Оккультный мессия и его Рейх

Об Адольфе Гитлере, как сообщает американец Роберт Уайт в своей книге «Психопатический бог», написано больше, чем о ком-либо еще в мировой истории, за одним исключением – Иисус Христос. Не прошло и полувека после его смерти, а уже существуют (?) 50 тысяч серьезных работ о нем и созданном им Третьем рейхе. Причем, интерес не исчезает с годами, «гитлеровские волны» периодически возникают в разных странах, и... гитлериана продолжается.

Хотя о жизни Гитлера написаны десятки тысяч страниц, она все еще остается во многих отношениях загадочной. Действительно, как могло случиться, что неудачник и недоучка из Вены, фактически самый настоящий бродяга, стал полновластным диктатором одной из величайших и культурнейших стран мира? Как удалось ему загипнотизировать и подчинить своей воле миллионы людей? Надо признаться, что вряд ли когда-нибудь удастся найти ответы, удовлетворительные для серьезного исследователя, на эти и на некоторые другие вопросы. Поистине, как заметил английский историк Алан Буллок, «чем больше узнаешь о нем, тем больше возникает вопросов».

При написании этой книги я вовсе не намеревался сказать новое слово. Моя цель была значительно проще: дать краткое описание жизни и личности Адольфа Гитлера. Тем более, что все, обнаруженное мною на русском языке, поражает не только отсутствием объективности, но главное – несерьезностью, каким-то чарличаплинским подходом.

С именем Гитлера связана одна из глубочайших, магических тайн истории, поэтому правду о нем нужно знать безотносительно принадлежности к тому или иному лагерю.

Корни

Адольф Гитлер появился на свет в 6 часов 30 минут вечера 20 апреля 1889 г. в австрийском городке Браунау-на-Инне, неподалеку от границы с Германией. Стоит заметить, что местность вокруг Браунау снискала себе известность рождением там многих людей, отличавшихся необычной, сверхъестественной психической чувствительностью. Таких людей называют медиумами. Почти все историки почему-то предпочитают не замечать того любопытного факта, что у замечательного медиума Вилли Шнейдера и у будущего фюрера была одна и та же кормилица. Не наделила ли она и Адольфа медиумистическими данными, в частности, даром понимать и выражать подавленные, скрытые эмоции масс?

В величайшем Германском рейхе, созданном Гитлером, весьма большое внимание уделяли семейным корням. С чрезвычайным усердием, как известно, изучали родословные. В собственной же родословной вождь всех германцев предпочитал не копаться, да и другим не рекомендовал. И надо сказать, что далеко не случайно: до сих пор имя его деда точно не установлено.

В 1837 г. в австрийской деревне Строунс незамужняя Анна Мария Шикльгрубер родила мальчика, которого назвали Алоисом. Через пять лет она вышла замуж за мельника Иоганна Георга Гидлера – брата человека, на чьей ферме она жила вместе с ребенком. Теоретически один из братьев мог быть его отцом.

В 1930 г., когда Адольф Гитлер получил довольно странное письмо, содержащее туманную информацию о его предках, он поручил нацистскому юристу Гансу Франку заняться расследованием. Поиски привели Франка в город Грац. Именно там Анна Мария работала поварихой в доме богатой еврейской семьи Франкенберг, где был 19-летний сын. Возникло серьезное подозрение, что он и являлся отцом Алоиса. Подозрение это усиливалось еще и тем фактом, что Франкенберги выплачивали Анне Марии пособие, пока мальчику не исполнилось 14 лет.

Отцовство же Иоганна Гидлера представляется более чем сомнительным, ибо уже женившись на девице Шикльгрубер он не предпринял никаких шагов, чтобы узаконить ее сына. Алоис оставался Шикльгрубером почти до 40 лет. Потом он сменил фамилию и стал Гитлером. В 1876 г. его приемный дядя Иоганн Нипомак Гидлер убедил приходского священника в Дёллерхейме произвести соответствующие изменения в свидетельстве о крещении, подтвердив под присягой отцовство брата. Слово «незаконнорожденный» было вычищено, и Алоиса признали сыном Иоганна Георга Гидлера, более благозвучно, Гитлера.

По мнению же Ганса Франка, дедом Адольфа Гитлера, скорее всего, являлся еврей Франкенберг. Такое открытие, разумеется, доставило мало радости вождю нацистов, и он сделал все возможное, чтобы покончить с порочащими его слухами и разговорами. В мае 1938 г. через несколько недель после аннексии Австрии боевые силы Вермахта проводили тренировочные учения в окрестностях Дёллерхейма. После этих учений деревня, где родился отец Гитлера и где находилась могила его бабки, перестала существовать. Что это – простая случайность? Подобное предположение почти исключается, в особенности, если вспомнить о поклонении перед Фюрером, существовавшем в Третьем Рейхе, и о свойственной нацистам заботе о сохранении национальных памятников, монументов и всего того, что относилось к памяти предков.

Алоису Гитлеру, скромному чиновнику таможенной службы, уже перевалило за 50, когда родился его сын, Адольф. Папаша Алоис – обрюзгший, с вечно насупленным лицом и совершенно лысый – являл собой тип домашнего тирана. 28-летняя мать Адольфа, миловидная Клара Пёльцль, ничем не походила на него. Она была мягкой, полной смирения женщиной, запоминавшейся своими большими, лучезарными глазами.

Трудно сказать, что привлекло Клару в человеке значительно старше ее, отличавшимся тяжелым и грубым характером. Анна Мария, мать Алоиса, умерла, когда ему было всего 10 лет. Ее муж, Иоганн Георг Гидлер, вел жизнь бродяги и беспробудного пьяницы. Воспитал мальчика его дядя – Иоганн Нипомак.

Оба они, как Клара, так и Алоис, были людьми пришлыми в Браунау. Они происходили из Вальдвиртеля – лесного района, прилегающего к границе сегодняшней Чехословакии.

В Вальдвиртеле жили, как говорится, тесно. Почти все находились в родственных связях друг с другом. Браки между двоюродными родственниками были делом обычным. Прадед Клары приходился дедом Алоису. Таким образом, Алоис и Клара, будучи родственниками, в соответствии с законами католической церкви нуждались в специальном разрешении от римского папы для заключения брака.

Алоис Шикльгрубер приобрел профессию сапожника, но в 39 лет, женившись на богатой даме со связями старше его на 14 лет, добился осуществления давней мечты: он стал государственным чиновником. Немецкий историк Конрад Хейден пишет:

После долгих лет бедности и сиротского прозябания Алоис стал уважаемым обеспеченным бюргером. Через шесть лет совместной жизни умирает его жена. Он не слишком страдал от одиночества и спустя всего шесть недель женился на поварихе, от которой у него был незаконнорожденный сын. У этой женщины однако вскоре обнаружился туберкулез, и через год она умерла. Вновь Алоис, неспособный, по-видимому, обходиться без женской компании, быстро нашел ей замену. Он женился на Кларе Пельцль спустя три месяца после смерти второй жены.

Надо заметить, что Алоис знал Клару еще ребенком. Она работала служанкой в доме его богатой первой жены. Клара родила Алоису шестерых детей: четырех сыновей и двух дочерей. Но лишь один сын смог перейти рубеж детства и стать мужчиной. Его звали Адольф.

Детство и юность

Семейство Гитлер жило в Браунау-на-Инне до 1892 г.; в том году семья переехала в Пассау. Историк Франц Джетцингер пишет:

В 1895 г. Алоис приобрел ферму неподалёку от Ламбаха, а через два года Адольф начал посещать школу при местном бенедиктинском монастыре. Там у него появилась мечта стать католическим священником, и он хорошо зарекомендовал себя в хоре. Однако увлечение католицизмом оказалось недолгим, хотя любовь к ритуальной стороне, возможно, сохранилась на всю жизнь.

Вскоре папе Алоису приходит в голову мысль, что он может обойтись без работы, жить на пенсию и сбережения. Семья перебирается в Леондинг, близ Линца.

Алоис хотел, чтобы сын пошел по его стопам и стал государственным служащим. Но у юного Адольфа была совсем иная мечта: его влекло искусство. Однажды он признался в этом отцу и сказал, что будет художником. Услышав о планах сына, папаша Алоис буквально лишился дара речи. Придя же в себя, он заорал: «Никогда, пока я жив!» Между отцом и сыном завязалась горячая словесная перепалка, завершившаяся тем, что Алоис пустил в ход кулаки. Следует заметить, что такое случалось нередко, и склонный к проявлению насилия, зачастую без всяких на то причин, почтенный чиновник и отец семейства прибегал к рукоприкладству. Клара, тихая и покорная до самопожертвования, всегда делала все возможное, чтобы всех утихомирить. Адольф, не слишком ладивший с отцом, питал к ней ничем не соизмеримую любовь. Впоследствии он скажет: «Интеллигентность в женщине не очень-то важна. Моя мать, например, выглядела бы жалкой простушкой в обществе так называемых цивилизованных женщин. Она жила исключительно для мужа и детей. Зато она дала сына Германии».

В первые школьные годы Адольф учился прилежно и хорошо. Но, по его словам, постоянные ссоры с отцом, упорно хотевшего видеть в нем будущего чиновника, привели к тому, что он утратил всякий интерес в получении высоких оценок.

Среди своих ровесников Адольф слыл заводилой. Франц Джетцингер пишет:

Адольф, как сказали мне, никогда не относился к драчунам. Он предпочитал использовать язык вместо кулаков. Его отличали бдительность и находчивость. Больше всего он любил военные игры и всегда руководил ими».

С шестого класса школьные отметки Адольфа становились все хуже и хуже. В 16-летнем возрасте, так и не закончив средней школы, он оставляет учебное заведение. С той поры Гитлер постоянно обвинял учителей в своем академическом неуспехе. «Большинство из них,– писал он позже, – были чем-то вроде психических больных и довольно многие из них закончили жизнь как абсолютные сумасшедшие». Обвинять других в собственных неудачах – черта, присущая в большей или меньшей степени всем, но Гитлер развил ее у себя до самых крайних пределов. Ему всегда был необходим козел отпущения, и трудно припомнить случай, чтобы он не сумел отыскать его.

Однако один из учителей оказался приятным исключением: ему удалось, как говорится, заворожить юного Адольфа. Это был Леопольд Пётш, преподававший историю в средней школе. Его вдохновенное красноречие увлекло Гитлера. В «Моей борьбе» фюрер вспоминает:

В 12-летнем возрасте Адольф уже пан-германист. Он стремился, как он напишет через много лет, «понять подлинный смысл истории».

В январе 1903 г. после обильного возлияния в местной таверне престарелого Алоиса Гитлера хватает удар, и он умирает. Похоронив мужа, Клара продает их дом в Леондинге и переезжает с семьей в Линц. Ее пенсии вполне хватало на то, чтобы прокормить сына Адольфа и младшую дочь Паулу.

Бросивший школу Адольф отказался подыскивать себе работу или же обучаться какому-нибудь ремеслу, как делали большинство юношей, оказавшихся в подобном положении. Даже сама мысль о постоянной, регулярной службе внушала ему отвращение, и надо заметить, что не только тогда, в 16-летнем возрасте, но и в течение всей его жизни. У него никогда не было постоянной работы до той поры, пока он не стал полновластным диктатором великой страны.

Вместо того, чтобы попытаться чем-то помочь матери, Адольф предпочитал блуждать по городу. Примерно три года после ухода из школы он провел в прогулках по улицам Линца, мечтая о карьере художника. Вечерами часто ходил в оперу. Особенно увлекала его мистическая музыка Рихарда Вагнера.

Небольшие деньги, имевшиеся у него, он тратил также на покупку книг. Читал же он много. Лучший друг юности Август Кубичек вспоминает: «Уже в Линце Адольф начал читать классиков. О „Фаусте“ Гете он заметил, что эта книга содержит больше, чем может вместить человеческий ум... Из работ Шиллера его захватил, главным образом, „Вильгельм Телль“. Глубокое впечатление произвела на него и „Божественная комедия“ Данте...»

В те дни «музыки, книг и одиноких размышлений» Адольф задумывается и над «болезнями мира». Один из друзей его юности пишет: «Адольф был всегда против кого-нибудь или чего-нибудь. Я никогда не видел, чтобы он к чему-то относился легко, безразлично».

Этот же друг описывает молодого Гитлера как «бледного, худощавого и болезненного вида юношу, обычно робкого и молчаливого». Но он припоминает и неожиданные вспышки истерического гнева, вызванные теми, кто не соглашался с ним или высказывал противоположную точку зрения.

Таким образом, можно сказать, что уже в линцевский период у Гитлера стали заметными некоторые черты характера и особенности мышления, сыгравшие впоследствии решающую роль. Он плохо ладил с людьми, ему было трудно находить с ними общий язык, и его гнев выплескивался на всех тех, кто придерживался иных взглядов.

В 18 лет судьба нанесла Гитлеру сокрушительный удар, от которого он никогда не оправился полностью. Он провалился на вступительных экзаменах в Венскую Академию искусств. Его технически аккуратные, но, увы, безжизненные рисунки произвели на экзаменаторов настолько дурное впечатление, что они порекомендовали ему отказаться даже от мысли стать художником.

Эта неудача явилась сильнейшим потрясением в жизни Гитлера. До самых последних дней он считал себя художником, которому отказали в признании глупые учителя.

Вскоре последовал еще один удар. В следующем году всего за несколько дней до рождества умирает от рака его мать.

«Это был жуткий удар. Я уважал моего отца, но мать любил. Ее смерть положила неожиданный конец всем моим планам. Бедность и тяжелая действительность требовали принятия быстрого решения. Передо мной стояла проблема каким-то образом заработать себе на жизнь», – скажет потом Гитлер.

Легко сказать «каким-то образом». Но как? У него не было никакой профессии. Он всегда презирал грубый ручной труд. Не лучше относился и ко всякой конторской работе «от звонка до звонка». Он никогда прежде не заработал и шиллинга. Тем не менее, будущее не вызывало у него чувства страха. Распрощавшись с родственниками и сказав им, что вернется лишь добившись успеха, Адольф уезжает из родного Линца.

Адольф Гитлер прибыл в Вену с откровенно скудным капиталом: мизерная пенсия, выдававшаяся сиротам госслужащих, знание истории, любовь к Вагнеру, интерес к пан-германской политике, упорное нежелание делать какую-либо, неинтересную работу и ... ощущение собственного высокого предназначения. Самым ценным, пожалуй, была «неукротимая воля», о которой он писал.

«Грустнейший период моей жизни»

Для молодого Адольфа, полного высоких надежд и грандиозных мечтаний, венский период жизни был сплошным разочарованием. С 1909 по 1913 г. он жил в одном из красивейших и культурнейших центров Европы, оставаясь человеком-невидимкой для подавляющего большинства жителей австро-венгерской столицы:

В начале нашего века Вена считалась музыкальной столицей мира. Жизнь города был наполнена музыкой: музыкой великий композиторов, некогда живших там – Гайдн, Моцарт, Бетховен, Шуберт... И конечно же, «из каждого окошка» раздавались вальсы любимого венцами Иоганна Штрауса.

Но молодой Гитлер не разделял всеобщего веселья. Атмосфера беспечности и беспредельной жажды удовольствий, царившая кругом, была ему глубоко чуждой и непонятной. Продолжая рисовать эскизы величественных зданий, он не сделал даже малейшего усилия, чтобы поступить в Школу Архитектуры. Почему? Можно предположить, что больше всего он боялся того, что его еще раз отвергнут. А этот удар был бы непереносим...

В ноябре 1909 г. бедность вынуждает его покинуть меблированную комнату и порвать всякие отношения с ближайшим другом Августом Кубичеком: тот блистал в консерватории, и гордый Адольф не хотел, чтобы тот свидетельствовал неудачи и унижения своего бывшего ментора.

Гитлер уходит на самое дно: в мир ночлежек и благотворительных похлебок. Временами же находит себе довольно странные заработки: очищает улицы от снега, выбивает ковры, работает носильщиком на вокзале... Становятся заметными следы заброшенности и неухоженности: одежды лоснятся, небрежная прическа, плохо выбритое лицо. Он превращается в самого настоящего бродягу.

Вопреки популярной легенде Гитлер никогда не был маляром. Любая постоянная работа внушала ему сильнейшее отвращение. Изредка он продавал свои акварели и получал несколько геллеров. Это удовлетворяло его артистические амбиции в какой-то степени, но отнюдь не потребности желудка.

В сегодняшней Америке его назвали бы бродягой. Да, таким он и был по своему внешнему виду. Но в отличие от тех, кто слонялся вместе с ним по улицам Вены и жил случайными заработками, Гитлер никогда не искал забвения в дешевых удовольствиях. Он не пил и не курил. Почти все свободное время (а его хватало!) он тратил на чтение.

Специалист по Гитлеру, историк Алан Буллок пишет:

Это якобы «беспорядочное» чтение создало необходимую базу для создания в будущем «новой религии» – национал-социализма. (Видеть в национал-социализме лишь политическое движение, обусловленное социально-политическими факторами, представляется ошибочным).

В начале жизни Гитлер был искренним католиком. В юношеском возрасте он утрачивает христианскую веру, но сохраняет католическую любовь к ритуалу, священничеству и к всеобъемлющей идеологии. Чтение Шопенгауэра содействовало отказу от христианства и пробуждению интереса к восточным религиям, зачастую не признающими различия между добром и злом. Страстный книжник, он уверяет своих читателей в «Моей борьбе», что всегда обращался к книгам за ответом на любой вопрос. Он настаивает, что обладает наилучшим методом чтения: «Помнить существенное и полностью забывать несущественное». Вопрос, конечно, заключается лишь в том, что считать существенным. В случае Гитлера существенным всегда было исключительно то, что соответствовало его эмоциональной оценке, его собственным представлениям.

Так, он взял от Шопенгауэра фатализм и идею воли, но отбросил буддизм и пессимизм. Он позаимствовал у Ницше концепцию эволюции, волю к власти и сверхчеловека, но «забыл», что великий философ твердо настаивал на том, что сверхчеловек обязан побороть не других, а самого себя. Он принял у Вагнера расизм, героизм и язычество, но отбросил его арианизированное христианство. От Блават-ской, Чемберлена, фон Листа и Либенфельса он брал, что хотел, и абсолютно «забывал» о несоответствовавшем его собственному мировоззрению.

Он изучал восточные религии и хотя никак не мог согласиться с тем, что жизнь – бесконечный «круг страданий», ибо считал ее борьбой, в которой побеждает сильнейший, принял у них методы достижения трансцендентального сознания, находящегося за пределами рациональной мысли.

Тогда же в Вене Гитлер открыл, что и на Западе имеется своя эзотерическая традиция, более подходящая для европейских людей, которую часто определяют как «поиски святого Грааля». Из книги «Застольные разговоры Гитлера» становится очевидным, что ему были хорошо знакомы основы не только восточного, но и западного оккультизма.

Многому, в частности, он набрался из журнала «Остара», издававшегося Либенфельсом, с которым, согласно некоторым свидетельствам, он лично повстречался в 1909 г.

«Остара» была типичнейшим венским изданием того периода. На ее страницах странно уживались эротические, мистические и сентиментальные мотивы, не соединенные какой-либо четкой политической программой. Либенфельс часто писал о том, что белокурые арийцы должны править миром, подчинив или же уничтожив всех темноволосых, расово смешанных.

Последних он считал неполноценными, наделенными, однако, необычайной сексуальной силой. На страницах «Остары» постоянно появлялись изображения арийских женщин, подчиняющихся волосатым, обезьяноподобным созданиям. Заголовки журнала способствовали возбуждению у читателей ощущения собственного превосходства и одновременно чувства страха:

ВЫ БЕЛОКУРЫ? ТОГДА ВЫ СОЗДАТЕЛИ КУЛЬТУРЫ И ХРАНИТЕЛИ КУЛЬТУРЫ!

ВЫ БЕЛОКУРЫ? ЕСЛИ ДА, ПОМНИТЕ: ВАС ПОДСТЕРЕГАЮТ ОПАСНОСТИ!

«Остара» вызывала у своих читателей первобытный страх перед беспредельной силой евреев: их контролем финансов, их влиянием в мире искусства и театра, их отвратительной похотливостью...

Один из биографов издателя Либенфельса утверждает, что Гитлер получил от него посвящение, вступил в его масонского типа организацию «Орден Новых Храмовников» («Новых Тамплиеров»). Однако на этот счет имеются известные сомнения: Адольф Гитлер был слишком горд, чтобы стать чьим-либо последователем.

Из чтения книг и личного знакомства с далеко не лучшими сторонами жизни в течение тех скитальческих венских лет он почерпнул почти все, что стало его внутренним багажом, жизненным знанием. Впоследствии в «Моей борьбе» Гитлер писал:

Что же он познал тогда, когда бродил по австрийской столице в возрасте от 20 до 24 лет? Что было «картиной мира и философией», которая позже привела к делам, потрясшим весь мир? Чрезвычайно важно ответить на эти вопросы, чтобы понять многое из происходившего в мировой истории в 30–40-е годы нашего столетия.

Прежде всего, Гитлер пришел к выводу, что в жизни человеческой нет ничего лучше «войны и победы». Самым достойным занятием, по его мнению, было воевать и подчинять другие народы. Мир, решил он, плох для человечества, ибо спокойная безмятежная жизнь разлагает людей, делает их мягкотелыми.

А что он думал о миллионах людей, погибших во время войн совсем молодыми? О миллионах других, ставших калеками? Гитлер нисколько не заботился о них. «Такова жизнь, – заявлял он, – трудная и жестокая».

В те же венские годы у Гитлера возникла и идея превосходства немцев над другими нациями. Они, как уверял он, сильнее, искуснее и интеллигентнее англичан, американцев, итальянцев, русских и всех остальных. Немцы были, фактически, расой господ, считал он. Другие народы годились лишь для того, чтобы быть их рабами.

Молодой бродяга набрался в Вене идей, которые он впоследствии применил на практике в Германии. Гитлер понял, что успех политической партии зависит от ее умения привлечь миллионы людей. Для этой цели необходимо искусство пропаганды, которое часто, по его мнению, равнозначно искусству лжи. Однажды он заметил, что чем больше ложь, тем лучше, ибо люди охотнее верят большой лжи, чем малой.

Гитлер считал также, что политическая партия должна использовать террор для достижения своих целей. Это означало не только применение силы для подавления оппонентов, но и допустимость их убийства.

Наконец, Гитлер открыл и огромную, ни с чем не сравнимую силу ораторского мастерства. Если человек способен увлечь массы своим красноречием, полагал он, то обязательно добьется успеха в политике. «В основе великих религий и политических движений в истории всегда была магия разговорного слова»... – говорил он.

Гитлер блестяще осуществил на практике то, что проповедовал. Вне всякого сомнения, он был великим оратором. Тысячи людей, как завороженные, слушали его выступления. Необходимо признать, что в умении использовать чары разговорного слова Гитлеру не было равных в XX столетии.

В Вене у Гитлера возникла осмысленная ненависть к евреям. В «Моей борьбе» он утверждает, что хорошо помнит тот день, когда стал убежденным юдофобом. Гуляя по городу, он неожиданно столкнулся с человеком, выглядевшим для него крайне странно из-за длиннополого пальто и больших бакенбардов. «И это еврей? – было его первой мыслью. – Когда я всматривался в чужеземное лицо, мой вопрос принял другую форму: и это германец?»

Гитлер продолжает: «Где бы я ни видел евреев, чем больше смотрел на них, тем больше убеждался, что они отличаются от остального человечества. От одного лишь их лицезрения я заболевал. Я начал ненавидеть их... Я стал юдофобом». Ненавистником евреев Гитлер оставался до конца жизни.

Весной 1913 г. в возрасте 24 лет Гитлер покидает Вену и уезжает в Мюнхен. В своей автобиографической книге он говорит о нескольких причинах переезда. В частности, заявляет, что не мог терпеть расового смешения в Вене, особенно бесило его присутствие евреев. «Всюду евреи, и их становится все больше», – пишет он и добавляет, что его сердце всегда принадлежало Германии.

Была и еще одна причина, из-за которой Гитлер уезжает из Австрии – это желание избежать военной службы: ему была невыносима мысль о том, что «придется находиться в одном строю с евреями!»

Когда Гитлер прибыл в Мюнхен, у него не было буквально копейки за душой. Для всех окружающих он, несомненно, казался законченным неудачником. У него не было ни друзей, ни семьи, ни дома, ни работы. Но у него, тем не менее, были ценнейшие качества, столь необходимые для достижения успеха – неукротимая воля и непоколебимая уверенность в собственном великом предназначении. Он нисколько не сомневался, что будет вознагражден судьбой. Только как и когда? Пока он еще не мог ответить на эти вопросы.

Начало Первой мировой войны в 1914 г. принесло Гитлеру долгожданное избавление от всех неудач и разочарований. Он писал: «Я не стыжусь сказать, что упал на колени и благодарил небеса». От короля Баварии Людвига III он получил разрешение сложить в баварском полку.

Так Первая мировая война, принесшая гибель миллионам людей в различных странах, дала бывшему венскому бродяге 25-летнему Адольфу Гитлеру новый старт в жизни.

Начало

В годы Первой мировой войны вопреки всему тому, что будут впоследствии говорить его враги и политические оппоненты, Адольф Гитлер был храбрым и отважным солдатом. В течение четырех лет воинской службы он выполнял трудные и рискованные обязанности связного между штаб-квартирой и передовыми позициями, постоянно являясь удобной мишенью для вражеских пуль и снарядов. Тем не менее, в своем полку он оказался одним из немногих, кто остался в живых после Ипрского сражения в 1914 г. и был награжден орденом Железного Креста второго класса. В 1916 г. за участие в битве при Сомме ему дали Железный Крест первого класса – эту награду получали лишь те, кто проявлял особое геройство.

Несмотря на очевидные боевые заслуги Гитлер дослужился только до капрала. Медленное продвижение по службе, вероятно, не в последнюю очередь объясняется и тем, что для большинства однополчан он оказался чудаком, не отличавшимся общительностью и склонным к странным высказываниям. Одним из его боевых соратников рассказывал:

Другой однополчанин вспоминал:

Мнение Гитлера о самом себе было, конечно, совсем иным. Стоит обратить внимание и на то, что его письма военного времени полны веры в собственное высшее предназначение и покровительство Провидения.

«Это абсолютное чудо, что я жив... Только благодаря чуду я продолжаю оставаться здоровым и невредимым», – писал Гитлер.

В последний месяц войны он, однако, становится жертвой горчичного газа, примененного англичанами. Гитлер временно теряет зрение: «... мои глаза превратились в раскаленные угли; вокруг меня сплошная тьма».

В госпитале он узнает о капитуляции Германской империи.

Гитлер продолжает:

Как удалось ему распознать свое собственное призвание? Одному из соратников по борьбе он скажет позже, что озарение свыше, «сверхчувственное видение приказало спасать Германию». Адольфу Гитлеру было тогда 30 лет. Малоизвестный капрал сделал выбор, который отразится на жизни десятков миллионов людей: «Я принял решение, иду в политику».

Перспективы политической карьеры в Германии для австрийца без друзей и без надлежащих средств были явно не слишком радужными. К тому же и образования определенно не хватало. В какой-то момент казалось, и он сам осознал безнадежность своего положения. «У совершенно безвестного человека, каким я был тогда,– напишет он в „Моей борьбе“, – не имелось ни малейшей базы для политической деятельности». Но он обладал непоколебимой, железной верой в самого себя. Он был уверен, что рано или поздно представится возможность: «Судьба не может обмануть». Вскоре реальная действительность подтвердила правоту капрала-мечтателя.

Не желая приспосабливаться к мирной жизни, Гитлер и после окончания войны продолжал оставаться в армии. Здесь, по крайней мере, не нужно было думать о пропитании и крыше над головой. Его отправили в Мюнхен, где он получил работу при политическом департаменте. Гитлер стал чем-то вроде осведомителя: в его обязанности входило наблюдение за различными политическими партиями и группировками, подозревавшимися немецким офицерством в подрывной деятельности, иными словами, в склонности к коммунизму, социализму и пацифизму.

