Око Силы. Третья трилогия. 1991-1992 годы

Двадцатая ночь месяца августа года Белой Козы, от Рождества же Христова 1991-го, подходила к середине. Она была жаркой и душной, и Столица, сжатая железными клиньями танковых дивизий, вплотную обступивших город и уже рассекших его в нескольких местах, так и не перевела дух. Вторые сутки люди стояли против людей, броня – против брони, и непреклонная воля – против другой, столь же непреклонной.

Но эта ночь должна была стать последней. Воля, двигавшая танки к центру города, готовилась нанести завершающий удар по все еще не сдавшемуся врагу. Противостояние подходило к финалу, и где-то в тиши и уюте огромного белого здания на Калининском люди в зеленых мундирах с золотыми погонами уже вынесли приговор. Он не подлежал обжалованию: противник, занимавший другое гигантское здание на противоположном конце этого же проспекта, такое же белое и еще более высокое, был обложен со всех сторон. Невдалеке от Столицы, надежно защищенные радарами и ракетными установками, грели моторы десятки боевых вертолетов. Стальная саранча не боялась врага. Еще час – и ночь загудит винтами не знавших поражения машин, тьма над Белым Домом осветится недолгим, но ярким огнем, и танкам останется только не спеша перемолоть траками кашу человеческих тел. Люди в зеленых мундирах нетерпеливо посматривали на часы. Рассвет, победный рассвет, был уже близко.

Но вот внезапно в тиши одного из кабинетов нервно звякнул телефон, и чей-то далекий голос сообщил тому, кто уже подписал приговор Президенту и всем, кто вторые сутки прикрывал собою бетонные плиты Белого Дома, нечто такое, отчего разом зазвонили десятки других телефонов, тихий шепот сменился криком, а уверенность в победе – растерянностью и страхом. Случилось нечто, чего не могли предусмотреть люди в зеленом, несмотря на опыт, на мощь электроники и на свое кажущееся всезнание. С северо-востока, от серых, покрытых вечным лесом вершин Урала, на Столицу двинулся новый нежданный противник, справиться с которым не могли даже стальные осы с полным боекомплектом самонаводящихся ракет.

На Столицу шел грозовой фронт. Он появился словно ниоткуда, его не заметили всезнающие военные метеорологи, раскинувшие сеть станций от моря Лаптевых до опаленной солнцем Кушки, его проглядели даже спутники, хотя спутники ничего не могли упустить. Фронт возник внезапно, двинувшись на Столицу с чудовищной, невероятной даже для грозы скоростью. Казалось, некая Сила, превосходящая все другие в сотни раз, решила вмешаться в ход катившегося к финалу действа.

Тучи надвигались, накрывая собой небольшие поселки у окружной дороги, затягивая небо над уже готовыми взлететь вертолетами, и неслышно наваливаясь на город. На миг духота стала непереносимой, но вот ударили первые капли нежданного дождя, и Столица впервые за эти дни свободно вздохнула.

Приговор не был приведен в исполнение. Белый Дом стоял, по-прежнему почти безоружный против окружавших его стальных колонн, а люди в зеленых мундирах лихорадочно искали другое решение, надеясь еще переиграть то, что так и не состоялось, что было нарушено и сломлено кем-то, еще более могущественным, чем вся стальная мощь, окружившая замершую в ожидании Столицу.

Глава 1. Белый Дом

Келюс сгорбился на неудобном металлическом стуле, тщетно пытаясь заснуть. Стул явно не был предназначен для ночного отдыха, но выбирать не приходилось – в комнате на всех не хватало даже стульев. Спать хотелось невероятно, но Келюс все-таки с куда большим удовольствием спустился бы вниз, где глухо гудела гигантская толпа, окружавшая Белый Дом. Однако покидать комнату ни он, ни остальные не имели права.

Первый день в Белом Доме прошел почти незаметно. Все было внове и как-то нестрашно, скорее напоминая очередной митинг – только трибуной теперь служила броня бронетранспортера. Ораторы, как обычно, сменяли друг друга, наконец появился Президент, бросивший в толпу несколько коротких жестких фраз. Келюс аплодировал вместе со всеми, привычно посмеиваясь над президентским аканьем и подсчитывая знаменитые «шта-а-а», разносившиеся над площадью. Однако с наступлением темноты настроение изменилось. У бетонных стен осталось не более трех сотен добровольцев, не было ни оружия, ни теплой одежды, а в ближайших переулках уже гудели танковые моторы.

Келюс остался. Пересиживать ночь в теплой квартире у настроенного на волну «Свободы» радиоприемника было попросту стыдно. К тому же его не держало то, отчего не вышли на площадь другие: родители, семья, работа. В свои двадцать семь Келюс был волен выбирать дорогу сам.

Впрочем, его ждал дед. Но старик, полный тезка – Николай Андреевич Лунин – в эти дни стоял по другую сторону бастионов, с теми, кто окружил танками Белый Дом и поднимал в воздух вертолеты, готовясь размазать Келюса и его товарищей по бетонным плитам набережной. Дед тоже был свободен и сам сделал свой выбор.

…Лунин-старший оставался последним и единственным из всех известных Келюсу родственников. Они жили вдвоем после того, как десять лет назад родители Николая погибли в рухнувшем над Гималаями самолете по пути в Дели, где отец работал советником посольства. Дед почти не менялся, хотя возраст его приближался к девяти десяткам, и Келюсу порой становилось не по себе при мысли, что он живет под одной крышей с современником русско-японской войны и большевиком доперекопского призыва.

Сам Келюс вышел из партии еще весной, что, собственно, и обеспечило ему полную свободу в последующие месяцы. Руководство института, где Лунин-младший преподавал историю, уволило его почти мгновенно, сославшись на счастливо подвернувшееся сокращение штатов. Николай пожал плечами, не став искать защиты ни у друзей-демократов, ни у деда, грозившегося надеть свои награды за три войны и отправиться искать правды в серый Вавилон Центрального Комитета. Возвращаться на работу не хотелось. Келюс читал газеты, с недоверчивой усмешкой просматривал телевизионные новости и ждал неизбежного – того, что и случилось в этом августе.

Итак, Лунин-младший не ушел, и первая, страшная и безнадежная ночь пощадила тех, кто вместе с ним редкой цепочкой прикрывал подъезды Белого Дома. Наутро же, когда стало ясно, что обошлось, площадь вновь наполнилась народом. Замелькали видеокамеры суетливых репортеров, снова выступал Президент, еще более резко и зло кидая в толпу свои знаменитые «шта-а-а». Появились крепкие неразговорчивые офицеры в пятнистых камуфляжных куртках, прогрохотало и замерло посреди площади несколько танков под полузабытыми трехцветными штандартами, и Николая впервые накормили горячим обедом. Защитников делили на отряды, баррикады срочно укреплялись бетонными плитами, а ближе к вечеру прошел слух, что скоро начнут выдавать оружие. Офицерам запаса было велено собраться у одного из подъездов, после чего последовал приказ подняться в одну из бесчисленных комнат Белого Дома и ждать распоряжений.

Так Келюс очутился на неудобном железном стуле. Несколько раз в комнату заходили офицеры в пятнистых куртках, вызывая то одного, то другого из резервистов, но до Николая очередь все не доходила.

…Он все-таки задремал, но быстро проснулся, почувствовав, что кто-то вошел. Николай открыл глаза, мотнул головой и вскочил. Перед ним стоял Генерал, тот, кто руководил обороной Дома – высокий, широкоплечий, в своей уже примелькавшейся десантной куртке без погон. Не очень соображая спросонья, Лунин поспешил на всякий случай назвать свою фамилию и звание – старший лейтенант, – которым втайне от своих интеллектуальных знакомых немного гордился. Слово «запаса» он предпочел опустить.

– Я вас, кажется, знаю, товарищ старший лейтенант? – негромко поинтересовался Генерал.

– Так точно, – отчеканил Келюс. – Избирательная кампания. Был в группе поддержки!

Генерал задумался, затем, похоже, вспомнив, улыбнулся.

– Стрелять умеешь?

Генеральское «ты» немного покоробило, но Лунин тут же одернул себя, поспешив заверить, что стрелять обучен, хотя в последний держал в руках автомат два года назад.

– Хорошо. Пошли!

Генерал повернулся и направился к двери. Николай поспешил за ним, чуть не столкнувшись у входа с кем-то в пятнистом камуфляже, явно из числа генеральской охраны. Втроем они двинулись куда-то вглубь бесконечных, плохо освещенных коридоров. Генерал шел впереди, Келюс и некто в камуфляже – следом. Случайный спутник оказался необычным. Вначале Келюс принял его за узбека или казаха, но затем, присмотревшись, мысленно окрестил его «Китайцем», хотя и на китайца тот явно не походил – разве что разрезом узких глаз. Парень был невысок, но крепок и явно видал виды. На Лунина он даже не смотрел, и тот уверился что Китаец скорее всего телохранитель.

Свернув в очередной коридор, они оказались перед металлической дверью, которую охранял высокий усатый парень в синей куртке. Ствол автомата тут же дернулся в сторону пришедших.

– Со мной! – пояснил Генерал, и «калаш» опустился.

– Свободен. Автомат отдашь ему, – последовал кивок в сторону Лунина. – Иди отдыхай. Спасибо!

Парень в синей куртке молча передал Николаю автомат и два рожка патронов, пожал руку Генералу, улыбнулся и направился к выходу. Келюс, принявшийся рассовывать рожки с патронами по карманам куртки, случайно, боковым зрением, заметил, как Генерал указывает Китайцу на парня в синем, а тот кивает в ответ. Даже не кивает – слегка опускает веки…

Впрочем, размышлять о смысле этой пантомимы не было времени. Генерал поинтересовался, помнит ли Лунин караульный устав, затем задумался, зачем-то вновь оглянулся…

– Станешь тут. Задача: к двери никого не подпускать, кроме Президента, меня и его.

Уточнений не последовало, но Келюс понял, что Генерал имеет в виду все того же Китайца.

– Из комнаты без меня или его никого не выпускать. Если выйдут с оружием, бей без предупреждений. Вопросы?

Вопросов Лунин решил не задавать, хотя мало что понял. Генерал, привычным движением поправив автомат на плече Николая, вновь подумал…

– Слушай! Тут могут появиться парни в черном – один или несколько. Ты их узнаешь – у них морды красные. Главный там – майор Волков, Всеслав Волков. Увидишь – бей сразу, даже если они из комнаты выйдут. Ясно?

Келюс вновь предпочел не переспрашивать. В конце концов, почему бы в охраняемой комнате не прятаться красномордым парням в черном с майором Волковым во главе?

Генерал ушел, а Китаец, внимательно взглянув на Лунина, неслышно проскользнул в охраняемую дверь. Николай поудобнее пристроил автомат на плече и приготовился скучать.

Минут десять было тихо. Затем дверь отворилась, на пороге появился давешний Китаец, причем не один. Рядом с ним был некто в темном балахоне, который Келюс вначале принял за дождевик. «Дождевик», однако, был из черной ткани, да еще с капюшоном, почти полностью скрывающим голову. Лишь на миг Лунин сумел разглядеть странное пепельное лицо, покрытое глубокими морщинами, маленькие раскосые глаза и решил, что здесь собрались одни китайцы…

«Или не китайцы? – задумался Николай. – Таких недавно Сенкевич в „Клубе кинопутешественников“ показывал. Тибетцы, что ли? Вот бином!»

…Слово «бином», часто употребляемое Келюсом и вслух и про себя, свидетельствовало о глубоком недоверии к математике, с которой он рассорился еще в средней школе.

Оба китайца (тибетца?) постояли несколько минут у двери, затем тот, что помоложе, кивнул Николаю, показывая, что старика должно пропустить. Келюс не возражал, и тот неслышными мелкими шагами скрылся в глубине коридора, Китаец же вернулся в странную комнату.

Еще минут через десять вдалеке послышались тяжелые шаги. Лунин собрался было взять автомат наизготовку, но из полумрака коридора показался Президент. Рядом с ним семенил старик-тибетец. Николай невольно сглотнул и стал по стойке «смирно». Президент улыбнулся улыбкой человека, которому приходилось делать это весь день без всякой на то охоты, протянул Келюсу руку, после чего, не сказав ни слова, скрылся за дверью.

«Все ясно! – решил Лунин, забрасывая автомат за спину. – Узел связи!»

Все действительно стало ясно – кроме красномордых бандитов с майором Волковым во главе. Их-то по связи не передашь, а подземный ход в многоэтажной громаде не построишь. Да и старик в балахоне мало походил на оператора ВЧ.

Вскоре дверь вновь открылась. Послышался громкий голос Президента, но на пороге показался не он, а совсем другой человек. Келюсу стало жарко – он узнал незнакомца. Тому нечего было делать в Белом Доме. В эти минуты он должен был находиться не здесь, а там, где готовилась атака и скапливались танки…

Лунин не без удовольствия направил ствол автомата в сторону странного визитера, решив взять его в плен. Человек, место которому было явно не здесь, при виде оружия испуганно дернулся, прижавшись к стене. Николай уже составлял про себя историческую фразу, пытаясь избежать анахронического выражения «враг народа», когда из комнаты вышел Президент и, уяснив ситуацию, успокоительно махнул широкой ладонью. Автомат пришлось опустить, Президент, улыбнувшись Лунину уже по-настоящему, взял побледневшего гостя под руку и повел по коридору вглубь здания. Глава государства шагал широко, и пришельцу приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним. Николай невольно почесал затылок и решил ничему не удивляться.

На какое-то время все стихло. Примерно через полчаса из комнаты вышел Китаец и быстро направился туда, куда ушел Президент. Келюс даже бровью не повел. В этот момент он героически боролся с искушением выкурить сигарету, хотя и помнил, что на посту курить не положено. Рука уже лезла в карман, но тут в совсем рядом послышались приглушенные голоса. Загадочная дверь приоткрылась, из комнаты выскочил старый тибетец, попытавшись загородить собою проход, но его достаточно невежливо отпихнули. На пороге появились новые гости.

Тут уж сомнений быть не могло. Николай, наведя ствол прямо на дверь, гаркнул: «Стой! Ни с места!» Перед ним, с недоверием и опаской поглядывая на автомат, застыли шесть генералов в полной форме. У одного на погонах неярко блеснули шитые золотом звезды, и Келюс узнал того, кто утром выступал по телевидению с требованием капитуляции Белого Дома.

– Нам к Президенту! – громко, хотя и несколько неуверенно заявили «большие звезды», но Келюс лишь повел автоматом в его сторону, для убедительности передернув затвор. Мелькнула и сгинула мысль, что придется стрелять в людей – впервые в жизни.

Генералы принялись совещаться. До Лунина долетело: «штатский» и «вот сволочь!» Затем «большие звезды» попытались начать переговоры:

– Товарищ солдат!..

– Старший лейтенант! – процедил Лунин. – Стоять на месте, бином. Стрелять буду!

Трудно сказать, что подействовало больше – звание или «бином», но гости тут же замолчали. Николай же, несколько очумевший от происходящего, ожидал теперь всего – даже майора Волкова с ротой головорезов в черном.

Сзади послышались шаги. Келюс на всякий случай прижался к стене, но из глубины коридора показался старый тибетец, а следом спешил Генерал. При виде его «большие звезды» засуетились, торопливо поправляя мундиры, но тот поморщился и гаркнул: «Вон!» после чего добавил несколько истинно народных слов. Через секунду в коридоре остались лишь Лунин и Генерал – старый тибетец поспешил в таинственную комнату вслед за незадачливыми гостями. Генерал буркнул: «Крысы!», бросил Николаю: «Молодец!» – и поспешил обратно.

Лунин, почти уже разучившийся изумляться, рассудил, что «большие звезды» решили поторговаться с Президентом, почуяв, что пахнет паленым. Вопрос лишь, как они оказались в комнате на восьмом этаже? Келюсу представилась вертолетная площадка на крыше Белого Дома, соединенная винтовой лестницей с таинственной комнатой. Затем воображение разыгралось, и он занялся составлением плана подземных тоннелей, соединенных с комнатой сверхсекретным лифтом для обслуживания которого почему-то требовались исключительно тибетцы.

…Генерал возвратился очень быстро, прошел за дверь и через несколько секунд вернулся вместе со стариком.

– Пост сдашь мне, – велел он Лунину, потом забрал автомат, пожал руку и приказал возвращаться в комнату с металлическими стульями. Уходя, Николай слышал, как Генерал и тибетец о чем-то шепчутся. Келюс, вспомнив странную пантомиму, сопровождавшую предыдущую смену караула, рассудил, что речь теперь идет о нем самом. Эта мысль почему-то не доставила ему ни малейшего удовольствия.

В комнате отдыха Келюс застал изрядную суету – трое офицеров в пятнистых комбинезонах записывали резервистов в какие-то списки. Лунин поспешил присоединиться к остальным и оказался в группе, направляемой к путепроводу № 2, куда уже приближалась механизированная колонна.

На улице лил дождь. Плаща у Николая не было, а воевать под зонтиком он счел ниже своего достоинства. Впрочем, зонтика ему тоже не предложили. Келюс решил героически терпеть, тем более что в подобном положении оказались сотни других добровольцев, да и дождь потихоньку слабел.

Они стали кордоном поперек путепровода. Парень в штатском, но с неистребимой военной выправкой отдавал приказы; откуда-то сзади подносили куски брезента и бутылки, измазанные липкой маслянистой жидкостью. Это было все, что добровольцы могли противопоставить броне и пушкам. Лица терялись в темноте, и при редких вспышках света Николай долго не мог найти ни одного из знакомых. Внезапно он заметил усатого парня в синей куртке, которого сменял на посту. Лунин с некоторым удивлением сообразил, что почти начисто забыл о двух часах, проведенных у странной двери. Возникающие ниоткуда генералы и Президент рядом со стариком-тибетцем казались теперь персонажами голливудского триллера. Главное решилось не в темных коридорах, а здесь, на мокром асфальте.

Николай вспомнил, что давно хотел покурить. Оглянувшись вокруг и не заметив ни у кого из соседей зловещей бутылки, он достал сигареты…

– Сгорим, однако!..

Это произнес его сосед – очень высокий парень в военном плаще с капюшоном. Келюс присмотрелся: под плащом у парня топорщилась бутылка явно не с минеральной водой.

– Как выйдет, – отозвался он, на всякий случай отодвигаясь. – Кысмет, бином!

– Кысмет! Вот, елы, два года прослужил, а такой пакости не видел!

Лунин, подождав несколько секунд и убедившись, что бутылка самовозгораться не собирается, осмелел и вернулся на место.

– Это они в 41-м придумали, – пояснил он, вспомнив читанное еще в студенческие годы. – Гранат и базук не было, вот и учудили. «Молотовский коктейль»! А вообще-то говоря они… гм-м… порою и сами… того.

– Язви в карету!.. – протянул парень, осторожно поправляя бутылку в кармане плаща. – А ты здесь со вчерашнего?

– С полудня, – с достоинством ответил Келюс. – А ты?

– Не-а, я лишь два часа, как из Тулы приехал. У знакомых был, а тут заваруха. Я, как узнал утром, что отбились, решил и сам…

– Келюс, – представился бывший преподаватель. – Хотя вообще-то Николай.

– Фрол, – в свою очередь назвался парень. – Хотя вообще-то Фроат.

Рука Фрола оказалась раза в два шире, чем у Лунина, да и пожатие вышло хотя и вежливым, но чувствительным.

– Ты что, иранец?

– Не-а, не иранец, – вздохнул Фрол-Фроат. – Русский я – по паспорту. По паспорту все мы русские…

– Точно, – согласился Келюс. – Я вот, украинец, а то и вообще, караим.

– А я думал, француз, – засмеялся парень. – Келюс, это вроде из «Королевы Марго»?

– Из «Графини Монсоро». В детстве прозвали – потому что Коля. А ты из какого романа?

– Про нас романы не пишут, – с некоторой грустью заметил Фрол. – Я – дхар, мы с Урала.

– А, малые, малочисленные, – понял Лунин, всматриваясь в своего нового знакомого. На чукчу или эвенка тот определенно не походил. Типичный русак, правда скуластый, а так – хоть сразу под Рязань.

– Малочисленные – это точно. А насчет малых, так какие, елы, мы малые? У нас средний рост метр девяносто пять. Я, считай, недоросток.

– А сколько? – осторожно спросил Николай, прикидывая, что Фрол выше его на целую голову.

– Метр девяносто один, – печально констатировал тот. – Недобрал. Батя мой, считай, под два метра.

– Да-а…

– А я тут китайца видел, – между тем сообщил дхар. – Интересно, наш он или ихний?

– Старый? В балахоне? – Лунин сразу вспомнил странную комнату.

– Не-а, молодой.

– В камуфляже?

Китаец, если Фрол не ошибся и не напутал, был уже третьим, кто имел отношение к странном комнате. И все трое оказались практически в одном и том же месте.

– В камуфляже, – кивнул дхар, и Николаю отчего-то стало не по себе.

Между тем толпа заволновалась. Откуда-то сбоку вынырнул штатский с военной выправкой и тут же прозвучало: «Колонна на подходе». Проспект был по-прежнему пуст, но, вслушавшись, Келюс уловил глухой гул, а через минуту вдали замигали отблески фар – по проспекту шли бронетранспортеры. Издали машины казались игрушечными, словно из набора оловянных солдатиков. Но постепенно «бэтээры» приближались, вырастая на глазах. Здесь, в городе, они смотрелись как-то дико, ненормально. Может быть поэтому машины казались огромными, куда большими, чем на самом деле.

– Ну, елы, приехали, – прокомментировал Фрол. – Они приехали, а мы, в карету, приплыли!

По толпе передавались последние приказы. Было велено не бежать, стоять на месте, а в случае атаки использовать брезент для смотровых щелей. Про бутылки с «коктейлем» ничего пока сказано не было.

Колонна приближалась не спеша, а метрах в пятидесяти от толпы сбавила ход до минимума.

– Сейчас станут, – пообещал Лунин, очень желая этого.

Машины действительно остановились. Бронетранспортеры стояли с задраенными люками; моторы продолжали работать, и от машин шел удушливый запах горелой солярки. Впереди «бэтээров» замерли два гусеничных чудовища – боевые машины пехоты, направив стволы своих коротких пушек прямо на людей. Николай явно не к месту вспомнил, что в армии БМП называют «братской могилой».

– Сейчас убалтывать будут, – предположил Фрол, в очередной раз вынимая из кармана зловещую бутылку.

– Не трогай, – попросил Келюс, с опаской наблюдая за соседом. – Ты… плащ испачкаешь.

– А он не мой, – равнодушно отреагировал дхар. – Выдали – казенный. О, гляди, вылазит! Сейчас матюгальник возьмет…

Последнее относилось к офицеру в черном комбинезоне, появившемуся из люка «братской могилы». Он действительно взял мегафон, стал на броню и прокашлялся. Толпа засвистела.

– Внимание! – гаркнул мегафон. – Согласно приказу коменданта города мы должны двигаться этим маршрутом. Немедленно освободите проезжую часть! Повторяю…

Свист усилился, из толпы вылетели несколько пустых бутылок, со звоном разбившиеся о борт БМП. Офицер вздрогнул, переступил с ноги на ногу.

– Я ж вам русским языком!.. Товарищи! У меня приказ! Вы что, не понимаете?!

Очередная бутылка разбилась прямо у ног говорившего, свидетельствуя об окончании переговоров. Офицер, напоследок гаркнув в микрофон нечто совершенно недипломатичное, скрылся в люке, и через минуту моторы головных машин зарычали.

– Ну все! – решил Фрол, взвешивая в руке «молотовский коктейль». – Сейчас, елы, попрут.

– Спрячь, – посоветовал Лунин. – Они еще в войну поиграют.

Фрол подумал и последовал совету. Моторы, порычав немного, взревели, и машины двинулись вперед. Толпа попятилась, но устояла. Ряды сомкнулись, те, кто стоял впереди, уже не прячась, готовили куски брезента.

Николай не ошибся. Пока это еще была «игра в войну» – не доезжая метра до первой шеренги, «бэтээры» остановились, обдавая толпу ревом и удушливым сизым дымом. Чей-то плащ накрыл смотровую щель одной из машин. Чудовище дернулось, подалось назад, а затем внезапно рванулось прямо на людей.

По рядам прошелестело: «Бутылки!». Первые ряды распались, на какой-то миг вокруг ослепленного монстра образовалась пустота, но затем несколько смельчаков взобрались на броню. Упала сбитая ударом лома антенна, сразу два плаща накрыли перископы. Машина еще раз взревела и остановилась.

Кто-то крикнул: «Ура!», и почти одновременно лязгнули гусеницы – обе «братские могилы» двинулись вперед. Одна за другой разбились о броню несколько бутылок, на этот раз уже не пустых, черная жидкость потекла по бортам…

– Не горят! – закричал Келюс, отступая вместе с Фролом перед самым носом одной из «бээмпэшек».

– Ниче, загорится, елы! – пообещал дхар, отходя в сторону и пропуская бронированный передок машины. «Братская могила» неторопливо наступала, и тут Фрол коротким, неуловимым движением качнул бутылку на ладони и почти не размахиваясь, метнул. Лязг гусениц и шум толпы заглушили звон стекла. Николай решил было, что дхар промахнулся, но через секунду над кормой машины высоко вверх взлетело темно-желтое пламя.

– В мотор! – радостно завопил Келюс. – Ты накрыл двигатель!..

– Учили, в карету его! – пожал плечами Фрол. – Эх, «калаш» бы сюда…

Через минуту горели уже четыре машины. Открывались люки, экипажи выскакивали на броню. Первый выстрел раздался так неожиданно, что Лунин даже не сообразил, что произошло, но вот ударила автоматная очередь, затем другая… Солдаты били по толпе сверху, стоя на броне, спрятаться было негде, отбежать – тоже. Сзади уже стреляли в ответ – у кого-то нашлось нечто посерьезней брезента и бутылок. Вдруг совсем рядом с Николаем мелькнуло освещенное неровными отсветами пламени знакомое лицо. Келюс узнал Китайца, но удивиться не успел – горящий БМП вздрогнул, дернулся и начал разворачиваться. Кто-то крикнул, несколько человек попыталось вскочить на броню, но с соседней машины дали несколько очередей. Двое добровольцев упали, остальные соскочили вниз, «братская могила» остановилась поперек шоссе и вдруг, лязгнув гусеницами, пошла вперед, прямо на Лунина. Фрол, отнесенный в сторону толпой, оказался в безопасности, а Николай, словно завороженный, застыл перед приближающимся монстром. Лобовая часть машины была уже в каком-то метре, когда он наконец очнулся и одним прыжком оказался в стороне. Но тут совсем рядом мелькнуло знакомое лицо с раскосыми глазами, и сильный удар бросил Лунина назад, прямо на теплую влажную броню. Николай успел подумать, что надо выставить вперед руки, услыхал близкую автоматную очередь… Удара он почти не почувствовал. Перед глазами мелькнул край борта, покрытого грубой зеленой краской, блеснул яркий свет, такой неуместный среди ночи, глазам стало больно…

Очнулся Келюс от боли. Открыв глаза, он увидел над собою темное, покрытое низкими тучами небо, провел рукой по лицу, поднес к глазам, отдернул – кисть оказалась в крови.

– Не дрейфь, Француз, не твоя, – услыхал он знакомый голос. – Че, сильно болит? Двигаться можешь?

– Могу, наверное, – неуверенно предположил Лунин, приподнимаясь и с трудом соображая, что рядом с ним Фрол, а вот «Француз», не иначе, он сам. От первого же движения проснулась боль, и Николай еле нашел в себе силы, чтобы осмотреться. Он лежал на асфальте у стены путепровода. В нескольких метрах бурлила толпа, горели бронетранспортеры, но здесь было тихо. Фрол сидел рядом, как-то странно сгорбившись. Келюс присмотрелся: руки и лицо дхара были в крови.

– Запачкал тебя, пока волок, – сообщил Фрол и, скривившись, перехватил левую руку правой. – Стал тебя из-под гусениц вытаскивать – зацепило, язви в карету! И ведь, елы, сзади били. Не иначе – свои.

Лунин вспомнил лицо Китайца, толчок в спину, но смолчал. Говорить об этом не хотелось.

– У тебя бинт есть?

– Да откуда, елы? – удивился тот. – Я ведь не аптека! Ниче, отдышусь – двинем.

– Кровь… – начал было Николай, но Фрол лишь поморщился:

– Не пропаду. На мне, елы, как на собаке. Уже почти перестало.

Келюс решил не спорить и вновь огляделся. Метрах в десяти возле самой стены несколько человек возились вокруг кого-то неподвижного. По тому, как они суетились, Лунин понял, что помощь уже опоздала. Он кашлянул, пробуя голос…

– Эй, сюда! Здесь раненый. Скорее!

От группы отделился офицер в камуфляже. Увидев Фрола, он растерянно произнес «ага» и достал из кармана индивидуальный пакет.

– Не надо, – буркнул дхар, вставая. – Носилки ищи, командир – парень башкой ударился. Я и сам доберусь.

Николай попытался было возразить, но волна боли вновь захлестнула его, пришлось закусить губу, чтоб удержать крик. Офицер исчез, но через минуту вернулся вместе с несколькими добровольцами в штатском. Откуда-то появились носилки. Пока Келюса укладывали, боль озверела, начав пульсировать так, что глаза застлала желтая пелена. Лунин услыхал, как Фрол отказывается от помощи, уверяя, что дойдет сам. Затем Николая подняли и понесли в противоположную от места боя сторону мимо неподвижно лежавшего у стены человека. Келюс скосил глаза и увидел парня в синей куртке. Несмотря на залитое кровью лицо, Лунин сразу узнал его. Похоже, эта ночь оказалась несчастливой для всех, кто охранял странную дверь на восьмом этаже Белого Дома.

Окончательно Николай пришел в себя в каком-то коридоре. Он лежал на матраце, рядом, тоже на матраце, сидел Фрол, левая рука которого висела на перевязи, а перед ним расположился старик в белом халате. Он неторопливо водил ладонями над плечом Фрола, что-то тихо приговаривая.

«Экстрасенс», – решил Келюс, и ему стало интересно. Экстрасенсов он встречал часто, но в больницах сталкиваться с ними еще не приходилось. Лунин прислушался, но ничего не понял – старик говорил на совершенно непонятном языке. Николай, овладевший в университете джентльменским набором историка – английским, французским со словарем и латынью в избранных цитатах, все же мог поручиться, что слова не принадлежали ни одному из европейских языков. И тут, к изумлению Келюса, Фрол ответил на том же наречии, засмеялся и начал что-то рассказывать. Слова казались чем-то знакомыми, но услышав нечто вроде «дхар-ат гел асни гха», Лунин наконец, догадался:

– А, дхары всех стран! – произнес он, приподнимаясь и пытаясь сесть. Голова по-прежнему болела, но двигаться было все же можно.

– Наше вам мерси! – с достоинством ответствовал Фрол. Человек в халате повернулся и с интересом взглянул на Николая. Того так и подмывало спросить: «Доктор, доктор, я умру?», но тут ему вновь стало худо. Пришлось опуститься на матрац и закусить губу, что сдержать стон. Доктор сочувственно посмотрел на Лунина, покачал головой и медленно провел ладонью над его лицом. Николай ощутил, как боль сразу утихла и отступила. Он снова мог вздохнуть полной грудью.

– Ничего, воин Николай, – произнес старик, неспешно водя руками над его головой. – Сейчас пройдет…

Келюс хотел спросить, не сотрясение ли у него, но заколебался, не зная, как обращаться к старику. Доктор не походил на обычного врача из районной больницы. Даже лицо его казалось необычным. Большие, близко сидящие глаза почти не мигая смотрели из-под седых бровей, русая с проседью бородка была аккуратно подстрижена, но не это было главным. Странный врач был… каким-то не таким, особенным. «Эмигрант, что ли», – мельком подумал Лунин и как можно непринужденно произнес:

– Профессор, что у меня с э-э-э… черепушкой?

Старик улыбнулся, и Николай вдруг понял, что неизвестный врач очень стар, может даже старше его деда-большевика.

– Цел ваш сосуд скудельный. Однако же удар был преизряден, посему главою зря не вертите и в речах обильны не будьте. А профессором меня величать не по чину. Зовите, ежели охота станет, Варфоломеем Кирилловичем…

– Но мы победили?

Келюс сам не понял, кому задал вопрос, а потому не удивился, услыхав два ответа:

– Но пасаран, Француз! – Фрол показал правой – не раненой – рукой знак «V». – Отбились, язви в карету! Теперь не сунутся.

– Сила победила силу, – задумчиво произнес старик, отвечая то ли Лунину, то ли собственным мыслям. – И ко благу ли сие, покуда неведомо…

– Варфоломей Кириллович, вы что, толстовец? – поразился Келюс и даже привстал с матраца.

– Учение графа Толстого, воин Николай, – серьезно ответил старик, продолжая водить ладонями над лицом Лунина, – не сводится отнюдь к подставлению левой щеки вослед за правой. Оно глубоко и весьма нравственно, однако же одобрить его не могу, ибо в основе оно нецерковно, а посему – неплодотворно. Что же касаемо победы, то воин Фроат прав. Сегодня все кончится. Во всяком случае – пока…

– А откуда вы дхарский знаете? – не унимался Келюс, сообразив, что старик назвал Фрола его настоящим именем.

– Сие нетрудно, – Варфоломей Кириллович твердой рукой остановил попытавшего приподняться Лунина. – Друг мой отец Степан служил в земле Пермской и Югорской, что ныне Коми-республикой прозывается. Он писал мне о дхарах. Заинтересовался ими и я, грешный. Язык их непростой, но не труднее прочих…

«Ну, конечно! – осенило Келюса. – Он же священник, бином! Как же я сразу не понял?»

Он хотел было спросить и об этом, но как-то не решился. Между тем Варфоломей Кириллович велел «воинам Фроату и Николаю» лежать смирно после чего удалился.

– Серьезный дед! – рассудил, дхар, а затем, перейдя на шепот, добавил: – Пока не вернулся, скажу… Слышь, Француз, а ведь тебя под «бээмпэ» пихнули. Свои, елы!

– Знаю, – так же тихо ответил Лунин. – Китаец… Он, наверное, и того парня, что у стены. Помнишь?

– Ну, гад! – скрипнул зубами Фрол. – Добраться бы…

Николай пожал плечами. В то, что до Китайца легко добраться, не верилось. Скорее, верилось в противоположное.

В коридоре зашелестели шаги. К молодым людям приблизилась стайка девиц в белых халатах, сопровождаемая пожилым врачом со стетоскопом в нагрудном кармане. И тут Келюс окончательно уверился, что Варфоломей Кириллович – не врач или, по крайней мере, не совсем обычный врач. Во всяком случае, медсестры и служитель Эскулапа так и не смогли объяснить, кто же оказал Лунину и Фролу первую помощь. По мнению доктора со стетоскопом, ночью в горячке боя вместо медпункта их отнесли в этот коридор, и кто-то, не из числа врачей Белого Дома, пытался их лечить. При этом доктор то и дело поглядывал на окровавленную рубашку Фрола и качал головой, из чего со всей очевидностью следовало, что с огнестрельными ранениями он сталкивается далеко не каждый день.

– …Ну, и долго мы будем здесь валяться? – поинтересовался Келюс, с удовольствием затягиваясь сигаретой.

Они лежали в переоборудованном под госпиталь медпункте Белого Дома. За окном был вечер. Двоих тяжелораненых, попавших сюда ночью, еще утром увезли в больницу, и в медпункте вместе с молодыми людьми оставался только милиционер, подвернувший прошлым вечером ногу. Страж порядка то и дело ковылял на здоровой конечности к телефону, ведя длительные переговоры с супругой.

– А по мне – хоть сейчас рванем, – пожал плечами Фрол. – Я уже, почитай, здоровый. Только идти некуда. Не в Тулу ж, елы, на ночь глядя ехать!

Рана Фрола действительно затягивалась на глазах, изрядно удивляя врачей. Дхар, еще раз заявив, что на нем все заживает как на собаке, категорически отказался ехать в больницу. У Келюса дела шли похуже – боль почти исчезла, но слабость приковывала к койке, мешая двигаться.

…Они уже успели побывать героями дня, дав интервью дюжине корреспондентов, прорвавшихся в медпункт несмотря на запреты врачей. К Лунину и его товарищу то и дело забегали какие-то весьма солидные люди, жали руки и неискренними голосами справлялись о здоровье. На минуту зашел Президент, поздоровался, но о здоровье спрашивать не стал, поинтересовавшись лишь, не нужна ли помощь. Фрол и Келюс промолчали, зато милиционер тут же начал рассказывать про свою однокомнатную «хрущевку», в которой уже десятый год живет его семья. Президент, не дослушав до конца, рассеянно кивнул и удалился. К вечеру все успокоилось. Радио сообщило о полной победе и капитуляции врага, победители занялись делом, и раненых наконец-то оставили в покое. И сразу стало скучно.

– Вот что, – решил Николай. – Посплю часок, потом поедем ко мне. У меня четыре комнаты и один дед, если его, конечно, не арестовали за большевизм. Не ночевать же здесь, в самом деле! Разбудишь?

– Угу! – пообещал Фрол. – А знаешь, Француз, лихо этот старик по-дхарски говорит! Даже я так не умею. Я было подумал, он дхар…

– Полиглот, бином, – рассудил Лунин и почти сразу же отключился.

…Келюса редко мучили кошмары, и снов он не боялся. Даже в самом глубоком забытьи Николай чувствовал, что все это не по-настоящему, а значит всегда можно проснуться. Поэтому, увидав себя в полутемном, освещенном странным желтоватым светом, коридоре, он не испугался – это было не страшнее, чем случившееся минувшей ночью. Но вдруг Николая начал пробирать озноб. Он понял – сейчас произойдет непоправимое, и ему не убежать, не проснуться. Келюс успел подумать, что виною всему – контузия, но тут прямо из стены появился Китаец. Он шел развинченной странной походкой, широко улыбаясь, но глаза оставались при этом холодными и какими-то неживыми. Келюс хотел закричать, но голос не слушался, а ноги словно приросли к полу. Николай вдруг понял: это не сон, просто его не смогли добить ночью, и теперь нашли здесь…

И тут чья-то рука протянулась между ним и врагом. Высокий человек в сверкающей золотой парче шагнул вперед, знакомый голос произнес: «Не бойся, воин Николай!» Странный старик, которого он принимал то за врача, то за священника, махнул рукой, и Китаец, скаля крупные острые зубы, стал отступать, пока не растворился в серой штукатурке стены.

На сон не кончился. Келюса обдало ледяным холодом. Из той же стены появилось несколько коренастых фигур в черных куртках. Они не бежали, не шли, а плыли по воздуху, медленно, не касаясь пола. Впереди всех двигался высокий крепкий мужчина с очень красивым, но красным, словно набухшим кровью, лицом. «Черные куртки» скалились и подмигивали, в руках плясали автоматы, и Николай успел подумать, что теперь даже Варфоломей Кириллович не в силах ему помочь. Но старик в золотых ризах вновь поднял руку в запретительном жесте, красные лица исказились страхом, плавный бег замедлился, и враги начали таять, исчезая в полумраке. «Не бойся, воин Николай!» – вновь услыхал Келюс, но тут стены дрогнули, сырой смрад пополз по подземелью, штукатурка, медленно кружась, начала опадать на пол. Лунин понял – на этот раз спасения нет. Он оглянулся, но Варфоломей Кириллович исчез, а сила, от которой – Николай чувствовал это – нет и не может быть защиты, приближалась, еще невидимая, но уже смертельно опасная… Он собрал все силы, закричал, дернулся – и открыл глаза, увидев рядом с собою Фрола.

– Ровно час, – для убедительности дхар показал циферблат. – Ну че, Француз, делаем ноги?

– Я кричал? – Келюс быстро встал с кровати. Как ни странно, сон помог, слабость отступила.

– Кричал? – удивился Фрол. – Нет, спал, как убитый, только побледнел чего-то. Ну что, в карету его, сматываемся?

– Всенепременно! – улыбнулся Николай.

Страшный сон уходил куда-то прочь, и теперь Лунина куда больше заботило другое: отпустят ли эскулапы, и как встретит их его твердокаменный дед.

Глава 2. Тайны уходящих

Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в 20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста, ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками, полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам Лунин-старший не считал себя везучим, пережив однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное – дело, которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич, махнув рукой, выключил старую «Спидолу». Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник, надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно поставил «Спидолу» на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери. Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать его врагов, – непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем не думая.

Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников, убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад кипел митинг, раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось: Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и они уже решили не спеша прогуляться по Столице, но тут им повезло. В толпе на площади Николай и Фрол столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале. Популярный артист, ныне ставший министром, не получил еще достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою «Ладу», выяснив лишь, куда ехать.

Лунин жил в огромном сером Доме на Набережной, где когда-то обитала столичная знать, а ныне доживали свой век отставные бонзы. В доме, конечно, было полно молодежи, начисто забывшей или вовсе не знавшей его истории, но Николаю все же порой становилось не по себе при виде гигантского фасада, сплошь увешанного мемориальными досками. Выбитые в камне имена превращали фешенебельное жилище в колоссальный склеп, населенный тенями когда-то властвовавших, затем преданных, убитых, а ныне забытых всеми.

Квартира деда, где некогда обитала большая семья, от которой теперь остались старик и его внук, находилась на четвертом этаже. Этажом ниже много лет назад жил брат Лунина-старшего, двоюродный дед Келюса. Об этом человеке в семье обычно молчали, а если и говорили, то глухо и странно. Все было проще, если б младший брат деда честно сложил голову в застенке, как и сотни других обитателей Дома. Но таинственный двоюродный дед, весело улыбавшийся со старых фотографий, не погиб – исчез. Николаю порой казалось, что он где-то здесь, в лабиринтах гигантского здания. Он даже видел его в детстве – такого же молодого, в кожаной куртке и кепке, с небольшой острой бородкой, как на фотографиях. Но на все вопросы родители, а потом и дед, отмалчивались, и Николай, не веривший в привидения и прочую мистику, надеялся, что старик когда-нибудь расскажет ему и об этом.

Лифт не работал, и Келюс с Фролом начали не спеша подниматься по широкой лестнице. Между вторым и третьим этажами у Николая закружилась голова, его закачало и чуть не бросило на холодные ступени. Дхар подхватил его здоровой рукой и, несмотря на слабые попытки сопротивления, поволок наверх. Делал он это почти не напрягаясь, и Келюс имел еще один повод позавидовать своему новому знакомому. У высоких, обитых черной кожей дверей, Фрол аккуратно прислонил Лунина к стене и нажал кнопку звонка.

Старик открыл почти сразу. Он без всякого удивления посмотрел на дхара, на его перевязанную руку и куртку в засохшей крови, затем, словно зная все наперед, шагнул за порог, придержав рукой Келюса, пытавшегося шагнуть навстречу.

– В голову?

– Ерунда! – по возможности весело ответил тот. – Ушиб, то есть травма… В общем, здравствуй, дед. Мы победили!

– Я Фрол, – попытался вмешаться в разговор дхар. – Мы с Николаем…

– Заходите, – прервал его Лунин-старший. Вдвоем они взяли Келюса под локти и повели в прихожую. Ноги у старика уже начинали отказывать, но сила в руках еще оставалась. Вскоре Лунин-внук был благополучно уложен на диван в большом кабинете, где по стенам висели портреты Основоположников.

– Лунин Николай Андреевич, – представился старик. – Дед этого врангелевца. Фрол… простите?

– Соломатин Фрол Афанасьевич. Мы с Николаем… Ну, в общем…

– «Скорую» вызвать, товарищ Соломатин? – вновь перебил старик.

– Ну что ты, дед! – вмешался Келюс, поудобнее устраиваясь на диване. – Сразу товарищем обзываешься. «Скорой» не надо, ты бы лучше чаю сообразил. А еще лучше – кофе.

– Николай Андреевич, зовите меня по имени, – несколько смущенно предложил дхар. – «Скорой» и вправду не надо, мы как раз из госпиталя.

– Его на самом деле зовут Фроат, – сообщил Келюс, закуривая сигарету. – Он из древнего и великого народа дхаров, репрессированного в годы культа личности.

Дед никак не отреагировал на эту реплику, еще раз внимательно посмотрел на Фрола, потом на внука, покачал головой и сел в кресло.

– Валидол, – шепнул Николай, хорошо знавший старика, – на письменном столе…

– Не надо, – возразил Лунин-старший. – Я так посижу. Фрол… или Фроат, как лучше?

– Все равно, – махнул рукою дхар. – Как больше нравится.

– Так вот, Фроат. Расскажите, пожалуйста, что с вашей рукой, и что у этого защитника Зимнего с его… Даже не знаю, как назвать эту часть тела…

Фрол постарался рассеять опасения Николая Андреевича, упомянув о госпитале и об экстрасенсе Варфоломее Кирилловиче, для убедительности добавляя неизменное «в карету». Дед слушал молча, не открывая глаз, затем вновь покачал головой и, с трудом поднявшись, направился на кухню варить кофе.

– Силен, – заметил Келюс. – Фрол, взгляни, много на столе валидола осталось?

– Одна штука, – сообщил дхар, – и две пустые упаковки, елы.

Кофе пили на кухне. Николай, заявив, что уже выздоровел, добрался туда без посторонней помощи и с удовольствием принялся смаковать ароматный напиток, доставляемый знакомыми деда прямо из Бразилии. Его попытка поведать обо всем случившемся была пресечена в корне, и рассказывать было велено дхару. Фроат, в нерешительности почесав затылок, принялся не особо складно, с упоминанием «елы» и той же «кареты», излагать события прошлой ночи, сбиваясь, путаясь и все более смущаясь. Но старик слушал очень внимательно, то и дело подливая Фролу кофе и качая головой.

– Ясно, – констатировал он, когда дхар, наконец, выговорился. – Раскололи армию… Недурно им историю партии преподавали! Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?

– Ну, дед! – не выдержал Келюс. – Во-первых, не волнуйся. А во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!

– А кто? – глаза старика блеснули.

– Мы за свободу, – не особенно уверенно ответил внук.

– А ваш этот… Президент?

– Он… он тоже за свободу, – еще менее уверенно сообщил Келюс.

– Стыдись! – отрезал дед. – Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго. Сразу ставь вопрос – какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят…

– Ага! – загорелся внук. – Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

– Еще не знаю, – мотнул головой Лунин-старший. – Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли, вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

– Нас не бросили, – вяло возразил Николай. – К нам даже Президент заходил… И телевидение…

– Бросили! Итак, снова победа на крови – как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного – шестерых. Лиха беда начало! Безоружные люди против танков – красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

– Все! – заключил дед. – Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей.

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться и ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также чувствовал себя вполне сносно, если не считать головокружения и легкой слабости.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через минут через двадцать. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.

– Келюс, – начал он, кивая Лунину-младшему на кресло. – Надо поговорить.

Начало Николаю отчего-то весьма не понравилось.

– Я не прошу тебя давать честное пионерское, комсомольское или белогвардейское слово. Но если мы не сохраним кое-что в секрете, то без головы останемся оба – и ты, и я…

Лунина передернуло. Он понял, что дед не шутит – и тут же вспомнил лицо Китайца.

– Несколько часов назад один человек уже погиб. Он участвовал в… очень важном деле. Я бы с удовольствием не вмешивал тебя, но мы живем вместе, и об этом знают.

Николай Андреевич замолчал, переводя дух. Келюс потянулся к валидолу, но дед покачал головой:

– Не стоит… Несколько месяцев назад в Центральном Комитете был разработан план эвакуации наиболее секретных документов на случай, подобный нынешнему. Вчера поступил приказ, но человек, занимавшийся этим делом, был убит.

Келюсу снова вспомнился Китаец – и неподвижное тело в синей куртке.

– Он выпал из окна. Видимость самоубийства, он даже записку оставил… Но это не самоубийство, Келюс. У него были все связи, и теперь операция под угрозой. Завтра ваши будут штурмовать Центральный Комитет. На квартиру другого товарища, руководившего, так сказать, резервной линией, был налет, он ранен. Какие-то бандиты в черных куртках…

– Группа Волкова? – невольно вырвалось у Келюса. Старик взглянул удивленно, и внук поспешил пояснить:

– Мне о них Генерал рассказывал – опасался, что они могут ворваться в Белый Дом. Так что они не наши, а ваши.

– Может быть, – спокойно отреагировал Николай Андреевич. – Сейчас время измены. Большой измены, Келюс! А Волков… Если это тот Волков… Не удивлюсь!.. Итак, операция сорвана, но самые важные документы – несколько десятков папок – мы все же вынесли. Решено рассредоточить их по нескольким местам. На военном языке это называется «россыпью». Кое-что будет у нас дома. Я рискую своей и, к сожалению, твоей головой, но иного выхода нет. Конечно, если ты будешь последователен, то можешь позвонить прямо в Белый Дом. Наши в свое время приветствовали подобные начинания. Ваши, вероятно, не будут оригинальны…

Николай решил возмутиться, но передумал.

– Но хоть заглянуть в эти чертовы папки можно? – поинтересовался он.

– Заглянешь, – пообещал дед. – Надо же знать, за что рискуем! Но не думай, Келюс, ничего особенного ты не увидишь. Эти архивы надо рассматривать как мозаику – целиком. Что-что, а тайны мы умели прятать всегда…

…В два часа ночи, когда Фроат уже давно спал, Лунин-старший вышел из квартиры, вскоре вернувшись с тремя серыми папками, на которых стояли четырехзначные номера. Келюс, преодолев искушение немедленно в них заглянуть, помог деду спрятать секретный груз в наскоро приготовленный тайник – за второй ряд книг на верхней полке книжного шкафа.

Наутро Фрол взбунтовался, заявив, что превосходно себя чувствует и не желает более соблюдать больничный режим.

– И вообще, – прибавил он, допивая вторую чашку кофе, – надо по городу, елы, побродить, раз уж в Столице оказался. А то ничего интересного, кроме телевизора, и не увижу. Ведь, говорят, революция!

– Кое-что интересное вы уже видели, – невозмутимо заметил Лунин-старший. – В некотором роде, даже ощутили. А самое интересное вам не покажут.

– Но ведь действительно революция, дед! – поддержал приятеля Келюс. – Тебе, небось, в семнадцатом не мешали по улицам бегать!

– Это еще не революция, молодые люди, – покачал головой старик. – Это еще, так сказать, карнавал, игрище. Господа бояре власть делят! А вот через годик, через два, когда очереди за хлебом станут побольше, чем в «Макдональдс» – тогда пожалуй… Только выходить на улицу не захочется. Как, кстати, и мне в семнадцатом…

Фрол, оставив подобные доводы без внимания, поспешил навстречу впечатлениям, пообещав вернуться к вечеру. Николай, сославшись на головокружение, остался дома. Не хотелось оставлять деда одного и, главное, ожидалось знакомство с жуткими тайнами уходящей власти.

…Все три папки оказались подозрительно тонкими. Келюс взвесил их на ладони, предположив, что в каждой лежит не более одной – двух страниц. Он не ошибся – в первой папке, на которой стояла карандашная надпись «Спецзахоронения. 1 экз.», оказался единственный написанный от руки листок.

– А почему не напечатано? – удивился Лунин-младший. – Черновик?

– Не тому вас, видать, в университете учили, – усмехнулся дед, почувствовавший себя в привычной сфере. – Источниковедение правящей партии – наука тонкая, и не каждому доступная. Вот так-с, господа белогвардейцы!

– Не глумись, дед! – возмутился Николай. – Объясни толком, бином!

– Бином, – ответствовал старик, приходя в хорошее настроение, – вещь, внучек, математическая и точная. И насколько я помню твои школьные табели, тебе совершенно непонятная. Приятно слышать, как нынешние педагоги коллекционируют слова-паразиты!.. А что касаемо этого листка, то насколько мне известно, в рукописном виде подобные документы хранятся в единственном случае – когда их не решаются доверить машинистке… Ну, что там?

Келюс вчитался, поначалу ничего не поняв. В верхней части листка стояло: «Спецзахоронения. Список № 1». Далее следовали номера и адреса кладбищ в разных городах с указанием квартала и номера могилы. Всего было перечислено двенадцать захоронений с номерами от первого до тринадцатого.

– Второго номера нет, – заметил внук, вертя в руках непонятный список. Партийные тайны представлялись ему несколько иначе.

– Что еще скажешь? – подбодрил дед.

– Так… – напрягся Лунин-младший. – Ну, конечно, бином, это могилы жертв культа личности. Тайные захоронения!

– Одиночные захоронения, – уточнил Николай Андреевич, – причем на общих кладбищах. Значит, злодейства НКВД? А где номер второй?

– Не знаю, – честно ответил внук, еще раз поглядев перечень городов. Куйбышев, Днепродзержинск, Рыбинск, Харьков…

– С первой тайной покончено, – констатировал дед. – Ну, что там дальше?

Вторая папка имела надпись «„Ядро“ 2 экз.». Ниже стояла приписка: «Экз. № 2 передан в личное распоряжение». В чье – указано, однако, не было. Келюс взглянул на деда.

– Ох уж эти революционеры! – хмыкнул старик. – Каждому требуется спец из жандармерии, иначе утонут. Так сказать, красный буксир… Надпись эта, внучек, означает, что экземпляр передан генеральному секретарю – только он может «лично распоряжаться». Числа нет… Ага, есть, но стерто… Кажется понял – число стерли перед эвакуацией, чтобы такие, как мы, не догадались, когда сие произошло. То ли десять лет назад, то ли вчера… Ну-ка, что там?

В папке лежал также единственный лист, на котором столбиком стояли названия: «Ядро-1», «Ядро-2»… – и так до «Ядра-9». Напротив них имелись пометки, большей частью совершенно непонятные. В шести случаях стояло: «Объект № …», причем номера были двухзначные и четырехзначные. Три пометки гласили: «Хранилище № …», и номера стояли шестизначные.

– Так… – посерьезнел Николай Андреевич. – Четырехзначные номера, насколько я помню – военные объекты, двухзначные – скорее всего что-то научное. А вот «Хранилище», думаю, находится где-нибудь в Швейцарии… Что же это за «Ядро» такое, а? Что может понадобиться где-нибудь на Байконуре и одновременно храниться в Цюрихе или сейфе Московского Народного банка в Лондоне?

– Подслушивающее устройство, бином, – предположил внук.

– Или запасы коньяка, – подхватил старик. – А ну-ка, ну-ка, что это?

Келюс принес увеличительное стекло. После немалых стараний удалось разобрать полузатертую карандашную надпись, сделанную возле пометки «Ядро-7». Она гласила: «Т. Ст. Ин. Тер.»

– «Товарищ Сталин – индивидуальный террор!» – изрек внук.

– Или «Теплый Стан», – добавил Николай Андреевич.

– А ведь и вправду, – оживился Лунин-младший. – Ну, дед, молодец! Теплый Стан! Это же зацепка! Она приведет…

– К товарищу Сталину, – перебил его старик. – В порядке индивидуального террора. Давай-ка следующую…

Третья папка имела лишь архивный номер. Надписей на ней не было, а внутри оказалась сложенная вчетверо крупномасштабная карта какого-то горного района. Какого именно – понять невозможно, карта была «слепая», без единой надписи. Только в центре стояла пометка: «Объект № 1».

– Все, – подытожил дед, просмотрев карту. – Можешь прятать. Ну, как тебе наши тайны?

– Никак, – признался Келюс. – Тебя надули, дед! Это просто какое-то ненужное старье. Взяли по ошибке или в спешке. Настоящие бумаги, наверное, уже тю-тю…

– Да, конечно, – вздохнул Лунин-старший. – Из-за этого, как ты изволишь выражаться, старья, один человек уже погиб. Папки эти, внучек, отбирались не вчера и не месяц назад. Они – детонатор, без этих документов все остальное – просто макулатура. Между прочим, из архива не изъяли даже списки счетов в заграничных банках, чтобы успеть вынести эти странички. Вот и думай, юнкер.

– Поручик, – машинально поправил деда Келюс, в самом деле крепко задумавшись. Перед тем, как спрятать папки в импровизированный тайник, он достал свой «Пентакон», подаренный в давние годы отцом, и тщательно переснял все бумаги, затем пленку из аппарата, аккуратно завернул ее в фольгу из сигаретной пачки и засунул сверток в ящик с инструментами.

Фрол вернулся поздно вечером, растрепанный и возбужденный, долго пил чай, а затем, усевшись поудобнее, приступил к рассказу.

– Давай! – подначил Келюс. – Ну, елы…

– Ну, елы, – вздохнул Фрол и замялся. – Ну, в общем, Центральный Комитет брали. С утра оцепили, потом глядим – дым валит из окон. Архивы палят, в карету их! Ну мы всех и накрыли! Менты вначале дергались, не пускали, но тут как раз Генерал приехал с указом Президента. Мы и рванули. Обыск, само собой, чтоб ничего не утащили…

– Поздравляю! – прервал его Лунин-старший. – Мы тоже с обысков начинали. Верной дорогой идете, товарищи!

– Да ведь они калькуляторы выносили, елы! – возмутился дхар. – Даже лампочки выкручивать стали. Морды, я тебе, Француз, скажу! Буржуи!

– Это мы тоже проходили, – вновь вмешался старик, явно не видевший в этой эпопее повода для особого расстройства. – И это уже было. «День твой последний приходит, буржуй!..»

– А потом к госбезопасности пошли, – продолжал Фрол. – Такая толпища собралась! Памятник этому, Железному, еще ночью сломали, а мы здание оцепили – и к подъездам. Но тут, правда, опять Генерал появился и приказал, чтобы мы расходились. Ну, народ пошел памятники валить, а я решил сюда вернуться. Чего с памятниками, елы, воевать?

– Равно как устраивать обыски с изъятием лампочек, – согласился старик. – Ну-с, значит, госбезопасность уцелела, а в Центральном Комитете под шумок успели сжечь лишнее. Зато народ доволен. Это еще что!.. В семнадцатом, пока охранное отделение в Питере осаждали, провокаторы успели все архивы спалить – для пущего спокойствия. Ну, а сейчас, похоже, и стукачи еще понадобятся – новой демократической власти…

– Да ну тебя, дед! – огорчился Келюс. – Ладно, ты, как всегда, прав, но что делать было? Снова вам власть отдавать?

– Нам? – переспросил дед. – Кому именно, внучек? Да будет тебе известно, в партии существуют разные группы, и не все из них – сталинисты и людоеды. Теперь уж я и не знаю, Келюс, как из всего этого выкарабкиваться. Вот только все как-то очень похоже, какое-то дежа вю.

– Как в семнадцатом? – удивился внук.

– Именно. Можно подумать, что не только сценарий, но даже исполнители те же… Статисты и каскадеры свежие, – добавил он, иронично поглядывая на Келюса и Фрола.

Вечером, когда дед лег спать, Лунин-младший поинтересовался у дхара, не видел ли тот в толпе у Центрального Комитета Китайца. Фрол принялся добросовестно вспоминать, но так и не смог припомнить ни Китайца, ни старого тибетца в балахоне, ни парней в черных куртках.

На следующее утро дхар собирался уезжать, но Келюс уговорил его побыть в Столице еще пару дней. Втроем в квартире, где хранятся серые папки, было несколько спокойнее. Весь день приятели бродили по Столице, глядя на последствия этих бурных дней. Жизнь, впрочем, уже входила в обычное русло. Несколько пустых пьедесталов возносились к равнодушному, видевшему и не такое еще небу, на здании Центрального Комитета красовались свежие пломбы, а, в общем, все было по-прежнему. Правда, в городе поговаривали, что защитникам Белого Дома выдадут специальные удостоверения, дающие право то ли на обслуживание вне очереди, то ли на получение через полвека однокомнатной квартиры. Фрол предложил проехаться к Белому Дому, но Келюс категорически отказался, представив себе Китайца, поджидающего их в очереди за этими самыми удостоверениями.

