Ольга, королева русов

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Лодочники князя Мала по лесным речкам и протокам, которые они знали в совершенстве, доставили в Иско-ростень часть добычи Свенельда. Горазд отбирал ее лично и, прекрасно зная жадность великого князя, не поскупился на драгоценные камни. Индийские смарагды и рубины по чистоте и яркости красок спорили с бирюзой и яхонтами, украшающими браслеты, а старинные, кованого золота перстни можно было отсыпать ковшами. Такой добычей князь Игорь никогда бы не стал делиться с дружиной, и Горазд правильно понял тонкую игру своего воеводы.

– Золото отдашь великому князю, а камни пообещаешь передать ему из рук в руки, когда он подпишет с тобою договор, – строго говорил воевода князю Малу, показывая ему доставленный Гораздом груз. – Скажешь, что это – для него лично. Твоя благодарность.

– Хитер ты, воевода! – усмехнулся Мал.

Тем временем дружинники Свенельда возвратились в стольный град. Киев возликовал, а княжеская дружина взроптала.

– Воины Свенельдовы изоделись, а мы в сермяге ходим! – орали наиболее горластые. – Веди нас, великий князь, за добычей и честью воинской!

Братья– волки, сыновья Годхарда, не орали, но их тихие доходчивые беседы за братиной пива стоили любого крика на площадях и перекрестках.

– Не любит великий князь своей дружины…

– У Свенельдовых дружинников перстни на руках. А уж как жены-то их изукрашены!

– Слабый вождь нам достался, братья.

– Значит, принудить надо, коли слабый! Бушевал Киев…

Великий князь знал и о криках, и о тайных шепотках. Люди Кисана бывали везде, где собиралось больше трех дружинников. Они старательно передавали все, что слышали, Кисану, но первый боярин пересказывал их донесения великому князю осторожно, только в самых общих чертах, не упоминая при этом ни одного имени

– Нужен поход, великий князь – Он повторял эти слова, как припев, после каждого доклада.

Князь и сам понимал, что поход нужен. У него не было иных сил ни против орущего Киева, ни против ворчащих бояр. Он повелел выплатить дружинникам жалованье вперед, еще не объявляя о походе, но это лишь ненадолго притушило тлеющие угли недовольства.

А Кисан неторопливо и вкрадчиво продолжал точить князя Игоря изнутри. Он чувствовал, что еще немного, вот-вот, две-три беседы наедине, и великий князь повелит собирать дружину и вострить мечи. Однако Рюрикович и здесь остался непредсказуемым: вместо похода он повелел передать великой княгине, что навестит ее для доброй беседы.

Весть о желании великого князя навестить супругу и рожденного ею наследника передал Ярыш.

– Распорядись сам, великий князь обидчив, – сказала Ольга. – Ко мне – мою боярыню.

– Сейчас пришлю. – Ярыш подумал, спросил вдруг: – Может быть, мне лучше не попадаться на глаза великому князю?

– Почему?… А, да. Его прощение… – Великая княгиня усмехнулась. – Хорошо, не встречай. Но провожай обязательно со всем почтением.

– Я понял тебя, королева. – Ярыш еще раз поклонился и вышел,

Вошла боярыня. Ольга передала ей сына, усадила в кресло.

– Не вставай перед великим князем.

Проверила запас любимых Игорем маринованных груш и фряжского вина, села напротив боярыни с младенцем Взяла рукоделие, изо всех сил делала вид, что вышивает, но сама прислушивалась, что происходит во дворе

– Помни, ты целиком занята младенцем.

– Да, великая княгиня.

Вскоре раздался шум во дворе, грохот мечей, звон стремян спешившейся княжеской стражи. Затем послышались шаркающие шаги, и боярский сын распахнул дверь.

– Великий князь!

Вошел князь Игорь. Как всегда, хмурый, мятый, желтый, точно только-только поднялся с постели, на которой так и не смог уснуть в очередную ночь.

– Супруг мой! – Ольга склонилась в почтительном поклоне. – Что привело тебя в столь неурочный час?…

– Почему?… – неожиданно воскликнул великий князь.

