Гитлер Адольф МОЯ БОРЬБА
Часть 1
1. Моя родина
Есть нечто символическое в том, что я родился в Браунау, на Инне.
Этот маленький городок лежит на границе двух германских государств, к соединению которых мы должны стремиться всеми своими силами.
Германская Австрия должна возвратиться в лоно великой Германии-Матери, но отнюдь не по причинам экономического характера.
Нет, нет!
Если бы слияние этих двух стран было бы не только не полезно с экономической точки зрения, а скорее, наоборот, вредно, то и тогда оно должно произойти. Общая кровь должна составлять общее государство.
До тех пор, пока германское государство не соберет в себе всех немцев до единого и не обеспечит прокормления их всех, Германия не имеет морального права искать новых территорий.
Тогда плуг будет перекован на меч, а хлеб нового грядущего мира будет орошен слезами войны.
Все эти идеи укрепляют меня в убеждении, что мое рождение на границе двух государств – было символом великой миссии.
Разве мы все не германцы?
Разве мы все не принадлежим друг другу?
Эта проблема рано засела в моем детском мозгу. В ответ на мои застенчивые вопросы, я должен был с тайной завистью признавать факт, что не все германцы были настолько счастливы, чтобы входить в состав бисмарковской империи.
Я не хотел быть чиновником и никакие уговоры и убеждения не могли переубедить меня. Всякая ссылка на пример моего отца, который был чиновником, производила на меня совершенно обратное действие. Я ненавидел самую идею чиновничьей службы, которая обязывала бы меня сидеть прикованным к конторе, и не быть хозяином собственного времени.
Теперь, когда я оглядываюсь назад, – два факта встают предо мной особенно сильно.
То, что я сделался националистом! И то, что я научился понимать историю в ее настоящем смысле.
Старая Австрия была государством смешанных национальностей.
В ранней юности и я принимал участие в этой борьбе национальностей.
Собираясь в школе, мы нередко пели запрещенную «Дойчланд юбер аллее», вместо австрийской «Кайзерлид», не боясь ни выговоров, ни наказаний.
Я в скором времени сделался фанатическим германским националистом, что однако далеко от нашего современного нацизма.
Когда мне было 15 лет, я уже понимал разницу между династическим патриотизмом и народным национализмом. Мы, еще мальчики, понимали тогда, что австрийское государство не могло любить нас – немцев.
Знание истории Габсбургского дома мы пополняли тем, что видели.
На севере и на юге отрава чужих рас разъедала тело нашей нации и уже сама Вена становилась все менее и менее немецкой.
Императорский дом принимал все более и более «чешский» облик. Но, очевидно, богиня справедливости вмешалась в это дело и устроила так, чтобы эрцгерцог Франц-Фердинанд пал от пуль славянина, он, который хотел сделать из Австрии славянское государство!
Бацилла будущей войны и общего крушения зародилась тогда от взаимоотношений Германии с Австрией.
Позднее я еще вернусь к этой теме. Пока же достаточно указать, что с моих ранних дней я был убежден, что уничтожение Австрии как государства было необходимым условием для спасения германской расы. Я был также убежден, что дом Габсбургов не принесет германской расе ничего кроме зла.
Так лелеял я в себе все растущую любовь к моей австро-германской родине и глубокую ненависть к австрийскому государству.
Вопрос о выборе профессии встал предо мной гораздо раньше, чем я предполагал. Бедность заставила меня принять решение. Скромные доходы моей семьи почти целиком поглощались болезнью матери. На пенсию, которую мы получали, жить было невозможно.
И вот с чемоданом платья и белья я отправился в Вену, полный решимости завоевать мою судьбу.
Я хотел сделаться «кем-нибудь», но конечно не чиновником!
2. В Вене
Вена поразила меня резким контрастом изумительного богатства и ужасающей бедности.
В Вене чувствовался пульс всей Империи с ее опасным очарованием смеси народов.
Блеск двора привлекал в Вену богачей и интеллигенцию как магнит.
Благодаря системе централизованного управления, Вена являлась местом концентрации всей власти в стране, как политической, так и административной.
Кроме того, она являлась также и интеллектуальным центром и была переполнена профессорами, артистами, литераторами и т.д.
А наряду с роскошью аристократов и крупного купечества, с довольством интеллигенции, можно было видеть тысячи безработных, с завистью смотревших на великолепные дворцы.
Для того, кто желал бы тщательно ознакомиться с социальным вопросом, не могло быть лучшего места, чем Вена. Но не нужно было впадать в ошибку и знакомиться с этим вопросом сверху: начинать нужно было снизу.
Во время борьбы за существование, которую я вел в Вене, я заметил, что к социальным вопросам никогда нельзя подходить с точки зрения благотворительности. Это бесполезно и смешно.
К таким вопросам нужно подходить имея в виду культурно-экономическую реорганизацию всей нашей жизни, которая должна положить конец жалкому существованию людей.
Я не могу сказать, что больше всего поразило меня в тот период в Вене, страшная ли нужда рабочих или низкий уровень их духовного развития.
Наша буржуазия нередко содрогалась от ужаса, когда какой-нибудь несчастный бродяга относился с полным безразличием к своей национальности, не думая о том, что у этого несчастного нехватало средств на самое жалкое прозябание.
В те годы моего пребывания в Вене, я научился многому...
Для того, чтобы «национализировать народ», нужно прежде всего создать здоровые социальные условия и дать этому народу просвещение! Только путем воспитания и образования каждый человек будет проникнут внутренней национальной гордостью!
Ибо бороться можно лишь за то, что любишь, а любить можно лишь то, что знаешь!
В период 1909–1910 гг. мое собственное положение улучшилось настолько, что я мог работать самостоятельно в качестве чертежника и художника-акварелиста.
В то же время я тщательно занимался своим образованием, а также изучал жизнь.
Я уже тогда пришел к заключению, что народ, как женщина, предпочитает иметь на себе руку твердого повелителя, чем слабого, которым можно вертеть как угодно.
В числе политических доктрин, которые изучал я в те дни, была доктрина социал-демократической партии.
Ознакомившись с программой этой партии поверхностно, я стал стремиться постичь и ее внутреннюю сущность. Официальная литература об этой партии меня больше не интересовала. В конце концов я пришел к заключению, что в отношении экономических вопросов эта партия становится на ложный путь, так же как и в отношении политических. Я убедился также и в том, что сущностью этой партии является разрушение, стремление к которому свойственно расе, с которой я до того не был знаком.
Главной внутренней целью социал-демократии является взаимопонимание с евреями.
Но понять евреев значит поднять завесу над тайными замыслами партии и разоблачить весь бред марксизма, который пытается отуманить мир своими трескучими лозунгами. Я не могу сейчас сказать, когда именно слово «еврей» приняло для меня специальное значение.
Дома, при жизни отца я не помню, чтобы я даже слышал это слово. Мой отец принадлежал к числу тех людей, которых принято называть «мировыми гражданами», хотя в то же самое время в нем было сильно развито чувство национализма. Последнее оказало большое влияние на меня.
Уже будучи постарше, в реальном училище. я имел одноклассника – еврея. Мы, мальчики, обращались с ним вежливо, но познакомившись с ним поближе, не стали особенно доверять ему.
Мне было лет 14 или 15, когда я услышал слово «еврей» в его политическом значении. С тех пор это слово стало мне антипатичным.
В Линце, где я жил в детстве, было мало евреев; будучи отделены от еврейской массы, они были просто европейцами. Я лично смотрел на них просто как на немцев.
Я не уяснял себе всей нелепости этого взгляда до тех пор, пока не обратил внимания на резкое религиозное различие между нами. Но в то же время идея преследования их за их веру внушала мне ужас.
В Вене, куда я приехал искать счастья, евреи были мне сначала мало заметны. Хотя их было около 200000 чел., они были совершенно растворены в массе двухмиллионного населения.
В первые месяцы моего пребывания в Вене я был поглощен ознакомлением с жизнью этого города. Только позднее, когда я привык к нему, я снова вернулся к мысли о еврейском вопросе.
Я не могу сказать, что мое знакомство с евреями произошло при очень приятных для меня обстоятельствах.
Первоначально я продолжал видеть в евреях просто людей другой веры и возмущался идеей преследования их на религиозных основаниях. Неудивительно поэтому, что тон, который приняла в отношении их антисемитская пресса в Вене, казался мне недостойным культурных традиции великой нации.
Тяжелое впечатление производили на меня страницы среневековья, приводившие факты, о которых не хочется даже вспоминать.
Но ввиду того, что газеты проводившие антисемитскую кампанию, не пользовались особенно хорошей репутацией, я не слишком обращал внимания на то, что они писали.
Мое собственное мнение о евреях сложилось независимо от этих газет.
Живя в Вене, я, как и прежде, продолжал чутко интересоваться вопросами политического и социального характера.
С восхищением и гордостью следил я за развитием и ростом Германской империи, составляющим такой резкий контраст с упадком австрийского государства.
К кампании против Вильгельма II я относился неодобрительно. Я смотрел на него не только как на императора, но и как на создателя германского флота.
Меня искренне возмущало то, что рейхстаг запрещал кайзеру выступать с речами: я считал эту организацию не имевшей никакого права на такие действия. За время одного заседания парламентские болтуны произносили больше речей, чем целая династия императоров могла бы произнести в течение столетия.
Меня бесило то, что в стране, где каждый дурак имел право критики, носитель императорской короны мог получать репиманды от глупейшего из учреждений!
Я возмущался также тем, что венская пресса, униженно склонявшаяся перед каждым, даже самым ничтожным из придворных, выражал враждебные мнения в адрес германского императора.
Я должен признать здесь, что одна из антисемитских газет – «Дейче Фольксблатт» вела себя наиболее достойно в этом отношении.
Назойливая манера влиятельной венской прессы восхищаться Францией также действовала мне на нервы. Можно было только стыдиться своего германского происхождения, читая панегирики великой французской культуре.
Таким образом, из всех газет я остановил свой выбор на «Фольксблатте», газете, которая казалась мне наиболее «чистой». Я правда не соглашался с ее резким антисемитским тоном, но тем не менее читал ее и стал задумываться над некоторыми вопросами. При посредстве этой газеты я ближе познакомился с христианской социалистической партией и ее лидером д-ром К. Лютером.
Однажды, гуляя по городу, я натолкнулся на их человека в длинном кафтане с черными локонами, свисавшими вдоль щек. Моей первой мыслью было:
– Не это ли и есть евреи?
В Линце евреи выглядели совершенно иначе.
Я стал внимательно оглядывать этого человека и чем больше я его осматривал, тем больше убеждался, что он ни в коем случае не может быть германцем.
Как всегда в таких случаях я старался рассеять свои сомнения при помощи книг. Впервые в жизни в мои руки попали антисемитские брошюры. К сожалению, они не разъяснили мне сущности еврейского вопроса, т.к. были рассчитаны на совершенно невежественного читателя и базировались на нелепейших утверждениях.
Еврейский вопрос снова встал предо мной во всей грандиозности и я, мучимый опасениями впасть в ошибку, снова стал «искать».
Я, однако, уже не сомневался, что тайна кроется не в религиозной, а в чисто расовой розни.
С тех пор, как я стал увлекаться еврейским вопросом, Вена встала предо мной в совершенно ином освещении.
Всюду, куда бы я ни шел, я неизменно наталкивался на евреев и чем больше я их наблюдал, тем больше они поражали меня своим отличием от других людей.
Вся внутренняя часть города и районы, расположенные к северу от Дунайского канала, были населены людьми, не имевшими ничего общего с германцами.
В то время, как я ломал себе голову над вопросом – что же именно представляют собой эти люди – началось движение, отклики которого громко раздались и в Вене. Это был сионизм, выявляющий национальный характер еврейства.
С внешней стороны казалось, что идеи сионизма разделялись далеко не всеми евреями и что большая часть евреев осуждала, а то и прямо отвергала принципы этого движения.
Но посторонний наблюдатель, желавший близко ознакомиться с этой проблемой, мог только запутаться в тумане теорий лживых и нарочно измышленных для «чужого».
Так, например, «евреи либералы» осуждали сионистов за «непрактичность» их доктрины, которая по их мнению могла со временем оказаться даже «опасной» для всего еврейства.
Но внутренняя связь между всеми этими группами оставалась по-прежнему крепкой.
Приглядываясь к разногласию между сионистами и либералами, я вскоре убедился в том, что это только фикция.
Когда я уже узнал о работе, которую ведут евреи в прессе, в искусстве и в литературе – иудаизм получил в моих глазах совершенно определенную окраску.
Нужно было только взглянуть на афиши театров и кинематографов, на которых стояли имена авторов разлагающих общество драм и трагедий, чтобы проникнуться антипатией к евреям.
Духовная зараза, которую они распространяли, была хуже чумы.
Я стал внимательно просматривать иностранные газеты. Либеральные тенденции в прессе приняли для меня теперь тоже новое освещение.
Спокойный сдержанный тон при ответах на нападки, а то и полное игнорирование их, казались мне теперь просто хитроумным трюком.
Блестящие театральные критики расхваливали авторов-евреев и, наоборот, резко осуждали авторов-германцев.
Шпильки в адрес кайзера Вильгельма и восхваления французской культуры еще больше настраивали меня против прессы, находившейся под влиянием евреев.
Теперь, когда я узнал, что евреи являются вдохновителями социал-демократической партии, моя длительная духовная борьба закончилась. Завеса спала с моих глаз.
В конце-концов я убедился в том, что социал-демократическая пресса находится всецело в руках евреев.
Более того, – я убедился в том, что вообще ни одна газета, к которой имели какое-нибудь отношение евреи, не могла называться действительно националистической в том смысле, в каком я привык понимать.
Что же касается чисто марксистской прессы, то в ней все, начиная с редакторов и кончая самыми младшими сотрудниками были евреи.
Авторы всех социал-демократических брошюр были евреями. Статьи социал-демократических газет почти всегда имели подписи журналистов-евреев.
Чем больше я заинтересовывался в деятельности еврейства, тем больше убеждался в том, что не ошибаюсь.
Евреи доминировали в рейхсрате, в рабочих союзах, председательствовали в различных организациях, выступали уличными агитаторами.
Все это в конце-концов убедило меня в том, что евреи никогда не будут немцами.
И привело меня к мысли, что они являются элементом, разлагающим нашу нацию.
Чем более интересовался я евреями, тем более узнавал их особенности.
Так, например, в диспутах они всегда полагались на глупость оппонентов, а если этот способ терпел неудачу, они сами прикидывались дурачками. Если же и здесь следовала неудача, они просто «переводили стрелку» на другой предмет. Встречая неодобрение слушателей, они на другой день с неподражаемой легкостью отрекались от своих слов и даже возмущались теми мыслями, которые сами высказывали накануне.
Их ловкость, изворотливость, лживость сделали в конце-концов то, что я их возненавидел.
Эта ненависть имела однако и свою хорошую сторону, т.к. чем более ненавидел я их, тем более проникался любовью к собственному народу.
Итак, из равнодушного наблюдателя я сделался фанатиком-антисемитом.
Еврейская доктрина марксизма отвергает принцип аристократизма в природе и вместо вечной привилегии силы индивидуумов выдвигает мертвый вес масс. Иными словами, марксизм отрицает ценность индивидуальности, лишая всякого значения тех, кто вел и ведет человечество к высшей культуре. Его стремление навязать миру свои законы может привести только к хаосу.
Если еврейство с помощью марксизма победит все нации мира, его корона будет погребальным венком для человечества и наша планета станет снова безлюдной, как миллионы лет назад.
Природа должна будет отомстить за всякую узурпацию своих прав.
И теперь я верю в то. что действую так, как угодно Всемогущему. Борясь с евреями, я делаю Божье дело!
3. Австрия и немцы
Политическая мысль работала в старом дунайском государстве гораздо ярче и сильнее, чем в Германии, исключая конечно Пруссию, Гамбург и северное побережье.
Австрияк-немец, живший в границах Австрийской империи, никогда не терял сознания своего расового долга. Несмотря на то, что судьба оторвала его от общегерманского отечества, он всегда мечтал о разрешении огромной задачи – об объединении Германии, разодранной политическими смутами.
Кругозор австрийских немцев шире границ их государства. Они играли в стране первенствующую роль, занимая ответственные посты в правительстве. Они сосредоточили в своих руках внешнюю торговлю, вопреки проискам евреев, также занимавшихся торговлей. Они составляли, главным образом, кадр офицерства. Науку и искусство двигали также они.
В музыке, архитектуре, скульптуре Вена могла гордиться именами германцев.
И, наконец, внешней политикой ведали немцы, хотя в министерство иностранных дел и проникали еще иногда венгры.
И все-таки попытки сохранить австрийскую монархию были тщетны: империя расползалась и это видел сам император.
Венгерский Будапешт начинал превращаться в настоящую столицу и рост ею становился угрожающим для старой Вены. За Будапештом стала поднимать голову чешская Прага. Львов и Лайбах стали также тянуться за ними.
Если бы работа по сохранению австрийского государства велась серьезно, то цель была бы достигнута. Но такой работы не велось.
В стране должен быть установлен действительно единый язык и единый принцип школьного воспитания.
Через 10–20 лет это несомненно не дало бы настоящих результатов. Нужно было рассчитать работу на столетие и проводить ее неуклонно. Но правительство было слишком слабо. Каждая из рас, составлявших империю, жила своей собственной жизнью и в результате Габсбурская монархия пала.
Иосиф II, римский император Германской империи, скончавшийся в 1790 году, понимал хорошо опасность, угрожавшую его династии.
С нечеловеческой энергией пытался он исправить промахи своих предшественников, но с его смертью снова все пошло по старому. Его преемники по тем или иным причинам своей миссии не выполнили.
Революция 1848 года должна была послужить началом классовой борьбы по всему миру, но в Австрии она явилась началом борьбы народностей ее составляющих.
К сожалению, немцы, очевидно, не понимая сущности движения в Австрии, отдали себя в распоряжение революционного движения и тем самым определили свою судьбу. Они сыграли важную роль в поднятии духа мировой демократии, который вскоре же поколебал основы их собственного существования.
Сформирование парламента, в котором не был установлен единый государственный язык, положило конец доминированию германской расы в Австрии. С этого момента империя покатилась к гибели.
Я не хочу останавливаться здесь на деталях падения австрийской монархии, т.к. это не является целью моей книги. Я хочу только указать здесь на факты, имевшие значение для нашей эпохи и сформировавшие мою политическую мысль.
Среди учреждений, которые привели австрийскую монархию к гибели, каждый человек, мало-мальски разбирающийся в политике, прежде всего укажет на австрийский парламент, или как его называли рейхсрат.
Отцом этого учреждения является, конечно, парламент Англии, этой страны «классической демократии».
Подобно английскому парламенту, австрийский состоял из двух палат – «Абгеорднетенхауза» и «Херренхауза».
Но обе эти палаты сильно разнились от английских. Даже по внешнему виду они были глубоко отличны.
Архитектор, создавший здание английского парламента, озаботился тем, чтобы это здание, украшенное эмблемами, иллюстрирующими мощь Британской империи, было как бы храмом национальной славы.
Здание австрийского парламента было построено архитектором датчанином, который украсил стены своего творения орнаментом, изображающим эпизоды из античной эпохи.
Судьба германской расы в австрийском государстве зависела от ее влияния в рейхсрате.
До введения всеобщего избирательного права и тайного голосования в рейхсрате доминировали немцы.
Но благодаря проискам социал-демократов, положение стало меняться и в конце-концов рейхсрат потерял свою немецкую «окраску».
Если бы я предварительно ознакомился с берлинским парламентом, я мог бы легко впасть в заблуждение, считая, что парламент и династия вовсе не зависимы друг от друга.
Но мое первое знакомство с парламентской системой произошло в Вене и я пришел к заключению, что если австрийский парламент не много стоит, то еще меньше стоят Габсбурги!
Мое знакомство с парламентом навело меня на новую пытливую мысль:
– Является ли прогресс результатом умственной деятельности масс или индивидуумов?
Своим отрицанием авторитета индивидуумов и предпочтением весу масс парламентская система подрывает основной принцип аристократизма в природе.
Читателю еврейских газет трудно представить себе, как много зла таится в модной системе парламентов!
Парламенты являются главной причиной, по которой наша политическая жизнь оказалась так усложнена.
Самое главное, что должен всегда помнить человек, это:
– Масса никогда не может заменить человека!
– Масса всегда скорее склонна к глупости и трусости!
И так же точно, как сто дураков не сделают мудреца, так и сотней трусов никогда не будет принято героическое решение.
Для того, чтобы понять всю глубину извращения идеи демократизма, достаточно сравнить демократическую парламентскую систему с настоящей немецкой демократией.
Целью современного демократического парламента является вовсе не собрание «мудрейших», а просто сформированные группы или толпы, которые легко можно вести в любом направлении. Только при таком положении партии могут проводить свои задачи.
При этом положении ответственность, которая должна бы лежать на парламенте, фактически снимается.
Прямые, честные люди, готовые принять на себя самую тяжелую ответственность, не пойдут заниматься болтовней в парламентах, где приятно проводят время лица, лишенные чувства ответственности.
Таким образом, для настоящей демократии парламент не может быть нужен ни на один момент.
Но кому же он может тогда понадобиться?
Конечно, только еврею: он один оценит это фальшивое грязное учреждение!
Полным противоречием парламентской системе является система немецкой демократии с ее свободным выбором вождя, который готов отдать всю свою жизнь национальному делу.
Общий тон австрийского парламента за последние перед войной годы был направлен против Германии.
Особенно это стало заметно, когда наследником габсбургского трона сделался эрцгерцог Франц-Фердинанд. Благодаря ему, в Австрии стало сильно увеличиваться чешское влияние. Так, в деревнях, раньше совершенно немецких, стал укрепляться чешский язык. В Нижней же Австрии чехи до такой степени подняли голову, что стали уже считать Вену «своей» столицей.
Морганатическая супруга наследника была уроженкой Чехии и ее кружок был резко антинемецким.
Идеалом этого кружка было учреждение независимого славянского католического государства.
К этому плану была притянута и католическая церковь, которая так же, как и Габсбургский дом, ничего от него не выиграла. Результаты получились наоборот совершенно трагические:
– Габсбурги потеряли трон.
У католической же церкви выскользнуло из-под влияния большое государство.
Попытка искоренить «германизм» в старой австрийской монархии привела лишь к созданию пангерманского движения.
Впервые за весь период существования истории германский народ отказался от династического патриотизма для защиты своей национальности.
Рост пангерманского движения с одной стороны и христианско-социалистической партии с другой оказались объектами моего глубокого внимания.
Лидерами обоих этих движений являются Георг фон Шренер и доктор Карл Люгер.
Каждый из этих людей высоко поднимается над уровнем обыкновенных парламентских деятелей.
Среди грязи и злоупотреблений, окружавших их, они одни были чистыми!
Первоначально мои симпатии были отданы Георгу фон Шренеру, но позднее я стал также симпатизировать и д-ру Люгеру.
Шренер казался мне более глубоким мыслителем. Он представлял себе конец австрийской монархии яснее и правильнее, чем кто бы то ни было.
Если бы Габсбургская монархия прислушивалась к его голосу, то никогда не произошло бы ни Великой войны, ни крушения Австро-Венгрии.
Но Шренер был не понят «верхами».
Несмотря на неоспоримость своих теорий, он не умел излагать их удобопонятным языком. Таким образом, его мудрость осталась тайной мудростью, никогда не сообщенной массам и не давшей никаких практических результатов.
Доктор Люгер был полной противоположностью Шренеру. Он прекрасно понимал, что боеспособность высших классов в наши дни далеко недостаточна для того, чтобы выиграть большую социальную победу.
Поэтому Люгер сделал базой для своей работы средний класс и вскоре создал монолитную массу, которую трудно было поколебать. Тонкий дипломат – он сумел наладить хорошие отношения с католической церковью и привлечь в свои ряды представителей молодого духовенства. Староклерикальная партия предпочла «оставить поле», высказывая однако по временам благосклонное отношение к новому движению.
Люгер был однако не только замечательным тактиком. Он был также и большим реформатором.
Цели этого человека были глубоко практическими. Прежде всего он желал «завоевать» Вену, сердце монархии, из которого политические идеи разливались бы по всему организму государства.
Он справедливо рассуждал, что если «сердце» выдержит, то и весь организм будет спасен. Но «сердце» не выдержало. Вмешательство д-ра Люгера пришло слишком поздно! Его соперник Шренер сделал лучший расчет, чем он. Они оба потерпели фиаско. Люгер не спас австрийского « государства от развала, Шренер не оградил германский народ от тяжелых испытаний.
Сейчас, когда все это ушло в прошлое, небезынтересно заняться изучением судеб обеих партий. В них можно найти много поучительного.
В период зарождения пангерманского движения, германская позиция в Австрии была совершенно безнадежна.
Парламент был определенно антигерманским и прежде всего нужно было покончить с ним: но это было невозможно. Пангерманисты в парламенте были скоро «биты». Для пангерманистов выступления перед парламентом не сулили ничего хорошего, т.к. аудитория была им совершенно чужда по духу. Это было равносильно метанью бисера перед свиньями.
Пангерманисты только озлоблялись, но не прибавляли себе никакого веса. Пресса их игнорировала. Непосредственное обращение к народным массам было невозможно. И их дело провалилось.
С католической церковью пангерманисты вели жестокую борьбу.
Назначение священников-чехов в приходы должно было рано или поздно привести к «ославяненью» Австрии. Церкви с чехами-священниками становились как бы ячейками антигерманизма.
Немецкое духовенство шаг за шагом сдавало свои позиции.
Георг фон Шренер не побоялся борьбы с церковью, но борьба эта была ему не по силам. Выдвинутый им принцип – освобождения от влияния Рима – потерпел фиаско.
Изучая пангерманское движение и его борьбу с Римом, я пришел к следующему заключению:
– Благодаря плохому пониманию социальных проблем, это движение потеряло боеспособность масс; благодаря вступлению своих членов в парламент, оно лишилось своей динамичности и унаследовало от парламентских деятелей их вялость. Борьбой с церковью оно дискредитировало себя в глазах средних и низших классов и утеряло те свои черты, которые были наиболее ценны для национального дела.
Политические партии не должны никоим образом касаться религиозных проблем до тех пор, пока эти проблемы не представляют собой опасности для существования нации. Точно так же и религиозный элемент никогда не должен вноситься в борьбу партий.
Политический лидер никогда не должен вмешиваться в жизнь религиозных учреждений своего народа, т.к. в таком случае он будет не лидером, а реформатором. Для этого же нужно иметь специальные качества.
Нарушение этих принципов неминуемо приведет к катастрофе.
Протестантизм всегда будет содействовать всему немецкому, будь это вопрос повышения национального чувства или защиты немецкой жизни, языка и свободы. Но он абсолютно враждебен всякой попытке вырвать нацию из когтей иудаизма, наиболее страшного врага нации.
Почти везде и всюду, где пангерманское движение терпело неудачу, ходы христианско-социалистической партии были строго продуманы.
Завоевав симпатии средних и низших классов, эта партия получила верных и преданных защитников.
Ошибка ее заключалась в том, что она не стала на национальную базу. Борьба, которую она повела против еврейства, была борьбой чисто религиозного порядка.
Вена в то время была так сильно населена чехами, что в партию влилось значительное их количество: таким образом вскоре эта партия приняла и антинемецкую окраску.
Неудивительно, что борьба начавшаяся на таких основаниях, мало беспокоила евреев: в крайнем случае для них всегда оставался выход – несколько капель святой воды, и они, сохраняя все свои расовые особенности, становились желательным в государстве элементом.
Таким образом значимость христианско-социалистической партии была в скором времени убита.
Если бы доктор Карл Люгер жил в Германии, то он в скором времени стал бы там великим человеком. Но по несчастью, ареной его работы оказалась Австрия.
Он успел умереть тогда, когда балканское пламя еще только начинало разгораться; таким образом, он не увидел всех тех печальных событий, которые произошли за эти годы. Вывод из всего сказанного такой: пангерманское движение имело вполне определенно поставленные цели, но его методы были слишком нежизненными – поэтому оно и провалилось.
Христианско-социалистическая партия располагала прекрасной тактикой, но ее цели были слишком неопределенны и туманны, поэтому она также потерпела неудачу.
Наблюдая за течением государственной жизни Австрии, я все более и более приходил к заключению, что это государство спасти нельзя.
Сам я это государство ненавидел. Мне было ненавистно это сборище чехов, поляков, венгров, сербов, кроатов, евреев и снова евреев.
Мое сердце никогда не лежало и к австрийской монархии. Отдав его Германской Империи, я мог только мечтать о том, чтобы австрийское государство поскорее развалилось.
Я мечтал также и о том, чтобы переселиться в Германию, сделаться архитектором и отдать мои труды немецкому народу.
Вене же я был благодарен за то, чему она меня научила – за ознакомление с политическими вопросами и за воспитанное во мне чувство дисциплины, которое определило мою дальнейшую жизнь.
4. Мюнхен
Весной 1912 года я отправился в Мюнхен.
Немецкий город! Совершенно отличный от Вены. Я чувствовал себя плохо, когда вспоминал об этом Вавилоне. Этот город вскоре стал мне бесконечно дорог и я принадлежу ему более, чем какому бы то ни было месту в мире.
В Австрии единственными сторонниками идеи союза с Германией были Габсбургский дом и немцы. Это объясняется, во-первых, создавшейся обстановкой, а во-вторых, легковерностью и политической глупостью.
Габсбурги воображали, что окажут большую услугу Германской империи своим вступлением в Тройственное Согласие, не замечая того, что фактически они хотели привязать империю к мертвому трупу австрийского государства, летевшего уже в пропасть.
Расчет Габсбургов базировался на том, что союз с Германской Империей оградит их от вмешательства последней в дела Австрии. В этом случае они, к сожалению, были правы. Закончив союз с Германией, они не могли бояться протеста последней по поводу подавления немцев внутри Австрии, зная «объективность» суждений своей союзницы.
Тот, кто когда-либо изучал расовую психологию немецкого такого факта – что римский Квиринал и венский Гофбург могут объединиться против какого-то врага, в то время как итальянский народ фанатически ненавидел австрийское государство.
Вековые погрешения Габсбургского дома против итальянской независимости и свободы были слишком велики, чтобы их можно было забыть.
Ни итальянский народ, ни правительство не были расположены к этому союзу, но для Италии оставалось только две альтернативы – союз или война. Италия выбрала первое, чтобы спокойнее подготовиться ко второму.
Немецкая политика «союза» была бессмысленной и рискованной особенно с того момента, когда стало ясно, что Австрия идет к войне с Россией.
Зачем понадобился Германии этот союз?
Для обеспечения будущности государства, которое и так стояло на своих ногах.
Население Германии ежегодно увеличивается на 900 тыс. душ. Трудность пропитания этой новой армии граждан, естественно, увеличивается с каждым годом и должна привести к катастрофе, если своевременно не будут приняты меры.
Остается только два способа для прокормления этих «новых людей» – территориальная экспансия или колониальная торговля. Оба эти способа были всесторонне рассмотрены и изучены, и в конце-концов выбор был остановлен на втором. Между тем первый способ был бы несравненно здоровее.
Приобретение новых территорий для распределения на ней излишков населения представляет собой несравненно большие возможности для будущего.
Но успех может быть достигнут только в том случае, если территориальная экспансия будет произведена в Европе, а не где-нибудь в Африке.
Наше решение бороться за свое существование вполне естественно.
Многие европейские государства в наши дни представляют собой пирамиды, перевернутые вверх ногами. Их владения в Европе смешно и сравнивать с теми богатейшими колониями, которыми они располагают. Из всех иностранных держав, имеющих заморские владения, одни только США имеют базу у себя в Америке и вершину на другой части глобуса. У остальных же держав вершины расположены на нашем континенте, а базы в далеких странах.
Для Германии колонии не нужны, т.к. в них нельзя расселять людей в большом количестве. Колониальная политика означает жестокую борьбу, которую лучше обратить на дело завоевания территории на материке. Для такой политики есть только один возможный способ – это союз с Англией. Она единственная держава, которая может стать на нашу сторону, если мы начнем новое немецкое завоевательное движение (Германецуг!).
Мы имеем на это движение такое же право, «ак и наши предки!
Наши пацифисты не стесняются есть хлеб, взращенный на востоке, хотя поля для него были вспаханы впервые не плугом, а мечом.
Для завоевания расположения Англии никакая жертва не может быть достаточна велика.
Нужно будет отказаться от колоний и удержаться от торговой конкуренции с Англией.
Был один момент, когда Англия могла предоставить нам возможность высказаться по этому вопросу.
Англия прекрасно понимает, что благодаря увеличению населения Германии придется принять какое-то решение территориальной проблемы.
В начале этого столетия Англией была сделана попытка сближения с Германией. Но Англия могла пойти на уступки только на принципе взаимности. Английская дипломатия издавна отличается своей тонкостью. Если бы в 1904 году мы располагали такой же дипломатией, неизвестно, каковы были бы последующие события.
Быть может тогда не произошло бы и мировой войны!
5. Мировая война
В ранней молодости меня сильно угнетала мысль о том, что я родился в век коммерсантов и чиновников.
Я жестоко жалел, что не родился сто лет тому назад, когда можно было применить свои способности в войне.
Когда известие об убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда достигло Мюнхена, я первоначально испугался – не от немецкой ли пули погиб эрцгерцог? Это было бы ужасно. Когда же я узнал, что эрцгерцог был убит славянином-сербом, я почувствовал в этом руку Провидения.
Лучший друг славян погиб от пули фанатика-славянина.
Старому правительству Австрии до сих пор ставят в упрек резкость ультиматума по поводу убийства эрцгерцога.
Никакая другая держава иначе бы не поступила при тех же обстоятельствах.
На южной границе Австрия имела смертельного врага, угрожавшего существованию монархии. Смерть императора, который был уже в преклонном возрасте, могла вызвать катастрофу ежеминутно.
Кроме того, мировая война была вообще неизбежна.
Если бы она не последовала после Сараевского убийства, ее вызвало бы какое-нибудь другое событие.
В течение ряда лет социал-демократы агитировали в Германии за войну с Россией. Теперь приходится лишь терпеть последствия того, что произошло.
На германском правительстве лежит вина за то, что оно, желая сохранить мир в Европе, связало себя ненужным союзом и, таким образом, восстановило против себя коалицию держав.
Война 1914 года не была навязана германским массам. Ее наоборот страстно желала вся нация, стремившаяся к прекращению того непрочного положения, в котором она находилась. И два миллиона германской молодежи как один человек стали под знамена, чтобы защищать германское дело своей кровью. Это была война за германскую свободу!
Сам я смотрел на положение именно так. В моих глазах не Австрия искала удовлетворения от Сербии, но Германия отстаивала свое будущее. Германия должна была идти по путям, проложенным Бисмарком. На долю молодого германца выпала задача защищать то, за что сражались его деды под Вейсбургом, Седаном и Парижем.
Если бы мировая война закончилась для Германии победой, германское государство заняло бы первое место среди других держав.