Вечером Николай не выдержал и, оставив Фрола смотреть по коммерческому каналу очередной боевик, отвел деда на кухню и рассказал ему обо всем, что было в ту ночь. Келюс боялся, что дед, воинствующий атеист и боец с суевериями, сочтет услышанное последствиями контузии, но старик выслушал очень внимательно, а затем надолго задумался. Наконец, что-то решив, прошел в спальню, долго копался в шкафу и через несколько минут вернулся с большим свертком. Принесенное было уложено на кухонный стол и распаковано. Увидев желтую, потрескавшуюся от времени кобуру, Келюс слегка похолодел. Николай Андреевич невозмутимо извлек из нее вороненый браунинг, привычным движением разобрал оружие, проверив каждую деталь, затем принялся за сборку.

– Дед! – выдохнул Лунин-младший. – Ты чего? Посадят!

– Не дрожи, поручик! – хмыкнул старик. – Именной! У меня разрешение имеется, еще с тридцатых… Три обоймы – пока хватит… Так вот, Келюс, теперь эта штука должна быть всегда у тебя под рукой.

– Это так серьезно?

Келюс почувствовал, что здорово влип.

– Более чем. Честно говоря, меня удивляет только одно – как тебя выпустили живым? Не вышло на улице, могли бы достать в медпункте той же ночью…

– Так ведь меня же там не было! – сообразил внук. – Мы с Фролом всю ночь в коридоре пролежали, где этот Варфоломей Кириллович над нами опыты ставил! А днем в госпитале народу было полно, к тому же пресса…

– Похоже, – согласился старик. – Прошляпили, видать, очень заняты были… Келюс, мальчик, если бы ты знал, во что ввязался!

– Ну так расскажи! – оживился внук, радуясь возможности узнать все секреты сразу.

– Не могу, – медленно произнес Николай Андреевич. – Хочу рассказать, но не могу. Я давал подписку и, между прочим, честное слово. К тому же это ничего не изменит, а ты, вдобавок, наделаешь глупостей. Фроату рассказывал?

– Нет! Молчал, бином, как молодогвардеец, хотя и подмывало…

– В любом случае, – перебил дед, – вам обоим надо уехать отсюда, и как можно скорее. Фроату пора домой, впечатлений, по-моему, он уже набрался. А ты поищешь работу. В провинции, может быть, еще нужны преподаватели-диссиденты…

– А ты? – запротестовал внук. – Мало того, что у тебя эти секретные пипифаксы, так еще за мной могут прийти.

– Как-нибудь, – усмехнулся старик. – В крайнем случае, уходить недалеко. А с тобою меня могут не пропустить…

– Куда? – не понял Николай. – На конспиративную квартиру?

– Много будешь знать – вообще не состаришься, – пресек излишнее любопытство Лунин-дед. – Да-а… Не знал, что Белый Дом тоже подключили…

«Куда? – подумал Келюс. – К подземному ходу? К вертолетной площадке? И что я такого видел – комнату или тех, кто из нее появлялся?»

Подмывало продолжить расспросы, но внезапно из передней раздался мелодичный перезвон. Японский звонок извещал о чьем-то позднем визите.

– Спрячь, – Келюс кивнул на пистолет. – Я открою.

– Не спеши, – старик быстро зарядил браунинг. – Спросишь, кто. Я стану сзади. Если что – сразу падай на пол.

– Если что – падай? – не понял внук.

– Если начнут стрелять! – отрезал Николай Андреевич. – Пошли.

За дверью кто-то шумно вздыхал, переступая с ноги на ногу.

– Кто? – поинтересовался Келюс как можно более равнодушным тоном.

– Покорнейше прошу простить, – откликнулись за дверью. – Мне нужен господин Лунин Николай Андреевич.

Келюс немного помедлил, но голос отчего-то вызывал доверие, и он открыл дверь. На порог шагнул крепкий русоволосый человек годами чуть постарше Лунина. Несмотря на плохо и странно сшитый штатский костюм, в госте сразу же можно было узнать военного. Выправка, короткая стрижка, потертая полевая сумка в руке…

Вошедший, аккуратно прикрыв дверь, попытался щелкнуть каблуками серых матерчатых туфель, дернул головой:

– Полковник Корф!

Помедлив, прибавил:

– Михаил Модестович…

А затем совсем тихо и неуверенно прозвучало:

– …Барон…

– Келюс, в сторону! – внезапно произнес дед таким тоном, что внук поспешил подчиниться.

– Не двигайтесь, полковник! – продолжал Лунин-старший, направив ствол браунинга на того, кто так странно отрекомендовался. – Правую руку выше… Выше!

– Не стоит, господа, – затравленно усмехнулся Михаил Корф. – У меня в сумке две бомбы на боевом взводе. Достаточно дернуться …

– Что вам нужно? – вмешался Лунин-младший, все еще не веря, что происходящее – не сон.

– Лунин Николай Андреевич! – повторил гость. – Мне пакет отдать нужно! – неожиданно добавил он тоном, похожим на отчаяние. – У меня приказ, понимаете? Кто из вас господин Лунин?

– Вам повезло, – нашел в себе силы улыбнуться Келюс. – Здесь целых два Лунина и оба – Николаи Андреевичи. Дед, он, похоже, к тебе.

С благодарностью взглянув на Келюса, Корф облегченно вздохнул, аккуратно поставил сумку на пол, а затем, помассировав кисти рук, вновь поднял.

– Извините, господа, – теперь его голос звучал виновато. – Не смог сдержаться. Нервы. Контузия. Сегодня, думал, вообще в желтый дом попаду… Куда прикажете пройти?

Дед повел странного визитера в кабинет. Келюс и дхар, успевший к тому времени занять боевую позицию у входа, направились следом.

– Кто вам велел передать пакет? – поинтересовался Лунин-старший, усадив гостя в кресло.

– Но, господин Лунин, – растерянно произнес Корф, – я думал, вы, так сказать, посвящены… Если нет, я не имею права. У меня приказ… Строжайший! Я должен только передать пакет…

– Хорошо, – прервал его Николай Андреевич. – Но ведь кто-то же вам велел вам его сюда доставить?

– Дежурный. По телефону, – полковник вконец растерялся. – Связного почему-то не было, и мне назвали ваш адрес…

– Где назвали? – терпеливо допытывался дед, явно удивленный всей этой историей куда меньше остальных.

– Ну… в этом… Теплом Стане.

– В институте? – быстро переспросил Келюс, вспомнив загадочное «Т. Ст. Ин. Тер». «Ин.» – Институт!

– Кажется, – задумался Корф. – Хотя, признаться, не уверен… Извините, господа, это все так дико! Никак не мог добраться. Эти (как их, Господи?) таксисты требовали почему-то доллары. Хорошо, что у меня был с собою полуимпериал. В карты выиграл третьего дня у капитана Завойко…

– Ясно! – перебил Лунин-старший. – Теплый Стан, Институт Тернема. Ладно, господин барон, давайте пакет.

Корф аккуратно положил полевую сумку на стол, не спеша достал из нее две ручные гранаты с длинными рукоятками, вывернул из каждой капсюль, затем извлек большой пакет и вручил его Николаю Андреевичу.

– Здесь, на конверте, господин Лунин, – пояснил он. – Расписаться…

Старик вскрыл конверт, оставив на нем свою размашистую начальственную роспись, и, не читая, положил содержимое – два листка бумаги, исписанные рядами пятизначных цифр – в стол. Корф спрятал конверт обратно в сумку, туда же уложив обе гранаты, после чего встал.

– Благодарю вас, господа! Прошу извинить за вторжение. Пойду…

– Отставить, – отрезал Лунин-старший. – Сейчас ночь, попадете прямиком в э-э-э… полицию. Вы же без документов, как я полагаю?

– Так точно, – кивнул полковник. – Сдал при получении задания.

– Ну вот… Сейчас отправляйтесь на кухню, где э-э-э… поручик Лунин накормит вас ужином. Переночуете, а завтра отправитесь обратно. Вопросы, господин барон?

– У меня много вопросов, господин Лунин, – вздохнул гость. – Но, может, сначала ужин?

– …Слушай, ты действительно барон? – поинтересовался Фрол, покуда Келюс возился у плиты. Это было первое, что смог выдавить из себя дхар с момента появления Корфа в квартире.

– Так точно, – подтвердил тот. – Я из петербургских Корфов. А что, – полковник перешел на шепот, – здесь уже нет баронов, одни пролетарии?

– Есть, есть, – успокоил гостя Келюс, накрывая стол. – Недавно снова дворянское собрание открыли. Правда, вступительный взнос, говорят, в долларах…

– Господин Лунин… – робко начал Корф.

– Николай, можно – Келюс, – предложил Лунин-младший. – А этот молодой джентльмен – Фроат.

– Можно Фрол, – несколько смутился дхар, протягивая барону широкую ладонь.

– Очень приятно, господа, – поклонился Корф. – Меня в детстве звали Мишелем, но после того, как у одной знакомой дамы… Не решусь ее назвать… Я обнаружил стриженного английского пуделя, которого тоже звали Мишелем, предпочитаю называться, как Бог и крестный велели – Михаилом. Английский пудель, господа, представляете, экий форс-мажор! Прошу прощения, увлекся… Николай, почему тут все требуют доллары? Какая в России валюта?

– Гм-м-м… – неопределенно отреагировал Келюс. Американский шпион, за которого он поначалу принял странного барона, должен быть в курсе подобных вещей.

– Рубль у нас, – незамысловато пояснил дхар. – Только на него ни шиша не купишь. А у вас что?

– У нас… – замялся гость. – Простите великодушно, самого тянет поделится, но не могу – приказ. Вы же сами офицер, Николай. Господин Лунин назвал вас поручиком…

– Старший лейтенант, – уточнил Келюс, – запаса, конечно.

– Воевали, Николай? – оживился полковник.

– В общем-то, нет. То есть, да… Правда, всего сутки…

– Да ну, Француз, какая там война! – вмешался Фрол. – Спалили, елы, две «бээмпешки»…

– Что спалили? – не понял Корф. – Простите ради Бога, господа, я, вероятно, кажусь вам каким-то монстром. Не виноват, честное слово! Во-первых, приказ. А, во-вторых, контузия. Под Барановичами, тоже аккурат в первый день. Прибыл, принял взвод и тем же вечером угодил в санитарный поезд.

«Где это – Барановичи?» – задумался Келюс, но промолчал. Барон между тем отужинал, выпил кофе и постепенно пришел в доброе расположение духа, после чего был отправлен спать. Он не возражал, попросив лишь разбудить его в шесть утра. Лунин-младший, закрыв за ним дверь гостиной, поспешил к деду.

– Что, хорош? – осведомился тот, явно имея в виду бравого полковника. – Родственная душа?

– Да уж, бином, – согласился Николай. – Но, ради Бога, дед, что все это значит?

– Бога нет, – задумчиво молвил старик. – Впервые мне об этом сказали какие-то гимназисты году в пятнадцатом. Признаться, долго не мог привыкнуть… Не знаю, Келюс, откуда взялся господин барон. Не иначе, из нафталина.

– Или из Института Тернема, – напомнил внук, – который в Теплом Стане, и где находится этот, бином… объект «Ядро».

– «Ядро-7», – уточнил Лунин-старший. – Да, интересно получается! Основали этот институт где-то перед войной. Ведала им госбезопасность, а Тернем был там не директором, а обыкновенным зэком.

– Тернем – который электрическую музыку изобрел? – вспомнил внук. – Ну да, конечно! Демонстрировал Вождю, а тот, бином, соизволил лично «Во поле березка…» сыграть. Меломаны!

– Смешно, – кивнул дед. – Кстати, Тернем – ученик Иоффе… Когда Вождь отправился на свидание к Основоположникам на радость весьма и весьма многим, Тернем просил разрешения его воскресить. Конечно, никто и не подумал разрешать такое…

– Естественно, – поддержал Лунин-младший. – Психов нужно лечить…

– …А здоровым – промывать мозги. Промывали мозги Тернему долго. Посадили в 30-м, затем «шарашка» в Теплом Стане. Через год он был назначен главным конструктором, затем – досрочное освобождение, три сталинские премии…

– Так что, он и вправду мог воскресить этого… меломана?! – ужаснулся Николай. – Слава Богу, не разрешили! Нет, ерунда, быть не может!..

– Не мне судить, – пожал плечами дед. – С моими-то четырьмя классами и Институтом Красной Профессуры… Во всяком случае, Тернем обещал прожить двести лет.

– И как? До семидесяти дотянул?

– Сейчас ему сто, – спокойно сообщил Лунин-старший. – Он совершенно здоров и продолжает работать…

– Но барон-то откуда? – не выдержал Келюс.

– Не знаю… В письме, которое он привез – шифр, адреса на конверте нет… Вот и думай!

Келюс честно потратил полночи на рассуждения о странном полковнике. Годились две версии. Корф мог быть шпионом из потомков русских эмигрантов, а в Теплом Стане находилась явка. Правда, для разведчика подготовлен он был из рук вон плохо. Подходило и другое – загадочный Тернем воскресил офицера времен Первой мировой войны и использует его в качестве курьера. Но опять-таки, зачем? Выходила, как ни крути, форменная ерунда.

Спал Николай крепко, и будильник, поставленный на шесть утра, прозвонил явно не ко времени. Вспомнив о просьбе барона, Лунин-младший, чертыхаясь, отправился будить странного гостя. Проходя мимо кабинета, Келюс с удивлением обнаружил, что Лунин-старший сидит за столом и о чем-то размышляет, постукивая костяшками пальцев по дубовой крышке.

– Не буди его, – заметил старик, едва пожелав внуку доброго утра. – Ему некуда торопиться…

– …А? Большевики? – вскинулся барон, когда Лунин-младший тронул его за плечо.

– Они самые, – улыбнулся Келюс. – Доброе утро, Михаил.

– А-а-а! – застонал Корф. – А я надеялся, что все это сон! Господи, какая жуть… Нет, нет, Николай, не подумайте, это я не про вас…

Едва умывшись, полковник начал быстро собирать свой небогатый скарб, но Лунин-старший попросил гостя зайти в кабинет.

– Можете не торопиться, господин барон, – сообщил он без всяких предисловий. – Я только что звонил… В Теплый Стан вам пока ехать незачем. Этой ночью Институт Тернема взят под охрану и опечатан.

– Вот это да! – ахнул присутствовавший при этом Келюс.

– Но, господин Лунин… господа… – растерялся Корф. – Вы не понимаете. Мне нельзя здесь оставаться! Господи, если б вы знали!.. В конце концов, я попытаюсь прорваться…

– Работы в Институте Тернема остановлены, – покачал головой Николай Андреевич. – Что-то случилось – очень серьезное…

– Погиб! – вырвалось у барона. – Господи, застрять в Совдепии! В Большевизии! Всюду краснопузые! Комбеды, мировая революция, «чека»!..

– Опоздали, господин полковник! – не без удовольствия усмехнулся Лунин-младший.

– Как? – вскинулся тот.

– Революция у нас.

– Что-о? Опять?! – ужаснулся барон, чуть не подпрыгнув при этом известии.

– Ну, контрреволюция, – уточнил Николай. – Большевиков запретили, партию разогнали, памятники ломают… И еще флаг трехцветный вернули.

– Слава Богу! – Корф размашисто перекрестился. – Не зря, значит…

– Вероятно, из-за этой суматохи вы и не дождались связного, – заметил дед. – Революция, контрреволюция – первым делом начинается хаос.

– Да, господа, но кто же на престоле? – встрепенулся полковник.

– У нас республика, – без особой гордости сообщил Келюс. – Пока, во всяком случае. Но наш Президент – он за демократию…

– Адвокатишки! – скривился барон. – Ну, да все равно, порадовали, господа, право!.. Но что же делать? Мне надо в Теплый Стан…

– Я дам вам письмо, – решил Лунин-старший. – Отнесете сегодня же по одному адресу, там вам все объяснят подробнее. Быть может, Институт заработает в ближайшие дни…

После завтрака Фрол с Келюсом отправились по магазинами, барон же, испросив у Лунина-старшего разрешения, обложился книгами, углубившись в штудирование Большой Советской энциклопедии. Старик сел за телефон. Когда часа через два приятели вернулись, Лунин-старший по-прежнему был в кабинете, причем явно не в лучшем настроении.

– Келюс, – обратился он к внуку несколько встревоженным тоном. – Что-то там случилось. Не могу дозвониться…

– Я схожу, – предложил Николай. – Погляжу на резидента большевистского подполья. Заодно барона провожу, а то он, того и гляди, влипнет.

– Со своими бомбами, елы! – согласился Фрол. – Серьезный мужик!

Келюс получил письмо в запечатанном конверте без адреса. Адрес было велено заучить наизусть. Лунин-младший почувствовал себя настоящим подпольщиком, лишь мысль, что подполье, как ни крути, большевистское, несколько портила удовольствие. Добираться оказалось недалеко, и решено было прогуляться пешком.

Барон шел по Столице в состоянии, напоминающем транс. Келюсу и Фролу то и дело приходилось поддерживать его, дабы бравый полковник не врезался в прохожих. Время от времени Корф застывал, увидев какое-нибудь из старинных зданий, и в глазах вспыхивал огонек узнавания. При виде красных звезд над Главной Крепостью полковника передернуло, и он пробормотал что-то о бесовских пентаграммах. Николай лишь пожимал плечами, убедившись, что подготовка шпионов нынче явно не на высоте.

«Явка» оказалась в самом центре, на тихой улице, где почти перед каждым подъездом стояла милицейская будка, оберегавшая жильцов от избытка всенародной любви. Дом, указанный дедом, был немного поскромнее, меры безопасности ограничивались лишь вахтером, поспешившим загородить путь. Келюс хотел объясниться, но внезапно барон, отстранив его, взял вахтера за ворот. Тот дернулся, захрипел, а затем покорно замер.

– Пшел вон, лакуза! – процедил Корф, и в ту же секунду проход оказался свободен.

На звонок никто не отвечал. Келюс позвонил еще раз, но безрезультатно. Наконец, когда Корф уже собирался врезать по двери ногой, послышалось легкое царапанье, и перепуганный голос прошелестел, спрашивая, кто им нужен.

– Вы нужны! – буркнул Келюс, которому вся эта конспирация успела порядочно надоесть. – Я Николай Лунин, у меня к вам письмо.

– Вы не Лунин! – взвизгнули за дверью. – Не обманывайте! Я знаю голос Николая Андреевича!..

– Фу ты! – сообразил Келюс. – Непонятливый, бином… Я внук Николая Андреевича.

– А… а как звали вашу бабушку? – недоверчиво вопросили из-за двери.

– Елена Константиновна, – отчеканил Лунин-младший. – Открывайте, бином, надоело!

Дверь скрипнула и отворилась. На пороге показался пожилой, весьма упитанного вида человек с всклокоченными волосами и царапиной на пухлой щеке. Несмотря на непрезентабельный вид, Николай сразу же узнал это лицо. Размноженное фотоспособом, оно много лет подряд украшало обложки журналов и обязательные иконостасы Слуг Народа в красных уголках. Бывший Слуга Народа почти не изменился, но вид у него был не величественный, как на портретах, а растерянный, даже испуганный.

– Это ты, Коленька? – забормотал он нечленораздельной скороговоркой. – Какой большой стал! Я тебя в последний раз видел лет двадцать назад… Заходите, товарищи, извините, что тут так… Мой телефон… И не только телефон…

То, что неприятности случились не только с телефоном, было ясно сразу. В квартире все стояло верх дном. Диван, разрезанный чьей-то безжалостной рукой, демонстрировал свое ватное нутро. Келюс покачал головой:

– Бандиты или госбезопасность?

– Нет-нет, – зашептал хозяин. – Хуже! Хуже, товарищи! Бывшая группа «Бета»! Черные куртки…

– Майор Волков? – Николай невольно вздрогнул.

– Да-да… Предатель!.. Они забрали все документы. Откуда им стало известно, ума не приложу! Телефон разбили… Я бы к соседям вышел, но Волков приказал сидеть дома…

– Ясно, – перебил его Лунин, соображая, что нужно немедленно возвращаться домой. – Вот письмо. Этого… товарища, – он кивнул на барона, – нужно переправить в Институт Тернема. Он связной.

– Вот как? – заинтересовался хозяин квартиры. – А какой Канал? Первый или второй?

– Кажется, второй, – вспомнил полковник. – Позвольте представиться: барон Корф.

– Очень приятно, товарищ… господин барон, – пролепетал хозяин. – Но разве Николай Андреевич не знает? Вчера поздно вечером банда Волкова ворвалась в Институт и похитила скантр…

– Что похитила? – изумился Келюс. – Скантр?

– Ну да, «Ядро». Теперь вся аппаратура выключена. Я думал, Николай Андреевич в курсе…

– Бежим! – прервал его Келюс, обращаясь к своим спутникам.

– Думаешь… – начал было Фрол, молча слушавший странный разговор. – Этот Волков…

– Бежим! – повторил Николай. – Скорее!..

…Дверь квартиры, запертая перед уходом, теперь была приоткрыта. Барон нахмурился и достал револьвер.

– Дед! – закричал Келюс, вбегая в квартиру. Следом за ним поспешили Корф с оружием наготове и дхар, ругавший себя за то, что не догадался взять у барона одну из его гранат.

– Дед! Дед! – звал Келюс, но отвечать было некому. Старый большевик Николай Андреевич Лунин лежал на пороге кабинета, сжимая в руке браунинг. В квартире все было перевернуто, мебель опрокинута, книги сброшены с полок…

Три серые папки исчезли без следа.

Глава 3. В кольце

Тело старика уложили на диван. Ошеломленный случившимся Келюс сел рядом, глядя на восковое лицо деда, тем временем Фрол и полковник принялись осторожно осматривать квартиру. Барон тщательно исследовал дверь, линолеум в коридоре, оглядел браунинг, не без труда извлеченный из застывшей руки Николая Андреевича. Фрол бродил из комнаты в комнату, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

– Их было трое, – заявил Корф, завершив осмотр. – Дверь не выламывали и не вскрывали отмычкой. Выходит, изнутри открыли?

– Тогда бы дед лежал у дверей, – Келюс с трудом встал и вышел в коридор.

– Однако же он успел взять пистолет, – продолжал барон. – Но так и не выстрелил…

– Осечка, – предположил дхар.

– Едва ли, – Корф вынул патроны и несколько раз нажал на спусковой крючок. – Осечка у браунинга?

– Милицию звать будем? – поинтересовался практичный Фрол. – Хотя, елы, что мы сможем объяснить?

– Ничего, – вздохнул Келюс. – И барона им предъявлять нельзя.

– Много пропало? – Корф все еще возился с пистолетом, то и дело недоуменно пожимая плечами.

– Нет, – покачал головой Лунин. – Почти ничего. Сволочи!..

Действительно, за исключением трех серых папок, письма, привезенного бароном, и нескольких фотографий из альбома, в квартире все было цело. «Пентакон» лежал, разбитый вдребезги, но пленка, спрятанная в ящике с инструментами, осталась нетронутой.

– Слушай, Француз, да объясни ты нам, – не выдержал Фрол. – Что все это значит?

– Партийные архивы, – неохотно ответил Лунин. – Дед хранил какие-то папки. И еще они взяли мои фотки – чтобы не спутать, видать… Ладно, приберем и вызовем «Скорую». Думаю, особых вопросов у них не будет. Эх, дед, дед!..

Скорбные хлопоты заняли много времени. Лишь поздно вечером, когда появилась возможность немного передохнуть, Фрол незаметно отозвал Лунина в сторону.

– Слышь, Француз, – зашептал он. – При бароне говорить не хотел. Эти, которые здесь были, они… Как бы, елы, сказать?

– Роботы? – в эту минуту Келюс не удивился бы даже боевым роботам.

– Да нет! – расстроился дхар. – Какие к шуту роботы? Это… Ну, мы их называем «ярты».

– Воин Фроат, давай-ка по порядку, – устало вздохнул Николай. – Кто это – «мы»? Кто такие «ярты»?

– Мы – это дхары. Ярты – это… Ну, не знаю. Это как у вас, русских, лешие, только хуже. В общем, Француз, я и сам в эту чепуху не очень верю, но у нас, понимаешь, есть такое чутье. Мы различаем зверей и людей не по запаху, а по… Вот, елы, слов нет!..

– По биополю, – подсказал Лунин. – Вроде, как австралийцы.

– Точно! – обрадовался дхар. – По следу в воздухе! У каждого – свой след. А у ярта – след особый, не такой, как у зверя или человека. Он, вроде, и не живой, и не мертвый…

– Ты уж прямо как чукча объясняешь, – поморщился Келюс. – Извини, Фроат, я понял. Так эти ярты – зомби, что ли?

– Зомби? – удивился дхар. – Которые по видухе? Нет, те просто мертвяки ходячие, а ярты – вроде как живые. У нас ими детей пугают. Говорят, у них красные лица…

– И черные куртки… – кивнул Лунин. – Знаешь, воин Фроат, похоже, мы все уже сдвинулись по фазе. А барон наш – не ярт?

– Не-а, не ярт. Только у него этот след, биополе который… Какой-то другой, будто на куски разорванный.

Келюс задумался, вновь вздохнул:

– Надоели мне эти тайны! Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!..

Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:

– Вот что, господа, а также товарищи и граждане!.. По-моему, пора объясниться. Влипли мы по крупному, но уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…

– Не-а, не уеду, – отозвался дхар. – Такие и дома достанут. Да и втроем, елы, веселее.

– Так вот. Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День – сами знаете…

Лунин, постаравшись быть точным, изложил все, от виденного в Белом Доме до соображений по объекту «Ядро».

– В спину нам били, – это точно. И Китаец этот… – согласился Фрол, чуть подумав. – Во дела выходят! А я и не знаю, чего сказать. Я ведь дхар, да только от дхаров, считай, ничего уже и не осталось. Старики померли, язык почти забыли. Меня хоть дед учил, он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это все было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было – убивали за такое. Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете!..

Смеяться, конечно, никто не стал. Фрол без особой охоты повторил то, что помнил о краснолицых яртах, а затем все поглядели на Корфа. Тот почесал затылок.

– Знаете, господа, не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы бы мне поверили охотнее…

– Ладно, Михаил, давайте попробую сам, – предложил Лунин. – Вы – разведчик, связной, потомок русских эмигрантов. Вас переправляют по секретному каналу, вроде той комнаты в Белом Доме. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?

– Нет же, нет! – с отчаянием в голосе воскликнул барон. – Я действительно курьер. Вначале тоже думал – линия связи, этакая дыра в пространстве… Только у нас тут вообще нет никакого посольства!..

– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.

– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка, за Германскую имею Владимира с мечами и две Анны. Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете звать санитаров, я готов!

Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая протаптывать петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова ранен. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который, ежели верить названию, занимался транспортными перевозками.

Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем барон открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них обычно сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек, другой, такой же немногословный, вручал полковнику запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.

В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы – в Харькове в эти дни стоял теплый май. Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из редких намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта – полковник уже знал, что его зовут Семеном – вдруг стал ругать большевиков, называя их почему-то «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь.

…Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, а незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…

– …Да, круто! – резюмировал Келюс. – Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров – адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…

– Нет, нет, Николай! – заволновался полковник. – Наш отдел курирует сам главком! А Макаров… Знаю я Пашку – ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…

– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать.

– И вправду, – поддержал Келюс. – У нас интереснее.

– Нет, господа, – покачал головой Корф. – Там мои друзья, а главное, та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать.

– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар. – Запрут в Кащенку, а то и чего похуже.

– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Буду искать скантр – пока не найду.

– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс. – Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная.

– Да-с, – понял Корф. – Например, дожить до утра. Если уже и браунинг осечку дает! На крайний случай бомбы имеются, правда, квартиру жаль…

– Бомбы, это, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся!..

– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?

– Да вроде… У тебя чеснок есть?

– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли!..

Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо что-то шепча на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.

Барон выбрал самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника – он негромко ругался, хмыкал и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как воздух застревает в горле – чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…

Дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого широкоплечего человека в короткой черной куртке. Лицо со странными светлыми глазами кривилось судорогой, яркие красные губы беззвучно шевелились… Словно во сне, ничего не соображая, Корф прицелился и нажал на спуск. Сухой щелчок – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.

Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф зажмурился и, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, выставив его перед собой, словно щит. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком окаменела… Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приоткрытая дверь напоминала о случившемся.

– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.

– Не подходите к двери! – прохрипел пересохшим горлом Корф.

– Ага! Вот, елы, меня тут не было.

Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, дхар прижался к стене и быстро прошел к двери.

– Надо же! – Фрол несколько раз провел руками по воздуху. – Сработало. Вот и не верь сказкам!..

Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.

– Ушли. Иди спать, барон. Больше не сунутся. Светает, елы…

– Однако, – выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в карман. – Интересно, оба мы ненормальные, или я один?

– Да нормальные мы, елы, – успокоил дхар. – Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне каждый вечер чеснок вешали и за порог – ни ногой. Так от этих хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или февральские волки…

– Сдаюсь! – быстро проговорил Корф. – Признаю себя Наполеоном и иду спать.

Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта. Но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.

На поминках людей было еще меньше. Кроме Николая, последнего из Луниных, и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских планок на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.

У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался барон. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил Модестович напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Лунину-внуку брать с полковника пример. Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь потом, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную – последнюю – пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.

…Ночью Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако незваные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес.

Наутро барон заявил, что не сделает и шага, пока не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, Фрол же, подумав, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после всего случившегося. Что касаемо дальнейшего, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, он не имел ни малейшего понятия.

Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Впрочем, против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч. Тот согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз полковник был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно занят другими делами. В ответ Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.

Келюс между тем решил вновь заглянуть к отставному Слуге Народа, дабы порасспросить его как следует. Вахтер при виде Лунина, поспешил очистить путь, но на этом удачи и кончились. Николай напрасно звонил у знакомой двери – открывать ему не собирались. Подумав, Келюс позвонил к соседям. Там сначала вообще не пожелали разговаривать, но после того, как Лунин намекнул, что он здесь по секретному партийному делу, его тут же впустили, угостили цейлонским чаем, после чего конспиративным шепотом рассказали, что все явки изменены, система связи будет заново установлена в ближайшее время, сосед же, отставной Слуга Народа, перенервничав после визита майора Волкова, отъехал в Крым на неопределенное время. Попытка расспросить о Волкове не дала особых результатов. Удалось лишь узнать, что тот возглавлял одно из подразделений спецотряда «Бета», а командовал всеми «черными куртками» некий подполковник Фраучи. Однако этот Фраучи был уволен из отряда еще полгода назад.

Тем временем Корф и Фрол, благополучно добравшись до Ваганькова, направились в старую церковь, стоявшую неподалеку от кладбищенских ворот. Шла служба. Фрол, успев бегло осмотреть храм, начал скучать, а Корф долго молился у иконы Казанской Богоматери. Затем барон взял дхара за руку и отвел в сторону.

– Не поверите, Фрол! – зашептал он. – Священник… Ей-богу, я не спятил. Это тот самый священник!

Фрол сочувственно взглянул на барона и предпочел промолчать.

– Да не спятил я! – горячо настаивал тот. – Точно он!

– Спроси, – пожал плечами дхар. – Так, мол, и так, елы, бывал я здесь о семнадцатом годе…

– И спрошу! – отрезал Корф.

После службы полковник, отозвав священника в сторону, принялся о чем-то оживленно с ним беседовать. Фрол, минуту выждав, решил подойти к ним, чтобы в случае необходимости спасти барона от кареты «Скорой». К его удивлению, Корф и священник, похоже, вполне понимали друг друга. Прислушавшись, дхар понял, что полковник не оплошал – сослался на фотографию из семейного архива. И не зря. Нынешний священник приходился внуком прежнему. Увлекшись, Михаил начал пересказывать запомнившуюся ему в 17-м проповедь. Фрол, дабы барона слишком не занесло, вспомнив о Варфоломее Кирилловиче, поинтересовался, не знает ли настоятель такого священника. Батюшка, как-то странно поглядел на дхара, ответил, что в Столице такого священника не знает, но весьма любопытствует, где и когда его собеседник встречал Варфоломея Кирилловича, как тот выглядел и что делал. Удивившись, дхар коротко поведал об их встрече в коридоре Белого Дома. Священник покивал головой, ничего не сказав, но благословил молодых людей с каким-то особым чувством.

Обратно шли пешком. Барон, воспользовавшись моментом, принялся расспрашивать Фрола о жизни страны в последние семьдесят лет. Дхар, проклиная тройку по истории, полученную в школе, пытался по мере сил отвечать, но порою сам становился в тупик. Корф, воодушевившись, принялся вслух мечтать о том, как, вернувшись в Добрармию, сумеет если не изменить ход истории, то по крайней мере доставить краснопузым изрядные хлопоты. Фрол, чьи мысли блуждали далеко от планов сокрушения «жидо-большевистских ратей», все же предположил, что нынешние большевики в свою очередь едва ли оставят своих предшественников без поддержки. Барон крепко задумался и замолчал.

Они шли по небольшой улице недалеко от Садового Кольца. Вокруг было безлюдно, но внезапно дхар почувствовал смутную тревогу. Он оглянулся, ничего подозрительного не заметив, однако ощущение опасности только окрепло. Фрол, не выдержав, поделился с бароном своими сомнениями. Тот не стал спорить и на всякий случай нащупал в кармане наган.

Внезапно тишину вспорол отчаянный женский крик.

– Там! – Корф, мгновенно сообразив, указал на черную пасть подворотни.

Крик повторился. Барон выхватил оружие и бросился вперед. Фрол последовал за ним, правда, с куда меньшей охотой.

Все стало ясно в первый же миг. Три крепких парня держали за плечи высокую белокурую девушку. Раскрытая сумочка валялась рядом, один из типов сжимал девушке горло, мешая кричать.

– Эй вы! – гаркнул Корф. – Отпустите ее!

Ответом был злорадный хохот, причем раздался он как спереди, так и сзади. Барон быстро оглянулся – загораживая улицу, в проеме подворотни темнели еще три силуэта.

– Ах черт! – Михаил, схватив дхара за плечи, отшатнулся к стене, держа перед собой револьвер. Фрол выхватил из левой руки барона полевую сумку с гранатами. Парни вновь захохотали – в сторону незадачливых рыцарей смотрели короткоствольные автоматы. Девушка, о которой уже успели забыть, бессильно опустилась на грязный асфальт.

– Черные куртки! – наконец сообразил Фрол. – Кажись, влипли…

Шестеро «черных» стали полукругом, держа автоматы наперевес. Фрол, быстро окинув взглядом врагов, понял, что приметы, известные им, достаточно точны. Парни были все как на подбор – коренастые, с темно-красными, налитыми густой кровью лицами и странными бесцветными глазами. Они тяжело дышали, но не шумным дыханием здорового и сильного человека, а с каким-то тонким присвистом, словно ныряльщики, побывавшие на глубине.

Отсмеявшись, парни выжидательно замолчали, затем один из них, самый крепкий, прокашлявшись, произнес неожиданно тонким, писклявым голосом:

– Че уставились, уроды? Щас беньки-то повышибаем! Кидай ствол, фраер!

– Сейчас кину, елы, – пообещал Фрол, вытаскивая гранату. – Будет тебе Цусима с Хиросимой!

– Но! Не балуй!

Писклявый слегка попятился. Фрол, внимательно приглядевшись, оставил гранаты в покое и перекрестил краснолицего. Тот зашатался, чуть не выронив автомат.

– А, ярытники!

Дхар принялся крестить «черных» налево и направо. Барон, в первую секунду обомлевший, вспомнил приоткрытую дверь и мешочки с чесноком и выхватил из-за ворота иконку.

– Хва! Че делаешь… Ты… – парни в черном дергались, словно попав под струю кипятка. Дхар уже собрался переходить в наступление, как вдруг почувствовал, что правая рука онемела.

– Довольно!

Голос прозвучал холодно и властно. В подворотне незаметно появился еще один «черный». Он был выше остальных, крепок, но строен, с красивым, несмотря на красноту, лицом.

– Идите!

Это явно относилось к парням с автоматами. Ворча и ругаясь, те побрели куда-то вглубь двора.

– Уберите оружие!

Барон, заворожено глядя на незнакомца, медленно спрятал револьвер. Дхар нахмурился и пододвинул ближе сумку с гранатами.

– Можете меня не крестить, – продолжал краснолицый. – Голливуд кончился. И не дергайтесь – останетесь без головы!..

Фрол хотел сказать что-то, приличествующее моменту, но язык не слушался.

– Итак… Смелый рыцарь полковник Корф и простой советский человек Фрол Соломатин. Деникинский офицер и выродок-чуг…

– Не смей так меня называть! – взъярился Фрол. – Ты… Упырь… Ярт!

– Выбирай слова, чуг! Тут твои фольклорные фокусы с чесноком не помогут, как и ваша икона, полковник… Позвольте представиться – Всеслав Волков. Вы, кажется, меня искали?

– Он! Он! – зашептал барон. – Ночью… через дверь!..

Волков лишь усмехнулся, глядя, однако, не на Корфа, а на дхара. Светлые глаза недобро щурились.

– Надо было сразу догадаться, что ты чуг. Люди давно забыли заклятие запрета – да и тебе неоткуда знать его… Проклятые старики, они слишком поздно умирают! А вы, – повернулся он к Корфу. – Вы, дворянин, связались с… стыдно сказать, с кем!

– А вы? – отрезал очнувшийся Корф. – С кем связались? Я таких на фронте…

– Я воевал побольше вас, полковник, – прервал его Волков. – А теперь слушайте оба и не смейте перебивать…

Майор сделал несколько шагов по асфальту, брезгливо отшвырнув ударом ботинка подвернувшуюся под ногу консервную банку.

– Если бы мы хотели вас уничтожить, то не разыгрывали бы этот спектакль. Ты, чуг, не успел бы и руки поднять. Мне надо было поговорить с вами – и с господином Луниным…

Фрол дернулся, но краснолицый предостерегающе поднял руку:

– Я не сказал – убить! Вы мне вообще не нужны, но вы полезли в чужие дела, поэтому требуется кое-что объяснить. Мы не убивали и не хотели убивать старика Лунина. Я знал Николая Андреевича очень давно и… Впрочем, не это важно. Нам были нужны бумаги, и я не виноват, что у него оказалось слабое сердце. Его героический внук, кажется, решил объявить мне вендетту – и совершенно напрасно. Далее… Ваши мотивы, полковник, понятнее. Вы еще, наверное, не знаете, что долго жить в чужом времени нельзя. Где-то через месяц вам станет худо, а еще через пару недель вы просто распадетесь во прах, так сказать, вернетесь в свое естество. Вам нужен скантр? Обещаю, что недели через три я переправлю вас обратно, если, конечно, вы перестанете мне мешать. Это вообще не ваше дело – ваши дела у Деникина… А ты, чуг, напрасно вмешиваешься в человеческие споры… Надеюсь, все ясно?

– Ничего, ярытник, все равно до тебя доберусь! – с ненавистью выдохнул Фрол. Вместо ответа Волков рассмеялся и поманил девицу. Та, пошатнувшись, медленно встала.

– Господин майор, оставьте ее в покое! – потребовал Корф.

– В покое? – усмехнувшись, Волков щелкнул пальцами.

Девушка тут же упала на колени, затем, вновь встав, глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от глубокого сна.

– Спасите! – прошептала она. – Не оставляйте…

– Очень трогательно, правда? – майор вновь щелкнул пальцами. Девушка застыла, глаза погасли, руки бессильно опустились вдоль тела.

– Покой ей не подарит никто… Иди!

Пошатываясь, словно большая, плохо сделанная кукла, она двинулась в глубину двора.

– Я не хочу воевать с вами. Будьте благоразумны!

Волков махнул рукой, не торопясь, направился следом.

С минуту Корф и Фрол не могли пошевельнуться. Затем, словно сбросив невидимые путы, они огляделись по сторонам и дружно перевели дух.

– Дичь! – пробормотал барон. – Почему он вас так называл, Фрол?

– Чугом? – понял дхар. – Долго рассказывать. Дразнили нас так. Не дхары, мол, а чуги – лешие, в общем. За такое у нас морду бьют…

– Да, – спохватился Корф. – Надо быстрее возвращаться! Правда, у Николая есть браунинг…

– И у деда его был браунинг! Ходу!

Они шли быстро, не тратя времени на разговоры. Внезапно Фрол оглянулся, затем еще раз.

– Что там? – не понял Корф.

– Не отстает, зараза!

Барон оглянулся. За ними, не торопясь, бежала большая черная собака.

– Фу, дрянь! – Михаилу пес тоже совершенно не понравился.

– Ну, я ее сейчас…

Внезапно обернувшись, дхар резко махнул рукой. Собака отскочила в сторону, оскалилась и беззвучно исчезла в ближайшей подворотне.

– Дрессированная? – осведомился полковник.

– Ага, – недобро ухмыльнулся Фрол, – встретил бы эту дрессированную ночью, закаялся бы в цирк ходить…

В подъезд они почти вбежали, мигом поднявший на четвертый этаж.

– О Господи! – только и выдохнул барон.

…Келюс лежал на полу рядом в дверью, ведущей в квартиру, прислонившись головой к стене. Разорванная рубашка намокла кровью, темные пятна расползлись по всей площадке…

– Дышит! – шепнул Корф, нащупывая пульс. – Чем это они его?

Дхар осторожно повернул голову Николая и тихо охнул: вдоль шеи тянулся глубокий неровный порез, покрытый запекшейся кровью. Полковник несколько раз прикоснулся к коже вокруг раны, внимательно оглядел рубец, вновь нащупал пульс.

– Артерия цела, но крови много. Однако, весьма странный порез…

– Это укус, – поморщился Фрол. – Надо его в квартиру отнести. Вот, елы, оставили одного!..

– Да бросьте! – вздохнул барон, обшаривая карманы Лунина в поисках ключей. – Вампиры бывают только в сказках или в романах господина Стокера. Это порез, а вот нож был каким-то необычным.. Ага, вот!..

Найдя в куртке Келюса связку ключей, он принялся возиться с замком. Нужный ключ никак не удавалось найти, и Михаил начал тихо злиться.

– Елы, – Фрол отвернулся. – Сказки, говоришь? В гробу я такие сказки видел! У-у, черти!..

– Не поминайте их, воин Фроат! – послышался знакомый голос. От неожиданности барон дернулся и выронил ключи.

– Варфоломей Кириллович! – вскрикнул Фрол, все еще не веря. – А мы вас искать собрались! Вы… Видите?

– Вижу…

Старик склонился над Келюсом, осматривая рану. Затем, встав, неодобрительно покачал головой:

– Худо…

Он легко провел рукой над лицом раненого. Келюс застонал.

– Черт! – ругнулся Корф, все еще мучаясь с замком.

– И вы не поминайте их, воевода, – сурово заметил Варфоломей Кириллович и, шагнув к двери, прикоснулся рукой к замку. Послышался щелчок, дверь приоткрылась.

Корф еле сдержался, чтобы вновь не помянуть нечистого. Вдвоем с Фролом они подняли Келюса и осторожно внесли в квартиру. Старик еще немного постоял на окровавленной лестничной площадке, опять покачал головой и зашел следом.

– Это он, – шептал между тем Фрол полковнику. – Экстрасенс который…

– Однако, – заметил барон. – Лихо это он с замком!

Лунина положили на диван. Фрол, поспешив в кухню, намочил полотенце, чтобы вытереть кровь, барон между тем продолжал осматривать рану.

– Пустяк, в общем, – бормотал он. – Порез, ерунда, у нас с таким даже в госпиталь не отправляли…

– Ошибаетесь, воевода, – возразил Варфоломей Кириллович, присаживаясь рядом. – Раны, вами виденные, на брани получены были. Меч милостив, он – только железо…

– Яд? – Корф невольно вздрогнул.

– Сие, к прискорбию, весьма вероятно, – старик провел рукой над раной. – Оттого и обморок…

– Это ярты! – воскликнул дхар, появляясь с полотенцем. – Мне дед рассказывал…

– Бросьте, Фрол! – буркнул барон, забирая полотенце и принимаясь аккуратно вытирать кровь вокруг раны. – Какие еще ярты? Просто разбойники. А Волков – не иначе гипнотизер, сволочь…

– Не ко времени спорить, – прервал их Варфоломей Кириллович. – Рана скверная… Как звать вас, воевода?

– Извините, – спохватился барон. – Полковник Корф. К вашим услугам, сударь. Чтобы короче – просто Михаил…

– Согрейте воду, воевода Михаил, – велел старик, вставая, – рану промыть должно…

Корф кивнул и отправился на кухню.

– Не верит он, – вздохнул дхар. – Сразу видать, что городской.

– И я во граде рожден, – возразил старик. – Не верит он, ибо разными словами одно и то же зовете… Ведомо вам, что от укуса яртова следует?

– Следует… – поморщился Фрол. – Теперь Француз… Ну, Николай… У них вроде как на привязи, волю потерял. А еще дважды, елы, укусят – он и сам яртом станет…

– Не станет, – спокойно молвил Варфоломей Кириллович. – Поберечься же не помешает.

Когда барон принес горячую воду, старик осторожно промыл шею и плечи раненого. Затем, еще раз недовольно покачав головой, достал небольшую серебряную иконку.

– Воевода Михаил, – обратился он к барону. – Крепки ли вы духом? Не в обиду спрашиваю…

– Я в штыковую ходил, – пожал плечами Корф.

– Так тому и быть, – решил Варфоломей Кириллович, медленно поднося иконку к ране.

Несколько секунд ничего не происходило, и барон уже собирался звонить в ближайшую больницу, как вдруг иконка чуть заметно засветилась. Михаил и Фрол невольно переглянулись: кожа возле раны побледнела и начала исчезать. Заструился неяркий свет. Внезапно почудилось, что Николай превращается в полупрозрачный призрак. Исчезли неотмытые пятна крови, волосы обернулись чуть заметной дымкой, бледной тенью стала одежда. Но в глубине клубилось черное пятно, пульсируя и увеличиваясь в размерах.

– Сердце затронуто, – задумчиво проговорил Варфоломей Кириллович. – Но потщиться должно…

Он поднес иконку ближе. Черное пятно запульсировало сильнее, словно сопротивляясь, старик нахмурился и что-то негромко проговорил. Черные языки потянулись к ране, словно стремясь вырваться наружу, иконка начала темнеть, чернота стремительно истекала из раны. Когда последние темные капли исчезли, и силуэт Келюса наполнился мягким светом, Варфоломей Кириллович, удовлетворенно вздохнув, махнул рукой. В ту же секунду видение пропало, и Лунин вновь стал похож на себя. Теперь он дышал ровно и спокойно, как будто крепко спал. Старик легким движением руки обмахнул иконку, и она вновь засияла чистым серебром. Спрятав ее, Варфоломей Кириллович нагнулся и с силой провел ладонью над раной, не касаясь кожи, а затем, взяв у Фрола полотенце, вытер кровавые пятна.

– О, Господи! – ахнул барон. Мокрое полотенце стерло кровь, но раны под ней не оказалось. Кожа стала ровной и чистой, без всякого следа шрама.

– Ну, прям как у меня, елы! – обрадовался дхар. – Только еще быстрее.

– Истину глаголешь, воин Фроат, – согласился старик. – То, что ты укусом яртовым зовешь, тебе не страшно. Они тебя бояться должны.

– Это точно, – кивнул Фрол. – Перестреляю гадов, елы! Серебряных пуль бы достать…

– Пули серебряные только в романах, о коих воевода Михаил глаголил, хороши, – возразил Варфоломей Кириллович. – Вот ежели дхар Истинный Лик явит…

– Ну, это точно сказки, – отмахнулся Фрол. – Вроде царевны-лягушки с запасной шкурой.

– Господа! – поразился Корф. – О чем вы, однако? Мне и так в бедлам пора. Лучше скажите, что с Николаем? Господа, я на фронте не первый год! Не бывает такого… Может, все же врача вызовем?

– Раны, сей подобные, зельями не лечатся. Воину Николаю следует полежать три дня, а вам за тем проследить, ибо горяч он и непоседлив…

– Варфоломей Кириллович, – прервал его Корф, давно собиравшийся с духом. – Мне, право, странно об этом говорить, но, может, вы подскажете… Их атаман – этот Волков – обещал, что через пару месяцев я, прошу прощения, рассыплюсь в прах. Только, ради Бога, поймите меня правильно…

– Не того опасаешься, воевода, – сурово ответил старик. – На все воля Божья!

– Ясно… – сдавленно выговорил барон, дернув плечом. – То есть, не ясно, конечно…

– Пойду я, – Варфоломей Кириллович неторопливо направился к двери.

– Постойте! – встрепенулся Фрол. – А как же с этими, елы, ярытниками? Пули не берут… Чего делать-то?

– Ты мудр, воин Фроат, – улыбнулся старик.

– Я? Да, елы, восемь классов, техникум вечерний…

– Ты мудр, – повторил Варфоломей Кириллович. – В тебе мудрость дхаров. Не торопись, воин Фроат, придет время – поймешь сам. А Всеслав Волков – не просто ярт, и умереть ему не от пули. Прощайте…

– Спасибо, господин профессор, – крикнул Корф вдогонку, но старик, не оглядываясь, вышел, закрыв за собою дверь.

– Так… – подумав, резюмировал барон. – Во-первых, в холодильнике еще осталась водка, а во-вторых, Фрол, вы сейчас объясните мне все, что тут произошло.

…Келюс спал на диване, а Корф с Фролом сидели за кухонным столом в компании с двумя пустыми стаканами и досуха опорожненной бутылкой.

– Ладно, – вздохнул барон, ударяя ребром ладони по столу. – Спиритизм, флюиды, Мессмер, граф Дракула… Помилуйте, Фрол, может, обойдемся без господина Стокера? Ну, видел я… Господин краснопузый майор проходит аккурат сквозь дверь. Знаете, когда меня контузило под Барановичами, я вообще видел такое!..

– Ну а что это по-твоему? – поинтересовался дхар.

– А хоть гипноз. Все-таки двадцатый век! Синематограф, аэропланы, этот… телевизор…

– Лады, – пожал плечами Фрол, – можешь не верить, елы. А эти, которые «черные куртки» существуют?

– Угу, – согласился полковник. – И бестии преизрядные. А что это за Истинный Лик? Помните, Варфоломей Кириллович упомянул…

– Гипноз, в карету его, – мрачно ответствовал Фрол. – Дед говорил, что мы, дхары, вроде оборотней. Захотим – превратимся, елы, в снежного человека. В три метра – чемпион по баскетболу. Тогда, ясное дело, любого ярта можно в штопор скрутить. Будто поэтому нас ярытники и боятся…

Корф быстро перекрестился, с опаской поглядев на дхара.

Наутро Келюс проснулся слабый, но вполне здоровый. Он ничего не помнил, кроме того, как на лестничной площадке его ударили сзади по голове. Лунин попытался встать, но Фрол и полковник совместными усилиями удержали его на месте. После этого был сварен кофе и открыт военный совет.

Сидеть и ждать очередного налета никому не хотелось. Келюс, после недолгого раздумья, предположил, что у Волкова в Столице обязательно должно быть убежище. Фрол согласился, добавив, что ярты всегда имеют укромное логово, но найти его не так легко. А даже если найдешь, что дальше?

Корф в свою очередь заявил, что намерен отправиться в Теплый Стан. С ним согласились, но посоветовали быть настороже, на что тот пообещал держать сумку с гранатами наготове. Фрол, подумав, решил остаться с Келюсом, дабы не выпускать излишне резвого приятеля из квартиры.

До Теплого Стана пришлось добираться долго, и к таинственному институту Корф попал лишь после полудня. Высокая ограда, увенчанная рядами «колючки», сразу отбила всякую охоту рисковать, равно как и парни в спецназовской форме у стальных ворот. Михаил не поленился обойти ограду кругом, но забор оказался сплошной, а вторых ворот, равно как и калитки, не было вовсе. В конце концов полковник устроился невдалеке от входа под кирпичным козырьком автобусной остановки, решив понаблюдать за входом.

Ждать пришлось долго, но Корф терпел – навык фронтового разведчика приучил к подобному. Наконец, где-то часа через два, из ворот выскочил невысокий парень в очках. Михаил встал и удовлетворенно хмыкнул. Он сразу узнал Семена – того, кто дежурил за сверкающим лампочками пультом во время его визитов. Оставалось подождать, пока он подойдет к остановке…

– …Добрый день, Семен!

Парень дернулся, недоуменно оглянулся.

– Господин полковник! Вы здесь?

– Как видите, – барон кивнул и парень послушно подошел поближе. – Мы, кажется, не представлены? Вы, насколько я помню, Семен…

– Прыжов… Сеня, – заспешил тот, – то есть Семен Семенович.

– Корф Михаил Модестович, – полковник коротко поклонился. – Хочу сразу же поблагодарить вас за карту красных резервов. Я тотчас передал ее в штаб.

Парень покраснел от удовольствия.

– Присядем? – предложил барон.

Они устроились на лавочке под кирпичным козырьком, и Корф коротко поведал о своих злоключениях.

– Меня там не было! – возмутился Прыжов. – Отправить вас в город, без денег, без документов! Идиоты! А меня в тот день как раз отстранили…

– А теперь уже поздно? – осторожно поинтересовался барон. – Или этот… э-э-э… канал починили?

– Давно! – махнул рукой Семен. – Я уже все наладил! Только скантра нет, а без него…

– А если я достану скантр?

– Он, наверное, уже в Швейцарии, – безнадежно вздохнул Прыжов.

– Он у майора Волкова. Знаете такого?

– У Всеслава Игоревича? – растерялся парень. – Но почему? Значит, это был Волков? Ничего не понимаю!

– Давайте по очереди, – предложил полковник. – Вы – первый. Только подробнее, будьте добры…

– Подробнее, – вздохнул Прыжов, доставая сигареты. – Ну, в общем, пять лет назад я закончил Бауманку…

Глава 4. Кора

Сеня Прыжов попал в Теплый Стан по распределению. «Объект п/я 0021» имел по сравнению с другими немаловажное преимущество – он находился поблизости от Столицы. Места в самом городе получили пробивные «друзья деканата», комсомольские активисты и сексоты. Оставшиеся расхватали чьи-то сыновья и племянники, и в результате Прыжов вынужден был довольствоваться Теплым Станом. Взяли его на новое место не сразу, в связи с беспартийностью и недостаточной идейной стойкостью, но Сеня считался хорошим специалистом, и будущий начальник, ознакомившись с его дипломным проектом, сумел настоять на своем.

Лаборатория, куда попал новичок, занималась проектом «Второй канал». Соседняя ведала «Первым каналом», но что сие означало, Семену объяснять не спешили. Прыжов занимался аппаратурой, и работы вполне хватало, дабы не забивать голову лишними мыслями. Установку монтировали три года, еще год ушел на устранение неизбежных недоделок, и, наконец, в Институт прибыла правительственная комиссия.

Состав комиссии удивил. Прыжов, будучи уверен, что работает на армию, ожидал увидеть людей в больших погонах, но начальники попались сплошь штатские, причем, главным оказался известный всей стране руководитель, ведавший в Центральном Комитете идеологией. Связь между идеологией и физикой Семен, несмотря на изучение диамата, так и не уловил.

Главный идеолог с наивностью гуманитария выслушивал пояснения, но спрашивал все больше об охране и режиме секретности. На следующий день лаборатория была переведена на особое положение. Вместо обычной охраны ее теперь контролировали неприятного вида краснолицые молодцы в черных куртках без знаков различия. Их командир – майор Всеслав Игоревич Волков – несколько дней вникал во все подробности работы. Временами его любопытство удовлетворял Семен, который мог объяснить практически все, кроме устройства скантра – главной детали установки. Скантр, изобретение знаменитого Тернема, считался настолько секретным, что расспрашивать о нем не имел права даже начальник лаборатории.

Установка вскоре заработала, но Прыжов при этом не присутствовал. После окончания монтажа он как, беспартийный и несоюзный, был переведен в отдел технического обслуживания. По Институту начали гулять слухи о странных делах, творившихся в обеих лабораториях, но подобных баек и раньше было достаточно, и Сеня им не верил.

Дальнейшее произошло случайно. Грипп уложил на бюллетень сразу четверых сотрудников Первого канала, и Сеню временно перевели на дежурство у главной установки. Задачу поставили туманно: ожидать сигнала лампочки № 3, а при его получении – установку включить. Прыжов рассудил, что подобная работа под силу даже дрессированному орангутангу, однако ему разъяснили, что дежурство требует особого внимания, даже бдительности, а ежели появятся гости, оных следует принять вежливо, но не забыть немедленно позвонить по красному телефону.

Первые две ночи прошли совершенно спокойно. Прыжов, внимательно осмотрев аппаратуру и припомнив подробности монтажа, сделал вполне определенный вывод, подтвердивший его прежние предположения. Перед ним был канал пространственной связи. «Дверь» – небольшая площадка, покрытая титановым сплавом, могла перебросить курьера куда угодно, вплоть до Огненной Земли. Физики давно слыхали об этом изобретении Великого Тернема, но видеть его в действии доводилось немногим. Семен знал, что главный канал пространственной связи, известный у специалистов, как «Тропа», а среди широкой публики – «горячая линия», находился совсем в другом месте. Откуда ожидались гости Первого канала, можно было только догадываться.

…Лампочка зажглась на третью ночь. Прыжов быстро произвел необходимый набор сигналов на пульте и стал ждать, прикидывая, на каком языке придется приветствовать гостя. В голове вертелось «буэнос диас», хотя с учетом позднего времени правильнее было все же не «диас», а «ночес».

Гость появился, как и ожидалось, после яркой вспышки посредине титановой площадки. Сеня неторопливо поднялся со стула – и остолбенел. Перед ним стоял крепкий бородатый мужчина в роскошной бобровой шубе и меховой шапке с красным верхом. На украшенном серебром поясе висела сабля в золоченых ножнах, на пальцах сверкали перстни.

«Иван Грозный!» – похолодел беспартийный Сеня. Почему гость в шубе обязательно должен быть создателем опричнины, а не кем-то иным, Прыжов объяснить не мог – в голове словно что-то заклинило. Впрочем, за те несколько секунд, пока гость приходил в себя, вытирая слезящиеся после вспышки глаза, Сеня понял главное: чем занимались обе лаборатории, и для чего они два года монтировали тахионный ускоритель.

Гость удивленно поглядел на Сеню, и тот, вспомнив виденные им исторические боевики, попытался поклониться в пояс. Опыта он не имел, а посему получилось не особенно удачно. Гость засмеялся, подмигнул и поинтересовался:

– Новик?

Сеня знал, что «Новик» – это название крейсера, а также роман знаменитого в прошлом писателя Лажечникова. На всякий случай не став отказываться, он поспешил представиться, не забыв добавить, что он дежурный, причем временно.

– Зрю, зрю, – провозгласил гость. – Час зело поздний, непоказанный, однако же справа неотступная.

Затем, приосанившись, добавил:

– Княж Семеном зови, – и, чуть подумав, продолжил. – Однако же, поелику вы без князей постыло прозябаете, кличь мя Семеном Иоанычем.

– С-садитесь, Семен Иоаннович, – выдавил из себя Прыжов и поднял трубку красного телефона. Там долго не отвечали, наконец, неприятный голос поинтересовался, в чем дело. Прыжов спокойно, с сознанием важности своей миссии, сообщил о «непоказанном» прибытии по Первому каналу князя Семена Иоанновича.

Черная машина пришла через полчаса. Тезки успели выпить кофе, поговорить о погоде (гость сообщил, что она у них «зело нравная»). По просьбе Семена Иоанновича Прыжов поведал о своем житье-бытье и даже кое-что о работе в Институте. По прибытии черной машины Прыжова тут же сменили, предложив ехать домой. На прощание князь Семен вновь ему подмигнул.

Вскоре Сеню перевели в лабораторию Второго канала, что было очевидным повышением. Прыжов почему-то решил, что тут не обошлось без его ночного гостя.

Второй канал оказался еще более «режимным». Одновременно с Сеней там постоянно дежурил некто в штатском, который и встречал гостей. Прыжов молчал, и только однажды, когда «напарник» где-то задержался, сумел переброситься несколькими словами с одним из визитеров. Михаила Корфа он выделил для себя сразу – остальные слишком походили не то на чекистов, не то на агентов охранки.

