Ольга, королева русов

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В двух сражениях разгромив ясов, Свенельд оттеснил их в ущелья, разорил равнинные аулы и с богатой добычей вернулся в Киевскую землю. Хазары в благодарность за этот поход с восточной пышностью одели его воинов и оградили от разбойных нападений лихих касогов. И дружина Свенельда была избавлена от мелких утомительных стычек.

В одном поприще от собственно киевских земель его встретил Куря. Поздравил с удачей, припал к плечу, а обнимая, шепнул таинственно:

– В моем шатре тебя ждет вестник от великой княгини. И вести он привез добрые, великий воевода.

В роскошно убранном шатре хана Западной орды Свенельда ждал Асмус. С достоинством поклонившись воеводе, сказал:

– Великая княгиня разрешилась от бремени наследником Киевского Великого княжения.

И замолчал. Свенельд молчал тоже, но не торжество, а тревога сейчас царила в его душе. Куря понял их молчание:

– Прими мои поздравления, великий воевода, и позволь отдать повеление о торжественном пире.

И вышел. А молчание осталось.

– Великий князь Игорь признал наследника, – негромко сказал Асмус.

– Назначил кормилиц? – угрюмо спросил воевода.

– Великая княгиня сама будет кормить княжича, – Асмус с трудом сдержал улыбку.

– Нарушив обычаи знатных русов?

– Она объявила, что сама вырастит богатыря и великого воина, – Асмус все же позволил себе улыбку. – Королева русов мудра, великий воевода.

– И великий князь с нею согласился?

– Он далеко не так мудр, как королева русов, воевода.

– Значит, у нее есть два года безопасности, – Свенельд впервые улыбнулся. – И кажется, мне следует по пути в Киев повидать князя Мала.

– Ты прав, великий воевода. – Асмус с почтением поклонился. – К решениям судеб следует готовиться заранее. Если позволишь, я доложу о твоем намерении великой княгине.

– Надо сделать так, чтобы князь Игорь увел свою дружину из Киева.

– Дружина заряжается нравом своего вождя. Великий князь очень обидчив, дружинники – тоже очень обидчивы, а твоя дружина, воевода, изодета куда как изрядно, – сказал византиец. – Киевский народ будет громко восхищаться, а дружинники великого князя – роптать.

– Мне нравится твоя мысль, ромей, – усмехнулся Свенельд. – Поручи разноцветным волкам разогреть этот ропот. Если ропот вскипит, князь Игорь вынужден будет бросить клич о походе на твою родину.

– И вернется с добычей, пограбив болгарские селения?

– Он вернется с половины пути.

Воевода отпахнул полог шатра, повелительно сказав что-то страже. И в шатер вошел Куря.

– Ты звал меня, великий воевода?

– У нас большая к тебе просьба, хан Куря. Если князь Игорь двинет свою дружину на Византию, не давай ему согласия на проход через пороги.

Оставив дружину на подходе к Киевской земле, Све-нельд послал гонца к древлянскому князю Малу и поехал следом к древлянам с двумя верными воинами. Конечно, гонца можно было и не посылать, но воевода хотел повидаться с сыном, а он мог быть где угодно. На охоте, в гостях, на осмотре пограничных рубежей, наконец. И не просто повидаться по-родственному, но и поговорить о предстоящем, потому что общие их дела стремительно приближались к развязке.

Свенельд привык принимать собственные решения, прославился как воевода, первым атакующий противника. В этом было его несомненное достоинство, но в этом достоинстве заключался и некоторый недостаток. Предпочитая наступление обороне, он не склонен был выжидать, предоставляя противнику право на ошибку. Он предпочитал ошибаться сам, исправляя собственные оплошности собственной яростной атакой впереди всей дружины. Не поговорив с княгиней Ольгой, не зная, что творится в Киеве, он уже готовил силки на зверя, который был еще очень далек от тех дебрей, где воевода намеревался расставить свои ловушки.

Это не было следствием опрометчивости, хотя долгое ожидание исполнения родовой мести могло привести и к оплошности. Но Свенельд хорошо знал нрав великого князя. Как всякий слабый духом человек, Игорь во всем усматривал прежде всего уничижение собственного достоинства.

Да, дружина наследует нрав вождя, это Свенельд твердо усвоил по огромному личному опыту. Великий князь был завистлив, значит, и его воины не могли избегнуть этого недостатка. Зависть – женский удел, и женоподобный вождь дружины заражал завистью все свое воинское окружение. Это тлело в их рядах, и нужен был лишь легкий ветерок, чтобы раздуть тлевший трут до пожара.