3 августа 1914 года я обратился с прошением к королю Баварии Людовику III о зачислении меня в Баварский полк. К моей великой радости разрешение мне было дано в тот же день.
С этого дня для меня, как и для каждого германца начался незабываемый период моей жизни. С гордостью вспоминаю я теперь об этих днях, которые подарила мне судьба.
Началась война. Романтика ее вскоре сменилась ужасом. Энтузиазм стал остывать и радость подвигов вскоре сменилась агонией.
Наконец настал и такой момент, когда в противовес долгу появилась мысль о самосохранении. Зимой 1915–1916 гг. пережил такую внутреннюю борьбу и я, и должен сказать, что моя воля победила.
Если в первые дни я шел в атаку со смехом и радостным кликом, то теперь мною овладела мрачная решимость – довести борьбу до конца.
Молодой доброволец обратился в закаленного солдата.
Эта перемена произошла со всеми солдатами, во всей армии. Война, сломившая одних – закалила других.
Голод, лишения, недостаток оружия – могли быть засчитан только в плюс армии, прошедшей через них.
Пройдут тысячи лет, но каждый раз при упоминании о героизме, будет вставать память о германской армии в мировой войне!
В те дни я не увлекался политикой. Я был только солдатом.
Идеи марксизма тем временем стали уже реять в воздухе.
Марксизм – конечная цель еврейства, который должен был разрушить все ие еврейские государства, все больше и больше распространялся среди рабочих классов.
Зараза распространялась все сильнее, ведя государство к гибели.
Теперь настал момент рассчитаться с отравителями нашей нации.
Я говорю теперь, потому что германские рабочие начали свой путь – путь национализма!
Германское правительство тех дней совершило непоправимую ошибку тем, что не поставило преград распространению заразы с места же и не вырвало этой заразы с корнем.
Вместо того, чтобы стать на защиту сохранения нации, его Величество Кайзер лично протянул руку старым преступникам против национального дела, взял их под свое покровительство и дал им возможность довершить свое разрушительное дело.
6. Революция
Летом 1915 года неприятель стал сбрасывать с аэропланов летучки. Содержание почти всех летучек было одинаково.
Германскому населению указывалось в них, что в Германии увеличивается голод, что война затягивается, а надежда на успех у Германии все уменьшается, что народ борется за мир, тогда как Кайзер, настроенный милитаристски, вовсе в этом не заинтересован и т.д.
Интересна одна черта в этой пропаганде.
В этой части фронта, где стояли баварские войска, летучки изобиловали нападками на пруссаков, а прусским войскам посылались летучки с нападками на баварцев.
В конце концов эти летучки сделали свое дело. Антагонизм между пруссаками и баварцами все увеличивался, а начальство не находило нужным делать что-нибудь для его прекращения.
В 1916 году солдаты на фронте стали получать деморализующие их письма из дому, в которых говорилось о голоде, нужде и т.п. Здесь летучки оказались уже ненужными, дух армии стал падать сам собой. Так глупые письма германских баб помогали разрушать фронт.
В армии стал раздаваться ропот, сначала тихий, потом все более и более громкий. Солдаты не стеснялись уже ругаться и проклинать вслух. В то время, как они страдали и гибли в окопах и их семьи умирали с голоду, кто-то жил себе в свое удовольствие.
Кризис надвигался, но еще медленно. Ругающиеся и проклинающие солдаты тем не менее выполняли свой долг. Когда начинался бой – это были еще те же герои.
В октябре 1916 года я был ранен. С какой радостью оставил я фронт и отправился домой в поезде Красного Креста. Два года не видал я мирной обстановки.
Меня доставили в госпиталь под Берлином. Но, Боже, какую перемену застал я там!
Первое, что поразило меня, это огромная разница в выражении лиц. В то время, как на фронте все лица были исполнены решимости, здесь я видел жалкие, трусливые физиономии.
Как только я мог уже ходить, я испросил отпуск и отправился в Берлин. Всюду в глаза била страшная бедность.
Миллионный город голодал. Недовольство царило повсюду.
В некоторых домах раздавались те же речи, что я слышал в госпитале – впечатление создавалось такое, что шла уже планомерная агитация.
В Мюнхене положение было еще хуже.
Когда я, выздоровев и выписавшись из госпиталя, был отправлен туда, в состав резервного батальона, я не узнал моего города, до такой степени он был ужасен, – беден, оборван и обозлен.
Солдаты резерва и солдаты, вернувшиеся с фронта, говорили на разных языках. Тыл был уже развален, все гражданские учреждения переполнены евреями.
Наша преданность долгу, наша самоотверженность встречались насмешками.
В 1917 году началась забастовка оружейников. Она не дала ожидавшихся результатов, – полного обезоруживания армии и прорыва фронта. Но она оказала невероятное деморализующее влияние на население и на фронтовиков.
С каким настроением должен был солдат идти в бой, когда его собственный народ не желал уже победы?
Зато врагу все это было конечно очень приятно.
Зима 1917–1918 гг. принесла союзникам жестокие потрясения. Надежды, которые возлагались на русский фронт – рухнули.
Союзник, принесший самые огромные, кровавые жертвы на алтарь общих интересов, неожиданно потерял всю свою силу и упал сдавшись на милость врага.
Союзные армии дрогнули. Теперь, когда русский фронт не представлял больше опасности для Германии, все силы германцев должны были обрушиться на них.
Но в тот момент, когда германские дивизии должны были повести последнее наступление, внутри страны разразилась всеобщая забастовка. Вражеская пропаганда сделала свое дело.
Британская, французская и американская пресса с восторгом подхватила известие о забастовке. По всему миру прокатились ликующие телеграммы:
– Германия накануне революции! Победа союзников близка!
Эти телеграммы были лучшим средством для ободрения начавших падать духом французских «паулто» и британских «Томи».
Судьба судила мне принять участие в последнем наступлении.
Лето 1918 года было жарким на фронте. Из дома приходили самые разнообразные сообщения. Нам сообщалось, что война безнадежна, что только дураки могут рассчитывать на победу, что народ вовсе не желал войны, которую затеяли монархия и капиталисты.
В начале фронт реагировал на все это очень слабо.
Имена Эберта, Шейдемана, Барта и Либкнехта нам ничего не говорили, и мы не могли понять, почему совершенно никому неизвестные имена должны стать у кормила государственного управления.
Мое политическое кредо сложилось в те дни уже вполне определенно. Я прекрасно видел, что вся эта шайка нисколько не думает о благе государства, а стремится лишь набить свои собственные карманы.
К счастью многие солдаты думали так же, как и я, и благодаря этому фронт держался. Мы только чувствовали себя более озлобленными.
В конце сентября моя дивизия в третий раз пришла на позиции. Настроение у нас было тогда, как у молодых волонтеров – мы рвались в бой.
Но спустя короткое время это настроение упало. В войсках пошли разговоры на политические темы. Новобранцы, приходившие на пополнение частей, сеяли смуту, и по фронту снова пошел ропот.
В ночь с 13 на 14 октября на южном фронте под Ипром англичане стали засыпать нас газовыми бомбами.
К полуночи наши ряды сильно поредели. К утру свалился и я, корчась в судорогах; глаза у меня горели, точно к ним были приставлены раскаленные угли и я ничего не видел. Это был мой последний опыт. Я был отправлен в госпиталь в Померании, где мне суждено было увидеть революцию.
Из фронта тем временем доходили скверные слухи, но мне казалось тогда, что они преувеличены.
Сам я в то время не мог еще читать газет, и потому не мог быть в курсе событий.
В ноябре положение достигло наивысшего напряжения.
И вдруг, в один прекрасный день, совершенно неожиданно разыгралась катастрофа.
На улице появились грузовики с матросами, призывавшими к революции. Почти в каждом грузовике было по еврейчику, которые призывали к борьбе за «свободу, красоту и достоинство» нашей национальной жизни.
Ни один из этих молодых людей, конечно, никогда и в глаза не видел фронта.
Последующие дни были ужаснейшими в моей жизни.
Слухи становились все мрачнее и мрачнее. То, что я считал просто местным бунтом, оказалось настоящей революцией.
Революционеры требовали прекращения войны – мне это казалось невозможным.
10 ноября к нам в госпиталь пришел старый пастор. От него мы узнали все и были потрясены.
Бедный старик трясущимися губами сообщил нам, что императорская корона не принадлежит больше дому Гогенцоллеров и что наше отечество превратилось в республику.
Итак, все было напрасно! Напрасны наши лишения и жертвы, наши страдания, которые мы терпели в течение этих лет, напрасна была гибель двух миллионов людей.
А великое прошлое нашей страны? Страницы, записанные в историю? Были ли мы теперь их достойны, несчастные, бесправные преступники?
Я был так потрясен, я так горел от бешенства и стыда, что совершенно забывал боль моих обожженных английскими газами глаз.
Всю ночь я не спал, не будучи в силах отделаться от мысли:
– А что будет с нашей страной?
Император Вильгельм был первым германским императором, который протянул руку марксистам. Приняв руку императора, они, однако, занесли над его спиной кинжал.
Это еще лишний раз убедило меня, что с евреями не может быть никакого сговора, а только жестокое «или-или».
В эту ночь я решил посвятить себя политике.
7. Начало моей политической жизни
В конце ноября 1918 года я возвратился в Мюнхен. Я вошел в состав резервного батальона моего полка, который находился уже в руках солдатского совета.
Обстановка была настолько отвратительной, что я решил оставить полк. С моим верным товарищем Эрнестом Шмидтом я отправился в Траунштейн, где оставался до 1919 года. После этого я снова вернулся в Мюнхен.
Революция тем временем углублялась. Смерть Эйзенера ускорила ход событий и привела к диктатуре советов или, выражаясь точнее, к еврейской власти.
Мои отношения с центральным советом сразу же сделались очень «натянутыми». С марта 1919 года ко мне на квартиру чуть ли не каждое утро являлись уполномоченные совета, чтобы арестовать меня, но я наставлял на них винтовку и тем дело и кончалось.
Спустя несколько дней после освобождения Мюнхена я был назначен в состав комиссии по расследованию революционных эксцессов во 2-ом пехотном полку.
Это было мое первое вступление на политическое поприще.
Несколько недель спустя мне был дан приказ поступить на «Курсы Обороны».
Целью этих курсов было воспитание в солдатах гражданского духа. На этих курсах я встретил несколько единомышленников, с которыми нередко обменивался мыслями относительно создавшегося положения.
Все мы в более или менее равной мере были убеждены, что Германию не спасут от разрухи «ноябрьские преступники» – центристы и социал-демократы. Что касается так называемых буржуазных групп, то они были слишком слабы.
В нашем маленьком кружке мы стали обсуждать создание новой партии.
Основные принципы этой партии должны были быть таковы, чтобы импонировать массам, так как мы намечали социальную перестройку, то решили назвать партию «Социал-Революционной».
До того времени я еще не различал ясно разницы между капиталом, как целью творческого труда и капиталом рожденным из спекуляций.
Мои глаза на этот вопрос раскрылись лишь после того, как я посетил первую лекцию Готтфрида Федера. Я понял также обязательства государства по отношению к капиталу. Они были очень просты.
Капитал должен был оставаться слугой государства и не иметь никакой власти над страной.
Наше политическое кредо было определено в те дни уже вполне твердо. Оно заключалось лишь в двух словах: Нация и Отечество.
Нашей задачей было бороться за существование нашей расы и нации, за прокормление наших детей, за чистоту нашей крови, за свободу и независимость нашего отечества и за выполнение миссии, возложенной на нас Творцом.
Я стал заново изучать труды еврея Карла Маркса и на этот раз понял его по-настоящему.
Я понял, что борясь с экономикой национальной, социал-демократия подготовляет почву для торжества интернационального капитала.
До сих пор я еще ни разу не выступал с речами, но, наконец, подошел день, когда я решился заговорить.
Мне пришлось дискутировать с защитником евреев и вскоре аудитория оказалась на моей стороне.
Несколько дней спустя я был назначен инструктором в один из полков, стоявших в Мюнхене.
Дисциплина в войсках в те дни была слаба. Солдатские советы сильно расшатали ее. Втягивать солдат в дисциплину приходилось медленно, осторожно, но упорно.
Я подошел к солдатам открыто и с любовью, я старался разбудить в их душах чувство любви к родине и должен сказать, что добился замечательных успехов.
В короткое время я национализировал наш полк. Более того, я подобрал себе стойкую группу сподвижников, которые впоследствии вместе со мной основали новое движение.
Следя с большим вниманием за политическими событиями, я сильно интересовался и вопросом постановки пропаганды.
Социал-марксистские организации умели применять инструмент пропаганды. Я вскоре понял, что правильное применение пропаганды есть искусство почти неизвестное буржуазным партиям. Одно христианско-социалистическое движение, да и то во времена Лютера применяло пропаганду с большим уменьем и имело от нее значительную пользу.
Но была ли пропаганда у нас? Увы! – Нет!
Многие у нас даже не знают, является ли пропаганда целью или только методом.
Конечно, пропаганду нужно считать методом, который должен служить для достижения определенной цели. Пропаганда может иметь тот или иной характер в зависимости от цели, которой она служит. Цель наша в период Великой Войны была самой благородной, какую только можно себе представить. Мы воевали за свободу и независимость нашей нации, за обеспечение нашего пропитания в будущем и за национальную честь.
Рассуждая с точки зрения чисто гуманитарной, Мольтке один раз указал, что войны необходимы для быстрого разрешения насущных вопросов.
Всякая пропаганда должна быть прежде всего популярной и соответствовать способности восприятия теми, к кому она адресована.
Способность восприятия у масс обычно бывает очень ограничена. Массы обладают к тому же свойством быстро все забывать. Ввиду этого, пропаганда чтобы иметь необходимое действие, должна быть базирована на нескольких ясных положениях, выраженных в форме решительных лозунгов.
Вести пропаганду подробную и разностороннюю – значит провалить дело.
Совершенно неполезна и скорее даже вредна бывает пропаганда неумелая.
Так, например, вредна пропаганда юмористического характера. В период войны австрийские и германские журналы пестрели карикатурами и куплетами на неприятеля, что создавало неверное представление об этом неприятеле.
При первой же встрече с неприятелем германскому солдату приходилось резко менять мнение о его боеспособности и возмущаться против тех, кто вводил его в заблуждение.
Английская и американская военная пропаганда были психологически гораздо правильнее. Выставляя германца варваром, чуть ли не гуннского типа, английские и американские газеты подготовляли своих солдат заранее ко всем ужасам войны, а также развивали в нем чувство злобы к неприятелю и стремление как можно скорее сокрушить последнего.
Таким образом английский солдат никогда не чувствовал, что информация, получаемая им с родины, была неверна, тогда как германский постоянно чувствовал себя обманутым.
Ошибочно было также признавать, что часть вины за Великую Войну лежала на самой Германии. Если это даже было и так, нужно было во что бы то ни стало свалить эту вину на неприятеля.
Нельзя никогда забывать, что массы наделены «женским характером».
Их действия в большинстве случаев происходят от чувств, а не от рассудка, и притом от чувств не сложных, а совершенно цельных. Чувства эти могут быть позитивны или негативны, как например, любовь или ненависть, но никогда не бывают смешанны.
Основываясь на этом, английская пропаганда была также вполне цельной, строясь на чистой правде или чистой лжи, но никогда не на смеси этих двух элементов.
8. Германская рабочая партия
Однажды я получил приказ из штаба ознакомиться с одним политическим обществом, которое называлось «Германской рабочей партией». В скором времени должно было состояться собрание этой партии, на котором должен был выступать Годфрид Федер.
Мне было поручено присутствовать на этом собрании и сделать о нем доклад.
Интерес, который высказывала армия к политическим партиям, был вполне понятен. Революция дала солдатам право участвовать в политике. И до тех пор, пока Центр и социал-демократы не убедились к великому своему огорчению, что симпатии солдат обращаются в сторону национального движения, они не видели причин отнимать у солдат это право.
Нечего и говорить, что я с огромным удовольствием отправился на этот митинг.
После длинной речи Федера я собрался было уйти, т.к. направление партии для меня было ясно, как вдруг было объявлено, что каждый желающий может выступить.
Тогда встал один профессор и начал доказывать, что новое движение посеет рознь между Баварией и Пруссией и приведет Баварию к слиянию с германской Австрией.
Тогда встал я, и так горячо ответил этому оратору, что он, как облитый водой пудель, выскочил из зала.
Неделю спустя, к великому моему изумлению, я получил карточку удостоверяющую мое вступление в состав «Германской рабочей партии» и приглашение на митинг, назначенный на ближайшую среду.
Меня тогда очень поразил такой способ вербования членов и я не зиал злиться ли мне или смеяться. Я никогда не представлял себе, что могу войти в «готовую» партию.
Мне всегда казалось, что я должен создать таковую сам.
Наступила среда. Как мне сообщили, на митинге должен был присутствовать председатель всегерманской рабочей партии.
Председателем партии оказался тот самый господин, который открыл предыдущее собрание.
Мне сообщили все имена лидеров. Председателем всегерманской партии был Харер, а председателем мюнхенского отдела – Антон Дрекслер.
На этом собрании, где мне была предоставлена возможность говорить, я задал несколько вопросов. И я был сразу же подкуплен системой организации.
У партии не было никакой напечатанной программы, ничего печатного вообще, но все что говорилось, было проникнуто твердой верой.
Мне уже больше не хотелось улыбаться. Чувства этих людей передались мне.
Передо мной встал решительный вопрос – присоединяться к ним или нет.
Чем больше я думал над этим вопросом, тем больше приходил к заключению, что маленькая группа, еще не разросшаяся в настоящую организацию, вполне жизнеспособна и, пожалуй, может привести к национальному возрождению, на что, по-моему, были абсолютно неспособны большие партии.
Два дня спустя я принял окончательное решение войти в партию. Это решение сделалось поворотным пунктом в моей жизни.
Мне был выдан временный членский билет за номером 7.
9. Признаки распада
Теперь, когда мы далеко отошли от прошлого, небезынтересно вспомнить, как постепенно шла разрушительная работа внутри государственного организма, приведшая к развалу империи.
Многие германцы до сих пор ошибочно считают, что причиной падения империи явилось общее экономическое истощение.
Это мнение совершенно ошибочно...
Причины экономические всегда стоят на втором, а то и на третьем плане. На первом же плане стоит духовная мощь страны.
Точно также неверно объяснение развала потерей войны.
Особенно смехотворно это заявление в устах тех, которые заявляли, что потеря войны была наоборот выгодна для Германии, т.к. поставила конец милитаризму.
Потеря войны вовсе не явилась причиной развала страны. Она сама была следствием целого ряда причин, о которых мы сейчас не задумываемся.
Потеря войны не может разрушить нацию – если только война проиграна не из-за лености, трусости и эгоизма народа.
Проигрыш войны был для Германии не незаслуженной катастрофой, а заслуженным наказанием за целый ряд проступков против нашей родины.
Если бы разруха, которая началась в стране, имела причиной только проигранную войну, то германцы приняли бы ее совершенно иначе. Они бы смирились, подчинились обстоятельствам, а не сжали зубы и не стали бороться за свое будущее. Потеря войны была, конечно, только следствием ряда причин.
Сильное увеличение германского населения перед Великой Войной привело к проблеме, как прокормить излишек населения. Отказ от расширения территории привел страну к индустриализации. Это ослабило земледельческий класс. Население стало отливать в города, которые росли и, наконец, город задавил деревню.
Жестокий контраст между богатыми и бедными стал еще заметнее. Безработица и бедность озлобляли народ, на глазах у которого немногие счастливцы купались в роскоши. Деньги сделались кумиром, которому в жертву приносилось все. И народ начал постепенно разлагаться.
Тем временем промышленность Германии стала принимать интернациональный оттенок. Часть германских промышленников делали все возможное для того, чтобы спасти страну от нашествия иностранного капитала, но попытки их были тщетными – жадные дельцы делали свое дело.
Война против тяжелой промышленности в Германии была началом интернационализации промышленности, которая производилась при содействии марксистов, мечтавших завершить свою работу революцией.
В то время, как я пишу эти строки, на германские государственные железные дороги ведется наступление со стороны капиталистов-интернационалистов. Отнести этот факт можно только за счет успеха социал-демократов.
Лучшим доказательством успеха индустриализации Германии является заявление Гуго Штиннеса о том, что только коммерция поставит страну снова на ноги.
Слова эти произвели сенсацию, были подхвачены и вскоре превращены в лозунг теми болтунами, которые под видом «государственных людей» взялись за судьбу Германии после революции.
Одной из причин начавшегося в Германии разложения была дурная система воспитания.
Германское воспитание до войны имело слишком много слабых сторон.
Оно было построено, главным образом, на начинении ребенка всякими знаниями без практического их применения. У нас почти ничего не делалось для сформирования характера ребенка. Ребенку не давалось возможности выявить свое «я» или взять на себя какую-нибудь ответственность. В результате получался не сильный человек, а несчастный заморыш, перегруженный знаниями. Отсюда репутация, которую приобрел немец за границей.
Немца любили потому, что он был полезен, но благодаря его слабости, его не уважали.
Второй недостаток воспитательной системы было безграничное преклонение перед волей монарха. Эта рабская подчиненность должна была конечно привести в один прекрасный день к падению монархии.
Идея монархизма вполне выявляется только тогда, когда Провидению бывает угодно возложить корону на голову такого блестящего героя как Фридрих Великий или мудрого государственного деятеля как Вильгельм I.
Но такие монархи появляются раз в несколько столетий.
Не располагающий исключительными государственными и личными качествами монарх должен входить в состав государственной машины и служить ей также, как и другие.
Много вреда причинила Германии неправильная организация прессы и отношение к ней.
В журнальных кругах прессу часто называют Великой Державой. Значение прессы действительно велико, но оно не должно переоцениваться.
Государство должно следить за тем, чтобы идея и процесс народного просвещения никогда не принимали ложного направления и ввиду этого все время держать в фокусе своего зрения прессу.
Государство должно поставить дело так, чтобы пресса была абсолютной слугой государства и нации.
Так называемая либеральная пресса довоенного периода копала могилу германской нации и германскому государству. О марксистских газетах нечего и говорить: им ложь присуща также, как кошке ее мяуканье.
Что же делало государство для спасения народа от отравления. Ничего, абсолютно ничего, если не считать изредка слабых предупреждений или грошовых штрафов.
Мало осведомленный поверхностным читатель приходит в восторг от «Франкфутер Цайтунга».
Эта газета никогда не употребляет резких выражений, осуждает грубую силу.
Она является образцом так называемой «интеллигентской прессы». В том же духе работает и «Берлинер Тагеблатт». Но избегая грубостей языка, эти газеты отравляют умы и сердца читателей, убаюкивая их сознание и снабжают ложными сведениями. В этих газетах работают евреи.
Полумеры были всегда признаком приближающегося разложения государственности, за которым следовала катастрофа.
Я считаю, что наше поколение будет спасено от такой опасности. Оно имело уже опыт, который закалил его нервы.
Конечно, в один прекрасный день евреи громко завопят, когда их газеты будут «прибраны к рукам», но это не важно. 30-сантиметровая граната шипит громче, чем тысяча еврейских газетных змей, а потому пускай они шипят.
Но вернемся к вопросу воспитания юношества.
Воспитание ребенка должно быть построено так, чтобы все свободные часы были употреблены на развитие тела.
Вместо того, чтобы бродить по улицам или кинематографам, мальчик должен закаливать свое тело. Никто не имеет права распоряжаться своим телом во вред ему, – оно принадлежит расе.
Закаливание тела должно производиться параллельно с закаливанием духа.
Нужно отметить, что современные кинотеатры и т.п. учреждения предоставляют молодому поколению далеко не полезные, а абсолютно вредные развлечения.
По мере того, как расшатывались общие устои, отмечалось в Германии и сильное падение искусства.
Я представляю себе, как вознегодовали бы Шиллер и Гете, если бы увидели на дверях «Паноптикума» бесстыдную надпись – «Только для взрослых».
Но конечно голоса Шиллера и Гете никто бы не услышал, т.к. они были бы заглушены голосами новых германских «поэтов».
Перед Великой Войной Германия продемонстрировала в области культуры и искусства полнейшую творческую импотенцию.
Такое же положение увидим мы и в области религии,
Вера в массах народа пошатнулась. Большинство относилось к религиозным обязанностям поверхностно. В то время, как в Азии и Африке миссионеры набирали новых адептов – в Европе церковь все больше и больше оскудевала верующими.
В области политики как внешней, так и внутренней шли неурядицы, которые также вели страну к гибели. Политика империи в отношении других держав была вся соткана из полумер. С одной стороны правительство желало мира, а с другой оно не могло остановить течения в направлении войны.
Польская политика была также половинчатой. Она не разрешала польской проблемы в корне и только раздражала поляков.
В результате германцы не побеждали, а поляки не подчинялись.
Вопрос с Эльзасом и Лотарингией также не был разрешен.
Вместо того, чтобы разбить наголову французскую гидру, предоставив эльзасцам равные права с остальными германцами – принимались опять-таки полумеры.
Предатели типа Веттерле занимали места в рядах крупных партий как например центовики.
Армии внушались преданность отечеству и самопожертвование, в то время когда страну охватывала жадность к наживе и грубые личные просчеты.
Такова была школа, которую проходила Германия перед войной.
10. Нация и раса
История дает нам множество примеров, показывающих со страшной ясностью какие губительные результаты дает смесь арийской крови с низшими расами. Северная Америка, население которой состоит, главным образом, из германского элемента, мало смешанного с цветными расами, резко отличается по своему культурному развитию от Центральной и Южной Америки, аборигены которых главным образом, романского происхождения, сильно перемешались с туземцами.
В результате получилось то, что человек германской расы, сохранивший чистоту своей крови, сделался подлинным господином Америки и останется им до тех пор, пока будет продолжать охранять эту кровь.
Идея пацифизма быть может не так плоха, если она проводится завоевателями. Иными словами: сначала борьба, а затем пацифизм.
Ведь все, что есть прекрасного на земле – науки, искусства, техника – все это является продуктом творчества ограниченного числа народов, принадлежащих по происхождению к одной расе. Поэтому существование культуры зависит от существования и преуспеяния этой расы. Если эта раса погибнет – с ней уйдет в могилу и все прекрасное, что ею было создано.
Если мы разделим человеческий род на три категории – основателей, хранителей и разрушителей, то арианскую расу нам придется отнести к первой категории.
Завоеватели – арийцы иногда часто грешат против принципа чистоты крови и за это жестоко платятся. За грех, совершенный в раю, они подвергаются изгнанию из рая.
Для развития высшей культуры было необходимо, чтобы существовали народы низшего порядка.
Так, успех и работа людей часто зависят от числа имеющихся в их распоряжении домашних животных.
Подобных примеров мы найдем в истории бесконечное количество. Достаточно вспомнить хотя бы, что прежде чем лошадь была впряжена в плуг, этот плуг тащил на себе раб.
Прогресс человечества напоминает собой нечто вроде лестницы. Нельзя добраться до высших ступеней прежде чем не пройдены низшие. Арийская раса была первой, добравшейся до вершины этой лестницы. Поэтому-то каждый ариец и обязан защищать чистоту своей крови. Нельзя никогда забывать, что не войны разрушают страны, а потеря силы сопротивляемости, разрушающая волю.
На германском языке есть одно слово – «Пфлихтерфуллунг», которое можно перевести только приблизительно, как «готовность служить долгу».
В основе этого термина лежит не эгоизм, а идеализм. Это слово можно перевести также как способность на самопожертвование для блага своих братьев по крови.
Полной неожиданностью арийцу является еврей.
Трудно найти в мире какую-либо расу, у которой инстинкт самосохранения был бы развит столь сильно сколько у этого «избранного» народа.
Лучшим доказательством к этому служит то, что эта раса продолжает существовать.
Можно ли найти в мире другой народ, который на протяжении двух тысяч лет так мало утратил бы свои наиболее характерные черты?
Если сейчас мы считаем еврея лукавым, то таким он был и во все другие времена.
Это его внутреннее качество.
Что же касается его интеллектуальных качеств, то они развивались благодаря сближению с другими цивилизациями, т.к. евреи никогда не имели собственной культуры.
Как известно арийцы были первоначально кочевниками и стали оседлыми только с течением времени. Одно это уже показывает, что они никогда не имели ничего общего с евреями.
Что касается еврея, то он никогда не был кочевником. Он, наоборот, был всегда паразитом на теле других народов.
Для того, чтобы ему было удобнее жить паразитом на других нациях, еврей должен отрицать свою внутреннюю природу. Чем умнее и интеллигентнее еврей, тем легче ему это удается.
Благодаря этому многие верят в то, что еврей может быть и французом, и немцем, и германцем, и итальянцем, только отличным от них всех по вере.
Сейчас во всем мире наблюдается социальная ломка.
Мелкая промышленность отмирает, открывая путь крупной, и вместе с этим возрастает значение рабочего класса.
Расчет евреев в данном случае таков:
Еврей обращается к рабочим, притворяется сочувствующим им, возмущается их бедностью и, таким образом, завоевывает их доверие.
Он поднимает вопрос о социальной справедливости и подстрекает рабочих на борьбу с существующим порядком. Иными словами он проповедует марксизм. Работа еврея в мировом масштабе разделяется на две фазы, фактически очень тесно связанные между собой. Это общеполитическое движение и рабочее движение.
Через посредство рабочих союзов еврей подводит мину под экономическое основание всех стран.
Что касается общеполитической работы еврея, то она заключается в насильственном втягивании недовольных элементов в государственный механизм. При этом евреи широко пользуются своим главным оружием – общими забастовкам. Еврейская пресса при этом оказывается, конечно, к услугам таких политиков.
Благодаря общему невежеству масс и недостатку инстинкта самосохранения, широкие классы легко попадаются в сети, расставленные евреями.
11. Зарождение Национал-социалистической партии
Молодое движение, имеющее целью восстановление германского государства с независимым правительством должно иметь поддержку народных масс.
Наша буржуазия так безнадежна, так бедна национальными чувствами, что конечно с ее стороны можно ожидать оппозиции истинно-национальному делу.
Но оппозиция эта может быть только пассивной, как и во дни Бисмарка.
С 1919 года стало уже ясно, что новое движение должно опереться на массы.
Национализация масс никогда не может быть половинчатой, она должна быть определенной и фанатической.
Нужно всегда помнить, что массы состоят не из дипломатов и профессоров: человек, который желает руководить массами, должен прежде всего иметь ключ к их сердцам.
Главная масса, которую должно было завоевать молодое движение – масса рабочих. Рабочие должны были быть выведены из состояния бедности, в котором они находились, освобождены от ереси интернационализма, подняты на более высокий культурный уровень, сплочены в одно твердое и ценное целое и исполнены национального чувства.
Достигнуть всего этого можно было отчасти при помощи пропаганды. Особенно хороши в таких случаях митинги, причем нужно помнить, что более всего успеха имеет тот оратор, который делает расчет не на умнейшего, а на непосредственного слушателя.
Будущие движения зависят от фанатизма, от нетерпимости, с которой каждый его защитник будет отстаивать свое дело.
Защитники движения не должны бояться ненависти врагов нашей нации; наоборот, они должны искать этой ненависти.
Человек, на которого не нападают в еврейской прессе, не настоящий германец и не настоящий национал-социалист. Лучшая рекомендация для каждого нашего соратника – это ненависть к нему со стороны его противников.
Наше движение началось в Мюнхене. В первое время нас было очень мало и нас никто не знал. Постепенно мы стали однако расширять этот ограниченный круг.
Приглашения на наши собрания мы писали от руки или на машине, т.к. не имели возможности печатать их типографским способом. Помню однажды я лично доставил 80 таких приглашений. Мы ожидали тогда, что публики на это собрание соберется Бог знает сколько, увы – мы прождали целый час и начали собрание с семью членами организаторами.
На следующий раз мы по подписке собрали между собой небольшую сумму денег и дали объявление в независимой газете «Мюнхенер Беобахатер». На этот раз успех наш был огромен.
В комнате, специально нанятой для собрания, сошлось, как сейчас помню, 111 человек.
Первая речь была произнесена мюнхенским профессором; я выступил вторым. Я говорил полчаса и тут только инстинктивно понял, что умею говорить. По окончании моей речи слушатели были настолько наэлектризованы, что немедленно собрали между собой 300 марок, чтобы заплатить за помещение, сняв с нас, таким образом, большую тяжесть.
Председатель нашей партии был тогда Харрер, опытный журналист, но совершенно бездарный оратор.
Вице-председатель Дрекслер был простым рабочим, не умевшим связать пару слов. Кроме того, он никогда не был солдатом и потому страдал нерешительностью. Таким образом, я, в то время простой солдат, сделался постоянным оратором. Марксисты ненавидели нас уже тогда. Самое наше название «Германская рабочая партия» возмущали их, как интернационалистов.
В начале 1920 года я настоял на созыве большого первого массового митинга. Харрер не соглашался со мной заявляя, что для такого митинга время еще не настало, и подал в отставку. Место Харрера занял Дрекслер, а я взял на себя пропагандную сторону движения, которое с тех пор стало неуклонно развиваться.
24 февраля 1920 года состоялся наш первый массовый митинг. Для того, чтобы наш флаг больше бил в глаза, мы остановились на красном цвете.
Митинг был назначен на 7:30 вечера.
Когда в 7:15 я вошел в зал, мое сердце забилось от радости – публики было столько, что буквально яблоку негде было упасть.
Я выступил вторым оратором. В начале меня несколько раз прервали мои противники и моим товарищам с трудом удалось восстановить порядок.
Спустя полчаса, когда я объяснил все 25 пунктов нашей программы, зал гремел аплодисментами.
Передо мною была толпа, обращенная в новую политическую веру.
1. Моя родина
Есть нечто символическое в том, что я родился в Браунау, на Инне.
Этот маленький городок лежит на границе двух германских государств, к соединению которых мы должны стремиться всеми своими силами.
Германская Австрия должна возвратиться в лоно великой Германии-Матери, но отнюдь не по причинам экономического характера.
Нет, нет!
Если бы слияние этих двух стран было бы не только не полезно с экономической точки зрения, а скорее, наоборот, вредно, то и тогда оно должно произойти. Общая кровь должна составлять общее государство.
До тех пор, пока германское государство не соберет в себе всех немцев до единого и не обеспечит прокормления их всех, Германия не имеет морального права искать новых территорий.
Тогда плуг будет перекован на меч, а хлеб нового грядущего мира будет орошен слезами войны.
Все эти идеи укрепляют меня в убеждении, что мое рождение на границе двух государств – было символом великой миссии.
Разве мы все не германцы?
Разве мы все не принадлежим друг другу?
Эта проблема рано засела в моем детском мозгу. В ответ на мои застенчивые вопросы, я должен был с тайной завистью признавать факт, что не все германцы были настолько счастливы, чтобы входить в состав бисмарковской империи.