Поскольку в этот момент он смотрел на боярыню, сидящую в его присутствии с ребенком на руках, Ольга решила, что он возмущен, и спокойно разъяснила:

– Я только что покормила нашего младенца, ему нужен покой.

– Я не о том! – загремел Игорь. – Почему удача улыбается моим врагам и никогда не улыбается мне? Чьи козни творят эту несправедливость? Я докопаюсь, докопаюсь до них!

– Боюсь, что я не очень поняла тебя, супруг мой, – Ольга и впрямь выглядела растерянной, что ей никогда не было свойственно. – Поясни, что ты…

– Ты видела, какой вернулась дружина Свенельда из Дикой Степи? Перстни!… Перстни на пальцах даже у простых дружинников, слыханное ли это дело? А я, я, великий князь, примучиваю радимичей, с которых еле-еле получаю два воза лаптей да бочонок меду!

– У тебя – могучая дружина, мой супруг, и ты не раз громил византийцев, – неторопливо и вразумительно, как ребенку, принялась втолковывать Ольга. – Разве может такими победами похвастаться Свенельд? Он способен сражаться только с кочевыми варварами в степях.

– Но мои советники все время указывают мне на славянские мятежи, – уже значительно тише сказал великий князь. – Я примучиваю славян, а дружина нищает, броня старая, и все ворчат.

– Ты изволишь выслушать мой совет, супруг мой? Великий князь нахмурился.

– Ну?…

– Разгони всех своих советников, когда вернешься из похода с богатой добычей и славой победителя, – очень серьезно сказала княгиня Ольга. – И выбери новых из славянской знати.

– Из покоренных славян? – взъерошился князь Игорь. – Такому не бывать!

– Славяне будут преданы тебе до гроба, потому что ты возвысишь их, супруг мой. Скрепи избранных клятвой, и княжение твое будет долгим и счастливым.

Великий князь неожиданно широко улыбнулся.

– Я сделаю тебя своей главной советницей, когда вернусь с победой над ромеями!

– Прими мою благодарность, супруг мой. И дозволь обратиться с просьбой твоему будущему первому советнику.

– И откуда тебе ведомо, что все советники начинают с просьб? – Игорь еще раз улыбнулся.

– Я вижу в твоей улыбке поощрение, супруг мой, – Ольга тоже улыбнулась. – А прошу я о прощении для Ярыша. Он очень страдает от твоего гнева и очень боится помереть без твоего прощения.

– Он вернулся из Пскова? – В голосе великого князя послышались напряженные нотки.

– Да, он вернулся с полдороги, слишком тяжелой она оказалась для него. – Ольга вовремя нашлась, что ответить. – Во имя нашего сына, великий князь мой.

– Только во имя нашего сына, – недовольно вздохнул великий князь. – И пусть не попадается мне на глаза.

– Еще раз благодарю тебя, супруг мой. – Ольга вдруг обратилась к боярыне, молча сидевшей с ребенком на руках. – Ты можешь идти. Распорядись там.

Боярыня была особой сметливой, и Ярыш не попался на глаза великому князю. Но, как только великий князь вместе со стражей скрылся вдали, тотчас же появился в покоях великой княгини.

– Свенельд прислал бересту

– Она не подписана его именем.

– Зато она пахнет сандалом, – сказал Ярыш. – Он просит отправить в княжескую дружину братьев-волков. Только пусть они сначала повидаются с ним.

Адвольфа и Рудвольфа сопровождал Асмус. Они служили еще в младшей дружине, хотя их сверстники, имеющие точно такой же опыт боев, уже были переведены в дружину основную. Такова была своеобразная месть великого князя их отцу Годхарду, посмевшему умереть без соизволения князя Игоря. Поэтому они не могли передвигаться без сопровождающего, за что и были остановлены однажды дружинниками князя Игоря. Тогда из беды их выручил Асмус, и вот ему снова пришлось оберегать братьев от всяческих неприятностей.

Они были благодарны своему спасителю, а потому держались в меру почтительно и в меру свободно, стараясь развлечь сопровождающего их дворянина веселыми дружинными побасенками.