В сентябре 1919 г. начальство приказывает ему обратить внимание на маленькую политическую группу, называвшую себя Германской рабочей партией. Гитлер отправляется на их собрание, проводившееся в одной их мюнхенских пивных. Всего, по его подсчету, собралось человек 25. Ему не удалось, однако, рассмотреть ничего подозрительного или хотя бы примечательного. Да и вообще, вряд ли эти «потертые, измятые» люди представляли какое-либо значение или интерес. Когда на следующий день он получил от них приглашение вступить в их партию, он «не знал, что делать: сердиться или смеяться».

Но... в то же время в этих полуголодных, неряшливо одетых людях имелось что-то весьма привлекательное для бывшего венского бродяги. Они были близки ему и понятны. Вернувшись в казарму, Гитлер неожиданно столкнулся с тем, что назвал «труднейшим вопросом моей жизни: должен ли я присоединиться? После двух дней мучительных колебаний и раздумий я, наконец, пришел к выводу, что должен сделать этот шаг. Это был самый решительный шаг в моей жизни».

Адольф Гитлер становится седьмым членом Комитета Германской рабочей партии.

Как объяснить его выбор, сделанный им вопреки первому неблагоприятному впечатлению? Невозможно ответить на этот вопрос, если не предположить, что он руководствовался либо своей гениальной интуицией, либо располагал какой-то информацией, дававшей основания считать, что маленькая политическая группа представляет собой нечто более значительное, чем виделось поверхностному наблюдателю.

Для обнаружения корней Германской рабочей партии нужно вернуться назад в 1912 г., когда на конференции оккультистов образовалось «магическое братство» – Германский орден. Среди его отцов-основателей были Теодор Фритч, редактировавший антиеврейский журнал и мечтавший о создании националистического рабочего класса; Филипп Стауф – последователь ариософа Гвидо фон Листа; Герман Поль – также ученик Листа и канцлер нового ордена. Внутренние распри, раздиравшие братство, привели к тому, что в 1915 г. Поля лишили канцлерства, после чего он основал свой орден – орден Рыцарей Святого Грааля. Вскоре к нему присоединился некий Рудольф Глауэр – астролог и авантюрист, практиковавший суфистскую медитацию, ненавидевший евреев, восхищавшийся работами Листа и Либенфельса и называвший себя бароном фон Себоттендорфом. Этого самозванного барона назначили гроссмейстером ордена в Баварии. В 1918 г. с согласия и одобрения Поля Себоттендорф организует другое самостоятельное братство – Туле Гезельшафт (Общество Туле). Символом этой организации масонского типа стала свастика с мечом и венком.

Туле, базировавшееся в Мюнхене, было вначале всего лишь еще одним «народным, оккультным братством», взявшим свое название от доисторической легендарной нордической цивилизации, ушедшей под воду, как и знаменитая Атлантида. Идеология тулистов представляла собой смесь идей Блаватской, Листа, Либенфельса и Чемберлена. В их ритуале преобладали вагнеровские темы, которые являлись доминирующими и в предыдущих аналогичных братствах.

В хаосе, возникшем после Первой мировой войны, Туле находит новые возможности для развития своей деятельности. Себоттендорф выступает как страстный поборник контрреволюции против евреев и марксистов, которые, по его заявлениям, захватили власть. Вокруг Туле происходит объединение националистов всех мастей и окрасок, а также бывших солдат, не находивших себе места в мирной жизни. Тулисты играли ведущую роль в подготовке правого путча в 1920 г., сокрушившего коммунистическое правительство в Мюнхене.

Общество «чудаков-антикваров и любителей мифологии» развило кипучую пропагандистскую деятельность, приобретя, в частности, газету «Мюнхенер Беобахтер унд Спортблатт», превратившуюся через несколько лет в «Фолкишер Беобахтер» – главный печатный орган нацистов.

Тулисты, и прежде всего Себоттендорф, утверждали, что рабочий класс отравлен левой еврейской пропагандой, которой необходимо противодействовать любыми средствами. Было решено создать рабочий кружок для распространения политических идей Туле. В январе 1919 г. кружок соединился с другой организацией – Комитетом независимых рабочих, возглавляемых слесарем Антоном Дрекслером. Продуктом этого объединения и явилась Германская рабочая партия.

Таким образом, маленькая политическая организация, в которую вошел Адольф Гитлер, имела поддержку довольно влиятельного общества масонского типа. Как говорил позже Себоттендорф: «Члены Туле были именно теми людьми, на помощь которых Гитлер мог рассчитывать, и они также ассоциировали себя с ним. „Следовательно, Германская рабочая партия была вовсе не „ничтожной и незначительной“. К тому же она имела среди своих союзников капитана армии Эрнста Рема. Этот профессиональней вояка имел связи с высшим офицерством. Впоследствии Рем использовал определенные контакты для финансирования Германской рабочей партии. Познакомившись же с Гитлером, он мгновенно понял, что тот обладает «фантастическими потенциальными данными“.

Необходимо особо отметить, что у численно небольшой политической организации был и другой союзник – человек, сыгравший колоссальную роль в формировании Гитлера. В самых последних словах «Моей борьбы» будущий фюрер Германии скажет о нем: «...я хочу также назвать одного из лучших, того, кто посвятил свою жизнь пробуждению своего, нашего народа, в своих трудах, мыслях и, наконец, в своих делах.

Дитрих Эккарт

Кто такой Дитрих Эккарт, почему он «один из лучших» для того, кто крайне редко признавал авторитеты? Немецкий историк Конрад Хейден утверждает: «Эккарт несет ответственность за духовное формирование Адольфа Гитлера». Поэтому, очевидно, будет нелишним сказать хотя бы несколько слов об этом учителе.

Дитрих Эккарт – поклонник Шопенгауэра и Ницше, принадлежал к числу посвященных оккультистов. Ведя богемный образ жизни, он писал стихи, пьесы, статьи. Из его обильной продукции особую известность и популярность приобрел сильно романтизированный перевод ибсеновского «Пера Гюнта». За Эккартом ходила дурная слава заядлого пьяницы и наркомана. Он настолько пристрастился к морЛию, что как-то даже угодил в психушку, где, подражая маркизу де Саду, ставил пьесы, актерами в которых выступали его друзья по несчастью.

В 1919 г., живя в Мюнхене и продолжая круто выпивать, он пропагандировал свои политические взгляды в злачных местах города. Эккарт открыто заявлял, что Германией должен править диктатор. В книге Хейдена «Фюрер» приводится мнение, высказанное будущим ментором Гитлера в винном погребке Бреннессель:

Эккарт верил, что ему предназначено судьбой приготовить путь для такого лидера, и он говорил об этом друзьям из Туле. Известны его контакты со многими тулистами и, в частности, с самим Себоттендорфом. Они видели в нем своего, посвященного.

С Гитлером он впервые встретился в 1919 г., и они сразу нашли общий язык. Вскоре тулисты услышали от Эккарта: «Вот тот, для кого я – пророк и предтеча».

Однако какую пользу для себя мог извлечь Алольф Гитлер от общения с посвященными и братьями? Попытаемся ответить на этот вопрос.

Специалисты по оккультным делам Павелс и Бержье пишут:

Под руководством Эккарта бывший капрал выявил свои необычайные дремавшие таланты. Оккультисты могли бы сказать, что благодаря технике магии он развил заложенный в нем потенциал, а психологи, по-видимому, заметили бы, что ему удалось просветить собственное подсознание. Как бы там ни было, с поразительной быстротой Адольф Гитлер стал поистине движущим духом пропагандистской кампании, вытащившей крошечную партию из плохо проветриваемых пивных на массовые митинги, проводившиеся на городских площадях.

Гитлер на деле доказал, что является гениальным, прирожденным оратором. Впервые он выступил на публичном митинге 19 октября 1919 г. Немецкий историк Иоахим Фест пишет: «В горьком, непрерывном потоке слов вырывались чувства ненависти и бессилия одинокого человека; произошел как бы взрыв после долголетней апатии; горячечные образы и обвинения обрушивались на слушателя; совершенно забыв о сдержанности, он говорил до полного истощения». Такие выступления настолько истощали его, что требовалось несколько кружек крепкого мюнхенского пива для восстановления нормального состояния.

Слава о великом ораторе быстро разнеслась по всему городу, и люди часто ходили на митинги, чтобы только послушать герра Гитлера. После его выступлений многие уходили обращенными в новую веру. Американец Алан Буллок пишет:

Ораторское мастерство сделало Гитлера наиболее выдающейся фигурой в партии. Он работал без устали. Знакомые по Вене откровенно удивлялись его неизвестно откуда взявшемуся трудолюбию. Летом 1920 г. он настоял на переименовании партии. Она стала называться Национал-социалистической германской рабочей партией. Такое название могло привлечь как националистов, так и пролетариев.

Следующим шагом явилось формирование отрядов штурмовиков, которые приобрели широкую известность по двум буквам, символизировавшим их: СС. Молодчики в коричневых рубашках сеяли панику среди политических противников. Они врывались на митинги, устраивавшиеся левыми партиями и группировками, избивали, а иногда и убивали их участников. Гитлер называл это духовным террором.

Для набирающей силы нацистской партии, объявляющей себя квази-религиозным движением, было необходимо продемонстрировать свое явное отличие от других. Возникла нужда в символе. Из имевшихся разных предложений Гитлер остановил свой выбор на идее тулиста д-ра Фридриха Крона: свастика. Как утверждал масон Крон, свастика символизирует собой «борьбу за победу арийского человека».

Наблюдая за ростом популярности Гитлера, Дитрих Эккарт счел полезным представить его мюнхенскому высшему свету. Надо сказать, что это было делом нелегким: находясь в компании, Адольф чувствовал себя неловко, робел и предпочитал в одиночестве переминаться с ноги на ногу в углу. Однако именно такой тип высокомерных и одновременно несколько диковатых молодых людей обладает странной привлекательностью для богатых женщин среднего возраста. Они обратили внимание на напряженный мистический взгляд голубых глаз Адольфа; быть может, чисто женской интуицией разгадали его неординарность и будущее величие. Среди этих женщин была фрау Брукманн, интересовавшаяся оккультизмом и разделявшая ариософские взгляды Гвидо фон Листа. С помощью ее и некоторых других скучающих богатых дам, жаждавших острых ощущений, пополнялась казна нацистской партии. Между прочим, вскоре удалось приобрести газету, о которой уже упоминалось: «Фолкишер Беобахтер». Вполне естественно, что редактором назначили Дитриха Эккарта.

К лету 1921 г. лидерство Адольфа Гитлера уже ни у кого не вызывало сомнений. Вскоре члены партии начала приветствовать его, вытягивая руку и салютуя: «Хайль Гитлер!» Стоит сказать о том, что, по всей вероятности, известно далеко не всем: в точности так же поднимали руку и члены масонского братства Золотой Зари, когда на своих радениях они вызывали тайные силы Земли, или Почвы.

Влияние партии определенно росло, и ее фюрер превратился в заметную фигуру на общественно-политическом небосклоне. В выдвижении Гитлера была огромная заслуга Эккарта, и он сам отлично осознавал этот неоспоримый факт. В письме другу, написанном им в 1923 г. за несколько дней до смерти, Дитрих Эккарт писал: «Следуйте за Гитлером! Он будет танцевать, но это я, кто нашел для него музыку. Мы снабдили его средствами связи с Ними. Не скорбите по мне: я повлиял на историю больше, чем любой другой немец».

Спаситель и его апостолы

Вряд ли кто-нибудь будет отрицать тот факт, что нацистская партия без особого труда нашла путь к умам и сердцам очень многих немцев. Чувство ненависти, затаившееся в их подсознании, искало выхода наружу, и Гитлер умело направил его по вполне определенному пути. Будучи прирожденным психологом, он отлично понимал, что ненависть – лучший цемент для объединения и сплочения масс. Люди склонны более четко определять неприятное им, вызывающее злобу и раздражение, чем то, что нравится, что настраивает на положительные эмоции.

А первые нацисты вне всякого сомнения могли точно сформулировать, что они ненавидят. Они упорно отказывались смириться с военным поражением Германии в Первой мировой войне и утверждали, что в падении империи повинны евреи, нанесшие удар в спину. Они ненавидели Версальский договор, продиктованный победителями и превративший их страну в третьеразрядную державу. Они ненавидели Веймарскую республику, подписавшую договор, и заявляли, что она управляется евреями, марксистами и либералами, стремящимися разрушить остатки германского величия. Они ненавидели скуку гражданской жизни, определяемой буржуазными ценностями, к которым они не могли и не желали приспосабливаться. Они ненавидели интернационализм, интеллектуализм и материализм коммунистов. Но больше всего они ненавидели евреев, считая, что те виноваты во всех несчастьях, обрушившихся на Германию.

Как случалось и раньше со многими народами, оказывавшихся в тяжелых условиях, немцы мечтали о чудесном избавлении, ждали спасителя. «Откуда он придет, никто не может сказать. Из королевского дворца или из рабочей хибары. Но все знают: он – вождь, который однажды объявит о себе, и он – тот, кого мы страстно ждем. Тысячи и сотни тысяч рисуют его образ в своем воображении, миллионы голосов зовут его, единая германская душа ищет его». Так писал в 1922 г. Курт Гессе, не зная, возможно, что Адольф Гитлер уже стал фюрером для нескольких тысяч немцев.

С помощью магии разговорного слова, которой он владел и совершенстве, Гитлер сумел выразить чувство ненависти, переполнявшее сердца его соотечественников. Он сумел также отразить и их глубоко затаенные желания и надежды. Фюрер отлично знал, кому и что нужно, что следует обещать. Для националистов – обещание вернуть германское величие. Для социалистов – отрицание власти финансового капитализма, лишенное марксистской диалектики. Для бывших солдат – возврат к духу окопного товарищества и призыв к новому сражению с врагами отечества. Для пролетариев – обещание устойчивости заработков и защиту от махинаций работодателей. И наконец, для оккультистов – надежда, что их мечты перестанут быть мечтами и осуществятся в реальности.

Некоторые историки недооценивают важности и значения оккультизма в развитии национал-социалистического движения. Действительно, Гитлер откровенно презирал всяких «чудаков и дураков», вертящихся вокруг оккультизма. Тем не менее, в национал-социализме весьма ощутим эзотерический элемент. Как точно подметил Герман Раушнинг: «Его корни спрятаны в тайных местах».

Идеи, составившие сущность нацизма (об этом уже говорилось раньше), были взяты из писаний таких мистиков и оккультистов, как Блаватская, Чемберлен, Лист и Либенфельс. Саму же нацистскую партию породила организация масонского типа – Общество Туле. Что же касается Гитлера, го он, пройдя через мистический опыт еще в Вене, завершил свое духовное формирование под руководством такого наставника, как адепт Туле Дитрих Эккарт. В 20-е годы, как отмечает ряд исследователей, в нацистском движении наблюдался гармоничный союз между оккультизмом и политикой.

Помня об этом, расскажем о судьбе человека, которого нацисты считали своим злейшим врагом, хотя он не был ни коммунистом, ни евреем, ни даже политиком. Он был оккультистом. Звали его – Рудольф Штейнер.

Он появился на свет в Австрии в 1861 г. После окончания школы поступил в Венский университет, где выказал блестящие способности как в искусстве, так и в науках. В возрасте 29 лет начал работать в архиве Гете и вскоре приобрел репутацию серьезного ученого-исследователя. Примерно в те же, «гетевские», годы Штейнер стал регулярно заниматься медитацией. В 1899 г. он вступил в теософское общество Блаватской, и почти сразу же его назначили генеральным секретарем германского отделения. Штейнер присоединился также и к скандально известному братству Ordo Templi Orientis, в котором обучали сексуальной магии. Впрочем, он недолго пробыл в этом масонском обществе, а в 1909 г. порвал с теософами. После этого он сформировал свое собственное Антропософское общество, процветающее и поныне в разных странах Запада.

Штейнер часто говорил, что стремится помочь человечеству. Он верил, что человеческий мозг обладает колоссальными неиспользованными возможностями, которые мы можем развить для нашей общей пользы. Справедливость его теории подтверждалась им на собственном опыте: он стал превосходным художником и скульптором; изобрел искусственные удобрения, не наносящие вред почве; создал радикально новую систему образования, основал так называемые штейнеровские школы, существующие и поныне.

В созданном им учении Штейнер делал основной упор на внутреннем развитии личности. Главное же, он был убежден, что наш мир – плацдарм для действия невидимых сверхъестественных сил. Некоторые из этих сил находятся на службе Добра, другие – содействуют Злу. Он предсказал наступление демонической эпохи, приход которой, по его словам, подготавливается адептами определенных магических братств и членами тайных обществ.

Нацисты люто ненавидели этого человека. Несмотря на то, что Штейнер никогда не касался политических проблем, вооруженные штурмовики врывались на собрании антропософов и угрожали смертью последователям австрийского оккультиста. Штейнеру пришлось искать убежища в Швейцарии. Но и этого казалось недостаточным для. Эккарта и Гитлера: они относились к нему так, как будто он являлся серьезным препятствием на их пути к власти. В 1924 г. нацисты подожгли центр Рудольфа Штейнера в Дорнахе, в Швейцарии. Глубоко переживал гибель своего любимого детища, основатель антропософии скончался через год.

Совсем иной оказалась судьба другого мистика – Хьюстона Чемберлена. Ом встретил Гитлера в Байрейте в 1923 г. Фюрер произвел на английского мистика столь сильное впечатление, что он обратился к тому с посланием уже на следующий день: «Вам предстоят великие свершения... Моя вера в германизм нисколько не пошатнулась, хотя, должен признаться, мои надежды пребывали в упадочном состоянии. В один момент Вы сумели изменить мое душевное состояние. Тот факт, что в нужное время Германия произвела на свет Гитлера, доказывает ее жизнеспособность... Да поможет Вам Бог!..»

Чемберлен вступил в нацистскую партию и начал писать для ее изданий. В одной из своих статей он называет Гитлера спасителем, которому Всевышний предназначил быть лидером немецкого народа.

В свою очередь, нацисты относились к Чемберлену с величайшим почтением и именовали его пророком и мудрецом. «Фолкишер Беобахтер» превозносила гений англичанина-германофила и утверждала, что написанные им «Основы девятнадцатого столетия» являются «евангелием нацистского движения». Когда Чемберлен лежал на смертном одре в январе 1927 г., он нисколько не сомневался, что Гитлер осуществит предсказанную им великую миссию.

Любопытно отметить, что фюрера представил Чемберлену другой человек со склонностями к мистицизму, довольно странная и загадочная личность: Альфред Розенберг. В 1919 г. он прибыл в Мюнхен как беженец из советской России. Вскоре он встретился с Дитрихом Эккартом и вступил в общество Туле. По словам очевидцев, нищему эмигранту удалось быстро найти общий язык с Эккартом и получить заметный статус в правых кругах благодаря вывезенному им из Москвы необычному документу. Это были «Протоколы сионских мудрецов». В них приводилась запись тайных заседаний всемирного сионистского конгресса 1897 г., на которых евреи составляли планы захвата мирового господства. На сегодняшний день некоторые историки считают эти протоколы фальшивкой, состряпанной Сергеем Нилусом по заданию царской охранки. Розенберг представил совсем иную версию. По его словам, к нему на квартиру в Москве явился «таинственный незнакомец», который «положил книгу на стол и исчез, не произнеся ни слова».

Английский историк Фрэнсис Кинг пишет, что нацисты относились к «Протоколам» по-разному: одни верили им, другие хотели верить им и старались уничтожить все сомнения относительно их достоверности, третьи нисколько не заботились о достоверности, в то время как кто-то считал документ подлинным. Именно последнюю позицию, в конце концов, и занял Гитлер.

Гитлер разглядел в записях сионских мудрецов, прежде всего, потрясающий пропагандистский материал, и поэтому Розенберг быстро занял высокое положение в нацистском движении. Надо сказать, что его роль расценивается весьма различно: англичанин Льюис Спенс говорит, что Розенберг был злым гением нацизма; немец Иоахим Фест видит в нем абсолютно заурядную личность, живущую в мире собственного воображения. Правда же, по-видимому, в том, что Розенберг имел сильное влияние на Гитлера и нацистов в 20-е годы, но затем «русский» (так его иногда называли противники и завистники) был оттеснен более жестокими и целенаправленными соперниками. К 1940 г. он оказался почти не у дел и получил полупрезрительную кличку «теоретик».

Однако на заре нацизма, когда ему покровительствовал Эккарт, сведший его с Гитлером, все обстояло совершенно иначе. После встречи с фюрером Розенберг стал пылким нацистом и начал активно писать для нацистской прессы. Его огромная продуктивность и обширная эрудиция в сфере «патологического национализма» обеспечили ему статус главного партийного идеолога. Это положение еще более укрепилось после выхода в 1930 г. «Мифа XX века» – важнейшей книги национал-социализма, следующей лишь за «Моей борьбой» Адольфа Гитлера.

В своем пространном труде, начинающемся словами: «Сегодня мировая история должна быть написана заново», – он интерпретирует историю как расовый конфликт, черпая вдохновение и цитаты у Чемберлена, Гобино и их последователей, а также весьма произвольно трактуя Ницше.

Розенберг стремился создать не просто еще одну теорию, а совершенно новую религию. Это стремление объединяло его с Чемберленом, но он пошел дальше, предложив ее основу: «Сегодня рождается новая вера: миф крови. Соединив веру и кровь, мы отстаиваем божественную природу человека, его целостность... нордическая кровь и есть та материя, которая должна заменить и преодолеть все старые таинства».

Розенберг проповедовал новое сознание – сознание крови. Он отрицал не только христианство, но и германское неоязычество, нападал на астрологию. Для него религия крови была единственной истиной, ибо «базировалась на очевидных фактах жизни». Он мечтал о национальной религии крови, в ритуалах которой «отразится правда человеческого существования». В христианстве же ведущий нацистский идеолог не видел ничего, кроме пустых обрядов.

Гитлер во многом соглашался с Розенбергом, и его записанные монологи наглядно свидетельствуют об этом. «Все религии одинаковы, неважно, как они себя называют. У них нет будущего, тем более в Германии... Будь то Ветхий Завет или Новый, нет никакой разницы: все то же самое, старое еврейское надувательство... Нельзя быть одновременно немцем и христианином. Надо выбрать одно. Нам нужны свободные люди, которые чувствуют и знают, что Бог находится в них самих... Наши крестьяне не забыли их истинную религию... Она еще живет... Крестьянину нужно сказать о том, что разрушила церковь: все тайное знание природы – божественное, бесформенное, демоническое... Мы скинем внешний покров христианства и обнаружим религию, свойственную нашей расе... с помощью крестьян мы сможем уничтожить христианство, потому что в них, в детях земли, есть подлинная религия, коренящаяся в природе и крови».

С благословения Гитлера Розенберг составил параграфы устава будущей Церкви Национального Рейха. В них говорилось о беспощадной борьбе с чужеземной христианской верой, требовалось запрещение библии и замена ее другой книгой – «Моя борьба».

В последнем параграфе устава «Новой Церкви» было сказано: «В день ее основания христианский крест должен быть снят со всех церквей, храмов и часовен и заменен единственным непобедимым символом – свастикой».

Если бы Германия одержала победу во Второй мировой войне, то подобное могло бы осуществиться. Хотя Розенберг и утратил свое влияние, но христианство имело значительно более могущественного противника в лице Мартина Бормана, откровенно заявлявшего: «Национал-социализм и христианство непримиримы».

В тот же самый период, когда бывший студент Московского университета Альфред Розенберг развивал свои религиозные идеи, находившие понимание и поддержку у Гитлера, другой оккультист прокладывал себе дорогу к нацизму. Это был молодой невротик, мюнхенский студент Рудольф Гесс. Большинство историков рисуют его человеком замкнутым, слабым и нерешительным. Геополитик Гаусхофер, к которому Рудольф питал особое расположение, описывает Гесса следующим образом: «Он находился во власти эмоций и страстно увлекался странными, фантастическими идеями... верил в то, что звезды влияют на его личную и политическую жизнь... Я навсегда запомнил выражение его ясных глаз, в них было что-то сомнамбулическое».

Важно отметить, что так же, как и Розенберг, Гесс принадлежал к Обществу Туле. Хотя этот странный оккультист всегда считал своим гуру Гаусхофера, в 1921 г. он открывает для себя другого великого учителя – Адольфа Гитлера. Побывав на митинге Германской рабочей партии, нервный мюнхенский студент испытывает экстаз религиозного обращения, после чего твердо решает посвятить всю жизнь беззаветному служению фюреру. Жена Гесса впоследствии скажет, что его необычайная привязанность к Гитлеру носила магический характер. Подобно Розенбергу, Гесс жаждал создания новой религии, но его основная идея не имела примесей мистицизма и была значительно проще: он заменил Бога Гитлером. Гесс часто повторял: «Гитлер – воплощение чистого разума». В своем безграничном поклонении перед фюрером он дошел до того, что утверждал его безошибочность: «С гордостью мы видим, что есть один человек, который находится за пределами критики. Это – фюрер. Все мы чувствуем и осознаем: он всегда прав и всегда будет прав. Наш национал-социализм зиждется на полной лояльности и молчаливом исполнении его приказов. Мы верим, что фюрер повинуется высшему зову, требующему изменения курса германской истории. Нет и не может быть никакой критики этой веры».

Если Гитлер был одержим жаждой полной власти, Гесс искреннейшим образом стремился лишь к одному: служить и повиноваться. Он полностью посвятил себя служению «майн фюрер». Даже на скамье подсудимых в Нюрнберге, когда Третий Рейх лежал в руинах, Гесс оставался верным тому, кого считал посланцем высших сил: «Мне было даровано судьбой много лет жить и работать под началом величайшего сына моего народа... Я ни о чем не сожалею. Если бы мне предстояло прожить жизнь еще раз, я бы прожил ее в точности так же».

Беспредельная преданность Рудольфа Гесса снискала ему расположение Адольфа Гитлера, сделавшего его своим личным адъютантом, а затем и заместителем вождя нацистской партии. Следует заметить, что Гитлер терпимо относился к определенным интересам Гесса, осуждаемым им у других. Так, нацист № 2 был совершенно иррационально увлечен оккультными науками: астрологией, ясновидением, гомеопатией и т.п. В течение шести лет он разыскивал магическое питье, способное принести ему и его жене наследника. Когда они, наконец, преуспели в этом деле, Гесс положил под колыбель ребенка частицы земли, присланные из разных уголков Германии, т.е. совершил магический ритуал, известный с древнейших времен...

Личность Гесса казалось полной противоположностью другому лидеру, тоже пробившемуся на передовые нацизма в двадцатые годы. Это – Герман Геринг. Так оно и было, но кое в чем наблюдалось странное сходство. Внешне же, конечно, они ничуть не походили: меланхоличный, замкнутый, склонный к депрессии любитель тайных знаний, с одной стороны, и летчик, повеса и гуляка, герой прославленной эскадрильи Ритхофен. В отличие от многих бывших военных, примкнувших к движению, Геринг сумел прекрасно приспособиться к мирной жизни. Он работал летчиком-испытателем в Дании и Швеции. Там, в Скандинавии, ему повстречалась прекрасная баронесса – Карин фон фох-Катцоу. Влюбившись в нее, он забирает ее с собой в Германию и женится на ней в 1922 г. Будучи страстным немецким националистом Геринг с отвращением относился к пошлости Веймарской республики, занялся политикой и, частично под влиянием жены, стал нацистом. «Я вступил в партию, потому что был революционером, а не из-за какого-то идеологического вздора», – заявил он позже, и большинство историков видит в нем врага мистицизма и вообще любой идеологии. Тщеславный, хитрый и жестокий, Геринг объединял в себе шарм джентльмена-авантюриста и безжалостную расчетливость удачливого гангстера. Он восхищался искусством и презирал культуру, был любящим мужем и отцом и создателем гестапо. Но сам он не видел никаких противоречий в собственном характере. «Я всегда был таким, какой я есть, – упорно настаивал толстый Герман, – последним человеком Ренессанса!»