Я не хотел быть чиновником и никакие уговоры и убеждения не могли переубедить меня. Всякая ссылка на пример моего отца, который был чиновником, производила на меня совершенно обратное действие. Я ненавидел самую идею чиновничьей службы, которая обязывала бы меня сидеть прикованным к конторе, и не быть хозяином собственного времени.
Теперь, когда я оглядываюсь назад, – два факта встают предо мной особенно сильно.
То, что я сделался националистом! И то, что я научился понимать историю в ее настоящем смысле.
Старая Австрия была государством смешанных национальностей.
В ранней юности и я принимал участие в этой борьбе национальностей.
Собираясь в школе, мы нередко пели запрещенную «Дойчланд юбер аллее», вместо австрийской «Кайзерлид», не боясь ни выговоров, ни наказаний.
Я в скором времени сделался фанатическим германским националистом, что однако далеко от нашего современного нацизма.
Когда мне было 15 лет, я уже понимал разницу между династическим патриотизмом и народным национализмом. Мы, еще мальчики, понимали тогда, что австрийское государство не могло любить нас – немцев.
Знание истории Габсбургского дома мы пополняли тем, что видели.
На севере и на юге отрава чужих рас разъедала тело нашей нации и уже сама Вена становилась все менее и менее немецкой.
Императорский дом принимал все более и более «чешский» облик. Но, очевидно, богиня справедливости вмешалась в это дело и устроила так, чтобы эрцгерцог Франц-Фердинанд пал от пуль славянина, он, который хотел сделать из Австрии славянское государство!
Бацилла будущей войны и общего крушения зародилась тогда от взаимоотношений Германии с Австрией.
Позднее я еще вернусь к этой теме. Пока же достаточно указать, что с моих ранних дней я был убежден, что уничтожение Австрии как государства было необходимым условием для спасения германской расы. Я был также убежден, что дом Габсбургов не принесет германской расе ничего кроме зла.
Так лелеял я в себе все растущую любовь к моей австро-германской родине и глубокую ненависть к австрийскому государству.
Вопрос о выборе профессии встал предо мной гораздо раньше, чем я предполагал. Бедность заставила меня принять решение. Скромные доходы моей семьи почти целиком поглощались болезнью матери. На пенсию, которую мы получали, жить было невозможно.
И вот с чемоданом платья и белья я отправился в Вену, полный решимости завоевать мою судьбу.
Я хотел сделаться «кем-нибудь», но конечно не чиновником!
2. В Вене
Вена поразила меня резким контрастом изумительного богатства и ужасающей бедности.
В Вене чувствовался пульс всей Империи с ее опасным очарованием смеси народов.
Блеск двора привлекал в Вену богачей и интеллигенцию как магнит.
Благодаря системе централизованного управления, Вена являлась местом концентрации всей власти в стране, как политической, так и административной.
Кроме того, она являлась также и интеллектуальным центром и была переполнена профессорами, артистами, литераторами и т.д.
А наряду с роскошью аристократов и крупного купечества, с довольством интеллигенции, можно было видеть тысячи безработных, с завистью смотревших на великолепные дворцы.
Для того, кто желал бы тщательно ознакомиться с социальным вопросом, не могло быть лучшего места, чем Вена. Но не нужно было впадать в ошибку и знакомиться с этим вопросом сверху: начинать нужно было снизу.
Во время борьбы за существование, которую я вел в Вене, я заметил, что к социальным вопросам никогда нельзя подходить с точки зрения благотворительности. Это бесполезно и смешно.
К таким вопросам нужно подходить имея в виду культурно-экономическую реорганизацию всей нашей жизни, которая должна положить конец жалкому существованию людей.
Я не могу сказать, что больше всего поразило меня в тот период в Вене, страшная ли нужда рабочих или низкий уровень их духовного развития.
Наша буржуазия нередко содрогалась от ужаса, когда какой-нибудь несчастный бродяга относился с полным безразличием к своей национальности, не думая о том, что у этого несчастного нехватало средств на самое жалкое прозябание.
В те годы моего пребывания в Вене, я научился многому...
Для того, чтобы «национализировать народ», нужно прежде всего создать здоровые социальные условия и дать этому народу просвещение! Только путем воспитания и образования каждый человек будет проникнут внутренней национальной гордостью!
Ибо бороться можно лишь за то, что любишь, а любить можно лишь то, что знаешь!
В период 1909–1910 гг. мое собственное положение улучшилось настолько, что я мог работать самостоятельно в качестве чертежника и художника-акварелиста.
В то же время я тщательно занимался своим образованием, а также изучал жизнь.
Я уже тогда пришел к заключению, что народ, как женщина, предпочитает иметь на себе руку твердого повелителя, чем слабого, которым можно вертеть как угодно.
В числе политических доктрин, которые изучал я в те дни, была доктрина социал-демократической партии.
Ознакомившись с программой этой партии поверхностно, я стал стремиться постичь и ее внутреннюю сущность. Официальная литература об этой партии меня больше не интересовала. В конце концов я пришел к заключению, что в отношении экономических вопросов эта партия становится на ложный путь, так же как и в отношении политических. Я убедился также и в том, что сущностью этой партии является разрушение, стремление к которому свойственно расе, с которой я до того не был знаком.
Главной внутренней целью социал-демократии является взаимопонимание с евреями.
Но понять евреев значит поднять завесу над тайными замыслами партии и разоблачить весь бред марксизма, который пытается отуманить мир своими трескучими лозунгами. Я не могу сейчас сказать, когда именно слово «еврей» приняло для меня специальное значение.
Дома, при жизни отца я не помню, чтобы я даже слышал это слово. Мой отец принадлежал к числу тех людей, которых принято называть «мировыми гражданами», хотя в то же самое время в нем было сильно развито чувство национализма. Последнее оказало большое влияние на меня.
Уже будучи постарше, в реальном училище. я имел одноклассника – еврея. Мы, мальчики, обращались с ним вежливо, но познакомившись с ним поближе, не стали особенно доверять ему.
Мне было лет 14 или 15, когда я услышал слово «еврей» в его политическом значении. С тех пор это слово стало мне антипатичным.
В Линце, где я жил в детстве, было мало евреев; будучи отделены от еврейской массы, они были просто европейцами. Я лично смотрел на них просто как на немцев.
Я не уяснял себе всей нелепости этого взгляда до тех пор, пока не обратил внимания на резкое религиозное различие между нами. Но в то же время идея преследования их за их веру внушала мне ужас.
В Вене, куда я приехал искать счастья, евреи были мне сначала мало заметны. Хотя их было около 200000 чел., они были совершенно растворены в массе двухмиллионного населения.
В первые месяцы моего пребывания в Вене я был поглощен ознакомлением с жизнью этого города. Только позднее, когда я привык к нему, я снова вернулся к мысли о еврейском вопросе.
Я не могу сказать, что мое знакомство с евреями произошло при очень приятных для меня обстоятельствах.
Первоначально я продолжал видеть в евреях просто людей другой веры и возмущался идеей преследования их на религиозных основаниях. Неудивительно поэтому, что тон, который приняла в отношении их антисемитская пресса в Вене, казался мне недостойным культурных традиции великой нации.
Тяжелое впечатление производили на меня страницы среневековья, приводившие факты, о которых не хочется даже вспоминать.
Но ввиду того, что газеты проводившие антисемитскую кампанию, не пользовались особенно хорошей репутацией, я не слишком обращал внимания на то, что они писали.
Мое собственное мнение о евреях сложилось независимо от этих газет.
Живя в Вене, я, как и прежде, продолжал чутко интересоваться вопросами политического и социального характера.
С восхищением и гордостью следил я за развитием и ростом Германской империи, составляющим такой резкий контраст с упадком австрийского государства.
К кампании против Вильгельма II я относился неодобрительно. Я смотрел на него не только как на императора, но и как на создателя германского флота.
Меня искренне возмущало то, что рейхстаг запрещал кайзеру выступать с речами: я считал эту организацию не имевшей никакого права на такие действия. За время одного заседания парламентские болтуны произносили больше речей, чем целая династия императоров могла бы произнести в течение столетия.
Меня бесило то, что в стране, где каждый дурак имел право критики, носитель императорской короны мог получать репиманды от глупейшего из учреждений!
Я возмущался также тем, что венская пресса, униженно склонявшаяся перед каждым, даже самым ничтожным из придворных, выражал враждебные мнения в адрес германского императора.
Я должен признать здесь, что одна из антисемитских газет – «Дейче Фольксблатт» вела себя наиболее достойно в этом отношении.
Назойливая манера влиятельной венской прессы восхищаться Францией также действовала мне на нервы. Можно было только стыдиться своего германского происхождения, читая панегирики великой французской культуре.
Таким образом, из всех газет я остановил свой выбор на «Фольксблатте», газете, которая казалась мне наиболее «чистой». Я правда не соглашался с ее резким антисемитским тоном, но тем не менее читал ее и стал задумываться над некоторыми вопросами. При посредстве этой газеты я ближе познакомился с христианской социалистической партией и ее лидером д-ром К. Лютером.
Однажды, гуляя по городу, я натолкнулся на их человека в длинном кафтане с черными локонами, свисавшими вдоль щек. Моей первой мыслью было:
– Не это ли и есть евреи?
В Линце евреи выглядели совершенно иначе.
Я стал внимательно оглядывать этого человека и чем больше я его осматривал, тем больше убеждался, что он ни в коем случае не может быть германцем.
Как всегда в таких случаях я старался рассеять свои сомнения при помощи книг. Впервые в жизни в мои руки попали антисемитские брошюры. К сожалению, они не разъяснили мне сущности еврейского вопроса, т.к. были рассчитаны на совершенно невежественного читателя и базировались на нелепейших утверждениях.
Еврейский вопрос снова встал предо мной во всей грандиозности и я, мучимый опасениями впасть в ошибку, снова стал «искать».
Я, однако, уже не сомневался, что тайна кроется не в религиозной, а в чисто расовой розни.
С тех пор, как я стал увлекаться еврейским вопросом, Вена встала предо мной в совершенно ином освещении.
Всюду, куда бы я ни шел, я неизменно наталкивался на евреев и чем больше я их наблюдал, тем больше они поражали меня своим отличием от других людей.
Вся внутренняя часть города и районы, расположенные к северу от Дунайского канала, были населены людьми, не имевшими ничего общего с германцами.
В то время, как я ломал себе голову над вопросом – что же именно представляют собой эти люди – началось движение, отклики которого громко раздались и в Вене. Это был сионизм, выявляющий национальный характер еврейства.
С внешней стороны казалось, что идеи сионизма разделялись далеко не всеми евреями и что большая часть евреев осуждала, а то и прямо отвергала принципы этого движения.
Но посторонний наблюдатель, желавший близко ознакомиться с этой проблемой, мог только запутаться в тумане теорий лживых и нарочно измышленных для «чужого».
Так, например, «евреи либералы» осуждали сионистов за «непрактичность» их доктрины, которая по их мнению могла со временем оказаться даже «опасной» для всего еврейства.
Но внутренняя связь между всеми этими группами оставалась по-прежнему крепкой.
Приглядываясь к разногласию между сионистами и либералами, я вскоре убедился в том, что это только фикция.
Когда я уже узнал о работе, которую ведут евреи в прессе, в искусстве и в литературе – иудаизм получил в моих глазах совершенно определенную окраску.
Нужно было только взглянуть на афиши театров и кинематографов, на которых стояли имена авторов разлагающих общество драм и трагедий, чтобы проникнуться антипатией к евреям.
Духовная зараза, которую они распространяли, была хуже чумы.
Я стал внимательно просматривать иностранные газеты. Либеральные тенденции в прессе приняли для меня теперь тоже новое освещение.
Спокойный сдержанный тон при ответах на нападки, а то и полное игнорирование их, казались мне теперь просто хитроумным трюком.
Блестящие театральные критики расхваливали авторов-евреев и, наоборот, резко осуждали авторов-германцев.
Шпильки в адрес кайзера Вильгельма и восхваления французской культуры еще больше настраивали меня против прессы, находившейся под влиянием евреев.
Теперь, когда я узнал, что евреи являются вдохновителями социал-демократической партии, моя длительная духовная борьба закончилась. Завеса спала с моих глаз.
В конце-концов я убедился в том, что социал-демократическая пресса находится всецело в руках евреев.
Более того, – я убедился в том, что вообще ни одна газета, к которой имели какое-нибудь отношение евреи, не могла называться действительно националистической в том смысле, в каком я привык понимать.
Что же касается чисто марксистской прессы, то в ней все, начиная с редакторов и кончая самыми младшими сотрудниками были евреи.
Авторы всех социал-демократических брошюр были евреями. Статьи социал-демократических газет почти всегда имели подписи журналистов-евреев.
Чем больше я заинтересовывался в деятельности еврейства, тем больше убеждался в том, что не ошибаюсь.
Евреи доминировали в рейхсрате, в рабочих союзах, председательствовали в различных организациях, выступали уличными агитаторами.
Все это в конце-концов убедило меня в том, что евреи никогда не будут немцами.
И привело меня к мысли, что они являются элементом, разлагающим нашу нацию.
Чем более интересовался я евреями, тем более узнавал их особенности.
Так, например, в диспутах они всегда полагались на глупость оппонентов, а если этот способ терпел неудачу, они сами прикидывались дурачками. Если же и здесь следовала неудача, они просто «переводили стрелку» на другой предмет. Встречая неодобрение слушателей, они на другой день с неподражаемой легкостью отрекались от своих слов и даже возмущались теми мыслями, которые сами высказывали накануне.
Их ловкость, изворотливость, лживость сделали в конце-концов то, что я их возненавидел.
Эта ненависть имела однако и свою хорошую сторону, т.к. чем более ненавидел я их, тем более проникался любовью к собственному народу.
Итак, из равнодушного наблюдателя я сделался фанатиком-антисемитом.
Еврейская доктрина марксизма отвергает принцип аристократизма в природе и вместо вечной привилегии силы индивидуумов выдвигает мертвый вес масс. Иными словами, марксизм отрицает ценность индивидуальности, лишая всякого значения тех, кто вел и ведет человечество к высшей культуре. Его стремление навязать миру свои законы может привести только к хаосу.
Если еврейство с помощью марксизма победит все нации мира, его корона будет погребальным венком для человечества и наша планета станет снова безлюдной, как миллионы лет назад.
Природа должна будет отомстить за всякую узурпацию своих прав.
И теперь я верю в то. что действую так, как угодно Всемогущему. Борясь с евреями, я делаю Божье дело!
3. Австрия и немцы
Политическая мысль работала в старом дунайском государстве гораздо ярче и сильнее, чем в Германии, исключая конечно Пруссию, Гамбург и северное побережье.
Австрияк-немец, живший в границах Австрийской империи, никогда не терял сознания своего расового долга. Несмотря на то, что судьба оторвала его от общегерманского отечества, он всегда мечтал о разрешении огромной задачи – об объединении Германии, разодранной политическими смутами.
Кругозор австрийских немцев шире границ их государства. Они играли в стране первенствующую роль, занимая ответственные посты в правительстве. Они сосредоточили в своих руках внешнюю торговлю, вопреки проискам евреев, также занимавшихся торговлей. Они составляли, главным образом, кадр офицерства. Науку и искусство двигали также они.
В музыке, архитектуре, скульптуре Вена могла гордиться именами германцев.
И, наконец, внешней политикой ведали немцы, хотя в министерство иностранных дел и проникали еще иногда венгры.
И все-таки попытки сохранить австрийскую монархию были тщетны: империя расползалась и это видел сам император.
Венгерский Будапешт начинал превращаться в настоящую столицу и рост ею становился угрожающим для старой Вены. За Будапештом стала поднимать голову чешская Прага. Львов и Лайбах стали также тянуться за ними.
Если бы работа по сохранению австрийского государства велась серьезно, то цель была бы достигнута. Но такой работы не велось.
В стране должен быть установлен действительно единый язык и единый принцип школьного воспитания.
Через 10–20 лет это несомненно не дало бы настоящих результатов. Нужно было рассчитать работу на столетие и проводить ее неуклонно. Но правительство было слишком слабо. Каждая из рас, составлявших империю, жила своей собственной жизнью и в результате Габсбурская монархия пала.
Иосиф II, римский император Германской империи, скончавшийся в 1790 году, понимал хорошо опасность, угрожавшую его династии.
С нечеловеческой энергией пытался он исправить промахи своих предшественников, но с его смертью снова все пошло по старому. Его преемники по тем или иным причинам своей миссии не выполнили.
Революция 1848 года должна была послужить началом классовой борьбы по всему миру, но в Австрии она явилась началом борьбы народностей ее составляющих.
К сожалению, немцы, очевидно, не понимая сущности движения в Австрии, отдали себя в распоряжение революционного движения и тем самым определили свою судьбу. Они сыграли важную роль в поднятии духа мировой демократии, который вскоре же поколебал основы их собственного существования.
Сформирование парламента, в котором не был установлен единый государственный язык, положило конец доминированию германской расы в Австрии. С этого момента империя покатилась к гибели.
Я не хочу останавливаться здесь на деталях падения австрийской монархии, т.к. это не является целью моей книги. Я хочу только указать здесь на факты, имевшие значение для нашей эпохи и сформировавшие мою политическую мысль.
Среди учреждений, которые привели австрийскую монархию к гибели, каждый человек, мало-мальски разбирающийся в политике, прежде всего укажет на австрийский парламент, или как его называли рейхсрат.
Отцом этого учреждения является, конечно, парламент Англии, этой страны «классической демократии».
Подобно английскому парламенту, австрийский состоял из двух палат – «Абгеорднетенхауза» и «Херренхауза».
Но обе эти палаты сильно разнились от английских. Даже по внешнему виду они были глубоко отличны.
Архитектор, создавший здание английского парламента, озаботился тем, чтобы это здание, украшенное эмблемами, иллюстрирующими мощь Британской империи, было как бы храмом национальной славы.
Здание австрийского парламента было построено архитектором датчанином, который украсил стены своего творения орнаментом, изображающим эпизоды из античной эпохи.
Судьба германской расы в австрийском государстве зависела от ее влияния в рейхсрате.
До введения всеобщего избирательного права и тайного голосования в рейхсрате доминировали немцы.
Но благодаря проискам социал-демократов, положение стало меняться и в конце-концов рейхсрат потерял свою немецкую «окраску».
Если бы я предварительно ознакомился с берлинским парламентом, я мог бы легко впасть в заблуждение, считая, что парламент и династия вовсе не зависимы друг от друга.
Но мое первое знакомство с парламентской системой произошло в Вене и я пришел к заключению, что если австрийский парламент не много стоит, то еще меньше стоят Габсбурги!
Мое знакомство с парламентом навело меня на новую пытливую мысль:
– Является ли прогресс результатом умственной деятельности масс или индивидуумов?
Своим отрицанием авторитета индивидуумов и предпочтением весу масс парламентская система подрывает основной принцип аристократизма в природе.
Читателю еврейских газет трудно представить себе, как много зла таится в модной системе парламентов!
Парламенты являются главной причиной, по которой наша политическая жизнь оказалась так усложнена.
Самое главное, что должен всегда помнить человек, это:
– Масса никогда не может заменить человека!
– Масса всегда скорее склонна к глупости и трусости!
И так же точно, как сто дураков не сделают мудреца, так и сотней трусов никогда не будет принято героическое решение.
Для того, чтобы понять всю глубину извращения идеи демократизма, достаточно сравнить демократическую парламентскую систему с настоящей немецкой демократией.
Целью современного демократического парламента является вовсе не собрание «мудрейших», а просто сформированные группы или толпы, которые легко можно вести в любом направлении. Только при таком положении партии могут проводить свои задачи.
При этом положении ответственность, которая должна бы лежать на парламенте, фактически снимается.
Прямые, честные люди, готовые принять на себя самую тяжелую ответственность, не пойдут заниматься болтовней в парламентах, где приятно проводят время лица, лишенные чувства ответственности.
Таким образом, для настоящей демократии парламент не может быть нужен ни на один момент.
Но кому же он может тогда понадобиться?
Конечно, только еврею: он один оценит это фальшивое грязное учреждение!
Полным противоречием парламентской системе является система немецкой демократии с ее свободным выбором вождя, который готов отдать всю свою жизнь национальному делу.
Общий тон австрийского парламента за последние перед войной годы был направлен против Германии.
Особенно это стало заметно, когда наследником габсбургского трона сделался эрцгерцог Франц-Фердинанд. Благодаря ему, в Австрии стало сильно увеличиваться чешское влияние. Так, в деревнях, раньше совершенно немецких, стал укрепляться чешский язык. В Нижней же Австрии чехи до такой степени подняли голову, что стали уже считать Вену «своей» столицей.
Морганатическая супруга наследника была уроженкой Чехии и ее кружок был резко антинемецким.
Идеалом этого кружка было учреждение независимого славянского католического государства.
К этому плану была притянута и католическая церковь, которая так же, как и Габсбургский дом, ничего от него не выиграла. Результаты получились наоборот совершенно трагические:
– Габсбурги потеряли трон.
У католической же церкви выскользнуло из-под влияния большое государство.
Попытка искоренить «германизм» в старой австрийской монархии привела лишь к созданию пангерманского движения.
Впервые за весь период существования истории германский народ отказался от династического патриотизма для защиты своей национальности.
Рост пангерманского движения с одной стороны и христианско-социалистической партии с другой оказались объектами моего глубокого внимания.
Лидерами обоих этих движений являются Георг фон Шренер и доктор Карл Люгер.
Каждый из этих людей высоко поднимается над уровнем обыкновенных парламентских деятелей.
Среди грязи и злоупотреблений, окружавших их, они одни были чистыми!
Первоначально мои симпатии были отданы Георгу фон Шренеру, но позднее я стал также симпатизировать и д-ру Люгеру.
Шренер казался мне более глубоким мыслителем. Он представлял себе конец австрийской монархии яснее и правильнее, чем кто бы то ни было.
Если бы Габсбургская монархия прислушивалась к его голосу, то никогда не произошло бы ни Великой войны, ни крушения Австро-Венгрии.
Но Шренер был не понят «верхами».
Несмотря на неоспоримость своих теорий, он не умел излагать их удобопонятным языком. Таким образом, его мудрость осталась тайной мудростью, никогда не сообщенной массам и не давшей никаких практических результатов.
Доктор Люгер был полной противоположностью Шренеру. Он прекрасно понимал, что боеспособность высших классов в наши дни далеко недостаточна для того, чтобы выиграть большую социальную победу.
Поэтому Люгер сделал базой для своей работы средний класс и вскоре создал монолитную массу, которую трудно было поколебать. Тонкий дипломат – он сумел наладить хорошие отношения с католической церковью и привлечь в свои ряды представителей молодого духовенства. Староклерикальная партия предпочла «оставить поле», высказывая однако по временам благосклонное отношение к новому движению.
Люгер был однако не только замечательным тактиком. Он был также и большим реформатором.
Цели этого человека были глубоко практическими. Прежде всего он желал «завоевать» Вену, сердце монархии, из которого политические идеи разливались бы по всему организму государства.
Он справедливо рассуждал, что если «сердце» выдержит, то и весь организм будет спасен. Но «сердце» не выдержало. Вмешательство д-ра Люгера пришло слишком поздно! Его соперник Шренер сделал лучший расчет, чем он. Они оба потерпели фиаско. Люгер не спас австрийского « государства от развала, Шренер не оградил германский народ от тяжелых испытаний.
Сейчас, когда все это ушло в прошлое, небезынтересно заняться изучением судеб обеих партий. В них можно найти много поучительного.
В период зарождения пангерманского движения, германская позиция в Австрии была совершенно безнадежна.
Парламент был определенно антигерманским и прежде всего нужно было покончить с ним: но это было невозможно. Пангерманисты в парламенте были скоро «биты». Для пангерманистов выступления перед парламентом не сулили ничего хорошего, т.к. аудитория была им совершенно чужда по духу. Это было равносильно метанью бисера перед свиньями.
Пангерманисты только озлоблялись, но не прибавляли себе никакого веса. Пресса их игнорировала. Непосредственное обращение к народным массам было невозможно. И их дело провалилось.
С католической церковью пангерманисты вели жестокую борьбу.
Назначение священников-чехов в приходы должно было рано или поздно привести к «ославяненью» Австрии. Церкви с чехами-священниками становились как бы ячейками антигерманизма.
Немецкое духовенство шаг за шагом сдавало свои позиции.
Георг фон Шренер не побоялся борьбы с церковью, но борьба эта была ему не по силам. Выдвинутый им принцип – освобождения от влияния Рима – потерпел фиаско.
Изучая пангерманское движение и его борьбу с Римом, я пришел к следующему заключению:
– Благодаря плохому пониманию социальных проблем, это движение потеряло боеспособность масс; благодаря вступлению своих членов в парламент, оно лишилось своей динамичности и унаследовало от парламентских деятелей их вялость. Борьбой с церковью оно дискредитировало себя в глазах средних и низших классов и утеряло те свои черты, которые были наиболее ценны для национального дела.
Политические партии не должны никоим образом касаться религиозных проблем до тех пор, пока эти проблемы не представляют собой опасности для существования нации. Точно так же и религиозный элемент никогда не должен вноситься в борьбу партий.
Политический лидер никогда не должен вмешиваться в жизнь религиозных учреждений своего народа, т.к. в таком случае он будет не лидером, а реформатором. Для этого же нужно иметь специальные качества.
Нарушение этих принципов неминуемо приведет к катастрофе.
Протестантизм всегда будет содействовать всему немецкому, будь это вопрос повышения национального чувства или защиты немецкой жизни, языка и свободы. Но он абсолютно враждебен всякой попытке вырвать нацию из когтей иудаизма, наиболее страшного врага нации.
Почти везде и всюду, где пангерманское движение терпело неудачу, ходы христианско-социалистической партии были строго продуманы.
Завоевав симпатии средних и низших классов, эта партия получила верных и преданных защитников.
Ошибка ее заключалась в том, что она не стала на национальную базу. Борьба, которую она повела против еврейства, была борьбой чисто религиозного порядка.
Вена в то время была так сильно населена чехами, что в партию влилось значительное их количество: таким образом вскоре эта партия приняла и антинемецкую окраску.
Неудивительно, что борьба начавшаяся на таких основаниях, мало беспокоила евреев: в крайнем случае для них всегда оставался выход – несколько капель святой воды, и они, сохраняя все свои расовые особенности, становились желательным в государстве элементом.
Таким образом значимость христианско-социалистической партии была в скором времени убита.
Если бы доктор Карл Люгер жил в Германии, то он в скором времени стал бы там великим человеком. Но по несчастью, ареной его работы оказалась Австрия.
Он успел умереть тогда, когда балканское пламя еще только начинало разгораться; таким образом, он не увидел всех тех печальных событий, которые произошли за эти годы. Вывод из всего сказанного такой: пангерманское движение имело вполне определенно поставленные цели, но его методы были слишком нежизненными – поэтому оно и провалилось.
Христианско-социалистическая партия располагала прекрасной тактикой, но ее цели были слишком неопределенны и туманны, поэтому она также потерпела неудачу.
Наблюдая за течением государственной жизни Австрии, я все более и более приходил к заключению, что это государство спасти нельзя.
Сам я это государство ненавидел. Мне было ненавистно это сборище чехов, поляков, венгров, сербов, кроатов, евреев и снова евреев.
Мое сердце никогда не лежало и к австрийской монархии. Отдав его Германской Империи, я мог только мечтать о том, чтобы австрийское государство поскорее развалилось.
Я мечтал также и о том, чтобы переселиться в Германию, сделаться архитектором и отдать мои труды немецкому народу.
Вене же я был благодарен за то, чему она меня научила – за ознакомление с политическими вопросами и за воспитанное во мне чувство дисциплины, которое определило мою дальнейшую жизнь.
4. Мюнхен
Весной 1912 года я отправился в Мюнхен.
Немецкий город! Совершенно отличный от Вены. Я чувствовал себя плохо, когда вспоминал об этом Вавилоне. Этот город вскоре стал мне бесконечно дорог и я принадлежу ему более, чем какому бы то ни было месту в мире.
В Австрии единственными сторонниками идеи союза с Германией были Габсбургский дом и немцы. Это объясняется, во-первых, создавшейся обстановкой, а во-вторых, легковерностью и политической глупостью.
Габсбурги воображали, что окажут большую услугу Германской империи своим вступлением в Тройственное Согласие, не замечая того, что фактически они хотели привязать империю к мертвому трупу австрийского государства, летевшего уже в пропасть.
Расчет Габсбургов базировался на том, что союз с Германской Империей оградит их от вмешательства последней в дела Австрии. В этом случае они, к сожалению, были правы. Закончив союз с Германией, они не могли бояться протеста последней по поводу подавления немцев внутри Австрии, зная «объективность» суждений своей союзницы.
Тот, кто когда-либо изучал расовую психологию немецкого такого факта – что римский Квиринал и венский Гофбург могут объединиться против какого-то врага, в то время как итальянский народ фанатически ненавидел австрийское государство.
Вековые погрешения Габсбургского дома против итальянской независимости и свободы были слишком велики, чтобы их можно было забыть.
Ни итальянский народ, ни правительство не были расположены к этому союзу, но для Италии оставалось только две альтернативы – союз или война. Италия выбрала первое, чтобы спокойнее подготовиться ко второму.
Немецкая политика «союза» была бессмысленной и рискованной особенно с того момента, когда стало ясно, что Австрия идет к войне с Россией.
Зачем понадобился Германии этот союз?
Для обеспечения будущности государства, которое и так стояло на своих ногах.
Население Германии ежегодно увеличивается на 900 тыс. душ. Трудность пропитания этой новой армии граждан, естественно, увеличивается с каждым годом и должна привести к катастрофе, если своевременно не будут приняты меры.
Остается только два способа для прокормления этих «новых людей» – территориальная экспансия или колониальная торговля. Оба эти способа были всесторонне рассмотрены и изучены, и в конце-концов выбор был остановлен на втором. Между тем первый способ был бы несравненно здоровее.
Приобретение новых территорий для распределения на ней излишков населения представляет собой несравненно большие возможности для будущего.
Но успех может быть достигнут только в том случае, если территориальная экспансия будет произведена в Европе, а не где-нибудь в Африке.
Наше решение бороться за свое существование вполне естественно.
Многие европейские государства в наши дни представляют собой пирамиды, перевернутые вверх ногами. Их владения в Европе смешно и сравнивать с теми богатейшими колониями, которыми они располагают. Из всех иностранных держав, имеющих заморские владения, одни только США имеют базу у себя в Америке и вершину на другой части глобуса. У остальных же держав вершины расположены на нашем континенте, а базы в далеких странах.
Для Германии колонии не нужны, т.к. в них нельзя расселять людей в большом количестве. Колониальная политика означает жестокую борьбу, которую лучше обратить на дело завоевания территории на материке. Для такой политики есть только один возможный способ – это союз с Англией. Она единственная держава, которая может стать на нашу сторону, если мы начнем новое немецкое завоевательное движение (Германецуг!).
Мы имеем на это движение такое же право, «ак и наши предки!
Наши пацифисты не стесняются есть хлеб, взращенный на востоке, хотя поля для него были вспаханы впервые не плугом, а мечом.
Для завоевания расположения Англии никакая жертва не может быть достаточна велика.
Нужно будет отказаться от колоний и удержаться от торговой конкуренции с Англией.
Был один момент, когда Англия могла предоставить нам возможность высказаться по этому вопросу.
Англия прекрасно понимает, что благодаря увеличению населения Германии придется принять какое-то решение территориальной проблемы.
В начале этого столетия Англией была сделана попытка сближения с Германией. Но Англия могла пойти на уступки только на принципе взаимности. Английская дипломатия издавна отличается своей тонкостью. Если бы в 1904 году мы располагали такой же дипломатией, неизвестно, каковы были бы последующие события.
Быть может тогда не произошло бы и мировой войны!
5. Мировая война
В ранней молодости меня сильно угнетала мысль о том, что я родился в век коммерсантов и чиновников.
Я жестоко жалел, что не родился сто лет тому назад, когда можно было применить свои способности в войне.
Когда известие об убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда достигло Мюнхена, я первоначально испугался – не от немецкой ли пули погиб эрцгерцог? Это было бы ужасно. Когда же я узнал, что эрцгерцог был убит славянином-сербом, я почувствовал в этом руку Провидения.
Лучший друг славян погиб от пули фанатика-славянина.
Старому правительству Австрии до сих пор ставят в упрек резкость ультиматума по поводу убийства эрцгерцога.
Никакая другая держава иначе бы не поступила при тех же обстоятельствах.
На южной границе Австрия имела смертельного врага, угрожавшего существованию монархии. Смерть императора, который был уже в преклонном возрасте, могла вызвать катастрофу ежеминутно.
Кроме того, мировая война была вообще неизбежна.
Если бы она не последовала после Сараевского убийства, ее вызвало бы какое-нибудь другое событие.
В течение ряда лет социал-демократы агитировали в Германии за войну с Россией. Теперь приходится лишь терпеть последствия того, что произошло.
На германском правительстве лежит вина за то, что оно, желая сохранить мир в Европе, связало себя ненужным союзом и, таким образом, восстановило против себя коалицию держав.
Война 1914 года не была навязана германским массам. Ее наоборот страстно желала вся нация, стремившаяся к прекращению того непрочного положения, в котором она находилась. И два миллиона германской молодежи как один человек стали под знамена, чтобы защищать германское дело своей кровью. Это была война за германскую свободу!
Сам я смотрел на положение именно так. В моих глазах не Австрия искала удовлетворения от Сербии, но Германия отстаивала свое будущее. Германия должна была идти по путям, проложенным Бисмарком. На долю молодого германца выпала задача защищать то, за что сражались его деды под Вейсбургом, Седаном и Парижем.
Если бы мировая война закончилась для Германии победой, германское государство заняло бы первое место среди других держав.
3 августа 1914 года я обратился с прошением к королю Баварии Людовику III о зачислении меня в Баварский полк. К моей великой радости разрешение мне было дано в тот же день.
С этого дня для меня, как и для каждого германца начался незабываемый период моей жизни. С гордостью вспоминаю я теперь об этих днях, которые подарила мне судьба.
Началась война. Романтика ее вскоре сменилась ужасом. Энтузиазм стал остывать и радость подвигов вскоре сменилась агонией.
Наконец настал и такой момент, когда в противовес долгу появилась мысль о самосохранении. Зимой 1915–1916 гг. пережил такую внутреннюю борьбу и я, и должен сказать, что моя воля победила.
Если в первые дни я шел в атаку со смехом и радостным кликом, то теперь мною овладела мрачная решимость – довести борьбу до конца.
Молодой доброволец обратился в закаленного солдата.
Эта перемена произошла со всеми солдатами, во всей армии. Война, сломившая одних – закалила других.
Голод, лишения, недостаток оружия – могли быть засчитан только в плюс армии, прошедшей через них.
Пройдут тысячи лет, но каждый раз при упоминании о героизме, будет вставать память о германской армии в мировой войне!
В те дни я не увлекался политикой. Я был только солдатом.
Идеи марксизма тем временем стали уже реять в воздухе.
