Око Силы. Третья трилогия. 1991-1992 годы

Глава 1. Бегство

Лестница подъезда казалась бесконечной – серая, давно не метеная, она тянулась от пролета к пролету долгими рядами ступеней. Огромный дом довоенной постройки знал когда-то лучшие времена, теперь же в этих обветшалых, насквозь пропитанных едкой пылью стенах явственно чувствовался дух разрушения и распада.

Мик одолел первые пролеты легко, почти бегом, но недвижный сырой воздух подъезда, такой неожиданный после раскаленной августовским солнцем улицы, заставил поневоле замедлить шаг. Плотников пошел не спеша, разглядывая лопнувшую черную кожу квартирных дверей. Многочисленные таблички с указаниями количества звонков безошибочно свидетельствовали, что он оказался в царстве коммуналок. Плотников вздохнул. Подъезд навевал невеселые мысли, да и повод, заставивший его бросить все дела, был не из приятных. Давний друг семьи, бывший доцент университета Ростислав Говоруха позвонил, прося срочно его навестить. В иной раз Плотников, возможно, и отклонил бы просьбу старика, ибо забот у Мика было предостаточно, но пришлось идти – Ростислав Вадимович умирал. Мик знал старого Говоруху с самого детства, и теперь, поднимаясь по пыльной лестнице на седьмой этаж, чувствовал, как у него начинает щемить сердце.

Плотников нашел нужную кнопку и нажал, как и требовала надпись, четыре раза. Дверь открыла пожилая женщина в халате, соседка по коммуналке. Взглянув на гостя без всякой приязни, она первым делом поинтересовалась, не родственник ли он Ростислава Вадимовича, и есть ли у него соответствующий документ. Все стало ясно – вопрос о правах на освобождавшуюся жилплощадь обсуждался в этой квартире, очевидно, уже не первый месяц.

Еще недавно горячий по натуре Мик непременно высказался бы на всю катушку, но события последних месяцев достаточно его изменили. Плотников, не говоря ни слова, взглянул соседке в глаза и не отрывал взгляда до тех пор, пока лицо ее не потеряло всякую живость. Тетка побледнела, что-то несвязно пробормотала и сгинула, совершенно потеряв интерес к гостю. Плотников мельком подумал, что при иных обстоятельствах не преминул бы достать из болтавшейся под мышкой кобуры наган и напрочь выбить у этой «пролетарки» мысли об имуществе умирающего дворянина.

В маленькой комнате Говорухи было неожиданно пусто. Мик, привыкший к виду сотен книг, которыми было заставлено жилище Ростислава Вадимовича, удивленно оглядел голые полки шкафа и пустые углы, когда-то заваленные связками старых журналов и томами энциклопедий.

– Не бойся, Мик, – долетело откуда-то со стороны распахнутого окна. – Меня пока еще не обокрали…

– Здравствуйте, Ростислав Вадимович, – пробормотал Плотников, подходя к старому продавленному дивану, на котором лежал старик. – Как… как вы себя чувствуете?..

– Я? Ты знаешь, мне немного легче. Говорят, это всегда так бывает. Последняя милость.

– Что вы говорите… – неуверенно запротестовал Мик, со страхом глядя на белое, почти неузнаваемое лицо Говорухи. – Если легче, это… это хорошо…

– Конечно, хорошо, – усмехнулся старик и попытался привстать. – Лучше чем доходить при полном кондратии. А книги я в университет отдал, на свою старую кафедру. Разворуют, конечно, но пусть лучше они, чем эти…

И Ростислав Вадимович выразительно кивнул в сторону двери, ведущей в коридор. Мик присел на диван и, стараясь говорить как можно бодрее, начал передавать приветы от родителей, пересказывать запоздалые медицинские советы, вычитанные матушкой Плотникова из научных журналов, и даже попытался завести беседу о погоде. Говоруха слушал, не перебивая, но взгляд живых серых глаз был столь выразителен, что Мик, не договорив фразы, умолк.

– Михаил, – тихо, еле слышно заговорил Ростислав Вадимович, – не надо! У меня есть все болячки, положенные в мои восемьдесят пять, но разжижением мозгов пока не страдаю. Я позвал тебя не для того, чтобы ты изображал тут Евгения Онегина. Я не твой дядя, и завещать мне нечего. Я уже исповедался и причастился. Я ведь верующий, Мик, и мне не страшно, так что можешь меня не утешать. Но кое-что я не рассказал даже на исповеди…

Старик замолчал, несколько раз глотнул воздух.

– Я мог бы позвать твоего отца. Знаю его много лет, куда больше, чем тебя, шалопая. Но мне нужен именно ты…

Говоруха на секунду закрыл глаза, затем вновь заговорил, причем голос его неожиданно окреп, даже белое, подернутое легкой желтизной лицо порозовело, будто разговор придал старику новые силы.

– Мик… Ты ведь оттуда, правда? Тебя не было все эти месяцы. Сначала Миша… Михаил Модестович… Потом Тургул и Витя Ухтомский. Я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, Ростислав Вадимович, – так же тихо ответил Плотников. – Я был там. И скоро вернусь.

– Молодец. Не страшно на войне? Когда – со своими?

– Они не свои! – лицо Мика дернулось. – Рачья и собачья сволочь! Непобедимая и легендарная… Ничего, поглядим!..

– Да… – помолчав, вздохнул Говоруха, – ты стал совсем другим… Это ведь не твоя война, мальчик!

– Моя! – резко ответил Мик, и старик, взглянув ему в глаза, умолк.

Несколько минут стояла тишина. Плотникову стало совестно оттого, что он повысил голос в присутствии больного, и он не знал, о чем вести речь дальше. Впрочем, Ростислав Вадимович заговорил сам.

– Не сердись! Просто я видел за свою жизнь слишком много крови… Впрочем, скоро мне будет уже все равно… Что-то душно…

Плотников оглянулся – окно было открыто настежь, и в комнате стояла приятная прохлада. Старик уловил его взгляд и покачал головой:

– Это все уже не поможет. Слушай, Мик! Мне трудно говорить, но я должен… Ты помнишь рукопись в Ленинке – «Житие Святого Иринея»?

– Помню, – кивнул Плотников, думая, что сознание старого Говорухи уже начинает мутиться. – Ее кажется написал Гийом де Ту. Овернский Клирик…

– Да… Ты и Миша… Михаил Модестович… искали там заклинание, помнишь?

– Помню, не волнуйтесь! Но там ведь не было ничего. Пустой номер!

– Там было заклинание, – Говоруха вновь закрыл глаза. – Оно было написано на полях…

– Как? – поразился Мик, сообразив, что старик не бредит. – Но вы же мне сказали… И дядя Майкл…

– Мы решили ничего не говорить тебе. Это страшное заклинание, Мик! Ты помнишь, для чего оно?

– Кажется помню… – неуверенно согласился Плотников. – Если его прочитать, проклятая душа будет спасена. Обычная мистика!

– Да. Душа ярта… проклятая душа будет спасена. Но тот, кто прочитает заклинание, погибнет сам. Миша велел мне переписать. Наверное, нельзя было этого делать…

– Стойте, стойте! – перебил старика Мик. – Ну, знал дядя Майкл знал это заклинание. Он ведь погиб, он кровью истек!

Плотников не договорил. Перед глазами встало высвеченное лучами фонарей мертвое лицо Корфа – суровое, с глубокими складками у белых, обесцвеченных смертью губ. Барон сидел, прислонившись к влажной, покрытой мелкими капельками воды стене подземного зала. Рядом лежал наган с опустевшим барабаном, а правее…

– Кора? – понял Мик. – Но ведь… Мы убили Волкова! Неужели дядя Майкл?..

– Не знаю! Ничего не знаю! – с отчаянием в голосе произнес Говоруха. – Может, все это и вправду ерунда, средневековые сказки. А если нет? Если он все-таки прочитал заклинание? Зачем я его послушался!

Плотников задумался.

– Ростислав Вадимович, да что вы волнуетесь? В конце концов, какая-то старая книга… Почему вы думаете, что это заклинание действует? Мало ли всякой ерунды пишут?

– А упыри… ярты? – Говоруха застонал. – Это тоже ерунда?

– Да причем здесь ярты? – удивился Мик. – Это просто название такое дурацкое. На самом деле это не мистика, а, к сожалению, наука. Программа «Зомби», она же «СИБ». Подавление психики и все такое. А дядя Майкл погиб…

– Я рассказал тебе, – еле слышно вздохнул Говоруха. – Ты уже взрослый, Мик. Ты должен знать.

Плотников пожал плечами.

– Считайте, знаю, Ростислав Вадимович. Так где написано заклинание?

– Я не помню страницу, но ты ее легко найдешь. Это единственная запись, сделанная зелеными чернилами. Там другой почерк – очень четкий. Только не вздумай, Бога ради…

Говоруха умолк, беззвучно шевеля бескровными губами. Мик уже подумывал, не вызвать ли «скорую», но старик вновь открыл глаза и попытался улыбнуться.

– Не волнуйся, со мною все порядке. Я рассказал, и мне стало легче. Иди!..

Мик попытался вновь заговорить о погоде, но тут в прихожей прозвенел звонок, и в комнату вошла худая девушка в больших очках с сильной диоптрией – внучатая племянница Говорухи. Мик поспешил откланяться.

Очутившись на улице, Плотников перевел дух и поглядел на часы. Об услышанном можно было поразмышлять позже. Мик спешил – в Дворянском Собрании его ждал Ухтомский.

Встречаться в Собрании оказалось удобно: в бывшей бильярдной обычно толпился народ и можно было говорить без помех. Ухтомского в Собрании уже успели запомнить и пропускали без звука. Мик предпочел выправить гостевой билет. Он было заикнулся об анноблировании, но после бурной беседы с отцом решил обойтись без излишних формальностей.

На этот раз в комнатах Собрания было малолюдно – душный август разогнал «белую кость» по курортам и дачам. Мик сразу же заметил Ухтомского – Виктор сидел у окна, причем не один. Рядом с ним был уже знакомый Мику крепкий бородатый мужчина – Александр Александрович Киселев, а третьим в этой компании оказался странный субъект с брюшком, жидкой бороденкой и пони-тейлом, завязанным голубой ленточкой. Плотников всмотрелся и с удивлением узнал знаменитого певца Звездилина. Он хмыкнул и подошел ближе.

– Здравствуйте, господа!

Пухлая ладонь певца оказалась холодной и до противного мокрой. Мик хотел было спросить, что, собственно говоря, случилось, но сдержался. Как он понял, беседа только началась.

– Ну так что, господин Звездилин? – поинтересовался Виктор, пожав руку Плотникову. – У вас что, сложности с репертуаром?

– Господин Ухтомский… Господа, – взволнованно заговорил тот, отчего-то оглядываясь по сторонам. – Я попросил Александра Александровича познакомить нас…

– Оч-чень, оч-чень приятно, – хмыкнул Ухтомский. – Давно мечтал познакомиться с графом Звездилиным.

– Но я ведь артист! Считайте это моим псевдонимом… Ну, бога ради…

– Не поминайте! – скривился Виктор. – Ладно, товарищ Звездилин, ближе к делу.

– Я… я был вчера вечером в одной компании, – выпалил певец и вновь испуганно огляделся. – Совершенно случайная компания, господа! В основном, артисты, так сказать богема, но были и какие-то другие…

Очевидно, выражение лица Ухтомского не вселило оптимизм в Звездилина, поскольку он шумно сглотнул и поспешил продолжить:

– Я лишь хочу пояснить… В общем, там была всякая публика, и среди прочих одна певица. Алия – может, знаете?

– Что? – не выдержал Мик. – Алия?

– Мы с ней, в общем, даже не знакомы. Она, признаться, очень странная, с ней всегда такие сомнительные типы… На этот раз она пришла с каким-то казахом или китайцем. Он был – представляете, господа – в милицейской форме!

Ухтомский и Мик переглянулись.

– Какое у него звание? – поинтересовался Плотников. – Капитан?

– Кажется… Да. Капитан. Мне даже назвали фамилию. Цэпков вроде. Странная такая фамилия…

– Цэбэков, – уточнил Мик, хорошо знавший от Келюса, кто таков этот капитан.

– Да-да, Цэбэков… Меня попросили спеть про поручика Ухтомского… Извините, господин Ухтомский…

– Как же! – скривился князь. – Сидя в седле… двадцать четыре варианта, помню!

– Ну простите! – развел руками певец. – Но я действительно написал несколько вариантов и, между прочим, первый стал петь эту песню с эстрады. Еще в годы застоя, у меня были большие неприятности…

– Да ладно уж, – махнул рукой Виктор. – Славик Арцеулов – человек необидчивый. Может, познакомитесь еще… И что дальше?

– Я спел, потом мы выпили. И тут рядом оказалась Алия. Обворожительная, я вам скажу, женщина, но что-то в ней есть такое… Она спросила, знаю ли я князя Виктора Ухтомского, то есть вас, а потом велела держаться от вас подальше, потому что вами и вашими друзьями скоро займутся. Так и сказала – займутся! Вы представляете, господа?

– Очень мило, – хмыкнул князь. – Чем я прогневил эту мадемуазель?

– Она сказала, что у вас есть очень опасный приятель, у него тоже странная фамилия… французская…

– Келюс, – тихо подсказал Ухтомский, и певец согласно кивнул:

– Да… Алия что-то еще говорила о какой-то крови. Кто-то у кого пил кровь, представляете господа? Ужас!

– А что это Алия с вами разоткровенничалась? – недоверчиво поинтересовался Ухтомский.

– По-моему, она курит какую-то дрянь или даже колется. Вот ее и понесло. А потом к нам подошел этот капитан, отвел Алию в сторону, затем вернулся и велел мне молчать, иначе… иначе…

Звездилин умолк, пугливо поглядывая по сторонам.

– Какой-то бред! – нарушил молчание Киселев. – Но, господа, может, все-таки заявить в милицию?

– Не надо! Не надо милиции! – певец побледнел. – Это страшные люди! Если они узнают, что я рассказал вам…

– Успокойтесь, товарищ Звездилин, – веско проговорил Ухтомский, и тот затих. – Мы благодарим вас за ваш, э-э-э, смелый поступок, но держитесь, прошу вас, с большим достоинством!

Получив очередной выговор от беспощадного штабс-капитана, певец окончательно скис.

– Это не бред, Александр Александрович, – продолжал князь, обращаясь к Киселеву. – А если и бред, то лишь отчасти.

– Да, – согласился Мик. – Спасибо за предупреждение, господин Звездилин. Александр Александрович, где тут у вас телефон?

– У дежурной. Господин Плотников… Господа! Если это так серьезно, то, может, я могу чем-то помочь?

Плотников лишь пожал плечами и направился к выходу, где на столе дежурной дремал телефонный аппарат. Тем временем Звездилин, пробормотав что-то о расстроенных нервах, поспешил откланяться. Через несколько минут Мик вернулся. Ухтомский вопросительно взглянул на него, но тот покачал головой:

– Николая нет дома. Я звонил Лидке, они ушли гулять. Лида взяла с собой этюдник…

– Вот незадача! – огорчился Виктор. – Это, право, даже не героизм, это называется несколько по-другому. Знать бы, где они!

– Где? – Мик задумался. – Раньше она ходила на этюды в… Сокольники, кажется. Мне Келюс говорил…

– Надо ехать, – решительно заявил Ухтомский, вставая.

– У нас дела, – тихо напомнил Плотников, и штабс-капитан, нерешительно постояв, опустился на место. Мик достал записную книжку, быстро перелистал странички.

– Вот что, Виктор. Поезжайте сами и решайте без меня. Думаю, справитесь. А я возьму такси и смотаюсь в Сокольники. Может, мы паникуем, но после всего, что случилось…

– Господа! – вмешался Киселев, – прошу располагать мною по вашему усмотрению. У меня машина на стоянке. Кроме того, если надо будет кому-нибудь… э-э-э… укрыться, моя фазенда в вашем распоряжении. Это далеко – километров сто отсюда, глушь страшная, никакая собака не найдет.

Мик секунду раздумывал, затем, решившись, кивнул Ухтомскому и вместе с Киселевым направился к выходу. Уже сев в автомобиль Александра Александровича – старый потрепанный «жигуленок» – Плотников вынул из кобуры наган и проверил патроны. Прокрутив пару раз барабан и убедившись, что все в порядке, он не стал прятать оружие, положив его на колени. Киселев лишь покосился на наган, и, не сказав ни слова, повернул ключ зажигания.

Келюс и Лида действительно были в парке, в котором прошлой осенью девушка встречалась с Фролом. Именно тут, в нескольких метрах от остановки, девушка увидела мчавшуюся прямо на нее черную громаду грузовика, и Николай удивился, отчего она решила приехать именно сюда.

В последнее время Лида сильно изменилась. Как-то она, словно между прочим, попросила Лунина научить ее пользоваться браунингом. Келюс отделался нравоучительной фразой о вреде шуток с огненным оружием, но понял, что курносая художница не шутит. Сам он с оружием расставался, понимая, что тех, кто убил Фрола, теперь уже ничто не остановит. Последние дни Келюс потратил на перепечатку подробного отчета о всем виденном, куда был добавлен анализ документов из партийного архива и комплект фотокопий. Материалы, собранные в папку, ждали своего часа в ящике стола. Как раз сегодня Николай собирался позвонить по секретному телефону. Выхода не было – ни ему, ни Мику не под силу тягаться с теми, кто методично обкладывал их маленькую когорту.

Августовский день дышал жарой, и Келюс был в одной рубашке. Обычно он, несмотря на лето, носил куртку, чтобы скрыть спрятанный в кобуре под мышкой браунинг, но в этот день жара была какая-то особенная, и Лунин оставил куртку в квартире художницы, положив пистолет в этюдник. Он догадывался, что рисовать девушка не собирается. Действительно, в этот день Лида даже не притронулась к краскам. Они не спеша прогуливались по пустынным аллеям в редкой тени молодых невысоких кленов и молчали. Келюс, по давней привычке, думал завязать легкую беседу ни о чем, но сегодня художница была как никогда неразговорчива.

…О Фроле они больше не говорили. Стоило Лунину упомянуть о нем, как Лида мгновенно умолкала.

Они в который уж раз мерили шагами аллею, когда девушка внезапно попросила еще раз описать внешность Сиплого и Китайца. Лунин без всякой охоты начал вспоминать. Китайца он помнил прекрасно, но Сиплый по-прежнему оставался темным силуэтом в пальто и глубоко надвинутой на глаза шляпе. Художница слушала внимательно, чуть закусив губу, а зачем поинтересовалась, где, по мнению Николая, она могла бы встретить кого-либо из этих двоих. Келюс принялся втолковывать Лиде очевидную истину, что в одиночку ей никак не справиться, и эту войну надо вести всем вместе. Девушка ничего не ответила, помолчала, а затем тихо сказала, что Фрол действовал один. Николай хотел вновь возразить, но понял, что Лиду не переубедишь.

Они вышли к самой трассе, чуть правее автобусной остановки. Внезапно Келюс остановился. Что-то словно ударило в грудь, заныла давно зажившая рана возле локтя, невидимая тяжесть легла на затылок. Он на секунду закрыл глаза, пытаясь прийти в себя, но боль не проходила. Лида тоже остановилась, удивленно поглядев на Лунина.

– Сейчас, Лидуня, сейчас, – странное ощущение становилось все сильнее, но Николай уже овладел собой и, открыв глаза, внимательно огляделся по сторонам.

– Что случилось?

– Кажется… кажется, нам надо уходить, – вздохнул Лунин, прикидывая, как быстрее добраться до метро.

– Они… тут? – поняла девушка. – Ты их почувствовал, да?

Николай кивнул и решительно направился прямо к автобусной остановке. Лида последовала за ним, но Келюс внезапно остановился – на противоположной стороне трассы затормозил большой черный «мерседес». По дороге сплошняком шли машины, ничего удивительного в появлении «мерседеса» не было, но Николай вспомнил, что именно на такой машине ездила Алия.

– Тут есть другой выход, – поняла девушка. – Можно пройти через парк…

– Пошли!

Они повернули назад. Из парка было два выхода: широкая аллея, которая вела к троллейбусной остановке, и узкая дорожка, выходившая прямо к станции метро. Не сговариваясь, Келюс и Лида свернули туда. На небольшой аллее было совершенно пусто, но Лунин вновь почувствовал тревогу. Он мысленно обругал себя паникером, взял девушку за руку и ускорил шаг. Мельком подумалось, что Лиде, лишь недавно ставшей на ноги, трудно идти в таком темпе, но художница, словно угадав его мысли, чуть заметно кивнула и даже попыталась улыбнуться.

До метро было уже рукой подать. Келюс собирался перевести дух, как вдруг где-то слева мелькнула черная тень. Прошелестели ветки росшей вдоль дорожки сирени, и в ту же секунду рука Лиды дернулась – прямо перед ними посреди аллеи стоял Китаец. Похоже, ему довелось изрядно пробежаться, и Николай, стараясь не показать испуга, хмыкнул прямо в лицо запыхавшемуся врагу.

– Чего смеешься, Лунин? – скривился Шинджа, быстро поглядев по сторонам.

«А ведь он меня… боится!» – внезапно понял Николай, и его собственный страх исчез. Он лишь пожалел лишь о том, что не успеет достать браунинг, спрятанный в этюднике. Китаец, словно догадавшись, поцокал языком, и в его руке тускло блеснул вороненый ствол, на конце которого торчал набалдашник глушителя.

– Не двигайся, Лунин! Если хочешь пожить еще минуту, стой смирно… Я бы тебя давно пришил – сначала прострелил бы живот, а потом на твоих глазах кончил девку. Я бы убил ее голыми руками. Знаешь, как это делается?

Келюс не отвечал, прикидывая, не стоит ли все же попытаться. Этюдник был совсем рядом, в правой руке Лиды.

– Гордый ты, Лунин! Давно бы прикончил тебя, но мне запрещали. Он… Тот, о ком ты не должен знать, велел тебя не трогать..

«Ты не должен знать…» Николай понял – Шинджа говорил о том, кого его случайный собеседник назвал «товарищем Вечным».

– Но ты сам виноват, – Шинджа не спеша поднял ствол и прицелился. – Твой йети, товарищ Соломатин, был опасным колдуном. Мы убили его, Лунин, и теперь убьем всех вас. И ту девку, что ты спрятал в Крыму, тоже. Кого обмануть думал, Лунин, а? Око Силы видит все! Сейчас ты умрешь, но могу обещать, что твоя девка, та, которую ты отправил в Судак, умрет не так быстро. Нарак-цэмпо разрешил мне позабавиться. Смерть – лучшая забава, Лунин! А тебя велено убрать сразу… Хорошо, что вы вместе пошли, меньше бегать. А то набегался я за твоим Соломатиным…

В ту же секунду что-то сухо треснуло, Шинджа не договорил и выронил пистолет, на лице его появилось выражение крайнего удивления. Все еще не веря, он схватился за живот и начал медленно оседать на землю.

…Лида держала браунинг двумя руками, глаза ее были прищурены, а уголки губ чуть заметно кривились в странной улыбке. Раскрытый этюдник лежал рядом.

– Лида! – ахнул Николай. Девушка вновь выстрелила, Китаец застонал и рухнул навзничь – вторая пуля попала в живот, и Лунин понял, что Лида не спешит прикончить врага. Он протянул руку к пистолету, но художница помотала головой и шагнула ближе к корчившемуся на земле Китайцу. Кровь лила потоком, Шинджа, прижимая руки к животу, даже не стонал, а шипел. Девушка засмеялась и выстрелила вновь. Третья пуля попала прямо в голову, тело бхота, дернувшись несколько раз, затихло. Лида, не торопясь, отдала пистолет Лунину, подняла с земли этюдник и принялась складывать выпавшие тюбики с краской. Затем, так же не спеша, взяла из рук Николая оружие и, спрятав в этюдник, аккуратно закрыла крышку.

– Надо уходить, Лидуня, – тихо произнес Келюс, боясь что у девушки сейчас начнется истерика.

– Да, – все так же спокойно кивнула она. – Мы сейчас уйдем… Этот козел мучился, правда? Сильно мучился? Я специально стреляла в живот…

– Пойдем, – вздохнул Николай, понимая, что разговаривать с девушкой сейчас бесполезно. Он хотел забрать пистолет Шинджи, но затем передумал. Пусть оружие найдут рядом с трупом…

Они обошли неподвижное тело Китайца и, не оглядываясь, направились к выходу. Вскоре аллея кончилась, Келюс и Лида оказались на оживленной улице, заполненной обычной дневной толпой. Лунин осмотрелся, но ничего тревожного не заметил. На выстрелы, приглушенные уличным шумом, никто не обратил внимания. Келюс полез в карман за мелочью, но тут совсем рядом взвизгнули тормоза. Из остановившейся у кромки тротуара легковушки выскочил Мик.

– Николай! Лида! Слава Богу! – воскликнул он, хватая Лунина за локоть. – Скорее в машину, там, на другой стороне, «мерседес» Алии!

– Знаю, – согласился Келюс, стараясь держаться как можно естественнее. – Так что случилось?

– Как что? Надо уезжать, Александр Александрович нас подбросит…

Лида и Келюс переглянулись и сели в машину. Мик наскоро познакомил их с Киселевым, и «жигуленок» помчался по направлению к центру. Плотников, волнуясь и глотая слова, пересказал то, что услыхал от Звездилина.

– Знаю, – вновь кивнул Лунин. – Мне надо сегодня же лететь в Крым. Эх, черт, лето!.. Где билеты-то взять?

– Я могу помочь, господин Лунин, – отозвался Киселев. – Вам до Симферополя?

– Да, – согласился было Николай, но тут же сообразил, что оружие в самолете провезти сложно. – Нет, поеду поездом, послезавтра утром буду там…

– Вам сколько билетов?

Келюс нерешительно посмотрел на художницу. Та покачала головой.

– Один. Но… Лида, тебе лучше уехать.

– Да, конечно, – поддержал Мик. – Лида, вам лучше действительно где-то переждать недельку-другую. Не обязательно в Крыму.

– Так в чем проблема, господа? – удивился Киселев. – Моя фазенда к вашим услугам. Там тихо, вымирающая деревня, почтальон – и тот бывает раз в неделю…

– А что, – тут же согласился Келюс. – Лидуня, тебе ведь нужен свежий воздух?

Девушка не отвечала. Повернувшись, Николай увидел, что она сидит, бессильно откинувшись на покрытую серым чехлом спинку сиденья, глаза ее закрыты, а по щекам текут слезы.

– В общем, мы это обсудим, – Мик тоже понял, что с девушкой творится неладное. – Спасибо, Александр Александрович!

Лиду высадили у ее дома, Келюс проводил девушку до подъезда, а затем машина вновь тронулась с места, направившись к Дому на Набережной.

– Что-нибудь случилось? – шепнул Мик, пока «жигуленок» продирался сквозь ряды запрудивших улицу автомобилей.

– Да, – дернул губами Лунин. – Потом…

– У меня тоже… – Мик запнулся и махнул рукой. – Ладно, после!..

Поблагодарив Киселева и распрощавшись, они подождали, пока «жигули» скрылись за поворотом, а затем не спеша направился к дому. Плотников, поведав Николаю подробности беседы с бардом, предложил войти во двор первым во избежание засады.

– Поздно, – вздохнул Келюс. – Какая уж тут засада!

– То есть? – не понял Мик. – Так ведь Цэбэков… Китаец который…

– Забудь!

– Вы… его? – понял Плотников. – Когда? Ну, даете, Николай!

– Только что, – Келюс отвернулся. – Как раз перед тем, как ты нас встретил. Только убил его не я.

– Что? Лидка? – ахнул Мик. – О Господи!

– А чего ты удивляешься? Только учти, подполковник, об этом я сказал тебе первому и последнему.

– Могила! – охотно пообещал Мик. – Ну Лидка! Так это ей нужно немедленно мотать!..

– Да. Хотя бы на фазенду господина Киселева. И заняться этим придется тебе, синий гусар. Я уезжаю в Крым, там Ольга, они ее кажется, вычислили…

Оказавшись в квартире, Плотников тут же повис на телефоне, а Келюс по старой привычке отправился на кухню ставить чайник. Уже слышалось уютное шипение закипающий воды, когда в кухне появился оживленный и вполне пришедший в себя Мик.

– Николай, мы достали вам билет на завтра до Симферополя. Лиду берем на себя, отвезем к Киселеву или еще куда-нибудь…

– Кто это «мы»? – поинтересовался Келюс, которому вид суетящегося Плотникова-младшего вернул хорошее настроение.

– Я и Виктор, – Мик заглянул в чайник. – Давайте-ка сообразим кофе, а?.. Так что тут будет все в порядке. И не забудьте взять с собой оружие.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – усмехнулся Келюс. – Патроны, бином, тоже брать?

– Благородие, – автоматически поправил Плотников, и Лунин тут же вспомнил Корфа. – Николай, я понимаю, вы по-прежнему считаете меня пацаном. Но, честное слово, там зря званий не дают. Правда, полком я не командовал, но…

– По хозяйственной части… – подхватил Лунин, заваривая кофе.

– Ага, – ничуть не обиделся Мик. – Мы уже сформировали три танковые бригады. Кстати, в первом бою я был в головной машине… Может, мне все же поехать с вами? Правда, у меня сейчас как раз намечается одно дельце…

– Не надо. С Ольгой я уж сам… Правда, не знаю куда нам потом деваться. Может, в Самару, к Валерию?

– Если что, звоните мне, – предложил Мик, глотая горячий кофе с такой жадностью, что Николай даже испугался за сохранность подполковничьего здоровья. – Я назову вам телефон, только не записывайте…

Лунин невольно усмехнулся – это тоже ему что-то напомнило.

– Звоните вечером, – продолжал Плотников, расправившись с кофе и закуривая «Кэмел». – Впрочем, утром тоже можно звонить, меня не будет, но мне передадут.

Он несколько раз повторил телефонный номер, а Лунин по давней привычке мысленно разделил его на несколько исторических дат. Так запоминалось не в пример легче.

– Ладно, если что, позвоню. Слушай, а Ольгу ты сможешь спрятать? Ну, скажем, если меня прикончат.

– Прекратите! – возмутился Мик. – Что значит прикончат? И думать не хочу!

– Да очень просто прикончат, – пожал плечами Лунин. – Как Михаила Модестовича, как Фроата, как многих других. Так все-таки?..

– Понимаете, Келюс, – Плотников замялся. – Может, отправить ее на дачу к Киселеву?

– Этого мало. Лидка-то их не интересует. Пока во всяком случае. А вот Ольга… Ты же сам переправлял ее сюда!

– Да, – кивнул Мик. – Причем не особо удачно, на что вы мне сразу и указали. Но взять ее туда я не могу. Ей там нельзя появляться! Она не просто вне закона, понимаете? Она… Ее там уже нет.

– Кажется, понимаю, – Лунин затянулся сигаретой, и никотиновый дым показался в эту секунду особенно горьким. – Понимаю, Мик. Она вне закона… Ее нет всюду – и у вас, и у нас, и в этой, бином, Утопийской Советской Социалистической…

– Где? – удивился Плотников, но Келюс не стал ничего объяснять. Разговор затих, и вскоре Мик попрощался, обещав заехать вечером, после девяти. Лунин еще некоторое время курил, задумчиво поглядывая на зеленые кроны под окном, а потом решительным движением затушил окурок в пепельнице и направился к телефону.

Номер, который ему было велено набирать только в крайнем случае, долго не отвечал. Николай думал уже положить трубку, как на другом конце провода что-то затрещало, словно там включили глушитель, и он услыхал голос Генерала.

– Это Келюс, – начал Николай. – Мне…

– Ты один? – перебил тот. Лунин успел произнести лишь нечто вроде «ага», как голос в трубке вновь прервал его.

– Никуда не выходи, сейчас за тобой подъедут. И никуда больше не звони, ясно?

– Ясно, – вздохнул Келюс, но в трубке уже гудел отбой.

Ждал он недолго. Вскоре в дверь позвонили, и на пороге появился старший лейтенант Алексей, на этот раз в штатском.

– Привет, Николай, – быстро проговорил он. – Собирайся, отец тебя ждет…

Николай молча пожал ему руку, зашел в кабинет, достал из ящика стола заранее приготовленную папку, а затем, проверив, не оставил ли включенным чайник, так же молча кивнул.

Во дворе их ждала машина. Шофера за рулем белой «волги» с правительственными номерами не оказалось, и Алексей сел за руль сам.

– Ну даешь, – хмыкнул он, заводя мотор. – Что ты натворил такого, а? Отец просто вне себя, я его таким давно не видел. Только когда Украина флот потребовала, он так нервничал. Когда ты позвонил, он чуть трубку не разбил, а потом сказал, что отправит тебя лет на десять в лагеря.

– А что? – охотно откликнулся Лунин. – Пожалуй… Лагерь – это еще ничего.

– А Стелла, как услыхала, так тут же потребовала, чтобы тебя не трогали. Мол, ты хороший человек, и это сразу видно. Ну, отец и высказался!..

Вначале Келюс не понял, о ком идет речь, но потом вспомнил ушастую девицу, интересовавшуюся его планами на август.

– Так что, считай, большая часть нашей семьи за тебя, – резюмировал Алексей.

– Ага, – без всякого энтузиазма отозвался Келюс.

Машина долго кружила по Столице, в конце концов вырулив на Ленинградский проспект. Алексей то и дело посматривал на часы, приговаривая, что опаздывать нельзя ни в коем случае. Наконец «волга» подъехала к огромному старинному дворцу, где почти два века назад квартировал невысокий человек в серой треуголке. Чуть в глубине, на небольшой площадке, Келюс увидел черный автомобиль с зеркальными стеклами.

– Пошли! – поторопил Алексей. – Мы и так опоздали на две минуты.

По тону, с которым были произнесены эти слова, Николай понял, что Генерал не любит шутить. Он взял документы и вышел из машины. В ту же секунду дверца черного чудища отворилась, и оттуда вышел знакомый уже Лунину военный – начальник личной охраны. Его взгляд скользнул по толстой папке, которую Николай держал в руке.

– Не бомба, – понял его Лунин, – там только бумаги. Показать?

Военный секунду раздумывал, затем, не сказав ни слова, кивнул в сторону машины. Николай заглянул в открытую дверцу.

– Садись! – услыхал он голос Генерала. – Да быстрее, чего топчешься?

Келюс забрался внутрь, и дверца тут же захлопнулась.

– Я сделал ошибку, Лунин, что решил с тобой поговорить. Тебя надо было просто арестовать, ты же убийца! Убил офицера милиции! По тебе Колыма плачет!

– По мне многие плачут, – не стал спорить Келюс. – А насчет Колымы, так это бином, еще доказать надо!

Послышался странный звук, словно Генерал зарычал.

– Доказать? Так это не ты убил Цэбэкова? Юлишь, значит? Нашкодил, так признайся!

– Признаюсь, – пообещал Келюс. – На суде я расскажу все – и про комнату, которую охранял в августе, и про то, как погиб парень, которого я сменил на карауле, и про Волкова… Закрытый суд вам не устроить, не те времена, значит остается прикончить меня до суда.

– Ну это ты брось! – не особо уверенно возразил Генерал. – Мы этим не занимаемся.

– Да? И это не вы обещали расстрелять всех нас, если я не отдам скантр? Ну и про скантр тоже придется рассказать. И про документы. Видите папку?

– Да ты никак меня шантажируешь? – рык перешел в сдавленный хрип. – Ты… Ты… Мальчишка! Да я тебя прямо здесь пристрелю!

– Давайте! Авось товарищ Вечный вам спасибо скажет.

– Товарищ… Кто? – осекся Генерал.

– Есть такой, – пояснил Николай. – Вы бы у Шинджи… У капитана Цэбэкова поинтересовались. Пока он жив был. Или у Нарак-цэмпо… Помните такого, в черной шапочке?

– Помню, – скривился Генерал. – Я все помню, Лунин! А ты вместо того, чтобы помочь разобраться, занимаешься черт знает чем! В уголовщину вляпался… Между прочим, я приказал, чтобы Цэбэкова уволили из органов, вот он и спешил, гад, с тобой разделаться. Но ты тоже хорош!

– Хорош, – вновь согласился Николай. – Только я не собирался вас шантажировать, папку я для вас, бином, готовил. Почитайте, потом поговорим. Если меня не прикончат, конечно.

– Давай, – Генерал взял у Николая папку, взвесил в руке. – Только не произноси «бином». От этого слова меня воротит.

Келюс не стал спорить. Он давно успел заметить, что это невинное словечко порой вызывает у его собеседников совершенно неадекватную реакцию.

– Кстати, ты нас тут за дураков не держи, – продолжал Генерал. – Цэбэкова вы вдвоем убивали. Думаешь, не знаю, с кем?

– Цэбэкова убил я! – отрезал Келюс.

– Ну, конечно! Рыцарь! Ладно, ее мы трогать не будем, а ты немедленно уезжай, понял? И лучше за границу.

– В Штаты? – наивно поинтересовался Николай. – Подкинули бы долларов в таком случае!

Генерал вновь нахмурился.

– Ты что, дурак? В Штаты виза нужна, а тебе даже паспорт показывать нельзя. Мотай, где потише, хотя бы на Украину, и спрячься. Месяца через полтора позвонишь, ясно?

– Ясно, – кивнул Лунин. – А если меня все-таки укокошат, свяжитесь с Михаилом Плотниковым. Он в курсе.

– С кем? – удивился Генерал. – С Плотниковым? Не верю я ему. Папаша его тот еще жук, да и он сам… Твой Плотников, между прочим, еще на первом курсе на однокурсников стучал. Поймали его на валюте и девочках и прижали…

Келюс промолчал – не хотелось верить.

– Сомневаешься? – понял его Генерал. – Для контроля: тебя вербовали три раза – на первом, третьем курсах и в аспирантуре. Точно? Ну, ты у нас герой, не побоялся проявить антисоветские настроения… Ладно, мотай отсюда побыстрее, а то если тебя прибьют, мне перед дочкой отвечать придется. Деньги хоть есть?

– Есть, – буркнул Келюса, хотя с деньгами было совсем плохо.

– Держи, – Генерал сунул ему две пачки в банковской упаковке. – Не волнуйся, это не из спецфонда для шпионов. Сегодня зарплату получил. Потом отдашь… угольками.

Лунин не стал спорить и они распрощались. Черная машина рванула с места, обдав Николая пылью и парами высокооктанового бензина.

– Ну чего, не убил? – поинтересовался Алексей, державшийся все это время на почтительном удалении. – Поехали, отвезу тебя домой.

На обратном пути старший лейтенант пытался завязать беседу о текущей политике, но Николай отвечал односложно, а потом и вовсе замолчал. Алексей понял и тоже умолк. На прощанье он внезапно предложил пару тысяч взаймы, Николай поблагодарил, но брать лейтенантские отпускные отказался. Во всяком случае, приятно было убедиться, что, по крайней мере, скупостью семья Генерала не отличалась.

Уже дома, закрыв дверь, Николай понял, насколько устал. Перед глазами вновь встало мертвое лицо Китайца, браунинг в руках Лиды, деловой озабоченный Мик, который, оказывается, сломался на первом курсе из-за пригоршни долларов и каких-то Мата Хари местного значения. Впрочем, Келюс понимал, что известная всем контора могла сломать любого. Он и сам недавно без звука отдал гэбэшникам документы. Правда, тогда речь шла о жизни Ольги, но Лунин понимал, что у каждого – своя цена.

Безумно тянуло спать, но Николай заставил себя достать с антресолей рюкзак, и принялся наскоро кидать в него самое необходимое. Браунинг вместе с последней пачкой патронов он замотал в майку и спрятал среди вещей.

Мик появился в начале десятого, вручил Николаю билет на завтрашний дневной поезд до Симферополя и сообщил, что в ближайшее время отвезет Лиду на «фазенду» Киселева. Место, его по словам, было действительно глухое, что гарантировало относительную безопасность. Плотников уже собрался уходить, как вдруг заговорил почему-то о старом Говорухе.

– А что с ним? – поинтересовался Келюс, знавший Ростислава Вадимовича только понаслышке.

– Очень болен, – нерешительно начал Мик. – Не знаю, может, он уже не совсем того… В общем, он мне рассказал…

Лунин вначале слушал невнимательно, но как только Мик упомянул заклинание Святого Иринея, сразу насторожился.

– Сегодня зашел в Ленинку, – закончил Плотников, – рукопись просмотрел. На полях там действительно что-то написано. Не знаю, заклинание ли это…

– Да, конечно, – невпопад заметил Келюс, вспоминая слышанное от Фрола и Варфоломея Кирилловича. – Мик, я не говорил тебе… Когда Михаила Модестовича хоронили, в гробу его не было. Там вообще никого не было…

– Как же это? – растерялся Плотников. – Вот гады! Значит, дядя Майкл стал… Да нет, ерунда все это!.. Но если снова прочитать заклинание…

– Если верить легенде, он будет свободен, но тот, кто прочитает заклинание, погибнет. В этом, наверно, и была ловушка, в которую хотели поймать Иринея – цепь зла, которую невозможно остановить…

– Выдумают же! – пробормотал Мик. – А по этой… легенде… Неужели ничего нельзя сделать?

– Не знаю, – вздохнул Лунин, – не знаю…

…Он едва не опоздал на поезд, успев вскочить в вагон на ходу. За окном замелькали столичные пригороды, сменившиеся вскоре полями и редкими перелесками. Келюс, забившись в угол купе, закрыл глаза и, заставив себя забыть все случившееся, начал думать о том, что ждет впереди. Ольга была в опасности, и он должен успеть, успеть, успеть…

Глава 2. Чабан-Кермен

Келюсу не везло. Поезд опоздал почти на час, и автобус на Судак уже успел уйти, следующий же ожидался только часа через четыре. Николай, бросив беглый взгляд на оживленную толпу перед симферопольским вокзалом, устроился на разбитой скамейке в сквере недалеко от автостоянки. Времени было предостаточно, и он имел возможность еще раз продумать план действий.

Бородатый доцент из Самары в свое время подробно объяснил, как добираться до Чабан-Кермена, где у подножья горы, увенчанной руинами генуэзского замка, расположилась археологическая экспедиция. Но Келюс не был уверен, что застанет Валерия именно там. Бородач обещал устроить на Чабан-Кермене Ольгу, сам же собирался поработать в Судаке, где находилась база Южно-Крымской экспедиции. Поэтому он советовал Николаю завернуть вначале в Судак, а затем уж вместе ехать к генуэзской крепости, тем более оттуда добираться было сравнительно просто – по трассе, вдоль морского берега. Лунин решил так и поступить. А вот что делать дальше, он представлял себе достаточно смутно. Найти Валерия, забрать Ольгу и тут же уехать? Но в Столицу возвращаться было опасно, поэтому он очень рассчитывал на помощь своего самарского знакомого.

Наконец наступило время идти на автостоянку. Перед посадкой Келюс обменял свои рубли на разноцветные бумажки с изящным рисунком – новые украинские карбованцы, проверил еще раз нехитрый багаж, уместившийся в небольшом рюкзаке, и, обреченно вздохнув, доверил свою судьбу старому, дребезжащему автобусу.

В Судаке Келюс никогда не был. Маленький белый городишко не произвел на него особого впечатления. Передохнув немного на автостанции, Николай, порядком измотанный долгой поездкой по бесконечным крымским серпантинам, побрел к центру, в поисках базы Южно-Крымской экспедиции. Городок был полон пляжниками, знать не знавшими ни о каких археологах, но Николай вовремя вспомнил о верной примете, о которой как-то упомянул Валерий – полуразрушенной старинной башне, возле которой и располагалась база. Башню, заметную прямо с набережной, Лунин нашел быстро. Пройдя по узкой улочке, он добрался до небольшого дворика, где стояли несколько невзрачных сараев, водопроводная колонка и длинный пустой стол со скамейками. Прямо посреди заросшего вишневыми деревьями двора валялась большая куча битой керамики, несколько поломанных кирок и тачка без колеса. Сомневаться не приходилось – база экспедиции была именно тут. Впрочем, об археологии тут больше ничего не напоминало. На скамейке стоял огромный таз, наполненный черно-красными спелыми вишнями, а рядом пристроились несколько банок – обитатели базы явно собирались заняться консервированием. На деревянном крыльце небольшого домика стояла кастрюля с чем-то белым, напоминавшим манную кашу, а двор крест-накрест пересекали веревки, на которых демократично разместилось мужское и женское белье.

Келюс, пропадавший в студенческие годы в степных экспедициях и привыкший к их суровому палаточному быту, лишь покачал головой при виде таза с вишнями и кастрюли с манной кашей. Решив подождать кого-либо из обитателей и движимый еще не исчезнувшим любопытством, он склонился над грудой брошенных на произвол судьбы находок. Николай не особо разбирался в средневековой археологии и мог лишь констатировать, что керамика обычная, кухонная, XIV-XV веков.

Внезапно за его спиной прочавкали шаги, Лунин обернулся и обнаружил, что на крыльцо вышел какой-то абориген.

– Добрый день, – начал он, но не тут-то было.

– А ну убирайтесь! – завопил абориген. – Сейчас милицию позову! Хулиганы!

Николай, несколько пораженный такой встречей, поглядел на аборигена внимательней. Перед ним стоял крепкий бородатый парень лет тридцати с уже наливавшимся брюшком, одетый в домашние тапочки и странного фасона штаны, обрубленные у колен и покрытые рисунком в мелкий цветочек. В прежние годы из такой материи в провинции изготовляли летние зонтики.

– Убирайтесь, говорю! – повторил владелец штанов в цветочек и издал звук, немного напоминавший рычание.

– Да уберусь я, бином, – пообещал Лунин. – Мне только нужен Валерий…

Он назвал фамилию самарского бородача, надеясь, что это несколько охладит пыл невежливого аборигена, но вышло иначе. Тот колыхнул брюшком и хмуро оглядел Келюса с ног до головы:

– Нет тут его! Мы этого хулигана здесь терпеть не намерены. Поезжайте на Чабан-Кермен. А вообще, кто вы такой?

– Я из Столицы… – начал было изумленный Лунин, абсолютно не представлявший добряка Валеру в роли хулигана, но тут же осекся.

– Из Столицы, значит?! – возмущенно возопил абориген, словно сам факт визита из Столицы в Судак являлся чем-то аморальным. – Ишь, разъездились! А как ваша фамилия, а? Как фамилия, говорю? Сейчас милицию позову!

– Валяй, бином! – буркнул изрядно обиженный Лунин и, бросив прощальный взгляд на таз с вишней, направился прочь от столь негостеприимного места.

На автостанцию ему удалось взять билет на маленький «пазик», отправлявшийся до Морского, а оттуда, как рассказывал Валерий, было уже недалеко до лагеря экспедиции.

Автобус ехал медленно. В салоне было душно, и Лунин старался не смотреть на морскую гладь за окнами. Голова гудела от усталости, хотелось пить. Келюс, пытаясь не думать о морской прохладе, повернулся в другую сторону и стал разглядывать окрестные пейзажи. Он много раз бывал в Крыму, но восточнее Алушты никогда не забирался. Окрестности Судака поразили – вместо знакомой северокрымской степи и зелени южнобережных гор перед ним расстилалась бесконечная гряда невысоких серых холмов, покрытых редкими зелеными полосами террасных лесопосадок. Изредка мелькали небольшие, заросшие колючими деревьями балки, и вновь, с унылой бесконечностью, ряд за рядом за горизонт уходили покатые серые вершины. В этом странном, навевающем грусть краю чувствовалось что-то древнее, давно уже потерявшее силы и уходящее навсегда.

Наконец автобус притормозил у маленькой автостанции посреди раскинувшегося вдоль побережья селения, застроенного одноэтажками из саманного кирпича. Они прибыли в Морское.

Чтобы размяться, Лунин прошелся по маленькой грязноватой набережной, наткнувшись на покосившийся стенд местного отделения милиции, где вывешивались фотографии злодеев и сгинувших без вести бедолаг. Николай, бросив беглый взгляд на лики разыскиваемых, уже собрался идти дальше, как вдруг заметил милиционера – толстого дядьку в расстегнутом неглаженом мундире. Тот, выйдя из домика, вероятно местного отделения, нес в руках лист бумаги. Подойдя к щиту, милиционер прицепил бумагу на два пустых гвоздика, полюбовался работой и покосился на Николая, как бы приглашая взглянуть и его.

Сначала Келюс заметил фотографии – скверно исполненные, но отчего-то знакомые. Оставалось посмотреть на подпись.

…Министерство внутренних дел Республики Крым разыскивало особо опасных вооруженных преступников – Лунина Николая Андреевича и Славину Ольгу Константиновну…

Милиционер шумно дышал рядом. Надо было уходить, но Николай, не удержавшись, еще раз поглядел на фотографии. Сам получился не очень похожим – негатив взяли старый, вдобавок сильно исказили при печати. Фотографии Ольги у тех, кто составлял объявление, не оказалось, и на бумаге была воспроизведен не особо удачный фоторобот. Лунин вскинул рюкзак на плечи и, не оглядываясь, пошел по узкой трассе вдоль моря.

Итак, границы, разрезавшие когда-то единую страну, оказались слабой защитой. Из Крыма следовало немедленно уезжать, но такие же фотографии могли уже появиться на стендах других стран, именуемых ныне «ближним зарубежьем». Лунин был вне закона. Сила, прежде жалившая из-за угла, теперь начинала распрямляться во весь рост.

Дорога от Морского на запад была пустынной. Изредка по ней с шумом и ревом проносились автомобили и вновь наступала странная, почти звенящая тишина, нарушаемая только легким шелестом моря. Синяя гладь находилась совсем рядом, за узкой полосой серого пляжа. А справа по-прежнему тянулись огромные безлесные холмы, подступавшие к самой дороге и заслонявшие полнеба. Идти было легко, рюкзак почти не оттягивал плечи, в вечернем воздухе уже чувствовалась прохлада, вдобавок вдоль шоссе то и дело встречались огромные деревья, на которых росла черная ароматная шелковица. Поднявшись на очередной холм, Николай увидел вдали силуэт большой горы, немного напоминавшей Аю-Даг. На вершине темнел хорошо различимый на фоне неба контур могучей приземистой башни. Это и был Чабан-Кермен – Пастушья Крепость, руины сгинувшей много веков назад генуэзской твердыни. До цели было еще далеко, но Николай сразу почувствовал себя бодрее.

Дорога пошла на спуск, прежде пустынные места теперь стали наполняться людьми. Серый пляж, несмотря на вечернее время, был оккупирован шумными компаниями, орало радио, а чуть дальше на морском берегу стояли ряды палаток, между которыми пристроились «жигулята», «москвичи» и даже пара военных грузовиков. Где-то через километр Келюс увидел справа от дороги въезд, перекрытый небольшим шлагбаумом. Рядом торчали щиты с многословными правилами поселения и проживания в этом приморском кемпинге, а чуть дальше небольшое окошко в сарайчике под вывеской «Буфет» обещало прохожим всевозможные блага. Николай свернул туда, бегло осмотрелся и достал бумажник. Лунин и сам был поклонником красного портвейна «Массандра», к тому же вовремя вспомнил, что начальник археологического отряда, куда он направлялся, был, если верить Валерию, страстным борцом с зеленым змием. Погрузив в рюкзак две бутылки с заманчиво смотревшимися черно-красными этикетками, Келюс решил, что полностью готов ко всем неожиданностям.

Еще через пару километров дорога внезапно вильнула вправо, прочь от морского берега. Где-то здесь и должен был находиться лагерь. От поворота в сторону горы вело несколько тропинок, Келюс вначале немного растерялся, но затем вспомнил, что в лагере должен быть грузовик и пошел по самой широкой. Чуть в стороне он заметил поднимавшийся над зарослями дымок. Лунин взглянул на часы: было время ужина, и археологи, очевидно, как раз собирались садиться за стол.

Впрочем, с дороги он все-таки сбился, забредя куда-то в камыши, затем долго выбирался вновь на нужную тропу и в конце концов, решив передохнуть, присел у обочины и закурил. Кругом было тихо, только со стороны кемпинга доносилась музыка. Внезапно где-то рядом, в зарослях сухого камыша, что-то зашуршало, и Келюс увидел прямо перед собой большого серого пса. Собака стояла в нескольких шагах, молча, не двигаясь, и взгляд ее был настолько выразителен, что Николай поневоле потянулся к рюкзаку, где был спрятан браунинг. Пес поглядел на Лунина, покачал узкой чуткой мордой и отбежал чуть в сторону. Келюс оглянулся и понял, что его серый спутник здесь не один – целая стая серых, похожих как две капли воды собак, выстроилась вдоль камышей, не сводя с него глаз. Николай не спеша встал, забросил рюкзак за плечи и поглядел псу прямо в глаза:

– Ну что? Ты настоящий или просто сволочь в шкуре?

Он знал, что собаки чутко реагируют на интонацию, поэтому старался говорить самым дружественным тоном. Но пес внезапно ощерился, зарычал, и вдруг давняя рана на локте заныла глухой болью.

– Ждете? – понял Лунин. – Эх, воина Фроата на вас нет! Как это он вашего брата, а?

Вспомнив, как Фрол одним движением гонял четвероногих оборотней, он усмехнулся и поднял вверх правую руку. Внезапно исчезла боль в локте, потеплели ладони, а на груди что-то запульсировало, словно там включился маленький, но сильный источник энергии. Николай почувствовал неведомую прежде силу и уверенность.

– А вот тебе, бином! – произнес он, размашисто перекрестив ближайшего пса. Дальнейшее произошло в долю секунды. Собака упала, перевернулась и, жалобно взвыв, метнулась в сторону. Остальные еще секунду постояли, злобно глядя на человека, затем, словно по команде, повернулись и отбежали шагов на двадцать.

Лунин, не ожидавший от себя таких подвигов, только моргнул. Напряжение быстро спадало, но в груди, прямо под крестиком, подаренным Корой, что-то по-прежнему пульсировало, распространяя по всему телу приятное сухое тепло. Келюс расстегнул рубашку и поразился – тепло шло от странного знака, появившегося на груди в дни его болезни. Рисунок был прежний, но линии стали толще и цвет изменился с черного на темно-красный. Николай уже почти забыл о нем, но теперь вспомнил все сразу – странное видение в пустой избушке, грустного Фрола за кухонным столом, непонятные слова, слышанные посреди ночного леса. «На тебе знак дхаров…» И вот теперь – бежавшая в ужасе серая тварь с умными человеческими глазами. В ту ночь, когда Фрол пришел рассказать о собственной гибели, он обещал, что Лунин сможет его заменить…

«Если так, то спасибо, воин Фроат!», – усмехнулся Келюс и зашагал дальше, по петлявшей среди сухих камышей разбитой грунтовке.

Лагерь открылся внезапно, за очередным поворотом. Прямо перед собой Николай увидел вкопанную в землю печурку, в которой остывали бледно-розовые угли, за нею стоял длинный, наспех сколоченный стол со скамейками, а дальше толпились палатки, без всякого порядка натыканные у склона поросшей густым лесом горы. Чуть в стороне притаился зеленый грузовичок с крытым верхом. На первый взгляд, здесь, как и на негостеприимной судакской базе, тоже было безлюдно, но вот откуда-то вынырнула худая пацанка в спортивном костюме, из палатки высунулась чья-то голова, и молодой мальчишеский голос позвал какого-то Игоря Ивановича.

– Добрый вечер! – крикнул Келюс погромче, надеясь, что хотя бы здесь его не обвинят в хулиганстве. И тут же заметил Валерия.

Бородач появился из дальней палатки, весело усмехаясь и размахивая рукой, словно вождь на Мавзолее, тут же напомнив Лунину классический образ археолога из старых советских фильмов. Кроме непременной бороды и штормовки, из-под которой проглядывал полосатый тельник, Валерий был в старых джинсах, а в левой руке держал полевую офицерскую сумку.

– Ага! – закричал бородач. – Пропавшая грамота! Ну, привет! А я тут как раз дневник дописывал.

Они обменялись рукопожатиями, причем ушедший в народ доцент не преминул похлопать Николая по плечам, присовокупив: «Как подрос! Как похорошел!» В ответ Келюс ткнул приятеля в живот, шепнув: «Как дела, Бертье-Делагард?»

– Потом, – тихо произнес Валерий, продолжая хлопать Келюса по плечам. – Тебя как называть, конспиратор?

Вопрос был по существу, но Лунину надоело прятаться. В конце концов, он собирался провести здесь всего одну ночь.

– Так и называй, – решил он.

– Ну и ладно. Пошли!

Лунин кивнул, огляделся по сторонам и увидел Ольгу.

Девушка стояла у палатки, на ней была старая куртка Келюса, потертые джинсы и легкая косынка, покрывавшая волосы. В первый миг Лунин почему-то испугался, затем медленно, неуверенно шагнул ближе…

– Николай… Коля…

Ее голос звучал странно, словно Келюс был выходцем с того света. На миг Лунину стало совсем не по себе, но он быстро опомнился и постарался улыбнуться.

– Приветствую! Ну вот, я же говорил, что мы еще увидимся. А кто-то, бином, сомневался!..

– Да… Я рада, что вы живы, что вы здесь…

Келюс поневоле вздохнул: девушка говорила по-французски. Оставалось надеяться, что обитатели лагеря не отличались особой подозрительностью.

– А мы, между прочим, скучали, – заметил Валерий, искоса взглянув на девушку. – Да-с, весьма и весьма скучали. Тут, я тебе скажу, тоска смертная, да и вообще… Ну, об этом потом, сейчас тебя надо представить.

Из дальней палатки между тем появился крепкий, мрачного вида мужчина в спортивном костюме. Выражение его физиономии было недовольным, а весь вид говорил о том, что веселые возгласы Валерия разбудили обитателя палатки как раз в разгар сладкой дремы.

– Игорь Иванович, – шепнул бородач, – он же Бизон. Я тебе рассказывал…

Николай кивнул. Знаменитый Бизон, начальник отряда, работавшего на Чабан-Кермене, славился среди археологов крутым нравом. Валерий подошел к начальству и в двух словах рассказал ему о неожиданном госте.

– М-м-м-м, – неопределенно реагировал Бизон, – а место у нас есть?

– Есть, – Валерий подмигнул Келюсу.

– М-м-м-м…

Бизон, мощно ступая, приблизился к Лунину. И тут Николай заметил, что вся вальяжность грозного начальника явно напускная, небольшие умные глаза глядели на Келюса с веселым, немного даже ехидным интересом. Валерий поспешил представить гостя. Бизон потряс своей ручищей ладонь Николая, затем его взгляд стал требовательным и одновременно просящим:

– Ну-у? – протянул он. – Ну-у? У тебя есть?

– Что? – поразился Келюс.

На лице Бизона отразилась легкая тревога.

– Ну, ты принес?

– А-а-а, – сообразил, наконец, Николай. – Само собой!

И он начал развязывать тесемки рюкзака, где лежала заветная «Массандра».

– Да не здесь же! – возмутился людской непонятливостью Бизон и, схватив Лунина за руку, потащил в палатку. Валерий последовал за ними, сделав успокоительный знак Ольге, молча наблюдавшей церемонию знакомства.

В палатке Бизон усадил Келюса на продавленную раскладушку, вытащил откуда-то большой граненый стакан и вопросительно поглядев на гостя. Тот не стал мучить истомившее начальство и вытащил бутылку.

– А водка? – обиженно вопросил Бизон. – Водки бы мне! Водки!..

Николай развел руками и стал колдовать с пробкой. Между тем Валерий, всегда все свое носивший с собой, достал из кармана штормовки миниатюрную кружку.

– Еще бы одну посудину, – добавил он немного озабоченно.

– Так сходи и достань! – круто реагировал Бизон, не сводя глаз с Келюса, аккуратно срезавшего пластмассовую пробку. – Ну чего ты возишься? Давай я сам!

Но Николай не ударил лицом в грязь, и пробка капитулировала. Бизон, не выдержав, выхватил бутылку и принялся быстро и умело разливать вино по емкостям.

– Ну, давай!

Под этот демократический тост пряная, терпкая, густая, словно кровь, «Массандра» была продегустирована.

Выпив, Бизон резко выдохнул воздух и полез за сигаретами. Он успел сделать лишь пару затяжек, после чего на лице у начальства отразились мрачные сомнения. Бизон отложил сигарету и, схватив бутылку, вылил уцелевшее вино в свой стакан. Последовало мощное «Гло-гло-гло!», после чего опустевшая бутылка покатилась под раскладушку, Бизон удовлетворенно затянулся «Ватрой» и вопросительно поглядел на Николая.

– Еще есть?

Келюс, имевший свой интерес, лишь вздохнул и покачал головой. Бизон осуждающе-горько покосился на гостя, явно не веря ни одному его слову, но настаивать не стал.

– Возьмешь в хозпалатке раскладушку, – велел он Валерию. – Она, вроде, целая.

– Поломанная, – заметил бородач, но Бизон, не отреагировав, вновь исподлобья взглянул на Келюса и велел Валерию покормить гостя, дабы тот не окосел окончательно. На этом аудиенция и завершилась.

– Хорош? – хмыкнул Валерий, когда они вышли из палатки. – А ведь умнющий мужик! Скучно ему тут… Ладно, пошли, я тебя ужином покормлю, а то и вправду окосеешь.

Пока Валерий что-то соображал у гаснущего очага, Ольга и Келюс сели за пустой стол. Николай никак не решался заговорить, понимая, что первые же слова разрушат веселую дикарскую пастораль, снова возвращая девушку в страшный, отвергнувший ее мир.

– Что? – внезапно спросила Ольга. – Очень плохо, Коля?

Келюс хотел ответить, что-нибудь неопределенное, но не смог.

– Очень. Нам завтра же надо уходить, мы оба в розыске…

– Что такое «в розыске»? – удивилась девушка.

– Ловят, – коротко пояснил Лунин. – Уголовка раскидала наши фотки… То есть, э-э-э… сыскная полиция разослала фотопортреты всем околоточным… будочникам…

– Я поняла, – грустно улыбнулась Ольга. – Можете не переводить. Если бы вы знали, как надоело убегать! Впрочем, что это я, вы, конечно, знаете. Кажется я повторяюсь, но я действительно рада, что вы живы, и что мы снова встретились. Мне очень хотелось вас видеть, Коля…

Ее плечи зябко дрогнули, девушка отвернулась, но быстро пришла в себя и постаралась улыбнуться.

– Вы знаете, Николай, я землю копаю. Как выражается Валерий, «стою на лопате». Вначале я думала, что это очень трудно, но быстро привыкла.

– Ага, – подтвердил Валерий, ставя перед Келюсом миску подогретого варева и кружку с чаем, – работаете вы, Ольга, замечательно, куда этим молокососам! Ольга еще и дневник ведет, когда мне бывает лень. Я ведь ленивый, ты знаешь. Ну, лопай, а я тебе все в двух словах обрисую.

