Олеко Дундич

ПРИМЕЧАНИЯ

К стр. 13 * В самом начале литературного поиска я задался целью установить год и место рождения Дундича. Послал в Белград несколько писем-запросов. Одно из них было адресовано председателю вече народной скупщины Сербии Николе Груловичу, знавшему Дундича по Одессе и Царицыну. Грулович собирал материалы о Дундиче для своей книги об участии южных славян в Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войне в СССР. Второе письмо было направлено директору Дома культуры ВОКС в Белграде В. 3. Кузьменко.

Первым откликнулся Кузьменко:

«18 ноября 1956 года, — сообщал он, — газета „Борба“ в заметке „Где родился Алекса Дундич?“ писала, что по просьбе музея города Ровно в югославском городе Титово Ужице (бывший Ужице) производятся розыски данных, которые могли бы подтвердить предположение музея о том, что Дундич родился в 1893 году в Ужице, в семье богатого скототорговца Чолича.

Однако после проверки всех церковных книг с записью рождения за период 1890–1900 гг. не было найдено никаких данных, подтверждающих сообщение музея. Тогда были опрошены все семьи Чоличей, проживающие в селах, расположенных в районе Титовово Ужице. Ни в одной из этих семей нет никаких воспоминаний об Алексе Дундиче. В селе Рожаны, в 42 километрах от Титового Ужице, жил священник Чолич, у которого было три сына: Милан, который был учителем и умер, Милутин, который пропал в плену в Австро-Венгрии, и Благое, который здравствует по настоящее время».

«Борба» высказывает предположение, что, может быть, этот Милутин Чолич и является Алексой Дундичем.

«В Титово Ужице, — пишет газета, — и дальше проверяют, ищут…»

Однако некоторые нетерпеливые исследователи не пожелали ждать. Они поспешили объявить, что Дундич и Чолич — одно лицо, что будто бы в Белграде он получил кличку Олеко Дундич.

В том же письме В. Кузьменко сообщил о статье, напечатанной в другой белградской газете — «Вечерне новости». Она была опубликована в связи с созданием советско-югославского фильма о Дундиче.

«В СССР, — сообщала газета, — существуют целые легенды о Дундиче. Он известен и любим как герой гражданской войны.

Между тем у нас о Дундиче мало кто знает. Нет достоверных данных о нем, даже неизвестно, где он родился, а предполагается, что настоящая фамилия его — Чолич… Мы приняли эту легенду по той простой причине, что, как оказалось, она уже утвердилась и в действительности стала сильнее исторической правды».

Нет, она не утвердилась. Легенда не стала сильнее исторической правды. Предположение, высказанное работниками ровенского музея и подхваченное белградскими журналистами, — это еще не доказательство. Более осторожно подходит к биографии Дундича «Энциклопедия Югославии». В третьем томе, изданном в 1958 году, на 178-й странице сказано, что место рождения героя окончательно еще не установлено: возможно, оно находится в Восточной Боснии или в районе Титово Ужице.

Между тем корреспондент журнала «Огонек» Генрих Боровик, побывав в Белграде и собрав одностороннюю информацию, написал статью о предках Дундича, в которой, правда с оговорками, ставится знак равенства между Дундичем и Чоличем. («Огонек» № 48 за 1957 год.)

Г. Боровик сетовал на то, что ему не повезло: во время пребывания в Белграде ему не удалось встретиться с Николой Груловичем, накануне уехавшим в Москву на празднование сороковой годовщины Великого Октября.

Зато мне, можно сказать, повезло. В Москве я несколько раз встречался с Н. Груловичем, и каждый раз он утверждал, что Дундич есть Дундич, что к Чоличу он никакого отношения не имеет.

Смерть помешала Николе Груловичу закончить книгу, которую он начал писать много лет назад.