Марксизм – конечная цель еврейства, который должен был разрушить все ие еврейские государства, все больше и больше распространялся среди рабочих классов.
Зараза распространялась все сильнее, ведя государство к гибели.
Теперь настал момент рассчитаться с отравителями нашей нации.
Я говорю теперь, потому что германские рабочие начали свой путь – путь национализма!
Германское правительство тех дней совершило непоправимую ошибку тем, что не поставило преград распространению заразы с места же и не вырвало этой заразы с корнем.
Вместо того, чтобы стать на защиту сохранения нации, его Величество Кайзер лично протянул руку старым преступникам против национального дела, взял их под свое покровительство и дал им возможность довершить свое разрушительное дело.
6. Революция
Летом 1915 года неприятель стал сбрасывать с аэропланов летучки. Содержание почти всех летучек было одинаково.
Германскому населению указывалось в них, что в Германии увеличивается голод, что война затягивается, а надежда на успех у Германии все уменьшается, что народ борется за мир, тогда как Кайзер, настроенный милитаристски, вовсе в этом не заинтересован и т.д.
Интересна одна черта в этой пропаганде.
В этой части фронта, где стояли баварские войска, летучки изобиловали нападками на пруссаков, а прусским войскам посылались летучки с нападками на баварцев.
В конце концов эти летучки сделали свое дело. Антагонизм между пруссаками и баварцами все увеличивался, а начальство не находило нужным делать что-нибудь для его прекращения.
В 1916 году солдаты на фронте стали получать деморализующие их письма из дому, в которых говорилось о голоде, нужде и т.п. Здесь летучки оказались уже ненужными, дух армии стал падать сам собой. Так глупые письма германских баб помогали разрушать фронт.
В армии стал раздаваться ропот, сначала тихий, потом все более и более громкий. Солдаты не стеснялись уже ругаться и проклинать вслух. В то время, как они страдали и гибли в окопах и их семьи умирали с голоду, кто-то жил себе в свое удовольствие.
Кризис надвигался, но еще медленно. Ругающиеся и проклинающие солдаты тем не менее выполняли свой долг. Когда начинался бой – это были еще те же герои.
В октябре 1916 года я был ранен. С какой радостью оставил я фронт и отправился домой в поезде Красного Креста. Два года не видал я мирной обстановки.
Меня доставили в госпиталь под Берлином. Но, Боже, какую перемену застал я там!
Первое, что поразило меня, это огромная разница в выражении лиц. В то время, как на фронте все лица были исполнены решимости, здесь я видел жалкие, трусливые физиономии.
Как только я мог уже ходить, я испросил отпуск и отправился в Берлин. Всюду в глаза била страшная бедность.
Миллионный город голодал. Недовольство царило повсюду.
В некоторых домах раздавались те же речи, что я слышал в госпитале – впечатление создавалось такое, что шла уже планомерная агитация.
В Мюнхене положение было еще хуже.
Когда я, выздоровев и выписавшись из госпиталя, был отправлен туда, в состав резервного батальона, я не узнал моего города, до такой степени он был ужасен, – беден, оборван и обозлен.
Солдаты резерва и солдаты, вернувшиеся с фронта, говорили на разных языках. Тыл был уже развален, все гражданские учреждения переполнены евреями.
Наша преданность долгу, наша самоотверженность встречались насмешками.
В 1917 году началась забастовка оружейников. Она не дала ожидавшихся результатов, – полного обезоруживания армии и прорыва фронта. Но она оказала невероятное деморализующее влияние на население и на фронтовиков.
С каким настроением должен был солдат идти в бой, когда его собственный народ не желал уже победы?
Зато врагу все это было конечно очень приятно.
Зима 1917–1918 гг. принесла союзникам жестокие потрясения. Надежды, которые возлагались на русский фронт – рухнули.
Союзник, принесший самые огромные, кровавые жертвы на алтарь общих интересов, неожиданно потерял всю свою силу и упал сдавшись на милость врага.
Союзные армии дрогнули. Теперь, когда русский фронт не представлял больше опасности для Германии, все силы германцев должны были обрушиться на них.
Но в тот момент, когда германские дивизии должны были повести последнее наступление, внутри страны разразилась всеобщая забастовка. Вражеская пропаганда сделала свое дело.
Британская, французская и американская пресса с восторгом подхватила известие о забастовке. По всему миру прокатились ликующие телеграммы:
– Германия накануне революции! Победа союзников близка!
Эти телеграммы были лучшим средством для ободрения начавших падать духом французских «паулто» и британских «Томи».
Судьба судила мне принять участие в последнем наступлении.
Лето 1918 года было жарким на фронте. Из дома приходили самые разнообразные сообщения. Нам сообщалось, что война безнадежна, что только дураки могут рассчитывать на победу, что народ вовсе не желал войны, которую затеяли монархия и капиталисты.
В начале фронт реагировал на все это очень слабо.
Имена Эберта, Шейдемана, Барта и Либкнехта нам ничего не говорили, и мы не могли понять, почему совершенно никому неизвестные имена должны стать у кормила государственного управления.
Мое политическое кредо сложилось в те дни уже вполне определенно. Я прекрасно видел, что вся эта шайка нисколько не думает о благе государства, а стремится лишь набить свои собственные карманы.
К счастью многие солдаты думали так же, как и я, и благодаря этому фронт держался. Мы только чувствовали себя более озлобленными.
В конце сентября моя дивизия в третий раз пришла на позиции. Настроение у нас было тогда, как у молодых волонтеров – мы рвались в бой.
Но спустя короткое время это настроение упало. В войсках пошли разговоры на политические темы. Новобранцы, приходившие на пополнение частей, сеяли смуту, и по фронту снова пошел ропот.
В ночь с 13 на 14 октября на южном фронте под Ипром англичане стали засыпать нас газовыми бомбами.
К полуночи наши ряды сильно поредели. К утру свалился и я, корчась в судорогах; глаза у меня горели, точно к ним были приставлены раскаленные угли и я ничего не видел. Это был мой последний опыт. Я был отправлен в госпиталь в Померании, где мне суждено было увидеть революцию.
Из фронта тем временем доходили скверные слухи, но мне казалось тогда, что они преувеличены.
Сам я в то время не мог еще читать газет, и потому не мог быть в курсе событий.
В ноябре положение достигло наивысшего напряжения.
И вдруг, в один прекрасный день, совершенно неожиданно разыгралась катастрофа.
На улице появились грузовики с матросами, призывавшими к революции. Почти в каждом грузовике было по еврейчику, которые призывали к борьбе за «свободу, красоту и достоинство» нашей национальной жизни.
Ни один из этих молодых людей, конечно, никогда и в глаза не видел фронта.
Последующие дни были ужаснейшими в моей жизни.
Слухи становились все мрачнее и мрачнее. То, что я считал просто местным бунтом, оказалось настоящей революцией.
Революционеры требовали прекращения войны – мне это казалось невозможным.
10 ноября к нам в госпиталь пришел старый пастор. От него мы узнали все и были потрясены.
Бедный старик трясущимися губами сообщил нам, что императорская корона не принадлежит больше дому Гогенцоллеров и что наше отечество превратилось в республику.
Итак, все было напрасно! Напрасны наши лишения и жертвы, наши страдания, которые мы терпели в течение этих лет, напрасна была гибель двух миллионов людей.
А великое прошлое нашей страны? Страницы, записанные в историю? Были ли мы теперь их достойны, несчастные, бесправные преступники?
Я был так потрясен, я так горел от бешенства и стыда, что совершенно забывал боль моих обожженных английскими газами глаз.
Всю ночь я не спал, не будучи в силах отделаться от мысли:
– А что будет с нашей страной?
Император Вильгельм был первым германским императором, который протянул руку марксистам. Приняв руку императора, они, однако, занесли над его спиной кинжал.
Это еще лишний раз убедило меня, что с евреями не может быть никакого сговора, а только жестокое «или-или».
В эту ночь я решил посвятить себя политике.
7. Начало моей политической жизни
В конце ноября 1918 года я возвратился в Мюнхен. Я вошел в состав резервного батальона моего полка, который находился уже в руках солдатского совета.
Обстановка была настолько отвратительной, что я решил оставить полк. С моим верным товарищем Эрнестом Шмидтом я отправился в Траунштейн, где оставался до 1919 года. После этого я снова вернулся в Мюнхен.
Революция тем временем углублялась. Смерть Эйзенера ускорила ход событий и привела к диктатуре советов или, выражаясь точнее, к еврейской власти.
Мои отношения с центральным советом сразу же сделались очень «натянутыми». С марта 1919 года ко мне на квартиру чуть ли не каждое утро являлись уполномоченные совета, чтобы арестовать меня, но я наставлял на них винтовку и тем дело и кончалось.
Спустя несколько дней после освобождения Мюнхена я был назначен в состав комиссии по расследованию революционных эксцессов во 2-ом пехотном полку.
Это было мое первое вступление на политическое поприще.
Несколько недель спустя мне был дан приказ поступить на «Курсы Обороны».
Целью этих курсов было воспитание в солдатах гражданского духа. На этих курсах я встретил несколько единомышленников, с которыми нередко обменивался мыслями относительно создавшегося положения.
Все мы в более или менее равной мере были убеждены, что Германию не спасут от разрухи «ноябрьские преступники» – центристы и социал-демократы. Что касается так называемых буржуазных групп, то они были слишком слабы.
В нашем маленьком кружке мы стали обсуждать создание новой партии.
Основные принципы этой партии должны были быть таковы, чтобы импонировать массам, так как мы намечали социальную перестройку, то решили назвать партию «Социал-Революционной».
До того времени я еще не различал ясно разницы между капиталом, как целью творческого труда и капиталом рожденным из спекуляций.
Мои глаза на этот вопрос раскрылись лишь после того, как я посетил первую лекцию Готтфрида Федера. Я понял также обязательства государства по отношению к капиталу. Они были очень просты.
Капитал должен был оставаться слугой государства и не иметь никакой власти над страной.
Наше политическое кредо было определено в те дни уже вполне твердо. Оно заключалось лишь в двух словах: Нация и Отечество.
Нашей задачей было бороться за существование нашей расы и нации, за прокормление наших детей, за чистоту нашей крови, за свободу и независимость нашего отечества и за выполнение миссии, возложенной на нас Творцом.
Я стал заново изучать труды еврея Карла Маркса и на этот раз понял его по-настоящему.
Я понял, что борясь с экономикой национальной, социал-демократия подготовляет почву для торжества интернационального капитала.
До сих пор я еще ни разу не выступал с речами, но, наконец, подошел день, когда я решился заговорить.
Мне пришлось дискутировать с защитником евреев и вскоре аудитория оказалась на моей стороне.
Несколько дней спустя я был назначен инструктором в один из полков, стоявших в Мюнхене.
Дисциплина в войсках в те дни была слаба. Солдатские советы сильно расшатали ее. Втягивать солдат в дисциплину приходилось медленно, осторожно, но упорно.
Я подошел к солдатам открыто и с любовью, я старался разбудить в их душах чувство любви к родине и должен сказать, что добился замечательных успехов.
В короткое время я национализировал наш полк. Более того, я подобрал себе стойкую группу сподвижников, которые впоследствии вместе со мной основали новое движение.
Следя с большим вниманием за политическими событиями, я сильно интересовался и вопросом постановки пропаганды.
Социал-марксистские организации умели применять инструмент пропаганды. Я вскоре понял, что правильное применение пропаганды есть искусство почти неизвестное буржуазным партиям. Одно христианско-социалистическое движение, да и то во времена Лютера применяло пропаганду с большим уменьем и имело от нее значительную пользу.
Но была ли пропаганда у нас? Увы! – Нет!
Многие у нас даже не знают, является ли пропаганда целью или только методом.
Конечно, пропаганду нужно считать методом, который должен служить для достижения определенной цели. Пропаганда может иметь тот или иной характер в зависимости от цели, которой она служит. Цель наша в период Великой Войны была самой благородной, какую только можно себе представить. Мы воевали за свободу и независимость нашей нации, за обеспечение нашего пропитания в будущем и за национальную честь.
Рассуждая с точки зрения чисто гуманитарной, Мольтке один раз указал, что войны необходимы для быстрого разрешения насущных вопросов.
Всякая пропаганда должна быть прежде всего популярной и соответствовать способности восприятия теми, к кому она адресована.
Способность восприятия у масс обычно бывает очень ограничена. Массы обладают к тому же свойством быстро все забывать. Ввиду этого, пропаганда чтобы иметь необходимое действие, должна быть базирована на нескольких ясных положениях, выраженных в форме решительных лозунгов.
Вести пропаганду подробную и разностороннюю – значит провалить дело.
Совершенно неполезна и скорее даже вредна бывает пропаганда неумелая.
Так, например, вредна пропаганда юмористического характера. В период войны австрийские и германские журналы пестрели карикатурами и куплетами на неприятеля, что создавало неверное представление об этом неприятеле.
При первой же встрече с неприятелем германскому солдату приходилось резко менять мнение о его боеспособности и возмущаться против тех, кто вводил его в заблуждение.
Английская и американская военная пропаганда были психологически гораздо правильнее. Выставляя германца варваром, чуть ли не гуннского типа, английские и американские газеты подготовляли своих солдат заранее ко всем ужасам войны, а также развивали в нем чувство злобы к неприятелю и стремление как можно скорее сокрушить последнего.
Таким образом английский солдат никогда не чувствовал, что информация, получаемая им с родины, была неверна, тогда как германский постоянно чувствовал себя обманутым.
Ошибочно было также признавать, что часть вины за Великую Войну лежала на самой Германии. Если это даже было и так, нужно было во что бы то ни стало свалить эту вину на неприятеля.
Нельзя никогда забывать, что массы наделены «женским характером».
Их действия в большинстве случаев происходят от чувств, а не от рассудка, и притом от чувств не сложных, а совершенно цельных. Чувства эти могут быть позитивны или негативны, как например, любовь или ненависть, но никогда не бывают смешанны.
Основываясь на этом, английская пропаганда была также вполне цельной, строясь на чистой правде или чистой лжи, но никогда не на смеси этих двух элементов.
8. Германская рабочая партия
Однажды я получил приказ из штаба ознакомиться с одним политическим обществом, которое называлось «Германской рабочей партией». В скором времени должно было состояться собрание этой партии, на котором должен был выступать Годфрид Федер.
Мне было поручено присутствовать на этом собрании и сделать о нем доклад.
Интерес, который высказывала армия к политическим партиям, был вполне понятен. Революция дала солдатам право участвовать в политике. И до тех пор, пока Центр и социал-демократы не убедились к великому своему огорчению, что симпатии солдат обращаются в сторону национального движения, они не видели причин отнимать у солдат это право.
Нечего и говорить, что я с огромным удовольствием отправился на этот митинг.
После длинной речи Федера я собрался было уйти, т.к. направление партии для меня было ясно, как вдруг было объявлено, что каждый желающий может выступить.
Тогда встал один профессор и начал доказывать, что новое движение посеет рознь между Баварией и Пруссией и приведет Баварию к слиянию с германской Австрией.
Тогда встал я, и так горячо ответил этому оратору, что он, как облитый водой пудель, выскочил из зала.
Неделю спустя, к великому моему изумлению, я получил карточку удостоверяющую мое вступление в состав «Германской рабочей партии» и приглашение на митинг, назначенный на ближайшую среду.
Меня тогда очень поразил такой способ вербования членов и я не зиал злиться ли мне или смеяться. Я никогда не представлял себе, что могу войти в «готовую» партию.
Мне всегда казалось, что я должен создать таковую сам.
Наступила среда. Как мне сообщили, на митинге должен был присутствовать председатель всегерманской рабочей партии.
Председателем партии оказался тот самый господин, который открыл предыдущее собрание.
Мне сообщили все имена лидеров. Председателем всегерманской партии был Харер, а председателем мюнхенского отдела – Антон Дрекслер.
На этом собрании, где мне была предоставлена возможность говорить, я задал несколько вопросов. И я был сразу же подкуплен системой организации.
У партии не было никакой напечатанной программы, ничего печатного вообще, но все что говорилось, было проникнуто твердой верой.
Мне уже больше не хотелось улыбаться. Чувства этих людей передались мне.
Передо мной встал решительный вопрос – присоединяться к ним или нет.
Чем больше я думал над этим вопросом, тем больше приходил к заключению, что маленькая группа, еще не разросшаяся в настоящую организацию, вполне жизнеспособна и, пожалуй, может привести к национальному возрождению, на что, по-моему, были абсолютно неспособны большие партии.
Два дня спустя я принял окончательное решение войти в партию. Это решение сделалось поворотным пунктом в моей жизни.
Мне был выдан временный членский билет за номером 7.
9. Признаки распада
Теперь, когда мы далеко отошли от прошлого, небезынтересно вспомнить, как постепенно шла разрушительная работа внутри государственного организма, приведшая к развалу империи.
Многие германцы до сих пор ошибочно считают, что причиной падения империи явилось общее экономическое истощение.
Это мнение совершенно ошибочно...
Причины экономические всегда стоят на втором, а то и на третьем плане. На первом же плане стоит духовная мощь страны.
Точно также неверно объяснение развала потерей войны.
Особенно смехотворно это заявление в устах тех, которые заявляли, что потеря войны была наоборот выгодна для Германии, т.к. поставила конец милитаризму.
Потеря войны вовсе не явилась причиной развала страны. Она сама была следствием целого ряда причин, о которых мы сейчас не задумываемся.
Потеря войны не может разрушить нацию – если только война проиграна не из-за лености, трусости и эгоизма народа.
Проигрыш войны был для Германии не незаслуженной катастрофой, а заслуженным наказанием за целый ряд проступков против нашей родины.
Если бы разруха, которая началась в стране, имела причиной только проигранную войну, то германцы приняли бы ее совершенно иначе. Они бы смирились, подчинились обстоятельствам, а не сжали зубы и не стали бороться за свое будущее. Потеря войны была, конечно, только следствием ряда причин.
Сильное увеличение германского населения перед Великой Войной привело к проблеме, как прокормить излишек населения. Отказ от расширения территории привел страну к индустриализации. Это ослабило земледельческий класс. Население стало отливать в города, которые росли и, наконец, город задавил деревню.
Жестокий контраст между богатыми и бедными стал еще заметнее. Безработица и бедность озлобляли народ, на глазах у которого немногие счастливцы купались в роскоши. Деньги сделались кумиром, которому в жертву приносилось все. И народ начал постепенно разлагаться.
Тем временем промышленность Германии стала принимать интернациональный оттенок. Часть германских промышленников делали все возможное для того, чтобы спасти страну от нашествия иностранного капитала, но попытки их были тщетными – жадные дельцы делали свое дело.
Война против тяжелой промышленности в Германии была началом интернационализации промышленности, которая производилась при содействии марксистов, мечтавших завершить свою работу революцией.
В то время, как я пишу эти строки, на германские государственные железные дороги ведется наступление со стороны капиталистов-интернационалистов. Отнести этот факт можно только за счет успеха социал-демократов.
Лучшим доказательством успеха индустриализации Германии является заявление Гуго Штиннеса о том, что только коммерция поставит страну снова на ноги.
Слова эти произвели сенсацию, были подхвачены и вскоре превращены в лозунг теми болтунами, которые под видом «государственных людей» взялись за судьбу Германии после революции.
Одной из причин начавшегося в Германии разложения была дурная система воспитания.
Германское воспитание до войны имело слишком много слабых сторон.
Оно было построено, главным образом, на начинении ребенка всякими знаниями без практического их применения. У нас почти ничего не делалось для сформирования характера ребенка. Ребенку не давалось возможности выявить свое «я» или взять на себя какую-нибудь ответственность. В результате получался не сильный человек, а несчастный заморыш, перегруженный знаниями. Отсюда репутация, которую приобрел немец за границей.
Немца любили потому, что он был полезен, но благодаря его слабости, его не уважали.
Второй недостаток воспитательной системы было безграничное преклонение перед волей монарха. Эта рабская подчиненность должна была конечно привести в один прекрасный день к падению монархии.
Идея монархизма вполне выявляется только тогда, когда Провидению бывает угодно возложить корону на голову такого блестящего героя как Фридрих Великий или мудрого государственного деятеля как Вильгельм I.
Но такие монархи появляются раз в несколько столетий.
Не располагающий исключительными государственными и личными качествами монарх должен входить в состав государственной машины и служить ей также, как и другие.
Много вреда причинила Германии неправильная организация прессы и отношение к ней.
В журнальных кругах прессу часто называют Великой Державой. Значение прессы действительно велико, но оно не должно переоцениваться.
Государство должно следить за тем, чтобы идея и процесс народного просвещения никогда не принимали ложного направления и ввиду этого все время держать в фокусе своего зрения прессу.
Государство должно поставить дело так, чтобы пресса была абсолютной слугой государства и нации.
Так называемая либеральная пресса довоенного периода копала могилу германской нации и германскому государству. О марксистских газетах нечего и говорить: им ложь присуща также, как кошке ее мяуканье.
Что же делало государство для спасения народа от отравления. Ничего, абсолютно ничего, если не считать изредка слабых предупреждений или грошовых штрафов.
Мало осведомленный поверхностным читатель приходит в восторг от «Франкфутер Цайтунга».
Эта газета никогда не употребляет резких выражений, осуждает грубую силу.
Она является образцом так называемой «интеллигентской прессы». В том же духе работает и «Берлинер Тагеблатт». Но избегая грубостей языка, эти газеты отравляют умы и сердца читателей, убаюкивая их сознание и снабжают ложными сведениями. В этих газетах работают евреи.
Полумеры были всегда признаком приближающегося разложения государственности, за которым следовала катастрофа.
Я считаю, что наше поколение будет спасено от такой опасности. Оно имело уже опыт, который закалил его нервы.
Конечно, в один прекрасный день евреи громко завопят, когда их газеты будут «прибраны к рукам», но это не важно. 30-сантиметровая граната шипит громче, чем тысяча еврейских газетных змей, а потому пускай они шипят.
Но вернемся к вопросу воспитания юношества.
Воспитание ребенка должно быть построено так, чтобы все свободные часы были употреблены на развитие тела.
Вместо того, чтобы бродить по улицам или кинематографам, мальчик должен закаливать свое тело. Никто не имеет права распоряжаться своим телом во вред ему, – оно принадлежит расе.
Закаливание тела должно производиться параллельно с закаливанием духа.
Нужно отметить, что современные кинотеатры и т.п. учреждения предоставляют молодому поколению далеко не полезные, а абсолютно вредные развлечения.
По мере того, как расшатывались общие устои, отмечалось в Германии и сильное падение искусства.
Я представляю себе, как вознегодовали бы Шиллер и Гете, если бы увидели на дверях «Паноптикума» бесстыдную надпись – «Только для взрослых».
Но конечно голоса Шиллера и Гете никто бы не услышал, т.к. они были бы заглушены голосами новых германских «поэтов».
Перед Великой Войной Германия продемонстрировала в области культуры и искусства полнейшую творческую импотенцию.
Такое же положение увидим мы и в области религии,
Вера в массах народа пошатнулась. Большинство относилось к религиозным обязанностям поверхностно. В то время, как в Азии и Африке миссионеры набирали новых адептов – в Европе церковь все больше и больше оскудевала верующими.
В области политики как внешней, так и внутренней шли неурядицы, которые также вели страну к гибели. Политика империи в отношении других держав была вся соткана из полумер. С одной стороны правительство желало мира, а с другой оно не могло остановить течения в направлении войны.
Польская политика была также половинчатой. Она не разрешала польской проблемы в корне и только раздражала поляков.
В результате германцы не побеждали, а поляки не подчинялись.
Вопрос с Эльзасом и Лотарингией также не был разрешен.
Вместо того, чтобы разбить наголову французскую гидру, предоставив эльзасцам равные права с остальными германцами – принимались опять-таки полумеры.
Предатели типа Веттерле занимали места в рядах крупных партий как например центовики.
Армии внушались преданность отечеству и самопожертвование, в то время когда страну охватывала жадность к наживе и грубые личные просчеты.
Такова была школа, которую проходила Германия перед войной.
10. Нация и раса
История дает нам множество примеров, показывающих со страшной ясностью какие губительные результаты дает смесь арийской крови с низшими расами. Северная Америка, население которой состоит, главным образом, из германского элемента, мало смешанного с цветными расами, резко отличается по своему культурному развитию от Центральной и Южной Америки, аборигены которых главным образом, романского происхождения, сильно перемешались с туземцами.
В результате получилось то, что человек германской расы, сохранивший чистоту своей крови, сделался подлинным господином Америки и останется им до тех пор, пока будет продолжать охранять эту кровь.
Идея пацифизма быть может не так плоха, если она проводится завоевателями. Иными словами: сначала борьба, а затем пацифизм.
Ведь все, что есть прекрасного на земле – науки, искусства, техника – все это является продуктом творчества ограниченного числа народов, принадлежащих по происхождению к одной расе. Поэтому существование культуры зависит от существования и преуспеяния этой расы. Если эта раса погибнет – с ней уйдет в могилу и все прекрасное, что ею было создано.
Если мы разделим человеческий род на три категории – основателей, хранителей и разрушителей, то арианскую расу нам придется отнести к первой категории.
Завоеватели – арийцы иногда часто грешат против принципа чистоты крови и за это жестоко платятся. За грех, совершенный в раю, они подвергаются изгнанию из рая.
Для развития высшей культуры было необходимо, чтобы существовали народы низшего порядка.
Так, успех и работа людей часто зависят от числа имеющихся в их распоряжении домашних животных.
Подобных примеров мы найдем в истории бесконечное количество. Достаточно вспомнить хотя бы, что прежде чем лошадь была впряжена в плуг, этот плуг тащил на себе раб.
Прогресс человечества напоминает собой нечто вроде лестницы. Нельзя добраться до высших ступеней прежде чем не пройдены низшие. Арийская раса была первой, добравшейся до вершины этой лестницы. Поэтому-то каждый ариец и обязан защищать чистоту своей крови. Нельзя никогда забывать, что не войны разрушают страны, а потеря силы сопротивляемости, разрушающая волю.
На германском языке есть одно слово – «Пфлихтерфуллунг», которое можно перевести только приблизительно, как «готовность служить долгу».
В основе этого термина лежит не эгоизм, а идеализм. Это слово можно перевести также как способность на самопожертвование для блага своих братьев по крови.
Полной неожиданностью арийцу является еврей.
Трудно найти в мире какую-либо расу, у которой инстинкт самосохранения был бы развит столь сильно сколько у этого «избранного» народа.
Лучшим доказательством к этому служит то, что эта раса продолжает существовать.
Можно ли найти в мире другой народ, который на протяжении двух тысяч лет так мало утратил бы свои наиболее характерные черты?
Если сейчас мы считаем еврея лукавым, то таким он был и во все другие времена.
Это его внутреннее качество.
Что же касается его интеллектуальных качеств, то они развивались благодаря сближению с другими цивилизациями, т.к. евреи никогда не имели собственной культуры.
Как известно арийцы были первоначально кочевниками и стали оседлыми только с течением времени. Одно это уже показывает, что они никогда не имели ничего общего с евреями.
Что касается еврея, то он никогда не был кочевником. Он, наоборот, был всегда паразитом на теле других народов.
Для того, чтобы ему было удобнее жить паразитом на других нациях, еврей должен отрицать свою внутреннюю природу. Чем умнее и интеллигентнее еврей, тем легче ему это удается.
Благодаря этому многие верят в то, что еврей может быть и французом, и немцем, и германцем, и итальянцем, только отличным от них всех по вере.
Сейчас во всем мире наблюдается социальная ломка.
Мелкая промышленность отмирает, открывая путь крупной, и вместе с этим возрастает значение рабочего класса.
Расчет евреев в данном случае таков:
Еврей обращается к рабочим, притворяется сочувствующим им, возмущается их бедностью и, таким образом, завоевывает их доверие.
Он поднимает вопрос о социальной справедливости и подстрекает рабочих на борьбу с существующим порядком. Иными словами он проповедует марксизм. Работа еврея в мировом масштабе разделяется на две фазы, фактически очень тесно связанные между собой. Это общеполитическое движение и рабочее движение.
Через посредство рабочих союзов еврей подводит мину под экономическое основание всех стран.
Что касается общеполитической работы еврея, то она заключается в насильственном втягивании недовольных элементов в государственный механизм. При этом евреи широко пользуются своим главным оружием – общими забастовкам. Еврейская пресса при этом оказывается, конечно, к услугам таких политиков.
Благодаря общему невежеству масс и недостатку инстинкта самосохранения, широкие классы легко попадаются в сети, расставленные евреями.
11. Зарождение Национал-социалистической партии
Молодое движение, имеющее целью восстановление германского государства с независимым правительством должно иметь поддержку народных масс.
Наша буржуазия так безнадежна, так бедна национальными чувствами, что конечно с ее стороны можно ожидать оппозиции истинно-национальному делу.
Но оппозиция эта может быть только пассивной, как и во дни Бисмарка.
С 1919 года стало уже ясно, что новое движение должно опереться на массы.
Национализация масс никогда не может быть половинчатой, она должна быть определенной и фанатической.
Нужно всегда помнить, что массы состоят не из дипломатов и профессоров: человек, который желает руководить массами, должен прежде всего иметь ключ к их сердцам.
Главная масса, которую должно было завоевать молодое движение – масса рабочих. Рабочие должны были быть выведены из состояния бедности, в котором они находились, освобождены от ереси интернационализма, подняты на более высокий культурный уровень, сплочены в одно твердое и ценное целое и исполнены национального чувства.
Достигнуть всего этого можно было отчасти при помощи пропаганды. Особенно хороши в таких случаях митинги, причем нужно помнить, что более всего успеха имеет тот оратор, который делает расчет не на умнейшего, а на непосредственного слушателя.
Будущие движения зависят от фанатизма, от нетерпимости, с которой каждый его защитник будет отстаивать свое дело.
Защитники движения не должны бояться ненависти врагов нашей нации; наоборот, они должны искать этой ненависти.
Человек, на которого не нападают в еврейской прессе, не настоящий германец и не настоящий национал-социалист. Лучшая рекомендация для каждого нашего соратника – это ненависть к нему со стороны его противников.
Наше движение началось в Мюнхене. В первое время нас было очень мало и нас никто не знал. Постепенно мы стали однако расширять этот ограниченный круг.
Приглашения на наши собрания мы писали от руки или на машине, т.к. не имели возможности печатать их типографским способом. Помню однажды я лично доставил 80 таких приглашений. Мы ожидали тогда, что публики на это собрание соберется Бог знает сколько, увы – мы прождали целый час и начали собрание с семью членами организаторами.
На следующий раз мы по подписке собрали между собой небольшую сумму денег и дали объявление в независимой газете «Мюнхенер Беобахатер». На этот раз успех наш был огромен.
В комнате, специально нанятой для собрания, сошлось, как сейчас помню, 111 человек.
Первая речь была произнесена мюнхенским профессором; я выступил вторым. Я говорил полчаса и тут только инстинктивно понял, что умею говорить. По окончании моей речи слушатели были настолько наэлектризованы, что немедленно собрали между собой 300 марок, чтобы заплатить за помещение, сняв с нас, таким образом, большую тяжесть.
Председатель нашей партии был тогда Харрер, опытный журналист, но совершенно бездарный оратор.
Вице-председатель Дрекслер был простым рабочим, не умевшим связать пару слов. Кроме того, он никогда не был солдатом и потому страдал нерешительностью. Таким образом, я, в то время простой солдат, сделался постоянным оратором. Марксисты ненавидели нас уже тогда. Самое наше название «Германская рабочая партия» возмущали их, как интернационалистов.
В начале 1920 года я настоял на созыве большого первого массового митинга. Харрер не соглашался со мной заявляя, что для такого митинга время еще не настало, и подал в отставку. Место Харрера занял Дрекслер, а я взял на себя пропагандную сторону движения, которое с тех пор стало неуклонно развиваться.
24 февраля 1920 года состоялся наш первый массовый митинг. Для того, чтобы наш флаг больше бил в глаза, мы остановились на красном цвете.
Митинг был назначен на 7:30 вечера.
Когда в 7:15 я вошел в зал, мое сердце забилось от радости – публики было столько, что буквально яблоку негде было упасть.
Я выступил вторым оратором. В начале меня несколько раз прервали мои противники и моим товарищам с трудом удалось восстановить порядок.
Спустя полчаса, когда я объяснил все 25 пунктов нашей программы, зал гремел аплодисментами.
Передо мною была толпа, обращенная в новую политическую веру.
Часть 2
1. О марксизме, расе и государстве
Совершенно бесспорно, что новое движение не могло иметь какой-либо надежды на развитие и успех, если бы в сердцах его последователей с самого начала не было укреплено твердое убеждение, что это движение не является «предвыборной приманкой», а представляет собой совершенно новое учение.
Давно известно, что как только кончается предвыборная горячка, начинается рутина. Парламентарий, избранный на срок в пять лет, отправляется в парламент как в контору. Часто он только расписывается в членской книге и возвращается домой.
При таком отношении парламентариев к работе неудивительно, что у парламента нет достаточно сил для того, чтобы бороться с марксизмом.
Поэтому создается такое положение – с одной стороны слабая, безвольная, парламентская масса, а с другой – тысячи прекрасно вооруженных знанием и техникой борьбы преступников, которые отбрасывают слабых и застенчивых со своего пути, как ненужный балласт.
Мировые идеалы, как бы они ни были прекрасны и возвышенны, никогда не могут быть применимыми в жизни человечества, если они не базированы на принципе борьбы за прочную государственность.
К числу таких нежизненных теорий принадлежит теория интернационального марксизма, выдвинутая евреем Карлом Марксом.
Нечего и говорить о том, что Карл Маркс оказался дальновидным, как может быть дальновиден лишь пророк, сделав ставку на слабость и развращенность лиц, стоявших у власти. Его расчет был правилен до малейших деталей. Что же касается его цели, то таковой конечно был лишь торжеством его расы:
В моей работе я базировался совершенно на обратном.
Взяв из бесформенной массы идей об универсальном благе несколько самых главных, я перековал их в сжатую, почти догматическую форму.
Так создалась доктрина Национал-социалистической германской рабочей партии.
В германском народе можно резко различить три группы.
Первая – это та, которая представляет собою людей охотно подчиняющихся правительству. Для них государство есть нечто неприкосновенное, а потому они часто бывают совершенно по-собачьи преданы властям.
Вторая группа считает, что народ не должен служить государству, становясь при этом на ту же точку зрения, что государство должно служить народу.
Эти люди нередко высказывают критические взгляды по-адресу правительства. Это нормальные германские буржуа, а также так называемые либеральные демократы.
Третья группа – это люди смотрящие на государство, как на экипаж, в котором они могут ехать куда захотят к своим собственным, зачастую совершенно туманным целям.
В период до Великой Войны эти люди совершенно безответственно жонглировали идеей германизма считая, что германца можно сделать из кого угодно: из китайца, из негра, если он только изучит немецкий язык и выразит согласие голосовать за какую-либо политическую партию.