Вот почему он вспомнил о разноцветных волках в разговоре с умным и хитрым ромеем.

И помчался к древлянскому князю Малу. Так как был убежден, что просчитал все шаги великого князя Игоря. И шаги эти неминуемо вели Игоря в Древлянскую землю.

– Хазары приодели мою дружину и Киев встретит ее кличем восторга, – говорил он князю Малу за доброй чашей медового перевара – Игорь затеет поход на Византию, чтобы отдать своей дружине болгарские окраины на поток и разграбление. А печенежский князь Куря через пороги его не пустит. Скажи мне, князь Мал; хватит у князя Игоря смелости идти в Болгарию, имея за спиной тысячи всадников Западной печенежской орды?

– Он не пойдет в Болгарию, – усмехнулся славянский князь. – Он пойдет в Древлянскую землю. И станет грабить меня, воевода. Ты этого хочешь?

– Да, – сказал Свенельд. – Ты, князь, не дичь. Ты – приманка в западне. Как только князь Игорь сунется в нее, мы захлопнем все выходы.

– А что я скажу его посланцам? Что я воюю с Великим Киевским княжеством?

– А ты скажешь его гонцу, что заплатил дань мне, князь Мал. Князь Игорь сам пожаловал мне это право, так что все будет соблюдено.

– Он спалит Искоростень, – озабоченно вздохнул древлянский князь.

– Я взял богатую добычу на ясах, – сказал Све-нельд. – Половину ее я отдам тебе, вели послать за нею лодки. Часть – малую – вручишь Игорю, а вторую пообещаешь после заключения договора о мире. Мира без согласия дружины не подпишешь, а дружина такого согласия великому князю не даст.

– Почему не даст? Я же буду предлагать добрый выкуп за Искоростень.

– Это уж моя забота, князь Мал. Игорь вернется к тебе без дружины, только с охраной, и ты с моим сыном возьмешь его голыми руками.

– Твои хитрости не для моего ума, воевода, – проворчал древлянский князь. – Чтобы дружинники великого князя отказались взять добычу?… Не-ет, этого и быть не может.

– Князю Игорю важно, чтобы дружинники получили свою долю из его рук, а не из твоих, князь Мал. Чтобы вернуть их преданность, Игорь наступит и на собственную жадность. Готовь лодки. Их приведет тебе Горазд. У него свои счеты с князем Игорем.

Вечером состоялось ставшее уже традиционным невероятное по обильности еды, питья и веселья застолье у князя Мала в честь воеводы Свенельда. А потом отец с сыном увиделись наедине. И на этом свидании Мстише удалось дважды удивить воеводу.

– Прими мои поздравления, отец, – сказал он, едва переступив порог. – Ты скоро, даже очень скоро станешь дедом!

– Благодарю тебя за заботу о моей старости, сын, – улыбнулся Свенельд, обнимая Мстишу. – Знает ли второй дед об этом?

– Мы уже отпировали, – Мстиша был чрезмерно возбужден, как с огорчением приметил воевода. – Но он не знает о второй новости, потому что я поклялся не говорить ему о ней. Только ему. Тебе – разрешено.

– Кем разрешено? – Свенельд был ошарашен не столько новостью, что вскоре станет дедом, сколько взвинченным напором Мстислава.

– Вещим кудесником, – со странной интонацией произнес Мстиша.

– Ты стал верить женским утехам? – с неудовольствием спросил отец.

– Я не искал его, – искренне, даже немного удивленно сказал Мстислав. – И даже не думал об этом. Но он сам нашел меня. Сам!… И сказал…

Мстиша неожиданно замолчал.

– Почему ты замолчал?

– Ты бы тоже замолчал, когда бы услышал его пророчество. Я – услышал и молчал два дня.

– И что же это за пророчество?

Свенельд задал свой вопрос с неприкрытым равнодушием. Он был прежде всего воином, привыкшим во всем полагаться на себя и своих дружинных товарищей. Всякие пророчества и гадания вызывали в его привычной среде только насмешку.

– Великое, – тихо сказал сын.

– Вот даже как?

– Ты напрасно улыбаешься, – в голосе Мстиши звучала обида. – Если бы ты слушал, как он говорил, ты бы поверил тоже.

– Во что?