Гитлер соглашался. Когда к нему приходили с жалобами на безудержное хвастовство и пьяные вакханалии Геринга, фюрер лишь пожимал плечами и говорит: «Дайте ему быть самим собой – человеком Ренессанса!»

В этих словах – ключ к разгадке характера одного из ведущих нацистов. С великими князьями эпохи Возрождения Геринга объединяли не только любовь к показухе, артистическая утонченность и неутолимая жажда богатства и власти, но также и отсутствие веры, сочетаемое со вспышками любопытства к эзотерическим идеям. Его, пожалуй, трудно назвать оккультистом. Но, тем не менее, в Скандинавии он был членом масонской организации, проповедовавшей идеи арийского мистицизма – Общество Эдельвейс. Позже он вступил в германскую Лучезарную ложу, иначе называвшуюся Врил.

В своих увлечениях оккультизмом Геринг никогда не доходил до абсурда, как Гесс. Не было у него времени и для занудного философствования в духе Розенберга, но говоря о нем, не стоит забывать о том, что и он имел отношение к определенным братствам, где общался с адептами тайных знаний.

Основная же ценность Геринга для нацистского движения в начале 20-х годов была в том, что он придал движению ореол респектабельности. Надо сказать, что еще больше него повлиял в этом направлении другой герой войны – генерал Эрих фон Людендорф. Сомнительно, что найдется какой-либо другой немец, повинный больше него в захвате России большевиками и в военном разгроме Германии. Ведь именно он одобрил идею отправить в запломбированном вагоне Ильича и Ко. Несмотря на это, он упорно настаивал, что армии был нанесен смертельный удар в спину евреями и марксистами. Человек редкой политической наивности, Людендорф увлекался неоязычеством и полагал, что с возрождением поклонения Вотану Германия может вернуть себе былое величие. Познакомившись с Гитлером через Рема генерал был буквально зачарован фюрером и вскоре объявил о своей поддержке движения.

Геринг и Людендорф во многом способствовали росту популярности нацизма среди аристократических, богатых и влиятельных кругов. Но, разумеется, появились восторженные поклонники и среди других слоев населения. Один из них – «человек масс», журналист-порнограф Юлиус Штрейхер. Заметим, между прочим, что и он принадлежал к обществу Туле. В 1922 г. вместе с руководимым им нюрнбергским отделением германской социалистической партии Штрейхер присоединился к Гитлеру. В издаваемой им газете «Дер Штурмер», напоминавшей по стилю венскую «Остару», публиковались антиеврейская порнография самого низкого пошиба. Даже кое-кто из нацистов возмущался грязным пером Штрейхера и его отвратительными манерами. Но Гитлер, по крайней мере, в определенный период питал к нему искреннее расположение. Иные историки полагают, что это объясняется тем, что в «Дер Штурмер» отражались тайные сексуальные фантазии фюрера: рисунки, изображающие безобразных, носатых и волосатых евреев, соблазняющих белокурых немецких красавиц, вполне можно рассматривать как иллюстрации к кошмарным видениям молодого Адольфа в «Моей борьбе».

Что же касается Штрейхера, то он стал верным апостолом Гитлера сразу, как только увидел его на митинге: «Неожиданно чей-то голос воскликнул: „Гитлер идет!“ Воодушевленные некоей таинственной силой, тысячи мужчин и женщин вытянули руки в приветствии. Вновь и вновь повторяя „Хайль Гитлер“, они наполнялись какой-то странной энергией... Теперь он говорил... Каждый чувствовал: этот человек говорит по зову божьему, как посланец небес... В тот момент я знал, что наступила решающая минута и для меня самого. В тот момент я понял, что могу быть только последователем. Но он – фюрер!» – так говорил Штрейхер.

Юлиус Штрейхер оставался верным последователем Гитлера до конца. Когда в Нюрнберге его вели на виселицу, он безостановочно повторял «Хайль Гитлер, хайль Гитлер!»...

Такова была коллекция довольно разных людей, представлявших собой передовой отряд нацизма в начале 20-х годов. На первый взгляд, немного было общего, скажем, у аристрората Геринга и у сына деревенского учителя вульгарного Штрейхера. Однако стоит обратить внимание на то, что все они отдали дань тайным знаниям, оккультизму. Их всех, по-видимому, можно считать посвященными в той или иной степени. И еще: их объединяла вера в то, что высшие силы послали Германии спасителя – Адольфа Гитлера.

Пивной путч

Год 1923 был во многих отношениях решающим и драматическим не только для Германии, но и для Адольфа Гитлера. Инфляция достигла катастрофических размеров. Если по окончании войны немецкая марка относилась к американскому доллару 4:1, то в начале 1923 г. один доллар приравнивался к семи тысячам марок, а в ноябре того же года немецкие деньги вообще перестали что-либо стоить. Из-за того, что Германия не смогла выплатить определенной суммы в виде репараций, требовавшихся от нее победителями, Франция ввела свои войска в индустриальный Рур. Для гордых немцев оккупация промышленного сердца их страны казалась актом неслыханного оскорбления, нанесенного им «презренным соседом»...

Исходя из соображений, что чем хуже, тем лучше, Гитлер решил, что пришло его время. Успех марша Муссолини на Рим в 1922 г. произвел на него сильнейшее впечатление, и он полагал, что и ему следует привести подобную акцию. В течение нескольких месяцев он обдумывал марш на Берлин, намереваясь сбросить тамошнее правительство «гнусных предателей». Но в конце концов отказался от этого плана: нацистская партия была сильна лишь в Баварии. Поэтому выбор Гитлера пал на Мюнхен.

Вечером 8 ноября 1923 г. 34-летний лидер нацистской партии повел вооруженных штурмовиков в Бургербраукеллер – огромную пивную на одной из окраин города. Там проводилось политическое ралли в поддержку баварского правительства, организованное теми людьми, которым принадлежала власть: Густавом фон Каром, исполнявшим обязанности главы правительства, генералом Отто фон Лоссоу – командующим вооруженными силами в Баварии и полковником Гансом фон Шейссером – начальником баварской полиции.

События в пивной развивались следующим образом. Во время выступления Кара неожиданно раздался выстрел. После чего Гитлер влез на стол и, чтобы привлечь внимание к собственной персоне, разрядил свой пистолет в потолок. Кар остановился, пытаясь понять, что же происходит. Очень скоро ему все стало ясно.

Окруженный группой штурмовиков, размахивающих пистолетами и винтовками, Гитлер поднялся на трибуну. Отодвинув Кара в сторону, он прокричал: «Национальная революция началась!»

Затем Гитлер приказал всем трем правительственным деятелям сойти со сцены и пройти вместе с ним в маленькое смежное помещение. Там, наведя на них пистолет, он потребовал, чтобы они присоединились к его революции.

Фюрер, часто пребывавший в мире собственного воображения, все же был в достаточной степени реалистом и отлично понимал, что у него нет никаких шансов разгромить армейские части и баварскую полицию. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как прибегнуть к методу шантажа и угроз. Наведенный заряженный пистолет может быть убедительнее любых аргументов. Но Кара, Лоссоу и Шейссера не удалось запугать: они отказались присоединиться к гитлеровской революции.

Почти во все критические моменты жизни Гитлер демонстрировал замечательную способность принимать быстрые решения, умение обмануть, перехитрить противника. Эту способность проявил он и тогда, в 1923 г.

Оставив трех упрямцев под вооруженной охраной, он вернулся в пивную и объявил толпе, что Кар, Лоссоу и Шейссер – баварский триумвират, как их называли, – присоединились к нему для формирования нового национального правительства Германии. Что касается его самого, то он возглавит это правительство. Главнокомандующим новой германской армией станет генерал Эрих Людендорф.

Ложь, поражающая своей невероятностью, почти всегда срабатывает. Толпа восторженно зааплодировала, не имея понятия о том, что баварская троица находится под замком, а генерал Людендорф даже ничего не знает о начавшейся революции! Однако Гитлер уже послал за ним. Вскоре тот прибыл. Хотя генерал откровенно возмущался тем, что Гитлер не проконсультировался с ним заранее, однако заявил о своей поддержке. Людендорф сумел быстро убедить Кара, Лоссоу и Шейссера или, по крайней мере, думал, что убедил их. Гитлер, престарелый генерал и баварская тройка поднялись на трибуну. Каждый из них произнес краткую речь и поклялся поддержать новое революционное правительство.

Но дальше объявления революции дело не продвинулось, Гитлер не позаботился о том, чтобы занять стратегические центры города, т.е. не сделал того, что является важнейшим при любом перевороте. Он не удосужился даже занять телеграф, и сообщение о пивном путче моментально достигло Берлина. Из столицы последовал приказ: немедленно принять меры к подавлению восстания.

По-видимому, не было нужды долго убеждать Кара, Лоссоу и Шейссера в необходимости наведения порядка. Незаметно исчезнув из пивной, они собрали армейские и полицейские силы. Сообщив, что их заявления о поддержке революции были сделаны под наведенным пистолетом и потому не имеют никакого значения, они потребовали, чтобы нацисты прекратили нарушать законный порядок и разошлись.

К рассвету 9 ноября Гитлер понял, что потерпел поражение. Он намеревался сделать революцию с армией и полицией, а не против них. Фюрер предложил Людендорфу отступить за пределы города.

Почтенный генерал отступать наотрез отказался. Он настаивал на том, чтобы промаршировать со штурмовиками через центр Мюнхена, взять город и объявить его столицей нового революционного правительства. Людендорф был уверен, что ни армия, ни полиция не осмелятся выступить против такого заслуженного человека и патриота, как он. Под его напором Гитлер, вопреки здравому смыслу и собственной оценке положения, согласился.

Вскоре после полудня 9 ноября на узкой улочке в самом центре Мюнхена показалась колонна штурмовиков, ведомая Людендорфом, Гитлером и Герингом. Навстречу им вышло примерно сто вооруженных полицейских.

Кто первым открыл огонь, установить точно не удалось. Как бы там ни было, возникла перестрелка. Через 60 секунд уже стали ясны ее результаты: 16 нацистов и 3 полицейских лежали мертвыми или умирающими. Геринг получил тяжелое ранение, а остальные революционеры, включая и Адольфа Гитлера, спасая свои жизни, припали к тротуару. Лишь один Людендорф продолжал гордо вышагивать между нацеленными дулами винтовок. Он несомненно выглядел трагикомической одинокой фигурой. Ведь никто из нацистов не последовал его примеру, даже фюрер предпочел спасаться бегством. Вскочив в оказавшийся поблизости автомобиль, он отправился в загородный дом, где несколько дней скрывался от полиции.

Мюнхенская репетиция по захвату власти завершилась полным крахом. Пивной путч носил довольно странный и, можно сказать, опереточный характер. Последствия же его были поистине катастрофическими: нацистская партия запрещена, ее лидеры арестованы и посажены в тюрьму, ожидая суда за измену. Многим людям в Германии казалось, что пришел конец как Гитлеру, так и нацизму.

Но сам фюрер, что не может не поражать в столь незавидной ситуации, продолжал хранить безграничную веру в свою миссию. Его глубокая внутренняя уверенность была подтверждена друзьями и последователями, а также гороскопом, начертанным астрологом по имени фрау Элсбет Эбертин, которая писала: «Звезды показывают, что к этому человеку следует относиться чрезвычайно серьезно; ему предназначено быть лидером в грядущих сражениях. ...Он пожертвует собой ради германского народа и встретит любые невзгоды с мужеством и храбростью».

Вопреки общему рациональному мнению, Гитлер чувствовал, что фиаско в Мюнхене не являлось концом ни ему самому, ни нанионал-социализму. Дальнейшие события показали, что он был прав.

Искуснейшим образом Гитлер использовал собственный процесс в пропагандистских целях. Он с презрением отвергал аргументы обвинителей и утверждал патриотическую сущность своего призвания: «Не нужно принуждать человека, призванного стать диктатором. Он сам жаждет этого. Никто не подталкивает его, он сам движется вперед. В этом нет ничего нескромного... Тот, кто чувствует, что призван править, не имеет права говорить: „Если вы выберете меня...“ Нет! Это его долг выступить вперед».

К тому времени, когда судьи готовы были объявить обвинительный приговор, Гитлер психологически овладел всеми присутствующими в зале суда. В своем последнем слове он заявил: «Не вам, господа, судить нас. Приговор вынесет вечный суд истории. То, что вы скажете, я знаю... Вы можете объявить нас виновными тысячу раз, но богиня вечного суда истории посмеется и разорвет на клочки приговор этого суда, ибо она оправдает нас».

Гаусхофер, святая книга и новое начало

В глазах миллионов немцев, ненавидевших республику, Гитлер был героем и патриотом. В зале суда никто не мог тягаться с ним в красноречии и находчивости. Он выглядел победителем, и о нем кричали заголовки газет во всем мире. Так ему впервые удалось заявить о себе как о личности во всегерманском масштабе.

1 апреля 1924 г. суд приговорил его к пяти годам заключения в крепости Ландсберг. С самого начала было ясно, что он не будет отсиживать весь срок. И действительно: уже после девяти месяцев пребывания в довольно комфортабельных условиях (с ним обращались, скорее, как с почетным гостем, а не как с заключенным) Адольф Гитлер вышел на свободу.

Нужно заметить, что время, проведенное им в заключении, было использовано наилучшим образом. Там, в Ландсберге, он начал диктовать Гессу свою «Моя борьба», ставшую святой книгой нацизма. В этой книге сильно заметно влияние профессора Карла Гаусхофера, посещавшего Гитлера в тюрьме по просьбе Гесса.

Историк Иоахим Фест отмечает:

Если Дитрих Эккарт во многом помог Гитлеру овладеть искусством пропаганды, то Гаусхофер расширил его видение и научил геополитике. Подлинным наваждением для профессора была идея жизненного пространства. Глубоко убежденный в превосходстве северных народов и в тлетворном воздействии евреев на ход мировой истории, Гаусхофер полагал, что арийская раса ведет свое происхождение из Центральной Азии, и потому настаивал на необходимости захвата ее территории. В «Моей борьбе» постоянно встречается упоминание о важности жизненного пространства, а в 14-й главе дискутируется проблема безопасности жизненной зоны и роль географии в военной стратегии – прямое отражение тюремных бесед с Гаусхофером.

Думается, что стоит обратить внимание и на то, что многие историки предпочитают не замечать: мюнхенский профессор немало повлиял на Гитлера и в духовном отношении. Гаусхофер не любил об этом распространяться, но еще до Первой мировой войны он отдал большую дань оккультизму: прошел выучку у Гурджиева, у тибетских лам и у адептов японского тайного общества Зеленого Дракона. Подобно Гитлеру, Гаусхофер никогда не говорил о своих эзотерических интересах, ибо отлично знал, что такого рода разговоры вызывают у непосвященных лишь полупрезрительную усмешку. Он же предпочитал, чтобы в нем видели только трезвого, рационально мыслящего ученого.

По мнению писателя Джеральда Шустера, Гаусхофер ознакомил Гитлера с восточным учением о чакрах – энергетических центрах, расположенных в семи центрах человеческого тела. У большинства людей эти центры пребывают в дремлющем состоянии, но их можно развить с помощью определенных упражнений, и перед теми, кому это удается, открываются необычайные возможности: в их распоряжении оказываются сверхчеловеческие силы и магическое видение, называемое третьим глазом, или иногда глазом Циклопа.

Есть ли малейшее свидетельство того, что Гитлер знал о такого рода вещах? Мало что понимавший в оккультных делах Герман Раушнинг вспоминал:

Весьма возможно, что Гаусхофер поощрял также и веру Гитлера в неизбежность появления Сверхчеловека, ибо он сам далеко не случайно посетит Тибет, который Блаватская и Гурджиев считали родиной Неизвестных Сверхлюдей.

Как бы там ни было, под влиянием Гаусхофера или без него, но за время заключения у Гитлера еще больше возросла вера в самого себя, вера в то, что Всевышний избрал его для определенной миссии. Убежденный в этом, он считает необходимым изложить свои взгляды.

Гитлер хотел назвать свою книгу «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости», но Макс Аман, заведовавший издательским делом нацистов, воспротивился столь длинному названию. Он настоял на сокращении – «Моя борьба».

Книга под таким названием довольно быстро приобрела известность, и продавалась в Германии лучше всех других книг за исключением только библии. По своей же сути «Моя борьба» – расширенное изложение идей, которых Гитлер набрался в Вене. Он лишь весьма незначительно изменил их в соответствии с теми проблемами, перед которыми стояла Германия в начале 20-х годов. Попытаемся очень кратко суммировать идеи святой книги нацизма.

Первая задача Германии, заявлял Гитлер, выздороветь после кошмарного разгрома 1918 г. Он требовал отказа от Версальского договора, подписанного под нажимом победителей. Германию следует освободить от выплаты репараций, и ей необходимо вновь создать мощные вооруженные силы. Германия должна стать властелином планеты. Каким образом любимая им страна может достичь этого?

Прежде всего, считал Гитлер, необходимо «окончательно рассчитаться с Францией, смертельным врагом немецкого народа». Франция, утверждал он, должна быть разрушена. Затем, когда тыл на западе будет обеспечен, Германия может заняться восточными делами. Начать следует с тех стран, где проживает немецкое население: Австрия, Чехословакия и Польша. После них наступит черед «большой добычи».

Этой добычей была Россия. В своей книге Гитлер более чем откровенно писал:

У него не было и мысли о том, что будет трудно одолеть Россию. Советский Союз, полагал он, созрел для крушения. Как видим, Гитлер отнюдь не скрывал свои намерения. Поэтому, пожалуй, нельзя не согласиться с американским журналистом Уильямом Ширером, писавшим:

В «Моей борьбе» Гитлер предупреждал и своих соотечественников о том, что их ждет, если он придет к власти. Его никак не обвинишь в скрытности и неоткровенности: он клялся покончить с республикой, уничтожить демократию и объявить себя фюрером немецкого народа. Помимо того, подчеркивал лидер нацистов, предстоит свести счеты с евреями. В «Моей борьбе» Гитлер был настолько откровенен, что невольно возникает вопрос: как могло случиться, что почти никто не отнесся всерьез к его предупреждениям?

Говоря о книге нацистского вождя, стоит отметить также, что она носила сильный отпечаток той философии, с которой он ознакомился в Вене. Вот несколько примеров его мыслей:

С такого рода оригинальными идеями Гитлер приступил к воссозданию нацистской партии и выработке новой стратегии и тактики для захвата власти. Неудача пивного путча послужила ему хорошим уроком, и он твердо решил отказаться от всяких дальнейших попыток вооруженного восстания.

Когда в 1925 г. Адольф Гитлер вышел из тюрьмы, нацистская партия оказалась разбитой на мелкие группировки, яростно враждовавшие между собой. Однако довольно скоро ему удалось объединить их и стать вновь бесспорным лидером.

Новая стратегия партии выглядела значительно более степенной и благоразумной, чем прежняя. Гитлер прекратил проповедовать захват власти силой, теперь он ратует в пользу терпеливой пропагандистской кампании, в результате которой рано или поздно может быть одержана победа на выборах. «Мы будем держать наши носы по ветру и обязательно пройдем в Рейхстаг», – сказал он одному из своих приятелей.

Через две недели после выхода из крепости Ландсберг Гитлер обещал баварскому правительству, что если снимут запрет, наложенный на нацистов, его партия ограничится лишь мирными демократическими средствами. Запрет был снят. Но Гитлер не сдержал обещания.

27 февраля 1925 г. он выступил на первом массовом митинге возрожденной нацистской партии в Бургербраукеллер, в той самой пивной, где начался путч. Возбужденный энтузиазмом толпы и уносимый собственным красноречием, он не сдержался и стал угрожать новой волной насилия. Баварское правительство ответило без замедления: ему запретили публичные выступления. Запрет, поддержанный и остальными германскими государствами, был в силе целых два года.

Это, несомненно, оказалось тяжелым ударом для того, чье ораторское искусство являлось сильнейшим оружием, привлекавшим к нему массы. Большинство людей в Германии думало, что молчание Гитлера равносильно его поражению.

Но опять их мнение оказалось ошибочным. Они забыли, что Гитлер был не только оратором, но и великолепным организатором. Он умел привлекать к себе молодых и энергичных людей. Например, в тот период в его орбите оказался журналист с философским дипломом – Йозеф Геббельс. Любопытно, что в 20-е годы будущий министр пропаганды высоко оценивал достижения Советского Союза и считал его «естественным союзником Германии против дьявольских соблазнов и коррупции Запада».

Вынужденный отказаться от публичных выступлений, Гитлер направил всю свою кипучую энергию на создание такой политической организации, какой Германия не знала. Он намеревался создать своего рода государство внутри государства. С помощью такой организации будет легче взять власть в подходящий момент.

«Мы признавали, – скажет Гитлер позже, – что недостаточно свергнуть старое правительство. Прежде всего нужно построить новый вид государства».

Именно этим он и занимался. Сначала все шло медленно, ибо экономическое положение Германии, как и всего западного мира в 1925 г., наконец, улучшилось. С приметами благополучия пришло чувство облегчения после долгих лет войны, тревог и голода.

Для Гитлера и нацизма новая ситуация не сулила ничего хорошего: экономическая стабильность и довольство масс – не та атмосфера, в которой могут процветать революционные, радикальные движения. В конце 1925 г. в партии числилось только 27 тысяч человек. К концу 1928 г. после нескольких лет тяжелой работы членство увеличилось в четыре раза. Но на национальных выборах в Рейхстаг в том же году попало только 12 нацистских депутатов из общего числа – 491.

Период с 1925 г. до Великой депрессии 1929 г. в политическом плане можно охарактеризовать следующим образом: кропотливая работа и не слишком заметный прогресс. Зато личная жизнь Гитлера, как отметит он позже, была в эти годы «интенсивной и интересной».

В первый раз по-настоящему он узнал чувство любви.

Единственная любовь

В XX веке с легкой руки «папаши Фрейда» стало модным разоблачать и разоблачаться, изыскивать пикантные подробности интимной жизни знаменитостей. Историки, занимавшиеся изучением жизни бывшего венского бродяги, ставшего идолом Германии, разумеется, не могли не затронуть сексуальной сферы. Чего только они не понаписали! Одни, говоря об особой близости, существовавшей между ним и Рудольфом Гессом, обвиняли в гомосексуализме; другие, исходя, в основном, из собственной кипучей ненависти к «самому страшному монстру нашего времени», лезли из кожи вон, чтобы доказать, что он был импотентом, мазохистом, патологическим извращенцем... Однако большинство серьезных исследователей, старавшихся держаться в рамках объективности и не давать волю буйной фантазии (например, американцы У. Ширер и Д. Толанд), не обнаружили у фюрера каких-либо отклонений в сексуальном плане.

В жизни Адольфа Гитлера, как и в жизни почти каждого человека, помимо многих глубоких привязанностей и мимолетных увлечений, была одна большая настоящая любовь.

Летом 1928 г. 39-летний Гитлер убедил свою овдовевшую сводную сестру Анжелу Раубаль приехать к нему из Вены, чтобы стать экономкой в его доме, первом, который он мог назвать своим собственным. Эта женщина была дочерью отца Гитлера от первого брака. Будучи старше Адольфа на шесть лет, она покинула отчий кров, когда он был еще подростком. Анжела вскоре вышла замуж, занялась воспитанием детей и лишь изредка виделась со своим сводным братом.

Приобретенная Гитлером вилла Оберзальцберг находилась неподалеку от городка Бертесгаден в Баварских Альпах – одном из самых красивых мест Западной Европы. До самых последних дней жизни его неудержимо тянуло туда. Прекрасный горный вид, чистый разреженный воздух, гордая отдаленность от жилья, повседневных тревог, суеты... Все настраивало на торжественный и философский лад, напоминало о столь любимом им ницшевском Заратустре.

К тому же имелись и практические основания для поселения в окрестностях Бертесгадена: оттуда было всего три часа езды до Мюнхена, где располагалась штаб-квартира нацистской партии. А до австрийской границы было и того ближе.

Весьма вероятно, что Гитлер выбрал свою альпийскую резиденцию с учетом и того, чтобы в случае осложнений с германскими властями незамедлительно перебраться в Австрию. Дело все в том, что отказавшись вскоре после выхода из тюрьмы в 1925 г. от австрийского гражданства, он так и не получил немецкого. Фактически он был бесподданным. Именно по этой причине он не мог даже выставить свою кандидатуру на какой-либо государственный пост. Удивительно странное и парадоксальное положение для лидера политической партии! Более того, до той поры, когда в конце концов Гитлер обзавелся немецким гражданством, ему, подобно всем нежелательным иностранцам, угрожала насильственная высылка из Германии. Понятно, что во избежание ареста и депортации было чрезвычайно удобным обзавестись домом поблизости от границы.

Фрау Раубаль – женщина располагающей наружности и превосходная повариха – приехала в Оберзальцберг вместе с двумя дочерьми: Фридль и Гели.

Гели было двадцать лет. Распущенные белокурые волосы, правильные черты лица, очаровательная улыбка и приятный голос делали ее очень привлекательной.

Адольф влюбился в нее буквально с первого взгляда. Она считалась его родственницей, ее можно было назвать племянницей или, по крайней мере, полуплемянницей Гитлера. Но для него, 39-летнего мужчины, никогда не знавшего настоящей любви к женщине, это не имело никакого значения.

Он начал брать ее с собой повсюду, куда бы ни шел – на митинги и конференции, на длительные прогулки в горы, в кафе и театры Мюнхена. Они стали неразлучны, и, естественно, это не могло пройти незамеченным. Поползли слухи и шепотки по углам. Даже некоторые нацистские бонзы высказывали протест против связи их лидера с его юной родственницей.

Все эти укоры и разговоры приводили Гитлера в бешенство. Его личная жизнь, неоднократно заявлял он, никого не касается, и он резко обрывал тех, кто пытался в нее вмешиваться. Совершенно очевидно, что Гитлер никогда не сомневался в том, что его чувство к Гели – единственная великая любовь всей жизни. И действительно, так оно и оказалось.

Что же касается Гели, то о ее чувстве судить довольно трудно. Разумеется, ей льстило внимание человека, которого знали и о котором говорили по всей стране. Бесспорно, что ей нравилось бывать в его компании. Но любила ли она когда-нибудь по-настоящему «дядю Адольфа»? Сомнительно. В последней стадии их отношений у нее такого чувства явно не наблюдалось.

Произошла серьезная размолвка. Что явилось ее причиной? На этот счет строились самые различные предположения (особенно изощрялись господа фрейдисты!), однако реальная причина размолвки остается тайной и по сию пору.

Доподлинно известно лишь очень немногое. Оба они были склонны к сильнейшей ревности. Гитлер не отпускал от себя Гели буквально ни на шаг, не давал ей возможности иметь то, что называется личной жизнью. Так, она хотела вернуться на какое-то время в Вену, чтобы продолжить обучаться пению. У нее была своя цель, своя маленькая амбиция – стать опереточной актрисой. Гитлер запретил ей и мечтать о поездке в Вену.

Начались ссоры, сопровождавшиеся взаимными обвинениями в эгоизме и нетерпимости. Гитлер не выносил, когда ему противоречили, он немедленно впадал в ярость. Гели же стремилась жить независимо, и полное подчинение было ей не по нраву.

В конце лета 1931 г. их трехгодичная любовная связь завершилась трагически. Гели объявила свое окончательное решение: она возвращается в Вену. Гитлер ответил ей: «Ни за что и ни при каких обстоятельствах». Произошла тяжелая сцена, свидетелями которой явились соседи. Когда 17 сентября 1931 г. Гитлер выходил из их мюнхенской квартиры, чтобы сесть в машину и направиться в Гамбург, Гели выкрикнула ему вдогонку:

– Итак, ты не разрешаешь мне поехать в Вену?