Однако Асмус вяло откликался на веселье молодых людей. Он выглядел недовольным и недовольства этого не скрывал, точно стараясь избавиться от него и поскорее вновь обрести равновесие духа, в общем-то куда более свойственное ему.

Почувствовав его слегка раздраженное неприятие, братья несколько увяли. Но Асмус был настолько занят собственными мыслями, что не обращал никакого внимания на настроение юных дружинников. Его вниманием целиком владели сейчас настроение иных людей и, естественно, вопрос, почему оно изменилось.

Почему, например, Свенельд, впервые повстречавшись с Асмусом, отнесся к нему вполне благожелательно, но через какое-то – очень небольшое! – время сменил эту благожелательность на явное неприятие и, что самое главное, даже недоверие? Кто именно нашептал в уши воеводы нечто такое, что в корне изменило его отношение? Кому Асмус пересек дорогу, хотя старался ходить осторожно, понимая, что ему, полурабу, не следует никому наступать на пятки? И, однако же, где-то он чего-то то ли не заметил, то ли не понял.

Почти то же самое произошло в отношениях с великой княгиней. Она тоже сменила милость если не на гнев, то на легкое – пока, женщины переменчивы! – раздражение. Правда, княгиня Ольга – прежде всего именно женщина, и улыбчивая лесть в конечном счете всегда пробьет себе дорогу к ее сердцу. Именно – к сердцу, а не разуму; хотя королева русов очень умна, но женщины интуитивно руководствуются прежде всего понятиями «нравится» – «не нра-вится», а уж потом разумом и логикой происходящих событий.

Византийский двор всегда был паучьим гнездом. Кто только не ткал в нем своих тенет, надеясь заполучить крупную добычу, которой хватит не только на собственную распутно-роскошную жизнь, но еще и останется внукам и правнукам! Заговорами сбрасывали с тронов императоров, меняли полководцев, отправляли в изгнание целые семьи и кланы. В огромной лоскутной империи занимались тайной войной куда чаще и куда с большим энтузиазмом, нежели войной внешней.

Асмус не был интриганом от природы. Однако все правила детства и навыки юности привели к тому, что он свободно плавал в гнилом болоте интриг, подсиживания и откровенной лжи. Способности, данные ему от рождения, постепенно заглохли в его душе, заросли сорняками притворства и густой жгучей крапивой изначального неверия в человеческую искренность, честь и личную порядочность.

Свенельд, постоянно соприкасаясь с пограничными областями Византийской империи, отлично разобрался в способах ее управления. С его точки зрения, Империя грызла саму себя изнутри, постепенно, слой за слоем разрушая основной фундамент государства.

Правящая знать кочевых племен тоже была и коварна, и лжива, и изворотлива. Однако существовала определенная грань, которую не осмелился бы перейти никакой степной владыка. Такой границей степного коварства была клятва рода. Именно рода, а не ее отдельного представителя. И за нарушение ее род обязан был сам наказать клятвопреступника и делал это неукоснительно, присылая оба уха и язык этого человека тому, чьи надежды на честь он не оправдал.

Свенельд любил степь, дружил со степняками, держался с ними либо на равных, либо почтительно, если встречался со старым человеком. И степь доверяла ему.

Свенельд не любил и не доверял Византии. Юношеские восторги по поводу ее высокой культуры кончились быстро и, в общем-то, безболезненно. Свенельд сам разобрался, что эта, корнями уходящая в Элладу культура – всего лишь фасад насквозь прогнившего здания, кое-как сооруженного из обломков былого могущества.

Асмус был умен, чуток и наблюдателен. Он понимал, что воевода не доверяет ему, потому что привык не доверять ромеям, но поначалу по какой-то причине не выдавал своего коренного недоверия, относясь к византийцу вполне благожелательно. Почему произошел поворот в его душе, Асмусу было неясно, и он сейчас мысленно перебирал собственные оплошности, которые могли послужить толчком к этому повороту. А тут – эти жеребцы со своими дружинными побасенками…

Что– то разладилось в доселе таком продуманном и четком плане обретения имени и положения на чужбине. Да, он, приговоренный к смертной казни, был продан, как раб, с торгов в Царьграде. Такое практиковалось неоднократно, но только для осужденных особого круга. Круга знати. Она выкупала родича, кто-то клал в карман солидный куш, выкупленному жаловали свободу и отправляли служить на границу огромной империи, подальше от дворцовых глаз. И все были довольны.