– Мой сын, а твой внук будет великим богатырем Руси. И прославит в веках наш род.

– В это очень приятно верить, сын. Но… Мстиша предостерегающе поднял руку.

– Подожди, это еще не все пророчество.

– Ну, уж куда больше-то…

Свенельд с трудом сдерживал усмешку. Он щадил сына и отлично помнил, что испытывал сам, когда Всеслава призналась, что ждет ребенка.

– Это – что касается сына. Но он родится вторым. Первой будет девочка. И если я назову ее тем именем, которое мне подсказал кудесник, она… – Мстиша запнулся и закончил шепотом: – Она родит великого князя и великого богатыря.

– И что же это за имя?

– Малфрида, – по-прежнему шепотом сообщил Мстиша.

– Насколько мне известно, в нашем роду не было женщин с таким именем.

– Но мы решили назвать ее именно так.

– А знаешь ли ты, что наш род не имеет права на великое княжение? Мы – потомки бездомного варяга, а не Рюриковичи и не Ольговичи, сын.

– Твою внучку, а мою дочь Малфриду может взять в жены законный наследник Рюрикова Дома.

– Так сказал тебе кудесник?

– Так сказал князь Мал, – с вызовом ответил Мстиша.

Сын свято верил в пророчество какого-то кудесника – а таковых на Руси всегда было с избытком, потому что для славян, придавленных тяжким гнетом разного рода поборов, чудо оставалось единственной надеждой, – и Свенельду это не понравилось. Эта несбыточная, как и все пророчества, мечта путала планы самого воеводы. А эти планы уже начали осуществляться, он сам их готовил со всей дотошностью человека, привыкшего бороться с неожиданностями.

– Мои люди отвезут твою беременную красавицу к княгине Ольге. И пусть девочку, если она и впрямь родится первой, назовут Малфридой, хотя это имя и чуждо слуху как славян, так и русов. И где его только откопал твой кудесник?

– Прости, отец, но так не получится, – виновато сказал Мстиша. – По славянским обычаям женщине полагается родить дома, чтобы его глава поднял ребенка на руках перед старейшинами. Тем более что мой тесть души не чает в своей дочери.

– Ты помнишь о своей клятве?

– Я – славянин, отец, – гордо ответил Мстислав. – Славяне никогда не забывают о своих клятвах.

– Березы для князя Игоря согнешь ты, сын мой. Те березы, на которые укажет тебе Горазд.

Лицо Мстислава потемнело, взрослея на отцовских глазах. Видимо, он что-то слышал о казни князя Рюрика. Но сказал со всей твердостью:

– Для князя Игоря я завяжу узлом рощу берез, отец. Самых гибких и самых стремительных.

Слухи о том, что дружина Свенельда с богатой добычей возвращается в Киев, с невероятной быстротой распространились по всему стольному городу. Киевляне высыпали на площади и улицы, собирались толпами и группами, восторженно орали и столь же восторженно дрались. А княжеских дружинников встречали свистом и насмешками, и они старались на улицах не появляться.

В этом буйном торжестве ясно проглядывал не столько обычный для толпы восторг перед победой, сколько демонстративное пренебрежение к слабому неудачливому князю. И великий князь затворился в дальних покоях.

А великая княгиня гордо торжествовала в своей усадьбе. Князь Игорь провозгласил ее ребенка наследником Великого Киевского Стола, неуклюже приподняв его перед боярами и даже не понимая, что этим признанием он подписывает себе смертный приговор. Однако этот приговор требовал утверждения, а княгиня Ольга пока упорно не давала своего согласия.

Она не поддерживала никаких связей не только с дворцом великого князя, но даже с Киевом. Часто и подолгу гуляла по саду, потому что лекарь из Византии сказал, что этим она «нахаживает богатырское молоко», и советовал думать об этом, когда она кормит ребенка. И великая княгиня – думала, и ребенок рос крепеньким и ладным.

Ежедневные прогулки по саду были многолюдными. Великую княгиню, которая всегда сама несла ребенка на руках, сопровождало множество нянек, служанок, советниц, приживалок и прочего женского люда, кормившегося крохами с великокняжеского стола. Справа и слева от княгини шествовали старшие няньки, впереди нее – Айри с кривым ножом за поясом и яростными, все замечающими глазами, вокруг – в кустах, чтобы на глаза не попадались – Ярыш прятал особо отобранных охранников, а сам шел позади, готовый ответить не столько на вопрос великой княгини, сколько на подозрительное шевеление листвы на ее пути. Он еще не совсем оправился после смертельной схватки, еще задыхался и порою заходился в приступах мучительного кашля, но свою службу при Ольге исполнял неукоснительно и точно. И великая княгиня понимала, что отныне ее усадьба находится в самых надежных руках, какие только можно было сыскать. Правда, ее новый боярин-управляющий до сей поры так и не получил официального прощения Великого Киевского князя.