Авторам версии «Дундич — Чолич» полезно было бы обратиться к советским источникам, к тем немногим, но весьма ценным воспоминаниям о Дундиче, которые в разное время публиковались в периодической печати. Наиболее ценной из них является статья Б. Агатова, опубликованная в газете «Красный кавалерист» (орган политотдела Первой Конной армии) от 22 октября 1920 года, т. е. через несколько месяцев после смерти Дундича. Статья была напечатана под рубрикой «За идею коммунизма». Ниже — заголовок: «Памяти Красного Дундича». Еще ниже — биография.

В биографии ни слова не было сказано о Чоличе. Дундич назывался Дундичем. Чувствовалось, что автор статьи писал биографию по документам или, быть может, со слов самого героя, которого он знал по совместной службе в Первой Конармии. Не случайно также и то, что о многих фактах, о которых сообщал Б. Агатов читателю, мне спустя тридцать пять лет рассказала Мария Дундич, обладающая хорошей памятью.

Наконец, знакомясь со списками конармейцев, удостоенных ордена Красного Знамени, я среди награжденных обнаружил фамилию — «Б. Агатов». Оказывается, он был помощником командира 36-го кавполка. Надо думать, что на этом посту Б. Агатов сменил Дундича. Разумеется, он имел возможность познакомиться с его автобиографией и другой документацией, хранящейся в штабе полка. Все это создает уверенность в подлинности фактов, сообщаемых Б. Агатовым.

Ветераны-конармейцы помнят, что, кроме Дундича, в красной кавалерии служило немало южных славян и среди них был серб Чолич. В докладе Данилы Сердича, прошедшего путь от командира югославского коммунистического полка до командующего кавалерийским корпусом Красной Армии, прочитанном 9 ноября 1932 года в Москве, в Центральном Доме Красной Армии, говорилось о двух героях сербах.

«История Красной Армии знает много примеров, — заявил Данила Сердич, — геройских действий целых подразделений югославян и отдельных ее легендарных героев. Я говорю об Олеко Дундиче и о Лазаре Чоличе. Пробираясь в стан белых, Дундич и Чолич выдавали себя за сербских офицеров и наутро привозили самые точные и ценные сведения о расположении войск противника».

Может быть, Данила Сердич оговорился, назвав две фамилии, принадлежащие двум разным лицам? Нет. Через три года он написал статью для специального номера журнала «Огонек», посвященного пятнадцатилетию Первой Конной армии. В этой статье говорилось:

«Разве наша красная конница не знает имен отдельных легендарных героев? Таков, например, Дундич, которому Климент Ефремович Ворошилов дал крылатое имя „Красный Дундич“, Лазар Чолич, который, пробираясь ночью к белым в штабы, выдавал себя за сербского офицера».

В Челябинске живет герой гражданской войны, старый большевик, уроженец Югославии Эмиль Чопп. В статье «Друг Олеко Дундича» корреспондент газеты «Советская Россия» (№ 50 за 1958 год) ссылается на высказывания Эмиля Чоппа.

«Уже одно то, — подчеркивал он, — что много сербов, сражавшихся в Красной Армии и знавших хорошо Олеко Дундича, одновременно знали и Лазара Чолича… говорит, что эти фамилии принадлежат двум разным лицам».

К такому выводу пришел и преподаватель Московского университета, кандидат исторических наук И. Д. Очак, опубликовавший ряд интересных работ об участии южных славян в гражданской войне в СССР.

Кто прав? Сравнивая две точки зрения, я склоняюсь к той, которую высказывали Д. Сердич, Э. Чопп и советский историк И. Очак. Если со временем удастся обнаружить автобиографию Дундича, его метрическое свидетельство, тогда можно будет твердо назвать настоящую фамилию героя, место, где он родился. Сторонники версии «Дундич — Чолич» называют район Титовово Ужице. В биографии, написанной Б. Агатовым, говорится: «Товарищ Дундич родился в 1894 году в городе Крушевац в Сербии».

Не зная о статье Б. Агатова, Мария Дундич утверждает, что Олеко родился в Югославии, в окрестностях города Ниш.