А его, благородного всадника Асмуса, выкупил Кисан. И послал служить, а практически подарил его великой княгине. Ладно, у него есть придворное звание с правом ношения меча, есть те, кто перед ним пресмыкается и кто его ненавидит, есть уже сложившееся право докладывать великой княгине то, что он предпочитает доложить лично. Есть все признаки власти. Признаки. А власти– нет. Он– советник, которого слушают вполуха, доверенный, которому не доверяют, личный порученец, которому поручают сопровождать молодых дружинников да передавать свои впечатления о беседах званых и незваных гостей великой княгини людям, которые при этом делают вид, что они ничего не знают.

Может быть, Свенельд чисто по-мужски приревновал его к княгине Ольге? Что же, это вполне реально. Королева русов выделила полураба-полузаложника из всей своей челяди, даровала ему звание личного дворянина, допускает до бесед с глазу на глаз, что, конечно же, известно воеводе. Он получил блестящее воспитание в отличие от полуграмотных вар-варов-русов, не говоря уже о славянах. Он вращался среди придворной знати Византии, он хорошо сложен, изыскан в беседах, красив лицом, в конце концов… Куда ведет эта тропа?…

Если бы это все происходило с ним в Византии, Асмус точно знал бы, куда она ведет. В украшенное золотом высокое седло полководца. Но эти варвары мерили иными мерками.

Свенельд смеялся только в кругу своих самых близких друзей детства. Да и то чрезвычайно редко. Но он бы расхохотался в голос, если бы узнал, куда тайные мысли привели нарядного ромея.

Воевода был прежде всего – воеводой. Он им родился, он любил и гордился своим делом и своим мастерством. Он научился быстро и точно разбираться в людях, потому что от этого зачастую зависела судьба как его самого, так и его дружины. Особенно в степи, в оторванности от родной земли, в окружении чужих людей, которые относились к нему в лучшем случае терпимо и всегда выжидательно.

Асмуса он раскусил довольно быстро. Да, смелый, да, слову верить можно – до известного предела, разумеется, – да, умеет, если надо, понравиться и даже убедить в чем-то, нужном прежде всего ему самому.

Когда эта мысль пришла Свенельду в голову, он внутренне вздрогнув. Нарисованный им в уме характер ромея показался вдруг характером соблазнителя, перед которым не устоит ни одна женская душа. И мгновенно подумал о княгине Ольге.

Он любил ее, а значит, представлял прежде всего женщиной. Не умной и горделивой дочерью конунга русов Олега, не полудетской королевой русов, не супругой Великого Киевского князя, а – женщиной. Причем женщиной, напичканной такими тайнами, что воеводе стало жарко.

Может быть, это чувство и называлось ревностью. Ревность – страх потерять что-то чрезвычайно ценное, невероятно дорогое, лично принадлежащее мне. И недоверие к тому, кто олицетворяет это, будь то мужчина, женщина или ребенок. Как бы там это ни называлось, но, ощутив возможность потери, Све-нельд иными глазами взглянул на византийца.

Опытный придворный сердцеед Асмус верно определил причину вдруг изменившегося отношения воеводы к нему. Причина была вычислена правильно, только не вытекала из тех следствий, которые предполагал византиец.

Свенельд встретил его сухо. Куда суше, чем это допускалось во взаимоотношениях киевской знати.

– Свободен. Княгине передашь, что я жду ее решения. Только ее. Если голоден, скажи моей челяди. Ступай.

Асмус вышел в полной растерянности. Молча сел в седло, замер, точно боялся, что все мысли растрясутся во время скачки. И довольно долго не трогался с места, стараясь успокоиться и начать более или менее хладнокровно прикидывать, что же вдруг произошло с обычно очень выдержанным воеводой.

– Что-нибудь не так? – спросил старший стражи.

– Задумался, – сказал Асмус, трогая коня. – И, кажется, все понял.

Он понял то, что его устраивало. Свенельд взбеленился от долго сдерживаемой ревности, только и всего. И, успокоившись, византиец перевел коня на походную рысь.

А пока он размышлял о причинах, воевода с доброй улыбкой объяснял братьям, зачем он возвращает их в княжескую дружину и чего ожидает от них в самом ближайшем будущем.

– Вы очень правильно поступили, когда подняли шум среди воинов, что мои дружинники изодеты, а княжеские ходят в сермяге. Это вынудило князя Игоря решиться на поход, который ему ничего не сулит. Вы слышали об этом походе?

– Вроде бы великий князь говорил что-то о Византии. Не дружинникам, конечно, великий воевода, но такие слухи дошли до нас.

– Верные слухи и неверные мечты! – Свенельд жестко усмехнулся. – Печенеги не пустят его дальше порогов. А вы, братья, поднимите шум, что это – пустая угроза и надо идти через пороги. И – запомните и будьте осторожны! – у порога Неясыть всадники печенегов ударят вам в спину.

– У Неясыти, – старательно повторил младший волк и вздохнул.

Воевода улыбнулся. И разъяснил:

– Нападение будет коротким, но с очень большим шумом. Вы все поняли, молодые волки Годхар-да? Тогда какая ваша задача?

– Заорать, что надо уходить, пока всех не перебили, – ответил Рудвольф.

– И вы ее выполните, – строго сказал Све-нельд. – Надо, чтобы великий князь направил дружину в Древлянскую землю.

– Там хуже, чем на порогах, – заметил Ад-вольф. – Там кругом – лес, и ничего не видно. А из леса летят стрелы. Мы были там с великим князем на полюдье.

– Князь Мал отбиваться не станет, – сказал воевода. – Важно, чтобы князь Игорь с дружиной оказался в Древлянской земле. Как только вы там окажетесь, вам передадут, что следует сделать.

Вот в этой задаче и заключалась основная причина почти оскорбительной резкости воеводы в ответ на приветливую улыбку Асмуса. Византиец должен был уехать немедленно, потому что Свенельд не выносил самой мысли, что кто-нибудь уловит хотя бы намек на его тайны.

Через неделю после свидания со своей супругой и сыном – оно было последним, но только Ольга знала, что оно будет последним – великий князь выехал на смотр дружины, а еще через десять дней отправился в поход на Византию вниз по Днепру. И вновь тяжко застонали рабы на веслах, и вновь надсадные вопли их начали рвать речную тишину.

За это время молодые волки вернулись из отлучки и дисциплинированно выехали сначала на смотр, а потом и в поход на второй насаде. Они хорошо усвоили задание и начали действовать задолго до того, как дружина великого князя свернула с Царьградского пути в дебри древлянских лесов. Не потому, что посмели ослушаться приказания Свенельда – во всем Киевском княжении не нашлось бы, пожалуй, человека, который решился об этом хотя бы подумать, – а потому, что, здраво обсудив между собой, как, когда и что именно нужно будет сделать, пришли к мысли, что почву для посева следует готовить загодя.

Великий князь сплавлялся на первой насаде, на второй никогда не появлялся, и все же братья действовали весьма осмотрительно. У них уже имелись единомышленники, по тем или иным причинам несогласные с князем Игорем, и в этот тесный дружинный круг по одному, по двое приглашались наиболее отъявленные ворчуны и ругатели. Никто с них не брал никакого слова, но их держали в таком тесном кругу друзей проверенных, что и самому отчаянному не могло бы прийти в голову нарушить негласную дружинную клятву.

По обоим берегам Днепра шли конные дозоры. Они не отрывались далеко от речного каравана, стараясь не выпускать его из виду, потому что великий князь не знал степняков и побаивался их. Но степняки что-то слишком долго не показывались, и князь Игорь уже начал нервно прохаживаться по палубе. А посоветоваться было не с кем, поскольку он, никому не доверяя, разогнал старых, опытных в схватках с кочевниками дружинников.

