищно загнутыми когтями, изломанные изменением ноги, гребень стальных взъерошенных перьев.

Бывший русал запрокинул морду, сейчас больше похожую на птичью, и завизжал. По спине будто теркой прошлись. Песня ярости завораживала, руки слабели, хотелось пасть в ноги чудовищу и подчиниться, подставив живот под завершающий удар… Нет!

Припав к полу и вздыбив шерсть на загривке, я завыла, перебивая общий ступор. Прыжок — и клыки впились в удачно подставленное горло твари, наслаждающейся чужим страхом. Горечь, страсть, страх, ярость и жажда власти хлынули прямо в меня. Плотная кожа неохотно поддалась клыкам, вздыбившиеся стальные перья вспороли ладони, серый плащ распахнулся огромными крыльями, расшвырявшими очнувшихся нелюдей.

Кровь, кровь, кровь… Урча, я вгрызлась в горло врага, добираясь до позвонков. Ос-свежает… Нить связи натянулась, вибрируя в ритме бьющегося в груди сердца, толчками выплескивающего жидкий огонь мне в горло. Вкус-сно…

Тело начало медленно оседать, шелестя оперением. В располосованной груди противника хрипело и клокотало. Внезапно, в последнем пароксизме ярости, чудовище вздрогнуло, от него хлестнуло сырой силой, полоснувшей по кругу ветром, острым, как стальные клинки.

Застонав, я осела на пол, зажимая практически распотрошенный живот, рядом с грудой окровавленных перьев. Гаснущим сознанием уловила осторожные шаги тех, кто пережил всплеск бешенства сорвавшегося нелюдя, и спокойный голос Павла:

— Полагаю, это можно считать признанием вины…

Вампир, с облегчением опустив щит, метнулся к бывшей ученице. Как только мысленно он ее не ругал! Идиотка, всегда рвется вперед, когда надо просто затаиться и переждать. К тому же, судя по ощущениям, глава Азовского анклава был практически мертв. Допросить его не получится, жаль. Хотелось бы узнать подробности ритуалов, призвавших такого демона.

Елена всегда спешит. Лежит теперь, свернувшись клубком, вся в крови. Присев, Павел попытался ее перевернуть. Она только застонала, покрепче прижимая руки к животу. Мимолетно погладив девушку по щеке, Павел лизнул кончики пальцев. Прелестно, действительно… Все многообразие оттенков вкуса и энергии ударило в голову. Одернул себя — он не низший!

Рыкнув на топчущуюся за спиной раздражающую девицу, на защиту которой пришлось потратить немало сил, подхватил на руки охотницу. С русалкой будет сама разбираться, когда очнется. Еще громче и злее потребовал тишины.

Выжившие замерли. Вампир оценивающе оглядел светлых, пришибленных неконтролируемой песней ярости. Темные на ногах держались увереннее, размазывая по лицам кровь. Русалы… ну, хотя бы живы. Этого достаточно.

— Готовьте деньги, мои лорды, будьте так добры. Расценки охотников знают все. Глава, — короткий кивок в сторону хозяина дома, — предоставит вам мой контракт для ознакомления. Полукровка, со мной!

Девица, зло шипя и буквально излучая раздражение, двинулась следом за Павлом по коридору, образовавшемуся между раздавшимися в стороны гостями.

Выстроившиеся в два ряда нелюди были напуганы. Мало того, что пришлось пережить Одержимого и тьму, накрывшую их вотчину, так еще эта кровавая схватка, подобная тем, что происходили на заре времен. Цивилизованные, культурные, отвыкшие от опасностей… людишки! Слишком очеловечились. Убивают чисто, интригуют предсказуемо. Вот и Кириэл не выдержал. Слишком тяжелы оказались для него последствия. Родная кровь пострадала, а он ведь все это затеял ради возвышения семьи.