Крушевац и Ниш! На карте Югославии Крушевац отмечен крохотной, еле заметной точкой, город Ниш нанесен кружочком. Ниш — окружной центр. В его округ входит и Крушевац. Может быть, он и относится «к окрестностям города Ниш», о чем сообщала М. Дундич? Ведь Крушевац расположен в каких-нибудь сорока — пятидесяти километрах от Ниша!

Я написал письмо в Крушевац. Откликнулся председатель профсоюзного вече Джордже Мотич. Он сообщил:

«Мы получили Ваше письмо в связи с проверкой места рождения и биографии отважного Олеко Дундича. К сожалению, до сих пор мы еще не могли получить никаких сведений о том, где жили его родители и где он родился. В нашем городе о нем пока не смогли ничего узнать. Нужно поговорить еще и с людьми из окрестных сел, и, если что-нибудь узнаем, мы Вам впоследствии снова напишем.

Мы Вам очень благодарны за то, что Вы с таким большим уважением относитесь к отважному сыну нашей Родины».

К стр. 25 * В статье Данилы Сердича «Балканские рабочие и крестьяне в коннице Буденного», опубликованной в том же юбилейном номере журнала «Огонек» за 1935 год, были обнародованы итоги публичного опроса, проводимого в сербском добровольческом корпусе весной 1917 года.

«С февральской революции 1917 года, — писал Д. Сердич, — в сербских полках началось брожение и даже открытые бунты. На требование сербских генералов воевать до победы за правительство Керенского двадцать тысяч солдат дали отказ. Все отказавшиеся идти на фронт были разоружены и отправлены в концентрационный лагерь в Дарницу (под Киев). „Добровольцы“ опять стали военнопленными. Все они были настроены против войны, против сербской буржуазии, против офицерства, но четкой и ясной программы действия еще не имели.

И только непосредственно перед Октябрем 1917 года под влиянием русских большевиков удалось поднять почти всю солдатскую массу на завоевание власти Советов. Большевистский лозунг: „Власть — рабочим и крестьянам“ стал сразу понятным и родным».

Двадцать тысяч солдат и младших офицеров отказались ехать на французский фронт. Был среди них и Данила Сердич, о котором с большой теплотой отзывается Маршал Советского Союза С. М. Буденный.

«На всю жизнь у меня и у всех, — пишет он, — кто знал Сердича, останется образ этого замечательного товарища — человека большой выдержки и скромности, прекрасного друга, храброго и талантливого командира, посвятившего свою жизнь борьбе за Советскую власть вдали от своей родной Сербии. Все сербы, сражавшиеся под командованием Сердича, были людьми, готовыми к самопожертвованию ради победы пролетарской революции».

К стр. 35 * О том, что Дундич, выйдя из добровольческого корпуса, поступил в русский кавалерийский полк, свидетельствует и его биограф Б. Агатов. Об этом же сообщил мне старый большевик, участник гражданской войны в Одессе Л. М. Нежданов. По его сведениям, Дундич, выйдя из сербского корпуса, поступил на службу в Ахтырский гусарский генерала Дениса Давыдова полк. В дни решающих боев за власть Советов ахтырцы поддержали Одесский революционный комитет. Вот что говорилось по этому поводу в сборнике «Октябрь на Одессщине»: «Из воинских частей, перешедших на сторону Ревкома, был Ахтырский гусарский полк, накануне восстания не признавший Центральной Рады, протестовавший против роспуска большевистских частей и формирования взамен их белых офицерских…»

К стр. 40 * В книге «Конная армия, ее вожди, бойцы и мученики», изданной политическим управлением Первой Конармии в 1921 году и обнаруженной в Центральном государственном архиве Советской Армии, рассказывается об этом периоде жизни Дундича: «…После Октябрьской революции он стал на сторону Советской власти, сформировал в Одессе из сербских революционеров интернациональный отряд и повел борьбу против гайдамацких и кадетских банд».

