Сцена четвертая. Второй прогон

Вика без особого труда уговорила Марину не ехать домой, а переночевать у нее. Слишком многое требовалось обсудить, чтобы терпеть до завтра.

Начала она с главного.

— Ты знаешь, что твой собственный язык — твой главный враг? — грозно осведомилась она за кофе, когда Лешка был выдворен спать.

— Ох, — вздохнула Марина, — мне самой жутко стыдно. Но вроде бы все обошлось.

— Это тебе кажется, что обошлось, а на самом деле вряд ли. Ты, видимо, не заметила, как он на тебя посмотрел?

— Заметила. И, кстати, очень удивилась.

— А чего удивляться? Как будто не знаешь, что он из себя представляет. Ну, и что мне теперь прикажешь делать? Ты меня в какое положение поставила? Между двух огней. Я тебе что, камикадзе?

— Ну, — неуверенно заметила Марина, — он ведь не знает, что его слышала именно ты. Он, наверное, думает, это была я.

— Ты мне зубы-то непонятностями не заговаривай! — потребовала Виктория Павловна. — Я не знаю, что он думает, но он скорее удавится, чем позволит мне поставить твою новую пьесу. А я уже на нее настроилась!

— Погоди, при чем здесь пьеса?

Вика развела руками.

— Ну, ты даешь! Ты что, не поняла, что его болтовня про «Ромео и Джульетту» только из-за того, что ты дала ему от ворот поворот? Ты считаешь, ему не наплевать, что именно мы будем ставить? Не будь наивной. Его не волнует ничего, кроме собственных шкурных интересов.

— Погоди! — остановила подругу Марина. — Ты о ком?

— О директоре нашем, конечно, о ком еще?

— А я о Кирилле! — засмеялась та. — Вот тебе наглядное подтверждение, что у каждого своя картина мироздания.

— Маринка, не надо про мироздание, я с тобой о деле говорю, — серьезно попросила Вика. — Господи, ну, что тебе стоило подписать это паршивое интервью! Все подписывают. А была б ты под защитой Черновой, этот козел тебя бы не тронул.

— Вичка, мы уже это обсуждали! Ну, не могла я.

— Ладно, проехали. Все равно Чернова тебя уже никогда не простит, и второго шанса с этой стороны у тебя не будет. А вот с Сосновцевым — другое дело. Я специально присмотрелась, он хоть и зол на тебя, а слюни до сих пор пускает. А с его-то самомнением, задурить ему голову — пара простых. Скажи, что нарочно пыталась вызвать его ревность, потому что боялась, он относится к тебе не так серьезно, как ты к нему. Потому что для тебя, мол, это вопрос жизни и смерти, а для него — минутное развлечение. Он это съест за милую душу, да еще добавки попросит. Если честно, неужели тебе трудно пару раз с ним трахнуться — для пользы дела? Конечно, он не Ален Делон, но фигура у него что надо. Может, даже удовольствие получишь. По крайней мере, с тебя не убудет, это точно.

И вдруг Марина вскипела. Вика и не представляла себе, что она на это способна, да еще по столь ничтожному поводу.

— А почему кто-то другой должен за меня решать, с кем мне спать, а с кем нет? — рявкнула она. — Господи, как мне все это надоело! Почему я не имею права вести себя так, как мне хочется, а не как требуют какие-то психопаты?

«Психопаты — это обо мне, — покаянно подумала Вика. — Я действительно переборщила. Может, у нее любовник ревнивый, а я…»

Марина, бросив на подругу быстрый взгляд, тут же смягчилась и, словно прочтя ее мысли, почти спокойно объяснила:

— Да я не о тебе, Вичка, я о них. Ты мне хочешь как лучше, это я понимаю. Ты даешь совет, а я вправе послушаться его или нет. Это нормально, это естественно. А вот чего не терплю больше всего на свете, так это покушения на мою свободу. В конце концов, я же не в рабстве нахожусь, ведь так? Нет на свете человека, в паспорте которого написано: «Он имеет право распоряжаться Мариной Лазаревой».

— Нет, конечно, такого человека, — подтвердила ошарашенная собеседница. — Так почему они ведут себя так, словно есть? Почему Чернова требует, чтобы я потеряла свое лицо, подписав вульгарную болтовню? Она меня и видела-то один раз в жизни, а уже требует от меня унижения. Зачем ей это надо?

— Для тиража. А что она тебя в статье обругала, так она просто на тебя обиделась. Она не привыкла к отказам.

— Не понимаю, почему оценка моего творчества должна зависеть от оценки моего характера, — передернула плечами Марина. — Или, тем более, от моих сексуальных предпочтений.

— А какие у тебя сексуальные предпочтения? — рискнула осведомиться Вика.

— Обыкновенные. Я, разумеется, не против, чтобы мужчина делал первый шаг, я только за. Но право решать, надеюсь, все же принадлежит женщине.

Господи, да я скорее согласилась бы переспать с твоим Сосновцевым, если б он действительно в меня влюбился и страдал от этого, но при одной мысли, что он требует моего согласия, хочу я того или нет, меня просто трясет. Если он сейчас ведет себя подобным образом, что же с ним стало бы потом?

— А что потом? Ничего особенного.

— Неужели? Ты не замечала, большинство мужчин уверены, что если женщина с ними спит, это автоматически дает им право полностью распоряжаться ее судьбой. Он, естественно, остается свободным, а она обязана приноравливаться. А я не в силах этого терпеть, понимаешь? Наверное, у меня обостренное чувство свободы. По большому счету, и мною умный человек может вертеть, как захочет, но от открытого принуждения я выхожу из себя.

— Заметно, — улыбнулась Виктория Павловна. — А ты не задумывалась над этим с практической точки зрения, а? В чем твоя свобода? В том, что твои пьесы не будут ставиться? Разве тебе не хотелось бы, чтобы их поставили?

— Хотелось бы.

— Вот видишь! Разве то, что их не будут ставить, — твой свободный выбор? Ничего подобного! Так не лучше ли поступиться свободой в малом — приврать там или что еще — ради того, чтобы получить ее в большом? В том, что действительно важно.

— А в этом вопросе нет большого и малого. Я не умею поломать себя на время, а потом снова собрать в исходном виде. Моя душа не настолько эластична. Это все-таки не детский конструктор, а, надеюсь, нечто более сложное.

— Сложное — это уж точно, — кивнула Вика. — Ты вечно придумываешь сложности там, где их нет. Свобода ей, видите ли, нужна! Хороша свобода, если каждый кретин может разрушить твою карьеру. Свобода как раз в том, чтобы обвести этого кретина вокруг пальца.

— Конечно, абсолютной свободы нет и быть не может, — возразила Марина, — но я предпочитаю хотя бы ее иллюзию. Я сама решаю, согласиться или отказать, хотя при этом, естественно, учитываю последствия. И пусть результат моего выбора не всегда меня устраивает, у меня все же остается ощущение, что это мой выбор.

Вика поняла — спорить бесполезно. Маринка в чем-то покладистая, однако в некоторых вещах ужасно упертая. Тем не менее, в одном вопросе хотелось-таки открыть ей глаза. Теперь стало ясно, почему подруга незамужем, и, честное слово, вдвойне обидно! И Вика сказала:

— Зато в отношении мужчин ты сильно ошибаешься. Я, конечно, не Сосновцева имею в виду, он действительно любит покомандовать, но не все же они такие! Вот мой Сашка… он за всю жизнь никогда… вот клянусь — никогда, ни разу!

— Я верю, — поспешила успокоить ее Марина и задумчиво добавила: — Тебе, конечно, крупно повезло. Тебе вообще в этом смысле везет.

— Ничего себе, везет! Остаться одной с сыном — хорошенькое везение.

— Нет, я имею в виду, что тебя любят на редкость порядочные мужчины, а меня — исключительно какие-то прохиндеи. Тут уж, видимо, ничего не поделаешь — каждый тип женщины нравится определенному типу мужчин. Кстати, хочу признаться, что в отношении твоего Талызина я была совершенно не права. Все свои домыслы беру обратно!

— Какие такие домыслы?

— Ну, что он якобы подозрительный тип и надо его опасаться. Это была моя ошибка.

— Ага, — съехидничала Вика, — то есть в убийстве Преображенского ты его больше не обвиняешь? Поздравляю — претендентом меньше. А разве они не спорили о чем-то после премьеры?

— Спорили, своими глазами видела, но, в конце концов, мы же не убиваем каждого, с кем спорим! Но я имела в виду другое. Он действительно хорошо к тебе относится. Настолько хорошо, что не сделает тебе ничего плохого. Я, видимо, была к нему предубеждена, поскольку чувствовала его антипатию, а сегодня присмотрелась и передумала. Его антипатия ко мне, наверное, вызвана в основном элементарной ревностью к нашим с тобой отношениям, так что ничего плохого в ней нет.

Вика удивилась:

— Ты думаешь, нет ничего плохого, что человек ни за что ни про что плохо к тебе относится?

— Ну, было бы неестественно, если бы все на свете относились ко мне хорошо. В данном случае я лично не в обиде.

— И с чего это ты вдруг прозрела? По-моему, Талызин ничего особенного не делал.

Марина засмеялась:

— Ты, конечно, не заметила, но он так на тебя смотрел, когда ты, словно птичка на защиту гнезда с птенцами, бросилась грудью прикрывать свою Дашеньку! Это была потрясающая сцена — хоть сразу в спектакль. Откровенно говоря, я наслаждалась.

— И чем это ты наслаждалась? — с подозрением осведомилась Вика. — Неужели ты действительно обрадовалась, когда решила, что Даша убила человека? Ты на себя наговариваешь.

Собеседница весело фыркнула:

— Я не знаю, был ли там кто-нибудь, кроме тебя, умудрившийся поверить, будто хрупкая девушка сумела схватить тяжеленный блок и его опрокинуть. Почти сразу стало очевидно, что она врет, и более-менее понятно, почему. По крайней мере, Талызин сориентировался очень быстро, ты уж мне поверь!

— Я тоже поняла, что она нарочно придумывает, чтобы отвести подозрение от Дениса, — похвасталась Вика.

— Да, но, когда ты стала ей подмаргивать, ты ведь еще считала ее убийцей, так? Я боялась, Талызин за твои подмаргивания пришьет тебе попытку ввести следствие в заблуждение или еще что-нибудь подобное, по крайней мере, разозлится, а он совсем наоборот.

— Что значит — наоборот?

— Ему очень понравилось. Я бы даже сказала, он впал от тебя в сентиментальное умиление. Вот уж, в жизни бы не подумала, что ему это свойственно! Это значит, ты проняла его крепко. Я, наверное, совершаю бестактность, но хочу сказать, что вы с ним прекрасно дополняете друг друга.

— Во-первых, — выпалила Вика, — я что-то не замечаю, чтобы он за мной ухаживал. Во-вторых, такого, как Сашка, мне больше не найти, даже слушать про это смешно! А в-третьих, я не собираюсь приводить сыну отчима, тем более, у него сейчас переходный возраст.

— А вот он бы как раз не возражал, — заметила Марина, оглянувшись на дверь.