Такой процесс, если бы он имел успех, привел бы не к торжеству германской расы, а наоборот, к ее упадку и вырождению.
Мы должны заботиться не о германизации других народов, а о германизации наших земель, памятуя, что чужая кровь может оказать только дурное влияние на нашу расу.
Что касается государственного аппарата, то мы должны относиться к нему, не как к цели, а как к способу.
Государство есть базис, на котором должна стоять культура нации, а вовсе не источник культуры, как предполагается некоторыми.
В мире может быть сотня образцовых государств, но если заглохнет источник арийской культуры, то самые передовые нации падут вниз.
Отсюда вывод – нужно заботиться не о благе государства, а о качестве расы.
Главной задачей национального государства должно быть собрание и охранение древнейших расовых элементов, которые составляют красоту и гордость высшей породы человечества.
Так целью германского государства является собрать всех германцев в своих пределах, отобрать из них лучшие расовые элементы и сохранить их чистыми от примеси чужих кровей для того, чтобы они могли со временем занять подобающее им доминирующее положение.
Нет никакого сомнения в том, что чиновники, управляющие в настоящий момент нашим государством, прекрасно себя чувствуют предоставляя все «самотеку».
Необходимость борьбы за новый порядок не привела бы их в восторг. Ведь гораздо легче смотреть на государство, как на автоматическую машину, которая тебя кормит, чем играть какую-то активную роль в работе этой машины.
Немудрено поэтому, что когда нам бывают нужны люди для проведения нашей работы, мы должны их долго искать. Большей частью к нам примыкает молодежь и только в редких случаях мы находим последователей среди людей старого поколения, пожилых годами, но юных и горячих душами.
2. Государство и народ
Первой обязанностью всякого государства является создание такого положения, при котором граждане не могли бы вступать в позорящие их страну браки.
В государстве, заботящемся о чистоте крови своего народа, не должно разрешаться вступать в брак слабоумным, сифилитикам, туберкулезным и т.д.
Все вступающие в брак должны прежде всего помнить, что цель брака – дети, но только здоровые дети.
На детей страна должна смотреть, как на самое ценное
свое достояние.
Государство должно также заботиться о предоставлении крепким и здоровым женщинам рожать как можно больше детей для того, чтобы благословение Божие не обращалось для них в проклятие из-за недостатка средств.
Что касается людей, любящих детей, но не имеющих возможности родить здоровое потомство, то для таких самое лучшее брать приемных детей, которых они могли бы воспитать достойными гражданами государства.
Государство обязано помнить и о необходимости улучшения физической природы своих граждан.
Воспитание детей должно быть построено так, чтобы культуре их тела уделялось не меньшее внимание, чем культуре духа. Школы националистического государства должны взять на себя обязанность следить за этим.
Каждый мальчик должен уделять в день хотя бы час физическим упражнениям, а также принимать участие в гимнастических играх.
Чрезвычайно важно, чтобы при этом мальчику не вкладывалось в голову вздорных идей. Так, по мнению некоторых, фехтование спорт красивый, а бокс – уродливый.
Такой взгляд совершенно абсурден. Всякий спорт одинаково красив и полезен, а спорт, который учит человека самозащите и подавно полезен. Что же касается применимости фехтования или бокса для разрешения вопросов чести, то пусть уж лучше молодые люди разрешают такие вопросы кулаками, чем шпагой.
Если бы в Германии в свое время бокс занимал соответствующее ему положение, в Германии не было бы столько непригодных к жизни людей.
Трагедия Германии была в том, что она имела чиновников, инженеров, химиков, юристов, литераторов, профессоров, но очень мало мужчин в полном смысле этого слова.
Насколько высоко стояла наша страна в интеллектуальном отношении, настолько же низко стояла она в отношении культуры тела.
Германская нация, находящаяся сейчас в положении «падшей», которую может толкнуть каждый, должна сейчас напрячь все силы для того, чтобы вернуть веру в себя.
Эта вера ,в силу своего народа должна культивироваться в каждом ребенке с самого раннего детства.
Все воспитание ребенка должно быть направлено к тому, чтобы убедить его, что его народ выше всех других. При таком физическом и духовном воспитании будет со временем достигнута непобедимость страны.
Мы должны всегда помнить одно.
Насколько сильно было крушение нашей нации, настолько же силен должен быть и подъем. Но этого подъема можно достигнуть лишь при максимальном напряжении нашей воли и безграничной преданности родине.
Государство должно со своей стороны делать все для того, чтобы содействовать соответствующему воспитанию молодежи. Нельзя думать, что с окончанием школы молодой человек уже подготовлен для служения своей родине. Именно в этот-то момент и начинается для него самая настоящая пора работы над собой. Он должен начать учиться маршировать и обращаться с оружием, для того чтобы, когда родина призовет его, он был уже настоящим солдатом.
Когда окончится срок военной подготовки, молодой человек должен иметь при себе два документа: паспорт, который дает ему право принимать участие в строительстве его страны и удостоверение о здоровье, разрешающее ему вступить в брак.
Что касается воспитания девушек, то здесь главное внимание воспитателя должно быть обращено на физическое развитие и характер: что касается интеллектуального развития, то оно для женщины стоит на последнем плане.
Главная идея воспитания девушки – это создание будущей матери.
Чисто научная программа воспитания молодежи должна быть сокращена. Прежде всего мозги молодежи не должны переобременяться знаниями, которые очень скоро забываются.
Средняя школа должна давать своим питомцам только те знания, которые могут быть им полезны по выходу в жизнь.
Особенное внимание должно быть обращено на курс истории. В 99-ти случаях из 100 школ, молодой человек по окончании школы помнит несколько имен, дат и эпизодов. Главные же факты, которые он должен знать и помнить твердо, часто им совершенно не уяснены.
Целью изучения истории является не ознакомление ученика с прошлым, а приобретение опыта на будущее время. Поэтому большое внимание должно быть уделено истории Рима, которая дает огромный опыт.
Что же касается наук совершенно социального характера, то они должны быть совершенно исключены из программы средней школы.
С точки зрения общенациональной, курс образования молодого германца должен заканчиваться военной школой.
Государство однако при этом не должно забывать об особенно талантливых молодых людях и давать им возможность специализироваться дальше в той области, к которой их больше всего влечет.
Двери высшей школы должны быть открыты для всех, достойных ее, независимо от социального происхождения.
3. О «гражданах» и «подданных»
Учреждение, которое сейчас ошибочно называется «государством», имеет в себе два сорта людей – своих граждан и иностранцев.
Граждане – это те, кто путем рождения или натурализации пользуются всеми правами гражданства страны. Иностранцы – это те, кто пользуются такими же правами в других странах.
В настоящее время право гражданства приобретается путем рождения в пределах данного государства. Так, ребенок негра, родившийся в Германии, становится автоматически германским гражданином. Таким образом, стать гражданином чужой страны оказывается ничуть не труднее, чем войти в члены какого-нибудь клуба.
Я знаю, что многим то, о чем я говорю, очень неприятно.
Но тем не менее, я не могу не задумываться над глупостью современных законов о натурализации.
Впрочем есть на свете одна страна, где принимаются уже меры к охране чистоты крови. Я говорю в данном случае не о германской республике, а о Соединенных Штатах. Америка уже отказывает в разрешении на иммиграцию элементам, которые могут быть опасны для здоровья коренного населения, а также абсолютно запрещает натурализацию представителей целого ряда рас.
Наше национальное государство разделяет свое население на три класса – граждане, подданные и иностранцы. В принципе натурализация или рождение в пределах государства не дает подданному равных прав с гражданином. Так, пользуясь покровительством законов данной страны, он в то же время не имеет права участвовать в выборах или служить на государственной службе.
В то же время подданный пользуется свободой отказа от своего подданства и может в любое время принять гражданство страны, с которой он связан кровными узами.
Что касается иностранца, проживающего в пределах данного государства, то его статус фактически тот же, что и у подданного, но лишь на тот период времени, пока он не выедет за границу.
Молодой германский подданный должен проходить тот же курс обучения, что и гражданин. По окончании средней школы, он должен также проходить курс военного обучения, которое обязательно для всех, и отбыть ценз в армии. По окончании срока военной службы, он, при условии безупречной аттестации, может получить права гражданина.
Каждый, приобретающий права германского гражданина, должен помнить о том, что эта высокая честь и что лучше быть в Германии подметальщиком улиц, чем королем в другом государстве.
Германская девушка является только подданной, но с выходом замуж, она приобретает права гражданки.
4. Начало борьбы
Нельзя рассматривать человека с точки зрения его расового происхождения и в то же время принимать марксистскую аксиому: «все люди равны».
Каждый, кто верит в национал-социалистическое государство, должен отличать его от других стран.
Другие государства могут строить свою жизнь на базе чисто экономической, но национал-социалистическое государство не может, так как его цель заключается не во временном благополучии народа, а в вечном существовании нации.
Никакая организация не может быть сильной, если она не использует всех творческих сил своих членов.
Лучшая форма государства это такая, при которой используются все лучшие силы нации как физические, так и духовные.
Ответственные решения в таком государстве должны приниматься не большинством голосов, а ответственной группой лиц, причем окончательное решение должно в конце-концов выноситься одним человеком.
Ни Палата, ни Сенат никогда не должны-принимать никаких решений. Их обязанность – не решать, а работать. В лучшем случае они могут советовать.
История показывает нам, что парламентская система в жизни народов играла сравнительно небольшую роль.
Эта система выходила на арену истории обычно тогда, когда принималась обычно какой-либо страной в том случае, если эта страна начинала деградировать.
Национал-социалистическое государство должно быть построено на принципе единовластия.
Кроме того, оно должно быть национальным по своему составу.
В противовес социал-демократической организации, при которой вождями были бы евреи, а рядовыми членами германцы, в нацистском государстве все ответственные посты могут быть заняты только германцами.
Нужно отметить, что католическая церковь дает нам весьма ценные примеры организации. Эта церковь обладает удивительно стройным механизмом, благодаря которому она и является одной из сильнейших организаций мира.
Главная сила каждой организации – это внутренняя убежденность ее членов в ее правоте и непобедимости. Только при таком положении партия может действительно быть непобедимой.
Этим внутренним убеждением была пропитана наша маленькая горсточка, начавшая свое дело по восстановлению германской нации. Как сейчас помню, 24 февраля 1920 года состоялся наш первый большой митинг в Мюнхене. После того, как он прошел, мы сейчас же взялись за подготовку второго митинга.
До 24 февраля мы мечтали устраивать такие митинги хотя бы раз в месяц, но после того, как мы увидели успех, мы решили устраивать их регулярно каждую неделю.
Каждый из наших митингов проходил все с большим и большим успехом. В зале становилось все теснее.
Почти все митинги начинались с рассмотрения только что отшумевшей войны и Версальского договора.
Речи говорились самые резкие – ораторы не стеснялись в выражениях и это способствовало поднятию настроения.
В те дни вообще нельзя было представить себе пролетарского митинга, на котором не обсуждались бы условия мира.
Но нередко мы нарывались на «мирные элементы», которые в ответ на речи о позоре Версаля кричали:
– А Брест-Литовск?
Марксистский яд слишком глубоко проник в толщу населения и иногда нашим ораторам казалось, что они никогда не продолбят этой живой человеческой стены.
Прислушиваясь к другим ораторам, я вскоре понял их ошибку.
Нужно было говорить так, чтобы каждое слово шло непосредственно к сердцу слушателя и затем уже проникало в его мозг.
Я горжусь теперь этим изобретенным мной способом. Два года спустя меня считали уже мастером ораторского исскуства.
Где бы я ни выступал, я всегда умел построить свою речь так, что она воспринималась именно, как должно было быть.
Одной из моих самых удачных речей была речь «О Версале и Брест-Литовске». После этой речи я понял, что аудитория, которая столь горячо защищала брест-литовский мир, никакого понятия о нем не имела.
Мне пришлось вынести однако немало трудностей в борьбе с марксистским влиянием.
Марксистская пропаганда проводилась в стране главным образом через посредство еврейской интеллигенции.
Марксистская пресса была прекрасно организована, в ней печатались огненные статьи, производившие впечатление на умы. Что касается нашей буржуазной прессы, то, увы, она была очень вялой, и нашему молодому движению рассчитывать на ее поддержку не приходилось.
Если мы сумели выйти в конце-концов победителями, то только потому, что в те трудные дни мы напрягали всю нашу волю, все наши силы в борьбе с врагами нации.
5. Борьба с красными
С 1919 по 1921 год я неоднократно посещал буржуазные митинги. Из этих посещений я вынес заключение о том, что буржуазные ораторы придавали ценности сказанного слова очень мало значения.
Я присутствовал на митингах демократов, германских националистов, германской народной партии и баварской народной партии (баварские центровики).
Главное, что поражало меня на этих митингах, было полное отсутствие единодушия у присутствующих.
Никакой дисциплины не наблюдалось, присутствующие не стеснялись держать себя так, как им хотелось и председатели надрывали глотки для того, чтобы создать хоть какое-то подобие порядка.
Ораторы напоминали больше декламаторов, но публика обращала на них очень мало внимания, позволяя себе зевать во все горло и вставлять комические реплики.
Когда же по окончании митинга председатель предлагал присутствующим исполнить национальный гимн, публика бросалась к выходу.
Национал-социалистические митинги не были похожи на эти. Они проходили в полном порядке, несмотря на то, что на них действительно бушевали страсти.
На этих митингах председатель был полновластным хозяином, которого аудитория слушалась беспрекословно.
Иногда к нам врывались красные агитаторы.
Они грозили нам расправой и только твердая власть председателя удерживала присутствующих от того, чтобы они сами не расправились раньше с непрошенными гостями.
Наши собрания проходили под красным флагом, так как мы были революционерами.
Красный цвет мы избрали и для плакатов и афиш. Это дико раздражало левых, но в то же время привлекало их на наши митинги.
В заключение получалось совершенно обратное тому, к чему они стремились. Вместо того, чтобы срывать наши митинги, они начинали прислушиваться к тому, что у нас говорилось.
На наши митинги публика собиралась за три четверти часа до начала и постепенно они становились все популярнее. Так, многие бывшие враги обращались в друзей.
Нужно принять во внимание, что нашим митингам, как и всему нашему движению никто не покровительствовал. Защита нашей работы лежала на нас самих, – так как мы не могли рассчитывать даже на полицию.
Но у нас была решительная группа, сначала очень маленькая, затем уже достаточно сильная – человек около восьмидесяти, которые готовы были по приказу председателя пойти на любой риск и, если нужно, сложить головы за дело партии.
Нечего и говорить, что революция в нашей стране произошла только потому, что у власти стояла вялая буржуазия.
Настроение в нашей партии становилось все горячее.
По мере того, как росли эти настроения, у нашей молодежи отращивались также когти и зубы. Они без всякого труда воспринимали теорию необходимости борьбы, прекрасно понимая, что под покровительством тихой богини мира нельзя достичь ничего.
К 1920 году наша группа стала уже на прочное основание, а к весне 1921 года была разделена на целый ряд ячеек. Это было необходимо, так как сфера нашей работы стала расширяться.
Первоначально наша организация не имела никакой эмблемы. Позднее это стало необходимо, поскольку мне приходилось наблюдать, как флаги, так эмблемы и значки имеют на толпу какое-то странное психологическое действие. Поэтому и нашей группе нужно было иметь какую-то собственную эмблему.
Наша буржуазия, представлявшая собой остатки старой империи, присвоила себе и старый императорский бело-красно-черный флаг.
Мы националисты, поставившие себе задачей возрождение нашей родины революционным путем, не могли взять этого флага, так как он ассоциировал бы нас с бездейственными, пассивными элементами страны.
Мне самому это было не слишком приятно – я был очень привязан к старому имперскому флагу. Но в конце-концов я пришел также к заключению, что нужно придумать нечто новое.
Для нового флага мы избрали красный революционный цвет, с белым диском посредине, в центре которого был помешен черный знак свастики. Таким образом, были скомбинированы три цвета старой Германии.
Такие же самые значки были изготовлены для ношения на рукаве.
Новый флаг впервые был выкинут летом 1920 года.
Два года спустя у нас уже был и штандарт.
Январь 1921 года был для Германии тревожным.
Парижское соглашение, по которому Германия должна была уплатить союзникам абсурдную сумму в 226 биллионов золотых марок, было утверждено Лондоном и предъявлено нам в ультимативной форме.
Дни шли за днями и ни одна из больших партий не заботилась о том, куда идет страна.
Нас, националистов, это однако не могло не заботить.
Нам нужно было организовать массовый митинг, на котором были бы поставлены на обсуждение вопросы, являвшиеся для нашей страны вопросами жизни и смерти.
Я стал настаивать на скорейшем созыве такого митинга, но почему-то вопрос с ним затягивался. Во вторник 1 февраля я потребовал от партии решительного ответа – когда будет созван митинг. Мне сказали, что ответ будет дан в среду. В среду я повторил свой вопрос и мне ответили уклончиво: оказалось, что нужно было выждать, пока все это не будет решено советом партии.
Тут я потерял терпение и решил организовать демонстрацию протеста на собственный риск.
В полдень я составил текст афиш и снял цирк Крона на четверг 3 февраля.
В те дни это было большим риском. Я не мог иметь никакой уверенности в том, что такой огромный зал будет полон. Кроме того, митинг мог оказаться просто сорванным.
В моем распоряжении был только один день для расклейки афиш. Как назло, к тому же пошел дождь и можно было рассчитывать, что публика на митинг не соберется.
В четверг я достал два грузовика. Грузовики были задрапированы красным и на них поставлены красные флаги. В каждый из грузовиков разместилось по 20 человек наиболее энергичных членов партии, которым был дан приказ объехать весь город и разбросать летучки о том, что вечером будет созван митинг.
Это был первый случай, когда по городу проехались грузовики с агитаторами – не коммунистами.
Не без волнения вошел я вечером в цирк. Какова же была моя радость, когда я увидел, что он был полон. Публики собралось несколько тысяч человек.
Темой моего доклада было «Будущее Рейна».
Я говорил около двух с половиной часов. Нечто подсознательное указало мне, что я сразу же овладел вниманием аудитории и это придало мне смелости.
На следующий день буржуазные газеты поместили отчет об этом митинге. Они назвали его «чисто национальным», но вероятно «из скромности» не указали кто его организовал.
С этого времени наши митинги в Мюнхене стали посещаться очень широко. Мы стали устраивать их раз в неделю, а иногда и два раза.
Постоянным местом этих митингов был Цирк Крона.
Нашим противникам этот успех вовсе не улыбался, и они решили вставить нам палки в колеса.
4 ноября 1921 года мы должны были устроить митинг в Гофбрейхаусзале. На нем должен был выступить и я.
Около шести часов вечера я получил уведомление о том, что наши недруги намерены сорвать митинг.
К несчастью мы узнали об этом слишком поздно.
Когда я вошел в зал, то моим глазам представилась такая картина. Зал был переполнен и полиция больше никого не впускала. Оказалось, что наши враги заранее заполнили зал, а наши последователи оказались за дверьми.
Но это не испугало меня. Я подошел к нескольким юношам и отдал им категорический приказ:
Стоять у дверей и наблюдать. Как только в зале начнется волнение, ворваться и восстановить порядок.
Каждый из этих молодых людей знал, что приказ был нешуточным – в случае неповиновения с виновного сорвали бы значок.
Меня выслушали не моргнув глазом, а затем прокричали «ура». Имея за дверью такую резервную силу, я вошел в зал. Взгляды, с которыми я встретился, были далеко не приветливы. На некоторых лицах я читал самую открытую, непримиримую ненависть.
Тем не менее митинг нужно было начинать.
Я вышел на трибуну и начал говорить.
В самом разгаре моей речи из толпы раздались крики «Свобода» и присутствующие стали вскакивать с мест.
Через минуту в зале начался беспорядок, стали ломать стулья, в воздухе засвистели чернильницы, пепельницы и т.п.
Но это продолжалось недолго.
Мои молодые львята ворвались в зал и через пять минут из носов, голов и глаз непрошенных гостей полилась кровь. Особенно хорошо работал Морис Гесс, мой личный секретарь, которому однако тоже досталось в свалке.
В углу зала столпилась небольшая группа людей, которые жестоко отбивались от моей молодежи.
Неожиданно раздалось два револьверных выстрела.
С чьей стороны они раздались, так никогда и не было выяснено, но во всяком случае они еще больше разгорячили драку. Наши юноши взялись колотить противников с еще большим рвением и вскоре зал был очищен.
Через двадцать пять минут зал был уже всецело в нашем распоряжении. Тогда на трибуну вышел председатель Герман Эссен, который заявил:
– Митинг будет продолжаться!
После этого я снова занял свое место и продолжал прерванную речь.
Когда митинг был уже закончен, в зал ворвались полисмены, которые потрясая оружием объявили нам, что митинг закрывается. Я мог только от души посмеяться, что власть запоздала вмешаться.
В тот вечер мы многому научились сами и дали хороший урок противнику.
6. Вождь и движение
Обычно обыватель радуется, когда узнает о том, что несколько рабочих групп сплотилось в один большой союз. С обывательской точки зрения слабые группировки могут приобрести силу путем объединения в большую организацию. Такое мнение однако совершенно неверно.
Из слабых элементов никогда не будет создано ничего сильного. Только тогда союз может быть прочен, если в него влились элементы сильные и волевые!
Кроме того, твердая организация может быть создана только тогда, когда инициатива исходит от одного человека, который имеет перед собой одну определенную задачу. Этот человек набрасывает план работы и создает движение. Вокруг него объединяются сочувствующие ему элементы и таким образом сформировывается прочное ядро.
Такое движение является жизнеспособным и может рассчитывать не только на существование, но и на доминирующую роль в своей стране.
Необходимо при этом, чтобы каждый последовавший за движением, сливался с ним всецело, чувствовал себя атомом в одном общем организме.
В случае неудачи судьба такого движения бывает трагична.
Но судьба движения, основанного не на таком принципе, а принципе просто классовой общности, всегда бывает только жалка.
Иными словами, не объединение создает одну волю, а одна воля создает объединение!
Точно также в борьбе побеждает та сторона, которая руководствуется одной определенной идеей.
Так, создание Великой Германской Империи произошло не благодаря ряду благоприятных обстоятельств, а благодаря тому, что Пруссия имела перед собой определенную задачу.
Точно также теперь в Германии победила партия наци, объединенная одной великой идеей, в то время, как другие партии руководствовались соображениями более мелкого характера.
Итак, нужно всегда помнить, что никакое большое достижение не было достоянием коалиции. Оно было всегда фактически триумфом одного человека.
Даже в том случае, когда коалиция достигла успеха, в этом успехе «рылись уже зародыши будущего разъединения на почве взаимной зависти, ревности и т.п.
Что касается национального государства, то оно никогда не может быть создано шаткими объединениями и союзами: для этого нужна твердая железная воля одного человека, сковавшего из массы нечто монолитное.
7. О федерализме
Зимой 1919 года, а еще более того весной 1920 года молодая партия оказалась поставленной лицом к лицу с вопросом, – фактически зародившимся еще в период войны.
В первой части книги я отметил, какую роль в падении Германской империи сыграла пропаганда англичан и французов против нашего правительства. В период 1915–1916 гг. Германия забрасывалась всевозможными пропагандными летучками, памфлетами, брошюрами и т.п. Содержание этой литературы было рассчитано на самые низкие инстинкты толпы и вскоре агитация дала свои плоды.
Ни правительство, ни наше командование, главным образом баварское, не могут снять с себя ответственности за недостаток бдительности и попустительство в отношении этой агитации. Они наоборот считали, что никакая пропаганда не может разрушить единства империи и закрывали на все глаза. Нечего и говорить, что такое отношение к долгу заслуживало самого жестокого наказания.
Ослабление Пруссии отразилось вскоре и на всей Германии. Оно ускорило развал страны и оказало губительное влияние не только на целость всей империи, но и на положение каждой из ее составных частей.
Итак, революция оказалась совершившимся фактом!
Интернационалист еврей Курт Эйзнер стал натравливать Баварию против Пруссии. Раздувая революционное движение в Баварии он, конечно, не думал ни о Баварии, ни о Германии, ни о благе германского народа: он только выполнял свою еврейскую миссию.
Настроение баварского населения было им использовано исключительно для того, чтобы разъединить всю страну. Разваленная Германия, конечно, должна была бы попасть в руки большевиков.
Работа большевистских агитаторов, которые стремились превратить германскую империю в советскую республику, проводилась с большим искусством.
Первоначально в Баварии на стороне Эйзнера было только десять тысяч человек, а на стороне коммунистов – три тысячи. Тогда оба эти лагеря работали самостоятельно. Но потом они сплотились, приобрели новых последователей и создали крупную силу в 100000 человек.
Мне кажется, никогда в моей жизни не брался я за более неблагодарную задачу чем тогда. Настроения против Пруссии были таковы, что каждый пруссак, попадавший на баварский митинг, рисковал жизнью. И тем не менее я выступил против антипрусского движения.
Баварские митинги в те дни кончались каждый раз неизменно демонстрациями против Пруссии.
– Освободиться от Пруссии! – Долой Пруссию! Война Пруссии! – кричала толпа.
Лозунгами баварцев было в те дни:
– «Лучше умереть баварцем, чем оставаться гнить с пруссаками!»
Это была совершенно дикая агитация и я горжусь тем, что наше молодое движение взялось ее искоренить и искоренило медленно, но верно.
Нечего и говорить о том, что агитация против Пруссии фактически не имела ничего общего с так называемым федерализмом.
Для подлинного сторонника федерации бисмарковский принцип единой Германии – не пустая фраза и потому он не может смотреть равнодушно на расчленение Империи. Сепаратистские тенденции не совместимы с федерализмом.
Поэтому с ноябрьской демократией могли пойти только лжефедералисты. Они подняли войну не против старой консервативной Пруссии – являвшейся антиподом этой конституции.
Целью евреев было столкнуть национальные элементы Германии, консервативную Баварию с консервативной Пруссией. И они добились успеха.
Зимой 1918 года в Германии начал зарождаться антисемитизм. Тогда евреи прибегали к своим старым методам. Они быстро влились в демократическое движение и начали сеять смуту.
Подобно тому, как еврей наслаждается политическим столкновением сторон, он наслаждается и религиозной борьбой между христианами.
Когда католик и протестант ссорятся между собой – еврей смеется в рукав.
Ни одна из христианских церквей этого не замечает. А между тем следовало бы заметить опасность этого положения.
В конце-концов для мира совершенно безразлично, победит ли католическая или протестантская церковь. Важно, что идет борьба арийцев между собой и что если арийцы перегрызут друг друга, то торжествовать будет не ариец.
В Америке не отдельные штаты создали США, а США создали эти штаты.
Различные права, которыми пользуются штаты, подчеркивают лишь свойство этого государства, которое построено на принципе соответствия характерным особенностям населения каждой из своих территорий. Таким образом эти права вытекают из общей конституции.
В Германии положение было совершенно иным. Отдельные части империи были суверенными государствами, которые сами сформировали эту империю. Правда нужно отметить, что эти государства не сами пожелали такого объединения: объединены они были Пруссией, которая желала гегемонии над ними.
Большое различие между Америкой и Германией представляют собой размеры территории каждого из этих государств. Более того – несмотря на то, что каждый из штатов Америки имеет большую территорию, чем имело каждое из суверенных государств, входивших в состав Германской Империи, ни один из этих Штатов никогда не имел настоящей независимости.
Суверенные права, которыми пользовались отдельные германские государства, были отданы ими не по собственной воле, а под давлением объединившей их Пруссии. Принципом Бисмарка было требование абсолютного подчинения Империи. Бисмарк знал, чего добивался и в конце-концов добился успеха.
С падением империи стройный порядок германской федерации развалился.
Удар еще более тяжелый, чем революция, нанесен Германии принятием мирного договора.
Было совершенно естественным, что в тот период времени, когда отдельные государства входили в состав империи, их финансовая жизнь контролировалась центральной властью. Теперь, когда они приобрели независимость, казалось бессмыслицей принятие ими финансовых обязательств, наложенных на уже несуществующую Империю.
Империя Бисмарка была построена на принципе известной свободы. Над ней не тяготело никаких финансовых обязательств, вроде тех, которые наложил на революционную Германию план Дауэса.
Расходы государства шли на его собственные нужды. Государство могло, не прибегая к помощи извне, жить на собственные средства.
После резолюции картина резко изменилась. Государство оказалось вынужденным выжимать из своих граждан последнюю копейку для покрытия внешних обязательств. Такое положение не могло не вызвать возмущения населения.
Мы – национал-социалисты выставляем поэтому следующие принципы:
– Могущественное национальное государство защищает и охраняет интересы своих граждан за границей в самом широком смысле этого слова и предоставляет им свободу в своих собственных пределах. При таком положении нечего бояться за прочность государства.
С другой стороны, твердое национальное правительство берет на себя полную ответственность в том случае, если ему необходимо урезать личную свободу своих граждан или свободу своих отдельных территорий, поскольку это необходимо в целях величия нации.
Все большие державы стремятся объединить в политическом отношении свои отдельные территории; то же самое должна сделать и Германия.
По этой причине государство намерено сейчас сконцентрировать в своих руках контроль над железными дорогами, почтой, финансами и т.д., так как только таким образом оно может выполнять все свои обязательства.
Еврейско-демократические крути, конечно, всегда будут противиться такому объединению, в виду чего государство должно раз и навсегда уничтожить эту оппозицию.
Наша политика была всегда высоко национальной и потому она никогда не может быть узкой.
В Германии будущего самостоятельность каждого из отдельных государств будет основана, главным образом, на его культурной роли. Между прочим, можно отметить, что монархом, наиболее симпатизировавшим идее великой Германии, был Людовик I Баварский.
Но что бы ни было потом, армия должна находиться вне сепаратистских влияний. Роль германской армии заключается не только в защите государства, но и в том, чтобы насаждать в германском народе идею единства.
Германскому солдату должны быть дороги границы не только его родной области, но и всей Германии.
Поэтому каждый молодой германец должен как можно больше путешествовать по своей стране.
8. Работа агитационная и работа организационная
Образованию каждой партии должна предшествовать хорошо поставленная пропаганда. Я лично всегда был врагом педантически построенных организаций, работа которых ведется механически мертво. Кроме того, очень часто бывает, что люди, неспособные к кропотливой работе, оказываются прекрасными вожаками.
В то же время теоретики чистой воды редко бывают хорошими вождями.
Хорошим вождем скорее может сделаться агитатор, умеющий бросать идею в массы, хотя бы она была демагогической.
Агитатор может скорей изучить психологию массы, чем теоретик.
Но, если в одном человеке соединится теоретик, организатор и агитатор, то он даст идеального вождя.
Еще в самом зарождении нашего движения, я придавал огромное значение пропаганде.
Цель пропаганды, как я уже говорил, подготовлять людей, внедряя в их умы соответствующие идеи.
Цель организации делать отбор лучших для составления кадров партии.
Агитатор не должен задумываться над личными качествами каждого из своих новообращенных – этим займутся организаторы.
Итак, агитатор привлекает, а организатор формирует.
Одной из главных задач организации является поддержание единства в рядах своих членов для того, чтобы объединение не ослабело.
Организация также должна следить за тем, чтобы движение всегда было бодрым и здоровым.
Работая в организации, я всегда обращал внимание на отбор наилучших.
До 1921 года организационная и пропагандная работа нашего движения шли в ногу, но позднее успех пропагандной работы оказался более значительным.
Дело в том, что движение наше контролировалось организацией почти парламентской системы. В конце концов стало очевидным, что такое ведение работы невозможно, и я стал вести пропаганду на собственный риск. После реорганизации нашего движения, я был избран председателем партии и тогда все пошло по-иному.
Вся ответственность за успех движения легла на председателя, то есть, на меня.
В декабре 20-го года мы приобрели газету «Фолкишер Беобахтер». Эта газета стала органом национал-социалистической германской рабочей партии. Снача она выходила два раза в неделю, потом стала выходить ежедневно и, наконец, в увеличенном формате. Моим ближайшим помощником по организации газеты был Макс Аман – мой старый боевой товарищ.
К ноябрю 1923 года наша партия располагала солидным активом. За четыре года до этого у нас не было даже резинового штемпеля.
Но, увы, 9 ноября наша партия была разгромлена и все ее имущество, в том числе и газета, конфискованы.
Таким образом, мы потеряли 170000 золотых марок.
9. О роли и организации штурмовиков
Сила старого государства покоилась на трех основах: монархе, административном аппарате и армии.
Революция 1917 года смела монархию, дезорганизовала армию и развалила правительство, отдав его в руки партий.
Власть, существовавшая веками, перестала существовать.
Развал старой империи, поколебавший ее бывшее величие, забытые традиции – все это было жестоко и трагично, но едва ли не самым трагичным во всем этом был распад армии.
Каждая нация может быть разделена на три класса.
С одной стороны лучшие ее элементы, ее цвет, готовый на самопожертвование, на подвиги, с другой стороны – самые худшие трусы, мелкие эгоисты, лишенные чувства ответственности за родину и посредине обывательский класс ни плохой, ни хороший, не герои и не преступники.
Народная масса является этим самым классом. Эта масса никогда не имеет настоящего значения, за исключением тех случаев, когда два крайние класса сталкиваются между собой. Обычно эта масса всегда готова примкнуть к победителю, что она и делает. Если торжествуют лучшие – она идет за ними и пользуется плодами их побед, если торжествуют худшие – она трусливо покоряется им и несет все последствия этого.
После окончания Великой Войны Германия представляла собой следующее зрелище.
Лучшие элементы отдали стране все, что могли и были почти истреблены. Худшие, наоборот, уцелели. Что касается массы, то она была сильно ослаблена мучительной войной. Таким образом, когда разразилась революция, худшие элементы без труда взяли верх в стране.
Элементы, зараженные духом революции, не могли дать солдат. Более того, они вовсе не желали создавать государства, они желали дезорганизовать то, что еще как-то существовало. Их лозунгом было не строительство германской республики, а разрушение ее.
Но оставалась в стране еще молодежь. Эта молодежь, поняв происходившее, оказалась готовой по первому требованию надеть свои стальные шлемы, взять на плечи винтовки и выступить против врагов родины.
Таким образом стали организовываться добровольческие отряды, пронизанные жестокой ненавистью к революции.
Действительным организатором революции и ее первым поборником оказался «интернационалист еврей», который прекрасно учел положение.
Но Германия еще не была готова к падению в лапы большевизма, как Россия.
В Германии еврей встретился с солдатом-фронтовиком и перед ним встал вопрос – за кем пойдет этот солдат?
Поэтому революция в Германии должна была пройти под знаком уверенности, т.к. иначе она бы просто провалилась.
Это соображение конечно не могло пугать организатора революции – еврея.
Черная работа революции была сделана руками отбросов общества – разбойниками, бунтовщиками и т.п. Эти элементы жадно набросились на дело разрушения.
По мере того, как революция углублялась, меняли ее и характер.
Если мы задумаемся не над причинами революции, а над тем, как она произошла, то придем к следующим выводам.
