День 10-й, третий месяц всходов
Жена Хикнефера принесла сына, и как только встало солнце, Сенмут поплыл в Уасет. Ожидая, чем закончится это предприятие, Асет начала делать рисунки к медицинскому тексту, который я пишу о женских проблемах, – она давно настаивала на том, что надо этим заняться. Она уже иллюстрировала другие мои медицинские свитки, один из которых был отдан в архив Сенмута, а второй предназначен для личной библиотеки Мены, и Сенмут увез его с собой.
День 14-й, четвертый месяц посева
Этой ночью мы оба никак не могли уснуть.
– Ты так нежно меня обнимаешь, – прошептала Асет, уткнувшись мне в грудь, – боишься, что я разорвусь?
– Я лишь хотел усилить твои чувства. В следующий раз, если захочешь…
– Ты знаешь, почему я больше не могу зачать? – В этот миг я будто вновь увидел, как кровь хлынула у нее из влагалища, но покачал головой. – Разве ты не хочешь сына, который будет продолжать начатое тобой дело? – продолжала она. – И восхвалять твое имя, когда тебя не станет?
– Ты же знаешь, что я рад дочери – за исключением тех случаев, когда на нее находит упрямство. Это ты подстрекаешь ее скидывать сандалии, стоит мне выйти из дома? – поддразнил ее я, хотя и безмерно рад тому, что наша дочь старается все делать по-своему. – Почему оплодотворение иногда происходит, а иногда нет, – продолжал я, – хотя мужчина спит с женщиной в те же самые дни, месяц за месяцем? Или вообще не происходит, несмотря на то, что не заметно болезней или ран ни на гениталиях, ни в матке? Тебе двадцать один год, ты в самом расцвете, а вот я… – Асет пошевелилась. – Нет, дай закончить. Скорее всего, дело в моих сорока трех годах, а не в тебе.
Некоторое время Асет лежала молча, но я знал, что она не уснула.
– А как так получилось, что ты стал называть Небет маленьким бутоном лотоса?
– Какой-то особой причины не помню. А что?
– Я все время думала, почему ты мне никаких ласкательных имен не придумываешь, например, «пыльные пальцы», или «смешная обезьянка», или что-нибудь вроде того. Даже сейчас.
– На твоего отца я работал, а ее – мой лучший друг. Разумеется, история наших отношений влияет на то, как мы друг к другу обращаемся.
– Ты хочешь сказать, что это было бы неуместно? И я всегда должна обходиться без прозвища лишь потому, что в моих венах течет кровь Аменхотепа Великолепного?
Возможно, Асет просто открывала мне то, чего раньше не говорила никому, кроме Тули, – как ей все еще больно из-за того, насколько ее детство отличалось от моего. Хотя Асет занимала целое крыло огромного белого дома, и у нее были слуги и всякая разнообразная пища, игрушки и платья, она не знала любви щедрой матери, придающей сил, или свободы гулять где угодно, чтобы каждый мужчина, женщина и ребенок не заостряли внимание на том, кто она такая.
Я прижал жену к себе и коснулся губами уголка ее глаза.
– Просто, чтобы выразить мои чувства к тебе, слов всегда было недостаточно, хотя я даже постарался писать стихи. Что касается ласковых прозвищ, я слишком тебя люблю, и ни одно имя не может выразить все, что ты значишь для меня, и значила всегда, поскольку в тебе смысл моей жизни, ты для меня – самое ценное на свете. Ты и Мери.
Асет вздохнула, будто до этого затаила дыхание, и отвернулась.
– Тенра, если мы с тобой не можем преодолеть нашу историю, разве я могу надеяться избежать судьбы, уготованной мне моей кровью?