За день до событий в Столице охрану Института сменили. Парней в черных куртках заменили военные, а еще через сутки Институт был опечатан. Вскоре Прыжов узнал, что ночью на Теплый Стан был налет, часть аппаратуры повреждена, а многое похищено. Спустя пару дней, вновь приступив к работе, Прыжов понял, что повреждения на самом деле минимальны, но отсутствие скантра делало существование обеих лабораторий бессмысленным.

– …Однако же, господин Прыжов, – задумчиво произнес Корф, докуривая очередную сигарету из Сениной пачки. – Хотел бы я знать, что было в тех пакетах, что я привозил. Изменой пахнет!

– Называйте меня Сеней, выше высокоблагородие, – предложил тот.

– Сеней у меня денщика звали, – возразил полковник. – Остановимся на Семене. Титулов и званий, Семен, поминать не надо. Во-первых, конспирация, а во-вторых, в Совдепии «высокоблагородие» звучит дико.

– Так точно, Михаил Модестович, – прошептал Семен.

– Скажите, этот самый скантр – он, как я понял, источник энергии?

– Не только, ваше… то есть, Михаил Модестович. Скантр – он еще и преобразователь. Дело в том, что мы работаем с тахионами…

– Смилуйтесь! – улыбнулся барон. – Я ведь физику учил по Краевичу!

– Извините, – смутился Прыжов. – Тахионы – это… В общем, если коротко, мы их разгоняем и пускаем через скантр, а тот дает направленный луч. Насколько я понимаю, тахионы выстраивают какую-то решетку…

– Вы знаете, что скантров несколько?

– Догадываюсь, – кивнул Сеня. – Думаю, для космических войск их давно используют.

– Каких войск? – поразился Корф. – В общем, Семен, теперь я понял – вернуться мне совершенно необходимо. Дело не во мне. У нас в штабе явная измена. Вернусь – и сразу к главнокомандующему, а там – хоть в счетоводы!.. Что вы еще знаете о Волкове?

В Столицу Корф возвращался вечером. Он не спешил. Решив, что береженого Бог бережет, барон не стал садиться на автобус, а, пройдя пешком несколько километров, добрался до станции пригородной железной дороги.

…Михаил сидел на деревянной вагонной лавке между старушками и рыбаками с безразмерными удочками, с грустью вспоминая уютные пригородные поезда довоенной молодости. Впрочем, неприглядный мир правнуков не особенно смущал барона – за годы войны он притерпелся и не к такому.

Столица была уже совсем близко, как вдруг дверь, ведущая в тамбур, с грохотом отъехала в сторону, и в вагон вбежала белокурая девушка в разорванном на плече платье. Затравленно оглядев тут же отвернувшихся пассажиров, она заметила барона и бросилась к нему.

Полковник, мгновенно узнав ее, поспешил встать.

– Сударыня, – начал он. – Я рад…

– Помогите, – шепнула та. – За мною…

Из тамбура уже лезли небритые морды. Пояснений не требовалось, барон собрался было достать наган, но передумал и расстегнул пиджак.

– Не бойтесь, сударыня, это вульгарные раклы. Минутку…

Небритые морды что-то вопили, но полковник решил не вникать, а сразу стал в стойку.

– Каратист, мать твою! – заревел первый, выхватывая финку. – Порешу, падла!

– Простите? – вежливо удивился Корф, двумя короткими ударами заставляя нападавшего согнуться пополам. Одновременно он перехватил руку с ножом, дернул ее и слегка надавил. Негромкий хруст показал, что простой прием сработал безотказно.

Узкий проход мешал остальным вступить в драку, и барон имел возможность толкнуть оседающую тушу прямиком на второго из бандитов, свалив того на пол. И в ту же секунду третий, отскочив назад, выхватил пистолет.

Корф потянулся к нагану, но тут же увидел, что опасность миновала. Невысокий парень с золотистой медалью на груди, подскочив откуда-то сбоку, со знанием дела ударил бандита кулаком в основание черепа. Второй из нападавших попытался приподняться, но парень угостил его таким же ударом, и вопрос был полностью урегулирован.

– Извини, браток, – тяжело дыша, обратился к барону парень с медалью. – Не успел сразу. Пока протолкался…

– Спасибо, – Корф протянул руку, благодаря за помощь. – Что с ними будем делать? Сдадим в полицию?

– Шутишь? – улыбнулся парень. – Да там таких уродов и без них хватает. Скинем с поезда – и вся недолга.

– Разобьются, стрикулисты, – возразил барон. – Хотя…

Поезд как раз приближался к очередной станции. Как только двери открылись, Корф и парень с медалью вывалили слабо сопротивлявшихся мерзавцев прямо на платформу. Пистолет парень передал барону. Тот невозмутимо сунул его в левый карман – в правом лежал револьвер.

– Благодарю вас, – повторил Корф. – Выручили! Не та реакция уже – контузия.

– Я так и понял, что ты из Афгана, – сочувственно кивнул парень. – Нас сразу узнать можно. Видал – никто за девку не вступился! Сволочи… Ты, я вижу, офицер?

– Полковник…

– Ух ты! – протянул парень. – Извините, товарищ полковник, что я на «ты»… Дембильнулись?

– Что? – не сразу сообразил барон. – Ну да, списали вчистую. Три ранения, контузия…

– Ясно… И в таком костюме ходите! Вот сволочи, сами жрут… Передавил бы!..

Корф распрощался с афганцем и вернулся на место. Девушка, уже пришедшая в себя, попыталась улыбнуться.

– Надеюсь, сударыня, все в порядке? – осведомился барон. – Разрешите присесть?

– Спасибо вам, – тихо проговорила спасенная. – Я, когда вас увидела, так обрадовалась… Вы меня помните, да? Ну что вы стоите, садитесь!

– Благодарю, – кивнул полковник, жалея, что на нем не гвардейский мундир. Штатский костюм с чужого плеча изрядно его смущал. – Нас некому представить, посему разрешите отрекомендоваться: Корф Михаил Модестович. Ежели ваша воля будет, просто Михаил.

Про «барона» и «полковника» Корф предпочел не упоминать.

– Кора, – девушка протянула тонкую худую руку. – Знаете, Михаил Модестович, я, наверное, должна все объяснить…

– Сударыня, – возразил полковник. – Поверьте, вы мне ничем не обязаны. Я лишь смею выразить радость, что смог быть вам в некоторой степени полезным…

Кора кивнула:

– Смогли. Сегодня утром я сбежала от Волкова…

…Из рассказа девушки Корф мало что понял, ибо термины «ВУЗ», «общага», «колеса» и «отморозки» нуждались если не в переводе, то в толковании. Он лишь рассудил, что речь шла о какой-то дурной компании, куда попала наивная провинциальная барышня и откуда сумела благополучно бежать, по дороге напоровшись на какую-то шпану. Переспрашивать Михаил ничего не стал, однако отметил некую странность: Кора бежала из города, но поезд шел прямиком в Столицу!

– Куда же вы теперь, Кора? – поинтересовался он.

– У меня нет денег, – вздохнула девушка. – Домой я не могу вернуться – меня наверняка ищет милиция. А в Столице даже ночевать негде…

– Помилуйте, сударыня! – поразился Корф. – То есть, как это, негде?

Весь день Фрол прилагал героические усилия, дабы не пустить Келюса на улицу. Это оказалось нелегко – Николая так и тянуло на подвиги. Чтобы сбавить его пыл, дхар во всех подробностях описал вчерашний вечер. Келюс ощупал свою шею и лишь пожал плечами. Пришлось сводить его на лестничную площадку. Лужа застывшей крови заставила Николая задуматься. Кровь решили замыть, дабы не пугать соседей, после чего Лунин попросил рассказать о случившемся еще раз.

– Вот, бином, и угораздило меня! – рассудил он, наконец. – Ну ничего не помню, хоть убей! Эх жаль, со стариком поговорить не удалось. Я сразу понял, что он, бином, экстрасенс классный… Хотя, знаешь, воин Фроат, что-то крови много. Если это все моя… Я бы сейчас не бегал!

– А ты и не бегай, – посоветовал дхар. – И барона зря мы отпустили… Да только сдается мне, что мы с ним этим гадам не нужны… Хочешь, кое-чего покажу?

Они вышли на балкон, выходивший во двор. Фрол выглянул, хмыкнул и указал куда-то вниз. Келюс пригляделся – у подъезда, укрывшись за скамейкой, лежала большая черная собака.

– Их, – кивнул дхар. – Со вчерашнего дня тут. Стережет, елы!

– Ага, пес Баскервилей, – хмыкнул Лунин. – Да таких тут, бином, сотня, а то и больше!

– А давай-ка, Француз, понаблюдаем, – невозмутимо предложил дхар.

Собака лежала спокойно, не реагируя на гудки машин, то и дело въезжавших во двор, на кошек, детей и местных болонок. Но она не спала, то и дело неторопливо поворачивая голову в сторону подъезда, словно фиксируя всех входящих и выходящих.

– Ну и что? – не выдержал Лунин. – Пес как пес. Спокойный…

– Угу. Спокойнее, в карету его, не бывает…

Николай уже хотел было намекнуть, что у его приятеля начинается мания преследования, но внезапно вздрогнул:

– Смотри! Барон. Да не один!..

– Не один? – голос Фрола прозвучал странно, но Лунин не обратил на его тон никакого внимания, сосредоточившись на той, которая шла рядом с Корфом.

– А ведь знакомая, елы, – заметил дхар. – Виделись… Посмотри-ка на собаку, Француз!

Келюс поглядел на черного пса. Тот чуть повернул голову и вновь отвернулся.

– Заметил? Она же ему рукой, елы, махнула!

– Псу? – покачал головой Лунин. – Знаешь, воин Фроат, ты только барону не говори. А то он тебя, бином, не поймет с твоей шпиономанией.

– Не скажу, – пообещал дхар. – И ты, Француз, молчи.

Время, проведенное с бароном, окончательно успокоило Кору, вернув интерес к жизни. Познакомившись со всеми, она тут же отправилась под душ, после чего, облачившись в пижаму Келюса, была приглашена за стол, где уже был накрыт ужин. Есть, правда, отказалась, сославшись на усталость после всех злоключений и лишь пригубила кофе, после чего вновь поведала свою невеселую историю.

Лунин слушал девушку, то сочувственно кивая, то кипя от возмущения. Дхар же, напротив, был каменно спокоен и даже не смотрел на гостью. Само собой, Лунину хотелось получить подробную информацию о шайке краснолицего. Кора с сожалением заявила, что сама хотела бы знать побольше о бандитах, дабы сообщить кому следует. Но известно ей было немного: Волков и его парни – наркоманы, у них есть притон где-то на окраине Столицы. Сам краснолицый – в прошлом офицер, к тому же сильный гипнотизер.

– Ну, ясное дело, обыкновенная мафия! – резюмировал Келюс. – А ты, воин Фроат, все – ярты, ярты…

– Натурально, господа, – согласился барон. – А то я и сам начал было верить во всякую, прошу прощения, чертовщину. Особенно после двери…

– Ага, – невозмутимо отозвался дхар. – Дверь Волков открыл гипнозом…

– Да отмычкой он открыл! – Корф даже рукой махнул. – А нас заставил увидеть бес ведает что. Знаете, Кора, в мое время… Не так давно, но все же… Один пройдоха-итальянец, представьте себе, вызвал в нашей компании дух королевы Марго. И, самое пикантное, мой друг, поручик… то есть, лейтенант Грум-Гржимайло, в сей фантом влюбился. Еле откачали, и то после дюжины шампанского!..

…Кора, сославшись на усталость, рано легла спать. Остальные, между тем, держали совет.

– Пусть живет пока здесь, – решил Лунин. – Надо будет денег достать, а то мои уже на исходе. Достанем денег – отправим домой.

– Куда спешить, господа? – возразил барон. – У Коры, как я понял, могут быть неприятности с полицией. К тому же, такая гостья, смею заметить…

Михаил, явно смутившись, не довел мысль до конца.

– Пожалуй, – согласился Лунин. – А ты как думаешь, Фрол? Эй, чего молчишь, воин Фроат?

– Да ничего, Француз, – невозмутимо отозвался дхар. – Знаешь, дай-ка мне запасные ключи от квартиры.

– Ради Бога! – кивнул Лунин. – Ну ладно, давайте сообразим, что нам известно. Прежде всего дверь – та, что я охранял. Это, скорее всего, дверь в комнату с установкой пространственной связи. Гостайна первой степени, вот меня и решили убрать. Дед еще говорил, что не знал о подключении Белого Дома… К тому же, я видел, с кем Президент переговаривался той ночью…

– Хорош Президент, – заметил Фрол. – Демократ, елы!

– Так это и без него могли распорядиться, – не согласился Келюс. – Мало ли сволочей? Со скантром тоже ясно. Эта штука стоит дикие деньги, вот Волков ее и похитил. Наконец, партийные документы – с ними тоже все понятно. Итак, грязь, политика и никакой мистики!..

– Никакой, – кивнул дхар. – У тебя топор есть?

– Вот, бином, – поразился Лунин. – Ты чего, за дровами собрался?

– За шишками, елы…

Николай лишь головой покрутил.

– На кухне, в нижнем ящике… Коре ничего рассказывать не будем, ей и так досталось.

Спорить никто не стал.

…Где-то после двух ночи Келюс проснулся от стука входной двери. Мигом вскочив, он схватил браунинг и поспешил в коридор. Все было тихо, только на лестничной площадке слышался затихающий звук шагов. Лунин обошел квартиру. Все, кроме Фрола, оказались на месте. Пораженный догадкой, Николай заглянул на кухню – топора не было.

Поутру обнаружилось, что Фрол мирно дремлет, топор лежит в ящике, а дверь закрыта на задвижку. Решив, что ему все приснилось, Келюс вышел на балкон покурить, взглянул вниз и оторопел. Возле подъезда стояли две милицейские машины, вокруг которых собралась немалая в этот ранний час толпа. Николай протер глаза и стал быстро одеваться.

Когда он вернулся, в квартире уже все встали. Барон, стоя на балконе, делал гимнастику.

– Доброе утро, Николай, – поздоровался он, пружинисто приседая. – Что-нибудь стряслось?

– Да так, ничего, – пробормотал Келюс. – Пьяного подобрали…

Фрол как раз выходил из ванной. Николай, отведя его в сторону, взял за плечо.

– Привет, Француз, – удивился дхар. – Чего-то случилось?

– Это ты скажи, что случилось, бином! – озлился Келюс. – Ты сегодня ночью выходил? Выходил? Ну?

– Ну! – согласился Фрол.

– Там, внизу… Там внизу менты, знаешь?

– А откуда мне знать-то? – еще более поразился дхар.

– Откуда? – Лунин вздохнул. – Там крови – ведро целое! И рука…

– Верная? Друг индейцев, елы?

– Отрубленная. Человеческая! Понял?

– Не-а, – дхар поглядел Николаю прямо в глаза. – Ты руку ту видел?

– Нет…

Келюс вспомнил болтовню соседок, толпившихся у подъезда и несколько смутился.

– Говорят, какая-то странная. С когтями…

– Ну так пускай этим, в карету его, ветеринары занимаются, – невозмутимо пожал плечами Фрол. – И вообще, гипноз это, елы…

– Ладно, – сдался Лунин. – Объясни, черт с тобой.

– Это был руг-рит, – помрачнел Фрол. – Ну, вроде оборотня. Наверное, Волков его оставил нас стеречь. Ты б его видел, Француз, песика этого! Ночью и решил убедиться, взял топор… Только вот чего, барону говорить не будем. И девке тоже…

– Чего ты ее невзлюбил? – удивился Келюс. – Ты чего, бином, женоненавистник?

– Ага, – охотно согласился дхар.

Завтракали молча. Келюс все еще приходил в себя после случившегося. Фрол невозмутимо помалкивал, барон, похоже, что-то почувствовав, тоже молчал. Кора же казалась невеселой и, пожаловавшись на отсутствие аппетита, почти не притронулась к яичнице, приготовленной Корфом. Михаил, отнеся это к своим кулинарным способностям, расстроился.

После завтрака Лунин категорически заявил, что более сидеть в квартире не собирается и намерен погулять. С ним согласились, но при условии, что гулять будут недолго и все вместе. Кора промолчала, однако, когда все уже выходили из квартиры, внезапно заявила, что у нее кружится голова. Келюс, тут же велел ей остаться, принять таблетку и полежать.

Втроем они направились к центру, но не прошли и километра, как Фрол неожиданно вспомнил, что у него имеется срочное дело. Игнорируя удивленные расспросы, дхар, велев барону не отходить от «Француза» ни на шаг, сделав крюк, быстрым шагом вернулся в Дом на Набережной. Он не стал вызывать лифт, а поднялся по лестнице, ступая настолько тихо, что даже подъездные кошки замечали его не сразу. Подойдя к двери, Фрол прислушался, провернул ключ в замке и быстро прошел в кабинет.

…Книги были сброшены на пол, ящики стола выдвинуты, с дивана сорвана спинка. Кора внимательно изучала содержимое очередной коробки, взятой из тумбы стола.

– Ладно, – бросил дхар, едва сдерживаясь, чтобы не сплюнуть. – Приплыли, елы…

– Я… я…

Девушка затравленно оглянулась, бросив взгляд сначала на Фрола, затем на закрытое окно, и нерешительно шагнула вперед.

– Не двигайся, елы! – рявкнул Фрол.

– Я… я ничего не взяла, – бормотала Кора. – Я сейчас уйду… Я хотела прибрать… посмотреть…

– Стой! – крикнул дхар, но опоздал. Девушка бросилась на него, пытаясь ухватить за горло. Фрол отступил на шаг и поднял руку ладонью вперед. Кора, не добежав полметра, покачнулась и упала. Дхар неторопливо шагнул к ней, обведя широким движением руки место, где лежала девушка.

– Не надо! – вскрикнула она. – Пожалей!

Фрол, не отвечая, начал тихо бормотать какие-то непонятные слова, делая правой рукой крестообразные жесты. Кору забило, задергало, глаза широко раскрылись, на губах выступила кровавая пена. Лицо, разом потеряв естественные краски, стало землистым, ногти впились в ладони…

– Я сегодня разобрался с твоим дружком, – заметил дхар, продолжая водить рукой. – А сейчас упокою тебя, ярытница!..

– Я не… Он мне не друг… – хрипела Кора. Рот почернел и жутко искривился, заострился нос, белки глаз позеленели. Увидев девушку в эту минуту, барон едва ли решился бы прийти ей на помощь, а добрая душа Келюс – предложить свое гостеприимство. Страшный скорчившийся труп бился в судорогах на блестящем паркете…

– Я… все расскажу… больно… душа… не успокоится… Пожалей!

Дхар задумался, опустил руку. В тот же миг тело неподвижно застыло. Медленно-медленно кожа стала снова приобретать естественный цвет, разжались скрюченные пальцы, порозовели губы. Наконец девушка облегченно вздохнула и вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в пол.

– Встань! – велел Фрол. Кора поспешно приподнялась, пошатнулась и без сил упала в кресло.

– И без шуток, елы, – добавил дхар, беря стул и усаживаясь рядом. – Я тебя сразу просек! Тебя и пса этого. А теперь рассказывай…

– Фрол, – еле слышно, одними губами, прошептала Кора. – Я все скажу… Я знала, кто ты, еще тогда, в городе. Я не хотела идти, но Волков приказал. Он думал, ты не сразу поймешь…

– Давно с ними?

– Два года…

– И чего вы там делали? – брезгливо осведомился Фрол. – Зубами в горло?

– Не надо… – простонала Кора. – Это страшно, ты даже не представляешь. Они… мы не вампиры, не ярты. Нас называют «СИБы». Не знаю, что это означает… Какой-то укол, вводят под кожу страшную мерзость…

Дхар брезгливо поморщился.

– Как ты оказалась с ними?

– Не помню! Я ничего не помню, Фрол, даже своего имени! Кажется, я действительно была студенткой, зачем-то приехала в Столицу… Волков сказал, что теперь я навсегда связана с ними, что меня не примут ни живые, ни мертвые…

Фрол встал, отвернулся.

– Ты же все понимаешь, елы! Зачем ты меня остановила?

– Это ты не понимаешь! – вздохнула девушка. – Волков – не ярт, но и не человек. Не знаю, даже, кто он. Волков сказал, что я… Что моя душа все равно будет здесь – даже если кол в сердце. Он сказал, что если я выполню приказ, он меня отпустит…

– Душа! – пожал плечами Фрол. – В церковь бы лучше сходила, что ли, чем всякую чушь молоть, елы! Ладно, что он тебе велел?

– Познакомиться с вами. Они показали мне Мишу… Михаила Модестовича. Разыграли сцену в электричке. А потом я должна была найти одну вещь…

– Бумагу? Ну, документы? – Фрол подался вперед.

– Нет, – Кора обвела глазами комнату. – Волков сказал, что когда прикоснусь к ней, почувствую сильное жжение. Она где-то здесь, в квартире…

Дхар встал, оглядываясь по сторонам. В кабинете все было, похоже, осмотрено. Значит, непонятная «вещь» находилась не здесь.

– А потом я должна была сразу уйти. Волков сказал, что сам меня найдет…

– Значит, елы, он тебя слышит! – понял дхар. – Пока мы с тобой тут разговариваем…

– Не знаю, – девушка закрыла лицо руками. – Он все может. Но мне кажется, Волков слышит меня не все время, а иногда – на рассвете и на закате. Я словно каменею, перестаю думать. Если бы он слышал меня все время, то не послал бы эту собаку… Фрол, не говори остальным, пожалуйста! Я уйду, уеду…

– Это тебе не поможет, – покачал головой дхар. – Сама же говорила – заклятие! Слыхал я такую сказку. А если это не сказка, то ты освободишься, только когда он сдохнет…

– Его не убьешь, – обреченно вздохнула Кора. – Волков не боится даже разрывной пули в сердце…

– А это мы еще поглядим! Сейчас приберем и поедем к твоему Волкову – на вашу «малину»!

Ехать пришлось далеко, до предпоследней станции метро. Город кончался, ряды высоких серых домов, резко обрываясь, сменялись неухоженными пустырями.

– Где мы? – поинтересовался Фрол, никогда здесь не бывавший.

– Головинское шоссе, – тихо ответила девушка. – Может, вернемся?

– Вот еще! Пошли уж…

Они свернули вправо от станции, миновали красную девятиэтажку ведомственного отеля и пошли вдоль пустого в этот час шоссе.

– А скажи-ка ты мне, – нарушил молчание Фрол. – Почему ваши не убили Француза… Николая?

– Он не должен был умереть, – неохотно отозвалась девушка, – Николай должен был заболеть, его воля постепенно ослабела, и Волков смог бы ему приказывать. Он знал бы даже то, о чем Николай думает. Но не получилось, Волков так и не понял, почему. Он думает, что вам кто-то помогает, и велел мне узнать.

Фрол вспомнил Варфоломея Кирилловича, но промолчал.

Они прошли уже больше километра, когда слева от дороги показался высокий бетонный забор, за которым зеленели кроны высоких деревьев.

– Головинское кладбище, – кивнула Кора. – Это здесь. Ворота дальше, но мы пройдем через калитку…

– Вот, елы! – поежился дхар, – выбрали же место. И не страшно?

– Страшно… Особенно ночью, когда эти… белые… их даже наши боятся. И когда Волков кого-нибудь приволакивает…

– Ну тебя, – резко оборвал ее Фрол. – Скажешь еще… Хорошо, что день сейчас!..

Калитка оказалась запертой, но девушка просунула руку в пролом в бетоне и достала ключ. Перешагнув через порог, они оказались на узкой тенистой аллее среди крашеных серебрянкой оградок. Кругом стояла тишина. Даже днем в этот угол кладбища мало кто заходил. Дхар осмотрелся.

– И куда теперь?

– Пошли! – неожиданно твердо проговорила Кора, направляясь вглубь аллеи. Фрол, чувствуя, что делает что-то не то, сделал шаг, и вдруг его прошиб холодный пот. Перехватило сердце, по рукам прошла дрожь…

– Пошли!

Кора повернулась и неторопливо шагнула к замершему Фролу. Глаза ее потемнели, странная улыбка искривила губы, руки потянулись вперед…

– Назад! – выдавил из себя дхар, попытавшись отгородиться раскрытой ладонью, но девушка только рассмеялась. Пальцы протянутых рук согнулись и начали чернеть.

– Здесь наша земля! Ты ошибся, чуг – сюда даже тебе заходить опасно. Иди за мной, теперь ты наш…

Фрол почувствовал, как сзади и с боков что-то надвигается – неотвратимо, с жутким шорохом и тяжелым сопением. Кора тоже ощутила это «что-то», ее улыбка стала шире, обнажились острые белые резцы.

«Влип, елы… – понял Фрол. – И пистолета нет!.. Да что тут со стволом сделаешь? Эх, что бы?.. Истинный Лик! Да! Истинный Лик!»

– Истинный Лик! – произнес он вслух, внезапно почувствовав себя сильнее. И тут же замерла страшная улыбка на лице Коры, сзади и с боков кто-то с шипением отшатнулся, а сам Фрол словно вырос, поднялся к ветвям раскидистых деревьев. С треском лопнула рубашка на груди, перед глазами мелькнули странные – не его – руки, похожие на медвежьи лапы. Фрол хотел крикнуть, но из груди вырвался жуткий рев. Дхар шагнул вперед, легко схватил Кору одной рукой, тряхнул, бросил на землю, затем быстро повернулся, но вокруг было пусто, лишь легкий шорох пронесся между могилами.

– Вот елы! – хотел сказать он, но из горла снова вырвался рев. Фролу стало не по себе, он обхватил лицо своими – чужими – руками и замер, боясь открыть глаза. Внезапно дхара окатило холодом. Очнувшись, он понял, что стоит на пустынной аллее – босой, в разорванной рубашке, а Кора неподвижно лежит рядом.

– Ну все! – выдохнул Фрол, на этот раз вполне членораздельно. – В дурку пора!..

– Не бойся, воин Фроат!

Фрол, почти не удивившись, обернулся. Варфоломей Кириллович стоял у калитки, спокойно глядя на дхара, но в глубине его темных глаз Фрол уловил что-то, похожее на одобрительную усмешку.

– Здравствуйте, Варфоломей Кириллович! – воскликнул он и принялся разыскивать свои туфли. Собственные босые ноги показались ему в эту минуту чем-то почти непристойным.

– Вот елы, – расстроился он, убедившись, что рубашке пришел конец. – Варфоломей Кириллович, вы все видели?

– Видел, воин Фроат, – кивнул старик, неторопливо подходя к дхару. – Думал, подмога надобна, однако же ты не сплоховал…

– Это и есть Истинный Лик? – осенило Фрола. – Я чего, в медведя превратился? Ничего себе – лик! Этак в зоопарк заберут!

– И сие возможно, – невозмутимо согласился Варфоломей Кириллович. – Успокойся, воин Фроат, не медведем ты был. Лик дхаров чуден, однако небесполезен… Ее надо унести, – добавил он, указывая на Кору.

Фрол не без опасения подошел к девушке, но та лежала неподвижно, казалось, даже не дыша. Дхар легко поднял ее и вынес за калитку. Невдалеке небольшой рощицей росли деревья, окружая незаметную для глаз прогалину. Фрол и старик прошли туда, дхар хотел уже опустить девушку на траву, как вдруг замер:

– Не, я точно спятил! Она же… Тени! Тени нет!

– Чему дивишься, воин? – Варфоломей Кириллович покачал головой. – Или сразу не понял?

– Не понял, – вздохнул дхар, укладывая Кору на землю. – Предала-таки! Говорил же дед, нельзя яртам верить!..

– Не ее вини, Фроат, – возразил старик. – Предавать вас она не тщилась, но пославший над душой ее волен. Да и место плохое. Погост без церкви – то-то им раздолье!

Подмывало спросить о «них», но дхар так и не решился.

– И чем помочь, не ведаю, – продолжал старик. – И мужи ученые только руками разводят. Кто говорит – хворь это, а кто – чародейство. Слыхал я, что только святой Ириней заклятие такое снять тщился…

Варфоломей Кириллович снял с шеи небольшой крестик и, опустившись на колени возле девушки, стал негромко что-то шептать. Кора вздрогнула, глаза ее на секунду открылись, и в них промелькнула невыразимая боль. Руки и ноги дернулись, ногти вновь впились в ладони, но старик все шептал, и постепенно Кора затихла. Тогда старик поднес крестик к ее бледным губам, а затем аккуратно повесил его на шею девушки.

– Не лекарь я, – печально произнес он. – И не мне ее спасти, но Волков над нею уже не властен. Проклята, но свободна… Проснись, Кора!

Веки девушки дрогнули, она открыла глаза, и, увидев Фрола, испуганно приподнялась:

– Фрол, что с тобой? Мы не должны идти на кладбище, слышишь? Там они…

Она быстро встала, огляделась и растерянно умолкла. Из горла вырвался стон:

– Так значит, мы были там!.. Фрол, что случилось? Что там было?

– Да пустяки, елы! – махнул рукой дхар, но девушка, застонав, без сил опустилась на землю.

– Ну почему… Почему я не могу просто умереть? Я ведь не хотела, я все время пыталась тебя предупредить, но не могла…

– Не надо… – дхар помог девушке встать. – Теперь уже все в порядке. Вот…

Он оглянулся, но Варфоломея Кирилловича нигде не было.

Добравшись домой и оставив Кору в квартире, Фрол наскоро переоделся и вновь направился в город. Позвонив из переговорного пункта домой, он успокоил родителей, а затем ноги сами понесли его к Белому Дому. Пару раз дхар останавливался, но затем махнул рукой, решив взглянуть на памятное место хотя бы одним глазом. За себя он не боялся – его скромная персона едва ли будет кому-либо интересна.

У Белого Дома было малолюдно. Возле подъездов стояла дюжина черных «мерседесов», два мощных подъемных крана неторопливо растаскивали остатки баррикад. Фрол прошел к путепроводу, где на месте схватки лежал выложенный из цветов крест. Машины равнодушно проезжали мимо, время от времени задевая цветы колесами. Дхар постоял минуту и направился прямо к подъездам.

Окна первого этажа все еще закрывали мешки с песком. Постовые милиционеры подозрительно покосились на Фрола, хотя тот уже успел переменить рубашку и пришить отлетевшую пуговицу на брюках. Наконец, один из стражей порядка двинулся к нему, суровым тоном поинтересовавшись целью визита.

– А ничего, – буркнул Фрол, – гуляю, елы…

– Гражданин, – поучительно начал милиционер, – здесь гулять… Вот черт! – прервал он сам себя. – Живой! Не узнаешь? Мы же с тобой вместе…

Перед Фролом стоял тот самый милиционер, с которым они лежали на соседних койках в медпункте Белого Дома. Тут же последовали расспросы о здоровье, а затем страж порядка пожаловался на боли в пострадавшей ноге, присовокупив, что квартиру ему все-таки дали, хотя и не трехкомнатную, как он рассчитывал. Потом, что-то вспомнив, заявил, что Фролу надо немедленно пройти в Белый Дом, где его очень ждут. Дхар хотел отказаться, но милиционер уже тянул его за руку куда-то вглубь огромного вестибюля.

Лифт доставил их на третий этаж. В большой приемной скучала дюжина посетителей, но милиционер что-то шепнул секретарю, и через минуту дхара пригласили войти.

Перешагнув порог, Фрол сразу узнал Генерала.

– Ага! – произнес тот. – Наконец-то…

Фрол, помня рассказ Келюса, насторожился. Генерал, пожав ему руку, усадил в кресло и хмыкнул:

– Другие прямо в очереди стоят, чтоб их не забыли, а ты прячешься! Соломатин, кажется?

– Так точно, – Фрол невольно встал. – Сержант запаса.

– Да садись, сержант! Орден тебе, между прочим, положен. С жильем как?

– Да нормально у меня с жильем, елы! – не выдержал Фрол. – Я что – из-за этого?

– Полагается, – отрезал хозяин кабинета. – Другие прятались, а ты воевал, кровь пролил… Да, тут такое дело, Соломатин – друга твоего никак не найдем. По запарке фамилию не записали, идиоты! Помню, он говорил, что был в группе поддержки на выборах, но там столько народу помогало, а списки, как назло, исчезли. Ты, часом, его адресок не знаешь?

– А он не из Столицы, – солгал Фрол, честно глядя в глаза начальству.

– Не может быть! – удивился Генерал. – Фамилию его помнишь? Ну хотя бы имя?

Оставалось сослаться на ранение, ночную неразбериху и плохую память, а также пообещать, что, буде он, сержант Соломатин, что-то узнает, то немедленно доложит о неизвестном герое.

…Слежку Фрол заметил сразу, еще у подъезда Белого Дома. Прикинувшись ничего не понимающим, дхар не спеша направился в сторону, противоположную той, где находился Дом на Набережной. Зайдя в узкий переулок, он нырнул в подъезд и, осторожно выглянув, увидел трех парней самого подозрительного вида. Тот, кто шел первым, показался знакомым. Всмотревшись, дхар понял, что не ошибся, после чего выходить из подъезда совершено расхотелось. Фрол понадеялся, что соглядатаи пройдут дальше, но «хвост» попался опытный, и парни принялись деловито заглядывать во все входные двери.

Черного хода в подъезде не оказалось. Подумав, дхар поднялся на последний этаж. Как он и ожидал, здесь был вход на чердак, но на двери оказался массивный замок. Фрол огляделся, но ничего подходящего рядом не оказалось. Будь тут, к примеру, ломик или кусок трубы! Увы, лестница была пуста и даже аккуратно подметена. Фрол нерешительно подергал замок рукой. На силу он не жаловался, но стальные дужки могла одолеть только ножовка.

Внизу хлопнула дверь. Фрол еще раз дернул замок, затем, разозлившись всерьез, крутанул его что есть силы. Крепкие петли не поддавались, а тот, кто стоял внизу, что-то крикнул и начал быстро подниматься. Дхара охватила ярость, он закрыл глаза и вдруг вспомнил жуткие медвежьи лапы, мелькнувшие перед глазами на тихой кладбищенской аллее. Истинный Лик! Его вновь захлестнуло однажды уже испытанное ощущение небывалой силы. Это продолжалось недолго, какую-то секунду…

Фрол открыл глаза. Замок по-прежнему находился в его руках, однако дверные скобы оказались вырваны прямо с шурупами. Дверь с негромким скрипом начала приоткрываться. Дхар вздохнул и, нырнув в темноту чердака, бросился к просвету окна, выходящего на крышу.

Глава 5. По следу

– Он не знает города, – нервничал Келюс, глядя в темное окно. – Какая муха его укусила? Что за, бином, дела такие?

– Может, дама? – предположил барон, прихлебывая остывающий чай.

Они сидели на кухне, дожидаясь Фрола. Был уже вечер, Кора прилегла отдохнуть, а Лунин и Корф все ждали, начиная волноваться весьма нешуточно.

– Мог бы и позвонить! Да и откуда тут дама?

– Помилуйте! – запротестовал полковник. – Дамы попадаются, как правило, в самый неподходящий момент. И тогда, смею вас уверить, уже не до телефона.

– Ага! – прервал его Келюс. – Кто-то идет…

Через минуту в замке заскрипел ключ, и на пороге возник Фрол в измятой рубашке, порванных в нескольких местах брюках, со всклокоченными самым разбойничьим образом волосами.

– Слава Богу! – облегченно вздохнул барон, одним глотком допивая чай.

– Привет, мужики! – смущенно приветствовал честную компанию дхар. – Слушай, Француз, я тут твою рубашку взял…

– Вторую за сегодня, – уточнил Лунин. – Слушай, где тебя, бином, черти носили?

– А! – махнул рукой Фрол. – Чаю дадите?

Чай он пил долго, казалось, не слыша вопросов, которыми засыпал его нетерпеливый Келюс. Наконец, отставил пустую чашку и откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что готов к беседе.

– Знаешь, воин Фроат, – покачал головой Лунин, – пока ты рубашки изводил, мы с его высокоблагородием делом, между прочим, занимались.

– По грибы, елы, ходили? – невозмутимо полюбопытствовал дхар.

– Именно, – обиделся Келюс. – Между прочим, мы договаривались не разбегаться! Ну, в общем, прошлись по центру, мороженое слопали в «Космосе».

– Дрянь ресторанишко, – вставил барон. – Вообразите, Фрол, дамы приходят в ресторан, извините, в брюках. А еще говорят, что большевиков свергли!

– Ну, а после второй порции, – продолжал Лунин, – меня как шибануло…

– Без последствий для здоровья? – осведомился дхар, незаметно потирая ушибленное плечо.

– Без. Так вот, я прикинул, что мы знаем о Волкове? Как к нему подступиться?

– А через гипнотизеров, – посоветовал Фрол.

– Тоже вариант. Но вначале можно попробовать через его командира – бывшего, который подполковник Фраучи. Заглянули мы в Горсправку. Фамилия редкая, есть еще только музыкант один. Догадайся!

– Да чего там, – пожал плечами дхар. – Сказали, помер. Похоронен где-нибудь на Головинском…

Лунин так и замер с раскрытым ртом. Барона хватило на то, чтобы проговорить: «Однако».

– Ну, чукча! – выдохнул Николай. – Ты-то откуда знаешь? Тоже в Горсправке спрашивал?

– Чукча не знай, – скосил глаза дхар. – Чукча мало-мало думай…

– Шибко умный, бином… Ну, ты только в справку заглянул, а мы к Фраучи домой сходили. Там уже другие живут, ни черта, понятно, не знают. Но соседи… Они его видели. Совсем недавно! Понял?

– Натурально, елы, – кивнул дхар. – Гипноз.

– Да иди ты! – вскипел Келюс. – Сам ты гипноз! Видели его сразу трое. Так что никакой он, конечно, не мертвый. Они ведь с Волковым не в детской аптеке работали. Группа «Бета» – это же убийцы! Кабул брали, Вильнюс резали… Вот и решили бандюги отсидеться, прием старый… А где ты насчет кладбища узнал?

– Да, говорю, не знал, – вздохнул Фрол. – Догадался. У Волкова на Головинском берлога.

– Постой-постой! – Лунин даже привстал. – Ты нашел базу Волкова? Так надо завтра же, бином…

– Шнурки погладить. Ты, Француз, как ситро какое-то, шустрый, дальше некуда! Слушай лучше…

Дхар на мгновение умолк, пытаясь сформулировать как можно точнее.

– Значит, елы, так… Мороженого я не лопал, это первое. Волков и его урки прячутся на Головинском, это уже второе.

– А третье? – не выдержал Келюс.

– …Соваться туда опасно. Ну и четвертое, Француз… Генерала я видел. Ищет он тебя, елы, извелся весь, мечтает орден тебе повесить, в карету его! Еле ушел, пришлось по крышам побегать. Вот, видал брюки?

– Погоди, – растерялся Лунин. – Значит, ты сунулся в Белый Дом? Во черт! Значит, еще и Генерал?

– Позвольте заметить, – вмешался барон. – Дело, как говаривал мой батальонный, полковник Ольденбургский, швах. Полное окружение. Пора думать о срочной эвакуации. Вести бой с многочисленным и хорошо вооруженным противником в таких условиях не рекомендует ни один устав, даже большевистский.

– Удрать можно, – рассудил дхар. – Фамилию твою, Француз, Генерал еще не знает. Махнем ко мне, там нас за сто лет не найдут.

– Верно, – согласился полковник. – Я же, увы, по ряду причин вынужден остаться.

– Да, – кивнул Келюс. – Фрол, ты уезжай. Если что – хоть ты сможешь рассказать…

– Ага… Мемуары напишу, елы, – кивнул дхар. – Да за кого вы меня принимаете?

– За умного человека, Фрол, – твердо ответил полковник. – Рискну заметить: это не роман Дюма-пера. А если из-за вашего гусарства первая пуля достанется Коре?

Келюс и дхар переглянулись.

– Вы правы, Михаил, – согласился Лунин. – Вот ей действительно надо уехать, лучше всего завтра же. А мне… Если бы дело было только в Волкове, тогда пожалуй. Но Генерал меня и на Чукотке из вечной мерзлоты достанет. В Столице я хоть на виду. Вот что, надо прижать, бином, этого Фраучи, все от него узнать…

– Ты прямо Ганнибал какой-то, Француз, – перебил Фрол. – Что бежать не надо, тут я, елы, согласен, а вот на Головинское идти нельзя. Вот черт, даже в ментуру не заявишь – враз найдут и оприходуют!

Теперь уже переглянулись Келюс с бароном.

– Но если втроем, да с оружием, – задумался Корф. – Смелость города берет!

– Нельзя! – повторил дхар. – Там никакое оружие… Да вы что, меня, елы, за труса держите?

– Не за труса, – рассудительно ответил Лунин, – а за человека, подверженного суевериям. Ну, чего нам такого бояться, бином?

Фрол встал и, не сказав ни слова, вышел.

– Сходим без него, – решил Келюс, – раз он верит в эту нежить и нелюдь… Признаться, и мне вначале казалось…

– Мне тоже, – кивнул полковник. – Особенно когда сквозь дверь… Правда, если подумать – дело было под утро, нервы, а господин Волков, похоже, изрядный штукарь. Однако, Николай, вы бы видели, как Фрол крестил этих разбойников. Их дергало, как от гальванической батареи!

– Да у него биополе, как у Джуны! – махнул рукой Лунин. – Вот кто из нас действительно экстрасенс. Только задурили ему голову с самого детства: упыри, вурдалаки, ведьмы с помелом, оборотни. Сказки народов мира!

– Ну, ведьмочки – они разные бывают, – несколько игриво начал барон, но тут же смутился. – Пардон, о чем это я? Ах да… Если на Головинском этих «черных» трое-четверо, так и говорить не о чем. А если дюжина? Эх, сюда бы мой батальон…

– Обратитесь в Союз Российского дворянства, – посоветовал злоязыкий Лунин. – Пусть ополчение кликнут.

– А что? – вскинулся Корф. – Рати, чтобы конно, людно и оружно, пожалуй, не соберу, но должен же здесь остаться хоть кто-нибудь? В Столице жила куча моих родственников! И семья. Елена, дети… Леля и Вовка…

Последние слова он произнес совсем тихо.

– Какого они года? – сочувственно спросил Лунин.

– Леля – восьмого, Вовка – десятого…

– Ну, а если узнать? – уже вполне серьезно предложил Келюс. – Михаил, сходите-ка в это чертово Собрание! Там всякие списки составляют. Главный, кажется, Андрей Голицын, художник.

– Из каких он Голицыных? – заинтересовался Корф. – Из петербургских или харьковских?

Лунин только руками развел.

– Наверное, из петербургских. Харьковские, княгиня Анна и ее сыновья, говорят, погибли еще в восемнадцатом… А что, Николай, пожалуй, схожу! Но кем я представлюсь? Хотя… Скажу, что я из… гм-м-м… Новой Зеландии! Ведь там, наверное, тоже эмигранты живут.

Идея явно понравилась Корфу, и он принялся ее обдумывать со всей серьезностью, свойственной военному.

Фрол спал тревожно. Странные сны не давали успокоиться: кладбищенские кусты хлестали по лицу, медвежьи лапы тянулись к горлу, Кора – страшная, неживая – протягивала руки с кривыми ногтями к его сердцу. Пальцы коснулись груди, ледяной холод обжег дхара…

Он открыл глаза – Кора стояла рядом. Фрол не успел даже испугаться – девушка грустно улыбнулась и, приложив палец к губам, поманила его за собой. Еще ничего не понимая, дхар быстро накинул одежду и поспешил в коридор. Тут только он сообразил, что Кора одета в свое старое, наскоро зашитое платье.

– Я ухожу, – прошептала она. – Мне нельзя оставаться…

– Кора, – заспешил дхар. – Ты… Я тебе не сказал… Ну, в общем, Волков уже не может тобою командовать. Крестик видела?

– Я уже поняла… Почувствовала. Значит, и на этого негодяя нашлась управа! Но я не хочу, чтобы Николай и Миша… Михаил Модестович… узнали, кто я такая. Посмотри…

Дхар вгляделся: от лица и рук девушки исходило бледное зеленоватое свечение, хорошо заметное в полутьме коридора. Глаза мерцали, но не кошачьим ярким блеском, а тихим, чуть дрожащим светом. Фрол поежился.

– Ты же видишь!.. Я ничего не ем, мне очень больно, когда светит солнце. Они скоро поймут, а я не хочу… Только, Фрол, пожалуйста, не пускай Николая на Головинское! И сам не рискуй.

– А чего я? – удивился дхар. – Ты не бойся, все будет…

Он хотел сказать «хорошо», но прикусил язык. Девушка протянула ему ледяную ладонь, кивнула и шагнула к двери. Фрол хотел открыть засов, но Кора покачала головой и, пройдя прямо сквозь дерево, исчезла. Фрол, быстро перекрестившись, вытер со лба пот. Затем, подумав, отодвинул задвижку и повернул кнопку замка.

…Исчезновение Коры наделало немалый переполох. Фрол, выждав, пока все выскажутся, «вспомнил», что девушка, якобы, говорила ему о своей тете, живущей где-то под Подольском, к которой она собирается уехать. Версия показалась всем убедительной, и Фрол еще раз похвалил себя за выдумку с замком и задвижкой. Не будь этого, объясняться было бы куда сложнее.

После завтрака было решено еще раз наведаться к дому, где жил Фраучи, но внезапно зазвонил молчавший все эти дни телефон. Келюс взял трубку и удивился – к аппарату попросили барона. Тот внимательно выслушал, произнеся лишь одно слово: «Буду». Как выяснилось, звонил Прыжов, просивший полковника о встрече.

У дома, где когда-то жил Фраучи, было многолюдно. Келюс направился прямиком в подъезд, чтобы побеседовать с соседями, а дхар предпочел остаться во дворе, сразу же приметив сидевшую под детским грибком компанию доминошников. Игра была в самом разгаре, и на Фрола, присевшего сбоку, не обратили ни малейшего внимания.

– «Балык», – резюмировал кто-то.

– «Козел»! – возразил победитель и сгреб горсть мелочи.

– Парень, играть будешь? – это уже относилось к Фролу.

– Да «козлом» оставите, – замялся тот, почесав затылок. – Вы же, елы, профи…

– Ставь рупь, оставим, – пообещали ему.

Фрол поставил рубль и проиграл.

– Ставь еще, – посоветовали «профи», – будешь дважды «козел».

– Полковника на вас нет, – проворчал дхар, доставая еще один рубль.

– Какого еще полковника? – поинтересовался некий старикашка, мешая кости.

– Который помер. Из третьего подъезда, – сообщил Фрол, ставя «мыло» на стол. – Он бы вас всех в «козлы» обул, елы…

– Фраучи, что ли? Так он разве играл?

– Как зверь! – кивнул Фрол. На этот раз ему везло. – Это здесь он был тихий, а вот на службе… Жаль, елы, помер.

– Все равно, мы бы его обули! – заявил другой пенсионер.

– Говори, дед, говори, – Фрол, ухмыльнулся, сгребая выигранный банк. – Еще по рублю, «козлы»?

«Козлы» не возражали.

– Слышь, парень, а ты чего, служил с Фраучи?

– А то нет! – согласился немногословный Фрол.

– А от чего он помер?

– От смерти, – хмуро бросил дхар. – Он в Чернобыле полгода торчал – нахватался мирного атома. Быстро помер. Мне три кассеты видушные отдать не успел. И сорок баксов…

– Забудь, – посоветовал старикашка, – согласно закону, имущество перешло к государству. Он, Фраучи-то, бобылем жил – ни жены, ни детей.

– А рыжая его? – возразил кто-то. – Он ведь последние месяцы здесь, считай, и не жил, все у этой рыжей ошивался. Может, твои кассеты, парень, у нее. Баксы-то, понятно, плакали…

– Рыжая? – удивился дхар. – Которая на Арбате?

– То раньше, наверное, было, – возразил всезнайка. – Рыжая – с Малой Грузинской. Она в том доме, где Высоцкий жил, в соседнем подъезде. Я-то не видел, а дочка моя как раз там была…

– Да с Арбата рыжая, – гнул свое Фрол.

– Точно, где Высоцкий! Дочка мне говорила, что шла на выставку… Ну, там в подвале устраивают. Абстр…ционисты, тудыть их! А из подъезда как раз Фраучи с этой рыжей выходит. Запомнила дочка их, потому что полковник – мой сосед по площадке, так что не спорь…

– И не буду, – легко согласился Фрол, ссыпая в карман выигрыш. – Ну чего, «козлы», хватит с вас? Или еще вздуть?

– Вали-вали, – обиженно посоветовал кто-то. – Завтра Спиридоныча кликнем, вот тогда приходи. Поглядим, кто из нас «козел»!

Фрол, не став выяснять, в чем сила загадочного Спиридоныча, пообещал заглянуть еще разок, чтобы вновь обуть «козлятников», после чего двинулся навстречу Келюсу, как раз выходившему из подъезда.

– Три рубля выиграл, – сообщил он, позвенев мелочью. – «Козлы», елы, попались.

– Там тоже козлы, – Келюс махнул рукой, указывая на подъезд. – Ни черта толком не знают. Вроде бы у Фраучи была знакомая где-то у Белорусского вокзала…

– Малая Грузинская, – прищурился Фрол. – Дом Высоцкого знаешь? Там еще выставки какие-то бывают.

– Малая Грузинская, 24, – вспомнил Лунин. – Молодец, воин Фроат! А квартира?

– Соседний подъезд от Высоцкого. Там их, кажется, два…

– Один, – поправил Николай. – Тот подъезд, где жил Высоцкий, как раз на углу. Значит – следующий. Поехали?

…Дом на Малой Грузинской, как раз напротив разрушенного костела, был, как всегда, окружен любопытствующими. Большинство осаждало подъезд, где жил Таганский Гамлет, а наиболее ретивые пытались проникнуть внутрь. Швейцар привычно осаживал интересующихся, и те, немного потолкавшись, возвращались обратно или заходили поглядеть очередную выставку Клуба Столичных художников, которая постоянно действовала в обширном и глубоком подвале.

Келюс и дхар миновали подъезд с толпой любопытных и оказались у нужного им соседнего.

– Зайдем? – предложил Лунин. – Там, правда, швейцар… Барона бы сюда!

– Ну да, – хмыкнул Фрол, – наскандалили бы, а после что? Давай просто спросим про рыжую.

– Не скажет, – задумался Николай. – Они тут все из гэбэшников.

– Так чего, пост установим? Посидим, в карету его, денек-другой…

– Смотри! – Келюс схватил дхара за руку. – Похож на военного?

Из подъезда выходил человек лет сорока пяти в легкой летней рубашке и светлых брюках. В руке он нес большой черный «дипломат».

– Похож… Ну и что? – пожал плечами Фрол. – Не спрашивать же, не Фраучи ли вы, часом, товарищ? Стой! Он же… Ярт!

– Ну тебя! – отмахнулся Лунин. – Рожа у него от спирта красная. У всех вояк морды такие.

– Да при чем тут, елы!.. Француз, ну ей-богу!

– Знаешь, – озлился Лунин, – раз ты так уверен, иди за ним. Близко не подходи, проследишь – возвращайся. Я буду ждать тебя или здесь или на выставке – в подвале.

Человек с «дипломатом» двигался уверенной походкой военного, слегка отмахивая рукой каждый шаг. Дхар, стараясь не попадаться на глаза, следовал в некотором отдалении. У Белорусского вокзала неизвестный быстро оглянулся, и Фрол поспешил отвернуться в сторону ближайшей витрины. Человек, убедившись, что все в порядке, направился прямо ко входу в метро.

Тут Фролу довелось побегать. Толпа сразу же разъединила их, и дхару пришлось поработать локтями, прежде чем он снова приблизился к человеку с черным «дипломатом», который прошел подземным переходом и свернул к Свердловской линии.

Поезд уже отправлялся, и Фрол еле успел вскочить в соседний вагон. На остановке он перебрался в следующий и с облегчением увидел своего подопечного.

Станции проносились одна за другой, но подозрительный тип с военной выправкой оставался на месте. Дхар взглянул на схему, висевшую тут же, и понял, что до конечной остались две станции. Предпоследняя – «Водный Стадион» – была той, откуда путь вел на Головинское.

Человек с «дипломатом» вышел именно там. Фрол, уже не сомневаясь, подождал несколько минут, прежде чем подниматься по эскалатору. Выбравшись, он посмотрел направо: знакомый силуэт двигался по Головинскому шоссе.

Фролу стало не по себе. Вспомнились советы Варфоломея Кирилловича и Коры, но он решил все же идти дальше.

У знакомой бетонной ограды неизвестный, внезапно нырнув в какую-то калитку, пропал. С чувством немалого облегчения дхар понял, что его подопечный отправился все же не на кладбище. Подождав немного, Фрол подошел к калитке и увидел табличку, гласившую, что здесь работает кооператив «Мемориал», изготовляющий памятники и мемориальные доски.

Прикинув, что незнакомец мог быть обычным заказчиком, Фрол, устроив неподалеку наблюдательный пункт, прождал минут сорок, но безрезультатно. Тогда дхар вновь вернулся к калитке и осторожно заглянул во двор. Нужный ему человек стоял у черного полированного обелиска, разговаривая с каким-то старичком, который незадолго до этого прошел в ворота. Решив, что задача выполнена, дхар быстро зашагал прочь. Находиться даже поблизости от Головинского совершенно не хотелось.

…Скамейка у подъезда оказалась занята двумя старушками. Лунин куда-то исчез. Вначале Фрол испугался, но, тут же вспомнив о выставке в подвале, поспешил туда. Пришлось купить билет. Дхар, редко бывавший на подобных вернисажах, спустился по узкой лестнице в обширное помещение с кирпичными стенами, где не без интереса осмотрелся. Увиденное его не вдохновило, а посему, не обнаружив Келюса, Фрол прошел дальше, в следующий, куда меньший зал.

Там было почти пусто. У развешанных по стенам картин стояли лишь Лунин и невысокая курносая девица с распущенными волосами. Фрол потоптался с минуту, а затем деликатно кашлянул.

– А, воин Фроат! – обрадовался Николай. – Ну-с, оцени живопись.

– Какую? – дхар бегло оглядел картины. – А, это? Да елы, не смеши!

При этих словах курносую передернуло.

– Чудик, – смутился Келюс. – Это же авангард!

– Это у нас команда по баскетболу – «Авангард», – буркнул дхар. – Рисовать не умеют, в карету их, Репины!

Девица окончательно увяла и опустила голову.

– Ну вот, сконфузил барышню! Это, между прочим, ее картины.

– Правда? – искренне огорчился Фрол. – Вот, елы… Ничего, сестричка, еще научишься. Я в третьем классе так же рисовал, а потом…

– Прекрати! – возмутился Лунин.

– Не надо! – с дрожью в голосе молвила художница. – Пусть! Это все «совок»… Герасимовы, Серовы. Козлы! Ненавижу…

– Ну вот, – расстроился Лунин. – Чукча уральский.

Фрол тоже несколько огорчился.

– Не обижайся, сестричка, – обратился он к курносой. – Я тоже не умел, а потом учиться стал. Хочешь, покажу?

– Ага! – вдохновился Келюс. – Лидуня, выдайте этому Караваджо карандаш. Давно не смеялся.

– Оставьте меня! – воскликнула та, – идите в Третьяковку, смотрите своих Саврасовых, своих козлов!..

– Ладно, сестричка, – извиняющимся тоном проговорил Фрол, – дай листок. И вправду, посмеемся.

Девица хотела возразить, но поглядев на дхара, все-таки выдала пару отточенных карандашей и альбомный лист. Фрол пристроился за столиком, где лежала девственно чистая тетрадь отзывов, сосредоточился…

– Ого! – оценил через несколько минут Лунин. – Даешь, чукча!

– Сейчас, – не отрываясь, пробормотал дхар. – Еще чуток…

Наконец он, удовлетворенно вздохнув, продемонстрировал лист девушке. Та неохотно скользнула взглядом – и тут же ахнула.

– Какое страшное лицо! Простите, у кого вы учились?

– У Марьи Николаевны. По рисованию у нас была… Че, хорош? Это, Лида, майор один. Волков его фамилия.

…Лицо Волкова выступало из темной глубины, недобро щурясь, тонкий рот кривился усмешкой, глаза глядели пристально и холодно.

– Пригодится, – одобрил Николай. – Вместо фотки, бином…

– Простите, вас зовут Фрол… – прервала художница. – Или как-то иначе?

– Фроат, – подсказал Келюс. – Он у нас нацменьшинство. А это – Лида, выпускница «Репинки». Это ее первая выставка, самородок ты уральский!

– Фроат, где вы учились? – повторила девушка. – Так… так просто это нарисовать нельзя.

– Да в школе, – развел руками дхар. – Потом в армии, в стенгазете, шаржи малевал. А, баловство это! Пойдемте-ка, перекусим лучше. Француз, тут какая-нибудь забегаловка есть?

– Там наверху кофейня, – сообщила Лида. – Горячие бутерброды готовят…

Они вышли из подвала и направились вверх по Малой Грузинской.

– Рыжая живет на четвертом этаже, – шепнул дхару Келюс.

– Этот, с «дипломатом», поехал на Головинское, – отозвался Фрол. – В кооперативе работает – памятники рубит…

– О чем это вы? – удивилась Лида.

– В казаков-разбойников играем, – сообщил Лунин. – Знаете, Лида, давайте-ка лучше о живописи!..

Корф прибыл ко входу на «Кропоткинскую» вовремя. Прыжов уже ждал его, переминаясь с ноги на ногу.

– Здравствуйте, ваше… Михаил Модестович, – заспешил он, увидев барона. – Очень рад!.. Давайте отойдем.

Они направились к скамейкам, где пассажиры коротали время, поджидая автобус.

– Видели Волкова? – поинтересовался полковник.

– Нет. Но вчера я разбирал бумаги на работе. Там был ящик – в столе начальника охраны. У нас мебель решили перенести, ремонт… Вот!

Он достал из кармана большую записную книжку. Первую страницу украшал большой вензель из двух сплетенных букв «В», стилизованных под старославянский шрифт.

– Наверное, «Всеслав Волков», – предположил Сеня.

– У подлеца недурной вкус, – заметил барон, разглядывая вензель. – Ну-с, что там дальше?

Страницы блокнота густо заполнял красивый ровный почерк, но гласные и согласные шли в совершенно невообразимом порядке.

– Шифр, – вздохнул Прыжов. – Вначале я думал, что на иностранном, только русскими буквами, но нет… Там дальше, Михаил Модестович, схема.

Корф перевернул несколько листков. На одном из разворотов помещалась аккуратно вычерченная схема, слегка напоминавшая план пещеры с несколькими выходами. Предполагаемые выходы имели зашифрованные пометки, а посреди была изображена стрелка, указывавшая на некую точку, рядом с которой стояла единственная более-менее понятная надпись: «Карман».

– Однако, – барон принялся листать книжку дальше. – Снова шифр. Скажите, Семен, эта схема вам ничего не напоминает?

– Никак нет, Михаил Модестович, – покачал головой Прыжов. – Я показал ее одному краеведу. Он тоже ничего не понял. Может, это не в Столице?

– Любопытно, любопытно, – бормотал полковник, разглядывая записи. – В нашей дивизии был когда-то отменный шифровальщик. Жаль, погиб еще в шестнадцатом… Семен, я могу это взять?

– Конечно! А я еще погляжу. Волков уходил в спешке, мог кое-что оставить, кроме книжки. Если будет что-нибудь новое, я вам сразу позвоню.

– Буду весьма обязан, – кивнул Корф. – Только, Семен, Бога ради, будьте осторожнее.

Прыжов пообещал, после чего поспешил откланяться, сообщив, что торопится в Теплый Стан.