Лунин взял ложку и занялся ужином. После голодного дня, завершившегося кружкой «Массандры» без закуски, произведение здешней кухни показалось Николаю вполне сносным.

– Значит так, – начал Валерий, оглянувшись и убедившись, что никого поблизости нет. – Бордель тут, прошу прощения, Ольга, страшный. Даже не бордель, а целый бордельеро. Главный здесь – Кубометр, начальник Южно-Крымской. Знаешь такого?

Николай кивнул. О знаменитом Кубометре слыхать приходилось.

– Кубометр считается начальником всех экспедиций Южного берега. Его мы и не видим, он в Симферополе, заключает хоздоговора. Но дух его, естественно, с нами. Начальником он поставил Бизона, тот археолог отменный, но когда Кубометр требует только… гм-м… кубометры, то ни о какой науке говорить не приходится. Копаем, как кроты! Одним словом, кнурим…

Валерий возмущенно покачал головой. Его археологическая душа была неспокойна.

– Я веду дневник, но тут это никому не нужно. Мне это даже в лицо говорят, работнички! Видел здешних?

Келюс пожал плечами. Кроме малолетней девицы, чьей-то взлохмаченной головы, да еще Бизона, он никого не заметил.

– Набрали мелюзгу! – скривился бородач. – Дети начальничков, пионеры-герои. Кубометр, понимаешь, контакты крепит, а копать некому. Если бы не Серега Семин, то вообще пропали бы…

– Я был в Судаке, – заметил Келюс.

– А-а! – махнул рукой самарский доцент, – там вообще гадючник. Все, с Южно-Крымским Филиалом больше дела не имею! Поеду-ка на следующий год в степь!

– В Судаке я встретил какого-то типа. С брюшком такой, в детских штанишках. Очень, бином, вежливый.

– А-а, – понял Валерий. – Дурилка!

– Кто? – удивился Лунин.

– Дурилка. Начальник судакской базы. Фамилия у него тоже хороша – то ли Морилка, то ли Курилка… Хам, конечно, редкий, мы с ним сразу сцепились. И другие немногим лучше. Знал бы, что в этом году начнется, ноги моей здесь не было! Если б не Серега… Семин! – внезапно крикнул он, в сторону одной из палаток.

Палатка молчала.

– Спит, – заключил археолог. – Ладно, потом познакомлю. Отличный мужик, чуть ли не лучший работник у Кубометра, а тот его все в лаборантах держит. Серега здесь все знает, он и первую разведку проводил в прошлом году. У него это, между прочим, наследственное, дед известным краеведом был, ему сейчас в Перевальном чуть ли не памятник ставят…

Келюс слушал этот веселый треп и завидовал Валерию. Уютный мирок, полный мелких неприятностей, но такой дорогой для каждого, кто хоть когда-нибудь хотя бы кончиком пальца прикасался к археологии…

– И чего вы копаете? – поинтересовался он, желая оттянуть неизбежный разговор.

– Башню на горе видел? – Валерий кивнул в сторону утонувшей в сумерках вершины. – Торчит, понимаешь, как ананас. Ее и копаем. Вернее не башню, а рядом, там мы вышли на фундамент стены… Ну, завтра увидишь. А замок любопытный. Ольга о нем даже стихи написала.

– Помилуйте, Валерий! – растерялась девушка. – Я же вас просила!

– Ложная скромность… – бородач вздохнул. – Ладно, стихи потом, сначала о замке. Ничего в нем особенного нет и быть не может. Генуэзский, в прескверном состоянии. Основали его братья-разбойники Чезаре и Гонзальво ди Гуаско. В Генуе они, кажется, тоже изрядно нагрешили, местные власти их турнули, вот братаны сюда и приплыли.

Археолог покачал нечесаной головой, осуждая братьев-разбойников.

– Здесь, на Пастушьей горе, они и обосновались. Грабили всех подряд, резали, жгли, а для пущего устрашения понастроили вокруг горы виселиц. У них была банда арбалетчиков, то ли греков, то ли вообще готов. Та башня, что уцелела – донжон, там они, так сказать, имели место пребывания…

…Келюс вдруг ясно увидел мрачный зал с узкими окнами, затянутыми толстыми стеклами в свинцовых переплетах. В огромном камине пылали смолистые поленья, неровный свет от очага смешивался с отблесками горящих факелов…

– А потом приплыли турки, и все пошло прахом… – не без удовольствия заключил Валерий. – Ди Гуаско вместе со своим войском и золотом пропали невесть куда, а, поскольку эта парочка ко всему еще баловалась чернокнижием, аборигены рассудили, что тут не обошлось без нечистого. Впрочем, Ольга об этом лучше написала…

– Валерий!.. – возмутилась девушка.

– Нет-нет, раз уж меня заставили выступать с лекцией, то будьте добры, Ольга Константиновна, уважьте. Не то я сам прочитаю, причем с выражением…

– Не надо, – вздохнула Ольга. – Я лучше сама…

Она прикрыла глаза, чуть помолчала.

– Да… – вздохнул бородач. – В вашем исполнении, Ольга, все представляется куда нагляднее. Хоть объектик, в общем-то, препаршивый, никакого культурного слоя…

– Очень хорошо, Ольга, – улыбнулся Келюс, – у вас получается не в пример этому, бином, стрикулисту. Тараторит себе, тараторит…

– Ага, – кивнул Валерий, – mea culpa! Жаль, Серега дрыхнет, он же эту гору, можно сказать, успел прочувствовать. Он мог бы тебе кое-что показать, как стемнеет. Весьма занимательное!

– Ночью? – удивился Келюс.

– Ночью. Вам, Ольга, я на это как-то намекал, но все не получается… Ну ладно, Николай, давай-ка рассказывай!

– Сейчас, – помрачнел Келюс. – Только… Знаешь, пошли отсюда! Мало ли… Знаю, бином, эти палатки!

– Лады, – кивнул бородач. – Не забудь бутылку захватить – ту, что от Бизона заныкал.

Они выбрались на небольшую полянку метрах в двухстах от лагеря. Здесь было совсем тихо, невысокий лес стоял черным непроходимым валом, а над головой раскинулось белое от звезд безлунное южное небо. На земле расстелили прихваченное из палатки одеяло, и Валерий принялся возиться с бутылкой.

– В общем… – начал Лунин и тут же запнулся. – В общем, нам с Ольгой завтра же надо отсюда уезжать. Нас ищут по всему Крыму…

– То есть?

Валерий настолько удивился, что даже на миг прекратил возню с несговорчивой пробкой.

– Крымская милиция объявила розыск. И, боюсь, не только крымская.

– Да что случилось-то? – воскликнул самарский доцент, выбрасывая побежденную пробку куда-то в сторону опушки.

– Всякое, – неохотно проговорил Келюс. – Всякое… Фроат… Фрол…

– Что такое с Фролом Афанасьевичем? – удивился Валерий. – Насколько я понимаю, с ним уж точно не ничего не может случиться.

– Фрол погиб…

Ольга тихо охнула. Послышался странный стук: бутылка, выпавшая из рук археолога, ударилась о кружку.

– Ты… Ты… Да быть такого!.. – бормотал растерянный и пораженный Валерий. – Когда? Ты точно знаешь?

– Погоди, – прервал его Келюс, – сейчас все расскажу по порядку. Только не перебивайте…

…Говорить было трудно. Мрак, обступавший поляну, давил, мешая вспоминать. И без того невеселый рассказ казался особенно тяжелым и безнадежным. Наконец Лунин закончил и отхлебнул из протянутой Валерием кружки, совершенно не чувствуя пряного вкуса «Массандры».

– Да, – вздохнул Валерий. – То, что Шинджу, подлюгу этого, прикончили, это славно. А в общем… Плохо, что тебя Дурилка видел. Это очень плохо, Николай!

– Плохо, – вяло согласился Лунин, – да что уж теперь, бином…

– Николай, вам нельзя было сюда приезжать, – внезапно заговорила Ольга, – ничего бы со мной не случилось. Вам надо уходить через Канал Мика, там вы будете в безопасности…

– Нет, правильно, что приехал, – возразил бородач, – мы все-таки втроем, а может, и не втроем даже. Сообразим чего…

Он поглядел на заливший небо Млечный Путь, покачал лохматой головой.

– Пора домой, мальчики-девочки. Подъем в шесть, так что…

Он не договорил. Где-то неподалеку заурчал мотор, звук, отчетливо различимый в чистом ночном воздухе, слышался совсем близко. Двигатель еще раз заурчал, уже тише, чихнул и умолк.

– Это в лагере, – удивился археолог. – Странно, мы никого не ждем. Вообще-то, к Бизону пару раз прикатывали приятели, но это, по-моему, грузовик.

Он с сомнением поглядел в сторону лагеря, скрытого за стеной леса.

– Нам нельзя возвращаться, – Ольга встала. – Николай… Коля, вам надо уходить. Сейчас же!

– Так вещи же, – растерялся Лунин. В рюкзаке, брошенном в палатке самарского доцента, кроме нехитрого скарба, лежал дедов браунинг.

– Без паники, – Валерий тоже встал. – Вот что, мальчики-девочки, схожу-ка я на рекогносцировку. Может быть, зря паникуем.

Келюс и Ольга переглянулись. Отпускать Валерия не хотелось, но бородач уже принял решение:

– Значит, так. Я быстро, меня, надеюсь, и не заметят, подойду со стороны леса. Ждите здесь и никуда не уходите…

– Ясно, – откликнулся Лунин. Решительность археолога ему всегда импонировала.

– И вот что, – чуть подумав, добавил тот. – Буду возвращаться не один, крикну «свои». Если услышите что другое или я буду молчать – мотайте, как говорят хохлы, «свит за очи» и не поминайте лихом.

– Добре, – попытался ответить по-украински Келюс, еще раз убеждаясь, что Валерий разбирается не только в средневековой керамике.

– С Богом! – проговорила Ольга. Бородач откозырял двумя пальцами и сгинул в темноте.

Время тянулось мучительно медленно. Николай прислушивался, но со стороны лагеря доносились лишь невнятные голоса. Ольга сидела на одеяле, обхватив колени руками и молчала. Келюс пристроился рядом.

– Николай, – девушка обернулась, – а может вы ошибаетесь, и Фрол Афанасьевич жив? Может, его арестовали?

Лунин лишь пожал плечами – Шинджа сам хвастал убийством. Стало не по себе. Этой ночью, среди чужого темного леса, Келюсу как никогда не хватало всегда спокойного и отважного Фрола. Уж воин Фроат сразу бы сообразил, что делать! Лунин прикинул, что будет, если вместо Валерия из-за деревьев сейчас появится Сиплый. На секунду стало по-настоящему страшно, но тут ладонь Ольги легко, едва касаясь, погладила его по плечу…

За деревьями послышались шаги. Николай вскочил и прислушался – кто-то шел, причем не один. Келюс оглянулся, прикидывая, где лучше им спрятаться, но тут до него донесся негромкий голос Валерия. Бородач проскандировал: «Сво-и! Сво-и!» – и вынырнул прямо из ночной темноты.

Он был действительно не один. Вместе с ним на поляну вышел высокий, на полголовы выше Келюса, парень в непременной археологической штормовке, с каким-то свертком в руках.

– Это Серега Семин, – выдохнул археолог. – Прошу любить, прошу жаловать… Уф, проклятое курение, совсем двигаться разучился!

– Сергей, – низким сильным голосом прогудел Семин, пожимая мощной ладонью руку Лунина. При тусклом звездном свете Николай разглядел, что тот был, как и полагалось археологу, бородат, носил тельник и выглядел несколько мрачно, может быть благодаря тускло блестевшим металлическим коронкам.

– Ну вот, Серега, – продолжал Валерий, – про Николая я тебе рассказывал. Так что этой ночью ты оказался в плохой компании… За исключением Ольги Константиновны, разумеется.

– Вы его не слушайте, Сергей, – вмешался Келюс. – Компания у нас самая распрекрасная. Так что там, Лер?

«Лер» было давним студенческим прозвищем бородача, которое оба они уже успели подзабыть. Валерий секунду-другую соображал, к кому это обращаются, затем мотнул головой.

– В общем, худо. Вот твой рюкзак, архаровец. Ольга, ваш свитер… Сергей захватил даже спальник, но думаю, он нам ни к чему…

– За вами это, – перебил Семин. – Какой-то мужик в плаще и шляпе, говорит, ваш приятель…

– Сиплый? – вскинулся Келюс. – Голос у него такой странный…

– Голос – это точно! Говорит, словно его душат. С ним еще трое пацанов, один в черной куртке. Нервные такие!..

Николай кивнул, узнавая из этого краткого описания своих странных знакомых с обостренным чувством классовой ненависти.

– А пятым там Дурилка, – закончил Валерий. – Видать, и вправду стукачок! По-моему, у этого Сиплого пара револьверов в карманах, да и у пацанвы тоже. Бизон, молодец, сразу сообразил – шепнул, чтоб я вас предупредил. Я сказал, что вы с Ольгой к морю пошли, так что у нас есть полчаса… Ай да Дурилка. Вот сука поганая!..

– Валерий! – укоризненно произнесла Ольга, и тот смущенно умолк.

– Как нам лучше уходить? – поинтересовался Келюс, плохо знавший местную географию.

– На дорогу нам не выйти, – бородач быстро оглянулся. – Придется идти через лагерь. Разве что напрямую, через лес…

– Там болото, – прервал его Семин, – ночью не пройти.

– Плохо. Есть еще одна дорога, мимо горы, но там обрыв – и море. Найдут, даже ночью…

– Пересидим в лесу, – предложил Семин, – я вот и спальник для вас, Ольга, захватил. А как будет рассветать, я переведу вас через болото на трассу.

– У тех машина, – возразил Валерий. – Правда, в начале шестого будет рейсовый автобус. Если сразу туда…

– Точно, – одобрил лаборант. – Пошли, что ли? Тут чуть дальше места глухие, сам еле дорогу нахожу.

– Я готова, – сказала Ольга и поправила куртку. – Пойдемте, Николай?

Келюс задумался.

– Нет, в лесу не отсидимся. Смотрите!

Он кивнул в дальний угол поляны, где из мрака проступили несколько темных, еле различимых силуэтов.

– Собаки, – удивился Валерий. – Странно… Ну ладно, собаки, и что?

– Нас уже нашли, – Лунин помотал головой, пытаясь сбросить мгновенно навалившуюся тяжесть. – Они пойдут следом…

– Да ну тебя! – возмутился археолог. – Бродячих собак испугался, орел!

Келюс пожал плечами. Доказывать свою правоту не было ни времени, ни сил.

– Плохие собаки, – Сергей внимательно всмотрелся, покачал головой, – таких тут не было. В лесу оставаться нельзя.

– Тогда на гору, – предложил Валерий, – к замку братьев-разбойников. Туда они ночью дороги не найдут. Ах черт, ведь с ними Дурилка, он-то дорогу знает. Но все равно…

– Спрячьте Ольгу, – устало произнес Келюс, доставая из рюкзака оружие, – а я останусь здесь. Поглядим, бином!..

– Ишь, снайпер! – хмыкнул бородач. – А у меня думаешь что – рогатка?

Он распахнул штормовку, продемонстрировав прикрепленную к поясу кобуру.

– Вместе пойдем, – решительно заявил Семин. – Ничего, отсидимся!

Келюс пожал плечами, решив не спорить, и поднял с земли рюкзак.

Маленький отряд углубился в лес. Тропинка сразу же резко пошла вверх, длинноногий Сергей шел быстро и уверенно, остальным же приходилось почти бежать. Тропа петляла, под ноги лезли то камни, то изогнутые корни, и Келюс, чувствуя, что Ольга начинает сдавать, подхватил ее под руку.

– Ничего, – шепнула девушка, с трудом переводя дыхание, – дойду… Николай, зачем вы опять говорили, что хотите остаться один? Это нечестно! Это…

– Извините, Ольга, – проговорил Келюс, старательно вглядываясь в еле заметную тропку, – просто устал…

Вскоре им стало не до разговоров. Подъем стал еще круче, затем тропа уткнулась в земляную стенку, по которой пришлось подниматься, ставя ноги в неглубокие выбоины. Ольга совсем выбилась из сил, и Лунин еле втащил ее наверх.

Теперь вершина была совсем близко. Лагерь, заметный по темно-красному пятнышку костра, остался далеко внизу, слева тускло мерцало неровное зеркало моря, а справа, чуть выше по склону, возвышалась полуразрушенная громада замка. Деревья остались позади, все покрывала высокая трава, лишь кое-где темнели небольшие заросли колючего кустарника.

Тропинка становилась уже и забиралась все выше. Николай сообразил, что дорога эта – единственная. Братья ди Гуаско знали, где строить свое разбойничье гнездо. Наконец тропа уткнулась в огромный развал камней, Сергей остановился и махнул рукой. Они были у цели – далеко внизу тускло светилось море, сзади темнел обрыв, а прямо перед ними ползли вверх неровные ряды старинной кладки.

Глава 3. Тени замка

Над горизонтом вставал тонкий бледный серп Луны. Неяркий свет падал на черное одеяло леса, серебристую неровную поверхность моря и голые вершины серых киммерийских гор. На Чабан-Кермене было тихо, не трещали даже вездесущие крымские цикады. Келюс, Валерий и Семин сидели у груды камней неподалеку от полуразрушенной стены. Ольга, никогда не бывавшая на вершине ночью, отправилась к подножию башни. Между тем, Валерий излагал свой стратегический план.

– Этакие Фермопилы, – рассказывал он. – Тропа узкая, слева обрыв, пройти можно только одному. Мы останемся тут, за камнями, до поворота – метров пятнадцать. В общем, но пасаран…

– Будем стрелять? – Келюс искоса взглянул на Семина, но вечный лаборант оставался невозмутим.

– Не хотелось бы, – пожал плечами бородач. – Но если приспичит, боюсь, выбора не будет.

– Выбор есть, – заметил Лунин. – Ребята, это моя война. Спасибо за все – и уходите. Если можешь, Валерий, оставь мне свой ствол.

– Будем обсуждать? – Валерий повернулся к Семину, тот молча покачал головой.

– Да поймите! – загорячился Келюс. – Ну ладно ты, Лер, всегда психом был – но Сергея зачем подставлять? Им нужны наши с Ольгой головы, а вы – свидетели. Я этих подлюг знаю…

– А ты его уговаривай, – усмехнулся археолог, кивая на Семина. – Меня можешь не стараться. Псих не я, а ты, и за тобой нужен присмотр. Сергей, тебя стоит уговаривать?

– Не стоит, – в темноте блеснули стальные коронки.

– К тому же, здесь Ольга. Все ясно, или еще раз изложить?

Лунин не ответил. Опять приходилось рисковать чужими жизнями, и на душе было скверно.

– Да не волнуйся ты! У нас два ствола, позиция идеальная. Пугнем их, и покатятся. Не самоубийцы же они!

– Сиплому пули не страшны, – вздохнул Николай, чувствуя, что его приятель сказал далеко не все.

– Он этот, как ты его называешь, ярт? Упырь кумулятивного действия? Сергей, ты веришь в упырей?

– Верю – спокойно ответил Семин. – От этого типа в шляпе холодом несет.

Келюс подумал, что его новый знакомый совсем не так прост, как кажется.

– Из двух стволов, да еще в упор… Отобьемся!.. Эх, если бы не Дурилка проклятый!

– Что? – понял Лунин. – Здесь есть еще одна дорога?

– Есть, – неохотно согласился археолог. – В общем, даже не дорога, черт знает что, а не дорога, но подняться можно. Это на противоположной стороне, – он кивнул в сторону моря.

– Вот бином, – вздохнул Келюс. – А мы можем ее тоже перекрыть?

И он показал на тропинку, исчезающую за противоположным углом полуразрушенных стен.

– Нет, – покачал головой самарский доцент. – Та тропа выходит далеко отсюда, и они смогут зайти в тыл. Стены невысокие, сам видишь.

Валерий кивнул на развалины стены по другую сторону от главной башни.

– Может, Дурилка не сообразит, – неуверенно добавил он. – Или струсит, в конце концов. Он ведь трус…

Келюс еще раз огляделся, лихорадочно пытаясь найти выход. Он подумал о башне и поделился своими соображениями с Валерием.

– Вообще-то, можно, – заметил археолог и как-то странно поглядел на Сергея. Тот оставался невозмутим. Лунин вдруг ясно представил себе лицо Михаила Корфа. Интересно, как кавалер Анны и Владимира оценил бы идею Келюса? Николай еще раз окинул взглядом башню, и в его ушах сам собой прозвучал голос барона: «Помилуйте, Николай, это ведь каменный мешок! Одна граната…»

– Ладно, – решил он. – Пока останемся здесь. Вначале, бином, думаю, они мудрить не будут. Спустим их разок с горы, а там увидим. А может, нам самим по этому второму пути попробовать?

Валерий кивнул на расстилавшуюся перед ними панораму. Николай взглянул и понял: до шоссе предстояло пройти больше километра, банда Сиплого легко догонит их на грузовике. А спрятаться на ровной местности негде.

И тут Николай заметил, что Валерий вновь как-то странно поглядел на Семина и даже еле заметно кивнул в сторону донжона. Тот внешне никак на это не реагировал, но явно задумался.

Впрочем, поразмышлять об этом Келюс не успел. Послышались легкие шаги, из темноты возникла Ольга.

– Ну как башня в ночном исполнении? – как ни в чем не бывало, поинтересовался Валерий.

– Как странно, господа, – негромко заговорила девушка. – Я столько раз бывала здесь днем и не замечала. Какое странное место!..

Валерий и Сергей вновь переглянулись. Николай понял, что археологам определенно хочется о чем-то поговорить наедине.

– Я приложила руку к стене, – продолжала Ольга. – Там, около главного входа в башню. И мне показалось, будто я слышу чьи-то голоса, музыку. Это было похоже на лютню. Я отняла руку, и все стихло…

– Кхм-м, – отозвался Валерий, поглядев на Семина, будто хотел сказать: «Ну, ты понял?»

– Значит, так, – заявил он, вставая и делая знак Сергею. – Уважаемая Ольга Константиновна, оставляем вас на несколько минут под надежной защитой этого… э-э-э, как мне уже приходилось отмечать, орла, а сами ненадолго удаляемся на, э-э-э, производственное совещание. Николай, злодей, не забывай все же следить за тропинкой. Ольга Константиновна, прошу не волноваться, вы здесь в полной безопасности.

Он выразительно взглянул на Лунина. Тот понял, что приятель велит молчать об их разговоре и согласно кивнул. Археологи, отойдя шагов на сорок в сторону, начали о чем-то оживленно беседовать.

– Валерий сказал правду? – Ольга присела на большой серый камень, когда-то выпавший из стены. – Они нас не найдут?

– Не знаю…

Келюс хотел сказать о собаках, которые, если он оказался прав, неизбежно выйдут на их след, но взглянул на девушку и промолчал, пожалев, что рядом нет Валерия, славившегося своей дипломатией.

– Поняла… На гору ведут несколько тропинок, они смогут подняться…

И вновь Келюс не решился солгать.

– Смогут… Ничего, бином, досидим до утра…

Но он тут же сообразил, что утро не принесет спасения. Скрывающая их темнота исчезнет, а надеяться на чью-то помощь не приходилось. Их задержит первый же милицейский патруль.

Похоже, девушка также это поняла, ее взгляд стал каким-то странным – жестким и одновременно полным отчаяния.

– Значит, вы опять попали из-за меня в беду!.. Знаете, Николай, перед смертью отец сказал, что наша семья проклята, и мы будем приносить несчастья всем, кто рядом с нами. Три века назад по приказу моего предка убили ребенка, мальчика девяти лет. Такое не искупить ничем… Я осталась последней из нашей семьи, Николай. И лучше бы мне сейчас быть со всеми!..

Келюс вспомнился сон: глубокая яма у проселочной дороги, распавшиеся остовы…

– Прекратите, Ольга, бога ради! – поморщился он. – Охотятся, собственно говоря, за мной. Гордиться тут нечем, но это мы с дедом вышли на архив, мы с Фролом искали скантр и прикончили Волкова. Так что кто еще кого, бином, втянул!

Ольга покачала головой, ладонь коснулась его пальцев.

– Нет, Коля. Вы – человек этого мира, у вас есть прекрасные друзья, вам есть где скрыться. А у меня нет ничего. Даже не так – меня просто нет. Михаил… Мик рассказывал, что есть теория множественности миров, очень похожих, почти одинаковых. Но меня ни в одном из них уже нет. Помогать мне бесполезно, я даже не призрак… Иногда мне кажется, что когда нас убивали, я успела крикнуть и теперь я-нынешняя – просто эхо, отзвук этого крика… Если с вами что-то случится, я не прощу это себе даже там…

Лунину стало не по себе.

– Вы эту мистику бросьте! – заявил он самым невежливым тоном. – Мику, паршивцу, уши оборву, чтоб ерунды не болтал! В конце концов, Ольга, если вы меня окончательно отпели, то во имя искупления вам, бином, придется согласиться стать моей вдовой…

Он осекся, соображая, что такого ляпнул. К его удивлению, Ольга рассмеялась:

– Мне уже как-то делали предложение, Николай, даже дважды, но такого оригинального я еще получала! Извините, я действительно сказала что-то не то… И, конечно, не собиралась вас, как вы говорите, отпевать! Но ваше предложение я не забуду. Как-нибудь обдумаю на досуге.

– Угу, – отвернулся Лунин, с явным облегчением заметив, что Валерий и Семин, о чем-то договорившись, идут к ним.

– Ну чего, Лер? – как можно веселее обратился он к бородачу. – Удумали?

– Удумали, – охотно отозвался тот. – Мы, понимаешь, обсуждали твое мудрое предложение, чтобы вам здесь остаться, а нам дать деру. Ты ведь так ставил вопрос, камикадзе?

Ответа Валерий явно не ожидал.

– Стало быть, посовещались, и проявилось, так сказать, мнение. Оставить вас тут, конечно, можно и нужно. Но! – археолог наставительно поднял палец. – Но только в том случае, пример ты наш героический, если вас с Ольгой здесь даже судья с ищейкой не найдет.

Келюсу представилось мрачное – без окон и дверей – подземелье под главной башней.

– Ольга, – обернулся к девушке бородач. – Не обижайтесь, пожалуйста, но у меня вопрос… Как вы относитесь к идэ фикс этого молодого человека? Ну там, оборотни, приведения, призраки утонувших невест? В общем, с нервами у вас как?

– Вы знаете, кто я, – спокойно ответила Ольга. – Фантомы в саванах меня уже давно не пугают. Я выразилась понятно?

– Понятно. Значит, к делу. Сергей, давай теперь ты.

– А чего я? – пожал плечами Семин. – Ладно… Прошлой осенью я был здесь на разведке, копнул неподалеку от башни, а там ступеньки. Думал копнуть дальше, а ночью они ко мне и явились…

– Кто? – поразился Лунин. – Ребята, это что у вас – юмор перед сном?

– Сейчас увидишь, – пообещал самарский доцент. – А ну-ка прогуляемся!

У подножия башни бородач кивнул на огромные, грубо отесанные камни, скрепленные окаменевшим за века цементом.

– Приложи руку.

Келюс послушался и – и тут же отдернул ладонь. В уши ударили громкие голоса, звуки лютни. Николай осторожно притронулся пальцами к камню – красивый густой мужской голос пел что-то на непонятном языке. Тут же вспомнились слова Ольги…

– Впечатляет? – хмыкнул Валерий. – А теперь прошу всех ретироваться. Шагов на десять, да, Сергей?

Тот кивнул, посматривая то на башню, то на неровный венец полуразрушенных стен. К их подножию и отошли, остановившись у огромного провала с рваными неровными краями, где был когда-то главный вход. Семин остался на месте.

– Давай! – махнул рукой Валерий, подмигнув Келюсу. Тот пожал плечами и взял Ольгу за руку, чуть заметно пожав тонкую ладонь.

Сергей между тем постоял у стены, к чему-то прислушиваясь, затем положил обе ладони на поверхность камня и, подождав еще мгновение, громко и четко произнес, обращаясь к кому-то невидимому:

– Чезаре! Это я, Семин! Поговорить надо!..

Келюс удивленно огляделся, но ничего не произошло, никаких итальянцев на вершине не было и быть не могло.

– Слышишь меня, Гуаско? Ты клялся!..

Тут только Николай понял, к кому обращается странный парень. Чезаре ди Гуаско, хозяин Пастушьей Крепости… Лунин подумал о нелепом розыгрыше, и вдруг понял: что-то изменилось. Другой стала тишина – вместо молчания старых, давно покинутых людьми развалин, вокруг был огромный зал, полный людей, которые замерли, не решаясь проронить ни звука. Откуда-то доносились странные шорохи, послышался шепот, прозвенела задетая струна. Но вот сильный мужской голос, похожий на тот, что недавно пел, проговорил ровно и спокойно:

– Я иду!

На самом деле он сказал иначе – на певучем непонятном языке, но Келюс каким-то образом мгновенно понял значение каждого слова.

Над башней замерцал свет. Вначале он был еле заметен, теряясь на фоне звездного неба, но затем сгустился, обозначая четкие ровные контуры, и Николай понял, что видит перед собою башню, какой она была много веков назад – огромная, раза в три выше уцелевшего основания, с каменным венцом на вершине, с узкими стрельчатыми окнами и черными силуэтами застывших на посту солдат в круглых, чуть приплюснутых с боков шлемах. На месте рваного провала проступила высокая, обитая светлым металлом дверь, перед которой темнели цепи опущенного подъемного мостика. Сквозь светящийся контур Николай по-прежнему различал темный излом развалин, но призрачная башня с каждой минутой становилась все зримее, можно было уже различить ровные ряды новеньких, только что уложенных камней со свежими следами сколов.

– Красиво! – шепнула Ольга. – Как в сказке!..

Николай молча кивнул, почувствовав что-то нездешнее, чужое, чему не было места под родным небом. Рыцарская Европа, далекая, непонятная…

…Створки дверей не спеша отворились, в проеме заиграл свет факелов, послышалось негромкое слитное пение. Николай подумал, о чем могут петь в разбойничьем замке, и вдруг в его голове сами собой стали рождаться слова католического псалма. Призраки пели о Господе – их едином оплоте, сокрушившем кости надменных врагов.

Свет факелов дрогнул. Из дверей ровно и мерно шагнули арбалетчики в темных доспехах. Они шли по трое, неся арбалеты на плече, забрала округлых шлемов были опущены, а движения чуть замедлены, словно при неудачной киносъемке. Ряд за рядом они выходили из башни, выстраиваясь в шеренгу у ее подножия. Их железные ботинки ступали бесшумно, словно не касаясь земли. За арбалетчиками в проем шагнули слуги в роскошных ливреях. Они несли факелы, пылавшие странным голубоватым огнем. Факелоносцы спускались вниз, выстраиваясь в ровный живой коридор, голубоватое пламя горело ровно, недвижно. На мгновение наступила тишина, а затем громкий голос торжественно возвестил:

– Их светлости монсеньоры ди Гуаско!..

В дверях появились двое. Первый был высоким, широкоплечим с короткой квадратной бородкой, одетым в черный камзол, на котором сверкала золотая цепь. Другой – пониже, поуже в плечах, безбородый, облаченный в пестрое многоцветное одеяние. Человек в черном сделал быстрый знак рукой. Заревели невидимые трубы, солдаты загремели оружием, где-то за стенами башни гулко ударил барабан. Призрак несколько секунд стоял, чуть приподняв голову, затем вновь сделал еле заметный жест, и у башни наступило молчание.

– Я, Чезаре ди Гуаско, хозяин этого замка и этой страны! Это мой брат и вассал Гонзальво, это мои слуги и мои воины. Я пришел, верный своей клятве. Кто вы и зачем потревожили мой покой?

И вновь незнакомые слова становились понятны, словно где-то рядом притаился незримый толмач.

– Привет, Чезаре! – самым прозаическим образом отреагировал Семин. – Поговорить надо.

– Привет, Сержио, привет, Валерио! – гордый хозяин замка, легко сбежав по ступенькам, подал Сергею, а затем и самарскому доценту руку в черной перчатке с широким раструбом.

– Я увидел, что вы не один, и решил встретить гостей, как подобает, – продолжал он учтиво кланяясь Ольге и здороваясь с Келюсом. Николай подал руку не без робости, но ничего страшного не произошло – он коснулся тонкой плотной ткани, под которой чувствовалась твердая мускулистая ладонь.

– Это Ольга, а это Николай, – продолжал Валерий. – Им нужна ваша помощь.

Чезаре поглядел на Лунина темными пронзительными глазами, еле заметно усмехнулся, затем низко поклонился девушке.

– Я не узнал вас сразу, блистательнейшая! Как прикажите обращаться к вам, скрывающей свою славу в этой глуши?

– По имени, – спокойно ответила Ольга.

– Тебе тоже нужна помощь? – Чезаре вновь поглядел на Келюса, и улыбка его стала недоброй. – Тебе, великому колдуну, со знаком власти на груди?

Николай понял, что ди Гуаско знает о дхарском знаке под его рубашкой. Он хотел ответить, но тут заговорил Валерий.

– Чезаре, чего ты крутишь? Их ищут, мы просим тебя помочь…

– Я готов отдать все, кроме моей чести и моего золота! – надменно произнес ди Гуаско, затем, чуть помолчав, добавил: – Но в мой замок не сможет войти человек из вашего времени. Для вас там только камни и прах. Даже если у него получится, он пробудет там недолго – или останется навеки с нами…

– Ольга не из нашего времени, – заспешил Келюс. – У нее есть скантр… такое устройство…

– Брат, – внезапно заговорил молчавший все это время Гонзальво. – Мы должны помочь им. Молодая сеньорита так прекрасна!..

– Помолчи! – резко оборвал его Чезаре и обратился к Келюсу:

– Я дал клятву сеньору Сержио, что буду помогать ему и его друзьям. Ты прав, в моем замке сеньорита будет в безопасности. Но тебе, сеньор Никола, могу лишь пожелать удачи в бою. Думаю, тебе не понадобится железо…

Он кивнул Лунину, а затем сделал знак брату. Гонзальво сбежал по ступенькам и подал Ольге руку. Девушка оглянулась, быстро подошла к Николаю, хотела что-то сказать – не смогла. Келюс попытался улыбнуться…

Гонзальво, молодой, изящный, с красивым, немного томным лицом, почтительно поклонившись, повел девушку вверх по мостику. Загремели трубы, вновь забил невидимый барабан, арбалетчики застыли в строю.

– До свидания, сеньоры! – Чезаре поклонился, и его взгляд скользнул по лицу Келюса. – Мне очень жаль, что я не смог помочь тебе, сеньор Никола. Но я уверен, что мы еще встретимся с тобой в царстве живых и в царстве мертвых.

– Помни свою клятву! – крикнул Семин, когда разбойник, еще раз поклонившись, повернулся чтобы уходить.

– А ты – свою! – отозвался ди Гуаско, не оборачиваясь.

Арбалетчики ряд за рядом стали исчезать в дверном проеме. Затем ушли факелоносцы, и у раскрытых дверей остались стоять лишь братья и Ольга, которую держал под руку молодой Гонзальво. Чезаре махнул рукой, прощаясь, они переступили порог, и Лунин внезапно понял, как изменилась девушка. Исчезла старая куртка и джинсы, превратившись в затканное серебром платье, в волосах сверкнула золотым огнем маленькая корона… Створки дверей, повинуясь неведомой силе, захлопнулись, призрачный замок исчез, словно порыв ночного ветра унес его с вершины Чабан-Кермена. Вокруг вновь стало пусто, лишь поздняя луна заливала слабым неверным светом развалины сгинувшей твердыни.

– Вот жлоб, – самым непоэтическим образом нарушил тишину Валерий. – Не мог двоих спрятать!

– Обойдусь, Лер…

Келюс чувствовал, что Чезаре не лгал, и двери замка закрыты для таких, как он, Николай Лунин.

– У меня и здесь, бином, дел хватит. А что это за клятва, Сергей? Ты что, нашел его сокровища?

Археолог блеснул стальными коронками.

– Там была лестница, одна ступенька чуть шаталась…

– Потом, – перебил Валерий. – Ольга Константиновна в безопасности, а нам пора на фронт.

– Да, – очнулся Келюс, – конечно… Валерий, Сергей, вам нужно уходить, я сам…

– Не надоедай!

Валерий прислушался, взглянул на Семина. Тот кивнул.

– Идут!

Они заняли позицию за грудой камней. Лунин, убедившись, что ни самарский доцент, ни лаборант Южно-Крымской экспедиции никуда не уйдут, достал из рюкзака браунинг и проверил оружие. Чезаре считал, что ему не понадобится железо. Стаю собак Николай и вправду смог отогнать…

Между тем Валерий деловито извлек из кобуры «астру», показал пистолет Семину и стал что-то тихо объяснять. Тот слушал, время от времени кивая. Внизу уже слышались приглушенные голоса, топот, собачий визг. Бородач забрал «астру» у Семина и навел оружие на угол тропинки, выныривавшей из-за стены. Его рот скривила недобрая усмешка, глаза прищурились, и Келюс подумал, что плохо знал своего однокурсника.

Николай еще раз проверил браунинг и вновь вспомнил слова Чезаре. «Не понадобиться железо…» Келюс усмехнулся, отложил оружие и сосредоточился, стараясь представить странный знак – неровное колесико, въевшееся в кожу. Знак дхаров, позволявший бить врага без железа… По телу потекло сухое тепло, колесико на груди налилось тяжестью, запульсировало…

– Не стрелять!

Валерию удивленно оглянулся.

– Как, вообще?

– Пока не скажу, – усмехнулся Лунин.

– Псих, – констатировал Валерий, но послушно отложил «астру». Шум приблизился, совсем близко послышался топот, чье-то тяжелое сопение, хрип. Келюс резко выдохнул воздух и встал. Он ждал людей, но первыми на тропинку выскочили собаки. Их было не меньше полдюжины – серых, почти одинаковых, хрипящих от быстрого бега. Увидев Лунина они, словно по команде, остановились, шерсть на загривке стала дыбом, глаза сверкнули красным огнем.

Келюс вновь усмехнулся и поднял руку, но собаки, не дожидаясь удара, развернулись на месте и с визгом метнулись назад, за угол стены. Одна из них оступилась и, не удержавшись, покатилась вниз по склону. Визг перешел в глухой вой…

Николай сжал кулаки и шагнул вперед. И почти тут же из-за угла появился первый человек. Он бежал тяжело, с придыханием, низко склонившись к земле. Лунный свет упал на лицо, и Николай узнал Дурилку. Начальник судакской базы явно подустал за минуты долгого подъема. Увидев Николая, он попытался остановиться, но, не рассчитав, бухнулся на четвереньки.

– Это… это он! – Дурилка взвизгнул, оглянулся. – Скорее, стреляйте! Скорее!..

Лунин неторопливо разжал кулак, взмахнул правой рукой. Дурилка, в этот миг пытавшийся встать, зашатался и, сбитый с ног невидимым ударом, оступился и рухнул вниз. В уши ударил крик, сменившийся визгом и завываниями, Дурилка катился по откосу, натыкаясь на камни и врезаясь в колючие кусты. Наконец, послышался дикий вопль…

И почти сразу же из-за угла сухо прогремели выстрелы. Николая ударило в плечо, он зашатался, но устоял. Вновь блеснул огонь, что-то просвистело совсем рядом с головой, но тут ударил ответный выстрел – заговорила «астра» Валерия. Раздался сдавленный крик, кто-то застонал… Николай постоял еще секунду и медленно опустился на землю. Валерий и Сергей были уже рядом.

– Кретин! – бормотал Валерий, расстегивая рубашку Лунина. – Допрыгался, осел! Болит, да?

– Болит…

Рубашка была разорвана, плечо горело болью.

– Странно, крови нет. Гляди, Сергей!..

– Синяк будет, – невозмутимо констатировал Семин. – Синяк что надо!

– Во даешь! – присвистнул Валерий. – От тебя что, пули отскакивают?

– Наверное, пуля – пластиковая, – предположил Лунин, массируя плечо. Он прекрасно понимал, что пуля, ударившая в плечо, была не пластиковая, а самая настоящая, но объяснить случившееся не мог. Разве что странное зубчатое колесико на груди…

– Атас! – Сергей кивнул на тропинку. Валерий тут же присел за камень, Лунин опустился рядом.

– И не вздумай вставать, Кио! – шепнул бородач, пристраиваясь поудобнее и протирая ствол «астры» рукавом. – А то получишь в лоб… пластиковую…

Келюс хотел отшутиться, но вдруг почувствовал странный холод. Знак на груди запульсировал чаще, но руки стали неметь, затылок сжала боль. Чья-то сила, превосходящая силу дхаров, приближалась из-за камней. Николай замер, всматриваясь в темноту. Теперь он понимал, как Фрол мог чуять яртов. Он и сам начал замечать холодный бледно-лиловый свет, стелившийся над тропинкой. Невидимый враг был уже рядом. Волна холода накатила вновь, виски сжало. Валерий вскрикнул и выронил пистолет, Николай хотел выхватить браунинг, но вспомнил, как погиб дед. Сиплый, как и Волков, не боялся свинца. Ни свинца, ни железа. «Тебе не понадобится железо…»

Валерий негромко ругался, пытаясь взять пистолет в непослушную руку. Сергей попытался помочь, но оружие словно превратилось в кусок ледяного железа. Бледно-лиловое свечение становилось все заметнее, и вот из-за угла неторопливо появилась темная фигура в длинном плаще и надвинутой на глаза шляпе.

Сиплый не вынул оружия. Постояв секунду, он издал хриплый жутковатый смешок и шагнул вперед. Келюс застыл, старая рана на локте пекла холодом, горло пересохло, в глазах зарябили странные многоцветные пятна.

«Значит, все? – подумал он. – Так просто?»

Мелькнула мысль о бегстве, но Лунин понял, что едва ли сможет сделать шаг. Валерий и Сергей все еще пытались разобраться с непослушным оружием, но Николай знал, что пули не остановят врага. На какой-то миг ему стало страшно, но страх тут же сменился стыдом.

«Этот гад убил Фрола, – вспомнил Лунин. – Но Фрол не бежал…»

И как бы в ответ откуда-то донесся тихий знакомый голос, повторивший в который раз: «Не бойся, воин Николай!»

Келюс, преодолевая слабость и холод, встал, сразу же почувствовав, как ожил знак на груди. Руки потеплели, тесный обруч, охвативший голову, исчез.

«Так держать, Француз! – послышался другой, тоже давно знакомый голос. – Не дрейфь, елы! Руку ладонью вперед!..»

– Спасибо, Фроат, – беззвучно прошептал Лунин и уже без страха взглянул на Сиплого. Тот снова издал хрип, который должен был означать смех, но в жутком голосе уже не чувствовалось прежней уверенности.

– Сволочь! – Келюс, ощутил бешеную ненависть к нелюдю, скрывающему лицо за полями шутовской шляпы. – Ну давай, бином!

Он выбросил правую руку ладонью вперед и застыл, собирая силы для борьбы. Знак на груди налился свинцом, в ушах стоял звон, правая рука начала мелко дрожать, но Лунин увидел, что Сиплый, словно наткнувшись на невидимый барьер, остановился. Дважды он пытался прорвать преграду, каждый раз Келюс чувствовал резкий толчок, но не поддавался. Его била крупная дрожь, в глазах плясали огоньки, но Николай стоял твердо, не опуская раскрытой ладони.

– Ты плохо умрешь, Лунин! – послышался леденящий душу голос. Сиплый достал из кармана пистолет, но Келюс, почувствовав внезапную уверенность в себе, взмахнул ладонью, и оружие с негромким стуком выпало из руки.

– Николай!..

Далекий памятный голос, даже не голос – чья-то мысль проникла в мозг, словно незримая воля вырвалась из заточения…

– Николай, он вас боится! Вперед! Попытайтесь сбросить его вниз. За угол не заходите!..

Приказ был точен и ясен. Покойный Михаил Корф умел командовать людьми… Келюс, шагнув вперед, взмахнул рукой. Сиплый попятился, в его движениях чувствовалась неуверенность, и Николаю показалось, что не он, а кто-то другой, невидимый, лишил ярта силы. Сиплый уходил, осторожно пятясь, Лунин вновь взмахнул рукой, пытаясь сбросить ярта вниз, тот отшатнулся, оступился, но в последнюю секунду сумел удержаться на краю и, злобно захрипев, бросился за угол.

– Уходят! – Валерий тоже вышел из-за укрытия и теперь напряженно всматривался в темноту. – Что они там возятся?

Как бы в ответ послышался визг, затем всхлипывания. Кто-то негромко выл, а другие голоса сердито и грубо отвечали.

– Ну конечно, – понял бородач. – Дурилка! Это они Дурилку вытаскивают!..

Голоса внизу стихли. Сергей, также присоединившись к остальным, несколько минут вслушивался, а затем осторожно подошел к обрыву. Постояв с минуту, он удовлетворенно заметил:

– В лагерь возвращаются. Дурилку, похоже, на себе волокут.

– Вот это хорошо… – отозвался бородач. – Это, Сергей, даже очень хорошо, без Дурилки они второго пути не найдут… А ведь это победа, шер ами Лунин!

– Не знаю…

Келюс присел на землю. Навалилась чудовищная усталость, заныло плечо, в голове стало пусто, только в ушах бешено стучала кровь.

– Что с тобой, орел? – наклонился к нему Валерий. – Ну ты и выдал, куда там Джуне! Я, как пистолет отказал, признаться, здорово струсил. Экое чудище этот твой Сиплый!

– Я тоже струсил… – вздохнул Николай.

Рассказывать о том, что случилось, не было ни сил, ни желания.

– Значит так, – продолжал бородач. – То, что они лишились Дурилки, конечно, хорошо. А вот, что пальба была, не знаю… Слышимость здесь отменная, наверное, весь кемпинг разбудили. Милиция утром будет здесь, это точно.

Келюс молча кивнул. Они по-прежнему были заперты на Чабан-Кермене.

Бородач принялся неторопливо бродить среди камней, о чем-то размышляя и попыхивая сигаретой. Николай невольно позавидовал энергии приятеля. Сам он предпочел курить сидя, прислонившись к уже успевшей остыть сланцевой глыбе. Сергей отошел дальше, время от времени поглядывая на расстилавшийся внизу вид. Впрочем, там ничего не изменилось. Слабый лунный свет заливал темные вершины деревьев, маленькие, словно игрушечные, палатки и узкую равнину, протянувшуюся от лагеря к морю.

– Ух ты! – хмыкнул бородач, наткнувшись на оружие Сиплого. – Да тут целый пистолет! Интересно, я такой системы не знаю…

– Не трогай, – посоветовал Лунин. – Если что, там не будет твоих отпечатков.

– Резонно. А свою «астру», ежели дотянем до утра, зарою от греха подальше. Чувствую, будет здесь шмон…

Внезапно со стороны лагеря донесся шум. Келюс прислушался – под горой заводили мотор.

– Интересно, кто это? – сразу же заинтересовался Валерий. – Наши или…

– Они, – перебил Семин. – У нас мотор послабше.

Трудно было понять, как Сергей мог на таком расстоянии судить о силе мотора по звуку, но спорить никто не стал. Мотор долго разогревали, а затем от лагеря в сторону моря не спеша двинулось нечто, издали напоминающее майского жука средних размеров. Грузовик, на котором прибыли незваные гости проехал полдороги до пляжа и остановился.

– Неужели драпают? – обрадовался Валерий, всматриваясь в темноту. – Тонка же у них кишка…

– Не драпают.

Келюс подошел к обрыву, всмотрелся и понял, что скепсис Семина вполне оправдан. Пришельцы и не думали уезжать. Грузовик стал посреди неширокой равнины, от него отделились две темные точки и разошлись в разные стороны.

– Не иначе, Дурилка посоветовал, – предположил самарский доцент. – Перекрыли второй спуск, и теперь, если что, мгновенно нас догонят. Вот сволочи! А кто-то наверняка остался в лагере для верности…

Николай вновь кивнул. До утра их не выпустят с Чабан-Кермена, а утром приступ можно повторить или просто сдать Лунина или его товарищей подоспевшим стражам порядка.

Бородач подозвал Семина и о чем-то с ним негромко заговорил. Келюс вновь поглядел вниз – черные точки были на месте. Лунин прикинул, не сойти ли с горы, чтобы дать бой, но тут же одернул себя. Их трое против четверых, а подставлять под пули Валерия и Семина он не имел никакого права. Тем временем совещание археологов явно затягивалось. Наконец, Валерий встал.

– В общем, так, – заявил он самым решительным тоном. – Спим до половины четвертого, а потом пробуем спуститься.

– То есть? – заинтересовался Келюс. – Здесь есть еще один путь?

– Пути-то нет. Впереди обрыв, сам видишь, сзади – такой же обрыв, только покруче, и море… А мы пойдем как раз по тому склону, который они сторожат. В полчетвертого луна уже зайдет и с земли ничего не увидишь. Думаю, на спуске они нас не заметят.

Келюс вспомнил о собаках, но ничего не сказал.

– А дальше рискнем. Как только окажемся внизу, так сразу вправо – к морю. Там обрыв и пляж, попытаемся пройти. Правда, если нас засекут, придется плыть в Турцию… Ну, а если повезет, то по пляжу дотопаем до кемпинга, если хочешь, можно и до Морского.

– Зачем до Морского? – удивился Лунин. – Меня там уже ищут.

– Тебя везде ищут, – успокоил бородач. – До Морского идти, конечно, незачем. Возле кемпинга повернем налево, там трасса. Дойдем до поворота и подождем автобуса до Приветного, оттуда можно добраться до Алушты. Больше, пожалуй, ничего предложить не смогу.

Лунин не стал спорить. В конце концов это был хоть какой-то шанс.

– Я поеду с тобой, – добавил бородач. – Довезу до Симфы и посажу в поезд. Вопросы?

– Вопросов нет. Только никуда ты меня везти не будешь. Вопросы, бином?

– Псих, – вздохнул археолог. – Безумству храбрых поем мы песню. Безумство храбрых – вот мудрость жизни…

– Точно. Давай лучше решим с Ольгой.

– А чего решать? – удивился Валерий. – Когда все успокоится, Сергей пригонит мотоцикл и отвезет ее к своей тетке в Куйбышево. Там уж такая дыра, что точно не доберутся… Сергей, там у тебя тетя, да?

– Двоюродная сестра, – уточнил невозмутимый Сергей, и металлические коронки вновь блеснули в темноте.

– Ну да, кузина, – охотно принял поправку Валерий. – А потом, если нужно, отвезу Ольгу в Самару. Буду тебе позванивать. Ты сам, кстати, куда собираешься?

Келюс задумался. У него было несколько знакомых по дальним и ближним городам распавшейся страны, но Лунин понимал, что вслед за ним по каждому адресу рано или поздно придут Сиплый и его банда.

– Поеду за кордон, – заявил он, надеясь успокоить Валерия.

– Куда? – недоверчиво покосился тот. – Скажешь еще!.. Ладно, если что, приезжай ко мне, в Жигулевских скалах отсидимся. Все, будем спать!.. Ставлю будильник на полчетвертого.

Валерий, подсвечивая спичками, поставил звонок наручных часов на нужное время и занялся подготовкой импровизированного ночлега. Вот тут-то Николай оценил предусмотрительность своих приятелей. Спальник развернули и расстелили траве, рядом положили одеяло, и места вполне хватило как раз на троих. Впрочем, спали по очереди. Сначала Сергей, а за ним Валерий заступали в караул, скрашивая скуку сигаретным дымом. Лунин потребовал, чтобы в число караульных включили и его, но когда легкий толчок в плечо разбудил Келюса, луна уже ушла, а небо над горизонтом начало заметно светлеть.

– Быстро! – скомандовал Валерий. – Умываться будем потом, воды все равно нет. Готов?

– Ага, вроде, – пробормотал Келюс. – Чего меня в караул не подняли?

– Слишком много удовольствий сразу. Ну, пошли!

Николай забросил на плечи рюкзак, куда был уже спрятан браунинг, и напоследок огляделся. В предрассветной дымке руины замка казались нереальными, словно декорации старого черно-белого фильма. Виденное ночью представилось каким-то бредом. Но ведь Ольга оставалась здесь…

– Не боись, – понял Валерий. – Все будет нормально, еще на свадьбе попьянствуем.

– Да катись ты, Лер! – вяло отреагировал Николай.

– Пошли, пошли!

Бородач махнул рукой и первым зашагал вправо, по узенькой тропке вдоль обрыва. За ним шел Келюс, последним спускался Сергей, который то и дело останавливался и внимательно осматривал окрестности. В предрассветной полутьме заметить что-либо было трудно, а вскоре тропинка нырнула в редкий невысокий лес, и Лунин понял, что время выбрано правильно. Глаза еле различали дорогу, снизу не спеша поднимался клубящийся туман, и увидеть что-либо даже в десяти шагах стало почти невозможно. Их мог выдать только звук, поэтому шли осторожно, стараясь не цепляться за то и дело попадавшиеся камни и вездесущие кривые корни, тянувшиеся из-под земли. Пару раз Келюс все же оступился, но сумел удержаться на ногах.

…Почему-то Николаю казалось, что они будут спускаться долго, и он очень удивился, когда уже минут через десять идущий впереди Валерий остановился. Все замерли, бородач выглянул из-за дерева, секунду подождал и махнул рукой.

Лунин, стараясь ступать как можно тише, шагнул вслед за Валерием и увидел равнину, покрытую высокой, мокрой от росы травой. Слева, за туманом, остался лагерь, а чуть ближе Николай успел заметить невысокую темную фигуру – часовой был на месте.

Валерий беззвучно ухмыльнулся и кивнул направо. Тропинка сразу стала шире, на обочине замелькали пустые консервные банки, и Николай понял, они приближаются к пляжу. Сзади было по-прежнему тихо. Келюс подумал о собаках, но тут же прогнал от себя эту мысль – ни одной из серых тварей он не заметил, а значит оставалась надежда, что сумрак и туман скрыли беглецов.

Валерий вновь сделал знак и тут же исчез. Николай шагнул вперед и увидел, что они подошли к обрыву. Внизу, метрах в пяти, темнела полоска пляжа, а дальше, до самого горизонта, в предрассветном сумраке расстилалась гладь вечношумяшего Эвксинского Понта.

На пляж спустились по вырубленным в обрыве ступенькам.

– Стоп! – выдохнул Валерий, присаживаясь прямо на серую сырую гальку. – Передых. А то помру…

Сергей, с сомнением поглядев на гребень обрыва, тоже присел на оказавшийся поблизости камень. Келюс пристроился рядом и на минуту закрыл глаза. Рядом шумело море, воздух был чист и полон сводивших с ума запахов. Никуда не хотелось ни идти, ни уезжать…

– Все, – услышал он голос бородача. – Двинули!..

Идти по гальке было неудобно, ноги то и дело проваливались, вдобавок при каждом шаге раздавался громкий скрип, способный, казалось, разбудить всю округу. Келюс то и дело поглядывал влево, на обрыв, на там не было ни души. Похоже, их действительно не заметили.

Галечный скрип уже успел порядком надоесть, когда Валерий, несколько раз уже поглядывавший в сторону обрыва, остановился и указал рукой влево. Келюс оглянулся и увидел пологий подъем, изрезанный следами шин. Здесь, очевидно, не так давно спускались к морю автотуристы.

Поднявшись наверх, остановились. Слева, почти утонув в тумане, возвышался Чабан-Кермен, а впереди, в нескольких сотнях метров, виднелась еле заметная полоса – именно здесь шоссе делало поворот.

– Вроде успели, – удовлетворенно заметил Валерий, поглядывая на часы. – Автобус через пятнадцать минут, если не опоздает, конечно…

Лунин облегченно вздохнул. Сейчас он уедет… Он уедет, а остальные?

– Лер, а что вы скажете в лагере?

– А ничего не скажем, – удивился бородач. – Мы вас вообще не видели. Взял ты, стало быть, Ольгу Константиновну под белы ручки и был таков. А мы в Морском ночевали… Правда, Сергей?

Семин согласно кивнул.

– И вообще, не суши себе мозги. Уверен, что когда мы вернемся, никого из твоих приятелей в лагере уже не будет. Мне кажется, они не очень в ладах с милицией. А, если удастся, собачками займемся. Ох, гляжу я, интересные тут собачки…

Шоссе было уже рядом. Туман начинал редеть, утро вступало в свои права, и Лунин поневоле забеспокоился. Опоздай автобус минут на двадцать, туман исчезнет, и те, кто остался в лагере, легко их обнаружат. Приходилось надеяться на лучшее. Добравшись до поворота, где, по словам Сергея, автобус обычно подбирал пассажиров, они укрылись за деревом, чтобы не быть замеченными со стороны лагеря. Время поджимало, но дорога была пуста.

– Ничего, ничего, – Валерий быстро оглянулся. – Я бы всех этих шоферюг!.. Ладно, воспользуемся тайм-аутом… Николай, а ну-ка расскажи еще раз про этот Филиал в Крыму.

Келюс пожал плечами. О Филиале он почти ничего не знал, поэтому рассказ был недолгим.

– Так, – подытожил археолог. – Прежде всего, там должно быть полно охраны. Наверняка это все считается военной базой. Затем… Затем туда должны были наезжать какие-то чины. Что еще, а?

Николай развел руками.

– По-моему, там еще должно быть что-то, – не особо понятно заметил бородач. – Это, судя по всему, какое-то необычное место. Ну там, древний храм, легенды всякие, фольклор…

Он выжидательно посмотрел на Семина.

– Можно поглядеть, – чуть подумав, отозвался тот. – Это, похоже, где-то в горах.

– Конечно, в горах, – тут же согласился Валерий. – На Яйле где-нибудь…

– Стой! – Келюс вскочил. – Все-таки нашли, бином!..

Туман уходил. Первые лучи летнего солнца уже заливали равнину, и в неярком утреннем свете хорошо были видны несколько точек, быстро приближавшихся со стороны лагеря.

– Собаки, – понял Валерий. – Учуяли. Где же автобус, тудыть его!

Но дорога была пуста. Бородач расстегнул кобуру, но доставать оружие не стал, поглядывая то на шоссе, то на приближавшуюся стаю. Собаки были уже близко, их было много, не менее дюжины. Серые твари спешили, по-видимому, уже успев заметить людей. Бежавший впереди серый пес, тот, что первым подошел к Келюсу на проселке, был уже метрах в пятидесяти, когда сзади послышалось негромкое гудение – вдали показался автобус.

– Слава Богу, – выдохнул Валерий, застегивая кобуру. – Опоздали, голубчики!..

Увидев, автобус, стая остановилась, собаки нерешительно закрутились на месте и внезапно завыли. И тут Лунину почудилось, что откуда-то из глубины леса послышался ответный вой – низкий, тяжелый. Николай понял, что уже слышал такое – то ли в лесу, то ли во мраке подземелья…

Автобус затормозил, шофер открыл дверь, нетерпеливо посмотрев на троих парней у обочины. Келюс быстро пожал руки археологам, вскочил на подножку, машина тронулась.

…На повороте Николай оглянулся – Валерий махал рукой, а собачья стая, подбежав совсем близко, глядела вслед, посвечивая красными огоньками глаз.

Глава 4. Погоня

Алушта встретила Келюса суетой, толпами на грязной набережной и чудовищными очередями у троллейбусных касс. Лунин несколько раз прошелся по центру города, пытаясь заметить слежку, и даже заглянул в почти пустой в этот утренний час парк, посреди которого возвышался мрачный памятник жертвам гражданской войны. Но никто за Николаем не следил. Убедившись в этом, он вновь нырнул в толпу, добрался до троллейбусной станции и, решив не искушать судьбу, взял такси до Симферополя. Уже садясь в машину, он почувствовал, как заныло раненое предплечье. Оглянувшись, Келюс никого не увидел, а уже через несколько секунд машина уносила его прочь до шумной толпы в сторону горного перевала.

В Симферополе Николай увидел такую же толпу на площади перед вокзалом, ошалевшую от вязкой августовской жары. Осмотревшись, он прошел к билетным кассам и, став в бесконечную очередь, принялся размышлять о том, что, собственно, делать дальше. Лунин еще раз вспомнил адреса приятелей, но понял, что ехать некуда. Почему-то подумалось о загадочной Якше, о которой он сам рассказывал Фролу. Не туда ли ездил воин Фроат? Но у дхарской Пех-ры Келюса никто не ждал – разве что Сиплый и нелюди Нарак-цэмпо.

Очередь стояла мертво, но внезапно вдоль нее заскользил мерзкого вида стрикулист, потряхивавший голубым бланком билета. До Николая донеслись слова «Столица» и «на сегодня». Он поспешил покинуть очередь и достать из нагрудного кармана остаток генеральских денег. Стрикулиста уже осаждали, но он, взглянув на Лунина как-то странно, внезапно протянул билет именно ему, затем, не став даже пересчитывать деньги, поспешил нырнуть в вокзальную толпу. Вначале Николай решил, что его попросту надули, но голубой бланк после тщательного изучения оказался настоящим. Оставалось поблагодарить судьбу – или предположить, что жулик, знакомый с милицейскими стендами, опознал Келюса, но не стал поднимать шум по поводу встреченного им фигуранта республиканского розыска.

Лунин решил рискнуть и ехать в Столицу. Времени до отправления поезда оставалось немного, и он успел лишь забежать на небольшой, переполненный народом базарчик рядом с вокзалом и пообедать в недавно открытом татарском кафе. Теперь можно было идти на третий путь, где ждал поезд. Николай начал пробираться через привокзальную толпу к подземному переходу, когда внезапно его стали теснить в сторону. Перед глазами мелькнула нелепая среди летней жары комиссарская кожанка, Николай поднял глаза – рядом с ним стоял знакомый паренек с жесткими недетскими глазами. Двое других уже подходили с боков, отрезая путь к отступлению.

– Ты не будешь стрелять, Лунин, – парень в кожанке глядел с откровенной ненавистью. – Здесь люди. Ты ведь не хочешь лишних жертв, правда?

Спорить Келюс не стал, тем более что браунинг был спрятан на самом дне рюкзака. Оставалось вступить в разговор.

– И ты стрелять не будешь. Или, бином, пролетарский гуманизм в этом случае допускает исключения?

Парни переглянулись.

– Опять издеваешься, товарищ Лунин! – возмутился другой преследователь, одетый во вполне современные майку и джинсы. – Мы не бандиты! А вот ты преступник, и мы сейчас передадим тебя властям…

– А, юные друзья милиции! – подхватил Келюс, надеясь вывести мальчишку из равновесия. – Как у вас там, в Утопийской Советской? В каждом городе, бином, по три памятника Павлику Морозову?