Однако Павел не ожидал такого зрелищного представления. Доказательств того, что Кириэл толкнул убийцу на этот путь, действительно не было. Отговорился бы…

Ну теперь начнутся чистки. Припомнят выжившим азовцам все их огрехи. Но Павел слишком беспокоился о своей Охотящейся, чтобы заниматься сейчас политическими расчетами. Елене требуются покой, тишина и… еда. Павел, поднимаясь по ступеням, хмыкнул. Полдня не пройдет, а эта зараза вновь будет терзать его нервы привычным способом.

Страсть и сила. Он облизнулся, смакуя воспоминание. И все это принадлежит ему, только ему.

Знаете ли вы о том, что у магов Свертхальде и рода Зовущих в море богатая совместная история? И, как водится, весьма трагичная. Впрочем, особенно этому удивляться не стоит. Какую историю ни возьми, там хватает жертв, убийств и предательства. Но для начала маленький ликбез.

У настоящих русалок никогда не было хвостов. Женщины предпочитают именоваться сиренами, мужчины — русалами. Древнее родовое имя, Зовущие в море, звучит куда элегантнее, значительно и интригующе. С ними действительно мало кто общается. Часть анклавов до сих пор не имеют представителей в нашем конклаве. Байкальский раздумывает, а Владивостокский даже и не собирается присоединяться, он более склоняется к восточному союзу Зовущих в море. Азовский, Астраханский и Северный анклавы вполне дружны между собой и с конклавом. Европейские предпочитают держаться особняком, а на троне английского анклава сидит великий владыка.

Сказку Андерсена про русалочку помните? А теперь послушайте, как все было на самом деле.

Давным-давно на берегу сумрачного холодного моря стоял замок, в котором жили герцог Бьерг, его наследник и многочисленная прислуга. Герцоги Бьерги принадлежали к династии магов — не самой могущественной, но в том суровом и малозаселенном краю довольно влиятельной. Основой их влияния являлся бесценный артефакт, хранящийся в сокровищницах древнего мрачного замка. Серебряная корона морской королевы. Когда наследник женился, его невесту во время свадебного обряда венчали этой короной. Артефакт давал своему владельцу власть над всеми говорящими и неговорящими морскими тварями, беспрекословно подчиняющимися власти обруча. Поэтому Бьерги очень осторожно подходили к выбору жен. Этот трофей был добыт в сражении с островными русалками много лет назад. Немного чести было в той победе, но обретенная власть быстро стерла из памяти неприятные воспоминания.

Семьи островных русалок, утратившие корону, лишились и королевы, ибо символ власти исчез. Бедняжки влачили жалкое существование, все более рассеиваясь по миру. Но все же справедливость восторжествовала: одна из представительниц прекрасного рода сумела выяснить местонахождение заветной короны. После долгих совещаний была продумана и воплощена хитрая комбинация. Неподалеку от острых скал побережья Бьергов неожиданно появилась молодая русалка, якобы изгнанная из рода за нарушение правил маскарада. Милая, легкая, полупрозрачная девушка заинтересовала и герцога и его сына. Она была очень красива. Белейшая, не знающая солнца кожа, ярко-синие глаза, пепельные волосы длиной до колен, алые губы, идеальный овал лица. Изящная фигура, летящая походка… Мечта любого мужчины. А характер! Она покорно и смиренно принимала и оскорбления и похвалу, послушно выполняла работу по дому, обладала прекрасными манерами.

Бьерги были покорены. Вот только ни один из них не собирался жениться. Впрочем, и сама русалочка имела иные цели, находясь в этом замке. Под милейшей личиной скрывалась Алаль из семьи Лаир, одна из племянниц претендентки на роль островной королевы. Она осторожно разведывала незнакомую территорию, изучала сокровищницу, охранную магию, многочисленных слуг и гостей, периодически навещающих прячущийся среди скал замок. Алаль не торопилась делать опрометчивые шаги, ведь главной ее задачей было вернуть заветную корону, а не очаровать герцогов. Однако случай нарушил все планы.