День только начинался, и Корф решил последовать совету Лунина и съездить в Дворянское Собрание. От него он уже узнал, что «голубая кровь» собирается в том же здании, что и при царе-батюшке, но теперь Собрание занимает лишь несколько комнат, а остальные помещения сдаются внаем. И действительно, огромный дом, где прежде размещались различные большевистские конторы, был теперь оккупирован совершенно неизвестными барону организациями с дико звучащими названиями «МММ», «МАЛС», «Экорамбурс», а то и еще почище. Полковник незаметно перекрестился и приступил к поискам.

Дворянское Собрание обнаружилось в бывшей бильярдной. Здесь, в давние годы, молодой поручик Корф порою катал шары, обставляя своих партнеров в «американку». Теперь на месте бильярдных столов помещались конторские, заваленные разного рода документацией. Назойливо стрекотали пишущие машинки.

«Экий Смольный!» – вздохнул барон, оглядываясь по сторонам. Осматривался он недолго. У полковника тут же потребовали членский билет, а поскольку Корф такового не имел, предложили взять гостевой, по счастью за рубли, а не за доллары. За те же рубли, хотя и в большем количестве, барону был предложен комплект бланков для анноблирования. Полковник, немного удивившись, пояснил, что его род был анноблирован еще в XIII веке, но одна из сидевших за столиками дам пояснила, что при отсутствии документов анноблирование и иммартикуляция будут проводится заново и оплачиваться особо. Смутившись, Корф обещал подумать и проскользнул в следующую комнату, бывшую в его годы курительной.

В бывшей курительной стояли мягкие кресла и ободранная деревянная кафедра. Здесь, вероятно, заседали, но сейчас комната пустовала, и барон направился дальше, туда, где в его времена находился буфет. Тут полковник получил возможность убедиться, что кое-какие традиции все же сохраняются. Буфет оказался на месте. Правда, выбор закусок, напитков, а также цены живо напомнили Корфу не прежнее Собрание, а фронтовые вокзалы Ростова и Новочеркасска. Барон, опасаясь, что за эту снедь надо платить все теми же пугавшими его долларами, потоптался у стойки и присел за дальний столик, желая как следует оглядеться.

Буфетная наполнялась публикой. К стойке выстроился хвост, затем над очередью прогремело: «Сосиски!» Господа дворяне загудели, начав толкаться локтями, кого-то ретиво вытолкнули прочь, а над очередью вновь прозвучал трубный глас: «По полкило в руки!»

Полковник чувствовал себя скверно, ощущая, насколько отстал от жизни. Нечего и думать, что ему, живому ископаемому, удастся достойно представлять свой древний род в такое сложное время. Невеселые размышления Корфа прервал какой-то небритый, очень юркий молодой человек кавказской наружности, который без спросу подсел к барону, представившись князем Чавчавадзе, и предложив свои услуги по оформлению и поиску нужных для анноблирования документов. Оплату за услуги он просил в какой-то «эскавэ», но только не в «географии».

Корф прикинул, что в его времена подобного «князя», попади он по недоразумению в Собрание, отхлестали бы по физиономии и вышибли пинком, но смолчал, поинтересовавшись лишь, как здесь обстоят дела с дуэлями. Князь Чавчавадзе тут же предложил ксерокс дуэльного кодекса за десять баксов и пару настоящих пистолетов «Лефоше» – за две тысячи пятьсот.

– Пшел вон, стрикулист! – наконец, не выдержал Корф. Князь, нисколько не обиделся, сообщив, что его всегда можно найти здесь в это время, после чего отправился, куда и велено было.

Столики обживались публикой, которая, успев разобрать сосиски, дружно пила черный напиток с запахом сапожного крема, именовавшийся отчего-то «кофе». Барон, взяв кекс и бутылку виноградного сока, не поленился лишний раз сполоснуть под краном стакан, после чего принялся за полдник, стараясь лишний раз не смотреть на высшее общество.

– Разрешите? – услыхал он чей-то дребезжащий старческий голос. – У вас свободно, милостивый государь?

– Прошу вас, – кивнул Корф. За столиком устраивался невысокого роста старичок с седым венчиком волос вокруг блестящей лысины и молодыми ясными глазами.

– Позвольте представиться: Говоруха Ростислав Вадимович. Вы, наверное, здесь впервые, сударь?

Барон, отметив про себя, что фамилия ему весьма знакома, поспешил в свою очередь отрекомендоваться.

– Вы Корф? – удивился старичок. – А не соблаговолите ли сказать, из каких вы Корфов?

Барон уже собрался пояснить, что он сын генерал-лейтенанта Модеста Ивановича Корфа, бывшего тамбовского губернатора, но прикусил язык.

– Я… – замялся он. – Я вообще-то из петербургских Корфов. Правда, наша семья… То есть семья моего… э-э-э… прадеда в начале века жила в Столице. Я… э-э-э… потомок Модеста Ивановича Корфа…

Старичок, внимательно поглядев на барона, всплеснул руками:

– Ну конечно же! Как же я не догадался? Вы же вылитый Миша Корф! Не слыхали о вашем тезке? Это сын Модеста Ивановича, вероятно, ваш дед… или прадед. Хотя позвольте, позвольте…

Корф вслушался в скороговорку старичка и тут его осенило. Говоруха Ростислав Вадимович… Славик!

Пораженный этой догадкой, барон нерешительно заметил:

– Видите ли, господин Говоруха, я не знал своего деда. Вы же понимаете: большевизия, совдепия, – тут он вспомнил читанный им «Краткий курс». – Индустриализация, враги народа… Но… Мой прадед, кажется, был знаком с семьей какого-то Говорухи. Кажется, старший Говоруха в начале века был первоприсутствующим в Столичном отделении Правительствующего Сената…

– Это мой батюшка! – подхватил старичок, от возбуждения даже подпрыгнув. – Он дружил с генералом Корфом. А младший Корф – Миша – меня частенько, представьте себе, таскал за уши…

«Было такое, – удовлетворенно подумал полковник. – И поделом тебе, Славик!»

– По-моему, – продолжал он уже вслух, – у моего прадеда было двое детей – дочь и сын. Насколько я понимаю, моим дедом был Вовка… э-э-э… Владимир Корф.

– Вы, похоже, ошибаетесь, – вздохнул старичок. – Володя Корф пропал в лагерях еще в начале тридцатых. Детей у него не было.

У барона перехватило дыхание.

– Но, я слыхал, что мой отец родился, э-э-э… незадолго, – выдавил он из себя.

– Может быть, – Говоруха посмотрел на полковника как-то странно, – меня здесь тогда не было – осваивал сибирские просторы. Значит, вы правнук Миши? Как, знаете, приятно! Вы на него очень похожи.

– А… дочь Михаила Корфа, – нерешительно поинтересовался барон. – Ее звали Леля… Ольга…

– Как же, как же! – обрадовался старичок. – С Лелей я был знаком много лет. Когда я вернулся из Устьвымлага, она и ее супруг мне, знаете, очень помогли. Леля в конце двадцатых вышла за какого-то, вообразите, комсомольца. Она умерла лет двадцать тому… Увы, Михаил Модестович, из тех, прежних, выжил лишь я. Может, вы слыхали – Корфы дружили с Орловскими. Это их соседи…

– Да… – на миг забылся барон. – Генерал Орловский был убит солдатней еще в семнадцатом. Капитан Орловский – Андрей, его старший сын, служит в Марковской дивизии. У него есть брат – Юрий…

– Был, – покачал головой Ростислав Вадимович. – Из них никто не уцелел. Ни из Орловских, ни из Арцеуловых – может, и о них вам рассказывали?

– А? – очнулся барон. – Да, кажется. А у Лели… Ольги Михайловны были дети?

– А как же! – закивал старик. – Двое сыновей. Старший живет где-то на юге. А младший в Столице, очень, я вам скажу, известная личность. Сейчас он как раз во главе делегации уехал во Францию. Не обратили внимания? Об этом и в газетах было. А его сын в тут, в городе. Кстати, как и вы, Михаил. Михаил Плотников. Шалопай, доложу я вам…

– Он здесь бывает? – оживился барон.

– Ну что вы! – махнул рукой Говоруха. – Что ему здесь делать? Тут либо потомки, хе-хе, дворников, либо такие мумии, как я… Знаете, даже забавно: столько самозванцев! Этакие Отрепьевы! Здешний предводитель – Андрей Голицын… Хе-хе, Голицын, конечно, да не из тех. Про других и говорить нечего. Настоящие до сих пор напуганы, выжидают. Мне-то уже все равно… Видели публику? Чем занимаются, а?

– Гешефтами! – отрубил барон.

– Теперь это называется «коммерческая деятельность». Вначале и меня раздражало, а теперь начало, признаться, забавлять. Помните у Некрасова? «Берка давно дворянин…» Или это уже в школах не учат?

– «Благословляя болота семьдесят семь десятин», – кивнул Корф. – Если не учат, то жаль. Господин Говоруха, вы меня очень обяжете, сообщив адрес Михаила Плотникова. Все-таки… э-э-э… кузен!..

В Дом на Набережной барон вернулся в ранних сумерках. Келюс и Фрол сидели на кухне и о чем-то спорили. Корф, хлебнув холодного чаю, поинтересовался предметом дискуссии.

– Ерунда! – махнул рукой Лунин. – Это все наш трижды дхар Советского Союза. Собаку он увидел – еще одну! Да не простую, а золотую. Вовкулак, бином!

– Однако, господа… – осторожно отозвался Корф.

– Воин Фроат вообще животных не выносит. Чуть что – топором…

– Такой я чудила, – согласился дхар. – Ну посуди сам, Михаил! Нас и так пасут каждый день, а тут Француз снимает девочку, шляется с нею…

– Позавидовал, – ввернул Келюс. – Ну, Лида, художница. Ну, погуляли. И не мною она интересовалась, а этим, бином, самоедом… А он все – вампиры! Ракшасы! Баба-яга в тылу врага!

– Вместо «шмайссера» – кочерга… Собака, не собака, а следят. Теперь они и Лидку засекли. А если за нее, елы, тоже возьмутся?

– Резонно, – заметил полковник, отнесшийся к услышанному без всякой иронии. – Но, Фрол, может, вы все-таки преувеличиваете? Что им от нас нужно?

– Думаю так, елы, – нахмурился дхар. – Волков ищет здесь какую-то вещь. А значит, ему требуется свой человек…

– Лидку перевербует? – хмыкнул Келюс. – Баксы посулит? Она не согласится, ей твои рисунки нравятся. Наш абориген, представьте себе, Михаил, – почти что Рембрандт… А Лиду мы проводили до самой квартиры. Живет она с родителями…

На этот раз Фрол промолчал, но вид у него оставался озабоченным. Келюс, между тем, изложил барону историю поисков загадочного подполковника, завершившуюся в кооперативе по изготовлению памятников на Головинском шоссе.

– Вообще-то, логично, – заключил он. – Фраучи служил в «Бете», грехов у него – считать – не пересчитаешь… Так что он вполне мог разыграть собственные похороны и устроиться жить у своей рыжей.

– Конспирация не Бог весть, – пожал плечами барон, – но, можно, конечно, проверить. А у меня тоже, признаться, кое-что имеется. Вот…

И барон выложил на стол переданную Прыжовым записную книжку.

Записи и схемы рассматривали долго, передавая блокнот из рук в руки. Предположение, что текст написан на иностранном языке отвергли сразу. Лунин, не удержавшись, поинтересовался, не дхарский ли это. Фрол шутки не понял и, внимательно присмотревшись, отрицательно покачал головой.

– Все? – осведомился Николай, – комментариев не будет? Тогда я скажу. Это, господа и товарищи, типичная тарабарщина.

– Удивил, елы, – хмыкнул дхар, – тарабарщина!

– Тарабарщина, товарищ калмык, это не галиматья, а название шифра.

– Точно! – подтвердил барон. – Древнерусский шифр. По-моему, он бывает двух видов – простой и сложный.

– Это третий вид – очень сложный. В простой тарабарщине иной порядок гласных. В сложной – порядок меняется у всех букв. А здесь, похоже, порядок букв не изменен, а специально перепутан согласно какому-то ключевому слову. Чтобы писать таким шифром, нужно держать перед глазами таблицу или иметь слоновью голову. В общем, мы это не прочтем.

– Надо все же посмотреть, – не согласился Корф. – Вдруг что-то поймем? И схема, господа! Схема прелюбопытная!

– «Карман», – кивнул Лунин, – хорошее название для тайного убежища. Обязательно поглядим… А что у вас, Михаил?

– Правнука нашел, – смущенно улыбнулся Корф, – тоже Михаил. Правда, не Корф, а Плотников.

– Ну, здорово! – обрадовался Келюс. – Были в Дворянском собрании?

– Если можно так выразиться, – заколебался полковник. – Представляете, господа, встретил своего знакомого – Славика Говоруху. Этакий был плакса и маменькин сынок! Последний раз видел его в семнадцатом. А сейчас… Можете себе представить!

Фрол и Келюс переглянулись.

– И еще, господа – добавил барон. – Я узнал… Какой-то ужас! Вовка… сын… пропал в лагере. У него даже детей не осталось. Не верится… Как же так? Ну, если вернусь… Черта с два! Попрошусь на передовую! Ни одного пленного не возьму!

– Вы только моего деда не зашибите, – то ли в шутку, то ли всерьез попросил Николай, – он и так чуть не помер в двадцатом. А то растворюсь, как герой американского фильма…

Когда все уснули, Фрол неслышно встал, оделся, сунул под полу куртки топор для разделки мяса и, стараясь никого не потревожить, вышел из квартиры. Ночной город был пуст. Дхар шел быстро, почти бежал, боясь опоздать. Через полчаса он уже был у серой блочной девятиэтажки в переулке рядом с проспектом Мира. Именно здесь жила курносая художница, которой так понравился нарисованный Фролом портрет.

Не доходя до нужного подъезда, дхар остановился, а затем двинулся медленно, переступая с пятки на носок и осторожно пригибаясь. Потом, остановившись, прислушался, и тут же упал ничком прямо в высокую траву палисадника.

…Черная собака появилась внезапно. Она подбежала к подъезду, принюхалась, внимательно поглядела по сторонам, и наконец, подняв большую голову с горящими в темноте зелеными глазами, завыла. Это был не обычный собачий вой – скорее крик, хриплый и одновременно пронзительный. Фрол невольно втянул голову в плечи. Вой повторился, затем собака отбежала чуть в сторону и легла, не спуская с подъезда глаз.

Через несколько минут дверь, скрипнув, медленно растворилась, и на крыльце появился женский силуэт. Фрол всмотрелся и при слабом свете фонаря узнал свою новую знакомую. Странно и явно наскоро одетая, Лида неуверенно ступала, не двигая руками и глядя куда-то вдаль. Дхар понял, что ее широко открытые глаза ничего не видят.

Собака встала, мотнув мощной головой, и не торопясь, побежала в глубь двора. Девушка заспешила следом, неловко перешагивая ступени. Ее походка сразу же напомнила Фролу походку Коры. Большая, плохо сделанная кукла – не человек…

Секунду подумав, дхар быстро обогнул двор. Черная тварь уже стояла посреди площадки рядом с песочницей, где лежали забытые детворой пластмассовые формочки. Собака покрутилась на месте, потом отбежала в тень, и дхару показалось, что черное тело перекувыркнулось. Девушка уже подходила к площадке, и тут из темноты, навстречу ей, встала высокая сутулая фигура, отдаленно напоминающая человеческую, но с очень длинными руками, и, как почудилось дхару, покрытая густой длинной шерстью. В свете фонаря блеснули кривые клыки…

Дхар перекрестился, вытащил топор и бросился вперед.

Глава 6. Головинское шоссе

Келюса разбудил звонок в дверь. Секунду-другую он лежал неподвижно, ничего не соображая спросонья, но звонок повторился, и Николай, вскочив и набросив халат, поспешил в переднюю. По пути он успел взглянуть на часы – было четыре утра. Мелькнула мысль взять спрятанный в кабинете браунинг, но, подумав, Келюс решил вначале выяснить причину неурочного визита. Тихо, прижимаясь к стене, он подошел к двери и, взглянув в глазок, различил красный кант и золотую «капусту». Некто в милицейской фуражке нетерпеливо топтался на лестничной площадке.

– Кто? – как можно спокойнее поинтересовался Николай.

– Сержант Лапин, – донеслось в ответ. – Ты, что ль, будешь Лунин?

– Я, – без всякой охоты подтвердил Келюс.

– Выходь! Дружка твоего привезли.

Николай протер глаза и бросился в комнату. Барон уже проснулся и недоуменно оглядывался, держа в руках наган. Постель Фрола была пуста.

…Сержант Лапин оказался невысоким крепышом с рацией на боку. Не сказав больше ни слова, он махнул рукой, двинувшись вниз по лестнице. Николай побежал следом.

У подъезда стоял милицейский «газик», рядом на скамейке сидели двое милиционеров и некто, весь в бинтах.

– Узнаешь? – сержант указал на перевязанного.

– О Господи! – только и смог произнести Лунин, до которого наконец дошло.

– Не боись, Француз, – донеслось из-под бинтов. – Мне только фэйс поцарапали.

– Может, в больницу? – предложил один из милиционеров.

– Да, елы, какая больница! – возмутились бинты. – Спасибо, что подбросили.

– Какой-то псих на гражданку напал, – принялся рассказывать Лапин. – А твой приятель как раз мимо проходил. Вступился, стало быть…

Из слов сержанта Келюс уяснил, что Фрол по неизвестной причине очутился среди ночи в районе проспекта Мира, где как раз некий маньяк пытался напасть на девушку. Подоспел патруль, но преступника задержать так и не удалось. Фрол отделался несколькими глубокими царапинами, которые перевязали в ближайшей дежурной аптеке.

Милиционеры, записав адрес Лунина, поблагодарили дхара за проявленный героизм и, пожелав ему скорейшего выздоровления, укатили восвояси.

– Извини, Француз, – вздохнул Фрол, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Вечно я тебя, в карету его, подставляю!

– Ладно, пошли, – махнул рукой Лунин. – После покаешься.

Барон ждал их на лестничной площадке с револьвером наготове. Увидев Фрола, он буркнул привычное «однако» и выжидательно замолчал. Но дхар, виновато повторив, что опять из-за него у всех одни неприятности, поплелся на кухню, где поставил на плиту чайник и сел за стол. Барон и Лунин устроились рядом.

– У Лидки был? – не выдержал Николай.

Фрол безмолвно кивнул.

Наутро поговорили всерьез. Лунин признал, что недооценил опасность, предложив пойти к художнице и посоветовать ей немедленно уехать из Столицы. Фрол не возражал, но заметил, что девушка, скорее всего, ничего не помнит о случившемся – она все время находилась в каком-то странном трансе. Убедить ее, а тем более родителей, будет нелегко. Согласившись с этим, Келюс предложил на сегодня все походы отменить и сидеть дома. Заодно он решил проявить и напечатать пленку из разбитого «Пентакона». В свою очередь, барон намеревался всерьез заняться таинственной книжкой с инициалами «В.В.». Вечером же Корф собрался отлучиться, дабы разыскать Михаила Плотникова – своего тезку и, волею неизреченной судьбы, родного правнука.

Николай долго возился в ванной, проявляя пленку и налаживая фотоувеличитель. Фрол, воспользовавшись тем, что остался в одиночестве, содрал, морщась, бинты и принялся изучать располосованное лицо.

…Дхар рассчитывал на схватку с черным псом или, в крайнем случае, с кем-то из красномордых бандитов – и невольно растерялся, увидев перед собой существо, отдаленно напоминавшее пантеру, вставшую на задние лапы. Получив сильный удар по руке, в которой держал топор, и второй – по лицу, Фрол успел откатиться в сторону. Нечто, бывшее за миг до этого собакой, бросилось на него, но дхар сумел вскочить, увернуться и вновь подхватить топор. Высокая черная фигура с горящими круглыми глазами, рыча, шагнула к нему, но тут ночную тишину разорвал милицейский свисток, послышались голоса, и чудище, злобно проревев, растворилось к темноте.

Патруль сержанта Лапина уже не первые сутки караулил очередного столичного маньяка, и рассказ Фрола, умолчавшего, естественно, о черных лапах и волчьей тени, вызвал полное доверие.

Итак, он здорово недооценил врага. Ни топор, ни браунинг не могли защитить от ночного страшилища. Оставался Истинный Лик – то, о чем дхар вовремя не вспомнил. Но в этом случае выходило, что против монстра должен драться не человек, а еще более страшный монстр! Дхар вспомнил жуткие мохнатые лапы – его собственные руки, и вдруг понял, что действительно не такой, как другие люди. Да и вообще, человек ли он?

Келюс, не ведая о мрачных размышлениях приятеля, возился в ванной, печатая фотографии. Документы из двух первых папок вышли удачно, но третий кадр, где была запечатлена таинственная карта, не получился. Вместо горного ландшафта проступило какое-то серое пятно.

…Барон, между тем, сидя в кабинете, листал «Историю Гражданской войны в СССР», время от времени тихо ругаясь…

Вывесив свежие фотографии на бельевую веревку и закрепив их прищепками, Келюс удовлетворенно вздохнул и направился в спальню, где в ящике шифоньера над стопкой свежего белья хранилась записная книжка в черной обложке. После этого он присоединился к барону, и они принялись за работу.

Корф предложил начать со схемы. Помудрив над нею, он предположил, что здесь изображено не одно помещение, а два. Первым был собственно «Карман» – нечто четырехугольное, имеющее пять выходов или пять дверей. На одну из них и указывала стрелка. Дверь вела в какую-то длинную извилистую галерею, имевшую также несколько выходов, один из которых был обозначен звездочкой, но не простой, а перевернутой.

Немного дали и страницы, исписанные тарабарщиной. Тут уже отличился Келюс, предположив, что некоторые из них содержат адреса и телефоны – об этом говорило расположение букв. Еще на одной страничке имелось нечто, напоминающее список фамилий, возле каждой из которых стояли какие-то пометки.

Полковник в свою очередь предположил, что это мог быть перечень подчиненных Волкова – его «черных курток». В списке их оказалось одиннадцать. Проглядывая предполагаемые адреса, Корф приметил нечто, упущенное ранее. Рядом с одной из записей стояли значки, не похожие на кириллицу.

– Неужели ноты? – удивился он, разглядывая запись. – А он еще и меломан! Ля… до… Зачем ему это, хотел бы я знать?

– Чтобы не спутать, – предположил Лунин. – Имени здесь, наверное, нет. Есть только адрес, а ноты, чтобы понять, о ком речь. Эх, знать бы эти до-ре-ми! Учил же в детстве!..

– Ну, это несложно, – уверил барон. – Рояль бы…

Рояля в квартире Луниных не оказалось. Можно было потревожить соседей, но Келюс решил не вмешивать посторонних в эти странные дела, попросив барона напеть записанную мелодию. Корф смутился, но все же старательно воспроизвел музыкальную фразу неплохо поставленным баритоном. Николай, уловив что-то знакомое, попросил полковника исполнить на «бис».

– Не Вивальди, – сообщил Келюс. – Всего-навсего «Дорогой, ты улыбнулся».

– Позвольте? – поперхнулся Корф. – Кто у… улыбнулся?

– Песня такая. Два года назад ее на всех дискотеках крутили. Ее Алия пела.

– Нас диско… Где? – еще более удивился барон. – Впрочем, неважно. Кто такая Алия?

Николай несколько затруднился с ответом, плохо зная современную эстраду. Алия, насколько он помнил, была певицей с небольшим талантом, наглыми манерами и весьма скандальной славой. Мелькнув ненадолго и произведя некоторый фурор, она куда-то исчезла. Прошел слух, что певица уехала за рубеж.

– А что если это ее адрес? – заинтересовался барон.

Лунин подсчитал количество букв в шифрованной записи. Их оказалось восемь.

– Улица? Или просто фамилия и телефон? – не сдавался полковник. – Ведь для чего-то он записал мелодию!

– А может, это композитор, – вздохнул Николай. – Или автор слов. Или даже певичка, которая пела про «милого» в каком-нибудь кабаке. А может, вообще, бином, ассоциация…

Большего из записной книжки выудить не удалось. Убедившись, что толку от него мало, Корф решил отправиться на поиски правнука. По этому поводу барону подыскали старомодный, но приличный костюм, рубашку и галстук. Полковник долго принаряжался, критически поглядывая в зеркало.

– Хорош, елы! – оценил Фрол, явившийся поприсутствовать при этом зрелище. – Еще бы шашку и коня – и прямо на парад.

– Какой там конь! – с сожалением вздохнул Корф. – Кактусами его здесь кормить, что ли? Эх, мундир бы надеть! Все-таки правнук…

– И так неплохо, – рассудил Лунин. – Костюм, между прочим, французский, так что можете говорить, что вы – кузен из Парижа.

– А что, господа, – согласился полковник, отряхивая невидимые пылинки с лацканов. – Это, право, мысль! Но Париж все-таки слишком близко. Николай, где еще живут русские эмигранты?

– В Новой Зеландии, – напомнил Лунин, – в Занзибаре.

– Но там арапы! – возмутился барон. – Ладно, сам соображу. А что, если… А что если мой правнук – большевик? И даже член этой… РКП(б)?

– Тогда он будет в восторге, – обнадежил Келюс. – Все истинные большевики обожают родственников в Париже.

– Да? Может, и вправду времена изменились? Ну, ладно, пойду…

– Ни пуха! – пожелал дхар. Корф отправил его к черту и с самым решительным видом шагнул за порог.

Фрол отправился на кухню, где чувствовал себя уютнее всего, а Лунин, сходив за газетами, углубился в чтение последних новостей. Через несколько минут он внезапно вскочил и, схватив одну из газет, вбежал в кухню. Дхар удивленно поднял брови, но Лунин, не говоря ни слова, ткнул пальцем в заметку под рубрикой «Криминальная хроника». Бойкий репортер сообщал, что вчера неподалеку от Теплого Стана был найден изуродованный труп сотрудника одного из научно-исследовательских институтов Семена Семеновича Прыжова…

– …Зря барона отпустили, – покачал головой Фрол после долгого молчания. – Или опять скажешь – гипноз?

– А иди ты! – огрызнулся Лунин. – А Михаила, конечно, зря отпустили… Черт, может пойти на Лубянку?

– Лучше прямо к твоему Китайцу. Чтобы меньше мучиться.

Келюс принялся машинально скользить глазами по газетной полосе и вдруг резко поднял голову:

– Вот тебе и гипноз, чукча! Алия приехала. Первые гастроли за два года!

Николай пересказал приятелю все, что удалось узнать из черной записной книжки. Фрол почесал затылок.

– Рвануть бы отсюда, Француз? Не знаю, как ты, а из меня герой, елы, никогда не получится. Если бы не барон и не эта девочка, которая рисовать не умеет…

– И еще Кора, – напомнил Келюс. – Вот что, воин Фроат, надо завтра же вечером ударить по Головинскому!

– Лучше сразу кирпичом по голове, елы! – отозвался дхар. – Больше шансов.

Спорить Лунин не стал и даже пообещал Фролу не делать и шагу без общего обсуждения. Несколько ободренный дхар заявил, что собирается навестить Лиду, предложив Келюсу составить компанию. Тот, однако, отказался, посоветовав Фролу не возвращаться заполночь. У Николая были на этот вечер свои планы.

Келюс вернулся домой поздно и сразу же обнаружил, что в квартире никого нет. Ругнув неосторожных приятелей, он сел за письменный стол в кабинете деда и принялся рассматривать принесенные с собой бумаги.

Звонок раздался в пол-одиннадцатого. Оторвавшись от документов, Лунин чертыхнулся и пошел открывать, соображая, кто бы это мог быть – и у барона, и у дхара имелись ключи.

Только он подошел к двери, как в замке заскрежетал ключ. Дверь приоткрылась, и в образовавшийся проем ввалилось нечто – или некто. Лунин оторопел, особенно когда разглядел в полутьме прихожей, что его поздний гость – не барон и тем более не Фрол.

– Поручик! – с лестничной площадки донесся знакомый голос. – Возьмите его за плечи. Я сзади подтолкну.

Общими усилиями слабо дышащее тело в тертом «Ливайсе» было внесено в прихожую.

– У него тут… очки, – бормотал барон, оглядывая лестничную площадку. – Ага… вот. Ну, полный ажур!

От незнакомца несло таким букетом, что у Келюса на мгновение перехватило дыхание. Полковник был тоже весьма в духе, но заметить это становилось возможным только после внимательного осмотра.

– Я приношу свои… То есть, виноват… В общем, поручик… То есть, господин комиссар Лунин…

– Понятно, – уразумел Келюс. – Не пощадили правнука, барон? Куда его? На диван, что ли?

Пока тело водружалось на диван, Корф пытался объяснить, что не виноват, а если и виноват, то не только он.

– Ну кто же его знал, поручик? Говорит: сделай ему «Русский флаг»! Я и сделал… Правда, спирту слегка перелил, но ведь это же «Русский флаг»! Да, Николай, моего пр… правнука, то есть д-двоюродного… Отставить… Троюродного брата зовут Мик. То есть, он, конечно, Михаил, но у них теперь такие имена. А я его д-двоюродный брат из э-э-э… провинции Квебек.

– Троюродный, – поправил Лунин. – А почему из Квебека?

– А бес его знает, – с достоинством ответствовал барон и направился в ванную, напевая: «А я, друзья, Канады не боюся! Канада – тоже русская земля…»

Келюс вздохнул и прикрыл слабо стонущего Мика пледом.

Корф долго плескался, а затем, промаршировав по коридору строевым шагом, свернул в спальню и рухнул на кровать. Лунин вновь вздохнул и принес второй плед.

Фрол пришел около полуночи. Николай, под впечатлением только что увиденного, с подозрением поглядел на дхара, но тот был трезв и задумчив. Впрочем, от чая он, как всегда, не отказался.

За чаем Лунин рассказал о подвигах барона, но дхар остался безучастен.

– Чего такой мрачный? – не выдержал Келюс. – Тоже нашкодил?

– Не-а, – помотал головой Фрол. – Чего там шкодить? Репин, Суриков, маньеристы, в карету их…

Келюс выразительно поглядел на часы.

– А-а! – понял дхар. – Не, мы с ней часов в шесть разбежались. В общем, не помнит она ничего. Родители врача привезли, тот говорит – лунатизм, елы. Химию какую-то прописал. Я, конечно, посоветовал: перемена обстановки, речка, лягушки, елы. А она – выставка, выставка… Я уж думал все рассказать, а потом побоялся – еще за психа посчитает.

– Это точно, – согласился Николай. – А где тебя потом носило?

– В Теплом Стане…

…Место гибели Сени Прыжова Фрол разыскал быстро – вся округа только и говорила о гибели молодого парня. Слухи ходили разные. Видели, как за Прыжовым шли двое крепких парней в черных куртках, заметили также большую собаку, пробегавшую неподалеку от места убийства.

– В общем, посмотрел я, – подытожил дхар. – Были там ярты, Француз. След в воздухе… Биополе, в карету его! Про Волкова не скажу, у него след какой-то другой, а вот его бандюги – точно были.

– Что и требовалось доказать, – вздохнул Лунин. – Жалко парня! За него мы Волкову лишнюю пулю всадим, гаду… Ну, а я, воин Фроат, тоже путешествовал. Догадайся, где?

Дхар вопросительно взглянул на Лунина, тот внезапно закатил глаза и щелкнул зубами:

– Похож на вурдалака?

– Не очень, – спокойно ответил Фрол, – у тех фэйсы умнее, елы.

– Ну вот, обидели! А был я, воин Фроат, на Головинском. Виртуально, бином, не дергайся. У меня однокурсник есть, Серега Лученков. Так вот, его отец, известный краевед, как раз занимается столичными кладбищами. У него картотека – прямо как в морге, покойник к покойнику. Хочет издать «Некрополь Столицы». Я сегодня к ним в гости заглянул…

Келюс повел дхара в кабинет, где на столе лежала принесенная им пачка бумаг.

– Гляди, жертва суеверий! Вот план… Ксерокопия, но разобрать можно. Фотки…

Дхар разглядывал документы без всякого удовольствия. Даже фотографии вызывали у него смутное ощущение опасности.

– Кладбище относительно новое, – рассказывал Лунин. – Первые могилы появились в начале тридцатых, когда Столицу стали расширять, и старые кладбища закрыли. Головинское считалось престижным, но не для высших бонз. Чуть ли не половину места зарезервировали вояки: полно генералов, даже есть пара маршалов. Кстати, там похоронен Федоров – конструктор первого автомата. Ну, это древняя история…

Он пододвинул ближе план и ткнул карандашом в изображенный прямо возле ворот большой четырехугольник:

– Вот! Склепов там нет, ни один порядочный упырь не спрячется. Но здесь, у входа, стоит какое-то странное сооружение. Задумывалось как ритуальный зал, но там был то ли склад, то ли еще что-то. Так вот, в нем есть подвал. Очень глубокий, смекаешь?

– Угу, – Фрол стал очень внимательным.

– И не просто «угу», воин Фроат! В конце тридцатых там накрыли крупную банду. Ее малина была именно в этом здании. Традиции, а? Сейчас там вроде пусто, используется только пара комнат под сторожку, да еще песок хранят. А что в подвале – неизвестно. Якобы засыпан. А еще одну комнатку сдали под кооператив «Мемориал» – тот самый.

– Ага! – дхар даже привстал. – Сходится, елы! А ты говорил – гипноз…

– А сейчас и про гипноз будет… Дело в том, воин Фроат, что этот мужик, который по кладбищам спец, мне еще одну байку рассказал. Тогда, в тридцатых, когда эту банду накрывали, большой шум был. Убили какую-то актрису, говорят, сам Сталин приказал разобраться. В общем, шумели, а потом – стоп. Прикрыли… И знаешь почему? Упыри, да?

Келюс помолчал, предвкушая эффект и закончил:

– На Головинском была база спецгруппы ОСНАЗа. Вот они эту актрису и убили – слишком много знала. А когда сыскари на убийц вышли – сверху приказ. Вот так! Волков просто использует старую базу НКВД! И вся мистика, бином.

Дхар задумался. То, что узнал Лунин, действительно объясняло почти все. Почти – потому что оставалась Кора, «черные» оборотни и то, что случилось с самим Фролом.

– Сам видишь, Француз, – заговорил он наконец. – Соваться туда нельзя. Были бы просто бандиты, елы, а тут эта «Бета»!

– Да ведь они уже не «Бета»! – возразил Келюс. – Они же дезертиры. Волкова ищут! Если мы их накроем, нам еще спасибо, бином, скажут.

– Вот тебе Китаец лично и скажет, елы. Присмотримся сначала. Тут еще этот, как его…

– Мик, – подсказал Лунин.

– Ага. Что еще за птица?

Фролу не спалось. Так и не задремав по-настоящему, дхар, умывшись, вновь занял кухню и поставил чайник на плиту. За окном уже белело раннее утро.

Чайник начинал посвистывать, когда в дверях зашуршало, и на пороге возникла некая совершенно незнакомая личность в плавках и босиком. Личность с трудом держалась на ногах; голова с растрепанными патлами, в которых едва угадывались признаки былой лаковой укладки, обреченно качалась из стороны в сторону.

– В-водички… – безнадежно простонала личность, вцепившись в притолоку, чтобы не рухнуть на пол.

Фрол, оценивающе оглядев незнакомца, встал, оттранспортировал его к ближайшему стулу, после чего вручил кружку с водой. Посудину дхар взял пластмассовую, опасаясь, что в противном случае Келюсу придется вскоре пополнять свой сервиз.

– Спасибо, – уже более отчетливо произнес незнакомец, уронив пустую кружку на пол, и Фрол похвалил себя за предусмотрительность.

– С-сигаретку…

– Не курю! – мрачно ответил дхар, решив, что на месте гостя вел бы себя поскромнее.

– Слышь, мужик, – заныл бедолага, – ну, хоть затянуться! Такой облом…

Дхар отыскал на столе мятую папиросину и вручил страдальцу. Тот долго прикуривал, затем, несколько раз удовлетворенно затянувшись, откинулся на спинку стула.

– Атас! Слышь, мужик, а где я?

– Тамбовский волк тебе мужик! – внезапно вызверился Фрол. – Фрол я… Фрол Афанасич. Понял или, елы, повторить?

– Извините, ради Бога, Фрол Афанасьевич, – улыбнулся парень. – Тормоз у меня… крутой. Ну, прикол… Я Плотников… Мик…

Улыбка парня оказалась неожиданно приятной, и дхар несколько подобрел.

– Мик – так собак кличут, – заявил он, вспомнив рассказ барона о пуделе. – Михаил, что ли?

– Михаил… О-о-ой… Чем это я вчера? Вот облом!

– Ничего, – смилостивился дхар. – Сейчас чайку, елы, сообразим, оклемаешься. А находишься ты, Михаил, в столице нашей Родины, аккурат в центре. Дом на Набережной знаешь?

– Да ну? – осознал Мик, он же Михаил. – Во занесло! Ну клево! Фрол… э-э-э…

– Афанасич, – напомнил дхар. – Да ладно, зови, как хочешь. Лет сколько?

– Девятнадцать, – Плотников уже весьма бодро рыскал по столу в поисках новой папиросы.

– А не в армии! Вот, держи пачку, да не урони, елы!

– У меня отсрочка, – сообщил Мик, извлекая папиросу и возясь со спичками. – Я в Бауманке тусуюсь… Ну, в Техническом университете. Фрол, а это ваша квартира?

– Это квартира Николая Андреевича Лунина. Он сейчас отдыхает. И тебе бы еще часок-другой не помешал бы.

– Сушняк крутой, – уныло пояснил страдалец. – Вчера мы с дядей Майклом… О Господи, а он-то где?

– Михаил Модестович спит. Еле тебя дотащил вчера! Вот, елы, молодежь, позорит перед Западом. Не можешь пить – не пей!

– Им там хорошо! – вздохнул Плотников. – Хочешь – виски с черной этикеткой, хочешь – «Курвуазье»… А вы дядю Майкла давно знаете, Фрол?

Похоже, Плотников окончательно произвел своего «кузена» в «дядю».

– Достаточно… Ладно, Михаил, грустно, елы, на тебя смотреть! Черная этикетка, говоришь?

Хмыкнув, Фрол нырнул в холодильник, достав оттуда весь уцелевший запас спиртного. Затем, порывшись в кухонном шкафу, нашел приправы, поставил на огонь кастрюлю и начал колдовать, смешивая в различных пропорциях содержимое бутылок. Следом туда же были добавлены ложка глицерина, несколько капель нашатыря и корень валерианы.

– Это… для компресса? – напрягся Мик, наблюдая за священнодействием.

– Не-а, не для него, – удовлетворенно пояснил дхар, доливая воды и ставя кастрюлю на огонь. – Это вроде «Курвуазье», только наш. «Собачьи слезы» называется. Будешь как стеклышко…

«Слезы» еще только начинали закипать, когда на кухне появился хмурый Корф, успевший, впрочем, умыться и даже надеть рубашку с галстуком. Напиток разлили в чашки, и по кухне разлился аромат извергающегося Везувия. Лунин, вставший чуть позже остальных, застал лишь финал церемонии.

– Ладно, – с довольным видом заключил Фрол, – кажись, взяло. Так чего, Николай Андреевич, по чайку?

За чаем барон уже вполне официально представил своего новоприобретенного кузена. Михаил Николаевич Плотников, он же Мик, учился на третьем курсе Бауманки, там же, где в свое время и Прыжов, увлекался компьютерным программированием и был активным функционером Общества Белой Силы. Касательно последнего Мик давал довольно сбивчивые пояснения, поминая то Рериха, то Елену Блаватскую, то великого белого мага Папюса.

– Во, чушь собачья! – не сдержался Фрол, когда дело дошло до Папюса.

– Отчего же? – возразил Лунин. – Некоторые, я слыхал, даже в яртов верят. Мик, вы, часом, в яртов не верите?

– Ярты? – молодой человек пренебрежительно махнул рукой. – Которые ярытники, они же еретики? Пейзанский фольк!

– А некоторые верят, – не унимался Келюс, искоса поглядывая на враз посуровевшего Фрола.

– Господа, не забивайте моему кузену голову! – смутился барон. – В его возрасте, право же, Николай…

– Да нет, дядя Майкл, – возразил юноша. – Это действительно прикол, особенно в кино. Говорят, сейчас у вас там мода на славянскую демонологию…

Разговор затих. Позавтракав, барон заявил, что они с «кузеном» намерены погулять – Мик рвался показать заморскому гостю Столицу. Келюс, подумав, решил не спорить, но, отведя Корфа в сторонку, показал ему газету с заметкой о Прыжове. Полковник прочел ее молча, дернул щекой и медленно перекрестился.

Тем временем юный Плотников, оставшись наедине с дхаром, быстро оглянулся.

– Фрол Афанасьевич, – зашептал он, убедившись, что их не слышат. – Можно вас на минутку?

– Ну? – дхар все еще переживал экзотическое выражение «пейзанский фольк».

– Они не верят! Я не хотел при них. Но вы-то верите, Фрол?

– Во что? – не понял тот.

– В Белую Силу.

– Я? – отшатнулся дхар. – Да с чего ты взял? И вообще, все это, елы, гипноз…

– Фрол Афанасьевич, я же понял, кто вы! Я видел вашу ауру.

– Как? – не сразу уловил Фрол. – Ну, так… А ярты тут при чем? Эта аура, говорят, просто, елы, электричество.

– У нас в «совке» все «просто электричество»! У меня вторая степень посвящения. Вы же Гуру, я это понял! Или даже Великий Гуру!

– Слышь, Михаил, – безысходно вздохнул дхар. – Сгинь по-доброму, а?

– Но ведь вы уже не человек?! – резко бросил Плотников, поспешив на всякий случай отскочить в сторону. И не зря.

– Ну, знаешь, елы! – взвился Фрол. – Если бы не барон, я б тебя… Пудель!

– Извините, – сухо бросил Плотников, отвернувшись. – Только за глазами своими следите, когда нервничаете. Очень заметно…

Дхар поглядел в зеркало. Глаза были, как глаза, но он вдруг понял, что юнец прав.

– А что? Действительно сильно заметно?

– Зрачки, – все еще обиженным тоном пояснил Мик. – Да и роговица… Вы что, сами не знаете? Вы же Гуру!

– Да не Гуру я! – отчаялся сбитый с толку Фрол. – Я просто дхар!

– Кто-кто?

– Национальность такая, елы… Это все, которые… атавизмы.

– Ну да? – удивился Мик. – Какие же это атавизмы? Искусство перевоплощения – это, напротив, результат саморазвития личности. Такое доступно лишь Гуру, и то не всем. Я такое видел только на пленке. Но вот в Индии…

– Сгинь, а? – взмолился дхар. – А то превращусь в медведя. В снежного человека, елы…

– Так у вас высшая степень! – тихо ахнул Плотников, но взглянув на Фрола, поспешил ретироваться.

Между тем, у Корфа возникла неожиданная проблема.

– Понимаете, Николай, – виновато пояснил он. – Экий ремиз! Хоть убей, не помню, что я вчера Мише плел. И почему Квебек? А ежели он меня спросит? А ведь спросит…

Лунин задумался.

– Михаил, вы когда-нибудь занимались сельским хозяйством?

– Я?! – изумился барон. – Ну, у батюшки моего было имение в Екатеринославской губернии, я там бывал. Сирень, беседка в парке. Ну, там, пардон, пейзаночки… Нет, только вы не подумайте…

– Вы будете фермером. Живете в провинции, телевизор не смотрите, выписываете только русскую эмигрантскую прессу. Ну и увлекаетесь, бином, славными боевыми традициями русской армии. Домашний музей, мортиры у ворот…

– Однако, – барон напряженно думал. – А какие там, в Канаде, лошади, которые в соху… в рало… в плуг…

– У вас трактор фирмы «Катерпилляр». И вообще, Михаил, больше расспрашивайте. Если что – ругайте проклятый Запад.

– «Катерпилляр», – в смятении бормотал Корф. – Это, стало быть, гусеница. Катерпилляр… баттерфляй… Господи, не перепутать бы!

Пройдясь по набережной и полюбовавшись панорамой города, компания разделилась. Барон и его «кузен» направились в центр, а Фрол и Келюс, свернув к проспекту Мира, уселись на лавочке в первом попавшемся скверике и принялись совещаться. Лунин предложил не терять времени даром и съездить на рекогносцировку. Соглашаясь с тем, что на само кладбище соваться опасно, он решил осмотреть окрестности, подходы и, напоследок, осторожно заглянуть в ворота.

Фрол возражал, но вяло. Все аргументы он уже привел, а спорить с бойким Келюсом было затруднительно. В конце концов, Николай категорически заявил, что отправится на разведку сам, после чего поднялся, и зашагал в сторону метро. Дхар плюнул и двинулся следом.

…У выхода на станции «Водный стадион» Фрола сразу же охватило знакомое уже ощущение неуверенности, однако куда более сильное, чем прежде. Не только здравый смысл, но и какое-то неведомое ранее внутреннее чувство предупреждали дхара об опасности – смертельной, перед которой бессильна любая защита. И Фрол впервые подумал о том, что ранение Келюса, о котором все успели забыть, возможно, не прошло даром.

Лунин же весело насвистывал, не без иронии поглядывая на безрадостные окрестности. Справа расстилался бесконечный пустырь, слева заканчивался частокол девятиэтажек, а вдали уже виднелся серый забор и зеленые кроны над ним. Дорога, несмотря на дневное время, была совершенно пуста. Келюс тоже чувствовал опасность, но это лишь раззадоривало. Что-то тянуло его вперед – к далеким зеленых кронам.

Фрол, между тем, совсем пал духом. Он вдруг понял, что начинает паниковать. Страх шел извне, словно кто-то невидимый, но могущественный внушал дхару, что именно сегодня, в этот день, он, Фрол Соломатин, ничего не сможет сделать. Сила, манившая Келюса, на этот раз не боится ни оружия, ни страшных мохнатых лап, о которых сам дхар вспоминал с ужасом. Ведь Кора предупреждала…

И тут Фрол похолодел – девушка, о которой он только что подумал, шла прямо к ним. Она была близко – метрах в десяти. Дхар мог поклясться, что минуту назад дорога была пуста… Лунин, похоже, подумал то же самое, поскольку застыл на месте и даже протер глаза. Кора шла медленно, слегка пошатываясь. Келюс поглядел на нее внимательнее и, охнув, сглотнул слюну. Фрол только покачал головой и закусил губу.

…На девушке едва держалось ветхое, местами лопнувшее по швам, платье, покрытое пылью и мелкими комочками черной земли. Земля была в волосах, на руках и даже на лице. То ли из-за этого, то ли по иной причине, но кожа казалась серой, с оттенком зелени. Белые губы застыли в напряженной гримасе. Глаза, широко раскрытые, с расширенными зрачками, смотрели не вперед, а, казалось, куда-то внутрь.

– П-привет… – выдавил из себя Келюс. – Чего это с тобой?

Кора приблизилась еще на несколько шагов. Теперь даже Лунин почуял неладное. Он сунул руку в карман белой куртки, где в последние дни носил браунинг. Но пистолет остался в Доме на Набережной, в кабинете; там, где его в последний раз сжал в руке старый большевик Николай Лунин…

Девушка медленно, с огромным усилием, подняла руку, как бы загораживая путь. Белые губы произнесли что-то невнятное, Кора пошатнулась, вновь махнула рукой… Голова с неживым стуком ударилась об асфальт, глаза закрылись.

Келюс подбежал к девушке. Рука, искавшая ниточку пульса, на мгновение сжала запястье, но сразу же отдернулась назад.

– Холодная…

Преодолевая страх, Николай протянул руку к лицу и приподнял веко.

– Мертвая…

– Она давно уже мертвая, Француз, – Фрол присел рядом. – Хотел тебе рассказать, но ты ведь, елы, мне не верил…

– Что ты мелешь, Фрол! – Келюс невольно скривился. – Только что она была жива! Знаешь, воин Фроат, меня надо прибить за эти игры в казаки-разбойники. Ладно, хватит, вызываем ментов – и пусть разбираются. Ты сходи, позвони, а я здесь побуду.

– А Китаец? – напомнил дхар, приподнимаясь и тревожно оглядываясь по сторонам. – Ты глянь, как пусто! Ведь сейчас день, так не бывает…

– Окраина, – Келюс тоже встал. – Трогать ее не будем. Иди, Фроат, звони.

– Слушай, Француз, – заторопился дхар, чувствуя, что придется объясниться до конца, – никого звать не надо. Кора придет в себя, ей-богу! Только ее надо отсюда унести. Я это уже видел, елы…

– Что видел? – не понял Келюс, и тут его взгляд устремился куда-то за плечо приятеля. Лунин прищурился, руки сами сжались в кулаки.

– Воин Фроат, – тихо, но отчетливо произнес он, невесело усмехнувшись, – сзади тебя двое. «Черные»… Эх, бином, гранату бы!..

Фролу тут же захотелось упасть на асфальт рядом с недвижной Корой, но дхар пересилил себя и не торопясь повернул голову.

…Двое красномордых в черных куртках стояли метрах в пятнадцати, рядом с густым кустарником, откуда, вероятно, и появились. Короткие автоматы болтались на ремнях, красномордые скалились, демонстрируя желтые клыки. Из-за кустарника появился третий. Фрол тут же узнал писклявого, того, кто напал на них в подворотне.

– Эй, уроды, – послышался знакомый голос. – Стойте тихо и не рыпайтесь! Дернетесь – всажу пулю. Сейчас вы по одному пойдете туда…

Ствол автомата указал в сторону кладбищенских ворот. Размышлять было некогда, но Фрол понимал, что за воротами шансов у них нет. Еще раз оглянувшись, дхар заметил в нескольких шагах от себя довольно глубокую канаву.

– Француз, – прошептал он, не оборачиваясь, – по счету «три» сигай в яму. Раз, елы… два…

Лунин прыгнул головой и руками вперед, надеясь долететь одним махом. Это не удалось, Николай больно ударился о сухую землю, перекатился пару раз, и, наконец, края канавы скрыли его. Над самой головой что-то просвистело, и Келюс мельком подумал, бывают ли автоматы с глушителями. Он лег поудобнее и посмотрел на Фрола. Тот уже лежал в канаве и, к изумлению Лунина, сдирал с ног туфли. Сброшенная куртка лежала рядом. Келюс не успел ничего понять, как совсем рядом услыхал громкий хохот. Не удержавшись, он выглянул – красномордые приближались.

– Ну, уроды! – раздался все тот же писклявый голос. – Бросай стволы, все равно продырявим. А ты, чуг, не вздумай руками махать – оторвем!

Келюс еще раз пожалел об оставшемся дома пистолете, хотя и понимал, что выстрелить и даже просто высунуть голову ему не дадут. И вдруг он подумал, что сходит с ума – там, где еще недавно возился с туфлями Фрол, вырастала страшная мохнатая громадина, смутно напомнившая ему картинку из книги о палеантропологии с изображением гигантопитека. «Гигантопитек», на котором каким-то чудом держались рубашка и брюки Фрола, не торопясь, шагнул навстречу бандитам в черном. Автоматы ударили в упор, но гиганта это не смутило. Легко, словно забавляясь, он прыгнул в сторону писклявого. Взмах огромной лапы – и автомат с лопнувшим от рывка ремнем полетел прямо на Келюса. Еще взмах – по земле покатилось что-то круглое, а трава мгновенно почернела. Лунин даже не удивился; дотянувшись до автомата, он передернул затвор и спокойно, словно в тире, навел оружие на стоявшего перед ним бандита. Тот ничего не заметил, пятясь от гиганта и выставив перед собой автомат. Выстрелить не успел – Келюс нажал на спуск.

Все было проделано почти машинально, и только через секунду Николай понял, что произошло. Ему сразу стало скверно, к горлу подкатила тошнота, автомат чуть не выпал из рук. В нескольких шагах лежал застреленный им бандит, чуть дальше раскинулось страшное обезглавленное тело писклявого, метрах в тридцати гигантопитек огромными прыжками настигал последнего «черного». Догнав, он толчком сбил бандита с ног, огромные лапы сомкнулись на шее…

Келюс отвел глаза и внезапно вздрогнул: сраженный им тип в черной куртке шевелился. Лунин успел удивиться – стрелял он неплохо, и на залитой кровью роже отчетливо зиял след пули, пробившей лоб. Другая пуля вышибла глаз, на его месте расползалась страшная кровавая рана с рваными краями. Уцелевший глаз медленно открылся, бандит с усилием приподнялся и, опираясь на локти, пополз прямо к Николаю. И вдруг откуда-то сзади метнулась огромная тень, черные волосатые лапы обхватили голову красномордого…

Лунин не стал смотреть, что будет дальше. Отвернувшись, он зажмурился. Автомат лежал под рукой, но Келюс понимал, что едва ли сможет им вновь воспользоваться. Он сидел неподвижно, мысли исчезли, и все случившееся казалось чем-то нереальным, происшедшим не с ним, а с кем-то другим, посторонним.

– …Француз? – знакомый голос заставил открыть глаза.

Фрол, ободранный, растрепанный, с красными царапинами на груди, сидел рядом и надевал туфли.

– Жив? Чего молчишь, елы?

– Жив, только спятил, – очнулся Николай, оглядываясь по сторонам в поисках гигантопитека. Никакого чудища, ясное дело, не обнаружилось, исчезли бандиты, только две темные лужи на траве и автомат доказывали, что если Келюс и сошел с ума, то на какой-то реальной почве.

– Я тоже спятил, – согласился Фрол, надевая куртку и вставая. Его немного качало, каждое движение давалось с трудом, сквозь рубашку проступали неровные красные пятна.

– Фроат, ты что, ранен?

– Не-а, царапины… Синяки останутся, елы… – скривился Фрол. – Сваливать надо, Француз. Того и гляди кто-то сунется.

– А где… эти? – решился Николай. О гигантопитеке он спрашивать боялся.

– За кустами, – махнул рукой дхар. – Надо Кору уносить… – добавил он, попытавшись поднять девушку. Но силы оставили дхара, и они подняли Кору вдвоем. Келюс почувствовал ледяной холод мертвого тела, его пробил озноб, но Лунин сжал зубы и кивнул, показывая, что готов. Они медленно понесли тело вперед, где, как помнил Фрол, находилась автобусная остановка.

– Чего они нас не подождали? – вслух подумал Николай, стараясь отвлечься от происшедшего. – Ведь мы и так шли к воротам.

– Кора, – пояснил дхар. – Она хотела предупредить. Вот они, елы, и поспешили. Хорошо, что Волкова с ними не было!.. Слышь, Француз, все-таки, как пусто, елы! Ведь сейчас день, рядом автобусы ходят…

– Я же говорил – окраина…

Некоторое время шли молча. Нести Кору оказалось нелегко, приходилось останавливаться и отдыхать. Наконец, они подошли к совершенно пустой остановке. Тело уложили на деревянную скамью; Кора лежала неподвижная, закаменевшая, с полуоткрытыми, ничего не выражавшими глазами. Келюс, не выдержав, закрыл лицо девушки платком.

– Слышь, Француз, – неожиданно спросил дхар. – Со стороны… Я совсем урод?

Лунин только пожал плечами, все еще не в силах поверить, что виденное им не галлюцинация.

– Нелюдь я! Чуг, елы… Но ведь иначе с ними не совладать. Ты же своего насквозь прошил! А ему – как слону дробина! Пока башку не оторвешь… И то…

– Что? – вздрогнул Келюс.

– Дергаются, – дхар сплюнул. – Башка в стороне, а он руками… Я их позакидывал подальше вместе с автоматами.

Он замолчал, не в силах продолжать.

– А пули? В тебя же попали! – не отставал Николай.

– А чего пули? Я ж говорю – кожу сверху порвало и синяки, елы, будут. Больно, конечно…

– А мы с тобой, воин Фроат, часом, не того? – повел глазами Лунин. – Со стороны бы нас послушать! Типичное раздвоение личности.

Фрол со вздохом встал. На этот раз Кору нес он. Келюс хмуро брел следом, запоздало соображая, что следовало, конечно, дождаться автобуса, а еще лучше – пересидеть где-нибудь в укромном месте до темноты. Впрочем, уже через несколько минут он понял, что эти планы уже не актуальны: за поворотом улицу перекрывали три милицейские машины. Полтора десятка молодцев в мундирах и без стояли ровной шеренгой, преграждая путь.

– А ты говорил – окраина! – укоризненно заметил дхар, останавливаясь и осторожно опуская Кору на землю. – Вот тебе и окраина, елы… Ну чего, Француз, влипли?

– Там Китаец! – прошептал Келюс, всматриваясь в лица приближающихся милиционеров. – Фрол, давай налево, через забор! Им нужен я…

– Остынь, – дхар выпрямился и устало повел плечами.

Китаец на этот раз был в форме капитана милиции. Он шел медленно, на смуглом лице играла довольная улыбка. Он не был старшим – рядом, чуть переваливаясь, топал щекастый полковник. И Китаец, и все остальные были вооружены маленькими короткоствольными автоматами.

– Стало быть, Лунин Николай Андреевич? – поинтересовался полковник. Ни Фрол, ни Кора его явно не интересовали.

– Да… – Келюс быстро взглянул на Китайца, но тот, по-прежнему улыбаясь, смотрел уже не на него, а на дхара.

– Вы, эта, ну, задержаны, гражданин Лунин, в связи…

Щекастый не счел необходимым договаривать. Подумав, он добавил:

– А также за нахождение в этом… Ну, виде…

– На нас бандиты напали! – не выдержал Николай.

Полковник ничуть не удивился.

– А-а-а, ну… Разбойное нападение. Эта…

Он повернулся к Китайцу. Тот, став серьезным, быстро достал рацию и начал что-то быстро говорить на непонятном языке. Келюс уловил лишь собственную фамилию и слово «Головинское». Затем Китаец спрятал рацию и вновь усмехнулся.

– С вами, эта… Проведет беседу капитан Цэбэков, – закончил полковник и удовлетворенно вздохнул, сочтя свою миссию выполненной.

Китаец, который оказался еще и «капитаном Цэбэковым», поманил Николая в сторону.

– Здравствуй, Лунин! – по-русски Цэбэков говорил чисто, без малейшего акцента. – Нашел я тебя. Еще вчера нашел. Хотел пристрелить, а мне сказали – нельзя…

Келюс молчал, наблюдая, как Фрол и один из милиционеров отнесли Кору к машине, после чего дхар принялся что-то втолковывать полковнику, кивая то на девушку, то на него.

– Не молчи, Лунин, – покачал головой Китаец. – Обижусь. Ты и так меня обидел – ушел тогда ночью. А ведь я тебя искал!.. Зачем на кладбище ходил? Скантр искал? Зачем тебе скантр? Кто напал на тебя? Варды Волкова?

Николай молчал, но Китаец, похоже, и не ждал ответа.

– А я еще не понимал, зачем с тобой возиться, Лунин! Думал, ты обычный дурак, который решил умереть за вашу демократию. А ты, оказывается, колдун!

Это было единственным, что по-настоящему удивило. Николай вдруг почувствовал смутную надежду. Если этот убийца считает его колдуном, то, может, заодно и боится?

– Не молчи, не молчи, Лунин! – Китаец цокнул языком. – Ты хитрый колдун, ты знаешь, что варды боятся только йети. Откуда твой йети, Лунин?

Сообразить оказалось несложно: «варды» – те, кого Фрол называет «яртами», а «йети» – сам дхар.

– Ты приручил его? Знаешь слово? У нас таких боятся… А почему ты усыпил свою варда? Боишься, что я поговорю с нею? Ты ошибся, колдун, – я тоже умею разговаривать с варда…

Речь явно шла о Коре, и Николай не выдержал:

– Что вам от меня надо?

Капитан ухмыльнулся:

– Это тебе скажут. А сейчас я хочу поговорить с твоей варда. Она не станет запираться. И учти, Лунин: мигнешь своему йети – первая пуля тебе.

Это тоже было понятнее – убийца боялся Фрола. Но что значат его слова о Коре? Ведь девушка мертва!

Китаец подошел к милиционерам и отдал какой-то приказ. Тело девушки отнесли в сторону и положили на расстеленный плащ. Затем все, кроме капитана и Лунина, отошли.