– Не смей! – взвизгнул парень в кожанке. – Ты оскорбляешь нашу родину!

– Вашу? – хмыкнул Лунин. – Я думал, вы русские, а вы, значит, бином, утопийцы?

– Мы… Мы не утопийцы! – запротестовал паренек в майке. – Так называют нас проклятые оппортунисты-косухинцы!..

– Вы многого не знаете, товарищ Лунин, – заговорил молчавший до этого парень в очках. – Вы поверили клевете. Наша страна – последний оплот истинного большевизма. Вам должно быть стыдно, что вы не с нами…

В иное время Николай с большим интересом поговорил бы о загадочной Утопийской республике и ее обитателях, но сейчас было не до этого. Продолжая усмехаться, он постарался сосредоточиться. Знак, странное колесико на груди, начал пульсировать, руки стали теплыми и тяжелыми, в ушах послышался легкий звон…

– Мы живем в трудных условиях, – продолжал очкарик. – У нас практически нет месторождений металлов, пшеница растет плохо. Даже солнце не такое, как на Земле…

Келюс слушал невнимательно. Нужно было еще несколько минут, чтобы собраться с силами – ночная схватка порядком его вымотала.

– Нам приходится все время увеличивать армию. Проклятые оппортунисты-косухинцы в Долине Ветров не хотят мира, они даже помогают реакционерам на островах, снабжают их оружием. Мы бы давно навели революционный порядок, если бы не шторм…

– Волн испугались? – подхватил Келюс. – Или плавать не умеете?

– Плавать? – парень в кожанке покачал головой. – Поплывешь, если шторм длится весь год и волны – с десятиэтажный дом. Весь год – четыреста двенадцать дней!..

Он взглянул на своих товарищей и осекся. Очевидно, про длительность года в загадочной большевистской республике говорить не полагалось.

– В общем, так, – заговорил парень в майке. – Одно из двух, Лунин. Или ты сейчас ведешь нас к той, которую ты называешь Ольгой Славиной, или мы вмешаемся в ваши внутренние дела и передадим тебя буржуазным властям.

Келюс уже не слушал. В висках стучала кровь, в кончики пальцев впились острые иголки, знак на груди вновь показался свинцовым.

– Там! – резко произнес он, показав куда-то вверх, в бледное горячее небо. Парень удивленно поднял глаза – и Лунин взмахнул рукой. Невидимый удар пришелся по шее, преследователь захрипел и стал медленно сползать на грязный асфальт. Второй удар сбил с ног владельца кожанки. Третий – говорливый очкарик – вначале отшатнулся, но затем бросился прямо на Николая. Келюс врезал ему между глаз, впечатав очки в переносицу, и нырнул в подземный переход, затерявшись в пестрой шумной толпе.

Поезд уже отходил, но Лунин все-таки успел запрыгнуть в последний вагон. Уже пробираясь через вереницу тамбуров, он вдруг понял, что здорово рискует. Врагам не нужно посылать за ним «хвост» – спекулянт мог не случайно продать билет именно ему, Лунину. Жулику показали фотографию Келюса, и его странные взгляды объяснялись просто – боязнью ошибиться. Значит, западня? Николая не смогли задержать на вокзале, но преследователи точно знают, когда и куда он едет. Значит, в Столице его будут встречать или просто арестуют в дороге…

Первой мыслью было выскочить на ближайшей же станции, но Лунин решил, что станционная милиция наверняка имеет его фотографию, а значит и это не выход. Затем рассудил, что едва ли трюк с билетом придумала милиция. В поезде его брать не решаться, ведь он вооружен, а значит, могут быть случайные жертвы. Милицейскую засаду следовало ждать где-нибудь на вокзале или в переходе столичного метро. Если же, что казалось более вероятным, билет продали бандиты Сиплого, то в поезде его брать тоже не решатся, ордера у них нет…

Постепенно Николай успокоился. Даже если он прав, время еще есть, его ждут в Столице, но можно сойти в Мелитополе или в Запорожье. Поезд проезжает эти станции ночью, темнота поможет скрыться… А может, все его опасения – ерунда, просто разгулялись нервы? Ведь не всевидящи же враги, не всемогущи!

Николай поставил будильник электронных часов на три ночи и попытался заснуть. После Чабан-Кермена он чувствовал себя слабым и разбитым. Пульсация на груди стихла, руки казались ватными, на затылок навалилась свинцовая тяжесть. Николай успел подумал, что сонным его арестовать проще всего, и тут же забылся.

…Странные тени мелькали перед его взором. Мрачно усмехался чернобородый Чезаре ди Гуаско, из-за деревьев следили горящие глаза псов-оборотней, а затем словно лопнул занавес, и Николай увидел странную, не похожую ни на что землю. Темно-серое низкое небо с легкими полупрозрачными облаками нависало над каменистой равниной, желтели ровные четырехугольники возделанных полей, а потом глазам открылся город, застроенный одинаковыми четырехэтажными домами с причудливыми усами антенн на крышах. В центре, на огромной пустынной площади, напротив памятника Вождю из ярко-синего камня, возвышалась громада серого здания с высоким шпилем, на котором развевался красный флаг с изображением трех маленьких звезд. Николай не слышал ни звука, словно перед ним было толстое стекло, но чувствовал легкий, шепчущий ветер, несший песчинки и мельчайшие капельки воды. И наконец он увидел море. До самого горизонта, покрытого клубящимися сиреневыми тучами, раскинулись бушующие волны, они казались неестественно огромными, черными, с белой гривой пены на неровных гребнях. Чудовищный прибой накатывался на серый, абсолютно пустой безлюдный пляж, над кипящим морем не мелькали чайки, а на мертвом песке не было заметно даже обрывка водорослей. Страшная в своей бессмысленной мощи стихия раз за разом обрушивалась на голый беззащитный берег, и Лунин подумал, что, наверное, очень тяжело, когда такой шторм длится целый год – все четыреста двенадцать дней…

И вдруг все исчезло, и Келюс оказался на своей кухне в Доме на Набережной. Он сидел за столом, Фрол заваривал чай, а рядом застыл тихий и сумрачный Корф.

– Мы тут чайку решили сообразить.

Фрол обернулся, и Лунин заметил, что лицо дхара украшает густая русая бородка, которую он никогда не носил при жизни.

– Не возражаешь, Француз? Все равно тебя пока нет… Да, недавно твой дед заходил, хотел с тобой обязательно поговорить.

Фрол достал три стакана, но чай налил только Келюсу, а себе и барону поставил пустые.

– Там… на горе, – попытался заговорить Николай. – Это вы? Вы мне помогли?

Фрол покачал головой, барон грустно улыбнулся.

– Пей чай, Француз, – предложил дхар, – тебе сейчас вставать. Только, елы, не пори горячку!..

Николай взял подстаканник, и вдруг его обожгло, но не жаром, а лютым холодом. Рука занемела, он застонал и проснулся.

В вагоне было темно, только под потолком тускло светились небольшие лампочки. Николай взглянул на часы. Было без пяти три, и он решил еще поспать, как вдруг услышал шум. Кто-то – один или даже двое – негромко разговаривали с проводником. Келюс осторожно выглянул в коридор и отпрянул: в глубине, у остывающей печки, мелькнул синий с красным милицейский китель.

Это, конечно, могло быть случайностью, но Николай понял, что такие совпадения не к добру. Он выглянул в окно – в темноте мелькала россыпь огоньков, поезд подходил к какой-то крупной станции. Значит, решили брать сейчас, ночью?

Лунин, стараясь двигаться бесшумно, спрыгнул с полки, накинул штормовку и вновь выглянул в коридор. Милиционеров было двое, теперь они стояли напротив первого купе, о чем-то беседуя с сонными пассажирами.

– Документы… – донеслось до него, – в поезде опасный преступник…

И это не могло быть совпадением. Те, кто продал ему билет, наверняка знали номер места, а значит совершенно незачем устраивать проверку целого вагона. Но если билет достался ему от банды Сиплого, то милиция таких подробностей могла и не знать…

Вспомнились слова Фрола. «Не пори горячку…» Келюс вновь выглянул в коридор. Милиционеры были теперь у второго купе, оттуда слышался возбужденный голос с сильным кавказским акцентом. Ему что-то отвечали, но уроженец Кавказа, разбуженный среди ночи, явно не желал успокаиваться. Милиционеры зашли в купе, проводник стоял рядом, глядя в противоположную сторону. Решившись, Николай схватил рюкзак и шагнул в коридор. Его не заметили, и Келюс, стараясь ступать как можно тише, пробрался к противоположному тамбуру. Секунда – и тяжелая железная дверь скрыла его от преследователей.

Тамбур гремел железом, из разбитого окна несло холодом, а за ним светились огни большого города. Поезд раскачивало на стыках, взвизгнули тормоза, и Келюса бросило к противоположной стенке – очевидно, на подъезде к станции эшелон затормозил на красном светофоре. Николай, успев подумать, что все это зря, и лучше вернуться в вагон, дернул ручку. Массивное железо не поддавалось. Келюс, чувствуя, что поезд вот-вот тронется, рванул дверь снова – и опять напрасно. Поезд вздрогнул, Николая вновь отбросило в сторону, вагоны начали набирать ход. Келюс сжал зубы и снова дернул непослушную дверь. Послышался скрип, в тамбур ворвался свежий ветер, и Лунин прыгнул вниз, прямо на медленно ползущую перед ним железнодорожную насыпь.

Упал он удачно, отделавшись лишь синяком на ушибленном колене. Поезд, набирая ход, уносился прочь. Николай огляделся – он стоял на железнодорожной насыпи, вдали сверкали огоньки небольших домишек, а впереди, куда уходил эшелон, сияла прожекторами станция. Келюс взглянул на часы, вспомнил виденное им в вагоне расписание и понял, что Мелитополь он уже проехал, до Харькова еще далеко. Значит, Запорожье…

Станция была рядом, и уже через полчаса Николай добрался до безлюдного в этот час перрона. Вокзал был также почти пуст, лишь у билетных касс стояла небольшая очередь. В углу скучал патруль с большими бляхами на мундирах, но на Келюса даже не посмотрели. Он встал в очередь и через час взял билет на проходящий поезд до Столицы.

Курский вокзал встретил привычной толчеей и грязью. Николай покрутился по подвальному этажу, не заметив ничего подозрительного, поднялся по эскалатору на второй этаж и направился к телефонам-автоматам. Там, несмотря на утренний час, собралась немалая толпа. Лунин, которому и без того смертельно надоели очереди, вспомнил, что телефоны есть на улице, рядом со станцией метро. Он вышел из стеклянных дверей вокзала, протискиваясь через бесконечный поток пассажиров, и уже собирался повернуть направо, как вдруг дорогу преградил крепкий парень, с короткой стрижкой, в хорошо сшитом костюме.

– Закурить не найдется? – произнес он равнодушным голосом, глядя почему-то не на Келюса, а куда-то вбок.

Николай полез в карман штормовки, где лежала недокуренная пачка «Примы», но вдруг поймал взгляд незнакомца – и все понял. К тому же кобура с пистолетом была приторочена неудачно, выпирая из-под импортного пиджака. Лунин нырнул под тянувшуюся к нему руку, услыхал сзади: «Стой!» – и побежал прямо через площадь, мимо стоянки такси. Сзади кричали, слышался топот, кто-то вновь крикнул «стой!», а затем сухо ударил пистолетный выстрел. Николай проскользнул между плотно сбитой очередью и побежал к перекрестку, в направлении предварительных касс. Завернув за угол, он заскочил в первый попавшийся магазин. У прилавков собралась толпа, еще одна атаковала кассу. Лунин пристроился в дальнем углу. Через несколько секунд мимо входа пробежали несколько парней в штатском и двое – в милицейской форме. Келюс немного подождал и вышел из магазина, решив свернуть налево, к станции метро, но тут совсем рядом затормозило такси. Пассажир, выскочив из машины, побежал в сторону вокзала, водитель был уже готов отжать сцепление, и Николай поспешно схватился за дверную ручку.

– В центр, – хмуро заметил таксист.

– Хорошо, – охотно согласился Лунин, усаживаясь на заднее сиденье.

– За баксы…

Впрочем, он быстро согласился ехать и за рубли, выговорив двойную таксу. Такси помчалось вперед, и Келюс облегченно вздохнул. Оставалось отъехать подальше и позвонить Мику. Николай прикрыл веки, чтобы не видеть мелькания знакомых с детства улиц. Только сейчас он понял, чего стоили ему эти несколько дней. К счастью, все вот-вот должно кончиться…

Машина вильнула на повороте, и Лунин открыл глаза. Они ехали по Ленинградскому шоссе, за окном проносились высокие серые дома, все было привычно, и вдруг Николай сообразил, что едут они вовсе не в центр, а в противоположном направлении, к аэровокзалу.

– Заблудились? – поинтересовался он, еще не начав тревожиться. Водитель не ответил и поглядел в зеркальце заднего вида. Николай оглянулся: за ними ехал черный «мерседес». В Столице были сотни таких машин, но Лунин уже не верил в совпадения. Незаметно придвинув рюкзак, он стал развязывать тесемки. Рука уже нащупала кобуру браунинга, когда водитель внезапно обернулся и ткнул в лицо Николая маленьким ярко раскрашенным баллончиком. Келюс вдохнул дурманящий запах, попытался выхватить пистолет, но рука бессильно скользнула вниз.

Виктор Ухтомский сидел в большом светлом кабинете на втором этаже старинного особняка в самом центре Столицы и пытался подружиться с персональный компьютером. В гимназии Виктор имел «отлично» по математике, однако компьютер там, к сожалению, не изучали. А между тем, приказ был ясен. Командир (для конспирации – «шеф»), подполковник Плотников, дал задание освоить компьютер в трехдневный срок. Виктор вновь и вновь пытался нажимать нужные клавиши на клавиатуре, но экран то издевательски мигал, то вообще становился черным, и князь в который уже раз мечтал оказаться на передовой перед вражескими пулеметами. Когда в очередной раз пришлось нажать на «reset», штабс-капитан, обозвав компьютер «большевистской сволочью», встал и, временно признав поражение, закурил. Он давно бы подал рапорт с просьбой отправить его в часть, если бы не дело, которым здесь занимался. А ради этого Виктор был готов бороться один на один даже с компьютером.

Ухтомский затушил окурок в фирменной пепельнице «Чинзано» и взялся за самоучитель. Он вспомнил, как в команде вольноопределяющихся пришлось самостоятельно осваивать пулемет «максим», и был вынужден признать, что с пулеметом было не в пример проще. По крайней мере «максим» не пищал так противно и не имел наглости утверждать, что программа, видите, выполнила недопустимую работу!

Внезапно в дверь постучали. Посетители редко заходили в офис, Мик предпочитал вести переговоры, как он выражался, «на нейтральной территории», и Ухтомский решил, что кто-то в очередной раз то ошибся дверью. Он крикнул: «Войдите!» – и поневоле удивился. На пороге стоял высокий старик в длинном, не по погоде плаще. Русая, с проседью борода падала на грудь, светлые глаза смотрели строго и, как показалось Ухтомскому, очень печально.

– Добрый день, – несколько растерялся Виктор, вставая и пододвигая нежданному гостю стул. – Располагайтесь, пожалуйста…

Он хотел по привычке прибавить «сударь», но вдруг его осенило, и он добавил «батюшка».

Старик кивнул, но садиться не стал.

– Здравствуй, князь Виктор, – негромко проговорил он. – Михаил Николаев, сын Плотников, здесь ли?

– Он… должен скоро быть, батюшка, – заспешил Ухтомский, пытаясь сообразить, откуда старик может знать его имя, а тем более титул, которого в последнее время князь начал стесняться.

– Не зови меня так, князь. Не служу я ныне. Зови, как родители прозвали – Варфоломеем Кирилловичем.

– Вы Варфоломей Кириллович? – удивился Ухтомский, слышавший от Мика о таинственном старике. – Вы ведь знаете господина Лунина…

Гость кивнул. Несколько мгновений он молчал, о чем-то размышляя, наконец вздохнул.

– Мнил, Михаила застану. Однако ж, дело неотступное. Поможешь ли, князь?

– К-конечно. Чем могу?

– В беде Николай, – Варфоломей Кириллович нахмурился. – Сам помочь не могу, не в моей власти… Возьмешься ли?

– Господин Лунин в Столице? – Ухтомский уже доставал из ящика стола наган. – Он должен был телефонировать…

– По Тверской поедешь, на полночь, к Химкам. Там станция дороги подземной, где ристалище водное. Оттуда направо.

– Да-да, сейчас, – кивнул Виктор, доставая ключи от дремлющей у подъезда «лады». – А что с Николаем Андреевичем?

Старик покачал головой.

– Объяснять мешкотно. Сам увидишь, а увидишь, не теряйся, о пращуре своем вспомни. Оружие не бери, иное там нужно. Иногда и слово разит.

– Как? – Виктор поглядел на револьвер. – Все-таки надежнее…

– Не бери! – повторил Варфоломей Кириллович, и Ухтомский послушно спрятал наган. – Благословляю тебя, князь Виктор!

Старик широко перекрестил Ухтомского, затем секунду помедлил.

– Смел ты и честен, потому скажу. Будешь жить долго и славен станешь среди людей. Но не упокоиться тебе в родной земле. Прощай!..

Варфоломей Кириллович кивнул и вышел из комнаты. Ухтомский растерянно постоял секунду, затем выбежал в коридор, но старика уже не было. Он секунду подождал, вернулся в комнату, схватил со стола ключи, немного подумав, вновь достал наган и побежал вниз по ступенькам.

Машину Виктор водил неплохо (у его отца был в Петербурге собственный гараж), но совершенно не знал правил движения. К счастью, по Ленинградскому шоссе шел сплошной поток машин, и Ухтомский, пристроив «ладу» в общий ряд, мог не бояться гаишников, которых он по привычке именовал «городовыми». Он помнил строгий приказ – не вмешиваться в здешнюю жизнь, но Виктор был фронтовик и знал, что товарищей в беде не бросают, какие бы приказы на отдавало мудрое командование.

Промелькнула станция «Войковская», и князь, имевший неплохую память, сообразил, что следующая будет как раз исконное «ристалище», то есть «Водный стадион». Слева и справа замелькали серые, похожие как близнецы, девятиэтажки, затем дома кончились, и впереди открылась небольшая площадь. Виктор увидел красную букву «М» над стеклянным павильоном и свернул направо. Он никогда не бывал в этом районе и немного растерялся. Длинная, застроенная пятиэтажными домами улица была почти пуста, и Виктор пожалел, что не догадался расспросить старика подробнее.

Внезапно дома кончились, справа открылось поле, заваленное потрескавшимися бетонными блоками, а слева потянулся серый забор, из-за которого выступали верхушки высоких старых деревьев. И тут, прямо перед собой, Ухтомский заметил два автомобиля – черный «мерседес» и светло-бежевую «волгу». Ухтомский еще раз оглянулся и решил, следовать за «мерседесом». Пропустив черный автомобиль чуть вперед, он пристроился сзади.

Ехать довелось недолго. Мчавшаяся впереди «волга» резко снизила скорость, и тут же у «мерседеса» вспыхнули сигнальные огоньки. Виктор тоже притормозил, увидев, как у «волги» распахнулась задняя дверца. И тотчас же из «мерседеса» выскочили трое парней в пятнистой камуфляжной форме.

…Николай очнулся и понял, что лежит на заднем сидении, а «волга» приткнулась к обочине. Очевидно, резкий толчок при торможении и разбудил его. Водитель смотрел вперед, и Лунин, перехватив рюкзак за лямки, рванул дверцу и вывалился из машины. Перед его глазами встала знакомая картина – серая бетонная стена, зеленые кроны за ней. Здесь, у Головинского кладбища, их с Фролом встретили нелюди Волкова…

Николай отбежал в сторону, заметив, как из затормозившего поблизости «мерседеса» выскакивают парни в пятнистой форме. Он дернул шнур, пытаясь развязать рюкзак и достать оружие, но, разглядев тех, кто приближался к нему, понял, что пистолет не поможет. На него смотрели пустые мертвые глаза, ярко-красные, словно напомаженные, губы кривились злобной усмешкой, движения были медленны и немного неуклюжи. Это он уже видел, не раз, и не два…

Парни в камуфляже не вынимали оружия. Они шли плечом к плечу, прижимая Келюса к кладбищенской стене. Николай оглянулся: вокруг было пусто, лишь вдали, у автобусной остановки, стояли какие-то люди. Внезапно совсем рядом послышался шум автомобильного мотора. Парни в камуфляже подались в сторону, и рядом с Николаем затормозила белая «лада». Открылась дверца.

– Господин Лунин! Николай!..

Келюс не успел даже изумиться, узнав Ухтомского. В руках одного из «камуфляжников» оказался странный длиннодульный пистолет с массивным глушителем, блеснуло бесшумное пламя, и Николай еле успел отскочить в сторону. Путь к машине был отрезан. Ухтомский, подождав в нерешительности несколько мгновений, выхватил наган, выскочил на тротуар и пригибаясь, бросился к Келюсу. Вновь сверкнуло пламя, пули срикошетили о бетонную стену, но Виктор, раз за разом уклоняясь от выстрелов, пробежал несколько метров, отделявших его от Лунина, и стал рядом. Снова выстрелы – пули просвистели совсем близко от головы Ухтомского. Штабс-капитан поднял наган и, почти не целясь, нажал на курок. Щелчок, другой – револьвер давал осечку, и Виктор опустил бесполезное оружие.

Трое в камуфляже надвигались все ближе. Они уже не стреляли, просто теснили Келюса и Ухтомского вдоль серой бетонной стены. Лунин оглянулся и понял – рядом была калитка, узкий проход в стене, прежде запертый на мощный висячий замок. Но теперь замок исчез, металлическая дверь была распахнута. Именно туда направляли их ярты.

До калитки оставалось не более пяти шагов. Ухтомский тоже оглянулся, заметил проход.

– Николай! Сзади калитка. Сразу туда – и бегом!

Лунин помотал головой. То, что враги не стреляют – не случайность, открытая калитка – тоже. Красные губы кривились наглой усмешкой…

– Нет, нельзя!

– Почему? – Ухтомский, недоуменно оглянулся. – Проход…

Отвечать было некогда. Николай попытался сосредоточиться. Знак на груди потяжелел, начал неторопливую пульсацию, потеплели руки… Но тут волна нечеловеческого холода ударила в спину, пальцы мгновенно заледенели, голову сжало невидимыми тисками.

– О Господи! – прошептал Ухтомский, оглядываясь назад. Келюс тоже обернулся и понял, отчего ярты не стреляют. Пули не нужны – им уготовано иное.

…Земля в пустом проходе вспучилась, пошла мелкими волнами. Из глубины, от ближайших могильных оград и густых кустов сирени, к калитке ползло что-то похожее на изогнутые корни. Николаю почудилось, что на шевелящихся в пыли отростках выросли странные ответвления, похожие на человеческие пальцы с длинными кривыми ногтями. Один из корней наткнулся на лежавшие возле калитки осколки разбитой бутылки, дернулся, отполз в сторону, из свежего пореза потекло что-то густое, красное, застывающее в пыли маслянистыми черными пятнами… Лунин попытался вновь заставить ожить дхарский знак, но тщетно. Холод, наползавший от кладбищенских стен, парализовал волю, путая мысли, вселяя в душу отчаяние…

Ухтомский, быстро перекрестившись, вновь поднял непослушный наган. Ударил выстрел, ткань на груди одного из яртов лопнула, камуфляж потемнел от крови, но тот даже не пошатнулся. Штабс-капитан выстрелил снова – пуля разбила череп, залив ярта кровью и желтыми пятнами мозга. Ухтомский оглянулся: то, что ползло к ним, было уже за калиткой, отростки-пальцы шевелились в пыли, а в глубине, на темном фоне старых памятников и облезлых металлических крестов, проступало нечто полупрозрачное, похожее на клочья тумана. Земля пошла трещинами, сквозь которые начала просачиваться бурая слизь. До калитки оставалось два шага, корни извивались совсем рядом, из глубины кладбища доносился глухой низкий вой…

Ухтомский спрятал бесполезный наган, взглянул на искривленные гримасой ненависти лица. Страх внезапно исчез. Големов не брали пули – но иногда и слово разит.

– Ну вы, канальи!

Голос Виктора зазвенел металлом, словно собирая воедино непреклонную волю его княжеских предков.

– Рас-собачились! А ну, слушай мою команду! На месте… Стой!

Келюс удивленно взглянул на штабс-капитана, но тот лишь усмехнулся. Николай перевел взгляд на парней в камуфляже и поразился еще больше. Ярты не двигались, замерли, пустые глаза, не отрываясь, смотрели на Ухтомского.

– Кругом ма-а-арш! Выполнять!..

Ярты, неуклюже повернувшись, зашагали к машине. Келюс обернулся: у калитки все замерло, корни, начавшие было выползать на улицу, застыли в пыли, глухой подземный вой стих.

– Босота! – пробормотал князь, облегченно переведя дух. – А я их, представляете, Николай, испугался…

Ответить было нечего. «Камуфляжники» неуклюже садились в «мерседес», тот, у кого была прострелена голова, упал, его подняли, втащили в машину. Дверца захлопнулась, черный автомобиль рванул с места. В ту же секунду взревел мотор «волги», и такси тронулось вслед за «мерседесом».

– Перекурим? – заметно повеселевший Ухтомский достал пачку «Кэмела». – Надо, знаете, и дух перевести…

Николай взял сигарету, но, вспомнив о калитке, обернулся. Проход был пуст, только черные пятна на земле свидетельствовали о том, что виденное – не бред.

– Ну, спасибо, Виктор!.. Но как это у вас получилось?

Штабс-капитан дернул плечами.

– Сам не знаю! Подумалось отчего-то, что эти ублюдки не имеют своей воли. Знаете, у нас на фронте порой господа солдатики бунтовать изволили, так у них глаза были такие же. И рожи красные… Ну, я и гаркнул. А заодно, Николай Андреевич, мне вовремя напомнили о его светлости Ранхае. В той поэме, что я переводил, мой предок лихо, знаете, всякую нежить словом припечатывал!

– Револьвер?.. Вы заметили? Странно, что он у вас вообще сработал.

– Ну, чтоб мой наган да не выстрелил! – усмехнулся Виктор. – Хотя вы правы, ситуация вышла занятная. А ведь Варфоломей Кириллович предупреждал!..

– Вы его видели? – встрепенулся Келюс. – Когда?

– Да только что. Ладно, поехали, дорогой расскажу…

Они сели в белую «ладу», Виктор завел мотор, и машина, выехав на трассу, помчалась обратно, к станции «Водный стадион».

Ухтомский рассказал все, как было, умолчав лишь о странном пророчестве. Родную землю князь покидать не собирался, и слова Варфоломея Кирилловича его сильно задели. Штабс-капитан твердо решил, что никогда не уедет из России.

– А у вас как дела? – поинтересовался он. – Мы с господином Плотниковым не ждали вас так скоро. Отчего вы вернулись?

– Море холодное, – усмехнулся Келюс. – Подышал свежим воздухом, бином, и хватит… Мик здесь?

– Наверное, уже в присутствии, то есть в офисе, – Ухтомский взглянул на часы. – Мы как раз собирались с ним на полигон…

Штабс-капитан осекся, сообразив, что сболтнул лишнее, но Келюс сделал вид, что не заметил.

«Лада», свернув на Ленинградский проспект, помчались к центру. Ухтомский молчал, движение было интенсивным, и он сосредоточился, чтобы не быть остановленным вездесущими «городовыми». Между тем Лунин лихорадочно пытался понять случившееся. Год назад Фрол расправился с бандитами Волкова, но даже он не мог командовать яртами. Может, потомок Ранхая и в самом деле способен разить словом? «И бесы повинуются ему», – вспомнилась Николаю фраза из Книги, которую он никогда не признавал священной.

Ухтомский, не догадываясь о сомнениях Келюса, лихо крутил баранку, маневрируя среди потока машин, и даже стал насвистывать нечто веселое. «Лада», промчавшись проспектом, свернула в тихий переулок.

– Приехали, – Ухтомский затормозил возле старинного пятиэтажного особняка, у входа в который висело несколько новеньких вывесок с названиями фирм. – Кажется, господин Плотников уже здесь.

Он не ошибся. Мик был в офисе и, похоже, успел заждаться Виктора. Во всяком случае, на появившегося в дверях Ухтомского он взглянул сурово, но выражение мигом изменилось, как только он увидел Келюса.

– Не помешал? – Лунин быстро оглядел щегольски оформленное помещение с многокнопочными факсами и экранами компьютеров. – Или я срываю рабочий процесс?

– Николай! – Мик разом потерял всю свою важность. – Как здорово! Вы-то откуда?

– Мы с господином штабс-капитаном немного прогулялись, – Лунин выразительно взглянул на Ухтомского. – Потратили малость бензина. Дефицит, конечно…

– А-а… Ну да… – Плотников почесал стриженный затылок. – Бензин-то у нас есть. Так откуда вы?

– С кладбища, господин подполковник! – бодро отрапортовал Ухтомский. – Прокатились малость.

– Да бросьте вы! – рассердился Мик. – Бензин, кладбище… Расскажите толком!

– Коротко или подробно? – Келюс устроился в глубоком кресле и достал сигареты. Деловой тон Мика по-прежнему вызывал у него улыбку.

– Давайте коротко, – предложил тот, также закуривая.

Лунин задумался.

– Коротко… Ольга в безопасности – раз. За мной идут по пятам – два. И если бы не Виктор, то я был бы уже покойником. Это, стало быть, три… Между прочим, ты, помниться, обещал помочь. Или это только из вежливости?

Плотников явно растерялся, сразу же потеряв свой апломб.

– То, что Ольга… Это, конечно, хорошо. Но… Николай, вы не преувеличиваете?..

Лунин встал:

– Ваше «но», мон шер Мик, чрезвычайно красноречиво. Прошу прошения за беспокойство. Вечно я, бином, приношу неприятности!..

– Да вы что, Келюс! – Мик вскочил, возмущенно взмахнув руками. – Куда вы?

Николай пожал плечами – идти было некуда.

– Я обещал вам, что мы сможем уйти по Каналу, но я… Мы… еще не кончили тут дела. Мне нужно еще несколько дней. Если вас действительно ищут и выйдут на наш офис, будут неприятности…

– Еще бы! – охотно согласился Келюс.

– Господин подполковник, это бесчестно! – Ухтомский вскочил, бешено блеснув глазами. – Господин Лунин ваш друг!

– Конечно, конечно, – закивал Мик, поглядывая на Виктора с некоторым испугом. – Но ведь у нас задание!..

– Да ладно, – махнул рукой Келюс. – Бросьте, Виктор…

– Не брошу! Нашим заданием, господин подполковник, было прежде всего уничтожить скантр Тернема. Это сделали, как вы знаете, без нас. Господин Соломатин погиб! Если вы теперь не поможете господину Лунину, я откажусь вам подчиняться и уйду с ним. Можете потом отдавать меня посмертно под трибунал. Когда мы все встретимся там, уверен, Михаил Модестович поддержит меня, а не вас!

Упоминание о Корфе, похоже, добило Мика.

– Нет… Да я… конечно, – несвязно проговорил, а затем встал и дернул подбородком.

– Хорошо. Уходим сегодня же вечером. Виктор, вы сейчас же едете на полигон и решаете все вопросы. Справитесь?

– Так точно, – тихо ответил Ухтомский, постепенно остывая. – Прошу прощения, господин подполковник. Погорячился…

– Пустяки, князь!

Ухтомский коротко кивнул и вышел. Внизу зашумел мотор «лады».

– Извините, Николай, – вздохнул Мик. – Я просто не думал, что вы в такой опасности. Понимаете, я не имею права пользоваться Каналом без особой нужды, это колоссальный риск…

– Я и не обижаюсь, – пожал плечами Келюс. – Если бы знал, что тут такие сложности, то вообще не возвращался бы в Столицу. В Самару поехал бы, что ли…

– Они найдут вас и в Самаре. Так, по крайней мере, будет спокойнее. А вы знаете, Келюс у нас о вас уже наслышаны!

– В контрразведке?

Новость Лунина совершенно не порадовала.

– Почему в контрразведке? – удивился Плотников. – О вас очень хорошо отзывался господин Тургул. И кроме того, там уже известно, как был уничтожен скантр Тернема. Ведь это сделали вы с Фролом Афанасьевичем…

– Я тут ни при чем… А про Ольгу они тоже знают?

– Про Ольгу… – неуверенно протянул Мик. – Они… Нет, Николай, не знают! С Ольгой… Чтобы ей помочь, я не пользовался Каналом, это совсем другое, нечто вроде… Мой научный руководитель называет это «мгновенным слепком». Будет свободное время, попытаюсь пояснить, хотя, честно говоря, это пока что чистая эмпирика почти без теории. А если совсем просто, то… В том мире, у нас, Ольга и ее семья…

– Ее нет, – тихо проговорил Лунин, и Мик согласно кивнул.

– К сожалению, кое-кто сумел пронюхать. Такие отморозки, я вам скажу! Поэтому Ольгу здесь уже ждали… Николай, если вас будут спрашивать…

– Буду молчать, как истинный, бином, большевик.

– Вы так не шутите, – Мик неодобрительно покачал головой. – Особенно там. Знаете, у наших предков странное чувство юмора…

Николай не стал спорить. Хотелось отдохнуть, безумная гонка, длившаяся уже который день, вымотала окончательно. К счастью, в офисе кроме комнаты, начиненной современной техникой, оказалась еще одна, маленькая и уютная, предназначенная для приема гостей. Там стояло большое глубокое кресло, которое Келюс тут же оккупировал и немедленно заснул.

Проснулся он уже вечером. В соседней комнате о чем-то негромко беседовали Мик и Ухтомский, а за окнами синел закатный сумрак.

Заварили кофе, и Келюс с удовольствием выпил полную чашку. Пока он спал, офис приобрел совершенно нежилой вид. Вся техника была выключена, а у стола стояли два больших черных кейса. Келюс накинул штормовку и взял рюкзак – он был тоже готов. Плотников позвонил по телефону, сообщив невидимому собеседнику, что они сейчас едут, и кивнул Ухтомскому. Виктор взял один из кейсов, второй захватил Мик, и все трое спустились вниз, к ожидавшей их «ладе».

Машина долго кружила по центру, затем вырвалась на Кировский проспект. Мик, сидевший за рулем, то и дело оглядывался, но, убедившись, что ничего подозрительного нет, повернул направо и повел машину на юго-запад. За окнами «лады» проносились кварталы одинаковых серых девятиэтажек, затем замелькали одноэтажные домики из красного кирпича – они въезжали в пригород. Мик еще раз взглянул в зеркальце заднего вида и, вновь убедившись, что за ними никто не едет, свернул в один из переулков.

Они оказались в царстве тихих домиков, окруженных высокими дощатыми заборами. Лаяли собаки, по асфальту важно вышагивали куры. Уже стемнело, но Мик не стал включать фары, явно не желая привлекать лишнего внимания. «Лада» проползла метров двести и остановилась у неприметного дома, ничем внешне не отличавшегося от соседних. Правда, всмотревшись, Келюс заметил, что над обитой железом крышей возвышается мощная параболическая антенна. Впрочем, даже в столичном пригороде подобное уже не было диковинкой.

Мик притормозил у ворот, покрашенных, как и все соседние, в обязательный зеленый цвет, но значительно более широких. Келюс прикинул, что в проем может въехать не только автомобиль, но и нечто более массивное. Он ожидал, что Плотников выйдет из машины, но тот продолжал сидеть за рулем. Через пару минут за забором что-то щелкнуло, и ворота бесшумно отъехали в сторону. Зеленые створки оказались камуфляжем, укрепленным на цельной стальной плите.

«Лада» въехала во двор, и плита тут же стала на место. Двор оказался неожиданно большим, огромный четырехугольник был вымощен бетонными плитами, а в глубине возвышалось нечто, напоминающее самолетный ангар. Машину тотчас окружили несколько крепких ребят, но Плотников успокоительно кивнул, и охрана бесшумно удалилась.

– Посидите в машине, – велел Мик. – Я сейчас…

Келюс покачал головой и достал сигареты.

– Однако, – заметил он, кивая на ангар. – Неплохо тут у вас!

– Да, – согласился Ухтомский, не вдаваясь в подробности. – Господин Плотников и его почтенный батюшка – люди деловые. Кстати, Николай, – продолжал он, явно желая сменить тему, – рад вам сообщить, что у Лидии все в порядке. Вчера был у нее…

– Отлично! – Келюс мысленно ругнул себя за то, что сам не догадался спросить о девушке. – Как там она?

– Скучает. Пытается заниматься какой-то странной гимнастикой, айкидо, кажется. По-моему, излишне сложно, я попытался посоветовать ей систему господина Лесгафта… Она очень волнуется за вас, Николай!

Келюс улыбнулся. Приятно было узнать, что хотя бы у кого-то дела идут на поправку.

– Господин Лунин, – голос князя внезапно стал тихим и неуверенным. – Наверное, это совсем не мое дело, но мне не у кого спросить. Лидия… очень любила Фрола Афанасьевича?

Келюс удивленно взглянул на Ухтомского. О подобном он даже не думал. Курносая художница с ее непременными «козлами» была девчонкой, что называется, своей в доску, но чтобы такое!.. Между тем вид у Виктора был столь растерянным, что можно было сразу поверить – бесстрашному штабс-капитану еле исполнилось двадцать лет.

– Не знаю. – Николай тоже растерялся. – По-моему, они просто дружили…

Ухтомский покачал головой. Келюс хотел объясниться подробнее, но тут из темноты вынырнул Мик и дал команду выдвигаться.

Они прошли по бетонным плитам двора и оказались у крыльца. Мик не стал подниматься в дом, кивнул на стальную дверь, врезанную прямо в стену и набрал шифр кодового замка. За дверью оказались ступеньки, потом еще одна дверь, которую также довелось открывать, а затем все трое попали в небольшой, абсолютно пустой зал. Николай быстро осмотрелся и тут же заметил, что в одну из стен вмонтирован большой экран, под которым тянулись сверкавшие разноцветными лампочками панели управления.

Плотников поколдовал у одной из панелей, нажимая одну за другой кнопки, пока большая лампа, висевшая над экраном, не вспыхнула. Послышалось басовитое гудение сирены.

– Сюда, – кивнул он показывая на дверь в углу зала. Там оказалась маленькая комната, обитая блестящим металлом.

– Закройте глаза, Николай! – велел Плотников, захлопывая дверь и нажимая большую красную кнопку. Келюс послушался, и тут же вспыхнул свет, такой яркий, что глазам стало больно даже сквозь закрытые веки.

Глава 5. Харьков

– …Кажется, приехали…

Келюс открыл глаза. На первый взгляд, ничего не изменилось, но затем он заметил, что металлическая обшивка стала более темной, матовой. Да и сама комната была больше, а над дверью появилось маленькое застекленное оконце.

– Слава Богу, дома! – облегченно вздохнул Ухтомский. – Михаил, возьмите скантр.

Виктор вынул из нагрудного карман рубашки черный металлический кружок и передал Плотникову. Лунин удивленно посмотрел на то, что Ухтомский назвал скантром. Черный кружок-фишка совсем не походил на памятный значок с усатым профилем.

– Тернем сообразил, – пояснил Мик. – Конечно, не то, что было у вас, Николай, но защищает. Вам тоже такой надо. Ну, пошли?

– Ты хоть скажи, куда мы попали, – Келюс с некоторой опаской поглядел на дверь.

– Харьков. Технологический институт, – пожал плечами Мик.

– Июнь 20-го, господин Лунин, – добавил Ухтомский.

– Постойте… – растерялся Келюс. – Все-таки я когда-то был историком! В июне 20-го в Харькове были красные!

– Были, – усмехнулся Плотников. – Скоро все поймете, Николай.

Он нажал на красную кнопку, точно такую же, как в комнате с блестящими стенами. Загудела сирена, дверь, щелкнув замком, приотворилась.

– Прошу!

Лунин осторожно перешагнул порог. Первое, что он увидел, был огромный лабораторный стол, на котором размещался странный, опутанный разноцветными проводами, механизм. В центре находился большой полупрозрачный куб, заполненный пульсирующей розоватой жидкостью. От куба к стене шли толстые кабели, присоединенные к большой панели, мигавшей разноцветными лампами. Около нее стоял железный табурет, а рядом – маленький столик, заваленный бумагами. Окон в комнате не было, свет шел от мощных светильников, размещенных под потолком.

У непонятного механизма топтался невысокий чернявый человек лет тридцати в белом халате. Увидев его, Мик приветственно помахал рукой. Чернявый растерянно улыбнулся, кашлянул.

– Здравствуйте, господин подполковник! Здравствуйте, господа! С прибытием!

Плотников, покровительственно кивнув, небрежно протянул руку. Ухтомский, напротив, заулыбался самым дружеским образом.

– Знакомьтесь, Келюс, – Мик кивнул на чернявого.

– Лунин, – представился Николай, пожимая маленькую ладонь.

– Тернем, очень приятно, – застенчиво произнес тот. – Вы… оттуда, господин Лунин?

– От-туда, – еле выдавил из себя Николай, представлявший себе Великого Тернема несколько иначе.

– Господину Лунину нужен скантр, – перебил Мик.

– Да-да, конечно…

Тернем подошел к столику с бумагами и достал из-под груды папок небольшую коробку, откуда извлек металлический кружок, точно такой же, как у Плотникова, только красный.

– Прошу, господин Лунин.

Николай взвесил кружок в руке (он оказался неожиданно тяжелым) и спрятал, по примеру Ухтомского, в нагрудный карман.

– Носите всегда при себе, – принялся пояснять Тернем. – Думаю, он вас сможет защитить. Правда, это опытная модель…

– Знаем, знаем, – вновь перебил Мик покровительственным тоном. – Вы, Николай, оставайтесь пока здесь. Я должен доложить о вашем прибытии…

Важно, со значением, кивнув, подполковник Плотников направился к выходу. Ухтомский последовал за ним, на прощанье ободряюще улыбнувшись. Келюс и Тернем остались вдвоем.

– Садитесь, господин Лунин, – предложил ученый, пододвигая табурет. – Знаете, так волнуюсь каждый раз, когда надо кого-нибудь переправлять, это все еще так ненадежно!..

– По-моему, надежно, – усмехнулся Келюс. – У нас ваши Каналы уже столько лет работают!

– Вы… вы видели? – глаза Тернема загорелись. – Видели мой Институт? Знаете, до сих пор не верю…

– Только издали, – честно признался Николай. – Зато, бином, наслышан. И скантр ваш, не этот, настоящий, в руках держал.

– Правда?

– Да…

Сверкающее чудо – Скантр Тернема – сразу напомнил холод подземелья, страшную предсмертную усмешку Волкова, боль в запястьях, стиснутых наручниками…

– Узнаете? – улыбнулся ученый, кивая на странный агрегат, опутанный проводами.

– Это… скантр? – поразился Николай, с недоумением разглядывая клуб с пульсирующей жидкостью. – Тот был совсем другим!..

Он, как мог, описал светящийся кристалл, внутри которого переливался живой огонь. Тернем слушал молча, закрыв глаза, с его губ не сходила мечтательная улыбка.

– Я мог бы сделать такой! – вздохнул он наконец, открыв глаза и с сожалением посмотрев на громоздкий механизм посреди комнаты. – Но здесь нет материалов…

– Успеете, бином! Вы ведь до двухсот лет проживете.

– Я? – Тернем рассмеялся. – Помилуйте, господин Лунин! Я как-то пошутил, а мои коллеги уже Бог весть что вообразили. Конечно, тот маленький скантр, что лежит у вас в кармане, продлит вам жизнь лет до девяноста, и даже если вас смертельно ранят, то у вас появится дополнительный шанс. Но двести лет!..

Тернем, покачав головой, начал расхаживать по лаборатории. Слова Келюса явно задели его за живое. Он что-то прикидывал, щелкал пальцами, с сожалением приговаривая: «Невозможно, никак невозможно!»

– Впрочем, двести лет мы можем наверстать иным образом, – ученый кивнул на скантр. – Канал достигает глубины в пятьсот лет, а это не предел. Он – только первая модель, но уже сейчас аппарат обслуживает две линии. Это малая, по ней можно перебросить лишь трех-четырех человек…

Келюс вспомнил огромный ангар среди вымощенного бетонными плитами двора. Не там ли начиналась «большая» линия»?

– Господин Лунин, – Тернем быстро оглянулся. – Это правда, что у вас… в будущем… все желают победы белому движению? И что большевики уничтожили Россию?

– Не знаю, – осторожно начал Николай. – Коммунистов… большевиков… многие до сих пор поддерживают. А Россия… Наворотили, конечно, большевики всякого, но чтоб уничтожили!..

– И у вас тоже война? – голос Тернема внезапно стал жестким и суровым.

– Нет… То есть, в Столице пока нет…

Тернем нахмурился и умолк, углубившись в лежавшие на столике бумаги.

Дверь открылась, Николай повернулся, ожидая увидеть Мика, но вместо него в лабораторию вошел офицер в зеленой полевой форме с золотыми погонами и Анненским крестом на груди. Келюс замер. Белогвардеец! Настоящий белогвардеец!..

Офицер настороженно окинул взглядом Келюса, брезгливо взглянул на вскочившего с табурета Тернема.

– Господин Лунин? – голос был под стать взгляду, неприятный, со скучающе-презрительной интонацией. – Прошу за мной!

Он повернулся к двери, даже не кивнув на прощанье ученому. Лунин вышел из лаборатории и оказался в длинном пустом коридоре.

– Вперед!

Николай не стал спорить и не спеша пошел по коридору, с любопытством поглядывая по сторонам. Штабс-капитан шел сзади, ступая мягко, по-кошачьи. Они прошли мимо замершего часового, сжимавшего в руке трехлинейку с примкнутым штыком, и Николаю показалось, что солдат взглянул на него с явным любопытством. В конце коридора была лестница. Офицер молча кивнул на ведущие в подвал ступени. Лунин, ничего не сказав, шагнул вперед, хотя подобное приглашение прямиком в подвал тут же испортило настроение.

Внизу была дверь, возле которой стоял еще один часовой, а за нею – снова коридор, такой же пустой и гулкий. Офицер (Келюс успел разглядеть на нем штабс-капитанские погоны) открыл ключом одну из дверей и так же молча кивнул Николаю.

Келюс оказался в маленькой сырой комнатке. Посреди стоял стол, на котором красовалась чернильница в компании с перьевой ручкой. Небольшое четырехугольное окошко под потолком было забрано густой решеткой.

– Прошу садиться, – офицер указал на табурет, стоявший у стола. Сам он сел напротив, достал несколько листов бумаги и макнул ручку в чернильницу.

– Ваша фамилия, господин Лунин?

– Иванов, – охотно откликнулся Николай. С милицией и госбезопасностью сталкиваться уже приходилось. Настал черед белой контрразведки.

– Так и прикажете записать?

– Именно так, – не стал спорить Лунин. – Иванов Иван, родства не помнящий.

– Прошу отнестись к моим вопросам с большей серьезностью, – буркнул штабс-капитан. – Итак, фамилия, господин Лунин?

– Лунин, бином! – разозлился Келюс. – Лунин Николай Андреевич!..

– Год рождения?

Год Келюс назвал с удовольствием, ожидая, что контрразведчик по крайней мере удивится, но тот лишь неодобрительно покачал головой и занес дату в протокол. Далее последовал вопрос сословной принадлежности. Лунин усмехнулся.

– Из потомственных большевиков!

Штабс-капитана передернуло.

– Хочу напомнить, господин Лунин, что протокол является официальным документом. Извольте отвечать серьезно!

– Куда серьезней? – пожал плечами Келюс. – Дед – участник гражданской войны, большевик с восемнадцатого года. Отец – советский дипломат…

– Вы тоже… коммунист? – голос офицера загустел от злобы.

– Состоял в Коммунистической Партии Советского Союза с марта 87-го по апрель 91-го, – невозмутимо согласился Лунин, ожидая, что будет дальше.

Штабс-капитан чуть не зарычал, но сдержался. Что-то черкнув в протоколе, он поинтересовался вероисповеданием задержанного.

– Атеист, – с наслаждением сообщил Николай.

– С какой целью прибыли в распоряжение Добровольческой Армии?

Похоже, этот вопрос и являлся основным.

– С целью широкой пропаганды идей коммунизма среди рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции!

– Господин Лунин, – штабс-капитан вскочил, дернул шеей. – Вынужден предупредить о серьезности вашего положения! Вы проникли на засекреченный объект, вы наговорили такого, такого…

– Ага, – кивнул Келюс, любивший доводить до белого каления лиц подобной профессии. – Плохо работаете!

Контрразведчик дернул рукой за ворот, позеленел, покрылся пятнами, но тут в коридоре что-то упало, послышался стук и чей-то голос крикнул: «Нельзя! Куда? Нельзя сюда!» Протопали шаги, дверь с грохотом растворилась, и в кабинет ввалились двое парней, одетых в нечто Николаю знакомое и так не соответствующее обстановке – в черные танкистские комбинезоны.

– В чем дело? – возмутился контрразведчик. – Извольте немедленно выйти!

– Лунин? Коля? – обратился к Келюсу один из парней с глубоким, рваным шрамом на щеке.

– Он самый.

– Господа! – воззвал штабс-капитан. – Господин Лунин не имеет к вам никакого отношения!

– Сейчас выясним, – пообещал парень со шрамом. – Николай, в каком году полетел Гагарин?

– Двенадцатого апреля 61-го, – оттарабанил Келюс, начавший кое-что понимать.

– А война в Афгане? – поинтересовался второй.

– Семьдесят девятый, 29 декабря.

– Из Столицы, да? – парень со шрамом усмехнулся. – Я тоже. А Саша – из Рязани.

– Сержант Касимов, – представился тот.

– А я лейтенант Горкин. Игорь, – парень со шрамом протянул Келюсу широкую ладонь.

– Господа! – вмешался всеми забытый штабс-капитан. – Вы не имеете права!..

– Ты еще здесь? – поразился Горкин. – Дать бы тебе в зубы, чтобы наших не трогал!..

– Он коммунист! – возопил офицер.

Горкин вздохнул:

– Сгинь, урод!..

Контрразведчик начал медленно перемещаться к двери.

– Хорошо, что мы рядом оказались, – сержант Касимов достал из кармана черного комбинезона папиросы в яркой коробке с надписью «Мемфис».

– Заехали на денек, – кивнул лейтенант. – Нам прицелы должны прислать. Зашли в Технологичку, а тут Миша Плотников. Замели, говорит, хорошего парня…

Штабс-капитан добрался до двери и, выскочил в коридор.

– За гэбэшниками своими побежал, – констатировал Горкин. – Ладно, пойдем отсюда!

Часовой входа исчез, зато поперек коридора сиротливо лежала брошенная винтовка. Вскоре Келюс вновь оказался на первом этаже, где находилась лаборатория Тернема, но Горкин повел его в другую сторону, и они очутились перед большой двустворчатой дверью, у которой скучал офицер с повязкой на рукаве. При их виде он оживился.

– Пропуск, господа!

Впрочем, он не оставлял сомнений, что упомянутый пропуск мало его интересует.

– Чего с тобой, Костя? – удивился Горкин. – Не узнал?

– Узнал, Игорь, – вздохнул офицер. – Вас и Сашу могу пропустить как занесенных в список допуска. А вашего уважаемого спутника – увы! Тем более, только что объявили тревогу. Хотя… Может, хоть на фронт отправят, тоска тут!..

И он с сокрушенным видом отвернулся. Лунин потянул тяжелую дубовую дверь, и в лицо ему ударил солнечный свет.

Они стояли на крыльце четырехэтажного здания посреди двора, окруженного такими же краснокирпичными корпусами. Во дворе, поросшем пожухлой редкой травой стояли несколько солдат, со скучающим видом дымивших папиросами.

– А я тут был! – удивился Келюс, рассматривая двор. – Это же Харьковский Политехнический!

– Он и есть, – кивнул лейтенант. – Только пока еще не Политехнический, а Технологический. Правда, сейчас студентов отсюда попросили, тут, сам видишь, секретный объект…

Они спустились с крыльца и направились к воротам, когда внезапно послышался топот сапог. Из-за угла стали выскакивать солдаты с винтовками наперевес.

– Ого! – хмыкнул лейтенант. – А не по нашу ли душу?

– Крысы тыловые! – скривился Касимов. – Вот и защищай таких козлов!

Солдаты окружили Келюса и двух его новых знакомых.

– Вы арестованы! – послышался знакомый голос, и Лунин узнал все того же штабс-капитана. – Бросайте оружие!

– Чего? – возмутился сержант. – Ах ты сволочь!

Офицер, не привыкший к такому величанию, зашипел и открыл рот. Келюсу стало не по себе. До сих пор не верилось: 20-й год, белый контрразведчик, штыки трехлинеек у лица…

– Отставить! – послышался властный, спокойный голос. Штыки дрогнули, штабс-капитан сник и начал незаметно отодвигаться в сторону.

– Караул! Слушай мою команду! В караульное помещение… шагом… ма-а-арш!

Солдат как ветром сдуло. На дорожке остались Келюс, его спутники, растерянный штабс-капитан и невысокий крепкий мужчина в офицерской форме со стеком в руке. На черном мундире красовались Владимирский крест с мечами и знак Ледяного похода.

«Как у Корфа», – вспомнил Николай, пытаясь вспомнить, что означают два просвета без звезд на погонах их спасителя.

– Здравствуйте, господа! Рад вас видеть, господин Горкин.

Лейтенант молча приложил руку к танкистскому шлему, Касимов последовал его примеру.

– Ваше высокоблагородие! – подал голос контрразведчик. – На объекте – чрезвычайное происшествие!..

– Вон отсюда! – негромко велел тот. – Устроили тут панику!

Контрразведчик побледнел и поспешил ретироваться.

– Здравствуйте, господин Лунин! – офицер повернулся к Келюсу. – Разрешите отрекомендоваться – полковник Колтышев, начальник объекта. Извините за бестолковщину и добро пожаловать!..

Они обменялись рукопожатиями.

– Можете не волноваться, господин Горкин, с нашим гостем все устроилось. Я уже звонил командующему.

– Благодарю вас, господин полковник, – кивнул лейтенант, а Касимов подмигнул Николаю. – А то беспредел получается, наших хватать принялись!

Танкисты попрощались с Келюсом, пообещав в скором времени его навестить, и направились к одному из корпусов.

– Приятно видеть такую взаимовыручку, – заметил полковник. – Кажется, в ваше время люди стали лучше относиться друг к другу?

– Едва ли, – усмехнулся Лунин. – Я, вообще-то, не думал, что мое появление вызовет такой шум…

– Отчего же? – удивился Колтышев. – Сначала доложили, что по Каналу прибыл кто-то чужой, потом прибегает господин Плотников и сообщает, что это не чужой, а Николай Андреевич Лунин собственной персоной. Как не быть шуму?

– Странно выходит, господин полковник. Прославиться, бином, за сорок пять лет до рождения! Я ведь с 1965-го!..

– Когда я впервые увидел ваших, – покачал головой Колтышев. – Которые, как и вы, в 65-м родились или даже позже… Меня, знаете, мороз по коже пробрал. Правнуки… За которых, мы, собственно, и пошли в Ледяной поход. А потом, знаете, привык. А насчет вашей известности – так что тут удивительного? Если бы не вы, господин Плотников никогда бы не нашел сюда дорогу. И кроме того, вы дружили с Мишей Корфом…

Последние слова Колтышев произнес негромко, лицо его помрачнело.

– Он… Миша Корф говорил вам, где служил последние три месяца?

– В каком-то транспортном управлении. Я думал, это разведка.

– Вот это транспортное управление, – полковник кивнул на окружавшие двор здания. – Когда Мишу комиссовали, он пришел ко мне. Ему ведь предлагали чуть ли не писарем в канцелярию. Ему, добровольцу, «первопоходчику»! Он был так рад, что может быть еще полезен…

Они прошли по дорожке мимо однообразных краснокирпичных корпусов и свернули к металлической ограде, посреди которой громоздились ворота, украшенные массивными гирляндами и фигурками чугунных Меркуриев. За воротами стоял «роллс-ройс».

– За вами, – кивнул Колтышев. – Машина командующего.

Они прошли мимо вытянувшегося по стойке «смирно» часового, оказавшись на тихой улице, застроенной красивыми двухэтажными домами. Издалека доносился людской гул и звяканье трамваев. Между тем из автомобиля выбрался высокий статный офицер в дорогом, генеральского сукна, мундире, лениво козырнул Колтышеву и без особого интереса бросил взгляд на Келюса.

– Адъютант командующего капитан Макаров, – представил его полковник, не обращая внимания на вальяжные манеры младшего по чину.

– Вы, что ли, господин Лунин? – дернув рот в зевоте, поинтересовался тот. – Прошу в авто!..

– Вы… Вы капитан Макаров?.. – оторопел Келюс.

Перед ним стоял человек, чьи мемуары Николай читал еще в детстве – знаменитый красный разведчик или, как стали писать в последнее время, большевистский шпион Макаров. Адъютант его превосходительства…

– Ну да! – лениво кивнул тот. – Вы, может, знавали моего батюшку, начальника Сызрань-Рязанской железной дороги?

По его тону было видно, что ответа на свой вопрос капитан не ожидает.

– До свидания, Николай Андреевич, – Колтышев подбросил длань к козырьку. – Когда устроитесь, заходите в гости. Я квартирую на Рымарской, в доме Жевержиева…

Келюс пожал руку полковнику и сел на заднее сиденье огромной черной машины. За рулем застыл шофер в кожанке и мотоциклетном шлеме. Макаров, усевшись рядом с водителем, легко хлопнул его перчаткой по плечу, тот нажал на газ, и «роллс-ройс» медленно тронулся с места.

– Ужасная жизнь! – Макаров откровенно зевнул. – Сегодня как раз был свободен, и вот, пожалуйста… Что это у вас, господин Лунин, случилось? Опять танки перебросили или эти ужасные… Как их там? «Молнии»? «Грады»?

Николай оценил тон, которым задан вопрос. Меньше всего верилось, что капитана действительно интересуют дела лаборатории Тернема.

– А по-моему, это военная тайна, – не без тайного удовольствия ответил Келюс. Помогать отважному красному разведчику он не собирался.

– Военная тайна – это так пошло! Вы в вист играете, господин Лунин?

– Плохо, – откровенно признался тот, в свое время без особого успеха обучавшийся этой мудреной игре. – И в преферанс тоже не играю.

– Какая жалость! А во что же у вас там играют?

– Где это «у нас»? – наивно поинтересовался Келюс. – В Столице?

Макаров весело рассмеялся:

– Вы истинный конспиратор, господин Лунин! Все, все, молчу! Просто господин Горкин очень неплохо играет в вист…

Автомобиль свернул на широкую улицу, и Николай прилип к оконному стеклу. Впрочем, вначале его ждало разочарование. Он узнал улицу, на которой бывал и раньше. Дома были почти те же, только исчезли серые довоенные пятиэтажки, а вместо них Николай увидел небольшие двухэтажные особнячки, совсем новые, выкрашенные в веселые светлые тона. По улице (Лунин вспомнил, что она в его время называлась Пушкинской) как и семьдесят с лишним лет спустя, ходили трамваи. Правда, вагоны были другие, но такое Келюс тоже видел – в старой кинохронике и на пожелтевших от времени фотографиях. Люди были одеты пестро, мелькали военные мундиры, на некоторых дамах были необычного фасона платья и широкополые шляпы. Впрочем, большая часть прохожих носила нечто непонятное – перешитую старую форму, нелепые, явно с чужого плеча костюмы, а то и откровенные рубища. Все это сильно напоминало съемки исторического фильма, и Лунин не удивился бы, если навстречу попалась киноустановка с восседающим рядом кинорежиссером в окружении штата помощников и исторических консультантов. Но никто не кричал: «Мотор!». Мелькнувшая афиша извещала, что в помещении Купеческого клуба дает концерты известный певец Вертинский, по другой стороне улицы неторопливо процокал копытами конный патруль – десяток бородатых казаков, «роллс-ройс» то и дело обгонял извозчичьи пролетки. Июнь 20-го…

– Бывали здесь? – по-своему оценил интерес гостя к происходящему неунывающий Макаров. – Прескверный, как по мне, городишко. Скучный, маленький…

– Ничего себе маленький! – на миг забылся Келюс. – Два миллиона жителей!

– Сколько? – Макаров почти не удивился. – Два миллиона, говорите? Да, вырос… А сколько в ваше время в Столице? Миллионов двадцать?

Николай вновь промолчал и откинулся на мягкую обшивку сиденья. Вид за окном сразу стал неинтересен.

«Роллс-ройс» свернул на тихую улицу, застроенную небольшими кирпичными домиками, утонувшими в зелени садов. Под колесами мягко зашуршала выложенная ровными тесаными булыжниками мостовая.

– Окраинная, – сообщил капитан. – Здесь мы вам подобрали квартиру. Улица тихая, от центра недалеко… Знакомые места?

– Нет, – Лунин бегло осмотрелся. – По-моему, я здесь не был.

Он действительно не помнил этой улицы. Впрочем, за семьдесят лет она могла измениться до неузнаваемости.

Машина притормозила у невысокого деревянного забора, за которым виднелись кроны цветущих яблонь и опрятный домик с большой открытой верандой. За забором залаяла собака.

– Не бойтесь, – усмехнулся Макаров. – Пес здесь миниатюрный, для звука. Соседи спокойные… В общем, сами увидите.

Калитка оказалась не запертой. Двор был весь засажен яблонями, только в центре стоял деревянный стол и две скамейки. Вокруг не было ни души, лишь маленькая пестрая собачка, мелькнув в глубине сада, тут же спряталась подальше от нежданных гостей.

Поднявшись на веранду, Макаров достал ключи.

– Прошу, – пригласил он, отпирая входную дверь. – Здесь прихожая, а ваша квартира – сразу налево. Раньше тут жил какой-то железнодорожный служащий, но он сгинул еще в 18-м…

Квартира – две маленькие полутемные комнатки с небольшими окнами, выходящими в сад – имела нежилой вид. От прежних обитателей осталась батарея пустых бутылок и пожелтевшие старые газеты. На подоконнике стоял засохший фикус, в буфете за треснутым стеклом синел затейливыми рисунками дешевый фаянсовый сервис, а на стенах висели потемневшие от времени репродукции, среди которых сразу выделялся мрачный «Кочегар» знаменитого передвижника Ярошенко.

– Располагайтесь, господин Лунин. Ключи я оставлю на столе. Вот вам деньги на первое время. Кстати, рядом Сумской рынок, но он дорогой, лучше ездить на Благовещенский. Соседи предупреждены, да они и не будут лезть с расспросами.