— Не бойся, он спит, как сурок. Глупости говоришь! Все дети возражают против новых браков родителей.

— Ну, твой Лешка — это вовсе не все, твой Лешка — феномен. Я таких замечательных детей и не встречала никогда! Вот ведь, парадокс! Одни родители целыми днями занимаются воспитанием по научным методикам, а получают инфантильных эгоистов, а ты, казалось бы, вообще ребенка не воспитуешь, а вырастила такого шикарного парня. Заранее завидую его будущей жене. Вот уж, кому повезет, тому повезет!

— Погоди! — прервала Вика, которую интересовала конкретика, а вовсе не абстрактные рассуждения. — Так ты почему решила, что Лешка был бы не против?

— А мы с ним обсуждали эту тему, — безмятежно поведала Марина. — Он считает, ты нуждаешься в сильном мужском плече, поэтому если б для тебя нашелся порядочный мужчина, было бы очень здорово. «Я, конечно, стараюсь, как могу, — добавил он, — но быть как папа не получается». Ну, разве не потрясающий ребенок? Я уж не говорю про то, какой он варит борщ.

— Я действительно совершенно им не занимаюсь, — со вздохом констатировала Вика. — Стыдно, да?

— В этом деле главное — результат, — утешила подруга. — Ладно, вернемся к нашим баранам. То есть к козлу.

— Сосновцеву?

— Вот именно. Короче, если он упрется по поводу моей пьесы, значит, не судьба. Было бы странно, если б ради пьесы ты пожертвовала студией, в которую вложила столько сил.

— Да, — горячо воскликнула Вика, — но не ставить же мне действительно «Ромео и Джульетту»! Позор один! Ну, какой из Дениса Ромео?

— Ну, этакий, несколько заторможенный, — съязвила Марина. — Это будет новая, оригинальная трактовка образа. А, кстати, я и не подозревала, что у Дениса столько амбиций. Казалось, он знает цену своим способностям, и вдруг уцепился за роль Ромео, как репей за собачий хвост!

— Да, я тоже удивилась. Денис вообще меня разочаровал. Другой на его месте после всего, что она для него сделала, на руках бы Дашеньку носил, а он еще и выкаблучивался! Видите ли, как она посмела его заподозрить! А почему бы и не заподозрить — ведь выдавать она его не собиралась!

— Да, но, если предположить, что он действительно виноват, она своим неловким вмешательством скорее ему навредила, а ему это, конечно, не понравилось.

— Виноват?

— Нет, я не уверяю, что это обязательно так, но и отметать это предположение причин никаких нет. В день убийства он поругался с Преображенским, это установленный факт.

— А кто не поругался?

— Ты права, никто. И тем не менее, ссора была. А Денис, как выяснилось, куда самолюбивее и обидчивее, чем мы предполагали. Обозлился да вызвал Преображенского в подсобку, предварительно попортив блок. Кстати, он сам его устанавливал, так что в механизме разобрался. А теперь нервничает и подставляет неповинных людей вроде Галины Николаевны, лишь бы запутать следствие. Даша не зря его заподозрила. Уж она-то знает своего жениха лучше, чем кто бы то ни было другой, и заметила в его поведении нелады. Да и мы обе заметили!

— Но он же посмотрел ей в глаза и поклялся, что не убивал, — напомнила Виктория Павловна.

— Ну и что? — подняла брови вредная Марина.

— Послушай, — спросила Вика, — неужели ты ему не поверила? Если честно.

— Если честно, то поверила. В тот момент он показался мне совершенно искренним. Но я ведь могу и ошибиться! Ну, успокойся, успокойся! Есть кое-кто и поподозрительнее твоего любимого Дениса.

— И кто? — с негодованием осведомилась Виктория Павловна. — Надеюсь, не Дашенька?

— Нет, Дашеньку я после этой истории подозревать не могу. Зато мне покоя не дает Кирилл.

— Кирилл? А он-то чем тебе не угодил? Сидел, слова не проронил.

— Да, сидел тихо, как мышь под метлой. Слишком тихо! Вот подумай сама. Мы поняли, что Евгений Борисович в день премьеры решил вывести из равновесия каждого из нас. Видимо, это требовалось ему для эмоционального настроя. Сперва он задушил Наташиного котенка, о чем она честно рассказала следствию. Потом пригрозил испортить тебе и мне творческую карьеру — и мы тоже без особого принуждения признались в этом Талызину. Еще он грозил уволить Тамару Петровну, что тоже общеизвестно. Дальше — про то, что люди пытались скрыть. Например, жене он пригрозил разводом, Дениса хотел убедить, что женится на Даше, а к самой Даше грязно приставал. Все это не слишком приятно, однако понятно. Эти люди не афишировали своих конфликтов, но, припертые к стенке, не отрицали, а сумели достаточно разумно объяснить, почему якобы не приняли конфликта близко к сердцу. Однако есть два человека, которые повели себя совершенно иначе. Первый из них — мой любимец Сосновцев. Наташа твердо убеждена, что в антракте он ссорился с ее дядей, и, полагаю, права. По крайней мере, факт спора он вынужден был признать, но тут же придумал совершенно неправдоподобную сказку о том, что просто слишком уж горячо восхищался талантом новоиспеченного друга. Детский лепет, правда? Для Преображенского никакое восхищение не было слишком горячим, любую его меру он принял бы со спокойным достоинством.

— А ведь точно, неправдоподобно! Преображенский, он такой.

— И встает вопрос — почему одни признались в конфликте, а другие нет?

— Почему?

— Потому что причина конфликта могла быть такова, что в ней опасно признаваться. Она такова, что вполне могла толкнуть человека на убийство. Логично?

— Конечно! — обрадовалась Вика. — Ну, конечно, Сосновцев! Если кто и убил, так точно он.

Это было бы оптимальным вариантом. Директора посадят в тюрьму, и он перестанет ставить студии палки в колеса!

— Но, к сожалению, — продолжила Марина, — я никак не найду для него мотива.

— Да чего проще? Обиделся, что Преображенский его изображал. И Наташа это подтверждает!

— Обидеться-то он обиделся, но убить за это не в его характере. Вот смотри, как он поступил со мной: подумал хорошенько и нашел способ отомстить, не подвергая себя ни малейшему риску. Это, похоже, для него характерно — действовать осторожно и исподволь. Если он и мог бы убить, то не сгоряча и не в обиде, а защищая свои материальные интересы. Например, если бы Евгений Борисович узнал о его финансовых махинациях и пригрозил выдать милиции.

— Ну, вот, чем не мотив!

— Да, но этот мотив ничем не подтверждается, это просто мои фантазии. Хотя, конечно, правильно говорят — ищи, кому это выгодно. Похоже, Сосновцев получит теперь с Преображенского крупные дивиденды, посмертно набившись в друзья.

— Тем более! — бодро вставила Вика, не в силах расстаться с приятной мыслью засадить врага за решетку.

— Ох, — вздохнула Марина, — я б и сама была рада в это верить, но мне скорее верится, что Сосновцев просто принадлежит к породе людей, способных извлечь дивиденды даже из собственных похорон, чем в то, что ради столь незначительной цели он рискнул своей драгоценной особой. А вот Кирилл — тот посложнее…

— Ты опять за свое! Ну, что Кирилл?

— А то, что ты своими ушами слышала его спор с Преображенским, ведь так? Он выскочил из гримерки, как ошпаренный, и побежал, заметь, к подсобке, где находился блок. А блок-то он сам туда принес на пару с Денисом! Но во всем этом бы не было ничего особенного, поскольку Евгений Борисович задел каждого, если б не одно обстоятельство. Кирилл единственный из нас, кто отрицает все начисто. Не только конфликт с Преображенским, но и вообще разговор. Сосновцев придумал пусть неправдоподобное, но хоть какое-то объяснение, а Кирилл вообще ушел от ответа. Что же он такое страшное скрывает? Тут даже моя фантазия не срабатывает.

— Да вовсе он не ушел от ответа, — возразила Вика. — Просто времени не хватило, потому что было уже поздно. Он все потом объяснит!

— Времени на хватило? — иронически повторила Марина. — Ну, конечно! Его спасла Наташа, а теперь он действительно успеет придумать подходящее объяснение, только грош этому объяснению будет цена.

— Наташа? А она-то тут при чем? Или ты снова будешь уверять, что у них роман, несмотря на то, как они себя сегодня вели? Они и не смотрели-то друг на друга!

Марина осеклась и с недоумением проговорила:

— Ну, надо же! А я думала, после сегодняшнего ты обязательно со мной согласишься.

— Соглашусь — в чем?

— В том, что у них… я, конечно, не знаю, каким словом это лучше назвать. Наташа влюблена в него без памяти, это точно. И, кстати, она его защитила куда лучше, чем Дашенька своего Дениса. Едва разговор касался Кирилла, Наташа тут же ловко уводила его в сторону, и Кирилл успевал продумать ответ.

Вика искренне попыталась вспомнить и констатировала:

— Да не было ничего подобного! Тебе почудилось.

— Было. Первый раз, когда обсуждали, что Кирилл заходил в подсобку. Кстати, если б не Галина Николаевна, окружающие бы об этом не узнали, сам он предпочел данный факт скрыть. Он якобы искал в подсобке дискету — довольно странное объяснение, в которое Талызин явно не поверил. И правильно сделал! Трудно предположить, что, поругавшись с Преображенским и пребывая в непривычной для себя ярости, Кирилл бросился не куда-нибудь, а на поиски малонужной ему дискеты, да еще в подсобку, где дискеты явно не могло быть. А если и была, попробуй ее там найди! Вот если б тебе, Вика, понадобилось отыскать в подсобке нечто маленькое, ты бы как поступила?

— Ну, обратилась к Тамаре Петровне.

— Вот именно! А Кирилл — тем более, он ориентируется за кулисами куда хуже тебя. Откровенно говоря, я бы не удивилась, если бы он бросился в подсобку просто для того, чтобы побыть одному и успокоиться, это куда более правдоподобно.

— Значит, так оно и было, — кивнула Вика.

— Да, но к чему тогда врать? Захотелось человеку уединения, он и уединился. Это, по-моему, неподсудно.

— Наверное, не хотел, чтобы его лишний раз связали с этой чертовой подсобкой. Ты забыла, ему ведь и так не повезло, именно он нашел там тело!

— Не забыла. Тоже странное объяснение — он, видите ли, направлялся в гримерку, а случайно попал в подсобку. Ладно, Талызин еще способен это проглотить, но никак не мы с тобой.

— Почему? — заинтересовалась Вика.

— Ты бы каким путем пошла в гримерку?

— Через сцену, конечно. Слушай, а точно! Мимо подсобки — это крюк.

— Вот именно! — удовлетворенно кивнула Марина. — Так что Кирилл целенаправленно шел в подсобку.

— И это доказывает его невиновность! — радостно выкрикнула Вика. — Если б он знал, что там лежит тело Преображенского, ни за что бы туда не пошел. Он же не дурак!

— Да, не пошел бы, если б не возникло подобной необходимости. Обрати внимание, первый человек, попавший на место преступления, имеет возможность уничтожить или подтасовать улики.

— Какие еще улики?

— А я почем знаю? Может, он вызвал Евгения Борисовича запиской и должен был эту записку забрать и уничтожить, а может, что еще. Вариантов можно придумать множество, один другого правдоподобнее. Вот что действительно интересно, так это чем же Евгений Борисович так Кирилла допек. До тебя не донеслось никаких слов их ссоры?

— Нет, к сожалению, я застала уже результат. И зачем я тебе про все это рассказала, дернул же черт! Там наверняка самое простое объяснение, а ты выдумываешь всякие гадости.

— Ну, и предложи мне хотя бы один вариант этого самого простого объяснения, — потребовала Марина. — Только учти, чтобы вывести Кирилла из равновесия, требуется нечто достаточно серьезное.

Вика с готовностью напрягла воображение, однако безуспешно.

— То-то! — с торжеством констатировала жестокая подруга. — Единственное, что мне приходит в голову, это что Преображенский догадался об его отношениях с Наташей, только я не думаю, что это должно было сильно Кирилла задеть. Наверняка ему не впервой заводить романы на стороне.

— Господи, ну, как тебе не стыдно! У человека несчастье — парализовало жену. Да, еще ведь две девочки! И он обо всех о них говорит с такой нежностью, я всегда слушаю и восхищаюсь. Другой бы парализованную жену сразу бросил, а он ухаживает за ней и по-прежнему ее любит.

— Удивительно, как при столь сложных обстоятельствах он находит время на студию, — невинно заметила Марина.

— С женой иногда сидит сестра жены, — объяснила Вика. — К тому же старшая дочка уже достаточно большая, чтобы при необходимости проследить за матерью. Если б он заводил романы на стороне, так не рассказывал бы всем, что женат!

— Вроде бы да, — неохотно кивнула подруга, — и все-таки… Вот есть нечто неуловимое в поведении мужчин, привыкших к любовным победам, и в Кирилле я четко это чувствую. В том, как он подает мне пальто, как смотрит.

— Ты что, имеешь в виду, он подбивает к тебе клинья?

— Нет, что ты. Похоже, это у него уже на уровне условного рефлекса. Он и с тобою ведет себя аналогично. Кстати, Кирилл хотя и не красавец, но очень привлекателен.

— Ну, привлекателен. Это что, недостаток?

— С точки зрения сохранения верности парализованной жене — несомненно.

— Они с Денисом работают вместе, — вспомнила Вика, — так что если бы Кирилл был из таких, Денис бы знал.

— А они работают вместе?

— Да. Наташа привела в студию свою подругу Дашу, Даша — своего жениха Дениса, а Денис — своего коллегу Кирилла.

— Тогда есть смысл осторожненько Дениса порасспрашивать. Хотя его может сдерживать мужская солидарность. Я даже и не представляю, как поаккуратнее подойти к этой теме.

— В каком смысле — поаккуратнее?

— Чтобы в глазах Дениса это выглядело легким трепом, а не наушничаньем. Впрочем, это не столь важно. Даже если Кирилл и не заводил романов на работе, в студии явно завел.

Вика скептически пожала плечами:

— И на основании чего ты делаешь такой вывод? Только потому, что Таша случайно перебила Талызина именно тогда, когда он задал Кириллу вопрос о подсобке?

— Не только. В самом конце, когда Талызин стал спрашивать Кирилла, спорил ли тот с Преображенским, Наташа опять-таки ловко увела разговор в сторону. Да, кстати! У тебя не сложилось впечатление, что котенка они с Кириллом подобрали вместе?

— Таша с Кириллом? Нет, конечно. При чем здесь Кирилл?

— А при том, что, описывая котенка, Наташа обратилась к нему за подтверждением. А он, между прочим, в ответ цыкнул на нее не в самой вежливой форме, а она покорно стерпела. У меня впечатление, что он всеми силами стремится скрыть их связь, а она думает только о нем, забывая о себе.

— Честное слово, фантазии на пустом месте! — недоуменно констатировала Вика. — Если б что-то такое было, я бы заметила!

Марина улыбнулась:

— Вот яркий пример того, почему считается, что нельзя верить свидетельским показаниям. Сколько будет свидетелей, столько различных вариантов происшедшего. Но, даже если считать, что в этом вопросе я ошибаюсь, Кирилл все равно остается самым подозрительным. Его поведение кажется лишенным всякой логики — а это значит, мы просто этой логики не видим, поскольку не знаем о нем чего-то очень важного.

— Можно подумать, мы все всегда логичны!

— Даже в нелогичности есть своя логика — логика соответствия характеру.

— А я думаю, самая подозрительная — Галина Николаевна, — вернула подругу к конкретике Вика. — Вспомни, как она стала себя вести! Прямо мегера какая-то! Видимо, она жутко ревнивая. На Дашеньку кидается. Кстати, она ведь не призналась, что ссорилась с мужем, пока ее не припер к стенке Денис. А когда ее приперли, выдумала, как и Сосновцев, нелепую отговорку.

— Нет, — возразила Марина, — ее отговорка мне не кажется нелепой. Она много лет прожила с Евгением Борисовичем и пережила с ним немало премьер. Не сомневаюсь, она прекрасно знает, к каком состоянии он тогда находится, как себя ведет. Она должна была привыкнуть, что в день премьеры он сам не свой и его слова не стоит принимать всерьез. Вот если б он продолжал настаивать на разводе и после спектакля, тогда другое дело, у нее был бы повод тревожиться, а так… Нет, ее объяснение вполне согласуется с логикой ее характера. Кстати, в день премьеры «Короля Лира» Преображенский тоже что-нибудь выкинул?

— Не помню. Но премьера прошла удачно. А, помню! Именно тогда он начал атаковать бедную Дашеньку. Но все-таки ты зря все усложняешь. Галина Николаевна убила мужа из ревности — самое обычное дело. Или Сосновцев из-за махинаций. А больше некому!

— Счастливая ты, Вика, — не без зависти заметила Марина.

— Почему?

— Потому что ты совершенно искренне считаешь, что наиболее приемлемый для тебя вариант и обязан оказаться правдой. Тебе не хочется, чтобы виноват был кто-нибудь из членов студии, поэтому ты выбрала тех двоих, которые имеют к ней наименьшее отношение.

— Я их выбрала вовсе не поэтому! Просто они кажутся мне самыми подозрительными. Нет, они мне кажутся единственными подозрительными!

— Вот потому я и говорю, что ты счастливая. Я была бы очень рада, если б мои выводы зависели от моего желания. Только, к сожалению, некоторые вещи лезут в голову, хочешь ты того или нет.

Тут Вика глубоко вздохнула и тихо произнесла:

— Нет, Марина, ты не знаешь. Мне тоже иногда лезет в голову, хочу я того или нет. Я вот все думаю…

Марина глянула выжидающе, и Вика поспешно объяснила:

— Только ты не делай из этого каких-нибудь выводов, это вовсе ничего не значит! Может, мне почудилось. А если и нет, то ничего в этом нет такого. Человек может по-всякому реагировать на… Ну, короче… Только не смейся надо мной, ладно? Знаешь, сегодня меня очень удивила Тамара Петровна. Ух, выложила, и стало легче! Нет, удивила — это не то. Я почему-то все время на нее раздражалась. Может, это просто мои нервы?

— Нет, — после короткой паузы отреагировала собеседница, — это не просто твои нервы. Я опасалась касаться этой темы, но раз ты сама начала… Извини, если это прозвучит невежливо, но у тебя с Тамарой Петровной нет каких-нибудь… ну, не вполне законных секретов?

Виктория Павловна недоуменно потрясла головой:

— Не вполне законных секретов? Ты что имеешь в виду? А, наверное, то, как мы выплачиваем ей премии?

— Какие премии?

— Ну, у Сосновцева на наш кружок реально имеется две ставки — моя и еще одна, якобы для подсобного рабочего. Ее он берет себе, хотя по большому счету должна получать Тамара Петровна. Но иногда с этой ставки мне удается выцыганить у Сосновцева для нее премию. Все это незаконно, но наш директор такой жук, что, отними у него эту ставку, рассвирепеет и тут же нас прикроет.

— И большая ставка? — полюбопытствовала Марина.

— Да нет, конечно!

Марина брезгливо поморщилась:

— Больше всего на свете не люблю в мужчинах мелочности. У самого денег куры не клюют, а он отбирает у пенсионерки какие-то жалкие гроши. Отвратительно! — и, сменив тон, она добавила: — Но я имела в виду другое. Тамара Петровна обращалась с тобой сегодня, как будто вы вместе что-то такое затеяли. Это не так?

— Что затеяли?

— Нечто, что надо скрывать от окружающих, но что сама Тамара Петровна вполне одобряет. Вообще-то, она обычно держится с тобою довольно почтительно и, уж несомненно, уважительно. Она человек того поколения, у которого в крови соблюдение субординации. А вот сегодня она не только не чувствовала дистанции между вами, а скорее наоборот. Ну, вот, она как будто бы все время тебе подмигивала, понимаешь?

— Это уж ты на нее наговариваешь, — вступилась за любимую сотрудницу Вика. — Вовсе она мне не подмигивала.

— Я сказала — как будто подмигивала. Психологически, понимаешь? И мне интересно, имеются ли для этого основания.

— Основания? Не знаю. По-моему, как было раньше, так и сейчас. Ничего же не изменилось!

— Кое-что изменилось, — уточнила собеседница. — Убили Евгения Борисовича. Слушай, а ты в день премьеры ничего такого не видела, связанного с Тамарой Петровной? Вот, например, Талызин обратил внимание, что она надолго уходила с банкета, а она уверяет, что была в туалете. Ты ее не видела в районе подсобки?

— Да нет, по-моему. Ну, не помню я! Я ж не думала, что все это будет важно. Я пьяная была.

— Да, но Тамара Петровна может не догадываться, что ты не помнишь. Предположим, она ходила в подсобку и, выходя, наткнулась на тебя. Она полагала, что ты выдашь ее следствию, а ты не выдала. Она решает, что ты вполне одобряешь совершенное ею убийство и вы практически соучастники. Вот она и ведет себя с тобой, как с соучастницей, а не как с руководителем. Но ты-то ни о каком соучастии не догадываешься, поэтому ее поведение тебя раздражает. Логично?

— Ты, кажется, обещала не делать из моих слов никаких плохих выводов, — укоризненно ответила Вика.

— Ничего я такого не обещала! Как я могу не делать выводов, если они напрашиваются сами? Ладно, не хочешь, чтобы убила она, предлагаю другой вариант. Она, как и ты, видела, что Кирилл поругался с Преображенским и в гневе побежал в подсобку. Как и ты, она решила его не выдавать, потому что убийство Преображенского представляется ей не преступлением, а делом благим и правым. Вот эта ваша общая тайна и создает у нее ощущение сопричастности.

— Я вовсе не считаю убийство Преображенского делом благим и правым!

— Тогда почему скрываешь от Талызина то, что знаешь про Кирилла?

— А потому, что не хочу создавать неприятности ни в чем не повинному человеку. А, кстати! Ты ведь тоже скрываешь, разве нет?

— Но я же его не видела.

— Все равно, зато ты знаешь от меня.

— Ты права, — не без удивления кивнула Марина. — Я действую из тех же соображений — не хочу неприятностей ни в чем не повинному человеку. Только этот человек — ты, и я твердо знаю, что ты ни в чем не повинна.

— А я твердо знаю, что ни в чем не повинен Кирилл. И Тамара Петровна тоже!

И остальные. И вообще, это было не убийство, а несчастный случай!

— Следователь считает иначе.

— А надоел мне этот чертов следователь! Тоже, как ты, выдумывает всякую гадость. Ну, тебе еще позволено, ты автор, но он-то — серьезный человек, милиционер! Сил моих с вами больше нет!

И, раздраженная, Вика отправилась спать. Однако спалось ей плохо, поскольку терзали дурацкие мысли, внушенные вредной подругой. В словах о том, что поведение Кирилла довольно загадочно, имелся определенный смысл. Впрочем, скорее всего, тут было какое-нибудь самое невинное объяснение. Вот бы додуматься до него самой и выложить результат Маринке, то-то она бы поразилась, а, может быть, даже восхитилась! Неожиданно Виктория Павловна сообразила, каким образом этого проще всего добиться. Окрыленная удачной идеей, она, наконец, спокойно заснула.

Назавтра вечером Вика направилась к Кириллу домой. Она никогда там не бывала, однако адрес знала. Ну, действительно, как естественнее всего поступить, если тебе надо выяснить что-то о человеке? Взять да у него спросить, правда? Впрочем, Вика догадывалась, что Марина по своей привычке усложнять элементарные вещи вряд ли одобрила бы такой подход. Значит, незачем ставить ее в известность заранее, надо сперва сделать, а потом уже рассказать.

— Кто там? — весело осведомился женский голос.

— Виктория Павловна. Я руковожу театральной студией, куда ходит Кирилл. Он дома?

Загромыхали замки и цепочки, и через некоторое время дверь отворилась. За ней стояла женщина лет сорока с небольшим — очевидно, сестра жены. Наметанным глазом Вика определила, что у нее не менее двух десятков лишних килограмм. И вообще, красотой она не отличалась, зато казалась спокойной и доброжелательной.

— Проходите, пожалуйста, Виктория Павловна! Очень рада вас видеть. Знаете, по рассказам Кирюши я вас именно такой и представляла.

— А, — произнесла Вика, не в силах понять, сделан ли ей комплемент или наоборот.

Квартира несколько изумила. Во-первых, три огромных комнаты в сталинском доме, плюс большой коридор, плюс холл. Во-вторых, все это явно после евроремонта. В-третьих, мебель — сплошное загляденье. Короче, кто б мог подумать, что Кирилл настолько богат?

— Меня зовут Ольга Михайловна, — представилась сестра жены. — Лучше просто Оля.

— А я тогда просто Вика.

— Хотите чаю? Или кофе? Кирюши пока нет, но мы вполне можем начать без него. Смотрите, какой у меня сегодня торт!

Оля, проведя гостью на кухню, откинула крышку с коробки и продемонстрировала нечто, обильно украшенное кремовыми розами.

— По мне, чем больше крему, тем лучше, — пояснила она. — Но, если вы не любите, вам выберу кусочек попостнее. Торт хороший, из «Метрополя».

— У вас сегодня какой-то праздник? — догадалась Вика.

— Нет, — засмеялась собеседница, — вовсе нет. Просто люблю я, грешница, сладкое, вот каждый день и покупаю. Для фигуры, конечно, вредно, но я решила на это плюнуть. Ну, не отказывать же себе во всем?

— Это да, — неуверенно кивнула Вика. — Так во сколько должен прийти Кирилл?

— Ну, вам лучше знать, когда обычно кончаются ваши занятия. Да, я сразу и не подумала! Как же они сейчас занимаются там без вас? Ведь вы же — душа студии, я знаю! Кирюша не хочет, чтобы я ходила к вам на спектакли, стесняется, но все мне рассказывает.

Виктория Павловна поперхнулась и закашлялась. Это дало ей время на раздумье. Вот так новость! Кирилл, значит, наврал, что сегодня репетиция. Маринка права, непростой он тип, но не выдавать же его за это? Мало ли, какие у него причины?

И она скороговоркой произнесла:

— А читка пьесы происходит без меня.

Впрочем, Оля не слишком-то заинтересовалась странным противоречием. Она упоенно заваривала чай, доставала из шикарного холодильника нарезки.

— А с ним поужинаем еще раз, — с энтузиазмом заявила она.

Вике очень хотелось посмотреть на жену Кирилла, а не только на ее сестру, однако прямо просить познакомиться показалось неприличным. Может, она в таком плохом состоянии, что не видится с посторонними?

Все было очень вкусно, Оля уплетала за обе щеки и радостно щебетала, повествуя о перипетиях недавнего приобретения новой немецкой кухни бирюзового цвета.

— А то у всех белые да серые, скучища!

Вика слушала и кивала. Наконец, раздался звонок в дверь.

— Вот и Кирюша! Он очень не любит открывать своим ключом, а любит, чтобы открывала я. Такой милый, как ребенок!

— Извини, Ольчик, что так поздно, — раздался знакомый голос из прихожей.

— У нас новая пьеса, вот мы и задержались.

— А у меня для тебя сюрприз! — засмеялась Оля. — Знаешь, кто к нам пришел? Вика!

— Какая Вика?

— Ну, твоя Виктория Павловна, из студии. Такая славная! Я рада, что с нею познакомилась. Вика, где вы?

Вика вышла в прихожую. Кирилл стоял, оцепенев, однако лицо выглядело безмятежным, лишь появившиеся струйки пота выдавали напряжение. Он вытащил из кармана носовой платок, вытер лоб, но без большого успеха, поскольку платок почему-то оказался завязан узлом. Узел этот вызвал у Вики смутные ассоциации, только уточнять их не было времени. Бедного Кирилла следовало срочно успокоить!

— Я сегодня не пошла в студию на читку пьесы, а зря, — быстро объявила она. — Вот и решила по пути заехать, кое-что у тебя узнать.

— Но сначала — ужин, — сказала Оля.

— Ну, меня-то вы уже накормили.

— Так разве это ужин? Бутерброды да тортик — это перекусон, а ужин должен быть горячий. У меня все как раз согрелось. Кирюша, твои любимые фаршированные перцы!

— Спасибо, — вымученно улыбнулся Кирилл.

«А жена что, вообще не ест? — удивленно подумала Вика. — И дочки. Уже вечер, им пора быть дома».

— Вы не боитесь отпускать девочек так поздно? — вслух спросила она. — Времена сейчас опасные.

— Каких девочек? — уточнила Оля.

— Ну… дочек… то есть, племянниц, — Виктория Павловна осеклась, не понимая, как поделикатнее выразиться.

— Ну, детей-то у нас с Кирюшей нет, — махнула рукой Оля. — Сразу как-то не завели, а теперь и неохота. А племянницы Кирюшины гостят у нас редко. Так что сегодня мы с ним вдвоем. Вот хорошо, вы пришли! Люблю гостей. Но и вдвоем тоже хорошо.

Вика вздрогнула, как громом пораженная. Только тут до нее вдруг дошло, с кем она провела последний час. С парализованной женой, матерью двух дочерей! Ну и жук этот Кирилл! Значит, он все врал. Зачем? Кому есть дело да его семьи? Сам болтал направо и налево, никто его за язык не тянул! А в какое положение он поставил ее, Вику? Слава богу, обстоятельства сложились так, что она не выдала ничего жене, а если бы случайно выдала? Хоть бы предупредил, что ли!

Впрочем, она тут же вспомнила, что нагрянула в гости неожиданно. И все равно, должен был заранее подумать о подобной возможности. Маринка права, странный он человек, непонятный!

Едва ужин был съеден, Вика предложила:

— Кирилл, может, немножко прогуляемся? И ты расскажешь мне про читку.

— У меня нет времени, — холодно ответил он. — Завтра на работу.

Тут уж она разозлилась. Крутишься, как вор на ярмарке, чтобы его не подставить, а он тут дуру из тебя делает!

— Ладно, — ехидно согласилась она, — поговорим здесь.

— Впрочем, голова у меня несвежая, — пошел на попятный собеседник, — так что немного прогуляться невредно. Я ненадолго, Ольчик.

— Да иди, — весело согласилась жена, — у меня как раз сериал начинается. Заходите почаще, Вика, я всегда рада.

На улице Кирилл молчал, словно ничего не случилось, поэтому проявить инициативу была вынуждена Вика.

— Ты не хочешь мне объяснить, в чем дело?

— А в чем? — невинно осведомился он.

— Ну, знаешь ли! — вскипела Виктория Павловна. — Пел тут нам всем про парализованную жену и любимых доченек, мы уши развесили, а на самом деле! Чего ты нас за нос-то водишь?

— Да не вас, — сказал Кирилл. — Просто так получилось.

— Как это — получилось?

— Ну, понимаете, когда я перешел на свою нынешнюю работу, там одна баба вцепилась в меня мертвой хваткой. Я уж не знал, как от нее отделаться, вот и пришло в голову придумать, что есть дочки и что парализована жена. Ну, чтобы эта баба ни на что не рассчитывала. А она разболтала всему отделу. Ну, не стану же я им все объяснять? Решил, бог с ним, пускай.

— А нам зачем врал? — несколько сбавила обороты Вика.

— Так в студии же Денис, а мы вместе работаем, — пояснил собеседник. — Что мне оставалось?

Действительно, что ему оставалось? Раз Денис считал, что у Кирилла двое детей, пришлось и с остальными придерживаться той же версии. Осмыслив данный факт, Вика чуть было ни попрощалась, но вовремя вспомнила о причине своего визита и остановила уже собравшегося поворачивать обратно Кирилла.

— Погоди! У меня еще вопрос. Что там такое было между тобой и Преображенским в день премьеры?

— Виктория Павловна, — недовольно поморщился тот, — охота вам брать на себя заботы следователя? Вот он пускай и выдумывает всякую чушь, а вам зачем? Ничего у меня с Преображенским не было.

— Но я же сама видела, — удивилась Вика. — Ты выбежал из гримерки и рванул в подсобку. А до этого вы ругались.

— Ругались? Господь с вами, Виктория Павловна. Да, кажется, мы действительно немножко поболтали с Евгением Борисовичем в гримерке о том о сем.

— А по-моему, на повышенных тонах, — неуверенно возразила Вика.

— Возможно, немного и повздорили. Премьера на носу, все на взводе. Он сказал мне, что я бездарь, а я ему, что он склочник. Короче, оба немного разрядились, а потом я вспомнил, что мне нужна дискета, и побежал в подсобку, чтобы успеть ее найти. Вот и все, а вы только зря забиваете себе этим голову. Ну, мне пора!

И он удалился, а несколько сбитая с толку Вика поехала домой. Ей было неприятно, но почему, она четко осознать не могла. То ли причина в том, что она так беспардонно влезла в чужую личную жизнь и принялась выведывать чужие секреты, то ли в том, как вел себя при этом Кирилл. В общем, побродив немного в расстроенных чувствах по квартире, Виктория Павловна решила позвонить Марине. Та ведь первая стала подозревать Кирилла, вот пускай и объясняет, что к чему!

Марина выслушала с привычным вниманием, время от времени задавая наводящий вопрос. Когда повествование было закончено, мрачно поинтересовалась:

— А он не просил тебя, чтобы ты никому про это не рассказывала? То есть, про его семью. Особенно Наташе?

— Нет, не просил.

— Бедная девочка, — вздохнула Марина. — Видимо, он уже рад бы любым способом от нее избавиться. А на свидания продолжает бегать, вот мерзавец-то!

— С чего ты взяла, что у них свидания? — вступилась Вика.

— Ты что, забыла? Ты ведь сама сказала мне про его платок.

— Он был завязан в узел. Где-то я такое видела, это точно!

— Где, где! У Таши привычка, нервничая, завязывать все в узлы. Ну, вспомни премьеру! Тамара Петровна в последний момент спешно распутывала за занавесом скатерть, потому что Наташа сделала из скатерти какой-то дурацкий куль, а время поджимало.

— Да, точно. Так ты думаешь… все-таки они встречаются?

— Ну, конечно! А где он, по-твоему, пропадает вечерами? В библиотеку ходит — в глубокой тайне от жены изучает труды классиков?

— Не обязательно. Может, куда-то еще. С приятелями встречается — многие жены этого не одобряют. Или пиво пьет.

— Ну, конечно! — язвительно повторила Марина. — Судя по твоим рассказам, у его жены идеальный характер, от нее мало что потребовалось бы скрывать, она всем довольна. Однако, полагаю, что роман с другой женщиной не порадовал бы даже ее.

— Это да, — согласилась Вика. — Только что ему остается делать? Она его старше лет, может, на десять, и толстая очень. Ей, бедной, нелегко удержать мужчину. Конечно, Таша в сто раз привлекательней!

— Какая с его стороны предусмотрительность — тошно становится! Задурить девчонке голову — это запросто, это пожалуйста, но только для безопасности сразу расставить точки над и. «У меня парализованная жена и две девочки, я их никогда не брошу, поскольку до предела благороден». А она еще дурочка, на нее такие штуки действуют безотказно. «Ты должна любить меня бескорыстно, потому что при всей любви к тебе я никогда на тебе не женюсь». Тонна благородства! А, стоило ему попасть в переплет, так сразу стало не до любви, лишь бы шкуру свою уберечь. Вот и лавирует между двух огней!

— Погоди! По-моему, ни в какой переплет он не попал. Или ты по-прежнему подозреваешь его в убийстве? Так, что ли?

— По-прежнему? — разгневалась Марина. — Да в сто раз больше! Мужчина, способный так беспардонно врать близким женщинам, способен на все. Ему убить — раз плюнуть, главное, чтобы все было шито-крыто. Его волнуют в жизни две вещи — его удовольствия и его безопасность. Чего б ему не пойти по трупам?

Вика, куда спокойнее относящаяся к различного рода лжи, примирительно заметила:

— Но у него же нет мотива. Он даже и не ругался, оказывается, с Евгением Борисовичем, а так, слегка повздорил. Я же тебе рассказала!

— И ты что, действительно поверила?

— Так ему же лучше знать! — удивилась Вика. — А я, когда они ссорились, особенно не вслушивалась, у меня было своих забот полно.

— А ты вспомни! — настойчиво потребовала подруга. — Вспомни точно! Ты поговорила со мной о премьере, потом бежишь через кулису, из мужской гримерки доносятся голоса… Что ты тогда подумала?

— Что раз ругаются, значит, один из них, конечно, Преображенский. Да, ругались, это точно.

— Причем так, что через стенку слышно. Потом из гримерки появляется Кирилл. Как он выглядит?

— На себя непохож, весь всклоченный. Да, вот ты напомнила, и у меня все это встало перед глазами, а когда с ним разговаривала, так вроде не очень-то и помнила. Но если ругались, то почему?

— Вот это я и хотела бы узнать. Предположим, Преображенский узнал о его романе с Наташей и пригрозил рассказать все жене. Это, конечно, повод для скандала, но никак не для убийства. Жена, насколько я понимаю, достаточно снисходительная особа — повозмущалась бы да успокоилась.

— Вот все и прояснилось. Да, Кирилл поскандалил с Евгением Борисовичем, но никого не убивал.

— А в подсобку зачем ходил? — холодно осведомилась Марина. — Нет, тут слишком много совпадений, я в это не верю! Кстати, ты не знаешь, у него зарплата хорошая?

Несколько ошарашенная подобным скачком мысли, Вика ответила:

— Хорошая, я думаю. Он деньги никогда не считает. А что?

— Если я правильно поняла, квартира у него только что отремонтирована по высшему разряду. Причем сталинская квартира! А я свою живопырку никак не могу привести в порядок — денег не скопить. Уж я-то знаю, какие нынче цены на ремонт! Это с его зарплаты или с других доходов?

— Каких других? Жена у него, я думаю, не работает.

— Я тоже так думаю. Можно осторожненько выведать про зарплату у Дениса, он наверняка в курсе. Но, вообще-то, удобнее всего в этом деле разобраться милиции — у них свои каналы. Я предлагаю рассказать все Талызину.

— А я против, — твердо возразила Вика. — Ты просто взбеленилась из-за того, что Кирилл нас всех обманывал в отношении своей личной жизни, а ведь это, в конце концов, его личное дело, и мы не имеем никакого права в него лезть!

— Я взбеленилась, потому что его моральные принципы вполне соответствуют моральным принципам убийцы, а что там у него с личной жизнью, мне глубоко плевать. Кстати, интересный момент! Помнишь открытый люк накануне премьеры, куда чуть не провалился Евгений Борисович?

— Конечно.

— Так вот, помнишь, первым там должен был пройти Кирилл, но якобы случайно вышел с другой стороны? Очередная случайность, да уж! Вот что, Вика! Обижайся или нет, но, если ты Талызину не расскажешь, так это сделаю я. Я решилась.

— Вот так-таки и расскажешь? — не поверила Вика.

— Вот так-таки и расскажу. Конечно, естественнее было бы, если б это сделала ты, но, в конце концов, заставить я тебя не могу! Ты поступаешь, как считаешь нужным, и я собираюсь сделать то же самое. Мы обе в своем праве.

Виктория Павловна почувствовала, что подруга непреклонна. Есть в ней какое-то непонятное упрямство! Но, с другой стороны, раз она искренне убеждена, что Кирилл — убийца, ее поведение вполне естественно. Только она, с ее предвзятостью, наплетет следователю такого, что тот, наверное, сразу примется выписывать ордер на арест! Пожалуй, лучше будет, если Талызин услышит новости из более доброжелательного источника.

И Вика в последней надежде укоризненно произнесла:

— Если ты такая вредная… В жизни бы не подумала!

— Да, я такая вредная, — гордо согласилась Марина.

— Ну, тогда мне ничего не остается. Лучше уж расскажу я.

— Когда?

— Ну, не сейчас же! Уже давно ночь.

— Позвони Талызину завтра утром.

— О господи, куда такая спешка!

— Надо. Завтра утром, хорошо? А днем я тебе позвоню узнать, как дела. Ну, ни пуха, ни пера!

На следующее утро Вика неохотно набрала оставленный Талызиным номер телефона. К сожалению, абонент оказался на месте.

— Добрый день, Игорь Витальевич! Это Виктория Павловна. Мне надо кое о чем с вами поговорить. Но, наверное, не по телефону.

— Еду, — коротко ответил собеседник и положил трубку.

Удивительно — не поинтересовался, что к чему, не вызвал к себе, а сорвался и помчался. Загадочный народ эти милиционеры! Делать им, наверное, нечего!

Когда Игорь Витальевич уселся в кресло, Вика вдруг поняла, что объяснение будет куда менее трудным, чем она предполагала. Талызин выглядел таким обыденным, таким будничным, словно она была с ним знакома сто лет и могла спокойно поделиться, чем угодно, не опасаясь осуждения. Он слишком флегматичен, чтобы осуждать. Неинтересный человек, зато без заскоков. И она сперва несколько скованно, а потом все оживленнее поведала ему о ссоре Преображенского с Кириллом, о своих вчерашних открытиях и о Марининых догадках.

— Я ни во что это не верю, — заключила рассказ она. — То есть в роман с Наташей еще поверить могу, а в убийство, конечно, нет. И я бы, разумеется, не стала вообще выдавать Кирилла вам на растерзание, если б не Марина. Но она вбила себе в голову всякую ерунду и меня заставила, понимаете?

— Не вполне, — немного ошарашено ответил собеседник. — Значит, вы были свидетелем ссоры Левинсона с убитым, которую Левинсон утаил от следствия. И вы тоже собирались ее утаить, так получается?

— Ну, да, — охотно подтвердила Вика. — Раз он сам вам не сказал, было бы странным, если бы сказала я. Это ведь его дело, а не мое, а я в чужие дела без необходимости не лезу.

— Мда, — протянул Талызин. — Даже если отставить в сторону правовой аспект данного вопроса, вас не смущало, что вы, возможно, покрываете убийцу?

— Глупости какие! — засмеялась Вика. — Конечно, если б он был убийцей, я бы его покрывать ни за что не стала. За кого вы меня принимаете? Но он-то обычный человек, а вы бы привязались к нему ни за что ни про что и стали нервы ему трепать. Нет, — спохватилась она, — я вас не обвиняю, у вас работа такая, но я-то в милиции не работаю! Зачем же я стану причинять своему знакомому лишние неприятности?

— А вы не полагаете, что эта ссора, да еще так тщательно скрываемая, да еще произошедшая по неизвестной причине, с большой долей вероятности указывает на Левинсона как на возможного убийцу?

Виктория Павловна пожала плечами.

— Ну, если так рассуждать, то и вы возможный убийца.

— Я?

— Ну, конечно. Вы ссорились с Преображенским на банкете, Марина это слышала собственными ушами. А сами это скрываете, и причина ссоры неизвестна.

И Вика с торжеством посмотрела на застывшего в полной прострации следователя. Знай наших!

— Вот видите, Игорь Витальевич! Всякие там улики, они на самом деле мало, что значат. Хоть вы и ссорились, но, конечно, не убивали, с этим теперь даже Маринка согласна. Сперва она вас подозревала, а теперь перестала. Зато к Кириллу прицепилась, как банный лист. Если б я вам про него сейчас не рассказала, то рассказала бы она. Ну, я и решила, что лучше уж я, понимаете?

Талызин махнул рукой, хмыкнул, потом снова махнул и весело заявил:

— Вы своею откровенностью обезоружите любого, честное слово! Значит, сперва вы подозревали меня в убийстве, а теперь перестали? Спасибо!

Вике стало стыдно, и она поспешно вставила:

— Я не подозревала, это Маринка. Но вы на нее не обижайтесь, пожалуйста! У нее характер такой. Нельзя же обижаться на человека за его характер.

— Я вовсе не собираюсь на нее обижаться, — посерьезнел Игорь Витальевич.

— Тем более, поскольку это она, оказывается, заставила вас сказать мне правду. Давайте вернемся к Левинсону. Итак, он скрыл ссору с Преображенским, к тому же неправильно информировал меня о причине своих визитов в пресловутую подсобку. Я и сам заподозрил неладное, но решил пока на него не давить. А вот о его связи с племянницей покойного я, конечно, не догадывался.

— Но это еще не точно!

— Однако достаточно вероятно. Ваша подруга Лазарева, она женщина неглупая и не склонная к сплетням, на пустом месте такой вещи не придумала бы. Оригинальная вырисовывается картина! Значит, Левинсон уверяет, что его жена лежит в параличе, и, прикрываясь этой сказкой, дурит головы юным дурочкам и безопасно ходит налево. Интересно, догадывается ли об этом ее брат?

— Брат? — повторила Вика. — Почему брат? Чей брат?

— Неважно. Вот что, вы обе с Лазаревой очень мне помогли, и, я надеюсь, этим ограничитесь. Если возникнут какие-то мысли, я с удовольствием их выслушаю, но уж действовать предоставьте мне. Договорились?

— Ну, конечно. Я бы вообще не стала об этом думать, если б не Маринка. То ей, видите ли, не угодила Дашенька, теперь Кирилл.

— Дашенька? — улыбнулся следователь. — Ну, это обычная женская ревность. Умные женщины зрелых лет обычно на дух не переносят наивных, хорошеньких да молоденьких.

— И вовсе нет, — удивилась Вика. — Я, например, очень их люблю.

Талызин фыркнул от сдерживаемого смеха, и Виктория Павловна, нахмурившись, уточнила:

— Вас что, не тронула попытка Дашеньки взять вину на себя? В нашем с Мариной возрасте уже такого не сделаешь.

— Последнее вопрос спорный, но девочка меня, разумеется, тронула. К тому же она на редкость талантлива. У вас, Виктория Павловна, дар подбирать людей и не меньший — сглаживать отношения между ними. Уверен, что там, где работали вы, никогда не бывало серьезных конфликтов. И это несмотря на то, что творческие коллективы наиболее конфликтоопасны.

— Ох, — вздохнула Вика, — раньше действительно не было, зато теперь… И все потому, что Маринка такая упертая! Знаете, хуже любого мужчины… Нет, погодите-ка!

Неожиданно ей пришла в голову идея — настолько простая и гениальная, что заставила подскочить.

— Игорь Витальевич! — закричала Вика в неописуемой радости. — Вы ведь хотите сделать доброе дело, правда? И вам это ничего не будет стоить, вам это будет легко. А мне ужасно важно! Вы сделаете, да?

— Ну, смотря что, — осторожно ответил Талызин.

— Да ничего трудного! Просто прижмите чуть-чуть этого жука Сосновцева и намекните ему, что вам нравится Маринина пьеса. Что вы хотите, чтобы ее поставили, понимаете? Вот и все!

— Но она же уже поставлена, если я не ошибаюсь?

— Это первая, а я хочу вторую. Вторая еще лучше, и труппе как раз подойдет. А Маринка, она вроде умная, а с людьми почему-то не умеет. То есть с обычными умеет, а с нужными никак. Она со всеми поссорилась — и с журналисткой, и с Сосновцевым. Поэтому Сосновцев не хочет, чтобы мы ставили ее пьесу, а требует «Ромео и Джульетту». А у нас нет Ромео, понимаете?

— Вполне. Ромео у вас в труппе действительно нет.

— Ну, вот. А Сосновцев грозит, если я не выгоню Марину, прикрыть студию и сделать вместо нее биллиард. Я все время об этом думаю, извелась вся. И только теперь до меня дошло!

— Что дошло? — уточнил недогадливый Талызин.

— Сейчас объясню. Сосновцев, он очень пронырливый тип и наверняка в чем-нибудь химичит — по работе, я имею в виду. Поэтому он будет стремиться не вступать с милицией в конфликты. Ну, чтобы не привлечь внимание к своим махинациям, так?

— Предположим. Он действительно очень старается произвести на меня благоприятное впечатление.

— Вот именно! И если вы ему скажете, что с нетерпением ждете постановки новой Марининой пьесы и будете отслеживать ситуацию, он побоится идти против вас и вынужден будет стерпеть. Для него ведь это не вопрос жизни и смерти, он просто из вредности хочет ей отомстить! Разве вам это трудно? Скажете пару слов, и вполне достаточно.

— Значит, — живо поинтересовался следователь, — на директора ваша лояльность не распространяется?

— В каком смысле? — не поняла Вика.

— Ну, вы так стремитесь скрыть от меня все неблагоприятное, что вам известно о ваших знакомых, а тут вдруг сами наводите на мысль о его финансовых махинациях.

Виктория Павловна на секунду задумалась, потом честно сообщила результат своих раздумий:

— Во-первых, с финансами мухлюют все, ничего в этом особенного нет. Во-вторых, вы ведь не из финансового отдела, так зачем вам в это вникать? Только лишняя головная боль. А в-третьих, нечего этому Сосновцеву быть таким вредным! Ну, не хочет она с ним трахаться ни за какие коврижки — так что, издеваться над ней за это? Вот вы, например, разве стали бы за это над человеком издеваться? Вот говорите, только честно, — разве стали бы?

И она удовлетворенно кивнула в ответ на неопределенное мычание:

— Именно, не стали бы! Любой нормальный человек плюнул бы да нашел другую, не одна она на свете, а этот прицепился и издевается. Так вы согласны?

Словесного выражения согласия дождаться не удалось — открылась дверь, и на пороге появился Лешка.

— Боже, — ахнув, всполошилась огорченная Вика, — а я ведь собиралась к твоему приходу обед разогреть, честно! У тебя не мать, а сплошное недоразумение. Ты уж извини.

Ну, почему она такая никчемная? Сколько обедов недоготовила она в прошлой своей жизни — в той светлой жизни, когда рядом был Сашка, — и ни разу не слышала упрека, и не догадывалась даже, что тут есть, за что упрекнуть. И вот, казалось бы, после его смерти она осознала свою вину и решила исправиться, искренне решила — а все равно, выходит, не исправилась. Но нет, нет, если бы Сашка был сейчас здесь, она бросила бы все, она день и ночь стояла бы у плиты, она старалась бы, чтобы он был счастлив и огражден от дурацких домашних забот… только бы он был сейчас здесь…

Чей-то тяжелый вздох прервал грустные Викины мысли. Она, вздрогнув, пришла в себя и посмотрела на гостя и сына. Оба выглядели совершенно не расположенными вздыхать. Лешка весело произнес:

— Да сам разогрею, ты вроде занята. Здравствуйте, Игорь Витальевич.

— Игорь Витальевич, пообедаете с нами? — предложила Вика. — Как время быстро пролетело, я и не заметила! Я сейчас моментально разогрею.

— Хорошо. А мы с Лешей пока в шахматы сыграем.

Она отправилась на кухню, мимоходом удивившись, откуда Талызину известно про увлечение Лешки шахматами. Стоя у плиты, она с легким неудовольствием обнаружила, что опять вела себя со следователем не лучшим образом. Вместо того, чтобы гордо и с достоинством сообщить ему требуемую информацию, она разболталась, как последняя дурочка, чем наверняка произвела самое отталкивающее впечатление. Этот тип почему-то действует на нее расслабляюще, общаясь с ним, она совершенно забывает, что под людей требуется подстраиваться, иначе ничего от них не добьешься. Вроде бы данную науку она усвоила настолько твердо, что применяет ее автоматически, делая исключение лишь для близких, и вдруг так опростоволоситься! Например, разве она правильно преподнесла следователю мысль о разговоре с Сосновцевым? Взяла и выложила напрямик. А надо было осторожно намекнуть, постаравшись создать впечатление, что Талызин додумался до всего сам. Да, еще польстить, мол, вы такой замечательный, что к вашему мнению невозможно не прислушаться, поэтому директор сразу с вами согласится! Затмение какое-то нашло, честное слово! Впредь надо быть умнее.

Но обед уже поспел, сокрушаться дальше времени не было. Правда, первую пару минут за столом Вика попыталась выполнить благие намерения и вести себя разумно, однако почему-то быстро снова стала естественной, даже и не заметив, как же это получилось.

— Так во сколько у вас сегодня репетиция? — осведомился Талызин после кофе. — И Сосновцев ваш там будет? Так я, пожалуй, зайду. И попросите Лазареву, пусть тоже придет. До вечера!

К сожалению, Вике не удалось услышать беседу Сосновцева со следователем, хотя страшно хотелось. Как бы там ни было, они появились дружным тандемом, и Талызин с вежливым занудством испросил разрешения присутствовать при репетиции новой пьесы, поскольку весьма ею заинтересован, а директор добавил, что и сам заинтересован не меньше, тем более, что по здравом размышлении осознал, насколько невыполнимо пожелание бедного Евгения Борисовича относительно «Ромео и Джульетты». При этих словах он искоса бросил нервный взгляд на Марину, и Вике довелось заметить странный феномен. Сперва подруга немного отпрянула, словно в отвращении, но затем на мгновение опустила глаза и подняла их на поклонника уже сияющими благодарностью, а лицо ее расцвело улыбкой. Эта улыбка заставила Сосновцева сделать несколько шагов вперед с видом слегка ополоумевшего индюка, но Марина хитрым маневром оказалась возле Игоря Витальевича, который тут же с нею заговорил. Вика решила, что эпизод стоит запомнить, поскольку он будет прекрасно смотреться на сцене — разумеется, если немного усилить акценты.

Короче, в этом смысле все складывалось как нельзя лучше. Правда, возникли неприятности совсем иного рода. Кирилл подкараулил Вику в коридоре и мрачно заявил:

— Значит, выдали меня своему кавалеру? Спасибо! Вот как вы меня, значит, цените?

— Но, Кирилл! — попыталась оправдаться она. — Мне ничего другого не оставалось. Я уверена, все разъяснится, и ничего страшного не произойдет. Игорь Витальевич просто собирает сведения, вот и все.

— Да, но почему именно обо мне?

— Обо всех.

— Вот как? Что-то незаметно. Ну, так знайте! Если вы рассчитываете, что я и дальше буду вести себя, как дурак, то зря. Подставлять шею под удар — ищите для этого других. Вы меня хотите опустить, так я сам кого хочешь опущу, понятно? Как вы со мной, так и я с вами, понятно?

Вике было не очень понятно, однако уточнять она сочла неуместным. Пусть сперва остынет, нельзя выяснять отношения сгоряча. Вон, даже перешел на блатной жаргон — это Кирилл-то, всегда такой сдержанный! Нет, следует пока держаться от него подальше. И она поспешно юркнула в зал.

В новой Марининой пьесе было две героини-подружки, и на сей раз главной ролью оказалась Дашенькина, а Наташина второй. Девочки принялись за читку текста по ролям, сперва довольно невыразительно, но потом все больше увлекаясь. Увлеклась и Вика. Когда эпизод был сыгран, Талызин тихо произнес:

— Вот общаешься с актерами, люди себе и люди, ничем не отличаются от нас, а стоит им выйти на сцену, как все меняется. Именно это очаровывает в театре.

— Да, — кивнула Марина, — я сама часто об этом думаю. — И она задумчиво продекламировала:

— Над черной слякотью дороги

Не поднимается туман.

Везут, покряхтывая, дроги

Мой полинялый балаган.

Лицо дневное Арлекина

Еще бледней, чем лик Пьеро,

И в угол прячет Коломбина

Лохмотья, сшитые пестро.

Тащитесь, траурные клячи!

Актеры, правьте ремесло,

Чтобы от истины ходячей

Всем стало больно и светло!

— Удивительно точно, — согласился Талызин, и голос его, дрогнув, зазвучал незнакомо. — И истина-то ходячая, и балаган полинялый, а больно и светло все равно становится.

А Вика вдруг увидела этот балаган, и пестрые лохмотья, и бледные лица, словно давно знакомая картина всплыла неожиданно в памяти, заставляя сердце замирать то ли от счастья, то ли от горя.

— Маринка, неужели это ты сочинила? — почти в ужасе спросила она.

Подруга легко засмеялась.

— Спасибо, Вичка! Если б я могла такое сочинить… Это Блок написал, Александр Александрович.

Вика повернулась к следователю и по глазам его поняла, что он-то узнал автора сразу, и ей стало настолько тошно, что на глазах выступили слезы. Вот эти двое стоят и понимают друг друга с полуслова, а она между ними, как последняя дура! Ладно, забыла стихотворение, она не слишком-то любила стихи, но ведь так легко было притвориться, что прекрасно помнишь, здесь же не школа, никто не проверит, а она добровольно взяла и выставила себя на позор перед чужим человеком! Лучше б ей никогда его не встречать, раз в его присутствии она отвратительно глупеет! А уж по контрасту с умной Мариной, наверное, кажется Талызину полной идиоткой. Слава богу, что он ей совершенно безразличен, а то страшно представить, сколько страданий он бы ей принес. Откуда только некоторые взяли, будто она ему нравится? Он ее, конечно, презирает.

Вика рискнула вновь обернуться к Игорю Витальевичу и обнаружила, что тот с трудом сдерживает улыбку. Издевается над ней, да еще с Маринкой на пару?

Впрочем, Марина, похоже, думала о другом. Она взглядом оценила расстояние до сидевшего у противоположной стены Сосновцева и быстро произнесла:

— Я еще не поблагодарила вас, Игорь Витальевич.

— За что?

— За это.

Она кивнула в сторону сцены, где девчонки изучали следующий кусок пьесы.

— А, это! Благодарите Викторию Павловну. Идея ее, я был простым исполнителем. У Виктории Павловны мышление истинного стратега.

Вика насупилась, почуяв издевку, и Талызин, вежливо кивнув, ретировался к Кириллу.

— Ты просто гений, Вика, — потрясенно констатировала Марина. — Мне бы подобный финт даже в голову не пришел.

— Издеваешься?

— Господи, Вика! Да ничего подобного! Ум ведь не в том, чтобы помнить кучу ненужных сведений, а в том, чтобы наименьшим количеством действий достигать наилучшего результата. Ручаюсь, Талызин, как практик, в неописуемом восторге.

— Что-то незаметно!

— А ты на него не смотришь, поэтому тебе и незаметно, — пояснила подруга. — А мне очень даже заметно.

Настроение у Вики моментально повысилось, и она рискнула спросить:

— Марина, а скажи мне честно… Вот все эти цитаты, ты их зачем заучивала? Тебе же это по специальности не нужно, это скорее мне. И много это у тебя заняло времени? Хотя бы примерно.

— Я не знаю, — растерялась Марина. — Я не заучивала, они как-то сами…

— Вот счастливая!

— Тоже мне, отыскала счастливицу. Я вот теперь решила не портить больше отношений с Сосновцевым. Как ни противно, но надо быть с ним милой, правда?

— Ну, конечно! Он с его самомнением быстро решит, что ваша ссора объяснялась твоим женским кокетством. Вот только надо остерегаться, чтобы снова не стал приставать.

— Конечно, я знаю верный способ навеки его отвадить, — огорченно заметила собеседница, — но применить опасаюсь.

— Какой способ? — заинтересовалась Вика.

— А начать за ним бегать, демонстрируя всепоглощающую страсть.

— И — что?

— Его это быстро отпугнет. Только, боюсь, недостаточно быстро.

— Ты, конечно, умная, — хмыкнула Вика, — но иногда выдумываешь совершенно дурацкие вещи. Мужчинам очень даже нравится, когда им демонстрируют всепоглощающую страсть.

— Смотря каким мужчинам и смотря как демонстрировать. Если человек начинает чувствовать себя дичью, его естественная реакция — поскорее скрыться. Особенно если он обладает повышенной вредностью, как наш директор.

Вика собиралась возразить, однако не успела — тет-а-тет прервала Тамара Петровна. К сожалению, ее новая бесцеремонная манера поведения вовсе не исчезла — наоборот, скорее усугубилась.

— Виктория Павловна! Как удачно сегодня началась репетиция новой пьесы, правда? Девочки в ударе, особенно Дашенька. Я рада, что ей снова представится возможность блеснуть. Только, по-моему, присутствие следователя их, бедненьких, смущает. Вы наверняка это тоже заметили, правда?

И Тамара Петровна, нелепо подмигнув, продолжила:

— Он, конечно, хороший человек и к вам прекрасно относится, но его присутствие на репетициях совершенно ни к чему. Из-за девочек, разумеется, а не по какой другой причине. Если вы стесняетесь ему об этом сказать, могу намекнуть я. Он человек интеллигентный и не захочет нам мешать. Но, знаете, даже интеллигентный человек, если он посторонний… тем более, такой посторонний, — она понизила голос, — он может… Зачем же нам рисковать? В смысле, рисковать успехом новой пьесы. Ее успех теперь, когда с нами больше нет Евгения Борисовича, — наш последний шанс. Так вы доверяете мне объяснить Игорю Витальевичу ситуацию? Не сомневайтесь, я сумею так, что он не обидится.

— Но я сама попросила его прийти! — несколько ошарашенная, сообщила Вика.

Собеседница осеклась, затем осторожно произнесла:

— Вы считаете, так будет лучше? Я в этом не уверена. Знаете, он человек с двойным дном. Хотя… разумеется, решать вам. По крайней мере, имейте в виду — я всегда готова вас поддержать…

Она как будто ждала ответа, и Вика ответила:

— Спасибо, — поскольку ничего другого не пришло в голову.

Однако Тамара Петровна продолжала настойчиво заглядывать в лицо, что было Вике довольно неприятно. Но искать предлога прервать странную сцену не пришлось. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Галина Николаевна.

Она была одета так, словно собралась на прием к английской королеве, дабы обсудить с нею вопросы благотворительности. Элегантнейший костюм, дивной красоты шляпка, туфли и сумочка из змеиной кожи да ожерелье из жемчугов, слишком крупных для того, чтобы быть натуральными, и тем не менее, похоже, натуральных. Осанка и гордая посадка головы неожиданно навели Вику на мысль о том, что вдова Преображенского в молодости наверняка занималась балетом. Хорошо, но что ее в подобном прикиде принесло сюда? Не к добру это, не к добру!

Галина Николаевна медленно, очень медленно обвела ледяным взором присутствующих, застывших в подобии транса. Вика, Тамара Петровна, Марина, Наташа с Дашей, Денис с Сосновцевым и Игорь Витальевич с Кириллом. Возможно, на последней паре ее глаза задержались чуть подольше, в конечном же итоге они уставились — ну, на кого же, как не на несчастную Дашеньку!

— Здравствуйте, — пролепетала та.

— И тебе того же, детка, — лучезарно улыбнулась вдова и неторопливо добавила: — Но хочу предупредить — ты будешь здравствовать без денег моего покойного мужа. Даже и не надейся их получить. У меня есть права, и отступать от них я не собираюсь. Ты все поняла, детка?

— Нет, — призналась Дашенька, но поспешно исправилась: — То есть, да. То есть, не знаю. Каких денег? Я не брала у него никаких денег, честное слово! Он мне и не предлагал, а если бы даже… я бы не взяла, конечно. Денис, ты ведь веришь мне?

— Ну, конечно, родная, — Денис нежно обнял девушку за плечи. — Это у нее на нервной почве такие заскоки. И возраст к тому же… Ты не обращай внимания!

— Ах, она не понимает? — подняла брови Галина Николаевна. — И ты поверишь, Денис, что мой муж написал это завещание, не переспав с нею? Не будь наивным. Он никогда не был альтруистом в отношениях с женщинами. Впрочем, тебе, возможно, это безразлично или ты даже сам исполнял функцию сутенера? Почему бы не сдать девочку напрокат, если в перспективе маячат хорошие деньги? С нее ведь не убудет. Даже прибудет, да? Женя с его опытом наверняка научил ее кое-чему. Наверное, ее минет теперь стал совершенно бесподобен, признайся, Денис?

Слова производили тем большее впечатление, что произносились спокойным, почти безразличным тоном, каким мы вежливо расспрашиваем о здоровье постороннего человека.

Первым очнулся Денис.

— Ты, старая стерва! — выкрикнул он. — Если у тебя климакс, пей таблетки, а не бросайся на тех, кто тебя моложе! Нужен нам твой старый козел, как же! Да кому он нужен, кроме тебя!

— Ну, разумеется, — любезно подтвердила Галина Николаевна. — Вам был нужен не он, а его деньги.

И тут раздался скучающий голос Талызина:

— А что, имеется завещание?

Словно речь шла о покупке ста граммов вареной колбасы, а не о судьбах людей. Что за странный человек!

— Да, имеется, как оказалось. Слава богу, квартира, дача и прочая дребедень записаны на меня, и с этим он ничего не мог поделать, зато все остальное, свое предприятие, свой капитал Женя оставил своей юной невинной подружке. Очень мило, не правда ли? Я жила с ним столько лет, терпела его выходки, ухаживала за ним, а когда наконец могла бы пожинать плоды и жить в свое удовольствие, ему седина в голову, бес в ребро, и все нажитое совместным трудом достается ей!

— Если есть доказательства, что капитал нажит вашим совместным трудом, вы получите свою долю, — доброжелательно информировал следователь.

Интересно, что Галина Николаевна, так спокойно отвечающая нервничающим Денису и Даше, потеряла равновесие от флегматичности нового собеседника.

— Доказательства? — зашипела она. — А какие могут быть доказательства? Я — его жена, я вела его дом, его хозяйство! Без этого он и гроша бы не заработал! Свою долю? Я не собираюсь довольствоваться крохами! Она не получит ничего, ни копейки! У меня связи, у меня прекрасный адвокат, а кто такая она? Она думает, достаточно смазливой мордашки без морщин, чтобы каждый был на ее стороне? Ошибается!

Дашенька все пыталась вставить фразу, и, наконец, ей это удалось.

— Не надо переживать, не надо, — тихо попросила она. — Я теперь поняла. Но я же не возьму ничего этого, мне этого не надо. Конечно, если Денис не… Денис, ты ведь разрешишь мне этого не брать, правда? Нам с тобою не надо?

Денис поднял голову и, с нескрываемым торжеством глянув в глаза Галине Николаевне, гордо подтвердил:

— Конечно. Куда нам его вонючие деньги? Свои заработаем. Берите себе, Галина Николаевна, вам в вашем возрасте требуется. На лекарства и все такое.

Вдова судорожно сглотнула и закашлялась. Тут, наконец, очнулась Наташа.

— Тетя Галя, ты что? — с ужасом выдавила она. — Как ты можешь на Дашу? Теперь ты видишь, что я права?

— А ты бы помолчала, — грубо прервала ее тетка, охотно перенося внимание на новый объект. — Права она, правильная наша! Сама связалась с уголовником, а других учит! Думаешь, твой дядя был слепой? Он все видел, все! Да мне плевать, с кем там ты спишь, но если он угробил твоего дядю, мало вам не покажется! Обоим! Я себя не пожалею!

— Тетя Галя, о чем вы? Какой уголовник? — растерянно лепетала Таша, как совсем недавно ее подруга. — Я не понимаю!

— Ладно, сам пусть не уголовник, — брезгливо сморщилась Галина Николаевна. — Кишка у него для этого тонка! Зато братец его жены… Скажите-ка, Кирилл, чем занимается братец вашей парализованной жены, он же по совместительству дядюшка ваших очаровательных дочурок? Охранным бизнесом, да? И у него столь блестящая репутация, что каждый добровольно несет ему часть своего дохода. Чего не сделаешь для хорошего человека, правда? Только удивительно, что такой трус, как вы, решается водить этого хорошего человека за нос. Женя уж на что любил риск, и то не решился бы. А вы что, Кирилл, всерьез поверили, что Женя откроет вашему родственнику глаза на ваши шашни? Я всегда говорила Жене — опаснее всего шутить с трусами и дураками. Кстати, что вы в день убийства делали в подсобке, Кирилл? Искали дискету? Или к сегодняшнему дню успели придумать версию поумнее?

— Кирилл, ей никто не верит! — голос Наташи прерывался и дрожал. — Все знают, какой ты хороший, а она просто сошла с ума.

И тут Кирилл неожиданно заорал:

— Молчала б, дура! Чтоб тебе сдохнуть!

Вика повернулась к Таше и увидела ее лицо, мгновенно изменившееся, страшное, и сердце вдруг словно остановилось, а потом Вика, похоже, потеряла рассудок, потому что очнулась от того, что ее крепко, почти больно держат за руки, а Кирилл задрал голову, пытаясь остановить текущую из носа кровь.

— Успокоились, Виктория Павловна? — Талызин слегка ослабил хватку. — Это ведь не метод.

— Это что, я его так? — уточнила Вика. — А я не жалею. Даже если посадите на пятнадцать суток за хулиганство.

— И посадят! — мстительно сообщил Кирилл.

— Ну, если вы будете настаивать… — лениво протянул следователь. — Правда, тогда всплывут сопутствующие обстоятельства.

— Да пошутил я! Зачем мне это надо? — пошел на попятный пострадавший.

— Игорь Витальевич! — Наташа подняла голову с плеча нежно что-то шепчущей ей в ухо тети и четко, ясно произнесла: — Вот все спрашивают, что Кирилл делал в подсобке, да? Он там со мной встречался, вот и все. Ничего особенного здесь нет. Вам Тамара Петровна подтвердит. Помните, Тамара Петровна?

— Да помню, — вздохнула та. — Застукала я их как-то невзначай, было дело.

Наташа встала и, поддерживаемая Галиной Николаевной, побрела к выходу. Следом потянулись Дашенька с Денисом, быстро прошмыгнул Сосновцев — все и забыли о его присутствии, так он был непривычно молчалив, — потом Тамара Петровна и Кирилл. Марина, встрепенувшись, тоже собралась идти.

— Так я ж тебя обещала отвезти на машине, — напомнила Вика.

— Не обязательно, — возразила подруга. — Доберусь.

— Нет-нет, — поспешно вставил следователь. — Я вас обеих вовсе не задерживаю.

А сам стоял и смотрел, и не двигался с места.

— Я, конечно, бить его не имела права, — не выдержала настойчивого взгляда Вика. — Но мне было не удержаться, честное слово! Мог бы как-то с ней помягче, сволочь! В конце концов, нормальный мужчина может бросить женщину, как порядочный человек, а не как…

— Ну, о порядочности речи нет, — задумчиво пробормотала Марина, — только вот убийство… Неужели он, Игорь Витальевич?

— Или, что куда менее вероятно, она, — не менее задумчиво ответил тот.

— Дашенька? — оживилась Марина.

Вика очень удивилась, поскольку сама сразу подумала о Тамаре Петровне. Странно та себя вела, очень странно! Намеки, подмигивания. Впрочем, хочется верить, что следователь их не заметил.

— А при чем тут Дашенька? — Талызин был явно ошарашен.

— Как при чем? Она получает наследство.

— Судя по всему, она не собирается его получать. Да и вообще, она о нем и не подозревала.

— Вы настолько ей верите?

Игорь Витальевич, улыбнувшись, пожал плечами.

— А какие у меня причины не верить? Марина Олеговна, если честно… За что вы так не любите бедную девочку?

— А за то, что с трудом верю в бедных наивных девочек двадцати с лишним лет, особенно в наше бурное время. А может, за то, что ей все вы верите на слово, а меня считаете нужным перепроверять. Так вы, значит, имели в виду Галину Николаевну? Я вас правильно поняла?

— Да. Она явно узнала о завещании только сегодня, и в то же время не могла не видеть, что дело идет именно к этому.

«Вот так-то! — с удовлетворением констатировала Вика. — Галина Николаевна, а вовсе не Тамара Петровна».

— Вы подразумеваете, что она боялась, как бы муж не написал завещание на Дашеньку, и поэтому его убила? Но вы забываете, что она любила его. К тому же ничто не мешало ему быстро разочароваться в Дашеньке и аннулировать завещание. Скорее всего, так оно бы и произошло.

— Весьма сомнительно.

— Наоборот, совершенно точно! Ручаюсь, его увлечение семимильными шагами шло к концу, — фыркнула Марина.

— Мое мнение прямо противоположное, — сердито возразил Талызин.

Вика поняла, что они вот-вот разругаются, и, как ни странно, почувствовала смутное удовлетворение. Вот они двое, оба такие умные и даже чем-то друг на друга похожие, так подходящие друг другу, но пяти минут не могут пробыть вместе, чтобы не поцапаться.

— Ругаться собрались? — весело осведомилась она.

— Да нет, — опомнилась Марина. — Это я так, демонстрирую дурной характер. Боюсь, особых сомнений нет — убил Кирилл. Как отвратительно звучит! «Убил Кирилл». Он живет на средства брата жены, да и вообще его боится, поскольку тот — криминальный авторитет. А жена немолодая и не слишком красивая, а Кирилл бабник. Раньше гулял на сторону с опытными женщинами, и все обходилось тихо, а теперь нарвался на непонятливую Наташу, которая влюбилась всерьез. А всерьез ему не надо, да тут еще Евгений Борисович обо всем догадался. Не знаю, каким образом догадался, но интуиция у Евгения Борисовича была развита фантастически. Короче, Кирилл принял за чистую монету его обещание рассказать все жене и, испугавшись, подстроил ловушку в подсобке. Недаром его там видели.

— Ну, еще бы не видели! — вставила Вика. — Он ведь там встречался с Наташей, ты что, забыла?

— Вот пока встречался, и придумал этот финт с блоком. Не удалось с люком, вот он и решил с блоком. Кстати, с люком теперь все замечательно сходится. Кирилл не случайно вышел не из той кулисы. Он сам открыл люк и, разумеется, не собирался в него падать.

— Зачем? — тихо поинтересовался следователь.

— Что — зачем?

— Зачем открыл люк? Ведь ссора с Преображенским случилась лишь на следующий день, правильно? Нестыковка.

Марина кивнула:

— Вы правы. Или люк я приплела сюда зря? Его оставили открытым совершенно случайно? Господи, ну и трудная у милиции работа! Я бы с ума сошла. Откуда вы черпаете уверенность в своей правоте? Ведь может быть и так, и этак.

— Из улик, — пояснил Талызин. — Ни мотив преступления, ни возможность его совершить еще ничего не гарантируют. Улики — единственный объективный фактор.

— И какие могут быть в данном случае улики? Человек, лично видевший, как Кирилл портил блок? Отпечатки пальцев Кирилла на… даже и придумать не могу, на чем. В подсобке их, конечно, тьма, но ведь это естественно, раз они там с Наташей встречались. Что именно вы пытаетесь найти?

Игорь Витальевич не ответил, предпочтя хмуро попрощаться и удалиться. Вика с Мариной тоже разъехались по домам. А утром Вику разбудил телефонный звонок.

Она глянула на часы. Еще десяти нет, рань-то какая! Все знакомые в курсе, что до одиннадцати ее трогать нельзя. Кто же это такой вредный? А, Сосновцев! И чего этому типу надо? Строит новые каверзы? Бубнит что-то, со сна сразу и не разберешь. Про мертвое тело, про Талызина. Господи, почти неделя прошла со дня убийства, а директор все никак не успокоится! Так орет, словно тело Евгения Борисовича сей момент лежит у него перед глазами. И чего это вдруг ему потребовался Талызин? А потребовался — пускай сам с ним и связывается, при чем здесь Вика?

И она, зевая, спросила:

— А разве Игорь Витальевич не оставил вам номер своего телефона? Вот и позвоните ему, если нужно.

— Но я же объясняю! — нервно выкрикнул директор. — Меня он может не послушаться! Возьмет и пришлет кого-нибудь другого, совершенно постороннюю бригаду. А вам он не откажет и приедет сам. Это будет гораздо лучше! Чем меньше посторонних, тем лучше, Виктория Павловна, уж я-то знаю!

— Но зачем ему приезжать, да еще прямо сейчас? — удивилась Вика. — Что за спешка?

— Ну, — сбавил тон Сосновцев, — я точно не знаю… Я считал, что в подобной ситуации мы обязаны как можно скорее вызвать милицию. Я и так вот сперва звоню вам, а это, наверное, противозаконно. А вы думаете, что спешить не надо? Вам-то что, а мне потом могут предъявить претензии. Нет, дольше я тянуть не могу.

Смутная тревога прогнала сон, и Вика осторожно уточнила:

— Так что произошло?

— Я же вам сказал! Нашли тело.

— Какое тело, кто нашел, когда, где?

— Тело Левинсона. Нашла уборщица, в подполе. Нет, не в подполе, а в этом… короче, он провалился в люк. Когда провалился, не знаю, а она увидела утром, когда убирала.

Вика молча положила трубку и стала накручивать телефонный диск.

Загрузка...