– Нет! – заорал ее ревнивый любовник и хлопнул дверцей автомобиля.

На следующее утро Гели Раубаль была найдена мертвой в своей комнате. Официальное расследование установило причину смерти – самоубийство. В этой версии не сомневается никто из историков: дальнейшая совместная жизнь с Адольфом представлялась ей невозможной, и она предпочла смерть.

Гитлер был потрясен случившимся. Его друзья неотлучно находились при нем, ибо опасались, что он может последовать примеру своей возлюбленной. Через неделю после похорон Гели в Вене Гитлер получил специальное разрешение австрийского правительства на въезд в страну. Всю ночь он прорыдал у ее могилы. В течение долгих месяцев ничто не могло его утешить.

Гитлер всегда был склонен к аскетизму. Уже давно отказавшись от алкоголя и табака, теперь, после смерти Гели, он отказался и от мясной пищи, стал вегетарианцем.

Люди, пользовавшиеся особым доверием фюрера, вспоминали, что Гели была единственной женщиной, которую он любил. Он всегда говорил о ней с удивительным почтением и нередко со слезами на глазах. Портрет Гели в его спальне на вилле в Оберзальцберге оставался там до самой смерти фюрера.

Глубокая и нежная страсть Гитлера к юной Гели Раубаль, по-видимому, будет всегда относиться к числу неразгаданных мистерий. Он никогда больше всерьез не влюблялся. Мысли же о женитьбе, одновременно с горькими раздумьями о неизбежной гибели пришли к нему лишь в те дни, когда Берлин оказался в железном кольце наступающих русских армий.

Приход к власти

Великая депрессия, начавшаяся с краха на ньюйоркской бирже в 1929 г., предоставила Гитлеру шанс, на который он рассчитывал и который терпеливо ожидал в течение долгих лет.

Экономическая жизнь Запада оказалась парализованной. Банки закрывались. Дела шли под откос. Торговля остановилась. Миллионы людей остались без работы. Повсюду царили хаос, отчаяние и голод. Такая ситуация наблюдалась во многих странах Запада, но, может быть, хуже всего пришлось Германии.

Иоахим Фест пишет:

Первая реальная возможность для нацистов и их вождя возникла осенью 1930 г. Тогдашний канцлер Брюнинг назначил национальные выборы на 14 сентября 1930 г. Он нисколько не сомневался в победе «демократического большинства». Его надежды были сильно поколеблены Гитлером, организовавшим яростную пропагандистскую кампанию. Лидер нацистского движения указывал немецкому народу путь к свету. Он обещал порвать Версальский договор, восстановить экономику и дать каждому немцу работу. Гитлер, как всегда, не договаривал до конца. Некоторыми мыслями он предпочитал делиться лишь с особо доверенными лицами. Так, журналисту Рихарду Брейтингу «не для публикации» фюрер говорил:

Миллионы отчаявшихся людей, влачивших жалкое нищенское существование, поверили ему. Если два года назад за нацистов проголосовало всего лишь 810 тысяч человек, то в 1930 г. – 6,5 миллионов. Если раньше они занимали только 12 мест в Рейхстаге, то теперь число их депутатов достигло 107. Буквально за одну ночь нацисты стали второй крупнейшей партией Германии.

Этот потрясающий успех вдохновил Гитлера. Весной 1932 г. он решает выставить свою кандидатуру в президенты против фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, добивавшегося переизбрания. Гинденбург, командовавший германской армией в Первой мировой войне, считался национальным героем. Тем не менее, нацистский фюрер полагал, что сумеет одолеть его на выборах.

Надо заметить, что Гитлер не имел законного права претендовать на пост президента, ибо, как уже упоминалось, у него не было германского гражданства. Но он с легкостью преодолел это формальное препятствие. 25 февраля 1932 г. министр внутренних дел крошечного немецкого государства Брюнсвик (член нацистской партии) назначил Гитлера атташе представительства Брюнсвика в Берлине. Вряд ли хоть один немец помнил, что у малюсенького государства имелось представительство в столице. Вся эта история выглядела откровенно комически. Однако, став атташе, Гитлер автоматически получал германское гражданство, а вместе с ним и право баллотироваться в президенты.

Вопреки большим ожиданием нацистов Гитлеру не удалось победить Гинденбурга. Хотя, следует подчеркнуть, что число голосовавших за него выросло вдвое по сравнению с предыдущими выборами: 13,5 миллионов человек. Это составляло 37 процентов от общего числа. Гинденбург был переизбран, получив 53 процента голосов. Десять процентов избирателей отдали предпочтение коммунистам.

Большинство немцев все еше отказывалось признать Гитлера. В том же 1932 г. он дважды пытался добиться большинства на выборах в Рейхстаг. В первый раз нацисты собрали примерно 14 миллионов голосов и получили 230 депутатских мест. Но вот на вторых выборах они потеряли два миллиона избирателей и 34 кресла в Рейхстаге.

После этой неудачи высказывалось мнение, что «волна нацизма отступает», что для Гитлера и его партии прошли лучшие времена. Многим казалось очевидным, что ему никогда не прийти к власти путем свободных выборов.

Но ведь в политике существуют иные, подчас невидимые и малозаметные средства. Хитрый политик и тонкий психолог, Гитлер выработал новый план. Он решает добиваться поддержки «старых реакционеров» – прусской аристократии, офицерства и представителей крупной торговли. К концу 1932 г. с помощью интриг и махинаций эти реакционные круги фактически уже завладели контролем над республикой. В мае того года они убедили престарелого фельдмаршала снять Брюнинга с поста канцлера и назначить на его место Франца фон Папена. Последний – бывший армейский офицер и весьма недалекий человек, не пользовался авторитетом даже в собственной партии: Католический Центр. 1 декабря 1932 г. его заменил генерал армии Курт фон Шлейхер.

Несмотря на их различия, Папен и Шлейхер имели одну общую цель: они намеревались покончить с германской республикой и восстановить монархию Гогенцоллернов. Если бы им удалось достигнуть этого, пришел бы конец гитлеровской мечте стать диктатором. У фюрера на этот счет не было никаких иллюзий. Поэтому он начинает заигрывать со «старыми идиотами». Одновременно ему приходится бороться с разладом в рядах собственной партии.

После потери нацистами голосов на ноябрьских выборах Григор Штрассер, являвшийся в партии вторым человеком, пришел к выводу, что Гитлеру никогда не удастся собрать большинство голосов и стать канцлером. В декабре 1932 г. он убеждал Адольфа принять предложение Шлейхера занять пост вице-канцлера. Для Гитлера же была ненавистна уже сама эта идея: он никак не может быть вторым...

7 декабря между ним и Штрассером вспыхнула ссора, грозившая разделить партию. Страсти накалились до предела. Геббельс присутствовал при их разговоре и в своем дневнике записал:

Нацистская партия не развалилась, и Гитлер не застрелился. В критический момент Штрассер заявляет об отставке и... уезжает на отдых в Италию.

Адольф Гитлер всегда умел пользоваться слабостью своих противников. Теперь он полностью подчиняет себе партию и проводит чистку сторонников Штрассера. Он вынуждает всех нацистов признать его абсолютный диктат.

Укрепив свой авторитет в партийных рядах, Гитлер возобновляет поиски путей к достижению политической власти. Ради этого он готов заключить контракт с кем угодно, хоть с самим чертом. Таким чертом в данном случае оказывается Папен, стремившийся отомстить Шлейхеру, заменившему его на посту канцлера. Папен, как хорошо знал Гитлер, все еще оставался фаворитом Гинденбурга, который при отсутствии партийного большинства в Рейхстаге, назначал канцлером, кого хотел.

4 января 1933 г. Гитлер и Папен тайно встретились и разработали детали соглашения. Они договорились сформировать правительство, в котором Гитлер будет канцлером, а Папен – вице-канцлером. В знак благодарности за помощь в получении высшего поста фюрер обещал назначить министров из людей, близких к Папену.

После этого перед заговорщиками оставалось одно препятствие: суметь уговорить президента Гинденбурга одобрить их сделку. Интриганы приступили к обработке не только престарелого фельдмаршала, но и его сына – Оскара фон Гинденбурга. Они приложили также немалые усилия к тому, чтобы заполучить поддержку армейских генералов, прусской аристократии и ведущих представителей делового мира.

30 января 1933 г. незадолго перед полуднем Гитлера срочно вызвали в канцелярию президента. В гостинице «Кайзерхоф», располагавшейся напротив, трое человек застыли у окна в мучительном ожидании. Это были Геринг, Геббельс и капитан Рем. Глава штурмовиков наводил бинокль на двери канцелярии. Он должен был определить по выражению лица Гитлера, как позже скажет Геббельс, «произошло ли чудо».

Через несколько минут после полудня в дверях появился Гитлер, сияющий от счастья. Его глаза, отметил Геббельс в своем дневнике, были «полны слез». Так, путем закулисной сделки с людьми, к которым он питал глубокое отвращение, и которые откровенно презирали его, считая выскочкой, бывший венский мечтатель стал канцлером Германской республики.

Установление диктатуры

В начале 1933 г. позиция нового канцлера казалась неустойчивой. Во-первых, он все еще в какой-то мере подчинялся Гинденбургу. Во-вторых, его могли сместить после следующих выборов в Рейхстаг. Принимая эти и некоторые другие детали во внимание, нацисты предприняли разнообразные меры для укрепления положения своего фюрера.

В немалой степени им помог пожар Рейхстага 27 февраля 1933 г. Надо сказать, что до сих пор точно не установлено, кто несет ответственность за поджог германского парламента. Многие историки высказывают предположение, что он явился делом рук сторонников Гитлера. Как бы там ни было, разрушение Рейхстага содействовало нацистам в достижении их целей. Гитлеровские пропагандисты немедленно обвинили коммунистов в организации заговора и попытке переворота. Нацисты заявили, что располагают документальным подтверждением коммунистического вмешательства.

Уже на другой день Гитлер объявил о переходе страны на особое положение, что фактически отменяло гарантии личных и социальных свобод. Геринг, как глава полиции Пруссии, поклялся перед тысячами штурмовиков, что покончит с красными. Немногим позже отыскали и подходящего человека: им оказался голландский коммунист, гомосексуалист и не очень нормальное существо по имени Маринус ван дер Люббе. Без излишних проволочек и серьезного разбирательства его обвинили в поджоге и поспешно казнили. Но был ли он в самом деле виновен? Действовал ли он один или кто-то стоял за ним, направлял его действия? До настоящего времени эти вопросы остаются неотвеченными.

После пожара Рейхстага нацисты перестали маскироваться, стесняться в средствах и откровенно перешли к осуществлению своей программы. Профсоюзы были распущены, вместо них создан Рабочий фронт во главе с фанатичным поклонником Гитлера Робертом Леем. 10 мая студенты сжигали книги еврейских и коммунистических авторов, запрещенных новым режимом. В Пруссии Геринг основал гестапо и произвел чистку всех государственных чиновников. Представители нацистской партии захватили контроль над всеми административными учреждениями.

За короткий период Гитлеру удалось сделать Германию нацистской сверху донизу. Стерев границы между исторически сложившимися германскими государствами, он впервые в истории объединил страну и привлек к себе миллионы восторженных и самоотверженных людей.

Однако, несмотря на очевидные и впечатляющие достижения, ему было рано почивать на лаврах. В Германии существовали две мощные, противоборствующие силы: СА (штурмовики) и армия. Для СА нацистская революция протекала слишком медленно. Хотя у них были развязаны руки в отношении евреев, и Геринг, использовавшийся СА в качестве вспомогательных полицейских отрядов, разрешил им убивать врагов, штурмовики выражали заметное неудовольствие, ибо хотели значительно большего. Эрнст Рем и другие главари СА настаивали на второй революции, после которой уже вся власть должна была бы перейти в их руки. Руководители штурмовых отрядов вели себя поистине, как средневековые наем.ники, не получившие ожидаемой доли добычи, Рем и его окружение требовали, чтобы СА заменила армию и стала своего рода государством внутри государства. Они заявляли: «Серый утес должен быть затоплен коричневым потоком».

Естественно и понятно, что армия видела в штурмовиках угрозу собственному привилегированному положению. У генералов и офицеров не было ни малейшего желания погружаться в коричневый поток Эрнста Рема. Они презирали штурмовиков и считали их низами общества, подонками. Когла жаждавшие революционных потрясений «коричневые ребята» устроили погромы и бесчинства по всей Германии, генералы дали понять Гитлеру, что если СА и дальше останется необузданной, президенту Гинденбургу придется объявить переход страны на военное положение.

Перед Гитлером возникла серьезнейшая дилемма. Любая ошибка с его стороны могла привести к волнениям и даже к гражданской войне. Симпатии фюрера, разумеется, были на стороне старых товарищей, неоднократно демонстрировавших ему свою преданность. К тому же он знал, что генералы относятся с недоверием к нацизму, а его самого считают «капралом-выскочкой». Он также знал, что СА насчитывала три миллиона человек, в то время как армия – жалкие сто тысяч. Тем не менее, он не мог позволить себе роскошь быть сентиментальным и нереалистичным: армия обладала поддержкой Гинденбурга и уважением всего народа. Помимо того, Гитлер был достаточно опытным политиком и отлично понимал, что несмотря на теперешнюю малочисленность, армия – основа будущего Германии, а штурмовики – только огромная толпа уличных горлопанов и хулиганов. Их непрекращающиеся требования социальной революции вызывали раздражение и беспокойство, а шумное и нахальное поведение коричневых молодцов отрицательно сказывалось на репутации нацистского правительства как дома, так и за рубежом. Вдобавок ко всему, укрепившийся авторитет Рема пришелся не по вкусу Гиммлеру и Герингу, и они стремились к смещению сильного соперника.

После нескольких месяцев нелегкого раздумья Гитлер, наконец, принял решение, поражающее, с одной стороны, своей исключительной правильностью, а с другой – потрясающим вероломством. Он соглашался на требования генералов при условии, что армия гарантирует ему полную поддержку. Получив соответствующие заверения, фюрер отдал приказ гиммлеровским эсэсовцам покончить с СА. 30 июня 1934 г. СС осуществила знаменитую Ночь длинных ножей. Все лидеры штурмовиков, включая и самого Рема, были безжалостно убиты. После этой операции чернорубашечные, эсэсовские соединения стали автономной, привилегированной организацией, стоящей выше партии.

Но больше всего от проведенной чистки выиграл, конечно, сам Адольф Гитлер. Когда президент Гинденбург умер в августе 1934 г., генералы принудили каждого офицера дать клятву полного повиновения «фюреру Германского Рейха и народа – Адольфу Гитлеру, верховному главнокомандующему Вермахта». В течение короткого периода была проведена определенная перетасовка высшего офицерского состава, после чего вся власть действительно оказалась сосредоточенной в одних руках.

Немецкий народ почти не сопротивлялся установлению диктатуры. Люди верили или делали вид, что верили лозунгам Геббельса. К тому же, не надо забывать, что существовал реальный страх перед гестапо, во главе которого стояли Гиммлер и Гейдрих. Но справедливости ради нужно сказать и то, что многие вполне искренне радовались уничтожению демократических свобод: повсюду хватает таких, которые предпочитают следовать приказам и повиноваться скорее, чем находиться в ситуации, когда надлежит самим принимать решение. С приходом нацизма трудящиеся Германии обрели устойчивые рабочие места и отличное медицинское обслуживание. Если свобода означает иногда голод и неопределенность, то не лучше ли, когда государство берет на себя заботу об основных нуждах? Помимо того, нацизм дал многим людям цель и смысл жизни, наделил их чувством принадлежности к чему-то высшему, надличному – экстаз самоотречения.

Сами же нацистские лидеры обрели то, к чему долго и страстно стремились: полную власть. Герман Геринг контролировал экономику; Иозеф Геббельс контролировал ум, цензурировал новости и являлся главным арбитром по вопросам культуры и искусства; Генриху Гиммлеру подчинялись все полицейские силы, от которых не мог защитить ни один суд. Каждый район имел своего гаулейтера. В каждом квартале имелся свой осведомитель. Гейдрих заводил дела на всех тех, кто обнаруживал хоть малейшее отклонение от нормы. Тем же, кто не демонстрировал беспрекословную верность нацизму, грозили «лагеря по перевоспитанию». Однако суровые меры подавления коснулись лишь незначительного меньшинства. Основная масса населения приветствовала новую власть, и немцы гордились своей страной больше, чем когда-либо прежде.

Национал-социалисты, как и все тоталитаристы, проявляли огромную заботу о подрастающем поколении. Об их намерениях яснее всех высказался сам Гитлер:

«Молодежь должна научиться мыслить и действовать по-германски. Мы выбьем из нее дурь классового сознания и прочую чушь... Я хочу воспитать молодежь, перед которой содрогнется мир. Они должны быть активными, властными, неустрашимыми и жестокими. Я хочу видеть в глазах молодых искру гордости и независимости хищного зверя... Молодежь – наша надежда... Национал-социализм только начинается!»

Молодые люди лавиной хлынули к фюреру. К ним присоединились миллионы восторженных женщин, для которых, как утверждали нацисты, вся жизнь должна сводиться к трем понятиям: церковь, дети и кухня.

В начальный период приветствовали нацистов и многие интеллектуалы, воображавшие, что новый режим принесет «бешеную языческую свободу». Но со временем они поостыли, ибо увидели: эта свобода была лишь для тех, кто придерживался определенных взглядов. Ждало разочарование и оккультистов, в том числе и ариософеких, наивно полагавших, что нацисты будут относиться к ним с известным почтением.

В 1934 г. берлинская полиция запретила любые формы предсказания будущего. Последовала конфискация оккультистских книг по всей Германии; владельцев книжных магазинов, специализировавшихся в эзотеризме, «убедили» продавать другую литературу. Масонство было обличено и запрещено. Даже Себоттендорф, основатель Туле Гезельшафт, обнаружил, к своему глубокому удивлению, что является персоной нон грата. Его книга «До прихода Гитлера» и лекции, в которых он раскрывал оккультные, основы нацизма и влияние тулистов, привели к аресту и заключению. Освободили Себоттендорфа только при условии, что он немедленно покинет территорию Рейха и не будет распространяться об оккультных связях нацистов.

После непродолжительного периода терпимости к пронацистским эзотерическим братствам их снова стали преследовать. В 1937 г. были запрещены всякие оккультистские объединения; лидеров масонских лож нередко отправляли за решетку. В длинном списке запрещенных тайных обществ оказались теософы, антропософы и даже орден «Новых Храмовников» (тамплиеров), руководителю которого Ланцу фон Либенфельсу запретили печатать свои произведения. Быть оккультистом стало опасно.

Хорошо известно, что Гитлер и большинство приближенных к нему особо доверенных лиц питали немалый интерес к «тайному знанию». Чем же объяснить устроенную ими оккультную чистку? Джеральд Шустер пишет:

О позиции, занятой им в отношении оккультистских братств, Гитлер говорил достаточно откровенно в монологе о масонстве, записанном Раушнингом:

В другой раз Гитлер сказал Раушнингу следующее:

Невольно напрашивается вопрос: кто же направлял Гитлера, давал ему разрешение, о чем говорить или не говорить? Как бы там ни было, из его бесед с Раушнингом ясно, что для осуществления своих планов фюрер намеревался взять на вооружение искусство магии.

К чему же он стремился, чего хотел достичь? Прежде всего, Гитлер хотел расширить границы Германии и обеспечить известное жизненное пространство. Он мечтал превратить Третий рейх в самую сильную империю, когда-либо существовавшую на земле.

Однако это было далеко не все. Третий рейх не должен был стать просто еще одной империей: он должен был представлять собой совершенно новый тип цивилизации с новыми ценностями и новыми людьми. Евреев – главных загрязнителей крови и души, следовало отправить подальше за пределы Рейха. Рассматривался, например, план переселения их на Мадагаскар. Остальных расово неполноценных нужно использовать как рабов. Немцы же будут наслаждаться невиданным материальным комфортом. Над ординарными гражданами немецкого государства должна возвышаться иерархия членов партии, а еще выше – нацистская элита. Из самых лучших представителей молодежи выйдут герои и полубоги, которым предстоит заселить землю.

Таковы были мечты мистика из Вены, ставшего диктатором великой европейской страны. Мало кто из немцев выражал сомнение в правильности его устремлений. По-видимому, он был абсолютно прав, когда однажды заметил: «Какое счастье для правителей, что люди не думают!»

«Мы просто верили!» – лаконично объяснял поведение подавляющего большинства немцев Бальдур фон Ширах. Они никогда не спрашивали и послушно выполняли приказу. С готовностью отказавшись от личных свобод, они вполне довольствовались участием в факельных шествиях и присутствием в охваченной экстазом толпе.

Американский журналисть Уильям Ширер, находившийся в Берлине в 30-е годы, писал: «Сегодня, если судить по поведению огромного большинства его соотечественников, он достиг вершины, никогда ранее не достигавшейся ни одним германским правителем. Он стал даже до его смерти мифом, легендой, почти богом...»

В возрасте 45 лет Адольф Гитлер завершил полное подчинение себе Германии и немецкой нации. Теперь, подобно Наполеону, он мог приступить к завоеванию других стран и народов.

Бескровные завоевания

Первые захваты чужих территорий были осуществлены Гитлером не на полях сражений, а за столом дипломатических переговоров.

Несмотря на отсутствие формального образования и какого-либо опыта в иностранных делах, он наглядно продемонстрировал, что способен обмануть и перехитрить лучших государственных деятелей Европы. Захваченные союзниками в ходе войны различные документы дают дополнительные штрихи к портрету фюрера-завоевателя.

Между 1933 и 1935 гг. в обход Версальского соглашения Гитлер начал тайно вооружать Германию. Весной 1935 г. он открыто отверг военные ограничения мирного договора и дал указания Герингу приступить к созданию военно-воздушных сил. Также стали предприниматься меры для увеличения военно-морского флота.

Уже через год фюрер сделал свой первый смелый ход. 7 марта 1936 г. он направил части новосозданной армии в демилитаризованную рейнскую зону. Это явилось нарушением не только Версальского соглашения, к подписанию которого принудили Германию победители, но и позднейшего договора в Локарно, подписанного ею добровольно.

Гитлеровский марш-бросок в демилитаризованную зону был неслыханной дерзостью. Французская армия имела полное право отбросить немцев назад. Более того, французы могли это сделать без особого труда: они все еще обладали лучшими вооруженными силами в Европе. Только что образованная немецкая армия вряд ли бы отважилась вступить с ними в бой. Однако французы, сдерживаемые Великобританией, не шелохнулись. Две западные демократические державы, как полагает большинство специалистов, имели в тот момент все шансы одержать легкую победу. Но они упорно не хотели воевать, они стремились к миру и были готовы платить за него почти любую цену. Обладая исключительно развитой интуицией, Гитлер догадывался об этом. Тем не менее, отдав приказ армии о занятии рейнской зоны, он находился в состоянии мучительного напряжения.

«48 часов после броска на Рейне, – признавался Гитлер впоследствии, – были самой кошмарной нервотрепкой в моей жизни. Если бы французы начали продвигаться, нам не оставалось бы ничего другого, как отступить наподобие побитых собак. Военные ресурсы, имевшиеся в нашем распоряжении, не годились даже для скромного сопротивления».

Фюрер признавал также, что ответные действия французов могли бы явиться концом для него самого и для нацистского движения.

«Наше отступление, – говорил он, – должно было означать полное крушение. Нас спасла лишь моя поразительная уверенность».

Если в 1936 г. западные страны могли без больших осложнений остановить Гитлера, то уже через год лихорадочная гонка вооружений сделала германскую армию подготовленной к серьезным сражениям. Теперь начало следующей войны зависело, в основном, от планов фюрера и его генштаба.

Вечером 5 ноября 1937 г. Гитлер собрал своих генералов и объявил им, что принял решение начать войну. «Нет, не в самое ближайшее время, – объяснял он, – но самое позднее к 1943 г. Необходимо приступить к соответствующим приготовлениям». Между тем, как заметил фюрер, первые завоевания будут достигнуты мирным путем. Сначала его родная Австрия, а затем – Чехословакия. Гитлер предвидел, что эти страны можно «присоединить» с помощью лишь угрозы войны. Так оно и произошло.

Утром 12 февраля 1938 г. фюрер принимал на своей альпийской вилле канцлера Австрии Курта фон Шушнига. Глава австрийского правительства начал разговор с похвалы великолепному виду на покрытые снегом Альпы. Гитлер резко оборвал его: «Мы встретились вовсе не для того, чтобы говорить о погоде или красотах природы».

После этих слов, которые никак не назовешь вежливыми, он обрушил на почтенного гостя поток оскорблений: «Вы сделали все, чтобы избежать нашей дружественной политики... Вся история Австрии – один непрерывный процесс предательства. Могу зам сказать прямо теперь, герр Шушниг, что я твердо решил положить конец всему этому...»

Когда Шушниг попытался сказать, что его страна сыграла значительную роль в истории, Гитлер заорал: «Полный ноль! Я говорю вам: полный ноль!»

Находясь уже в состоянии неистовства, он продолжал: «Я повторяю вам еще раз: так дальше не пойдет. Я наделен исторической миссией, и я выполню эту миссию, ибо она предназначена мне Провидением! Стоящие на моем пути будут безжалостно раздавлены!»

До Шушнига дошло, что быть раздавленной – удел Австрии. В конце своего яростного монолога Гитлер предъявил австрийскому канцлеру ультиматум. Он потребовал, чтобы его правительство в течение одной недели передало все дела австрийским нацистам. Принимая во внимание тот факт, что они находились в полной зависимости от фюрера, такой шаг был равносилен передаче власти ему самому. Понимая это, Шушниг заколебался.

«Герр Шушниг, – еще сильнее закричал не слишком гостеприимный хозяин, – если вы не подпишете этот ультиматум и не согласитесь на мои требования в течение недели, я прикажу нашей армии войти в Австрию!»

Гость из Вены не выдержал натиска и подписал. Однако и эта уступка не воспрепятствовала входу германских войск в его страну. Хотя Шушниг, как и обещал, назначил нацистов на ключевые посты в правительстве, он вызвал бешеный гнев фюрера тем, что посмел назначить плебисцит. На нем австрийский народ должен был бы сам решать свою судьбу – желает ли он оставаться свободным и независимым.

Плебисциту не суждено было состояться. Его объявили на 13 марта, но Гитлер не счел нужным дожидаться исхода голосования: в ночь на 11 марта силы Вермахта вступили на территорию Австрии.

Так состоялось триумфальное возвращение Адольфа Гитлера на родину. В те дни он чувствовал себя исполнителем возложенной на него божественной миссии. Выступая перед восторженными жителями Линца, фюрер сказал: «Когда много лет назад я ушел из этого города, вера переполняла мое сердце. Та же самая вера живет в моем сердце и сегодня. Если Провидение увело меня когда-то из этого города, ибо мне было предназначено стать лидером Рейха, то Оно же доверило мне и миссию присоединения моей родины к Германскому Рейх».

Несколько дней спустя состоялся торжественный въезд Гитлера в Вену. Нетрудно представить себе чувства сладостного возмездия, с какими он вступал в город, который отверг его в молодости и в котором довелось ему изведать нищету, голод и унижения. Выступая перед многотысячной толпой радостно возбужденных венцев, он сказал:

После Австрии пришел черед Чехословакии. Сначала Гитлер потребовал «возвратить» Германии три с половиной миллиона судетских немцев и территории, на которой они жили – Судеты. (Эта область, являющаяся частью исторической Богемии, входила в состав Австро-Венгерской империи, но никогда не принадлежала Германии).