– Спасибо, – поблагодарил Келюс, рассматривая свое новое пристанище. Квартира имела грустный, но по-своему уютный вид. Во всяком случае, сюда не доберется Сиплый…

– В пределах Харькова можете перемещаться свободно. Ночевать советовал бы здесь – для вашего же спокойствия. Что поделаешь – война! Господа большевички изволят шкодить, давеча на станции взрыв устроили. Обнаглели эти красные шпионы! Поэтому, господин Лунин, мы к вам приставим охрану. Можете не беспокоиться, вы ее даже не заметите.

Все стало ясно. За город нельзя, шпики под окнами – и наглый большевистский шпион, отдающий приказы. Николай вздохнул.

– За охрану спасибо, прямо на душе потеплело! А вы знаете, господин капитан, кто я по профессии?

– Помилуйте, откуда мне знать-то? – удивился Макаров. – Господин Плотников говорил про какие-то книги… Вы издатель или редактор?

– Историк.

Келюс заметил, как на невозмутимом лице капитана что-то еле заметно дрогнуло.

– А диссертация у меня как раз по истории гражданской войны, так что насчет красных шпионов могу помочь. Читал всякие там, бином, мемуары…

– Вряд ли, – Макаров отвернулся. – В делах разведки ничего не понимаю, но где-то слыхивал, что эта организация никогда не выдает свои тайны. Все эти шпионские мемуары – сплошная липа, а то и провокация. Допустим, шпион работает под одним именем, а мемуары пишет от лица другого…

Макаров козырнул и попрощался. За окном взревел мотор. Николай, сняв такую нелепую в этой обстановке штормовку, осторожно присел на старую продавленную кровать с витыми железными спинками.

…В покинутой им Столице была августовская ночь 1992-го. Здесь же – июньский полдень, 20-й год, красный шпион Макаров и парни в танкистских комбинезонах. В будущем Политехническом институте на полную мощь работали два Канала, большевики так и не прорвались на Украину, Вертинский пел не в Севастополе, а в Харькове. «Интертемпоральная война» (выражение, так понравившееся генералу Тургулу) полыхала вовсю. Гибель Фрола, ценой своей жизни уничтожившего Скантр Тернема, ничего не изменила…

В коридоре хлопнула дверь, послышались голоса – мужской и женский. Келюс решил было выйти и познакомиться с соседями, но тут же оставил эту мысль. Для тех, кто жил рядом, он был очередным «гостем» контрразведки. Оставалось одно – достать из шкафа потертое верблюжье одеяло и лечь спать.

Ему приснился дед. Старый большевик Лунин сидел у кровати, хмурясь и глядя куда-то в сторону.

– Дед, – позвал Николай, – ты мне снишься?

Лунин-старший ничего не ответил и только покачал головой.

– Вот ты и у белых, – наконец, заговорил он. – Доволен, врангелевец?

– А что мне было делать? – удивился внук.

– Сейчас не это важно. Будь осторожен, мальчик!..

Николай хотел было спросить, чего следует опасаться, но дед невесело улыбнулся и приложил палец к губам. И тут же послышался сильный стук. Келюс открыл глаза, привстал. Стучали в дверь.

– Да-да, – крикнул он, прикидывая, кто это мог быть. – Войдите!

Дверь отворилась, и на пороге появился невысокий стройный офицер в новенькой щегольской форме.

– Не узнали, Николай? – послышался голос Ухтомского. – Ну конечно, вы ведь меня ни разу не видели в мундире.

– Темно здесь. – Келюс, действительно не узнал князя. – Заходите, Виктор. А вам форма идет!

– Ну еще бы! Я ведь штатского, можно считать, и не носил никогда, разве что в детстве. А потом – сначала гимназическая форма, а с семнадцатого… Да Бог с ним, лучше скажите, как тут у вас?

– Осваиваюсь, – Николай встал и принялся рассматривать доставшуюся ему утварь. – Надо бы чайку…

– Не успею, – с сожалением вздохнул Виктор. – Я на минутку, господин Лунин. Зашел проститься.

– То есть как? Вы ведь с Миком работаете!

– Работал, – уточнил Ухтомский не без удовольствия. – До сегодняшнего дня. Я подал рапорт с просьбой отправить меня на фронт. Мне предстояло торчать в Харькове и подсчитывать то, что идет к нам по Каналу, а я ведь не бухгалтер, слава Богу! Так что, поеду-ка под Орел. Дадут роту, а там видно будет. Да, господин Плотников просил вам кланяться, он уже уехал.

– Спасибо… – растерялся Келюс. – Виктор, неужели вы не навоевались? Вам ведь двадцать лет, вам учиться надо!..

– Война, господин Лунин. Я ведь офицер. И кроме того…

Ухтомский замолчал, лицо его сразу стало другим, словно за одну секунду князь постарел на много лет.

– Я совершил ошибку… Нет, не так! Спорол глупость!.. Когда мы были в Столице, я попросил господина Киселева узнать, что случилось с князем Виктором Ухтомским, 1900 года рождения. Пояснил, что интересуюсь судьбою прадеда…

– И… что?

– Штабс-капитан Ухтомский пропал без вести 3 сентября 1920-го под Каховкой…

– Но ведь… – Николаю стало не по себе. – Но ведь в сентябре 20-го, сейчас, боев под Каховкой не будет! Фронт, как я понял, под Орлом!

– Да, конечно, – Ухтомский попытался улыбнуться. – Но на всякий случай, прощайте, Николай!

– И слушать не хочу! Никаких «прощайте»! Виктор, вам нельзя на фронт!..

– Тогда другой штабс-капитан 1900 года рождения получит пулю, – Ухтомский встал. – Я ведь не дезертир, господин Лунин. Если все-таки… Передайте, прошу вас, Лидии, что я… Нет, не стоит!..

Он пожал растерянному Келюсу руку и вышел. Николай так и не решился его окликнуть. Даже в самой безнадежной ситуации человек верит в чудо. Мальчишки, ушедшие на фронт, на верную смерть, в глубине души все-таки надеялись вернуться. Последнему потомку Ранхай-гэгхэна не оставалось даже этой надежды…

Чайник Келюс нашел в углу, под старыми газетами. Он оказался медным, очень тяжелым и вместительным. В буфете обнаружилась жестяная коробочка с чаем, а также щепоть чего-то белого, похожего на сахар. Но это был сахарин – изобретение немецкого химика Фальберга, заменявший исчезнувший в эти смутные годы сахар.

Печка находилась в общей кухне – маленькой комнатке в конце коридора. Там уже возилась соседка, пожилая дама, очень похожая на купчих с портретов прогрессивных русских художников. Николай, вежливо поздоровавшись, попросил разрешения поставить чайник, дама проговорила: «Конечно, конечно» и поспешила уйти. Очевидно, прежние жильцы не оставили по себе хороших воспоминаний.

Вечером Николай вышел на улицу. Горели неяркие керосиновые фонари, на деревянных лавках у калиток сидели старушки, по мостовой бегали кошки, а где-то за ближайшим забором слышалось кудахтанье кур. Из соседней калитки вышла молоденькая девушка в гимназической форме и, увидев, Келюса, докуривавшего сигарету, поспешила перейти на другую сторону улицы. Николай представил себя со стороны – небритого, в штормовке и старых джинсах, и полностью одобрил ее поступок.

Наутро за Луниным заехал все тот же «роллс-ройс», но на этот раз в автомобиле был не Макаров, а молоденький поручик, который так волновался, что даже забыл представиться. Первым делом он вручил Николаю пропуск на имя Лунина Николая Андреевича, 1893 года рождения, православного, студента Столичного Императорского университета. Затем передал большой пакет, в котором оказался вполне приличный костюм и несколько рубашек. По настоянию поручика Келюс примерил обновку, убедившись, что костюм сидит почти идеально. Довольный офицер пояснил, что всем этим занимался лично капитан Макаров. Наконец Лунину была вручена немецкая опасная бритва и все сопутствующие принадлежности.

Келюс привел себя в порядок, переоделся, после чего был усажен в знакомый автомобиль и отвезен в другой конец города, где на почти такой же тихой улице находился большой трехэтажный особняк – резиденция командующего. Визит не оставил ярких воспоминаний. Все это Лунин уже где-то видел – и приемную, забитую взволнованными посетителями, и молчаливых вышколенных адъютантов, и даже кабинет – огромный, роскошный, с большим портретом Суворова над столом. На фоне Князя Италийского командующий смотрелся бледно. Перед Келюсом сидел пожилой, очень тучный мужчина, с узкими, заплывшими, не то от недосыпа, не то с перепоя, глазами. Беседа не была долгой, командующий поблагодарил «многоуважаемого господина Лунина» за выдающийся вклад в борьбу с большевизмом и поинтересовался, хорошо ли тот устроился. Получив заверения, что все обстоит самым наилучшим образом, хозяин кабинета отпустил Келюса с миром и, похоже, сразу же забыл о нем.

Уже после беседы Николай понял, на что это походило. Все – и суета приемной, и адъютанты в парадной форме, и похмельный белогвардейский генерал – слишком смахивало на читанные им шпионские романы. Правда, в роли отважного красного разведчика был теперь он сам, что одновременно и смущало, и забавляло.

…Только одна встреча запомнилась. В коридоре с Николаем вежливо раскланялся высокий, средних лет полковник с огромной бритой головой и глубоко посаженными пронзительными глазами. В руках он держал не папиросу, как все прочие, а тонкую ароматизированную сигарету. Присмотревшись, Келюс сообразил, что полковник курил «Ронхил»…

После этого визита Николая оставили в покое. Несколько дней он почти не выходил из дому, отсыпаясь и лишь иногда забегая на ближний рынок за продуктами. Соседи по-прежнему его сторонились, но Лунин и не настаивал на близком знакомстве. Он подружился с Рябком, трусоватым псом, облаявшим его в первый день. Тот оказался добродушным, отзывчивым, а главное, ни о чем не расспрашивал и не лез в душу.

Постепенно апатия проходила. Келюс начал вечерами выходить в центр, на узкую многолюдную Сумскую, где лощенные франты и офицеры-тыловики в кителях генеральского сукна выгуливали дам в пышных белых платьях и огромных смешных шляпах. Николай ни с кем не заговаривал, а на случайные вопросы отвечал коротко, отговариваясь тем, что он приезжий. Наконец, где-то на восьмой день пребывания в этом странном мире Лунин купил у мальчишки-газетчика номер «Южнорусских вестей», залпом прочитал сообщения с фронтов и понял, что начинает приходить в себя. Его снова интересовало то, что творится вокруг.

Номер газеты вызвал недоумение. Николай знал, что, вопреки всему написанному о гражданской войне, фронт в июне 20-го стоял не под Мелитополем, а под Орлом. Но «Южнорусские вести» излагали последнее интервью Верховного Правителя России Александра Колчака, данное им американским корреспондентам в его резиденции в Омске. Заодно критиковались последние распоряжения правительства Лианозова, поощрявшего в освобожденном от большевиков Петрограде спекуляцию. Даже школьники во времена Келюса знали, что летом 20-го труп Адмирала давно покоился на дне Ангары, а Красный Питер так и не достался армии Юденича, и правительство Лианозова, находившееся в обозе Северо-Западной армии, никогда не управляло бывшей столицей империи.

Николай мог зайти к полковнику Колтышеву, а то и к самому красному шпиону Макарову и расспросить о событиях последних нескольких месяцев, но он привык разбираться сам. Подумав денек, Лунин захватил пропуск и отправился на Университетскую Горку, где в большом двухэтажном здании находилась библиотека Харьковского императорского университета. Билет Николаю выписали сразу, и он стал приводить дни в большом зале с высокими окнами, где на столах стояли медные лампы с изящными стеклянными абажурами. Правда, по вечерам лампы не горели – электричество подавали редко.

Большей частью Келюс работал в полном одиночестве. В эти смутные годы харьковчанам было не до науки, а студенты университета, обычные посетители библиотеки, находились на каникулах. Лишь изредка Николай видел в зале читателей, и чаще прочих невысокого худого мужчину средних лет в старом, заношенном костюме. Как-то они познакомились. Постоянный читатель оказался Евгением Георгиевичем Кагаровым, профессором университета, в прошлом году защитившим докторскую диссертацию. Чтобы не вызывать лишних вопросов, Николай назвался студентом из Столицы, бежавшим от большевиков и работающим над книгой о гражданской войне. Профессор лишь развел руками: предмет его занятий – греческая демонология – был далек от злобы дня.

В библиотеке, несмотря на смутное время, оказались полные подшивки местных газет, и Николай несколько дней делал выписки из военных сводок, пытаясь собрать воедино скудные данные, просочившиеся через военную цензуру. Вскоре кое-что стало ясно. До октября 19-го события шли так, как и описывалось во всех учебниках. 11 октября 13-я армия красных вместе с 1-м корпусом Буденного перешла в контрнаступление. 20-го пал Орел, корпуса Шкуро и Мамонтова в беспорядке бежали на юг. В конце месяца части Буденного и Сокольникова должны были наступать на Курск и Ливны. Газеты действительно сообщили о начале красного прорыва, а вот дальше… А дальше следовало сообщение, что ударная группа генерала Тургула разбила Буденного у Касторной. 5 ноября был вновь взят Орел, газеты захлебывались от восторга, описывая героизм Марковской и Дроздовской дивизий, и намекали на новое чудо-оружие. В начале ноября части Юденича вошли в Питер. Гришка Зиновьев, председатель Петросовета, пытался бежать, но был схвачен и растерзан озверелой толпой. К началу зимы Колчак остановил дивизии Тухачевского на подступах к Омску.

Красные, а затем белые несколько раз пытались вновь перейти в наступление, но каждый раз попытки срывались, и в к весенней распутице фронт застыл. Газеты писали о зверствах большевиков, о применении красными каких-то новых, еще невиданных видов оружия. Одновременно печатались и официальные опровержения подобных вздорных слухов. К началу лета о войне писать почти перестали, и, судя по количеству официальных опровержений, обе стороны были близки к началу мирных переговоров.

…«Река времен», о которой когда-то говорил генерал Тургул, сделала неожиданный поворот. Келюс понял, что беспутный шалопай Мик не зря получил подполковничьи погоны. Его превосходительство генерал-лейтенант Деникин оказался, пожалуй, даже излишне скуп на награды…

Глава 6. Генеральный Инспектор

Над станцией Стишь третий день шли дожди. Август 1920-го оказался неожиданно холодным, особенно здесь, в центре страны, у сожженного в ходе зимних боев Орла. Дороги раскисли, войска, зарывшиеся в землю, завязли в непролазной распутице. Даже тяжелые танки, к которым запуганные многолетней войной местные жители уже успели привыкнуть, вязли на орловских проселках. Авиация – и «Ньюпоры», и серебристые «МиГи» – бессильно застыла на аэродромах.

Бои прекратились. Больших сражений не было уже больше полугода, но в последние недели затихли даже мелкие стычки между разъездами Буденного и пластунами Улагая. По окопам все увереннее ползли слухи о близком мире, называлось даже место тайных переговоров между делегациями Кривошеина и Сокольникова – небольшой подмосковный город Серпухов. Об условиях соглашения говорили всяко, с порога отвергая лишь разъяснения белых и красных официозов.

Со станции и прилегающего к ней поселка жители были выселены еще весной. Воинские эшелоны обслуживались прибывшими с юга бригадами, по ночам улицами грохотали мощные моторы, рождая в близлежащих селах самые дикие слухи. Впрочем, к полетам серебристых «МиГов» быстро притерпелись, называя их отчего-то «гусками». Войска, да и местные жители, считали, что на станции Стишь находится штаб Добровольческой армии. Эти слухи не опровергались, хотя командующий редко покидал Харьков. Впрочем, некий штаб на станции действительно размешался, но мало кто знал, что здесь находится командование Ударной группы генерала Тургула.

Ночь на 23 августа была неожиданно теплой, хотя и сырой. Дождь ненадолго стих, и с аэродрома взлетело дежурное звено боевых вертолетов. Сегодня станцию прикрывали особо тщательно – в полночь ожидался Литерный эшелон.

На самой станции было тихо. Заранее переброшенный саперный батальон, предназначенный для разгрузки, был отведен в казармы, оборудованные за главным депо. Огни были потушены, только на запасных путях неярко светились окошки одного из поездов. Здесь работал штаб Тургула.

Литерный прибыл в 11.33 ночи, опоздав всего на три минуты. Сразу же к эшелону направились саперные роты, и содержимое опломбированных вагонов начало переправляться на тайно оборудованные в лесу, недалеко от Стиши, склады.

Вагоны Литерного, когда-то красные, теперь были накрыты маскировочными сетками и украшены многозначными номерами, которые на самом деле были тоже маскировкой, равно как и надписи «Фураж», даже случайными свидетелями не воспринимавшиеся серьезно. Лишь один, прицепленный сразу за бронированным паровозом, отличался от прочих. Роскошный салон-вагон, принадлежавший когда-то харьковскому губернатору, был обшит стальным листом, а на его крыше постоянно дежурили пулеметчики. Имевшие отношение к разгрузке знали, что именно в нем обычно ездит тот, кого называли Генеральным Инспектором.

Работа еще не началась, когда к дверям салон-вагона прибыла группа офицеров. Навстречу встречающим вышли несколько человек в английских френчах, которые становились в последнее время все более модными среди тыловиков. Лишь один из приехавших носил обычную офицерскую форму, зато из богатого генеральского сукна. На его плечах светились новенькие полковничьи погоны, в руках ночной гость держал стек, а на носу тускло сверкали очки в легкой золотой оправе. Даже не все офицеры штаба знали настоящую фамилию Генерального Инспектора. Порою они опасливо подтрунивали над его молодостью и странноватыми манерами. Впрочем, говорили шепотом: нрав у приезжего был крутой, а характер – горячий. Старший среди встречающих, начальник штаба группы, успел хорошо изучить своего постоянного гостя и помнил, что тот любит, когда к нему обращаются не в привычной демократичной манере – по званию, а по всем правилам: «ваше благородие», а с недавнего времени и «высокоблагородие». Полковничьи погоны Генеральный Инспектор получил всего две недели назад.

Гость, неохотно ответив на обычные вопросы о самочувствии и погоде в Харькове, умолк. Хозяева не настаивали, и группа приезжих проследовала на запасные пути, к штабному поезду. В вагон Тургула Инспектор зашел один. Адъютант генерала, доложив о прибывшем, поспешил ретироваться.

Тургул сидел в помещении узла связи, считывая сообщение с телеграфной ленты. При виде вошедшего он отбросил длинную бумажную полосу и встал.

– Ваше превосходительство!…

Инспектор лихо поднес руку в фуражке. Впрочем, с точки зрения старого службиста Тургула, получилось это у него не особо ловко.

– Здравствуйте, Михаил, – улыбнулся Тургул. – Я же просил называть меня исключительно «товарищ генерал»!

Но Мик на этот раз не принял их обычной шутки. Вяло пожав генеральскую руку, он присел за длинный стол, уставленный телеграфными аппаратами и, сняв золотые очки, начал протирать стекла батистовым платком.

– Что-нибудь серьезное? – кивнул он на аппарат, продолжавший исторгать из своего чрева бумажную ленту.

– Ерунда! – махнул рукой Тургул. – Улагай опять паникует. Будто бы к Буденному прибыли тяжелые танки и кто-то на передовой слыхал шум геликоптеров. На самом деле туда вернулись после ремонта две машины типа Т-64, причем у одной из них по-прежнему не работает лазерный прицел. А геликоптеров у Буденного вообще никогда не было. Вы же знаете, на агентуру нам пока жаловаться не приходилось.

Мик неопределенно покачал головой. Тургул хотел было прямо спросить, что, собственно, произошло, но сдержался.

– Господин особый уполномоченный, – заявил он, переходя на официальный тон, – разрешите ознакомить вас с обстановкой, а также с ходом подготовки к наступлению…

– Да-да, конечно, господин командующий, – Мик принял серьезный вид и надел очки, – я весь внимание.

Должности Генерального Инспектора Мик никогда не занимал. Таковой вообще не существовало, и слухи о ней были обыкновенным штабным фольклором. Официально он числился особым уполномоченным по снабжению Добровольческой армии, но в действительности его функции были куда более обширны.

Доклад генерала Плотников выслушал внешне очень внимательно, но Тургул пару раз поймал его пустой отсутствующий взгляд. Даже известия об успехах особой пропагандистской группы, распространявшей среди красных слухи о близком мире, что было идеей самого Плотникова, оставили его равнодушным.

– Это хорошо… – вяло проговорил Мик, выслушав Тургула. – Я заезжал в Таганрог к Царю Антону. Он полностью согласен с вашим замыслом, Антон Васильевич, и просил передать все, что в таких случаях говорится.

…Царем Антоном величали за глаза тезку Тургула – Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России Антона Ивановича Деникина…

– Я говорил с ним по «Бодо», – кивнул генерал. – Он изрядно нервничает, не иначе, господин Романовский опять что-то нашептал. Увидите его приватно, Михаил, передайте, что я ручаюсь за успех. Одних Т-74 у нас почти сотня, я не говорю уже про «Грады». Ваши инструкторы как раз на днях выпустили группу юнкеров-танкистов. А красные, между прочим, уже второй месяц не получили от своих уважаемых потомков даже ломаного гвоздя.

– Спасибо Фролу Афанасьевичу.

Все эти подробности Мик уже знал.

– Да… Жаль господина Соломатина, – тихо проговорил Тургул, – до сих пор не могу привыкнуть. Мой Ухтомский каждый раз его вспоминает… Кстати, Виктор хотел с вами увидеться, у него какие-то неприятности…

– Да-да. Конечно.

Мик опять замолчал, о чем-то глубоко задумавшись, и Тургул наконец решился:

– Михаил, извините, ради Бога… Что случилось? Надеюсь, не личное?

– Нет, – Плотников встал, поглядел в занавешенное окно. – Хотя это можно считать и личным. Тернем сбежал. Два дня назад, уничтожил все чертежи и… Думали, перехватим…

– Канал? – Тургул побледнел. – Что с Каналом, Михаил?

– Мы приставили к нему одного парня из Технологички. Там все несложно, если бы не скантр… Он-то пока работает, но это не тот скантр, что Тернем изобрел… изобретет лет через двадцать. Он очень ненадежен, Антон Васильевич. Малейшая поломка – и мы отрезаны. Боюсь, навсегда.

Генерал с силой провел ладонью по лицу.

– Да уж… А этот скантр нельзя как-то разобрать… скопировать?

– Нет, – поморщился Мик. – Очень сложная система, без Тернема никак не осилить. Хорошо, что он не успел ничего испортить! Царю Антону еще не докладывали, не знаем, как и подойти.

– В таком случае, – генерал задумался, – как это ни печально, надо немедленно перебросить обратно ваших советников. Кое-чему мы уже сами научились. Вам также надо будет уходить, Михаил! А пока Канал работает, постарайтесь перебросить сюда как можно больше запасных частей и огнеприпасов…

– Есть иное решение, – Мик нерешительно оглянулся, хотя салон-вагон был абсолютно пуст. – Я советовался с… одним нашим общим знакомым.

Тургул понимающе кивнул.

– Он обещал что-нибудь придумать… Но он тоже предлагает поспешить и прежде всего ускорить осуществление Специальной программы.

– У нас все готово, – оживился генерал, – строительные работы закончены, документация разослана по частям. Надо сказать, реакция офицеров достаточно неоднозначная…

Мик пожал плечами. То, что он назвал Специальной программой, вызвало споры и в Таганроге, однако, план был уже утвержден.

Наутро был назначен смотр частей ударной группы. Автомобили, проехав по заранее засыпанной щебенкой и гравием лесной дороге, свернули на огромную поляну, миновав стоявшее у въезда заграждение с двумя бронетранспортерами. Машины остановились, и офицеры штаба, не торопясь, выбрались на слегка подсохшую землю, опасливо поглядывая на небо – с утра погода снова хмурилась. Тургул и Мик ехали в одном авто и теперь вместе направились принять рапорт командира части.

Вся поляна была заставлена приземистыми, выкрашенными в темно-зеленый цвет чудищами – танками Т-74. На их фоне странно смотрелись штабные офицеры со старомодными аксельбантами и ухоженными усами. Те же, кто встречал их у танков, напротив, выглядели вполне подстать машинам: гладко выбритые, в новеньких черных комбинезонах и пилотках. Даже погоны у них были не золотые, как у всех в Добровольческой армии, а черные.

Плотников и Тургул не спеша обходили строй боевых машин. Мик знал, что среди экипажей есть добровольцы, прибывшие по Каналу и уже не первый месяц участвующие в боях. Но большую часть составляли молодые офицеры и юнкера, закончившие краткосрочные курсы в Белгороде, где обучались также ракетчики и авиаторы. Вскоре он научился различать, кто есть кто. На танках выпускников белгородских курсов красовались привычные для Добрармии надписи «Генерал Корнилов», «Русь», «Полковник Туцевич», «Дроздовец». Другие машины назывались иначе – «Саланг», «Герат», «Кабул» и даже «Генерал Громов». Головной танк был оформлен особо – по броне широко растянулась надпись: «21 августа 1991 года». Мик подошел ближе и заметил приклеенный изолентой маленький портрет Президента.

– Может, снять? – Тургул с любопытством покосился на своего спутника. – Не слишком откровенно?

Мик пожал плечами. Состав красных экипажей не намного отличался от танкистов Тургула. И те, и другие старались находить на поле боя прежде всего своих современников. В плен брали редко.

У последнего танка Мик невольно вздрогнул, увидев ровные белые буквы на броне. «Полковник Корф»…

– На соседней поляне – ракетчики, – напомнил Тургул. – Если хотите, можем проехать и на аэродром.

– Антон Васильевич, да зачем? – удивился Мик. – Все и так в полном порядке.

– Плохо знаете военную психологию, – усмехнулся генерал. – Смотры подтягивают, да и в Таганроге станет поспокойнее, когда вы доложите, что лично посетили части. Но вы правы, в других частях тоже полный порядок. Вернемся на станцию?

На военном совете Мик откровенно скучал, делая вид, что читает свежую сводку. Его тянуло немедленно уехать, но предстояла встреча еще с несколькими офицерами, изъявившими желание получить личную аудиенцию у Генерального Инспектора.

Мика поражала привычка прадедов ходить к начальству по любому поводу. Его просили о переводе в другую часть, ходатайствовали об устройстве судьбы сестры или тещи, о служебном повышении, а порою и доносили на сослуживцев. Причем все догадывались, что полковник Плотников не сможет им в большинстве случаев помочь, но все равно просили – на всякий случай. Порою предлагали взятки – от пачки засаленных керенок до такого, что даже у не особо целомудренного Мика краснели уши.

В этот день он был не в настроении, быстро спровадив просителей и даже не пообещав «разобраться», как он это делал обычно. Адъютант доложил, что в коридоре ожидают еще двое. Мик устало кивнул, но тут же вскочил со стула и чуть ли не впервые за этот день улыбнулся. В дверях стоял Ухтомский.

– Разрешите войти, господин полковник?

– Виктор! – Мик поспешил навстречу, показывая, что не намерен поддерживать служебный тон. – Очень хорошо, что вы зашли! Ну, как дела?

– Спасибо, Михаил, – Ухтомский натянуто улыбнулся в ответ и присел на краешек стула. – Не стал бы к вам напрашиваться, но мне не к кому обратиться. Меня не желают слушать. Даже Антон Васильевич…

– Да что случилось-то? С кем-нибудь повздорили?

Виктор покачал головой.

– Михаил… Господин полковник! Мне стыдно признаваться, особенно вам. Это ведь не ваша война, а вы все-таки здесь! Я и сам… Прибыл в Ростов еще зимой семнадцатого… Михаил, я не хочу больше воевать!

– И чего тут стыдного? – поразился Мик. – Это я от армии косил, а вы столько лет воюете, дважды ранены…

– Трижды… – бледно улыбнулся Ухтомский.

– Тем более! Так…

Плотников на секунду задумался, затем достал большой роскошный блокнот в кожаной обложке.

– Сегодня же поговорю с Антоном Васильевичем. Для начала отправим вас в отпуск. В Крыму сейчас плохо, лучше в Ниццу…

– Не надо, – Виктор положил ладонь на открытый блокнот. – Я не о том… Михаил, за что мы воюем?

Плотников на секунду растерялся, но затем ответил четко, не задумываясь:

– За право России самой выбрать свою судьбу. За то, чтобы не было семидесяти четырех лет позора!

– Конечно, – вздохнул князь. – Михаил, когда я узнал, что мы начинаем закупать у вас оружие – и какое оружие! – то чуть не умер от радости. Ей богу! У нас ведь даже патронов не хватало! И вот первые танки, ваши добровольцы… Бои под Орлом, помните? Тогда я впервые поверил в победу. Впервые! Но потом…

Он помолчал, опустив глаза и стараясь не глядеть в лицо Мику.

– Когда первый раз отдали приказ об обстреле «Градами» жилых кварталов, я вначале просто не поверил. В том пригороде Орла жило десять тысяч! Остался только пепел, да что я говорю, и пепла не было!… А потом… Бомбежки, ракеты, этот… напалм… Разве так воюют?

– Война, – философски заметил Мик. – Лес рубят…

Он не договорил, вспомнив, чью фразу повторяет.

– Да, щепки! – выдохнул Ухтомский. – Русские щепки! Мы оставляем после себя выжженную землю. Мы хуже СС! Да, я читал, я видел по телевизору, когда был в Столице! Мы вешаем пленных!..

– Красные поступают так же, – развел руками Плотников. – Вы читали последний приказ Троцкого?

– Да. Но мы-то не большевики! Кого мы освобождаем? Пустыню, пепел? Там даже стекло плавится… Я долго молчал. К красным тоже стало поступать ваше оружие, и я думал, что иного выхода нет. Но теперь их Канал не работает, танки у красных без запчастей и боеприпасов. Уже неделю их аэропланы не взлетают. А мы? Вчера один эшелон, сегодня другой. К ракетам привинчивают какие-то секретные боеголовки…

– Вы правы, – Мик улыбнулся, – сейчас мы уже сильнее. Да что вам, Виктор, коммунистов жалко? Через недели три мы будем в Столице!

– Да, – отрешенно кивнул князь, – мы будем в Столице. Один концентрационный лагерь – в Лужниках, второй – на Ходынке. Публичные казни на Тверской…

– А-а! – понял Плотников. – Вас знакомили со Специальной программой?..

– Из соседних сел уже взяты заложники, в пяти верстах строится лагерь для неблагонадежных. Там даже крематорий будет!.. Чем же мы лучше большевиков?

– Тем, что мы – не большевики! – отрезал Мик. – Ваши прежние вожди слишком либеральничали. Сунем в топку сотню-другую коммуняк – и порядок на сто лет вперед! Кстати, в Омске, у Адмирала, с нами полностью согласны.

Ухтомский побледнел и медленно встал.

– Год назад мы спорили, допустимо ли расстреливать пленных. Многие были против. Даже у войны есть законы, Михаил! А теперь мы сжигаем целые города и строим свой ГУЛАГ – так, кажется, у вас это называлось? Что же будет, когда мы победим?

– Порядок! – Плотников тоже встал. – Лет на десять запретим всяких социалистов с демократами, чтобы выросло новое поколение. Знаете, Виктор, я сам почти диссидент, насмотрелся на всякие митинги с пикетами. И… И хватит об этом, хорошо?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – вздохнул Ухтомский.

– Да не обижайтесь, Виктор, – поморщился Мик. – Еще не хватало нам погрызться из-за прав человека!.. Кстати, вам привет от Келюса… от Лунина. Он о вас очень беспокоится, теперь вижу, что не зря. Да садитесь вы!..

– Спасибо, – штабс-капитан неуверенно взялся за спинку стула, но так и не присел. – Как там Николай Андреевич?

Когда они распрощались, на пороге возник адъютант. Мик обреченно вздохнул – его ждал еще один посетитель.

Этот полный краснолицый человек мало походил на офицера. Форма сидела на нем как-то криво, да и весь вид не внушал особого доверия. Однако при виде гостя Плотников поспешил встать. Перед ним был начальник контрразведки Ударной группы.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – соблюдая старомодный этикет, поздоровался гость, хотя сам был подполковником и имел полное право обращаться к Мику по званию. – Не смел бы вас беспокоить в этот поздний час, если бы не служба-с…

Плотников вопросительно поглядел на контрразведчика. Тот сделал значительное лицо, при этом щеки еще более раздулись, а глаза превратились в щелочки.

– Хотел бы доложить о некоторых особо любопытных пленных. Есть двое-с…

– Это не мое ведомство, – сухо ответил Мик. Он и раньше старался пресекать попытки контрразведчика знакомить его с делами, но тот прекрасно понимал, что значит докладывать об успехах офицерам вышестоящего штаба.

– Я бы и не смел беспокоить, если бы не ваш собственный приказ, господин полковник. Один из этих двоих – ваш. Ну, вы меня понимаете-с…

Плотникову уже несколько раз докладывали о поимке красных добровольцев из числа прибывших по Каналу института Тернема, но каждый раз это оказывалось недоразумением. Добровольцы в плен сдавались редко.

– Вчера взяли, – в голосе контрразведчика прозвенел азарт. – Вот-с!

Он протянул Плотникову маленький четырехугольный предмет. В неярком свете лампы Мик сразу же узнал карманный японский калькулятор.

– Хорошо, – вздохнул он, – пойдемте поглядим.

– Зачем ходить-с! – обрадовался подполковник. – Тут они. Ждут-с…

Через минуту конвой ввел пленного – высокого парня лет двадцати в гимнастерке с красными петлицами и нашивками ротного на рукаве. Синяки и взъерошенные волосы говорили о далеко не смирном нраве, руки были связаны за спиной, а на ногах вместо сапог белели портянки.

– Кожинов Александр Иванович, – доложил контрразведчик. – Говорит, что из крестьян-с. Хе-хе!

– Ваше? – поинтересовался Мик, указывая на калькулятор. Пленный пожал плечами.

– Мое. Считает бойко. А что?

– На Арбате купили?

– Не-а… Друг подарил, он его у этих… которые на таньках ездят, выменял.

– На танках, – автоматически поправил Плотников. Тот никак не отреагировал, но Мик заметил короткий взгляд, брошенный на него исподлобья.

– Значит, из крестьян? – продолжал он, внимательно следя за выражением лица пленного.

– Псковские мы, – подтвердил Кожинов, – мобилизованные.

– Что, Сталин дал приказ? – усмехнулся Плотников, и по тому, как дернулось лицо пленного, понял, что не ошибся. – В общем, так, господин Кожинов, выбирайте. Или вы говорите правду, и мы оставляем вас для обмена на наших добровольцев. Или, – он покосился на контрразведчика, – мы отправляем вас туда, где вас будут… допрашивать. Если вы действительно крестьянин, да еще мобилизованный, потеря невелика.

– Сволочь продажная! – глаза парня блеснули ненавистью. – Такие, как ты, Союз развалили, армию продали. Не попался ты мне в Афгане!..

– А, кабульский герой! – зевнул Мик. – Вы не ошиблись, господин подполковник. Этого орла-интернационалиста отправьте в Харьков. Я доложу о вас.

Лицо контрразведчика просветлело.

– Наши с тобой разберутся, дерьмократ! – бросил Кожинов, когда конвой выводил его за дверь. Плотников, никак на это не отреагировав, хотел уже попрощаться с контрразведчиком, но тот многозначительно поглядел на дверь.

– Еще один. Важная птица-с!

– Я не орнитолог, – устало вздохнул Мик. – Тоже доброволец?

– Никак нет-с. Но птица крупная. Комиссар полка! Мы за ним давно охотились…

– Комиссары не по моей части, – решительно заявил Мик, торопясь закончить малоприятную встречу. Подполковник чуть не подпрыгнул от огорчения.

– Но это же сам комиссар Лунин! Сам комиссар Лунин, ваше высокоблагородие! Просто взгляните! Увидите командующего, сможете сказать: лицезрел самого-с. Зверь крупный!

– Вы же сказали – птица?

Знакомая фамилия привлекла внимание, но Плотников рассудил, что Луниных в России немногим меньше, чем Кузнецовых.

– Долго искали-с! – горячо задышал контрразведчик. – Он ведь, шельма, целый наш батальон сагитировал!

– Ладно, давайте!

Чтобы не выказать излишнего любопытства, Мик уткнулся в бумаги и поднял глаза, лишь когда покашливание подполковника подсказало, что пленный доставлен. Плотников без особой охоты отложил в сторону свежую оперативную сводку и похолодел. Перед ним стоял Келюс. Это было настолько невозможно, невероятно, что на мгновение Мик совсем растерялся и лишь затем сообразил, что видел приятеля не далее как три дня назад в Харькове. Но сходство было поразительным, разве что комиссар выглядел на несколько лет моложе Николая. Одет пленный был соответствующе – в рваную гимнастерку и старые галифе, на ногах не оказалось даже портянок.

– Чего смотришь, беляк? – комиссар Лунин по-своему оценил интерес золотопогонника к своей персоне. – Большевика не видел?

И тут Плотников вспомнил то, что рассказывал ему Николай. Дед Келюса, будущий нарком и обитатель квартиры в Доме на Набережной! Неужели?

– Имя! Как вас зовут?

– Что, в провиантскую ведомость впишете? Николай Андреевич я.

Все сходилось. Комиссару полка Николаю Андреевичу Лунину сейчас, в 1920-м, было девятнадцать лет.

– Очень, очень опасный, – по-суфлерски зашептал контрразведчик. – Мы его завтра же… На центральной площади Орла!..

– Отставить!

Плотников и сам понимал, что грозит пленному комиссару.

– Господин подполковник! Приказываю эту… птицу доставить в Харьков в мое распоряжение. Как поняли?

– Так точно-с! Всенепременно-с!

Мик прикинул, что в Харькове можно будет отправить комиссара Лунина в лагерь для рядовых, а затем тихо выпустить. Келюсу он решил пока ничего не говорить, дабы тот не наделал глупостей.

…Контрразведчик, откланявшись, отбыл восвояси, явно довольный результатами визита. О том, что пленный комиссар чем-то заинтересовал Генерального Инспектора, он решил сегодня же, не откладывая, сообщить в Харьков…

Часа через три вагон особого уполномоченного прицепили к военному эшелону, направлявшемуся на юг. Этой ночью Мик смог наконец-то выспаться. Он спешил в Харьков, но по дороге пришлось сделать остановку в Белгороде. Телеграмма, полученная от командующего, предписывала полковнику Плотникову нанести визит в учебный центр. Впрочем, Мик сразу понял, что посещение курсов – лишь предлог.

Особый уполномоченный уже не в первый раз бывал в учебном центре, расположенном в здании городской гимназии. Поначалу Мика удивляли и забавляли юнкера и бравые подпоручики, разбиравшие затворы танковых пулеметов и портреты Государя с траурным крепом рядом со схемой турбинного двигателя. Занятия по огневой подготовке начинались с общей молитвы, а в учебный процесс, несмотря на уплотненное расписание, обязательно вводились часы Закона Божьего. Вскоре, однако, Плотников, привык, тем более, что под влиянием инструкторов и преподавателей слушатели быстро менялись. Закрутились первые, неизвестно откуда взявшиеся магнитофоны, юнкера под гитару пели об Афгане, а в одном из классов рядом с портретом Государя появилась цветная фотография Президента. На занятия по военной истории изучали теперь не только суворовские походы, но и подробности трех ночей у Белого Дома. Однажды Мик был вынужден прочесть на эту тему лекцию, что поначалу привело его в трепет. Но когда по мертвой тишине в зале Плотников понял, как его слушают, то осмелел и к концу лекции уже и сам почти поверил, что был рядом с Келюсом и Фролом у баррикады под моросящим летним дождем и поджигал «молотовским коктейлем» пахнущие соляркой боевые машины.

Плотников бегло обошел классы, минут двадцать побеседовал с начальником центра и полюбовался собственным портретом в комнате Боевой Славы. Мик красовался на фоне танка Т-74, и вид у бывшего студента Бауманки был чрезвычайно воинственный. Снимали еще в ноябре, в дни боев за Орел.

…В комнате отдыха Мик услышал необычный шум. Заглянув, он лишь покачал головой – господа офицеры и юнкера, отложив в сторону конспекты, смотрели по японскому видеомагнитофону боевик с Сильвестром Сталоне.

Летчики обучались за городом, на территории бывшей помещичьей экономии, рядом со строящимся аэродромом. Мик без всякой охоты прикидывал, стоит ли туда ехать, когда маленькая записка, присланная с вестовым, внесла окончательную ясность. Плотников понял, зачем его вызвали в Белгород.

…Тот, кто его ждал, обставлял встречи чрезвычайно конспиративно. Они почти каждый день виделись в штабе командующего, однако там только здоровались, а разговоры происходили то на частной квартире в Харькове, то во время поездок особого уполномоченного. Для чего это делалось, Мик не особо понимал, но спрашивать не решался. На этот раз его ждали в небольшой комнате отеля с пыльной пальмой у зашторенного окна и потрескавшейся мебелью в стиле Людовика XV-го. Впрочем, ни Мика, ни его собеседника подобная провинциальная экзотика не смущала.

– Благодарю вас, что откликнулись на просьбу о встрече, Михаил Николаевич…

Голос был тяжелым и немного тягучим.

– Да, конечно, конечно… – заспешил Плотников. – Это… из-за Тернема?

– Отчасти да, – его собеседник говорил неспешно, обдумывая каждое слово. – Тернема не нашли, и положение становится серьезным. К счастью, он не ушел к красным, по последним данным, он где-то в Чехии… Итак, мы его прошляпили. Что предлагаете, Михаил Николаевич?

– Я… Не знаю… – растерялся Мик. – Тернем уничтожил чертежи, а скантр трогать нельзя.

– Да… Одно хорошо – у красных скантра нет. Управление Каналом находилось в Институте Тернема, а без «Ядра-7» они бессильны. Где установлены остальные скантры, вы представляете?

– У… – Мик хотел назвать фамилию Келюса, но сдержался. – У нас был документ. Часть скантров используется в армии, в системе ПВО и космических войсках, остальные – в научных центрах. Но там не было адресов…

– Адреса ничего бы не дали. После уничтожения «Ядра-7» остальные будут охраняться втройне. Но не это главное. Скантры, используемые для военных целей, для Канала слишком примитивны. А нам нужен настоящий, а не та времянка, что склепал Тернем. Если она выйдет из строя, Канал закроется как минимум на долгие годы.

Мик поежился. Как ни нравилось ему здесь, перспектива остаться в мире предков навсегда не прельщала.

– Есть еще одно обстоятельство, – голос стал совсем тихим. – Если здесь Тернем все же перейдет к красным или там в Институте Тернема сумеют восстановить Канал… Представляете? Беда в том, что кроме «Ядра-7» существует еще нечто подобное. Вы в курсе?

– В Крыму, – кивнул Плотников. – В Филиале должен быть скантр, и очень мощный. Думаете его стырить… достать?

Послышался негромкий смех.

– Остановимся на втором термине. Совершенно верно. И доставить его придется вам. Не уничтожить, Михаил Николаевич, учтите! Добыть целым – и доставить сюда. Это, конечно, опасно…

Мик вспомнил о погибшем Фроле, и ему стало не по себе. Те, кто охранял таинственный Крымский Филиал, наверняка знали о судьбе Главного Скантра.

– Но в вашем возрасте… Не обижайтесь, Михаил Николаевич, у вас прекрасный возраст! Так вот, в ваши годы стоит рискнуть. Станете спасителем Отечества – с соответствующими перспективами. Вы понимаете, кем вы можете здесь стать лет через десять? Итак, подумаем, что вам нужно для успеха. Что – и кто. Наверное, прежде всего господин Лунин? Кстати, как он там?

Собеседник предложил Мику сигарету, и тот в очередной раз подумал, кто снабжает этого таинственного человека американским «Ронхилом».

В Харьков Мик вернулся рано утром. Он некоторое время раздумывал, ехать ли на квартиру или сразу направиться по делам. Эта дилемма волновала его не случайно. Особому уполномоченному предоставили роскошную квартиру в доме на улице Рымарской, там же, где жил полковник Колтышев. Некоторое время спустя Плотников квартировал уже не один – к нему переселилась новая знакомая, Станислава Чарова, поэтесса из Петербурга, занесенная военным ветром на юг. Плотников познакомился с нею случайно, в офицерской компании, и через некоторое время не без удивления обнаружил, что девица прочно обосновалась у него в квартире. Станислава носила короткую стрижку, курила махорку и каждый день исписывала с дюжину страниц общей тетради. Мика она называла «мой полковник» и «лебедь белый», чем изрядно смущала бывшего студента. В свободное от общения с Миком время она сочиняла поэму о белом движении. Плотников, попытавшийся ознакомиться с уже написанными отрывками, был вынужден констатировать, что Вознесенский и Бродский по сравнению с Чаровой прозрачны, как стекло.

Квартиру Станислава не убирала, а поскольку Мик все еще не решался завести денщика, его комнаты с каждым днем приобретали все более нежилой вид. В последнее время Плотников предпочитал ночевать в своем вагоне на станции и почаще бывать в командировках.

Мик, представив себе неумытую и нечесаную поэтессу, возлежащую на кровати в ночной рубашке и с «козьей ногой» в зубах, велел шоферу ехать на Окраинную.

Автомобиль спугнул гулявших по улице кур, а из-за деревянного забора послышался отчаянный собачий лай. Плотников улыбнулся – он уже был знаком с грозным Рябком. Взглянув на часы, он решил, что Келюс должен быть дома.

Лунина он нашел на кухне, колдующим над большой медной джезвой – настоящий бразильский кофе удалось купить у спекулянтов на Благовещенском рынке. При виде Мика Келюс радостно усмехнулся.

– Вовремя успел, сейчас закипать будет!

…Плотников был при полном параде. Форма из дорогой ткани сидела как влитая, погоны светились золотом, а на мундире пятнышком крови застыл знак дроздовцев, врученный ему при посещении знаменитой дивизии. Этим знаком Мик гордился более всего, хотя и понимал, что к славным подвигам Дроздовского, Туцевича и Тургула не имеет никакого отношения.

– У меня есть пара часов, – Плотников брезгливо стряхнул перчаткой невидимые пылинки со стула. – Решил вас вытащить в город. По-моему, дождя сегодня не будет… Вы ведь свободны, не служите пока?

Николай уже не в первый раз отметил, что Мик начинает разговаривать в прадедовской манере. Еще год назад он сказал бы «работаете».

– Тунеядствую, – охотно согласился Келюс, – объедаю, бином, Добровольческую армию. В принципе, могу прочитать в университете курс истории КПСС.

– Ага, – кивнул Мик, осторожно прихлебывая кофе. – Смешно… Да, вам передает привет Ухтомский. С ним все в порядке, только хандрит. Кстати, как вы и советовали, в ближайшие дни отзову его в Харьков.

– Это ты правильно.

Слова, сказанные Виктором два месяца назад, не выходили у Келюса из головы.

Покончив с кофе, они вышли во двор, спугнув грозного пса. Мик отпустил шофера, и молодые люди направились в сторону центра.

В это утро тучи над Харьковом поредели, на Сумской словно из-под земли появились гуляющие, и Плотникову то и дело приходилось раскланиваться и расшаркиваться. Келюс мог убедиться, что его приятель – человек в здешних местах популярный.

– Через несколько дней собираюсь к нам, – как бы между прочим заметил Мик, козыряя очередному знакомому. Келюс замер.

– Вы присоединитесь?

Сказано было так, словно речь шла о поездке на пикник.

– Да, – вздохнул Николай, – я должен вернуться.

– Вообще-то, подумайте. Наши общие знакомые вцепились в вас крепко. Здесь ведь неплохо, а? Скантры, слава богу, не дадут пропасть. Устроитесь на службу…

Келюс усмехнулся, представив себя в приват-доцентом провинциального университета с казенной квартирой и бесплатными дровами.

– Виктор сказал как-то, что он не дезертир. Я тоже не дезертир, Мик!

Они добрались до Университетского сада, как раз туда, где, как помнил Николай, лет через пятнадцать будет (был бы?) возведен памятник Шевченко, когда тучи над их головами внезапно сомкнулись, и на город хлынул дождь.

– Влипли! – констатировал Лунин, – а я зонтик не захватил. Только позавчера купил, и на тебе!..

– Айда ко мне! – предложил Мик, – кофе у меня тоже есть.

Они пробежались до Рымарской, нырнув в узкий проход между мрачными пятиэтажными домами, украшенными львиными мордами и изящными морскими раковинами. На залитой дождем улице не было ни души, и Николаю на миг показалось, что он вновь попал в свое время. За эти годы улица, застроенная еще в начале века, почти не изменилась. Впрочем, вынырнувший из-за угла патруль – десяток бородатых казаков в промокших фуражках с красными околышами – сразу же вернул к действительности.

Бородатый швейцар в ливрее распахнул двери подъезда. Мик с Келюсом, передохнув секунду-другую в гулкой сырой тишине, стали подниматься по покрытой ковровой дорожкой лестнице на третий этаж.

– Вот жили предки! – не удержался Плотников, в который раз любуясь мраморными ступенями и росписями на стенах. – Буду в «нашем» Харькове – непременно зайду сюда. Полюбуюсь, что осталось.

– Зачем? – удивился Лунин, вспоминая, что подъезд расписывал знаменитый харьковский художник Самокиш.

– Чтоб злее быть!

Мик повернул ключ в замке, приоткрыл дверь и удивленно остановился. Из глубины квартиры доносился мужской голос.

– Да у нас гости? Вот и катайся по командировкам… И кого это моя дама притащила?

Пока они разбирались с мокрой обувью, вопрос прояснился – мужской голос, доносившийся из гостиной, читал стихи. Сквозь неплотно прикрытую дверь были слышны слова о каких-то «златотрубных просторах», «сломанных весельных зубах» и «теореме вечности». Мадемуазель Чарова явно общалась с коллегой по поэтическому цеху.

По захламленной комнате плавали клубы папиросного дыма, более похожего на болотный туман. Поэтесса восседала, откинувшись на плюшевую спинку дивана, в зубах у нее торчала «козья нога», а руки сжимали исписанные крупным небрежным почерком тетрадные листы. Посреди комнаты, широко расставив ножищи и вздернув лохматую голову, возвышался огромный детина в рваной парусиновой рубахе и таких же штанах. Рецитация настолько захватила его, что детина даже не заметил, что в комнате прибавилось народу.

– Замри мирье, зашуми лесье, покорись людье! – вещал он, размахивая наволочкой от подушки.

– О Вечная Тьма! – воскликнула Чарова, увидев неожиданных гостей. – Вы прервали Поэта!

– Кто прервал меня, Председателя Земшара? – взревел детина, но тут его взгляд упал на золотые погоны, и Председатель Земшара прикусил язык.

– Здравствуй, мой витязь, мой белый герой! – Чарова бросилась к Мику с таким видом, будто собиралась его душить. Впрочем, дело ограничилось летучим поцелуем в щечку. Такого же поцелуя был удостоен и Келюс, уже представленный знаменитой поэтессе.

– Добрый день, Стася, – Мик недоуменно поглядел на присмиревшего детину, поспешно прятавшего в наволочку какие-то листки, – познакомь с гостем.

– Он Поэт! Он – дрожь земли! Огнь пылающий!

– Виля, – смущенно представился «Огнь пылающий». – Извините, Бога ради, господин Плотников, я только вчера узнал, что Стася в Харькове и набрался наглости нанести визит. Мы с ней знакомы по Петербургу…

Тон Поэта по имени Виля стал вполне человеческим, и Мик тут же оттаял.

– И хорошо, что зашли! Рад познакомиться. Я – Михаил Плотников.

– Очень приятно, господин полковник, – Виля осторожно пожал своей лапищей руку Мика.

– Просто Михаил.

Иногда быть полковником надоедало. Плотников подумал и добавил:

– А еще проще – Мик.

– Николай, – представился Келюс. – Так это вы – Председатель Земшара?

– Во всяком случае, я выдумал слово «земшар», – улыбнулся Виля. – Хотя господин Маяковский приписывает сию заслугу себе.

– Вы должны послушать его стихи! – вмешалась Чарова. – О-о, вы войдете в горящую реку!

– Стася! – с укором в голосе прервал поэтессу Председатель. – Чаю бы лучше поставили. Люди промокли!..

Мик и Келюс рассудили, что в здравом смысле поэту не откажешь.

– Ах, проза! Ах! – вскричала Чарова, выбегая из комнаты.

Лунин и Мик отправились сушиться. Плотников вручил гостю чистую рубашку, они расчесали мокрые волосы и вернулись в гостиную. Виля скромно сидел на стуле и перечитывал какие-то строчки, нацарапанные на листке бумаги. При виде Мика листок немедленно перекочевал в наволочку.

– Вы что, рукописи в наволочке храните? – поразился Келюс. – Постойте, постойте, я же о вас что-то читал! Председатель Земшара! И… наволочка!

– Не обо мне, наверное, – вздохнул Виля. – Обо мне станут писать через тысячу лет. А наволочка – это не из оригинальности, у меня просто портфеля нет.

Из кухни между тем послышался звон посуды. Какая-то ни в чем неповинная чашка встретила свой безвременный конец. Мик покачал головой.

– Это Стася. Пойду помогу.

– Я сам, – вызвался Келюс. – Чай – по моей части.

Посреди кухни над кучей осколков стояла Чарова, воздев длани к потолку.

– Так погибла Россия! – бормотала она. – О, родина, о чаша!..

Лунин не стал вмешиваться в размышления о судьбах отчизны. Сняв с плиты чайник, он принялся искать заварку.

– О! – послышалось откуда-то сбоку. – Вечная Тьма, что это? О страх! О предрассветный кошмар!

Келюс поискал глазами упомянутые Тьму с Кошмаром, и, не обнаружив таковых, обернулся. Искусанный ноготь Станиславы указывал прямо на него. Проследив направление, Лунин догадался – расстегнутый ворот рубашки открывал странное зубчатое колесико на его груди.

– А что? – самым невинным тоном поинтересовался он, наблюдая, как Чарова шаг за шагом пятится к двери. – Почему вы испугались, Стася?

– Знак Силы! Непобедимое Солнце! – поэтесса сглотнула. – Солнце избранных! Оно древнее пирамид, сильнее смерти…

– В что-то знаете об этом?

Келюс подошел ближе, постаравшись отрезать Чарову от двери.

– В Петербурге… На мертвых болотах Петрополя…

– Стася, а по-человечески можете?

– А? – поэтесса с трудом перевела дух. – Я… Я состояла в теософском обществе. Мы читали тайные сказания, мне ведомы все знаки и приметы. У вас на груди знак высшей власти… Кто вы, Николай?

– Да это просто татуировка, – пожал плечами Келюс, – пугаться-то зачем?

– Это не человеческий знак! Его носили слуги Древнего Знания. Мне открыто сокровенное имя, дающее великую власть…

– Какое? – поразился Лунин. – Это дхарский знак, знак Гхела Храброго и его батюшки Фроата.

– Повелевай, властелин! – простонала Чарова, опускаясь на колени. – Мы ждали тебя, и ты явился!..

Глава 7. Марсиане

Чай пили в наскоро прибранной гостиной. Присмиревшая Чарова молча разливала заварку, то и дело испуганно поглядывая на Мика. На Келюса она старалась не смотреть. Оба они между тем уговаривали Председателя Земшара купить себе новый костюм и портфель. Плотников считал, что в крайнем случае можно обойтись и одним костюмом, ежели наволочка необходима поэту для имиджа. Виля только улыбался, уверяя что костюм он проносит еще не один сезон, а на случай зимы имеется прекрасная шинель, подаренная ему четыре года назад в Кронштадте.

Вскоре гость откланялся, воспользовавшись тем, что дождь за окном временно стих. Мик, Келюс и Станислава остались втроем.

…Лунину с трудом удалось успокоить поэтессу и усадить за стол, но как только Огнь пылающий Виля покинул квартиру, Чарову вновь стала бить дрожь. Пришлось поведать Мику о случившемся. По мере того, как рассказ приближался к концу, Станислава снова начала обретать голос, то и дело поминая Непобедимое Солнце и Бегущий Огонь.

– Вы мне не рассказывали! – обиделся Мик. – Этого паука на груди у вас я заметил, но подумал, что это вы хиппуете.

– Да я и сам мало что понимаю, – честно признался Николай.

– Вы Избранник Духа! – торжественно и мрачно объявила Чарова. – Вы несете Весть…

– Постой, постой, – поморщился Плотников. – Стася, давай по порядку. Что может этот… э-э-э-э, извините Николай, Избранник Духа?

– Его сила непобедима! Он поражает взглядом!..

Мик почесал в затылке и взглянул на Лунина. Тот пожал плечами, на секунду сосредоточился и, почувствовав пульсацию на груди, щелкнул пальцами. Мраморные слоники, стоявшие на этажерке в дальнем углу, со стуком покатились по полу.

– Ого! – вскочил Плотников. – Вот это да! Нехило!

– Он слышит Небесное… – продолжала завывать поэтесса, заметно ободрившись. – Ему вещают голоса духов…

– Помилуйте, Стася! – не выдержал Лунин. – Ну какие голоса?

– Постойте, Николай, – вмешался Мик. – Может быть, вам казалось, что это галлюцинация – или сон.

Келюс задумался. Тогда, в лесу, и после, на вершине Чабан-Кермена… Правда, все это могло просто почудиться…

– Не знаю, – отмахнулся он. – Что там еще, Стася?

– Он вступает в Иной Мир и живым возвращается из тьмы. Ему ведома самая великая Тайна Земли и Неба.

Великая тайна? Лунин рассудил, что в этом есть резон. Скантр Тернема, Большие Мертвецы. Око Силы…

– А что? Подходит! – Плотникову пришла в голову та же мысль. – Ну, и что скажете, Николай?

– Да ничего не скажу! – Лунин застегнул рубашку. – В бреду мне привиделся Гхел. А затем – эффект стигматов, бином. Вообразил себе этого паука, он у на коже и отпечатался. Какая-нибудь комбинация воспоминаний. Да и Фрол мог мне как-нибудь рассказать…

– А если нет? – тихо проговорил Мик. – Если вам ничего не привиделось? И Гхел, и Фрол Афанасьевич? Думаете, такого не бывает? Я ведь изучал Папюса…

– О Папюс! – воскликнула Чарова. – О великий провидец!..

В конце концов, дабы не волновать даму, Плотников и Келюс перевели разговор на поэзию, выслушав целый водопад восторгов по адресу носителя наволочки. Вслед за этим с не меньшей страстью Чарова прокляла Маяковского и Цветаеву, а затем прочитала новый вирш, посвященный Мику, начинавшееся словами: «Мой лебедь белый, мой полковник…».

За Келюсом приехали через три дня, когда дождь, наконец, перестал, и Николай, засидевшийся в четырех стенах, решил прогуляться по городу. Он уже выходил из дому, когда заметил неторопливо ехавший со стороны Сумской автомобиль…

Вскоре Николай очутился в знакомом особняке командующего, где его встретил радостно улыбающийся Макаров. Красный шпион усадил гостя в кресло и поспешил сообщить, что просьба «уважаемого господина Лунина» о поездке на фронт удовлетворена, а посему выезжать следует немедленно. Группа иностранных корреспондентов, с которой его отправят, уже ждет у подъезда.

…Все эти месяцы они виделись всего лишь пару раз. Макаров явно избегал читавшего шпионские мемуары Лунина, а тому совершенно не хотелось общаться с агентом ВЧК…

Николай, и не думавший ехать на фронт, отказываться все же не стал. Вопрос был явно решен без его участия. Лунину вручили пропуск и провели к возбужденной группе корреспондентов, обвешанных большими квадратными фотоаппаратами. Некоторые из особо усердных тащили с собой даже павильонные обскуры на треногах. Первые же услышанные слова (сразу на нескольких языках) многое разъяснили. На фронте под Орлом началось наступление.

На вокзале отъезжающих ожидал специальный поезд. Улыбающийся Макаров пожелал всем счастливого пути, и состав тут же тронулся. В купе Лунин почему-то оказался один – три места пустовали. Между тем в вагоне стоял шум – господа иностранцы заранее радовались ожидающей их русской экзотике. Поездка на фронт явно представлялась им веселой и легкой прогулкой. Пару раз в купе Николая заглядывали любопытные физиономии, но тут же появлялся проводник и что-то шептал гостям, после чего они говорили «О-о!» – и мгновенно исчезали. Наконец, когда проводник занялся чаем, дверь вновь приоткрылась, и в купе проскользнул рыжий парень в клетчатом пиджаке и пятнистой рубашке.

– Извините, сударь, добрый день вам, – произнес он с чудовищным акцентом. – Я извиняюсь много, но неужели вы такой большой начальник есть, что вас запрещено беспокоить? Кто вы, мистер большой босс?

Келюс представился.

– Джон Джагер, «Нью-Йорк Геральд»… Мистер Лунин, вы есть первая сенсация! Большой русский начальник путешествовать инкогнито!

– Я не начальник, – уточнил Николай, – я пленный.

– О! – обомлел корреспондент. – Мистер Лунин, у вас есть жалоба на обращение? Нарушались ли ваши права? Вопрос о пленных очень интересует наши читатели!

– Мои права не нарушались, – вздохнул Келюс. – Успокойте ваших читателей, мистер Джагер.

– Оу! – мистер Джагер почесал затылок. – Тогда будем искать иную… э-э-э… поживу. Знаете, мистер Лунин, мне долго не везло. Мой земляк и френд Тэд Валюженич звать меня на Тибет, но безжалостный босс заставить полгода писать о бракоразводный процесс. Но теперь наконец-то что-то! Решающий прорыв фронта, максималисты… э-э-э… большевики бегут, Мценск взят, генерал Тургул идет на Столицу! Но, мистер Лунин, если будут нарушаться ваши права, обратитесь ко мне, и я устроить такой шумный сенсация…

Рано утром поезд, проехав черные руины Орла, свернул на северо-восток. Через час состав остановился, и корреспондентов пригласили пройти к находящемуся неподалеку шоссе, где их ждали автомобили.

Было прохладно, и Николаю подумалось, что лето, наконец, кончается. В этом году оно для Лунина несколько растянулось – там, откуда он прибыл, был уже ноябрь.

Дорога была почти пуста. Пару раз Николай замечал в кювете опрокинутые повозки, где-то вдали к небу поднимался черный дым, а однажды автомобили повстречали колонну пленных, конвоируемых бравыми донскими казаками. Корреспонденты пришли в бурный восторг, и кто-то даже попытался развернуть на ходу трехногую камеру-обскуру.