Наконец из-за левобережной возвышенности вылетел галопом всадник. Вздыбил коня, замахал копьем с привязанной к нему тряпкой.

– Печенеги, – с облегчением вздохнул великий князь. – Пошлите лодку. И остановите насады.

И вновь натужно застонали гребцы, табаня разогнанные по течению тяжелые и неуклюжие насады.

Когда это удалось, сбросили якоря, и замер весь караван.

К тому времени дозорный был доставлен к великому князю. Его на руках подняли с лодки, поставили перед князем Игорем.

– Печенеги, великий князь.

– Орда?

– Нет. Разъезд.

– Доложили, что Великий Киевский князь следует с дружиной на Византию?

– Все, как ты повелел. Только старший разъезда твердо стоит на том, что должен с тобой побеседовать.

– И ты осмелился передать это мне, холоп?

– Не гневайся, великий князь. За ним по левому берегу стоит орда.

Князь Игорь рассвирепел, но на удивление быстро взял себя в руки. Вступать даже в быстротечный бой было сейчас недопустимо. Это означало не только задержку похода – выгрузка дружины, само сражение, раненые, убитые, снова погрузка в насады, – слух о столкновении достигнет византийских ушей куда раньше, чем войско великого князя приблизится к рубежам самой Империи. Ромеи успеют подтянуть силы, договорятся с болгарами о совместной защите, призовут на помощь соседей.

– Поезжай вперед, – князь не смог скрыть досады. – Скажи, что я встречусь с их ханом

– Повинуюсь, великий князь! – Дружинник метнулся к борту, чтобы тут же спрыгнуть в лодку.

– Но – только с ханом! – прокричал великий князь. – Только с ханом, ты понял?

Пока князь Игорь готовился к встрече, челядь по его повелению отобрала второстепенные подарки, перевезла на берег коней для великого князя и почетной стражи, уложила дары в переметные сумы. Потом перевезли стражу, выслали вперед дозорных, и только после этого князя Игоря доставили на левый берег.

Игорь недаром досадовал. Ему пришлось задержаться ради весьма пожилого, толстого, одышливого хана, который принимал его с нудными и длинными степными церемониями. И если сильные ханы занимались важными делами, то на долю второстепенных выпадало строгое соблюдение ритуала. Великий князь об этом был наслышан, однако тягомотина, которую упо-енно демонстрировал толстяк, выходила за рамки.

– Чего он тянет? – с неудовольствием спросил великий князь переводчика из торков, которому доверял.

– Его посланец должен успеть доскакать до ставки хана Западной орды, великий князь, – переводчик позволил себе усмехнуться.

– Вижу! – резко сказал князь Игорь: ему не понравилась усмешка переводчика. – Заставь его говорить о деле.

– Если дозволишь, великий князь, я скажу ему о подарках.

– Ты смеешь перечить мне?… – заорал князь Игорь.

– Он не может говорить о делах, великий князь, – растерялся переводчик. – Это слабый хан, он целиком зависит от хана Западной орды Кури и пьет из его ладони…

– …травы были сочными, и табуны хорошо подкормились… – продолжал тем временем обрюзгший толстяк.

– Ты сказал, что Куря водит Западную орду? – помолчав, спросил князь Игорь.

– Да, великий князь, его отец погиб в бою. Орда сторожит пороги…

– Я знал его отца, – не слушая, проговорил Игорь. – Я когда-то пропустил его на границы Византии.

– Тогда Куря был еще мальчиком, великий князь. Теперь он водит самую сильную орду. И держит пороги…

– Уходим! – внезапно крикнул князь Игорь. – Прикажи забрать все подарки.

– Это… – Толмач от удивления даже поперхнулся. – Это считается величайшим оскорблением у кочевников…

– Я сказал!… – гаркнул великий князь и, не простившись с толстым ханом, вышел из шатра.

Он не успел доскакать до берега, где стояли его насады, как по повелению смертельно обиженного обрюзгшего хана уже мчался всадник лично доложить хану Западной орды Куре о небывалом оскорблении, нанесенном печенегам Великим Киевским князем.