До странного легко Гитлеру удалось заручиться поддержкой Невилля Чемберлена, тогдашнего премьер-министра Великобритании. Мистер Чемберлен был готов пожертвовать «отдаленной страной», как он изволил называть Чехословакию, чтобы только сохранить мир. Надо сказать, что британский премьер выглядит весьма печальной и жалкой фигурой во всей этой истории. Конечно, он искренне хотел мира, но оказался чудовищно близорук и не понимал того, что любые уступки фюреру лишь способствуют разжиганию его аппетита. И хуже всего, он не понимал, что бескровный захват новых земель усиливал Германию и ослаблял позицию западных союзников – его собственной страны и Франции. Слепая и чересчур доверчивая политика британского премьера едва ли не закончилась катастрофой для демократических стран Запада.

К середине сентября 1938 г. Чемберлен убедил чехословацкое правительство в необходимости мирной передачи Судет Германии. 22 сентября состоялась встреча между ним и фюрером, на которой он доложил о своем «достижении». По его словам, оставалось только выработать технические детали. «Прошу меня очень извинить, – ответил наивному британцу Гитлер, – но ваш план больше не годится».

Лицо Чемберлена вытянулось, и на нем отразились удивление и гнев. Фюрер настаивал на том, чтобы германская армия немедленно вошла в Судеты. «Если же чехи окажут сопротивление, – сказал он, – будет война».

29–30 сентября в Мюнхене состоялась конференция глав правительств Германии, Италии, Франции и Великобритании. На этой конференции Гитлер добился своего. Чемберлен и Франсуа Деладье уступили. Они согласились на то, что Германия может ввести войска в Судеты на следующий день. Так Гитлер совершил еще один бескровный захват. Новая легкая победа лишь разожгла в нем аппетит завоевателя.

«Этот Чемберлен, – несколько дней спустя жаловался он в узком кругу, – испортил мой въезд в Прагу!» Гитлер намеревался войти в чехословацкую столицу во главе германских войск.

Прошло несколько месяцев. 15 марта 1939 г. фюрер принимал в берлинской канцелярии президента Чехословакии. Надо заметить, что за истекшее время территория этой страны сильно посократилась. После получения Судет Гитлер с помощью различных угроз и измышлений отделил словацкую часть. Нацисты также развернули яростную пропагандистскую кампанию: они утверждали, что чехи преследуют немцев, живущих на их территории. (Опять на практике осуществлялся принцип: большая ложь срабатывает лучше малой!). На встрече в Берлине чешский президент Эмиль Хача, пожилой и не слишком здоровый человек, умолял проявить «щедрость» и дать чехам «право жить национальной жизнью». Вождь Германского Рейха не имел ни малейшего намерения быть щедрым. Он вел себя еще менее вежливо, чем в отношении австрийского канцлера год назад.

«Я предупреждал вас, – кричал Гитлер, – что если Чехословакия не изменит своей политики, я полностью разрушу эту страну! Вы не вняли моим предупреждениям. Что ж, я отдаю приказ германским войскам войти в Чехословакию и присоединить ее к Германскому Рейху!»

Президент Хача сидел ни живой, ни мертвый. Как позже вспоминал очевидец, «он совершенно окаменел».

Гитлер же продолжал угрожать. «У чехов, – сказал он, – имеются две возможности. Если они окажут сопротивление, то будут сломлены со зверской силой. Если же сдадутся, к ним будет проявлена милость, и им предоставят определенную степень национальной свободы». Затем последовали типично гитлеровские тирады, сочетавшие лицемерие с угрозой расправы.

«Я делаю все это не из чувства ненависти, – говорил он, – а ради обеспечения безопасности Германии. Если бы осенью (в Мюнхене) Чехословакия не уступила, чешский народ был бы уничтожен! Никто бы не помешал мне! Никто даже не обратил бы внимания... Я сочувствую чешскому народу. Поэтому-то я и пригласил вас приехать сюда. Это мое последнее проявление доброй воли в отношении чешского народа. Возможно, что ваш визит предотвратит наихудшее. Время идет. В 6 утра наши войска придут в движение».

Фюрер сказал, что любезно предоставит чешскому президенту некоторое время на обдумывание его предложений. «Я понимаю, что это нелегкое решение, – заключил он, – но я предвижу возможность длительного мира между двумя нашими народами. В противном же случае Чехословакию ждет полное уничтожение».

После этих слов Гитлер покинул своего гостя. Было 2 часа 15 минут ночи 15 марта 1939 г. Из смежной комнаты появились командующий германских ВВС Герман Геринг и министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Они продолжили обработку бедного Хачи. Если он откажется подписать сдачу, угрожал «толстый Герман», немецкие самолеты уже утром разбомбят Прагу и превратят ее в руины. Перед чешским президентом разложили бумаги для подписания и ...он потерял сознание. «У Хачи обморок!» – громко закричал Геринг, потребовав срочно вызвать врача.

В течение нескольких минут нацистские бонзы испытывали самый настоящий страх: боялись, что гость может умереть. В таком случае их обвинят в совершении убийства в германской Канцелярии! К счастью, личный врач Гитлера Теодор Морель сумел оживить Хачу с помощью инъекции. Затем еле живой старик подписал ультиматум о сдаче...

Согласно воспоминаниям одной из секретарш, после этого улыбающийся фюрер выбежал из своего кабинета и радостно объявил: «Дети! Это лучший день в моей жизни. Я войду в историю, как самый великий немец!»

Аннексия Чехословакии означала неизбежное приближение войны: вступив на путь захватов, фюрер, подобно другим завоевателям, уже не мог остановиться. В «Моей борьбе» Гитлер писал, что наихудшее преступление – оставлять дела неоконченными; он жестоко обрушивался на всякие полумеры. То, что он называл полумерами, другие называют умеренностью.

«В этом он выказывал заметное свойство немецкого характера. Немцы склонны к крайностям. Они хотят всего немедленно. Подобно избалованным детям они раздражаются, если не получают сразу того, к чему стремятся. Но как только они достигнут одного, их охватывает страсть к иному. Неумение вовремя остановиться всегда было причиной поражений Германии».

Это мнение было высказано французским послом в Берлине Андре Франсуа Понсе.

Начало Второй мировой войны

В гитлеровских планах завоеваний после аннексии Чехословакии стояла Польша. Он, разумеется, отдавал себе отчет в том, что справиться с поляками будет потруднее. Их страна обширнее и более населена, чем Австрия и Чехословакия. Среди ее потенциальных союзников числились Франция, Англия и, возможно, даже Россия. Если бы все эти страны действовали совместно, они, вероятно, могли бы легко одолеть нацистскую Германию.

Однако никогда нельзя быть уверенным в так называемых союзниках. Франция вроде бы была союзницей Чехословакии, но в Мюнхене она помогла Англии выдать эту маленькую страну. Франция формально являлась союзницей и Польши. Тем не менее, после происшедшего в Мюнхене поляки не могли особенно надеяться на ее помощь.

А как насчет британского «лёвы»? Чемберлен, кажется, начал прозревать и лучше разбираться в намерениях Гитлера. 31 марта, ровно через две недели после занятия Гитлером Праги, английский премьер заверил Польшу, что если она подвергнется нападению, Англия и Франция придут к ней на выручку.

Гитлер ответил на этот шаг по-своему: 4 апреля он отдал секретный приказ генеральному штабу подготовиться к вторжению в Польшу 1 сентября. Кроме того, он заключил «стальной пакт» с фашистской Италией, подписанный в Берлине 22 мая. Согласно этому пакту Италия должна была присоединиться к Германии в случае войны.

На следующий день, 22 мая фюрер вновь созвал совещание военачальников в берлинской Канцелярии. Сохранившаяся запись этого совещания ярко рисует характер и образ мышления Гитлера.

«Неизбежно будет война. Нам нечего бояться!» – воскликнул он, обращаясь к генералам.

Он объяснил им, что продвижение на Восток даст Германии жизненное пространство и обеспечит всех немцев необходимыми запасами продуктов. Он признавал, что атака может привести к столкновению с Западом, т.е. с Англией и Францией.

«Англия – наш враг, – заявил фюрер. – Конфликт с ней – вопрос жизни или смерти!»

У Гитлера не было уверенности относительно того, какую позицию займет Советский Союз. И если Советы присоединятся к Западу, сказал он, «это вынудит меня нанести сокрушительные удары по Англии и Франции».

Предсказание Гитлера относительно первоначальной стадии войны поражает своей исключительной точностью. «Сначала мы займем Бельгию и Голландию»,– заявлял он. Оккупация этих стран являлась очень важной в стратегическом отношении.

Генералы осмелились напомнить их фюреру, что Бельгия н Голландия – нейтральные страны. «Декларацию нейтралитета можно игнорировать», – ответил им Гитлер. Никто не возразил ему. «Нас не интересует, что правильно и что неправильно, – продолжал он поучать генералов. – Наша задача состоит в том, чтобы сразу же нанести противнику сокрушительный удар. Мы должны поставить Англию на колени!»

Что же касается Польши, «она будет атакована при первой возможности. Мы не можем надеяться на повторение чешского варианта. Будет война!»

После этого совещания военные специалисты неоднократно давали понять Гитлеру, что Германия не обладает достаточными силами, чтобы победить Польшу, если на ее стороне выступит Советский Союз вместе с западными странами. К слову сказать, именно в этот период – весна–лето 1939 г. – Англия и Франция усиленно ухаживали за Сталиным, призывая его присоединиться к их альянсу в случае нападения немцев на Польшу. По мнению германского генштаба, если бы им тогда удалось склонить на свою сторону советское руководство, войну было бы лучше не начинать.

Фюрер оказался в исключительно трудном положении. Он рвался в бой, но, казалось, все было против него и его планов. Гитлер всегда говорил о том, что не может быть никаких соглашений с Советским Союзом, «попавшим под контроль еврейского большевизма».

В одном из своих выступлений в 1937 г. он заявил буквально следующее:

«Я рассматриваю большевизм, как самый ужасный яд, который можно дать людям. Я не хочу, чтобы мой народ, мои люди имели какой-то контакт с этим учением... любое соглашение с теперешней большевистской Россией будет совершенно бессмысленно для нас. Глупо думать, что национал-социалистическая Германия выступит когда-либо, чтобы защитить большевизм. С другой стороны, мы никогда не примем помощи от большевистского государства, ибо я опасаюсь, что в тот момент, когда какая-либо нация примет такую помощь, она будет обречена на неминуемую гибель».

Однако любой политик знает, что бывают ситуации, при которых необходимо забыть об идеологических расхождениях, по крайней мере, на время. В 1939 г. Гитлер сделал один из самых хитрых и коварных ходов в своей жизни. Несмотря на глубочайшую и искреннейшую ненависть к коммунистам и коммунистическому СССР, он решает договориться с Советами. Это оказалось неожиданно легче, чем кто-либо мог предполагать. Нужно заметить, что советский диктатор Иосиф Сталин не уступал нацистскому вождю ни в жестокости, ни в вероломстве. В тот самый момент, когда в Москве велись переговоры с военными делегациями Англии и Франции, он за их спиной приступил к обсуждению сделки с Адольфом Гитлером.

Циничное, с обеих сторон, соглашение между «двумя социалистическими государствами» было подписано Молотовым и Риббентропом 23 августа 1939 г. По этому соглашению Советский Союз обязался не вмешиваться ни в какую войну, начатую немцами. В ответ – эта часть договора хранилась в секрете и не подлежала оглашению – нацисты пошли на уступки (разумеется, за чужой счет). Гитлер и Сталин согласились поделить Польшу между собой. Помимо того фюрер признавал право Советов аннексировать балтийские государства: Латвию, Литву и Эстонию. Эти тайные концессии увились ценой, заплаченной Гитлером за невмешательство СССР в его политические дела.

«Нью Йорк Таймс» писала в те дни:

Опять Гитлеру удалось перехитрить противников. Очевидно, что именно договор со Сталиным позволил ему начать Вторую мировую войну. Сталин же полагал, что спасает коммунистический Советский Союз и коммунистическую власть от немецкого нападения. «Вождь всего прогрессивного человечества» заблуждался и, проявив, в общем-то, не свойственную ему близорукость, он развязал руки немецкому генштабу. Его ошибка дорого стоила европейским народам; она привела к трагическим последствиям для русского народа, понесшего неисчислимые потери и очутившегося на волоске от гибели.

22 августа, за день до формального официального подписания соглашения, Гитлер сказал своим генералам:

Но война с СССР намечалась в будущем, теперь же фюрер обрел свободу действий в отношении Польши. Ни подтвержденная Британией готовность выступить на польской стороне, ни послание Муссолини, сообщавшего, что Италия воздержится от участия в войне, не могли уже изменить его решения. Он игнорировал и тот факт, что многие высокопоставленные нацисты и офицеры, опасавшиеся англо-французской военной мощи, выражали молчаливое неодобрение.

Дипломатические шаги, предпринятые им в конце августа и направленные на смягчение позиции Британии и Польши, служили, главным образом, дымовой завесой, под прикрытием которой шли полным ходом военные приготовления. 31 августа агенты гестапо спровоцировали на границе с Польшей несколько инцидентов, предназначенных для оправдания начала военных действий.

1 сентября 1939 г. в 5 часов 45 минут утра гитлеровские войска вошли в Польшу. 3 сентября Великобритания и Франция объявили войну Германии. Вторая мировая война началась.

«Если каким-то нациям и суждено погибнуть, – заявил Гитлер, – то немецкий народ, понятно, не принадлежит к их числу. Мы боремся за наши права. Мы не хотим войны. Мы подверглись нападению».

Ошеломляющие победы

В течение первых трех лет войны немецкая армия одерживала победу за победой. Гитлеровские войска с поразительной легкостью продвигались вперед и захватывали одну страну за другой.

Сопротивление поляков было преодолено за три недели. Французы и англичане, несомненно, могли бы помочь Польше, ударив по общему врагу с запада, но они предпочли отсиживаться за укрепленной линией Мажино. В Германии подобное повеление союзников окрестили «зитц-криг» – сидячая война. Американский журналист Уильям Ширер вспоминает:

«В один из осенних дней 1939 г. я посетил так называемый Западный фронт, проходивший вдоль Рейна. Я видел французских солдат на противоположном берегу, строивших укрепления. Кое-кто из них с увлечением играл в футбол. Ни одна из сторон не открывала огонь. Странная война! В Польше, куда я отправился через несколько дней, все выглядело иначе. Города и поселки лежали в руинах. Повсюду валялись неубранные трупы погибших».

Дольше всего сопротивлялась Варшава. Но и она сдалась вскоре после того, как Красная армия начала наступление с востока. Маленькая страна, понятно, не могла устоять, оказавшись в тисках двух вооруженных гигантов. Гитлер и Сталин быстро поделили Польшу между собой.

Согласно рассказам очевидцев из окружения фюрера, военные успехи способствовали развитию у него имперских замашек и усилению свойственной ему мегаломании (мании величия).

Через шесть недель после захвата Польши (23 ноября 1939 г.) Гитлер созвал заседание генштаба и дал указание относительно дальнейших действий на Западном фронте. Большое наступление должно было начаться с занятия нейтральных стран – Бельгии и Голландии.

Почти все военные спецы Германии возражали против операций на Западе, ибо считали, что армия еще не готова. Некоторые никак не могли согласиться с нарушением нейтралитета двух маленьких стран. Не обращая внимания на их доводы, Гитлер настаивал на своем:

После этих слов, чтобы покончить со всеми сомнениями, Гитлер заявил:

Справедливости ради следует сказать, что Гитлер умел не только произносить громкие слова и сотрясать воздух, но и чрезвычайно трезво рассчитывать. В последующие семь месяцев у многих, как в Германии, так и за ее пределами, рассеялись сомнения в его военном гении.

Вопреки возражениям большинства генералов он спланировал и осуществил смелую операцию, в результате которой оказались побежденными Дания и Норвегия.

На рассвете 9 апреля 1940 г. германские грузовые суда в сопровождении военных кораблей вошли в пять основных портов Норвегии и в порт Копенгагена. Солдаты, сидевшие в трюмах, выскочили на берег. Вся оккупация была произведена чуть ли не без единого выстрела. Дания фактически капитулировала уже через два часа. Что касается упрямых норвежцев, то они отказывались подписать сдачу еще около трех недель.

10 мая 1940 г. немецкие войска перешли границы Бельгии и Голландии, а затем вторглись во Францию. Через 10 дней танки Вермахта достигли Аббервилля на берегу Ла Манша. «Фюрер вне себя от счастья!» – записал в ту ночь в своем дневнике генерал Йодль. К июню французы были полностью разбиты и умоляли о заключении перемирия. Любопытно, что Гитлер еще до кампании точно предсказал дату входа его войск в Париж. Франция подписала безоговорочную капитуляцию 22 июня 1940 г.

Быстрота германских завоеваний не знала прецедента в истории, и поэтому Геббельс скоропалительно назвал Гитлера величайшим полководцем всех времен. Объективно говоря, его победы действительно ошеломляют. Польша была завоевана в 27 дней, Дания – за 1 день, Норвегия – за 23, Голландия – за 5, Бельгия – за 18, Франция – за 39, Греция – за 21, Крит – за 11, Югославия – за 12. Неудивительно, что после такого триумфа Гитлер еще больше уверовал в собственную гениальность и безошибочность.

Разгромив Францию, он неожиданно для некоторых наблюдателей обратился с мирными предложениями к Англии. Однако те, кто внимательно читал «Мою борьбу», не удивлялись. Гитлер всегда считал англичан расово близкими и называл Англию естественным союзником. Правда, он часто гневался на нее из-за того, что она попала под влияние врага и допускает еврейское засилие. Тем не менее, Гитлер неоднократно подчеркивал, что желает сохранения британской империи и совсем не заинтересован в ее падении. Он жаждал жизненного пространства на востоке и не имел никаких территориальных претензий к туманному Альбиону. Согласно его видению и понятиям, Англия не имела основания отвергать мирные предложения Германии.

К несчастью для фюрера (может быть, и к несчастью для британской империи), бразды правления в Англии взял Уинстон Черчилль, решивший бороться до конца. В чем причина подобной непримиримости? Была ли она продиктована истинно английскими интересами? Ряд историков, в том числе, например, Дэвид Ирвинг, утверждает, что Черчилль, находившийся лично в сильной зависимости от еврейских финансистов, проводил политику в интересах мирового сионизма.

Получив отказ из Лондона, Гитлер стал размышлять над перспективами вторжения «на этот маленький остров». Но особого энтузиазма к проекту обуздания Англии он не испытывал. Поистине, не лежала у него душа к этому. Да и вообще: остров маленький, но попробуй его занять! Несмотря на то, что германская армия в 1940 г. была значительно сильнее английской, имелись определенные трудности в переброске ее через канал: неизбежно пришлось бы столкнуться с прославленным британским флотом. Единственное возможное решение: разбомбить английские суда с воздуха. Но и это представлялось нелегким делом: королевские военно-воздушные силы проявили огромное мужество и выдержку в боях с немецким Люфтваффе.

Попытка вторжения в Англию так никогда, и не была предпринята. Почему? Чаще всего это объясняют тем, что Гитлер испытывал своего рода водобоязнь. «На земле я – герой, – якобы сказал он одному фельдмаршалу, – а вот на воде – просто настоящий трус».

Имеется и другое, более чем странное объяснение, впервые высказанное Джеральдом Гарднером в книге «Современное колдовство».

Можно, конечно, при желании и похихикать над колдунами, но факт тот, что вопреки публичным обещаниям «наказать английского врага», фюрер постепенно утратил всякий интерес к планам оккупации Англии. Вместо этого он довольствовался эпизодическими ночными бомбежками и рейдами подводных лодок в Атлантике против британских торговых судов.

10 мая 1941 г. произошло сенсационное событие, поразившее весь мир: Рудольф Гесс, один из ближайших и вернейших соратников Гитлера и его заместитель по партии, сел в одноместный «Мессершмит-110» и полетел в Шотландию. Приземлившись, Гесс попросил местного фермера отвести его в дом герцога Гамильтонского, с которым он встречался в 1936 г. На следующий день, увидевшись с герцогом, незваный гость заявил, что «фюрер... желает остановить кровопролитие».

Знал ли заранее «любимый Адольф» о полете в Англию того, кто в течение долгих лет был его послушной тенью? Большинство историков дают отрицательный ответ и придерживаются мнения, что Гесс совершил вояж по собственной инициативе. Весьма правдоподобно выглядит информация, сообщаемая Альбертом Шпеером в его воспоминаниях «Внутри Третьего Рейха»:

Явно смущенный историей с Гессом, Гитлер объявил на весь мир, что его заместитель сошел с ума, и лишил своего старейшего товарища высокого поста. Заместителем фюрера по партии был назначен активный партиец Мартин Борман.

Постепенно шумиха вокруг полета Гесса стала стихать, и Гитлер вплотную занялся подготовкой похода на Восток против «нового друга и союзника» – СССР.

Почему он, одолевший легко и быстро почти всю Европу, принял это роковое решение? Ведь никому из западных завоевателей никогда не удавалось победить Россию. В «Завещании Адольфа Гитлера» – записях, сделанных им уже в бункере под грохот русской артиллерии, он сам дает следующее объяснение:

«Наиважнейшее решение, принятое мною в ходе этой войны – атаковать Россию. Я всегда считал, что мы должны любой ценой избегать войны на два фронта, и можете не сомневаться, я долго размышлял над судьбой Наполеона и его испытаниями в России. Почему, в таком случае, можете спросить, эта война против России и почему в это время?

Мы уже оставили всякую надежду покончить войну посредством успешной оккупации Британии. Кроме того, эта страна, предводительствуемая ее дурацкими лидерами, отказалась бы признать нашу гегемонию в Европе до тех пор, пока на континенте существовала великая деожава, Фундаментально враждебная Третьему Рейху. Война тогда бы могла затянуться надолго, война, в которую, помимо британцев, вступили бы активно и американцы. Фактор военного потенциала Соединенных Штатов, наращивание вооружения у нас и у наших врагов, близость английского берега – все это делало крайне невыгодным для нас вести затяжную войну. Время, заметьте, всегда время, работало против нас. Для того, чтобы убедить Британию свернуться, чтобы вынудить ее заключить мир, было необходимым лишить ее надежды противостоять нам на континенте вместе с противником, чья мощь равнялась нашей собственной. У нас не было выбора, мы должны были любой ценой выбить русский элемент из европейского баланса сил. У нас была и другая причина: смертельная угроза, которую Россия представляла нашему существованию. Мы были абсолютно убеждены в том, что неизбежно наступит день, когда она ударит по нам.

Наш единственный шанс одолеть Россию заключался в том, чтобы взять инициативу в свои руки, ибо вести оборонную войну являлось непрактичным...

Почему 1941? Принимая во внимание постоянно увеличивавшуюся силу наших западных врагов, мы должны были действовать безотлагательно. Сталин тоже не сидел сложа руки. На двух фронтах время было против нас. Реальный вопрос не „почему уже 22 июня 1941 г.“, но скорее: „почему еще не раньше?“ Если бы не трудности, созданные нам итальянцами с их идиотской кампанией в Греции, я атаковал бы Россию на несколько недель раньше. Для нас основная проблема была в том, чтобы сдерживать русских как можно дольше, ибо лично я опасался того, что Сталин мог перехватить инициативу.

Другая причина: Россия задерживала поставку крайне необходимого нам сырья. Вопреки обязательствам с их стороны, эти поставки с каждым днем замедлялись, и была опасность, что однажды они совсем прекратятся. Если русские не желали давать нам того, что обязались по договору, нам ничего не оставалось, как пойти и получить необходимое силой. Я пришел к такому решению немедленно после визита Молотова в ноябре, когда мне стало ясно, что рано или поздно Сталин оставит нас и перейдет на сторону врага. Не стоило ли потратить время на более тщательную подготовку? Нет, ибо в этом случае мы упустили бы инициативу; короткая передышка могла бы обойтись очень дорого. Нам пришлось бы подчиниться советскому шантажу относительно Финляндии, Румынии, Болгарии и Турции. Мы не могли этого допустить. Третий Рейх – защитник и покровитель Европы, не мог принести эти дружественные страны на алтарь коммунизма. Подобное поведение было бы бесчестным, и нас следовало бы покарать за него. Как с моральной, так и со стратегической точки зрения, это было бы плачевным гамбитом. Война с Россией стала неизбежной, что бы мы ни делали. Откладывать ее означало лишь одно – сражаться в еще менее благоприятных условиях.

Поэтому сразу же после отбытия Молотова я принял решение свести счеты с Россией, как только позволят то погодные условия».

Так Гитлер объяснял в 1945 г., но в 1941 г., он, помимо всего прочего, продолжал верить написанному им самим 17 лет назад в «Моей борьбе»: «...попавшая в лапы еврейского большевизма Россия, созрела для крушения». Кроме того, опьяненный невиданными военными успехами, фюрер был убежден в собственной непобедимости.

В феврале 1941 г., когда полным ходом шли приготовления, Гитлер сказал своим генералам:

«Как только „Барбаросса“ (кодовое название для русской кампании) развернется, весь мир затаит дыхание».

1941

22 июня 1941 г., к удивлению многих, и, как говорят свидетели, неожиданно даже для самого Иосифа Сталина, немецкие войска без объявления войны перешли границы Советского Союза.

Началась жесточайшая и кровопролитнейшая схватка в истории.

В тот день, 22 июня, Гитлер обратился к гражданам Третьего Рейха:

«Сегодня около 160 русских дивизий стоят у наших границ. В течение последних нескольких недель имели место постоянные нарушения границы... Русские летчики неоднократно вторгались в наше воздушное пространство, они вели себя так, будто уже чувствовали себя хозяевами принадлежащих нам территорий. В ночь с 17 на 18 июня русские патрули проникли на территорию Рейха и отступили назад лишь после продолжительной перестрелки. Это показало нам, что наступил час, когда необходимо предпринимать шаги против заговора, плетущегося, с одной стороны, еврейско-английскими военными торгашами, и с другой – еврейскими заправилами большевистского центра в Москве».

Успехи германской армии поначалу превзошли самые радужные ожидания. К середине июля немецкие танки находились уже в 200 км от Москвы. К октябрю была оккупирована почти вся Украина, Ленинград оказался в кольце блокады, и советская армия понесла колоссальные потери в живой силе и технике.

Нужно отметить, что в некоторых местностях население приветствовало приход немцев. Алан Буллок пишет:

«Имеется достаточно свидетельств, что, когда немецкие войска вошли на Украину и прибалтийские государства, на них смотрели, как на освободителей. Однако обращение, которому подверглись местные жители, как со стороны гражданской администрации, так и от СС, продвигавшихся вслед за армией, быстро рассеяло эти иллюзии. Вместо того, чтобы попытаться вбить клин между народом и советским правительством, Гитлер предпочитал обращаться с жителями Восточной Европы, как со славянскими унтерменшами, годными лишь для рабского труда».

Уместно подчеркнуть, что подобная человеконенавистническая политика находилась в полном соответствии с русофобскими и антиславянскими взглядами, нацистского руководства. Для того, чтобы не быть голословными, приведем некоторые подлинные изречения лидеров нацизма.

Адольф Гитлер:

«Что же касается потешной сотни миллионов славян, то мы выберем лучших из них и приведем их в надлежащий нам вид. Остальных же мы изолируем в их собственных свинарниках. И всякий, кто осмелится говорить о поощрении местных жителей и цивилизовывании их, отправится прямиком в концентрационный лагерь».

Герман Геринг:

«В этом году от 20 до 30 миллионов людей умрут от голода в России. Может быть, это хорошо и должно быть, что определенным народам предстоит исчезнуть... В лагерях для русских пленных они уже начали поедать друг друга».

Генрих Гиммлер:

«Погибнут ли 10 тысяч русских женщин от истощения или выживут, копая танковый ров, меня совершенно не интересует: важно, чтобы был сделан этот ров для Германии».

Мартин Борман:

«Славяне существуют, чтобы работать па нас. Как только мы перестанем нуждаться в них, они могут умереть...»

Очевидно, что в 1941 г., когда войска под штандартами национал-социализма победоносно маршировали от норвежского берега до песков ливийской пустыни, гитлеровцы не считали нужным считаться с сентиментами жителей оккупированных территорий, ибо им казалось, что они на практике подтверждают правоту теории о расовом превосходстве.

Следует признать, что не только в Берлине, но и в западных столицах – в Лондоне и Вашингтоне – полагали, что Советскому Союзу пришел конец.

3 октября, вернувшись с Восточного фронта, Гитлер выступил с заявлением, транслировавшимся по всеми миру:

«Утром 22 июня началась величайшая битва в мировой истории. С тех пор прошло более трех с половиной месяцев, и сегодня я могу сделать следующее заявление. Все с той поры происходило согласно плану... Однако мы неправильно оценили один момент. Мы не имели представления о колоссальных приготовлениях этого врага против Германии и Европы, о той громадной опасности, которая существовала, и о том, что мы едва спаслись от уничтожения не только Германии, но и всей Европы. Сегодня я могу сказать об этом. Я говорю об этом сегодня в первый раз, потому что только теперь я могу заявить, что враг разбит и никогда больше не поднимется вновь».

Советская армия, бесспорно, потерпела исключительно тяжелое поражение, но списывать ее со счетов было рано. На помощь ей пришли два фактора: суровая зима и... явные промахи фюрера.

В преддверии холодов немецкие генералы планировали нанести сокрушительный удар по Москве и захватить столицу СССР. Но Гитлер решил иначе: он хотел прежде всего взять Ленинград и завершить оккупацию Украины. К тому времени, когда его войска перегруппировались для штурма Москвы, наступили холода, а вместе с ними поднялись и сильнейшие метели. Советская армия получила возможность оправиться от первых шоковых поражений.

Почему Адольф Гитлер допустил столь очевидный просчет? Как могло случиться, что он, всегда чуткий к нуждам своей армии, не позаботился о соответствующем обмундировании для русской кампании, снабдив солдат всего лишь шарфом и парой шерстяных перчаток. Объяснение, по-видимому, следует искать в том, что фюрер, хотя и очень не любил говорить об этом, всю жизнь находился во власти странных эзотерических теорий. Верил им и с их помощью – в данном случае «ледяная теория» Хорбигера – составлял планы на будущее.

Хорбигер утверждал, что его теория – «величайшее достижение арийской науки» – позволяет предсказывать погоду на всей планете на месяцы и даже на годы вперед. Ведущие нацисты были склонны с ним соглашаться, и Гиммлер, сам завзятый оккультист с неумеренным интересом к магии, нанял убежденных хорбигерианцев в метеорологическое бюро Аненербе (оккультный департамент СС). Эти горе-метеорологи напророчили, что русская зима 1941–42 гг. будет необычайно теплой. Гитлер, проявив поистине сверхъестественное доверие, принял их слова на веру, и поэтому не счел нужным снабжать армию настоящей зимней одеждой.

Результаты чрезмерного доверия хорбигерианской «науке» оказались катастрофическими для Германии. Первый снег выпал в начале октября. К ноябрю температура упала ниже ноля. Одетые в летнюю форму, без шапок-ушанок, без зимних сапог – без всего, столь необходимого в русскую зиму, солдаты Вермахта страдали от обморожения и нередко замертво падали, пытаясь отправить естественные потребности на открытом воздухе. 5 декабря, когда температура достигла –40 по Цельсию, советская армия предприняла контрнаступление.

Стремясь во что бы то ни стало войти в Москву, Гитлер запретил отступать, совершенно игнорируя условия, в которых очутились его войска. Москву взять не удалось, а давление русских становилось все более немилосердным. Генерал Гудериан, командовавший танковыми частями, настаивал на необходимости тактического отхода, но Гитлер резко возразил ему: «О холоде позабочусь я сам. Атакуйте!» Не полагал ли он, что является главным представителем огня на земле и может распоряжаться льдом? Что бы он ни думал, чего бы ни желал, немецкие солдаты не могли больше сдерживать натиск русских, и его доселе непобедимая армия потерпела под Москвой первое поражение. В боях за Москву армия Гитлера потеряла свыше миллиона человек...

Тогда же, в декабре 1941 г., Гитлер допустил и серьезнейший политический просчет. 7 декабря японцы вероломно напали на американский порт Перл-Харбор. Это нападение вынудило Соединенные Штаты объявить войну против Японии, но не против Германии. Тем не менее, почти незамедлительно фюрер объявил войну Америке. Журнал «Ньюсуик» писал в те дни:

«Германия и Италия объявили нам войну... Фюрер выступил в Рейхстаге, и дуче обратился к тысячам чернорубашечников на Пьяцца Венеция. Речь Гитлера звучала хриплым проклятием Соединенным Штатам. Его голос срывался и чуть ли не переходил в истерический. Любопытно отметить, что не было обычных зловещих угроз и обещаний неизбежной победы».

Объявляя войну Америке, Гитлер не счел нужным принять во внимание тот факт, что ресурсы этой страны значительно превосходили потенциал Третьего Рейха. Но он, судя по всему, больше не жил в мире, в котором реальность играла какую-то роль. Убежденный, что является посланцем Провидения, Гитлер, по замечанию философа Брасиллаха, был готов «пожертвовать счастьем всего человечества, своим собственным и своих соотечественников, если только того потребуют мистические силы, приказам которых он повиновался». В своем возвышении он был многим обязан магическому подходу к действительности, но этот же самый подход, в конечном итоге, и привел к его падению.

В канун 1942 г. настроение у немцев было далеко не радостным: ведь появился еще один могущественный противник – США. Некоторые из них не успели забыть, что вступление Америки в первую мировую войну сыграло серьезную роль в поражении Германии.

Однако нацистские лидеры продолжали твердить об их вере в силу германского оружия и выражали уверенность в скорой победе. В своем новогоднем обращении к народу Третьего рейха Гитлер заявил, что Россия будет разбита в 1942 г. В заключение он сказал:

Решающий поворот

Напряжение войны стало сказываться на внешнем виде фюрера. И неудивительно, ибо он взвалил на себя непомерный груз: лично руководил всеми операциями на 1500-километровом русском фронте.

Когда итальянский министр иностранных дел граф Чиано увидел его ранней весной 1942 г., фюрер выглядел уставшим и постаревшим. «Зимние месяцы в России тяжело отразились на нем, – записал римский гость в своем дневнике. – Я впервые обнаружил, что у него много седых волос».

Доктор Геббельс, один из неизменных конфидантов Гитлера, отмечал то же самое:

Наблюдательный министр пропаганды подметил и такую любопытную деталь:

В первые месяцы 1942 г. Гитлер убедил самого себя, что только он может руководить вооруженными силами Германии и вести их к победе. В итоге он произвел фактически полную смену высшего командного состава и назначил себя верховным главнокомандующим. Взяв полностью бразды правления на фронте, фюрер постановил возобновить наступление в России с приходом лета.

Поначалу, как обычно, удача сопутствовала Гитлеру на всех фронтах. К концу июня его талантливый полководец генерал Эрвин Роммель, руководивший немецкими силами в Северной Африке, вынудил англичан отойти в Египет (немцы сражались там совместно с итальянцами). Под предводительством Роммеля итало-германские войска достигли Эль-Аламейна и находились всего в 60 км от Александрии и дельты Нила. Позиция Британии в Средиземноморье, в Египте и на Ближнем Востоке выглядела обреченной. Премьер-министр Черчилль позже признавал, что для него наступил один из тяжелых периодов войны.

Следует сказать, что нелегкие проблемы, стоявшие перед британским премьер-министром, не ограничились только Египтом. В Атлантическом океане немецкие подлодки действовали чрезвычайно эффективно и топили одно за другим английские и американские суда, груженные продовольствием и оружием. Если бы события и дальше продолжали развиваться подобным образом, Британия, по-видимому, была бы обречена на голодную смерть.

Главное же: положение в России давало основания на самые радужные надежды. Новое наступление было назначено на 22 июня – годовщину нападения.

К 23 августа части 6-й армии заняли позиции у самой Волги, к северу от Сталинграда. Они отрезали основной путь, по которому нефть с Кавказа поступала в армию и в промышленные центры севера. Оставшись же без нефти, современная армия не может сражаться, и потому русские, как и англичане, оказались на грани катастрофы.

Советские нефтяные источники также оказались захваченными немцами. К 25 августа нацистские танки находились на Кавказе всего в 45 км от нефтяных вышек у Грозного. Опять, как и в декабре прошлого года, когда немецкие войска подошли к Москве, Гитлер, казалось, со дня на день мог торжествовать победу. Он сказал своим генералам, что русские кончены. О том же фюрер заявлял на весь мир осенью 1941 г. Тогда он допустил серьезный стратегический промах. И вот теперь, в конце лета 1942 г., убежденный, что с русскими покончено, Гитлер совершает абсолютно невероятную ошибку, непонятную для всех, кто мало-мальски смыслит в военных делах.

Не надо было быть специалистом, чтобы видеть, что немецкие армии на Волге и Кавказе были чересчур растянуты. Поэтому на флангах они представляли собой удобную мишень для русских контратак. Начальник штаба генерал Гальдер указал Гитлеру на то, что Сталин подготовил свежие войска численностью в полтора миллиона для такого рода действий. Он убеждал верховного главнокомандующего в том, что следовало бы отойти назад. Вместо того, чтобы внять доводам генерала, фюрер пришел в неописуемую ярость. Гальдера разжаловали, и в начальники штаба произвели Курта Зейтцлера.

Зейтцлер дал Гитлеру аналогичный совет. Это вызвало у фюрера очередную вспышку гнева.

– Где немецкий солдат ставит ногу, – кричал он на новоназначенного генерала, – там и остается!

«Лучший полководец всех времен» запретил отступать, как от Сталинграда, так и с Кавказа. Такой же приказ был дан Роммелю и в Северной Африке. Из-за непонятного и рационально не объяснимого упрямства Гитлера последовали жуткие поражения, приведшие к катастрофическим последствия для Германии и немецкого народа.

В Египте англичанам, которых американцы бесперебойно снабжали танками, самолетами и другим вооружением, не оставалось ничего другого, как проявить признаки жизни. Возглавляемая генералом Бернардом Монтгомери 8-я армия атаковала роммелевские итало-германские силы в Эль-Аламейне ночью 23 октября 1942 г. К 2 ноября англичанам удалось осуществить решающий прорыв. Войскам Роммеля угрожало полное уничтожение, необходимо было отойти назад.

Роммель телеграфировал Гитлеру в Берлин, испрашивая сто разрешения отступить на каких-то 40 километров. Ответ фюрера обнаружен историками после войны в бумагах генерала: «Не может быть и речи об отступлении хотя бы на один шаг. Нужно бросить в бой каждое оружие, каждого человека. Ваша обязанность показать подчиненным вам людям путь, ведущий к победе либо к смерти. Адольф Гитлер».

Против собственной воли и вопреки собственной оценке положения Роммель повиновался. Однако 4 ноября, потеряв больше половины своей армии, он принимает решение спасти оставшихся в его распоряжении людей. В течение 15дней немцы отступили не на 40 км, а на 700! Нацистский вождь никогда не мог простить этого Роммелю.

Битва при Эль-Аламейне стала началом конца как национал-социализма, так и самого Адольфа Гитлера. Вскоре после этой битвы последовала еще более кошмарная катастрофа, которую можно было бы избежать, если бы верховный главнокомандующий не утратил всякий контакт с реальностью.

Люди, принадлежавшие к узкому кругу, уже тревожно шептались по углам и спрашивали друг друга: «Что с фюрером?» Никто не решался ответить на этот вопрос, но все, хотя и продолжали пребывать под его чарами, видели: Гитлера словно подменили. Он перестал поражать собеседников оригинальными, ясными и простыми до гениальности мыслями и наблюдениями. Исходившие от него приказы вызывали, по меньшей мере, недоумение.

Гитлер часто повторял: «Концентрация сил для защиты Сталинграда – серьезнейшая ошибка со стороны русских». Однако его противник, как оказалось, думал по-другому. Русская контратака на Донском фронте в районе Сталинграда, о которой его предупреждали генералы, началась в метель на рассвете 19 ноября 1942 г. В течение 24 часов немецкие позиции были прорваны, и возникла угроза, что 6-я армия окажется отрезанной от Сталинграда.

Генерал Зейтцлер требовал немедленно вывести войска из пределов осажденного города, где проходили жестокие и кровопролитные уличные бои. Этого предложения было вполне достаточно, чтобы вывести фюрера из равновесия.

– Я никогда не уйду с Волги! – кричал он в бешенстве на начальника генштаба.

Гитлером был подписан приказ, обязывавший 6-ю армию окопаться в Сталинграде и даже не думать о том, чтобы покинуть его. Так и произошло. 22 ноября, всего через несколько дней после начала русской контратаки, 6-я армия оказалась полностью отрезанной от остальных немецких сил: две советские армии соединились в Калаче, в 40 километрах от Сталинграда.

Паулюс, командующий обреченной 6-й армией генерал, тщетно посылал радиограмму Гитлеру, прося его разрешения на то, чтобы попытаться вырваться из окружения. Фюрер отказал. Он обещал прислать подкрепление, но оно опоздало.

За три дня до рождества в бункере произошла бурная беседа.

«Я просил Гитлера, – сообщал впоследствии генерал Зейтцлер, – дать разрешение на прорыв. Я дал понять ему, что это последний шанс спасти армию Паулюса. Гитлер остался глух. Напрасно я описывал ему жуть сталинградских условий: отчаяние, голодающие солдаты... раненые, погибающие из-за отсутствия надлежащего ухода, тысячи замерзших...»

«На Гитлера, – подчеркивает Зейтцлер, – ничего не действовало. Он не внял также и жалостным мольбам самого Паулюса. 24 января 1943 г. командующий 6-й армией попросил разрешения сдаться. Он объяснял: „Войска не имеют ни амуниции, ни пищи... Эффективное руководство в таких условиях не представляется возможным. 18 000 раненых без снабжения, одежды и медикаментов... Дальнейшее сопротивление бессмысленно. Крушение неизбежно. 6-я армия запрашивает разрешения на сдачу, чтобы спасти жизни оставшихся“.

Ответ Гитлера найден среди нацистских документов, захваченных союзниками:

Магические чары Гитлера еще продолжали действовать на его генералов: Паулюс повиновался или, по крайней мере, пытался повиноваться. Но агония 6-й армии подходила к концу. 30 января в Берлин пришла радиограмма: «Полное крушение не может быть отложено более, чем на 24 часа».

Фюрер прореагировал на эту новость довольно своеобразно: он произвел Паулюса в фельдмаршалы! Почему? В чем причина возвышения командующего обреченной армии? Гитлер объяснил своим генштабистам: «В истории еще не было случая, чтобы немецкий фельдмаршал оказался захваченным в плен». Однако, как известно, нет правила без исключения. На следующий день новоиспеченный фельдмаршал вместе с 24 генералами и 91 тысячью солдат отправился сдаваться.

Далеко от завьюженного Сталинграда, в хорошо отопленных комнатах Восточной Пруссии, Гитлер клокотал от гнева и возмущения.

Сохранился стенографический отчет происходившего в штаб-квартире 1 февраля 1943 г. Гитлер был в окружении генералов Зейтцеля, Кейтеля, Йодля и других. Как обычно, говорил, в основном, только он.

– Паулюс должен был застрелить себя, в точности так же, как в древние времена предводители бросались на мечи, когда видели, что терпят поражение. Даже Варус приказал своему рабу: «Теперь убей меня!»

Затем Гитлер рассуждал о жизни и смерти:

Шок сталинградской катастрофы ощущался по всей Германии. Миф о непобедимости Вермахта был разрушен. Газеты объявили национальный траур. Альберт Шпеер, вспоминая о тех днях, пишет:

После Сталинграда Гитлер как в физическом, так и в психическом плане находился в плачевном состоянии. Он начал принимать огромное количество медикаментов для снятия нервного напряжения. Побочный эффект этого лечения становился заметен всем, кому приходилось с ним общаться.

Генерал Гудериан, видевший фюрера вскоре после сталинградской битвы, с трудом узнал его:

Вероятно, он уже чувствовал безнадежность дальнейшей борьбы и обреченность собственной судьбы и национал-социализма. Значение происшедшего под Сталинградом, пожалуй, лучше других выразил Геббельс, писавший:

«Понимаете ли вы, что произошло? Целая школа мысли, вся концепция вселенной потерпела поражение. Духовные силы раздроблены, час возмездия приближается».

Тайна доктора Мореля

Доктор Теодор Морель был личным врачом Гитлера в течение многих лет. С его именем связано огромное количество слухов и подозрений. Большинство наблюдателей считало его шарлатаном. Он отличался плохими манерами, неряшливостью в одежде и был алкоголиком. Одно время делали намеки на его еврейское происхождение. Но тщательное расследование пришло к выводу, что достопочтимый доктор чисто арийского происхождения.

Почему Гитлер, славившийся чрезвычайной разборчивостью в людях, выбрал человека, который не вызывал ни у кого симпатий? Не содействовал ли сей эскулап постепенному превращению фюрера в психического и физического инвалида, неспособного принимать правильные решения? Полагают, что после деклассификации некоторых секретных документов стало возможным ответить на эти вопросы.

Американец Глен Инфельд, имевший доступ к архивным материалам Третьего Рейха, в своей книге «Тайная жизнь Гитлера», в частности, пишет:

...Морель быстро прописал так называемый мутафлор, одну или две капсюли, принимаемые ежедневно в течение месяца после завтрака. Пищеварительная система Гитлера начала функционировать более нормально, экзема исчезла через шесть месяцев, и он начал поправляться. Фюрер был доволен. В сентябре он пригласил Мореля в качестве почетного гостя на партийное ралли, на котором Гитлер впервые после многих месяцев, избавившись от экземы, смог носить сапоги.

Употребление мутафлора не вызывало споров в медицинских кругах, но некоторые другие средства, прописанные Морелем, откровенно удивляли. Например, для облегчения проблем, связанных со скоплением газов в желудке, он выписал антигазовые таблетки д-ра Костера, от двух до четырех после приема пищи. Состав этих таблеток явился предметом больших споров во врачебной среде, и, быть может, их побочный эффект на Гитлера изменил курс истории.

Но в 1937 г. фюрер был благодарен за облегчение, приносимое ему лекарством. По его оценке, Морель являлся величайшим медицинским светилом в Третьем Рейхе, и в последующие восемь лет, несмотря на усиливавшуюся критику доктора по всей Германии, Гитлер не изменил своего мнения. Куда бы Гитлер ни ездил, туда же отправлялся и Морель. Чем больше таблеток давал ему Морель, тем счастливее Гитлер чувствовал себя. И он никогда не уставал говорить, что Морель – единственный человек, сдерживающий обещания. Морель сказал Гитлеру, что вылечит его в течение года, и выполнил сказанное. Гитлер не сознавал тогда, что лечение, принесшее вначале столь хорошие плоды, в конечном итоге будет способствовать его физическому краху.

...С именем Юнити Митфорд связано начало странной истории, детали которой до сих пор полностью не раскрыты. Юнити была английской аристократкой и близким другом Гитлера. Она с восторгом разделяла его идеи, преклонялась перед ним и стремилась помочь сближению между нацистской Германией и Англией. Когда 3 сентября 1939 г. Франция и Англия объявили войну Германии, она поняла тщетность своих усилий. Юнити Митфорд отправилась в мюнхенский парк – Английский сад и выстрелила себе в голову. Попытка самоубийства оказалась неудачной, но ранение привело к параличу нервной системы. Несколько месяцев английская поклонница фюрера находилась в бессознательном состоянии. Гитлер направил к ней лучших врачей, включая и Мореля, но все старания были безрезультатны. В конце концов, он договорился об отправке ее домой, в Англию через нейтральную Швейцарию. Морелю поручили сопровождать неудачливую самоубийцу. Поездка в Швейцарию, состоявшаяся в декабре 1939 г., стала поворотным пунктом в жизни Адольфа Гитлера, хотя ни он, ни Морель не понимали этого.

После того, как Юнити Митфорд передали на попечение ожидавшего ее английского врача, Морель взял на несколько дней отпуск. Цюрих в то время кишел агентами всевозможных разведывательных служб, но он игнорировал этот факт. Тщеславный Морель решил: было бы неплохо, чтобы в швейцарских медицинских кругах узнали о том, что он – личный доктор Гитлера. Один из тех, кому он поведал об этом, немедленно связялся с Алленом Даллесом, уже активно включившимся в американскую разведывательную деятельность и часто посещавшим Швейцарию. Опасаясь, что Морель подозрительно отнесется ко встрече с американцем, Даллес послал к нему своего человека – бывшего полицейского офицера из Мюнхена, чтобы тот «подружился» с ничего не подозревавшим доктором. Этот немецкий агент американцев разузнал о таблетках (против скопления газов в желудке), прописанных Гитлеру и обнаружил, что Морель был заинтересован в открытии фирмы в Швейцарии, производящей данное лекарство. Мореля больше не удовлетворяла закупка со стороны: ему захотелось немного подзаработать. Даллес сумел организовать дело таким образом, чтобы его агент совместно с охваченным жадностью эскулапом открыли маленькую фармацевтическую фирму.

С первого дня действия новой компании началось и медленное отравление Гитлера. Дозы стрихнина, входившего в состав таблеток, постепенно увеличивались. Но только в конце 1944 г., когда у доктора Карла Брандта и доктора Эрвина Гизинга возникло подозрение, произвели анализ, и секрет был раскрыт. Однако Гитлер не поверил их заявлению и... оба бдительных врача попали в немилость.

Имелся, по крайней мере, еще один человек, не доверявший Морелю и относившийся с большим подозрением к нему. В интервью от 4 сентября 1948 г. мать Евы Браун, фрау Франциска Браун, в частности сказала:

Фрау Браун была близка к истине. Морель являлся невольным орудием союзников. Его швейцарский «друг» американский агент, кроме стрихнина добавлял и атрофии. Когда он в дальнейшем встречался с Морелем в Швейцарии, то рекомендовал ему использовать и другие лекарства для лечения Гитлера. К 1944 г. Морель прописал 28 (!) медикаментов для фюрера. Некоторые из них принимались ежедневно, другие– только в случае необходимости... Постоянный прием лекарств в течение многих лет, поощряемый агентом из Цюриха, привел к нарушению психического баланса Гитлера...

Ева Браун как-то жаловалась:

...Уже к 1942 г. для его генералов и внутреннего круга было ясно, что с Гитлером произошли физические и психические изменения. Гиммлер больше не считал его нормальным и даже спрашивал своего личного врача, доктора Феликса Керстена, не полагает ли он, что фюрер психически болен.

Таблетки и инъекции Теодора Мореля медленно, но верно разрушали организм фюрера. Быть может, в «медикаментах» следует искать объяснение его многих иррациональных приказов, и ими объясняется утрата им связи с реальностью? И, кто знает, может быть, этот служитель медицины, соблазнившийся небольшим гешефтом, невольно сыграл роковую роль в жизни не только Адольфа Гитлера, но и всего Третьего рейха.

Окончательное решение еврейского вопроса

Под Эль-Аламейном и Сталинградом потускнела главная мечта Адольфа Гитлера: установление так называемого Нового Порядка. Он считал, что для осуществления этого порядка необходимо, прежде всего, избавиться от нежелательных элементов, главным образом, от евреев.

Вне всякого сомнения, Гитлер был юдофобом. Его можно обвинять в чем угодно, но только не в лицемерии и притворстве. Он выразил свои взгляды достаточно красноречиво, как в «Моей борьбе», так и в многочисленных выступлениях. Например, 5 ноября 1941 г. он сказал:

О планах в отношении еврейства фюрер заявил вполне откровенно 30 января 1942 г.:

Гитлер, позаимствовавший идеологическую основу во многом от Хьюстона Чемберлена и Рихарда Вагнера, неоднократно утверждал несовместимость интересов еврейства и арийских европейских наций. Кроме того, для него еврей всегда ассоциировался с носителем враждебной ему коммунистической идеологии. Однако в некоторых случаях он был склонен чуть ли не отрицать собственные убеждения. Так, лауреату Нобелевской премии Максу Планку он говорил:

В высказываниях Гитлера по еврейскому вопросу, сделанных им в разное время, можно, конечно, отыскать предостаточно противоречий, но безусловно одно: он хотел вынудить евреев уйти из Европы. Именно в этом он усматривал окончательное решение. Некоторые же историки, в основном, из талмудистов и состоящих у них на содержании, ничтоже сумняшеся утверждают, что Гитлер стремился к физическому уничтожению европейского еврейства. Однако серьезный английский историк Дэвид Ирвинг, потративший годы и немалые средства и имевший доступ к архивным материалам разных стран, не согласен с ними. Его аргументированное мнение по этому вопросу систематически заглушается хорошо оплачиваемыми крикунами о так называемом уничтожении (холокосте). Тем не менее, иногда ему все же удается выступить с лекциями перед аудиторией, желающей знать правду и не довольствующейся жвачкой, преподносимой еврейской мировой прессой. К сожалению, русский читатель совершенно не знаком с работами Ирвинга. Считая нужным хоть в какой-то степени восполнить этот пробел, обширно процитирую одно из выступлений английского исследователя. Выступая 31 марта 1986 г. в Ванкувере, Канада, он, в частности, сказал своим слушателям следующее:

«На нашей стороне были крупнейшие лжецы, и, вне всякого сомнения, мы продолжали лгать и после окончания войны. Маховик пропаганды, как известно, очень трудно остановить... Те, кто лгал в годы войны, т.е. наши господа политики, во многих случаях продолжали оставаться на своих постах и в дальнейшем. Они говорили: „Радуйтесь, ребята, мы одержали блестящую победу над самим дьяволом во плоти...“ Но то, что хорошо для пропагандистов, не всегда годится для историков. К сожалению, больше таких историков, которые заинтересованы в удержании теплых мест и в делании карьеры, чем в установлении и утверждении истины.

По окончании войны, разумеется, мы позаботились о подготовке соответствующих историков в Германии... Когда студенты приходят в университет, им первым делом дается список необходимых книг. Профессор, обращаясь к ним, говорит: „Вот вам список из 20 книг о господине Адольфе Гитлере. Будьте любезны прочесть их“. Еще до этого, понятно, им так заморочили голову, что они не способны самостоятельно думать и, скажем, попытаться найти решение некоторых величайших логических проблем, поставленных всем нам второй мировой войной. Например, если мы противостоим русским теперь, почему мы не сражались с ними тогда и т.д. и т.п.

Большие логические вопросы остаются без внимания только потому, что студенты боятся расспрашивать своих профессоров, ибо отлично знают, что тех, кто прежде всего ищет правды, ожидают разные неприятности, и карьеры им не сделать... Но случается, что находятся болваны, которые вопреки всему пытаются доискаться до истины. Один из таких болванов – я сам.

Припоминаю, как мне довелось выступать перед студентами в Бонне 3 года назад... Они привыкли иметь дело с книгами, написанными по известным образцам. У меня же в руках оказалась копия подлинного документа. Это был листок из блокнота Рудольфа Гесса, заместителя фюрера. Дата – 10 ноября 1938 г., т.е. та самая Хрустальная ночь. Там было всего три строчки, составлявшие «Указ 72 Блитцкрига 1938», адресованный ведущим деятелям нацистской партии по всей Германии. Случилось так, что только в середине той ночи Гитлер узнал о происходившем в стране, о том, что горели синагоги и были разбиты витрины тысяч магазинов, многие евреи убиты. Эта кровавая оргия пронеслась по всей Германии, а он узнал о ней только в 2 часа ночи.

