Океан

Картина 4

У самой воды, на тесной площадке каменистого берега стоит человек – маленькое, темное, неподвижное пятно. Позади его холодный, почти отвесный скат уходящего ввысь гранита, а перед глазами – в непроницаемом мраке – глухо и тяжко колышется океан. В открытом голосе валов, идущих снизу, чувствуется его мощная близость. Даже пофыркивание слышно – будто плещется, играя, стадо чудовищ, сопит, ложится на спину и вздыхает удовлетворенно, получает свои чудовищные удовольствия.

И пахнет открыто океан: могучим запахом глубин, гниющих водорослей, своей травы. Сегодня он спокоен и как всегда – один.

И один только огонек в черном пространстве воды и ночи – далекий маяк святого Креста.

Слышится скрежет камешков под осторожною стопою: то Хаггарт спускается к морю по крутой, но привычной тропинке. Останавливается, молчит сдержанно, выдыхая напряжение опасного спуска, и снова идет. Вот уже внизу он – выпрямляется и смотрит долго на того, кто уже занял свое странно-обычное место на самой границе пучины. Делает несколько шагов вперед и приветствует нерешительно и мягко – даже робко приветствует Хаггарт:

– Здравствуйте, неизвестный господин. Вы уже здесь давно?

Печальный, мягкий и важный голос отвечает:

– Здравствуй, Хаггарт. Да, я уже здесь давно.

– Вы смотрите?

– Смотрю и слушаю.

– Вы позволите мне стать возле вас и смотреть туда же, куда смотрите и вы, господин? Боюсь, что я мешаю вам своим непрошеным присутствием – ведь когда я пришел, вы были уже здесь, господин, – но я так люблю это место. Здесь уединенно и море близко, а земля за спиною молчит; и здесь открываются мои глаза. Как ночная птица, я лучше вижу в темноте: день ослепляет меня. Ведь я вырос на море, господин.

– Нет, ты не мешаешь мне, Хаггарт. Но не мешаю ли я тебе? Тогда я могу уйти.

– Вы так вежливы, господин, – бормочет Хаггарт.

– Но я тоже люблю это место, – продолжает печальный и важный голос. – И мне также нравится, что за спиною моей холодный и спокойный гранит. Ты вырос на море, Хаггарт: скажи мне, что это за неяркий огонек направо?

– Это маяк святого Креста.

– Ага! Маяк святого Креста. Я этого не знал. Но разве такой неяркий огонь может помочь в бурю? Я смотрю, и мне все кажется, что он гаснет. Вероятно, это неправда.

Хаггарт говорит, сдержанно волнуясь:

– Вы пугаете меня, господин. Зачем вы спрашиваете то, что сами знаете лучше меня. Вы хотите меня искусить – ведь вы знаете все.

В печальном голосе нет улыбки – только печаль.

– Нет, я знаю мало. Я знаю даже меньше, чем ты, так как знаю больше. Прости за несколько запутанную фразу, Хаггарт, но язык так трудно поддается не только чувству, но даже мысли.

– Вы вежливы, – бормочет Хаггарт взволнованно, – вы вежливы и всегда спокойны. Вы всегда печальны и у вас тонкая рука с перстнями, и вы говорите как очень важное лицо. Кто вы, господин?

– Я тот, кого ты назвал: кому всегда печально.

– Когда я прихожу, вы уже здесь; когда я ухожу, вы остаетесь. Отчего вы никогда не хотите уйти со мною, господин?

– У тебя одна дорога, Хаггарт, у меня другая.

– Я вижу вас только ночью. Я знаю всех людей вокруг поселка, и нет никого, кто был бы похож на вас. Иногда я думаю, что вы владелец того старого замка, где жил и я – тогда я должен вам сказать: замок разрушен бурею.

– Я не знаю, о ком ты говоришь.

– Я не понимаю, откуда, но вы знаете мое имя: Хаггарт. Но я не хочу вас обманывать: хотя и жена моя Мариетт зовет меня так, но я сам выдумал это имя. У меня есть другое, настоящее имя, о котором здесь никто не слыхал.

– Я знаю и другое твое имя, Хаггарт. Я знаю и третье твое имя, которого ты сам не знаешь. Но едва ли стоит об этом говорить. Смотри лучше вот в эту черную глубину и расскажи мне о твоей жизни: правда ли, что она так радостна? Говорят, что ты всегда улыбаешься. Говорят, что ты самый смелый и красивый рыбак на всем побережье. И говорят еще, что ты очень любишь жену свою Мариетт.

– О, господин! – восклицает Хаггарт сдержанно: – Моя жизнь так печальна, что в самой этой черной глубине ты не нашел бы образа, подобного ей. О, господин! Так глубоки мои страдания, что в самой этой черной глубине ты не нашел бы места страшнее и глубже.

– О чем же печаль твоя и страдания твои, Хаггарт?

– О жизни, господин. Вот ваши благородные и печальные глаза смотрят туда же, куда и мои: в эту страшную темную даль. Скажите же мне: что движется там? Что покоится и ждет, безмолвствует и кричит, и поет, и жалуется своими голосами? О чем эти голоса, которые тревожат меня и наполняют душу мою призраками печали и ни о чем не говорят? И откуда эта ночь? И откуда моя печаль? И вы ли это вздыхаете, господин, или в ваш голос вплетается вздох океана? – я плохо начинаю слышать, о, господин мой, мой милый господин!

Печальный отвечает голос:

– Это я вздыхаю, Хаггарт. Это твоей печали отвечает моя великая печаль. Ты видишь ночью, как ночная птица, Хаггарт: так взгляни же на тонкие руки мои, одетые перстнями – не бледны ли они? И на лицо мое взгляни – не бледно ли оно? Не бледно ли оно – не бледно ли оно?.. О, Хаггарт, мой милый Хаггарт!

Безмолвно тоскуют. Плескается, ворочаясь, тяжелый океан, плюет и фыркает, сопит спокойно. Сегодня он спокоен и один – как всегда.

– Передай Хаггарту… – говорит печальный голос.

– Хорошо. Я передам Хаггарту.

– Передай Хаггарту, что я люблю его.

Молчанье – и тихо звучит бессильный и жалобный упрек:

– Коли бы не был так строг ваш голос, господин, я подумал бы, что вы смеетесь надо мною. Разве я не Хаггарт, что еще должен передавать что-то Хаггарту? Но нет: иной смысл я чувствую в ваших словах, и вы снова пугаете меня, господин. А когда боится Хаггарт, то это действительно страх. Хорошо: я передам Хаггарту все, что вы изволили сказать.

– Поправь мне плащ: мне холодно плечу. Но мне все кажется, что огонек этот гаснет. Маяк святого Креста – ты так назвал его, я не ошибаюсь?

– Да, так зовут его здесь.

– Ага! Так зовут его здесь.

Молчание.

– Мне надо уже идти? – спрашивает Хаггарт.

– Да, иди.

– А вы останетесь здесь?

– Я останусь здесь.

Хаггарт отступает на несколько шагов.

– Прощайте, господин.

– Прощай, Хаггарт.

Снова скрежещут камешки под осторожной стопою: не оглядываясь, взбирается Хаггарт на крутизну.

О какой великой печали говорит эта ночь?