– Может, разбудишь ее сам? – поинтересовался Цэбэков, дотрагиваясь носком ботинка до серой щеки Коры.

– Оставь ее в покое! – не выдержал Николай.

– Ай-яй-яй, Лунин! Не хочешь помочь…

Китаец вновь цокнул языком и, подняв руки ладонями вперед, принялся бормотать. Слова были совершенно непонятны, но внезапно Келюс ощутил холод, такой неожиданный в этот теплый день. Он хотел броситься на Китайца, остановить его, но что-то приковало его к месту, мешая двигаться.

Цэбэков бормотал долго, затем резко, гортанно выкрикнул. Мертвые губы Коры вздрогнули, глаза медленно стали открываться.

– Я здесь… – прохрипела она. – Я… пришла…

– Кто твой господин? – Китаец искоса поглядел на Лунина.

– Я свободна…

Келюс, не в силах смотреть, закрыл лицо ладонями. Этого не могло быть! Это невозможно! Но это было… Вспомнились слова дхара: «Кора придет в себя…» Тогда он не понимал…

– Тогда почему ты не ушла? Что тебя держит? Разве тебя не ждут у реки?

– Волков, – серое лицо девушки исказилось гримасой. – Отпусти меня ты, если сможешь.

Китаец покачал головой.

– Я не знаю заклятия. Пусть тот, кто освободил тебя, снимет его сам. Скажи, Волков на кладбище?

Девушка не отвечала, и Цэбэков легко щелкнул пальцами.

– Не молчи! Ты знаешь, что я могу сделать? Отвечай!

– Его нет. Там были его бандиты и какой-то человек. Они называют его полковником.

«Фраучи», – понял Келюс, но промолчал.

– Скантр у Волкова?

– Не знаю, – девушка застонала. – Я хотела отдохнуть. Мне очень больно. Убей меня или отпусти…

Китаец повернулся к Лунину.

– Ты плохо заботишься о своей подруге, Лунин. Дам тебе совет: скорее читай заклятие Светлого Часа, иначе скоро от нее останется обгорелый скелет.

Николай ничего не понял, но догадался о главном: Китаец может сделать так, чтобы девушка ожила – как бы он это не называл!

– Оживи ее сам, – проговорил он как можно увереннее. – Ты же взялся за это!

– Оживить варда? – удивился тот. – О чем ты, Лунин? Она мертвая. Я лишь поговорил с нею. Если хочешь, чтобы она встала, сделай то, что я тебе сказал. И спеши: скоро будет поздно…

Лунин быстро вспомнил их странный разговор. «Заклятие Светлого Часа»! Внезапно вспомнился утренний разговор с беспутным Миком.

– Я – Гуру «Белой Силы». – Лунин резко выдохнул. – Великий маг Папюс учит, что читать заклятие обязан тот, кто говорил с варда. Ты хочешь спорить с Папюсом?

– С кем? – на смуглом лице капитана выразилось изумление. – Это что, европейские суеверия? Ладно, не будем сердить вашего бога Папюса…

Пожав плечами, он вновь поднял руки над телом девушки. Однако теперь он шептал тихо, одними губами, время от времени водя руками по воздуху. И тут Келюс увидел, как мертвенная серость постепенно исчезает с лица Коры, грудь начинает приподниматься в такт дыханию, губы медленно розовеют. Наконец, веки девушки задрожали.

– Буди ее сам, – велел Цэбэков. – Я жду тебя в машине. Поспеши!

Фрол, между тем, стоял в окружении нескольких милиционеров, в самых ярких красках живописуя нападение шайки грабителей. В его интерпретации бандиты Волкова напали не на них с Келюсом, а на каких-то других, еще более страшных разбойников, которые и встретили их огнем. К месту пришлась позаимствованная из газет мощная формулировка «разборка между мафиозными структурами». Себя же и Лунина дхар смело поставил между двух огней и теперь заклинал синие мундиры защитить честь и достоинство мирных граждан. Ему сочувственно кивали, после чего осведомились о приметах злодеев. Фрол задумался, инстинктивно чувствуя, что лишнего говорить нельзя.

– А чего там, – решился он. – Пишите, гражданин полковник… Те, которые с кладбища – чистые эсэсовцы, елы! Куртки черные, автоматы маленькие…

– Системы «Узи»? – поинтересовался лейтенант, сочинявший протокол. Полковник, внимательно наблюдавший за этой процедурой, выразительно взглянул на подчиненного, и тот проглотил язык.

– Не-а, – покачал головой дхар. – «Узи» я знаю. Наверное, наши, новые… Ну, а других, которые с пустыря, я и не рассмотрел. Странные они, елы. Не иначе, чечены…

– Лица кавказской национальности, – авторитетно поправил полковник, обращаясь к лейтенанту. Тот покорно кивнул.

– Девушку мы у кладбища подобрали, – закончил Фрол. – От бандюг убежала. У нее, елы, этот самый… шок.

Дхар был доволен, вспомнив нужное слово.

– Так у нее же пульса нет! – снова влез лейтенант, но полковник тут же усмирил его взглядом. Дхар окончательно убедился, что все это комедия, никому ни протокол, ни он сам, ни Кора не нужны. Его не только не обыскали, но даже не потребовали документов! А может, это вообще не милиция?

– Ну… эта… – шумно вздохнул полковник. – От имени… Так сказать… выражаю сочувствие. Девушку доставим в больницу. А сюда завтра-послезавтра пришлем… этот… наряд.

– Гражданин полковник, я видел, елы, куда эти бандюги побежали! Давайте я вас проведу, тут рядом. Враз накроем, враз в карету его!

Полковник раскрыл рот, подумал и важно произнес:

– Эта… возможности не имеем. У нас бензин лимитирован.

Рядом неслышно возник Китаец, кивнул щекастому и отвел дхара в сторону. Полковник и не думал возражать. Китаец, он же капитан Цэбэков, был тут явно не пешкой.

К удивлению дхара, Китаец, как только они остались вдвоем, вдруг быстро, рывком, поклонился, произнеся фразу на каком-то странном языке. Фрол, уже готовый возмутиться, внезапно сообразил, что язык этот похож на дхарский. Понять, во всяком случае, было можно.

– Повтори, – велел он по-дхарски. Китаец повиновался.

«Я не делал зла большому человеку, – понял Фрол. – Пусть большой человек не делает мне зла».

– Слышь ты! – взъярился дхар, переходя на русский. – Ты это, елы, брось! Кто Француза… Лунина под «бээмпэшку» пихнул? А того парня? Думаешь, я не видел?

– В этом виноват тот, кто послал меня, – Цэбэков тоже заговорил по-русски. – Не вини меня, большой человек! Мне могут приказать, и я убью даже бодхисатву. Я заклят…

Фрол не имел точного представления о бодхисатве, но осознал, что убивать его – или ее – дело совсем последнее.

– Чего «заклят»? Тоже, Старик Хоттабыч, елы! Не будь здесь ментов, я бы тебе показал! Куда Николая повезешь?

Но Китаец, не сказав больше ни слова, вновь поклонился странным быстрым поклоном и отошел к машине. Келюс, сопровождаемый двумя милиционерами, был уже там.

– Бывай, осетин! – подмигнул он Фролу. – Нашим все расскажи…

Дхар угрюмо кивнул, не будучи уверен, что его самого отпустят.

– Там Кора, – добавил Лунин, уже садясь в «луноход». – Они хотят забрать ее в больницу…

Фрол снова кивнул. Дверца захлопнулась, и «луноход» тут же тронулся с места. Дхар секунду постоял, а затем направился туда, где в окружении нескольких «синих» лежала девушка. Она была в сознании, но не могла встать и тихо стонала. Милиционеры – двое молоденьких сержантов и лейтенант – нерешительно обсуждали, вызывать ли «скорую» или самим отвезти девушку в клинику.

– Отойдите! – недружелюбно бросил дхар и присел рядом с Корой.

– Вы врач? – поинтересовался лейтенант, но послушно отошел.

Фрол, протянув руки над головой девушки, начал читать выученные в детстве заклинания. Дхар не был уверен, помогут ли они, но читал услышанные от деда слова вновь и вновь, пока Кора не произнесла с глухим вздохом:

– Спасибо. Мне лучше… Где Николай?

Милиционеры, убедившись, что можно обойтись без «скорой», с видимым облегчением ретировались. Полковник велел Фролу назавтра зайти в райотдел, но, дхар понял, что о приглашении можно забыть. Вся комедия затевалась только ради Келюса, остальные щекастого не интересовали.

Вскоре Кора и дхар остались одни. Девушке стало легче, и она смогла понемногу двигаться, благо, автобусная остановка была рядом.

– Я хотела остаться там, – негромко, с трудом выговаривая каждое слово, заговорила она. – Мне нельзя было сегодня вставать, но полковник и те, «черные»… Они ждали вас. Они почему-то знали, что Николай сегодня придет сюда…

Дхар кивнул – его подозрения подтверждались. Воля Лунина не была полностью свободна.

– Ты, Кора, вот что… Не разговаривай пока. Уедем отсюда, елы, да поскорее.

Пока они добирались до большого здания на Набережной, дхар успел пересказать Коре события последних дней. Девушка слушала внимательно, но вопросов не задавала. О том, что было с ней самой, она не сказала больше ни слова.

У подъезда, где жил Келюс, Фрол с удивлением заметил знакомую фигуру. Кузен Мик сидел на лавочке и с отрешенным видом курил сигарету.

– Дядю Майкла взяли, – сообщил он, увидев Фрола. – Здрасьте…

Последнее относилось уже к Коре.

– В милицию? За что? – в первое мгновение дхару почему-то представилось, что Корфа задержали за незнание правил дорожного движения.

– Нет, – мотнул головой Плотников. – Гэбэшники. Фрол… э-э-э… Афанасьевич. Познакомьте…

– Кора, – представилась девушка, пытаясь незаметными движениями сбросить с платья прилипшие комочки кладбищенской земли.

Глава 7. Узники

Корфа арестовали в самом центре Столицы в тот момент, когда Мик знакомил своего заокеанского кузена со знаменитой барахолкой на не менее известной площади – почти там же, где некоторое время назад Фрол участвовал в осаде здания госбезопасности. У барона попросили прикурить, и на руках, подносивших спичку, мгновенно клацнули наручники. Мик возмутился, но один из людей в штатском сунул ему под нос красное удостоверение, и полковника втолкнули в поджидавшую легковушку.

Михаил Корф знал о «чеке» не понаслышке. Когда люди в кожанках попадались полковнику в руки, он ставил их к стенке без малейших колебаний, поэтому менее всего в жизни, и в прежней, уже далекой, и в нынешней, непонятной, барону хотелось оказаться на Лубянке. Впрочем, красной сволочи он положил немало, а посему счет, как считал полковник, все равно будет в его пользу.

В машине Корфа первым делом обыскали, забрали револьвер и патроны, после чего некто в сером костюме прочел грамотку с упоминанием «Корфа Михаила Модестовича, 1891 года рождения».

– Вы поняли? – поинтересовался гэбэшник, заметив, что барон смотрит куда-то в сторону. – Гражданин Корф…

– Попался бы ты мне раньше, комиссарская шкура!.. – мечтательно вздохнул полковник и прикрыл глаза.

В ответ он ждал чего угодно, но внезапно люди в штатском рассмеялись. Корф удивленно открыл глаза и сообразил, что смеются не над ним, а над «шкурой». Гэбэшник, молодой плечистый парень, обиженно засопел и спрятал грамотку в большую черную папку.

– Господин полковник, – обратился к Корфу гэбэшник постарше. – Если вы дадите честное слово не сопротивляться, мы снимем с вас наручники.

Честного слова барону давать не хотелось, но наручники жали страшно, и он, промолчав, все же протянул вперед руки. Гэбэшники переглянулись, старший кивнул, и железки были сняты. Корф скрестил руки на груди и вновь закрыл глаза.

– Господин полковник! – неожиданно раздался голос «комиссарской шкуры». – Вы меня оскорбили. Немедленно извинитесь!

– Лейтенант! – прервал старший, но «шкура» не успокаивался:

– Я не комиссар! Мой прадед… у Врангеля. Потом на Соловках сгинул…

– Интересно, а чего вы молчали, когда вступали в партию? – съязвил старший. – Помнится, вы писали, что ваш дед – беспризорный…

– В партию… – буркнул лейтенант. – Провалитесь вы! Теперь до конца дней не отмоемся.

Ехали недолго – барон сообразил, что Лубянка находится совсем рядом. Машина въехала в огромный двор, долго кружила, а затем мягко скатилась в подземный тоннель. Корфа провели коридором, и он оказался в длинном помещении без окон, где его еще раз обыскали, изъяв, как полагается, все, включая шнурки от туфель. Полковник не сопротивлялся, сберегая силы на будущее.

Уже через несколько минут он стоял в небольшом кабинете, также без окон, освещенном лампой дневного света, где его встретил тот самый лейтенант с черной папкой. Угрюмо поглядев на Корфа, он велел ему сесть и, достав бланк протокола, поинтересовался анкетными данными.

– Обычно мы комиссаров вешали, – охотно вступил в беседу барон. – Но в последнее время, господин чекист, мы их стали топить в нужниках…

– Попрошу… – воззвал лейтенант, но Корф только вошел по вкус.

– Возьмем, бывало, такую комиссарскую шкуру, как вы, господин немецкий шпион, наденем на голову этой гниде ленинской мешок и суем жидовского прихвостня в нужник, чтобы лишь ноги торчали…

Гэбэшник вскочил, но Корф, отличавшийся мгновенной реакцией, успел схватить со стола бланк протокола, скомкать его и запустить точно в физиономию.

«Сейчас двинет правой, – азартно подумал барон, – я перехватываю руку…»

Но гэбэшник не полез в драку. Нажав какую-то кнопку, он пулей выскочил за дверь. Вместо него в кабинет вошел парень в форме и замер у двери, равнодушно поглядывая на полковника.

– Что, тоже им служишь? – с брезгливой скукой поинтересовался Корф. – Продал Россию?

Барон выругался и, заметив на столе пачку сигарет, закурил. Он успел сделать только пару затяжек, как дверь отворилась, и в комнату вошел давешний гэбэшник, предлагавший снять наручники.

– И вас послать?

Корф наконец-то почувствовал себя в родной стихии. В конце концов, погибнуть в «чеке», пусть даже в «чеке» далекого будущего – не худшая смерть для марковца.

– Пойдемте, – хмуро бросил вошедший. Корф без всякой охоты поднялся, поинтересовавшись, куда поведут теперь – в пыточную или в кабинет Дзержинского.

– Угадали, – отрезал гэбэшник. – Именно в кабинет Дзержинского.

На секунду барон похолодел, но вовремя вспомнил, что Дзержинского давно нет в живых. Лунин даже успел рассказать полковнику, как этот людоед помер от кондратия на собственном диване. Но все же, все же…

Кабинет оказался колоссальных размеров. Дзержинский все же присутствовал там, причем во множественном числе: в виде портрета в полный рост и бронзового бюста. Впрочем, за столом сидел вовсе не Первочекист, а сухощавый человек средних лет в хорошо сшитом штатском костюме.

– Садитесь, господин Корф, – главный гэбэшник вежливо указал на огромное мягкое кресло.

– Не желаю! – отрубил полковник. По его представлениям, арестованному офицеру и дворянину сидеть в кабинете Дзержинского было бы непростительным компромиссом.

– Как хотите… Скажите, господин Корф, почему вы так странно себя ведете? По-моему, вы должны были давно прийти сюда сами.

– Я?! – изумлено поднял брови Корф. – Сам?! Простите, господин Дзержинский… Менжинский… Ежов… или как-вас-там-знать-не-знаю, вы меня с кем-то изволите путать!

– Ну что вы! – улыбнулся главный гэбэшник. – Я прекрасно знаю, кто вы.

– Ну, тогда у вас жар, – рассудил полковник. – Хинину глотните! Или обратитесь к фельдшеру… к коновалу!..

– Это у вас, похоже, горячка, – гэбэшник покачал головой. – Вы уже забыли, каким образом оказались здесь, в нашем мире? У меня на столе ваши расписки. Несколько месяцев вы регулярно доставляли пакеты прямиком в наше ведомство, то есть сотрудничали, причем весьма результативно.

На миг полковнику стало не по себе. Мысль о том, что пакеты доставляются не просто любителям отечественной истории, давно приходила на ум, но увидеть свои расписки на столе в кабинете Дзержинского было все же неприятно.

– Нехорошо выходит, – вел далее сухощавый, неторопливо расхаживая по кабинету, – бродите по Столице с наганом – незаконное ношение, между прочим! – вмешиваетесь в наши дела, что тоже незаконно…

– Это моя страна! – отчеканил Корф. – Это вы тут – незаконные!

– Сомнительных знакомых заводите. Да и тех зачем-то подставляете. Вот товарища Лунина подвели, да еще как! Старик вас в доме, можно сказать, приютил, а вы его документы, извините…

– Я?! – взъярился барон, позабыв, где находится. – Ах ты! Да разве я… Волков ваш! Сами разбойников плодите…

– Значит, бумаги у Волкова? – совсем другим тоном, быстро и резко, спросил хозяин кабинета. – Вы уверены?

И тут полковник понял, что рано начал чувствовать себя героем. Его разговорили простейшим приемом, который он сам неоднократно применял при допросе пленных.

«Дурак я, – запоздало подумал барон. – Молчать надо было!»

– Расскажите о Волкове, – велел главный гэбэшник. – Надеюсь, его-то выгораживать вы не станете?

Полковник не собирался выгораживать краснолицего, но удовлетворять любопытство наследника Дзержинского тоже не хотелось. Гэбэшник попробовал продолжить уговоры, напирая на опасность, которую представляет собой беглый майор, но Корф упорно молчал. Хозяин кабинета покачал головой и заявил, что барон напрасно им не доверяет.

– Вы были, кажется, знакомы с Прыжовым. Он нам тоже не верил, начал какой-то личный сыск – и что? И вас обратно переправить не смог, и сам голову сложил. А вот мы вам поможем, Михаил Модестович! Как только вернем скантр, тут же переправим вас к Деникину. Вы – офицер смелый, опытный, были разведчиком, так помогите нам! Ведь это и в ваших интересах.

Полковник вздохнул:

– Нет, Торквемада Красная, ты меня точно с кем-то путаешь! Чтобы я вам помогал? Нет, краснопузый, ты точно спятил!

– А напрасно! – хозяин кабинета деланно зевнул. – Без нашей помощи вам не вернуться. Через месяц-другой рассыплетесь на молекулы, причем без всякого нашего вмешательства. А когда мы наладим связь по Второму каналу, то поступим следующим образом. У наших коллег из Красной Столицы имеется агент в белом штабе. Мы поможем им и организуем операцию прикрытия, фигурантом которой выступите вы, Михаил Модестович. Расписки ваши как раз пригодятся! Вы станете не только дезертиром-невозвращенцем, но и агентом ВЧК. Героем не умрете – не дадим!

– Брось, краснопузый! – скривился Корф. – Меня дважды к стенке ставили, так что не пугай – не страшно! Чтобы мои товарищи поверили вам, а не мне! Ты забыл: я не из Совдепии, у нас доносам не верят. Тоже мне, Видок большевистский! А катился бы ты, да не просто катился!..

И барон обстоятельно уточнил направление.

На этом аудиенция и завершилась. Вскоре Корф оказался в камере-одиночке, естественно, без окон. Полковник собрался было прилечь на откидную койку, но вертухай тут же вмешался, ибо днем лежать не полагалось. Корф обрадовался и предложил вертухаю зайти в гости, дабы обсудить проблему. Тот, однако, воздержался и больше о себе вестей не подавал, дав барону возможность улечься на запретное ложе и подремать. Корф слыхал, что в «чеке» допрашивают ночью, а потому решил набраться сил.

Вечером его действительно подняли и куда-то повели. Полковник решил более не церемониться и при первой же оказии двинуть какого-нибудь чекиста в ухо. Дальнейшее он вполне представлял, но это устраивало барона больше, чем томительное ожидание неизбежных, по его мнению, пыток и кирпичной стенки в финале.

К удивлению барона, он оказался не в камере и не в кабинете, а в небольшом зале, уже наполовину заполненном офицерами в форме и в штатском. Полковник понял, что намеченная драка пройдет с явным перевесом противника. Впрочем, этим пока и не пахло. Входившие в зал гэбэшники смотрели на Корфа как-то странно, – не с лютой ненавистью к классовому врагу, а скорее с крайним любопытством и даже почтением. Корф в явной растерянности стоял под охраной конвоира, когда к нему приблизились двое молодых офицеров – один в форме, другой в цивильном. Поздоровавшись, они представились – оба оказались капитанами.

– Полковник Корф, господа, – кивнул барон. – Я бы даже сказал, что рад знакомству, но… Тут, вероятно, какая-то ошибка. Я, видите ли, арестованный…

– Никакой ошибки, господин полковник, – отверг эту возможность капитан в цивильном. – То, что вы задержаны – глупое недоразумение.

– То есть как?! – воскликнул Корф. – Как это недоразумение?! Я русский офицер! Я служил Государю Императору! Я два года давил красных, как вшей…

– Вот именно! – горячо подтвердил капитан в форме. – Вы – настоящий русский офицер! Никогда не думал, что встречусь лицом к лицу с таким, как вы, героем…

– Что-о?! – глаза Корфа округлились. – Право, господа, все это весьма странно. Может быть, вы объясните мне, что… э-э-э… намечается?

– Господин полковник, – вступил «цивильный», – здесь собрались офицеры первого управления. От их имени мы просим выступить…

Полковник вначале подумал, что над ним все-таки издеваются, но затем сообразил, что на издевательство это не похоже.

– Расскажите о себе, – продолжал капитан, – о фронте, о белой армии. А то в книгах – сами знаете…

Корф имел смутное представление о большевистской историографии, но понял.

– Право, господа, – замялся он, – это несколько неожиданно. Я думал, если «чека», то полагаются допросы… пытки…

– Но мы же не «чека», господин полковник! – возразил тот, что в форме. – То есть «чека», но… Время сейчас уже другое. Мы не за красных. Мы этих коммунистов, признаться… Поэтому так хочется послушать настоящего русского патриота!

Барон ничего толком не понял, но возможность высказаться на всю катушку перед сборищем чекистов показалась ему забавной.

Зал заполнился. Корфа усадили за стол президиума. Капитан в штатском, подождав, пока настанет полная тишина, возвестил:

– Товарищи… то есть господа! Сегодня у нас в гостях ветеран белой… то есть русской армии полковник Корф Михаил Модестович. Он любезно согласился рассказать о своем боевом пути, о незабываемых страницах нашей российской истории. Прошу вас, ваше высокоблагородие…

Барон нерешительно встал и подошел к небольшой кафедре. Внезапно зал взорвался аплодисментами, чем поверг Корфа в еще большее смущение. Но, решив, что ударять лицом в грязь нельзя, он превозмог себя, откашлялся и начал:

– Господа чекисты! Я узнал о большевистском перевороте, когда находился в команде разведчиков Особой армии Юго-Западного фронта. Мы как раз вернулись тогда из рейда в окрестности Луцка…

…Барона долго не отпускали, задали массу вопросов, интересуясь более всего способами расправы с комиссарами. Полковник, сообразив, что его тирада об отхожем месте уже получила известность, весьма смутился и пояснил, что пленных большевиков действительно выводили в расход, хотя обычно и не столь изысканным способом. В ответ по залу прокатился завистливый вздох, офицеры мечтательно улыбались. Наконец, капитан в цивильном заявил, что гость устал, после чего зал вновь ударил в ладоши, и Корфу, в довершение всего, преподнесли в память о встрече небольшой японский радиоприемник, после чего отвели в буфет и угостили ужином.

– Признаться, я представлял «чека» несколько иначе, – заметил Корф, заедая кофе пирожным «мокко».

– Здесь и было иначе, – неохотно откликнулся один из капитанов. – И сейчас еще остались некоторые… монстры. Господин полковник, я немного знаком с ситуацией. Ваше задержание совершенно незаконно, скоро вы будете на свободе.

– Признаться, не уверен, – покачал головой барон, вспомнив беседу с главным гэбэшником.

– Увидите, – со странной усмешкой пообещал собеседник. – Включите приемник в полночь – на средних волнах, где «Маяк»…

Барона вновь отвели в камеру, где уже стоял столик с бутылками пепси-колы, а койка была накрыта теплым одеялом. Пепси барону не хотелось, и он прилег на койку, включив, как советовали, радиоприемник.

Полночь приближалась. Отзвучали позывные, и диктор начал читать обзор новостей. Слушая, полковник качал головой: страна разваливалась на куски, губернии, именуемые теперь отчего-то «республиками», откалывались от России, кое-где уже стреляли, а политики никак не могли поделить власть. Затем пошли сообщения о поисках большевистских сокровищ, упрятанных в иноземные банки, о росте цен и разгуле преступности. Корф задумался и внезапно вздрогнул, услыхав собственную фамилию.

– Президиум движения демократических реформ, – вещал диктор, – выступил с резким протестом по поводу ареста канадского гражданина Михаила Корфа, потомка известного дворянского рода. На пресс-конференции выступил двоюродный брат Корфа Михаил Плотников…

Барон удовлетворенно хмыкнул – правнук не оставил его в беде.

– Известная правозащитница Калерия Стародомская заявила, что арест Корфа – это позор для молодой российской демократии. Она также проинформировала, что на завтра назначен митинг на бывшей площади имени Дзержинского с требованием немедленного освобождения Михаила Корфа и всех политических заключенных в СССР…

«Ну и ну!» – засыпая, подумал барон. Слова Келюса о революции теперь не казались ему преувеличением.

Полковника освободили рано утром. Неизвестный и не представившийся офицер хмуро принес официальные извинения, посоветовав молчать обо всем виденном и слышанном, и проводил Корфа подземными коридорами к выходу. Освобожденному вернули вещи, за исключением револьвера. Барон запротестовал, но результатов это не возымело, и через несколько минут Корф уже стоял на совершено пустой в этот утренний час Лубянской площади рядом с магазином «Детский мир». Не успел он подумать о дальнейших планах, как откуда-то сзади неслышно подкатила белая «волга».

– Прошу вас, господин полковник.

Человек, сидевший за рулем, открыл дверцу, и Корф узнал знакомого уже капитана в цивильном.

– Я вас подвезу.

Барон решил не спорить и сел в машину.

– Рад, что ваши неприятности позади, – начал гэбэшник, как только «волга» тронулась с места. – Когда приедем на Набережную, я верну вам револьвер. Вы же говорили, что он у вас еще с фронта.

– Однако, господин капитан, – заметил барон, – хотел бы я знать, как это вы решились? В вашем-то ведомстве…

– Это не я решился, – бледно усмехнулся офицер. – В наших интересах, чтобы вы были в безопасности – значит, вам требуется оружие…

Корф, сообразив, что по-прежнему находится на чекистском «крючке», нахмурился и даже попытался отодвинуться в сторону, насколько позволяло место.

– Прекрасно вас понимаю, – продолжал гэбэшник. – Налетели, схватили, еще и наручники, кажется… Вы уж, наверно, представляли себе дыбу?

– Не представлял, – буркнул барон, – видел. И не только дыбу.

– А-а-а! В славные деньки 18-го! Ну, при Феликсе еще и не то бывало!.. Вы думаете, почему вас так грубо, по-дилетантски раз – и в машину? Вас, который находится здесь, собственно говоря, по нашему приглашению, курьера Второго канала! Просто, господин полковник, у нас недавно была маленькая заварушка. Нам поставили нового главного, почти что демократа, а он, кроме романов господина Рыбакова, о нашей работе, боюсь, ничего не читал. Ему доложили, у него глаза на лоб полезли, и он передал ваше дело из внешней разведки черт знает куда! И вот результат: мало того, что операция под угрозой срыва, так еще и объясняйся со Стародомской…

Корф в ответ лишь пожал плечами – это были не его заботы. Гэбэшник, кажется, понял и усмехнулся.

– Верить нам вы, господин полковник не обязаны, сотрудничать не станете, но я все же кое-что расскажу. Хотя бы для того, чтобы вы не представляли себе нашу контору сумасшедшим домом…

Барон по-прежнему молчал, что, впрочем, не смущало гэбэшника.

– Итак, скантр. Скантров, как вы, наверное, знаете, несколько, но охота идет только за одним – из Института Тернема. Мы его ищем по долгу службы, вы – чтобы вернуться к Деникину. Волков, однако, всех опередил: нашел первым. Ему он, скорее всего, нужен, чтобы продать на Западе, хотя… Этот майор – фигура странная…

– Это точно! – не выдержал Корф. – Познакомиться – удовольствие, признаться, немалое. Через двери проходить изволит, мертвецами командует…

– Не мертвецами, – негромко поправил гэбэшник. – Он занимался программой «СИБ». Не слыхали? «Существа с измененной биологией» – то, что болваны-журналисты окрестили программой «Зомби». А сколько ему на самом деле лет, вы не думали? Мы тоже – пока в архив не заглянули. Ладно… Так вот, кроме нас с вами, скантр ищет еще одна команда. Догадываетесь о ком я, господин полковник?

– Я, видите ли, здесь недавно, – ушел от ответа барон.

– Значит, вы не в курсе, кто мог похитить Николая Лунина?

Корф закусил губу – такого он не ожидал. Но ежели так…

– Это… люди из Белого Дома. Они давно искали Николая. Он там что-то увидел…

– Именно – «что-то», – кивнул капитан. – А быть может, и кого-то. Николай Андреевич Лунин совершенно случайно увидел мелочь, маленькую такую тайну. Но видел не он один, и если все это сложить в мозаику, тогда весь мир узнает, кто и почему победил в августе. Вдобавок Лунин знаком с документами, которые хранил его дед, плюс еще этот скантр… Просто удивительно, что до него добрались так поздно!

– Он жив? – тихо спросил Корф.

– Не знаю… Мой вам совет: берите своего кузена… Да, Плотников – действительно ваш родственник?

– Правнук, – признался полковник.

– Ух ты! – восхитился капитан. – Боевой у вас потомок… Так вот, идите к Стародомской или даже повыше, и шумите. Громко – очень громко. Лунина похитили люди полковника милиции Курбяко, непосредственно этим делом занимался какой-то капитан Цэбэков. Фамилии запомнили?

– Курбяко… Цэбэков… – повторил Корф. – Запомнил.

– У Волкова есть база. Но где – ума не приложу. Раньше он прятался на Головинском…

Корф навострил уши.

– Он был там, но ушел. К тому же на Головинском что-то произошло – стрельба, трупы, а Волков шума не любит… Есть одна зацепка – он может объявиться возле одной певички…

– «Дорогой, ты улыбнулся», – процитировал Корф без всякого выражения.

– А говорите, недавно прибыли! – покачал головой капитан. – Да, это Алия. Скоро ее большой концерт в «Олимпийском». Раньше в таких случаях люди Волкова ее охраняли. Точнее, не ее, а багаж… Что она там возит? Даже интересно…

– Зачем вы мне это рассказываете? – не сдержался барон. – Что вам надо?

– Скантр. И как можно быстрее, причем с условием, что он не попадет в Белый Дом. Если вы поможете достать скантр, мы первым делом едем вместе с вами в Теплый Стан, вручаем вам в подарок противопехотный гранатомет и полный комплект военной переписки Троцкого для вашей разведки. Думаете, шучу?

Гэбэшник покосился на Корфа, и барон вдруг понял, что его вербуют – быстро и успешно.

– Погодите, – прервал он капитана. – Вначале я хочу знать, что такое скантр. Иначе нет смысла разговаривать.

– Ухватили главное, – согласился гэбэшник. – Скантр… Это источник энергии и, в некоторых случаях, преобразователь сильных электрических полей. Скантры незаменимы для ПВО, для программы «звездных войн». Но этот – «Ядро-7» – особый, Тернем конструировал его специально…

Капитан прервался, взглянув на своего пассажира. Полковник молчал, поглядывая в окошко и делая вид, что его очень занимают городские пейзажи.

– Вы, наверно, меня не поймете. Я и сам, признаться…

Внезапно он заговорил быстро и горячо, что, в общем, совсем не свойственно лицам его профессии.

– Слушайте, господин полковник! Те, из Белого Дома, победили не благодаря двум тысячам мальчиков на баррикадах и даже не благодаря измене. У них было еще что-то. Все эти фокусы, вроде пространственной связи – мелочь. Они связаны с некой Силой. Перед этой Силой устоять невозможно, мы даже не представляем толком, что можно от нее ждать. Тогда, в августе, она лишь, так сказать, дохнула… Они уже давно натворили бы дел, но эта Сила далеко. И скантр, именно «Ядро-7», дает возможность установить с этой Силой прямую связь. И если такое произойдет… Знаете, в этом случае я предпочту оказаться в вашей контрразведке.

– Что за Сила такая? – поразился барон. – Вы, позвольте… не на марсиан изволите намекать?

– Нет! – вздохнул капитан. – Уже думали! Нет, не Марс, не Луна, и даже не наши заклятые друзья с Тускулы. С ними бы мы всегда договорились, а с настоящими пришельцами разговор короткий. К этому-то мы готовы, но тут что-то другое… Вот чем мы занимаемся. Увы, идиотов в нашей конторе тоже достаточно, в чем вы и убедились. До сих пор диссидентов ищут… Железная когорта партии!

Машина затормозила, и Корф увидел, что они уже на месте, возле самого Дома на Набережной.

– Я с вами свяжусь, – капитан открыл дверцу. – Вот ваш револьвер, господин полковник, мы его почистили. И патроны, пожалуйста.

– Если не секрет, господин капитан, – не выдержал барон. – Ваши предки во время гражданской…

– Вот вы о чем? – удивился тот. – У меня тогда оба прадеда легли. Одного белые повесили, а другого красные к стенке поставили.

Барона подмывало спросить и о «заклятых друзьях» с таинственной Тускулы, но понял, что этого ему не скажут.

Машина уехала. Барон вздохнул и направился к знакомому подъезду. Было еще рано, и Корф решил посидеть полчасика на скамейке, чтобы привести мысли в порядок. Он закрыл глаза и задумался. Странные события последних дней складывались к невероятную мозаику, и полковник еще раз пожалел, что он не на фронте, где все так ясно и просто.

Внезапно Корф почувствовал, что его одиночество нарушено. Открыв глаза, он с изумлением увидел на скамейке рядом с собой Кору. Девушка была в джинсах и в знакомой рубашке Келюса.

– Я почувствовала, что вы пришли, – негромко проговорила она. – Здравствуйте, Михаил Модестович.

– Здравствуйте, сударыня! – обрадовался барон. – Вы даже не представляете, как я рад вашему возвращению! А после, так сказать, узилища, повидать вас…

– Мик был уверен, что вас освободят… Михаил Модестович, прежде чем вы встретитесь с остальными, я бы хотела…

– Чем могу, сударыня? – встрепенулся Корф. – Все, что пожелаете…

Девушка покачала головой.

– Там, – она кивнула куда-то в сторону, и барон понял, что имеется в виду – вам, наверное, уже рассказали обо мне. Я и сама хотела, но все не решалась. Вы же, Михаил… Михаил Модестович, всегда хорошо ко мне относились…

– Помилуйте, сударыня! – возмутился барон. – Да что бы мне краснопузые не наплели про вас, я бы им в жизни не поверил! Да и что эти ширмачи могут о вас сообщить?

– Мне казалось, что это легко заметить, – покачала головой Кора, – но только Фрол понял. Он ведь сам – не человек…

– Как?! – обомлел барон. – Господин Соломатин не… И что он увидел, помилуйте?!

– Что я такая же, как Волков и его бандиты! Я мертвая, Михаил! Ярытница… погань…

– Господь с вами! – испуганно пробормотал барон и перекрестился.

– Не верите? – покачала головой. – Смотрите! То, что перед вами – только видимость…

И тут черты девушки словно поплыли, сквозь легкий туман начала проступать черная высохшая кожа; исчезли губы, впали глазницы, вместо глаз…

– Не надо! – Корф закрыл лицо руками. – Пожалуйста…

Когда он открыл глаза, девушка вновь стала прежней, только побледнела, как полотно.

– Кора, – тихо заговорил барон, – это неправда. Вы – не мертвая. У господ чекистов такое, как я понял, называется «измененной биологией». Какая-то научная пакость… Нельзя сдаваться! Меня тоже, признаться, пугать изволили…

– Знаю, – девушка опустила голову, – Волков рассказывал. Странно, он никого не уважает, но о вас отзывался хорошо. Он говорил, что вы не успеете вернуться…

– Я найду скантр!

– Этого мало. Кроме скантра нужна установка. Волков хотел уйти по Второму каналу к Деникину, но узнал, что установка полностью отключена от источников энергии. Даже захват Института ничего не даст… Мне очень жаль, Михаил.

– «Марш вперед, трубят в поход, марковские роты…», – усмехнулся барон. – Стало быть, сударыня, мы квиты. Перед вами – покойный полковник славной Добровольческой армии, трагически рассыпавшийся на молекулы аккурат на сто первом году жизни. Ничего, Кора, прорвемся! Господь нас не оставит.

– Ему нет дела до меня, – вздохнула девушка. – Но вы правы, сдаваться нельзя. Хочу предложить вам вот что… Если мы захватим скантр, то спрячем его в безопасном месте, а затем поставим ультиматум: или вас отправляют домой, или мы просто уничтожим «Ядро». А для гарантии пригласим иностранных корреспондентов. Именно так хотел поступить Волков.

– Умно, – кивнул барон. – Недурно придумал, разбойник! Но, сударыня, что может делать сей Волков у Деникина? Он не боится… на молекулы?

– Он ищет еще что-то – то, что гарантирует ему безопасность. Какую-то вещь…

– Ладно! – полковник хлопнул ладонью по колену. – Стратегический план принят… Ну, а что у наших? Где Николай?

Келюс ожидал самого худшего, вплоть до обвинения в государственной измене – в хаосе, наступившем после августа, внуку старого партийного функционера легко было приписать любые грехи. Но события развивались странно. Милицейский автомобиль, покружив, выехал на какую-то пустую улицу, где уже стоял крытый военный фургон. Келюса вывели из «лунохода» и усадили в кузов, причем рядом оказался все тот же усмехающийся Китаец. Милиционеры откозыряли и отбыли.

– Что происходит? – не понял Лунин. – Если я арестован, я требую…

– Адвоката просить будешь? – покачал головой Цэбэков. – Поздно требовать, Лунин. Сиди пока… Прикажут – съездим в одно интересное место. Прикажут – я тебя здесь, прямо в кустах закопаю. Молись, если веришь в своего Христа…

Китаец улыбнулся, но было видно, что убийца и не думает шутить. Лунин покосился на своего конвоира. В фургоне, никого не было, кроме них и шофера, но тот – далеко в кабине…

– Не вертись, Лунин, – посоветовал капитан. – Не хочешь молиться? Ты атеист, Лунин? Плохо тебе будет умирать!

– Сволочь! – не выдержал Келюс. – Фрол бы вас всех, бином… Морским узлом!

– Большой человек – глупый человек, – покачал головой Китаец. – У вас даже йети уважают милицию. Как просто, Лунин! Твой йети перебил вард Волкова, а мы вас взяли голыми руками – стоило лишь надеть форму. Вы, люди Запада, смотрите только на внешность. Жаль, я не достал тебя, Лунин, тогда ночью! Был бы ты национальным героем. Хоть не так обидно…

– Вы не сможете меня убить! – заставил себя усмехнуться Николай. – Меня Генерал знает. Я даже с Президентом знаком! Если я пропаду – будет шум…

– Президент тебя знает, – закивал Цэбэков. – Генерал тебя знает. Известный ты человек, Лунин! И сам шибко много знаешь… Ничего, он решит, что с тобой делать.

– Кто – он? Президент?

– Зачем Президент? – удивился Китаец. – У тебя мания величия, Лунин! Президент – человек занятой. Он сказал: надо обеспечить секретность, наше дело – выполнять. А насчет шума – не бойся! Тебя убьют враги перестройки – или как сейчас у вас, русских, это называется?

– А, ну да! – озлился Лунин. – У нас, значит? А ты? Вансуй-банзай? «Алеет восток, поднимается солнце»! Идеи чучхе всесильны, бином, потому что они верны!

– Ай, Лунин! – губы Цэбэкова вновь растянулись в улыбке. – Ты, значит, расист? Не любишь нас, азиатов? Только я не китаец, ханьцев я и сам ненавижу. И не японец, так что «банзай» кричи сам. Я – бхот. Географию учил, а?

Келюс неплохо знал географию, но о бхотах имел более чем смутное представление.

– Если хочешь, зови меня Шинджа, – продолжал капитан. – Так меня зовет он.

– Не хочу…

Тем не менее Лунин постарался на всякий случай запомнить странное имя Китайца, оказавшегося не китайцем, а каким-то бхотом. Правда, Николай не был уверен, что эти знания ему пригодятся.

Прошел час, может, даже больше. Цэбэков молчал и даже перестал улыбаться, глядя на свою жертву холодно и равнодушно. Дважды капитан доставал рацию, включал, но каждый раз, подождав несколько секунд, вновь цеплял ее на пояс. Наконец передатчик пискнул сам. Китаец быстро включил его и выслушал короткую команду и, удовлетворенно улыбнувшись, расстегнул кобуру.

– Можно убить по-разному, Лунин. Нас учили убивать мгновенно – это очень просто. Но мне всегда было интересно стрелять так, чтобы пуля убила не сразу. На животе у человека есть одна точка, если попасть туда, ты умрешь через три минуты, но эти минуты покажутся годами…

Келюс не стал отвечать. Страх сменился ненавистью. Николай еще ни разу не ощущал желания уничтожить человека, и теперь он понял, что это такое.

– Но тебе повезло, Лунин, – Шинджа хлопнул рукой по кобуре и вновь усмехнулся. – У наших что-то не вышло, и ты нужен живым. Так что готовься – будешь отвечать на вопросы. Тебе придется очень постараться…

Фургон тронулся с места. Ехали долго, окон в кузове не было, и Келюс никак не мог определить даже направление, в котором его везли. Только по толчкам он догадывался, что автомобиль проезжает по скверной грунтовке. Очевидно, они были за городом.

Наконец машина затормозила. Китаец открыл дверцу и кивнул. Лунин осторожно выглянул: они остановились во дворе большой, окруженной забором дачи. Подошла охрана – молчаливые парни в пятнистой униформе. Николая провели к высоким, окованным железом дверям, за которыми оказалась лестница, ведущая вниз. Китаец, велев подождать, вновь связался с кем-то по рации, затем хмыкнул и указал рукой вниз. Спустившись по лестнице, Келюс оказался в темном сыром коридоре, освещенном слабым светом электрической лампочки.

– Хорошо здесь, правда? – хмыкнул бхот. – Привыкай!

Пройдя по коридору, они остановились у какой-то двери.

– Кажется, здесь. Поздоровайся со старым знакомым, Лунин!

Келюс с испугом подумал о Фроле или о Корфе, но, когда дверь открылась, увидел на полу нечто, совершенно не напоминающее человека. На голом цементе корчился кусок окровавленного мяса, засохшая кровь покрывала все тело; правой руки не было – из предплечья торчали обрывки мышц. Тело еще жило, подергиваясь, вздрагивая, но не издавая ни звука. Лунин невольно отвернулся.

– Не узнал? – удивился Китаец. – Ай, Лунин, знакомых не признаешь!

«Фраучи!» – вдруг догадался Келюс, и ему стало не по себе. Кем бы ни был бывший подполковник, такого Николай ему не желал.

– Крепко дрался. Живуч! Ну, варды все живучи. Странно звучит по-русски, правда? Варды – живучи, а?

Цэбэков провел Келюса в конец коридора, звякнул связкой ключей, и Николай оказался в небольшой камере с окошком, когда-то, вероятно, выходившим во двор, а теперь заложенным кирпичом. Лампочка освещала деревянный, похожий на пляжный, лежак, маленький столик и умывальник в углу.

– Не скучай, Лунин! – посоветовал Китаец, закрывая дверь, и Николай остался один.

Первые несколько часов он старался не расслабляться, вздрагивая при малейшем шуме в ожидании гостей. Но о Келюсе, казалось, забыли. Молчаливый охранник принес скудный ужин, а еще через пару часов лампочка погасла.

Итак, тюремщики не спешили. Когда возбуждение спало, Лунин попытался рассуждать логически. Это оказалось нелегко: страх не отпускал, перемежаясь со смутной надеждой на помощь. Но кто мог добраться сюда? Фрол? Корф? Милиция? Но все же его не убили, хотя Шинджа был уже готов пустить в него свою «хитрую» пулю. Китаец ждал приказа, но вместо этого неведомый «он» велел доставить Николая в этот подвал. Зачем? Если он просто опасный свидетель, вопрос давно бы решился…

Ответ был один – Волков! У его тюремщиков, как намекнул Китаец, что-то сорвалось. Но что? Наверное, налет на Головинское. Окровавленное тело Фраучи, похоже, оказалось единственным трофеем…

Выводы оказались невеселыми. Из него вытрясут все, а потом Келюс исчезнет, падет жертвой «врагов демократии». Почему бы и нет? Ведь он защищал Белый Дом, был даже ранен… Почему-то собственное участие в этих событиях, которым Лунин так гордился, теперь вызывало только стыд. Приходило на ум то, о чем не думалось раньше, в августовской горячке. А что если Белый Дом атаковали бы по-настоящему? Сотни трупов? Танки прошли бы сквозь толпу, как сквозь масло! А может, как уже поговаривали неглупые люди, твердыню демократии никто и не думал штурмовать? Келюс уже знал, что колонна, которой они преградили путь, уходила из города. Что же было на самом деле? Спектакль? Масштабный, страшный, с настоящими жертвами, в числе которых Келюс не оказался совершенно случайно? А в это время в небольшой комнатке на восьмом этаже вершилось главное…

Весь следующий день Лунин по-прежнему ждал допроса, но его не беспокоили. Охрана приносила еду, Келюса вывели на короткую прогулку во двор, но никто, даже Китаец, им не интересовался. Вначале это обрадовало, но затем Николай ощутил беспокойство и странное нетерпение. Он уговаривал себя, что задержка – лишь на пользу, время пригодится его друзьям, чтобы принять меры, но нетерпение росло. Хотелось одного – скорее! Не специально ли это придумано? Ожидание – не худший способ «размягчить» узника.

Так прошли еще два дня. Завтрак, короткая прогулка, обед, ужин… В недолгие минуты, когда Николай оказывался вне стен камеры, он пытался осматриваться. Понять удалось одно: он на военном объекте. Часовые, проволока, охраняемые здания… Правда, все военные были без погон и знаков различия, в одинаковой пятнистой униформе. Постройки старые, еще довоенные, но где-то дальше, судя по всему, находилась вертолетная площадка. На бандитское логово все это никак не походило. Режимный военный объект? Значит, он узник не разбойничьей шайки, а той самой власти, которую защищал в августе?

Вечером третьего дня, после ужина, Келюс внезапно почувствовал себя странно. Закружилась голова, в ушах послышался легкий далекий звон, все тело охватила слабость. Лунин присел на койку, затем, не выдержав, прилег. Мелькнула запоздалая догадка: что-то подмешали в еду. Значит, решили отравить? В голове начало мутиться, руки забило мелкой дрожью, дальний угол комнаты стал расплываться… Впрочем, никакой боли не чувствовалось. Напротив, неподвижное тело обрело странную легкость, слух, уже не улавливающий никаких реальных звуков, наполнился странными, нездешними голосами. Глаза еще видели, но словно сквозь небольшое круглое окошко, окруженное расплывающимся радужным туманом.

Не слухом, а по какому-то колебанию воздуха Келюс понял, что дверь в камеру отворилась. Кто-то подошел – но тут перед глазами встала серая пелена. Лунин ощущал только взгляд – внимательный, любопытный. Это продолжалось долго, очень долго, наконец, когда пелена пропала, камера вновь была пуста. Потянулись долгие минуты, и вот снова кто-то вошел. На этот раз Лунин видел гостя. Желтоватое узкоглазое лицо, покрытое глубокими морщинами, темный плащ, похожий на балахон, маленькая круглая шапочка. Они уже встречались – в Белом Доме, возле комнаты на восьмом этаже. Старый тибетец…

– Приветствую вас, Николай Андреевич.

Голос звучал по-русски с легким акцентом, но чисто, без всякого выражения и эмоций. Келюсу даже показалось, что слова возникают сами собой в его сознании. Губы старика шевелились, но еле заметно, почти не разжимаясь.

– Для начала я хочу кое-что уточнить. Это не займет много времени…

Лунин хотел было возразить, что не намерен беседовать в подобной обстановке, но внезапно темные глаза гостя приблизились и словно выросли. Николай почувствовал, как звон в ушах переходит в глухой резкий гул…

…Тишина – абсолютная, недвижная. Каким-то краешком Келюс продолжал ощущать себя, но время остановилось. Сколько это тянулось, понять было невозможно, но вот откуда-то издалека послышался резкий повелительный голос:

– Очнитесь, Николай Андреевич!

Вздрогнув, Келюс открыл глаза. Смуглое лицо смотрело бесстрастно и холодно.

– Извините за подобный метод. Он, по крайней мере, не сопряжен с физическими страданиями. Итак, теперь я знаю все, и мы можем поговорить…

Лунин понял: его заставили все рассказать! Для того и подмешали наркотик – чтобы ослабить волю…

– Как я понял, вы уже догадались почти обо всем. Да, вы, Николай Андреевич – опасный свидетель. Вы увидели, как действует «Тропа». Это небольшая тайна, но мы ее очень бережем. К сожалению, благодаря оплошности других людей вы познакомились с некоторыми важными документами. Вы коснулись Тайны Больших Мертвецов и даже что-то знаете об Оке Силы. Это очень плохо – для вас. Есть два выхода, и оба вас не устроят. Первый – тот, которого вы так опасаетесь. Второй – не лучше, но об этом сейчас не будем. К вашему счастью, тот, кому я служу, не желает такого. Почему – не так важно. Скажем, вы родственник его очень давнего и упорного врага. Тот, кому я служу, по-своему справедлив, и не хочет, чтобы ваше устранение походило на месть…

Лунин невольно удивился, но тут же пришла догадка. Старик говорил о его деде, старом большевике Лунине! Вот, значит, как? С кем же враждовал бывший нарком?

– …Но вы слишком опасны, чтобы вас просто отпустить с миром. Итак, вы останетесь здесь и, боюсь, надолго. Через некоторое время вас переведут в более приличные условия, и мы встретимся снова. Меня зовут Нарак-цэмпо, запомните это имя…

– А что будет с остальными?

Это было первое, о чем решился спросить Келюс.

– Забудьте о них. Впрочем, вы имеете шанс несколько улучшить свое положение. Нас беспокоит Соломатин. Он может быть опасен, а поэтому его следует обезвредить как можно скорее. Надеюсь, вы окажете нам помощь? Это зачтется…

Лунин попытался усмехнуться. Они хотят «обезвредить» Фрола? Не выйдет, воин Фроат им еще покажет!

– Подумайте. Вы, конечно, догадываетесь, что у нас есть способы убеждения. Некоторые из них вам не понравятся. До встречи, Николай Андреевич.

Смуглое морщинистое лицо начало расплываться, и Келюс ощутил, что вновь теряет сознание. Странные голоса зазвучали в полную силу, свет перед глазами померк, и Лунин провалился в немую бездну. Тьма поглотила его; исчезли не только мысли, но и ощущение себя самого – последнее, что теряет человек…

Когда он очнулся, камера была пуста, голова казалась свежей, и все случившееся в первую секунду представилось Николаю ночным кошмаром. Но кошмар был наяву: легкая дрожь пальцев еще не прошла, в ушах звучали отзвуки странного хора, и с каждой пульсацией крови в висках отдавалось эхом непонятное имя – Нарак-цэмпо…

Первая попытка встать оказалась неудачной – слабость брала свое. Собравшись с силами, Лунин вновь привстал, и на этот раз дело пошло успешнее. Он сделал несколько шагов по камере. Одурь постепенно уходила, и, вспомнив Корфа, начинавшего каждое утро с неизменной гимнастики, Келюс принялся проделывать какое-то подобие зарядки. Впрочем, его хватило всего на несколько упражнений. «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» – стучало в голове. Наконец-то все стало ясно! Его пока не убьют. Пока… Зато всех остальных ждет смерть. Вновь вернулся страх – безграничный, парализующий волю и чувства…

– Не бойся, воин Николай…

Келюс замер, затем обрадовано вскрикнул и оглянулся. Варфоломей Кириллович стоял посреди камеры – такой же спокойный и уверенный, как и той страшной августовской ночью. Почему-то в первый миг Николая совсем не удивило, каким образом старик очутился в его камере.

– Здрав ли ты? – продолжал тот, улыбаясь уголками губ. – Как твой сосуд скудельный, что ты «черепушкой» величал?

– Спасибо, уже не болит… – Лунин наконец-то обрел дар речи. – Варфоломей Кириллович! Вы… Вы знаете? Здесь они…

– Ведаю, воин Николай, все ведаю… Пойдем!

Это было сказано так просто, что Лунин лишь послушно кивнул. Варфоломей Кириллович неторопливо подошел к двери, и тут только Келюс вспомнил, что камера заперта, снаружи – охрана, пулеметы и проволока в несколько рядов… Но растерянность тут же сменилась изумлением: старик легко ударил рукой по двери – и та со скрипом приоткрылась. Николай лишь сглотнул и вышел вслед за стариком в коридор.

Часового он увидел почти сразу. Крепкий парень в камуфляже, вооруженный короткоствольным автоматом, стоял под слабо горевшей лампой и откровенно скучал. Ни Варфоломея Кирилловича, ни Келюса он явно не видел. Старик оглянулся и, как показалось Николаю, слегка подмигнул. Приободрившись, Лунин ускорил шаг. Отчаяние и страх исчезли – те, кто грозил ему и его друзьям смертью, не были всесильны…

У выхода из подвала им встретился еще один часовой, также не обративший на беглецов ни малейшего внимания. Вскоре они уже были во дворе, где сновали люди в пятнистой униформе, но Варфоломей Кириллович, казалось, не замечал их, впрочем, как и они его. Келюс, осмелев окончательно, уверенным шагом направился к воротам. Часовые смотрели куда-то в сторону, и беглецы уже были готовы переступить черту, отделявшую их от свободы, как внезапно Николай ощутил невидимый толчок в грудь. В висках застучала кровь:

– Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…

Тибетец стоял в воротах, подняв обе руки, словно пытался загородить путь. Варфоломей Кириллович тоже заметил его, но спокойно шел дальше, прямо в проем ворот.

– Стой, старик, – ровным, без малейшего выражения, голосом проговорил Нарак-цэмпо, не опуская рук. – Ты нарушаешь закон. Это уже не твоя земля, ее люди много лет назад отреклись от твоего хозяина и разметали твои кости. Уходи, откуда пришел, и не мешай нам.

Варфоломей Кириллович на мгновение задержал шаг. Правая рука поднялась в крестном знамении:

– Прочь!

Яркая вспышка, На мгновение глазам стало больно, но через секунду, когда он вновь смог видеть, Лунин облегченно вздохнул – в воротах никого не было, путь свободен, лишь легкий прах клубился под ветром на месте, где только что стоял Нарак-цэмпо.

Они вышли наружу и не спеша двинулись вдоль высокой ограды, после чего свернули в лес. Тропинки разбегались перед глазами, и Келюс остановился в нерешительности.

– Иди смело, воин Николай, – старик кивнул на одну из малозаметных троп. – Ведомы сии места мне. Прежде ходил я здесь, когда от пустыни нашей в Столицу добирался.

– Варфоломей Кириллович! Извините, я… вы… столько раз меня выручали, а я даже спасибо не сказал!

– Однако сказал же, – на лице священника вновь промелькнула улыбка. – Невелика моя заслуга. Ты бы и сам, воин, выбрался, да враги твои чернокнижием сильны. А тут и я пригодиться могу.

Николай вновь кивнул. Конечно же, православные священники способны дать бой этим «черным». В атеистической душе Келюса шевельнулось что-то вроде раскаяния.

– Спасибо… – вздохнул он. – А вы, значит, монах?

Варфоломей Кириллович задумался.

– И так сказать можно. Из Ростова семья наша. Батюшку моего сослали с женой да с нами, малолетними. В лесах и вырос. Там и в обитель пошел.

– А-а! – понял Лунин. – Так вы из раскулаченных? Вот коммуняки, никого в покое не оставят! Варфоломей Кириллович, вы должны потребовать возвращения имущества. Сейчас закон вышел…

– Хлопотно сие будет, – усмехнулся старик, – ежели мне, грешному, добро отцово востребовать. Да и ни к чему, лет прошло немало. Бог им всем судья!.. Не держи гнева на врагов, воин Николай. Тот, в Кого ты не веришь, учил прощать…

– Ну, нет! – давняя атеистическая закваска сразу дала о себе знать. – Убийцам этим? Волкову?

– И ему… Не только ненависти, но и жалости достоин тот, кого ты так зовешь. В давние дни был он воином славным, в граде великом правил, в битвах ратоборствовал, тайны многие постиг. Много ему дано от Господа. И кто знает, может, и не его вина, что стал он нелюдем…

– А, все равно! – махнул рукой Лунин. – Колом его осиновым! А еще лучше – огнеметом!..

– Не в том огне гореть ему. Слыхал я, что, погубив душу свою, позабыл он имя, от Бога данное. Ежели вновь услышит его, то порвется цепь, что душу сковала…

Услыхав такое, Келюс лишь недоуменно пожал плечами. Между тем старик, постояв, неторопливо зашагал по тропинке вглубь леса. Николай поспешил следом.

– Я… Извините, конечно. Гипноз, экстрасенсорика и прочее, бином… Но с такими, как Волков, хороши другие средства – посильнее… К тому же его Всеславом зовут!

– То не имя, – возразил Варфоломей Кириллович. – Не так его во Святом крещении нарекли. По крестному имени зовет человека Бог. Но пока своего имени Волков не вспомнит, а сие не под силу ему, да он и не тщится, ходить ему по земле яртом. И ему, и тем, кого он губит…

– Кора! – вспомнил Келюс. – Варфоломей Кириллович, а как ей можно помочь? У вас… Ну, в монастыре, наверно, такое лечили?

Старик остановился, покачал головой:

– Не ведаю. Говорят лекари ученые, что сие – только болезнь, да только как лечить, не знают. А я так понимаю – не отпустит ее Волков. Но как только душа его в геенну изыдет, и ее душа от муки кромешной избавится. Но не впади в соблазн, воин Николай! Многое может чернокнижие, но, ее спасая, себя погубишь, а ее не вызволишь.

Он пошел дальше, а Николай остался стоять в полной растерянности. Кора излечится, если убить Волкова? Странно, но какая-то логика в этом ощущалась.

Спохватившись, Келюс быстро догнал старика. Несколько минут они шли молча, пока не добрались до небольшой поляны. Варфоломей Кириллович указал на одну из тропинок:

– Ну, воин Николай, иди… Да не отымет Тот, Кого вспоминаешь ты так редко, от тебя десницы Своей!

Старик ускорил шаг и внезапно свернул на боковую тропу, уходившую куда-то в лесную глушь. Келюс поспешил было за ним, но тут же остановился. Тропинка была пуста.

Глава 8. Манускрипт Гийома де Ту

В сухом, едва тронутом осенью лесу, было спокойно. Келюс шел быстро, почти бежал, радуясь тому, что жив и свободен. За последние дни он смог оценить значение этих слов. Но к радости примешивалась тревога. Он возвращался в Столицу, где его ждали не только друзья.

В голове все перепуталось. Ясно одно – влип он крепко, ибо посмел прикоснуться к самому страшному – к тайнам власть предержащих. Комната в Белом Доме, загадочная «Тропа», не менее загадочные «Большие Мертвецы», а тут еще и какое-то Око Силы! Может быть, так называют скантр? Почему-то вспомнилась таинственная карта из серой папки. Объект № 1! Не там ли это Око? Горы – Тянь-Шань, Памир или… все-таки Тибет? Но ведь Тибет – территория КНР! И почему изобретением русского гения Тернема занимаются именно бхоты?