Отряд Дундича входил в одесскую интернациональную Красную гвардию. В 1957 году удалось разыскать одного из организаторов интернациональной Красной гвардии, старого коммуниста Адольфа Шипека, хорошо знавшего Дундича по Одессе.

— В дни, когда в приморском городе назревала революционная буря, — вспоминал А. Шипек, — мы, бывшие военнопленные, не чувствовали себя чужими среди простых людей. Лозунги «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Вся власть Советам!» нам были понятны и близки. Нам хотелось помочь одесским пролетариям в их борьбе за власть Советов, и мы, группа военнопленных, пошли в городской партийный комитет и рассказали большевикам о своих настроениях. Нам ответили: «Будем рады вашей помощи, товарищи!»

В интернациональной Красной гвардии было три подразделения: чешское, китайское и сербское. В каждом насчитывалось человек по полтораста — двести. Сербами командовал Дундич, китайцами — Чжан, чехами — я.

В январе 1918 года вместе с одесскими красногвардейцами и моряками мы дрались с юнкерами и гайдамаками у железнодорожного вокзала, на Николаевском бульваре, в Александровском саду. В январских боях отличился отряд Дундича. Сам он, раненный в голову, не покидал свой пост, показывая пример мужества и героизма.

К стр. 41 * I Всероссийский съезд военнопленных открылся в Москве, в здании бывшего Благородного собрания (ныне Дом Союзов) в апреле 1918 года. В третьем томе «Истории гражданской войны в СССР» (стр. 128) ошибочно назван апрель 1919 года.

На съезде присутствовали делегаты, представлявшие более полумиллиона военнопленных. Они называли себя военнопленными-интернационалистами.

Съезд призвал бывших военнопленных вступать в Красную Армию. Он обратился с Манифестом к своим товарищам, уезжавшим из Советской России на родину, раскрыть всему трудовому народу смысл Великой Октябрьской социалистической революции и стать активными борцами за дело освобождения трудящихся масс от капиталистического гнета.

«Брат военнопленный! — говорилось в Манифесте. — Если русская революция открыла тебе глаза, то мы должны сказать тебе: эта война не была войной народов. Причиной этой войны было стремление больших разбойничьих государств еще раз разделить уже разделенные между ними земли… Стоило ли жертвовать своей кровью и жизнью, страдать в сибирских снегах, одиноко погибать на Мурманской железной дороге, в шахтах донецких копей, калечить себя в лесах Урала из-за интересов капиталистов и хищников?

Есть ли у тебя основания идти опять на французский, итальянский или балканский фронты, опять проливать свою кровь, страдать, жертвовать жизнью?

Брат военнопленный! Мы говорим тебе: иди за нами!»

К стр. 42 * Иностранные группы сыграли большую роль в революционном воспитании бывших военнопленных, способствовали расширению и укреплению братских интернациональных связей нашей страны с трудящимися зарубежных стран.

В марте 1919 года в докладе на VIII съезде партии В. И. Ленин сообщил о пропагандистско-агитационной работе среди находившихся в России иностранцев, об организации ряда иностранных коммунистических групп, о возвращении сотен тысяч военнопленных к себе на родину — в Венгрию, Германию, Австрию.

«…И если там, — говорил В. И. Ленин, — господствуют группы или партии с нами солидарные, то это благодаря той, по внешности не видной и в организационном отчете суммарной и краткой, работе иностранных групп в России, которая составляла одну из самых важных страниц в деятельности Российской коммунистической партии…»

К стр. 42 ** В журнале «Исторический архив» (№ 4, 1957 г.) напечатана краткая справка о немецком коммунисте Гильберте Мельхере: «Мельхер Гильберт был командирован в Царицын в мае 1918 г. Центральной коллегией для организации интернациональных частей Красной Армии, которая была создана по постановлению I Всероссийского съезда революционных военнопленных, проходившего в Москве в апреле 1918 года.