Окраины Мценска тоже были безлюдны. Жители, очевидно, до сих пор прятались, на улицах встречались лишь солдаты, таскавшие какие-то тюки и свертки. Внезапно у ближайшего перекрестка Келюс увидел черный обгоревший танк, на башне которого был заметен контур красной звезды. Репортеры радостно взвыли, но тут же приумолкли – автомобили въехали в зону, где только что шли бои. Жилые кварталы исчезли, вместо домов слева и справа от дороги тянулись дымящиеся руины, на обочинах то и дело попадались брошенные винтовки, опрокинутые повозки и трупы лошадей. Пораженные корреспонденты шепотом обсуждали силу неизвестного им оружия, обратившего полгорода в прах. Сгоревшие машины попадались все чаще. Почти на всех танках можно было заметить звезды, но на одном мелькнула белая надпись «Полковник Туцевич» и трехцветная эмблема. Потери несли не только красные.

Автомобили затормозили на центральной площади. Окружавшие ее двухэтажные дома чернели провалами окон, от некоторых не осталось и стен, сгорел даже небольшой сквер, примыкавший к одной из улиц. Напротив единственного трехэтажного дома, на котором косо висела обгоревшая надпись «Уком РКП(б)», стоял приземистый танк. Люки были открыты, и танкисты удобно расположились прямо на броне. Келюс услыхал звуки «Ламбады» и заметил на башне танка надпись. Белые буквы складывались в слова: «21 августа 1991 года».

Корреспонденты, выбежав из машин, принялись за работу. Защелкали камеры, а наиболее предприимчивые уже брали интервью. Николай, оставшись не у дел, огляделся и не спеша пошел туда, где кассетный магнитофон все еще крутил «Ламбаду». Репортеры уже успели сфотографировать героический танк, и экипаж обменивался язвительными шуточками по адресу гостей. Келюс подошел и стал рядом.

– Чего тебе, тоже интервью? – поинтересовался кто-то из танкистов.

– Нет, – Николай даже не обернулся, – надпись читаю.

– Читай, читай! – хмыкнули сверху. – Все равно не поймешь!

– Почему? Я тоже там был. С первой же ночи на баррикаде, а потом у путепровода.

– Да ну?! – двое танкистов в одинаковых черных комбинезонах спрыгнули с башни.

– Точно, – на землю спустился третий парень, – я тебя запомнил. С тобой рядом был еще такой высокий…

Николай кивнул – у путепровода с ним рядом стоял Фрол.

– А мы тут уже третий месяц. Ну, отпад! Получаем, как в Штатах, а война – как в кино! Знаешь, земляк, как они нас называют? Марсианами!

– Почему? – удивился Николай.

– Танки впервые увидели, – хохотнул доброволец. – Ну, про вертолеты с «МиГами» я и не говорю. Вот и не верят, что мы свои. А что, тоже неплохо – марсиане, а?

– Неплохо…

Вспомнилось письмо с вырезанной подписью из серой папки цековского архива. Тот, кто писал из Кащенки, был уверен, что землю захватили марсиане. Бред сбывался – марсианские боевые машины под звуки «ламбады» торили путь к Столице…

– Господин Лунин?

Келюс обернулся и увидел Тургула. Антон Васильевич почти не изменился со дня их первой встречи, только теперь на нем было не пальто-реглан, а черная кожаная куртка, похожая на те, что носили авиаторы.

– Я здесь, в некотором роде, инкогнито, – улыбнулся генерал, заметив взгляд, брошенный на куртку. – Отдал на растерзание репортеришкам заместителя, а сам решил этак незаметно подобраться к вам, Николай Андреевич. Честное слово, рад вас видеть!

– Здравствуйте, Антон Васильевич, – тихо ответил Келюс и замолчал. Когда-то ему хотелось доспорить с генералом, но теперь, посреди сгоревшего Мценска, разговаривать не было не о чем.

– Как видите, я оказался прав, – Тургул кивнул на стоявший посреди площади танк. – Гражданская война не кончится в ноябре 20-го, как написано в ваших учебниках. А если кончится, то совершенно иначе. Как вы назвали такие войны? Интертемпоральные?

– Интертемпоральные… Антон Васильевич, как вы думаете, полковник Корф одобрил бы все это? Чтобы «Градами» – по жилым кварталам?

– Миша всегда был идеалистом, – развел руками генерал. – Как и вы сами, господин Лунин. Впрочем, мне проще, у меня есть приказ – и я его выполняю. Если бы я тоже начал рефлексировать… Ну, не поминайте лихом. Идем на Тулу!

Генерал протянул руку, затем подбросил ладонь к козырьку и шагнул к ожидавшей его возле сгоревшего укома машине.

Корреспонденты разбежались по соседним улицам, танк взревел мощным дизелем и заскрежетал гусеницами по разбитой мостовой, и Николай остался один посреди мертвого города. Он никогда не бывал в Мценске, и не мог представить, как выглядел город до войны. Сейчас же здесь можно было встретить лишь сновавших по пустым улицам солдат, кое-кто из них уже успел изрядно выпить, вдалеке слышалась стрельба, женские крики и шум танковых моторов. Несколько раз Лунина останавливали неприветливые патрули. Выручал пропуск, полученный в Харькове.

На городском кладбище Николай увидел свежую братскую могилу. Под памятником с деревянным крестом были неровно выписаны полтора десятка фамилий – три офицера и двенадцать нижних чинов. Мелькнуло что-то знакомое: «Лейтенант Горкин», и Келюс вспомнил парня со шрамом на щеке. Лейтенанту Горкину уже никогда не вернуться на свой Марс…

…На обратном пути корреспонденты уже не шумели и не смеялись. Некоторые тихо переговаривались, большинство же молчало. Джон Джагер, оказавшийся в одной машине с Луниным, тоже заметно увял и, сбиваясь на английский, принялся рассказывать о битве под Верденом, где он был репортером, то и дело повторяя: «Но там такого не было! Это не война, это бойня!» Спорить не приходилось, и Келюс отмалчивался.

На Харьковском вокзале репортеры быстро разбежались. Лунин облегченно вздохнул и решил пройтись пешком, но, как только он вышел на привокзальную площадь, от управления Южной железной дороги медленно отъехала большая черная машина. Келюс обратил внимание, что шофер был не в обычной кожанке, а в форме, стекла же закрывали плотные занавески.

«За мной», – решил Николай, привыкший уже не ошибаться в таких случаях. Автомобиль затормозил, из раскрытой дверцы появился хмурый офицер, и Келюс понимающе кивнул – именно этот штабс-капитан уже беседовал с ним в подвале Технологического. Последовало непременное: «Господин Лунин? Прошу!». Николай хотел было потребовать ордер, но рассудил, что в 20-м году такие шутки еще меньше понимают, чем в 1992-м.

Он был усажен на заднее сиденье, контрразведчик сел рядом, и автомобиль тронулся. Шторки на окнах надежно закрывали обзор, но маршрут был ясен и так. Где находится контрразведка Добровольческой армии, в Харькове знал каждый.

Николая высадили посреди огромного пустого двора. Офицер предложил следовать за ним, и вскоре Келюс уже шел длинным, плохо освещенным коридором мимо долгого ряда запертых дверей. Пару раз навстречу попадались какие-то испуганные люди в сопровождении равнодушной охраны. У одного из конвоируемых руки были связаны за спиной, а на лице запеклась кровь. Николая передернуло, и он предался невеселым размышлениям, куда доведется попасть – в кабинет или сразу в камеру.

Вскоре его любопытство было удовлетворено. Контрразведчик отпер одну из дверей, щелкнул выключателем и предложил зайти. За дверью оказался кабинет, как две капли воды похожий на уже виденный в подвале Технологического. Келюс сел на предложенный ему стул и принялся ждать вопроса о фамилии-имени-отчестве. Но случилось иное – штабс-капитан не стал доставать ни бумаги, ни ручки.

– Господин Лунин, – поинтересовался он, – кто из ваших родственников участвует в войне на стороне красных?

– Не знаю, – растерялся Николай, – кто-то, наверное, участвует.

– Лунин Николай Андреевич вам знаком?

– Это же я! – еще более удивился Келюс.

– Ваш родственник, Лунин Николай Андреевич, – терпеливо повторил офицер. Николай недоуменно пожал плечами, но тут же его ударило: Лунин Николай Андреевич! Дед…

– Понятия не имею! – сухо ответил он. – А в чем дело?

Он ждал сакраментальной фразы о том, кто здесь задает вопросы, но контрразведчик ответил сразу.

– Несколько дней назад под Орлом попал в плен комиссар Онежского полка Лунин. Его почему-то доставили сюда и приказали организовать вам встречу.

Кто именно отдал приказ, уточнено не было.

– Я и подумал, что это ваш родственник, – пояснил офицер. – Ну хорошо, сейчас его приведут сюда. Если будет драться, стучите в дверь.

Он вышел, оставив Николая одного в пустой комнате с зарешеченным окном и голыми, грубо побеленными стенами. Келюс внезапно почувствовал себя совсем плохо. Оставалось надеяться на невероятное совпадение…

Дверь открылась, и за порог ступил невысокий парень в новой гимнастерке без погон, больших, не по размеру сапогах и офицерских галифе. С первого же взгляда было ясно, что пленного недавно переодели. Парень огляделся и с легкой усмешкой посмотрел на Николая.

…В Доме на Набережной не сохранилось фотографий Лунина-старшего времен гражданской, но этого и не требовалось. Келюс даже не догадывался, насколько похож на деда. Только теперь он был лет на десять старше комиссара Онежского полка…

– А я уж скучать начал. Что, вспомнили, наконец?

Дед явно принимал Келюса за следователя.

– Вспомнили, – выдавил из себя внук. – Садитесь… Садись…

Лунин-старший сел, по прежнему иронически улыбаясь. Молодой комиссар не боялся контрразведки.

– Ну чего, протокол писать будем?

Келюс вздрогнул. Обычно дед выговаривал это слово правильно, но, если хотел высказать свое отношение к подобным бумажкам, ударение перемещалось на первый слог.

– Не будем, – с трудом выговорил он, – я не следователь.

– Это как? А вообще-то, и не похож, тут все больше офицера – золотые погоны… А кто ж ты будешь?

– Они… они думают, что мы родственники, – заспешил Николай. – Меня привезли сюда…

– Опознать, что ль? – удивился дед. – Так я и не скрываю! Лунин я, Николай Андреев.

– Я тоже Лунин Николай Андреевич, – вздохнул Келюс. – Они… Они хотят узнать, родственники ли мы, чтобы ты… Чтобы ты стал заложником…

– Постой-постой! – дед нахмурился, слегка наморщил лоб, сразу став старше. – Погоди, тезка… Кажись, сообразил! Значит, ты им нужен, и они вместо того, чтобы вздернуть меня на первой же сосне, приволокли раба божьего сюда? Крепко, выходит, ты им нужен, Лунин!

– Крепко…

– Ну и зря старались! – лицо деда стало серьезным, серые, такие знакомые Николаю глаза зло блеснули. – Скажи им, что маху дали, господа золотые погоны! Не родич ты мне, потому как среди Луниных буржуев не имеется!..

…В августе 91-го дед называл его врангелевцем. Здесь Келюс попал в «буржуи»…

– Постой-постой, парень! – в голосе комиссара Лунина впервые послышалось беспокойство. – Дай-ка я на тебя взгляну. А ведь и вправду, вылитый батя в молодости… Ты-то сам откуда?

– Из Столицы.

Дед медленно встал, шагнул вперед, но Келюс, вовремя вспомнив, что у стен бывают уши, быстро приложил палец к губам. Лунин-старший понял сразу – и со значением подмигнул.

– Не-а, не сходится. Костромские мы, в Столице ввек не жили. Так что обознались господа хорошие!…

Их глаза встретились, и Келюсу вновь стало не по себе – взгляд деда был тот же, что и через много лет, только молодые глаза сияли ярко и под ними не было привычных морщин.

– Ты чего, тезка? – удивился комиссар. – Плачешь, вроде? Ты это брось, так они тебя враз сломают!

– Лампа светит, бином! – заставил себя усмехнуться Келюс. – У меня от яркого света всегда глаза слезятся.

– Бином – это чего-то математическое? – дед вновь подмигнул. – Эх, жаль наукам не обучен!.. Так что пусть тебя в покое оставят, а не оставят – пошли-ка ты их, тезка! Тут ведь главное слабины не показать, понял?

– Понял!

Николай встал. В ту же секунду дверь в комнату отворилась, и на пороге возник штабс-капитан.

– Держись, Лунин, – дед протянул крепкую мозолистую ладонь. – Счастливо!

– Счастливо, комиссар!

В комнату вошел конвоир, и Лунин-старший, смерив насмешливым взглядом штабс-капитана, вышел в коридор.

– Поговорили? – поинтересовался контрразведчик, усаживаясь за стол. – Не родственник?

– Поговорили, – Келюс отвернулся. – Не родственник!

Хотелось спросить, что теперь будет с красным комиссаром, но Николая понимал, что делать этого нельзя.

– В таком случае, господин Лунин, прошу за мной!

Офицер встал, одернул мундир и кивнул на дверь.

Они снова ехали по городу, на этот раз очень долго. Занавески на окнах были опущены, а сидевший рядом штабс-капитан упорно молчал. Впрочем, Келюс и не собирался пускаться в расспросы. Наконец, авто остановилось, контрразведчик открыл дверцу машины, и Николай вновь оказался во дворе. Но на этот раз это был маленький уютный дворик одноэтажной виллы с изящными ионическими колоннами и античными масками на стенах.

– Вам наверх, – штабс-капитан кивнул на высокое крыльцо. Николай не стал спорить. Уже поднимаясь по ступенькам, он заметил, что окна занавешены темными гардинами. В передней неярко горело электричество. Келюса встретил молчаливый офицер с погонами прапорщика, который молча кивнул и указал на одну из дверей. За нею было совсем темно, только под образами неярко светилась стеклянная лампадка.

– Прошу обождать, – прапорщик кивнул на глубокое кресло, стоявшее у небольшого столика. Лунин подошел ближе и застыл от удивления – на столе красовались три бутылки «Кока-колы».

– Не стесняйтесь, пожалуйста. Принести пепельницу?

– Да, – кивнул Келюс, – спасибо.

Прапорщик появился через несколько секунд с большой мраморной пепельницей, после чего, сочтя свой долг исполненным, удалился. Николай сел в кресло и взял со стола одну из бутылок. Дата на этикетке не оставляла сомнений – заокеанский напиток прибыл оттуда, откуда и он сам. Значит, в этом мире не только летают «МиГи» и бьют танковые пушки с лазерным прицелом. Кое-кто предпочитает «Кока-колу»…

Захотелось курить, и Лунин вынул из кармана пачку «Дюшеса». Последняя папироса выглядела не лучшим образом. Николай покрутил ее перед носом, вздохнув, достал зажигалку.

– Не спешите, Николай Андреевич, – услышал он густой, немного тягучий голос. Кто-то, почти незаметный в темноте, стоял в дверях. Келюс вскочил.

– Здравствуйте, господин Лунин!

В комнату вошел высокий крепкий мужчина с огромной гладко выбритой головой.

– Бросьте эту ерунду, у меня есть «Ронхил». Впрочем, если предпочитаете «Яву»…

– Здравствуйте…

Келюс узнал этого человека. Высокий полковник с бритой головой несколько раз встречался ему за эти месяцы. Каждый раз он вежливо здоровался и каждый раз Лунин замечал у него в руках столь непривычные в этом мире сигареты. На этот раз полковник был не в форме, а в белом костюме с широким, таким же белым, галстуком.

Закурив, любитель «Ронхила» поудобнее устроился в соседнем кресле и принялся с удовольствием дымить дорогой сигаретой. Николай решил ни о чем не спрашивать. Поездка на фронт, встреча в контрразведке, полутемная комната – все это неспроста. Чего от него ждут? Что он начнет просить за деда?

Полковник докурил сигарету до самого фильтра и откинулся на спинку кресла. Николай последовал его примеру.

– Мы с вами, кажется встречались, Николай Андреевич, – голос любителя «Ронхила» был спокоен и даже добродушен, – причем, насколько я помню, не только в году от Рождества Христова 1920-м. Вас это не удивляет?

Келюс ничуть не удивился. О чем-то подобном он уже начал догадываться.

– Здесь я занимаю небольшой пост при Особом Совещании, но… Не в этом дело… Значит, не выдали деда?

– А я что, Павлик Морозов? – не выдержал Лунин.

– Вы оба неплохо держались. Между прочим, идея с очной ставкой не моя. Контрразведка расстаралась. Почему-то подобные учреждения вас очень не любят, Николай Андреевич! Понимаю, о чем вы думаете. Этакий шантаж – почти по Бредбери. Вчера раздавили бабочку, а сегодня президентом Северо-Американских Соединенных Штатов становится какой-то негодяй. Или, как в данном случае, красного комиссара Лунина отдают под военно-полевой суд со всеми последствиями, а господин Лунин-внук растворяется в воздухе как никогда не бывший. Забавно?

Николай решил не отвечать, его собеседник, впрочем, и не настаивал.

– Понимаю, понимаю. Забавного в этом ничего, конечно, нет. Это, во-первых. Во-вторых, практика заложничества лично мне омерзительна, поэтому с вашим дедом ничего страшного не случится. Но не это главное. А вот, в третьих… Бредбери ошибся – по крайней мере в данном случае. Как вы думаете, где мы сейчас находимся? Я имею в виду не этот особняк, а время?

– То есть? – поразился Келюс. – В двадцатом году, бином!

– Ваше знаменитое «бином»! – хохотнул любитель «Ронхила». – Итак, двадцатый год, не особо далекое прошлое… Так, Николай Андреевич?

– Так, – осторожно ответил Николай, чуя какой-то подвох. Если это не прошлое, то что?

– Итак, потомки слегка корректируют неудачливых предков? – в голосе полковника слышалась ирония. – Только может быть и другой вариант. Это не ваше прошлое, Николай Андреевич, не ваш 20-й год с Перекопом и Каховкой. Я не физик – да и физики этого не понимают до конца. То, где мы сейчас с вами находимся, может быть действительно прошлым, но, может, быть и настоящим. Понимаете?

– Параллельные миры? – вырвалось у Келюса. – Но с отставанием или опережением?

– Вы умный человек, – удовлетворенно произнес полковник, вновь закуривая. – Однако знакомство с советской научной фантастикой, увы, не прошло даром! Параллельные миры, грань, которую пробивают чудаки-ученые… Нет, Николай Андреевич, все проще – и сложнее. Мир един. Один очень умный человек сравнил его с многогранным кристаллом. Каждая грань похожа, но не одинакова. Мы просто перебрались с одной грани на другую…

…Николаю почему-то вспомнился иной кристалл – неровный, горящий живым, переливающимся огнем. Скантр Тернема…

– Ну, а черные пессимисты могут вспомнить Платона с его пещерой. Мир един, но отбрасывает много теней…

Келюс стал вспоминать полузабытые диалоги великого грека, но тут же опомнился. Параллельные миры, кристалл, тени…

– Я вас понял. Парадокс Бредбери не опасен, потому что мы не в собственном прошлом. Это вроде того, что если Бога нет, то все, бином, дозволено? Загоним, значит, клячу истории?

– Логично, – человек в белом костюме кивнул бритой головой. – Но с чего вы взяли, Николай Андреевич, что эту клячу не загнали именно в вашем варианте? Может, именно тогда, в вашей собственной истории, некто применил насилие?

– Некто? – не выдержал Келюс.

– Назовем его так. И не подумайте, что этот Некто злодей. Он мог и ошибаться, увы! Опыт, как известно, сын ошибок трудных…

– Постойте-ка! – Лунин потер лоб. – Вы хотите сказать, что ваш добрый Некто решил снова вмешаться, но уже по-другому?

– Совершенно верно. Болезнь зашла слишком далеко, поэтому пришлось применить сильнодействующее лекарство. Танки, например.

Келюс кивнул, вспоминая, что уже где-то слышал об этом. Про танки, правда, ему не рассказывали…

– У меня есть предложение, – усмехнулся он. – «Некто» мне не нравится. Давайте назовем его… товарищ Вечный!

Он ждал всякого, но его собеседник даже бровью не повел.

– Не согласен, Николай Андреевич, ибо это анахронизм. В аналогичный отрезок вашего собственного прошлого его называли Агасфером. Не раскопали еще? Вижу, что не раскопали!

Любитель «Ронхила» негромко рассмеялся.

– А если серьезно… В начале XX века… в начале вашего XX века Агасфер действительно оказывал помощь господам большевикам. Эксперимент не удался, увы и увы! У вас, Николай Андреевич, эту ошибку исправили у Белого Дома. Здесь же удалось вмешаться раньше.

Лунин вновь кивнул. Итак, товарищ Вечный решил сделать ставку на Белую армию и рыночную экономику. Эксперимент Номер Два…

– Зачем вы все это мне говорите?

– Для вашего же блага, – пожал плечами полковник. – Я уполномочен сообщить, что вы можете спокойно возвращаться домой. Ваши конфликты с известными… и неизвестными вам личностями и структурами были, по сути, недоразумением. Вы боролись с большевизмом, не зная, что тот, о ком мы уже говорили, сам изменил свою позицию. Просто не все структуры вовремя, так сказать, перестроились. Очень жаль, что эта борьба стоила стольких жертв, Николай Андреевич!

Келюс не стал спорить. Кажется, здесь его считали убежденным врагом большевизма, согласным ради этого на участие в Эксперименте Номер Два.

– Кстати, если ваш запал еще не прошел… Вы, кажется, осведомлены о Крымском Филиале? Вот пример той самой старой и совершенно ненужной структуры. Между прочим, господин Плотников вызвался с этим Филиалом покончить. Не желаете присоединиться?

И вновь Лунин почему-то не удивился. Все верно, Ухтомский как-то обмолвился об их основном задании…

– Так что можете спокойно возвращаться домой – а там видно будет. Да, еще одно. Надеюсь, Ольга Константиновна Славина чувствует себя хорошо?

– Благодарю вас, – кивнул Келюс. – Ваше внимание чрезвычайно, бином, трогает!

– Господин Плотников совершил ошибку, – задумчиво проговорил полковник, не обращая внимания на иронию собеседника, – поддался эмоциям… Но с научной точки зрения это тоже интересный эксперимент. Ну, пусть все идет как идет… А этих юных большевиков с Тускулы в ближайшее время отправят обратно, нечего им в чужие дела соваться!

– Тускула – это что, Утопийская республика? – заинтересовался Лунин. Похоже, на этой тихой вилле знали действительно немало любопытного.

– Не совсем. Но мы друг друга поняли.

…Обратно Лунина вез другой автомобиль, куда меньший, но с такими же зашторенными окнами. Впрочем, по трамвайному шуму за окнами Лунин сообразил, что вилла, где он побывал, находится не так далеко от Окраинной. Возвращаться туда не хотелось, и Николай попросил шофера подбросить его на Университетскую горку.

В библиотеке оказалось неожиданно много посетителей. Лунин вспомнил, что на носу сентябрь, а значит и новый учебный год. В большом зале места оказались заняты, и сотрудник, хорошо помнивший Николая, посоветовал пройти в Зал Раритетов, где было посвободнее.

Зал Раритетов оказался просто большой комнатой, где стоял десяток столов, а в центре располагалась квадратная стеклянная витрина. Николай, никогда здесь не бывавший, с интересом стал рассматривать старинные, почерневшие от времени фолианты, лежавшие под толстым стеклом. Рядом с древними книгами находилось нечто уже совсем непонятное – черные потрескавшиеся свитки, листы желтой, надорванной по краям бумаги, исписанные легким неровным почерком, и что-то, напоминавшее разрезанные пополам огромные сухие листья дерева.

– Любуетесь? – услыхал он знакомый голос. – Добрый день, Николай Андреевич.

Келюс обернулся. Рядом с ним стоял профессор Кагаров.

– Здравствуйте, Евгений Георгиевич, – обрадовался Николай. – Действительно, любуюсь. А что это?

– Здешняя гордость. Пальмовые листья с древнеиндийскими священными текстами. Говорят, по ночам они светятся. Мои студенты пытались проверить, но безрезультатно. Тут много редчайших инкунабул… А эти желтые листочки – письмо генерала Бонапарта из Египта.

Николай поднес руку к стеклу. Внезапно знак на груди налился тяжестью, запульсировал, и Келюсу услышал совсем рядом резкий молодой голос, диктовавший по-французски: «Гражданин Талейран. Спешу известить вас…»

– Письмо… Талейрану?

Вспомнились странные слова Чаровой о голосах духов. Или ему снова чудится?

– Знали или угадали? – удивился Кагаров. – Да, Талейрану. Тогда они еще не были знакомы, только переписывались… Давно вас не видел, Николай Андреевич. В деревне были?

– В контрразведке…

Кагаров секунду помолчал, а потом самым равнодушным тоном предложил выйти на лестницу и перекурить.

– Не смею спрашивать, – тихо заговорил он, прикуривая от громоздкой самодельной зажигалки, – но… что-то серьезное?

– Серьезное, – согласился Лунин. – Но, кажется, обошлось.

– Дай-то Бог! Вы знаете, в девятнадцатом мы все так ждали Деникина! Думали, уйдут красные и все станет по-прежнему… Вы слыхали о концентрационных лагерях?

– Слыхал…

Об этом уже не первую неделю говорил весь Харьков.

– Вводится полная паспортизация, запрет на выезд из города. Но это мелочи по сравнению с тем, что будет… Николай Андреевич, чем я могу помочь? Может, поговорить с коллегами? Мы могли бы обратиться к командующему…

– Спасибо, – улыбнулся Келюс. Наивная российская интеллигенция, пишущая петиции начальству, оставалась верной самой себе.

– Но все-таки… – профессор вздохнул, – если наша общественность, как всегда, бессильна, то, может, вам смогу помочь я?

– Сможете, – неожиданно для самого себя ответил Николай. – Вы ведь специалист по демонологии? Пойдемте…

Они вернулись в Зал Раритетов, и Келюс набросал на листке бумаги знак, так поразивший Чарову.

– Ваш небесный покровитель? – улыбнулся Кагаров. – Но если серьезно… Это, конечно, Солнце. Знак очень древний, встречается в Индии, Турции и на Балканах, говорят, есть находки даже на Урале. А в каком значении он стал известен вам?

– Это дхарский знак. Знак Гхела Храброго.

– Дхары… – задумчиво проговорил профессор. – У кого-то из византийских авторов есть упоминание о народе «даров», которые жили в Греции еще до легендарных пеласгов. Люди-великаны… А в античное время этот знак, его называли Бегущее Солнце, широко использовался в магии. Причем, считался одним из самых могучих…

– Голоса духов, невидимая сила, путешествия в иной мир? – перебил Келюс.

– Именно так. Да вот, пожалуйста…

Он подошел к столу и открыл один из журналов.

– Это «Revue des etudes graecque». Как раз вчера обратил внимание…

На фотографии была изображена каменная плита. По ее поверхности змеились трещины, но Николай сразу же узнал Бегущее Солнце. Знак был расположен на самом верху, над плохо сохранившейся подписью.

– Типичная магическая таблица, – прокомментировал профессор. – Эллинистических времен, из Фессалии. Тут ниже было что-то о призвании духов. По-моему, неизвестный проситель молил о ясновидении. Само заклинание не сохранилось, но оно мне известно. Подобным также весьма увлекались фессалийские некроманты, но о таком и вспоминать не хочется…

– Вы можете переписать заклинание?

Келюс и сам не понимал, зачем ему это нужно. Чарова говорила о голосах духов, неизвестный фессалиец молил о ясновидении… Кажется, носитель Бегущего Солнца мог не только сбрасывать на пол мраморных слоников!

– Извольте, – профессор быстро набросал на листке несколько слов. – Вообще-то говоря, это не греческое заклинание. Мои французские коллеги уверяют, что оно пеласгийское, а я вот посматриваю в сторону Азии…

Николай поблагодарил несколько удивленного Евгения Георгиевича и, взяв последние выпуски газет, углубился в чтение. На первых страницах печатались репортажи из Мценска. Цензура постаралась – ничто в газетных сообщениях не указывало на то, чем и как воевали войска Тургула. Словно «танки» встречались, но на фотографии красовалась громоздкая широкогусеничная машина английского производства. Итак, войска Тургула наступали, на востоке Адмирал начал перегруппировку сил, готовясь ударить по 5-й армии Тухачевского, а в Красной Столице проходила очередная партийная неделя.

На второй странице «Харьковской газеты» Келюс обнаружил приказ военного коменданта. Отныне город можно было покинуть только по специальному пропуску. Там же была напечатана большая статья о борьбе с большевистскими шпионами, содержавшая призыв к сознательным гражданам сообщать обо всех подозрительных в только что созданное Российское Политическое Управление.

В это вечер Николай долго гулял по городу, пытаясь разобраться в том, что удалось узнать. Кажется, его простили. Простили, разрешили вернуться, дожить до старости. Некто, он же товарищ Вечный, он же Агасфер, оказался истинным гуманистом. Почему бы и нет? Строптивый Лунин ничем не мог помешать Эксперименту Номер Два. Где-то там, в неведомой дали, остались Валерий, Ольга, курносая Лида, молчаливый лаборант Семин. Да и могла ли их маленькая когорта остановить Силу, дотоле не знавшую преград? Имеет ли право он, Николай Лунин, вести друзей в безнадежный бой?

Здесь же, на чужбине, Николай был совсем один. Так стоит ли биться лбом о стену? Правда, Фрол – тоже в одиночку – сумел каким-то чудом уничтожить Скантр Тернема… Вот если бы удалось ликвидировать и этот, спрятанный в подвале Технологического! Канал будет отрезан, генерал Тургул не сможет получать марсианское оружие. Без запчастей и боеприпасов танки и вертолеты не провоюют и месяца…

…Келюс вернулся на Окраинную и обнаружил в дверях записку от Мика. Полковник Плотников извещал Николая Андреевича Лунина, чтобы тот был готов к 3 сентября…

Когда стемнело, Николай зажег керосиновую лампу и вышел во двор, устроившись за деревянным столом, на котором горкой лежали ароматно пахнущие яблоки. В саду было тихо, даже неугомонный Рябко куда-то исчез, и Келюс впервые пожалел, что придется покидать этот спокойный уголок. Он понимал, что в его Харькове ничего этого уже нет, на месте сада наверняка стоит серое конструктивистское чудовище, все вокруг залито асфальтом, да и улица, если она уцелела, стало совсем иной. Старый, спокойный мир, краешек которого удалось увидеть Лунину, уходил безвозвратно…

Николай принес из комнаты листок бумаги и при неровном свете горящего керосина принялся набрасывать план лаборатории Технологического института.

Глава 8. Черный футляр

Утренний кофе был сварен и даже начал остывать. Келюс принялся наливать в синюю фаянсовую чашку контрабандный напиток, когда с улицы послышался автомобильный гудок. Автомобили редко появлялись на Окраинной, поэтому Лунин поспешил во двор, догадываясь, что и на этот раз покой тихой улицы был нарушен из-за его скромной персоны.

В калитку входил молодой незнакомый прапорщик. Рябко робко подал голос из глубины сада и тут же затих – людей в форме он опасался особо. Офицер, увидев Николая, козырнул, поинтересовавшись, не господин ли Лунин перед ним. Келюс сие подтвердил, но прапорщик нахмурился и потребовал документы. У Николая в кармане пиджака оказалась выданная ему корреспондентская карточка. Ознакомившись с нею, прапорщик слегка подобрел.

– Господин Лунин, – произнес он торжественным тоном, – ваш родственник, Николай Андреевич Лунин, приказом командующего высылается по месту жительства. Вам разрешено свидание.

– Я… Я сейчас, – заторопился Келюс.

– Не спешите, мы привезли вашего родственника сюда. До поезда есть время, так что можете побеседовать.

Прапорщик повернулся к калитке, махнул рукой, и через несколько секунд конвоир ввел во двор деда. Комиссар Лунин с любопытством огляделся, и, заметив Келюса, быстро подмигнул.

– У вас есть полчаса, – офицер взглянул на массивную серебряную луковицу «Буре», – я подожду во дворе.

– Может быть, кофе? – предложил Келюс, решив задобрить сурового прапорщика.

– Спасибо, господин Лунин, – впервые улыбнулся тот, – я кофе вообще не пью. Лучше книжку почитаю.

Он поудобнее устроился за деревянным столом и извлек из кармана тоненький сборник рассказов про Ника Картера.

– Ну, пошли кофе пить, – предложил Келюс деду, кивая на дверь. – Соседи ушли, в доме пусто… Крыс нет.

Последние слова он попытался произнести как можно убедительней.

– Ага, – понял тот, – кофе, вообще-то, буржуйский напиток. Но делают его пролетарии Бразилии.

Келюс плотно закрыл дверь, предварительно убедившись, что во дворе кроме любителя Ника Картера и бессловесного Рябка никого нет.

– Ну, здорово, Николай Андреич! – дед крепко пожал ему руку. – Ну и путаница у нас, что имя, что фамилия!

– А ты называй меня Келюс, – предложил Николай-младший, – меня так в детстве звали.

– Ага. Ну пойдем, Келюс. Где тут твой буржуйский кофий?

К счастью, напиток – дар бразильского пролетариата, еще не успел остыть окончательно.

– Выпускают? – поинтересовался Келюс, усаживая деда за кухонный стол и пододвигая ему чашку.

– Точно, – кивнул тот, осторожно пробуя кофе. – Тут целая канитель вышла…

Глотнув, он снисходительно скривился, но затем отхлебнул вновь, уже с большим удовольствием.

– Вызывают меня вчера вечером к какому-то полковнику и начинают честить. Мол, такой-сякой, вошь ядрена, пошто в Красную армию записался? И бумажку в зубы: мол, красноармейца Лунина выслать по месту жительства в город Симферополь под гласный надзор. Смекаешь?

– Они забыли, что ты комиссар полка, – усмехнулся Келюс, – и родом из-под Костромы…

– Да какая там Кострома? Из Столицы я, понятное дело. Но ведь даже не проверили! И про веревку, что мне давно обещали напрочь забыли. Ты хоть понимаешь, в чем дело?

– Кажется, да. Я им нужен, Николай. Ты будешь в Симферополе заложником.

– Вот контра! Ну, чего делать будем, родич? А я ведь понял, кто ты, – добавил он не без гордости. – Ты дядьки Матвея сын, стало быть, брат двоюродный.

– У меня отчество – Андреевич, – вздохнул Келюс. – А делать… Слушай!

Он помолчал, собираясь с мыслями. Объяснить происходящее молодому комиссару было не так легко.

– Месяцев девять назад белые и красные начали получать новое оружие. Вместе с оружием стали прибывать добровольцы. У белых они считаются представители Антанты, у вас, наверное, друзьями из Коминтерна. В народе их зовут марсианами…

Взгляд деда стал внимательным, глаза прищурились, рука, державшая недопитую чашку, застыла.

– Месяца два назад помощь красным перестала поступать, и белые уже подходят к Туле…

– Ниче, мы готовы, – усмехнулся дед. – Получат раза!

– Это оружие поступает не обычным путем. Не морем и не по железной дороге…

– Знаю, – вновь перебил его Лунин-старший, – на съезде выступал товарищ Троцкий. Главная тайна пролетариата – Канал. Его уничтожили агенты мирового империализма.

– Остался один Канал – у белых. Если его перекрыть, война кончится.

– Не-а, – уверенно заявил комиссар, – не кончится. Мы – за Мировую, чтобы во всем мире, значит! Но насчет Канала ты прав. Только кто его перекроет?

– Я…

Келюс помолчал и добавил:

– И ты мне должен помочь.

– Слушаю тебя, товарищ Лунин, – чуть помедлив, кивнул дед.

– Ты заложник, белые хотят, чтоб я им помогал…

– Это ты брось! – дед нахмурился. – Это буржуазная мораль. Пусть со мной чего угодно делают!

Келюс вздохнул, развел руками.

– Так я ведь буржуй, сам же говорил! Пока ты будешь у них, я ничего не смогу придумать.

– Понял, – шепнул комиссар. – Приеду в Симферополь – и дам деру. Ищи ветра!

– Нет! – Николай быстро оглянулся, – ты должен бежать послезавтра утром – не раньше и не позже. Иначе они могут меня не отпустить.

– Так точно! – в глазах деда загорелись веселые огоньки. – Послезавтра утром. Эх, оружие бы!.. Слушай, – внезапно встрепенулся он, – а ты сам, родич, никак на смерть идешь?

– Не знаю, – честно ответил Келюс. – Подожди-ка…

Он прошел в комнату и, вытащив из-под кровати рюкзак, достал старый дедов браунинг. Потом, подумав секунду, нерешительно взял со стола листок с фессалийским заклинанием.

– Ух ты, именной! – только и вздохнул дед, увидев пистолет. – Твой? Да ты, родич, герой!

– Твой, – усмехнулся Келюс, передавая оружие. – Береги, потом внуку отдашь.

– Внуку он без надобности будет, – уверенно заявил комиссар, осторожно рассматривая браунинг. – По причине победы полного коммунизма во всем мире. Но беречь обещаю.

Келюс покачал головой, глядя на повеселевшего молодого комиссара, достал листок с фессалийским заклинанием и вновь осторожно посмотрел на деда. Тот, забыв обо всем, ловко разбирал пистолет. Николай закусил губу и, решившись, тихо, одними губами, прочел несколько непонятных фраз.

Дед замер, его лицо застыло, затем по лбу зазмеились морщины, кончики губ чуть приподнялись в грустной улыбке, а взгляд стал совсем другим – тихим и каким-то беззащитным.

– По-моему, это называется некромантия, – иным, до боли знакомым голосом произнес молодой комиссар и медленно положил пистолет на стол. – А ты ведь всегда был атеистом, Келюс!..

– Дед…

Николай, почувствовав, как на глаза навернулись слезы.

– Дед, – бессильно повторил он и замолчал.

– Здравствуй, – кивнул Лунин-старший. – Ну что, врангелевец, доволен? Вот тебе и белый рай!

– Ты видел красный рай. Он лучше?

– У всех были хорошие лозунги поначалу. Но мы не жгли города «Катюшами»…

– «Градами», – автоматически поправил Келюс. – Дед, я уничтожу Канал.

Лунин-старший замолчал и принялся постукивать костяшками пальцев по столу. Келюс вспомнил, что дед поступал так, когда приходилось о чем-то серьезно подумать.

– Дед! – повторил он. Молодой комиссар поднял на Лунина знакомые глаза и медленно покачал головой:

– Я бы не посылал тебя на такое задание, мальчик. Твои друзья уже погибли. Каждый должен умирать в своем времени, Келюс…

– Но ведь кто-то должен это остановить!.. А ты никогда не говорил, что был в плену…

– Я и не был в плену, – удивился старший Лунин, – и не жег под Орлом из гранатомета белые танки. Это чужое время, мальчик!.. И не верь Плотникову, он честен, но слаб. Мне пора, прощай…

– Постой! – заторопился Келюс. – Наше ли время, бином, чужое – это сейчас без разницы. Если я уничтожу Канал, они… они помирятся, война кончится?

Дед неожиданно засмеялся. Смех был таким же, как когда-то, – отрывистым, сухим:

– Ах вот ты о чем? Ты стал пацифистом, а это еще бессмысленнее, чем белогвардейцем… В Столицу белых не пустят, там у Троцкого сильный стратегический резерв. Если у белых кончатся боеприпасы, и фронт стабилизируется, умеренные в Столице могут попытаться договориться с либералами на Юге. Такие контакты уже были. Но…

Дед опустил глаза, рука чуть заметно дернулась, и Келюс, вздохнув, быстро спрятал бумагу с заклинанием.

– …Сомлел вроде, – неуверенно произнес комиссар Лунин, беря со стола пистолет и быстро загоняя на место обойму.

– Это от голода, – не думая, вздохнул Келюс и отвернулся.

– Не-а, кормили чуть ли не из ресторации. Видать, ты им вправду нужен! Ну, пойду!..

Лунин-старший встал и ловко спрятал браунинг под гимнастерку.

– Сделаю, как говоришь, – улыбнулся он, пожимая Келюсу руку. – Ты-то без оружия как?

– Там пистолет не поможет… Ты что, потом снова на фронт?

– Ну ясно! Если тебя наши схватят, сошлись на меня. Мол, брат двоюродный… Только отчество не подходит. Не Матвеевич!..

Он вновь усмехнулся и открыл дверь. К крыльцу подскочил Рябко и залился лаем. Прапорщик встал, с сожалением спрятав недочитанную книжку.

– До свидания…

Келюс старался не глядеть на деда, сразу же принявшего равнодушный и недовольный вид.

– Ну, бывай, – буркнул комиссар и вновь незаметно подмигнул.

Прапорщик козырнул, попрощался, автомобиль взревел мотором, а Николай все еще стоял на крыльце, не в силах сдвинуться с места. Он понимал, что уже никогда не увидит молодого комиссара Лунина. Дед уходил, и теперь уже навсегда…

Келюс допил холодный кофе, тщательно оделся, повязал старомодный, черный в горошинку, галстук и направился в центр. Побродив по оживленной Сумской, он свернул в Университетский сад и некоторое время сидел на скамейке, обдумывая предстоящее, а затем решительно встал и подозвал ближайшего извозчика. Услыхав адрес, бородатый татарин взглянул на седока с крайней почтительностью, ибо тот ехал в особняк командующего.

Проникнуть туда оказалось нетрудно. Здесь еще царили патриархальные нравы, и караул у дверей стоял исключительно для престижа. Вскоре Николай был уже в знакомой приемной, в этот день отчего-то совершенно пустой. Впрочем, толстый генерал с глазами-щелочками был ему не нужен. А вот кое-кто другой…

Келюс огляделся – Макаров, адъютант его превосходительства, сидел за столом, делая вид, что откровенно скучает.

– Господин Лунин! – радостно воскликнул он, заметив гостя. – Счастлив вас видеть! Только если вы к командующему, вам не повезло, у его превосходительства совещание. Что-то по тылу…

– Я к вам, – Николай постарался улыбнуться столь же радостно, – хотелось бы поговорить.

– Отчего же, – улыбка Макарова стала поистине ослепительной, – с удовольствием! Обожаю болтать о пустяках на службе. Садитесь, Николай Андреевич!..

Макаров заботливо усадил гостя в кресло, предложил дорогие французские папиросы и сам поудобнее откинулся на спинку стула. Вид у него стал совершенно беззаботный, но в глазах то и дело мелькали странные искорки.

Николай оглянулся – в огромной приемной кроме них никого не было.

– Господин Макаров, – начал он, стирая с лица бесполезную улыбку, – прежде всего, у меня к вам большая просьба.

– Конечно, конечно, Николай Андреевич, – заспешил тот. – Все, что только пожелаете!..

– Прошу не стрелять, пока мы не закончим разговор.

Адъютант командующего расхохотался:

– Обещаю! И на время разговора и впредь. Не знал, что вы такой шутник, господин Лунин…

– Господин Макаров, вы знаете, кто я и откуда. А я знаю, что вы агент ВЧК. Выдавать вас я не собираюсь, но мне нужна помощь. Я хочу уничтожить Канал. Надеюсь, объяснять, что это такое, мне не придется.

– О чем это вы, Николай Андреевич?

Макаров удивился настолько искренне, что Лунину на миг стало страшно.

– Я читал ваши мемуары. Там, у себя дома. Вы были направлены для подпольной работы в Крым, но по дороге вас перехватил отряд Дроздовского. Вы набавили себе один чин, назвались дворянином и стали шифровальщиком в штабе. Вам помог Тургул, тогда он был еще, кажется, штабс-капитаном… Дальше рассказывать?

– Не пройдет, – невозмутимо заметил адъютант. – Меня уже несколько раз проверяло здешнее богоугодное ведомство. Или вы из этого нового – Российского Политического Управления?

– А вы ничего не теряете. Если я провокатор, то вам все равно крышка. Или, бином, ожидаете суда с присяжными? Между прочим, я знаю даже, как вы связаны с красными. Ваш брат, он сейчас в Севастополе, руководит подпольным комитетом РКП(б)…

Макаров внезапно дернулся, рука скользнула к кобуре.

– Совсем забыл, господин Лунин… Вы просили не стрелять. Ну, что там у вас еще?

– Нет времени, – поморщился Келюс. – Больше у вас такого шанса не будет. Без меня вам Канал не уничтожить. Рискните, бином!

– Ладно, – подумав секунду, ответил Макаров, – рискну. Что вам нужно?

– Адская машина. Часовой механизм, завод на пятнадцать минут.

– Не пронесете. Я уже думал…

– Пронесу, – перебил Лунин. – Машина мне нужна завтра вечером. Лучше всего замаскировать ее под какой-то прибор.

Макаров кивнул. Было видно, что он лихорадочно о чем-то размышляет.

– Завтра в девять вечера у памятника Каразину, – решил он. – Проверьте слежку. Меня не будет, к вам обратятся… Только хочу предупредить – господин Лунин, вы наверняка погибнете.

– Не ваша забота, – Келюс встал. – До свидания, господин Макаров. Предупредите брата, у них в севастопольском комитете провокатор.

– Погодите! – Макаров вскочил, перешел на шепот. – Если вы от товарища Лациса, почему не назвали пароль? А если вы действительно оттуда, из наших…

– Я не из ваших, – отрезал Николай. – Кончайте войну, господа психи!

Он кивнул и, не оборачиваясь, вышел из приемной. За его спиной зашумели голоса – участники совещания выходили из кабинета. Лунин заспешил, чуть ли не бегом спустился по лестнице и замер: в двери особняка входил Мик. На полковнике Плотникове была новенькая форма, в руках стек, а под мышкой – большая, коричневой кожи папка.

– А, Николай! Здравствуйте, – озабоченно бросил он. – Жаловались командующему?

– Пытался, бином, – подхватил Лунин. – Но там, само собой, совещание. Господин Макаров цербера изображает.

– Красный шпион Макаров… Знаете, Келюс, так и не смог его заложить. Таскаю секретные документы, так сказать, в обход…

– Почему заложить? Разоблачить врага!

– Николай, да за кого вы меня принимаете! – искренне возмутился Мик. – Я что, стукач?

Келюс вспомнил слова Генерала, и ему стало жаль погоревшего на аморалке студента Бауманки. Полковник Плотников не выдал красного шпиона Макарова. Честный, но слабый Мик…

– Шучу, бином. У тебя что, неприятности?..

– Неприятности? Пожалуй… Николай, недалеко от входа – сквер, подождите там минут десять. Нужно кое-что обсудить…

Лунин не возражал. Найдя свободную скамейку, он присел и закурил, наблюдая за входом в особняк. Участники совещания расходились и разъезжались, бурно переговариваясь. Внезапно он замер – из подъезда выходил знакомый полковник, предпочитавший всем другим сигаретам «Ронхил». Келюс хотел встать и отойти в сторону, но обитатель уютной виллы, не заметив его, сел в огромную черную машину и уехал.

Мик вернулся ровно через десять минут. Плюхнувшись на скамейку он, закурил и стал молча пускать в небеса трепещущие кольца дыма.

– Сначала – ваши дела, – наконец заговорил он. – Я наорал на нашего борова по поводу всей этой лажи с контрразведкой…

Келюс не сразу сообразил, что «боровом» Плотников величает доблестного командующего Добровольческой армии.

– И о вашем деде поговорил. Его в Крым вышлют, большего пока не сделать… Черт, я уже думаю, не зря ли вмешался? Но ведь иначе его просто прикончили бы на месте. Когда Николая Андреевича ко мне привели…

Келюс стал понимать, как началась вся эта история.

– Спасибо, Михаил! Спасибо…

– Да, бросьте, Келюс! – отчего-то обиделся Плотников. – Вы что, поступили бы иначе? Или вы думаете, что, если я полковник…

Кажется, золотые погоны, начали тяготить Генерального Инспектора.

– Еще и Стася… Вчера ночью проснулся, а она роется в моих бумагах. Стерва! А я ей, гадине, верил!.. Ладно, набью морду и выгоню, не в этом дело… Николай, я получил задание уничтожить Крымский Филиал. Вы, как я понимаю, в курсе. Участвуете?

– Но ведь ты же в курсе, – пожал плечами Келюс. – Куда мне деваться?

– Да я-то в курсе, – Мик дернул щекой. – Я что, не понимаю, что они вас шантажировали? Я бы на все согласился, чтобы дядю Майкла спасти… Только это все лабудень, дома, у нас, они ничего вам не сделают, а ваш дед веревки ждать не станет.

– Само собой, бином, – спокойно согласился Лунин. – А насчет Крыма… У меня должок остался, так что я с тобой. Только… Скантр кому достанется? Знаете лысого полковника?

– Который «Ронхил» курит? Знаю.

– Он мне целую сагу поведал про доброго Агасфера-Вечного, который решил историю исправить. Наверное, это лысый считает, что раз я против коммунистов, то растаю, бином, от восторга. Так вот, Мик, я не хочу, чтобы нами управлял товарищ Вечный!

Плотников задумался, бросил папиросу, растоптал сапогом.

– Николай, если мы с вами дернемся, нам всем кранты. Да и поздно мне в кусты прыгать. Кто я дома? У бати моего здесь контракты на сотни миллионов! А вот скантр… Даже не знаю… Наверное вы правы, уж больно мягко этот полковник стелет. Как вы сказали, Николай? Товарищ Вечный? Ладно, достанем скантр, а там, как скажете, так и будет. Лады?

– Лады, – Келюс встал, – решили.

– Пойдемте ко мне. Тошно как-то! Со Стаськой мы почти не разговариваем, а тут еще Ухтомский приехал, словно с похорон…

– Виктор? – обрадовался Лунин. – Ну пойдемте.

В квартире на Рымарской и в самом деле было невесело. Бледная Стася молча разливала чай, стараясь не смотреть ни на Мика, ни на Келюса. Хмурый Ухтомский, отказавшись даже от чаю, забился в угол, листая взятую наугад из шкафа французскую книжку. Еле досидев до конца чаепития, Лунин предложил Ухтомскому выйти покурить на балконе. Мик тоже достал папиросы, но Николай выразительно на него поглядел, и тот, понимающе кивнув, отправился помогать мадемуазель Чаровой мыть посуду.

– Виктор, хорошо, что вы здесь! – воскликнул Келюс, когда они остались одни. – Я черт знает как волновался. С этими вашими, бином, сроками!..

– Сентябрь только начинается, – спокойно заметил штабс-капитан.

– Вы что, Вертером себя вообразили? Между прочим, доброволец не значит, бином, самоубийца!

Ухтомский покачал головой.

– Николай, я не самоубийца. Просто считаю бесчестным покидать свою часть во время боя. Да и кроме того… В последнее время я вдруг понял, что совсем не жажду увидеть трехцветный флаг над Столицей. Лучше уж, как и обещано…

– Вам не нравится эта война, – кивнул Келюс.

– Перестала нравиться. Михаил… То есть господин полковник говорит, что вы были в Мценске. Я тоже там был. Читали «Войну миров» господина Уэллса?

– Ну и плюньте на все это! – махнул рукой Лунин. – Уезжайте за границу, в конце концов. Свое вы и так отвоевали!

– Я давал присягу, – дернул щекой Ухтомский. – Я дворянин, Николай! Я…

Он не стал договаривать. Папироса давно потухла, но Виктор даже не заметил. Келюс покосился на него, внезапно хмыкнул.

– Значит, вы понимаете, что ваши белые становятся пострашнее красных и предпочитаете получить пулю в лоб, но не изменить присяге? Конечно, бином, вы же дворянин! А я вот, князь, не дворянин. Я, извините, плебей, у меня не осталось даже страны, которой я когда-то присягал! И если вы не хотите остановить эту мясорубку, то ее попытаюсь остановить я. Вы поможете?

– Нет… Келюс, вы правы, но вы смотрите со стороны… Я лучше…

– Веревка и мыло, джентльменский набор, бином, – вздохнул Лунин. – Виктор, у меня есть два варианта. Или мы погибаем все вместе – или у нас появится шанс уцелеть. А Канал я все равно уничтожу, ясно?

– Это я понял, – Ухтомский нервно щелкнул зажигалкой. – У меня и у самого в голове бродит…

– Если вы мне поможете, пройдет второй вариант. Мне лично, помирать, бином, не с руки. Да и вам тоже! Представьте, Виктор, вас тут под Шопена землицей засыпают, а Лиде как раз помощь будет нужна. Она ведь, бином, чуть что за пистолет хватается!

Про курносую художницу Лунин вспомнил в последний момент и теперь не без удовольствия стал наблюдать за штабс-капитаном.

– Это… Это жестоко! – прошептал тот.

– А у меня нет выбора. Если Канал уничтожить, то пройдет время, пока Тернем создаст новый скантр…

– Не создаст, – прервал его князь. – Тернем бежал за границу. Я дал слово молчать, но, как видите, уже нарушил… Что я должен делать?

Келюс ответил не сразу. Новость ошеломила – второго Тернема найти не удастся, а значит, если скантр уничтожить…

– Тогда все просто, Виктор. Когда мы попадем в лабораторию, я дам сигнал, скажем, начну насвистывать, а вы отвлечете внимание того, кто будет управлять переброской.

Ухтомский задумался, сжал губы.

– Хорошо. Но у меня условие. Никто не должен погибнуть. Иначе…

– Не надо «иначе», – улыбнулся Лунин.

Он облегченно вздохнул – и вдруг понял, что будет дальше. Канал перестанет работать, Тернем не создаст новый скантр, он, Лунин, вернется домой, а Виктор Ухтомский… Судьбу не изменить – князь Ухтомский исчезнет из этого мира 3 сентября 1920 года. И не он один! Сотни добровольцев – и белых, и красных… Но ведь они сами выбрали войну, сами захотели стать «марсианами»! И все-таки…

– Николай!

Келюс вздрогнул. Ладонь Ухтомского легко коснулась его плеча.

– Смею напомнить о своем военном опыте. Насколько я понимаю, вы хотите пронести какой-то заряд в лабораторию. Но там посты, каждый раз вещи проверяют!

Лунин кивнул. Все верно, красный шпион Макаров наверняка уже пробовал. Но…

– Виктор, тогда у кладбища… Помните, как вы тех яртов шуганули?

– Помню, – удивился князь. – И что же?

Что именно, Лунин и сам до конца не понимал. Несмотря на патриархальные нравы предков, пронести мину в лабораторию было практически невозможно. Три поста: караул у ворот Технологички, затем уставший от жизни офицер Костя у дверей и солдат в коридоре. Его рюкзак, конечно же, осмотрят… Келюсу приходилось читать немало повестей об отважных подпольщиках, разносивших динамитом вражеские штабы и склады, но там всегда оказывался сочувствующий охранник, мина спускалась на веревке в окно туалета…

…Но он не зря напомнил Ухтомскому о том, что случилось у бетонной стены Головинского кладбища. Слово разит… Бегущее Солнце на груди – знак Власти. Николаю не нужна была власть, требовалось только, чтобы охрана оказалась не слишком внимательной…

Ближе к вечеру Лунин взял извозчика, велев ехать к Южному вокзалу. На полдороге он отпустил экипаж и осмотрелся. Улица, на которой он оказался, была застроена убогими домишками, так непохожими на роскошные особняки центра. В этот час людей было немного, что Николая вполне устраивало, и он не спеша двинулся к высившейся вдали громаде Благовещенского собора.

Патруль возник неожиданно, из-за угла. Четверо – немолодой поручик, явно из мобилизованных, и трое совсем юных юнкеров. На лице поручика было написано равнодушие, юнкера же, напротив, пылали служебным рвением. Последовало неизбежное «Стой!», юнкера сняли винтовки с плеч, а поручик, бросив беглый взгляд на приличный костюм и модный галстук Лунина, потребовал документы. Было заметно, что делает он это даже не ради порядка, а просто не желая охлаждать юнкерского энтузиазма.

Николай не спеша вынул корреспондентскую карточку и прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Руки потеплели, налились кровью, зашумело в висках. Знак начал пульсировать.

– Вы репортер, господин Лунин? – удивился офицер, вертя в руках документ. Появление корреспондента в вечерние часы в этом гиблом месте заинтересовало даже его.

– Я корреспондент, – медленно выговорил Николай, стараясь чтобы слова шли в такт с ритмом Бегущего Солнца, – я имею право ходить здесь…

Офицер замер, а затем столь же медленно произнес:

– Вы… корреспондент. Вы имеете право… ходить здесь…

Николай улыбнулся.

– Отдайте пропуск!

Офицер протянул карточку и застыл.

– Руки вверх! Все! – неожиданно для себя приказал Келюс и через секунду мог полюбоваться зрелищем, которое наверняка порадовало бы его деда.

– С поднятыми руками… Сто шагов вперед… Затем забыть обо всем, что здесь было… Марш!

Патрульные, неуклюже пошатываясь, сделали первый шаг. Зрелище было жутковатым, словно офицер и ретивые юнкера разом лишились воли, превратившись в безвольных кукол. Келюс вдруг понял, что так оно, собственно, и случилось.

Он заставил себя досмотреть все до конца. Патруль дошагал почти до перекрестка, затем все разом опустили руки, офицер удивленно обернулся, что-то сказал юнкерам, затем как-то неуверенно пожал плечами… Николаю стало страшно. Во время болезни ему казалось, что бояться нечего и некого. Но тогда в нем говорила болезнь, теперь же… Кем он стал? Хозяином древней силы, подвластной Бегущему Солнцу – или слугой?

Вещи едва заполнили половину рюкзака – за эти месяцы имущество Келюса пополнилось, кроме немецкой бритвы, подаренной Макаровым, только несколькими книгами, купленными на букинистическом развале. Лунин забежал в университетскую библиотеку, надеясь застать там Кагарова, но Евгения Георгиевича не было. Николай вспомнил, что начался учебный год и профессор наверняка читает лекцию в одном из университетских корпусов. Он решил оставить Кагарову записку, но затем спохватился. Завтра, чем бы не закончился его замысел, все его знакомые немедленно попадут под подозрение.

К полковнику Колтышеву он все же зашел. Было бы странно, если Лунин не нанес прощальный визит начальнику объекта. Впрочем, тот спешил на службу, и прощание оказалось коротким.

Больше видеться было не с кем. К Плотникову Николай решил не заходить, опасаясь, что выдаст себя в разговоре. Он готовился уничтожить то, что Мик создавал в эти сумасшедшие месяцы. После, когда все кончится, Плотников поймет все сам. Может быть, поймет…

Весь день Николай маялся, а к вечеру его начало томить беспокойство. Вдруг подумалось, что Макаров может обмануть. Даже не обмануть, просто не успеть достать обещанное. Адские машины не входили в снаряжение красных шпионов. Николай помнил из читанных в детстве мемуаров, что Макаров почти не имел связей в Харькове, действуя на свой страх и риск. Келюс чуть было не решил пойти прямо на квартиру, где жил капитан, но вовремя спохватился, сел за стол во дворе и, положив перед собой часы, принялся ждать. Наконец, в половине девятого он встал и не спеша направился к Университетской горке, где стоял бронзовый Каразин.

У памятника основателю Харьковского университета стояло несколько лавочек. На одной из них уютно устроились две старушки, о чем-то оживленно переговариваясь. Николай тут же прикинул, похожи ли эти бабушки на агентов контрразведки, но решил, что выдавать его Макаров не станет. В крайнем случае Николай мог ожидать пулю в спину, но едва ли красный шпион не воспользуется шансом уничтожить Канал. Нет, Макаров не должен обмануть! Оставалось одно – ждать.

По сторонам Лунин решил не оглядываться, тем более вокруг было безлюдно, если не считать говорливых старушек и прихожанок, возвращавшихся с вечерни из Успенского собора. Бояться нечего, он ни в чем не виноват, просто сидит и отдыхает рядом с памятником столь популярному в Харькове Василию Назаровичу Каразину. Николай закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Вечер был еще по-летнему теплым, вдали, со стороны вокзала, слышались паровозные гудки, где-то неподалеку стучали колеса пролеток…

– Николай Андреевич! Господин Лунин…

Келюс открыл глаза, оглянулся. Он мог ожидать кого угодно – рабочего паренька с адской машиной в мешке, интеллигентного старичка с бомбой в потертом кожаном портфеле…

Перед ним стояла Станислава Чарова. В первую секунду Николай подумал о диком совпадении, но затем заметил в руках у поэтессы большой черный саквояж. Вот, значит, по чьему приказу эта девица рылась в бумагах Мика!

– Гуляете, Стася?

– Я… Я не гуляю… – Чарова с трудом сглотнула. – Я должна… ровно в девять передать вам…

И она протянула Николаю тяжелый саквояж. Келюс усадил Стасю на скамейку и открыл замок. В саквояже лежало нечто, напоминающее измеритель напряжения. Имелась даже шкала с бессильно повисшей стрелкой. Сбоку находился небольшая тугая рукоятка.

– Вам… просили передать, – Чарова перешла на шепот. – Все, как вы велели, пятнадцать минут. Вам желали успеха… Николай Андреевич, я все правильно сделала? Я… я ведь не умею!..

Николай поглядел на сжавшуюся от страха девушку, в эту минуту ничем не напоминавшую прежнюю жеманную и томную поэтессу, и ему стало жалко бедную Стасю.

– Вы все сделали правильно, мадемуазель. Да что с вами? Вы же поэт, а шпионить так романтично! Секретное свидание с таинственным молодым человеком недалеко от старинного собора, в мягких вечерних сумерках…

– Я… боюсь! – зашептала она, нервно ломая пальцы. – Он… Макаров… Он – страшный человек!

Келюс не стал спорить. Красный шпион тоже воевал, как умел.

– Когда я приехала в Харьков, меня хотели арестовать. Кто-то донес, что я помогала большевикам. Я им не помогала, Николай! Однажды выступила в Кронштадте перед матросами… Макаров меня спас, но потом велел познакомиться с Михаилом. Сказал, что работает на контрразведку…

Все стало ясно, но Келюс внезапно понял, что если его замысел удастся, Стася сразу же станет опасной свидетельницей. Если девушку не пристрелит Макаров, то от контрразведки ей точно не уйти. Значит он, Лунин, готов пожертвовать и Стасей?

– Вы знаете генерала Тургула?

– Антона Васильевича? – Чарова всхлипнула. – Михаил нас знакомил. Сегодня он сказал, что господин Тургул должен на днях приехать в Харьков. Там что-то случилось на фронте… Ой, я, наверно, не должна была этого говорить, да?

Николай облегченно вздохнул. Приезд командующего Ударной группой облегчал дело.

– Вам будет опасно здесь оставаться. Найдите Тургула, Стася, и попросите его помочь вам уехать. Скажите, что я его очень прошу. А если он вдруг откажется, передайте, что я прошу об этом в память о Михаиле Корфе. Запомнили?

Чарова молча кивнула.