Вскоре, когда между молодым герцогом и его отцом зародилось соперничество, спровоцированное нежными авансами Алаль, на прием, устроенный в честь весеннего равноденствия, пожаловала незнакомая женщина — Аннет, яркая брюнетка, бывшая фаворитка правящего короля. Увидев, какие взгляды бросает на Аннет молодой герцог, русалочка поняла, что должна действовать решительнее, если не хочет упустить артефакт.

И вот, скрываемые под масками доброжелательности и лести, столкнулись ревность, страсть и месть. Две женщины сражались за власть над мужским сердцем. Были и подложенные в туфли осколки стекла, и яд в пудре и духах, и попытки подослать наемных убийц. Молодому Бьергу льстило внимание женщин. Ведь за него боролись русалка и прекраснейшая из женщин приморского королевства.

Победила страсть. Яростная сила смуглокожей Аннет затмила нежную любовь белолицей русалочки. Аннет не угождала, не просила, она сразу брала все, что хотела, и, требуя, тут же получала желаемое. Немедленно была сыграна пышная свадьба, сотни гостей со всего королевства присутствовали на венчании сына герцога Бьерга и прекрасной черноволосой женщины. Сам король возложил венец на длинные вьющиеся кудри будущей герцогини. Длинный шлейф кремового, расшитого золотом платья, несла русалочка, названая сестра молодого герцога.

В свадебное путешествие одурманенный страстью лорд и его супруга отправились на одном из кораблей, принадлежащих династии морских магов. И вот там-то и разыгралась трагедия. Обреченная на бесконечное горе Алаль, упустившая шанс вернуть своему роду венец, сначала попыталась убить супругов. Попытка не удалась, и тогда русалочка в отчаянии бросилась в море, перед этим прокляв лорда-наследника и Аннет, лишив их счастья. Ее искали, долго и повсюду, ибо знали, что она — исконно морская жительница и не может умереть в водных пучинах. Но так и не нашли.

Проклятие русалочки сбылось. Супруги и года не прожили вместе. Спустя несколько месяцев оба погибли, возвращаясь из морского путешествия. Молодой герцог пытался успокоить проснувшиеся скалы, между которыми проходил корабль, но не сумел. Их экипаж накрыло обломками камней, даже тел не нашли.

Старший герцог больше не женился, и магическая династия угасла спустя несколько десятков лет. Такая отложенная во времени, хорошо скрытая месть вполне в духе тогдашних сирен. Естественная смерть не вызывает подозрений, и обвинить Зовущих в море совершенно не в чем. Даже правила маскарада и те не были нарушены.

Спросите, при чем же тут Свертхальде? Так ведь последний представитель династии, двоюродный племянник Бьергов, бастард, отрекся от своих родных с помощью кровных ритуалов и принял фамилию Свертхальде.

Вот такая история. Добавлю от себя, что спустя пару лет после описанных событий островные Зовущие короновали Аннет, молодую сирену, совершенно не похожую на покойную леди Бьерг, а некая Алаль приняла статус советницы. И еще несколько слов по поводу утраченного голоса и ножей, якобы терзавших ножки русалочки, когда она ходила по земле. Долго находиться без воды Зовущие в море действительно не могут, от долгого пребывания на суше они испытывают боль в легких и дискомфорт. Наземные операции вроде той, что выполнила Алаль, стоят им нечеловеческого самообладания. А голос… Под водой сирены общаются в недоступном для человеческого уха диапазоне, на воздухе — как и все люди. Голос, между прочим, — их основное оружие. Узконаправленный поток ультразвука разной интенсивности может напугать или даже убить.

И все же, несмотря на приверженность морской стихии, русалки не так уж редко появляются среди нас. Как их отличить от обычных людей? Только с помощью чутья, если оно у вас достаточно развито.