С помощью местных военнопленных Мельхер организовал в Царицыне группу иностранных коммунистов, которая повела работу среди военнопленных. Для объединения военнопленных в Царицыне был образован Совет (Союз) иностранных рабочих и крестьян».

К стр. 42 *** В сборнике «Червона гвардія на Україні», выпущенном Академией наук УССР, приводятся выдержки из протокола киевского совещания двенадцати консулов, представлявших Америку, Англию, Францию, Бельгию, Грецию, Испанию, Италию и другие страны.

«Ни в коем случае, — говорилось в документе, — не допускать вступление иноземцев (имеется в виду в Красную гвардию. — А. Д.), которые должны быть полностью нейтральными в политической борьбе, которая происходит в России».

К стр. 66 * Позже в газете «Красный кавалерист» (от 18 сентября 1920 года) было опубликовано открытое письмо польским панам от австрийского рабочего — красноармейца Первой Конной армии Бергера.

«Ясновельможные паны усердно стараются доказать всему миру, что у большевиков только „наемные“ солдаты, и в том числе многотысячная армия иностранных пролетариев, бывших военнопленных…

Их мобилизовали, — пишут панские газеты, — и заставили насильной голодовкой вступить в ряды Красной Армии.

Жалкие лгуны!

Неужели вы думаете, что русский пролетариат прибегает к таким способам формирования Красной Армии, а иностранный пролетариат при таких условиях идет на службу?

Вот я, как иностранный рабочий, который во время Великого Октябрьского переворота еще был в России в плену, довожу до вашего сведения, что около четырех тысяч бывших военнопленных из одного со мной лагеря поступили добровольно в ряды Красной Армии. Это было тогда, когда ваша покровительница — Антанта уговаривала чехословаков в Сибири выступить против Рабоче-Крестьянского правительства… Не старайтесь напрасно портить бумагу для ваших воззваний. Мы не попадемся на вашу удочку.

Мы уже три года сражаемся в рядах Красной Армии за идеалы пролетариата, за идею коммунизма, и никто в Советской России не обещал нам золотых гор.

Мы отлично знаем, что наша борьба тяжелая, но все-таки она закончится нашей победой.

Только Советская власть во всем мире принесет всем трудящимся освобождение и вечный мир.

Мы же, „наемники“, бывшие военнопленные, никогда не простим вам смерти наших венгерских и баварских товарищей.

Мы отомстим за них.

Ваши танки и ваша техника не потушат мирового революционного пожара.

Коммунизм для пролетариата всего мира стал теперь вопросом его жизни и смерти.

Рано, или поздно он победит».

К стр. 85 * Об этом ярком эпизоде, как нельзя лучше характеризующем Дундича, я впервые услышал от старых конармейцев, проживающих в станице Семикаракорской.

Ростовские историки, к которым я обратился за консультацией, говорили, что записанный мною эпизод больше похож на легенду, чем на правду. Но не верить старым конармейцам, слышавшим об этой неравной схватке из уст самого Дундича, у меня не было никаких оснований.

И вдруг, читая книгу Маршала Советского Союза С. М. Буденного «Пройденный путь», я нахожу на 268-й странице следующие строки, полностью подтверждающие все то, о чем я слышал несколько лет назад в станице Семикаракорской.

«…Особенно восхищала нас его бесстрашная боевая дерзость, — вспоминает С. М. Буденный. — Помню, это было ранней весной 1919 года, когда мы вели напряженные бои на Маныче. Дундич тогда командовал 19-м полком, сменив раненого и отправленного в госпиталь Стрепухова.

Однажды ночью я вызвал к себе командиров полков на совещание. И пока мы совещались, полк Дундича под давлением противника отошел. Дундич не знал об этом и на рассвете отправился с ординарцем к месту прежнего расположения своего полка. Въезжая в село, он увидел на площади у церкви полк казаков. Отличить издали, свои это или чужие, было трудно, так как полк Дундича тоже был казачий. Но группу офицеров, стоявших перед строем полка, он сразу разглядел.