– Ну, Стася! – подбодрил ее Лунин. – Вы же романтик, бином! Как это будет по-вашему? Тайные силы Добра находят брешь в бастионе Сил Вечной Злобы. Таинственный Принц из страны Грааля…

– Какой вы все-таки злой, господин Лунин! – поэтесса невольно улыбнулась. – Спасибо вам, Николай. Храни вас Господь!

Николай подождал, пока она исчезнет в наступающих сумерках, а затем, еще раз заглянув в саквояж, щелкнул замком.

Неожиданно для себя в эту последнюю ночь Лунин заснул сразу и спал крепко, без сновидений. Проснулся он, когда солнечные лучи уже добрались сквозь немытые стекла до самых дальних уголков комнаты. Мик должен был подъехать с минуты на минуту. Рюкзак был собран еще вечером, оставалось одеться. Келюс натянул свои старые джинсы и штормовку. Костюм, подаренный Макаровым, аккуратно повесил в платяной шкаф. Маскарад кончился…

За забором прогудел клаксон автомобиля, и на крыльце появился Мик. Вместо мундира с золотыми погонами на Генеральном Инспекторе была модная куртка с тремя полосами на рукавах и почему-то свитер.

– Надевайте, Николай, – Плотников извлек из сумки другой свитер и кинул Келюсу. – Там ведь уже ноябрь. Забыли?

Лунин действительно забыл. Он натянул свитер, осторожно взял рюкзак и оглянулся. На миг стало жаль покидать свое спокойное убежище, куда ему уже никогда не вернуться…

Лунин спрятал ключ под половичок, подмигнул Рябку, с любопытством выглядывавшему из-за угла и, не оглядываясь, пошел к калитке.

В машине, кроме молчаливого шофера, был лишь Ухтомский, который казался совершенно спокойным и даже слегка улыбался. Мик поторопил водителя и через минуту автомобиль сворачивал на Епархиальную, откуда уже рукой подать до чугунной ограды Технологического.

Николай сидел молча, чуть прикрыв глаза, стараясь ни о чем не думать. Все и так ясно. Три поста, первый – у самых ворот…

У ворот стоял усиленный караул – поручик и четверо солдат. Впрочем, доставать документы не пришлось, откуда-то появился Колтышев и, поздоровавшись, махнул рукой поручику, а затем пожелал всем счастливого пути и откланялся. Келюс облегченно вздохнул: первый пост позади. У двери в кирпичный корпус Николай вспомнил скучающего офицера Костю, мысленно загадав, чтобы этот симпатичный парень оказался на месте. Мик первым перешагнул через порог, Келюс вошел вслед за ним и тут же увидел Костю. Но не одного – рядом стояли трое солдат вместе с мордатым унтером.

– Бумаги, господа!

Костя старался говорить как можно более сурово, но получалось у него не очень удачно. Мик сунул ему какой-то документ, офицер вздохнул и достал записную книжку в черной обложке.

– Все правильно. Полковник Плотников, штабс-капитан Ухтомский и господин Лунин. 3-го сентября, в особую лабораторию… Оружие имеется?

Келюс понял, что здешние порядки и в самом деле ужесточились. Впрочем, Мик тут же вмешался, ткнув пальцем в документ.

– Мы спешим, Костя. Там же все написано!

– Да-да, как это я не заметил? Тэк-с… У вас, господин полковник, револьвер и нож, у господина штабс-капитана револьвер, а у вас, господин Лунин…

– Ядерный фугас, – вырвалось у Келюса. Он чувствовал, что процедура проверки уже успела безмерно утомить Костю.

– Какой? Ядерный? – зевнул тот. – Видно, забыли вписать… Господин полковник, вы не говорили обо мне?

– Говорил, – кивнул Плотников, – но ведь вам нельзя на фронт, вас же комиссовали!

– Я же не в санаторий прошусь! – офицер нервно взмахнул рукой, и Николай заметил, что на правой ладони у Кости не хватает трех пальцев.

– Извините, господа! Тошно здесь… Я ведь боевой офицер, а меня превратили в тыловую крысу. Нет, хуже! В цепного пса, в барбоса! В бобика!.. Да чего уж там… Привет праправнукам!

Костя обреченно покачал головой и вновь махнул искалеченной кистью. Лунин поспешил перешагнуть порог. И на этот раз обошлось… Он глубоко вздохнул и чуть заметно напряг кисти рук. Толчки крови усилились, в ушах привычно зазвенело, знак на груди потяжелел, налился теплом…

– Документы, господа!

Третий пост возник неожиданно. Там, где прежде стоял часовой, их встречали два офицеров и шестеро солдат.

– Что случилось? – шедший впереди Плотников явно удивился.

– Извините, господин полковник. Приказ! – начальник патруля, пожилой подполковник, приложил руку к фуражке. – В связи с последними событиями.

Мик нетерпеливо протянул документ. Тот долго изучал его, сверял с какими-то списками, затем, к удивлению Келюса, извлек из нагрудного кармана несколько фотографий, став сличать их с оригиналами.

– Все в порядке, – наконец заявил он. – Прошу ваши вещи…

– Кретинизм, – буркнул Мик, но спорить не стал и первым раскрыл свою сумку. Ухтомский обернулся к Келюсу, но тот лишь улыбнулся.

Чемоданчик Виктора был осмотрен быстро. Офицер вопросительно взглянул на Лунина. Тот уже успел развязать тесемки рюкзака и теперь спокойно пододвинул его к проверяющему. Подполковник наклонился, взялся за лежавшую сверху книгу. Николай незаметно дотронулся до Бегущего Солнца.

– Там только книги… Только книги…

– Только книги… книги…

Офицер застыл, недвижно уставившись на рюкзак. Келюс вздохнул.

– Мне надо идти.

Он старался говорить спокойно, самым естественным тоном, только немного медленнее, чем обычно. Никто не обратил внимания, лишь Ухтомский чуть прищурился, и по его тонким губам тенью мелькнула улыбка.

– Вам надо идти, – чуть подумав, согласился офицер. – Идите…

Лунин поднял рюкзак, шагнул в коридор и только тут вспомнил, кого сам себе напоминает. Любимая сказка детства – отважные рыцари джедай, Оби Ван Кенноби с лазерным мечом. Но в кино убивали понарошку, и в конце концов Добро с фатальной неизбежностью побеждало Зло. Впрочем, и в реальной жизни Вольфанг Мессинг проделал нечто подобное, когда вышел из резиденции Вождя Всех Народов без пропуска… Николай помотал головой. О джедаях – потом. Лаборатория!

Мик, шедший первым, постучал. За дверью что-то грюкнуло, заскрипело, и в проем просунулась растерянная физиономия в очках.

– Открывайте!

– Да-да…

Дверь отворилась, и Келюс вновь оказался в знакомой комнате. Здесь ничего не изменилось, только вместо чернявого коротышки Тернема их встречал высокий рыжий парень в нелепо сидящей солдатской форме.

– Все готово, господа, – сообщил он, – прошу!..

…Пульт сверкал огнями, дверь в окованную светлым металлом комнату была уже открыта. Мик нетерпеливо взглянул на часы, парень заторопился, щелкнул каким-то переключателем и, пробормотав «Сию минуту!», стал нажимать одну за другой разноцветные кнопки.

«Сейчас, – подумал Келюс, – еще секунда…»

Место для адской машины он уже присмотрел – небольшой зазор между громоздким кубом скантра и стеной. Лунин развязал тесемки рюкзака и принялся насвистывать…

…Ухтомский хлопнул себя ладонью по лбу и принялся рыться сначала в карманах, а затем в чемоданчике.

– Что случилось? – удивился Мик. Князь, не ответив, начал внимательно осматривать пол.

– Магнитная карточка, – наконец произнес он, – ключ к второй линии Канала…

– Виктор! Не шутите, она же была у вас в кармане!

Плотников не на шутку встревожился, а Лунин подумал, что из князя мог бы получиться неплохой актер. Теперь на пол глядели все трое. Николай понял, что можно действовать. Черная коробка лежала сразу под книгой…

Рукоятка проворачивалась туго, Келюс нажал посильнее и услышал еле заметное тиканье.

– Вот она, слава Богу! – Ухтомский торжественно поднял с пола небольшой пластмассовый четырехугольник. – Извините, господин полковник. Нервы…

В ту же секунду Келюс аккуратно поставил адскую машину в промежуток между стеной и скантром.

– У меня тоже нервы, – Мик облегченно вздохнул. – Главное, что нашлась. Возьмите…

Плотников передал Ухтомскому тяжелый черный кружок. Тот рассеянно кивнул, искоса взглянул на Келюса и сунул скантр в карман рубашки.

– Вы что, новенький? – поинтересовался между тем Лунин, подойдя к рыжему.

– Да-да, – закивал тот, – я тут совсем недавно. Честно говоря, еще не освоился, очень волнуюсь…

– Все будет в порядке, – медленно проговорил Келюс, глядя парню в глаза. – Отправите нас, немедленно заприте лабораторию и доложите господину Колтышеву. И передайте ему привет от Лунина…

– Правильно, не забудьте доложить, – отозвался Мик. – Все, пошли!..

…Из пятнадцати минут прошло не больше трех, значит в любом случае рыжий успеет закрыть лабораторию и выбраться на улицу. А если механизм сработает, возвращаться ему не придется…

Мик, Ухтомский и Келюс зашли в комнатку, стены которой сверкали полированным металлом. Плотников взялся за рукоятку двери, но штабс-капитан внезапно поднял руку.

– Погодите!

– Что с вами, Виктор? – удивился Мик.

– Ничего… Закрывайте, Михаил. Vale!

Только когда вспыхнул невыносимой яркости свет, Келюс вспомнил, что «vale» по латыни означает «прощай»…

Глава 9. Перед броском

Мик открыл дверь. За нею была теперь не маленькая лаборатория Технологического, а почти забытый Келюсом полутемный зал.

– Дома! – удовлетворенно заметил Плотников. – Атас!

– Дома…

Лунин перешагнул через порог. В зале по-прежнему горела большая лампа над пультом, свет ее смешивался с разноцветными огоньками, мерцавшими на полированных панелях. Подойдя к пульту, Мик нажал какую-то кнопку; лампа мигнула, в ответ на пульте вспыхнуло еще несколько огоньков.

– Пашет! Ну, ажур!..

Ухтомский поглядел на Лунина, тот бросил взгляд на часы. Время Николай не засек, поэтому оставалось лишь гадать, сколько минут прошло. Семь? восемь?

– Так, так… – Мик удовлетворенно потер руки. – Все дела – завтра, а сейчас – ко мне! Ну, отвяжемся!..

Ухтомский покачал головой.

– Я останусь здесь, господин полковник. Хочется побыть одному. Что-то я и вправду расклеился.

– Николай, вам тоже лучше переночевать у меня, – Плотников озабоченно поглядел на Лунина. – Утром узнаем, что к чему…

Келюс промолчал и, не выдержав, вновь взглянул на часы. Лампочки на пульте по-прежнему горели, и он вновь подумал, что Макаров мог обмануть. Или рыжий парень, перед тем как идти докладывать, проявил бдительность…

– Да, поздно, – по-своему понял его Мик. – Здесь уже часов девять вечера. Привыкайте!..

И в ту же секунду пульт погас, словно невидимая рука стерла разноцветные огоньки. Сразу же стало темнее, свет единственной лампы над экраном показался зловещим.

– Что?! – Плотников бросился к пульту. – Виктор!

Ухтомский только грустно улыбнулся и не спеша подошел ближе.

– Скантр! Скантр! – кричал Плотников, стуча кулаком по мертвой пластмассе. – Контрольная лампа погасла!..

…Лунин глубоко вздохнул. Где-то там, в неизъяснимой дали, адская машина разнесла в пыль гениальное изобретение Тернема. В лаборатории Технологического бушевало пламя, корежа, уничтожая все вокруг… Келюс почувствовал страшную усталость. Он все-таки сделал это – жестоко, по-варварски, но иначе никак не получалось.

Мик долго возился у пульта, наконец, махнул в отчаянье рукой.

– Амбец… И чего я бате скажу?

Николай пожал плечами. Интересы оружейного магната оставляли его совершенно равнодушным.

– Помилуйте, Михаил, вы-то в чем виноваты? – удивился Ухтомский. – Вы и так…

– Боже мой! – сообразил тот. – Виктор! Как же вы теперь? А я тут всякую лажу порю…

– Судьба! – штабс-капитан резким движением одернул пиджак. – Последний князь Ухтомский сгинул в сентябре 1920-го. А под Каховкой или где-либо еще – это уж как писарь сообразит.

Плотников поморщился.

– Ерунда, через денек-другой наладим. Вы еще, Виктор, генералом станете… Ну ладно, мотаем отсюда!

Они вышли во двор. Дохнуло холодом, и Келюс впервые поверил, что на улице все-таки ноябрь.

– Здесь есть телефон? – поинтересовался он.

– А? – откликнулся Мик. – По коридору, первая дверь. Я звонить не буду, лучше бате лично… Ну облом!

Келюс не без интереса заметил, что у полковника Плотникова внезапно проклюнулись манеры и выражения беспутного Мика.

В маленькой комнатке, где на пустом столе замер пыльный аппарат, было пусто. Лунин оглянулся на темные окна и набрал телефон Лиды.

– Келюс? – ахнула девушка, узнав его голос. – Николай! Как хорошо! У тебя все в порядке? Ты…

Николай понял, что девушка хотела спросить, где он, но не решилась.

– Я в Столице, сейчас домой еду. Что нового?

– Полно всего. Эти козлы тебя всюду искали, даже за моим домом следили. А потом перестали. Представляешь?

– Представляю.

– Приехали друзья Фрола. Он, оказывается, нашел своих дхаров. Сейчас они в Столице…

– А… про Фрола…

Лунин не договорил, но художница его поняла.

– Ничего…

– Из Крыма новости есть? – имя Ольги Николай не решился упомянуть.

– Валерий звонил, сказал, что планы изменились.

Это было не очень понятно, но Келюс решил позвонить бородачу сам. Он попрощался с Лидой и вышел на улицу. Бетонный плац тонул в темноте, и огоньки сигарет, которые курили Мик и Ухтомский, странно смотрелись среди черного мрака…

– Я домой, – сообщил Николай. – Розыск вроде бы прекратили, так что поеду, бином, на Набережную… Мик, тут чего ходит?

– А ничего. Я же на тачке – подкину.

…Знакомый сумрак подъезда, серые, уходящие вверх лестничные пролеты… Николай опять вернулся, и все случившееся уже начинало казаться далеким, уходящим сном. Келюс сорвал с двери уже успевшие пожелтеть бумажки с синюшными казенными печатями. Из пустой квартиры несло сыростью и пылью, Николай запер дверь и щелкнул выключателем. Дома!

В квартире явно кто-то успел побывать, но обыск, если он и проводился, не оставил заметных следов. На кухонном столе Келюс обнаружил три пустых стакана в подстаканниках и тут же вспомнил свой сон. Он включил пустой холодильник, поставил на стол захваченную с собой банку контрабандного бразильского кофе и поставил чайник. Междугородка долго не соединяла, но Николай все-таки дозвонился до Самары. Его ждало разочарование: бородатый доцент укатил в командировку. Оставалось ждать…

Утром Николай заставил себя сходить к соседям за газетами и принялся просматривать накопившуюся за эти месяцы прессу. Зарево сражений, с каждой неделей все больше расползавшееся по стране, тут же напомнило сгоревший Мценск. Марсиане и у себя на родине не миндальничали. Много писали о Генерале: он, как всегда, был тверд и непримирим, именно на него возлагали надежды патриоты всех мастей. Неубиенный либерализм Лунина-младшего заставил его морщиться, но Николай понимал, что Генералу обязательно позвонит. Выбора у него не было.

За этим занятием его застал Ухтомский. Николай обрадовался, напоил гостя привезенным с Окраинной кофе и попытался расспросить о последних событиях. Ухтомский лишь махнул рукой – батальон специалистов, присланных Плотниковым-старшим, колдовал у погасшего пульта всю ночь, но без всякого успеха. Лунин, все еще чувствуя угрызения совести, коротко рассказал об адской машине.

– Ловко, Николай! – кивнул штабс-капитан. – Диверсия высшего класса. А Макаров-то, оказывается, сволочь! Вот не думал…

Келюс из библиотеки мемуары отважного красного разведчика. Виктор полистал книжку и положил на стол.

– Провел всех нас, бестия, даже Антона Васильевича!.. Впрочем, Николай, это уже древняя история. Господин Лунин, забудьте, кем я был. Штабс-капитан Ухтомский погиб в 20-м. Для меня кончилась не только война…

Он замолчал, но Келюс понял, что имеет в виду бывший гимназист.

– Если вы намекаете, что попали на тот свет, то это несколько, бином, преждевременно…

Виктор пожал плечами и внезапно прислушался.

– На лестнице. По меньшей мере двое… Вы кого-нибудь ждете?

– Нет… К Лидке я думал заехать сам…

Теперь уже и Лунин слышал шаги. За дверью глухо прозвучали чьи-то голоса, прозвенел звонок… Ухтомский прищурился, и разом забыв, что война для него кончилась, полез в карман пиджака.

– Не надо, – остановил его Келюс и пошел к двери.

На вопрос «кто?» последовало секундное молчание, а затем высокий, незнакомый голос сообщил о желании видеть «товарища Лунина». Николай не стал вдаваться в расспросы и открыл дверь. Перед ним стояли двое плечистых здоровяков. Один, лысоватый, с короткой бородкой, был лет на десять старше Николая. Возраст второго определить оказалось труднее: лицо гостя, и без того мрачное и даже суровое, заросло густой бородищей. Оба они были одеты в дорогие, новые только что купленные куртки.

– Здравствуйте, товарищ Лунин, – вежливо поклонился носитель бородки, – мне ваш адрес дала Лидия. Я – Асх Шендер.

– Простите? – поразился Келюс. Стоявший сзади Ухтомский не удержался и удивленно хмыкнул.

– Ну, – несколько смутился гость, – это, конечно, псевдоним. – Я Александр Шендерович, глава Всероссийского Дхарского Объединения. Если по-дхарски – кна-гэгхэн. А это – Анх, он троюродный брат Фрола Афанасьевича…

Николай наконец-то понял, кем были его странные гости.

– Проходите, – посторонился он. – Я… я очень рад.

Бородачи, не торопясь, вошли в переднюю и принялись с интересом осматриваться.

– Здесь бывал гэгхэн Урхотаг… – негромко, с заметным волнением произнес сумрачный Анх. Это были первые слова, которые услыхал от него Лунин.

– Я вам все объясню, Николай Андреевич, – пообещал Шендерович, уловив недоумение Келюса. – Представляете, мы потеряли ваш адрес. Фрол Афанасьевич специально продиктовал его, а тут такая оказия! Если бы не Лидия…

– Виктор Ухтомский, – представил Лунин штабс-капитана, удивленно поглядывавшего на гостей.

– Вы князь Ухтомский! – обрадовался Асх. – Вот удача! Нам Фрол Афанасьевич про вас рассказывал. Вы ведь потомок Ранхая?

– Имею честь, – согласился Ухтомский, здороваясь с гостями. – Господа, вы, похоже, хорошо знакомы с господином Соломатиным?

– Да, – гордо кивнул Анх. – Мы знаем эннор-гэгхэна!

– Я все вам объясню, – вновь заспешил Шендерович. – Мы ведь для этого и пришли…

Келюс секунду раздумывал, куда ему вести гостей. В конце концов он решил пригласить их на кухню, где было уютнее, да и с Фролом они чаще всего беседовали именно там.

…Рассказ длился долго. Келюс два раза ставил чайник, пачка сигарет почти опустела, а за окнами начали сгущаться ранние сумерки. Говорил, в основном, Александр, Анх лишь изредка вставлял слово-другое. Лунин заметил, что троюродный брат ни разу не назвал Фроата по имени – для него тот навсегда стал гэгхэном Урхотагом, Вечноживущим Владыкой народа дхарского.

– Энор-гэгхэн вернется, – убежденно заметил он, когда Асх закончил свое повествование. – Если не сейчас, то после. Мы будем всю жизнь ждать Вечноживущего…

Келюс был сражен услышанным. Скромняга Фрол – легендарный спаситель дхаров? Эннор-гэгхэн, гэгхэн Урхотаг?.. Зато теперь он точно знал, что случилось с Главным Скантром, и ощутил гордость от мысли, что сумел уничтожить последний Канал. Дело, за которое его друг заплатил жизнью, доведено до конца. Но Лунин тут же одернул себя: оставался Крымский Филиал, жив Нарак-цэмпо, где-то продолжал эксперименты Агасфер-Вечный, и за всем этим следит таинственное Око Силы. Нет, ничего еще не кончено…

– Ну, а сейчас чем вы занимаетесь? – поинтересовался Ухтомский, слушавший гостей с необыкновенным вниманием. Глаза Шендеровича блеснули, он вдохнул воздух и вновь принялся рассказывать.

…Александр приехал в Столицу полтора месяца назад. С ним было несколько дхаров, в том числе Анх и младший сын старого Вара – Лхаст, Хранитель Меча. Поначалу казалось, что гигантский город не обратит особого внимания на приезд нескольких странных бородачей, но Шендрович быстро доказал, что его не зря избрали кна-гэгхэном. Александр посетил своих старых знакомых, многие из которых успели уже занять депутатские кресла, а то и министерские кабинеты. На него глядели, как на выходца с того света, Калерия Стародомская полчаса билась в истерике, а затем, нюхнув нашатыря, потащила Александра к западным корреспондентам.

Колесо закрутилось. Асх давал интервью, заключил договор на книгу мемуаров о своей дхарской эпопее, умудрился встретиться с Президентом и выбить пол-особняка в центре Столицы под дхарский культурный центр. И почти сразу после первых публикаций в прессе – изголодавшиеся на сенсации журналисты поспешили известить весь мир о таинственном народе – в особняке зазвонил телефон. Дхары со всех концов земли спешили рассказать о себе. Шендерович, ставший за эти месяцы просто Шендером (смущавшее многих «ич» пришлось отбросить), мотался по стране, готовя первый съезд Всероссийского Дхарского Объединения.

На далекой Пех-ре дхары под руководством старого Вара и его сына Роха строили свой город у Дхори Арха. Местные власти поначалу глядели них косо, но после нескольких телеграмм из Столицы, организованных Асхом, предпочли оставить выходцев из Заповедного Леса в покое. Асх нанял сотрудников кооперативного сыскного агентства, чтобы те помогли узнать что-либо новое о Фроле, но, увы, поиски были безуспешны…

– Приходите к нам, товарищи… То есть, господа, – заключил Шендерович. – Вас будут очень рады видеть, и, вообще, есть о чем поговорить. Мы ведь помним о Крымском Филиале…

Келюс молча кивнул. Между тем, Асх, немного подумал, как-то странно поглядел на Ухтомского.

– Ваше сиятельство! Вы… Вы сейчас очень заняты? То есть, я хотел спросить, где вы работаете?

Виктор недоуменно моргнул.

– Здесь? Нигде, пожалуй. Только, Александр, не надо титулов! Это звучит так же нелепо, как «товарищ князь»…

– Хотелось, как лучше, – наивно улыбнулся Шендерович. – Дело в том, что вы нам очень нужны.

– Я? Охотно, господа. Только я даже и гимназию-то по-настоящему окончить не успел. Могу ротой командовать, ну, батальоном…

– Нашим народом должен править гэгхэн, – подхватил суровый Анх, – гэгхэн из рода Фроата Мхага.

– Помилуйте! – поразился Ухтомский. – Если я правильно понял ваш намек, то… Я ведь даже не дхар. Кроме того, дхарами сейчас правите вы, Александр!

– Я не гэгхэн, – развел руками Асх, – и мне никогда не стать гэгхэном. Я ведь метис, товарищи. Нелепо, консервативно, но что поделаешь…

– Метис? – поразился Келюс, с недоумением выискивая в облике Шендеровича негроидные черты.

– Среди моих предков есть белые дхары. К сожалению, в последнее время потомки серых опять требуют первенства. Эннор-гэгхэн Фроат повелел быть всем равными, но многие толкуют это лишь как равенство среди обитателей Заповедного леса.

– Признаться, Александр, я немного запутался, – неуверенно заметил Ухтомский, – серые, белые… Но в любом случае, я-то не серый, не черный и уж тем более не красный!

– Отец эннор-гэгхэна, старый Астфан, болен, – покачал головой Анх, – у Гхела Храброго больше не осталось прямых наследников. Вы, Виктор, потомок Ранхая. Младшая ветвь должна сменить старшую.

– А то, что вы не дхар, то есть, не совсем дхар, это, может, и лучше, – подхватил Шендерович. – Вы будете одинаково справедливы и к серым, и к остальным.

– Вот видите, Виктор, – удовлетворенно заметил Келюс, – а вы боялись, что вам не найдется занятия! Вы только сюда, а вам уже, бином, корону…

– Господа! – в отчаянии воскликнул Ухтомский. – Я же обыкновенный офицер, все, что я умею, – воевать! Здесь я вообще чужак!

– Идеальное сочетание для правителя, – констатировал Лунин, заставив бедного князя окончательно смутиться.

На прощанье Александр оставил свою визитную карточку с адресом дхарского культурного центра на трех языках, включая и дхарский – две строчки сплетенных в странную вязь значков. Прочитать его, однако, он так и не смог.

Через пару дней Николай вполне освоился в подзабытой за эти месяцы Столице. Его уже не удивляли грязные улицы, полные наглых спекулянтов и небритых «лиц кавказской национальности», грозные сообщения корреспондентов с пылающих окраин и дикие, словно предсмертные, оргии вынырнувших неизвестно откуда скоробогачей. Ничто уже не напоминало радостной атмосферы прошлогоднего августа. Пир победителей закончился…

Лида очень изменилась за это время. Теперь она ничем не походила на наивную длинноволосую художницу, горевавшую в пустом зале своей первой выставки. Девушка коротко постриглась, всерьез занялась айкидо и даже превратила свою небольшую комнатку в спортивный зал. На стене висели мишени – курносая художница регулярно тренировалась в стрельбе из пневмопистолета. Лида продолжала рисовать, но абстракционистские изыски и наивные пейзажи были забыты – на иссиня-черном фоне холста проступали страшные, искривленные злобой, лики, когтистые лапы тянулись терзать беззащитную плоть, а где-то на заднем фоне сквозь тьму и мрак проступали контуры прекрасного, но безжалостного лица – Лик неведомого Властелина. Впрочем, для души курносая художница рисовала редко, устроившись оформителем в дхарский культурный центр. Теперь она собиралась съездить к Дхори-Арху, надеясь постичь там нечто, недоступное в обычном мире…

Лида выслушала долгий рассказ Келюса спокойно, почти без эмоций, а затем, продемонстрировав Келюсу стрельбу по мишени с двух рук по-македонски, поинтересовалась, когда они отправятся искать Крымский Филиал. Николай затруднился с ответом, тогда художница предложила продемонстрировать ему приемы айкидо. Но Лунин и сам не знал, что сказать. Требовалось помощь человека, которому он очень не хотел звонить.

Только через неделю Келюс сел за старый дедов стол в кабинете и набрал памятный номер. К телефону подошли, но Лунин сразу понял, что это не Генерал. Николай осторожно положил трубку, ощутив нечто, похожее на облегчение. Он сделал все, что мог, и не его вина, если…

Внезапно аппарат зазвонил. Голос, назвавший Лунина по имени, был тот же, что только что отвечал по номеру Генерала.

– Не узнал, Николай? Ну, как бы тебе намекнуть? Прошлый раз на встречу отвозил тебя я…

Келюс наконец вспомнил. С ним говорил Алексей – сын Генерала.

– Ты, как я понял, жив, здоров и в Столице. Уже отдохнул?

– Словно из санатория, бином, – вздохнул Николай, несколько насторожившись. Насколько он помнил, старший лейтенант приезжал в отпуск, и теперь давно уже должен находиться в части.

– Я сейчас заеду.

Алексей повесил трубку. Оставалось ждать.

Генеральский сын приехал через полчаса. Он был в штатском и даже успел отпустить маленькие усики. Николай накинул куртку, понимая, что разговора в квартире не будет. Так и вышло. Алексей предложил прокатиться, они сели в знакомую белую «волгу» и не торопясь поехали через весь город.

– Что-то тревожит? – поинтересовался Алексей, поглядывая то на дорогу, то на сидящего рядом Келюса.

– Да. Ты не в отпуске, ты подошел к телефону, узнал, что звонил я, и назвал меня по имени.

– Ну, совсем законспирировался! – покачал головой старший лейтенант. – Докладываю по порядку. Отец временно перевел меня в Столицу, я работаю в его аппарате, среди прочего, занимаюсь твоим делом, потому и оказался у телефона. Номер мне высветило довольно простое устройство, которое продается на улице Горького, то есть, извиняюсь, Тверской. А назвал по имени потому, что рад был слышать. Объяснил?

– Объяснил, – согласился Лунин. – А что значит, «моим делом»?

– Для начала – Институтом Тернема. Пришлось его брать.

– Штурмом?

– Почти, – невозмутимо кивнул Алексей. – Обошлось без крови, но заваруха была отменная. Кое-кто, увы, сумел смыться, в том числе гражданин Гонжабов, которого ты называешь Нарак-цэмпо. Теперь Институт – под нашей охраной, мы отключили установку… Николай, там такая установка, нам бы такую в ПВО! Они излучали, наверное, на пол-Европы…

– Излучали? – Келюс резко повернулся. – Что излучали?

– Знать бы! Вся документация, к сожалению, уничтожена, да и наиболее важные детали сумели вывезти. Сейчас там колдуют эксперты. Само излучение хорошо известно, но его принимали за естественное, в крайнем случае за результат деятельности наших космических войск. Но как только мы взяли Институт, излучение вновь появилось. Только теперь оно идет из другой точки. Угадаешь?

– Из Крыма?

– Из Крыма…

Они выехали за город, и Николай сообразил, что узнает дорогу. Алексей вез его на правительственную дачу, где Лунину уже приходилось бывать.

– Милиция интересовалась? – как бы между прочим поинтересовался старший лейтенант.

– Нет, – насторожился Келюс, – а что, должна?

– Не должна. Тут дело, Николай, было интересное. Очень! Когда Цэбэкова прикончили, отцу сразу указали на тебя – позвонили и назвали фамилию. Да ты и сам, кажется, это не очень отрицал…

– Не отрицал, – Келюс тут же подумал о Лиде.

– Тебя объявили в розыск. Отец ничего не мог поделать, все-таки Цэбэков – капитан милиции! Кто был с тобой в парке, мы с отцом знали, но решили помалкивать. И вдруг в розыске оказывается особа дамского пола, но не та, о которой я только что говорил, а какая-то Ольга Славина из Тирасполя! Которую в Тирасполе, между прочим, никто знать не знает, зато, оказывается, ищет какая-то третья держава… Ну, как?

– Это я, бином, и так знаю, – хмыкнул Лунин. – И чем все это кончилось?

– Еще забавнее. Дней этак десять назад кто-то узнал, что капитан Цэбэков жив-здоров и служит в Улан-Удэ. А убитый – никакой не милиционер, а уголовник по кличке Шинджа, которого ищут чуть ли не десять лет. Причем – самое удивительное! – Шинджа уже один раз судился за убийство и был приговорен к расстрелу. Думаешь, его помиловали или он бежал?

– Его расстреляли, – уверенно заявил Келюс, – но акта о захоронении тела не оказалось.

– Как же! – зло скривился старший лейтенант. – Акт на месте, все чин-чином! Да что там акт, мы допросили даже того офицера, который его шлепнул! А потом этот Шинджа вновь всплывает… Это тоже понятно?

– Да…

– А вот мне – нет! Чертовщина какая-то! Вдобавок, его труп пропадает из морга. Бред!..

Между тем, они уже подъезжали. Ворота по чьему-то невидимому сигналу бесшумно отъехали в сторону.

– Прибыли, – доложил старший лейтенант. – Ну и, чтоб совсем некисло было, гражданку Славину, оказывается, искали по ошибке. ЭВМ, видите ли, засбоила! Вот так.

– Красиво, – согласился Келюс, открывая дверцу. – Амнистия по всем правилам. Как и обещали, бином…

Последнюю фразу он произнес про себя.

В дом заходить не стали, устроившись на застекленной веранде. Келюс огляделся – в саду было пусто, кусты роз присыпаны толстым слоем опилок, листья, опавшие с молодых деревьев, дымились на тлеющем костре. А еще несколько дней назад Николай ел свежий «розовый налив» на улице Окраинной…

– Отец скоро придет, – сообщил Алексей, пододвигая пачку «Кэмела», – у него мало времени, так что он просил ввести в курс дела.

– Он… – задумался Лунин, – читал те бумаги…

– Не только читал! Затребовал из госбезопасности подлинники. Наверное, помнишь – серые такие папочки. Нам их чуть ли не в танке привезли. Я тоже некоторые прочел, отец разрешил. Потом навел кое-какие справки…

Алексей взял сигарету, щелкнул дорогой зажигалкой.

– Знаешь, я с большим удовольствием разряжал бы неразорвавшиеся мины. Письмо про марсиан помнишь?

Келюс кивнул. Странное письмо из клиники для душевнобольных с аккуратно вырезанной подписью…

– Этот человек работал в одном закрытом НИИ, который имел какое-то отношение к Институту Тернема. Что и как бедняга узнал, установить уже нельзя. Однажды на его квартиру напали. Он попал в больницу, там ему сделали укол. И вот – марсиане. Он умер года три назад.

…Лунин представил себе иглу, вонзающуюся в предплечье…

– Отец как-то сказал, что удивляется только одному: почему ты, Николай, до сих пор жив. Недавно нам сообщили, что в Киеве погиб один очень популярный тележурналист – Максим Кравец. Знал такого?

Келюс покачал головой. Телевизор в последние месяцы он смотрел крайне редко.

– Его сожгли в собственной квартире. Следствие установило какую-то чушь, вроде бы взорвалась канистра с бензином. У него и машины-то не было! Но какие-то бумаги Кравец сумел переслать сюда. Он занимался Чернобылем и установил, что там создавался блок питания для какого-то передающего устройства. Кравец думал, что это космическая оборона – мощные лазеры или что-то в этом роде, но мы узнали, что там собирались установить новый скантр. В Киеве у Тернема, точнее у его учеников, была лаборатория. Сейчас она эвакуирована, а вот куда?

Николай молча слушал, начиная понимать, что дело, за которое он взялся, оказалось еще неподъемнее и страшнее, чем представлялось вначале. Что строилось в проклятом Чернобыле? Очередной излучатель – или что-то похуже?

– В Гималаях гарнизона уже нет, – внезапно заметил Алексей, и Келюс тут же вспомнил одну из серых папок. – Его вывели двадцать лет назад, когда кончился срок Договора о дружбе с Китаем. Но что-то там все-таки есть…

– Да, есть, – кивнул Келюс. – Объект № 1…

– В Столице еще с конца двадцатых годов действовал Революционный Бхотский Комитет. Помогали тибетскому пролетариату. Между прочим, именно на Тибете зафиксирован источник того самого излучения, что и в Институте. Только мощнее – раз в сто. Его, само собой, принимали за естественное…

– Крым, Тибет… – Николай вздохнул. – Как ты говоришь, некисло. А Утопийская республика?

– Не имею права, Николай, – Алексей развел руками, – подписка и все прочее. Я и так, если не дома ночую, под голову «макаров» кладу. Полный психоз, к тому же неудобно… Но могу сказать, что мы их боимся. А они – нас.

Внезапно коротко прогудел автомобильный гудок, ворота отъехали в сторону, и во двор не спеша вкатило черное чудовище с зеркальными стеклами и усами антенн. Дверца долго не открывалась, затем из машины выскочили двое в штатском, и вот наконец отворилась задняя дверь, выпуская высокого плечистого мужчину в дорогом сером пальто, так непохожем на военную форму без погон, в которой Келюс видел его в далеком августе 91-го.

Генерал взбежал по ступенькам, хлопнул Алексея по плечу, хмыкнул и, чуть подумав, подал Лунину руку. Генеральское рукопожатие оказалось неожиданно вялым, и Николай решил, что позади у человека в сером пальто очень тяжелый день.

– Я – на полчаса, – Генерал поморщился. – Надо ехать к Президенту. В стране черт знает что творится!.. Слушай, Лунин, я посылаю группу в Крым, ее возглавит Алексей, а ты ему расскажешь все, что узнал. Сам останешься в Столице. Понял?

– Не понял, – спокойно ответил тот. – Алексей один не справится. Тем более если там Нарак-цэмпо и Сиплый.

– Тоже мне военспец! Я бы и Алексея не посылал, дело простое, но есть одна загвоздка… Впрочем, это не твое дело, Лунин!

– Мое…

– Я есть хочу! – с тоской в голосе проговорил Генерал. – Дел еще сегодня, а тут с тобой возись! Лунин, повторяю, это – нетрудное дело, справимся и без тебя…

– Если б это было нетрудным, вы бы не посылали Алексея.

– Тебя не спросил! – Генерал недобро нахмурился. – Смотри, а то придется спросить! Где ты, например, был все эти месяцы, а? И где у твоих дружков Плотниковых перевалочная станция, куда они спускают тьму оружия?

Николай пожал плечами.

– Можете не спрашивать. Этот Канал уничтожен.

– Канал?! – голос Генерала дрогнул. – У этих ширмачей был Канал? И кто же его…

– Я…

Генерал еще больше нахмурился и сделал несколько шагов взад-вперед по веранде.

– А ты, Лунин, смотрю, стал опасен. Очень опасен!

– Похоже…

– Ты еще скажи: похоже, бином! – зло бросил Генерал, хватаясь за пачку «Кэмела» и нервно щелкая зажигалкой.

– Похоже, бином. Если скантр еще в Крыму, его вам не отдадут. И сила тут не поможет. Они справятся с вами даже без оружия – умеют.

– То есть?

Николай осторожно сжал кисти, секунду подождал, а затем резко махнул правой рукой. Стул, стоявший в углу веранды, с грохотом перевернулся.

– Ого! – подал голос молчавший все это время Алексей. Генерал потрогал стул ногой, скривился.

– Фокус! Кио нашелся… Это все, что ты можешь?

Лунин ничего не ответил, а затем медленно поднял глаза на Генерала.

– У вас есть… с собою… оружие?..

Алексей удивленно взглянул сначала на Келюса, а потом на отца. Генерал замер.

– Пистолет… Разрешение имеется… Две обоймы…

– Отдайте!

Генерал неловко задвигался, несколько раз дернул рукой, нащупывая карман, и наконец передал Келюсу большой черный пистолет и две запасные обоймы.

– Все, – выдохнул Николай. Генерал дернулся, хлопнул себя по карману, и брови его полезли на лоб.

– Держите, – Келюс передал ему пистолет и попытался улыбнуться, чтобы окончательно не разозлить высокое начальство. – Извините, но вы сами хотели убедиться.

Генерал растерянно вертел пистолет в руке, словно не зная, куда его девать.

– Ай, – послышался внезапно чей-то голос, – папка, ты что?!

В дверях стояла Стелла, генеральская дочка, с ужасом глядя то на Келюса, то на пистолет.

– Папка!.. Ты… не надо!..

Генерал удивленно поглядел на дочь, на Лунина, а затем на пистолет. Наконец до него дошло.

– Дура! – проговорил он с чувством и сунул оружие в карман. – А идите вы все!..

Он встал и, ни на кого не глядя, зашел в дом, Алексей покрутил головой и последовал за ним. Келюс остался на веранде, совершенно не представляя, что делать дальше.

– Николай, – Стелла подбежала, присела рядом. – Он вас хотел убить, да? Николай, вы не бойтесь…

– Я не боюсь, – честно ответил Келюс, отодвигаясь от экзальтированной девицы.

– Брысь! – послышался голос отца, и Стеллу словно ветром сдуло. Генерал стоял в дверях, держа в руке огромный бутерброд.

– Пошли обедать, Лунин. Скоро мы тут все спятим!..

Обед прошел в полном молчании. Даже Стелла, пытавшаяся вначале о чем-то заговаривать, быстро сникла, придавленная мрачным взором отца. После обеда мужчины вернулись на веранду и, по-прежнему не говоря ни слова, закурили.

– Ладно, – нарушил молчание Генерал, – пойдешь с Алексеем. У тебя есть еще такие… фокусники?

– Скажем, еще… пятеро, – решил Лунин, вспомнив об Ухтомском и дхарах.

– Хорошо, – неожиданно быстро согласился Генерал, – подробности обсудишь с Алексеем. А мне пора, тут, кроме твоей хреновины, дел – выше головы. Братья эсэнгэшные, мать их… Давно не учили!

– Кого? – вырвалось у Николая.

– А это не твое дело! Как объявят мобилизацию – иди на призывной пункт. Еще что?

Спрошено это было далеко не любезным тоном, но Келюс все-таки рискнул:

– Когда-то я упомянул одного товарища… товарища Вечного… Вы спросили, кто это, но вы ведь о нем уже слыхали, правда?

– Перед Президентом отчитывайся, перед парламентом… – с тоской в голосе проговорил Генерал, – перед прессой нашей родной… К стенке бы их всех! И еще перед тобой, Лунин, отчитываться?

Николай молчал. Генерал взглянул на невозмутимого Алексея, затем на Келюса.

– Я тебя все-таки посажу, Лунин! Лет на десять, чтобы остыл… Ты что, решил частный сыск устроить? Или собрать собственную армию? Ты что, думаешь их победить?

– Я не смогу их победить. Но, пока я не сдался, не смогут победить и они… Так кто такой товарищ Вечный?

– Когда я еще якшался со всякими демократами, – тихо, почти шепотом заговорил Генерал, – у нас много было всяких… энтузиастов. Рыли под Систему… Один такой ретивый занимался Центральным Комитетом, так, он всерьез утверждал, что все наши… вожди, так сказать, были лишь ширмой, а всеми делами наверху заправляет какой-то старик-пенсионер. Он-то на самом деле и создал якобы всю эту Систему. Ему чуть ли не сто лет, а то и больше, в партии у него была кличка Агасфер, потом его стали называть Вечный… Все, Лунин? Или дать адрес этого красного следопыта, покуда его машина не переехала?

– Дайте, – согласился Келюс, но Генерал не ответил и, даже не кивнув, ушел в дом.

– Пойдемте, Николай, – вздохнул Алексей, вставая. – Я вам должен многое рассказать…

Через несколько дней Келюс позвонил Лиде и попросил передать Шендеровичу, что хотел бы организовать встречу. Вскоре Асх сам перезвонил Николаю, предложив собраться в дхарском культурном центре. Лунин тут же согласился – в его квартире заботливые руки наверняка уже успели наставить «жучков».

В небольшом зале, за длинным, украшенным старинной резьбой столом, который служил тайной гордостью Шендеровича, собрались шестеро. Кроме Асха, Келюса и Лиды, там были еще один незнакомый дхар, Ухтомский и Плотников. Седьмой, крепкий рыжий парень, не стал садиться за стол, заняв позицию у двери.

Келюс не думал, что увидит здесь Мика. Он просил пригласить только Ухтомского, но, очевидно, Плотников сам напросился на это совещание. Все держались спокойно, только Мик то и дело оглядывался, словно ждал с минуты на минуту какой-то неприятности. Лида положила перед собой блокнот и авторучку.

– Я вам представлю моих друзей, Николай Андреевич, – начал Асх, когда гости расселись. – Это Лхаст, сын Вара, Хранитель Меча.

Сидевший рядом с Лидой бородач поклонился. С остальными он был уже, похоже, знаком.

– А это – Сергей, – кивнул Асх на рыжего. – Он предпочитает называть себя Сержем. Серж, садитесь!

– Я лучше постою, – улыбнулся тот. – Дверь тонкая, мало ли что?

– Лхаст и Серж были первыми, кого встретил Фрол Афанасьевич… Николай, думаю, речи произносить не будем, да это и не в дхарских традициях. Вчера Совет Дхаров решил вам помочь. Мы все в вашем распоряжении…

– Спасибо, – кивнул Келюс. – Я бы и не обращался к вам…

– И этим бы нас смертельно обидели, – прервал его Асх. Лхаст молча кивнул, а рыжий Серж укоризненно покачал головой.

– Но это моя война!

– Почему только ваша? – возмутился Мик. – Николай, вы меня даже не пригласили, а ведь я был с вами в подземелье! Разве это честно? Ведь вы взяли бы дядю Майкла! А я, значит, хуже?

– Не будем об этом, – заметил Шендерович, – выбор все равно за товарищем Луниным.

– Давайте по порядку, господа, – вмешался Ухтомский. – А то это уже не военный совет, а какие-то, прошу прощения, посиделки!

К удивлению Николая, после этих слов все дхары послушно склонили головы. Ухтомский это тоже заметил и явно смутился.

– Вы знаете, что нам предстоит, – заговорил, наконец, Лунин. – В Крыму остался еще один скантр, такой же, как тот, что уничтожил Фрол. Сейчас его хотят вывезти, причем не правительство, и не армия. Наши боссы думают скантр, бином, перехватить, но если его охраняют так же, как и тот, из Института…

Дхары переглянулись, и Лхаст, Хранитель Меча, впервые подал голос:

– Вчера Совет Дхаров решил, что с Николаем пойдут Анх и я. Гэгхэн Виктор тоже согласился отправиться с нами.

– Извините, Лхаст, – вмешался Ухтомский. – Я не гэгхэн.

Тот покачал головой, и Келюс понял, что вопрос о потомке Ранхая дхары считают решенным.

– Сержу Совет поручил охранять вас, Николай, – закончил дхар.

Келюс удивленно поглядел на рыжего, тот осклабился и подмигнул.

– Хорошо, – согласился Лунин. – Я сказал, что возьму с собой пятерых. Значит, решено, со мной поедут Лхаст, Анх, Серж, Виктор и Мик…

– И ничего не решено! – вскочила Лида. – Я тоже должна быть там! Меня не было, когда погиб Михаил Модестович, меня не было с Фролом, и на Чабан-Кермен меня тоже не взяли! Это… Это нечестно, Николай! Это жестоко…

– Может быть, – кивнул Лунин. – Но тебя будет особое задание.

– Сидеть у окна и ждать? – резко бросила девушка. – И думать, кто из вас вернется живым?

– Да. А если не вернется никто, то дело продолжишь ты. Я передам тебе все материалы, назову один телефон… В общем, ты возглавишь наш штаб. Если не вернемся – действуй сама…

– Не сама, – возразил Шендерович. – Николай, если такое случится, то меня не удержит никакой Совет. Но лучше возвращайтесь…

Когда все расходились, Келюс отозвал в сторону Ухтомского.

– Виктор, – неуверенно начал он, – вы решили идти с нами…

– А кому же еще идти? – удивился тот. – Мы с господином Плотниковым получили ясный и недвусмысленный приказ командования, который и выполняем. Кроме того, если бы я остался, так сказать, на печи, кем бы я себя считал?

– Так вот, – перебил его Келюс, – меня могут убить…

– Меня тоже.

Лунин поморщился.

– Само собой, бином. Я о другом. За скантром идет охота. Он нужен всем…

– Кроме меня, – усмехнулся бывший штабс-капитан.

– Так вот, если меня убьют или ранят… Генерал хочет получить скантр. Не отдавайте! Спрячьте, уничтожьте…

– Так точно! – кивнул Ухтомский. – Но… Господин полковник… То есть, Михаил тоже имеет на него виды. Правда, мне не приказывали отдавать скантр именно ему… В общем, будьте покойны, Николай!

– Что, мужики, думаете, как от меня избавиться?

В голосе только что помянутого Плотникова звенела обида. Лунин и Виктор переглянулись.

– Не думаем, – поспешил заверить Николай.

– Все меня за маленького держите, да? Дядю Майкла вы бы так не отфутболили…

Келюс и Ухтомский вновь переглянулись.

– Это ведь и мое дело, Николай! Я ведь за Канал отвечал, а теперь… Батя в трансе, в первый день чуть «Скорую» не вызвали. Правда, потом он подсчитал, что успел зашибить… По-моему, он не в накладе. Да Аллах с ним!

– А полковничьих погон не жалко? – ненароком поинтересовался Николай.

– Жалко, – честно признался Мик. – Там меня за мальчонку не держали… Мы ведь договаривались, что вместе за скантром пойдем!

Келюс не стал спорить. Кажется, Плотников отнесся к этой истории далеко не так легко, как хотел показать…

Мик подбросил Келюса к Дому на Набережной. Спешить Лунин не стал – в большой квартире на четвертом этаже его не ждали. Он закурил и, не торопясь, пошел к своему подъезду. Ранние осенние сумерки загнали жильцов Дома в тепло квартир, и Келюс оказался почти один в огромном неуютном дворе. Почти – потому что напротив своего подъезда он сразу же заметил одинокую фигуру. Некто в серой куртке и странной старомодной кепке посвечивал огоньком сигареты, время от времени поглядывая по сторонам. Келюс мельком подумал, не Генерал ли распорядился выставить у его квартиры пост, и пожалел мерзнувшего филера.

Человек в серой куртке вновь обернулся и вдруг замер, явно заметив Николая. Тот мысленно упрекнул непрофессионально работающего контрразведчика, но уже через секунду понял, что зря грешил на спецслужбы. Человек в кепке погрозил кулаком, и Николай расхохотался. Бородатый самарский доцент, очевидно, здорово успел намерзнуться.

– …Идол! – воззвал он, тыкая Николая крепким кулаком в плечо. – Глумитель! То я тебе, крокодилу, нужен, то тебя дома нет!

– Чего ж ты Лидке не позвонил? – поинтересовался тот, отдавая пинок обратно.

– А ее дома тоже нет, – вздохнул археолог. – Попрятались, а я мерзни!

– Ну, рассказывай!

– О чем? – удивился Валерий. – Раскопать ничего не раскопали, Дурилка до сих пор в больнице, Семин, бедняга, скучает, Бизон тебе привет передает…

– А что с Дурилкой? – заинтересовался Келюс.

– Ну, то, что он себе отбил, у нас не пришивают. Ладно, нужен тебе этот мерин!..

Валерий расстегнул пальто, достал из-под мышки японский «уоки-токи» и щелкнул переключателем. Внутри что-то пискнуло, бородач произнес: «Давай», и выключил аппарат.

– А вот так! – не без гордости заявил он. – Ну что, прокатимся в Крым?

– Обязательно. Следующим летом, бином…

– Ага, – кивнул Валерий, – значит, мы с Серегой зря целый месяц по Яйле лазили? Зря я отпуск за свой счет брал, изувер?

– Нашли? – понял Николай.

Валерий не ответил и обиженно отвернулся.

– Да ты пойми, это же не я затеял! Я их еле уговорил, бином, чтоб меня самого взяли…

– Так и знал, – равнодушным голосом констатировал археолог. – Ты всегда был эгоистом, даже на пиво с нами не ходил… Ладно, орел, иди встречай!

Сзади послышался шум мотора. Келюс обернулся – во двор въезжал роскошный белый автомобиль. Машина, не торопясь, выруливала по неширокому проходу, словно брезгуя лишний раз проехать колесами по столичной грязи. Двойные подфарники подмигнули, и автомобиль затормозил в нескольких шагах от подъезда. Из распахнувшейся передней дверцы выскочил молодой человек в дорогой светлой куртке, махнул рукой и поспешил открыть заднюю дверь. Келюс успел подумать, что уже где-то встречал этого парня – и увидел Ольгу.

…На фоне роскошного автомобиля странно смотрелись ее старая куртка и потертые джинсы – девушка была одета так же, как в день их последней встречи.

– Коля!..

Она рванулась вперед, но в последнюю секунду сдержалась. Молодой человек взял ее под локоть и повел к подъезду. Келюс медленно шагнул навстречу.

– Ну вот, все живы… – вздохнул он.

Девушка, не отводя глаз от его лица, подала руку, как-то странно вздохнула.

– Да что вы, Ольга! – бодро начал Николай и умолк.

– Привет, привет! – заулыбался бородач. – Добрый вечер, сеньоры!

Келюс оглянулся и замер. Рядом с машиной стояли двое – тот, кого он принял за шофера, и другой, в темном пальто, широкополой шляпе, со знакомой черной бородкой.

– Добрый вечер, сеньор Никола! – усмехнулся Чезаре ди Гуаско. – Я же говорил вам, что мы еще увидимся!

– Рад вас видеть, сеньор, – нерешительно прибавил Гонзальво.

– Мы иногда путешествуем, – Чезаре кивнул на автомобиль. – Забавно наблюдать, как меняются люди и страны!.. Нам пора, сеньор Никола, возьмите на память.

Он протянул Николаю большой тяжелый перстень с печаткой в форме пентаграммы.

– Не отказывайтесь. Дело не в золоте, сеньор Никола. Золото – прах! Но с этим перстнем вы всегда желанный гость в замке Гуаско. Прощайте!

– Спасибо! – крикнул Лунин, но братья лишь молча поклонились в ответ. Автомобиль развернулся и покатил прочь.

– Ну вот, – повторил Келюс, – все живы…

В этот миг ему впервые за много месяцев не захотелось никуда уезжать.

Глава 10. Объект «Пещера»

В полупустом салоне военного аэробуса, где мог свободно разместиться целый батальон, горели лишь небольшие лампочки, скудно освещавшие несколько десятков пассажиров, дремлющих или негромко беседующих под шум моторов. За большими круглыми иллюминаторами клубилась ночная тьма.

Летели уже не первый час. Келюс сидел на широкой металлической лавке, напрасно пытаясь уснуть. Его не смущал шум моторов и тихие голоса в салоне, просто за все эти сумасшедшие месяцы он так и не научился засыпать по желанию. Давала знать о себе давняя, еще детская привычка к распорядку дня, казавшаяся теперь чем-то смешным и нелепым. Мик был счастливее – сразу уснул, пристроив автомат между колен. Чуть дальше сидел молчаливый Ухтомский. Виктор не спал, но время от времени закрывал глаза, о чем-то глубоко задумавшись. Справа от Николая клевал носом рыжий Серж. Дхар держал автомат на коленях, то и дело посматривая по сторонам, словно доверенному его заботам Лунину опасность могла угрожать даже здесь. Все это – и вооруженные люди вокруг, и жесткие скамейки, и полная неизвестность впереди – казалось Келюсу хорошо знакомым. Белый Дом, далекий, наивный август 91-го…

…Николаю позвонили в тот же вечер, когда вернулась Ольга. Они только проводили Валерия, и удобно устроившись на старой лунинской кухне, слушали шипенье закипающего чайника. Лунин не успел ничего рассказать, ни о чем спросить. В кабинете зазвонил телефон, и Келюс все понял.

Ольга тоже догадалась сразу, поскольку, не дожидаясь объяснений, спросила, что из вещей положить Николаю в старый рюкзак. Но даже этого делать не пришлось, там, куда направлялся Лунин, не требовалось туристского снаряжения. Машина должна была прибыть через четверть часа. Келюс накинул куртку, сунул в карман две последние пачки «Примы» и отдал Ольге остаток своих денег. Внезапно подумалось, что, если не суждено будет вернуться, он так и не узнает, как провела эти месяцы девушка, что видела она за призрачными стенами Чабан-Кермена…

Они расстались в коридоре, волосы Ольги были влажными после душа, и Лунин боялся, что она простудится.

– Буду через несколько дней, – бодро пообещал он, уже держась за дверную ручку. – Ну, в крайнем случае, через неделю. В общем, ничего опасного, бином… Но если чего, Ольга, звоните Лидке.

– Коля, вы так и будете звать меня полным именем? – внезапно спросила девушка, и голос ее чуть заметно дрогнул.

– Вопрос сложный, – Николай изобразил на лице тяжелую думу. – Вот если бы вы согласились…

– Стать вашей вдовой? Я не хочу быть вашей вдовой, Николай.

Голос ее прозвучал неожиданно сухо. Келюс сообразил, что спорол очередную глупость, коротко кивнул и открыл дверь.

Его привезли на какой-то объект, куда пришлось проникать через три кордона охраны. Лунин спустился по длинной винтовой лестнице и очутился в подземном бункере, сразу же напомнившем ему помещение под костелом Святого Варфоломея. Его встретили Алексей и еще несколько офицеров. Полковника Глебова он узнал сразу – их пути в очередной раз пересеклись.

Николай думал, что они отправятся в путь немедля, но вскоре понял, что придется ждать. Крым был уже за границей. Этим летом Келюс ощутил «заграницу», только разменивая свои «деревянные» на украинские, столь же деревянные, купоны. Но теперь даже для того, чтобы перебросить военный аэробус на один из крымских аэродромов, требовалось разрешение Киева, а такие разрешения после очередного вывиха «патриотов», требовавших «исконных земель», давались все реже и неохотнее.

Куда именно они летят, уже не было тайной. Бородатый доцент рассказал, что Филиал находится на территории станции космической связи рядом с древним таврским святилищем. Валерий даже презентовал выполненную от руки схему. Станция размещалась у подножия горы, а само святилище – в огромной пещере, уходящей вглубь каменной толщи. Теперь довелось узнать подробности. Еще недавно станция подчинялась Президенту, но с недавнего времени там находился представитель Киева, и каждый визит из центра вызывал новые подозрения украинского командования, требовавшего немедленной передачи объекта. На третий день удалось договориться, но расстроенный Алексей сообщил, что на станции они теперь не хозяева. Всякое применение силы на ее территории исключалось.

Келюса мало волновали амбиции генералов по обе стороны границы, да и сама станция. Иное дело – таинственный Филиал, носивший, как выяснилось, официальное название «Пещера». Он не считался военным объектом, будучи подотчетен Отделу науки ЦК, а теперь, после прошлогоднего августа, оставшись как бы бесхозным. В конце концов удалось уладить и этот вопрос. Украинские представители, ничего толком не знавшие о пещере на склоне горы, согласились на вывоз части «научного оборудования» в обмен на немедленную передачу станции Киеву.

Пока шли переговоры, Келюс с Алексеем изучали карту объекта, однако на ней был обозначен лишь вход в пещеру, защищенный, как сообщил старший лейтенант, особым защитным экраном и хорошо охраняемый. Наконец из Столицы была послана в Крым телеграмма, что на станцию отправляется специальный представитель Президента с группой технических специалистов. Тех, кто находился на объекте «Пещера», было приказано в известность об этом не ставить.

Это случилось на четвертый день пребывания в бетонном подземелье. Наверх не пускали, запрещалось даже звонить по телефону, и Келюс начал волноваться, что Генерал не выполнит обещания послать с ним его товарищей. Впрочем, Алексей успокоил: всех, кого нужно, известят вовремя.

Ночью их посадили в машину и повезли на один из военных аэродромов, числившихся за ПВО Столицы. Николая провели в небольшой домик возле летного поля, и тут он впервые за эти дни почувствовал облегчение – все пятеро его товарищей были здесь, уже переодетые в темно-зеленые комбинезоны. Бородатые дхары сразу же стали похожими на кубинских «барбудос», Мик, которому попался комбинезон не по росту, казался совсем юным, чуть ли не десятиклассником, и только Ухтомский, как настоящий офицер, был, как всегда, подтянут и собран.

Плотников был невесел. Его вызвали прямо из-за стола – в маленькой комнатке на седьмом этаже старого серого дома справляли сороковины по Ростиславу Вадимовичу Говорухе. Старик умер тихо, на исходе августа, и Мику даже не пришлось побывать на похоронах. Эта смерть неожиданно расстроила. Может быть, из-за сказанных стариком прощальных слов, а может, потому, что ушел последний сверстник Михаила Модестовича Корфа.

Дхары держались совершенно невозмутимо, лишь рыжий Серж, то и дело весело скалясь, поглаживал обнову – комбинезон пришелся ему по вкусу. Келюс заметил, что на коленях у Лхаста лежит какой-то длинный, замотанный в полотно предмет. Николай вспомнил, что сын Вара – Хранитель Меча, но тут же усомнился. На военном аэродроме старинный дхарский меч казался вещью исключительно музейной. Ухтомский тоже держался спокойно, но Николай видел, что тот чем-то явно озабочен.

Лунину достался такой же комбинезон и офицерская фуражка. Он не стал возражать, решив, однако, что тонкая ткань, не толще спортивного костюма, наверняка обречет его на простуду, но костюм оказался с электроподогревом от миниатюрной, величиной с горошину, батарейки, укрепленной на поясе. Затем ему и остальным, выдали «уоки-токи», и наконец перед самой посадкой в самолет вручили оружие. К удивлению Николая, Лхаст и Анх не взяли автоматы. Только Серж охотно схватил «калаш» и уже не расставался с ним. Мик и Ухтомский тоже вооружились. Келюс собрался было взять предложенный ему пистолет, но, подумав, отказался.

Огромный транспортный самолет уже стоял у взлетной полосы, возле которой выстроился готовый к погрузке взвод спецназа под командой Глебова. Келюс и его товарищи пристроились сбоку. Из темноты ударил свет мощных фар, и на бетонке показалась знакомая черная машина…

…Генерал выслушал рапорт Глебова, бросил беглый взгляд на собравшихся и подозвал Лунина. Николай думал, что тот собирается что-то сказать, но Генерал сунул ему какую-то бумагу и молча пожал руку. Черная машина взревела мотором, и тут же последовала команда «На посадку». Лишь в воздухе Николай развернул документ. Первое, что бросилось в глаза, была размашистая подпись Президента. Бумага оказалась удостоверением его Специального Представителя Лунина Николая Андреевича. Келюс решил, что произошла ошибка, но Алексей пояснил, что иного выхода не было. Глебов служил в спецотряде при Белом Доме, а фамилия Алексея слишком известна. Лунин, пожав плечами, спрятал бумагу в нагрудный карман рубашки, где лежал скантр – черный тяжелый кружок, полученный о лаборатории Харьковского Технологического.

Они должны были сесть на один из крымских аэродромов, где группу ждали вертолеты. Оставалось прибыть на станцию и предъявить тем, кто находился на объекте «Пещера», письменный приказ Президента. Этот приказ, который Лунину показали только издали, находился у Алексея. На всякий случай у него же была бумага от Главнокомандующего Объединенными стратегическими силами. Скантр требовалось взять без боя. В крайнем случае открывать огонь можно только внутри пещеры, чтобы не было слышно на станции.

…Келюс оглядел салон и, заметив, что Ухтомский по-прежнему не спит, подсел ближе.

– Не спится, Виктор?

– Николай, – шепнул тот, наклонившись к самому уху, – что такое система «Ураган»?

– Понятия не имею, – честно ответил Лунин. – Я ведь, дорогой князь, штафирка. Интеллигент в шляпе.

– А я, увы, военный, но здесь мне не доверят даже взвод. Да какой там взвод! Я и танк-то водить толком не научился!..

– А зачем вам танк? – поразился Келюс. – Не навоевались?

– Но я ведь больше ничего не умею! – сокрушенно вздохнул Ухтомский. – Что ж мне, вечно у господина Плотникова на шее сидеть?

