5

Нунн положил на письменный стол ракетку для сквоша, которую не выпускал из рук. Заодно, раз уж он оказался у письменного стола, стоило уточнить по календарю дату хенлея. Затем выбрал клюшку в сумке для гольфа (она лежала в углу кабинета) и начал практиковаться в подаче с метки — колышка, поставленного среди ковра.

Он был человек благоразумный. Знал, что ответственный руководитель должен лелеять свои способности руководителя. И потому всю текучку перекладывал на плечи секретарши, мисс Фрам, а сам целиком посвящал рабочий день тому, чтобы сохранять форму. Он придерживался тщательно составленного расписания игр, готовился к играм, смывал с себя усталость после игр, следил, как играют другие, разговаривал об играх и продумывал разговоры об играх. Пока мисс Фрам вкалывала в приемной — проверяла выплату денег служащим, нанимала новых лаборантов, препиралась с представителями профсоюза, боровшимися за равноправие в столовой, — Нунн у себя в кабинете смазывал крикетную биту, отвлекаясь лишь, чтобы послать мисс Фрам за билетами на полицейский чемпионат по боксу или в магазин спорттоваров за очередной дюжиной воланов. Так он сохранял бодрость духа до той поры, когда придется вершить дела, достойные его ответственного руководства.

Кроме того, игры — дело важное еще и по другой причине. Они дают тему для разговоров с подчиненными. Нунн, как он часто подчеркивал, сам-то не был кибернетиком. Большую часть жизни он подвизался на интеллектуальной службе офицера армейской контрразведки, оттаптывал пальцы ног безвестным смутьянам в безвестных колониях занятие, привившее ему здравые практические навыки командования людьми и подхода к ним. В качестве руководителя он обнаружил, что игры — тема, на которую можно поговорить со всяким. Об играх он разговаривал со своими подчиненными-рядовыми. Об играх он разговаривал со смутьянами при допросе, чтобы разрядить обстановку, прежде чем оттаптывать им пальцы ног. Об играх он разговаривал со всеми начальниками отделов в институте. Солдаты, черномазые, долгогривые интеллигенты — все вы из одного теста сделаны. Заговори с ними об играх сразу беспомощно умолкают.

Об играх он разговаривал и с директором — привычка, ставшая главным стержнем в жизни Нунна. Нунн положил на место клюшку для гольфа и на цыпочках прокрался по ковру к двери, сообщающейся с директорским кабинетом. Он наклонился, заглянул в замочную скважину. Директор восседал за столом крупный неуклюжий мужчина за письменным столом с зеркально отполированной и совершенно голой крышкой. Нунн всматривался в директора с благоговейным ужасом. Массивное тело абсолютно неподвижно. Локти покоятся на столе, ладони сцеплены, большие пальцы плотно прижаты к губам, словно директор вот-вот издаст разбойничий посвист. Маленькие блекло-голубые глазки на широком лице устремлены в одну точку стола — туда, где обычно стоит держатель для авторучки. Невозможно догадаться, какие чудеса автоматизационной, философской, кибернетической, семантической, организационной и поистине космологической мысли свершаются в этой массивной голове. Человек явно героических качеств, хотя каких именно — неизвестно, ибо по отдельности они терялись в бескрайней возвышенности целого. Собственно, одним из немногих его доподлинно индивидуальных качеств (а вспомнить, что таковые у него имеются, стоило превеликого труда) была фамилия, а именно Чиддингфолд.

Нунн питал глубочайшее уважение к Чиддингфолду. В разговорах с начальниками отделов называл его «герр директор» или «большой белый вождь» — так крайне религиозные люди покровительственно упоминают о боге и его окружении, желая показать, что они с этой компанией на самой короткой ноге и им нет нужды заботиться о показной почтительности. По той же причине Нунн держался с Чиддингфолдом более или менее как с ровней. Его жизнерадостную болтовню о свернутых шеях, разбитых коленках и выколотых глазах Чиддингфолд неизменно выслушивал с вежливой натянутой улыбкой. Точно так же выслушивал он и веселые служебные сплетни, которыми Нунн тоже развлекал директора: предположения, что Ребус — на самом деле мужчина, Голдвассер — женщина, а Хоу — существо среднего пола. Но директор только улыбался натянутой улыбкой, и его бледно-голубые глаза кротко таращились на солнечное сплетение Нунна.

Нунн не впадал в еретическое заблуждение и не ждал, что Чиддингфолд как-нибудь проявит свое могущество. Человеком, который на деле заправляет институтом, на деле выносит решения, он считал себя. Но в глубине души он осознавал: власть его полноценна только потому, что исходит от молчаливого божества, восседающего в соседнем кабинете. Без божества не стало бы ни этой излучаемой власти, ни авторитета, на который опирается он сам и его подчиненные. Пусть Чиддингфолд никогда не произносил ничего, кроме «доброе утро» и «добрый вечер». Пусть он оказался бы совершенно нем или невменяем. Пусть он даже стал бы невидимкой. Все это не имело значения, важно было только одно: он наличествует.

Тем не менее Нунну хотелось бы разузнать побольше о том, что творится в огромной голове Чиддингфолда, когда черты его лица застывают в любезной микроулыбке. Улыбка эта была скроена на человека куда менее крупного, чем Чиддингфолд, и оставляла широкий простор для маневрирования. Само собой, думы, которые думает Чиддингфолд, необъятны и божественны; но, быть может, среди них затесались соображения, неблагоприятные для веселого, простецкого спортсмена Нунна. Порой Нунну казалось, что ему стало бы легче, если бы в один прекрасный день блеклые глаза взглянули бы на него в упор и Чиддингфолд сказал бы: «…чтоб ты сгорел». По крайней мере Нунн знал бы тогда, на каком он свете. А так — приходилось нарушать расписание игр и вот как сейчас, подглядывать в замочную скважину смежного с ним директорского кабинета, надеясь застать Чиддингфолда за каким-нибудь деянием, выдающим его истинное отношение к Нунну. Но Чиддингфолд неизменно делал одно и тоже. Неизменно восседал за письменным столом, громоздкий и неуклюжий, облокотясь на полированную голую крышку, подпирая большую голову сцепленными пальцами; недвижимый, мозговитый, даже чересчур великий для ничтожества человеческих будней.