…И Дундич карьером устремился на стоявших перед строем офицеров…

Под Дундичем убили лошадь, но он вскочил на коня одного из зарубленных им офицеров. Его хватали за рукава и полы бекеши, изорвали в клочки гимнастерку, пытались выбить из седла. Вторая лошадь свалилась под ним, но он, продолжая сражаться, извернулся, сбил офицера и прыгнул на третью. Подняв лошадь на дыбы, он вырвался и ускакал, оставив в руках пораженных его дерзостью белогвардейцев клочки гимнастерки и бекеши.

В штаб корпуса Дундич примчался с окровавленной шашкой в руке, в разорванной нижней рубашке и с каким-то чудом удержавшимся на шее смушковым воротником бекеши».

К стр. 85 ** До последнего времени Дундич был известен как отличный конник. Впервые о том, что он командовал бронепоездом, я узнал из письма М. А. Дундич.

«В августе 1919 года, — сообщала она, — на станции Михайловка был отбит вражеский бронепоезд. Командование им было передано Дундичу».

Это сообщение подтвердил и бывший коновод Дундича — Я. Н. Паршин, ездивший вместе со своим командиром осенью 1919 года на станцию Арчеда, а оттуда верхами — на хутор Колдаиров за Марией Дундич. Эти воспоминания подкрепляются недавно обнаруженным приказом по конному корпусу от 2 сентября 1919 года № 6. В приказе говорится:

«Врид командира бронепоезда „Буденный“ …назначается состоящий при мне (Буденном. — Ред.) для поручений товарищ Дундич Иван…»

Этим же приказом Дундичу вменялось в обязанность «привести в полную исправность к боевым действиям указанный бронепоезд», взять на учет все находящееся в нем имущество.

Сколько времени находился Дундич на бронепоезде — неизвестно.

К стр. 108 * В статье «Красный Дундич», опубликованной в воронежской газете «Коммуна» (№ 8 за 1919 г.) и перепечатанной газетой «Красный кавалерист» (№ 71 за 1920 г.), местный журналист рассказал о своей встрече с Буденным и Дундичем.

«На торжественном заседании 29 октября, — сообщает он, — тов. Буденный представил мне одного из своих боевых сотрудников — тов. Дундича.

Мужественное молодое лицо. Так юно улыбается, когда сидящий с ним рядом черноусый командир конкорпуса тов. Буденный рассказывает чудеса про его боевые подвиги, про боевую отвагу героя из героев конкорпуса — тов. Дундича.

— Это он, наш Красный Дундич, — говорит тов. Буденный, — произвел лихой налет с четырьмя товарищами на Воронеж за несколько дней до оставления его белыми. Пять сорвиголов прорвались на проспект Революции и наделали такую панику, как будто в город ворвался целый полк.

— Дундич, расскажите, как вы зарубили 24 белоказака.

Дундич конфузится… но товарищи по оружию пристают. Им нельзя отказать. По словам Дундича, эта история произошла при следующих обстоятельствах. Во время одного из боев на донском участке фронта Дундич почти один схватился с целым эскадроном белых казаков.

Его окружило около 50 человек белых. В левой руке он держал шашку, а в правой револьвер, управляя лошадью ногами. Разрубая шашкой противников до седла, он метко бил и в лоб и в сердце из револьвера и в короткое время положил на месте 24 человека. Остальные в панике отступили. Поймав одного из офицеров этого отряда, тов. Дундич сел на его спину верхом и крикнул, сняв шапку:

— Довольно, надо немного отдохнуть…»

К стр. 108 ** О Кузьме Крючкове, о его дальнейшей судьбе существует много разных версий. В восьмой книжке журнала «Новый мир» за 1959 год была опубликована статья В. Шкловского — участника гражданской войны. Он пишет: «У безмолвного, пустого Днепра рассказали мне про Крючкова. Говорили, что Кузьма Крючков пошел в Красную Армию и стал красным казаком… Казак уже не молодой, хороший рубака…

Раз гнали красные белых до реки — имени той реки не вспомню. Белые казаки успели погрузиться на плот, довольно большой: на плоту было семь конников. Кузьма Крючков гнался вместе с отрядом за белыми, первым вылетел на берег, прыгнул с конем на плот. Плот отчалил. Прибило плот к берегу километров за десять — двенадцать ниже: лежали на плоту восемь трупов людей и лошади порубленные. Среди зарубленных мертвым лежал и Кузьма Крючков».