Полностью отдаваясь материнским заботам и хлопотам, княгиня Ольга устранилась от каких бы то ни было хлопот иных. И даже не спрашивала, что там говорят во дворце великого князя или о чем орут киевляне на площадях и улицах стольного города. Ей вполне хватало счастья кормить младенца и наблюдать, как он с каждым днем крепнет и наливается силой И слушать вдохновенный шепот нянек, рассчитанный на ее уши-

– Богатырь растет

– Великий воин будет. Великий.

Дворцовые и столичные новости привозил Асмус. Она никогда не принимала его не только наедине, но и вообще в покоях, и ромею приходилось докладывать только на прогулках. Впрочем, это его не смущало.

– Говорят, хазары изрядно приодели дружину воеводы Свенельда, моя королева. – Даже боком продвигаясь по тропинке сада, чтобы ни на мгновение не терять из вида глаз великой княгини, он умудрялся учтиво кланяться – Прослышав об этом, киевляне кричат, дерутся и даже задевают княжеских дружинников, выкрикивая им в лицо, что они – ободранные холопы.

– А что же великий князь? – лениво спрашивала Ольга.

Некоторое охлаждение меж великой княгиней и ее личным дворянином наметилось после того, как Ольга нарекла младенца Святославом. Это было еще не имя, а прозвище, рекло. Потому что официальное имя присваивалось младенцу мужского пола после посажения на коня Это событие было одним из самых важных в человеческой жизни, мужчина приобретал законность существования, общественный статус и имя, после чего опоясывался мечом и переводился из женской половины дома на мужскую его половину. Таков был обычай русов, ни одно славянское племя его не восприняло, но русы держались за старинный обычай цепко. И поэтому имя, которым называли малыша мать, няньки и прочая женская челядь, не имело ровно никакого значения.

Однако рекло, которым Ольга назвала сына, было славянским, и византийцу Асмусу это не понравилось.

Беда не в том, что не понравилось. Беда заключалась в том, что личный дворянин великой княгини несколько переоценил свое влияние на нее. Да и слова, которыми он постарался объяснить свое отношение к славянам, были скверно им продуманы.

– Тебе ли, королеве русов, называть единственного сына именем челядинов? – Он постарался вложить в тон своего дерзкого вопроса как можно больше теплой дружеской улыбки. – Великий князь все равно наречет его по-иному, а рабы привыкнут, и что придется слышать наследнику Киевского Стола?

Ольга изо всех сил стремилась сохранять добродушное настроение, потому что лекарь из Византии и пожилые няньки сказали ей, что дурные чувства кормящей матери отражаются на младенце. Это было нелегко, потому что роды ей достались трудные, долгие и мучительные.

– Русы – река в славянском море, Асмус. И она уже начинает пересыхать.

– Твой великий отец Олег Вещий объявил все славянские земли владениями русов, моя королева.

– А хватит ли у нас сил, чтобы удержать эти владения? Славяне непокорны и своенравны, но свято исполняют свои клятвы. Так лучше взять эти клятвы с них, чем потрясать мечами.

– Славяне – варвары, моя королева. Они умыкают невест на гульбищах, продают своих же земляков в рабство за долги и творят кровавые жертвы своим идолам.

– Ты прав, гордый византиец. – Ольга улыбнулась несколько напряженно. – Только варварство преодолимо, и твоя родина служит тому примером. Говоря такие слова, ты нарушаешь заповеди Христа, Асмус.

– Возможно, ты не так поняла меня, моя королева… – Ромей попытался отступить, почувствовав сдержанный гнев великой княгини, но чуточку опоздал.

– Я постараюсь внушить своему сыну, что единственный путь к созданию могучего государства есть объединение славянских племен вокруг Киева, а не бесконечные усмирения и тяжесть новых даней. Не меч, но мир должен править этой огромной землей. И если сыну это не удастся, мой внук завершит этот великий труд и великий подвиг. К сожалению, ты огорчил меня, и младенец получит сегодня горькое молоко. Ступай, Асмус. Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.