Охваченный каким-то почтительным раздражением Нунн беззвучно вздохнул и выпрямился. Он постучал и вошел в кабинет.

— Доброе утро, директор, — сказал он.

— Доброе утро, — ответил Чиддингфолд, приподняв голову с больших пальцев и растянув губы в микроулыбке.

— «Нью Саут Уэльс» ведет со счетом 147:5. Передавали на коротких полчаса назад. У одного из игроков открытый перелом большого пальца. Говорят, пока его выносили с поля, он себе всю фуфайку кровью заляпал.

Голова Чиддингфолда вновь опустилась на подпорки. В знак того, что он расслышал, на его лице мелькнула и тут же пропала вежливая улыбка.

— Не знаю, директор, заглядывали ли вы когда-нибудь в сортир для начальников отделов, — продолжал Нунн, примостясь на краешке первого попавшегося столика. — Но кое-кто из джентльменов повадился туда шастать по пять–шесть раз за утро. Пусть я старый черствый солдафон, но мне кажется, это уж слишком, разве что у них есть справки от врачей. Самый злостный нарушитель — Голдвассер. И еще одно. Туда постоянно ходят низшие служащие. У них своя отличная уборная, и они без явного поощрения не посягали бы на уборную для начальства. Будем смотреть фактам в лицо. Я твердо уверен, что их приглашает туда Голдвассер или, во всяком случае, не гонит в шею, что в сущности равносильно. Да и не впервые Голдвассер дает мне повод взять его на заметку. За этим типом нужен глаз да глаз.

Нунн взглянул на Чиддингфолда — выяснить, как тот реагирует на ценные сведения. Никакой реакции не было и Нунн продолжал:

— Так или иначе пусть учтет, что я опять взял его на заметку.

Нунн принялся изучать носки своих ботинок. Он все раздумывал, как бы поискуснее затронуть вопрос о королевском визите, чтобы не выдать смехотворной неосведомленности, если Чиддингфолд уже в курсе.

— Теперь вот насчет приезда королевы, — сказал он наконец.

Огромная голова тотчас же снялась со своего пьедестала и блекло-голубые глаза ошарашенно посмотрели на Нунна.

— Ага, — сказал Нунн, — вы, значит, не в курсе, директор?

Голова совершила микрокачание из стороны в сторону.

— Ну, по-видимому, королева нанесет институту официальный визит и откроет новый корпус.

Голова медленно вернулась на пьедестал. Однако глаза теперь смотрели не на держатель для авторучки, а в окно. Новость явно взволновала Чиддингфолда.

— Так по крайней мере сообщают осведомители, — сказал Нунн. — Разумеется, это пока неофициально. Не люблю впадать в высокий штиль, но мне (я ведь излагаю свое личное мнение), мне кажется, что в известной степени это знаменует пришествие новой эры научных исследований в области автоматики.

В какой-то миг Чиддингфолд поднял глаза на Нунна.

— Мы завоевываем социальный престиж, — сказал Нунн. Откровенно говоря, директор, я подумал, что это вы нажимаете кнопки.

Чиддингфолд позволил себе на миг озариться бледной улыбкой отрицания.

— Нет? — сказал Нунн. — Что ж, значит, это Ротемир Пошлак с приятелями. Опять пущена в ход так называемая элита. Мне кажется, в данном случае в этом есть своя прелесть. Ума не приложу, как им удалось этого добиться. Надо полагать, когда занимаешь такое положение, как Пошлак, достаточно шепнуть словечко кому следует. Деньги по-прежнему великая сила, никуда от этого не денешься.

Чиддингфолд вновь устремил взор на держатель для авторучки. Нунн почувствовал, что аудиенция подходит к концу.

— Очень здорово, — сказал он и сверился с часами. — Извините, директор, я должен покинуть вас и взяться за работу. Сегодня у меня напряженный день.

Чиддингфолд сдобрил едва приметный кивок подобием улыбки.

— Благодарю вас, — проронил он.

Нунн вернулся к себе в кабинет и разыскал старые футбольные бутсы.

— Да, мисс Фрам, — сказал он секретарше в приемной. Будьте ангелом, отнесите сапожнику в починку до закрытия мастерской. А то мне надо поспеть на собачью выставку.

— Конечно, конечно, мистер Нунн, — ответила мисс Фрам.

А когда Нунн умчался, бойко подмигнув ей и крикнув: «Помните, ни слова Бесси», мисс Фрам — ангелу, секретарше, старой деве, душе-человеку, сокровищу и превосходной маленькой женщине — пришла в голову дерзостная мысль.

«Воспользуюсь-ка я отсутствием мистера Нунна, — подумала она. Только прежде занесу в починку его бутсы, да рассужу мойщиков окон, да завизирую счета из столовой, да решу, кому из начальников отделов полагается на будущий год прибавка жалованья, да подберу трех внештатных лекторов для факультативных курсов фресковой живописи, да сформирую организационный комитет по приему королевы, — а потом уйду домой пораньше, приму таблетку аспирина и посмотрю, не избавлюсь ли я на конец от гриппа».

Загрузка...