Революция произошла из-за того, что мы забыли наш долг и дисциплину.
И из-за пассивности партий, которые как предполагалось, «поддерживали» государство.
Первое произошло оттого, что воспитание, которое давалось молодому поколению, было ни национальным, ни государственным.
Революция имела успех оттого, что и народ и, еще больше его, правительство потеряли сознание своих обязанностей и стали относиться к ним вяло и формально.
Если у движения нет новой и великой идеи, оно обречено на неудачу. Побеждают те, кто фанатически зажжены идеей.
Секрет успеха Великой Французской Революции в том, что эта революция выкинула новые идеи. То же самое можно применить и к русской революции и нашей фашистской, – только, конечно, идеи были разными.
Германская Национал-социалистическая партия с самого начала своего существования показала, что она имеет целью не реставрацию старого (подобно буржуазным партиям), а организацию нового националистического государства. Те, кто пошли за этим движением, считали, что никакая жертва не могла быть достаточно велика для их дела. Те, кто изучал историю знают, что террор никогда не может исходить от власти уже прочно утвержденной.
Террор нужен тогда, когда этой власти нужно еще только пробивать дорогу.
Для германских Наци террор никогда не был целью, но ОН был способом, посредством которого они должны были достигнуть своей цели.
Отряды штурмовиков являются в нашем движении только одним из его способов, как пропаганда, пресса и т. п.
В основу формирования отрядов штурмовиков была положена твердая дисциплина. Каждый штурмовик должен быть абсолютно убежден в правоте защищаемого им дела, а также быть подготовленным к этому делу соответствующим образом.
Отряды штурмовиков однако совершенно нельзя считать организациями военными. Их цель защищать и воспитывать нацистское движение.
Военными их нельзя называть еще потому, что защита границ государства их не касается. Их обязанность поддерживать порядок внутри страны путем борьбы с враждебными нацизму элементами.
Никак нельзя назвать штурмовиков и тайной организацией, т.к. цели тайных организаций могут быть дурными и противозаконными.
Основание, на котором организованы отряды штурмовиков, следующие:
1. Их подготовка должна проводиться не на чисто военных принципах, а на принципе наиболее приемлемых для партии. Штурмовики должны уделять внимание не столько чисто военному обучению, сколько спорту.
Так, с моей точки зрения, бокс и джиу-джитцу гораздо важнее фехтования.
2. Для того, чтобы организацию не считали тайной, штурмовики должны иметь общепризнанную форму.
3. Ни организация, ни форма, ни экипировка штурмовиков не должны быть заимствованы у старой армии.
В развитии отрядов штурмовиков сыграли важную роль следующие события.
Летом 1922 года в Мюнхене, на Кенигсплаце состоялась общая демонстрация патриотических обществ против закона об Обороне Республики. В процессии демонстрантов приняли участие и наци. На состоявшемся затем митинге, где собралось шестьдесят тысяч человек, выступал и я. Эта демонстрация имела колоссальный успех, т. к. она доказала в первый раз, что несмотря на угрозы красных, националистический Мюнхен не побоялся выйти на улицы.
Второе событие относится к тому же году. В октябре этого года несколько националистических партий в кавычках, решили организовать в Кобурге «День Германии». Я был приглашен принять участие в торжестве, причем мне было предложено привести с собой несколько друзей.
Я принял приглашение и пригласил 800 человек штурмовиков.
В Кобург мы отправились в специальном поезде.
На вокзале нас встретила депутация организаторов «Дня Германии». Депутаты заявили нам, что по постановлению местного Рабочего Союза (в который входили независимые и коммунисты), мы не должны входить в город с нашими флагами и оркестром (у нас было 42 человека в оркестре), и, кроме того, не должны идти строем.
Я конечно, отверг эти постыдные условия, выразил депутатам свое удивление по этому поводу, и тут же заявил, что штурмовики конечно войдут в город с флагами и музыкой.
Едва мы покинули здание вокзала, как нас встретила толпа в несколько тысяч человек, поднявшая дикий рев «Убийцы», «Бандиты», «Преступники», «Разбойники» и прочие ласковые имена сыпались на нас со всех сторон.
Несмотря на такую милую встречу, мы шли по улицам в полном порядке. Так дошли мы до центра города к знаменитому Хофбрейхаузкеллеру.
Когда мы вошли на его широкий двор, полиция заперла ворота, чтобы толпа не ворвалась за нами. Но это создало нелепое положение и я просил полицию открыть ворота. После некоторого колебания полиция согласилась.
Назад мы вышли по той же дороге, направившись к своему лагерю.
Там нас встретили социалисты.
Очевидно в знак равенства и братства они стали бросать в нас камнями.
Тут наше терпение лопнуло и мы принялись за них как следует. Драка продолжалась недолго – через четверть часа на нашей улице был полный порядок.
Ночью однако произошли новые столкновения. Патруль Штурмовиков нашел на одной из улиц «национал-социалиста», на которого перед тем напало несколько человек. Он был в ужасном состоянии и наши молодцы настигнув нападавших жестоко их отделали.
На следующее утро красный террор давно уже существовавший в Кобурте был прикончен.
Днем на плацу должна была состояться большая демонстрация рабочих. Вместо 10 000 человек там собралось однако лишь несколько сот.
Они встретили нас в молчании, но без враждебности.
Несколько мелких групп красных агитаторов пытались организовать возмущение против нас, но мы их скоро уняли.
Нам стало тогда совершенно ясно, что красные просто держали население в руках.
К концу дня настроение населения обратилось в нашу пользу и когда мы уезжали, нас приветствовали криками «ура».
После этого опыта в Кобурге мы решили, что необходимо ввести для штурмовиков особую форму, не только для того, чтобы укрепить их настроения, но и для того чтобы в драках они не смешивались с неприятельскими отрядами и не колотили своих.
Последнее событие, сыгравшее в развитии отрядов штурмовиков не менее важную роль, произошло в марте 1923 года.
Как известно, в начале этого года Рур был оккупирован французскими войсками.
Говорить об этой оккупации сейчас невозможно и не в интересах нации.
Скажу только, что эта оккупация дала нам возможность надеяться, что Германия в конце концов откажется от трусливого подчинения. В Руре было положение, при котором штурмовики были превращены в боевую военную организацию.
События 1928 года на первый взгляд могут показаться просто отвратительными, но они были нужны, т.к. они решительно положили конец трансформации штурмовиков в военную организацию, что было вредно для общего дела.
В 1925 году партия Национал-Социалистов была переформирована и твердо взяла в свои руки руководство штурмовиками.
Так штурмовики были обращены в инструмент партии, необходимый для ее укрепления.
10. Рабочие союзы
Быстрый рост движения вынудил нас в 1922 году принять определенную позицию в отношении вопроса, который однако и теперь еще многим совершенно не ясен.
Стараясь как можно скорее овладеть способами, которые помогли бы нашему движению утвердиться в сердцах рабочей массы, мы убеждались, что рабочий никогда не станет действительно нашим до тех пор, пока его профессиональные и экономические интересы будут зависеть от групп и организаций, чуждых нам.
В первой части этой книги я говорил о том, что представляли собой рабочие союзы.
Я лично стал на ту точку зрения, что пока работодатель не изменит своего отношения к рабочему, последний должен будет всегда становиться на защиту своих интересов сам, если на его сторону не выступит государство.
Более того, я находил что рабочие союзы должны существовать до тех пор, пока работодатели не поймут своих социальных обязанностей и не проникнутся хотя бы элементарными принципами гуманности. Я и до сих пор считаю, что рабочие союзы должны существовать, т.к. в экономической жизни страны они играют большую роль.
Национал-социалистическое движение, имеющее целью создание национал-социалистического народного государства, развивается однако таким образом, что в будущем всякие учреждения будут зарождаться непосредственно из него самого. И здесь должен будет восторжествовать принцип зарождения от духа, который затем материализуется.
Национал-социалистическая партия не будет производить экспериментов, подобных тем, которые уже имели место в истории и давали печальные результаты.
Национал-социалистическое государство скоро вырастет из организаций и учреждений, основанных ранее и партия наци будет иметь свои собственные рабочие союзы.
Каковы же должны быть национал-социалистические рабочие союзы и в чем будет заключаться их цель?
Наши рабочие союзы прежде всего не будут орудием классовой войны. Их цель будет заключаться в том, чтобы представлять рабочую массу и защищать ее интересы;
Национал-социалистическое государство не делит своих граждан на классы. Оно делит население лишь политически: на полноправных граждан, которые все равны между собой и подданных, не имеющих политических прав.
Первоначальной целью рабочих союзов не была классовая война.
Союзы были превращены в орудие такой войны уже марксистами.
Марксисты намеревались обратить это орудие на служение международному еврейству в целях уничтожения экономической базы свободного национального государства и разрушения национальной промышленности и торговли.
Иными словами, всемирное финансовое еврейство, не имеющее никаких территориальных границ, намеревалось таким образом обратить нашу страну в страну рабов.
В руках национал-социалистических рабочих союзов даже забастовка не является инструментом для разрушения национальной промышленности.
В их руках забастовка – инструмент, посредством которого они борются с существующими социальными и иными несправедливостями, мешающими как нормальному правильному развитию дела, так и всей жизни страны.
Рабочий (национал-социалист) должен знать, что благоденствие государства означает и его собственное материальное благополучие. Работодатель (национал-социалист) должен в свою очередь знать, что благоденствие и счастье его рабочих – первое условие для существования и развития его собственных предприятий.
Существование национал-социалистических рабочих союзов наравне с другими союзами было бы однако совершенно бессмысленным.
Цель нацистских союзов настолько универсальна, что их работа ни в коем случае не должна задерживаться другими союзами дай с такими же, ни с иными целями.
Поэтому в нашем государстве не должно быть никаких компромиссов.
С точки зрения рабочего, я считал просто преступлением платить членские взносы организации, в целях которой я не был бы абсолютно уверен.
Наши действия в 1922 году были основаны именно на таких соображениях.
И мы оказались правы – не обманув ни себя, ни других.
11. Германская политика союзов после войны
Слабость государства в области внешней политики и полное непонимание политики союзов продолжались и после революции, но в еще худшей форме.
Но если до войны такое положение объяснялось просто сумбурностью идей и мнений, то после войны его можно было объяснить лишь отсутствием хороших и честных намерений по отношению к стране.
Было совершенно ясно, что партия, ставшая у кормила правления, не была заинтересована в политике, которая привела бы к действительной перестройке Германского Независимого Государства.
Пока германская социалистическая рабочая партия была только маленьким никому не известным обществом, проблемы иностранной политики не могли ее захватывать.
Но с того времени, когда эта партия разрослась в нечто большое и сильное, ей пришлось заняться вопросом и такой политики. Мы должны были вырешить принципы внешней политики, которые не противоречили бы нашим основным задачам, а, наоборот, выявляли бы их.
Для нас внешняя политика никогда не являлась задачей, а лишь способом. Поэтому мы ее построили таким образом, чтобы она служила благу нашего государства.
Политика, построенная на рискованном вопросе:
– «Будет ли потом польза или вред?» – нами была определенно отвергнута.
Перед нашим движением встала проблема о восстановлении наших потерянных территорий, а также восстановлении нашей политической независимости и мощи.
Нельзя забывать, что потерянные нами территории были отрезаны от государства не по собственной воле их населения, а ударом меча.
В этой книге я уже говорил о нашей неудачной политике союзов перед войной. Вместо того, чтобы проводить здоровую территориальную политику в Европе, наши политические деятели предпочли обратить внимание на колонии и иностранную торговлю. В результате такой неудачной политики и вспыхнула Мировая Война.
Германия должна была бы заняться укреплением своей империи на Континенте путем завоевания новых территорий.
Но наши парламентские деятели не пожелали санкционировать подготовку к войне за территориальную экспансию и пренебрегли прекрасными возможностями заключения союза с Англией. С другой стороны они также не сумели заручиться безусловной поддержкой России.
В результате, когда настал час войны – Германия оказалась лишь в обществе злосчастной Габсбургской династии.
Британская дипломатия издавна еще со времени королевы Елизаветы, усвоила себе традицию мешать возвышению какой бы то ни было европейской державы.
При этом Британия применяла самые разнообразные способы.
После того, как Испания и Нидерланды потеряли свое былое значение и перешли на положение второстепенных держав, все помыслы Англии обратились на то, чтобы прекратить рост французской мощи. После падения Наполеона, которого она боялась больше всего, Англия несколько успокоилась в отношении Франции и обратила внимание на другие державы.
В первое время Англия обращала сравнительно мало внимания на Германию, т.к. последняя, благодаря отсутствию объединенности, не могла представлять собой какой-то опасности. В 1870 году Англия однако переменила свое отношение к Германии.
Успех Германии во внешней торговле, а следовательно и поднятие ее веса в международной политике стали казаться Англии угрожающими.
Политика мирного завоевания рынков, которую наши государственные деятели считали верхом мудрости, не могла не вызвать со стороны Англии соответствующего противодействия.
Со своей стороны Англия стремилась к такому же «мирному завоеванию» мира, которое, иными словами, означало гегемонию над всем миром.
Тот факт, что вокруг Англии сгруппировались против Германии другие державы, лишний раз показывает насколько дальновидно велась политика первой. Англия употребила все ресурсы, которые были в ее распоряжении для того, чтобы разбить своего противника – Германию.
После революции Германия перестала пугать английских государственных деятелей. Но не в интересах Англии было, чтобы Германия исчезла совершенно с карты Европы. Наоборот, после германской катастрофы 1918 года Англия задумалась. Положение предстало перед ней в следующем виде:
С одной стороны разрушенная Германия, а с другой стороны – Франция – сильная держава на континенте.
Если бы Германия была стерта с лица земли, то враги Англии от этого только бы выиграли.
Но все же английская дипломатия сразу не могла переменить курса в отношении Германии. Более того, чтобы не дать Франции получить слишком много выгоды от разгрома Германии,– Англия сама очень охотно приняла участие в дележе.
Нужно отметить, что Англия оказалась после войны лицом к лицу с фактами, далеко не желательными для нее. Укрепление и восхождение Франции вовсе не входило в ее расчеты.
В настоящее время Франция занимает в Европе совершенно исключительное положение. В отношении вооружения она является первой державой на европейском материке и не имеет себе равного противника. На итальянской и испанской границах у нее все обстоит благополучно. От Германии она отделена нейтральной полосой земли, от Англии проливами. В отношении Германии стремления Франции и Англии совершенно различны.
Для Англии важно, чтобы европейские державы сохранял» между собой равновесие и соответствие сил: это нужно ей для ее гегемонии.
Что касается Франции, то ее самым горячим желанием является не допустить до того, чтобы Германия превратилась в сильную державу. Она также желает гегемонии в Европе и для этого ей необходимо, чтобы левый берег Рейна перешел в ее руки.
Таким образом, между британской и французской дипломатией особенного согласия быть не может.
Ни в Англии, ни в Америке, ни в Италии нельзя конечно найти ни одного государственного деятеля, которого можно было бы назвать сторонником Германии.
Каждый английский государственный деятель – прежде всего англичанин. То же самое можно сказать и об американцах, и об итальянцах.
Таким образом, тот, кто надеется найти в этих странах прогерманца, является или ослом или изменником.
Ни для кого не секрет, что Франция является старым и заклятым врагом Германии.
Англия не желает видеть Германию в роли мировой державы, а Франция просто не желает видеть Германию державой. В настоящий момент мы однако боремся не за патент на мировую державу, а за существование нашей родины, за наше национальное объединение, за хлеб наших детей. Таким образом, нам волей-неволей приходится обращаться в сторону Англии и Италии.
Будущее Италии будет зависеть от развития событий в Средиземном бассейне. Вступая в Великую Войну Италия думала, конечно, не о расширении территории Франции, а о том, чтобы нанести удар своему старому врагу на Адриатическом побережье.
Теперь рассмотрим вопрос: может ли какая-нибудь из держав вступить в союз с Германией сегодняшнего дня?
Нет! Ни одна держава, заботящаяся о своем достоинстве, не войдет в союз с Германией, пока она находится в ее теперешнем состоянии.
Именно потому, что мы сейчас не годимся в союзники, против нас организовался такой сильный блок.
Такое положение может быть только выгодно для международной еврейской финансовой группы. Еврейские финансисты, также, как и британское государство желают не только германского экономического снижения, но и полного политического рабства. Поэтому евреи так охотно агитируют за уничтожение Германии.
Еврейская мысль вполне ясна:
Большевизировать Германию, то есть – разложить германскую интеллигенцию и раздавить германскую рабочую силу еврейским финансовым молотом – вот первый этап еврейского плана завоевания мира.
Но в Англии и в Италии солидные государственные деятели и группа еврейских финансистов находятся часто в резком противоречии друг к другу.
Зато во Франции между еврейскими биржевиками и настроенными шовинистически государственными деятелями наблюдается контакт, представляющий большую опасность для Германии.
Вот почему Франция является самым страшным врагом Германии.
Конечно национал-социалистам не так-то легко представить себе Англию в роли будущего союзника. Наша еврейская пресса сумела сконцентрировать ненависть на Англию и в эту ловушку попало немало тупоумных германцев, которые подняли протест против потери наших колоний и стали кричать о необходимости вернуть эти колонии и воссоздать наш флот. Этим они только дали евреям козырь, который те немедленно же применили в Англии в качестве пропаганды против нас же. Нашим «умным политикам» следует раз навсегда внушить мысль, что наша цель вовсе не борьба за положение Германии как морской державы. Еще до Великой Войны было ясно безумие устремления к такой цели, когда наша позиция в Европе не была как следует утверждена. Подобные глупости в политике носят название преступления.
Я должен указать еще на одну цель, ловко указанную евреями за последние годы, а именно на Южный Тироль.
Евреи и австрийские легитимисты, сторонники Габсбургов, весьма заинтересованы в том, чтобы не допустить германо-австрийского союза, т.к. таковой мог бы со временем привести к созданию объединения между этими двумя странами.
Конечно, вовсе не любовь к Южному Тиролю побудила указанные элементы вести пропаганду в его пользу, а опасность возможного взаимопонимания между Германией и Италией.
Итак – Южный Тироль!
Я был одним из тех, кто в период защиты судьбы Южного Тироля 1914–1918 гг. защищал его на практике в рядах армии.
Сражаясь за эту область, я имел в виду конечно только ее сохранение для нашего отечества. Ведь Южный Тироль достался нашей стране не благодаря речам парламентариев в Вене, а силой оружия. Сила оружия должна была его и сохранить.
Следовало бы вообще помнить, что потерянные территории никогда не возвращаются на конференциях Лиги Наций, а только посредством оружия!
Самое позорное на таких конференциях это то, что сами господа «говорящие» не верят в возможность достигнуть чего-нибудь путем словесных протестов. Они прекрасно знают насколько бесполезны их речи, но все же говорят.
Но каждый делает то, что ему предназначено – один говорит, а другой сражается.
Если Германская нация желает положить конец падению, которое угрожает Европе, она должна удержаться во что бы то ни стало от ошибок довоенного периода и не вооружать против себя весь мир. Она должна выяснить, кто именно является ее злейшим врагом и сокрушить этого врага.
Если Германия поступит именно таким образом, она будет вознаграждена сторицей.
Германию развалила фантастическая идея союза с трупом Габсбургской династии.
В наши дни такую же опасность для Германии представляет увлечение ложными идеями иностранной политики.
В 1919 году, когда германская нация оказалась раздавлена мирным договором, можно было надеяться, что этот жестокий документ явится импульсом для восстановления свободы страны.
Истории известны такие моменты, когда унижение от мирного договора служит первым сигналом к возмущению побежденной стороны.
Как много можно было сделать из Версальского договора!
Каждый пункт этого документа можно было выжигать в мозгу нации раскаленным клеймом, пока народная ненависть не разрослась бы в пожар и не охватила собой шестьдесят миллионов мужчин и женщин. Из этой пылающей массы вырвался бы тогда крик:
– Снова к оружию!
Но прекрасная возможность была потеряна и для освобождения Германии не было сделано ничего.
Потому, что никто не подумал о том, чем должна была быть наша страна.
Теперь она в таком положении, что никто не захочет вступить с нами в союз до тех пор, пока правительство и народ не сойдутся на одной мысли – борьбе за свободу.
Крики о восстановлении флота и возврате колоний и т.д. никому не нужны. Те, кто выступают с такими криками, забывают главный принцип:
То, что ты делаешь, – делай как следует.
Возбуждая свой гнев сразу против пяти, а то и десяти стран, мы отвлекаем силы и волю от удара в сердце нашего самого заклятого врага и жертвуем возможностью считаться с ними.
Миссия национал-социалистического движения заключается в том, чтобы научить народ не обращать внимания на пустяки и обратить все помысли к действительно великой задаче. Задача, за которую мы боремся – существование нашей страны, и у нас есть только один враг, который мешает нам существовать.
Германская нация не имеет права жаловаться на отношение к ней со стороны остального мира, пока она не накажет преступников, которые продали свою родину.
Борьба, поднятая итальянскими фашистами против еврейства, – лучшее доказательство необходимости борьбы с этим элементом.
Италия решительно подавила у себя все тайные общества, взяла под контроль прессу и оторвала голову интернациональному марксизму.
В Англии наблюдается иное положение. Там евреи держат в своих руках «свободную демократию» и, таким образом, косвенно влияют на общественное мнение. Даже в свободной Англии ведется борьба между интересами британского государства и евреями, стремящимися к установлению своей диктатуры.
Столкновение британских и еврейских элементов в Англии было впервые продемонстрировано после Великой Войны в японской проблеме.
Не успела война окончиться, как между Америкой и Японией стало назревать старое раздражение.
Рост Америки в экономическом и политическом отношениях не мог не вызвать к себе зависти. Вполне понятно поэтому, что Англия забеспокоилась, так как старая формула «Великая Британия владычествует на морях» могла оказаться замененной такой «Океаны – Америке».
Подобно тому, как уничтожение Германии было нужно не Британии, а еврейству, в настоящее время уничтожение Японии нужно также не ей, а еврейству.
Итак, в то время, как Британия напрягает все свои силы к тому, чтобы сохранить свое положение в мире, еврей со своей стороны подготавливается к завоеванию мира.
Еврей знает прекрасно, что после тысячи лет своего паразитического существования, он в состоянии взорвать существующие европейские государства и превратить народы Европы в каких-то незаконных детей без рода и племени.
Ничего подобного он, однако, не сможет сделать с азиатской Японией, проникнутой духом национализма.
Поэтому евреи возбуждают другие народы против Японии, как некогда они возбуждали их против Германии.
И пока британские государственные деятели стараются заключить с Японией союз, еврейская пресса Англии призывает к борьбе с Японией и выкидывает демократический лозунг:
– Долой японский милитаризм и империализм.
Таким образом еврей в Англии является сейчас бунтовщиком.
Поэтому в Англии будет также начата борьба с еврейством.
12. Восточная политика
Главный принцип внешней политики национального государства заключается в сохранении расы, составляющей это государство Путем сохранения, естественно, пропорционального соотношения между численностью населения и его приростом с одной стороны и площадью и качеством земли с другой.
Главное условие для существования государства – это обеспечение населения землей. Только имея достаточно земли германская нация может превратиться в мировую державу.
В течение ряда веков внешняя политика нашего народа играла видную роль в мировой истории. И к тому времени, когда началась Великая Война, Германия была почти мировой державой. Я говорю почти, т.к. она все-таки была настоящей мировой державой.
Но если бы Германия заботилась о сохранении пропорциональных соотношений, о которых я говорил выше, то она действительно была бы такой державой и выиграла войну.
В наши дни Германия также не мировая держава. В отношении чисто территориальном германское государство весьма незначительно по сравнению с другими державами.
Я не говорю об Англии, т.к. ее собственная территория является только столицей Британской империи, занимающей на земном шаре четверть площади.
Но если мы посмотрим на колоссальные территории Америки, России и Китая, то увидим, что каждая Из них в десять раз больше нашей страны. Францию можно также отнести к числу больших держав. Если она будет продолжать внешнюю политику также успешно, то у нее вскоре будет огромная территория от Рейна и до Конго. Но принимая во внимание ее колониальную политику, она потеряет чистоту крови своего населения.
В нашу политику не входит усиление страны за счет вливания в нацию чужой крови.
Одним из главных достижений германской политики было создание Прусского государства, а также создание прекрасной армии.
Германская нация, разъединенная индивидуальными течениями, оказалась прусской. Германскую нацию, разъединенную индивидуальными течениями, дисциплинировала прусская армия. Военная муштра оказала таким образом, благотворное влияние на все население страны. Но вернемся к вопросам сегодняшнего дня. Требования о восстановлении наших границ до границ 1914 года политически совершенно безумны. Такие требования только восстановят против нас другие страны.
Нельзя забывать того, что падение Германии принесло союзным державам только выгоду. С нашим падением настал конец зависти и опасениям этих держав. Эти державы считали, что раздел нашей империи будет лучшей гарантией против нового восстания Германии.
Но границы 1914 года не имеют никакого отношения к нашему будущему. Эти границы никогда не были для нас защитой в прошлом и не будут означать нашего усиления в будущем. Они не дадут германской нации внутренней солидарности и не дадут ей пропитания. С точки зрения чисто военной, они не улучшат нашего стратегического положения в отношении других держав или вернее мировых держав: расстояние от Англии этим путем не уменьшится, наша территория не сделается такой большой, как американская, а Франция не потеряет от этого своего значения в мировой политике.
Зато одна вещь вполне очевидна.
Всякая попытка восстановить наше государство в границах 1914 года, даже успешная, приведет только к лишнему пролитию крови.
Поэтому задача национал-социалистического движения заключается в том, чтобы прежде всего закрепить за германской нацией ту территорию, на которую она сейчас имеет право.
Когда же мы говорим о новых германских территориальных владениях в Европе, мы прежде всего думаем о России и ее пограничных государствах, здесь сама судьба указывает нам путь.
Когда судьба бросила Россию в руки большевизма, она отняла у русского народа его интеллигентный класс, создавший когда-то русское государство.
Организацией своего государства Россия обязана не способностям славянской расы, но удивительному примеру германскою элемента. Этот германский элемент теперь почти выметен из России.
Его место заняли евреи.
Россия не может стряхнуть еврейское иго своими собственными силами, т.к. еврей слишком захватил ее в свои руки.
Огромная страна созрела для падения и конец еврейской власти будет вообще означать конец России.
Наша национальная политика, конечно, сильно не нравится евреям.
Они часто прибегают к аргументации Бисмарка, употребляя ее однако во зло стране. Они заявляют, что Бисмарк был чрезвычайно мудр, сохраняя добрые отношения с Россией. Это без сомнения правильно. Но они совершенно забывают, что Бисмарк придавал огромное значение хорошим отношениям с Италией и даже вступил с последней в союз для того, чтобы легче покончить с Австрией.
Почему эта политика не продолжается сейчас?
Потому, могут ответить, что сейчас Италия не Италия прошлых дней.
Хорошо. Но позвольте мне заметить, что сейчас и Россия не Россия прошлых дней!
Итак, не надо задумываться над вопросом: что сделал бы Бисмарк тогда?
Лучше подумать: что сделал бы Бисмарк теперь? Ответить на это легко.
Бисмарк никогда не пожелал бы союза со страной, обреченной на падение.
Итак, что могло быть полезно тогда, принесло бы только вред теперь.
В период 1920–1921 гг. народилось новое движение: «ассоциация угнетенных народов».
В состав ее вошли главным образом представители Балканских государств, а также представители Индии и Египта. Вошли в эту ассоциацию и некоторые легковерные немцы, но в очень небольшом числе.
Я помню детские надежды, зародившиеся от этого движения о падении Англии из-за Индии.
Индия слишком нужна Англии и, конечно, те, кто знают характер англосаксов, не допустят мысли о том, что Англия может расстаться с этим своим владением. Англия никогда не потеряет Индии, если только не произойдет взрыва в ее собственном административном механизме. Индийские же восстания сами по себе никогда не дадут никакого успеха. Мы, германцы, по себе знаем как трудно бороться с английской рукой.
Сам я, несмотря на то, что немец, конечно желал бы скорее видеть Индию под рукой Англии, чем под рукой какой-нибудь другой державы.
Что касается возможности отторжения Египта от Англии, то это также вздорные мечты.
Но вернемся снова к России.
В настоящие дни правители России не имеют намерения входить в какой бы то ни было честный союз. Мы не должны забывать, что они являются запятнанными кровью преступниками, которым повезло в трагический час.
Эти преступники разрушили большое государство, пере били весь цвет населения и вот уже много лет тиранят его.
Мы не должны также забывать, что международное, еврейство, которое держит в своих руках Россию, не смотрит па Германию как на будущего союзника, а как на страну, которая должна также большевизироваться.
Угроза несчастья, пережитого Россией, висит и над Германией.
Германия – вторая цель большевизма. Поэтому с нашей стороны было бы безумием искать союза с Россией.
Признаюсь откровенно, до войны я считал, что было бы гораздо лучше, если бы Германия отказалась от своей глупой морской и колониальной политики и вступила бы в союз с Англией против России для того, чтобы проводить политику увеличения своей территории на европейском материке.
Я не могу забыть тех вечных наглых оскорблений, которые посылала Германии Панславянская Россия. Я не забываю вечных постоянных пробных мобилизаций, которые так раздражали Германию. Я не забываю настроений русского общества, которое до войны напало на нашу империю и нацию, а также не забываю, что русская пресса всегда была настроена больше в пользу Франции, чем в нашу.
Но перед Великой Войной Германия имела еще одну альтернативу: она могла склонить в свою пользу Россию и настроить ее против Англии.
Нынешнее согласие Великих держав есть последний сигнал предупреждения нам, который может вызвать нашу страну из состояния дремоты, показать ей жестокую правду и указать путь, по которому старое государство может пойти к новому расцвету.
Если национал-социалистическое государство отбросит все иллюзии и проникнется решимостью, также как и ее вождь, катастрофа 1918 года не только будет забыта, но еще явится благословением для страны. Мы можем получить тогда то, что имеет теперь Англия, то чем владела Россия– политическую традицию.
Путь Германии ясен.
Она никогда не должна допускать возвышения двух континентальных держав. Она должна организовать оборону своих границ и охранять их, даже если бы пришлось прибегнуть к силе оружия.
Результаты союза с Англией и Италией будут для Германии абсолютно противоположны тем, которые она получит от союза с Россией, самое главное в первом союзе это то, что он не угрожает риском войны. Франция может не обрадоваться этому союзу, но и не помешает ему. Такой союз дал бы Германии возможность спокойно подготовиться к разрешению ее проблемы с Францией.
Более того, он автоматически взорвал бы Малую Антанту, изолировал бы Францию и вложил руль управления европейскими делами в руки Англии, Германии и Италии.
Конечно, возможно, что внутри Германии такой союз вызвал бы дикий вой со стороны врагов нашей нации.
Но мы должны приучить наше общественное мнение к освобождению от влияний еврейской мысли.
13. На суд истории
Зимой 1922-1923 гг. стало ясно, что Франция снова устремляется к своей первоначальной цели. Программа Франции была такова – разделить Германию на ряд мелких государств. Стремясь к этому, шовинистическая Франция воистину становилась вассалом мирового еврейства.
Германия действительно пала в 18-м году в результате революции, но ее войска в то время все еще находились на территории неприятеля. Задачей Франции в тот момент было вытеснение германских войск из пределов как своих, так и Бельгии. До тех пор, пока эти войска не оставили ее пределов, она не могла думать ни о каких достижениях, поэтому Франции нужно было прежде всего заключить мир.
Декларация Клемансо о том, что для него мир означает лишь продолжение войны, приобретает, таким образом, большое значение.
До тех пор, пока извечный конфликт между Германией и Францией заключается только в нашей обороне против французской агрессии, мы не будем иметь никаких положительных результатов.
Германия должна понять одно, что она не может больше тратить времени на пассивную оборону.
Она должна готовиться к решительному расчету с Францией.
В декабре 1922 года положение между Германией и Францией снова осложнилось. Франция решила принять ряд мер против Германии, надеясь, что путем оккупации Рура сломает спинной хребет противника и приведет его экономику в хаотическое состояние.
Оккупацией Рура судьба предоставила Германии новый случай покончить с создавшимся положением.
Впервые за все это время Франция раздражила Англию, смотревшую на все более холодно и расчетливо. Оккупация рурских угольных копей лишила Англию выгод войны.
Италия также настроилась против Франции. И розовая дружба союзных держав превратилась в ненависть. Если положение не было использовано Германией, то только потому, что во главе ее стоял не Энвер-паша, а только канцлер Куно. Положение в 23-м году очень напоминало положение 1918 года. Марксистский яд вошел слишком глубоко в организм нации.
Я считал, что первым долгом национального правительства было найти силы, могущие уничтожить марксизм и предоставить этим силам свободу действий. Но этого не было сделано и таким образом германская буржуазия похоронила себя политически.
В тот год я с восторгом смотрел на великого человека по ту сторону Альп. В сравнении с Муссолини наши государственные деятели казались карликами. Имея таких государственных деятелей было, конечно, безумием начинать новую войну.
Когда началась всеобщая забастовка, нужная, конечно, марксистам, господину Куно следовало бы потребовать от каждого германца еще двух лишних часов работы, указав, I что свобода нации покупается только жертвами,
Но, вместо этого, Куно поощрял забастовку и красные шакалы подняли голову. В результате Куно сконфуженно стушевался, а Германия получила одним опытом больше за счет одной потерянной надежды.
Мне остается закончить свою книгу словами из моей речи, сказанной весной 1924 года:
– Хотя судьи этого государства могут быть счастливы осуждением нас и наших действий, история-богиня высшей правды и наилучшего закона с улыбкой разорвет этот приговор и оправдает нас от клеветы.
1. О марксизме, расе и государстве
Совершенно бесспорно, что новое движение не могло иметь какой-либо надежды на развитие и успех, если бы в сердцах его последователей с самого начала не было укреплено твердое убеждение, что это движение не является «предвыборной приманкой», а представляет собой совершенно новое учение.
Давно известно, что как только кончается предвыборная горячка, начинается рутина. Парламентарий, избранный на срок в пять лет, отправляется в парламент как в контору. Часто он только расписывается в членской книге и возвращается домой.
При таком отношении парламентариев к работе неудивительно, что у парламента нет достаточно сил для того, чтобы бороться с марксизмом.
Поэтому создается такое положение – с одной стороны слабая, безвольная, парламентская масса, а с другой – тысячи прекрасно вооруженных знанием и техникой борьбы преступников, которые отбрасывают слабых и застенчивых со своего пути, как ненужный балласт.
Мировые идеалы, как бы они ни были прекрасны и возвышенны, никогда не могут быть применимыми в жизни человечества, если они не базированы на принципе борьбы за прочную государственность.
К числу таких нежизненных теорий принадлежит теория интернационального марксизма, выдвинутая евреем Карлом Марксом.