Он созвал своих министров и сказал им: „Ради Бога, прекратите“. В результате последовали телеграммы и обращения. Один из такого рода документов, подписанный Рудольфом Гессом, я и показывал студентам в Бонне. Это был приказ, исходящий из самой высокой инстанции, гласящий совершенно недвусмысленно, что при всех обстоятельствах, любой ценой нужно остановить акции, направленные против еврейской собственности и еврейской общины. Когда я показал этот документ, наступило гробовое молчание. Как будто всю аудиторию в Бонне поразила молния! Я сказал им: „Вы удивлены, почему произошло так, что я пришел к вам спустя более 40 лет после события, и я, английский историк, говорю вам вещи, о которых ваши собственные историки, ваши собственные учителя и профессора никогда не упоминали. Этот документ показывает совершенно ясно, что Адольф Гитлер делал все, что было в его силах, чтобы остановить безумие, вспыхнувшее той ночью. А вам говорили совершенно противоположное. И вы должны спросить ваших профессоров, по какой из двух причин они не упоминали этот документ. Первая – они не знали о его существовании. В таком случае они просто не соответствуют званию профессор и не могут преподавать историю. Вторая причина более отвратительного характера и более правдоподобная: они знали об этом документе, но всячески скрывали его, ибо он противоречит общепринятой современней версии интерпретации истории Германии. Опять-таки, по моему мнению, такие люди не годятся для преподавания истории и не заслуживают права называться историками“. С того момента, как я сказал все это, у меня не было проблем со студентами – они внимательно слушали меня более часа. Я же рассказал и о множестве других аналогичных документах из ранних лет нацизма.

Я недавно читал и перечитывал все 4000 страниц процесса Гитлера и его сообщников по Пивному путчу, знаменитому путчу 1913 г. Я не мог поверить своим глазам, когда читал показания одного полицейского чина, присутствовавшего в мюнхенской пивной в ту ночь. Этот полицейский показывал: „Я стоял рядом с герром Гитлером, когда вошел какой-то человек и сообщил, что нацисты ворвались в еврейскую, лавку где-то в Мюнхене в ту ночь 1923 г. И фюрер приказал, чтобы все эти люди были наказаны и немедленно исключены из нацистской партии, и чтобы они никогда не могли вступить в нее вновь“. Это произошло в 1923 г., и я совершенно случайно наткнулся на приведенное показание. Но с той поры и до 1944 г. и даже дальше, все достоверные документы свидетельствуют лишь об одном: Гитлер неизменно протягивал свою руку для защиты евреев.

Опять гробовое молчание. Еще бы: это представляется непостижимым. Нам всем так прочистила мозги еврейская пресса, что мы искренне верим: все происшедшее с евреями, было тщательно продуманной государственной операцией, направленной на 100%-ное безжалостное уничтожение каждого еврея на земле. Та же мысль, что человек, находившийся на самой вершине власти, неизменно защищал их, в наши дни представляется совершенно непостижимой. Действительно, всякий раз, как я говорю об этом, на меня обрушивается непрерывный поток непристойнейших оскорблений. И каждый раз, сталкиваясь с этими оскорблениями и пытаясь сохранить приятную улыбку на лице, я говорю своим оскорбителям: „У меня в кармане тысяча фунтов стерлингов. Они принадлежат любому из вас, кто сумеет отыскать хотя бы один документ, один документ военного времени, показывающий, что Адольф Гитлер знал о происходившем в Освенциме и Треблинке и во всех других так называемых лагерях истребления. Я знаю, что вам не удастся отыскать подобный документ“.

В течение 10 лет я выступал с подобным предложением. Я обращался с ним по телевидению в Англии, Америке и чуть ли не во всем мире. И никто не продемонстрировал хотя бы единственный документ. Не могут. Однажды А.Д.Р. Тейлор (крупнейший английский историк XX века – В.П.), выступая по телевидению, заявил, что мистеру Ирвингу должно быть стыдно обращаться с такого рода предложением. Неблагородно, сказал он, обращаться таким образом и обещать тысячу стерлингов. Историкам надлежит работать с помощью иных средств. На это я ответил ему: „Что ж, может быть, вы и правы, но вас должен приводить в смущение и тот факт, что никто из историков не в состоянии доказать, что я заблуждаюсь в отношении одного из самых значительных вопросов, возникших после Второй мировой войны“. Была ли эта трагедия? Каких размеров она достигла? И если она произошла, кто отдал приказ? Они не могут предъявить даже один документ, подтверждающий, что Гитлер знал о происходившем...

Наоборот, скорее можно найти подтверждение противоположному. Например, 30 ноября 1941 г. Гиммлер, глава СС, отправился на прием к Гитлеру в его бункер. Я – единственный историк, взявший на себя труд прочесть записи телефонных разговоров Гиммлера. Они написаны от руки по-немецки, вот поэтому-то немецкие историки не используют их... они предпочитают читать отпечатанные тома документов, ибо это легче. В этих томах имеются всякие сноски, интересные фотографии, часто изображающие жестокости и зверства. Историки не считают нужным беспокоить себя знакомством с записями личных телефонных разговоров Генриха Гиммлера, сделанных в годы войны. Они не утруждают себя их прочтением, ибо они сделаны от руки, не слишком разборчивым почерком.

Но в тот особенный день, 30 ноября 1941. мы обнаруживаем, что Гиммлер звонил Гейдриху, шефу гестапо, из бункера Гитлера в 1:30 дня относительно определенных поездов с евреями, покидающих Берлин. В этом разговоре есть такие слова: „не ликвидировать, не должны быть ликвидированы“. Что случилось? Ответ, согласно моей гипотезе, в том, что Гиммлер отправился к Гитлеру и сказал ему: „Мой фюрер, поезда с евреями покидают Рейх и пределы оккупированных территорий, как вы приказали“, – потому что Гитлер отдал четкий приказ о транспортировке евреев. Он приказал вымести их с Запада на Восток – из Германии, Франции, Бельгии, Голландии и других западных стран, подобно тому, как кто-то выметает щеткой муравьев со своего двора. Именно так он предвидел эту операцию, большую очистительную операцию. Он отдал приказ об ее исполнении, и потому Гиммлер идет к нему и докладывает: „Мы начали транспортировку, но это весьма дорогостоящая операция, особенно, принимая во внимание ситуацию на Восточном фронте. Москва в осаде, у нас критическое положение под Москвой и нам дозарезу нужен каждый поезд для перевозки оружия, боеприпасов и людей. Не можем ли мы избавиться от евреев каким-нибудь другим образом?“ И он намекает на ликвидацию, а Гитлер отвечает ему: „Об этом не может быть и речи“.

Итак, решение принято: ликвидации не должно быть. Гиммлер повторяет распоряжение Гейдриху: не убивать евреев. Но... к тому времени, когда сделан телефонный звонок с этим распоряжением, они уже убиты. Я знаю точно, что произошло с одним поездом, груженным евреями. Он прибыл в Ригу утром, и ко времени телефонного звонка эти 5000 евреев лежали во рву в восьми километрах от Риги. Я знаю об этом точно. Что же интересует меня больше всего, как биографа Гитлера, так это факт, что его приказ был проигнорирован. Постепенно начинает вырисовываться портрет довольно слабого и неэффективного диктатора, который блистательно сражался на Восточном фронте, часто поражая даже собственных генералов, но который не интересовался или, может быть, у него не хватало времени интересоваться тем, что случилось в конце гигантского изгнания евреев из Европы, приказанного им самим. Вот какая вырисовывается картина.

Я неоднократно подвергался нападкам. Историки говорят: „Ирвинг нашел один ключевой документ. Он строит на нем всю гипотезу“. Но обнаруживается все больше и больше ключевых документов, подтверждающих эту гипотезу. Например, 20 апреля 1942 г., в день рождения фюрера, Гиммлер вновь посещает Гитлера и опять звонит из бункера тому же самому Гейдриху и говорит: „Не ликвидировать цыган“. Но их уже ликвидировали, и те из них, кто остался в живых, попали громадный финансовый иск на том основании, что их уничтожали по приказам Гитлера. Однако имеется запись, сделанная собственноручно Гиммлером и указывающая на то, что Гитлер был против происшедшего. Такого рода документы обнаруживаются до 1944 г. ...Мною найдена запись телефонного разговора, принадлежащая Гансу Леммерсу, являвшимся главой германской гражданской службы. Это была очень высокая должность. Так вот, Леммерс звонит в министерство иностранных дел и говорит: „Фюрер приказал (приказ направлен в министерство юстиции) и неоднократно говорил мне, что хочет отложить решение еврейского вопроса до окончания войны“.

Что вы на это скажете? Как можно игнорировать существование документа, говорящего о том, что Гитлер хотел отложить решение еврейской проблемы? К сожалению, мы знаем, как немецкие историки отнеслись к этому документу. Они положили его под сукно и надеются, что никто не узнает о нем. Но нельзя писать историю подобным образом. Это подлинный документ, как и другие, цитировавшиеся мной. И если вы хотите сказать историческую правду, нужно не прятать документы, а находить им объяснение...

Вырисовывающаяся картина ясно и безошибочно свидетельствует, что Адольф Гитлер – человек, против которого мы сражались, был определенно против решения еврейской проблемы в том смысле, в каком мы понимаем теперь. Он хотел отложить решение до окончания войны, и мы знаем, что бы он сделал тогда. Он вернулся бы к своему старому, излюбленному им мадагаскарскому варианту: посадить всех европейских евреев на суда и отправить их на остров Мадагаскар. Там они могли бы жить вполне счастливо: ведь нет соседних государств, которые их стращают, да и им бы не пришлось бы никого пугать. Они оказались бы в таких же условиях, как и люди, живущие в Англии, Новой Зеландии или Австралии».

Можно, разумеется, не соглашаться с гипотезой, выдвинутой Дэвидом Ирвингом. Но можно ли опровергнуть ее, если сойти с уровня эмоций и предвзятостей и основываться лишь на строго документальных данных?

Заговор 20 июля

На рассвете 20 июля 1944 г. полковник Клаус фон Штауфенберг проезжал по пострадавшим от бомбежек улицам Берлина. Он направлялся в штаб-квартиру фюрера, где в час дня ему надлежало сделать доклад о формировании новых дивизий.

Портфель полковника распирало от множества бумаг, между которыми, завернутая в рубашку, была припрятана бомба. Штауфенберг нисколько не сомневался, что она разорвет Гитлера на куски, и тогда начнется новая эра в жизни Германии.

Небольшая группа офицеров в Берлине разделяла его взгляды. После смерти диктатора они намеревались захватить столицу, объявить нацистский Рейх свергнутым и добиваться мирного соглашения. Лидерами этой группы были фельдмаршал Эрвин фон Витцлебен и генерал Людвиг Бек, бывший глава генштаба. Генералы и их сообщники отдавали себе отчет в том, что война проиграна. Убрав же Гитлера, они надеялись заключить мир на более сносных для их страны условиях.

В течение года после катастрофы при Сталинграде и Эль-Аламейне дела нацистов непрерывно ухудшались. Почти ничего не осталось от их потрясающих побед в первые годы войны.

К лету 1944 г. оказались потерянными половина Италии и почти вся Россия. За шесть недель до попытки Штауфенберга покончить с Гитлером англо-американские войска высадились в Нормандии. Они продвигались в направлении Парижа, и возникла реальная угроза того, что немцам придется уйти из Франции.

В Берлине, как и в большинстве других больших городов Германии, стали заметны следы англо-американских бомбардировок. Военно-воздушные силы Соединенных Штатов бомбили в течение дня, а британцы проводили налеты ночью. Как отмечал Уильям Ширер:

«Немцы заплатили в стократном размере за бомбежки, инициаторами которых они являлись: за Варшаву и Роттердам, за Лондон и Ковентри».

Некогда грозные германо-итальянские войска, наводившие ужас на всю Европу, производили теперь довольно жалкое впечатление. Бенито Муссолини был свергнут. Когда вечером 25 июля 1943 г. он прибыл во дворец короля в Риме, его арестовали и в машине скорой помощи доставили в полицейский участок.

Гитлер чувствовал, что неумолимо приближается день, когда доберутся и до него. Чего еще можно было ожидать после падения Муссолини? Фюрер понимал, что нельзя сидеть, сложа руки. Он решил предпринять самые эффективные меры, чтобы спасти своего верного союзника дуче. Он приказал немецким силам в Италии: «Займите Рим и арестуйте все итальянское правительство! Взять короля и его прихвостней! Арестовать наследника и всю банду. Посадить их всех в самолет и покончить со всеми ними!»

Один из генералов спросил Гитлера о том, какой линии следует придерживаться в отношении Ватикана, расположенного в самом центре Рима. Последовал ответ:

Железная воля и решимость Гитлера достигли цели. 8 сентября, в день сдачи Италии западным союзникам, немецкие войска разоружили итальянцев и практически без единого выстрела заняли чуть ли не всю Италию. Продвижение англо-американцев было приостановлено.

Но дерзость нацистов не ограничилась этим: смелая акция, проведенная коммандос во главе с Отто Скорцени, привела к освобождению Муссолини, которого без промедления отправили в Германию.

Решительные действия в Италии помогли в какой-то степени Гитлеру в восстановлении былого авторитета и престижа. Однако во всех остальных странах положение продолжало ухудшаться. К середине лета 1944 г. русские уже подошли в границе Германии на востоке, и было ясно, что это вопрос лишь нескольких недель, когда англо-американские войска под командированием Эйзенхауэра подойдут к немецкой границе с запада. Ради спасения Фатерланда, по мнению некоторых генералов, необходимо было избавиться от Гитлера.

В 1943 г. группа армейских офицеров сделала несколько попыток убить Гитлера. 13 марта они почти добились желаемого. Генерал фон Тресков сумел подложить бомбу в самолет Гитлера. Но механизм не сработал, и взрыва не произошло. Переворот в Берлине, который намечалось произвести при получении известия о гибели Гитлера в «воздушной катастрофе», пришлось отменить.

Но идея устранения фюрера продолжала существовать. К середине лета 1944 г. антинацистские заговорщики были готовы к нанесению удара. Они понимали, что откладывать больше нельзя.

15 июля фельдмаршал Роммель, командовавший тогда армиями, противостоявшими силам противника на Западе, писал Гитлеру: «Неравная борьба подходит к концу». Он требовал покончить войну незамедлительно. Одному из своих генералов Роммель сказал в те дни: «Я даю Гитлеру последний шанс. Если он не воспользуется им, мы будем действовать».

Полковник фон Штауфенберг, несший в портфеле бомбу, предназначавшуюся для Гитлера, принадлежал к семье, отличавшейся славными юнкерскими традициями. Талантливый офицер, он был также поэтом и музыкантом. Год назад, в 1943 г., он подорвался на американской мине в Тунисе, в результате чего потерял левый глаз, правую руку и два пальца на другой руке. Это увечие, разумеется, вызывало определенные затруднения в обращении с устройством бомбы, но Штауфенберг был уверен в себе.

Бомба английского производства во многом походила на ту, которую в предыдущем году фон Тресков подложил в самолет фюрера. Она не имела часового механизма и устанавливалась совершенно бесшумно.

Штауфенберг прибыл в штаб-квартиру в Растенбурге (Восточная Пруссия) перед самым полуднем 20 июля. После краткого разговора с фельдмаршалом Кейтелем он извинился и вышел в туалет. Там он открыл свой портфель и щипцами разорвал капсулю бомбы. Через 10 минут, если не случится ничего непредвиденного, произойдет взрыв.

Ежедневная конференция фюрера с военачальниками уже началась, когда Штауфенберг в сопровождении Кейтеля вошел в маленький зал, на одной из стен которого висела карта. Фюрер сидел в центре стола, вокруг него стояло с десяток офицеров. Штауфенберг поставил портфель под стол, рядом с массивной дубовой ножкой. Таким образом, бомба находилась в двух метрах от Гитлера.

Верховный главнокомандующий вежливо поприветствовал увечного полковника и сказал, что выслушает его доклад сразу же после того, как закончится обсуждение ситуации на русском фронте. Пока один из генералов высказывал свои соображения, Штауфенберг прошептал на ухо стоявшему около него полковнику Брандту, что отойдет на несколько минут, чтобы позвонить по важному делу. Он незаметно вышел за дверь.

И в этот момент, сам того не понимая, Брандт сделал поистине судьбоносное движение. Обнаружив, что портфель Штауфенберга мешает ногам, он нагнулся и переставил его по другую сторону тяжелой подставки стола. Теперь эта внушительная дубовая плита отделяла бомбу от Гитлера. Невинное движение Брандта спасло жизнь фюреру, но ему самому пришлось поплатиться своей собственной.

До взрыва оставались считанные минуты. Кейтель с явным раздражением заметил исчезновение молодого полковника. Ему захотелось выяснить причину столь странного поведения. Не выдержав, он вышел буквально на цыпочках. У телефона Штауфенберга не оказалось. Секретарша сообщила, что одноглазый и однорукий офицер очень спешил покинуть здание. Озадаченный и ничего не понимающий Кейтель возвратился назад. Генерал, докладывавший о положении на русском фронте, заканчивал свой отчет. Штауфенберг должен был выступать после него. Кейтель пребывал в полном замешательстве из-за его неожиданного и ничем не объяснимого отсутствия. Но скоро ему все стало ясно.

Ровно в 12 часов 42 минуты произошел взрыв. Штауфенберг, находившийся на расстоянии 200 метров, увидел огонь и клубы дыма, поднимавшиеся над гитлеровским конференц-залом. У него не было ни малейшего сомнения в том, что Гитлер и все остальные убиты. Он помчался в ближайший аэропорт, где сел в самолет, летевший в столицу. Покончив с фюрером, считал он, необходимо теперь осуществить военный переворот в Берлине.

Но бомба не убила Гитлера, а лишь слегка ранила. Прочная дубовая ножка спасла ему жизнь. Вопреки всему он был жив и полон энергии.

Всего несколько часов спустя Гитлер принимал Муссолини. Показав своему старому соратнику развалины конференц-зала, он рассказал о случившемся: «Я стоял здесь, у этого стола, и бомба разорвалась чуть ли не под моими ногами...» Затем он заключил: «Совершенно ясно, что меня хранит судьба. Я должен свершить предназначенное мне свыше».

К пяти часам вечера того же дня Гитлеру стало известно о бунте военных в Берлине. Против него восстали также и некоторые офицеры в Париже.

Во время вечернего чая один из присутствующих заговорил о расправе со штурмовиками Рема 30 июня 1934 года – о ночи «длинный ножей.» Это воспоминание привело фюрера в состояние крайнего возбуждения. Багровый от гнева, он сказал собравшимся о том, как намерен поступить со своими теперешними врагами: «Я отправлю их жен и детей в концентрационные лагеря, никому не будет пощады.»

Возмездие было облегчено провалом обоих мятежей, как в Берлине, так и в Париже. Прибыв в Берлин, Штауфенберг попытался захватить столицу и объявить нацистский режим низложенным. Однако сообщение о том, что Гитлер остался в живых, вызвало колебания и разногласия в офицерской среде. К полуночи бунт был подавлен. Что же касается самого Штауфенберга, его расстреляли поздним вечером того же многособытийного 20 июля, поставив к стенке во дворе военного министерства.

В час ночи 21 июля вся Германия услышала хриплый и дрожащий голос Гитлера, обратившегося к немецкому народу по радио. Он сказал, что «преступление, невиданное в германской истории», завершилось полным провалом.

«Ничтожная клика амбициозных, безответственных и бездарных офицеров замыслила заговор, ставивший целью уничтожить меня... Бомба, установленная полковником Фон Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах от меня. Она серьезно ранила несколько моих верных и лояльных соратников, один из которых скончался. Я сам остался совершенно невредим, если не считать незначительных царапин и ожогов. Я считаю это еще одним подтверждением миссии, возложенной на меня Провидением».

Гитлер закончил выступление по радио обещанием «свести счеты» с врагами. Надо заметить, что он сдержал свое слово. Тысячи лиц, заподозренные в нелояльности, как военных, так и гражданских, были осуждены на смерть. Главарей заговорщиков истязали в тюрьмах, где их вынуждали «чистосердечно признаться и покаяться». После чего проводились показательные процессы, вершившиеся «народным судом», на которых, как правило, выносились смертные приговоры.

Среди повешенных оказался фельдмаршал фон Витцлебен. Фельдмаршалы фон Клюге, Роммель и генерал Бек избежали жестокой мести Гитлера, покончив самоубийством. Роммелю за его прежние выдающиеся заслуги был предложен выбор: самоубийство или процесс по обвинению в измене. Он предпочел убить самого себя, чем быть повешенным.

Это вовсе не помешало Гитлеру публично объявить, что легендарный полководец умер геройской смертью в результате ранений, полученных в Нормандии. Он послал и телеграмму вдове Роммеля: «Примите мои искреннейшие соболезнования в связи с понесенной вами тяжелой утратой – смертью вашего мужа».

Чудом избегнув смерти и жестоко подавив армейский бунт, Гитлер, тем не менее, никогда полностью не оправился от событий 20 июля 1944 г. Генерал Гудериан вспоминал:

Несмотря на заметное физическое и психическое расстройство, Гитлер сохранял колоссальную силу воли. Только благодаря его невероятной, поистине нечеловеческой силе воли истощенная и сломленная Германия могла сопротивляться мощному напору противника, действовавшего с востока и запада.

Агония войны затянулась еще на год.

Крушение

В конце августа 1944 г. для немецкого генералитета стало ясно, что война проиграна. В середине того же месяца русские армии подошли к границе Восточной Пруссии, к Варшаве и основательно продвинулись на Балканах. Германия лишилась своих союзников: Финляндия сдалась, Болгария объявила о выходе из войны, а Румыния – основной источник нефти Третьего рейха – оказалась захваченной русскими войсками.

На Западном фронте дела складывались не лучше. 25 августа американцы вэшли в Париж и начали продвижение к германской границе. Только во Франции немцы потеряли миллион человек и неисчислимое количество танков, артиллерийских орудий и автомашин. У них практически не оставалось никаких средств для защиты Фатерланда.

– С моей точки зрения, – заявит позже фельдмаршал фон Рунштадт, командовавший немецкими силами на западе, – война закончилась в сентябре.

Но не для Гитлера. В последний день сентября он объявил:

Находясь в таком боевом настроении, Гитлер предпринял последние отчаянные шаги. Он собрал остававшиеся людские резервы и вооружение с целью атаковать американцев там, где их позиции представлялись наиболее слабыми – в Арденнских лесах, на границе между Бельгией и Германией.

Немецкие генералы весьма скептически отнеслись к возможности успеха. Они больше не верили в военный гений фюрера. Теперь они видели в нем лишь больного, сломленного человека. Один из них вспоминал позже о том, как выглядел нацистский вождь в ночь на 12 декабря 1944 г., когда он отдавал приказ атаковать американцев:

Возможно, что он выглядел больным. Однако его речи, как всегда, поражали пылкостью и уверенностью. Фюрер продолжал убеждать своих генералов в неизбежности победы: «Еще несколько ударов, и с американцами будет покончено.»

На рассвете 16 декабря 1944 г., немецкие войска атаковали американцев в Арденнах. Они прорвали укрепление противника и начали продвигаться вперед. Однако американцы вскоре пришли в себя, и уже к Рождеству выяснилось, что план Гитлера провалился. В середине января 1945 г., всего через месяц после неожиданной атаки, немцам пришлось отступить на прежние позиции.

Затем русские ударили на востоке. Они предприняли крупнейшее наступление за весь период войны. Немцы были вынуждены уйти из Восточной Пруссии. Была освобождена Польша. К концу января русские войска под командованием маршала Жукова вышли на Одер. Они находились в каких-нибудь 100 километрах от Берлина.

Самым же катастрофическим для Третьего Рейха явилось то, что силезский индустриальной бассейн вблизи польской границы также оказался в руках врага. Основной промышленный район Германии – Рур, расположенный на западе, лежал в руинах после англо-американских бомбардировок. Потеря Силезии повергла Гитлера в глубочайшее уныние: страна больше не могла производить оружие, необходимое для продолжения борьбы.

«Война проиграна!» – заявил фюреру министр вооружений Альберт Шпеер, предъявив ему красноречивые цифры и факты.

Ощущение неминуемости поражения пришло и к Гитлеру. По своему обыкновению он перекладывал вину на других.

«Если немецкому народу придется уступить в схватке с врагом, это будет означать, что он оказался чересчур слабым. ...в таком случае ему суждено погибнуть».

Напряжение тяжелых военных лет заметно подорвало здоровье фюрера. Почти на всех, кто видел его в конце 1944 – начале 1945 гг., он производил впечатление физического и психического инвалида. В сентябре 1944 года Гитлеру пришлось провести несколько дней в постели. В ноябре, когда захлебнулось наступление противника на Восточном и Западном фронтах, он почувствовал себя значительно лучше. В 1945 же году каждый день приносил катастрофические известия с обоих фронтов, и вспышки его гнева приобрели откровенно истерический характер. Генерал Гудериан описывает одну из таких сцен:

«Он стоял передо мной со сжатыми и поднятыми вверх кулаками, со щеками, пылающими от гнева, весь дрожащий. Его всего переполняла ярость, он забыл о всяком самоконтроле... глаза же, казалось, вот-вот выскочат из орбит, набухшие вены выпирали из висков».

Пребывая в сокрушенном физически и духовном состоянии, Гитлер отдает один из важнейших приказов в своей жизни. В конце марта 1945 г. русские войска и их западные союзники стали продвигаться навстречу друг другу, намереваясь встретиться в самом центре Германии. В эти дни, для того, чтобы врагу ничего не досталось, он отдает приказ о разрушении не только индустриальных точек, но и запасов продовольствия и одежды. «Все должно быть разрушено...» Если ему суждено погибнуть, то такая же судьба постигнет и весь немецкий народ.

Альберт Шпеер был одним из немногих официальных лиц Третьего Рейха, осмелившихся противодействовать безумному диктатору. Он сказал ему, что никому не дано права уничтожать германский народ.

– Мы должны сделать все возможное, – настаивал Шпеер, – чтобы поддержать хотя бы в самом примитивном виде основу для существования нации.

Но Гитлер, если судить, по крайней мере, по словам того же министра вооружений, больше не интересовался судьбами народа, в безграничной любви к которому клялся бесчисленное множество раз раньше. На Нюрнбергском процессе Шпеер приписывал ему следующее высказывание: «Если война проиграна, народ также должен погибнуть. Такая судьба неизбежна... Нет никакой необходимости заботиться о поддержании примитивного существования. Скорее наоборот, будет лучше разрушить все, ибо эта нация оказалась слабой. Будущее же принадлежит полностью сильнейшей восточной нации (Россия). Кроме того, после сражений в живых остались лишь неполноценные существа. Лучшие люди были убиты.»

Если Гитлер действительно думал подобным образом, то он хотел, чтобы после войны Германия осталась навсегда в руинах. Однако, как известно, в тот критический момент Шпеер и некоторые другие высокопоставленные деятели Третьего Рейха отказались повиноваться фюреру. К тому же, вражеские войска продвигались настолько быстро, что даже фанатичные нацисты, продолжавшие быть верными диктатору, не имели достаточно времени для осуществления разрушительных операций.

1 апреля 1945 г. американские войска заняли Рур, окружив там двадцать одну немецкую дивизию. 11 апреля они уже вышли на Эльбу около Магдебурга, всего в 50 километрах от германской столицы.

16 апреля русские армии под командованием Жукова перешли Одер и устремились к Берлину. Они достигли его предместий 21 апреля.

Дни Гитлера были сочтены.

Последние дни Адольфа Гитлера

Свой день рождения, 20 апреля 1945 г., фюрер намеревался провести в Бертесгадене. Именно оттуда, с альпийских вершин, хотелось ему руководить последней битвой за спасение Третьего Рейха. Однако он замешкался, и пока его одолевали различные сомнения, стало уже невозможным выбраться из железных тисков окружения.

Ева Браун, самоотверженно преданная Гитлеру на протяжение 30 лет, прибыла в Берлин 15 апреля, чтобы разделить с ним его судьбу. Надо сказать, что они не слишком часто встречались в течение пяти лет войны. Гитлер систематически отказывал ей в посещении разных штаб-квартир, в которых он, в основном, обитал все это время. Она же почти безвыездно жила на вилле в Бертесгадене.

Шофер фюрера Эрик Кемпка писал о Еве Браун:

20 апреля, его день рождения, прошел довольно спокойно, несмотря на то что с фронта продолжали поступать плохие новости. С поздравлением явились многие из старых соратников. Среди них были: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, адмирал Карл Дениц, генералы Кейтель и Йодль...