Тем временем деревья стали редеть. Тропинка вывела Лунина прямо на Окружную дорогу. Николай вздохнул, представив себе путь до ближайшей автобусной остановки, но долго путешествовать не пришлось – за перекрестком его остановил милицейский патруль. Документов у подозрительного небритого парня в мятой одежде не оказалось, и стражи порядка принялись за основательные расспросы. Внезапно один из них, хлопнув себя по лбу, достал из планшета большое свежеотпечатанное объявление, украшенное плохо выполненной, но все же узнаваемой фотографией пропавшего без вести Лунина Николая Андреевича, разыскиваемого уже третий день всей Столичной милицией.

Дальнейшее запомнилось смутно. Лунина, усадив в коляску мотоцикла, с ветерком доставили прямиком на Огарева, где гордые патрульные передали его из рук в руки какому-то важному полковнику. Тот отвел Келюса в большой кабинет с портретом Железного Феликса в полный рост, куда вскоре набежала дюжина офицеров, и Николаю пришлось долго рассказывать о своих злоключениях. Лунин описал обстоятельства ареста на Головинском со всеми подробностями, равно и странную базу за Окружной, но о причинах случившегося не проронил ни звука. Кажется, это всех устроило. Николаю сообщили, что виновник его незаконного ареста полковник Курбяко (вероятно, тот самый щекастый) исчез, и его ищут. Правда, об этом было сказано таким тоном, что Лунин понял – искать щекастого станут долго.

Потом в кабинете появился угрюмый Фрол, буркнувший: «Привет, Француз». Лунина и дхара пригласили пройти вниз, где посадили в черную «волгу» и повезли куда-то в центр. Келюс надеялся оказаться дома, но их высадили у большого двухэтажного особняка, где уже толпились журналисты, тут же ослепившие Келюса блеском фотовспышек. От интервью Лунин отказался и быстро прошел, сопровождаемый Фролом и милицейскими чинами, на второй этаж. Там их встретила возбужденная толпа, бросившаяся к Николаю с поздравлениями и расспросами. Лунин не без удивления узнал Калерию Стародомскую, запомнившуюся ему еще по избирательной компании, и двух-трех демократов калибром поменьше. Здесь же присутствовал Мик, неузнаваемый в новом изящном костюме и модных очках в золотой «профессорской» оправе.

Келюс долго благодарил за помощь, охотно подтвердил родившуюся на ходу версию о том, что похитители, узнав, что их имена известны (опять прозвучала фамилия Курбяко), вынуждены были отпустить пленника под напором требований возмущенной демократической общественности. Затем все выпили кофе, и Николай наконец-то получил возможность передохнуть. Приятели уселись в потрепанные «Жигули», принадлежавшие, как выяснилось, все тому же Мику, и поехали в Дом на Набережной.

– Че, сильно били, Француз? – тихо поинтересовался дхар, когда машина уже въезжала во двор. – Вид у тебя, елы…

– Не-а, – вяло покачал головой Лунин. – Не били. Наркотики…

– Во гады!

В квартире оказалось неожиданно много народу. Там была Кора, заметно пришедшая в себя после их встречи на Головинском, художница Лида, глядевшая на Келюса с плохо скрытым восхищением, мрачный Корф и неизвестный молодой человек в цивильном.

После первой бури восторгов Корф решительно провел Лунина в кабинет. Вслед за ними проследовал и «цивильный».

– Понял, – кивнул Лунин, когда ему было предъявлено удостоверение в красной обложке с гербом.

– Извините, Николай, – виновато вздохнул барон. – Я бы ничего не сообщил им, но речь шла о вашей жизни…

– Николай Андреевич! – перехватил инициативу «цивильный», оказавшийся капитаном госбезопасности. – Позвольте выразить сочувствие и возмущение фактом беззакония, которое было допущено по отношению к вам. Наверное, вы уже поняли, что наши структуры не имели к этому никакого отношения.

Лунин без всякой охоты кивнул.

– Господин Корф может подтвердить, что мы старались помочь, чем могли. Нам удалось узнать имена похитителей, и, может быть, поэтому вас оставили в живых.

Келюс принял без спора и эту версию.

– Более того, мы намекнули тем, кто так интересовался вами, что в случае вашей гибели некие договоренности будут считаться расторгнутыми…

– Спасибо.

В искренность людей из Большого Дома Лунин не верил, но неблагодарным быть не хотел.

– Мы люди бессердечные и меркантильные, – улыбнулся «цивильный». – Услуга за услугу, Николай Андреевич… Они нашли скантр?

– Нет, – нахмурился Келюс, – не достали. Но они, похоже, узнали все, что мне известно. Дали какой-то наркотик…

– Бестии! – не выдержал Корф. Гэбэшник сочувственно покачал головой:

– Был налет на Головинское. Там нашли несколько трупов… Очень странных. Фраучи пропал…

– Он у них. Тоже… очень странный, бином…

– Так-так, – гэбэшник задумался. – На прощанье позвольте совет, Николай Андреевич: немедленно уезжайте из Столицы. Это – единственное, что гарантирует вам относительную безопасность. О Михаиле Модестовиче мы позаботимся…

– Ага, – неопределенно ответил Келюс, после чего гэбэшник откланялся.

– Не знаю… – после паузы заметил Корф. – Может, мне стоило молчать? Но эти негодяи могли вас прикончить…

– Все правильно, бином! – подбодрил полковника Лунин. – Значит, Михаил, и вас арестовали?

– На самой Лубянке был! – с гордостью сообщил барон. – В кабинете господина Дзержинского. В чекистском буфете «мокко» кушал!

Потом как-то сник, понурился.

– Мы рассказали Михаилу… Мику… о Коре. Он даже почернел, бедняга. Ну, и обо всем прочем, в том числе о скантре…

– Мик – молодец! – улыбнулся Лунин.

– Еще бы! – вскинулся Корф. – Горжусь! Он тут весь город поднял, на митингах не хуже господина Троцкого выступать изволил! Только, Николай, про себя я ему ничего не рассказывал. Рано мне как-то в прадедушки, ведь еще и тридцати-то нет… То есть не было, конечно.

И барон сокрушено вздохнул.

Вечером, когда Фрол отправился провожать Лиду, а полковник беседовал с Корой в гостиной, Мик, державшийся все это время в стороне, подошел к Келюсу.

– Николай Андреевич…

– Николай, – поправил Лунин. – Или Келюс. Как угодно, бином, но не по отчеству.

– Ага! Келюс – это полный атас.

– Как? – поразился Николай.

– Атас, – охотно повторил Мик. – Ну… Клево, в смысле. Понимаете, Келюс, мне все рассказали про ваши, то есть наши, дела. Сурово! И вот я думаю – я ведь физик и мог бы… Насчет скантра.

– Белая Сила, бином, – хмыкнул Лунин.

– А чего, Белая Сила? Николай, неужели вы не просекаете? Ну, совок… Заучили про первичность материи!..

Келюс поглядел на юнца столь выразительно, что тот затих и заговорил совсем другим тоном.

– Вы напрасно смеетесь. Вот, облом!.. Я ведь могу помочь! И не только со скантром… Надо спасти Кору!

Лунин невольно вздрогнул, тут же вспомнив предупреждение Варфоломея Кирилловича. Но спорить с поклонником великого чародея Папюса не было сил.

На следующий день был собран военный совет. Лунин и Корф рассказали о своих злоключениях, после чего, как и полагается в таких случаях, первое слово было предоставлено младшему – то есть, Мику.

– Мужики! – бодро начал он. – Мы слишком подставляемся. Лезем рогами вперед…

– Михаил! – укоризненно вздохнул Корф.

– Действуем в лоб, – перевел Плотников. – Теперь надо не лажануться… не промахнуться. Чего я предлагаю? Во-первых, скоро концерт Алии. Меня Волков не знает, я могу съездить и поглядеть. Во-вторых, план в записной книжке. Там есть метка – перевернутая звезда…

Келюс и Корф переглянулись. Юный Мик иногда рассуждал здраво.

– Знаете, что это, мужики? Так обозначают места встречи эти… которые Черная Сила.

Лунин разочарованно вздохнул – Плотникова опять начало заносить. Теперь следовало ждать появления Силы Всех Цветов Радуги.

– Лежбищ у этих «черных» много, но то, что на плане – где-то над подземельем. Возможно, на кладбище.

– А почему не в здании ТАСС? – пожал плечами Келюс. – Это может быть и секретная ветка метро.

– У Волкова когда-то была база в старых катакомбах, – вспомнила Кора. – Он рассказывал, что всегда можно спуститься, отсидеться. Там будто бы ничего не изменилось со времен Ивана Грозного.

– И ты молчала? – огорчился Фрол. – А то повелись тут некоторые с этим Головинским.

– Подземелий в Столице много, – охладил его пыл Корф. – Я слыхал, что один ход нашли в самом центре. Там, под землей, была часовня, построенная самим Малютой.

– Во всяком случае, уже что-то, – подытожил Келюс. – Старое подземелье и сборище этих, из Зеленой Силы.

– Черной, – обидчиво поправил Мик.

– По поводу концерта Алии – тоже правильно… Кто следующий?

– Я, – Кора встала. – Вот…

На столе оказался небольшой круглый предмет.

– Мой значок! – удивился Николай. – Вот, бином, а я думал, что он потерялся!

– А чей это портрет? – поинтересовался Корф, рассматривая изображение на массивной, покрытой красной эмалью безделушке. – Экий усач!

– Был один… Лучший друг советских детей, – пояснил Лунин. – Поэтому я знакчок и не носил, мне об этом усатом дед еще в детстве все рассказал.

– Позвольте, позвольте, – вспомнил барон. – Так это он? Ваш Великий Вождь Номер Два? Вот паскуда большевистская, не достали его наши в Царицыне!

– Не достали… – машинально повторил Лунин. Странная ассоциация пришла на ум: Вождь Номер Два – и список Больших Мертвецов из серой папки. Список, в котором Номер Второй почему-то отсутствовал.

– Я уже рассказывала Фролу, – продолжала девушка. – Волков велел мне отыскать одну вещь. Он сам не знал, как она выглядит. Так вот, это она.

– Серьезно? – Келюс был поражен. Остальные, изрядно заинтригованные, принялись передавать значок с профилем Тирана из рук в руки. Необычного в этой культовой безделушке, на первый взгляд, ничего не было, но Фрол и Мик ощутили сильную энергию, идущую от безобидного кусочка металла. Все взгляды устремились на Лунина. Тот пребывал в полнейшем недоумении.

– Ну… Мне его подарили лет семнадцать назад. К нам в гости приехал какой-то родственник, он был очень похож на моего двоюродного деда, который в 37-м пропал. С ним был пацан – сын, мой сверстник. Его звали как-то странно… Ким! – Николай довольно усмехнулся. – Таки вспомнил, бином! Он мне значок этот подарил и велел спрятать. Я и спрятал.

– Волкову-то, елы, откуда это знать? – поразился дхар. – И на кой ему значок?

– Знаете, я его оттарабаню в нашу лабу, – Мик покосился на барона. – Ну, в лабораторию отнесу. Я аккуратно, даже раскручивать не буду.

Пожав плечами, Келюс вручил значок Плотникову. Тот тщательно его спрятал, замялся и внезапно потребовал, чтобы, ввиду сложной обстановки и важности порученного задания, его вооружили одним из трех имевшихся в квартире «стволов».

По этому поводу высказались по очереди Фрол, Келюс и Корф. Уже после первых слов уши беспутного Мика горели, а под конец он покорно потупил взор и признал свою неправоту.

…Ближе к ночи, когда Плотников был уже отправлен домой, а остальные собирались ко сну, громко и требовательно зазвонил телефон. Лунин снял трубку, послушал, затем сказал: «Да, это я» – и выжидательно замолчал. Постепенно лицо его затвердело, губы сжались, но он слушал внимательно, не перебивая, и лишь под конец произнес: «Хорошо. Обещаю».

Встревоженный Фрол вопросительно взглянул на приятеля. Келюс долго молчал, затем помотал головой:

– Только никому… Он обещал не трогать нас, если мы будем молчать.

– Елы, кто? – насторожился дхар. – Волков, что ли?

– Генерал. Сказал, что все это недоразумение, его люди перестарались. Мы должны никому не рассказывать о том, что видели в Белом Доме и после…

– Во, недоразумение! – вспылил дхар. – Перестарались, в карету его! И ты обещал?

– А что было делать, бином? Пусть оставят нас в покое. Один Волков – еще полбеды. Да и кому мы сможем рассказать? Кто поверит?

– Верно, – вздохнул Фрол. – Этак нас сразу в Кащенку. Может, и вправду, отстанут?

Юный Мик не на шутку увлекся порученным делом. Правда, с исследованием странного значка дело затянулось, зато через верных адептов Белой Силы ему удалось выйти на несколько точек, где регулярно собирались их злейшие конкуренты – поклонники Силы Черной. По крайней мере три из этих мест вполне заслуживали перевернутой звезды, поскольку находились на заброшенном кладбище, в бывшей церкви и в доме, где некогда обитал генеральный прокурор.

Барон также принял посильное участие в поисках. Выправив благодаря вездесущему Мику билет в бывшую Румянцевскую библиотеку, он проводил там целые дни, штудируя краеведческую литературу, а заодно перебирая подшивки газет за прошедшие десятилетия. Фрол тоже появлялся в Доме на Набережной лишь поздно вечером, и здесь явно не обошлось без увлечения живописью. Лишь Келюс и Кора проводили в квартире почти все время.

Николай чувствовал себя скверно. То и дело его охватывало странное оцепенение, мешая сосредоточиться, думать, даже взять в руки книгу. Перед глазами начинали всплывать странные картины – дикая смесь виденного за последние недели, в ушах слышались непонятные голоса, а кровь в висках то и дело начинала стучать короткими злыми пульсами: «Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо… Нарак-цэмпо…» В такие часы Келюс мог только лежать, закрыв глаза и укрывшись с головой одеялом. Иногда в комнату заходила Кора и садилась рядом. Однажды она, словно невзначай, посоветовала задергивать днем шторы в комнатах, выходя на улицу, надевать темные очки, а на закате обязательно лежать, не открывая глаз и не двигаясь. Лунин без особых колебаний последовал этому совету, и ему стало легче.

Однажды днем, вскоре после обеда, Корф сидел в большом зале библиотеки, на верхней галерее, где в этот час было малолюдно. Полковник обложился подшивками газет, основательно штудируя комплект «Правды» за 1953 год. Занятие это настолько увлекло барона, что он даже не заметил, как на плечо легла чья-то рука. Корф вздрогнул и чуть было не вскочил, но тут же успокоился – рядом стоял Мик. Вид у правнука был несколько взъерошенный.

– Майкл, привет, – шепнул он, – чем маешься?

– Пещера Лейхтвейса, – барон кивнул на подшивку, – дело господина Берия. Начудили комиссары!

– А-а! – зевнул Плотников. – Это мы еще на первом курсе… Слушай, Майкл, хорошо, что тебя встретил, тут такое дело – полный атас…

Они спустились с галереи, вышли из зала и, пройдя мимо гигантской мраморной лестницы, свернули в курилку.

– Майкл! – все тем же шепотом продолжал Плотников. – Я тут в отделе рукописей нашел одну штуку. Еле попал туда, хорошо, одна знакомая помогла…

– Рукописи? – лицо Корфа вытянулось. – Мон шер, ты что, Нестора читать вздумал?

– Нестор тут не поможет. Я насчет Коры…

…Когда Фрол поведал юному наследнику барона о том, что случилось с Корой, он упомянул и о святом Иринее. Правда, дхар и сам не особо вник в смысл сказанного Варфоломеем Кирилловичем, но Плотников решил, что этот Ириней, о котором он имел весьма смутное представление, мог каким-то образом снять заклятие. В агиографии Мик силен не был, но знакомая сотрудница из библиографического отдела помогла подобрать необходимую литературу. Однако, ни в «Словаре русских святых», ни даже в «Великой Минее» ничего подходящего Плотников не почерпнул.

Но вскоре ему повезло. В библиотечном буфете, где в годы тоталитаризма и коммунистической диктатуры варили превосходный кофе, он заметил молодого парня в рясе. Мик немедля пристроился рядом. Парень в рясе оказался студентом духовной академии. Он рассказал об Иринее немало интересных подробностей, но, самое главное, вспомнил, что в отделе рукописей имеется труд французского монаха Гийома де Ту, известного также под именем Овернский Клирик, целиком посвященный именно святому Иринею.

Остальное было делом несложным. Уже через час Мик держал в руках огромный том в потемневшей коже с большими медными застежками. Фолиант оказался настолько редким, что ему не дали даже самому эти застежки расстегнуть. Так или иначе, но вскоре Мик смог полюбоваться великолепными заставками и уникальными цветными миниатюрами. К сожалению, Овернский Клирик писал на латыни, причем, как подчеркнула всезнающая сотрудница отдела, не на языке Цицерона и Ливия, а на средневековой «кухонной», понимать которую было особенно затруднительно.

Барон был изрядно озадачен. Чернокнижия он чурался. Правда, труд Гийома де Ту о святом Иринее не подпадал под эту категорию, но что-то заставляло быть настороже. К тому же его гимназическая латынь изрядно рассеялась за фронтовые годы, и, кроме обязательного «arma, armo, armae» и «amore, more, ore, re, e» в голову ничего латинского не приходило. Однако полковник послушно проследовал в отдел рукописей и полюбовался миниатюрами, изображающими различные эпизоды из бурного жития Иринея. В тексте удалось опознать несколько знакомых слов, но, после получасовых попыток, барон посоветовал правнуку признать поражение и отправиться домой.

Уже на выходе из библиотеки наметанный глаз Корфа скользнул по куртке Мика. Взглянув еще раз и убедившись, что не ошибся, полковник подождал, пока они углубятся в тихие арбатские переулки, и там, возле безлюдной подворотни, внезапно схватил Плотникова левой рукой за плечо. Таиться больше не имело смысла, и смущенный Мик извлек на свет божий внушительного вида клинок в кожаных ножнах.

Барон укоризненно покачал головой и, не слушая сбивчивых пояснений наследника по поводу взятой для самозащиты семейной реликвии, вынул оружие из ножен. Тускло сверкнула в неярких лучах вечернего солнца серая сталь. Барон всмотрелся – перед ним был немецкий егерский нож.

– Прадед оставил, – объяснил смущенный Мик. – Бабушка рассказывала, что когда в 17-м коммуняки заварушку устроили, он подарил его деду… Ну, ее брату…

…Нож достался полковнику темной октябрьской ночью 15-го, после короткой вылазки в немецкие окопы. Германский унтер взмахнул им перед самым лицом барона, но ударить не успел – Корф уложил врага из верного нагана. В 17-м он и не думал оставлять трофей шестилетнему Вовке, просто забыл, когда, спасаясь от красногвардейского налета, уходил черным ходом из квартиры.

– Ну, дядя Майкл! – заканючил правнук. – Ну, облом прямо! Почему вы все – с оружием, а я – нет?

– Хорошо, – чуть подумав, решил Корф. – Завтра верну. Только, мон шер, носить его надобно совсем иначе…

Рано утром барон съездил к заутрене на Ваганьково, а затем подошел к знакомому священнику, обратившись к нему с весьма необычной просьбой. Поначалу старик испугался и хотел отказаться, но, еще раз поглядев на Корфа, неожиданно для самого себя дал согласие. Немецкий нож был по всем правилам освящен, и удовлетворенный полковник отправился в город, размышляя о многих вещах сразу – от необходимости уберечь неумеху-правнука от серьезных неприятностей до нерешенной проблемы «кухонной латыни».

В библиотеке не сиделось, и ноги привели Корфа в Дворянское Собрание. Он прошел в небольшой зал, который на этот раз был почти заполнен. Барон не преминул поинтересоваться причиной, и ему охотно сообщили, что Собрание намерено разобрать два животрепещущих вопроса: составление протеста против отделения Малороссии и деятельность малого предприятия «Зико-Рюс». Полковник лишь пожал плечами, еще раз обвел глазами зал и, наконец, заметил в дальнем углу знакомое лицо. Старик Говоруха сидел в заднем ряду, внимательно наблюдая за Корфом.

Повестка дня не особенно интересовала Ростислава Вадимовича, поскольку он охотно откликнулся на приглашение погулять по прекрасным осенним улицам Столицы. Немного пройдясь, Корф и Говоруха присели на лавочке в скверике, любуясь желтеющими кронами высоких кленов.

– Рад вас видеть, Михаил Модестович, рад… – приговаривал старик. – Признаться, подумывал даже вас искать. Вы же теперь, можно сказать, знаменитость!

– А-а! – понял Корф. – Да-с, побывал в «чеке». Довелось…

– Именно, что в «чеке», – поспешно согласился Говоруха. – Видел, видел, как Миша Плотников выступал… А я, знаете, Михаил Модестович, грешным делом вам не поверил. Походил, поспрашивал, даже в эту самую «чеку» запрос послал…

– Это вы о чем? – насторожился полковник.

– Как бы это помягче… В общем, не было у Владимира Михайловича Корфа сыновей. Так что я не ошибся. Никаких Корфов в Канаде нет – по крайней мере, потомков Модеста Корфа.

– Да… – печально вздохнул барон. – Не было у Вовки детей, Славик. Он и был последним Корфом.

– Не последним! – старик перешел на шепот. – Я, конечно, стар, Михаил Модестович, да и Совдепия ума не прибавила, да только тебя, Миша, и на том свете узнаю! Вначале, признаться, чуть не спятил, отвык от такого в эпоху, так сказать, диалектического материализма. А потом понял: нет, не спятил, и ты, Миша, не самозванец! Именно ты меня за уши таскал…

– Был грех! – хмыкнул барон, которому совершенно расхотелось играть в собственного правнука. – А нечего было, Славик, наушничать!

– Но ты же погиб, Миша… – еле слышно выговорил старик. – После войны Елена искала тебя, ездила в Харьков, потом в Таганрог. Ей сказали, что ты погиб еще в 19-м… Володя так гордился тобой! У него всегда висела твоя фотография – и в 20-х, и даже потом, когда началась эта мясорубка…

– Не надо… – слышать о сыне, которого он запомнил шестилетним, Корф был не в силах.

– Я не знаю, почему ты здесь, Миша. Кто прислал тебя… и за кем.

– Брось, Славик! – нашел в себе силы усмехнуться барон. – В наш век, как это вы называете… научно-технического прогресса принимать меня за тень отца Гамлета!..

– А хотя бы и так… Я очень рад тебя видеть, Миша.

Давние знакомые, постепенно оставив патетический тон, разговорились о делах давних и не очень. Говоруха все больше жаловался на маленькую пенсию, грубость нынешней молодежи и соседей по коммуналке. Корф, дабы не смущать старика невероятными событиями, приключившимися с ним самим, походя посетовал на казус с латинской рукописью. Барон был почти уверен, что после семи десятилетий комиссародержавия найти в Столице латиниста не представляется возможным.

– Мне бы твои проблемы, Миша, – покачал головой Говоруха. – Давай свою рукопись. Я ведь филолог…

На следующий день барон, Мик и Говоруха встретились в библиотеке. Накануне Корф вернул правнуку нож и долго обучал его искусству ношения холодного оружия. Теперь куртка юного Плотникова выглядела совершенно безупречно.

Рукопись Овернского Клирика изучали уже втроем. Говоруха, надев очки с сильными диоптриями, внимательно всмотрелся в изящные буквицы и поинтересовался, требуется ли полный перевод, общее изложение или отдельные фрагменты. В иное время барон, да и Мик, не возражали бы против редкой возможности прочитать целиком уникальную рукопись, но оба понимали, что это может занять не одну неделю. Поэтому Мик попросил Ростислава Вадимовича найти фрагмент, где говорится о заклинании, применявшемся святым Иринеем для воскрешения умерших. Говоруха, прикинув толщину рукописи, пообещал позвонить через несколько дней.

Тем же вечером в квартире Лунина собралась вся компания. Фрол привел Лиду, которая пришла с внушительного вида папкой, где оказались ее новые работы, а также рисунки самого Фрола. Картины рассматривали долго. От комментариев, однако, воздержались – кроме Мика, который заявил, что лучшего «сюра» видеть ему еще не приходилось, после чего посоветовал найти подходящего покупателя среди многочисленных «баксовых» гостей Столицы. Затем были продемонстрированы рисунки Фрола. Дхар смущенно смотрел в сторону, но рисунки, портреты и небольшие пейзажи, по общему мнению, были хороши.

– А вот еще, – Лида достала последний лист. – Это Фрол вчера…

– А вот это – сюр! – первым подал голос Плотников. – Ну, Фрол Афанасьевич, вы прямо Дали!

…С рисунка глядело жуткое чудище, отдаленно напоминающее первобытного человека, огромное, заросшее шерстью, с раскинутыми мохнатыми лапами. Глаза горели, страшная клыкастая пасть щерилась.

– Однако, – заметил барон. – Лихо вы это, Фрол!

Кора молча посмотрела на Келюса. Тот незаметно кивнул – только они поняли, что дхар попросту нарисовал автопортрет.

– Круто, воин Фроат, – резюмировал Келюс. – Это можно сразу на выставку.

– Я ему говорила, – загорячилась Лида, кивая на молчавшего дхара. – Можно договориться, хотя бы у нас, на Малой Грузинской. И вообще, Фролу нужно учиться.

– Вот, елы! – не выдержал тот, слышавший подобное явно не впервые. – Хватит уже, выучился. Один техникум, в карету его! Снится даже…

– Учиться вредно, – согласился Лунин. – А вот загнать бы твои шедевры, ежели не возражаешь, не мешало бы. Не при дамах будь сказано, наши депансы…

– Да я что? – пожал плечами Фрол. – Только кто их купит, елы? Сейчас таких картин в Столице хоть…

Он не договорил и смущенно покосился на Лиду.

– Я могу попытаться, – влез вездесущий Мик. – Есть на примете чувак… Вы не возражаете, Фрол Афанасьевич?

– Михаил! – возмутился Корф. – Помилуй, заниматься гешефтами? Да я лучше часы продам, все-таки серебряные, «Буре»…

– Дядя Майкл! – вытаращил глаза правнук. – От тебя ли слышу? Ты будто не из Канады, а из Тургенева!

Барон, сообразив, что зарапортовался, умолк.

Говоруха позвонил на следующий день. Мик был в институте, и барон направился в библиотеку сам.

Давний знакомый Корфа действительно вполне сносно помнил латынь. Особых трудов рукопись не доставила: переписчик оставил многословные заглавия каждого раздела, а заодно и глоссы – комментарии на полях. Нужное место Говоруха отыскал почти сразу, тем более, что оно было единственным, где упоминалось о воскрешении. Впрочем, Ростислав Вадимович сразу же разочаровал барона, пояснив, что собственно об оживлении мертвых речь там не шла.

– Понимаешь, Миша, – увлеченно частил Говоруха, сам весьма заинтересовавшийся далекой от его пенсионной жизни проблемой, – у католиков вопрос о воскрешении мертвых, как бы это точнее сказать… не особо муссируется. То есть, они, само собой, верят в конечное Воскресение, христиане все-таки. Но что касаемо воскресить в данном, так сказать, конкретном случае…

– Ага, – сообразил Корф, – что-то помню… Ведь даже Спаситель – и тот воскресил Лазаря да еще троих.

– Именно. В Житиях случаи воскрешения особо не акцентируются. А вот у святого Иринея этот вопрос вообще ставится иначе. Ты, наверное, помнишь, Миша, что Ириней Лионский был великим борцом с бесами…

– Конечно, помню, Славик, – хмыкнул полковник. – Регулярно перечитывал Иринея – особенно перед атакой.

– Актуально, – согласился старик. – В России Иринея не особо знали, все-таки чужак… Короче, боролся он с бесами, а они, в свою очередь, стремились его искусить. Вернее сказать, тщились – и не могли, само собой. Но пару раз они были близки к успеху, и этот случай как раз из таких.

Говоруха замолчал, неторопливо перелистывая тяжелые пожелтевшие страницы.

– Вот этот раздел, Миша. Тут Ириней еще сравнительно молод, хотя и достаточно известен. Итак, в одном городе жил некий всеми уважаемый муж. Нищих оделял, на церковь Божию жертвовал. Всем хорош был, но, увы, увлекся чернокнижием. И уловил его тот, кого поминать не станем, в свои сети. Когда сей муж умер, то не успокоился, а стал, как здесь сказано, не жив и не мертв, страх для ближних и укор для благочестивых. Упырем, одним словом…

Барон невольно вздрогнул.

– Вызвали Иринея. Тот, не имея еще должного опыта, а попросту, не зная, что подобные случаи лечатся только осиновым колом… Это я уже от себя, Миша.

Корф опять вздрогнул и даже как-то поежился.

– …Решил попытаться. Молился, изгонял беса – и без всякого результата. А тут Нечистый и явись. Не в собственном, натуральном, обличье, а под видом некоего ученика Иринеева. И предложил средство…

Корф стал слушать очень внимательно, хотя какой-то непонятный страх начал подкатывать к горлу.

– Это было заклинание. Ученик, то есть не ученик, а тот, кто себя за него выдавал, посулил, что, произнеся заклинание, Ириней сможет отпустить заклятую душу. То есть, как видишь, не воскресить, это вещь вообще невозможная, а именно спасти, разорвать цепи, так сказать. Попросту – подарить нормальную смерть, без осинового кола.

– Я понял, – прервал его Корф неожиданно хриплым голосом.

Старик, внимательно поглядев на него, покачал головой и вновь заглянул в книгу.

– Ириней усомнился. Всю ночь он молился, а под утро, как и следовало ожидать, было ему видение. Явился ангел и возвестил, что заклинание это – ловушка. Тот, кто его произнесет, действительно снимает заклятие с жертвы, но одновременно сам становится заклятым – то есть, берет проклятие на себя. Ну, Ириней шуганул этого лжеученика, а богача-чернокнижника, тут не сказано, но подразумевается, излечил осиной. Бесы в очередной раз осрамились, вот и сказке конец. Все…

– Значит, – неуверенно поинтересовался Корф, – прочитай Ириней это заклинание, то сам бы стал э-э-э… вампиром?

– Всенепременно. Во всяком случае, так пишет этот Гийом де Ту. Типичная католическая байка, так Мише Плотникову и передай. И мой ему совет: пусть поменьше таким чтивом балуется.

– Так и передам, – пообещал барон. – Слушай, Славик, а самого заклинания в тексте нет?

– Да что ты! – достаточно естественно возмутился Говоруха. – Это в католическом-то Житии?

– Покажи это место!

– Нет тут его! – решительно заявил старик, но тут же прибавил тихим, еле слышным голосом: – То есть, в основном тексте, конечно, нет, да и быть не может, но на полях… Там есть глосса, более поздняя, сделана совсем другим почерком. Смотри, Миша… Только, видит Бог, зачем тебе это?

Барон вгляделся в указанный абзац. На полях тонким мелким почерком, зелеными, чуть выцветшими от времени чернилами, было написано несколько строчек.

– Могу продиктовать, – предложил Говоруха. – Если хочешь, конечно. Не думал, что ты любитель подобной экзотики.

– Не хочу! – резко заявил Корф. – Насколько я понимаю, вслух это произносить нельзя. Ты мне это напишешь – кириллицей. И вот что, Славик: Мику, то есть Мише Плотникову, об этом ни слова. Историю расскажи, да я и сам ему изложу, а об этом – молчи!

– Охотно, – кивнул Ростислав Вадимович. – Признаться, эти увлечения мне никогда не нравились. Католическая мистика, да еще худших времен! Тогда во Франции как раз расплодились катары…

Корф несколько раз прочитал написанное на клочке бумаги заклинание, затвердив его наизусть. Сам листок, выйдя из библиотеки, он разорвал на мелкие кусочки и сжег в ближайшей урне.

Мик был разочарован, заявив, что Ириней попросту струсил, а Овернский Клирик оказался до тупости нелюбознательным. Впрочем, подумав, Плотников решил, что еще не все потеряно, и он сядет за второй том Папюса. К тому же, юный Плотников был изрядно занят: исследования странного значка подходили к концу, вдобавок его ожидали хлопоты с рисунками Фрола и авангардистскими изысками Лиды, которые Мик собирался «толкнуть». Корф несколько успокоился – его наследник, кажется, сумел избежать сетей, в которые чуть было не попался тот, чье житие описал французский монах.

Глава 9. Алия

Прошло несколько спокойных дней. Осень постепенно вступала в свои права; бульвары Столицы оделись в воспетые когда-то Поэтом багрец и золото, бурное лето страшного года Белой Козы уходило, унося с собой терпкую романтику ночного противостояния у бетонных баррикад и сладкий привкус недолгой свободы.

Келюс прошелся по столичным институтам, пытаясь пристроиться хотя бы на временную работу, но борец с режимом оказался столь же не нужен в сентябре, как и в июне. Лунина не особо печалила подобная перспектива, но денежный вопрос с каждым днем становился все более ощутимым. Впрочем, Мик не дремал. Вечером, на третий день после встречи Корфа со стариком Говорухой, Плотников явился в Дом на Набережной с важным и даже несколько таинственным видом. В квартире он застал Келюса, барона и Кору, вообще редко выходившую из дому. Фрол с Лидой отсутствовали. Узнав, что их нет, Мик немного огорчился, но ждать не стал и эффектным жестом выложил внушительную пачку десятирублевок.

– За все сразу! Ништяк!

– Это доллары? – поинтересовался наивный Корф.

– Ну, дядя Майкл, – смутился Мик. – Не обломилось с долларами.

– Молодец! – рассудил Лунин. – Подожди Фрола, сам ему отдашь.

Дхар вернулся поздно. Мик торжественно вручил ему деньги, присовокупив, что снежный человек особо понравился покупателю. Фрол, равнодушно взвесив на ладони пачку, передал ее Келюсу, велев отсчитать долю Лиде, а остальное оставить на хозяйство.

– А у меня кое-что есть, – заметил Мик, когда вопрос был закрыт. – Могу рассказать.

– Про Папюса, елы? – хмыкнул не отличавшийся деликатностью дхар, чем явно обидел юного Плотникова.

– Ага, про Папюса. Между прочим, Фрол Афанасьевич, я кое-кого специально два часа ждал, чтобы потом лишний раз не пересказывать. Сами же просили… – и Мик извлек из кармана металлическую коробочку, в которой, обложенный ватой, лежал значок с усатым профилем.

– Ну, положим, сэр Мик, – не преминул вставить Келюс, – кое-кто, не будем показывать пальцами, сам предложил свои услуги.

– Ну вот, и вы тоже!

Впрочем, обижался Плотников недолго. Поломавшись для приличия, он поудобнее уселся в кресле и положил перед собою значок.

– Дамы и чуваки, – начал он, – рад сообщить, что многодневные труды на государственном и строго режимном оборудовании, равно как использование интеллектуальных возможностей нашей лаборатории, позволили прийти к весьма стебному выводу…

– К чему? – взмолился барон. – Михаил, ради Бога…

– То есть, к выводу забавному и прямо-таки удивительному. Учитывая высокий образовательный уровень присутствующих… Фрол Афанасьевич, не меняйтесь в лице, пожалуйста!.. Итак, прежде всего, дамы и чуваки, внутри медного корпуса находится небольшой плоский диск, выполненный из сложного сплава. Диск создает сильное энергетическое поле, то есть, имеет внутри себя источник энергии. Это весьма любопытно, даже стебно, но далеко не все. Самый кайф начался, когда мы попытались проверить его взаимодействие с другими источниками энергии…

Увы, студент Бауманки все же увлекся, и дальнейшая его речь, обильно уснащенная терминами, оказалась куда сложнее для восприятия. Можно было лишь понять, что упомянутый диск создавал вокруг себя поле с очень сложными, постоянно меняющимися характеристиками. Временами оно даже становилось видимым, и тогда вокруг значка появлялся странный розоватый ореол, хорошо заметный в темноте.

– В общем, дамы и…

– Господа, – не выдержал Корф.

– И господа, – подхватил Плотников. – Этот изящный образец прикладного искусства времени культа личности является ни чем иным, как миниатюрным… Догадываетесь? Ну, господа гуманитарии, вы же мне сами рассказывали: источник неизвестной, но сильной энергии, способный преобразовать воздействие внешних полей самым неожиданным образом…

– Скантр! – негромко проговорила Кора, и довольный Мик отвесил девушке изысканный поклон.

– Постой, постой… – поразился Келюс. – Ну, ничего себе, бином… Откуда же он взялся?

– Ну, это уже вам виднее, мсье Лунин, – развел руками Плотников. – Это вам такие подарки дарят. Ну, теперь доступно?

– По крайней мере понятно, зачем этот гад Волков искал его, – согласился Фрол. – Только откуда ему известно о значке?

– Он и не говорил, что это значок, – пожала плечами девушка. – Волков лишь знал, что нечто подобное имеется в квартире. Наверно, просто почувствовал. Мы… такие как он и как я… чувствуем это…

– Поле, – подсказал Мик.

– Да, это поле. Когда я впервые вошла сюда, то сразу услышала какой-то легкий звон…

– Еще бы! – кивнул Плотников. – Поле у такой маленькой фишки…

– Михаил! – вновь воззвал Корф.

– То есть вещицы, очень сильное. А вот как она сюда попала – вам, мсье Лунин, виднее. Если это сделал Тернем, то остается снять шляпу. Но даже гению нужны материалы, а такого сплава, как тот, что внутри значка, на Земле, судя по всему, нет. То есть, на Земле-то он как раз и есть, но материалы, рискну предположить, внеземные…

Спорить никто не стал. Плотников, убедившись, что научный спор закончен, вздохнул:

– Благодарности в приказе я, похоже, не получу. Готов этим пренебречь и приступить к параграфу номер три. Напоминаю, концерт Алии послезавтра.

Все переглянулись. Лунин предложил, не мудрствуя, просто сходить на концерт, а в антракте, вместе с другими почитателями таланта Алии, попытаться проникнуть за кулисы. Однако Мик тут же возразил, заметив, что охрана «звезды» отсекает всех любопытствующих, включая фанатов и журналистов. Тогда в разговор вступил барон, предложив вначале выслать разведку. По его мнению, не существует помещений, в которые нельзя войти через запасной вход или окно. Кроме того, считал полковник, совсем необязательно попадать за кулисы – Волкова можно подстеречь и на улице. С Корфом согласились, назначив разведку на завтра. Мику было велено озаботиться билетами, а заодно узнать свежие слухи по поводу Алии и ее окружения.

Когда все было согласовано, Келюс включил телевизор. Новости не отличались разнообразием, но внезапно все насторожились. Диктор с присущим его профессии цинизмом сообщил о двух малоприятных происшествиях: в Столице покончил с собой крупный работник аппарата запрещенной партии, а в лесу, неподалеку от города, найден обезображенный труп полковника милиции Курбяко, находившегося в розыске. В качестве комментария диктор присовокупил, что покончивший с собой функционер был связан с партийными архивами, а дни свои завершил традиционным уже способом, прыгнув с балкона. Про Курбяко ничего сказано не было.

– Лихо, – заметил Келюс. – Эти прыжки с балкона – прямо-таки стиль. Похоже, все, кто видел эти проклятые бумажки…

– Курбяко – который бензин экономил? – вспомнил дхар. – Знаешь, Француз, а нам с тобой еще повезло!

На следующее утро барон отправился в сопровождении Лунина к «Олимпийскому», где намечался концерт. Корф обошел вокруг здания несколько раз, внимательно изучая все входы, окна и люки.

Вечером все вновь собрались вместе. Совершенно неожиданно Фрол пришел в сопровождении Лиды, посему приходилось то и дело переходить на эзопов язык. Впрочем, Келюс поступил мудро, выдав Лиде несколько роскошно изданных альбомов из библиотеки деда, а заодно и семейную реликвию – рисунки знаменитого художника Ингвара, хранимые Луниным-старшим еще со времен гражданской войны. Юная авангардистка ойкнула и тут же отключилась, уйдя мыслями далеко от нелегких проблем дня нынешнего.

Первым докладывал барон, сообщив, что в зал можно проникнуть через семь входов, не считая двух весьма подходящих окон и одного люка, причем два хода ведут, судя по всему, именно за кулисы. Один из них используется постоянно, а второй обычно заперт. Хлипкий, замок не вызывал у барона особого почтения.

– В общем, господа, – резюмировал он, – если из зала проникнуть за кулисы будет невозможно, то рискну предложить свои услуги. Удобств особых не обещаю, но дверь вышибить берусь.

– Уголовщина, дядя Майкл, – поморщился Плотников. – Не знаю, как у вас, в Квебеке, но у нас за такое и повязать могут.

– У вас в Квебеке, – с достоинством ответствовал Корф. – Тоже могут, как это ты изволил выразиться?

– Повязать. То есть…

– Я понял, – смилостивился барон. – Но, любезный кузен, равно как и все присутствующие, я предложил это на крайний случай. По-моему, проникать за кулисы нет ни малейшей нужды.

– Почему? – вскинулся Келюс.

– Помилуйте, Николай, – развел руками Корф. – Представьте себе, что вы посланы в разведку и вам надо получить сведения о каком-нибудь вражеском гарнизоне. Помнится, в сентябре 16-го, недалеко от Дубно…

Барон поглядел на Мика и Лиду и осекся.

– Об этом написано в одной очень любопытной книге… Представьте себе, господа, Юго-Западный фронт, сентябрь, дожди молотят еще с середины августа, курево не подвозят. Наступление захлебывается, в штабе – ругань, и тут поручают мне… Простите, господа, увлекся… Одному капитану, перейти линию фронта и взять «языка». Против нашей дивизии… То есть той дивизии, где служил этот капитан, стояли австрийцы, бригада гонведов…

– Кого-кого? – не понял Мик.

– Венгерских солдат, – пояснил всезнайка-Келюс.

– Совершенно верно, Николай, – подтвердил Корф. – Воевали они, признаться, неплохо, но к этому времени мы, то есть та дивизия, о которой в книжке написано, измотала их изрядно. Им на подмогу перебросили два немецких батальона. И вот этот капитан, господа, с отделением был послан выяснить, что там затевается.

Полковник грустно вздохнул.

– Разболтался я что-то, извините… Обожаю, мон шер Мик, военную историю!.. Так вот, немецкий штаб стоял на хуторе и охранялся образцово. Можно было, конечно, вломиться, нашуметь, наскандалить. Но я… то есть, этот капитан, поступил проще. Там было всего две дороги, ведущие на хутор. Капитан поставил по пять нижних чинов в засаду возле каждой и уже через три часа прихватил «языка». С тем и отбыл, без единого выстрела и, естественно, потерь. Правда, комарье, поверите ли, чуть не съело!

– И как? – поинтересовался Келюс. – Наградили этого капитана?

– А как же! – встрепенулся Корф. – Владимир с мечами и бантами! Вообще-то могли дать и Георгия, ведь, господа, «язык»-то был первоклассный. Полковник, да еще с документами!

– Я тебя понял, Михаил, – вмешался Фрол. – Станем у обоих входов и подстережем Волкова, когда он с концерта пойдет.

– Естественно. Придется поскучать, конечно, зато все сделаем чисто – и проследим до самой берлоги. Ведь у нас есть авто, Мик?

– Хорошо придумано, Михаил Модестович, – вмешалась Кора, – но это не поможет. Волков может не пойти через обычный вход…

– Перекроем запасной, – вмешался Келюс.

– Он не пойдет и через запасной. Волков очень осторожен, никто не видит как он приходит, и как он уходит…

– Подземный ход? – загорелся Плотников. – В таких залах всегда что-нибудь такое предусматривают – для начальства.

– Он может оказаться внутри и без подземного хода. Волков это умеет. Если он и будет на концерте, то не в зале. Значит, надо обязательно пройти за кулисы…

– Ну, раз такой ремиз, – решил барон, – попробуем с дверью.

– Не надо, – грустно улыбнулась девушка. – Туда пойду я. Я тоже… В общем, я смогу пройти. И кроме того, я его почувствую…

– Кора! – встревожился Фрол. – А ведь он, елы, тебя тоже почует!

– Там буду не одна я… такая. Если что, успею уйти.

И девушка как бы случайно прикоснулась к груди, где, как помнил Фрол, висел крестик, подаренный Варфоломеем Кирилловичем.

– Итак, принимается, – решил Келюс. – Двое стерегут входы, Кора проходит внутрь… Да, кто эти двое?

Барон и Мик тут же вызвались идти в дозор.

– Дежурить весь концерт не стоит, – продолжал Лунин. – Надо дождаться начала, убедиться, что Волков там, а потом минут за десять до окончания выйти.

– Когда Алия будет петь на «бис», – вставил Мик.

– Именно. Все остальные будут в зале. Получим, бином, эстетическое удовольствие и понаблюдаем. Все решили?

– А меня слушать не будете? – с обидой в голосе вопросил Плотников. – Я всех тусовщиков обошел, старался!..

…Навестив своих эстрадных знакомых, Мик сумел узнать что намечается скандал. Несколько наиболее оголтелых патриотических группировок, ратующих за народную нравственность, готовились прийти на концерт во всеоружии и дать бой заезжей диве.

Келюс рассудил, что подобная заварушка скорее поможет, чем помешает. Правда, в этом случае всем надо держаться вместе и желательно – подальше от дебоширов.

– Ну, так чего? – не понял его опасений Мик. – Возьмем «стволы»…

Он не успел договорить и осекся. Лида, которая, казалось, безвозвратно витала в мире галереи Уффици, отложила альбом в сторону и внимательно слушала беседу.

– Я… это… – промямлил Плотников, но было поздно. Курносая художница медленно встала, глядя на всю компанию с плохо скрытым испугом.

– Лид, ты чего? – Фрол тоже вскочил, исподтишка демонстрируя Мику кулак.

– Ребята… – растерянно проговорила любительница авангарда. – Вы… вы что, бандиты?

Келюс и Фрол растерянно переглянулись, барон же изрядно смутился.

– Кого-то выслеживаете, постоянно говорите о каких-то тайнах, об оружии… Фрол, Николай, да вы что? Вас же арестуют!

Келюс только вздохнул. Оказывается, Лида умела замечать в жизни еще кое-что, кроме Ренуара и Комара с Меламидом.

– Когда вы пропали, Николай, я подумала, что вы действительно – демократ, с вами сводят счеты совковые козлы. Вы, Мик, так хорошо об этом выступали по телевидению. А выходит, на самом деле вы…

– Господа! – воззвал Корф. – В самом деле, скверно получается! Лидия может решить, что мы, с позволения сказать, галантерейщиков грабим! Николай, следует рассказать…

– Нет, – поморщился Лунин. – Михаил, не забывайте, чем мы заняты. Лида, поймите, то, что мы делаем, – очень опасно. Вам лучше об этом не знать…

– Да, конечно, – в голосе девушки звучали одновременно обида и страх. – Я… я пойду. Фрол, не провожай меня.

Дхар вскочил, бросился вслед за Лидой, а затем неуверенно остановился. Хлопнула входная дверь.

– Беги за ней, чукча! – велел Келюс. – Расскажи ей… что сможешь!

Фрол растерянно произнес «ага» и исчез.

Дхар вернулся поздно, когда все, кроме Келюса, уже спали. Не став вдаваться в подробности, он сообщил, что рассказал Лиде историю с партийными документами. О прочем, во что с первого раза поверить невозможно, дхар, естественно, умолчал. Вид у него при этом был весьма невеселый.

…Барону спалось скверно. То и дело снились кошмары. В привычные фронтовые сновидения врывалась всякая нечисть и нежить, вместо комиссарских шинелей под прицелом пулемета оказывались красномордые упыри, которых обычные пули не брали, запас же серебряных был разворован шкурами-интендантами… Проснувшись в очередной раз в холодном поту, Корф взял пачку сигарет и направился на кухню. Не став включать свет, он сел на стул возле окна и жадно затянулся, надеясь прогнать одурь.

Внезапно барон понял, что он не один. Рядом с ним тихо, настолько, что не было слышно дыхания, стояла Кора. Корф вздрогнул от неожиданности, всмотрелся, и его вновь передернуло – от девушки шло еле заметное зеленоватое свечение.

– Не спится, Михаил? – одними губами, почти без всякого выражения, спросила Кора.

– Нет… да… в общем, по всякому, – растерялся полковник. – Кошмары, сударыня, замучили. Упыри мерещатся, кол им всем осиновый!

Тут он сообразил, что сморозил явную глупость, но извиняться было еще несуразней.

– Кол не поможет, – равнодушно ответила девушка. – Если душа заклята, ее не освободит даже разрывная пуля в сердце…

– Ради Бога, Кора, что вы такое говорите? – возмутился Корф.

– Правду… Здесь все меня принимают за больную, даже вы. Ваш Мик… Он славный мальчик.

– Про Папюса толковал, сударыня? – вздохнул барон.

– Да, – улыбнулась Кора. – Про Папюса, про Елену Блаватскую, чудодея мсье Филиппа и про тибетскую Книгу Мертвых. Он даже рассказал про древнюю рукопись о святом Иринее и жаловался, что ее автор не записал какое-то заклинание. Если бы это было все так просто!

– Кора… – барон на мгновение запнулся. – Мику, паршивцу, ей-ей уши надеру!.. Но рукопись об Иринее действительно существует…

И он как можно точнее передал то, что слышал от Ростислава Говорухи.

– Конечно, это может быть простой выдумкой… мистификацией, но заклинание я помню. На крайний случай…

– Михаил Модестович! – прервала девушка. – Михаил! Ради Того, к Кому обращаться я не имею права, – забудьте об этом! Если заклинание – выдумка, оно не поможет. А если правда – вы понимаете, что будет с вами?

– Пока не очень. Признаться, пробовать не тянет. Представляете: гвардейский офицер и… А посему все сие ерунда! Прищучим упыря – и баста!

– Волков храбр, – задумчиво проговорила Кора, – но боится смерти куда больше, чем обычные люди. Там его ждут уже давно. Волков как-то проговорился, что смерть принесет ему какой-то молодой солдат… или офицер, не помню. Он в это верит – и не щадит никого.

С утра Корф и Мик, ночевавший эту ночь у Келюса, отправились к «Олимпийскому». Барон, человек серьезный, решил действовать наверняка. Правнука он взял с собой не столько ради автомобиля, поскольку в погоню по оживленным столичным улицам не очень верил, сколько ради собственного спокойствия. Польщенный доверием Плотников клятвенно обещал во всем слушаться канадского кузена.

Остальные не покидали квартиры, кроме Фрола, который отправился к художнице, обещая вернуться в самое ближайшее время. Пришел он, однако, нескоро, причем не один, а с девушкой. Лида заявила, что по-прежнему не понимает, отчего самочинные сыщики не заявят на Волкова в милицию, но Фрола одного не пустит. Вздохнув, Келюс согласился, велев дхару не отпускать от себя авангардистку ни на шаг.

Часа в четыре пополудни позвонил Мик. Пожаловавшись на недостаток сигарет, он сообщил, что прибыл автомобиль с багажом певицы. Охраняли его действительно тщательно, но ни Волкова, ни самой Алии пока не было. Вскоре Келюс дал команду выступать, и все вместе направились к «Олимпийскому». На станции метро было людно – похоже, намечался аншлаг. У громадного здания спорткомплекса, стены которого пестрели гигантскими плакатами, изображавшими полуобнаженную диву с раскосыми восточными глазами, уже клубились толпы поклонников. Среди юнцов и девиц с несмываемым клеймом ПТУ на лбу, Келюс заметил группу крепких мужчин, явно не из числа тех, что посещают концерты поп-звезд. Лунин удивился, но тут один из них развернул имперский бело-черно-золотой триколор, а еще у нескольких Николай заметил свернутые транспаранты. Все стало ясно – патриоты готовились к бою.

Народ валил валом, и городские власти заранее оцепили здание тремя кордонами людей в форме. Первый ощетинился внушительного вида дубинками, которые время от времени угрожающе вздымались, заставляя толпу сохранять терпение. Впрочем, зрители вели себя тихо, приберегая эмоции для самого концерта.

Оставив Фрола и девушек в стороне от основного потока и запретив им сходить с места, Лунин направился к одной из запасных дверей, где должны были находиться барон и Мик. Он застал юного Плотникова в одиночестве – барон, любивший основательность, лично дежурил у наглухо закрытого служебного хода, надеясь подстеречь нежданных гостей.

Мик держался гордо. Ради пущей таинственности он водрузил на нос темные очки вместо обычных и демонстративно смотрел в противоположную от входа сторону, лишь время от времени бросая назад осторожные взгляды. Первым делом он закурил сигарету из пачки, привезенной Келюсом, а затем приступил к докладу.

Выгрузку багажа они наблюдали вместе с бароном, который мог лично опознать Волкова. Однако среди охраны, грузчиков и прочей обслуги майора обнаружить не удалось. Не мелькали в толпе и черные куртки – охранники Алии были одеты в цивильное.

– А багаж? – напомнил Николай.

– Обычный, – пожал плечами Мик. – Аппаратура, усилки, клавишник, инструменты всякие, контейнеры.

– Большие контейнеры? – Лунин вспомнил то, что капитан-гэбэшник рассказывал Корфу.

– Не-а, я же говорю – обычные. – Мик подумал и добавил. – Один, вроде, крупный. На нем еще надпись – «Не кантовать!», как на телевизоре.

Келюс велел Мику подождать еще десять минут, а потом вместе с полковником идти в зал, сам же вернулся к основным силам. Похоже, первая часть замысла – засада – провалилась. Фрол нетерпеливо покосился на Лунина, но тот, отрицательно покачав головой, в двух словах обрисовал ситуацию. Дхар пожал плечами и взглянул на Кору. Та кивнула.

– Там два входа, – принялся было объяснять ей Келюс. – Один открытый…

– Не надо, – остановила его девушка. – Я сама. Дайте мне билет, Николай, я скоро вернусь.

Вскоре Лида, Фрол и Келюс оказались в зале. Места были достаточно далеко от сцены, зато близко от входа, что в данном случае имело свои преимущества. Для полной гарантии Николай захватил мощный полевой бинокль, чтобы не упустить ничего из происходящего в зале.

Публика, заполнившая «Олимпийский», уже свистела и вопила, требуя начала. Справа от сцены сгрудилась сотня мрачного вида патриотов; они сидели молча, держа наготове плакаты, транспаранты и, как заметил Лунин, несколько мегафонов. Те, кто готовил концерт, опасались чего-то подобного, поскольку здесь же расположились люди в синей форме, а у самых подмостков стояли молодые люди спортивного вида в штатском. Фрол, взяв у Николая бинокль, внимательно их оглядел, но никто из охранников не напоминал красномордых головорезов Волкова.

– Наверное, Алия не приехала, – Келюс поглядел на часы. – То-то наши ее не видели.

– Они всегда опаздывают, – откликнулась Лида, чаще Лунина бывавшая на таких мероприятиях. – Марку держат.

– Марку, елы, – пробормотал Фрол, не бывший поклонником поп-эстрады. – Обезьяны, в карету их!

– Фрол, нельзя же так обобщать! – удивилась курносая. – Алия не лучшая, конечно, но не все же там козлы!..

В ответ дхар лишь пожал плечами.

Через несколько минут, когда в зале уже стоял сплошной рев, появились Мик и барон. Корф устало опустился в кресло и махнул рукой. Келюс понял, что ничего интересного обнаружить не удалось.

– Странно, – пробормотал Плотников, снимая темные очки и надевая обычные. – Алия так и не приехала. Во, облом!..

Тут свет наконец-то погас, грянули аплодисменты, ударила разудалая музыка, и занавес поехал в сторону. Через несколько секунд на сцене появилась, вся в цветных пятнах подсветки, высокая худая брюнетка с красивым восточным лицом, на котором, казалось, навсегда застыла широкая и абсолютно неестественная улыбка. Брюнетка, размахивая обнаженными руками, выскочила на середину сцены и послала публике воздушный поцелуй.

– Алия! – констатировал Келюс. – А кто-то, бином, говорил, что не приехала.

– Ремиз! – растерянно воскликнул Корф. – Первый раз в жизни такое. Прошляпили! Десять суток ареста!..

Алия запела, но Лунин слабо вслушивался, ему было не до сомнительных вокальных достоинств певицы. Если барон со всем своим опытом не заметил, как Алия проникла в здание, то приходилось признать, что к этой экспедиции они подготовились из рук вон плохо.

Место рядом с Николаем пустовало – билет был у Коры, но девушка до сих пор не появилась. Фрол пару раз выразительно поглядывал на Келюса, в ответ тот лишь пожимал плечами, хотя понемногу начинал волноваться. Между тем, после нескольких песен обстановка в зале постепенно накалялась. Наконец зазвучало «Дорогой, ты улыбнулся», и некоторые наиболее рьяные поклонники полезли прямо на сцену. Заработали милицейские дубинки, по проходу повели первых задержанных. Лунин уже намеревался высказаться по поводу всего происходящего, как вдруг почувствовал легкое движение воздуха перед самым лицом. Ветер был неожиданно холодный, вызывающий озноб. Келюс бросил взгляд налево, где только что было пустое кресло и обомлел: там сидела Кора. Девушка выглядела очень бледной. То ли из-за плохого освещения, то ли по иной причине, но кожа на ее лице казалась странного желто-зеленого цвета.

– К-кора… – оторопел Лунин. – Ты… у тебя все в порядке?

– Волков там, – еле слышно отозвалась она. – С ним еще двое. Они переоделись, но я их сразу узнала. Боюсь, они меня тоже, но я успела уйти.

– Волков тут, – шепнул Келюс барону, а тот передал по цепочке дальше.

Первое отделение подходило к концу, и Алия начала петь свой знаменитый шлягер, посвященный переживаниям вдрызг пьяной женщины. Девчонки-пэтэушницы заранее вопили от восторга, кто-то принялся танцевать прямо в проходе, но тут над правым флангом взвилось трехцветное знамя, крепкие руки развернули транспаранты, плохо видимые в полутьме, и голоса, усиленные мощными мегафонами, заревели на весь зал:

– Долой сионизм! До-лой си-о-низм! До! лой! си! о! низм!

Зал ответно взвыл. К транспарантам потянулись ручищи, но патриоты были явно готовы к такому навороту. Вокруг транспарантов, флага и людей с мегафонами сомкнулась живая стена.

– О чем это они? – поразился барон. – Или у вас так принято?

Мик вкратце объяснил кузену из канадской провинции значение упомянутого патриотами термина. Барон глубоко задумался, а затем, нерешительно осведомился:

– Но… мон шер, разве мадемуазель Алия – тоже? В мое время… То есть, у нас в Канаде ее приняли бы скорее за хивинку… туркменку… татарку…

– До-лой! До-лой! Си-о-низм! – продолжали стонать патриоты.

– Эх, дядя Майкл! – снисходительно пояснил Мик. – У нас сейчас что татары, что узбеки, – все они тоже…

– Как? И узбеки? Однако… – Корф окончательно растерялся.

У эстрады между тем заваривалась серьезная каша. Первый натиск патриоты отбили успешно. Неорганизованные и необученные болельщики отступили, милиция же по-прежнему не двигалась с места, словно происходящее ее не касалось. Алия все еще пела, совершенно не замечая беспорядка. У Келюса мелькнула мысль, что певица напоминает ему биоробота из дурных американских фильмов.

– Люди русские! – неожиданно вострубил бородатый патриот, перекрикивая общий гвалт. – Православные! Покайтесь! Покайтесь, что пришли сюда на игрище бесовское! Раздавим врагов Святой Руси от моря Белого до моря Желтого! Да сгинут предатели, жидами купленные! Черноморский флот был, есть и будет нашим! Спасай Россию!..

Неизвестно, сколько еще длилась бы патриотическая речь, но внезапно в толпу защитников отчизны врезалось несколько крепких молодых людей из охраны певицы. Их было немного, но в руке у каждого из них, словно пропеллер, вращались нунчаки. Послышались сдавленные крики, один из транспарантов упал, трехцветное знамя накренилось в сторону… Тут уж не выдержала милиция, и в свалке замелькали синие мундиры.