Нечего и говорить о том, что Карл Маркс оказался дальновидным, как может быть дальновиден лишь пророк, сделав ставку на слабость и развращенность лиц, стоявших у власти. Его расчет был правилен до малейших деталей. Что же касается его цели, то таковой конечно был лишь торжеством его расы:
В моей работе я базировался совершенно на обратном.
Взяв из бесформенной массы идей об универсальном благе несколько самых главных, я перековал их в сжатую, почти догматическую форму.
Так создалась доктрина Национал-социалистической германской рабочей партии.
В германском народе можно резко различить три группы.
Первая – это та, которая представляет собою людей охотно подчиняющихся правительству. Для них государство есть нечто неприкосновенное, а потому они часто бывают совершенно по-собачьи преданы властям.
Вторая группа считает, что народ не должен служить государству, становясь при этом на ту же точку зрения, что государство должно служить народу.
Эти люди нередко высказывают критические взгляды по-адресу правительства. Это нормальные германские буржуа, а также так называемые либеральные демократы.
Третья группа – это люди смотрящие на государство, как на экипаж, в котором они могут ехать куда захотят к своим собственным, зачастую совершенно туманным целям.
В период до Великой Войны эти люди совершенно безответственно жонглировали идеей германизма считая, что германца можно сделать из кого угодно: из китайца, из негра, если он только изучит немецкий язык и выразит согласие голосовать за какую-либо политическую партию.
Такой процесс, если бы он имел успех, привел бы не к торжеству германской расы, а наоборот, к ее упадку и вырождению.
Мы должны заботиться не о германизации других народов, а о германизации наших земель, памятуя, что чужая кровь может оказать только дурное влияние на нашу расу.
Что касается государственного аппарата, то мы должны относиться к нему, не как к цели, а как к способу.
Государство есть базис, на котором должна стоять культура нации, а вовсе не источник культуры, как предполагается некоторыми.
В мире может быть сотня образцовых государств, но если заглохнет источник арийской культуры, то самые передовые нации падут вниз.
Отсюда вывод – нужно заботиться не о благе государства, а о качестве расы.
Главной задачей национального государства должно быть собрание и охранение древнейших расовых элементов, которые составляют красоту и гордость высшей породы человечества.
Так целью германского государства является собрать всех германцев в своих пределах, отобрать из них лучшие расовые элементы и сохранить их чистыми от примеси чужих кровей для того, чтобы они могли со временем занять подобающее им доминирующее положение.
Нет никакого сомнения в том, что чиновники, управляющие в настоящий момент нашим государством, прекрасно себя чувствуют предоставляя все «самотеку».
Необходимость борьбы за новый порядок не привела бы их в восторг. Ведь гораздо легче смотреть на государство, как на автоматическую машину, которая тебя кормит, чем играть какую-то активную роль в работе этой машины.
Немудрено поэтому, что когда нам бывают нужны люди для проведения нашей работы, мы должны их долго искать. Большей частью к нам примыкает молодежь и только в редких случаях мы находим последователей среди людей старого поколения, пожилых годами, но юных и горячих душами.
2. Государство и народ
Первой обязанностью всякого государства является создание такого положения, при котором граждане не могли бы вступать в позорящие их страну браки.
В государстве, заботящемся о чистоте крови своего народа, не должно разрешаться вступать в брак слабоумным, сифилитикам, туберкулезным и т.д.
Все вступающие в брак должны прежде всего помнить, что цель брака – дети, но только здоровые дети.
На детей страна должна смотреть, как на самое ценное
свое достояние.
Государство должно также заботиться о предоставлении крепким и здоровым женщинам рожать как можно больше детей для того, чтобы благословение Божие не обращалось для них в проклятие из-за недостатка средств.
Что касается людей, любящих детей, но не имеющих возможности родить здоровое потомство, то для таких самое лучшее брать приемных детей, которых они могли бы воспитать достойными гражданами государства.
Государство обязано помнить и о необходимости улучшения физической природы своих граждан.
Воспитание детей должно быть построено так, чтобы культуре их тела уделялось не меньшее внимание, чем культуре духа. Школы националистического государства должны взять на себя обязанность следить за этим.
Каждый мальчик должен уделять в день хотя бы час физическим упражнениям, а также принимать участие в гимнастических играх.
Чрезвычайно важно, чтобы при этом мальчику не вкладывалось в голову вздорных идей. Так, по мнению некоторых, фехтование спорт красивый, а бокс – уродливый.
Такой взгляд совершенно абсурден. Всякий спорт одинаково красив и полезен, а спорт, который учит человека самозащите и подавно полезен. Что же касается применимости фехтования или бокса для разрешения вопросов чести, то пусть уж лучше молодые люди разрешают такие вопросы кулаками, чем шпагой.
Если бы в Германии в свое время бокс занимал соответствующее ему положение, в Германии не было бы столько непригодных к жизни людей.
Трагедия Германии была в том, что она имела чиновников, инженеров, химиков, юристов, литераторов, профессоров, но очень мало мужчин в полном смысле этого слова.
Насколько высоко стояла наша страна в интеллектуальном отношении, настолько же низко стояла она в отношении культуры тела.
Германская нация, находящаяся сейчас в положении «падшей», которую может толкнуть каждый, должна сейчас напрячь все силы для того, чтобы вернуть веру в себя.
Эта вера ,в силу своего народа должна культивироваться в каждом ребенке с самого раннего детства.
Все воспитание ребенка должно быть направлено к тому, чтобы убедить его, что его народ выше всех других. При таком физическом и духовном воспитании будет со временем достигнута непобедимость страны.
Мы должны всегда помнить одно.
Насколько сильно было крушение нашей нации, настолько же силен должен быть и подъем. Но этого подъема можно достигнуть лишь при максимальном напряжении нашей воли и безграничной преданности родине.
Государство должно со своей стороны делать все для того, чтобы содействовать соответствующему воспитанию молодежи. Нельзя думать, что с окончанием школы молодой человек уже подготовлен для служения своей родине. Именно в этот-то момент и начинается для него самая настоящая пора работы над собой. Он должен начать учиться маршировать и обращаться с оружием, для того чтобы, когда родина призовет его, он был уже настоящим солдатом.
Когда окончится срок военной подготовки, молодой человек должен иметь при себе два документа: паспорт, который дает ему право принимать участие в строительстве его страны и удостоверение о здоровье, разрешающее ему вступить в брак.
Что касается воспитания девушек, то здесь главное внимание воспитателя должно быть обращено на физическое развитие и характер: что касается интеллектуального развития, то оно для женщины стоит на последнем плане.
Главная идея воспитания девушки – это создание будущей матери.
Чисто научная программа воспитания молодежи должна быть сокращена. Прежде всего мозги молодежи не должны переобременяться знаниями, которые очень скоро забываются.
Средняя школа должна давать своим питомцам только те знания, которые могут быть им полезны по выходу в жизнь.
Особенное внимание должно быть обращено на курс истории. В 99-ти случаях из 100 школ, молодой человек по окончании школы помнит несколько имен, дат и эпизодов. Главные же факты, которые он должен знать и помнить твердо, часто им совершенно не уяснены.
Целью изучения истории является не ознакомление ученика с прошлым, а приобретение опыта на будущее время. Поэтому большое внимание должно быть уделено истории Рима, которая дает огромный опыт.
Что же касается наук совершенно социального характера, то они должны быть совершенно исключены из программы средней школы.
С точки зрения общенациональной, курс образования молодого германца должен заканчиваться военной школой.
Государство однако при этом не должно забывать об особенно талантливых молодых людях и давать им возможность специализироваться дальше в той области, к которой их больше всего влечет.
Двери высшей школы должны быть открыты для всех, достойных ее, независимо от социального происхождения.
3. О «гражданах» и «подданных»
Учреждение, которое сейчас ошибочно называется «государством», имеет в себе два сорта людей – своих граждан и иностранцев.
Граждане – это те, кто путем рождения или натурализации пользуются всеми правами гражданства страны. Иностранцы – это те, кто пользуются такими же правами в других странах.
В настоящее время право гражданства приобретается путем рождения в пределах данного государства. Так, ребенок негра, родившийся в Германии, становится автоматически германским гражданином. Таким образом, стать гражданином чужой страны оказывается ничуть не труднее, чем войти в члены какого-нибудь клуба.
Я знаю, что многим то, о чем я говорю, очень неприятно.
Но тем не менее, я не могу не задумываться над глупостью современных законов о натурализации.
Впрочем есть на свете одна страна, где принимаются уже меры к охране чистоты крови. Я говорю в данном случае не о германской республике, а о Соединенных Штатах. Америка уже отказывает в разрешении на иммиграцию элементам, которые могут быть опасны для здоровья коренного населения, а также абсолютно запрещает натурализацию представителей целого ряда рас.
Наше национальное государство разделяет свое население на три класса – граждане, подданные и иностранцы. В принципе натурализация или рождение в пределах государства не дает подданному равных прав с гражданином. Так, пользуясь покровительством законов данной страны, он в то же время не имеет права участвовать в выборах или служить на государственной службе.
В то же время подданный пользуется свободой отказа от своего подданства и может в любое время принять гражданство страны, с которой он связан кровными узами.
Что касается иностранца, проживающего в пределах данного государства, то его статус фактически тот же, что и у подданного, но лишь на тот период времени, пока он не выедет за границу.
Молодой германский подданный должен проходить тот же курс обучения, что и гражданин. По окончании средней школы, он должен также проходить курс военного обучения, которое обязательно для всех, и отбыть ценз в армии. По окончании срока военной службы, он, при условии безупречной аттестации, может получить права гражданина.
Каждый, приобретающий права германского гражданина, должен помнить о том, что эта высокая честь и что лучше быть в Германии подметальщиком улиц, чем королем в другом государстве.
Германская девушка является только подданной, но с выходом замуж, она приобретает права гражданки.
4. Начало борьбы
Нельзя рассматривать человека с точки зрения его расового происхождения и в то же время принимать марксистскую аксиому: «все люди равны».
Каждый, кто верит в национал-социалистическое государство, должен отличать его от других стран.
Другие государства могут строить свою жизнь на базе чисто экономической, но национал-социалистическое государство не может, так как его цель заключается не во временном благополучии народа, а в вечном существовании нации.
Никакая организация не может быть сильной, если она не использует всех творческих сил своих членов.
Лучшая форма государства это такая, при которой используются все лучшие силы нации как физические, так и духовные.
Ответственные решения в таком государстве должны приниматься не большинством голосов, а ответственной группой лиц, причем окончательное решение должно в конце-концов выноситься одним человеком.
Ни Палата, ни Сенат никогда не должны-принимать никаких решений. Их обязанность – не решать, а работать. В лучшем случае они могут советовать.
История показывает нам, что парламентская система в жизни народов играла сравнительно небольшую роль.
Эта система выходила на арену истории обычно тогда, когда принималась обычно какой-либо страной в том случае, если эта страна начинала деградировать.
Национал-социалистическое государство должно быть построено на принципе единовластия.
Кроме того, оно должно быть национальным по своему составу.
В противовес социал-демократической организации, при которой вождями были бы евреи, а рядовыми членами германцы, в нацистском государстве все ответственные посты могут быть заняты только германцами.
Нужно отметить, что католическая церковь дает нам весьма ценные примеры организации. Эта церковь обладает удивительно стройным механизмом, благодаря которому она и является одной из сильнейших организаций мира.
Главная сила каждой организации – это внутренняя убежденность ее членов в ее правоте и непобедимости. Только при таком положении партия может действительно быть непобедимой.
Этим внутренним убеждением была пропитана наша маленькая горсточка, начавшая свое дело по восстановлению германской нации. Как сейчас помню, 24 февраля 1920 года состоялся наш первый большой митинг в Мюнхене. После того, как он прошел, мы сейчас же взялись за подготовку второго митинга.
До 24 февраля мы мечтали устраивать такие митинги хотя бы раз в месяц, но после того, как мы увидели успех, мы решили устраивать их регулярно каждую неделю.
Каждый из наших митингов проходил все с большим и большим успехом. В зале становилось все теснее.
Почти все митинги начинались с рассмотрения только что отшумевшей войны и Версальского договора.
Речи говорились самые резкие – ораторы не стеснялись в выражениях и это способствовало поднятию настроения.
В те дни вообще нельзя было представить себе пролетарского митинга, на котором не обсуждались бы условия мира.
Но нередко мы нарывались на «мирные элементы», которые в ответ на речи о позоре Версаля кричали:
– А Брест-Литовск?
Марксистский яд слишком глубоко проник в толщу населения и иногда нашим ораторам казалось, что они никогда не продолбят этой живой человеческой стены.
Прислушиваясь к другим ораторам, я вскоре понял их ошибку.
Нужно было говорить так, чтобы каждое слово шло непосредственно к сердцу слушателя и затем уже проникало в его мозг.
Я горжусь теперь этим изобретенным мной способом. Два года спустя меня считали уже мастером ораторского исскуства.
Где бы я ни выступал, я всегда умел построить свою речь так, что она воспринималась именно, как должно было быть.
Одной из моих самых удачных речей была речь «О Версале и Брест-Литовске». После этой речи я понял, что аудитория, которая столь горячо защищала брест-литовский мир, никакого понятия о нем не имела.
Мне пришлось вынести однако немало трудностей в борьбе с марксистским влиянием.
Марксистская пропаганда проводилась в стране главным образом через посредство еврейской интеллигенции.
Марксистская пресса была прекрасно организована, в ней печатались огненные статьи, производившие впечатление на умы. Что касается нашей буржуазной прессы, то, увы, она была очень вялой, и нашему молодому движению рассчитывать на ее поддержку не приходилось.
Если мы сумели выйти в конце-концов победителями, то только потому, что в те трудные дни мы напрягали всю нашу волю, все наши силы в борьбе с врагами нации.
5. Борьба с красными
С 1919 по 1921 год я неоднократно посещал буржуазные митинги. Из этих посещений я вынес заключение о том, что буржуазные ораторы придавали ценности сказанного слова очень мало значения.
Я присутствовал на митингах демократов, германских националистов, германской народной партии и баварской народной партии (баварские центровики).
Главное, что поражало меня на этих митингах, было полное отсутствие единодушия у присутствующих.
Никакой дисциплины не наблюдалось, присутствующие не стеснялись держать себя так, как им хотелось и председатели надрывали глотки для того, чтобы создать хоть какое-то подобие порядка.
Ораторы напоминали больше декламаторов, но публика обращала на них очень мало внимания, позволяя себе зевать во все горло и вставлять комические реплики.
Когда же по окончании митинга председатель предлагал присутствующим исполнить национальный гимн, публика бросалась к выходу.
Национал-социалистические митинги не были похожи на эти. Они проходили в полном порядке, несмотря на то, что на них действительно бушевали страсти.
На этих митингах председатель был полновластным хозяином, которого аудитория слушалась беспрекословно.
Иногда к нам врывались красные агитаторы.
Они грозили нам расправой и только твердая власть председателя удерживала присутствующих от того, чтобы они сами не расправились раньше с непрошенными гостями.
Наши собрания проходили под красным флагом, так как мы были революционерами.
Красный цвет мы избрали и для плакатов и афиш. Это дико раздражало левых, но в то же время привлекало их на наши митинги.
В заключение получалось совершенно обратное тому, к чему они стремились. Вместо того, чтобы срывать наши митинги, они начинали прислушиваться к тому, что у нас говорилось.
На наши митинги публика собиралась за три четверти часа до начала и постепенно они становились все популярнее. Так, многие бывшие враги обращались в друзей.
Нужно принять во внимание, что нашим митингам, как и всему нашему движению никто не покровительствовал. Защита нашей работы лежала на нас самих, – так как мы не могли рассчитывать даже на полицию.
Но у нас была решительная группа, сначала очень маленькая, затем уже достаточно сильная – человек около восьмидесяти, которые готовы были по приказу председателя пойти на любой риск и, если нужно, сложить головы за дело партии.
Нечего и говорить, что революция в нашей стране произошла только потому, что у власти стояла вялая буржуазия.
Настроение в нашей партии становилось все горячее.
По мере того, как росли эти настроения, у нашей молодежи отращивались также когти и зубы. Они без всякого труда воспринимали теорию необходимости борьбы, прекрасно понимая, что под покровительством тихой богини мира нельзя достичь ничего.
К 1920 году наша группа стала уже на прочное основание, а к весне 1921 года была разделена на целый ряд ячеек. Это было необходимо, так как сфера нашей работы стала расширяться.
Первоначально наша организация не имела никакой эмблемы. Позднее это стало необходимо, поскольку мне приходилось наблюдать, как флаги, так эмблемы и значки имеют на толпу какое-то странное психологическое действие. Поэтому и нашей группе нужно было иметь какую-то собственную эмблему.
Наша буржуазия, представлявшая собой остатки старой империи, присвоила себе и старый императорский бело-красно-черный флаг.
Мы националисты, поставившие себе задачей возрождение нашей родины революционным путем, не могли взять этого флага, так как он ассоциировал бы нас с бездейственными, пассивными элементами страны.
Мне самому это было не слишком приятно – я был очень привязан к старому имперскому флагу. Но в конце-концов я пришел также к заключению, что нужно придумать нечто новое.
Для нового флага мы избрали красный революционный цвет, с белым диском посредине, в центре которого был помешен черный знак свастики. Таким образом, были скомбинированы три цвета старой Германии.
Такие же самые значки были изготовлены для ношения на рукаве.
Новый флаг впервые был выкинут летом 1920 года.
Два года спустя у нас уже был и штандарт.
Январь 1921 года был для Германии тревожным.
Парижское соглашение, по которому Германия должна была уплатить союзникам абсурдную сумму в 226 биллионов золотых марок, было утверждено Лондоном и предъявлено нам в ультимативной форме.
Дни шли за днями и ни одна из больших партий не заботилась о том, куда идет страна.
Нас, националистов, это однако не могло не заботить.
Нам нужно было организовать массовый митинг, на котором были бы поставлены на обсуждение вопросы, являвшиеся для нашей страны вопросами жизни и смерти.
Я стал настаивать на скорейшем созыве такого митинга, но почему-то вопрос с ним затягивался. Во вторник 1 февраля я потребовал от партии решительного ответа – когда будет созван митинг. Мне сказали, что ответ будет дан в среду. В среду я повторил свой вопрос и мне ответили уклончиво: оказалось, что нужно было выждать, пока все это не будет решено советом партии.
Тут я потерял терпение и решил организовать демонстрацию протеста на собственный риск.
В полдень я составил текст афиш и снял цирк Крона на четверг 3 февраля.
В те дни это было большим риском. Я не мог иметь никакой уверенности в том, что такой огромный зал будет полон. Кроме того, митинг мог оказаться просто сорванным.
В моем распоряжении был только один день для расклейки афиш. Как назло, к тому же пошел дождь и можно было рассчитывать, что публика на митинг не соберется.
В четверг я достал два грузовика. Грузовики были задрапированы красным и на них поставлены красные флаги. В каждый из грузовиков разместилось по 20 человек наиболее энергичных членов партии, которым был дан приказ объехать весь город и разбросать летучки о том, что вечером будет созван митинг.
Это был первый случай, когда по городу проехались грузовики с агитаторами – не коммунистами.
Не без волнения вошел я вечером в цирк. Какова же была моя радость, когда я увидел, что он был полон. Публики собралось несколько тысяч человек.
Темой моего доклада было «Будущее Рейна».
Я говорил около двух с половиной часов. Нечто подсознательное указало мне, что я сразу же овладел вниманием аудитории и это придало мне смелости.
На следующий день буржуазные газеты поместили отчет об этом митинге. Они назвали его «чисто национальным», но вероятно «из скромности» не указали кто его организовал.
С этого времени наши митинги в Мюнхене стали посещаться очень широко. Мы стали устраивать их раз в неделю, а иногда и два раза.
Постоянным местом этих митингов был Цирк Крона.
Нашим противникам этот успех вовсе не улыбался, и они решили вставить нам палки в колеса.
4 ноября 1921 года мы должны были устроить митинг в Гофбрейхаусзале. На нем должен был выступить и я.
Около шести часов вечера я получил уведомление о том, что наши недруги намерены сорвать митинг.
К несчастью мы узнали об этом слишком поздно.
Когда я вошел в зал, то моим глазам представилась такая картина. Зал был переполнен и полиция больше никого не впускала. Оказалось, что наши враги заранее заполнили зал, а наши последователи оказались за дверьми.
Но это не испугало меня. Я подошел к нескольким юношам и отдал им категорический приказ:
Стоять у дверей и наблюдать. Как только в зале начнется волнение, ворваться и восстановить порядок.
Каждый из этих молодых людей знал, что приказ был нешуточным – в случае неповиновения с виновного сорвали бы значок.
Меня выслушали не моргнув глазом, а затем прокричали «ура». Имея за дверью такую резервную силу, я вошел в зал. Взгляды, с которыми я встретился, были далеко не приветливы. На некоторых лицах я читал самую открытую, непримиримую ненависть.
Тем не менее митинг нужно было начинать.
Я вышел на трибуну и начал говорить.
В самом разгаре моей речи из толпы раздались крики «Свобода» и присутствующие стали вскакивать с мест.
Через минуту в зале начался беспорядок, стали ломать стулья, в воздухе засвистели чернильницы, пепельницы и т.п.
Но это продолжалось недолго.
Мои молодые львята ворвались в зал и через пять минут из носов, голов и глаз непрошенных гостей полилась кровь. Особенно хорошо работал Морис Гесс, мой личный секретарь, которому однако тоже досталось в свалке.
В углу зала столпилась небольшая группа людей, которые жестоко отбивались от моей молодежи.
Неожиданно раздалось два револьверных выстрела.
С чьей стороны они раздались, так никогда и не было выяснено, но во всяком случае они еще больше разгорячили драку. Наши юноши взялись колотить противников с еще большим рвением и вскоре зал был очищен.
Через двадцать пять минут зал был уже всецело в нашем распоряжении. Тогда на трибуну вышел председатель Герман Эссен, который заявил:
– Митинг будет продолжаться!
После этого я снова занял свое место и продолжал прерванную речь.
Когда митинг был уже закончен, в зал ворвались полисмены, которые потрясая оружием объявили нам, что митинг закрывается. Я мог только от души посмеяться, что власть запоздала вмешаться.
В тот вечер мы многому научились сами и дали хороший урок противнику.
6. Вождь и движение
Обычно обыватель радуется, когда узнает о том, что несколько рабочих групп сплотилось в один большой союз. С обывательской точки зрения слабые группировки могут приобрести силу путем объединения в большую организацию. Такое мнение однако совершенно неверно.
Из слабых элементов никогда не будет создано ничего сильного. Только тогда союз может быть прочен, если в него влились элементы сильные и волевые!
Кроме того, твердая организация может быть создана только тогда, когда инициатива исходит от одного человека, который имеет перед собой одну определенную задачу. Этот человек набрасывает план работы и создает движение. Вокруг него объединяются сочувствующие ему элементы и таким образом сформировывается прочное ядро.
Такое движение является жизнеспособным и может рассчитывать не только на существование, но и на доминирующую роль в своей стране.
Необходимо при этом, чтобы каждый последовавший за движением, сливался с ним всецело, чувствовал себя атомом в одном общем организме.
В случае неудачи судьба такого движения бывает трагична.
Но судьба движения, основанного не на таком принципе, а принципе просто классовой общности, всегда бывает только жалка.
Иными словами, не объединение создает одну волю, а одна воля создает объединение!
Точно также в борьбе побеждает та сторона, которая руководствуется одной определенной идеей.
Так, создание Великой Германской Империи произошло не благодаря ряду благоприятных обстоятельств, а благодаря тому, что Пруссия имела перед собой определенную задачу.
Точно также теперь в Германии победила партия наци, объединенная одной великой идеей, в то время, как другие партии руководствовались соображениями более мелкого характера.
Итак, нужно всегда помнить, что никакое большое достижение не было достоянием коалиции. Оно было всегда фактически триумфом одного человека.
Даже в том случае, когда коалиция достигла успеха, в этом успехе «рылись уже зародыши будущего разъединения на почве взаимной зависти, ревности и т.п.
Что касается национального государства, то оно никогда не может быть создано шаткими объединениями и союзами: для этого нужна твердая железная воля одного человека, сковавшего из массы нечто монолитное.
7. О федерализме
Зимой 1919 года, а еще более того весной 1920 года молодая партия оказалась поставленной лицом к лицу с вопросом, – фактически зародившимся еще в период войны.
В первой части книги я отметил, какую роль в падении Германской империи сыграла пропаганда англичан и французов против нашего правительства. В период 1915–1916 гг. Германия забрасывалась всевозможными пропагандными летучками, памфлетами, брошюрами и т.п. Содержание этой литературы было рассчитано на самые низкие инстинкты толпы и вскоре агитация дала свои плоды.
Ни правительство, ни наше командование, главным образом баварское, не могут снять с себя ответственности за недостаток бдительности и попустительство в отношении этой агитации. Они наоборот считали, что никакая пропаганда не может разрушить единства империи и закрывали на все глаза. Нечего и говорить, что такое отношение к долгу заслуживало самого жестокого наказания.
Ослабление Пруссии отразилось вскоре и на всей Германии. Оно ускорило развал страны и оказало губительное влияние не только на целость всей империи, но и на положение каждой из ее составных частей.
Итак, революция оказалась совершившимся фактом!
Интернационалист еврей Курт Эйзнер стал натравливать Баварию против Пруссии. Раздувая революционное движение в Баварии он, конечно, не думал ни о Баварии, ни о Германии, ни о благе германского народа: он только выполнял свою еврейскую миссию.
Настроение баварского населения было им использовано исключительно для того, чтобы разъединить всю страну. Разваленная Германия, конечно, должна была бы попасть в руки большевиков.
Работа большевистских агитаторов, которые стремились превратить германскую империю в советскую республику, проводилась с большим искусством.
Первоначально в Баварии на стороне Эйзнера было только десять тысяч человек, а на стороне коммунистов – три тысячи. Тогда оба эти лагеря работали самостоятельно. Но потом они сплотились, приобрели новых последователей и создали крупную силу в 100000 человек.
Мне кажется, никогда в моей жизни не брался я за более неблагодарную задачу чем тогда. Настроения против Пруссии были таковы, что каждый пруссак, попадавший на баварский митинг, рисковал жизнью. И тем не менее я выступил против антипрусского движения.
Баварские митинги в те дни кончались каждый раз неизменно демонстрациями против Пруссии.
– Освободиться от Пруссии! – Долой Пруссию! Война Пруссии! – кричала толпа.
Лозунгами баварцев было в те дни:
– «Лучше умереть баварцем, чем оставаться гнить с пруссаками!»
Это была совершенно дикая агитация и я горжусь тем, что наше молодое движение взялось ее искоренить и искоренило медленно, но верно.
Нечего и говорить о том, что агитация против Пруссии фактически не имела ничего общего с так называемым федерализмом.
Для подлинного сторонника федерации бисмарковский принцип единой Германии – не пустая фраза и потому он не может смотреть равнодушно на расчленение Империи. Сепаратистские тенденции не совместимы с федерализмом.
Поэтому с ноябрьской демократией могли пойти только лжефедералисты. Они подняли войну не против старой консервативной Пруссии – являвшейся антиподом этой конституции.
Целью евреев было столкнуть национальные элементы Германии, консервативную Баварию с консервативной Пруссией. И они добились успеха.
Зимой 1918 года в Германии начал зарождаться антисемитизм. Тогда евреи прибегали к своим старым методам. Они быстро влились в демократическое движение и начали сеять смуту.
Подобно тому, как еврей наслаждается политическим столкновением сторон, он наслаждается и религиозной борьбой между христианами.
Когда католик и протестант ссорятся между собой – еврей смеется в рукав.
Ни одна из христианских церквей этого не замечает. А между тем следовало бы заметить опасность этого положения.
В конце-концов для мира совершенно безразлично, победит ли католическая или протестантская церковь. Важно, что идет борьба арийцев между собой и что если арийцы перегрызут друг друга, то торжествовать будет не ариец.
В Америке не отдельные штаты создали США, а США создали эти штаты.
Различные права, которыми пользуются штаты, подчеркивают лишь свойство этого государства, которое построено на принципе соответствия характерным особенностям населения каждой из своих территорий. Таким образом эти права вытекают из общей конституции.
В Германии положение было совершенно иным. Отдельные части империи были суверенными государствами, которые сами сформировали эту империю. Правда нужно отметить, что эти государства не сами пожелали такого объединения: объединены они были Пруссией, которая желала гегемонии над ними.
Большое различие между Америкой и Германией представляют собой размеры территории каждого из этих государств. Более того – несмотря на то, что каждый из штатов Америки имеет большую территорию, чем имело каждое из суверенных государств, входивших в состав Германской Империи, ни один из этих Штатов никогда не имел настоящей независимости.
Суверенные права, которыми пользовались отдельные германские государства, были отданы ими не по собственной воле, а под давлением объединившей их Пруссии. Принципом Бисмарка было требование абсолютного подчинения Империи. Бисмарк знал, чего добивался и в конце-концов добился успеха.
С падением империи стройный порядок германской федерации развалился.
Удар еще более тяжелый, чем революция, нанесен Германии принятием мирного договора.
Было совершенно естественным, что в тот период времени, когда отдельные государства входили в состав империи, их финансовая жизнь контролировалась центральной властью. Теперь, когда они приобрели независимость, казалось бессмыслицей принятие ими финансовых обязательств, наложенных на уже несуществующую Империю.
Империя Бисмарка была построена на принципе известной свободы. Над ней не тяготело никаких финансовых обязательств, вроде тех, которые наложил на революционную Германию план Дауэса.
Расходы государства шли на его собственные нужды. Государство могло, не прибегая к помощи извне, жить на собственные средства.
После резолюции картина резко изменилась. Государство оказалось вынужденным выжимать из своих граждан последнюю копейку для покрытия внешних обязательств. Такое положение не могло не вызвать возмущения населения.
Мы – национал-социалисты выставляем поэтому следующие принципы:
– Могущественное национальное государство защищает и охраняет интересы своих граждан за границей в самом широком смысле этого слова и предоставляет им свободу в своих собственных пределах. При таком положении нечего бояться за прочность государства.
С другой стороны, твердое национальное правительство берет на себя полную ответственность в том случае, если ему необходимо урезать личную свободу своих граждан или свободу своих отдельных территорий, поскольку это необходимо в целях величия нации.
Все большие державы стремятся объединить в политическом отношении свои отдельные территории; то же самое должна сделать и Германия.
По этой причине государство намерено сейчас сконцентрировать в своих руках контроль над железными дорогами, почтой, финансами и т.д., так как только таким образом оно может выполнять все свои обязательства.
Еврейско-демократические крути, конечно, всегда будут противиться такому объединению, в виду чего государство должно раз и навсегда уничтожить эту оппозицию.
Наша политика была всегда высоко национальной и потому она никогда не может быть узкой.
В Германии будущего самостоятельность каждого из отдельных государств будет основана, главным образом, на его культурной роли. Между прочим, можно отметить, что монархом, наиболее симпатизировавшим идее великой Германии, был Людовик I Баварский.
Но что бы ни было потом, армия должна находиться вне сепаратистских влияний. Роль германской армии заключается не только в защите государства, но и в том, чтобы насаждать в германском народе идею единства.
Германскому солдату должны быть дороги границы не только его родной области, но и всей Германии.
Поэтому каждый молодой германец должен как можно больше путешествовать по своей стране.
8. Работа агитационная и работа организационная
Образованию каждой партии должна предшествовать хорошо поставленная пропаганда. Я лично всегда был врагом педантически построенных организаций, работа которых ведется механически мертво. Кроме того, очень часто бывает, что люди, неспособные к кропотливой работе, оказываются прекрасными вожаками.
В то же время теоретики чистой воды редко бывают хорошими вождями.
Хорошим вождем скорее может сделаться агитатор, умеющий бросать идею в массы, хотя бы она была демагогической.
Агитатор может скорей изучить психологию массы, чем теоретик.
Но, если в одном человеке соединится теоретик, организатор и агитатор, то он даст идеального вождя.
Еще в самом зарождении нашего движения, я придавал огромное значение пропаганде.
Цель пропаганды, как я уже говорил, подготовлять людей, внедряя в их умы соответствующие идеи.
Цель организации делать отбор лучших для составления кадров партии.
Агитатор не должен задумываться над личными качествами каждого из своих новообращенных – этим займутся организаторы.
Итак, агитатор привлекает, а организатор формирует.
Одной из главных задач организации является поддержание единства в рядах своих членов для того, чтобы объединение не ослабело.
Организация также должна следить за тем, чтобы движение всегда было бодрым и здоровым.
Работая в организации, я всегда обращал внимание на отбор наилучших.
До 1921 года организационная и пропагандная работа нашего движения шли в ногу, но позднее успех пропагандной работы оказался более значительным.
Дело в том, что движение наше контролировалось организацией почти парламентской системы. В конце концов стало очевидным, что такое ведение работы невозможно, и я стал вести пропаганду на собственный риск. После реорганизации нашего движения, я был избран председателем партии и тогда все пошло по-иному.
Вся ответственность за успех движения легла на председателя, то есть, на меня.
В декабре 20-го года мы приобрели газету «Фолкишер Беобахтер». Эта газета стала органом национал-социалистической германской рабочей партии. Снача она выходила два раза в неделю, потом стала выходить ежедневно и, наконец, в увеличенном формате. Моим ближайшим помощником по организации газеты был Макс Аман – мой старый боевой товарищ.
К ноябрю 1923 года наша партия располагала солидным активом. За четыре года до этого у нас не было даже резинового штемпеля.
Но, увы, 9 ноября наша партия была разгромлена и все ее имущество, в том числе и газета, конфискованы.
Таким образом, мы потеряли 170000 золотых марок.
9. О роли и организации штурмовиков
Сила старого государства покоилась на трех основах: монархе, административном аппарате и армии.
Революция 1917 года смела монархию, дезорганизовала армию и развалила правительство, отдав его в руки партий.
Власть, существовавшая веками, перестала существовать.
Развал старой империи, поколебавший ее бывшее величие, забытые традиции – все это было жестоко и трагично, но едва ли не самым трагичным во всем этом был распад армии.
Каждая нация может быть разделена на три класса.
С одной стороны лучшие ее элементы, ее цвет, готовый на самопожертвование, на подвиги, с другой стороны – самые худшие трусы, мелкие эгоисты, лишенные чувства ответственности за родину и посредине обывательский класс ни плохой, ни хороший, не герои и не преступники.
Народная масса является этим самым классом. Эта масса никогда не имеет настоящего значения, за исключением тех случаев, когда два крайние класса сталкиваются между собой. Обычно эта масса всегда готова примкнуть к победителю, что она и делает. Если торжествуют лучшие – она идет за ними и пользуется плодами их побед, если торжествуют худшие – она трусливо покоряется им и несет все последствия этого.
После окончания Великой Войны Германия представляла собой следующее зрелище.
Лучшие элементы отдали стране все, что могли и были почти истреблены. Худшие, наоборот, уцелели. Что касается массы, то она была сильно ослаблена мучительной войной. Таким образом, когда разразилась революция, худшие элементы без труда взяли верх в стране.