– А мы вас редактором устроим. В отдел патриотической литературы, бином. Будете книжки про Дмитрия Донского править.

– Лучше в Исторический музей, – грустно улыбнулся Виктор. – Экспонатом. Чучело белого офицера в полный рост… Эти дхары – чудные ребята, но чем я им помогу? Как Симеон Бекбулатович, на троне сидеть стану? Конференции, пресса! Господи помилуй…

– Научитесь, бином!

– А-а! – безнадежно вздохнул Ухтомский. – Вы знаете, Николай, два дня назад я… я сделал предложение Лидии. Она… Она сказала, что не может дать сейчас ответ, но я все понял…

Лунин не без труда сглотнул, а затем с не меньшим усилием удержался от комментариев. Против курносой художницы он ничего не имел, но рассудил, что Виктору изрядно повезет, ежели ответ так и не последует. В последнее время Николай сам начал несколько побаиваться экзальтированной девицы, палящей из пневмопистолета по-македонски.

– А между прочим, кто-то говорил, что раскисать перед боем не рекомендуется, – ввернул он, напоминая Ухтомскому его собственные слова.

– Это верно, – безнадежно вздохнув, согласился тот. – Кстати, наш аэроплан, по-моему, снижается.

Келюс прислушался и понял, что Виктор прав. Гул моторов стал сильнее, свет в салоне замигал, пассажиры начали просыпаться. Лунин нащупал бумагу в нагрудном кармане, решив, что бланк скоро понадобится.

Самолет коснулся колесами влажной бетонки, долго катил по летному полю и наконец остановился. Из открытого люка пахнуло ночной сыростью. В темноте вспыхнули огни фар, и к аэробусу подкатил автомобиль.

– Николай, это вас, – кивнул Алексей. Лунин вздохнул и спустился по трапу. Из машины уже выходили военные. Тускло сверкнуло золотое шитье: к Николаю шагнул молодой генерал с незнакомой эмблемой на фуражке – золотым трезубцем на синем фоне.

– Товарищ Лунин? – генерал приложил руку к козырьку.

– Да… так точно, – растерялся Келюс, неловко козыряя в ответ. – Вот, прошу, товарищ… извините, пан генерал.

Он достал удостоверение. «Пан генерал» внимательно изучил его и вернул Николаю.

– Я генерал-майор Нестеренко, прилетел из Киева… Товарищ Лунин, мы так и не поняли, что случилось?

…Кажется, с обращением «пан» Лунин несколько поторопился.

– Нам нужно снять со станции некоторые приборы. Я думал, вы в курсе…

– Я-то в курсе, – вздохнул Нестеренко. – У вас в самолете офицерский взвод и сын… Впрочем, вы тоже в курсе. А если об этом визите узнают в Верховной Раде? Как прикажете объясняться?

Николай лишь развел руками. Нестеренко взглянул на него укоризненно и махнул рукой, разрешая высадку. Группа тут же стала спускаться вниз. Глебов строил людей, чтобы вести их к стоящим неподалеку вертолетам.

– Мы сделали все, о чем договаривались, но поймите и нас, товарищ… пан Лунин, – добавил Нестеренко, неожиданно улыбнувшись.

– Хорошо, бином, – решился Келюс. – Слушайте! Возле станции космической связи находится секретный подземный объект. Там размещено оружие большой разрушительной силы. К счастью, не ядерное. Сейчас его захватила какая-то банда, и мы попытаемся их обезвредить. Вы нам помочь не можете, поскольку с этим оружием не знакомы. Не мешайте нам!..

– Так-так… Значит из-за этого вас объявляли в розыск, Николай Андреевич?

Келюс тут же вспомнил свою фотографию на милицейском стенде.

– Из-за этого.

Нестеренко кивнул, пожал Николаю руку и отошел в сторону. Лунин не спеша направился к вертолету. Моторы гудели, и потоки воздуха, казалось, вот-вот оторвут человека от земли и покатят по бетонному полю…

Рейс длился не более получаса, но Николай успел намучиться вволю. Болтанка была чудовищной, и полет стал сплошной пыткой. Впрочем, все, если не считать изрядно позеленевшего Мика, держались бодро. Рыжий Серж даже улыбался и, стараясь перекричать несшийся со всех сторон грохот, рассказывал невозмутимому Ухтомскому про высадку под Гератом.

…И снова под ногами была бетонка, но на этот раз летное поле оказалось совсем маленьким, очевидно предназначенным лишь для вертолетов. Прожектора заливали бетон яростным белым светом, а вокруг клубилась холодная ночная тьма, сквозь которую едва проступали иссиня-черные громады гор. И на этот раз их встречал генерал, но уже определенно свой, с красной пентаграммой на лбу. Если Нестеренко был встревожен, то начальник станции, фамилию которого Келюс так и не расслышал, определенно испуган. Очевидно, Представители Президента на этот объект еще ни разу не наведывались. Келюс принял сбивчивый рапорт и переадресовал генерала Глебову, который тут же завел с ним какой-то серьезный разговор. Николай между тем осмотрел свою маленькую армию, разминавшую ноги на бетонке. Мик, уже успевший отдышаться после болтанки, пытался весело улыбаться. Все остальные держались внешне невозмутимо. Рыжий Серж уже приступил к исполнению своих обязанностей, стоя с автоматом неподалеку от Лунина и внимательно поглядывая по сторонам. На миг Келюс почувствовал себя как-то неуютно.

Через несколько минут его подозвал Глебов. Рядом с полковником уже стоял Алексей. Вид у всех троих, включая генерала, был весьма озабоченный.

– Расскажите товарищу Лунину, – велел Глебов.

– Товарищ Представитель Президента, – изрядно волнуясь, заговорил начальник станции, – объект «Пещера» не входит в мое подчинение. У них свой источник питания, своя вертолетная площадка. Вход только один. Наверху, на скале, есть передающая станция, но туда не добраться. Кроме того…

– Нас раскрыли, – буркнул Глебов. – Сегодня утром возле станции задержали двоих. Они говорят, что им нужен Николай Лунин.

Келюс, почему-то не очень удивившись, велел привести задержанных.

– Надо позвонить на объект и сообщить о вашем прибытии, – продолжал генерал.

– Давайте, – согласился Николай. – Все равно, они слышали, как мы приземлились. А просто войти… нельзя?

– Там защитный экран. Скоро сами увидите, товарищ Лунин.

Между тем конвой привел задержанных. Келюс с любопытством взглянул на двух бородатых парней в туристическом снаряжении и лишь головой покачал. Один весело ухмылялся, второй был внешне невозмутим и лишь изредка иронически посмеивался, блестя металлическими коронками.

– Товарищ Верховный Главнокомандующий! – отрапортовал Валерий. – Авангард группы прибыл в ваше распоряжение!

– Так это ваши? – поразился генерал. Глебов удивленно взглянул на Алексея, тот развел руками.

– Мои, – вздохнул Лунин. – Товарищи выполняли особое задание и… В общем, отпустите…

– И оружие верните, – сурово заметил самарский доцент, не успокоившись до тех пор, пока не получил обратно свою «Астру». Генерал отошел к машине, где был радиотелефон, и у Николая появилось время, чтобы разобраться с пополнением. Валерий покорно выдержал несколько внушительных пинков в живот и лишь потом выдал Николаю ответный хук. Келюс обреченно покрутил пальцем у виска, на что бородач радостно ухмыльнулся.

– Можете не волноваться, гражданин начальник, мы даже не замерзли. Нас сразу взяли, так что мы выспались… Там есть второй вход… – добавил он еле слышным шепотом. Лунин бросил взгляд на темнеющий неподалеку горный склон и все понял.

Между тем генерал уже возвращался. Вид у него был почти веселый.

– Все в порядке, товарищи! – удовлетворенно заявил он. – На объекте «Пещера» вас ждут. Сейчас отключат экран.

Прибывшие удивленно переглянулись.

– Поглядим, – предложил генерал, – пока не отключили экран. Вы, товарищи, еще такого не видели!

Они прошли подножию горы и остановились у высокой бетонную стены. Большие чугунные ворота оказались заперты, но по кивку генерала охранники отворили боковую калитку. Келюс вошел вторым, сразу же за начальником станции, но, не пройдя и двух шагов, замер.

…На фоне темного, укутанного предутренним туманом горного склона ярко горел ослепительно-белый четырехугольник. Словно живое пламя, экран то вспыхивал, то темнел, будто какой-то шутник-великан наложил на гору горящую заплату…

– Вот, – удовлетворенно начальник станции генерал. – Пройти или пробить совершенно невозможно.

– Да… – Глебов озабоченно покачал головой, Алексей шумно вздохнул, Лунин же не удивился. Такая же завеса, только более тусклая, молочного оттенка, закрывала входы в «Карман». Скантр в нагрудном кармане сразу стал тяжелее, по телу заструилось приятное тепло. Николай обернулся, кивнул Плотникову.

– Мик! Наши скантры!..

– Мой у Виктора, – шепнул тот. – Только нам такой экран не пройти. Я говорил с Тернемом, тут нужен ваш скантр, с портретом. А с этими – сгорим.

Внезапно экран, исчез. Там, где только что горел огненный четырехугольник, остался лишь еле различимый в полутьме проход, внутри которого бледно светили небольшие лампы.

– Можно идти? – Глебов повернулся к Келюсу, но голос его звучал неуверенно.

– Они просят, чтобы вначале к ним зашли вы, товарищ Лунин, – подсказал генерал. Николай задумался, но тут к нему не спеша подошел Лхаст. Келюс не без удивления заметил, что длинный сверток по-прежнему находится в руке сына Вара. «Неужели действительно меч?» – поразился Келюс.

– Николай, – негромко, но уверенно проговорил дхар, глядя в сторону склона. – Туда нельзя. Там ярты.

– Точно, – шумно выдохнул Серж. – Холодом несет…

Келюс протянул вперед руку и тут же отдернул. Ладонь словно коснулась льда. Генерал удивленно посмотрел на Лунина, но Глебов насторожился:

– Значит, группа «Бета», программа «СИБ»… Алексей, прикажите зарядить разрывными!

Спецназовцы поспешили зарядить автоматы. Глебов повернулся к Келюсу.

– Нас предупреждали. Вы говорили, что знаете, как действовать в этом случае…

– Я только что опять звонил, – сообщил вынырнувший из темноты генерал. – Они ждут и не понимают почему вы остановились.

– Я тоже, – пробормотал полковник. – Мы тут в ловушке… Всем за стену!

Отряд быстро отошел через калитку и укрылся за стеной. Лунин, удивляясь собственной решительности, велел начальнику станции с его офицерами отойти еще дальше и не приближаться без команды. Тот замешкался, но Келюс повысил голос, и через минуту у ворот остались только спецназовцы. Николая оглянулся и подозвал самарского доцента. Тот выслушал, откозырял растопыренной ладонью, затем подозвал невозмутимого Семина и направился вместе с ним куда-то к дальнему склону горы.

– Так что будем делать? – нетерпеливо поинтересовался Глебов, неодобрительно наблюдавший за всеми этими перемещениями.

– Пойду, – решил Лунин.

– Вы представитель Президента, – возразил Алексей.

– Вот именно. Значит, мне и идти.

– Нет, – внезапно вмешался подошедший Плотников, – пойду я. Вы же знаете, Николай, для них я… Ну, вроде свой. Меня там ждут. А если что, сообщу по «уоки-токи». Там ведь отоморзки, увидят кого другого – враз положат!

– Пусть идет, – подумав, согласился Глебов, – только надо договориться о сигнале.

Лунину очень не хотелось отпускать беспутного Мика, но он понял, что тот прав. Там, в глубине горы, ждут не его, там ждут полковника Плотникова.

– Хорошо, – сдался он. – Только, Михаил, ради бога…

– Да что я, маленький? – Мик заметно приободрился, даже постарался расправить пошире плечи. – Все будет в порядке! Если что, успею просигналить…

– Не успеешь. Сделаем так. Если там все чисто, скажи: «Все в порядке, Келюс». Если засада, говори что угодно, но называй меня иначе. Понял?

– Неплохо, – одобрил Мик и, достав «уоки-токи», проверил аппарат.

– Оставьте автомат, – посоветовал Глебов. – Возьмите лучше это. Здесь разрывные.

И он протянул Плотникову большой черный пистолет. Мик, довольно улыбнувшись, сунул оружие за ремень.

– Ни пуха, ни пера! – Келюс попытался улыбнуться.

– Возьмите меня с собой, Михаил, – внезапно заявил Ухтомский, с тревогой взглянув сначала на темный склон, а затем на нетерпеливо топчущегося Плотникова.

– Да что вы все! – возмутился тот. – Что я, без няньки не обойдусь? В общем, к черту!

Он весело махнул рукой и бодро зашагал вверх по склону. Вскоре его силуэт пропал в темноте. Глебов достал большой, необычной формы бинокль и направил его на черный провал входа.

– В проходе – никого, – сообщил он. – В скале ничего похожего на бойницы не вижу, но ручаться не могу, сплошные камни…

Пискнул сигнал вызова, в радиотелефоне послышался голос Мика. Плотников сообщал, что подходит к подножию склона. Ничего подозрительного по пути не встретилось.

– Докладывай почаще, – попросил Келюс и взял у полковника бинокль. В окулярах склон предстал совсем другим – не темным, а серебристым, словно залитым лунным светом. Фигурка Мика неторопливо приближалась к черной пасти входа.

– Я на месте, – сообщил радиотелефон через несколько минут. – Внутри вижу силуэты. Связь через пять минут…

– Понял, – откликнулся Лунин. – Счастливо…

Телефон пискнул и замолчал. В бинокль было хорошо видно, как Плотников постоял мгновение у входа, словно прислушиваясь, а затем решительно шагнул в темноту.

Мику было страшно. Всю дорогу хотелось повернуть назад, но каждый раз он представлял, что в разведку идет не Мик, студент Бауманки, не самозванный полковник Плотников, а барон Михаил Модестович Корф. Дядя Майкл никогда бы не повернул, ему просто и в голову не пришла бы такая дикая мысль…

…Проход был рядом. Мик со страхом и нетерпением заглянул внутрь и облегченно вздохнул. Лампы хоть скудно, но все же освещали длинный тоннель с ровными, словно полированными стенами. Плотников, вспомнив, что раньше здесь было таврское святилище, рассудил, что от старины теперь не осталось и следа.

В проходе темнели чьи-то фигуры. Мик, стараясь казаться бодрым, расправил пошире плечи, поправил тяжелый пистолет, оттягивавший ремень, и решительно шагнул вперед. Неяркий свет ободрил, все-таки это была не кромешная мгла столичных катакомб. Фигуры стояли неподвижно. Мик уже видел, что это обыкновенные парни в пятнистой десантной униформе. Внезапно кольнуло в сердце – лица парней отливали знакомой краснотой. Впрочем, в слабом свете редких светильников вполне можно было ошибиться… Один из парней, очевидно старший, небрежно подбросил руку к фуражке и кивнул в глубину тоннеля. Мик козырнул в ответ и прошел вперед. Остальные, постояв несколько секунд, неторопливо двинулись следом.

Тоннель кончился внезапно. Тускло сверкнули стальные створки огромных ворот, Михаил удивленно оглянулся, но тут же послышался скрежет – ворота стали неторопливо открываться. Теперь перед ним был небольшой зал, справа и слева виднелись высокие стальные двери, еще одна вела куда-то вглубь, в центре же неподвижно стояли несколько странных фигур.

То, что эти фигуры странные, Мик понял, когда переступил порог, и сзади стали неторопливо сходиться стальные створки. Четверо краснолицых здоровяков с короткими автоматами наперевес, чуть сзади – кто-то в пальто с поднятым воротником, в глубоко надвинутой на глаза шляпе. Но первым делом Плотников заметил того, кто стоял в центре. Невысокий человек в черном халате и такой же черной шапочке. Невозмутимое скуластое лицо, желтоватое, покрытое сеткой морщин…

Мик словно окаменел. Он не отреагировал даже, когда один из пятнистых, подойдя сзади, вырвал у него из-за пояса пистолет. Оружие здесь не поможет…

– Здравствуйте, полковник Плотников, – послышался сухой невыразительный голос. – Мня зовут Гонжабов, а ваши друзья знают меня, как Нарак-цэмпо…

Мик сообразил, что губы старика не двигаются, слова сами собой возникают в сознании.

– Вы пришли за скантром? Вы его получите. Хотя вы и не Специальный Представитель Президента…

Нарак-цэмпо коротко и сухо засмеялся. Мик облегченно вздохнул, попытался шагнуть вперед, но ботинки словно прилипли к холодному каменному полу.

– Я пришел за скантром. Вы знаете, Нарак-цэмпо, по чьему приказу я здесь.

– Знаю, – кивнул тот. – Но у меня тоже приказ. Сейчас нам нужен ваш дружок Лунин. Позовите его. У вас ведь имеется на этот случай пароль, не так ли?

Во рту у Мика пересохло. Они все знают! Они хотят, чтобы он предал Келюса!

– Я пришел за скантром, – повторил он. – Остальное меня не интересует, занимайтесь Луниным сами.

– Занимаемся. Хотя он вас тоже должен интересовать, полковник. Именно он уничтожил харьковский Канал. Именно ваш друг сорвал все, чем вы занимались целый год.

Плотникову стало не по себе. Значит, это все из-за Келюса! Из-за него он вновь стал просто школяром, мальчиком Миком – он, тот, кого называли Генеральным Инспектором Вооруженных Сил Юга России!..

– Если скантр достанется Лунину, можете забыть о своих погонах!

Мик невольно кивнул и вдруг с ужасом понял, что Нарак-цэмпо почти добился своего. Он уже готов возненавидеть Николая! Возненавидеть – и выдать. Лунин погибнет, как погибли Фрол Афанасьевич и барон Михаил Корф… Как дядя Майкл…

– Скорее, – торопил Нарак-цэмпо, в его голосе уже слышалось беспокойство. – Вызывайте его, Плотников, иначе они что-то заподозрят…

Михаил молчал. Единственный выход – тянуть время, Келюс поймет…

Нарак-цэмпо покачал головой.

– Мне очень жаль, Плотников, но вы не оставляете мне выбора.

Он кивнул, и в ту же секунду двое красномордых схватили Мика. Плотников дернулся, но тут же затих, почувствовав ледяной холод сжимавших его рук. Ждать пощады не приходилось. Один из яртов ухмыльнулся, показав острые желтые клыки.

– Вызывайте Лунина, – тихо повторил Нарак-цэмпо. – Иначе я сейчас уйду, и вас разорвут на части. Надеюсь, вы понимаете, что это не шутка.

Ярты усмехнулись, на этот раз уже оба, пустые нечеловеческие глаза глядели на Мика.

– Программа «СИБ» иногда дает сбои. – Нарак-цэмпо еле заметно усмехнулся. – Те, что вас держат, не сохранили разум. Хуже того, их приучили к крови. Еще минута, и даже я не смогу их остановить. Это же нелюди, Плотников, варда!..

Мик читал «Книгу Мертвых» и знал, кто такие «барда» – или «варда», как произнес старик. Он попытался дернуться, но ярты усилили хватку, послышалось тихое горловое рычание…

– Поторопитесь!

Мик встретился взглядом с одним из краснорожих и понял, что приговор подписан. Ему придется умереть. И не от пули – его просто разорвут на части, как бродячие псы раздирают цыпленка. И не будет больше ничего. Ничего!.. Зубы ярта слегка коснулись шеи, Плотников рванулся, ощутил тошнотворный запах гниющей плоти…

– Пустите! Я согласен! Согласен! Пустите!..

Нарак-цэмпо махнул рукой, и Плотников бессильно опустился на пол. Чья-то рука выхватила у него из-за пазухи радиотелефон, поднесла к лицу. Мик механически взял аппаратик в руки и тут же вспомнил. Он не должен называть Николая его прозвищем. Как угодно, но не Келюсом…

– Учтите, Плотников, если через четверть часа его здесь не будет, они разорвут вам горло!

Надежда, едва мелькнув, исчезла. Мик щелкнул включателем.

– Это я, – произнес он, удивившись, насколько спокойно звучит его голос. – Все в порядке, Келюс. Можно заходить…

И в ту же секунду он понял, что совершил. Оставалось крикнуть в еще работающий передатчик об опасности, но холодные руки уже вырвали «уоки-токи». Плотников в отчаянье закрыл лицо ладонями. Вот и все… Внук барона Корфа предал друга…

– Вы устали, – услыхал он голос старика. – Сейчас вас отведут туда, где вы сможете отдохнуть.

Мика приподняли и поволокли по длинному коридору.

– …Порядок! – удовлетворенно заметил Келюс, выключая «уоки-токи». – Можно идти.

– Там ярты, – напомнил Лхаст. Лунин пожал плечами. В конце концов, у них приказ Президента. Группа «Бета», кто бы ею не командовал, должна подчиниться. А главное, Мик сообщил, что все в порядке.

– Мы настроились на их волну, – заметил Глебов. – Если что, сразу же сможем связаться.

– Да, – кивнул Николай. – Пошли!

Полковник дал команду, и отряд быстро прошел через ворота. Келюс шагнул первым, рядом с ним, не отставая ни на шаг, шел нахмуренный и сосредоточенный Серж, чуть сзади держались Глебов, Алексей и Ухтомский. Черное отверстие приближалось, и уже можно было разглядеть смутно освещенный лампами тоннель. Внезапно Николай начал волноваться. Голос Мика по рации прозвучал как-то странно, слишком равнодушно. К тому же он чувствовал холод, знакомый, пугающий. Дхары стали переглядываться, рыжий Серж недовольно крутил головой, поглаживая ствол «калаша». Внезапно Николай понял, что легкой прогулки не будет. А значит, скантр…

– Виктор, – обернулся он к идущему сзади Ухтомскому, – вы помните?

– Будьте покойны, Николай, – спокойно ответил штабс-капитан. Они поняли друг друга.

Вблизи арка входа показалась неожиданно большой. Вдоль каменного порога шла неширокая полоса металла с тонкой щелью посредине. Но сейчас экран был выключен, и казалось, ничто не может помешать перешагнуть порог. Николай уже был готов сделать это, но внезапно вмешался Серж.

– Я первый, – бросил он, становясь между Луниным и полосой белого металла. Келюс хотел возразить, но дхар был тверд. Он осторожно заглянул в тоннель, хмыкнул: «Пусто», – и легко перепрыгнул через порог. Ничего не случилось. Дхар провел по воздуху стволом автомата, недовольно покачал головой и наконец кивнул. Николай вздохнул и шагнул вперед…

…И в то же мгновение вспыхнуло бесшумное пламя. Между ушедшими в тоннель и остальными выросла сверкающая холодная стена защитного экрана. Глебов тихо выматерился, Ухтомский отскочил назад, сбивая пламя с загоревшегося комбинезона.

– Идиоты! – заорал полковник в микрофон. – Вы что, с ума посходили?

В ответ в рации что-то пискнуло, Глебов долго слушал и наконец повернулся к остальным.

– Эти кретины говорят, что таковы правила. Хотят вначале ознакомиться с его полномочиями. Требуют, чтобы мы не входили с оружием.

– Что же они раньше думали? – возмутился Алексей. – Об оружии они ничего не говорили…

– Потому что это – засада, – негромко ответил Ухтомский. – Все-таки попались! За такие вещи с меня погоны сорвать нужно!

– Да, влипли, – буркнул Глебов. Он осмотрелся и, опустив бинокль, вздохнул. – Глухо!.. Стоит им поставить наверху пулемет…

– Здесь какие-то камни, – кивнул Ухтомский. – Можно далеко не уходить.

– Да, отойдем.

Глебов отдал команду. Отряд, настороженно озираясь на переливающийся живым огнем экран, начал отступать.

…Келюс не сразу заметил, что путь назад отрезан. Он лишь удивился, отчего вдруг стало светлее и почему он не слышит шагов своих товарищей. Но тут Серж, шедший первым, оглянулся и закричал, показывая рукой на вход, и Лунин все понял…

Фонари мигнули и погасли. В тоннеле потемнело, только горящий экран отбрасывал на стены неяркий отсвет. Серж, негромко ругаясь, отступал назад, пытаясь прикрыть Келюса. Впереди послышался топот множества ног.

«Знак… – подумал Лунин. – Сейчас должен помочь Знак…»

Он попытался сосредоточиться, но страшный холод, внезапно охвативший все тело, подавлял волю, наполняя сердце ужасом. Из тоннеля надвигалась смерть, сзади горело непроходимое пламя… Келюс выхватил из нагрудного кармана черный диск скантра, ощутил его трепещущее тепло, и ему стало немного легче. Грохот ног был теперь совсем близко, из черноты тоннеля ударил свет фонарей. Серж дернул стволом, но сильные лучи били прямо в глаза, слепя и не давая целиться.

– Бросай оружие! – прозвучало из темноты. Дхар медленно поднял руки и вдруг бросился прямо на каменный пол, вырвавшись на мгновенье из потоков света. Очередь отозвалась дальним эхом где-то в глубине горы, один из фонарей погас, а рыжий дхар, уклоняясь от мечущихся по полу лучей, стрелял еще и еще, стараясь попасть в тех, кто загородили проход.

– Падай! Николай, падай! – орал он, но Келюс не двигался. Он сразу понял, что шансов у них нет. Лучи фонарей нащупали Сержа, Лунин хотел крикнуть, чтобы тот бросил оружие, но не успел. Ударила очередь, затем другая, тело дхара несколько раз дернулось и замерло. Келюс бросился к упавшему, но чьи-то холодные, как лед, руки уже схватили его, мешая двигаться, кто-то рванул ворот комбинезона…

…Фонарь высветил страшное красное лицо, посиневшие, в запекшейся крови губы, пустые бездумные глаза. Холодная, неживая рука ощупала шею, послышалось шипение, словно ярт наткнулся на что-то раскаленное, и Лунин почувствовал, как с него срывают цепочку с крестиком, подаренную Корой. Ярт швырнул цепочку на пол, чьи-то другие, такие же холодные, руки разомкнули сжатый кулак и вырвали скантр. Николая потащили вперед, поддерживая за локти. Он еле успевал за конвоирами, и временами его попросту волокли, легко приподнимая над полом. Только сейчас Келюс понял, какой силой обладают краснорожие бандиты. Сзади, у входа, продолжалась какая-то возня, и у него мелькнула надежда, что рыжий Серж еще жив.

Лампы вновь загорелись. Тоннель был идеально ровен, по стенам змеились кабели, и Келюс с запоздалым сожалением подумал, что Сержу следовало стрелять именно по ним, что помогло бы отключить экран. Впрочем, думать об этом было поздно. Впереди мелькнул яркий свет. Николая втащили в зал, абсолютно пустой, с голыми каменными стенами, в каждой из которых темнела дверь. Та, что была слева от входа, оказалась открытой. Келюс успел заметить огоньки пульта и большой светящийся экран.

Конвоиры остановились в центре зала. Те, что следовали сзади, приволокли и бросили на пол неподвижное тело Сержа. Кровь залила лицо и рыжие волосы. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – дхару ничем не помочь. Но бывший сержант погиб не напрасно; ярты уложили рядом два тела в пятнистой форме. Разрывные пули разнесли одному из бандитов череп, второму перебили ноги и разворотили грудь. Оба тела подергивались в конвульсиях, и Николай невольно отвернулся.

Он почему-то ждал Нарак-цэмпо, но страшного старика не было. Ярты шумно, с присвистом дышали, топчась на месте. Но вот дальняя дверь в конце зала медленно отворилась, и Лунин увидел знакомый силуэт в нелепом пальто и низко надвинутой шляпе.

Сиплый молча указал рукой на правую от входа дверь. Ярты подтащили Николая ко входу и перебросили через порог.

Комната была обшита большими прямоугольными листами светлого металла. Под потолком ярко горели лампы дневного света, в углу стояло кресло, у стены – кушетка, похожая на те, что можно встретить в провинциальной больнице. Келюс, по привычке пожав плечами, присел на кушетку. Итак, он попался. Оставалось подумать, что еще можно успеть.

Знак на груди еле заметно пульсировал. Здесь, в этих стенах, его сила почти не ощущалась. Все было пронизано холодом, и Лунин понимал, что это не просто холод остывших камней. Внезапно он почувствовал что-то похожее на толчок. Келюс встал, оглянулся. В висках застучала кровь, послышались еле различимые слова…

– Николай! Николай! Вы слышите?

Келюс вспомнил – этот голос уже звал его августовской ночью на Чабан-Кермене.

– Михаил Модестович? Михаил, это вы?

– К сожалению, уже нет. Я ничего не могу поделать с этим монстром. Тогда, на вершине, вроде получалось.

Корф – его голос – говорил о Сиплом. Но почему? И вдруг Николай с горькой ясностью понял, что Говоруха оказался прав. Заклинание святого Иринея, ловушка для тех, кто пытается прийти на помощь…

– Николай, за дверью напротив – центр управления. Выключатель защитного экрана – красный. Красный!.. А здесь, в стене есть проход, как раз напротив двери, за листом металла…

Келюс вспомнил, что с самого начала Сиплый, и даже его нечеловеческий голос, казался знакомым. Выходит, он не ошибался! Фрол действительно узнал своего убийцу…

Голос оборвался, в затылок ударила волна холода. Келюс поймал ртом воздух и, обессиленный, присел на кушетку. Дверь заскрипела, и на пороге возникла невысокая фигура в черном балахоне. На Николая глянули узкие пронзительные глаза.

– Вам не помогут призраки, Лунин, – губы Нарак-цэмпо, как и прежде, не двигались, голос был тих, равнодушен. – Сейчас с вами поговорят. Советую быть благоразумным. Ваш друг Плотников поступил именно так.

Нарак-цэмпо исчез за дверью, и Келюс впервые вспомнил о Мике. Честный, но слабый Мик… Этот мерзавец намекает, что Плотников – предатель? Нет, его просто хотят напугать, хотят, чтобы он перестал верить всем, даже Мику!..

Дверь вновь отворилась, и Николай с неубиенным любопытством приготовился взглянуть на того, кто главнее Сиплого, главнее Нарак-цэмпо. Он все-таки увидит здешнего фюрера!..

На пороге возникла невысокая фигура в таком же, как у Лунина, комбинезоне. Лицо тоже показалось знакомым. Келюс всмотрелся и покачал головой – в комнату входил он сам, Николай Лунин, такой точно, каким он видел себя в зеркале. Только военная форма поначалу сбила с толку.

– Привет, Келюс!

Двойник улыбнулся, и собственная улыбка почему-то сразу не понравилась Николаю.

– Я с тобой буду на «ты», смешно, бином, говорить «вы» самому себе.

– Только не «Келюс» и не «бином», – поморщился Лунин.

– Я просто вошел в образ, – пожал плечами двойник, присаживаясь в кресло. – Извини, если не понравилось. Курить будешь?

И он достал из кармана брюк пачку «Ронхила».

– Ах вот оно что! – понял Лунин. – Господин полковник? Со свиданьицем! Или, может, не полковник, а просто Агасфер? Или товарищ Вечный?

– Или просто Иванов, – охотно согласился любитель «Ронхила». – Клички совершенно дурацкие, зато свидетельствуют о менталитете нашего богоспасаемого народа. Полковник мне и самому не нравится. Скопировал одного болвана из интендантства… А сегодняшняя шутка вполне извинительна, ибо моя здешняя внешность достаточно известна. Хотя ты, я уверен, еще не догадался.

– А что, – заставил себя усмехнуться Келюс, – для самодеятельности, бином, неплохо. К Вождю небось первый раз явился с большой бородой и томом «Капитала»?

– И все тебе скажи, Лунин! И все-то ты хочешь узнать! И про ваших тьмутараканских болванов, и про Тускулу… Почему ты ее называешь Утопийской республикой? Тебе что, этот старый черт рассказывал? Допрыгается… А главная твоя беда, Лунин, что ты мечтаешь спасти человечество. Хочешь, чтобы люди сами творили свою историю, как учил тот, у кого была большая борода. Сами – а не с помощью чего-то. Чего именно, ты, я вижу, так и не понял. Не принимаешь же ты меня за марсианина? Или, по-твоему, Око Силы – рериховская Шамбала с полным комплектом белых и черных ламп? Господи, как мы, люди, примитивно мыслим!

– Мы – люди?

– А-а, – понял двойник, – человек ли я? Рад, что любопытство тебе не изменяет, Лунин. Знаешь, когда-нибудь я смогу его удовлетворить. Пока же скажу так: и человек тоже. Это очень долгая история… Я ведь не зря берег тебя, кстати, и твоих друзей тоже. Ведь я не виноват, что этот Кащей Бессмертный из Полоцка убил твоего деда. Я бы и эннор-гэгхэна Фроата не трогал. И не его Синего Камня я испугался. Дхары – честные ребята, но одичали. Вот лет тысяч этак двадцать тому… И здесь я не виноват, это бывший комсомолец Нарак-цэмпо проявил собственную инициативу. Так что…

– А если тебе поддых врезать? – поинтересовался Лунин.

– Не рассыплюсь! Но, если хочешь, могу и рассыпаться… А теперь слушай, и на этот раз я не шучу. Я очень хотел с тобой договориться, но пока как-то не получалось. Попробуем еще раз. Суть вот в чем: те самые старые структуры, о которых я уже упоминал, оказались на диво упорными. Я не успел организовать эвакуацию «Пещеры» – из-за тебя, между прочим! А теперь Нарак-цэмпо и его банда заартачились. Мне требовалась еще пара дней, а тут ты вместе с Генеральским чадом! Мне нужен этот скантр. Не для меня самого, а для вас же, сапиенсов.

– А остальные скантры? Они годятся для Канала и для излучателей?

Двойник погрозил пальцем:

– Нечестно! Секретная информация! Но ты уже понял, что не годятся, и новые сделать пока нельзя. Тернем бастует, пацифист… А я не хочу оставлять страну на паршивых демократов и твоего Генерала. Да и в году 20-м дел невпроворот. Жалко бросать! Представляешь, Келюс, Деникин на белом танке въезжает в Главную Крепость! Почти по Кабакову…

– Значит, экспериментируешь? – усмехнулся Николай, пытаясь вывести двойника из равновесия, но тот лишь укоризненно покачал головой.

– Ни в коем случае. Если бы ты знал, насколько вы… мы, люди слабы! Если бы не я, и не такие, как я… Неужели ты думаешь, Лунин, что злые бесхвостые обезьяны сами научились разжигать огонь? А когда их научили, они первым делом стали поджигать соседский дом. Платон с ума сошел, когда понял, во что эти люди могут превратить самое идеальное общество! Ладно, об этом позже… А теперь слушай. Я тебя заманил, чтобы без помех побеседовать. Наружу мы сообщили, что таковы правила. Сейчас ты выйдешь и позовешь своих, но первым пусть войдет Алексей…

– Нужен заложник?

– Нужен, – согласился двойник, – но не заложник, я тебе уже говорил, что практика заложничества мне отвратительна. Я с ним просто поговорю… Поможешь, Лунин? Все кончится хорошо, а мы с тобой еще поработаем. Ну как?

– А никак, – улыбнулся Николай. – Ответить не могу по причине того, что ненормативная лексика… мне отвратительна. Но может, сам, бином, поймешь?

– Ты не умрешь героем, Лунин, – покачал головой Агасфер. – Тебе сделают укол, через полчаса ты станешь холодным и мертвым, но сможешь выполнять мои приказы. Твой дружок Соломатин называл этих големов яртами, но это не мистика, это наука, хотя и очень паршивая. Ты будешь страшнее, чем бедняга Корф! Твой мозг сможет работать и без твоего согласия…

Николай понял – так и случится. Он – не-живой – выйдет наружу и чуть хрипловатым голосом позовет Алексея… Но Келюс вспомнил о дхарах. Они поймут! Он не зря взял с собой друзей Фрола. Даже мертвый, он, Лунин, не станет предателем!

– Надумал? – поинтересовался Вечный, уже без всякой улыбки. Келюс кивнул – и бросился на двойника. Руки ухватились за ворот комбинезона, что-то блеснуло, горячий воздух плеснул в лицо, и он понял, что держит в руках только прорезиненную материю.

Лунин бросил на пол пустой комбинезон и стал напротив двери. У него не было оружия, и никто уже не сможет ему помочь. Николай вспомнил Варфоломея Кирилловича. Тот бы наверняка выручил, но старика рядом нет, да и нельзя всю жизнь уповать на других. Значит, настал его час. Келюс распрямил плечи, постарался усмехнуться как можно веселее…

…Ему скрутили руки, кинжал взрезал рукав комбинезона, и Николай понял, как бывает больно, когда тупая игла вонзается в предплечье…

Глава 11. Голубое пламя

Мик пришел в себя неожиданно быстро. Он был заперт в маленькой, абсолютно пустой камере, под потолком горела белым огнем мощная лампа, было очень холодно и абсолютно тихо – каменные стены и толстая стальная дверь гасили любой звук.

Отчаянье быстро проходило. Вскоре Плотников даже удивился недавней слабости. Итак, его сломали, из Мика Плотникова не получился второй Михаил Корф. Когда-то его заставляли писать докладные в первый отдел, угрожая «аморалкой» и исключением из института. Теперь пригрозили смертью – и он снова не выдержал.

Плотников понимал, что его уже никогда не простят, да и сам не пытался искать оправданий. Что ж, он трус и сволочь. Но эти, с красными рожами, тоже в этом уверены, а значит перестали его опасаться… Мик пожалел, что остался без оружия. За этим неизбежно придут, и придут скоро, пистолет с разрывными пулями был бы в этом случае очень кстати… Внезапно локоть привычно задел за твердый узкий предмет, спрятанный под левой подмышкой. Плотников невольно усмехнулся и обозвал себя болваном – егерский нож, давний прадедов трофей, был при нем. Когда-то Корф учил его надежно прятать оружие. Теперь умение пригодилось: нож с освященным лезвием не нашли, даже сам Мик забыл о нем.

Мик вынул оружие, осторожно погладил серую стальную поверхность клинка. Итак, они его уже не боятся, а значит все становится достаточно простым. Первого, кто войдет… Плотников остановил себя. Нет, пусть входят! Пусть ведут к самому Нарак-цэмпо!..

…Когда в дверь ввалились двое в камуфляже и, схватив Михаила за плечи, поволокли по узкому каменному коридору, он был уже совершенно, каменно спокоен…

Нарак-цэмпо стоял неподалеку от входа, в руках его был «уоки-токи» Мика. В рации что-то пищало и шипело. Бхот слушал внимательно, поначалу даже не обратив внимания на Плотникова. Наконец он сделал знак рукой, и один из «пятнистых», щелкнув каблуками, удалился. Второй остался стоять рядом.

– Плотников, – в голосе Нарак-цэмпо слышалась беспокойство, – ты должен сказать им, что у вас все в порядке. Они уже несколько раз пытались с вами связаться.

– Хорошо, – легко согласился Мик, не двинувшись с места, – но сначала я хочу увидеть Лунина. Иначе ничего не будет.

– Зачем тебе Лунин? Ты что-то осмелел, Плотников!

– Полковник Плотников, – сухо поправил Мик. – Убьете меня – ни черта у вас не выйдет. Ведь с Луниным сорвалось, правда? А не убьете – я вас заложу Вечному. Поглядим, чего он скажет!

– Вы неблагодарны… господин полковник, – Нарак-цэмпо перешел на «вы». – Я, может быть, излишне старался… убедить вас, но ведь я действовал по приказу того, кого вы так странно назвали. Для вас могло все кончиться значительно хуже. Ладно, поглядите на своего Лунина!

Он кивнул «пятнистому», и тот, взяв Михаила за плечо, провел его в комнату за стальной дверью. Мик вошел и замер. Келюс лежал на полу, глаза закрыты, лицо бело, как мел…

– Николай! Келюс! – Плотников присел, осторожно дотронулся до холодной безжизненной руки. Глаза Лунина медленно открылись, еле заметно шевельнулись губы.

– Не разговаривать! – прохрипел ярт, но Мик все же успел услышать: «Красный выключатель… экран… красный…»

Плотников медленно встал и внезапно для самого себя перекрестился.

– Прости, Николай!

«Пятнистый» уже тащил Плотникова из комнаты. Тот не сопротивлялся. Красный выключатель защитного экрана… Если бы еще знать, где он, этот выключатель!

– Убедились? – поинтересовался Нарак-цэмпо, когда Мика вновь поставили перед ним. – Ваш друг был неблагоразумен. Ладно, господин Плотников, я включаю радио. Скажете, что Лунин сейчас присутствует при демонтаже главной установки. И не вздумайте шутить, иначе будете лежать рядом с ним! С Агасфером я как-нибудь объяснюсь…

Он включил рацию и поднес ее к лицу Мика. Ярт по-прежнему держал его за плечо, Михаил скосил глаза и вдруг увидел за поясом у бандита большой черный пистолет, тот самый, что Глебов вручил ему. Мик закусил губу, собираясь с силами, затем вздохнул и проговорил в мембрану передатчика:

– Я Плотников. Слышите меня? Прием…

– Плотников? – послышался голос Глебова. – Наконец-то! Что там у вас происходит?

– Здесь все в порядке, – как можно спокойнее ответил Мик, почувствовав, как разжались пальцы, сжимавшие плечо. Нарак-цэмпо одобрительно кивнул.

– Что значит, в порядке? – возмутился передатчик. – Объясните немедленно!

– Повторяю, все в полном порядке, – Мик медленно поднес правую руку к расстегнутому вороту комбинезона. – Мы оба в плену. Прощайте!..

«Пятнистый» вновь схватил его за плечо, Нарак-цэмпо щелкнул выключателем, прерывая связь, но в руке Михаила уже блеснула сталь. За долю секунды он понял, что не достанет до старика. Мик подался вперед и резким выпадом вонзил нож в грудь ярту. Тот удивленно открыл рот, захрипел, Мик вырвал нож и ударил вторично – туда, где у людей бьется сердце…

…Нож он теперь держал в левой руке, правая сжимала вырванный из-за ремня упавшего бандита пистолет. Нарак-цэмпо медленно пятился назад, лицо его оставалось бесстрастным, но Мик вдруг понял, что старик боится. Плотников усмехнулся и не спеша прицелился прямо в переносицу бхота, но выстрелить не успел. Нарак-цэмпо резко взмахнул рукой – и внезапно исчез.

Мик резко обернулся. Сзади лежало неподвижное тело в пятнистом комбинезоне. Больше в зале никого не было. Плотников понимал, что наружу его не пустит защитный экран, дверь напротив входа ведет вглубь объекта, где полно «пятнистых». За дверью справа лежал Келюс. Оставалась дверь слева…

Там было заперто, и Михаил что есть силы ударил тяжелым ботинком по металлу. Дверь тут же открылась, и в проеме показалась красная рожа с мертвыми застывшими глазами. Мик выстрелил сразу – разрывная пуля снесла череп, забрызгав Плотникова сгустками холодной крови. Он спокойно вытер лицо рукавом, перешагнул через корчившегося на полу ярта и вошел в помещение. Мик не ошибся – почти всю противоположную стену занимал огромный пульт, над ним светился экран, и все это было очень похоже на пункт управления Каналом, с которым Плотников был хорошо знаком.

«Пятинистых» было трое. Один сидел за пультом, другие уже вскакивали с мест, направляя на Мика короткоствольные автоматы. Михаил выстрелил – пуля, попав, одному из краснорожих в плечо, напрочь оторвала руку. Плотников снова нажал на спуск, и второй ярт рухнул с простреленной головой. Мик усмехнулся, вновь поднял пистолет и спокойно, словно все происходило в тире, снес череп ярту с оторванной рукой и всадил две пули в затылок сидевшему за пультом.

В комнате стоял мерзкий запах неживой крови, ботинки хлюпали в черно-красной луже, и Мик подумал, что пару часов назад его бы наверняка стошнило. Но теперь его интересовал пульт. Плотников, пожалев, что не успеет разобраться в мудреной технике, стал искать глазами красный выключатель. Внезапно совсем рядом послышался хриплый звук. Кто-то, кого он в горячке не заметил, стоял в углу комнаты и смеялся. Мик резко повернулся и увидел знакомую фигуру в пальто и глубоко надвинутой на глаза шляпе.

«Сиплый, – промелькнуло в голове, – тот, что убил Фрола!..»

Рука с пистолетом была уже на уровне глаз, палец лег на спуск, но Сиплый небрежно дернул кистью, и оружие упало на пол. Мик отскочил в сторону, массируя мгновенно заледеневшую руку, тип в шляпе вновь засмеялся и не спеша шагнул вперед. Плотников рванулся к выходу, но опоздал – Сиплый уже перегородил путь.

– Хорошо стреляешь! – проскрипел жуткий нечеловеческий голос. – Соломатин был не так проворен.

Михаил понимал, что шансов у него нет. Он еще раз взглянул на пульт и увидел наконец-таки красный выключатель. До него было несколько шагов, но Плотников знал, что не успеет.

– Надо было сразу выключать экран, – понял его Сиплый, – а не дергаться, мальчишка!

– Ну ты, козел! – процедил Мик, доставая нож. – Сними шляпу, а то рогов не видно!

Сиплый вновь захрипел – в этот день его тянуло на смех – и не спеша сдвинул шляпу на затылок. Мертвое страшное лицо смотрело на Плотникова. Мик отшатнулся. Не соображая, что делает, он уткнулся затылком в стену, выронил нож и вдруг почувствовал, как по щекам текут слезы. В этот день ему довелось выпить чашу до дна…

– Дядя Майкл, – жалобно произнес он. – Ну почему так, а? Почему именно ты?

– Ты меня знаешь? – в страшном голосе Сиплого послышалось удивление. Он даже остановился, и мертвое лицо Михаила Корфа смотрело прямо на белого, как мел, правнука. – Ты назвал меня дядей? Забавно… Не знал, что у меня был племянник!

– Я не племянник. Ты был моим прадедом. Ты Михаил Корф… Неужели даже этого не помнишь?

– Михаил Корф, – равнодушно повторил Сиплый. – Не помню. Впрочем, это все равно…

– Значит, ты прочел заклинание! – прошептал Мик и вдруг понял, что другого пути остановить Сиплого у него нет. Вечный круг зла – ловушка для святого Иринея… Он оглянулся в последней надежде на спасение, но выхода не было. Сиплый, постояв несколько секунд, начал медленно доставать из висевшей на поясе кобуры пистолет.

– Стой!

Голос Мика прозвучал холодно и властно. Сиплый на мгновение замер, и Михаил медленно начал читать переписанное из старинной книги и сразу же врезавшееся в память заклинание. Выговорив последнее слово, он глубоко вздохнул, но вдруг почувствовал, что легкие уже не ловят воздух. Сердце замерло, к горлу подступил холод…

Сиплый не двигался, глаза его были закрыты, лишь веки еле заметно подергивались. Вдруг лицо дрогнуло, нервно дернулся рот, исчезла мертвая неподвижность, и на Мика взглянули живые, знакомые глаза.

– Мик, мальчик… Зачем же ты это сделал?

– Дядя Майкл! – прошептал Плотников. – Все-таки узнал…

– Мик… Зачем ты…

Голос оборвался, тело в сером пальто с глухим стуком завалилось набок. Михаил отвернулся, чтобы не видеть то, во что за несколько секунд превратилось тело прадеда…

– …Ты дурак, Плотников! – Нарак-цэмпо уже стоял посреди комнаты. – Чего ты добился? Теперь вместо прадеда мне будет служить правнук.

Мик медленным, вялым движением поднял с пола пистолет и навел на старика. Нарак-цэмпо вздернул узкие тонкие губы в усмешке и, повелительно взмахнув ладонью, пропал.

– Жаль… – проговорил Михаил, чувствуя, что с ним происходит что-то страшное. Разум боролся, но тьма уже заливала сознание. «Красный выключатель, – вспомнил он, – я должен выключить экран…»

Мик спрятал пистолет, поднял с пола холодный тяжелый нож, сунул его за пояс и, шатаясь, добрел до пульта. Рука уже тянулась к красному выключателю, когда он услыхал: «Стой!» – и замер.

– Стой! – повторил голос. – Отойди от пульта. Брось оружие!

Рука потянулась к ножу, Михаил ощутил холод освященной стали, и на мгновение разум прояснился. Плотников помотал головой и, резко бросившись вперед, нажал выключатель. Затем, отблеском сознания сообразив, что экран могут включить снова, схватил автомат убитого ярта и навел на пульт.

– Стой! – вновь зашелестел сухой повелительный голос. – Не смей!..

Но Мик уже нажал на спусковой крючок. Очередь разнесла экран, пули пробили пульт. В комнате запахло озоном и горелой проводкой.

– Все, – вздохнул Мик, – уже не включат…

Он зашатался, схватился за голову и вдруг понял, что забыл свое имя. Значит, сейчас он исчезнет. Он станет нелюдем и будет стрелять по своим товарищам. Яртов не берут даже пули…

Ладонь сжала рукоять егерского ножа, и Плотников вспомнил, что освященная сталь убивает краснорожих. Убивает, если попасть прямо в сердце. Мик выхватил нож, приставил к груди… «Я так ничего и не успел, – вдруг подумал он. – Или все-таки…»

Беспамятство вновь затопило сознание, и Михаил, боясь опоздать, резко надавил на рукоять. Сталь легко вошла в тело, на мгновение стало невыносимо больно, но затем боль исчезла, сгинула охватившая его тьма, и Мик увидел сильный, невыносимо яркий свет…

– …Есть! – крикнул Ухтомский, сдергивая с плеча автомат. На фоне побелевшего предрассветного неба темный провал, на месте которого только что светилось переливающееся пламя, казался особенно зловещим.

– Вперед! – Глебов спрятал бинокль. – Перебежками! Бить по всему, что движется!..

В тоннеле было тихо, только в глубине слышались отдаленные шаги и глухие отзвуки голосов.

– Не бежать! – приказал полковник. – Идти быстрым шагом!

Ухтомский был в первой шеренге, рядом с Алексеем и каким-то незнакомым офицером. Сзади шли дхары, и Виктор, вспомнив, что у Анха и Лхаста нет автоматов, невольно покачал головой. В бою князь верил только оружию.

Минут пять двигались без помех, но внезапно впереди блеснула вспышка, и автоматная очередь прошла прямо над головами. В ответ полыхнуло пламя – разрывные пули веером ушли в темноту. Там что-то упало, вновь ударила очередь, но еще один залп скосил невидимого врага. Свет фонарей упал на корчившиеся на полу окровавленные тела в пятнистой униформе. У кого-то не выдержали нервы, и очередь ударила прямо в грудь одному из недобитых. Во все стороны брызнули сгустки темной крови, разрывные пули разнесли грудную клетку, оторванная верхняя часть тела откатилась в сторону, но разорванный пополам труп продолжал судорожно дергаться…

Впереди уже блеснул свет – зал с тремя дверями был рядом, но тут из каменных стен стали медленно выползать стальные створки ворот. Они ползли неуверенно, рывками и вскоре остановились, так и не сомкнувшись. До ворот оставалось не больше десяти шагов, когда шедший впереди Глебов предостерегающе поднял руку. Отряд остановился, и в ту же секунду из-за полузакрытой стальной створки вылетел ребристый корпус гранаты. Ухтомский за долю секунды успел представить, что может наделать взрыв в узком тоннеле – граната была осколочная, из тех, что рекомендуется использовать только из укрытия. Он упал ничком, прямо перед замершей ребристой смертью, схватил корпус гранаты, показавшийся холодным, словно лед, и швырнул обратно – прямо за одну из стальных створок. По тоннелю прогрохотало, послышался свист осколков, врезавшихся в каменные стены, из-за полузакрытых ворот вылетели окровавленные клочья зеленой ткани… Ухтомский встал, чуть пошатываясь, поднял автомат и глубоко вздохнул.

– Вперед! – услыхал он голос Глебова. Виктор на мгновение замешкался и тронулся с места только тогда, когда первые спецназовцы уже ворвались в зал. Анх осторожно тронул его за плечо, но князь покачал головой и шагнул вслед за остальными.

– …Пусто! – заметил Алексей, с любопытством осматриваясь. Ухтомский тоже огляделся, решив, что летчик не совсем прав. У самых ворот кровавая лужа обозначила того, кто пытался кинуть гранату, еще одно тело в пятнистом комбинезоне лежало посреди зала.

– Ушли, – в голосе Глебова звучала досада. – Проверьте…

Это относилось к стальным дверям. Один из спецназовцев заглянул за одну из них и тут же отпрянул.

– Там… – он не договорил и молча указал на полуоткрытую дверь.

Уже через несколько секунд ботинки вошедших были забрызганы темной, резко пахнущей кровью. Тела лежали всюду, некоторые продолжали конвульсивно содрогаться. Мертвый погасший пульт был наискось прошит автоматной очередью…

– Наш, – негромко сказал кто-то, указывая на застывшее неподалеку от пульта тело в темно-зеленом комбинезоне. Погибший лежал в странной позе, согнувшись и держа сжатые руки у сердца. Ухтомский взглянул на тело и сразу, даже не видя лица, узнал того, кто нашел смерть в этом страшном месте.

…Руки Мика, сжимавшие рукоять ножа, едва удалось оторвать и развести вдоль тела. Стоявшие рядом удивленно переглянулись – в грудь Плотникова был глубоко всажен егерский клинок. Ухтомский, все еще надеясь на чудо, пощупал запястье, но тут же отпустил холодную, уже начавшую коченеть руку. Он заглянул в лицо Мика и невольно вздрогнул – искаженные, неузнаваемые черты говорили о мучительной агонии, и только широко раскрытые глаза были удивительно чисты и спокойны.

Спецназовцы обыскивали соседние помещения, а Виктор все еще стоял у тела Плотникова. Губы беззвучно шевелились – штабс-капитан читал молитву. Внезапно он почувствовал, как кто-то осторожно прикасается к плечу. Виктор обернулся и увидел растерянного Алексея. Летчик пытался что-то сказать, но каждый раз нерешительно замолкал.

– Вы… кажется, капитан Ухтомский? – наконец проговорил он. Виктор молча кивнул, и Алексей указал куда-то в сторону двери.

– Лунин? – понял Ухтомский и, не дожидаясь ответа, бросился из залитой кровью комнаты.

…Келюс лежал на спине, глаза его были закрыты, лицо побледнело, покрылось трупной желтизной. Один из офицеров держал Николая за руку, тщетно пытаясь нащупать пульс.

– Не надо, – негромко произнес полковник Глебов, стоявший рядом. – К сожалению, ясно…

– Он не ранен, товарищ полковник, – растерянно произнес тот, – только на плече какой-то след.

– Пошли, – распорядился Глебов, – там есть третья дверь.

Спецназовцы вышли из комнаты. Возле тела остались четверо – Глебов, Ухтомский и дхары.

– Останетесь здесь, с ними, – полковник кивнул на Анха и Лхаста, – у них нет оружия. Да и хватит с вас…

Ухтомский дисциплинированно смолчал. В другой ситуации он, может быть, и возразил бы старшему по званию, но сейчас штабс-капитан был слишком подавлен.

– Дальше у них энергетическая установка, – продолжал Глебов, – где-то там должен быть и скантр. Эх, послали мальчишку!

Он скривился, покачал головой и вышел.

– Асхары ушли, – негромко проговорил Лхаст. – Поглядим…

Он склонился над Келюсом и осторожно провел рукою над безжизненным лицом. Анх присел рядом.

– Но ведь пульса-то нет, – вздохнул Ухтомский. – Оставьте, господа!..

– Не спешите, гэгхэн, – возразил Лхаст и стал расстегивать пуговицы лунинского комбинезона, – пульс есть, но очень медленный.

– Есть? – обрадовался Виктор, но тут же осекся. – То есть, как это медленный?

– Надо послушать сердце…

Внезапно он замер и быстро указал на что-то Анху.

– Мвэри!.. – прошептал тот. – Эрво-мвэри! Гэгхэн Гхел-та…

– Гэгхэн Гхел-та… – тихо повторил Лхаст.

– Что такое, господа?

Виктор уже успел заметить то, что поразило дхаров, – небольшой кружок-шестеренку на груди у Келюса. Он удивился, что такой интеллигентный человек, как Лунин, ходил с татуировкой, но объяснил это неведомыми ему традициями правнуков.

– Знак Гхела, – повторил Лхаст по-русски.

– То есть? – Виктор внимательно осмотрел четкий рисунок.

– Высокое Небо жестоко карает дхаров, – покачал головой сын Вара. – Мы не уберегли посланного нам эннор-гэгхэна. А теперь теряем того, кого он оставил нам – Носителя Знака…

– Объяснитесь, господин Лхаст! – рассердился князь. – Бог с ним, с этим знаком! Что с Николаем?

Лхаст не ответил и резко провел рукой над самым лицом Лунина. Веки Келюса дрогнули и медленно открылись. Ухтомский взглянул ему в глаза и тут же отпрянул. Он не узнал Николая. Взгляд того, кто лежал перед ним, был незнаком и страшен.

– Можете поговорить с ним, гэгхэн, – Лхаст отошел в сторону. Превозмогая страх, Виктор присел на корточки и, волнуясь, проговорил:

– Николай! Это я, Ухтомский. Вы меня узнаете?

– Да… – голос был тоже незнакомый, хриплый. – Виктор… Узнаю… Глебов ошибся – Нарак-цэмпо ушел другим ходом. В этой комнате… Лист напротив двери…

– Господи! – пробормотал Ухтомский. – Да помогите же кто-нибудь!

– Успокойтесь, гэгхэн, – Лхаст провел рукой над лицом Николая, и оно сразу же стало спокойным и тихим. – Пусть отдохнет. Потом мы постараемся ему помочь.

– Да, конечно, – Ухтомский встал и растерянно огляделся. – Сейчас, господа. Минутку…

Он немного постоял, собираясь с силами, а затем решительно тряхнул головой, в глазах зажглись злые огоньки.

– Ушел, значит? Не уйдет, Николай… Клянусь!

Виктор подошел к закрывающему стену листу и постучал. Ему ответило глухое эхо. Князь хмыкнул, что есть силы дернул за край, но лист даже не шелохнулся.

– Гранату бы, – Ухтомский огляделся, покачал головой, – а лучше бы связку.

– Не надо, гэгхэн, – Анх расстегнул верхние пуговицы комбинезона, легко взмахнул руками, как бы пробуя их гибкость, и ухватился за края металлического листа. Ухтомскому на мгновение почудилось, что дхар стал выше ростом на целую голову, а вместо рук мелькнули страшные когтистые лапы. Послышался треск отдираемого металла. Виктор невольно протер глаза и облегченно вздохнул – Анх снова стал прежним, лишь комбинезон на плечах треснул, а металлическая пластина, каким-то чудом оказалась в его руках. Дхар легким движением отбросил ее в сторону и отступил.

– Однако… – пробормотал Виктор. В стене темнело отверстие, откуда несло холодом и сыростью. Князь поправил автомат, пересчитал запасные рожки и поглядел на безоружных дхаров.

– Не беспокойтесь, гэгхэн, – понял его Лхаст. – У нас свое оружие.

– Хорошо. Пошли! Я – первый.

Проход был узок, своды смыкались над самой головой, и временами дхарам приходилось наклоняться. Виктор быстро шел впереди, держа автомат наготове. К счастью, темнота не была полной – проход освещался небольшими тусклыми лампами. Пару раз все трое останавливались и прислушивались, но даже чуткие дхары поначалу не могли ничего разобрать.

– Ярты далеко, – заметил наконец Лхаст, – след слабый. Они спешат, гэгхэн. Но что-то тут не так…

– Засада? – нахмурился Ухтомский. – Черт, тоннель узкий…

– Это не ярты, – в голосе Анха Виктор уловил растерянность, – здесь есть еще кто-то…

Минут через десять тоннель стал расширяться, лампы попадались теперь чаще, в затхлом сыром воздухе повеяло свежестью. Но дхары совсем не обрадовались тому, что можно выпрямиться в полный рост. Они стали то и дело останавливаться, пока, наконец, удивленный Ухтомский не потребовал объяснений.

– Дальше нельзя, гэгхэн, – вздохнул Лхаст. – Даже дхарам.

Он замолчал и отвернулся. Князь пожал плечами и посмотрел на Анха. Тот отвел взгляд:

– Мы все погибнем, гэгхэн – и погибнем зря. Надо возвращаться.

– Я ходил в штыковую на пулеметы, – сухо ответил Ухтомский. – Там, откуда мы пришли, лежат Михаил и Николай. Можете возвращаться, господа!

– Хорошо, гэгхэн. Мы согласны погибнуть вместе с потомком Ранхая…

Ухтомский не ответил и двинулся дальше. Предохранитель был снят, палец лежал на спусковом крючке, но в тоннеле по-прежнему было тихо. Проход все расширялся, и внезапно впереди блеснул свет.

Они стояли у входа в большой круглый зал. Где-то под высокими сводами было прорублено небольшое окошко, сквозь которое сочилось неяркое утреннее солнце. Ухтомский удивленно осмотрелся – то, что он видел, ничем не походило на помещение современной станции. Зал был украшен грубо вырубленными в сером камне приземистыми колоннами, в стенах зияли ниши, а между ними стояли, словно вырастая из камня, странные скульптуры, не похожие ни на людей, ни на животных. Лица – или морды – имели по три глаза, пасти щерились рядами острых клыков…

– Здорово! – невольно восхитился Виктор. – Экий декаданс!

Дхары молчали. Внезапно Лхаст поднял руку. Анх тоже прислушался, вздрогнул и невольно сделал шаг назад.

– Он здесь – негромко произнес сын Вара. – Нам не уйти…

– Кто? – поразился Ухтомский, сжимая в руках автомат и осторожно водя стволом перед собой. – Господа, что за паника?

– Гургунх-эр… Автомат не поможет, гэгхэн.

Виктор хотел возразить, но вдруг заметил, что одна из странных скульптур дрогнула. Посыпались камни, по стенам зазмеились тонкие трещины, и низкая приземистая фигура начала отрываться от скалы. Еще ничего не понимая, Ухтомский рывком поднял автомат и нажал на спуск. Огоньки разрывов прошлись по скале, но чудовище уже освободилось из каменного плена и медленно двинулось прямо на дхаров. Глаза его были закрыты, страшная пасть скалилась, словно предвкушая близкую добычу. Еще одна очередь взбила каменную пыль, и тут Виктор увидел, что куски камня начинают отваливаться, а из под них тускло блеснуло что-то черное, похожее на застывшую смолу. Ухтомский снова нажал на спуск и опустил бесполезное оружие – пули отскакивали от черной блестящей кожи, не оставляя даже вмятин. Чудище было не выше дхаров, но во много раз крепче, с неправдоподобно широкими плечами, мощными столбами ног и короткими, почти квадратными руками. От гургунх-эра несло холодом и могильной сыростью. Ухтомский всмотрелся и вдруг понял, что черная шкура чудовища вовсе не из камня и не из металла, как ему показалось вначале. Она была живой – то и дело подергивалась, по ней пробегали легкий волны, словно тело наполнили тяжелой ртутью.