Во время празднования дня рождения, прошедшего в бомбоубежище, Гитлер поразил собравшихся странной и ничем не объяснимой уверенностью в конечном успехе. «Русские, находящиеся у ворот города, – говорил он, – непременно будут отброшены и... уберутся восвояси.»

На следующий день фюрер отдал приказ о контрнаступлении в южных предместьях Берлина. «Каждого, кто осмелится ослушаться меня, – угрожал он, сам находясь на волосок от гибели, – ждет неизбежная смертная казнь...»

Весь следующий день Гитлер лихорадочно ждал сообщений с фронта. Это ожидание, совершенно бессмысленное, еще раз наглядно демонстрирует потерю им всякого контакта с реальной действительностью. Разумеется, никакой контратаки не было: никто из военных и не думал уже о приказах того, кто окончательно погружался в мир собственного больного воображения.

В три часа дня 22 апреля в подземном бункере рейхсканцелярии, куда переместилась штаб-квартира, состоялось заседание высших военных чинов. Гитлер упорно вопрошал о результатах приказанного им контрнаступления. Никто из генералов, естественно, не мог ничего сказать ему об этом, зато у них были другие новости: русские танки на севере прорвали оборону и уже вошли в пределы самого Берлина.

Услышав сие сообщение, Гитлер, как вспоминают оставшиеся в живых свидетели, полностью утратил даже намек на самоконтроль. Он пришел в бешеную ярость и начал истошно орать на всех присутствовавших. «Это конец, – вопил он, сотрясаясь от гнева, – кругом изменники, лжецы и трусы. Все предали меня...» Когда же, отбушевав, нацистский диктатор пришел в себя, он замолк на несколько минут, а затем объявил, что останется в Берлине до конца. После чего был вызван секретарь, которому Гитлер продиктовал краткое заявление для прочтения по радио. Фюрер, – отмечалось в этом заявлении, – останется в столице, чтобы защищать ее до последней капли крови.

В тот же вечер он приказал генералам Кейтелю и Йодлю, своим самым верным людям в армии, покинуть город и направиться на юг, чтобы принять на себя командование остатками германских вооруженных сил. Однако исход войны уже не вызывал сомнений и у него самого. Он отлично знал, что русские и американцы неумолимо движутся по направлению к Эльбе, где, встретившись, они разрежут Германию надвое и изолируют его в Берлине.

Высокопоставленный эсэсовский офицер Готтлоб Бергер видел фюрера в тот грозный, штормовой вечер 22 апреля. Позже он рассказывал, что Гитлер выглядел «сломленным, конченым человеком». Когда Бергер принялся превозносить его за то, что он остался в Берлине, Гитлер в ответ закричал: «Все обманывали меня, никто не говорил мне правды!» «Он продолжал и продолжал, все выше поднимая голос, – вспоминал Бергер. – Его лицо стало бурокрасным, и я думал, что его может хватить удар в любую секунду.»

В поздний час того же вечера 22 апреля генерал Эккарт Кристиан в телефонном разговоре из бункера сообщал: «Конец. Гитлер сокрушен!»

На следующий день рейхсмаршал Геринг нанес еще один удар сломленному фюреру. Геринг, как Гиммлер и Риббентроп, исчезли из Берлина в ночь дня рождения Гитлера: никто из них не хотел быть захваченным русскими. Геринг отправился в Бертесгаден. Оттуда 23 апреля он послал фюреру радиограмму, в которой, указывая на то, что вождь оказался отрезанным в столице, предлагал взять на себя функции правителя Германии. Геринг прибавил, что если ответ не поступит в течение ночи, это будет означать недееспособность Гитлера, и потому ему придется принять бразды правления.

Получив послание от Геринга, нацистский вождь буквально задохнулся от возмущения. Свидетели из приближенных к нему вспоминают:

«Геринг предал не только меня, но и Фатерланд! – кричал Гитлер. – За моей спиной он установил контакт с врагом! Вопреки моим приказам он отправился спасать себя в Бертесгаден. Оттуда осмелился послать мне этот дурацкий ультиматум! Ни совести, ни чести.»

Гитлер приказал немедленно арестовать Геринга за измену. Однако справедливости ради стоит сказать, что дородный главнокомандующий немецких ВВС не имел контактов с врагом. Зато другой нацистский лидер, шеф эсэсовцев Генрих Гиммлер пытался наладить связь с противником. И это был «честный и верный Генрих», как часто называл его Гитлер!

В тот самый вечер 23 апреля, когда Геринг отправил злополучную радиограмму, Гиммлер тайно совещался в Любеке

со шведским графом Фольке Бернардоттом. Он предлагал сдачу немецких армий на Западном фронте. Вскоре это предложение перестало быть тайной. Сам Гитлер услышал о нем в передаче БиБиСи ночью 28 апреля. Те, кто находился с ним тогда в бункере, вспоминают: «...он походил на безумца. Краска залила его лицо. Затем он впал в состояние ступора.»

За новостью о вероломстве Гиммлера немедленно последовало сообщение о том, что силы русских приближаются к рейхсканцелярии. Судя по всем данным, в течение последующих примерно 36 часов они должны начать штурм подземной штаб-квартиры. Осознание этого факта, кажется, прояснило горячечный мозг Гитлера.

Он обрел спокойствие (по крайней мере, видимое) и принял последние решения в своей жизни. К рассвету следующего дня 29 апреля он приказал арестовать Гиммлера, женился на Еве Браун, закончил свое завещание и определил, каким образом он и его супруга покинут сей бренный мир.

Приблизительно около двух часов ночи советник берлинского муниципалитета, найденный Геббельсом где-то на городских баррикадах, после краткой гражданской церемонии объявил Адольфа Гитлера и Еву Браун мужем и женой. После чего последовал свадебный завтрак в личных апартаментах фюрера в бункере. Шампанское было разлито по бокалам, и Гитлер напомнил собравшимся о более счастливых временах. Согласно рассказам очевидцев, он произвел что-то наподобие обозрения событий своей необычной, драматической жизни. Эта жизнь, заключил он, окончена, и смерть будет для него подлинным освобождением. Разговор о смерти нагнал на гостей мрачное настроение, некоторые из них вышли из-за свадебного стола со слезами на глазах. Гитлер же незаметно проскользнул в соседнюю комнату, где начал диктовать одной из секретарш духовное завещание.

Этот любопытный документ сохранился и, бесспорно, представляет определенный интерес, ибо раскрывает ход мыслей и характер нацистского диктатора в последние часы его бурной жизни.

В своем завещании Гитлер проклинает евреев и обвиняет их в земных горестях и несчастьях. Он не забывает упомянуть и судьбу, еще раз обманувшую Германию и лишившую ее плодов победы. Опять повторяет свое утверждение прежних лет:

Он указывает на полную ответственность евреев в развязывании войны.

Далее он говорит о причинах, побудивших его остаться в Берлине:

В заключение Гитлер, слывший в некоторых кругах подлинным оккультным мессией, дал прогноз на будущее всего человечества.

Было 4 часа ночи 29 апреля 1945 г. Гитлер вызвал четверых свидетелей и попросил их поставить подписи под документом, предназначавшимся им для тех, кто озабочен судьбами белой расы.

Затем он поспешно продиктовал свое личное завещание, в котором объяснял причины женитьбы на Еве Браун и тот путь, каким они оба намеревались покинуть земную юдоль.

Утомленный диктовкой последних посланий, Гитлер прилег лишь на рассвете. Дым пожарищ занимался над Берлином, снаряды русской артиллерии рвались у самого бункера и очень сомнительно, что ему удалось выспаться.

Днем 29 апреля по радио пришли обрывки новостей. Муссолини и его любовница Клара Петаччи были пойманы итальянскими партизанами при попытке бегства в Швейцарию. Ночью 28 апреля они были повешены в Милане, и толпа зверски надругалась над их телами. Неизвестно, дошли ли до Гитлера детали мучительной и позорной гибели дуче, которого он высоко ценил и к которому испытывал чувства искренней симпатии. Можно только предположить, что такого рода новости только способствовали укреплению его решимости избавить себя и Еву от подобной участи.

Вечером 29 апреля он отдал распоряжение секретарю относительно уничтожения остающихся бумаг и документов. После чего он вместе с Евой удалился на несколько часов в личные апартаменты.

В 2 часа 30 минут ночи 30 апреля он вышел один, чтобы распрощаться с теми, кто многие годы служил ему верой и правдой. Почти у всех на глазах выступили слезы... Одна из его секретарш позже вспоминала, что «взгляд Гитлера был устремлен кудо-то вдаль, казалось, он видел происходящее за стенами бункера.»

Днем 30 апреля, как обычно, фюрер провел конференцию военачальников, ставшую последней в его жизни. Новости были таковы, что откладывать больше он не мог. Русские, доложили ему, прорвались в Потсдамерплатц и находились на расстоянии всего одного квартала от бункера. В любую минуту следовало ожидать начала штурма.

В 2 часа 30 минут дня шофер Эрих Кемпка получил приказ немедленно доставить 50 литров бензина... Пока он занимался этим, Гитлер и Ева Браун последний раз встретились с теми, кто принадлежал к внутреннему кругу фюрера: Геббельс, секретарь партии Борман, две женщины-секретарши и генералы Кребс и Бургдорф.

Фрау Геббельс не появилась. Находясь в одиночестве, она мучительно размышляла о том, что прежде, чем покончить самоубийством вместе с мужем, им предстоит убить шестерых малолетних детей.

У Гитлера и Евы Браун подобных проблем не было. Распрощавшись со всеми, они удалились к себе. В прилегающей к их апартаментам комнате Геббельс, Борман и несколько верных друзей застыли в ожидании. Через несколько минут раздался выстрел. Ждали, что за ним последует и второй, но его не было. Спустя примерно полчаса они тихо открыли дверь...

На диване, забрызганном кровью, лежало бездыханное тело Адольфа Гитлера. Он убил себя, выстрелив в рот. Рядом с ним лежала Ева Браун. Оба револьвера валялись на полу, но Ева не воспользовалась своим: она предпочла принять яд.

Было 3 часа 30 минут дня, понедельник, 30 апреля 1945 г.... Десять дней после 56 дня рождения Гитлера... Двенадцать лет и три месяца с того дня, как бывший венский бродяга стал канцлером Германии и провозгласил создание Третьего Рейха...

Тела Адольфа Гитлера и Евы Браун вынесли в сад, где их облили бензином и подожгли. Впоследствии, несмотря на тщательные поиски, не было обнаружено каких-либо останков. Шофер Кемпка полагает, что они были уничтожены взрывами русских артиллерийских снарядов.

Однако воспоминание об Адольфе Гитлере, по-видимому, никогда не удастся вытравить из памяти человечества. Многим людям, вероятно, он представляется лишь жутким кровавым монстром, сеявшим повсюду смерть, ненависть и разрушение. Но не следует забывать и о том, что пока он жил и побеждал, подавляющее число немцев взирало на него как на полубога, верило ему и самозабвенно следовало за ним...

Последняя тайна Гитлера

В начале мая 1945 г. представитель советских войск в Берлине заявил, что обнаружены обгоревшие трупы Гитлера и Евы Браун. Англичане и американцы незамедлительно попросили своих союзников продемонстрировать эту находку. Советская сторона проигнорировала эту просьбу.

26 мая Сталин, встретившись с Хопкинсом, сказал ему: «Я думаю, Гитлер жив и где-то скрывается». Он добавил: «Возможно, что Гитлер и компания отправились в Японию». Маршал Жуков, командовавший русскими войсками в Берлине, неоднократно говорил западным коллегам, что нисколько не сомневается в том, что действительно найден труп Гитлера. Однако 9 июня, к удивлению всего мира, он заявил, что «нет твердой уверенности в смерти Гитлера». Несколько дней спустя он сказал то же самое в разговоре с генералом Дуайтом Эйзенхауэром, и тот, в свою очередь, сделал аналогичное заявление на пресс-конференции в Париже...

Неудивительно, что к осени 1945 г. поползли упорные слухи о чудесном спасении Гитлера и Евы Браун. Их обоих «видели» чуть ли не каждый день в самых различных уголках земного шара: Аргентина, Испания, Бавария, Италия, Панама... Усилия английских и американских расследователей затруднялись тем, что Советы отказались пустить их в советскую зону оккупации. Британцу Хью Тревор-Роперу и американцу Майклу Мусманно приходилось, в основном, довольствоваться косвенными свидетелями. Они допрашивали тех, кто оказался в плену у западных союзников: Эрих Кемпка, лидер гитлерюгенда Артур Аксман, секретарши Траудль Юнге и Герда Кристиан, Геринг, Шпеер, секретарша Бормана Эльза Крюгер и родители Евы Браун. В последние дни существования Рейха из всех них только Кемпка, Юнге, Аксман, Кригер и Кристиан находились в бункере. В рассказанном ими было много противоречий. Так, Кемпка, сказал, что слышал выстрел, раздавшийся из кабинета фюрера. Аксман, стоявший с ним рядом, сказал, что не слышал никакого выстрела...

Самое ценное из того, что удалось обнаружить расследователям – завещание Гитлера в трех экземплярах. Документ, конечно, весьма примечательный сам по себе, но вовсе не являющийся доказательством смерти Гитлера. Тем не менее, оба – Тревор-Ропер и Мусманно пришли к одинаковому заключению: Гитлер умер в бункере. Они пришли к такому выводу, главным образом, из-за того, что, по их мнению, Гитлер никак не мог исчезнуть из бункера после 30 апреля.

Лишь в 1968 г., через 23 года после крушения Третьего рейха, был опубликован давно ожидавшийся «официальный» советский отчет о смерти Гитлера. Надо сказать, что после этого отчета сомнения относительно происшедшего в бункере только усилились. В нем, в частности, ничего не говорилось об обнаружении пулевого ранения и утверждалось, что смерть наступила от отравления цианистым калием. Но ведь большинство свидетелей заявляли, что они слышали выстрел... Эсэсовец Менгерхаузен, вышедший из русского плена в 50-е годы и, по его словам, участвовавший в захоронении обугленного трупа Гитлера, показывал, что видел пулевое отверстие в правом виске. Кемпка сказал опрашивавшим его, что Гитлер выстрелил себе в рот.

Еще одно место в советском отчете вызвало серьезное недоумение у экспертов. В нем говорилось о «недостающем яичке». Как пишет американский автор Гленн Инфельд, «это утверждение вызвало возражение со стороны лиц, .интимно знавших Гитлера. Одна его близкая приятельница сказала мне: „Я хочу подчеркнуть, что у него не было никаких отклонений от нормы в половой сфере. Если я не ошибаюсь, у нормальных мужчин должно быть два яичка“.

Слова женщины, признававшейся в интимных связях с фюрером, вероятно, не стоит рассматривать как серьезное свидетельство. Но, по-видимому, никак нельзя отмахнуться от «Медицинского дела Гитлера», хранящегося в государственном архиве США. В нем содержатся показания шести врачей, осматривавших Гитлера в разное время: личного врача фюрера Теодора Мореля; доктора Гизинга; директора клиники в Берлине В. Лелейна; К. Вебера из Бад-Найгейма; А. Ниссла из Фрейбурга; Е. Бринкмана из берлинского института врачебной диагностики. Ни один из них не упоминает о том, что была замечена какая-либо аномалия при обследовании тела Гитлера.

По мнению некоторых западных историков, советский отчет 1968 г. никак не доказывает, что жизнь Гитлера оборвалась 30 апреля 1945 г. Более того, кое-кто из них уже в 70-е годы разработал «миф о спасении Гитлера». Одним из сторонников этого мифа является упоминавшийся ранее американец Инфельд. Он приводит свои «доказательства» в книге «Секретная жизнь Гитлера». Можно, разумеется, не соглашаться с его умозаключениями, но, думается, что сообщаемое им, по крайней мере, чрезвычайно любопытно.

«В марте 1970 г. я остановился в Палас-отеле в Бари (Италия), где занимался изучением одной из наиболее блестящих операций Люфтваффе во время Второй мировой войны. Кто-то из местных жителей предложил мне встретиться с бывшим немецким летчиком Гансом Абертом, проживавшим неподалеку. Я позвонил ему, и мы встретились. Когда я заметил ему, что операция в районе Бари была одной из самых смелых и удачных воздушных операций войны, он не согласился.

– На мой взгляд, это не совсем так, – сказал он. – Операция 30 апреля 1945 г., когда я летел в Берлин, была более опасной... Я сел на реке Хавель...

Я немедленно предположил, что он ошибся в дате, ибо различными исследователями установлено, что действительно 29 апреля на Хавеле сел самолет, прилетавший забрать гитлеровского адъютанта Вилли Иоханмейера и двух других, каждый из которых хранил копию завещания фюрера.

– Нет, 30 апреля, – настаивал он.– Я должен был забрать более ценный груз, чем завещание Гитлера.

– Что же?

Аберт лишь улыбнулся: «Это был не Борман». Он отказался отвечать на все мои дополнительные вопросы. Я знаю, что он упомянул Бормана неслучайно, ибо в мировой прессе в течение ряда лет муссировались разговоры о том, что ведутся поиски заместителя Гитлера. После отъезда из Бари я совершенно забыл о сказанном Абертом, уверенный в том, что он перепутал даты. Я не думал о нем до тех пор, пока в 1973 г. не разговорился в Мюнхене с другим бывшим немецким летчиком Куртом Бартом. Он также сказал мне, что летал в район Берлина 30 апреля...

– 30-го? Вы, наверное, имеете в виду 29-го? – спросил я. Он лишь покачал головой.

– Я летел и 29-го и 30-го. 29-го мы не подобрали никого, а вот 30-го мы...

– Вы забрали кого-то 30-го?

– Я точно не знаю, ибо был в кабине...

Мое любопытство возрастало, но Барт не дал мне никакой иной информации. Как раз в тот период у меня была назначена встреча с Отто Скорцени в Мадриде. Я решил, что он является именно тем человеком, который должен знать о полетах в Берлин 30 апреля. После окончания войны и крушения Третьего Рейха Скорцени неоднократно обвиняли в том, что он участвует в тайных операциях по оказанию помощи и защите бывших нацистов в различных частях света.

20 февраля в его квартире на улице Монтера я встретился со Скорцени. Гигант со шрамом на лице радушно принял меня. Он дал мне массу интереснейших сведений о Еве Браун. Затем, как можно более деликатно, я перевел разговор на тему последний дней Гитлера и, играя на тщеславии Скорцени, заметил:

– Такой умный человек, как вы, очевидно, мог бы найти способ спасти Гитлера.

Он внимательно посмотрел на меня, и я понял, как чувствовали себя немецкие офицеры, участвовавшие в покушении на Гитлера 20 июля 1944 г., когда спустя несколько дней они оказались пойманными Скорцени.

Наконец, Скорцени спросил:

– Вы думаете, что Гитлер мертв?

– Конечно, – солгал я.

Он, казалось, вздохнул с облегчением.

– Да, я мог вывезти его из Берлина. У меня был план.

Скорцени объяснил мне, что ночью 30 апреля Гитлер мог бы выйти из бункера через подземный проход под рейхсканцелярией, оказаться на Герман Герингштрассе, а затем обходными путями добраться до реки Хавель. Я понимающе кивнул ему и спросил:

– Ну куда же он мог пойти оттуда? Скорцени ухмыльнулся:

– Он мог быть подобран специальным самолетом, севшим на Хавеле.

Я был потрясен. Шеф нацистских коммандос сказал мне то же самое, что Аберт в Бари и Барт в Мюнхене: Гитлер мог быть подобран самолетом 30 апреля.

– Звучит правдоподобно, но не совсем реально, – заметил я. – Я не думаю, что у Гитлера имелась возможность следовать маршруту, описанному вами, ибо русские войска были повсюду.

– Другие вырвались из бункера даже после 30. Я знаю что это было вполне осуществимо.

– Как вы можете знать? Разве вы были тогда на Одере? Он рассмеялся:

– Был ли я?

Я решил, что лучше не слишком настаивать, а повести разговор в несколько ином направлении.

– Это всего лишь красивая сказка, ибо всем известно, что Гитлер принял яд, а затем застрелил себя. Гюнше, Кемпка, Линге и другие видели труп, сожгли его и похоронили.

– Не исключено, что это был двойник, – сказал Скорцени.

Я слышал много раз, что у Гитлера были двойники. Баур (личный пилот Гитлера – В.П.) вспоминал как-то, что видел в Бреслау человека, удивительно напоминавшего фюрера.

– Если бы Гитлер решил выбраться из бункера, – сказал Скорцени, – двойник мог быть использован, чтобы никто не подозревал о побеге.

Мне известно, что Паулина Колер, горничная в Бергофе, в течение ряда лет упорно твердила, что у Гитлера имелось трое двойников, и что только Гестапо знало их имена. «Один из них всегда в Бертесгадене, другой в Мюнхене и третий в Берлине», – уверяла она.

Теперь Скорцени намекал на то, что, может быть, двойник Гитлера, а не он сам похоронен в саду рейхсканцелярии 30 апреля 1945 г.!

– Вы полагаете, что этой был двойник? – спросил я его напрямик.

Скорцени опять рассмеялся:

– Русские утверждают, что фюрер мертв. Они, должно быть, знают, что говорят.

После моего посещения Скорцени в 1973 г. я беседовал со многими немцами, бывшими в той или иной степени близкими к Гитлеру. Никто из них не был в абсолютной уверенности в том, что его нет в живых...

Среди опрошенных мною – актриса Кристина Рейман, хорошо знавшая Фегелейна, женившегося на сестре Евы Браун. Для многих историков до сих пор неясно, почему эсэсовец Фегелейн, не игравший сколько-нибудь значительной роли в Третьем Рейхе, был казнен по приказу Гитлера. Вот, что рассказывает Рейман, видевшая в последний раз Фегелейна 27 апреля 1945 г.:

«Он выглядел очень обеспокоенным. Он постоянно твердил, что в Берлине два Гитлера. Я думала, что он просто пьян. Перед тем, как расстаться, Фегелейн сказал, что если фюрер догадается о том, что он, Фегелейн, знает секрет, Гитлер убьет его. Он не сказал мне, что это был за секрет».

Можно предположить, что Фегелейн через своих друзей из числа эсэсовских телохранителей фюрера, которые, бесспорно, должны были быть в курсе дела, узнал о плане побега, включавшем убийство двойника и исчезновение из Берлина на самолете. Он был казнен за то, что ему стал известен последний секрет Гитлера...

Вы полагаете, что все это из области фантазии?

В феврале 1966 г., примерно за два года до «официального» советского сообщения о смерти Гитлера, четверо американцев были арестованы в Бразилии по обвинению в контрабанде. Это обвинение являлось совершенно необоснованным. Они не делали абсолютно ничего нелегального и к тому же неоднократно осуществляли подобные полеты в прошлом. На этот раз, однако, их арестовали при попытке приземлиться в Трес Мариас. Арест четырех американцев вызвал шок в Вашингтоне. Несмотря на вроде бы хорошие отношения между США и Бразилией, бразильское правительство отказалось отменить приговор. Правительственные лица в Вашингтоне знали о ложности обвинений, но никак не могли понять действительной причины ареста. В конце концов, арестованным удалось совершить дерзкий побег в США. Бразилия потребовала их выдачи, но Вашингтон, убежденный в необоснованности обвинений, проявил твердость.

Почему арестовали американцев? Несмотря на проведенное расследование, это оставалось тайной до 15 июля 1978 года. В тот день я был в Бертесгадене и поднялся в излюбленное Гитлером «Орлиное гнездо» (одна из вилл фюрера в Баварских Альпах – В.П.), где выпил немного с оказавшимся соседом, немецким туристом. Вполне естественно, что, находясь в таком месте, мы заговорили о Гитлере и Третьем Рейхе. Немец, как выяснилось, во время войны служил в абвере – армейской разведке. Когда он сказал мне, что живет сейчас в Лейпциге, я немедленно заподозрил, что мой собеседник работает для восточногерманской разведки: среднему восточному немцу не разрешается покидать «демократическую республику», чтобы путешествовать в Западную Германию. Однако мне нечего было от него скрывать, и я разговаривал с ним совершенно свободно. Случайно беседа зашла о Бормане: жив он или нет. Немец, так и не назвавший своего имени, откровенно рассмеялся, когда я сказал, что, по моему мнению, Бормана нет в живых

– Много немцев живет теперь в Южной Америке, – сказал он. – Разве вам это неизвестно?

– Да, но не столь высокого ранга нацисты, как Борман.

Его лицо залилось краской.

– Вы, американцы, недооценивали нацистов. Я утверждаю, что Борман жив и находится в Южной Америке, и там же обитают лидеры даже более высокого ранга.

Выше, чем Борман? Я был поражен сказанным им. Шпеер жил в Гейдельберге. Геббельс и Геринг мертвы. Мой собеседник явно преувеличивал, и я сказал ему об этом.

– Вот уже в это нельзя поверить. Кто...

Он прервал меня и назвал имена тех самых четырех американцев, которых арестовали в Бразилии по надуманным мотивам. Я не мог поверить собственным ушам: он связывал историю их ареста и заключения с той темой, на которую мы говорили. Я слушал не прерывая, ибо хотел узнать его версию.

– Знаете ли вы, почему их задержали? – спросил он.

– Нет.

– Потому что они видели пожилого человека близ посадочной полосы в Трес Мариас, и бразильские официальные лица боялись, что они узнали его!

С этими словами он поднялся и навсегда исчез из моего поля зрения.

Гитлер в Бразилии? Фантазия!

В 1976 г. Энрике Мюрк, бывший помощник Адольфа Эйхмана и летчик Люфтваффе был арестован в Аргентине. Вальтер Кутчман, бывший эсэсовец, обвинявшийся в убийстве евреев в Польше, был арестован также в Аргентине. По некоторым утверждениям, Борман живет в уединенном поместье где-то на севере Аргентины. Доктор Иозеф Менгеле, знаменитый «ангел смерти», живет в Парагвае. Так почему же представляется невероятным, чтобы Гитлер, уже находящийся в очень преклонном возрасте (Инфельд написал свою книгу более десяти лет назад – В.П.), проживал в Бразилии, пользуясь протекцией определенных высокопоставленных лиц? Он мог бы жить тихо и совершенно незаметно. Ведь фюрер обещал жить именно таким образом после того, как его «работа будет окончена». Союзные войска положили конец «работе» в 1945 г. И, если история, рассказанная мне в «Орлином гнезде», правда, то американцы, арестованные в Бразилии, конечно, не узнали его, ибо подобно подавляющему большинству они уверены, что Гитлер давно мертв и никак не может жить в Бразилии.

Однако можно ли утверждать, что мысль о том,, что Гитлер не умер 30 апреля 1945 г. принадлежит лишь к области чистой фантазии?

20 апреля 1978 г. (Гитлер родился 20 апреля 1889 года – В.П.) в гостинице «Тиль», расположенном в городке Италиана (Бразилия), состоялась встреча нацистов, проживающих в четырех различных странах. В то утро вход в гостиницу охранялся строжайшим образом, делалось все возможное, чтобы журналисты, фотографы и вообще посторонние держали определенную дистанцию. Когда кто-то пытался приблизиться к гостинице, немедленно появлялись нацисты с хлыстами и пистолетами в руках. Несколько человек были избиты, получили повреждения. Но ни одного из нацистов не арестовали; полиция проявляла поразительное равнодушие. Позиция, занятая бразильским правительством, представляется по меньшей мере странной. Министр юстиции заявил, что встречи нацистов Третьего Рейха не являются нелегальными, а помощник бразильского президента Эрнесто Гейзель назвал собрание в гостинице «Тиль» «всего лишь вечеринкой старых людей, испытывающих чувство ностальгии».

Был ли среди ностальгирующих стариков Адольф Гитлер? Через несколько десятилетий после крушения Третьего Рейха эта тайна – последняя тайна Гитлера – все еще остается неразгаданной.