– Однако, однако… – бормотал, пораженный до глубины души барон. – Хаживал я на концерты, Плевицкую слушал. Но чтоб такое…

– Ничего, дядя Майкл! – подбодрил его неунывающий наследник. – Это только начало!

Мик словно в воду глядел: внутри группы патриотов произошло заметное движение, и сразу несколько рук метнули в толпу продолговатые предметы, похожие на плоские бутылки. Через секунду перепуганных зрителей накрыло сизое облако.

Первым опомнился Корф. Принюхавшись, он деловито заметил:

– Господа! Газы! Как под Стоходом в 16-м, ей-богу!

– Уходим! – скомандовал Келюс. – Мик, Михаил, Фроат, прикрывайте Лиду!

Сам он повернулся к Коре, но та лишь слабо улыбнулась:

– Не беспокойтесь за меня, Николай. Не потеряюсь.

Паника в зале нарастала, первые беглецы уже устремились к спасительному выходу. Времени терять было нельзя. Барон и Мик, выскочив в проход, образовали временный заслон, позволяя всем остальным выйти. Несколько раз их крепко пихнули, Плотникова чуть не сбили с ног, но рука прадеда удержала его на месте. Наконец все, включая Келюса и Кору, вышли за ряд кресел и быстро направились к выходу. Толпа напирала, пришлось взяться за руки, чтобы не упасть и не потеряться.

В зале, между тем, творилось нечто неимоверное. Патриоты, бросив в толпу еще с десяток емкостей, надели респираторы и ровным строем двинулись к выходу, всеми способами расчищая себе путь. Зал кипел. Его дальние углы еще сидели в растерянности, но центр уже вскочил, задыхаясь в клубах едкого газа. Кто-то упал, его тут же принялись топтать, а над всем стоял дикий крик сотен голосов. Алия же допела песню и поклонилась, словно ожидая от агонизирующего зала аплодисментов. Постояв минуту, она спокойно удалилась, помахав зрителям рукой, а невидимый ведущий объявил об окончании первого отделения. Словно по команде, милиция, давно надевшая респираторы, исчезла, и бегущие в ужасе зрители оказались предоставленными сами себе.

Лунин успел трижды мысленно поблагодарить Мика, купившего билеты недалеко от входа. Всю компанию буквально вынесло наружу. Они уже переступили, вернее, перескочили порог, навстречу серому осеннему вечеру, как вдруг Николай заметил, что бежавший рядом с ним паренек лет пятнадцати оступился и тут же исчез под ногами толпы. Какая-то девчонка закричала, зовя на помощь, но никто из десятков охваченных страхом людей ее не слышал. Келюс оглянулся, поймал взгляд Фрола и нырнул прямо в толпу. Ему несколько раз попали чем-то острым по спине и бокам, кто-то въехал локтем прямо в челюсть, но уже через минуту Лунин вцепился в упавшего и рванул на себя. Поначалу это не удалось, но тут чьи-то руки схватили за плечи потерявшего сознание парня и легко подняли – Фроат стоял прямо посреди толпы, широко расставив ноги, и люди обтекали его, словно дхар был из камня…

Наконец, все собрались в стороне от главного входа, где народу было поменьше. Публика, выбегая из зала, мчалась к станции метро, навстречу подъезжавшим милицейским машинам. Никто серьезно не пострадал. Келюсу и Фролу досталось изрядно, но до членовредительства все же не дошло. Парень, вытащенный дхаром из толпы, по-прежнему не приходил в сознание. Девчонка, звавшая на помощь, стояла рядом и ревела, повторяя: «Убили! Убили!»

Первым опомнился Фрол. Цыкнув на девицу, он велел ей бежать к одной из прибывших машин скорой помощи. Та, сообразив, рванула так, что на асфальте остались туфли на высоких «шпильках». Дхар склонился над потерпевшим и нащупал пульс.

– Жив, елы, – буркнул он, вставая. – Кости, вроде, целы. Ну и концерт, до смерти не забуду!

Остальные молчали. Лида, похоже, основательно перепугалась, Мик казался весьма возбужденным, барон – растерянным, лишь Кора стояла чуть в стороне, невозмутимо глядя на царивший вокруг хаос.

– Вот что, – опомнился Келюс. – Мы с Фролом идем к запасному выходу, все остальные ждут здесь. Ясно?

– А машина? – возразил было Мик, но, оглянувшись, понял, что в этой толпе едва ли удастся выехать на улицу.

– Я с вами! – вдруг вызвалась Кора, и Лунин не стал спорить.

…У запасного выхода толпилась милиция. Рядом стояло несколько машин, куда уже грузили вещи. Очевидно, второе отделение концерта отменялось. Милиция держалась решительно, угощая дубинками попадавших под руку зевак, и Лунин поставил свой маленький отряд подальше от людей в синих мундирах.

– Волкова нет, – констатировал Фрол, всматриваясь в публику около машин.

– Он там, – уверенно возразила Кора.

Ситуация внезапно изменилась – к запасному выходу приближалась толпа патриотов, явно не растерявших боевой пыл. Люди под трехцветным знаменем развернули помятые транспаранты и принялись что-то скандировать. Однако из-за отсутствия мегафонов, вероятно, потерянных при отступлении, уловить смысл призывов не представлялось возможным. Милиция пока не вмешивалась, но ряды сомкнула.

Тем временем продолжался вынос вещей и инструментов. Вслед за несколькими небольшими контейнерами из дверей вытащили огромный, почти двухметровый ящик, украшенный какими-то надписями. Лунин вспомнил – именно об этом ящике говорил Мик. И тут Кора чуть заметно прикоснулась к его локтю. Николай всмотрелся – ящик сопровождал высокий широкоплечий мужчина в сером костюме.

– Волков, елы! – Фрол тоже узнал майора.

– Там еще двое, – кивнула девушка, но Лунин, как ни всматривался, не мог различить бандитов Волкова среди одетых в одинаковые светлые костюмы телохранителей.

Все трое, не сговариваясь, подошли поближе, почти смешавшись с толпой патриотов. Вдруг Келюс, услыхав за спиной шум, обернулся и сразу же толкнул Фрола: с тыла цепью надвигались омоновцы в черных комбинезонах с дубинками наизготовку.

– Влипли, в карету его! – понял дхар. – Сматываться надо!

Уйти они не успели – омоновцы врезались в толпу. Патриоты, спасаясь от ударов, бросились врассыпную. Людская масса потеснила охранявших вход милиционеров, те, размахивая дубинками, сомкнули ряды так, что грузчики, продолжавшие выносить вещи, вынуждены были остановиться. Омоновцы, между тем, принялись раскидывать патриотов, невзирая на вопли и призывы к солидарности в борьбе с сионистами. Вдруг в толпе прогремел взрыв – лопнул брошенный кем-то взрывпакет. Люди рванулись в разные стороны, Келюса и Фрола бросило прямо на строй милиции, кому-то из толпы еще раз досталось дубинкой, но через мгновение синий кордон был прорван. Толпа покатилась назад, сметая все на своем пути. Несколько человек налетели на грузчиков, несших ящик, кто-то упал, послышался крик, контейнер повернулся и неторопливо повалился набок.

Фрол и Николай, потеряв Кору из виду, оказались у самого ящика. Крышка съехала, и к изумлению всех, бывших рядом, изнутри посыпалась черная жирная земля. Люди застыли. Земля продолжала сыпаться, и вдруг над толпой пронесся вздох: из-под груды чернозема показалась женская рука, мелькнуло яркое платье… Еще мгновение – и тело Алии покатилось по асфальту.

Побоище мгновенно захлебнулось. И толпа, и синие мундиры, и омоновцы молча смотрели на певицу. Наконец, кто-то из милиционеров присел рядом, взял Алию за руку и тут же отпустил.

– Мертвая… – прокатилось над толпой.

– А ведь ярытница, елы! – зло бросил дхар, брезгливо глядя на желтое, в зеленоватых пятнах лицо. – То-то Волков…

– Волков! – подхватил Келюс, указывая куда-то в сторону автомобильной стоянки.

Фрол обернулся. К одной из машин подходили трое в светлых костюмах. Волков шел ровно, не оглядываясь, словно случившееся не имело к нему никакого отношения.

Глава 10. Князь Всеслав

– Ах ты! – выдохнул Келюс. – Уйдет, бином! Машину бы сюда…

Словно в ответ, послышался гудок. Повернувшись к кромке тротуара, Лунин увидел знакомые «Жигули». Мик сидел за рулем и нетерпеливо махал рукой.

– Во, молодец! – одобрил Фрол. – Двинули?

Они подбежали к машине. Дхар, открывший заднюю дверцу, удивленно присвистнул: там уже сидела Кора.

– Это ты Мику сказала? – сообразил он. Девушка молча кивнула.

– С Лидой дядя Майкл остался, – докладывал между тем Плотников, выруливая на дорогу. – Там полный аут! Между прочим, вас, Фрол Афанасьевич, ищут.

– Че, милиция? – помрачнел тот.

– Не-а, журналисты – из «Вестей». Вы же там кого-то спасли.

– Сенсация, бином, – развеселился Келюс. – Зря тебя, воин Фроат, не нашли. Стал бы народным героем, вроде дяди Степы.

– Скажешь еще, Француз, – буркнул дхар. – Хорошо, что еще не вроде сенбернара…

Машина, между тем, уже подъезжала к стоянке, куда направился Волков, но среди толпившихся людей ни майора, ни его спутников не было.

– Неужели уехал? – растерялся Лунин, осматривая площадку. – Быстро же он!..

– Там! – Кора уверенно указала на желтую «тойоту», которая в эту минуту тронулась с места.

– Ты уверена?

Мик, не дожидаясь команды, уже дал газ. «Жигуль», напрягая все силы, помчался вслед за желтой машиной.

– Уверена, – после минутной паузы ответила девушка. – Я чувствую…

– А он… Тоже знает, что ты здесь? – встревожился Фрол, глядя вслед «тойоте», уходившей на большой скорости к центру города.

– Должен…

– Фу ты… – подосадовал Келюс. – То-то гонят! И гаишников не боятся. Куда бы это они?

«Тойота» уходила. Мик жал на газ, скорость постепенно достигала опасной черты, но Плотников вел машину уверенно, твердо. Лицо его застыло, у рта обозначилась резкая складка, и Келюс с удивлением увидел, что в эти минуты беспутный Мик стал очень похож на прадеда.

Желтая машина пересекла перекресток, и почти сразу же загорелся красный свет. Плотников еще плотнее сжал губы, но притормозил, внешне не проявляя ни малейшего нетерпения. Наконец, «Жигули» вновь рванули вперед, но сразу же стало ясно – «тойота» исчезла. Проспект упирался в новый перекресток.

– Налево! – скомандовала Кора, и Мик послушно включил левый поворот.

«Тойоту» увидели почти тотчас, хотя Волков успел оторваться еще на сотню метров, и его автомобиль теперь казался небольшим желтым пятном. Однако через минуту он вновь исчез.

– Направо…

Фрол, сидевший рядом заметил, что девушка говорит, даже не открывая глаз…

– Куда? – не понял Плотников, кося на пролетавшие слева по курсу переулки.

– Сейчас… Здесь!

«Жигули» взвизгнули тормозами. В переулке «тойоты» уже не было и, следуя указаниям Коры, Мик через пару минут выехал на широкую улицу с лентой бульвара посередине. Желтая машина стояла у светофора.

– Куда же это они? – вопрос Келюса вновь повис в воздухе.

«Тойота» резко набрала скорость, но Плотников не отставал. Минут через пять машина Волкова свернула в переулок, проскочила его и помчалась дальше, минуя небольшую площадь.

– Стойте! – неожиданно велела Кора. Мик нерешительно поглядел в сторону Келюса, тот повернулся к девушке.

– Стойте, – повторила она. – Волкова нет в машине.

«Жигули» причалили к кромке тротуара.

– Табань, – устало произнес Лунин. – Приплыли, бином…

– Если он и вышел, то где-то рядом, – Мик не терял присутствия духа. – Проедем по переулку!

– Лучше пройдем, – предложил Фрол. – Если он и вправду здесь вышел, я этого ярытника враз учую.

– Слышь, воин Фроат, – забеспокоился Лунин. – Ты оружие взял?

– Зачем, елы? – благодушно поинтересовался дхар. Келюс хотел было популярно объяснить – зачем, но взглянул в недобро прищуренные глаза приятеля и промолчал.

Переулок был невелик, поэтому решили, оставив машину, пройти его из конца в конец.

– Между прочим, – заметил Мик, закрывая дверцу и проверяя замок, – кварталах в двух отсюда есть церковь.

– Скажешь еще! – усомнился Лунин. – Волков – и в церкви?

– Да она, кажется, заброшенная, – самым спокойным тоном добавил Плотников, и Келюсу при этих словах почему-то стало не по себе.

Вся компания, не особо торопясь и оглядываясь по сторонам, двинулась по переулку, уже освещенному желтоватым светом редких фонарей. Несколько минут шли молча, но внезапно Кора остановилась.

– Погодите! Он вышел здесь.

– Точно, – подтвердил дхар. – След, елы, аж светится!

– Ты что, следы видишь? – поразился Лунин, но дхар лишь кивнул, не пускаясь в объяснения.

Пройдя еще несколько десятков метров, Фрол, шедший первым, остановился, а вслед за ним – и все остальные.

– Ну, я же говорил, мужики, – удовлетворенно изрек Мик. – Церквуха!

– Не церквуха…

Лунин внимательно разглядывал плохо различимое в сумерках небольшое здание странной архитектуры.

– Это, между прочим, костел. Правда, непонятно, куда подевался шпиль…

– «Спортивный клуб „Астра“», – прочитал Плотников, подойдя вплотную к табличке у входа. Словно в ответ, за высоким сплошным забором, окружавшим боковую и тыльную части здания, громко завыла собака. Фрол, нахмурившись, хотел было что-то сказать, но передумал.

– Штурм, думаю, придется отложить, – на Келюса собачий вой подействовал не самым лучшим образом.

– Жутковато тут, – согласился Плотников, – и пусто. Спать они уже легли, что ли?

– В костеле? – не понял Лунин.

– Нет, на улице…

Действительно, переулок, несмотря на сравнительно ранний час, был абсолютно пуст. Вновь послышался собачий вой.

– Перелезть, что ли? – проговорил дхар, бродя вдоль забора. – Люблю, елы, таких собачек!..

Тут над самыми головами пронеслось нечто темное и скрылось под крышей костела.

– Летучая мышь! – поразился Мик. – Они же осенью не летают!

Фрол и Кора переглянулись, но промолчали.

– Ну что? – вздохнул Николай. – На штурм? Или отложим?

– Он там – и не один! – Кора не назвала Волкова по имени, но все поняли. – Мы легко их найдем, но ничего не сможем сделать. У них оружие. Он уйдет подземельем, а остальные прикроют.

– Верно, – вынужден был признать Лунин. – Без оружия туда соваться нечего. Вот, бином, обидно!..

Фрол хмуро поглядел на утонувший в сумерках костел, но не стал спорить.

– Уходим…

Чем больше они удалялись от костела, тем спокойнее становилось на душе. Но возле самой машины откуда-то повеяло холодом, и непонятный страх заставил всех застыть на месте. Летучая мышь вновь вынырнула из темноты и, пролетев возле самого лица Фрола, исчезла среди черных ветвей высокого клена.

…Барон и Лида встретили вернувшихся с нескрываемым облегчением. Корф не преминул намекнуть на то, что его боевой опыт используется явно не в полную силу. Выслушав рассказ Келюса, он немного подумал и рассудил:

– Что не пытались штурмовать – разумно. А в остальном…

– Завтра же мы… – подхватил Николай. – Только…

И он посмотрел на художницу. Дхар перехватил его взгляд в все понял.

– Лид, – неуверенно начал он, – может, тебе на несколько дней уехать?

– Иного я не ожидала, – вздохнула курносая. – Вы что, ребята, спятили? Да эти козлы вас всех перестреляют! Как хотите, но Фрола я с вами не отпущу. Михаил Модестович, вы ведь старше их всех, что вы молчите?

– Я… гм-м, – замялся барон.

– Между прочим, я тоже умею стрелять. У художника должен быть острый глаз и твердая рука. Не смею особо хвастаться, но восемьдесят из ста выбиваю.

– Верим, верим, – поспешил вставить Келюс. – Но, Лидуня, не в этом дело…

– За Кору вы почему-то не боитесь! Джентльмены!..

– Боимся, – возразил Николай и замолчал, понимая, что объясниться будет трудно.

С утра Николай отправился в город, желая поподробнее узнать о заброшенном костеле. Фрол, оставшись без дела, слонялся по квартире, то перекидываясь словом-другим с Корой, неподвижно лежавшей на диване в затемненной комнате, то отвлекая барона от чтения очередного исторического опуса из лунинской библиотеки. Внезапно зазвонил телефон. Думая, что это Келюс, дхар снял трубку и бросил: «Слушаю».

– Слушай внимательно, чуг, – насмешливо проговорил низкий мужской голос. – Сейчас же собирайся и поезжай туда, где вы были вчера вечером. Дверь будет открыта. И учти – никому ни слова.

– Еще чего! – нашел в себе смелость хмыкнуть дхар.

– У тебя сорок минут, чуг. Твоя девица сейчас в Сокольниках – этюды пишет. Если поторопишься, с ней ничего не случится. Понял?

– Понял, елы… – с глухой ненавистью процедил Фрол, но в трубке уже гудел отбой.

Не объясняя ничего барону, всерьез увлекшемуся мемуарами Буденного, дхар стал быстро собираться. Уже надевая куртку, он вдруг увидел, что рядом стоит Кора.

– Я… Мне надо… – пробормотал растерянный Фрол.

– Не верь Волкову, – тихо сказала девушка, и дхар понял, что она все знает.

Как он ни спешил, у костела оказался только через сорок пять минут. Подвел транспорт, да и в столичных маршрутах дхар разбирался плохо. Фрол подбежал к двери и дернул ручку.

В прихожей – это была именно прихожая, ничем не напоминавшая вход в Храм – дремал старичок-вахтер. Фрол прошел к высокой двери, ведущей в главный зал и оказался в большом сумрачном помещении. Свет еле сочился из наполовину заложенных стрельчатых окон. Зал пустовал, только на полу лежали спортивные маты, а на стенах были развешаны лозунги, приветствовавшие участников очередной спартакиады. Но дхару было не до них – в конце зала, рядом с тем местом, где когда-то был алтарь, он увидел высокую, почти черную в полутьме, фигуру.

– Ты опоздал, чуг…

Волков говорил негромко, но голос, усиленный акустикой, был слышен, казалось, во всем здании.

– Впрочем, тебе трудно ориентироваться в городе. Чуги привыкли жить в лесу. Подойди поближе…

Дхар, не сказав ни слова, шагнул вперед и тут же понял, что тень солгала – Волков был одет в светлый костюм, тот же, что и вчера. На указательном пальце правой руки золотом блеснул массивный перстень.

– Что вам надо?

– Ты говоришь мне «вы», – удовлетворенно заметил майор, бесцеремонно разглядывая дхара. – Для чуга уже неплохо!

– А вы мне чего тыкаете? – не выдержал Фрол.

Волков удивленно поднял брови:

– Обращаться на «вы» к чугу? Впрочем, сейчас настало время скотского равенства. Ты родился недавно, чуг, и этот век слишком тебя развратил… Хорошо, Фроат, сын Астфана, из племени серых дхаров, будем следовать традиции этого глупого столетия. Присядем…

Волков, не оборачиваясь, прошел за невысокую ширму, отделявшую алтарную часть от зала. Там стояли небольшой столик и несколько металлических стульев. Волков сел на один из них и повелительным жестом указал Фролу на другой, напротив. Дхар сел в полной растерянности – то, что его отца звали не Афанасий, он никому, даже Келюсу, не говорил, а о «серых» дхарах помнилось вообще смутно: то ли так называлось одно из племен, то ли «серыми» их просто дразнили соседи.

– Итак, Фрол Афанасьевич, я попросил вас прийти, чтобы попытаться договориться. Причем, прошу заметить, в первый и, подчеркиваю, в последний раз. Прежде всего, позвольте объяснить внимание именно к вашей персоне…

Пока Волков говорил, Фрол пытался исподтишка рассмотреть майора. Но то ли случайно, то ли, что более вероятно, намеренно, тот сидел в густой тени. Лицо ярта почти невозможно было рассмотреть – свет из стрельчатого окна лишь краем задевал Волкова, золотя перстень на его руке. Фрол поневоле всмотрелся: украшение имело печатку, на которой цветной эмалью была изображена вытянувшаяся в прыжке фигура хищного зверя.

– Итак, немного о вас. Именно о вас, Фрол Афанасьевич – ваши друзья меня совершенно не интересуют. Я бы мог уничтожить их всех за один час. Но я этого не сделал – пока. Как вы можете догадаться, не из странного чувства, которое в этом веке называют гуманизмом. Я опасаюсь вас. Видите, Фрол Афанасьевич, я и не думаю этого скрывать.

Рука с перстнем еле заметно дрогнула.

– Вы меня удивили. В свое время я, да и не я один, сделали все, чтобы чуги… дхары, если вам так будет угодно… исчезли или превратились в деревенщину худшего пошиба. Но вы, я вижу, кое-что помните. Вы убили моих парней – и я знаю как. Признаться, что-то подобное я подозревал и держался в стороне. Фраучи был наивен – думал договориться по-хорошему. Он всегда попадал впросак, этот Фраучи… Как видите закончил – хуже некуда. Попался к этому…

– Нарак-цэмпо, – вставил, дхар, с удовлетворением заметил, как Волков дернулся.

– Да… К… этому… Так вот, вы не только разорвали на части трех моих болванов, которые, откровенно говоря, иного и не заслуживали, но и подчинили себе Татьяну Корневу. Да-да, ту, которую вы называете Корой. Она забыла свое имя. А Кора, если бы вы знали благородный эллинский язык, означает просто-напросто «девушка». Как вам это удалось, до сих пор не могу понять. Серые дхары… Они всегда были для меня загадкой.

«А про Кирилыча не знаешь, сволочь!» – злорадно подумал Фрол.

– А почему – подчинил, елы? – заметил он вслух. – Почему не освободил?

Волков резко наклонился вперед, тонкий рот дернулся:

– Я говорю на понятном тебе языке, дикарь! Неужели ты думаешь, я верю в эту чушь с упырями и оборотнями? Если бы я беседовал с грамотным человеком, то я сказал бы ему, что Корнева – «СИБ-3», а значит уже не может существовать без поддержки чужой воли. Но тебе, чуг, скажу иначе. Ее душа не найдет покоя, если я не сниму заклятия. А я, естественно, не стану этого делать… Однако, вернемся к вам, Фрол Афанасьевич. Предлагаю следующее. Сейчас вы выходите отсюда, едете на вокзал и садитесь в ближайший поезд, отправляетесь домой и сидите дома месяц, а потом можете делать, что пожелаете. Я же, в свою очередь, даю слово… Между прочим, первый раз в жизни даю слово чугу… Так вот, никому из ваших друзей я не причиню вреда. Более того, обещаю при первой же возможности переправить Михаила Модестовича Корфа домой. Итак, я все сказал, Фрол Афанасьевич…

«Не верь Волкову», – говорила Кора. Майор говорил на первый взгляд искренне, но Фрол вдруг понял: ярт боится! Да, боится!

Усмехнувшись, дхар встал, расправил плечи и неторопливо расстегнул куртку. Волков вскочил и сунул руку в карман.

– Не сходи с ума, чуг! Меня ты не убьешь, а твою девку кончат!

– Если с Лидой что-нибудь случится, – раздельно, словно для глухонемого, проговорил Фрол, – я про вашу банду все расскажу Генералу. Он свистнет Нарак-цэмпо… Договорились?

– Уходи! – отшатнулся Волков, доставая из кармана пистолет. – Я не трону ее, и тебя не трону, если все же одумаешься и уедешь. Даю срок до вечера…

Фрол еще раз поглядел на врага. Ему нужно всего несколько секунд, чтобы обхватить шею ярта беспощадной хваткой когтистых лап. Но этих секунд у него не будет…

Дхар схватил стул, легко оторвал все четыре железные ножки и бросил обломки в угол.

…Лиду он нашел быстро. Девушка, забыв до поры искусы авангардизма, увлеченно набрасывала сепией подернутые желтизной деревья. Рядом с нею никого не было, только в соседней аллее прогуливались несколько молодых мамаш со своими чадами.

– Фроат! – обрадовалась художница. – Ты откуда? Как ты меня нашел?

– Лид, слава Богу… У тебя все в порядке? – выдохнул Фрол.

– Конечно! – удивилась курносая. – А что случилось? У тебя такой вид…

– К тебе никто… Тут никого не было?

– Да кому тут быть? Сегодня же не воскресенье. Только собаки бегали, большие такие. Я их в последние дни что-то часто встречаю.

– Лида, – Фрол постарался придать голосу максимум убедительности, – ты это, елы… Тебе нужно уехать. И немедленно! Забежим к тебе, возьмешь вещи, я тебя провожу…

– Это уже не остроумно, – дернула плечом художница. – И не оригинально. Вы, похоже, заигрались в Калле-сыщика! Я не собираюсь бежать из собственного дома из-за твоих глюков!

– Тебе надо уехать, – повторил Фрол, чувствуя, что и на этот раз убедить девушку не удастся.

Вышло еще хуже. Юная авангардистка не только наотрез отказалась покидать из-за пустых подозрений Столицу, но и, всерьез обидевшись, собрала мольберт, и решительно направилась к автобусной остановке. Дхар понуро побрел за ней.

…Для того, чтобы попасть на остановку, следовало перейти оживленное шоссе. Переждав поток транспорта, Лида и Фрол, не глядя друг на друга, пошли через дорогу. Внезапно дхар почувствовал смутный страх, нахлынула волна знакомого уже холода, кровь в висках запульсировала, голову словно сдавил железный обруч. Какое-то шестое чувство заставило его повернуть голову, и Фрол увидел мчавшийся на полной скорости грузовик. Он мог поклясться, что еще несколько секунд назад этой машины на дороге не было: то ли вывернула из-за поворота, то ли вообще взялась неизвестно откуда. Грузовик летел на Фрола и Лиду, стараясь пересечь путь и не давая возможности добежать до тротуара. Дхар оглянулся – встречная полоса была чистой. Не теряя времени, он схватил девушку за руку и потянул назад. В первую секунду та, не сообразив, попыталась вырваться, но Фрол не ослаблял хватку и побежал, волоча Лиду за собой. Тут только она увидела грузовик и побежала сама, пытаясь не отставать от Фрола.

На миг показалось, что опасность миновала – они уже почти достигли тротуара, а сумасшедший грузовик оказался на другой стороне шоссе. Но невидимый шофер прибавил газу, машина взревела и, развернувшись, помчалась поперек движения прямо на противоположную сторону дороги. Какая-то «волга» из встречного ряда еле успела отвернуть, врезавшись в дорожный бордюр.

– Фроат! – отчаянно закричала Лида. Дхар потянул девушку в сторону, но грузовик тут же вильнул носом, и его грузная кабина, от которой несло запахом бензиновой гари, оказалась совсем рядом. Фрол успел заметить руки, сжимавшие руль, но за ними не было ничего. Он попытался отбросить девушку влево, а сам рванулся вправо, надеясь, что грузовик-убийца промчится между ними. Дхар почти не ошибся – колеса прошли в нескольких сантиметрах от его ботинок.

Лиде повезло меньше. Каблук задел о какую-то неровность на старом, давно не ремонтированном тротуаре, девушка пошатнулась, и горячий, дышащий смрадом капот толкнул ее в грудь.

Перед глазами Фрола мелькали чьи-то лица, ему совали под нос что-то резко пахнущее, отчего становилось еще хуже. Он все хотел спросить о Лиде, но язык не слушался. Наконец, кто-то произнес «Скорая»…

Долгое отсутствие Фрола поначалу никого не удивило, поскольку барон, а затем и вернувшийся Келюс, рассудили, что дхар решил повидаться с Лидой. Вся компания, включая подъехавшего вскоре Мика, принялась обмениваться новостями.

– В общем, так, – начал Лунин, поудобнее усаживаясь в любимое мягкое кресло и затягиваясь сигаретой, – прежде всего, дамы и господа, о самом костеле. Это костел святого Варфоломея. Слыхали о таком?

Мик тут же признал свою некомпетентность в данном вопросе, а барон вспомнил, что апостол Варфоломей был изжарен на железной решетке.

– Именно, – согласился Келюс, – впрочем, по другой версии, разрублен на части. Звали его кстати, Нафанаил, а Варфоломей – «бар-Толмай» – это отчество. Между прочим, самый зловещий из апостолов.

– Ну да, Варфоломеевская ночь, – вставил Плотников, вспомнив то ли школьную программу, то ли «Королеву Марго».

– Наш полковой священник, отец Глеб, – вставил барон, – ученый был человек, доложу вам, говорил, что имя определяет больше, чем нам кажется.

– Ну да, – хмыкнул Николай. – Имя передает судьбу носящего – теории господина Флоренского!.. В общем, костелу тоже не повезло. Его построили местные немцы-католики в 1914 году. Аккурат к началу. Неизвестно даже, успели ли его освятить. При большевиках там было все, что угодно, включая хранилище химических отходов, а последние три года в нем размещается эта «Астра». Но самое главное, господа и товарищи, под костелом имеется подвал. Вход в него сбоку – как я понимаю, за тем забором, что мы видели…

– Совершенно верно, – подхватил Плотников. – Клуб «Астра», хозрасчетный, каратэ и тэквондо, ошивается, в основном, местная пацанва. Уже полгода там новый тренер – высокий такой, красивый, лицо, правда, красноватое…

– Неужели он? – встрепенулся Келюс.

– По документам – Зотов Иван Иванович. В клубе, правда, все его зовут «майором» – он сам так велел. А вот в том самом подвале по пятницам работает клуб «Мистагог». Совет не хотел их туда пускать, но тренер уговорил – обещал их всех спортом перевоспитать.

– Перевернутая звезда, – кивнул Лунин.

– Прикольно, да? А вот насчет подземелья… Тут я к Ростиславу Вадимовичу забегал…

Корф понял, что Мик имеет в виду Славика Говоруху, и с интересом поглядел на правнука.

– Подземелье исследовали еще в начале века, а в 30-х стали использовать и засекретили. В костеле будто бы в годы войны размещался пункт связи. Ход из подвала ведет как раз в катакомбы.

– Так-так… – задумался барон. – Я, признаться, тоже кое-что нашел – статью некоего профессора Белина. В 1912 году он обследовал часть подземелий. Там был план, я его перечертил…

Корф принес лист бумаги со своими набросками и записную книжку Волкова. Рисунки почти совпали, правда, план Белина охватывал лишь часть катакомб, и хода, ведущего к костелу, там не было.

– Теперь, думаю, вопрос ясен, – заключил полковник. – Логово господина Волкова именно там. Этим же вечером предлагаю нанести ему визит.

– Стойте! – вмешалась Кора. – Волков там будет не один.

– Действительно… – Келюс открыл записную книжку на нужной странице. – Если это и в самом деле список его, бином, гвардейцев, то тут их одиннадцать.

Барон кивнул.

– Троих можно вычеркнуть, – продолжил Лунин. – Тут воин Фроат постарался. Кого-то еще прищучили на Головинском…

– Думаю, по меньшей мере двоих, – предположил Корф. – Господин чекист говорил о трупах во множественном числе.

– Значит, в худшем случае их осталось шестеро. Плюс Волков.

– А у нас три револьвера, – задумчиво проговорил барон. – И две бомбы. Немного, конечно, но ежели с умом…

– Пули их не берут, Михаил Модестович, – покачала головой Кора.

Келюс вспомнил страшное окровавленное лицо ярта, которому прострелил голову, и нахмурился.

– Не знаю, не знаю, – пожал плечами барон. – Конечно, читать приходилось: осиновые колья, чеснок, омела. Но думаю, ежели бомбой, то надежнее будет.

– Надо пробить сердце, – негромко проговорила девушка. – Это не убьет, но двигаться они уже не смогут.

– Ну что ж, – согласился Корф, – в сердце, так в сердце. Думаю, не промахнусь.

Совещание было прервано – зазвонил телефон. Келюс поднял трубку, минуту слушал, а затем бросил: «Сейчас еду!» Лицо его при этом стало пепельно-серым.

– Мик, ты с машиной? – спросил он, не реагируя на посыпавшиеся вопросы.

– Ну… на тачке, – кивнул Плотников. – А что такое?

– Фрол… Лида… Они в больнице. Какой-то грузовик… Лиде совсем плохо…

…Гулкая тишина темного и пустого больничного коридора лишь изредка нарушалась быстрыми шагами людей в белых халатах. Коридор оканчивался стеклянной, занавешенной серым пологом дверью, перед которой на линолеуме была проведена жирная белая черта. За этой чертой – в реанимации – уже несколько часов находилась Лида.

Келюс и Фрол сидели на стульях и молчали. Дхар выглядел неважно. И без того исцарапанное лицо покрывали свежие ссадины, под левым глазом расплылся синяк, а ухо украшал огромный кусок пластыря.

– Пойдем, – Лунин неловко приподнялся, – до утра ничего нового не узнаем. Родители – и те уехали. А утром позвоним.

Дхар послушно встал, и они пошли к выходу.

Весь день Фрол, отбиваясь от врачей, пытавшихся уложить его на койку, просидел у дверей реанимационного отделения, но утешительного узнал мало. Уже вечером врач заявил, что опасности для жизни нет, но (это он просил пока не говорить даже родителям) девушка на всю жизнь останется инвалидом. Сильный удар, раздробивший в нескольких местах кости, повредил позвоночник.

Все собрались на кухне. Барон молча курил, глядя в темное окно. Кора сидела в углу, куда не достигал свет настольной лампы, и сама казалась тенью, Мик и Келюс держались поближе к сидевшему у стола Фролу. Поначалу Лунин опасался, что дхар начнет требовать немедленных действий, но тот внешне оставался спокоен. Молча выслушав все, что узнали другие, он коротко, но четко пересказал беседу с Волковым.

– Надо было его кончить, елы, – вздохнул он. – Разорвал бы на части, гада! Пули испугался, дурак…

– Ты бы не убил его, – возразила Кора. – Иначе Волкову давно не ходить бы по земле.

– А в сердце? – спросил Келюс. – Если пулей.

– Он не такой, как его ярты. Не знаю, есть ли у него вообще сердце.

– Да что он, бессмертный, черт возьми?! – поразился Мик.

– Да, – просто ответила девушка.

– Кирилыч что-то говорил о его имени, – наморщил лоб Фрол, припоминая рассказ Келюса.

– Точно, – кивнул тот. – Вроде бы Волков забыл свое имя, то, что дали при крещении, и если позвать, то тут ему и конец. Типичная экстрасенсовская выдумка – слово-ключ. Включает закодированную программу.

– Я слыхал что-то подобное, – задумчиво проговорил Корф. – Не про экстрасенсорику – тут я профан. Но где-то читал, будто по имени человека зовет Бог, и если человек забывает имя, Бог не может его окликнуть.

– Колом бы его, елы… – буркнул Фрол. – И без имени обошлись бы. Да все равно, в карету его, имени-то мы не знаем.

– Ну, а еще он тебе ничего не сказал? – настаивал Лунин. – Вспомни, еще раз, воин Фроат. Ну, хоть что-нибудь!

– Да не говорил он ничего такого, – пожал плечами дхар, – все намекал, что давно живет. Мол, наш век ему не нравится, будто у него этих веков было, елы… Вот о Коре сказал…

Дхар прикусил язык, но было поздно. Все взгляды устремились на него.

– Ну, имя назвал. Ее имя…

– Но ты же Кора?.. – удивился Келюс, обращаясь к девушке, которая, казалось, растворилась в густой тени.

– Сейчас меня так зовут, – спокойно ответила та.

– Постойте, Фрол, – вмешался барон. – Но если вы узнали ее настоящее имя, то должны молчать. Ведь не хотите же вы, чтобы Кора…

– Я не исчезну, – покачала головой девушка, чуть подаваясь вперед. – Я заговоренная, и только Волков может меня освободить. Он – или его смерть. А сам Волков – не просто ярт. Мы забываем наши имена, но они не могут нам повредить. Волков – совсем другой.

– Он сказал, – неуверенно начал дхар, – что тебя зовут… Звали… Таня… Татьяна Корнева…

– Корнева… Татьяна… – медленно, почти по слогам, произнесла девушка. – Может быть…

– Хватит, господа! – от волнения барон повысил голос. – Давайте-ка об этом мерзавце. Фрол, вы не помните больше ничего?

– Ничего, елы. Ну, белый костюм – тот, что вчера. Да, еще перстень – дорогой, с печаткой…

– С печаткой? – встрепенулся Келюс. – Что ж ты молчал, якут ты этакий! На печатке была надпись?

– Надпись? Нет, там какая-то кошка… или, елы, тигр…

– Нарисовать сможешь?

Фрол без особой охоты сходил за карандашом и стал прямо на салфетке набрасывать запомнившееся ему изображение. Все с нетерпением поглядывали через плечо дхара, наблюдая, как из-под грифеля возникает застывший в прыжке зверь. Наконец, Фрол отложил карандаш и представил рисунок на суд зрителей.

– По-моему, тигр, господа, – заметил барон без особой уверенности.

– Пума, – возразил Мик.

Келюс воздержался высказывать свое мнение по столь спорному вопросу. Он молча разглядывал рисунок, поворачивая его по влево, то вправо.

– Определенно, я это уже видел, – заметил он. – Михаил, вам это не напоминает какой-нибудь герб?

– Герб? – поднял брови барон. – Позвольте-ка… Нет, признаться, во всяком случае, в русском гербовнике такого зверя нет.

– Я его уже видел, – упрямо повторил Лунин. – Но если не в гербовнике… Ладно, пока оставим, авось само вспомнится… Итак, вернемся к нашим делам. На когда назначим экскурсию?

– Да на сейчас, елы! – воскликнул дхар. – Перекусим – и вперед! Чего тянуть? Да Волков же смоется! Я ему обещал, что расскажу все Генералу. Он тут и дня не просидит!

– Думаю, просидит, – возразил Лунин. – Если бы он мог, то давно бы ушел, сразу, как украл скантр. Но что-то его держит.

– Алия, – предположил Фрол.

– Значок, – подала голос Кора.

– Или что-то третье, бином. Сначала он охотился за партийными секретами, затем искал мой значок… Кстати, значок для него – дороже золота, ведь у него уже есть скантр, а он рискует. Потом, наверное, ждал Алию. Тебя, Фрол, он хотел убрать из Столицы на месяц. Даже если с месяцем он специально загнул, то все равно – сегодня он еще не уйдет. Иначе ушел бы, особенно, бином, после концерта…

– Да-а, – протянул Фрол. – Сильный был концерт. Дома расскажу, елы, – не поверят.

– А кстати, что об этом пишут? Об Алие? Я сегодня даже газеты не открывал…

– Да ничего не пишут, – охотно сообщил Мик. – Ну, про драку разве что.

Келюс сходил за газетами. Плотников ошибся – о концерте писали не так уж и мало. Кто-то возмущался певицей, кто-то – патриотами, сообщалось, что убитых, по счастью, не оказалось, но многие травмированы. Об Алие писали разное. Одни – что певица получила тяжелую травму, другие, более информированные, что она отделалась лишь легкими ушибами и даже отказалась ехать в больницу. Правда, вероятно под впечатлением случившегося, певица отменила все концерты и намеревалась в ближайшее время уехать на отдых.

– Во! – отреагировал Фрол. – Рвут когти, елы! Легкие ушибы… Поглядели бы на нее!..

– Может, и глядели, – Келюс отложил газеты в сторону. – Только что бы они написали? Популярная певица, бином, вываливается из ящика с могильной землей?

– Господа, у меня предложение, – вмешался Корф. – Если мы не атакуем этой ночью, то чего может ожидать Волков?

– Что мы атакуем следующей, – откликнулся Мик.

– Именно. Поэтому предлагаю ударить не ночью, а днем. Точнее, ближе к вечеру, часов в шесть. Если он будет в костеле, то мы его там и накроем. Если нет – устроим засаду.

Предложение понравилось. Сошлись на том, что сначала необходимо обследовать спортивный зал, выставив караул у входа в подвал, затем, если Волкова в костеле не окажется, заняться подземельем. В связи с этим решено было захватить фонарики и, на всякий случай, пару свечей. Предложение Фрола о заостренных кольях после обсуждения было отвергнуто: пользоваться этим экзотичным оружием никто не умел.

Попутно барон упомянул о плане Волкова спрятать скантр и предъявить ультиматум Генералу. Келюс согласился, но вмешался Мик, совершенно не понимавший, зачем и куда следует переправлять его канадского кузена. Излишне любопытному юноше было обещано рассказать обо всем в должное время. Плотников насупился, но в дальнейшие расспросы вступать не решился.

…Все уже укладывались спать, когда из комнаты послышался торжествующий крик Лунина:

– Вспомнил! Вспомнил!

Все сбежались на шум. Келюс в одних плавках, босиком, с всклокоченными волосами, лихорадочно рылся в книжном шкафу.

– Ага! – изрек он, вытаскивая толстую книгу весьма почтенного возраста. – Вот, прошу! Кажется, здесь…

Николай быстро перелистывал страницы, нетерпеливо переступая босыми ногами по холодному паркету. Наконец он удовлетворенно произнес: «Есть!».

…На небольшом рисунке в левом верхнем углу страницы красовался почти такой же зверь, как и на рисунке Фрола.

– Полоцк! Герб Полоцка! Только не новый, а старый, до XIV века! Встречается на некоторых печатях, очень редкий, поэтому я сразу и не вспомнил.

– Тигр или пума? – поинтересовался дотошный Мик.

– Не тигр, не пума и не гепард. Это «зверь лютый» – геральдическая фигура. Породы, судя по всему, не имел. Такой же был на гербе Пскова, но стоящий на четырех лапах.

– Да… – кивнул Корф, что-то напряженно вспоминая. – Но считалось, что на гербе Пскова изображена все-таки рысь… Кстати, «зверь лютый» – это как раз фигура не геральдическая. Геральдические – это крест, перевязь…

– Сдаюсь, – Лунин поднял руки вверх. – В геральдике почти профан. Но все-таки это Полоцк.

– Ну и что? – осведомился скептик-Фрол, пока Келюс лихорадочно надевал джинсы и накидывал на плечи рубашку. – Ну, Полоцк, елы…

– Съездим? – предложил Плотников и осекся.

– Постойте… постойте… – бормотал Лунин, теребя ворот рубашки. – Всеслав Волков… Всеслав Волков из Полоцка, который был славным витязем, ратоборствовал, вдобавок занимался чернокнижием. И все это было очень давно…

– Чернокнижник… – задумчиво проговорил барон. – Волхв…

– Волхв… – тихо повторил Келюс. – Всеслав Волков… Всеслав Волхв, князь Полоцкий!

– А кто это? – удивился Мик, не перегруженный познаниями в отечественной истории.

Вместо ответа Келюс снял с полки какую-то книгу, нашел нужную страницу и прочитал:

«Год 1044: В тот же год умер Брячислав, сын Изяслава, внук Владимира, отец Всеслава, и Всеслав сел на столе его. Мать же родила его от волхвования. Когда мать родила его, на голове его оказалась сорочка, и сказали волхвы матери его: „Эту сорочку навяжи на него, пусть носит ее до смерти“. И носит ее Всеслав и до сего дня; оттого и не милостив на кровопролитие». Лаврентьевская летопись, перевод Лихачева.

– Это о нем в «Слове о полку Игореве»? – вспомнил барон. – Там этот Всеслав вроде оборотня… волколака…

– Точно. Выходит, этому мерзавцу без малого тысяча лет… Ого!

– Ну, допустим, это он, – с сомнением в голосе заговорил дхар. – Хотя, елы… Мало ли волхвов этих было? Но даже если так, нам нужно его настоящее имя, которое при крещении дали.

– Сейчас, сейчас… – Лунин рылся в примечаниях. – Здесь должно обязательно быть… Ах, черт! Нет! Просто Всеслав Брячиславич. Где бы еще поискать?

– Не надо, – внезапно произнес барон. Келюс, отложив книгу, удивленно взглянул на него.

– Можете не искать, Николай. Я был в Полоцке. Года два назад… То есть, конечно, не два, но вы понимаете… Там служили полковую обедню в храме святого Дмитрия. Этот храм основал Всеслав Брячиславич, нам священник рассказывал. Он еще «Слово» цитировал, вот я и запомнил. Всеслава звали Дмитрий. Дмитрий Юрьевич…

– Вы уверены? – заволновался Лунин. – Ведь это было давно, могли, бином, перепутать!..

– Уверен? Знаете, еще минуту назад я не помнил ничего, и вдруг – вспомнилось, да еще так ярко, как в синема.

– Попытаемся проверить, – решил Николай. – Все, джентльмены, прошу извинить за беспокойство. Отбой!..

…Наутро, за кофе, Келюс, почти всю ночь потративший на перелистывание фолиантов, сообщил, что поиски были тщетны. Христианского имени Всеслава найти не удалось. Правда, его отца – Брячислава – в крещении действительно звали Юрием.

– Ниче! – рассудил Фрол. – Мы с ним, Француз, здороваться не будем! Дадим залп из трех стволов, а то и…

Дхар выразительно посмотрел на собственные руки.

После завтрака Фрол уехал в больницу, барон и Мик занялись чисткой оружия, Келюс же, не имея дела, пристроился в любимом кресле, пытаясь в последний раз продумать предстоящее. Впрочем, ничего, кроме омелы и остролиста, в голову не лезло.

– Николай…

Лунин вздрогнул – Кора, как всегда, оказалась рядом совершенно незаметно.

– Николай, я подумала… Волков не зря охотился за вашим значком. Когда мы пойдем туда – наденьте.

Келюс крайне удивился, но поразмыслив, достал-таки давний подарок. Продев шнифт в верхнюю петлю куртки, он накрепко его завинтил. Отложной воротник надежно скрыл усатый профиль.

– Вроде незаметно, – Лунин надел куртку и взглянул в зеркало. – Ого, какой тяжелый!

В самом деле, куртка стала весить чуть ли не на килограмм больше. Келюс хотел было снять значок, но что-то его остановило, и он оставил все как есть.

– Не забудьте, Николай, – повторила девушка, – мне кажется, он может помочь.

Лунин кивнул, но без особого энтузиазма. Носить усатое изображение, хотя и скрытое воротником, было неприятно. Правда, надев куртку, он ощутил не только неожиданную тяжесть, но и еще более странное чувство – уверенность и даже спокойствие, столь невероятные при таких обстоятельствах.

…Фрол вернулся из больницы после двух пополудни и долго пил холодный чай, не отвечая на вопросы. Все поняли, что дело плохо. К Лиде дхара не пустили, хотя девушка уже пришла в сознание. У нее была сломана левая рука, три ребра, но самое страшное – вчерашний диагноз относительно позвоночника оправдался. Только чудо могло помочь девушке встать на ноги.

– Я убью их, Француз, – тихо, почти без выражения сказал Фрол, глядя не на Келюса, а куда-то в пространство. – Всех, елы, на куски порву. Пусть меня потом хоть, в карету его, в зоопарк сажают, хоть стреляют…

Лунин хотел успокоить приятеля, но понял – слова не помогут.

Глава 11. Катакомбы

Корф и Мик привели в порядок оружие. Келюсу достался браунинг, барон сунул в карман верный наган, а Фрол спрятал в самодельную кобуру пистолет, доставшийся барону после схватки в электричке. Гранаты были уложены в ту самую сумку, с которой полковник пришел на квартиру Луниных. Мику пришлось довольствоваться егерским ножом, который он теперь носил, как и научил его Корф – слева подмышкой. Лунин перерисовал план катакомб из записной книжки и раздал каждому по экземпляру. Кора напомнила о значке, но Николай, приподняв воротник куртки, продемонстрировал усатый профиль: подарок был на месте.

Они собрались в кабинете, где Корф когда-то передавал секретный пакет старому большевику Николаю Лунину, и присели на дорогу.

– Ну, что, дамы, господа, дхары и товарищи, – вздохнул Лунин, выждав минуту, – пора…

– Погодите, господа, – внезапно произнес Корф. – Мне довелось попасть сюда при странных обстоятельствах. Но я рад, что так вышло, и я познакомился с вами. И что бы дальше ни случилось… Ну, с Богом!

Плотников предложил подъехать к костелу на своем «Жигуленке», но машина была слишком приметной – ее уже видел Волков. Поэтому решили добираться обычным транспортом, не привлекая внимания. Выйдя из метро, они уже собрались идти прямо к костелу, но внезапно барон отозвал Келюса в сторону.

– Николай, – начал он неуверенным тоном. – Вы бы не стали возражать, если бы я зашел в церковь? На минуту, не больше. Даже свечки не стал бы ставить, просто бы зашел…

Лунин задумался.

– До Елоховской далеко… Ах да, тут есть одна, ее недавно решили снова открыть. Правда, там ремонт…

Компания сделала небольшой крюк и вскоре оказалась у небольшого храма, над которым высились строительные леса. Впрочем, храм работал – дверь была отворена. Барон, передав сумку с гранатами Фролу и перекрестившись, поспешил войти.

В церкви было совершенно пусто. Вместо иконостаса стояла временная перегородка, на которой висело несколько икон. Подойдя к той, где горело несколько свечей, Михаил замер, глядя на спокойный, надмирный лик Спасителя. Внезапно он почувствовал, что кто-то стоит рядом.

– Варфоломей Кириллович! – произнес он растерянно и одновременно с немалой радостью. – Здравствуйте! Вы-то как здесь…

И тут барон, вглядевшись в лицо старика, внезапно замолчал.

– Здравствуй, воевода Михаил. Зашел пожелать удачи. Храбрости не желаю – ты и так храбр.

– Я… понял… кто вы… – прошептал Корф.

– Полно, – улыбнулся старик. – А кто я? Раб Божий Варфоломей… Только и дивного, что наречен именем апостола, в храм коего вам идти должно. В храмину сию латинскую не заходите, того, кого ищите, там нет. В подземелье он. И держитесь вместе, что бы не случилось.

– Благословите, отче, – хрипло произнес Михаил, наклонив голову.

– Во имя Отца… Сына… И Святаго Духа… – старик перекрестил Корфа и, чуть помолчав, добавил:

– Неси свой крест, воевода. Все в руках твоих – и в руках Того, Кто над тобой. Но не поддайся искушению!

Корф понял – старик знает о заклинании из старинной рукописи. На мгновенье стало не по себе.

– А сейчас – ступай. Ступай…

Барон вышел на улицу и на секунду зажмурился от яркого света. Его с нетерпением ждали, и Корф, забрав у Фрола сумку с гранатами, кивнул, показывая, что готов.

Поход начинался спокойно и даже буднично. Они шли по оживленным улицам, среди занятых обычными хлопотами людей, пересекали полные чадящими автомобилями магистрали, и сама мысль о том, куда и зачем направляются, могла показаться дикой. Келюс ловил себя на мысли, что это просто игра – слишком нереальным казалось происходящее. Лишь браунинг в кармане куртки напоминал о том, что их экспедиция не сон и не бред.

Не доходя до костела, остановились, чтобы оговорить последние детали. С общего согласия, командование было поручено Корфу. Тот не стал отказываться. Еще раз проверив оружие, он велел идти не спеша, поглядывать по сторонам и ни в коем случае не отделяться от группы.

При свете дня костел выглядел серым и ободранным, совсем не похожим на храм. Из широко раскрытых дверей доносились отчаянные вопли: там вовсю шли занятия. Барон сделал знак, и Фрол, взбежав по ступенькам, заглянул внутрь, но через минуту вышел наружу и отрицательно покачал головой. Ни Волкова, ни его «черных курток» в костеле не было.

Корф кивнул направо, где в самом конце деревянного забора приметил калитку. Через несколько секунд все уже стояли там. Барон оглянулся: в переулке было пусто, лишь вдалеке несколько прохожих шли по своим делам.

Келюс протянул руку к калитке, но полковник отстранил его и прислушался. За забором тоже было тихо. Он потрогал калитку, убедившись, что та заперта изнутри.

– Михаил! – Фрол уже стоял рядом. – Я мигом.

Корф вновь кивнул. Дхар расстегнул куртку, подтянулся на руках и одним рывком оказался на другой стороне. В первый момент он ничего не заметил. Небольшая асфальтовая площадка, на которой там и сям валялись кирпичи и какие-то тряпки, дальше – растрескавшаяся, с вывалившимися во многих местах кирпичами, стена костела. Вдруг что-то темное бесшумно и быстро метнулось навстречу. Даже не сноровка, а инстинкт развернул дхара, и он что есть силы ударил ногой по черной тени. Тень кувыркнулась – огромная собака вскочила, встряхиваясь, готовая повторить бросок. Слева метнулась вторая тень. Собака, такая же большая и черная…

– Знакомые, в карету вас! – хмыкнул Фрол и поднял руку.

Первая собака шарахнулась назад, вторая отбежала к стене костела, ощерила пасть, и в ее глазах полыхнул красный огонек. Дхар шагнул ближе, тварь припала на передние лапы, вздыбила шерсть на затылке – и умчалась прочь. Фрол покачал головой, вернулся к калитке и отодвинул засов.

– Что тут? – Корф вошел первым, держа наган стволом вверх.

– Собачки, – оскалился Фрол. – Уголок юннатов, елы!..

Барон тщательно задвинул засов и велел всем оставаться на месте, сам же подошел к двери, ведущей в подвал. Вход находился не прямо в стене, а в углублении, куда вели ступеньки. Ни замка, ни задвижки на тяжелой, обитой железом двери не было. Рядом висело написанное на куске фанеры объявление:

Корф обернулся и махнул рукой, подзывая остальных.

– У, черные! – не выдержал Мик, прочитав надпись.

Барон осторожно спустился вниз и потрогал дверь.

– Заперто, господа.

Немного подумав, он направил револьвер в замочную скважину, но тут Кора, до этого державшаяся сзади, шагнула вниз и взяла Корфа за руку.

– Не надо, Михаил…

Барон отошел в сторону, а девушка, поднеся ладони к замку, несколько раз провела ими по воздуху, затем, положив правую руку прямо на замочную скважину, внезапно резко отдернула кисть. Дверь заскрипела и не спеша приотворилась. Полковник хотел было шагнуть внутрь, но Кора подняла руку, к чему-то прислушиваясь.

– Они были только что. Но сейчас там пусто.

– Точно, – согласился Фрол, изучив темный проем. – Яртами, елы, несет. Слышь, Михаил, я первым пойду – в темноте вижу.

– Ладно, – согласился полковник. – Пистолет достаньте. Осмотритесь – включите свет.

Дхар кивнул, на миг закрыв глаза, чтобы легче привыкнуть к темноте, вынул оружие и быстро шагнул за порог. Через несколько секунд вспыхнул свет, и голос Фрола пригласил всех заходить.

Подвал был невелик – просто комната, в которой стояли стол, несколько стульев, старый телевизор и чучело волка с оскаленной пастью. По стенам висели изображения пентаграмм и треугольников с Оком внутри.

– Вот, елы, – неодобрительно изрек дхар, оглядывая помещение.

– Однако, – оценил барон, – не хватает только помела!

– Здесь должна быть еще одна дверь, – напомнил Келюс. – Смотрите, там какой-то щит…

Действительно, возле одной из стен стояла вплотную прислоненная деревоплита, выкрашенная в такой же цвет, что и остальное помещение. За нею и оказалась дверь – такая же массивная, как и предыдущая, но обитая не железом, а блестящей сталью.

– Пункт связи, – понял Келюс. – С войны который, бином.

Кора подошла к двери, протянула руки, но тут же бессильно опустила.

– Заговорена. Мне не открыть…

– Вот, елы! – Фрол уже искал глазами что-нибудь потяжелее. Заклинаний дхар не боялся, но видел, что открыть будет мудрено, тем более, в подвале ничего подходящего для взлома не оказалось.

– Закройте дверь! – барон расстегнул ворот рубашки. Мик поспешил прикрыть вход в подвал и задвинуть массивный засов. Корф жестом велел всем отойти в сторону и направив ствол нагана в замочную скважину, нажал на спуск.

Грохот выстрелов, гулко раскатившийся под каменными сводами, оглушил. Пули расплющивались о сталь, рикошетили, но барон продолжал стрелять, стараясь попасть в механизм замка. Патроны кончились, и Келюс протянул полковнику браунинг.

Наконец, стальной лист был пробит, и после третьей пули, пущенной прямо в замок, внутри что-то клацнуло, и массивная створка сдвинулась с места.

– Нашумели! – барон отдал браунинг Лунину и принялся перезаряжать наган. – Делать нечего, господа. Открываю…

Он начал медленно тянуть за ручку, стоя так, чтобы не попасть под выстрелы. Но за дверью было тихо, на ступеньки, ведущие куда-то вглубь, падал неяркий свет, а по стенам тянулись толстые провода, покрытые почерневшей изоляцией.

– Связь, – понял Келюс. – А мощный был узел, бином!..

По ступенькам шли осторожно. Фрол подозрительно всматривался, всей кожей чувствуя недавнее присутствие врага. Кора совсем притихла и неслышно ступала вслед за Миком. Внезапно Плотников, оступившись, случайно обернулся и увидел, что глаза девушки закрыты – Кора шла вслепую…

Лестница привела в небольшой, абсолютно пустой зал. Провода, которые вели когда-то к узлу связи, были теперь обрублены, и о прошлом напоминала лишь огромная дверь напротив лестницы, сделанная из цельной стальной плиты, похожая на те, которые можно встретить в старых бомбоубежищах. В центре нее находилось колесо, напоминающее руль.

– Пусто, – вздохнул Келюс, быстро обойдя все помещение.

– Они только что ушли, – сообщила Кора, – след еще теплый.

– Точно, елы, – подтвердил дхар.

Мик был настолько полон впечатлений, что поспешил закурить. Его примеру последовали Келюс и барон.

– Подвал мы прошли, – продолжал Лунин, рассматривая план. – Сейчас мы в бывшем пункте связи. Стало быть, бином, за дверью – катакомбы.

– Дверь серьезная, – уважительно отозвался Фрол, оглядывая стальной механизм замка. – Не раскурочишь…

Кора подошла ближе, провела рукой и тут же отпрянула – дверь, как и предыдущая, оказалась заговоренной.

– Делать ничего, – барон бросил окурок и растоптал его каблуком, – придется бомбой…

Он внимательно обследовал замок, затем оглянулся и покачал головой:

– Однако, рискуем! Осколки – все посечет…

– Гранату привяжем к замку, – предложил Келюс, – а сами, бином, на лестницу.

– Запал на четыре секунды, – барон измерил взглядом расстояние от двери до лестницы. – Кому-то, господа, придется здорово рискнуть. Ладно, двум смертям не бывать, попробую…

– Не успеешь, – Фрол также поглядел на дверь, затем на лестницу. – Вот что, твое благородие…

– Высокоблагородие, – привычно поправил Корф.

– Ну, сиятельство, елы! Уводи всех наверх. Я тут сам.

– Не выдумывайте, Фрол! – отрезал полковник. – У меня все-таки опыт…

– Причем тут, елы, опыт?! – дхар сморщился, как от боли, и принялся стаскивать куртку. – Спрячь гранату, еще пригодится.

Фрол вручил куртку Мику и начал снимать туфли. Барон и Плотников удивленно следили за этими приготовлениями, но Лунин, понявший, в чем дело, с сомнением покосился на стальную дверь. Даже снежному человеку она едва ли по силам.

– Ладно, дуйте наверх, – велел дхар и стал расстегивать рубашку. Подождав, пока зал опустеет, он не торопясь подошел к двери и вытянул вперед руки.

– Ну, давай, елы! – тихо и зло проговорил он. – Мутант!