Элементы, зараженные духом революции, не могли дать солдат. Более того, они вовсе не желали создавать государства, они желали дезорганизовать то, что еще как-то существовало. Их лозунгом было не строительство германской республики, а разрушение ее.
Но оставалась в стране еще молодежь. Эта молодежь, поняв происходившее, оказалась готовой по первому требованию надеть свои стальные шлемы, взять на плечи винтовки и выступить против врагов родины.
Таким образом стали организовываться добровольческие отряды, пронизанные жестокой ненавистью к революции.
Действительным организатором революции и ее первым поборником оказался «интернационалист еврей», который прекрасно учел положение.
Но Германия еще не была готова к падению в лапы большевизма, как Россия.
В Германии еврей встретился с солдатом-фронтовиком и перед ним встал вопрос – за кем пойдет этот солдат?
Поэтому революция в Германии должна была пройти под знаком уверенности, т.к. иначе она бы просто провалилась.
Это соображение конечно не могло пугать организатора революции – еврея.
Черная работа революции была сделана руками отбросов общества – разбойниками, бунтовщиками и т.п. Эти элементы жадно набросились на дело разрушения.
По мере того, как революция углублялась, меняли ее и характер.
Если мы задумаемся не над причинами революции, а над тем, как она произошла, то придем к следующим выводам.
Революция произошла из-за того, что мы забыли наш долг и дисциплину.
И из-за пассивности партий, которые как предполагалось, «поддерживали» государство.
Первое произошло оттого, что воспитание, которое давалось молодому поколению, было ни национальным, ни государственным.
Революция имела успех оттого, что и народ и, еще больше его, правительство потеряли сознание своих обязанностей и стали относиться к ним вяло и формально.
Если у движения нет новой и великой идеи, оно обречено на неудачу. Побеждают те, кто фанатически зажжены идеей.
Секрет успеха Великой Французской Революции в том, что эта революция выкинула новые идеи. То же самое можно применить и к русской революции и нашей фашистской, – только, конечно, идеи были разными.
Германская Национал-социалистическая партия с самого начала своего существования показала, что она имеет целью не реставрацию старого (подобно буржуазным партиям), а организацию нового националистического государства. Те, кто пошли за этим движением, считали, что никакая жертва не могла быть достаточно велика для их дела. Те, кто изучал историю знают, что террор никогда не может исходить от власти уже прочно утвержденной.
Террор нужен тогда, когда этой власти нужно еще только пробивать дорогу.
Для германских Наци террор никогда не был целью, но ОН был способом, посредством которого они должны были достигнуть своей цели.
Отряды штурмовиков являются в нашем движении только одним из его способов, как пропаганда, пресса и т. п.
В основу формирования отрядов штурмовиков была положена твердая дисциплина. Каждый штурмовик должен быть абсолютно убежден в правоте защищаемого им дела, а также быть подготовленным к этому делу соответствующим образом.
Отряды штурмовиков однако совершенно нельзя считать организациями военными. Их цель защищать и воспитывать нацистское движение.
Военными их нельзя называть еще потому, что защита границ государства их не касается. Их обязанность поддерживать порядок внутри страны путем борьбы с враждебными нацизму элементами.
Никак нельзя назвать штурмовиков и тайной организацией, т.к. цели тайных организаций могут быть дурными и противозаконными.
Основание, на котором организованы отряды штурмовиков, следующие:
1. Их подготовка должна проводиться не на чисто военных принципах, а на принципе наиболее приемлемых для партии. Штурмовики должны уделять внимание не столько чисто военному обучению, сколько спорту.
Так, с моей точки зрения, бокс и джиу-джитцу гораздо важнее фехтования.
2. Для того, чтобы организацию не считали тайной, штурмовики должны иметь общепризнанную форму.
3. Ни организация, ни форма, ни экипировка штурмовиков не должны быть заимствованы у старой армии.
В развитии отрядов штурмовиков сыграли важную роль следующие события.
Летом 1922 года в Мюнхене, на Кенигсплаце состоялась общая демонстрация патриотических обществ против закона об Обороне Республики. В процессии демонстрантов приняли участие и наци. На состоявшемся затем митинге, где собралось шестьдесят тысяч человек, выступал и я. Эта демонстрация имела колоссальный успех, т. к. она доказала в первый раз, что несмотря на угрозы красных, националистический Мюнхен не побоялся выйти на улицы.
Второе событие относится к тому же году. В октябре этого года несколько националистических партий в кавычках, решили организовать в Кобурге «День Германии». Я был приглашен принять участие в торжестве, причем мне было предложено привести с собой несколько друзей.
Я принял приглашение и пригласил 800 человек штурмовиков.
В Кобург мы отправились в специальном поезде.
На вокзале нас встретила депутация организаторов «Дня Германии». Депутаты заявили нам, что по постановлению местного Рабочего Союза (в который входили независимые и коммунисты), мы не должны входить в город с нашими флагами и оркестром (у нас было 42 человека в оркестре), и, кроме того, не должны идти строем.
Я конечно, отверг эти постыдные условия, выразил депутатам свое удивление по этому поводу, и тут же заявил, что штурмовики конечно войдут в город с флагами и музыкой.
Едва мы покинули здание вокзала, как нас встретила толпа в несколько тысяч человек, поднявшая дикий рев «Убийцы», «Бандиты», «Преступники», «Разбойники» и прочие ласковые имена сыпались на нас со всех сторон.
Несмотря на такую милую встречу, мы шли по улицам в полном порядке. Так дошли мы до центра города к знаменитому Хофбрейхаузкеллеру.
Когда мы вошли на его широкий двор, полиция заперла ворота, чтобы толпа не ворвалась за нами. Но это создало нелепое положение и я просил полицию открыть ворота. После некоторого колебания полиция согласилась.
Назад мы вышли по той же дороге, направившись к своему лагерю.
Там нас встретили социалисты.
Очевидно в знак равенства и братства они стали бросать в нас камнями.
Тут наше терпение лопнуло и мы принялись за них как следует. Драка продолжалась недолго – через четверть часа на нашей улице был полный порядок.
Ночью однако произошли новые столкновения. Патруль Штурмовиков нашел на одной из улиц «национал-социалиста», на которого перед тем напало несколько человек. Он был в ужасном состоянии и наши молодцы настигнув нападавших жестоко их отделали.
На следующее утро красный террор давно уже существовавший в Кобурте был прикончен.
Днем на плацу должна была состояться большая демонстрация рабочих. Вместо 10 000 человек там собралось однако лишь несколько сот.
Они встретили нас в молчании, но без враждебности.
Несколько мелких групп красных агитаторов пытались организовать возмущение против нас, но мы их скоро уняли.
Нам стало тогда совершенно ясно, что красные просто держали население в руках.
К концу дня настроение населения обратилось в нашу пользу и когда мы уезжали, нас приветствовали криками «ура».
После этого опыта в Кобурге мы решили, что необходимо ввести для штурмовиков особую форму, не только для того, чтобы укрепить их настроения, но и для того чтобы в драках они не смешивались с неприятельскими отрядами и не колотили своих.
Последнее событие, сыгравшее в развитии отрядов штурмовиков не менее важную роль, произошло в марте 1923 года.
Как известно, в начале этого года Рур был оккупирован французскими войсками.
Говорить об этой оккупации сейчас невозможно и не в интересах нации.
Скажу только, что эта оккупация дала нам возможность надеяться, что Германия в конце концов откажется от трусливого подчинения. В Руре было положение, при котором штурмовики были превращены в боевую военную организацию.
События 1928 года на первый взгляд могут показаться просто отвратительными, но они были нужны, т.к. они решительно положили конец трансформации штурмовиков в военную организацию, что было вредно для общего дела.
В 1925 году партия Национал-Социалистов была переформирована и твердо взяла в свои руки руководство штурмовиками.
Так штурмовики были обращены в инструмент партии, необходимый для ее укрепления.
10. Рабочие союзы
Быстрый рост движения вынудил нас в 1922 году принять определенную позицию в отношении вопроса, который однако и теперь еще многим совершенно не ясен.
Стараясь как можно скорее овладеть способами, которые помогли бы нашему движению утвердиться в сердцах рабочей массы, мы убеждались, что рабочий никогда не станет действительно нашим до тех пор, пока его профессиональные и экономические интересы будут зависеть от групп и организаций, чуждых нам.
В первой части этой книги я говорил о том, что представляли собой рабочие союзы.
Я лично стал на ту точку зрения, что пока работодатель не изменит своего отношения к рабочему, последний должен будет всегда становиться на защиту своих интересов сам, если на его сторону не выступит государство.
Более того, я находил что рабочие союзы должны существовать до тех пор, пока работодатели не поймут своих социальных обязанностей и не проникнутся хотя бы элементарными принципами гуманности. Я и до сих пор считаю, что рабочие союзы должны существовать, т.к. в экономической жизни страны они играют большую роль.
Национал-социалистическое движение, имеющее целью создание национал-социалистического народного государства, развивается однако таким образом, что в будущем всякие учреждения будут зарождаться непосредственно из него самого. И здесь должен будет восторжествовать принцип зарождения от духа, который затем материализуется.
Национал-социалистическая партия не будет производить экспериментов, подобных тем, которые уже имели место в истории и давали печальные результаты.
Национал-социалистическое государство скоро вырастет из организаций и учреждений, основанных ранее и партия наци будет иметь свои собственные рабочие союзы.
Каковы же должны быть национал-социалистические рабочие союзы и в чем будет заключаться их цель?
Наши рабочие союзы прежде всего не будут орудием классовой войны. Их цель будет заключаться в том, чтобы представлять рабочую массу и защищать ее интересы;
Национал-социалистическое государство не делит своих граждан на классы. Оно делит население лишь политически: на полноправных граждан, которые все равны между собой и подданных, не имеющих политических прав.
Первоначальной целью рабочих союзов не была классовая война.
Союзы были превращены в орудие такой войны уже марксистами.
Марксисты намеревались обратить это орудие на служение международному еврейству в целях уничтожения экономической базы свободного национального государства и разрушения национальной промышленности и торговли.
Иными словами, всемирное финансовое еврейство, не имеющее никаких территориальных границ, намеревалось таким образом обратить нашу страну в страну рабов.
В руках национал-социалистических рабочих союзов даже забастовка не является инструментом для разрушения национальной промышленности.
В их руках забастовка – инструмент, посредством которого они борются с существующими социальными и иными несправедливостями, мешающими как нормальному правильному развитию дела, так и всей жизни страны.
Рабочий (национал-социалист) должен знать, что благоденствие государства означает и его собственное материальное благополучие. Работодатель (национал-социалист) должен в свою очередь знать, что благоденствие и счастье его рабочих – первое условие для существования и развития его собственных предприятий.
Существование национал-социалистических рабочих союзов наравне с другими союзами было бы однако совершенно бессмысленным.
Цель нацистских союзов настолько универсальна, что их работа ни в коем случае не должна задерживаться другими союзами дай с такими же, ни с иными целями.
Поэтому в нашем государстве не должно быть никаких компромиссов.
С точки зрения рабочего, я считал просто преступлением платить членские взносы организации, в целях которой я не был бы абсолютно уверен.
Наши действия в 1922 году были основаны именно на таких соображениях.
И мы оказались правы – не обманув ни себя, ни других.
11. Германская политика союзов после войны
Слабость государства в области внешней политики и полное непонимание политики союзов продолжались и после революции, но в еще худшей форме.
Но если до войны такое положение объяснялось просто сумбурностью идей и мнений, то после войны его можно было объяснить лишь отсутствием хороших и честных намерений по отношению к стране.
Было совершенно ясно, что партия, ставшая у кормила правления, не была заинтересована в политике, которая привела бы к действительной перестройке Германского Независимого Государства.
Пока германская социалистическая рабочая партия была только маленьким никому не известным обществом, проблемы иностранной политики не могли ее захватывать.
Но с того времени, когда эта партия разрослась в нечто большое и сильное, ей пришлось заняться вопросом и такой политики. Мы должны были вырешить принципы внешней политики, которые не противоречили бы нашим основным задачам, а, наоборот, выявляли бы их.
Для нас внешняя политика никогда не являлась задачей, а лишь способом. Поэтому мы ее построили таким образом, чтобы она служила благу нашего государства.
Политика, построенная на рискованном вопросе:
– «Будет ли потом польза или вред?» – нами была определенно отвергнута.
Перед нашим движением встала проблема о восстановлении наших потерянных территорий, а также восстановлении нашей политической независимости и мощи.
Нельзя забывать, что потерянные нами территории были отрезаны от государства не по собственной воле их населения, а ударом меча.
В этой книге я уже говорил о нашей неудачной политике союзов перед войной. Вместо того, чтобы проводить здоровую территориальную политику в Европе, наши политические деятели предпочли обратить внимание на колонии и иностранную торговлю. В результате такой неудачной политики и вспыхнула Мировая Война.
Германия должна была бы заняться укреплением своей империи на Континенте путем завоевания новых территорий.
Но наши парламентские деятели не пожелали санкционировать подготовку к войне за территориальную экспансию и пренебрегли прекрасными возможностями заключения союза с Англией. С другой стороны они также не сумели заручиться безусловной поддержкой России.
В результате, когда настал час войны – Германия оказалась лишь в обществе злосчастной Габсбургской династии.
Британская дипломатия издавна еще со времени королевы Елизаветы, усвоила себе традицию мешать возвышению какой бы то ни было европейской державы.
При этом Британия применяла самые разнообразные способы.
После того, как Испания и Нидерланды потеряли свое былое значение и перешли на положение второстепенных держав, все помыслы Англии обратились на то, чтобы прекратить рост французской мощи. После падения Наполеона, которого она боялась больше всего, Англия несколько успокоилась в отношении Франции и обратила внимание на другие державы.
В первое время Англия обращала сравнительно мало внимания на Германию, т.к. последняя, благодаря отсутствию объединенности, не могла представлять собой какой-то опасности. В 1870 году Англия однако переменила свое отношение к Германии.
Успех Германии во внешней торговле, а следовательно и поднятие ее веса в международной политике стали казаться Англии угрожающими.
Политика мирного завоевания рынков, которую наши государственные деятели считали верхом мудрости, не могла не вызвать со стороны Англии соответствующего противодействия.
Со своей стороны Англия стремилась к такому же «мирному завоеванию» мира, которое, иными словами, означало гегемонию над всем миром.
Тот факт, что вокруг Англии сгруппировались против Германии другие державы, лишний раз показывает насколько дальновидно велась политика первой. Англия употребила все ресурсы, которые были в ее распоряжении для того, чтобы разбить своего противника – Германию.
После революции Германия перестала пугать английских государственных деятелей. Но не в интересах Англии было, чтобы Германия исчезла совершенно с карты Европы. Наоборот, после германской катастрофы 1918 года Англия задумалась. Положение предстало перед ней в следующем виде:
С одной стороны разрушенная Германия, а с другой стороны – Франция – сильная держава на континенте.
Если бы Германия была стерта с лица земли, то враги Англии от этого только бы выиграли.
Но все же английская дипломатия сразу не могла переменить курса в отношении Германии. Более того, чтобы не дать Франции получить слишком много выгоды от разгрома Германии,– Англия сама очень охотно приняла участие в дележе.
Нужно отметить, что Англия оказалась после войны лицом к лицу с фактами, далеко не желательными для нее. Укрепление и восхождение Франции вовсе не входило в ее расчеты.
В настоящее время Франция занимает в Европе совершенно исключительное положение. В отношении вооружения она является первой державой на европейском материке и не имеет себе равного противника. На итальянской и испанской границах у нее все обстоит благополучно. От Германии она отделена нейтральной полосой земли, от Англии проливами. В отношении Германии стремления Франции и Англии совершенно различны.
Для Англии важно, чтобы европейские державы сохранял» между собой равновесие и соответствие сил: это нужно ей для ее гегемонии.
Что касается Франции, то ее самым горячим желанием является не допустить до того, чтобы Германия превратилась в сильную державу. Она также желает гегемонии в Европе и для этого ей необходимо, чтобы левый берег Рейна перешел в ее руки.
Таким образом, между британской и французской дипломатией особенного согласия быть не может.
Ни в Англии, ни в Америке, ни в Италии нельзя конечно найти ни одного государственного деятеля, которого можно было бы назвать сторонником Германии.
Каждый английский государственный деятель – прежде всего англичанин. То же самое можно сказать и об американцах, и об итальянцах.
Таким образом, тот, кто надеется найти в этих странах прогерманца, является или ослом или изменником.
Ни для кого не секрет, что Франция является старым и заклятым врагом Германии.
Англия не желает видеть Германию в роли мировой державы, а Франция просто не желает видеть Германию державой. В настоящий момент мы однако боремся не за патент на мировую державу, а за существование нашей родины, за наше национальное объединение, за хлеб наших детей. Таким образом, нам волей-неволей приходится обращаться в сторону Англии и Италии.
Будущее Италии будет зависеть от развития событий в Средиземном бассейне. Вступая в Великую Войну Италия думала, конечно, не о расширении территории Франции, а о том, чтобы нанести удар своему старому врагу на Адриатическом побережье.
Теперь рассмотрим вопрос: может ли какая-нибудь из держав вступить в союз с Германией сегодняшнего дня?
Нет! Ни одна держава, заботящаяся о своем достоинстве, не войдет в союз с Германией, пока она находится в ее теперешнем состоянии.
Именно потому, что мы сейчас не годимся в союзники, против нас организовался такой сильный блок.
Такое положение может быть только выгодно для международной еврейской финансовой группы. Еврейские финансисты, также, как и британское государство желают не только германского экономического снижения, но и полного политического рабства. Поэтому евреи так охотно агитируют за уничтожение Германии.
Еврейская мысль вполне ясна:
Большевизировать Германию, то есть – разложить германскую интеллигенцию и раздавить германскую рабочую силу еврейским финансовым молотом – вот первый этап еврейского плана завоевания мира.
Но в Англии и в Италии солидные государственные деятели и группа еврейских финансистов находятся часто в резком противоречии друг к другу.
Зато во Франции между еврейскими биржевиками и настроенными шовинистически государственными деятелями наблюдается контакт, представляющий большую опасность для Германии.
Вот почему Франция является самым страшным врагом Германии.
Конечно национал-социалистам не так-то легко представить себе Англию в роли будущего союзника. Наша еврейская пресса сумела сконцентрировать ненависть на Англию и в эту ловушку попало немало тупоумных германцев, которые подняли протест против потери наших колоний и стали кричать о необходимости вернуть эти колонии и воссоздать наш флот. Этим они только дали евреям козырь, который те немедленно же применили в Англии в качестве пропаганды против нас же. Нашим «умным политикам» следует раз навсегда внушить мысль, что наша цель вовсе не борьба за положение Германии как морской державы. Еще до Великой Войны было ясно безумие устремления к такой цели, когда наша позиция в Европе не была как следует утверждена. Подобные глупости в политике носят название преступления.
Я должен указать еще на одну цель, ловко указанную евреями за последние годы, а именно на Южный Тироль.
Евреи и австрийские легитимисты, сторонники Габсбургов, весьма заинтересованы в том, чтобы не допустить германо-австрийского союза, т.к. таковой мог бы со временем привести к созданию объединения между этими двумя странами.
Конечно, вовсе не любовь к Южному Тиролю побудила указанные элементы вести пропаганду в его пользу, а опасность возможного взаимопонимания между Германией и Италией.
Итак – Южный Тироль!
Я был одним из тех, кто в период защиты судьбы Южного Тироля 1914–1918 гг. защищал его на практике в рядах армии.
Сражаясь за эту область, я имел в виду конечно только ее сохранение для нашего отечества. Ведь Южный Тироль достался нашей стране не благодаря речам парламентариев в Вене, а силой оружия. Сила оружия должна была его и сохранить.
Следовало бы вообще помнить, что потерянные территории никогда не возвращаются на конференциях Лиги Наций, а только посредством оружия!
Самое позорное на таких конференциях это то, что сами господа «говорящие» не верят в возможность достигнуть чего-нибудь путем словесных протестов. Они прекрасно знают насколько бесполезны их речи, но все же говорят.
Но каждый делает то, что ему предназначено – один говорит, а другой сражается.
Если Германская нация желает положить конец падению, которое угрожает Европе, она должна удержаться во что бы то ни стало от ошибок довоенного периода и не вооружать против себя весь мир. Она должна выяснить, кто именно является ее злейшим врагом и сокрушить этого врага.
Если Германия поступит именно таким образом, она будет вознаграждена сторицей.
Германию развалила фантастическая идея союза с трупом Габсбургской династии.
В наши дни такую же опасность для Германии представляет увлечение ложными идеями иностранной политики.
В 1919 году, когда германская нация оказалась раздавлена мирным договором, можно было надеяться, что этот жестокий документ явится импульсом для восстановления свободы страны.
Истории известны такие моменты, когда унижение от мирного договора служит первым сигналом к возмущению побежденной стороны.
Как много можно было сделать из Версальского договора!
Каждый пункт этого документа можно было выжигать в мозгу нации раскаленным клеймом, пока народная ненависть не разрослась бы в пожар и не охватила собой шестьдесят миллионов мужчин и женщин. Из этой пылающей массы вырвался бы тогда крик:
– Снова к оружию!
Но прекрасная возможность была потеряна и для освобождения Германии не было сделано ничего.
Потому, что никто не подумал о том, чем должна была быть наша страна.
Теперь она в таком положении, что никто не захочет вступить с нами в союз до тех пор, пока правительство и народ не сойдутся на одной мысли – борьбе за свободу.
Крики о восстановлении флота и возврате колоний и т.д. никому не нужны. Те, кто выступают с такими криками, забывают главный принцип:
То, что ты делаешь, – делай как следует.
Возбуждая свой гнев сразу против пяти, а то и десяти стран, мы отвлекаем силы и волю от удара в сердце нашего самого заклятого врага и жертвуем возможностью считаться с ними.
Миссия национал-социалистического движения заключается в том, чтобы научить народ не обращать внимания на пустяки и обратить все помысли к действительно великой задаче. Задача, за которую мы боремся – существование нашей страны, и у нас есть только один враг, который мешает нам существовать.
Германская нация не имеет права жаловаться на отношение к ней со стороны остального мира, пока она не накажет преступников, которые продали свою родину.
Борьба, поднятая итальянскими фашистами против еврейства, – лучшее доказательство необходимости борьбы с этим элементом.
Италия решительно подавила у себя все тайные общества, взяла под контроль прессу и оторвала голову интернациональному марксизму.
В Англии наблюдается иное положение. Там евреи держат в своих руках «свободную демократию» и, таким образом, косвенно влияют на общественное мнение. Даже в свободной Англии ведется борьба между интересами британского государства и евреями, стремящимися к установлению своей диктатуры.
Столкновение британских и еврейских элементов в Англии было впервые продемонстрировано после Великой Войны в японской проблеме.
Не успела война окончиться, как между Америкой и Японией стало назревать старое раздражение.
Рост Америки в экономическом и политическом отношениях не мог не вызвать к себе зависти. Вполне понятно поэтому, что Англия забеспокоилась, так как старая формула «Великая Британия владычествует на морях» могла оказаться замененной такой «Океаны – Америке».
Подобно тому, как уничтожение Германии было нужно не Британии, а еврейству, в настоящее время уничтожение Японии нужно также не ей, а еврейству.
Итак, в то время, как Британия напрягает все свои силы к тому, чтобы сохранить свое положение в мире, еврей со своей стороны подготавливается к завоеванию мира.
Еврей знает прекрасно, что после тысячи лет своего паразитического существования, он в состоянии взорвать существующие европейские государства и превратить народы Европы в каких-то незаконных детей без рода и племени.
Ничего подобного он, однако, не сможет сделать с азиатской Японией, проникнутой духом национализма.
Поэтому евреи возбуждают другие народы против Японии, как некогда они возбуждали их против Германии.
И пока британские государственные деятели стараются заключить с Японией союз, еврейская пресса Англии призывает к борьбе с Японией и выкидывает демократический лозунг:
– Долой японский милитаризм и империализм.
Таким образом еврей в Англии является сейчас бунтовщиком.
Поэтому в Англии будет также начата борьба с еврейством.
12. Восточная политика
Главный принцип внешней политики национального государства заключается в сохранении расы, составляющей это государство Путем сохранения, естественно, пропорционального соотношения между численностью населения и его приростом с одной стороны и площадью и качеством земли с другой.
Главное условие для существования государства – это обеспечение населения землей. Только имея достаточно земли германская нация может превратиться в мировую державу.
В течение ряда веков внешняя политика нашего народа играла видную роль в мировой истории. И к тому времени, когда началась Великая Война, Германия была почти мировой державой. Я говорю почти, т.к. она все-таки была настоящей мировой державой.
Но если бы Германия заботилась о сохранении пропорциональных соотношений, о которых я говорил выше, то она действительно была бы такой державой и выиграла войну.
В наши дни Германия также не мировая держава. В отношении чисто территориальном германское государство весьма незначительно по сравнению с другими державами.
Я не говорю об Англии, т.к. ее собственная территория является только столицей Британской империи, занимающей на земном шаре четверть площади.
Но если мы посмотрим на колоссальные территории Америки, России и Китая, то увидим, что каждая Из них в десять раз больше нашей страны. Францию можно также отнести к числу больших держав. Если она будет продолжать внешнюю политику также успешно, то у нее вскоре будет огромная территория от Рейна и до Конго. Но принимая во внимание ее колониальную политику, она потеряет чистоту крови своего населения.
В нашу политику не входит усиление страны за счет вливания в нацию чужой крови.
Одним из главных достижений германской политики было создание Прусского государства, а также создание прекрасной армии.
Германская нация, разъединенная индивидуальными течениями, оказалась прусской. Германскую нацию, разъединенную индивидуальными течениями, дисциплинировала прусская армия. Военная муштра оказала таким образом, благотворное влияние на все население страны. Но вернемся к вопросам сегодняшнего дня. Требования о восстановлении наших границ до границ 1914 года политически совершенно безумны. Такие требования только восстановят против нас другие страны.
Нельзя забывать того, что падение Германии принесло союзным державам только выгоду. С нашим падением настал конец зависти и опасениям этих держав. Эти державы считали, что раздел нашей империи будет лучшей гарантией против нового восстания Германии.
Но границы 1914 года не имеют никакого отношения к нашему будущему. Эти границы никогда не были для нас защитой в прошлом и не будут означать нашего усиления в будущем. Они не дадут германской нации внутренней солидарности и не дадут ей пропитания. С точки зрения чисто военной, они не улучшат нашего стратегического положения в отношении других держав или вернее мировых держав: расстояние от Англии этим путем не уменьшится, наша территория не сделается такой большой, как американская, а Франция не потеряет от этого своего значения в мировой политике.
Зато одна вещь вполне очевидна.
Всякая попытка восстановить наше государство в границах 1914 года, даже успешная, приведет только к лишнему пролитию крови.
Поэтому задача национал-социалистического движения заключается в том, чтобы прежде всего закрепить за германской нацией ту территорию, на которую она сейчас имеет право.
Когда же мы говорим о новых германских территориальных владениях в Европе, мы прежде всего думаем о России и ее пограничных государствах, здесь сама судьба указывает нам путь.
Когда судьба бросила Россию в руки большевизма, она отняла у русского народа его интеллигентный класс, создавший когда-то русское государство.
Организацией своего государства Россия обязана не способностям славянской расы, но удивительному примеру германскою элемента. Этот германский элемент теперь почти выметен из России.
Его место заняли евреи.
Россия не может стряхнуть еврейское иго своими собственными силами, т.к. еврей слишком захватил ее в свои руки.
Огромная страна созрела для падения и конец еврейской власти будет вообще означать конец России.
Наша национальная политика, конечно, сильно не нравится евреям.
Они часто прибегают к аргументации Бисмарка, употребляя ее однако во зло стране. Они заявляют, что Бисмарк был чрезвычайно мудр, сохраняя добрые отношения с Россией. Это без сомнения правильно. Но они совершенно забывают, что Бисмарк придавал огромное значение хорошим отношениям с Италией и даже вступил с последней в союз для того, чтобы легче покончить с Австрией.
Почему эта политика не продолжается сейчас?
Потому, могут ответить, что сейчас Италия не Италия прошлых дней.
Хорошо. Но позвольте мне заметить, что сейчас и Россия не Россия прошлых дней!
Итак, не надо задумываться над вопросом: что сделал бы Бисмарк тогда?
Лучше подумать: что сделал бы Бисмарк теперь? Ответить на это легко.
Бисмарк никогда не пожелал бы союза со страной, обреченной на падение.
Итак, что могло быть полезно тогда, принесло бы только вред теперь.
В период 1920–1921 гг. народилось новое движение: «ассоциация угнетенных народов».
В состав ее вошли главным образом представители Балканских государств, а также представители Индии и Египта. Вошли в эту ассоциацию и некоторые легковерные немцы, но в очень небольшом числе.
Я помню детские надежды, зародившиеся от этого движения о падении Англии из-за Индии.
Индия слишком нужна Англии и, конечно, те, кто знают характер англосаксов, не допустят мысли о том, что Англия может расстаться с этим своим владением. Англия никогда не потеряет Индии, если только не произойдет взрыва в ее собственном административном механизме. Индийские же восстания сами по себе никогда не дадут никакого успеха. Мы, германцы, по себе знаем как трудно бороться с английской рукой.
Сам я, несмотря на то, что немец, конечно желал бы скорее видеть Индию под рукой Англии, чем под рукой какой-нибудь другой державы.
Что касается возможности отторжения Египта от Англии, то это также вздорные мечты.
Но вернемся снова к России.
В настоящие дни правители России не имеют намерения входить в какой бы то ни было честный союз. Мы не должны забывать, что они являются запятнанными кровью преступниками, которым повезло в трагический час.
Эти преступники разрушили большое государство, пере били весь цвет населения и вот уже много лет тиранят его.
Мы не должны также забывать, что международное, еврейство, которое держит в своих руках Россию, не смотрит па Германию как на будущего союзника, а как на страну, которая должна также большевизироваться.
Угроза несчастья, пережитого Россией, висит и над Германией.
Германия – вторая цель большевизма. Поэтому с нашей стороны было бы безумием искать союза с Россией.
Признаюсь откровенно, до войны я считал, что было бы гораздо лучше, если бы Германия отказалась от своей глупой морской и колониальной политики и вступила бы в союз с Англией против России для того, чтобы проводить политику увеличения своей территории на европейском материке.
Я не могу забыть тех вечных наглых оскорблений, которые посылала Германии Панславянская Россия. Я не забываю вечных постоянных пробных мобилизаций, которые так раздражали Германию. Я не забываю настроений русского общества, которое до войны напало на нашу империю и нацию, а также не забываю, что русская пресса всегда была настроена больше в пользу Франции, чем в нашу.
Но перед Великой Войной Германия имела еще одну альтернативу: она могла склонить в свою пользу Россию и настроить ее против Англии.
Нынешнее согласие Великих держав есть последний сигнал предупреждения нам, который может вызвать нашу страну из состояния дремоты, показать ей жестокую правду и указать путь, по которому старое государство может пойти к новому расцвету.
Если национал-социалистическое государство отбросит все иллюзии и проникнется решимостью, также как и ее вождь, катастрофа 1918 года не только будет забыта, но еще явится благословением для страны. Мы можем получить тогда то, что имеет теперь Англия, то чем владела Россия– политическую традицию.
Путь Германии ясен.
Она никогда не должна допускать возвышения двух континентальных держав. Она должна организовать оборону своих границ и охранять их, даже если бы пришлось прибегнуть к силе оружия.
Результаты союза с Англией и Италией будут для Германии абсолютно противоположны тем, которые она получит от союза с Россией, самое главное в первом союзе это то, что он не угрожает риском войны. Франция может не обрадоваться этому союзу, но и не помешает ему. Такой союз дал бы Германии возможность спокойно подготовиться к разрешению ее проблемы с Францией.
Более того, он автоматически взорвал бы Малую Антанту, изолировал бы Францию и вложил руль управления европейскими делами в руки Англии, Германии и Италии.
Конечно, возможно, что внутри Германии такой союз вызвал бы дикий вой со стороны врагов нашей нации.
Но мы должны приучить наше общественное мнение к освобождению от влияний еврейской мысли.
13. На суд истории
Зимой 1922-1923 гг. стало ясно, что Франция снова устремляется к своей первоначальной цели. Программа Франции была такова – разделить Германию на ряд мелких государств. Стремясь к этому, шовинистическая Франция воистину становилась вассалом мирового еврейства.
Германия действительно пала в 18-м году в результате революции, но ее войска в то время все еще находились на территории неприятеля. Задачей Франции в тот момент было вытеснение германских войск из пределов как своих, так и Бельгии. До тех пор, пока эти войска не оставили ее пределов, она не могла думать ни о каких достижениях, поэтому Франции нужно было прежде всего заключить мир.
Декларация Клемансо о том, что для него мир означает лишь продолжение войны, приобретает, таким образом, большое значение.
До тех пор, пока извечный конфликт между Германией и Францией заключается только в нашей обороне против французской агрессии, мы не будем иметь никаких положительных результатов.
Германия должна понять одно, что она не может больше тратить времени на пассивную оборону.
Она должна готовиться к решительному расчету с Францией.
В декабре 1922 года положение между Германией и Францией снова осложнилось. Франция решила принять ряд мер против Германии, надеясь, что путем оккупации Рура сломает спинной хребет противника и приведет его экономику в хаотическое состояние.
Оккупацией Рура судьба предоставила Германии новый случай покончить с создавшимся положением.
Впервые за все это время Франция раздражила Англию, смотревшую на все более холодно и расчетливо. Оккупация рурских угольных копей лишила Англию выгод войны.
Италия также настроилась против Франции. И розовая дружба союзных держав превратилась в ненависть. Если положение не было использовано Германией, то только потому, что во главе ее стоял не Энвер-паша, а только канцлер Куно. Положение в 23-м году очень напоминало положение 1918 года. Марксистский яд вошел слишком глубоко в организм нации.
Я считал, что первым долгом национального правительства было найти силы, могущие уничтожить марксизм и предоставить этим силам свободу действий. Но этого не было сделано и таким образом германская буржуазия похоронила себя политически.
В тот год я с восторгом смотрел на великого человека по ту сторону Альп. В сравнении с Муссолини наши государственные деятели казались карликами. Имея таких государственных деятелей было, конечно, безумием начинать новую войну.
Когда началась всеобщая забастовка, нужная, конечно, марксистам, господину Куно следовало бы потребовать от каждого германца еще двух лишних часов работы, указав, I что свобода нации покупается только жертвами,
Но, вместо этого, Куно поощрял забастовку и красные шакалы подняли голову. В результате Куно сконфуженно стушевался, а Германия получила одним опытом больше за счет одной потерянной надежды.
Мне остается закончить свою книгу словами из моей речи, сказанной весной 1924 года:
– Хотя судьи этого государства могут быть счастливы осуждением нас и наших действий, история-богиня высшей правды и наилучшего закона с улыбкой разорвет этот приговор и оправдает нас от клеветы.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги