Omnipotens (Бог Всемогущий)?

Omnipotens?

Слова, высказанные на страницах интернета; слова, мелькающие в газетных заголовках; слова, звучащие пря­мо в метро:«В жизни нет места для чуда»; ...почему я верю, если ?.. Бог не помог... а ведь мы так молились... Кто Он ?... «злой демон?» ...fidesfracta[1]... Август 2000 года. Гибель подво­дной лодки «Курск». Вопрос о Боге встает ребром. Кто это, Бог? Тот Бог, против которого восстал Прометей в трагедии у Эсхила, или то Небо, которому противосто­ял Сунь У-Кун[3] в китайском фольклоре? Или Бог добр, но не всемогущ, как считает Дж. Дьюи?[4]

Если Бог всемогущ - то почему и откуда все это? Но надо сказать, что «Всемогущий» или Omnipotens - абсо­лютно не библейский термин, пришедший в христиан­ство не из Писания, а из поэзии Вергилия. Бог в хри­стианстве являет Себя человечеству сначала в виде беспомощного Младенца, а затем в виде не менее беспо­мощного Страдальца, распятого и умирающего на Крес­те. И в том, и в другом случае - рядом с Ним Его Мать. «Сила Моя совершается в немощи», - восклицает, пере­давая Его слова, апостол Павел (2 Кор 12:9).

Принять такого Бога непросто человеку, который хо­чет видеть Его грозным и сильным, царствующим и об­леченным в славу. Намного проще, когда Бог является в грозе, вихре, землетрясении и огне: «...и идет как буря злая, весь овеян черной мглой», - как писал Хомяков. Вот почему в конце концов человек приходит к отрица­нию Бога и кричит: «Бога нет!». Но именно в этом вопле в муках рождается пламенная вера. Вот оно - то про­странство, где начинается человек, его личная история и т.д. Можно вспомнить и Владимира Соловьева с его юношеским атеизмом, и Эдит Штайн, и многих других, кто прошел через резкое отрицание Бога и, возможно, именно поэтому пришел к Нему.

Мир бесконечно прекрасен, но жизнь бывает порою так же бесконечно тяжелой. Красота и катастрофич­ность... - для неверующего в Бога человека в этом смыс­ле все очень просто. Мир с его звездным небом, с гора­ми и водопадами, с красотою «дочерей человеческих» и так далее, разумеется, прекрасен, но в нем в силу са­мой его природы - как говорил Аристотель, хата cpucnv - присутствует зло двух родов: от его собственно­го устройства (болезни, смерть, стихийные бедствия) и от несовершенного устройства общества (войны, со­циальное неравенство, нищета, техногенные катастро­фы). Человечество коллективными усилиями должно противостоять и тому, и другому. Это и есть прогресс или «амелиорация» жизни в ходе истории.

В этой схеме нет места для Бога. Хотя здесь, есте­ственно, есть место для индивидуальных и коллектив­ных верований, которые помогают людям выживать в трудные минуты, поддерживая их в психологическом плане, дают им импульс для того, чтобы становиться лучше, преодолевать слабости и пороки, равняться на какие-то нравственные ориентиры и так далее. Иными словами, здесь вполне возможна вера в «Бога», как по­нимал Его Людвиг Фейербах. На первый взгляд, это луч­ше, чем ничего, но по большому счету эта вера не имеет ничего общего даже с верой «в Бога философов и уче­ных», о которой говорит Паскаль. Эта вера полезна для общества и зачастую поощряема государством, но в кон­це концов она заводит в тупик, поскольку за ней не сто­ит никакой реальности. И это уже доказано тем же Фейербахом.

Да. И то, и другое, и третье и так далее... В христиан­стве осуществляется парадоксальный, иррациональный и глубоко нелогичный синтез всех этих путей в одно единое целое.

Христос предлагает нам не учение, а Себя Самого и Свой личный опыт встречи с Богом. Через впитыва­ние в себя Слова Божия, через таинства и через следова­ние за Ним в жизни. Не могу не процитировать в этом контексте слова современного последователя святого Доминика[7], который говорит: «Единственное, чему нам надо бы научиться, - это слушать Слово Божие и да­вать Ему плодоносить через наши жизни».

А беды все равно не прекращаются. И гибнет под во­дами Баренцева моря подводная лодка «Курск», и поги­бает во время пожара в Останкине Светлана Лосева, и взрывается уносящая жизни, в том числе и совсем юных людей, бомба в переходе на Пушкинской площа­ди, и так далее. И все это видит вся страна. И продолжа­ет спрашивать нас о том, почему Бог так жесток с людь­ми, если Он их любит.

Теперь мне придется приблизиться к области того, что думает, чувствует и представляет себе человек, - той области, где как непременное условие действуют слова Тютчева «Мысль изреченная есть ложь». Что такое об­раз Бога, который существует в нашем сознании? Не так уж сложно представить себе Бога взирающим на мир как на Свое творение как бы со стороны. Можно сделать это, как у Гумилева, слегка иронически:

Все мы - смешные актеры В театре Господа Бога.

Бог восседает на троне, Смотрит, смеясь, на подмостки...

Вместе с тем современная цивилизация и мышление современного человека основаны на том, что можно себе представить. Если что-то не может быть охвачено мыс­лью, то этого как бы и нет. Так рассуждает человек сегод­няшней эпохи. А Бог Откровения - Он «неизреченен, не- доведом, невидимь, непостижимь» (dv£K(pQaaxog [anekphrastos], aneQivorjiot; [aperinoetos], аоратос; [aora- tos], ахатаЛт]ГСтсх; [akataleptos]), как говорится в анафо­ре литургии св. Иоанна Златоуста. Его нельзя ни описать словами, ни охватить умом, ни увидеть, ни представить себе в воображении. Его можно только встретить.

Вот почему в духовных размышлениях и митрополита Сурожского Антония, и отца Александра Меня такое ключевое место занимает слово «встреча». Вот почему на сегодняшний день намного важнее, чем знание богослов­ских систем, становится молитва - личная молитва каж­дого и общая молитва всей Церкви и, я скажу больше, на­верное, и всего человечества, единого в Адаме. «В жизни нет места для чуда», - восклицает журналист из «Извес­тий». Того самого чуда, которого так ждали люди в минув­шем августе[9]. Беда в том, что мы забываем: то главное чудо, которое есть и присутствует в нашей жизни несмо­тря ни на что, постоянно, - это молитва.

Поэтому вера, которая базируется на этом оптимизме, может легко разбиться вдребезги при столкновении с теми реальными проблемами и горестями, которые не­минуемо вырастают в какой-то момент и перед каждым из нас в отдельности на личном уровне, и перед целыми народами в виде национальных трагедий или стихийных бедствий. Ведь и Вольтер усомнился в Боге не сразу, а только после землетрясения в Лиссабоне. Это первое в эпоху Нового времени крупное стихийное бедствие, с которым столкнулась вся западная цивилизация, вооб­ще наложило такой отпечаток на историю, что это еще предстоит осмыслить специально, ибо оно спровоциро­вало массовый отход людей от Бога, в Котором в этот мо­мент очень многие увидели либо «злого демона», либо ту силу, которой нет, ту мечту, которую человечество выду­мало для собственного утешения.

Здесь можно только вспомнить слова из притчи о сея­теле, где говорится о человеке, который «слышит слово и тотчас с радостью принимает его; но не имеет в себе корня и непостоянен: когда настанет скорбь или гоне­ние за слово, тотчас соблазняется» (Мф 13:20-21). Вот почему нельзя никогда забывать о Гефсиманском боре­нии и о том, как Иисус, «находясь в борении (yevopevo*; ev dyojvia), прилежнее (вернее: с большим напряжени­ем, exTEvecJTEQOv - это т.н. comparativus absolutus) мо­лился, и был пот Его, как капли крови, падающие на зем­лю» (Лк 22:44). Слово dycovux (agonia) хорошо и доволь­но точно переводится на славянский и на русский языки именно как «борение», но нельзя забывать о том, как звучит оно в оригинале.

"Dieu n'existepas"[12], - говорит у Нерваля Иисус в соне­теQuand le Seigneur, levant au del ses maigres bras[13] - в со­нете, который начинается, словно словесная икона. У Бодлера эта же тема развивается по-другому. Здесь Бог понимается поэтом как злой демон:

Ты помнишь, Иисус, тот сад, где в смертной муке Молил ты, ниц упав, доверчив, как дитя, Того, кто над тобой смеялся день спустя, Когда палач гвоздем пробил святые руки.[14]

Имеются в виду, конечно же, слова Иисуса «Боже, Боже Мой, векую оставил Мя еси». И, наконец, Рильке. В начале «Новых стихотворений» Его Иисус говорит:

Зачем Ты хочешь, чтобы я сказал: «Ты здесь», когда Тебя не нахожу я?

Не нахожу Тебя. Ты не во мне.

Нет и в других Тебя. И в камне этом нет.

Со всей людскою болью я один.

И эту боль я нес к ногам Твоим.

Но нет Тебя.[15]

Du nicht bist... - так восклицает Иисус у Рильке, и в этих стихах, в этих гениальных стихах мы на самом деле видим, как поэт сердцем побеждает собственное неверие. И не­верие Жан-Поля, де Нерваля и Бодлера, ибо из текста Рильке ясно, что поэт был знаком с гефсиманской темой и у того, и у другого, и у третьего. Все стихотворение Рильке, хотя по теме он очень точно повторяет, почти пе­реводит с французского на немецкий Жерара де Нерваля, в отличие от сонета из нервалевских «Химер», обращено к Богу. Ключевое слово этого стихотворения Du или Dich, (Ты или Тебя) но не Dieu - Lui (Бог - Он), как это было у Нерваля.

Действительно христианство не состоялось как фило­софская система, но оно и не призвано быть ею. Но оно состоялось, а вернее, в личном своем опыте каждый из нас в какой-то момент жизни убеждается, что оно состо­ялось как наша уникальная и неповторимая встреча с Богом, Которому мы говорим «Ты» и перед Которым мы можем полностью открыться.