Он собрался добавить по поводу медведя, но вместо собственного голоса услышал низкий рык, пол ушел куда-то вниз, и перед глазами мелькнули знакомые когтистые лапы. Фрол хотел от души ругнуться, но услышав рев, шумно вздохнул и взялся за стальную ручку. Рывок, еще – дверь держалась мертво. Дхар дернул вновь, разозлился не на шутку и, взревев, рванул дверь изо всех сил…

– …Господа, что это? – шептал барон.

– Я же говорил, он Гуру! – Мик восторженно тыкал пальцем в сторону лестницы. – У него высшая степень!

– Ладно тебе, – осадил его Келюс. – Он же дхар, я тебе рассказывал.

Кора молчала, но время от времени ее плечи передергивало, словно от холода.

Наконец, грохот и рев стихли. Барон, велев всем оставаться на местах, с опаской начал опускаться по лестнице. Первое, что он увидел, была стальная дверь – сорванная с петель, она лежала посреди зала, а вокруг валялись вывороченные из стены кирпичи и куски штукатурки. Открывшийся проем был темен, оттуда несло сыростью и гнилью. Но Корфу в первые секунды было не до того – он с ужасом смотрел на огромное страшилище, почему-то облаченное в рубашку и брюки Фрола. Черный мохнатый зверь сидел прямо на полу, массируя правую лапу.

Увидев барона, чудище взревело, после чего вновь принялось массировать когтистую кисть, что-то бормоча под нос. Корф вдруг понял, что ему жалуются, не иначе страшилище здорово ушиблось. В бессвязном бормотании барону даже почудилось знакомое «елы».

– Фрол, – осторожно позвал он, все еще не веря своим глазам. – Помилуйте, это… вы?

Зверь взревел, и хотя Корф не понял ни слова, да и слов никаких не было, но все стало ясно.

– Что с рукой? – Корф вновь ощутил себя командиром. – Ранили?

Чудище указало на дверь, покачав огромной мохнатой головой и заворчало, продолжая растирать ушиб. Барон вздохнул, подумав о бинтах, которых на этакую лапищу может и не хватить, после чего подошел к пролому и заглянул во тьму.

Там было тихо, но тишина казалась живой – где-то поблизости раздавались удары падающих капель, что-то шуршало и даже хрипло дышало.

– А, воин Фроат! – Келюс спускался вниз, не дожидаясь приказа. – Чего это с тобой?

– Да рука, елы! – барон с огромным облегчением услыхал голос Фрола и поспешил обернуться.

Никакого чудища не было, на полу сидел Фрол в расстегнутой рубашке, босой, – и ощупывал правую руку. Вид у него был усталый и даже растерянный.

– Дверь, зараза. Пока выбил, елы…

Полковник хотел было перекреститься, но раздумал. В подвал тем временем спускались и все остальные. Мик смотрел на Фрола с нескрываемым восторгом, а Кора, подойдя, погладила дхара по щеке.

– Ниче, – вздохнул тот. – Сейчас оклемаюсь. Ну ее, эту медвежью жизнь!

– Фрол Афанасьевич, – прошептал Мик. – Вы…

– Сгинь…

Мик хотя и не сгинул, но поспешил отойти в сторону.

– Значит, катакомбы, – резюмировал барон, доставая схему и разглядывая ее в бледном свете лампы. – Но куда идти, господа? Столько ходов…

– Это нетрудно, Михаил Модестович, – Кора подошла ближе. – След свежий, я поведу.

– Помилуйте, сударыня! – воспротивился Корф.

– Я не боюсь пуль и вижу в темноте. Это место, где бывают лишь такие как я… и как Волков…

– Точно, – Фрол уже надевал куртку. – С Корой пойду я. Я их тоже враз учую…

Первые шаги прозвучали гулко, но затем толстый слой то ли пыли, то ли мелкой каменной крошки поглотил почти все звуки. Слышался лишь скрип обуви, дыхание и подземные шорохи, доносившиеся со всех сторон.

Фонарики освещали узкий неровный коридор между двумя стенами, которые то казались вырубленными в скале, то дыбились старой кирпичной кладкой. Кирпичи попадались странные – огромные и плоские. Келюс вспомнил: такие были в ходу в допетровские времена. Катакомбы имели долгий век.

Внезапно фонарик Фрола, дернулся, луч упал под самые ноги.

– Гильза! Старая, елы, от трехлинейки!

Вскоре гильзы стали попадаться целыми россыпями. Среди них барон опознал знакомые ему наганные. Коридор расширился, впереди оказался мрачный неровной формы зал, посреди которого гильз было особенно много – они лежали горками, старые, позеленевшие от времени.

– Стрельбище у них тут было, что ли? – Келюс разгреб носком кроссовки кучу глухо звеневших цилиндриков. Барон взял у него фонарь и провел лучом по стенам.

– Это не стрельбище, Николай. Глядите…

…Вся стена была изрешечена пулями, выбившими не просто углубления, а целые ямы…

– Но зачем? – начал было Лунин, но тут же замолчал. У подножия стены лежали сотни расплющенных пуль и старый, совершенно рассыпавшийся ботинок.

– Ну его к бесу! – Фролу это место чрезвычайно не понравилось. – Пошли, елы, отсюда!

Коридор вновь сузился, слева и справа стали попадаться ниши. Некоторые были невелики – с форточку, другие напоминали целые комнаты. Одна, размером с дверь почему-то насторожила дхара. Он посветил фонариком, но убедился, что внутри пусто. На земле валялись куски битого кирпича, среди которых Фрол заметил что-то ржавое. Копнув носком туфли, он извлек из-под обломков огромную железную цепь. Поискав глазами, дхар легко обнаружил место, где когда-то ввертывался в стену крюк.

– Лихо, – заметил подошедший Келюс. – Сюда бы еще, бином, скелет!

Ни крюка, ни скелета не было, но все же Фрола не оставляло ощущение ужаса, исходившее прямо от каменных стен. Воздух словно пропитался чьей-то предсмертной мукой…

Они шли уже больше двух часов, когда вдали что-то бледно засветилось. Барон приказал остановиться. Источник света находился впереди, казалось, прямо в центре коридора.

Фонарики погасили. Кора, неслышно ступая, прошла несколько шагов и тут же вернулась – ни Волкова, ни его яртов там не было. Вскоре все прояснилось: коридор поворачивал направо, а светлая полоса выбивалась из врезанной в стену приоткрытой стальной двери. Свет был сильный, но неяркий, напоминая подсвеченный туман.

Дверь оказалась явно не допетровских времен – литая, массивная, со стальным колесом запора. Из-за молочного сияния не доносилось ни единого звука, но когда Фрол посветил фонариком вдоль стены, и все невольно ахнули: чуть правее от двери лежал полурассыпавшийся скелет в черной куртке.

– Давно, видать, лежит, жмурик! – расхрабрился Мик, постепенно приходя в себя, и вдруг ойкнул: скелет зашевелился, попытался сдвинуться с места, беспорядочно перебирал костями.

– Хичкок какой-то! – пробормотал Келюс.

Скелет затих, но время от времени кости упрямо подергивались.

– Однако, – покачал головой барон, держа револьвер наготове. – Господа, кто-нибудь может пояснить?

– Не скелет это, – наконец заметил Фрол, подошедший поближе. – Смотрите!

Он подсветил фонариком, и все увидели, что над костями отблескивает странная радужная оболочка, контурами напоминающая тело.

– Его вроде как испарили, елы, – дхар осторожно склонился над костями. – А след остался. Сдается мне, это кто-то из бандюг Волкова. Куртка приметная.

– Точно! – озарило Келюса. – Они уходили, а этот сунулся за дверь. За эту дверь!

Все с опаской посмотрели на молочный отблеск и на всякий случай отошли подальше.

– А похоже, – согласился барон. – Этот тип вошел туда, и его вроде как выбросило, причем в весьма непрезентабельном виде.

– Там за дверью – страшная энергия, – Мик, осмелев, подошел к металлической плите. – Там такое поле!

– Да, – кивнула Кора, – но это не поле яртов. Я такого еще не встречала, хотя… Николай, подойдите, пожалуйста!

Келюс шагнул вперед и вдруг почувствовал, что куртка, на которой висел значок, и без того подозрительно тяжелая, налилась свинцом.

– Стой, Француз! – рявкнул Фрол. – Ты же весь светишься!

Келюс оглядел себя. Дхар не ошибся – по телу перекатывались мягкие, пульсирующие огни. Уже догадавшись, Николай приоткрыл спрятанный под воротником значок: тот горел, словно маленькая лампочка. Лунин поспешно отошел назад – сияние погасло.

– Николай! – осенило Мика. – Это же скантр! Понимаете? Он реагирует на поле! Это же… это же пропуск! Там какой-то переход…

– «Карман»! – Келюс спешно развернул схему. – Ну конечно, бином!

– Позвольте? – барон заглянул ему через плечо. – Да, похоже. Что бы это могло быть?

– А посмотрим, – предложил Лунин. – Если это действительно пропуск, тогда понятно, зачем нужен Волкову значок. Слушайте, там, наверное, такой же переход, как тот, что в Белом Доме! Только защитили его, бином, по серьезному. А ну-ка…

И прежде, чем кто-либо попытался ему помешать, Николай шагнул прямо к двери. Тяжелая сталь поддалась неожиданно легко. Слепящий свет ударил в глаза, Келюс почувствовал, как запульсировала окружавшая его стена тумана. Значок становился все тяжелее – и вдруг стал невесомым. Молочная завеса кончилась, и Николай оказался за порогом. Он оглянулся – свет теперь клубился за спиной.

Лунин стоял в небольшой пустой комнате, чем-то похожей на бывший узел связи, который они недавно покинули. У противоположной стены, где была еще одна дверь, на этот раз деревянная, находился стол с прибитым на боку жестяным инвентарным номером. К нему приткнулся старомодный черный стул, который можно увидеть разве что в музее. На столе горела лампа с железным колпаком, тут же лежала газета. Келюс, не удержавшись, подошел поближе – это оказались «Известия» двухдневной давности.

Николай взялся было за ручку следующей двери, но вспомнив, что его ждут, не без огорчения повернул назад, шагнув обратно в молочный туман.

К его удивлению, вся группа, вместо того, чтобы стоять у двери, сидела полукругом, причем Мик почему-то дремал, умудрившись свернуться чуть ли не в калачик. При виде Келюса Фрол и барон вскочили.

– Фу ты! – пробормотал дхар. – Ну, Француз, бить тебя, что ли? Ну и напугал!

– Слава Богу! – барон перекрестился. – Где вы были Николай?

– То есть? – обомлел Лунин. – Я же был там всего полминуты! Ну, минуту, бином!

– Тебя не было полчаса, Француз…

Келюс не стал спорить и показал Фролу циферблат наручных часов. Тот, подсвечивая фонариком, посмотрел на свои и присвистнул – часы Келюса отставали ровно на полчаса.

– Это… как в Шамбале! – возбужденно воскликнул Мик, протирая глаза. – Другое время!

– Помолчал бы, елы, – вздохнул дхар. – Шамбала-камбала… И чего там было?

Лунин в двух словах описал увиденное.

– Ладно, – решил барон. – После обсудим. Не иначе, там за дверью действительно какое-то хитрое убежище. Однако, нам пора…

Сухой коридор сменился узким сырым проходом. По стенам сочилась вода, отблескивая в лучах фонариков. С потолка начало капать, под ногами захлюпало.

– Мы под рекой, – предположил Мик, ежась от сырости. – Скорее бы пройти!

Но сырость не исчезала, разве что капать стало чуть меньше, и лужи встречались пореже. То и дело коридор пересекали другие проходы. Вновь стали попадаться ниши, но небольшие, не крупнее почтового ящика. Несколько раз на перекрестках Кора останавливалась, стараясь угадать верное направление, но в конце концов каждый раз указывала один и тот же маршрут – прямо.

Все уже порядком устали, и Келюс прикинул, что обратный путь будет нелегким. Наверху уже стемнело, и мысль о том, что начинается ночь, почему-то показалась особо неприятной.

Фонарик шедшего первым Фрола высветил очередной перекресток, и вдруг Кора, остановившись, резко подняла руку. Все замерли. Вокруг было по-прежнему тихо, но дхар тоже заволновался, покрутил головой и кивнул в темноту. Барон понял. Оглянувшись, он посветил фонарем – до только что пройденного перекрестка было не больше двадцати шагов. Полковник секунду подумал и жестом приказал отходить.

Отступали тихо, даже разгильдяй Мик старался шагать беззвучно. Он первым достиг перекрестка и нырнул за угол, за ним последовал Келюс. Барон подошел ближе, но прятаться не стал, а остался посреди прохода, ожидая дхара и Кору. Те отходили последними. Фрол заметил, что девушке плохо – какая-то сила сковала ее, мешая двигаться. Они были уже почти у самого поворота, и дхар, чувствуя, что нельзя терять ни секунды, потянул девушку за руку. И тут среди шуршащей тишины, заполненной лишь звуками редкой капели, грянул гром: темноту разорвали автоматные очереди.

Барон упал и, не обращая внимания на боль в ушибленном колене, стал посылать пулю за пулей, целя в яркие вспышки. Фрол успел отпрянуть за угол, потянув Кору за собой. Пули просвистели совсем рядом, но дхар был уже в безопасности, прижавшись к сырой стене. Во всем теле он чувствовал странный холод и уже подумал было, что одна из пуль все-таки попала в него, но вдруг понял, что холод идет от Коры – ее тело казалось куском льда. Дхар глубоко вздохнул погладил девушку по голове, смахнув несколько приставших к волосам кусочков штукатурки, а затем, осторожно выглянув за угол, стал прицельно бить из пистолета, целясь, как его когда-то учили, чуть ниже вспышек.

Келюс тоже стрелял, но после нескольких выстрелов, когда обойма в браунинге кончилась, не стал перезаряжать. Он первым догадался, что стрельба не вредит тем, кто в упор бил по ним из автоматов. Барон сообразил это несколькими секундами позже. Он уже понял, что врагов двое. Они стреляли почти наобум – то ли их слепили вспышки ответных выстрелов, то ли, вдруг пришло на ум Корфу, бандиты попросту их боятся и держат заслон без всякой охоты, лишь выполняя приказ. Эта мысль заставила полковника усмехнуться. Он спрятал револьвер карман пиджака, открыл сумку, аккуратно, словно на учении, вынул чеку из гранаты и на мгновение приподнявшись, метнул ее прямо между вспышками. Теперь оставалось одно – вжаться в сырую мокрую крошку, покрывавшую землю, и надеяться, что осколки просвистят мимо.

…Взрыв прозвучал даже громче, чем можно было ожидать. На долю секунды стали видны осклизлые грязные стены и огненный столб посреди прохода. Затем снова наступила темнота, на этот раз полная, не нарушаемая ничем, а потом с дальнего перекрестка ударил луч фонаря.

– Эй, Михаил, жив? – крикнул Фрол, водя фонарем по коридору.

– Выключите! – отозвался барон, откатываясь к стене. Но предосторожность оказалась излишней – впереди, откуда только что стреляли, было тихо. Корф подождал еще несколько секунд и вскочил, стряхивая с одежды налипшую грязь. Остальные были уже рядом.

– Пошли, поглядим, – Келюс посветил фонариком вдоль коридора.

– Пошли, – согласился полковник, – но оружие не прятать.

Впрочем, оружие не понадобилось. В центре перекрестка зияла аккуратная воронка, а вокруг валялись какие-то клочья и обрывки. Пол и даже стены заливала густая темная жидкость с терпким солоноватым запахом.

– Кровищи-то, – покачал головой Фрол, водя фонариком по тому, что осталось от яртов. Некоторые из ошметков все еще подозрительно шевелились, и дхар с омерзением отвернулся.

– Кровь… – наконец-то сообразил Мик, и ему стало дурно. Кора, вероятно, почувствовав, подошла к нему и положила руку на плечо. Плотников вздрогнул и замер, стараясь не глядеть на то, что было у него под ногами.

– По-моему, оба, – предположил Келюс. – Автомата, во всяком случае, два. Но разнесло-то их!

– Замкнутое помещение, своды каменные, – пояснил барон, поднимая один из «калашей». – Хотя странно, конечно. Людей бы так не разметало… А ну-ка…

Оружие было не в лучшем состоянии: ствол погнуло, затвор бессильно ходил взад-вперед.

– То людей, а это ярытники, в карету их! – Фрол поднял другой автомат. – Этот целый. Тут есть рожок… Ага, вот еще один…

– Что с оружием? – деловито поинтересовался барон. – У меня, господа, семь патронов.

– У меня обойма, – сообщил Келюс.

– А я все расшлепал, – махнул рукой дхар. – Михаил, я возьму автомат.

– Берите. Жалко, второй сломан… Однако, пора в путь. Кора, куда нам?

Девушка, подумав, уверенно указала прежнее направление – прямо.

– Кора, – ахнул Лунин, когда луч фонаря упал на девушку. – Ты же ранена!

Все бросились к девушке. Две пули прошли насквозь, пробив грудь и выйдя из спины, но на разорванной рубашке не выступило ни единой капли крови.

– Пустяки, – глухо ответила Кора. – Потом затянется. Пойдемте, след слабеет.

– Ну, знаешь! – вздохнул Келюс, но продолжать не стал.

Они вновь шли узким коридором. Постепенно становилось суше, под ногами зашуршал чистый речной песок. Перекрестки исчезли, пропали ниши, дорога стала ровной и прямой. Но, пройдя еще около километра, пришлось остановиться. Лучи фонарей уперлись в кирпичную стену.

– Тупик, что ли? – Фрол осторожно шагнул вперед. – Вот, елы, пришли… Ага, да здесь проход. И еще один!

Это оказался не тупик, а небольшой зал, в стенах которого темнело несколько проходов.

– Сюда, – Кора указала на тот, что вел влево.

– Кора, елы, – удивился дхар, стоя у противоположной стены. – Здесь тоже след!

Девушка подошла туда, где стоял дхар, и несколько раз провела ладонями по воздуху.

– Да… Здесь тоже след. Они разделились.

– А нам чего делать, елы? Тоже разделиться?

Барон вспомнил слова Варфоломея Кирилловича и отрицательно покачал головой.

– Нет, господа. У нас только один автомат и граната. Сколько этих… упырей осталось у Волкова?

– Один плюс два – будет три, – рассудил Келюс. – Если, конечно, тот остов у двери – из этой банды. Значит, с Волковым двое или даже один.

– Опасно, – решил барон. – Придется выбирать, господа. Кора, вы ничего не подскажете?

Девушка, не отвечая, постояла у правого прохода, затем подошла к левому и вновь провела ладонью по воздуху.

– Здесь след сильнее. Но это не Волков. Я, правда…

Договорить она не успела. Из тьмы прохода ударила автоматная очередь, пули прошили девушку насквозь, закружили, бросили на землю. Из темноты выступила высокая плечистая фигура, луч фонаря скользнул по черной куртке…

– На пол! – крикнул барон, стреляя навскидку, но было поздно. Следующая очередь ударила ему в бок, полковник рухнул навзничь, и в ту же секунду новая очередь разнесла фонарь в руке Фрола. Второй тоже погас – Келюс, падая, уронил свой на землю.

На секунду воцарилось молчание. Затем прозвучали выстрелы: стрелял Фрол, целясь в сердце ярта. Но в темноте дхар видел все-таки хуже, чем при свете, и пуля попала в плечо врагу. Послышался хохот, и Фрол увидел, как черная фигура, не торопясь, шагнула вперед, медленно наводя ствол автомата.

…Мик лежал в темноте, застыв от ужаса, чувствуя себя совершенно бесполезным, что обессиливало даже больше, чем страх. Он не видел в темноте, он был слаб, у него даже не было пистолета. Плотников видел, что дядя Майкл упал и наверняка ранен… И тут чья-то нога наступила ему прямо на грудь.

Даже не успев ничего понять, Мик ухватил двумя руками за сапог и что есть силы дернул. Тяжелое тело обрушилось на землю. Плотников на какую-то секунду возликовал, но тут же на его горле сомкнулись холодные, словно лед, пальцы. Где-то рядом прогремел автомат Фрола, вспышка осветила склонившееся над Миком лицо, темно-красное, почти бурое, с отвисшей нижней губой и глубоким шрамом на щеке. Плотников успел подумать, что у ярта был когда-то разорван рот, и зашили рану грубо и неумело. Ледяная хватка сдавила горло. На мгновение Мику стало совсем страшно, но страх тут же сменился ненавистью – такой, какую молодой парень еще не ощущал ни разу в жизни. Левой рукой он вцепился в холодные пальцы, стараясь оторвать их от горла, правой выхватил из чехла егерский нож – и ударил им в грудь склонившегося над ним врага. Послышался протяжный хрип, смертельная хватка ослабла. Освященный клинок пробил ярту сердце.

Глава 12. Рассвет

Вспыхнул фонарик. Резкий свет вырвал из темноты несколько неподвижных тел.

– Эй, кто живой? – крикнул Келюс, водя лучом по залу.

– Зажги свечи, Француз, – отозвался Фрол. – Мой фонарь накрылся. Эй, и вправду, кто живой?

– Я, вроде, – послышался слабый голос Мика. – Фрол Афанасьевич, помогите! Он тяжелый…

Пока Келюс зажигал захваченные с собой свечи, и темный зал постепенно освещался слабым неровным пламенем, дхар помог Мику вылезти из-под неподвижного тела.

– Молодец! – Фрол не без труда извлек из груди бандита нож. – Лихо ты его, елы…

– А-а… Да ничего… – Плотников постепенно приходил в себя. – Фрол Афанасьевич, что с дядей Майклом? Где Кора?

– Я здесь, – отозвалась девушка. – Не могу встать, что-то с ногой.

Келюс подошел к ней и только головой покачал: пули, изрешетив тело, перебили кости ног.

– Ничего, – Кора попыталась улыбнуться, – почти не больно. Я ведь вроде Электроника – только ломаюсь. Николай, что с Михаилом Модестовичем?

– Эй, барон! – позвал Фрол. – Михаил, елы, да ты жив?

– Кажется, – тихо ответил полковник, попытавшись привстать.

Барона осторожно приподняли и расстегнули окровавленную рубаху. Две пули, пробив бок и сломав ребра, вышли навылет.

– Бинты! – велел дхар. – Вот елы… Ничего, Михаил, перевяжем – будешь, как новенький!

Келюс и Фрол занялись перевязкой. Корф терпел молча, лишь закушенная нижняя губа говорила о том, что ему приходится ощущать.

– Спасибо, господа, – с трудом выговорил полковник, когда его поудобнее усадили у одной из стен, где было посуше, укрыв курткой, снятой с убитого ярта. – Это, право, пустяки… Николай, теперь вам командовать. Оставьте меня и идите.

– Да ты чего, Михаил! – возмутился дхар. – Чтоб мы тебя бросили! А Кора?

– Оставьте меня с Михаилом Модестовичем, – попросила девушка, которую усадили рядом с Корфом, наскоро перетянув бинтом простреленные ноги. – Если что, я смогу предупредить…

– Нет, – выдохнул Келюс. – Пойдем все вместе.

– Отставить! – тихо, но твердо, проговорил полковник. – Я приказываю! Покончите с Волковым и возвращайтесь. Хватит спорить, поручик, выполняйте!

Барон понимал – иного выхода нет. Знал и другое: в темных коридорах оставались враги, поэтому полковник решил сделать единственное, на что был способен – прикрыть наступление с тыла. Он ощущал страшную слабость, бок онемел, но голова работала четко и руки не дрожали.

Барону оставили револьвер, весь запас свечей и гранату. В последний момент Плотников сорвал с себя куртку и укрыл Кору поверх простреленного пиджака, которым поделился с нею Корф. Девушка запротестовала, но Мик не стал слушать.

– Благослови вас Господь, – барон перекрестил уходящих и закрыл глаза. Кора ничего не сказала и лишь попыталась улыбнуться. Улыбка вышла невеселая; Мик всхлипнул, тогда девушка поманила его рукой и, чуть приподнявшись, поцеловала в висок.

– Держитесь, – крикнул Фрол, исчезая в темном проходе. – Мы скоро!

– Счастливо, – прошептал Корф и попытался махнуть слабеющей рукой.

Темный коридор постепенно расширялся и становился выше. По бокам вновь стали появляться ниши, в одной из которых фонарик высветил что-то черное, большое, странной формы. Келюс поднес фонарик ближе и присвистнул.

– Ого! – покачал головой Фрол. – Гроб, елы!

– Железный, – удивился Мик. – Нет, цинковый.

Гроб стоял не на земле, а на невысоком деревянном настиле. Слева и справа торчали полусгоревшие свечи. Ни креста, ни надписи не было.

– Пошли отсюда, – предложил Фрол. – Не нравится мне это, елы…

Тут что-то зашуршало, и всем троим показалось, что звук доносится прямо из ниши. Лунин поспешил выключить фонарь.

Коридор начал петлять. Пару раз встретились небольшие проходы, но дхар уверенно вел группу вперед.

– Сколько мы всего прошли? – поинтересовался Плотников.

– Наверное, всю Столицу протопали, – предположил Фрол. – А, может, и по кругу ходим. Жаль, компас не взяли.

– Как это не взяли? – обиделся Лунин. – Вот он, башкир ты этакий! Мы не петляем, это стрелка что-то дергается.

– Наверху город, – откликнулся Мик, – там металла полно, вот стрелка и кочумает.

– Свет! – Келюс остановился и выключил фонарик. – Тихо!

Все трое замерли. Вначале дхар решил, что Лунин ошибся, но затем, когда глаза привыкли к темноте, он заметил мерцающую желтую точку.

– Свеча вроде, – шепнул Мик. – На лампу не похоже…

– Это не свеча, – Фрол всмотрелся. – Там этих свечей, елы, штук десять. Ну чего, Француз, командуй!

– Проверить оружие! – Лунин вспомнил барона. – Мик, что у тебя с обувью? И я тоже про шнурки… Готов? Воин Фроат, ты как?

– Яволь, – дхар снял автомат с предохранителя. Второй «калаш» был теперь у Келюса.

– Идти тихо, не разговаривать, без команды не стрелять…

– Суворов, елы, – откликнулся дхар. – Ладно, двинули!

Корф сидел молча, не двигаясь, экономя силы. Револьвер и последняя граната лежали под рукой. Кора сидела рядом, прислонившись к стене и вытянув пробитые пулями ноги. Михаил чувствовал, что начинает сдавать. В висках пульсировала кровь, по всему телу расползался холод…

– Больно, Михаил Модестович? – девушка с трудом повернулась.

– Нет… Не очень… Вы-то как?

– Мне все равно, – Кора отвернулась. – Даже если я даже здесь останусь, то буду сидеть и год, и десять… Плохо, что меня нет с ребятами, Волков может уйти. Даже Фролу с ним не справится.

– Но… Николай знает его имя, – неуверенно начал Корф и замолчал.

Послышался какой-то шум, но как барон не напрягал слух, он так и не смог разобрать – почудилось или нет.

– Я не очень в это верю, Михаил Модестович. Странно, правда? Такая, как я, – и не верю. Несколько слов не убьют Волкова. Он ведь очень осторожен, даже кольцо мог надеть нарочно, чтобы сбить со следа… Вы знаете, зачем он назвал Фролу мое имя?

Барон лишь пожал плечами.

– Волков знал, что Фрол расскажет мне. Но я не помню своего имени. Я уже не Татьяна Корнева, и это имя – настоящее – мучает меня все больше и больше…

– Ничего, Кора! – полковник пытался говорить по-прежнему бодро. – Они его найдут. Жаль, что я тут… загораю…

Звон в ушах становился все сильнее, Корфу почудилось, что его обволакивает мягкая полупрозрачная пелена. Перед глазами поплыли давно забытые лица, вдалеке послышался резкий памятный голос генерала Маркова, и барон лишь слабо удивился, вспомнив, что Сергея Леонидовича, его полкового командира, давно нет в живых. И вдруг он услышал песню, похожую на колыбельную, и снова удивился, подумав, что колыбельную ему не пели очень давно. Пелена становилась все гуще, Михаилу стало казаться, что перед глазами медленно кружится какая-то белая фигура, и далекие голоса зовут его по имени. Корф стиснул зубы, приказывая себе очнуться, и вдруг почувствовал, как что-то ледяное прикоснулось к плечу. Полковник открыл глаза – к нему склонилась Кора.

– Там, в коридоре – прошептала она. – Дайте револьвер.

Барон хотел возразить, но сообразив, что стрелок теперь из него никакой, протянул наган девушке. Кора взвела курок и направила револьвер в сторону левого прохода. Теперь уже и Корф услыхал негромкие шаги и чье-то хриплое дыхание.

«Последний, – подумал полковник. – Значит – мой».

Тот, кто подбирался к ним, пытался незаметно выглянуть из тоннеля. Барон заранее предусмотрел это – у самого входа горели две свечи, а он сам и девушка лежали в темноте. Пламя свечей заколебалось. Ударил выстрел, пуля выщербила камень.

– Ниже, Кора! – шепнул полковник, срывая чеку с гранаты.

Снова выстрел. В ответ из темноты хлестнула автоматная очередь, посыпалась каменная крошка. Кора продолжала стрелять, снова ударил автомат – и левое плечо барона онемело. Из прохода вырастала широкая коренастая фигура в черной куртке, нога в сапоге опрокинула и затоптала одну из свечей…

Михаил в резком рывке приподнялся и бросил гранату прямо под ноги ярту. Он еще успел пригнуть Кору к земле, и тут грянул гром.

Услыхав взрыв, Келюс остановился. Они были уже почти у цели – возле высокой, вырубленной в камне дверь, куда вели ступеньки. Изнутри шел неровный мигающий свет.

Николай указал Фролу в ту сторону, откуда эхо донесло грохот, но дхар покачал головой. Лунин понял: в любом случае, они уже опоздали. В который раз подумалось, что все, кто шел с ним по проклятому подземелью, оказались здесь в конечном счете из-за него, Лунина. Затем вспомнился Волков, и Николая охватило холодное бешенство. Он взял автомат на изготовку, взбежал по ступенькам. Остальные последовали за ним.

В глаза ударил свет. За дверью оказался небольшой зал, освещенный десятком свечей, огромных, почти метровых. Но первое, что бросилась в глаза, были не свечи – посреди зала стоял пустой черный гроб. Второй гроб, поменьше, находился у стены – тоже без крышки, но накрытый покрывалом. Больше в зале ничего не было, лишь на противоположной стене темнела невысокая дверь.

– Вроде церкви, – буркнул дхар, на всякий случай перекрестившись.

Зал действительно походил на церковь: высоко вверх возносились своды, смыкаясь под острым углом, в стенах темнели ниши, но ни креста, ни икон не было. Лунин вспомнил рассказ барона. Часовня, открытая еще в начале века. Не она ли?

Шаги гулко прозвучали под высокими сводами. Лунин, бегло осмотревшись, не удержался и заглянул в открытый гроб.

– Ого! – Фрол тоже подошел к мрачной находке. – Земля, елы… Ярытники, в карету их!

Келюс кивнул и подошел ко второму гробу. Помедлив, он взялся за покрывало и рывком сдернул его. В ту же секунду Мик ойкнул и застыл на месте, а сам Лунин почувствовал, как по спине ползет холод. Гроб не был пустым – в нем лежала красивая женщина с раскосыми азиатскими глазами. Измятое платье и темные волосы были покрыты землей, черные комья лежали на груди, зеленоватое лицо кривилось жуткой нечеловеческой улыбкой…

– Алия! – Келюс попятился. – О господи!

– Да ну, Француз! – Фрол сплюнул. – Обыкновенная ярытница, елы. У нас таких колом в момент вразумляли.

– Она… живая? – прошептал Мик.

– Дохлая, – дхар уже снимал нательный крестик. – А все, елы, успокоиться не может! Смотри, только не пугайся.

Фрол, поднеся крест ко гробу, правой рукой резко провел по воздуху. Тело дернулось, на губах выступила пена, пустые неживые глаза раскрылись…

– Пакость! Жаль кола нет. Ну, ничего, другое придумаем!

– Оставьте ее!

Поднятая рука дхара дрогнула. В проеме дверей, ведущих за алтарь, стоял Волков. На нем был теперь не светлый костюм, а привычная черная куртка. На шее болтался небольшой вороненый автомат.

– Еще чего! – хмыкнул Фрол, хотя внутри все захолодело. – Мик, давай-ка сюда нож.

Плотников, заворожено глядя на Волкова, начал доставать освященный клинок, но тут майор взмахнул рукой, и дхар ощутил, что натыкается на непроходимую стену, отделяющую его от гроба. Новый взмах – и невидимая стена окружали всех троих.

– Вот и все, – Волков подошел ближе. – Я не стану вас убивать. В мое время убивать таких, как вы, считалось оскорблением оружия. Мы вас просто топтали конями.

– Благородный, значит! – прохрипел Фрол, срывая с плеча автомат. – Коммунякам служил, потом, елы, их же обворовал и смылся. Да ты просто ширмач!

– Дурак ты, чуг! – светлые глаза Волкова недобро блеснули. – Я никогда никому не служил. Спрячь автомат, пули не пробьют Непускающую Стену…

Фрол скрипнул зубами и опустил оружие.

– Люди мельчают… Твой дед, Лунин, был страшным врагом, а ты – просто наглый сопляк. А ты чуг, кажется, вообразил себя Фроатом Великим? Я не стану тратить на вас ни пули, ни слова. Сейчас я заберу то, что мне нужно, и уйду, а вы останетесь здесь. Скоро свечи погаснут, и пару дней вам придется поскучать в темноте. Ну, а потом моя дама проснется, и ей понадобится легкий завтрак. Я бы пожелал вам быстрой смерти, но к сожалению, лишен этой приятной возможности…

Волков склонил голову в насмешливом поклоне и вновь скрылся за внутренней дверью.

– Сейчас он выйдет, – прошептал Фрол. – Врежем из автоматов…

– Не поможет, – Келюс потрогал невидимую стену.

– Мы умрем? – вдруг спросил Мик и всхлипнул.

– Не дрейфь! – дхар хлопнул его по плечу. – Прорвемся!

Послышались шаги, в двери появился Волков. В руке он нес огромный черный чемодан, весивший, похоже, немало, но майор держал его легко, словно чемодан был наполнен воздухом.

– Пора прощаться, – Волков вновь наклонил голову в насмешливом поклоне. – Отправляйтесь в ад, господа!

Михаил Корф знал, что умирает, но мысль о смерти почему-то не вызывала неизбежного страха. Последним усилием он сумел привстать и опереться о стену, что позволяло время от времени поворачивать голову и видеть то догорающую свечу, то лицо сидевшей рядом Коры. Девушка что-то говорила, но слов уже было не разобрать.

Михаил Корф умирал, жалея, что не погиб несколькими годами раньше, на Германской. Тогда бы не пришлось увидеть гибель родной страны, хоронить друзей, павших от русских пуль и сгинуть здесь, в сыром страшном подземелье без исповеди и причастия. Но понимал, что смерть не выбирают, и в этот последний час ему не в чем было себя упрекнуть. Он пожелал удачи своему нескладному правнуку, ворчуну Фролу и доброму зазнайке Келюсу. Барон помогал этим ребятам, как мог, и не его вина, что он не сумел дойти с ними до конца. И тут полковник вспомнил о Коре.

Губы девушки шевелились, барон, напряг слух…

– …Михаил, не уходите! Не оставляйте…

Барон сцепил зубы, чтобы не застонать. Он уже ничем не мог помочь. И тут Корф подумал, что, быть может, девушка права: Волков опять улизнет, ребята опоздают, и тогда Кора навсегда останется здесь, рядом с его трупом. А может случиться худшее – Волков, вернувшись, заберет ее, а он, Михаил Корф, сейчас умрет и ничем не сможет помочь… И в памяти вновь всплыло заклинание из старинного манускрипта.

Михаил помнил слова Варфоломея Кирилловича, но чувствовал, что иного выхода нет. Он мысленно попросил прощения у Того, перед Кем он сейчас так страшно согрешит, перекрестился немеющей рукой…

– Татьяна… Таня…

Кора повернула голову, и барону показалось, что девушка откликнулась не только на голос, но и на имя – свое имя.

– Вы не останешься здесь, Таня! Сейчас вы будете свободны…

– Михаил! – услышал он ее испуганный голос, но силы уходили, и Корф сосредоточился на главном – медленно, выговаривая каждую букву, начал произносить древнее заклинание. Он читал страшные, непонятные слова, лицо Коры постепенно расплывалось перед ним, туман густел, исчезло пламя свечи, но Михаил продолжал читать слово за словом заклинание святого Иринея, пока вечная тьма не остановила его.

Волков не оглядываясь, шел к выходу, неся чемодан в чуть вытянутой руке. Трое, оставшиеся в часовне, для него уже не существовали.

– Постой, майор! – внезапно позвал Келюс, и Волков невольно задержал шаг. – Ты кое-что забыл.

– Что именно? – бросил тот не оборачиваясь.

– Свое имя!

Волков вздрогнул, поставил чемодан на землю и медленно обернулся. Лицо его оставалось спокойным, на губах играла насмешливая улыбка.

– У меня было много имен. О каком из них ты говоришь, мальчишка? Тебе что-то рассказал твой дед?

– О твоем! – отрезал Келюс. – О том, которое ты забыл. О том, которое дал тебе Тот, от Кого ты отрекся…

Волков стоял молча, и на лице уже не было улыбки. Он прикрыл глаза, слушая, казалось, не голос Лунина, а свои собственные мысли.

– Будь ты проклят! – выдохнул Келюс. – Будь ты проклят, Дмитрий Юрьевич, князь Полоцкий, упырь и убийца! Вспомни свое имя и отправляйся в ад!

Глаза Волкова раскрылись, страшный нечеловеческий взгляд заставил Николая отшатнуться. Но и сам он, не удержавшись, попятился, прислонившись к холодному камню. И тут все почувствовали, что Непускающая Стена, окружавшая их со всех сторон, исчезла без следа.

– Да… – тихо проговорил Волков. – Я Дмитрий Юрьевич… Я князь Полоцкий и Киевский… Ты проклял меня, мальчишка – будь проклят и ты! Моя смерть не принесет тебе радости. Прощай…

Волков стал медленно опускаться на землю, кожа на лице пожелтела, начала чернеть, лопаться, кисти рук скрючились, потемнели, провалились глазницы, из ссохшегося горла вырвался сдавленный хрип… Высохший скелет, на котором висели лохмотья черной кожи, с глухим стуком обрушился на землю.

– …Сдох-таки, елы! – дхар опомнился первым. – Ну, Француз, ты впрямь герой!

– Варфоломею Кирилловичу спасибо…

Лунин осторожно шагнул за рухнувшую Непускающую Стену, и только после этого перевел дух.

– Чемодан! – вспомнил он. – Фрол, надо посмотреть…

Дхар вместе с Миком, не без труда сдвинув чемодан с места, принялись возиться с замком. Келюс отрешенно шагал взад-вперед по залу, стараясь не смотреть ни на гроб, где лежала Алия, ни на то, что осталось от майора.

– Есть! – послышался голос дхара. – Гляди, Француз…

Лунин без особой охоты подошел и заглянул в чемодан. Там лежали серые папки, под которыми оказался большой черный футляр цилиндрической формы с фигурными выступами на матовой поверхности и цифровым замком.

– Партийный архив, – кивнул Николай, бегло просмотрев несколько папок. – Тут, наверное, и то, что было у деда. Сколько людей погибло из-за этой дряни! А это…

– Скантр… – мечтательно произнес Мик, с трудом приподнимая тяжелый цилиндр. – Ч-черт, закрыто!

– Сломаем? – Фрол потрогал замок. – Жалко, елы!

– Постойте! – Келюс вдруг почувствовал, что куртка потяжелела, значок вновь начал излучать энергию. – А ну-ка…

Он быстро открутил значок и осторожно поднес к цилиндру. Вначале ничего не изменилось, но всех охватила какая-то теплая волна. Исчезла усталость, перестали болеть ушибы, легче забилось сердце.

– Здорово! – прошептал Мик. – Кайф! Вот это сила!

Келюс медленно передвигал значок вдоль поверхности цилиндра, пока не поднес к замку. Внутри что-то щелкнуло, цифры на замке стали сами собой вращаться, вновь последовал щелчок, и темный футляр разошелся на две половины.

– Осторожно! – напомнил дхар. – Еще рванет, елы…

Но Лунин уже разъял обе части контейнера. Что-то тяжелое опустилось в его ладони. Он поднял руки выше и ахнул.

– Класс! – только и произнес Мик. – Полный отпад!

Скантр лежал на ладони – огромный светящийся кристалл, похожий на неровную призму. С двух сторон его прикрывали пластинки светлого металла, но большая часть поверхности оставалась открытой. Внутри что-то переливалось, пульсировало, бурлило, как будто под холодной поверхностью кипела тяжелая жидкость. Но это была не жидкость – твердая поверхность и пульсирующая светом глубина составляли единое целое. Оставаясь холодным, кристалл излучал теплую энергию такой силы, что ладони Келюса начали неметь.

– Дайте посмотреть! – Мик осторожно взял кристалл в руки и поднес к глазам. – Ух, ты! Там… вроде что движется…

– Хватит! – Лунин забрал скантр и аккуратно спрятал в контейнер. – Потом будем разбираться. Уходим…

– А может, туда заглянем? – Мик указал на дверь, откуда вышел Волков.

– Нет времени, – Фрол тоже стал собираться. – Нас же Михаил ждет, елы. Забыл, что ли?

– Ой, дядя Майкл! – опомнился Плотников. – И Кора!

Келюс начал быстро вспоминать: чемодан, значок, оружие…

Они бросили последний взгляд на страшную обитель, где оставались два черных гроба, застывшие среди высоких свечей. Николай, не удержавшись, поглядел на рассыпавшийся скелет у стены и быстро отвернулся. Фрол задумался и вдруг попросил у Мика нож.

– Пусть лежит, – возразил Лунин, сообразив о чем идет речь. – В конце концов, зла она нам не сделала.

– Легкий завтрак, елы! – пробурчал дхар, но спорить не стал. Остановившись у входа, он несколько раз провел ладонями по воздуху, что-то при этом тихо шепча.

– Жаль, чеснока нет, – сообщил дхар, возвращаясь и беря чемодан. – Ну, ниче, будет не хуже Непускающей Стены!..

Чемодан был слишком тяжел, приходилось нести его по очереди. Они были уже на полпути к залу, когда Келюс внезапно остановился.

– Подождите!

Фрол и Мик удивленно переглянулись.

– Надо будет выносить Михаила и Кору. А мы с оружием, вдобавок – скантр. Нас тут же заберут, бином!

Спорить никто не стал. Чемодан оставили на месте, а сами разошлись по коридору в поисках подходящей ниши. Мик быстро нашел нужную – большую, словно комната, внутри которой оказалась другая, маленькая, незаметная, куда и спрятали скантр. Чемодан с документами и все оружие Келюс оставил в соседней нише, аккуратно заложив ее камнями.

Теперь они почти бежали. Справа промелькнула темная впадина, где стоял цинковый гроб, и Келюс почувствовал, как повеяло холодом…

Зал встретил их полной темнотой. Луч фонаря метнулся по стенам, спустился ниже, наткнулся на воронку у левого прохода, вокруг которой были разбросаны черные клочья. Невдалеке валялся перекореженный взрывом автомат. Келюс провел лучом вдоль стены – и все увидели два неподвижных тела.

– Дядя Майкл! – отчаянно крикнул Мик.

…Плотников плакал, пытаясь найти пульс на ледяном запястье барона, прислушивался к биению сердца, но тщетно – Михаил Модестович Корф был мертв. Смерть не успокоила его – могло почудиться, что даже сейчас Корфа одолевает тревожная дума. Мик сидел возле тела прадеда, не замечая, что Фрол и Келюс смотрят не на полковника, а на то, что было рядом.

– Кора! – вдруг понял Мик и хотел взглянуть на девушку, но Лунин тут же выключил фонарик.

– Не надо, Мик. Ее уже нет…

Плотникову стало совсем плохо, но он все же собрался с силами и попросил включить фонарь…

Коры не было. Скорченный скелет, каким-то чудом еще не рассыпавшийся прахом, сидел у стены. С безглазого черепа свисали пожелтевшие пряди. Татьяна Корнева обрела, наконец, покой…

Фрол оставался единственным, кто не потерял способность рассуждать. Убедившись, что друзьям помочь нечем, он принялся не спеша обходить зал, прислушиваясь к еле заметным шумам, доносившимся из проходов.

– Француз! – легко он толкнул Лунина, неподвижно стоявшего у тела Корфа. – По-моему, тут есть выход. Свежим воздухом тянет. Уходить надо.

– Да, будем собираться, – вздохнул Келюс. – Возьмем Михаила с собой, вдруг откачают? Коре-то уже…

Фрол уже начал прикидывать, как удобнее нести тело барона, как вдруг его внимание привлек какой-то звук.

– Слышь, Француз! – обратился он к Николаю. – А ведь сюда идут!

Лунин прислушался. Теперь и он мог различить топот, доносившийся из дальнего прохода.

– Эх, елы! А мы оружие спрятали!

– Да, – опомнился Келюс. – Оружие! Все, что осталось! Мик, выбрось нож!..

Разбитый автомат и наган Корфа забросили подальше в один из проходов. Мик достал егерский клинок, но выбросить не решился и аккуратно положил его рядом с бездыханным телом барона.

– Вот что, господа и товарищи, – Лунин устало потер лицо ладонью, – что бы сейчас не случилось, молчите. Говорить буду я. Все понятно?

– Куда уж понятнее, – согласился Фрол. – Жаль, что «калаши» спрятали. Устроили бы, елы, последний парад, а там пусть хоть к стенке!..

Мик ничего не сказал, но было заметно, что упоминание о стенке подействовало на него не самым лучшим образом.

Шум в тоннеле усилился, отчетливо слышался топот множества сапог.

– Слоны, бином, – Келюс осматривал карманы в поисках лишних бумаг. – Фрол, Мик, давайте сюда планы! Они уже ни к чему.

Бумаги с схемой катакомб как раз успели стать пеплом, когда из дальнего прохода ударили лучи фонарей, и десятка два высоких фигур в пятнистой форме мгновенно заполнили зал. Келюс и Плотников ждали, стоя плечом к плечу невдалеке от стены, у которой лежали барон и Кора. Те, что ворвались в зал, не походили на яртов – обыкновенные парни из ОМОНа с неизменной кобурой посреди пояса, наручниками на боку и автоматами «шкода».

Все подняли руки – и вовремя. Стволы ткнулись в ребра, крепкие руки схватили за плечи, на запястьях защелкнулись наручники. Те же руки обшарили карманы, а затем обыскали сверху донизу. Все было проделано молча, лица парней казались суровыми и сосредоточенными.

Через минуту в проходе тоннеля появились еще двое. Первым вошел офицер огромного роста, широкоплечий, с загорелым скуластым лицом. При виде его омоновцы вытянулись по стойке «смирно» – стало ясно, что именно он тут главный. Вторым был невысокий гибкий человек в такой же пятнистой форме с автоматом, но не чешским, а обычным «калашом». Даже в неровном свете фонарей Лунин тут же узнал того, кого сам называл Китайцем, а остальные – капитаном Цэбэковым.

– Сопротивлялись? – высокий хмуро поглядел на задержанных.

– Никак нет, – ответили ему. – Оружия не обнаружено. Но три трупа, товарищ полковник.

– Ясно-о… – протянул офицер и почему-то поглядел на Китайца. Тот оскалился и, подойдя ближе, махнул рукой. По этому знаку двое парней отвели Келюса в сторону.

– Здравствуй, Лунин! – весело улыбнулся Шинджа. – Скантр где?

Николай промолчал. Хотелось плюнуть под ноги косоглазому и он сдержался. Пусть говорит!

– Сейчас ты умрешь, Лунин. Вы все умрете, но твоих друзей мы убьем сразу, а тебе придется обо всем рассказать. Нарак-цэмпо мудр, он решил не мешать вам. Вы ведь очень хотели найти скантр, правда? А я смотрел за вами. Все очень просто, Лунин! Жаль, что твои друзья спрятали оружие – мы бы пристрелили вас на месте. Ну, ничего, по дороге может случиться всякое. А с тобой поговорю я сам. Нарак-цэмпо учил меня…

Келюс почти не слушал. Все и так ясно. Их использовали как наживку, чтобы найти пропавшее «Ядро-7». Теперь Фрола и Мика уберут «при попытке к бегству», а из него вытрясут все… Лунин искоса взглянул на «пятнистых» парней. Обычный ОМОН. Кроме того, главный здесь был все же не Китаец, а тот, кого называли полковником.

– Говори, Лунин! – оскалился Шинджа. – Скоро ты будешь умолять не о жизни, а о смерти, но и ее не получишь! Говори!..

– Товарищи! – заорал Келюс во весь голос. – Товарищи, моя фамилия – Лунин! Николай Андреевич Лунин! Я был в избирательной команде Президента!..

Китаец, не размахиваясь, коротким движением ударил его, Николай упал, но продолжал кричать:

– Эти двое – Соломатин и Плотников! Мы с Соломатиным были в Белом Доме! Мы были ранены…

– Молчи! – шипел Шинджа.

– На нас напали бандиты майора Волкова, он служил в группе «Бета», а сейчас – в розыске!

Келюс видел, как на лицах омоновцев появляется что-то, напоминающее человеческий интерес. Китаец скривился и начал медленно отступать в вглубь коридора.

– Если нас убьют, запомните: Лунин, Соломатин и Плотников! У кого-то из вас еще осталась совесть – расскажите! Лунин, Соломатин, Плотников!..

Омоновцы стояли молча, но Николай видел, как они то и дело переглядываются, посматривая то на арестованных, то на Китайца. Первым опомнился высокий офицер. Он подошел ближе и, решительным жестом отстранив подскочившего Шинджу, помог Лунину встать.

– Я полковник Глебов.

Голос был низким, густым, но спокойным. Было заметно, что этот человек привык командовать людьми.

– Я получил приказ задержать вас за подготовку террористического акта…

– Мы не террористы, – перебил Лунин, – у нас нет оружия!

– Вижу… Вы что-то сказали о Волкове. Вы что, знаете где он находится?

– Да… И не только. Волков хотел нас убить…

– Так, – полковник задумался, – очень интересно… Капитан, а вы что мне говорили?

Это относилось к Шиндже. Китаец, не отвечая, вновь отошел в сторону.

– Ладно… Сопротивления вы не оказали, оружия у вас нет… Я вас помню, Николай Андреевич, вы лежали в госпитале Белого Дома, я к вам заходил. Так что разберемся. В любом случае, ваша жизнь в безопасности.

Он махнул рукой, и омоновцы сняли с арестованных наручники.

– Сейчас мы поднимемся наверх, там вас ждут. Об остальных мы позаботимся…

И Глебов кивнул в строну неподвижного тела Корфа.

– Товарищ полковник! – быстро заговорил Лунин, боясь, что его перебьют. – Этот капитан… Цэбэков… Его настоящее имя – Шинджа, его разыскивают за похищение. Он вообще не офицер, он убийца…

– Разберемся, – повторил полковник. – Шинджа, говорите?

Он отдал приказ, и парни в пятнистой форме окружили арестованных. Китаец, отозвав полковника в сторону, начал в чем-то его убеждать, кивая на Келюса, но Глебов отрицательно покачал головой.

Они вновь шли по подземному коридору, теперь уже наверх. Путь оказался недолгим, подъем сменился каменными ступенями лестницы, проход расширился, пахнуло свежим ветром. Наконец, вдалеке мелькнул серый неровный свет. Тоннель кончился, лестница вывела на гранитную набережную большой реки, пересекавшей Столицу. Вход оказался замаскирован под сток одной из подземных речушек, еще в прошлом веке замурованных в трубы. Решетка на ложном водостоке была теперь предусмотрительно снята.

Выйдя наружу, все на минуту остановились, жадно вдыхая свежий ночной воздух. На набережной было пустынно. Келюс ожидал, что их тут же погрузят в «луноходы» и отправят в милицию, а то и в тюрьму, но омоновцы отвели арестованных к небольшой площадке, где стоял крытый грузовик. Лунин растерянно оглянулся, но тут вдалеке загудел мощный мотор, и через минуту к площадке подкатил огромный черный «мерседес».

– За вами, – кивнул Глебов.

Они подошли к машине. Дверца отворилась, навстречу им шагнул высокий человек в военной форме. Свет фонарей упал на знакомое усатое лицо, но Келюс и без этого сразу узнал Генерала.

– Лунин?

В голосе было удивление, словно приехавший ожидал увидеть кого-то другого. Глебов отвел Генерала в сторону и что-то начал рассказывать.

– Ладно… – Генерал вновь повернулся к Николаю. – Ну, здравствуй, Лунин!

– Здравствуйте, – Келюс отвернулся.

– Знаю, что ты думаешь, Лунин, поэтому скажу сразу: я не приказывал убить тебя тогда, в августе. Ни тебя, ни кого-нибудь еще. Я приказал проследить за вами – не больше. В остальном я не виноват. Можешь верить, можешь – нет, как хочешь…

Николай пожал плечами. Даже если Китаец действовал по своему усмотрению, погибших не вернуть.

– Очень жаль, что ты не захотел помочь, поэтому мы решили проследить за тобой и твоими друзьями. Вы почему-то очень хотели найти скантр… Мне доложили, что ты знаешь, где Волков?

– Да, – кивнул Келюс и посмотрел Генералу прямо в глаза. – Я убил его. Мы убили – его и его нелюдей…

– Ого! – Генерал покачал головой. – А ты опасный человек, Лунин! Ладно, где скантр?

Келюс не стал отвечать. Теперь, когда барона нет в живых, «Ядро-7» уже не могло помочь бывшему марковцу. Но в чьи руки попадет изобретение Тернема?

– Ты неосторожный человек, Лунин! Ты умудрился узнать то, что не положено знать никому, даже мне. Поэтому у меня нет выбора. Или ты отдашь скантр, или я прикажу убить тебя и всех остальных. Это незаконно и несправедливо, но я поступлю именно так.

– Я был на баррикадах в августе, – негромко проговорил Келюс. – Мне сказали, что начинается революция, я поверил, – и не я один. Мне велели охранять эту чертову комнату, потом – жечь машины… Вы приказали найти и убить Волкова – и я сделал это. Вы не бандит, вы второй человек в стране. Почему вы так поступаете? Это что – революция?

– Это государственная необходимость, Лунин. Я уже сказал тебе: у меня нет выбора. Даю слово, что ни тебя, ни твоих друзей не тронут. Но скантр тебе придется отдать. Решай сам…

Николай на минуту задумался, хотя думать было, в общем, не о чем.

– Вы отпустите Соломатина и Плотникова, сейчас же, на моих глазах. Отвезете их ко мне домой, и Фрол позвонит сюда. Потом я принесу вам скантр… И уберите отсюда Цэбэкова. Он убийца, я не хочу его видеть!

– Хорошо.

Генерал подозвал Глебова и отдал приказ. Тот кивнул и тут же кольцо охраны вокруг Фрола и Мика разомкнулось.

– Вы свободны, – Генерал бросил взгляд на Келюса, – сейчас вас отвезут на квартиру к товарищу Лунину и оттуда вы позвоните. Номер вам сообщат.

– Мик, сразу звони домой, – перебил его Николай, – скажи где ты. Фрол, в записной книжке есть телефон Стародомской…

– А ты? – дхар настороженно переводил взгляд с невозмутимого Генерала на столь же спокойного Глебова.

– Товарищ Лунин немного задержится, – Генерал махнул рукой, подзывая машину. – Вас же благодарю за помощь в уничтожении опасной банды врагов демократии…

– Держись, Француз! – крикнул дхар, уже садясь в «мерседес». – Ежели чего, я всю Столицу переверну!

Потянулись долгие минуты ожидания. Лунин вспомнил, как давно не курил. Сигарета немного успокоила, но сил не прибавилось. Он не знал, можно ли верить Генералу, но понимал, что иного выхода ему не оставили.

Наконец, Глебов передал ему радиотелефон. Звонил Фрол, сообщивший, что он уже в Доме на Набережной. Келюс кивнул и, велев дхару ждать до утра, не спеша направился к темному входу в подземелье.

…Дальнейшее он помнил плохо. Серые стены катакомб мелькали перед глазами, ноги заплетались, и, если бы не сопровождающие, он наверняка бы заблудился. Добравшись до зала, куда вел коридор, он кивнул на правый вход и тут же закрыл глаза, чтобы не смотреть туда, где лежали барон и Кора. Николая начало шатать, и Глебов, шедший вместе с ним, несколько раз приказывал останавливаться и отдыхать. Но Келюс спешил, хотелось быстрее вырваться отсюда, и он упрямо шел вперед, стараясь не глядеть по сторонам. Ничто уже не могло заинтересовать его в этом страшном месте.

Нишу, где находился скантр, разыскали сразу. Пока «пятнистые» разбирали тайник, Лунин успел подумать, что второй тайник с оружием и папками с документами останется нетронутым. Эта мысль ненадолго утешила, но вскоре вновь навалилась усталость, и Келюсу стало уже все равно…

Обратный путь не запомнился совершенно, и очнулся Николай уже на поверхности. Глебов что-то докладывал Генералу, тот при свете фонаря осторожно осматривал скантр, и Келюс еще раз увидел чудесное свечение загадочного кристалла. Наконец, все было кончено. Генерал уехал, кивнув на прощание, а Лунина усадили в подъехавший милицейский «луноход» и повезли, не спрашивая адреса, прямо по набережной, в сторону его дома.

Выйдя из машины, Келюс, не торопясь, пошел к подъезду. На душе было тяжело. Волков, проклиная его перед смертью, не ошибся – за победу пришлось заплатить слишком дорого. Да и была ли победа? Он отомстил за деда, за Кору, за Лиду, но ни Лунин-старший, ни девушка не узнают об этом, а несчастной художнице не станет легче. Волков убит, но барон Корф уже никогда не вернется домой. И главное – скантр, чудесный светящийся кристалл теперь в руках тех, кому Келюс уже не мог верить. Нет, ни он, ни его друзья не победили…

…Китайца он заметил сразу. Шинджа стоял возле подъезда, не скрываясь, не пытаясь прятаться, и Николай понял – его счет оплачен не до конца.

– Привет, Лунин! – Китаец привычно улыбнулся. – Ты не заставил меня ждать, поэтому я убью тебя сразу. Это хорошо, правда? Что молчишь? Испугался?

Келюс не испугался. Ему было что сказать этому убийце, но он понял, что сейчас нужно молчать.

– Генерал отпустил тебя. Он добрый, ваш Генерал. Но ты стал опасным, Лунин! Ты даже что-то знаешь об Оке Силы, поэтому Нарак-цэмпо приказал убить тебя. И я убью тебя с удовольствием. Чего молчишь?

Келюс отвернулся и поглядел вверх – туда, где над высокими пожелтевшими кронами старых тополей уже начинало бледнеть серое ночное небо. Занимался рассвет, холодный порывистый ветер уносил прочь опавшие листья. Где-то там, за рекой, за высокой стеной огромного дома, скоро поднимется бледное осеннее солнце. Страшный Год Козы уходил навсегда, покрывая траву траурным серебром первых заморозков. Николай закрыл глаза. Все стало безразлично – даже смерть…

Он услышал крик и удивился, зачем Китайцу кричать, затем ухо уловило знакомые голоса, и Келюс нехотя открыл глаза.

Сначала он понял – Китаец исчез. Затем сообразил, что Шинджа никуда не делся, но уже не стоит, а лежит, распростертый на асфальте, над ним возвышается Фрол, а Мик деловито, будто бы всю жизнь занимался этим, вяжет Китайцу руки бельевой веревкой.

– Ну, Француз! – повторил дхар то, что Лунин в первый раз не услышал. – Живой? Ну, елы, едва успели! Хитрый, гад…

– Мы вас, Николай, давно ждем, – добавил Мик, затягивая узел покрепче. – Боялись, что вас не выпустят.

– Да ну их всех! – махнул рукой Фрол. – Бросай косоглазого, пусть так и валяется, в карету его! Пошли домой, Француз!

– Да…

Келюс посмотрел в холодное осеннее небо, уже подернутое белесой рассветной пеленой.

– Пошли домой!..