– Куда мне стрелять? – выдохнул штабс-капитан, всматриваясь в надвигавшуюся смерть. – Не железный же он!

– В глаза, гэгхэн, – тихо ответил Лхаст. – Но он откроет их только в последний миг.

– Гоголя начитались, господа! – дернул щекой Ухтомский, понимая, что надо уходить. Он обернулся и похолодел – отступать было некуда. Там, где только что темнел проход, темнела ровная поверхность скалы.

– Возьмите меч, гэгхэн, – внезапно сказал Лхаст, протянув Виктору длинный узкий сверток, который все это время держал в руках. – Что бы ни случилось, в руках гэгхэна должен быть меч. Это Бхата Ак…

Ухтомский послушно взял сверток, сбросил плотную ткань и достал из потемневших от времени кожаных ножен легкий клинок из темного неизвестного металла. Костяная рукоять была сделана, казалось, специально для узкой тонкой руки князя.

– Значит, в штыковую? – улыбнулся он. – Это дело!

Дхары молчали. Ухтомский несколько раз махнул мечом в воздухе, пробуя оружие.

Гургунх-эр надвигался, словно гора, его короткие квадратные клешни не спеша поднимались, на бесформенных ладонях медленно вырастали кривые пальцы с черными изогнутыми когтями… Ухтомский оглянулся. Чудовище прижимало их к стене, проход, которым они прошли, исчез, но на другой стороне зала темнело черное отверстие второго выхода.

– Вдоль стены! – крикнул он, не оборачиваясь. – К выходу! Уходить по тоннелю! Анх, возьмите оружие!..

Дхары переглянулись, Анх поднял с пола автомат, но ни он, ни Лхаст не сдвинулись с места.

– Выполнять!

В голосе князя прозвенел металл. Дхары переглянулись и стали медленно пробираться вдоль стены. Ухтомский держал меч двумя руками, медленно вращая лезвием. Гургунх-эр был уже близко, черные когти тянулись к Виктору, но в движениях чудовища чувствовалась неуверенность.

– Так! – стал вслух рассуждать Ухтомский, медленно поводя мечом. – Дотянуться – не дотянешься, лапы коротки, сударь. Значит, главное – не дать прижать себя к стене…

Звук собственного голоса подбодрил. Князь сделал быстрый выпад, ударив клинком по когтистой лапе. Меч отскочил, и Виктор с трудом удержал его в руках. Казалось, он ударил по каменной глыбе. Из пасти гургунх-эра послышался низкий утробный рык, чудовище взмахнуло лапами, пытаясь отбросить противника к стене. Князь отскочил, поднырнул под самыми когтями монстра и, оказавшись сбоку, ударил снова. Клинок скользнул по черной шкуре, высекая искры. Виктор еле успел отскочить, а гургунх-эр с неожиданным проворством развернулся и шагнул вперед. Вновь послышался рык, и два глаза на плоском черном лице начали медленно открываться. Третий, посреди лба, оставался закрытым.

– Ну-с, господин Вий, – пробормотал Виктор, уклоняясь от черных когтей и продолжая вращать мечом, – включаем прожектора?

Гургунх-эр вновь открыл клыкастую пасть. Теперь он не рычал – ревел, сотрясая каменные своды. Звук был физически ощутим, на мгновенье Ухтомского прижало к полу, он резко выпрямился, и взгляд его встретился с горящими белым огнем глазами гургунх-эра.

В первую секунду Виктору показалось, что он ослеп. Не глядя, сделал выпад, стараясь не подпустить врага, меч ударился о что-то твердое, но штабс-капитан ничего не замечал, не в силах оторвать взора от слепящего света. Через мгновение он понял, что видит. Вместо черного чудища перед ним сияла пустота, в центре которой клубилось что-то темное и бесформенное. Но вот из хаоса соткался тугой черный узел. Миг – и он распрямился черной змеей с горящими красными глазами. Маленькая треугольная голова дергалась то вправо, то влево, узкое тело сплеталось кольцами… Князь понял, что аспид сейчас прыгнет, на какой-то мог ощутил ужас, но ужас тут же сменился злостью. Ухтомский прикинул расстояние, чуть подался назад и, закрыв глаза, вслепую, ударил Черным Мечом туда, где была голова аспида.

Клинок уткнулся во что-то твердое, но это была не поверхность камня. Послышался отчаянный, полный боли и тоски, вой. Виктор открыл глаза. Гургунх-эр стоял совсем рядом, страшные лапы с черными когтями тянулись вперед, но чудовище не двигалось – Черный Меч глубоко вошел в грудь монстра, как раз слева, где у людей бьется сердце.

– Попал, – понял Виктор. – А как же змея? Однако…

Удивляться было некогда. Гургунх-эр стал валиться вперед, он был тяжел, словно глыба гранита, но Виктор стоял ровно, держа двумя руками рукоять Черного Меча. Вой стих, и Ухтомский увидел, как гаснет белый огонь в глазах чудища, а веко третьего глаза начинает мелко дрожать. И вот глаза погасли, но тут открылся третий – на лбу. Он горел темно-красным пламенем, словно наполненный кипящей кровью. На мгновенье Виктору показалось, что кто-то, скрывшийся за черной шкурой, шлет ему прощальное проклятье. Но это продолжалось лишь какой-то миг, кровавый глаз закрылся, по коже пробежали глубокие трещины с рваными краями. Секунда – и Черный Меч вырвался из распадавшегося тела. Гургунх-эр исчез – груда камней обрушилась прямо под ноги Ухтомского. Чудовище обратилось в твердь, из которой вышло. Штабс-капитан перевел дух и опустил сразу ставший тяжелым Бхата Ак. Невыносимо хотелось курить…

– Вы убили его, гэгхэн! – Лхаст уже стоял рядом, с ужасом и восторгом глядя на рассыпавшиеся камни. – Вы победили подземную смерть! Вы…

– Полно, – вздохнул Ухтомский, отдавая меч дхару. – Экий, скажу вам, бред!..

Внезапно он замер. В глубине тоннеля, отчетливо прогремела автоматная очередь. Затем автоматы ударили снова, послышался глухой разрыв гранаты. Где-то неподалеку шел бой.

– Вперед, господа! – Ухтомский выхватил у Анха автомат и бросился к проходу. Уже у самого входа в тоннель он оглянулся. Груда камней исчезла, а там, где минуту назад была глухая скала, вновь темнело черное отверстие…

Тоннель становился все шире, вдали уже был виден свет. Поначалу Виктору показалось, что это светит солнце, но вскоре он понял, что ошибся. Свет был ярко-голубой, не походивший ни на что, виденное ранее. Голубое зарево приближалось и одновременно все слышнее становились звуки стрельбы.

– Стой! – скомандовал Виктор, затем подождал, пока восстановится дыхание, и осторожно выглянул из-за угла…

…Еще один зал, но совсем другой. Ни каменных колонн, ни жутковатых статуй – ровные стены возносились на огромную высоту, каменный пол тускло поблескивал полированным серым мрамором. На другой стороне, напротив входа в тоннель, виднелись вырубленные в скале ступени, уходившие высоко вверх… Все это Виктор заметил уже после. В первую секунду он смотрел только на то, что было в центре. Из круглого колодца, обложенного по краям белым металлом, вырывался ровный столб голубого света. Яркий, но не слепящий глаза, он, выйдя из недр земли, поднимался вверх полупрозрачной голубой колонной и терялся где-то под сводами. Свет переливался, голубые отблески падали на стены и казалось, что в зале звучит негромкая светлая мелодия.

Но времени любоваться чудом не было. У колодца стоял Нарак-цэмпо, трое яртов заслоняли его, стреляя из короткоствольных автоматов куда-то вверх, в сторону каменной лестницы. Чуть впереди на мраморном полу корчились двое «пятнистых». Еще один стоял рядом с Нарак-цэмпо, автомат был заброшен за спину, руки сжимали большой черный цилиндр…

«Скантр, – понял Ухтомский. – А кто же там, наверху?»

Ярты стреляли без перерыва, останавливаясь лишь для того, чтобы вставить новые магазины. Огонь со стороны лестницы постепенно стихал. Ярты, продолжая вести огонь, начали медленно передвигаться по каменным ступеням.

Автомат Ухтомского ударил внезапно. Один из «пятнистых» рухнул с простреленным черепом, двое других обернулись. На Виктора смотрели страшные мертвые лица с пустыми, тусклыми глазами. Ярт с черным футляром по-прежнему не двигался. Ухтомский нажал на спуск, автомат дал короткую очередь и замолчал. Ухтомский сплюнул с досады, полез в подсумок за последним магазином…

– Не надо, гэгхэн, – Лхаст расправил широкие плечи и неспешно вышел на середину туннеля. – Теперь очередь наша.

Дхары стали плечом к плечу. Ярты на мгновение замешкались, затем стволы повернули в их сторону. Анх резко махнул рукой – один из автоматов звонко ударился о камень. Ярт отскочил, но под невидимым ударом Лхаста рухнул на пол. Еще один удар заставил попятиться невозмутимого Нарак-цэмпо. «Пятнистый» с трудом приподнялся, поднял с пола оружие, но тут сверху ударила длинная очередь, и чья-то меткая пуля пробила ярту сердце.

Нарак-цэмпо что-то тихо сказал тому, кто держал скантр. «Пятнистый» передал черный цилиндр бхоту, а сам сорвал с плеча автомат. Анх взмахнул рукой – тело ярта, прокатившись по гладкому полу, беззвучно рухнуло в колодец. На мгновенье синяя колонна дрогнула, но тут же вновь заструилась ввысь.

Последний бандит успел поднять автомат. Пули просвистели над головой Лхаста, но в следующую секунду оружие уже лежало на полу, а ярт едва держался на ногах, шатаясь под незримыми ударами. Наконец, он поскользнулся и рухнул. Лхаст недобро усмехнулся, высоко поднял сцепленные руки и резко их опустил. Тело ярта дернулось, по камню потекла густая кровь. Виктор покачал головой: голова бандита была не просто разбита – раздавлена, словно под тяжестью многотонной глыбы.

Ухтомский, не торопясь, вышел из тоннеля, держа автомат наизготовку. Нарак-цэмпо не двигался, лишь слегка повернул голову, его узкие глаза бесстрастно смотрели на штабс-капитана. Сверху, с высоты каменной лестницы, послышался радостный вопль и стук шагов.

– Скантр… – негромко проговорил Виктор, протягивая руку. Нарак-цэмпо не сдвинулся с места.

– Скантр!

Ухтомский не боялся бхота и был почему-то уверен, что тот не посмеет спорить. Нарак-цэмпо зашипел, взгляд блеснул ненавистью, но рука уже протягивала черный футляр. Виктор вырвал тяжелый цилиндр и поспешил отскочить в сторону.

– Я уйду, – тихо проговорил Нарак-цэмпо. – А ты, дхарский бастард, останешься здесь.

Он дернул правой рукой, худые пальцы задвигались, медленно сжимаясь, и Ухтомский почувствовал, как что-то острое врезалось ему прямо в грудь. Невидимые клинья вдавливались между ребер, кожа лопнула, под комбинезоном заструилась кровь. Виктор зашатался, но устоял.

– Я тоже знаю ваши дхарские фокусы! – Нарак-цэмпо скривил губы в злобной усмешке, вновь сжал пальцы. – Умри, последний князь Ухтомский!

Кровь лила потоком, в глазах потемнело, но внезапно Виктор почувствовал, что невидимые клинья исчезли. Нарак-цэмпо, зашатавшись, стал пятиться. Ухтомский оглянулся на дхаров, но те застыли, устремив взгляды к подножию каменной лестницы. Там стоял высокий чернобородый парень в старой штормовке, из-под которой виднелся потертый зеленый свитер. На шее болтался автомат, металлические зубы блестели в мрачной усмешке, правая рука была поднята ладонью к бхоту.

– Ты… Хранитель… – прохрипел Нарак-цэмпо, и в голосе его слышался ужас. – Почему… почему ты вернулся? Кто отпустил тебя?

– А может, еще и анкету заполнить, козел?

Стальные зубы блеснули, парень легко взмахнул рукой. Нарак-цэмпо попятился, оступился и с диким воплем рухнул в колодец. Голубая волна взметнулась ввысь, зал на миг заполнился холодным кипящим пламенем…

– Спасибо, сударь! – задыхаясь, проговорил Ухтомский, без сил опускаясь на холодный камень. Дхары уже были рядом, Анх расстегивал окровавленный комбинезон, а Лхаст медленно водил сжатой ладонью над раной. Боль постепенно стихала.

– Может, перевязать? – парень в штормовке достал из кармана индивидуальный пакет и подошел поближе. – Здорово же этот чурка вас!..

– Кто вы? – выдохнул Ухтомский, все еще не понимая, откуда пришла помощь.

– Семин я. Из Южно-Крымской экспедиции. Да мы виделись…

Сверху загремели шаги, по лестнице сбежал другой бородач, пониже ростом, в такой же штормовке и с большим черным пистолетом в руке. Ухтомский вспомнил – этих двоих привели под конвоем, и Келюс отправил из куда-то в сторону горного склона…

– Живы? – поинтересовался парень с пистолетом. – Ну, коррида!.. Вы князь Ухтомский? Я Валерий, Николай обо мне, наверное, рассказывал. А это Серега Семин. Нас Николай послал к западному выходу. Вы как раз вовремя, у нас патроны кончились.

Лхаст осторожно притронулся к ране, и Виктор почувствовал, что кровотечение прекратилось. Дхар выпрямился и коротко поклонился. Анх последовал его примеру.

– Мы приветствуем Хранителя Племени! Эннах, Сергей!..

– Да чего там, – Семин скривился. – Это вы, мужики, им врезали. Просто с этим гадом у меня свой расчет.

– А ты мне ничего не говорил! – поразился бородатый самарец. – Откуда ты его знаешь?

– Знаю. Деда моего сгубил, сволочь! Они украли Голубое Пламя – так пусть в нем купаются!..

– Еще раз спасибо, господа, – Ухтомский встал, глубоко вздохнул. – Удар с тыла у вас вышел отменный… Значит, это скантр?

Штабс-капитан осторожно потрогал черный цилиндр. Внезапно его охватило странное сухое тепло, по коже заструилась энергия, а по рукавам обгоревшего, покрытого пятнами крови комбинезона поползло холодное невесомое пламя.

– Постойте, – вмешался Валерий. – Мне Келюс что-то рассказывал… Господин Ухтомский, у вас есть свой скантр, правда?

Виктор кивнул и достал из нагрудного кармана маленький тяжелый диск.

– Там, на футляре, замок. Поднесите его ближе!

Ухтомский повиновался. Послышался негромкий щелчок, половинки цилиндра разошлись в стороны…

– Неслабо! – пробормотал Валерий. Семин покачал головой, Ухтомский ахнул, а дхары изумленно переглянулись.

…Неровный белый кристалл горел ярким трепещущими светом. Внутри него что-то переливалось, бурлило, но поверхность оставалась холодной и чистой. Свет был так силен, что смотреть было больно, и даже голубая колонна в центре зала поблекла, став почти прозрачной…

– Как тебе, Сергей? – поинтересовался Валерий, рассматривал скантр. – Такое бы на Чабан-Кермене раскопать!

– Точно, – немногословно согласился тот. – И чего с ним будем делать?

Валерий почесал в затылке.

– Давайте Лунина подождем. Он эту кашу заварил, пусть и командует. Он скоро будет, господин Ухтомский?

Виктор не ответил. Бородач недоуменно поглядел на него, затем недоумение сменилось тревогой.

– Николай… жив? Ну, скажите, он жив?

– Он тяжело ранен. И он велел мне, когда найдем скантр…

Князь не договорил. Где-то далеко в глубине тоннеля послышался еле уловимый шум.

– Кто-то идет! – Виктор встал и спрятал красный диск. Створки цилиндра сомкнулись, и в зале сразу стало темнее. – Валерий, скантр надо спрятать. И сейчас же!

– Сделаем, а? – археолог повернулся к Семину, тот секунду подумал и неторопливо кивнул.

– Уходите, – Ухтомский передал Сергею тяжелый футляр. – Скорее! Надеюсь, увидимся.

– В самом скором, – пообещал Валерий. – За Луниным присмотрите.

Виктор пожал бородачам руки, Семин улыбнулся стальными коронками, и через секунду по лестнице простучали быстрые шаги…

– Господа, – Ухтомский повернулся к дхарам, – мы с вами ничего не видели. Здесь были только краснорожие.

– Мы ничего не видели, гэгхэн, – спокойно согласился Лхаст и начал аккуратно заворачивать Черный Меч в плотную серую ткань. Ухтомский присел прямо на пол и достал раздавленную пачку сигарет. Только сейчас он смог, наконец, заурить.

Из тоннеля выбежали спецназовцы и тут же замерли, в изумлении глядя на голубую светящуюся колонну. Наконец, немного придя в себя, они рассыпались по залу, держа автоматы наизготовку. К сидевшим у самого колодца Виктору и дхарам подошел запыхавшийся от быстрого бега Алексей. Ухтомский неторопливо встал.

– Мы пошли за этими разбойниками, – кивнул он в сторону трупов. – Еще один свалился в колодец.

– А Гонжабов?

– Там, – Виктор указал на светящую колонну. – Скантра, к сожалению, нет.

Алексей покачал головой.

– Мы обыскали все. Там такая установка, целый завод, прямо страшно! Но скантр они где-то спрятали. Жаль! Ну, надо уходить…

– Поищем еще? – предложил Ухтомский и принялся внимательно осматривать своды подземного зала.

– Нет. Мы тут уже не хозяева… Да, там еще одного вашего нашли. Рыжего…

Дхары переглянулись, и Ухтомский медленно перекрестился.

Обратный путь казался невыносимо долгим, может быть потому, что все время приходилось сменять друг друга у носилок, на которых лежали тела Лунина, Мика и Сержа. Двое спецназовцев были ранены, но шли сами.

Келюс был жив. В этом Виктор убедился сам, нащупав-таки медленную неровную ниточку пульса. Он встречался с подобным на фронте и знал, как бывает тонка эта ниточка. Но все же Ухтомский был готов верить в лучшее, если бы не ледяной холод, исходивший от неподвижного тела. Даже трупы не бывали так холодны…

Горный склон был залит утренним светом, сквозь серые облака проглядывало бледное осеннее небо, и люди, вышедшие из темноты тоннеля, наконец-то смогли перевести дух. Ухтомский окинул взглядом близкие горы, ровный квадрат станции, ажурные антенны на высоких решетчатых башнях и понял, что здесь многое изменилось. Это заметил и Глебов. Он забеспокоился, что-то зашептал Алексею, и отряд стал выстраиваться в ровную шеренгу перед усыпанным серыми камнями склоном.

…На вертолетной площадке стояло несколько огромных зеленых машин, рядом застыли три бронетранспортера, а вокруг все было заполнено десятками крепких парней в такой же защитного цвета форме, как у людей Глебова, но с золотыми трезубцами на головных уборах.

– Хозяева! – процедил сквозь зубы полковник. – Ну ничего, ненадолго!..

К ним подошел молодой широкоплечий мужчина с золотыми погонами. Он бросил взгляд на обгорелый комбинезон Ухтомского, на носилки с неподвижными телами и покачал головой.

– Генерал Нестеренко, – рука взлетела к околышу фуражки. – Решили малость вам подсобить.

– Сами справились, – Глебов кивнул в сторону туннеля. – Так что спасибо…

– Не за что! – Нестеренко усмехнулся, но улыбка тут же погасла. – Полковник, мы согласны закрыть глаза на то, что вы учинили на территории суверенной Украины, и отпустить вас, не поднимая скандала. Отдайте «Ядро»! Вы же понимаете, это наша собственность…

– У нас нет скантра, – на губах Глебова мелькнуло что-то похожее на улыбку. – Ищите! Я не знаю, где «Ядро».

– А кто знает?

– Может быть, он, – невесело заметил полковник, кивая туда, где лежал Лунин. Нестеренко подошел и замер, глядя на застывшее пожелтевшее лицо.

Глава 12. Благословение

…Когда тьма, окружавшая его долго, целую вечность, исчезла, Келюс вдруг почувствовал, что начисто забыл все, происходившее в эти дни и недели. Там, во тьме, с ним о чем-то говорили, он с кем-то спорил, видел незнакомые и давно известные лица. Николаю казалось даже, что с ним пытались о чем-то договориться, но чем это кончилось, да и кончилось ли, уже не помнил. Он открыл глаза, увидел над собой белый потолок, заснеженные ветви высоких деревьев за незнакомым окном и понял, что жив. Рядом с его кроватью сидел тихий и мрачный Виктор Ухтомский в аккуратном белом халате поверх серого костюма. Халат бывшего штабс-капитана безошибочно свидетельствовал, что Николай находится в больнице, а заснеженные деревья за окном – что с той минуты, когда он потерял сознание, прошел не день и не два.

Лунин повернул голову и поглядел на Виктора, но тот не отреагировал, думая о чем-то своем. Келюс вдруг понял, что в его пробуждение уже перестали верить.

– Какое… какое число? – спросил он, пробуя голос. Говорить было трудно, но Ухтомский услышал и радостно встрепенулся.

– Николай! – голос был испуганным, немного растерянным. – Это… вы? Вы меня видите?

– Вот, бином! – попытался улыбнуться Келюс.

Виктор вскочил, обернулся к двери, словно хотел кого-то позвать, но затем вновь опустился на стул.

– Слава Богу! Эти коновалы еле разрешили к вам зайти! Вы были без сознания три недели, вам четыре раза переливали кровь…

– Ого! – Келюс осторожно тронул себя за руку, почувствовав слабое тепло.

– У вас тридцать два градуса, – Ухтомский виновато улыбнулся, словно сам был тому виной. – Но это все-таки лучше, чем…

Он не договорил, но Келюс понял.

– Моя кровь не годилась. Какая-то группа… резус, я в этом ничего не понимаю. Алексей дважды сдавал кровь, у него как раз ваша группа. И его сестра, ее, кажется, Стеллой зовут.

Келюс улыбнулся, вспомнив ушастую дочку Генерала. Ухтомский заметил его улыбку:

– Она тут такой шум устроила, что нас всех чуть не перестали к вам пускать. Доставала какие-то лекарства. Генерал тоже заезжал.

– Генерал… – Лунин попытался привстать. – Виктор… Расскажите!

– Вам нельзя… – Ухтомский неуверенно оглянулся. – Мы их нашли. Нарак-цэмпо убит. Крымского Филиала больше не существует. Это… – князь сделал короткую паузу, – это спрятано, как вы и говорили. Даже я не знаю, где именно…

Он коротким жестом обозначил несуществующую бороду, и Лунин понял.

– Генерал, понятно, вне себя. Его успокаивает лишь то, что эта… вещь не попала к малороссам.

– Надо демонтировать оборудование Института! – Келюс вспомнил свой разговор с Вечным. – Иначе они сумеют восстановить Канал…

– Генерал не хочет. Он сам думает восстановить Канал, чтобы эвакуировать добровольцев – и наших, и красных. И чтобы такие, как я, могли вернуться. Но я, наверное, останусь. Я ведь теперь гэгхэн дхаров, меня выбрало Великое Собрание…

– Поздравляю! Значит, бином, призвали княжить?

– Не надо, – махнул рукой Виктор. – Ну какой из меня правитель? Все делает Асх, а я вроде свадебного генерала. Даже неудобно как-то… Я ведь даже не могу управлять Дхори Архом! Правда, Лхаст и другие уверены, что есть человек, который может оживить Синий Камень – вы…

Николай так удивился, что даже попытался приподняться на кровати.

– Лежите, лежите! – остановил его Ухтомский. – Это как-то связано с вашим Знаком, но об этом после. Я был у Дхори Арха. Там мы похоронили Сержа…

– А Мик?

Ухтомский покачал головой:

– Увы… Отец его сильно сдал, а ведь казался таким здоровым. Я настоял, чтобы Михаила хоронили с воинскими почестями, как офицера.

Келюс закрыл глаза, вспомнив бесшабашного длинноволосого паренька, которого как-то привел в Дом на Набережной покойный Корф. Если бы не это, Миша Плотников до сих пор благополучно прогуливал бы занятия в Бауманке и изучал Папюса. Честный, но слабый Мик… Келюс вдруг вспомнил, что там, где его сознание блуждало в дни беспамятства, он о чем-то говорил с Плотниковым. Но о чем именно, сказать уже не мог…

– У нас много новостей, – Ухтомский неуверенно оглянулся. – Очень много, не знаю, как рассказать… Сейчас всем занимается Лидия, как вы и велели. Но об этом после, я и так вас заговорил. Мне надо идти.

– Постойте, Виктор, – заторопился Келюс. – Только скажите… Что с Олей… Ольгой Константиновной?

– У нее все в порядке! Сидела тут около вас целые дни… Она будет к вечеру, сейчас на службе. Вы даже не представляете, где она работает.

Келюс действительно не мог себе представить. Почему-то сразу подумалось о воскресной школе.

– В администрации Президента, – Виктор вздохнул. – А вот что она там делает, сия тайна, как говорится, велика есть. Все, Николай, удаляюсь, а то мне уже из-за двери дважды намекали. Похоже, эскулапы мечтают вами заняться.

Ухтомский откланялся. Его сменили два молодых энергичных врача, которые вначале заявили, что Николаю категорически запрещается разговаривать, но тут же задали такую массу вопросов, что у Келюса мелькнула мысль, что его собеседники представляют не медицину, а совсем иное ведомство. Врачи то и дело щупали пульс, цокали языками и пытались говорить на плохой латыни, пока Лунин не намекнул, что и сам понимает язык Горация и Цицерона. Лекари переглянулись, и один из них рубанул напрямую, что Николаю чудовищно повезло, поскольку после укола (тут последовало многоэтажное название, из которого Лунин запомнил лишь слова «вирус Воронина») шансов обычно ни у кого не бывает. Лунину пообещали вторую группу инвалидности, ВТЭК и обязательное переливание крови каждые две недели. Келюс понял, что это может значить, но спорить и переспрашивать не решился.

После беседы с медиками он мгновенно уснул. Когда же Николай вновь открыл глаза, рядом сидела Ольга. Вначале Лунин даже не узнал ее. Последний раз, когда они виделись, на девушке была его старая куртка и столь же старые джинсы. Теперь она была одета в темный костюм, волосы аккуратно уложены, что сразу сделало ее старше и неприступнее. Красивое лицо казалось строгим, в нем сразу стала заметна древняя аристократическая кровь.

– Я проснулся, – сообщил Келюс не без робости.

– Коля! – ахнула девушка. – Коля…

На глазах ее показались слезы, но она сдержалась, заставив себя улыбнуться, и легким мгновенным движением прикоснулась к руке Николая.

– Холодная… – понял Лунин. – Извините, Ольга, я теперь вроде, бином, земноводного…

Его выписали через три дня. Николай понял, что врачи ничего больше не смогут сделать. Его будут поддерживать постоянными переливаниями до тех пор, пока чужая кровь не начнет отторгаться организмом. А то, что такой предел может наступить, ему после долгих недомолвок все же сообщили. Правда, было обещано в ближайшее время испробовать новые импортные препараты, но тон врачей не оставлял особой надежды.

Домой Лунина подбросил Асх Шендерович на белой «тойоте» – дела у дхарского центра явно шли в гору. Когда автомобиль уже подъезжал к Набережной, Николай заметил на щите большую афишу. Мелькнуло знакомое раскосое лицо. Он попросил притормозить и понял, что не ошибся – Алия давала очередной концерт в «Олимпийском».

Старая лунинская квартира изменилась. Ольга навела в ней невиданный ранее порядок, исчез весь архив, переданный на хранение Лиде. Николаю сразу стало неуютно, родной дом показался чужим, а сам он – никому не нужным.

О своей новой работе Ольга почти ничего не рассказывала и лишь просила Николая поменьше беспокоиться и вовремя принимать назначенные лекарства. Келюс вяло соглашался, поскольку чувствовал себя и вправду скверно. Его снова раздражал яркий солнечный свет, совершенно не хотелось есть, а в закатные часы Николай не мог даже двигаться и лежал с закрытыми глазами на диване, чувствуя страшную тяжесть во всем теле и еле уловимый привкус крови во рту.

Ольга садилась рядом и начинала рассказывать о днях, проведенных в призрачном замке ди Гуаско, где время шло совсем по-иному и порой девушке казалось, что прошло не больше суток, как она переступила порог донжона. Она говорила о старинной музыке, звучавшей под мрачными каменными сводами, о пергаментных манускриптах, которые ей показывал сеньор ди Гуаско. Порой, увлекшись, Ольга начинала читать врезавшиеся ей в память стихи на странном языке, чем-то похожем на французский. Лишь много позже Николай понял, что это провансальский, язык древней, исчезнувшей навсегда Окситании. Иногда он брал в руки золотой перстень с пентаграммой – подарок бородатого Чезаре, и ему начинало казаться, что он слышит далекие звуки лютни…

Днем Николаю было совершенно нечего делать. Вначале его не тянуло на улицу, вполне хватало газет и теленовостей. Дела в его бывшей стране шли все хуже, тревога слышалась в беспокойных голосах телекомментаторов, и Келюс часто вспоминал слова Генерала, велевшего быть готовым идти в военкомат. Сейчас это Лунину не грозило, но он знал, что в любом случае не станет больше играть в красных и белых. Штурм Зимнего или защита Белого Дома казались теперь страшными инсценировками, нужными лишь неведомому режиссеру. Впрочем, и этот режиссер уже не казался таким загадочным.

Дня через четыре Николай почувствовал себя лучше и, созвонившись, отправился в гости к Лиде. Там он снова нашел перемены. Странные картины потеснились. Почти всю стену заняла огромная, аккуратно вычерченная карта. Келюс пригляделся и сразу узнал таинственный горный район, в центре которого находится Объект № 1. Теперь карта уже не была «слепой». Рука Лиды нанесла на ватман десятки странных, экзотично звучавших названий. На столе лежало несколько потрепанных книг с библиотечными штемпелями. Лунин раскрыл одну из них: там рассказывалось о жизни и обычаях небольшого тибетского племени ботов, иначе называемых «бхотами». Тут же лежал том словаря мифов, заложенный на букве «т». В разделе, посвященном тибетской мифологии, были подчеркнуты имена злых духов Шинджи и Нарак-цэмпо…

Теперь художница носила очки. Перехватив взгляд Келюса, она пожаловалась, что после травмы стало трудно рисовать и читать мелкий шрифт. Впрочем, очки ее не портили, лишь придавали курносому лицу некоторую суровость, Лунин сообразил, что Лида напоминает ему персонаж революционных «вестернов» – подпольщицу-террористку.

Сварив кофе, Лида начала с азартом рассказывать о том, что удалось сделать за эти недели, и Николай понял, что его дело перешло в надежные руки. Художница связалась с Валерием, который сообщил, что тяжелый черный футляр укрыт в горах. Предусмотрительный доцент изготовил подробный план, который также был спрятан у одного из надежных знакомых. Какие-то особые новости были у Семина, но Валерий обещал рассказать о них только при личной встрече.

Неутомимый Асх Шендер начал поиски братьев-дхаров за океаном, но пока безрезультатно. Зато откликнулись специалисты. Профессор из Абердина Рост Арцеулов обещал в ближайшее время посетить Столицу, а молодой французский антрополог Шарль Карно сообщил, что начал опыты по решению дхарской загадки и рассказывал о первых успехах. Лида запомнила его фразу, что дхары – это и есть настоящие люди, а «асхары» не более чем какие-то аксолотли. Келюс не без труда вспомнил, что аксолотли – это остановившиеся в своем развитии головастики, но какое эти головастики имеют отношение к людям, так и не понял.

Девушка минуту помолчала, а затем сообщила, что в лесу, недалеко от поселка имени Шестнадцатого Партсъезда, нашли одежду Фрола. Его самого отыскать не удалось, и среди дхаров все увереннее раздавались голоса, что эннор-гэгхэн скоро должен воскреснуть и вернуться к своему народу. Впрочем, были и другие новости. Виктор Ухтомский встретил Звездилина, и великий бард поспешил сообщить, что несколько раз видел Алию в сопровождении того, кого раньше называли капитаном Цэбэковым. Был ли это действительно Китаец, перепуганный маэстро ручаться не мог…

Николай стал внимательно рассматривать карту на стене, слушая рассказ девушки о загадочной бхотской организации, следы которой обнаружены в недавно рассекреченном архиве Коминтерна. Тот, кого называли Нарак-цэмпо, когда-то учился в Столице, затем на долгие годы пропал, появившись здесь лишь накануне памятной Келюсу августовской ночи 91-го. По просьбе Лиды один журналист начал разбирать документы, посвященные связям бывшего руководства страны с Тибетом, но эта работа была тут же прервана. Бумаги оказались засекреченными, так же, как и все, связанное с «Карманом» и с личностью одного из первых социал-демократов России, носившем странную для революционера кличку «Агасфер».

Рядом с картой на стене Лунин заметил маленькую, неважно выполненную фотографию красивого чернявого парня лет двадцати пяти. Губы незнакомца улыбались, но большие темные глаза, как показалось Николаю, были невеселы и тревожны.

– Это Максим Кравец, – пояснила Лида. – Киевский журналист. Сюда приезжал его брат, он не верит, что Максим погиб из-за несчастного случая. Там, в Киеве, остались его друзья, и они хотят с нами связаться.

Келюс вспомнил рассказ Алексея. Максим Кравец, тележурналист готовивший материалы по Чернобылю, тоже, как когда-то Лунин, преступил невидимую черту…

– Его брат сказал, что Максим оставил копии каких-то очень важных документов, но его друзья пока не решаются достать бумаги из тайника. Недавно один их них был ранен.

Келюс кивнул. Значит, не только он и его друзья решились бросить вызов всемогущей Силе! Их маленькая когорта смыкала ряды…

Провожая Николая, художница вскользь заметила, что в ближайшее время можно ожидать новостей.

Прошло два дня. Над Столицей сгустились ранние зимние сумерки. За окнами лунинской квартиры тусклым бледным светом горели уличные фонари, в самой же квартире было темно. Николай, как почти всегда в это время, неподвижно лежал на диване, чувствуя, как медленно, но неотвратимо надвигается бездонная черная пропасть. Ольга сидела рядом в старом кресле. Внезапно зазвонил телефон, девушка бесшумно встала и вышла из комнаты.

– Это Лида, – сообщила она, вернувшись через минуту, – у нее какие-то гости, и они собирались к нам. Я сказала, что вам плохо.

– Нет-нет! – Келюс чуть привстал с дивана. – Пусть приезжает! Может быть, что-то важное…

Гости приехали минут через сорок. Обычно в это время Николай уже приходил в себя, но в этот вечер приступ затянулся, и Ольга провела гостей в комнату, предупредив, чтобы не зажигали свет. Кроме Лиды и Алексея, который на этот раз был в военной форме, Келюс увидел третьего – высокого крепкого мужчину в штатском костюме. Его лицо, плохо заметное в темноте, показалось знакомым.

– Я не знал, что тебе так худо, Николай, – сочувственно заметил Алексей, – иначе бы не напрашивался.

– Да ну! – слабо запротестовал Келюс. – Это, бином, еще не плохо! К тому же, скоро должно полегчать…

И он с интересом покосился на третьего гостя. Тот осторожно присел на стул, поглядев на Николая с явным сочувствием.

– Добрый вечер, Николай Андреевич, – улыбнулся он, стараясь говорить тише, что плохо удавалось. – В утешение могу сказать, что вид у вас все же лучше, чем тогда, когда мы виделись в последний раз. Признаться, я уже не надеялся когда-либо побеседовать со Специальным Представителем Президента.

– Пан генерал! – удивился Келюс, узнавая Нестеренко. – Какими судьбами! Вы, часом, не военнопленный?

Генерал смеялся долго, Алексей присоединился к нему, правда не без некоторого смущения.

– Почти угадали, – кивнул, отсмеявшись, гость. – Я здесь инкогнито, для чего специально приехал поездом. Конспирация детская, но иногда помогает.

Келюс попросил Ольгу сварить гостям кофе, а для Нестеренко, кофе не пьющего, чаю. Николай настолько ободрился, что встал, перебравшись в одно из кресел. Включили боковой свет, и комната сразу приобрела уютный вид.

– Я хотел вас повидать в любом случае, – начал Нестеренко. – Вы были ранены на нашей территории, так что мы несем за вас ответственность. Поэтому, несмотря на мой штатский вид, вполне официально выражаю вам свое сочувствие.

Келюс кивнул, хотя и понимал, что его желали его видеть не только из-за этого.

– Вы зря не обратились к нам. Дело не только в суверенитете, хотя мы, как молодая держава, очень на этот счет ранимы. Без нас вы же ничего не смогли сделать! Ей-богу, словно Отто Скорцени! Не буду спрашивать, где «Ядро»…

– Уже спросили, – вздохнул Лунин. – Скантр сейчас находится вне досягаемости двух наших правительств. Самое любопытное, что и я не знаю, где именно.

– Не боитесь? – Нестеренко покачал головой. – Демократия, конечно, демократией…

– Не боюсь.

– Я все это к тому, что вместе мы бы взяли эту банду тепленькими. Пещера сейчас набита нашими экспертами. Один Голубой Колодец чего стоит! Правда, об этом мы лучше поговорим послезавтра…

Нестеренко выразительно поглядел на Алексея. Тот кивнул:

– Отец собирает нас всех. Приглашены Шендерович и Ухтомский…

– Я позвонила Валерию, – добавила Лида, – он тоже будет. Может быть, успеет приехать Семин…

– Ну и я напросился, – вновь усмехнулся Нестеренко. – Наше правительство, несмотря на известные трения с вашим, предложило объединить усилия…

– Отец согласен, – вставил Алексей. – Может, будет еще кое-кто из соседей, но об этом еще рано говорить.

– Значит, пан генерал, вы здесь согласно приказа? – поинтересовался Келюс. – А приказали бы другое?

– Приказ – он есть приказ, – Нестеренко развел руками. – Но я здесь не только поэтому. Я хорошо знал Максима Кравца. Мы вместе были в Чернобыле, он делал свои первые репортажи, а мы закидывали с вертолетов свинец в этот адов котел. Мы все любили Максима… Со мной приехали двое его друзей, привезли кое-какие бумаги. И не только бумаги, но об этом, опять же, послезавтра…

– В общем, мы заехали, чтобы пригласить тебя, Николай, – заключил Алексей. – Ты ведь все это начинал. И без тебя, боюсь, дело не пойдет.

– Без меня? – удивился Лунин. – Пойдет, бином! Сейчас от меня толку мало…

– Дхары тебе верят, – вмешалась художница. – Точнее, верят только тебе. Ну, если тебя интересует и мое скромное мнение…

– Отец сказал, чтобы ты был обязательно, – усмехнулся Алексей. – Точнее, он выразился немного иначе. Мол, сам заварил, пусть сам расхлебывает.

– Ну вот, – обреченно вздохнул Келюс. – Нашли вождя!

– Мы не искали, Николай, – спокойно заметила Лида, – это ты нашел всех нас…

– Да ну! – Келюс возмущенно махнул рукой. – Скоро мемориальную доску повесите! Здесь, на Доме, их уже полтыщи, будет еще одна.

– Николай болен, – внезапно заговорил Ольга, до этого не принимавшая участия в разговоре. – Через три дня у него переливание крови.

– Вот как? – растерялся Алексей. – Жаль… Не хотел говорить, но отец получил новые сведения. Очень важные… А, ладно, скажу! Мы нашли человека, который три года проработал в Шекар-Гомпе…

– Где-где? – удивился Николай.

– Вы называете это Оком Силы.

– Я буду, – резко выдохнул Келюс. – Буду обязательно… Алексей, куда мне приехать?

– Машина заедет за тобой в четыре вечера послезавтра. Ну все, теперь Ольга Константиновна сочтет меня провокатором!

Гости ушли, а Николай все не мог успокоиться. Значит, Око Силы – уже не просто точка на «слепой» карте! Шекар-Гомп – странное, непривычное имя… Объект № 1 уже не мог прятаться под псевдонимом, а давнее поверье говорило, что знающий имя врага сумеет его одолеть…

– Вы пойдете туда, Николай? – внезапно спросила Ольга, молча наблюдавшая за взволнованным Келюсом. – Неужели с вас не хватит?

– Может быть, и хватит. Но ведь я действительно все это начал. В конце концов, Ольга, что мне терять-то?

– А мне? – резко спросила девушка. – Мне, выходит, терять тоже нечего? Коля, когда я увидела вас в госпитале… Я верующая, но если бы… Я бы просто сняла скантр.

– Да что вы выдумываете! – возмутился Лунин.

– Я не выдумываю… но даже не это самое страшное. Вы и ваши друзья, Коля… Вы поверили, что власть одумалась, поумнела, что они решаться уничтожить источник своей же силы? Знаете, я вначале считала, что меня взяли на службу… из-за меня самой. А потом поняла – из-за вас. Вы им нужны – пока. Насколько долгим будет это «пока», Коля? Завтра я попрошу об увольнении и постараюсь быстрее уехать. Если бы не вы, я сделала бы это уже давно…

– Да что вы, ей богу! – растерялся Лунин. – Ну, верить им, бином, и вправду не стоит, но у них выхода другого нет. Пока…

– Вот именно – пока, – кивнула девушка. – Я старше вас, Коля. На целую жизнь – и целую смерть. Никого из вас… из нас не пощадят. Мне не страшно, но есть еще ваши друзья. Есть вы…

Она взглянула Николаю прямо в глаза.

– Но если вы останетесь, останусь и я… Впрочем, не смею навязывать вам свое присутствие, Коля. Просто мне казалось…

Девушка замолчала. Келюс щелкнул зажигалкой, но тут же затушил сигарету. Ответить было нечего. Если Ольга уйдет, он останется один в огромной квартире, полной призраков, и это будет его единственная компания на ближайшие месяцы. До той минуты, когда призраком станет он сам…

– Просто мне казалось, – вновь заговорила девушка, – что я вам нужна не только в качестве вашей вдовы…

Ольга медленно встала, шагнула к нему. На миг Лунину ощутил радость – невозможную, невероятную… Но тут же все стало на свои места.

– Вы правы, Оля, – улыбнулся он. – Вам стоит уехать.

Лицо девушки как-то странно дрогнуло.

– А насчет вдовы я шутил. Извините, если шутка вышла дурацкой!

Келюс проснулся среди ночи, поглядел на циферблат настенных часов. Полчетвертого… Комнату заливал слабый желтоватый свет уличных фонарей. За окном шел снег, огромный двор Дома на Набережной был бел и девственно чист.

Еще секунду назад Николай помнил, почему ему надо проснуться. С ним кто-то говорил во сне, говорил о чем-то настолько важном, что Келюс приказал себе немедленно пробудиться. Но, открыв глаза, он мгновенно все забыл – в последнее время Николай не помнил свои сны.

Он нерешительно постоял у окна, пытаясь вспомнить, но понял: бесполезно. Спать не хотелось, и Лунин отправился на кухню, чтобы по старой привычке выпить чаю. Уже зажигая конфорку, он подумал, не связано ли это с завтрашней встречей у Генерала. Да, похоже, так оно и есть. Его просили куда-то приехать. Не к Генералу, не к Лиде… Николай сел на стул, слушая гудение чайника, и вдруг перед его глазами встала огромная поляна, посреди которой стоял старый деревянный дом. Из трубы шел легкий дымок, вокруг лежал белый чистый снег…

Все стало ясно. Николай даже удивился, почему не вспомнил сразу. Его сбил с толку снег – в последний раз он видел эту поляну летом, когда все было покрыто высокой некошеной травой, а вокруг стояла зеленая стена леса…

Конечно, это казалось нелепостью – из-за полузабытого сна срываться с места и ехать в глушь, куда даже электричка добирается не один час. Но он часто за последний год совершал нелепые поступки. Кроме того, Лунин был совершенно свободен, а завтра предстоял трудный день. Пустой зимний лес, ослепительно-белый снег, чистый, не отравленный дыханием города воздух… В любом случае это была неплохая идея.

Он заварил кофе в небольшом термосе, кинул его в старую сумку и вдруг сообразил, что по заснеженному лесу идти будет нелегко. Впрочем, это тоже решалось. Стараясь не шуметь, Лунин снял с антресолей старые лыжи, на которых не ходил уже года четыре.

…Перед тем как уйти, он заглянул к Ольге. Девушка спала, и бледно-желтый свет фонарей падал на ее спокойное лицо. Николай положил рядом записку, в которой сообщал, что вернется к вечеру, и аккуратно прикрыл скрипящую дверь. Уже в прихожей он вспомнил, что забыл одну важную вещь. Вернувшись, Лунин положил в сумку темные очки – глаза, плохо переносившие дневной свет, не выдержали бы снежной белизны.

На вокзал он попал быстро: подвернулось такси, и Келюс успел на шестичасовую электричку. Пассажиров было мало, Николай забился в угол и задремал. Проснулся он от рези в глазах – позднее солнце уже успело встать над снежно-белым горизонтом. Лунин надел темные очки, посмотрел на часы и понял, что скоро будет на месте.

Конечная станция, оживленная только в летние дни, теперь, этим зимним утром, была совершенно пуста. Никто не обратил внимания на Николая, разве что заспанная кассирша бросила беглый взгляд, приняв его за чудака-туриста. Лунин долго возился с креплениями, наконец, удовлетворенно вздохнув, оттолкнулся палками и не спеша двинулся по лесной просеке.

Поначалу идти было трудно, ночью выпал снег, и узкие лыжи тонули в белой целине. Но постепенно Келюс приспособился и пошел быстрым шагом, вспомнив полузабытые навыки воскресных лыжных походов. Ему совсем не было холодно, хотя мороз стоял немалый, даже ветви деревьев негромко потрескивали, будто жалуясь на стужу. Николай, сняв рукавицу, взял в руку горсть снега. Ладонь ничего не почувствовал, словно поднял с земли комок белой ваты…

Он бросил комок снега, натянул рукавицу, хотя в этом не было ни малейшей нужды, и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Лунин обернулся – утренний лес был пуст, даже птицы исчезли, прячась от мороза. Келюс удивленно пожал плечами – и вдруг услыхал Голос. Николай сразу узнал его, только в далекую уже летнюю ночь слова доносились откуда-то из темноты, теперь же Голос звучал прямо в его сознании.

– Теперь ты такой же, как твои враги, твой Знак на груди мертв…

– Не такой, – беззвучно ответил Келюс, понимая, что его услышат и так. – И вообще, невежливо влезать в чужие мысли…

– Я здесь хозяин. Когда-то без моей воли сюда не могли заходить ни звери, ни люди, ни дхары… Я помог тебе в ту ночь…

– Ну спасибо!

Келюс вновь оглянулся, но вокруг было так же пусто, только вдали, над деревьями, бесшумно промелькнула большая черная птица.

– Хоть представьтесь, а то неудобно.

– Тебе, забывшему веру отцов и предания прадедов, мое имя ничего уже не скажет. У людей я носил имя Ирий. Прощай!..

– Ирий…

Странное имя ни о чем не говорило. По-гречески «Ирий» означало «мир», но боги Эллады никогда не почитались в северных лесах.

Дорога оказалась неожиданно длинной, и Келюс уже начал опасаться, что перепутал тропинку, когда внезапно лес расступился, и он вышел на поляну. Все было точно так, как он видел во сне: ровный, ничем не порушенный снег, изба с легким дымком над трубой – и никого вокруг.

Уже с края поляны было заметно, что старый дом приведен в порядок. Чьи-то руки починили крыльцо, ровно висела дверь, окна поблескивали стеклами. Правда, подойдя ближе, Лунин с удивлением понял, что в рамы вставлено не стекло, а что-то другое – почти не прозрачное, с тонкими белыми прожилками. Уже у самого дома он сообразил: слюда! Тот, кто сделал это, явно был поклонником старины.

Николай прислонил лыжи к крыльцу, подумав о том, что скажет хозяевам. В доме кто-то жил, и появление непрошеного гостя следовало как-то объяснить. В конце концов, решив представиться заблудившимся туристом, Келюс легко взбежал на крыльцо и в нерешительности остановился у двери, заметив, что снег у входа не тронут. Тот, кто жил здесь, не покидал дом с прошлой ночи. Николай постучал, подождал минуту, а затем легко нажал на ручку. Дверь отворилась сразу, даже не заскрипев – петли оказались смазаны. Николай громко окликнул хозяев, вошел внутрь и удивленно остановился. Здесь все осталось почти таким, как в то утро, когда он уезжал в Столицу. Даже еловые ветки, на которых он лежал, оказались на месте, но Лунин понял, что какие-то перемены все-таки произошли. Пол был подметен, у горящей печи аккуратно высилась поленица сухих дров, но изменилось еще что-то… Николай взглянул в красный угол и понял. В прошлый раз там было пусто, только неровные светлые пятна обозначали место давно унесенных икон. Теперь на их месте висела новая – большая, сияющая позолотой, странно смотрящаяся здесь, в убогой избе.

Келюс еще раз окликнул неведомо куда исчезнувших постояльцев, положил сумку на пол и подошел к иконе. Бросив на нее беглый взгляд, он удивился и всмотрелся внимательнее. Вначале показалось, что это современная работа, грубо копирующая давних мастеров, но вскоре Лунин понял, что икона старая, лишь краски отчего-то блестели так, словно положены вчера. Неведомый мастер явно знал какой-то секрет.

Николай мало понимал в иконописи, но сразу сообразил, кто изображен здесь – Сергий Радонежский, о подвигах которого он рассказывал как-то молодому послушнику. Да, это был Сергий, но композиция сразу же удивила. Святой был не один, его окружало множество фигур, мужских и женских: монахи и миряне, люди в сверкающих доспехах и мужицких рубахах. Николай никогда не видел прежде подобного и теперь, не имея другого занятия, принялся с интересом изучать икону.

Неведомый мастер разделил пространство надвое. В верхнем ряду стояли люди в светлых одеждах, их лики были суровы и просветленны, как будто они уже вознеслись над этим миром. Ниже стояли другие, их было значительно больше, весь их вид говорил о решимости и непреклонности, словно им предстоял тяжелый бой. Высокая фигура Святого в темном монашеском плаще поверх светлой рубахи со свитком в левой руке и с благословляющей правой соединяла оба ряда. Лунин понял, что прав в своей догадке – те, кто был наверху, уже выполнили свой земной долг, но стоящие внизу шли им на смену.

Темные очки мешали, Лунин сунул их в карман куртки и всмотрелся. Лицо Сергия казалось суровым и надмирным, словно великий заступник Руси гневался на своих неразумных потомков. Сергий, основатель Троицкой Лавры, отрок Варфоломей, сын ростовского боярина Кирилла, переселенного в Радонеж волею Ивана Калиты…

И вдруг Келюс понял, что темные очки подвели его. Лицо Сергия не было гневным. Серые, близко посаженные глаза смотрели с чуть заметной знакомой улыбкой, благословляющие персты правой руки, казалось, готовы дрогнуть, а губы – шевельнуться, произнося такое знакомое: «Не бойся, воин Николай!» Варфоломей Кириллович глядел на него, и Келюсу показалось, что на Святом уже не монашеская риза, а обыкновенный светлый плащ, и за ним не золотое сияние, а грубо окрашенная стена Белого Дома… Николай, боясь вздохнуть, осторожно перевел взгляд вправо, где плечом к плечу стоял сонм почивших праведников. Лики стали оживать под его взглядом, и Келюс понял, что узнает их всех.

…Впереди, в червленом плаще и высокой княжеской шапке стоял Фрол, и лицо его было не строгим, как показалось вначале, а обыкновенным, улыбающимся, только улыбка казалась непривычной, грустной. Чуть дальше были два воина в сверкающих кольчугах, два Михаила, прадед и правнук, и Келюс вдруг понял, насколько похожи лица Михаила Корфа и Мика Плотникова. За плечом барона стояла красивая девушка в темном платке, из-под которого выбивались белокурые пряди. Таня Корнева – Кора смотрела на Николая с тайной тревогой, и на груди ее сверкал серебряный крест.

Чуть дальше Николай увидел лицо, показавшееся вначале незнакомым. Красивый юноша в богатой ферязи стоял в стороне от остальных, и его смуглое лицо было полно боли и муки. Келюс уловил отчаянный, словно зовущий на помощь, взгляд и вспомнил Максима Кравца. За ними шел еще один ряд, терявшийся в легкой золотистой дымке, но Николай понял, что узнает высокого рыжего парня в легких кожаных доспехах. Только теперь через плечо Сержа был перекинут не автомат, а длинный тонкий лук. А возле него стоял тот, кого Келюс меньше всего ожидал увидеть на иконе – Николай Лунин-старший, комиссар гражданской, и был на нем серый плащ, похожий на те, что когда-то носили большевистские наркомы…

Лунин перевел взгляд ниже и увидел тех, кто ждал его в Столице. В первом ряду стояли Ухтомский и Алексей в красных плащах поверх блестящих лат, слева от Виктора была Лидия в белом платье с серебряным шитьем, во втором ряду застыли дхары в странных, никогда не виденных Келюсом одеяниях, и на голове каждого был легкий кожаный шлем. А дальше – люди, незнакомые и случайно встреченные, их было много, десятки, их ряды терялись в золотистой дымке фона.

…Ольга стояла в центре, и была на ней маленькая золотая корона, такая же, как и той ночью, у призрачной башни замка ди Гуаско…

Впереди всех, чуть отступив от первого ряда, художник поместил невысокого воина в светлых одеждах, его меч покоился в ножнах, а в руке желтел небольшой сверток с монограммой Христа. На голове того, кто возглавлял воинство Сергия, не было шлема, короткие волосы казались странными, почти белыми, и Николай понял, что молодой воин совершенно седой. Лицо его было чистым и спокойным, словно он уже все решил для себя и теперь готов вести остальных в бой.

Келюс всмотрелся в того, кто должен возглавить их всех, и вдруг понял, что узнает седого вождя. Это был он сам, безработный историк Николай Андреевич Лунин, отставной демократ и вечный неудачник. И Келюс почувствовал жгучий стыд, будто он сам посмел поместить себя среди сонма бойцов и праведников…

Николай закрыл глаза, помотал головой и поспешно надел темные очки. Золотистое свечение померкло, и он облегченно вздохнул – икона сразу же приобрела прежний вид, лица тех, кто стоял рядом с суровым Сергием, который теперь ничем не походил на Варфоломея Кирилловича, были совершенно незнакомы. Просто икона, наверняка редкая, неизвестно почему попавшая в эту заброшенную избу…

Он отошел в сторону, хотел закурить, но одернул себя – курить в чужом доме было неудобно. Николай вытащил сигарету и уже собирался выйти на крыльцо, когда услыхал стук. Кто-то рубил дрова, и этот кто-то был совсем рядом. Келюс смутился. Очевидно, вернулся хозяин, и теперь придется объясняться по поводу непрошеного вторжения. Он еще раз вспомнил заранее приготовленную версию о заблудившемся туристе и открыл дверь.

От леса к крыльцу вела небольшая тропинка, кончавшаяся неподалеку от дома. Там, на очищенном от снега пятачке, высокий человек в старом латаном тулупчике колол дрова. Тяжелый топор-колун раз за разом взлетал вверх, толстые поленья послушно распадались от первого же удара. Только по чуть сутулой спине и седым волосам, выбивающимся из-под шапки, можно было понять, что человек очень стар.

Лунин хотел окликнуть хозяина, но тот оглянулся сам.

– Здрав будь, Николай Андреев, сын Лунин!

Варфоломей Кириллович улыбнулся, аккуратно прислонил топор к крыльцу и принялся отряхивать снег с рукавиц.

– Согрелся ли в избе, воин Николай? Я с вечера топил…

– Здравствуйте, Варфоломей Кириллович! – пробормотал Келюс, все еще не веря своим глазам. – Как вы здесь? Откуда?

– Дивного тут, воин Николай, нет ничего. Избу сию я осенью нашел, подладил малость да и захожу порой. Место сие приметное. Тут в давние годы иная изба стояла, в которой сам Сергий бывал. В одном житии прочел я, что именно тут он свою судьбу выбрал. Будто, отроком еще, встретив здесь некоего раненого воина, излечил его, и было сие первым чудом Святого мужа. А воин тот поведал про некоего старца, в лесах спасавшегося, и решил отрок Варфоломей тому старцу наследовать. Даже имя его принял, как иноком стал.

Келюс вспомнил то, что случилось летом, и совсем растерялся. Он хотел рассказать об этом старику, но вовремя сдержался. Такому даже Варфоломей Кириллович не поверит!

– Не то дивно, что я здесь, – продолжал тот, – дивно, как ты от своих хором столичных сюда путь нашел.

– А я тут тоже бывал. На вылазке как-то, ну и потом… Икона здесь красивая!..

– Не красота в иконе важна. Но икона и в самом деле знатная. Века три ей, а то и больше.

– А там Сергий на вас похож, – решился Келюс. – То есть, мне показалось, что похож. Вначале… Вы ведь его полный тезка, как это я с самого начала не сообразил? Ведь у Нестерова есть картина про отрока Варфоломея…

– Сие совпадение суть, – проговорил старик столь серьезно, что Николаю вдруг показалось, что над ним слегка подтрунивают. – Наука мирская сии совпадения в расчет не берет. Не так ли?

– Ну вот и вы, – обиделся Келюс. – Сейчас все, бином, за науку взялись, все верующими стали! Крестики носят. Модно, видите ли…

– Отрадно зреть, сколь ты за истинную веру болеешь, – улыбнулся Варфоломей Кириллович. – Отринь сомнения, воин! Крест на неверующем мертв, и не умалится от того слава Страдавшего… Пойдем в избу, воин Николай. Зря, что ль, топлено…

Зайдя в дом, Лунин помог подкинуть дрова в печь, затем они со стариком уселись за стол, и Келюс извлек из сумки термос. Кофе досталось каждому всего по глотку, но любимый напиток слегка подбодрил и успокоил. Николай попросил разрешения закурить и коротко поведал о том, что случилось за эти месяцы. Временами Келюсу казалось, что даже Варфоломей Кириллович не поверит такому, но странный старик слушал серьезно, не перебивая.

– Утешать не буду, – вздохнул он, дослушав до конца, – друзей не воротишь… Выходит, тебе, воин, доведется до конца достоять. Ежели не устал, конечно…

– Я не устал! – Келюс отвернулся. – Только толку с меня… Температура – тридцать два градуса… Я ведь попросту нелюдь, ярт!

Старик покачал головой:

– Не станешь им, если не сдашься. Иначе нельзя, не только свое дело на плечах несешь…

– И вы тоже! Нашли вождя! Мне уже самому чудится… На иконе себя увидел.

– На той? – Варфоломей Кириллович улыбнулся и кивнул в красный угол. – Где я с Сергием схож? Не верь искушению лженаучному! Того быть не может, ибо не может быть никогда. Так ли реку, воин?

– Можете не намекать, – устало вздохнул Келюс. – Но тогда… Объясните! Кто вы? Что все это значит?

Старик сочувственно поглядел на Николая:

– Не стану, воин, не обижайся. Объясню – не поймешь, а поймешь – не поверишь. Сам до всего дойдешь… Ты и сейчас служишь Тому, от Кого отрекаешься. Не торопись, все узнаешь.

Келюс не стал спорить. Вспомнился странный Голос, слышанный в лесу, и Николай решил спросить о нем у всезнающего Варфоломея Кирилловича.

– Ирий? – ничуть не удивился тот. – Будь спокоен, Николай, не бесы тебя кликали. Только прав сей Голос: забыли люди то, что пращуры знали. Ты, почитай, угадал: «ирий» – не только по-гречески «мир». Спроси у дхаров, они помнят. По-дхарски Его имя «Эрво-мвэри»…

– Ну вот, объяснили! – Келюс огорченно вздохнул, и тут его взгляд упал на часы. Время подходило к двум, короткий зимний день близился к концу, и Келюс понял, что простоял перед странной иконой куда дольше, чем думал.

– Пора тебе, – кивнул старик. – Скоро темнеть станет.

Николаю вдруг захотелось спросить Варфоломея Кирилловича о чем-то важном, может быть самом главном, но слова не шли. Он вздохнул, закинул на плечо сумку.

– Не бойся, воин Николай, – улыбнулся тот, кто был так схож с Сергием. – Все еще успеешь. А сейчас – спеши. Именем Того, Кого тебе еще предстоит узнать, благословляю тебя, воин!..

И Варфоломей Кириллович осенил растерянного Николая широким крестом.

…Уже у края поляны Келюс оглянулся. Старик стоял у крыльца, и Николаю почудилось, что вокруг него струится золотое свечение. Наверное, виной было закатное солнце, медленно опускавшееся к вершинам припорошенных снегом старых деревьев…

…А далеко на востоке уже наступила ночь, и тьма окутала громады закованных в ледяной панцирь горы. Шекар-Гомп утонул в черноте, словно древний монастырь вымер и опустел. Но смотреть на старые стены и высокие квадратные башни было некому. Уже многие годы путь сюда был закрыт, и даже всевидящие глаза спутников слепли, не в силах разглядеть недоступную тайну.

Но Шекар-Гомп – Страж Раны – не вымер. Над башнями бесшумно вращались решетчатые уши локаторов, ввысь вздымались гигантские антенны, а где-то в глубине, укрытые камнем и металлом, их хозяева чутко следили за подвластной им страной. Невидимые волны могучего излучения неслись на северо-запад, подавляя непокорных и укрепляя волю послушных. Око Силы застыло в покое, но покой был лишь кажущимся. В любую секунду невидимая мощь готова была всколыхнуться и смертельной тяжестью обрушиться на мятежников.

Однако сегодня этот покой, покой силы, оказался нарушен. Слепли локаторы, излучение терялось в пространстве, и покорная долгие десятилетия страна выходила из-под привычной власти. Могучая мысль, отвыкшая от сопротивления, металась в поисках выхода. Укрывшиеся за стенами Шекар-Гомпа знали, как надо усмирять непокорных, но теперь прежняя уверенность исчезала. Редкие сигналы, долетавшие сюда, говорили о самом страшном – вдали, где-то посреди заснеженной, замерзающей страны, обреченной, казалось, на гибель, неспешно и неодолимо собиралась другая Сила, способная сокрушить мощь безымянных властелинов.

Шекар-Гомп не думал о поражении. Имена ослушников были известны, приговоры – подписаны. Око Силы готовило сокрушительное возмездие.

Наступал Год Черного Петуха, от Рождества же Христова 1993-й…

Конец третьей трилогии

1992 г.