К стр. 110 * В трудах М. И. Калинина удалось найти упоминание о его встрече с Дундичем, о том, какое впечатление произвел на всероссийского старосту этот храбрый командир Красной Армии.

«…Я помню лишь… — писал М. И. Калинин, — командира полка Дундича, павшего смертью славных под Ровно. Он командовал отрядом при моей встрече, в настоящий момент он был помощником у Буденного, после ранения, довольно тяжелого, по счету двенадцатого. За ним ухаживала Н. И. Буденная, как за ребенком: он ей платил той же взаимностью, говоря: „Это — больше, чем наша сестра: без нее я давно бы уже был готов“.

Он много рассказывал о своих боевых приключениях, о дерзких налетах, — сражался, играя своей жизнью, любуясь моментами, когда она висела на волоске…

…По шоссе обратно нас проводили тем же караулом во главе с Дундичем»[21].

Среди провожающих был старый конармеец, боевой товарищ Дундича — Михаил Сафьянов. Позже, в мае 1928 года, он виделся с Калининым в Москве.

«В самом начале разговора, — пишет в своих воспоминаниях М. Сафьянов, — председатель ВЦИК заговорил о Дундиче. „Да, товарищ Сафьянов, — с грустью произнес Михаил Иванович, — многие из тех товарищей, с которыми я встречался в Первой Конной армии, погибли, но особенно мне жаль удалого Дундича, этого обаятельного сербиянина, которым гордилась красная конница“».

К стр. 118 * В газете «Красный кавалерист» (№ 71 за 1920 г.) было напечатано постановление Реввоенсовета Первой Конной армии. В нем говорилось:

«От имени Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Революционный Военный Совет Первой Конной Красной Армии в заседании 28 февраля 1920 года постановил: наградить знаком отличия „Красного Знамени“ командира образцового кавдивизиона тов. Дундича за то, что, состоя в Красной Армии с самого образования таковой, он непрерывно участвовал в боях и, неоднократно раненный, своим примером постоянно воодушевлял красноармейцев, являя собой образец идейного борца за интересы революции, а также за то, что неоднократными лихими налетами у Воронежа наносил вред противнику, дезорганизуя его части, чем неоднократно доказал свою преданность революции и рабоче-крестьянской власти».

К стр. 121 * Из приказов по 6-й кавдивизии, хранящихся в Центральном государственном архиве Советской Армии, установлено, что по прибытии на польский фронт Дундич 27 июня 1920 года был назначен помощником командира 36-го кавалерийского полка (приказ № 90). В этой же должности он и погиб.

К стр. 127 * Дундич был погребен в городе Ровно в парке князей Любомирских.

Захватив город, шляхтичи перенесли останки Дундича на городское кладбище.

«С установлением в Ровно советской власти в 1939 году, — сообщал „Военно-исторический журнал“, № 9 за 1940 год, — были приняты меры к тому, чтобы найти могилу Олеко Дундича. Недавно с помощью одного из бойцов, участвовавших в организации похорон, Николая Волкова, могила была обнаружена, и по сохранившимся признакам было установлено, что найден прах Олеко Дундича. Ровенский городской Совет решил перенести останки героя гражданской войны на место, где он был похоронен в 1920 году.

Одновременно Совет Народных Комиссаров СССР в целях увековечения памяти Олеко Дундича вынес решение о сооружении памятника на могиле героя».